Идеальная жизнь

Глава 1

Толпы студентов начали стекаться к актовому залу Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе за час до открытия дверей и за два часа до того, как там должен был выступить конгрессмен Патрик Олден. Конгрессмена пригласил некий шустрый профессор, читавший курс теории и практики государственной службы студентам младших и старших курсов.

Как только Олден принял приглашение, профессор оповестил всех студентов, изучавших политологию. Ожидалось, что лекционная аудитория будет забита под завязку: встреча с конгрессменом соберет не менее двух тысяч человек. Судя же по количеству тех, что толпились в ожидании, когда наконец откроются двери, желающих оказалось гораздо больше. Что неудивительно. Олден был известен своими либеральными взглядами. Он отстаивал права меньшинств и женщин и сочувственно относился к проблемам как юных, так и пожилых граждан страны. У него самого было четверо детей. Женатый на подруге детства, он пользовался всеобщей симпатией. Студентам не терпелось услышать его речь, которая вот-вот прозвучит в стенах университета.

Наконец двери распахнулись, и толпа обрела некую упорядоченность. Стоял погожий октябрьский день, теплый и солнечный. Выступление Олдена было назначено на одиннадцать часов утра. По окончании лекции предполагалось общение студентов с докладчиком в виде ответов на вопросы. Визит конгрессмена в университет завершал ленч с ректором, после чего гость должен был улететь на самолете обратно в Вашингтон.

Заполучить такого лектора было редкой удачей. Никакого важного мероприятия, вроде юбилея или выпуска на юридическом факультете, в университете не намечалось. Это была всего лишь лекция, на которую удалось пригласить интересного выступающего. К счастью, Олден смог выкроить в напряженном графике свободное время. А график его пребывания в Калифорнии и впрямь был напряженным: накануне состоялась его встреча с губернатором и обед в честь Олдена, на котором ему была вручена награда. В общем, Пэт Олден пользовался любовью и молодых, и пожилых.

Утром Олден завтракал со старшим сыном, студентом Университета Южной Калифорнии. В аудитории Патрик Олден появился с небольшим опозданием, минут в десять: стоя за кулисами, он ждал, пока его слушатели займут свои места. Выйдя на сцену, он тепло улыбнулся собравшимся. С его появлением в зале мгновенно установилась тишина. Те, кому не хватило мест, сидели на полу в проходах или стояли у дверей в конце аудитории.

Все с жадным интересом ловили каждое слово конгрессмена, рассказывавшего о работе правительственных органов и той великой ответственности, которая ляжет на плечи тех, кто свяжет свое будущее с политикой. Олден подробно рассказал про собственные студенческие годы, объяснил, чего пытался достичь, работая во всевозможных общественных комитетах, куда его тогда избирали. В Конгрессе он заседал вот уже третий год, и на его счету числилось немало законодательных инициатив, хотя этот год и не был для него выборным.

Олден говорил искренне и убедительно; присутствующие жадно ловили каждое его слово. Когда же он закончил свою речь, зал разразился бурей аплодисментов. Олден был доволен: похоже, он заразил юное поколение своим примером. Пригласивший его преподаватель объявил вопросо-ответную часть встречи. Вверх тотчас взметнулись сотни рук. Вопросы были острыми и умными и, как правило, по теме. Прошло минут двадцать, прежде чем в третьем ряду встал какой-то юноша, на которого указал конгрессмен, чтобы ответить на его вопрос, и с улыбкой посмотрел на Олдена.

– Какова ваша позиция по вопросу о свободе обладания оружием? – спросил молодой человек.

Этой темы конгрессмен в своей речи не коснулся и не собирался этого делать. Он был тверд в своих взглядах, хотя и не привык громко кричать о них. Да, он склонялся в пользу контроля, но вопрос был настолько щекотлив, что Олден решил не затрагивать его в своем выступлении, ограничившись советами тем, кто предполагал связать свою жизнь с политикой и государственной службой. Короче говоря, конгрессмен счел нужным не поднимать больную тему.

Молодой человек, задавший вопрос, производил приятное впечатление: гладко выбрит, светлые волосы аккуратно причесаны, одет в голубую рубашку и куртку из магазина армейских излишков. Выглядел он подтянутым и воспитанным, вот только почему-то не улыбнулся в ответ на улыбку Пэта Олдена. Как кто-то позднее вспомнил, юноша этот был удивительно бледен, как будто днями не видел солнечного света.

Пэт Олден посерьезнел и начал отвечать на его вопрос.

– Я думаю, все вы знаете мое отношение к этой проблеме. Несмотря на одно из положений нашей конституции, дающее нам право на ношение оружия, я считаю, что терроризм – важный фактор современного мира, который нельзя игнорировать. Оружие часто попадает не в те руки. Мне кажется… – начал было конгрессмен, но так и не закончил свою мысль: молодой человек в синей рубашке и армейской куртке выхватил из кармана пистолет и, даже толком не прицелившись, выстрелил ему прямо в грудь, после чего произвел второй выстрел – в шею.

Заливая сцену кровью, Олден повалился на пол лицом вниз. Помещение огласилось испуганными криками. Охранники вместе с двумя телохранителями бросились к раненому. Студенты беспорядочной толпой устремились к выходу. Кто-то искал укрытия от пуль между стульями. Затем в зале грохнули новые выстрелы. Парень с пистолетом выпустил пулю в голову девушке, сидевшей рядом с ним, после чего стал беспорядочно стрелять в толпу. Когда же охранники бросились к нему, он застрелил их обоих.

К этому времени места вокруг стрелявшего опустели. Тогда он бросился через зал, на бегу стреляя в студентов, спешивших к выходу. Трем парням он выстрелил в спину, одной девушке попал в голову. По всему залу валялись убитые и раненые. Те, кто был ближе к сцене, окружили раненого конгрессмена. Пол вокруг него был залит кровью. Видя, как у них на глазах погибают товарищи, студенты истошно кричали от ужаса.

Точно зная, что делает, стрелявший последнюю пулю оставил себе. Университетский охранник находился всего в полуметре и попытался выхватить у него пистолет. Убийца на долю секунды замешкался, не зная, стрелять в него или нет, после чего выпустил пулю себе в голову и тем самым завершил кровавое побоище, которое сам же затеял всего несколько минут назад.

Кровавая драма длилась ровно семь минут. Его жертвами стали одиннадцать студентов и двое охранников. Еще восемь человек получили ранения. Конгрессмен был без сознания. Его, залитого кровью, медики вынесли из помещения на носилках. Снаружи уже стояло с десяток машин «Скорой помощи» и еще несколько должны были прибыть с минуты на минуту. Университетская полиция тщетно пыталась успокоить толпу. Несколько полицейских получили увечья, выбираясь из злосчастной аудитории. Из здания доносились крик и плач двух тысяч студентов, пытавшихся покинуть место трагедии.

Полицейские наконец окружили бездыханное тело стрелявшего. Один из них обыскал карманы убитого в поисках документов, после чего медики вынесли тело вон. Соседние стулья были густо залиты кровью и заляпаны ошметками мозга.

Потребовалось несколько часов, чтобы развезти по больницам раненых, убрать мертвые тела, очистить помещение и немного успокоить участников и свидетелей разыгравшейся драмы. Две жертвы скончались по пути в клинику. Число убитых студентов возросло до тринадцати человек. Университетский кампус стал местом кровопролития и скорби по погибшим, к несчастью пополнив печальную статистику насилия в учебных заведениях страны. Увы, эта трагедия была далеко не первой.

Все телеканалы изменили сетку вещания, прервав многие программы, и транслировали репортажи, снятые на месте событий в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе.

Отмечалось, что конгрессмен Олден находится в критическом состоянии. Он получил ранения в грудь и шею. В последнем репортаже сообщалось, что он находится в операционной, где хирурги в данный момент борются за его жизнь.

Через час в телеэфире было названо имя того, кто устроил кровавую бойню в университете. Будущий юрист, он бросил учебу в университете год назад. Известно также, что он отличался психической неустойчивостью. Признаки душевного заболевания появились у него еще за год до окончания школы. Во время учебы в университете он отказался продолжать курс лечения, хотя в старших классах школы лечился в психиатрической клинике.

Сообщалось, что ранее он угрожал своей бывшей подруге пистолетом, когда та стала встречаться с другим юношей, однако до этого никому не причинял реального вреда. Ему было девятнадцать лет. В данный момент он жил в квартире один и работал в ломбарде, где приобрел тот самый пистолет, которым и воспользовался в этот день. До его родителей удалось дозвониться лишь ближе к вечеру.

Когда полиция отвезла его мать из дома на допрос в участок, та была вне себя от горя. Отец отсутствовал – уехал на рыбалку. Соседи, когда к ним обратились за комментариями, рассказали, что стрелявший был неплохим парнем, вежливым, хотя и немного странным. Был одержим компьютерами, редко выходил из дома и, судя по всему, не имел друзей.

Всю свою недолгую жизнь он был одиночкой. Портрет, нарисованный теми, кто его знал: учителями, коллегами по работе в ломбарде, соседями, – являл собой классический образ психически неуравновешенного молодого человека, который сумел выскользнуть из сетей системы здравоохранения и, окончательно свихнувшись, убил за один день шестнадцать человек, включая самого себя, и ранил семерых, в том числе конгрессмена. Убийство было явно демонстративным. По мнению полиции, парень пришел в университет специально для того, чтобы убить Патрика Олдена, противника свободной продажи оружия. В пользу этого говорил и тот факт, что убийца пришел вооруженным и занял место в третьем ряду, ближе к жертве.

Кампус был немедленно оцеплен, учебные занятия приостановлены. Плачущие студенты собирались кучками, обнимали друг друга, оплакивали погибших товарищей. Жена Олдена уже вылетела из Вашингтона в Лос-Анджелес. Утром ей сообщили о том, что случилось с ее мужем. Она летела чартерным рейсом, который делал посадку в Денвере.

Пэт Олден все еще находился в клинике, хотя шансов выжить у него практически не оставалось. Его супруга уже позвонила их четверым детям, и те спешно вылетели в Лос-Анджелес. Старший сын, студент Южнокалифорнийского университета, уже приехал в больницу и ждал у входа в хирургическое отделение. Он был на занятиях, когда это случилось, и узнал о покушении на отца от своего друга из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Тот прислал ему эсэмэску еще до того, как о трагическом происшествии сообщили в СМИ.

Все пребывали в шоке. Ближе к вечеру от кровопотери скончалась еще одна жертва – университетский полицейский. Это было самое жуткое преступление подобного рода за последние годы. Именно из-за таких кровавых событий Пэт Олден и возражал против свободного хранения оружия: во всем мире оно слишком часто попадает не в те руки. Парень в голубой рубашке в очередной раз подтвердил правоту конгрессмена.

Блейз Маккарти сидела в своем кабинете одной из телестудий Нью-Йорка, просматривая видеозапись кровавой бойни в Лос-Анджелесе, сделанную кем-то из присутствующих на мобильный телефон. Это была безумная мешанина кадров – съемка велась из-под стула в конце помещения. Были видны лишь ноги бегущих людей, слышались жуткие крики и, когда убийца убивал свою очередную жертву, хлопки выстрелов.

Блейз сосредоточенно просматривала запись, когда в кабинет, неся стопку распечаток с новостями для завтрашнего выпуска, вошел ее помощник Марк Спенсер.

Блейз много лет была ведущей выпуска утренних новостей, однако со временем стала специализироваться на освещении лишь самых главных событий.

Она готовила редакционные сюжеты и делала развернутые интервью со знаменитостями, с теми, кто уже успел стать легендой. Это был серьезный карьерный взлет, если принять во внимание, с чего Блейз начинала: с прогнозов погоды на телестудии в Сиэтле, куда пришла в двадцать два года, сразу по окончании колледжа. Сейчас, спустя двадцать пять лет, она была самой знаменитой женщиной-комментатором и своего рода телеиконой.

Марк работал с ней вот уже десять лет. Покладистый, хотя и немного нервный молодой мужчина, он пытался предугадать любое ее желание, любую ее мысль. Прирожденный перфекционист, Марк всегда гордился тем, что лучше других делает свою работу. Он был глубоко предан Блейз и просто обожал ее, ценя ее жизненные принципы и ее талант.

– Вы поедете туда? – спросил Марк, имея в виду Лос-Анджелес. Он ожидал услышать утвердительный ответ, но, к его немалому удивлению, Блейз покачала головой.

У Блейз были рыжие волосы, прекрасно вылепленные черты лица, огромные зеленые глаза и знаменитая ямочка на подбородке – предмет особой любви карикатуристов. Выразительное лицо и потрясающая фигура, благодаря которой Блейз выглядела лет на десять моложе своих сорока семи.

– Для меня там пока недостаточно материала, – коротко ответила она с грустной улыбкой. Как и Патрик Олден, она была сторонницей жесткого контроля за оружием, хотя и понимала, что этого никогда не произойдет. Несмотря на подобные случаи, оружейное лобби было одним из самых влиятельных в стране. Блейз знала Пэта Олдена, любила его и его жену. Ей было по-настоящему больно слышать о том, что с ним случилось. А ведь у него дети…

Что еще хуже, после случаев, подобных этому, Блейз всегда было не по себе. Страшно подумать, скольким невинным людям это стоило жизни. Ей было противно слушать истории о страданиях душевнобольных студентов, которым место в психушке, но которые разгуливали на свободе. Все эти истории имели один конец – увы, печальный.

А потом все начинали лить слезы о том, что последствия следовало предугадать заранее и не допустить трагедии. Но никто никогда заранее даже пальцем не шевелил. Суровая правда доходила лишь тогда, когда было уже слишком поздно.

– Все в руках у местных журналистов, – объяснила она Марку. – Кстати, они делают хорошую работу. Я же возьмусь за дело позже, когда, так сказать, пыль уляжется. Может, через несколько дней. Кроме того, завтра вечером я улетаю в Лондон, – напомнила она Марку о том, что он и без того прекрасно знал, так как лично готовил поездку, причем, как обычно, самым тщательным образом. Через два дня ей предстояло провести интервью с новым британским премьер-министром, а еще через день – с нефтяным магнатом из Дубая. Блейз Маккарти никогда долго не задерживалась на одном месте.

У кого только она не брала интервью! Почти у всех глав государств и представителей королевских династий, у кинозвезд, у знаменитых преступников, у политиков – иными словами, у всех, чье имя постоянно на слуху. Ее интервью неизменно отличались некой изюминкой, а ее редакционные комментарии – хлесткостью и били не в бровь, а в глаз.

В общем, Блейз Маккарти была красива, обаятельна и, что, пожалуй, еще важнее, умна. А еще это была женщина с характером, смелая, если не сказать, мужественная. Ей доводилось бывать в зонах боевых действий и во дворцах, ее приглашали на церемонии коронации и на похороны государственных деятелей. В общем, Блейз Маккарти была профессионалом самого высокого класса. Марк не сомневался: когда она выпустит сюжет о трагедии в университете Лос-Анджелеса, это будет не просто история о том, как были убиты студенты и смертельно ранен конгрессмен. Это будет веское мнение о положении вещей в этом мире.

Ее репортаж о трагических событиях 11 сентября, когда были взорваны башни-близнецы, неизменно заставлял рыдать зрительскую аудиторию. За последние годы она удостоилась бессчетного количества международных призов и наград в области журналистики. Пожалуй, не было такой темы, которой она бы не коснулась в своей программе. Блейз Маккарти была золотым эталоном тележурналистики: смелая, честная, с незапятнанным именем.

Никто не осмеливался посягать на ее статус и место на телеэкране, и хотя время от времени начальство запускало пробные шары, пытаясь «засветить» новое лицо, способное занять ее место в новостном сегменте, как правило, дальше робких попыток дело не шло. Впрочем, Блейз отлично понимала: в один прекрасный день руководство сделает очередную попытку заменить ее кем-то новым. Эта мысль была ей неприятна. Но что делать? В ее профессии такое встречается сплошь и рядом.

Такое когда-нибудь случится, и она это знала.

Она не питала иллюзий относительно мира телевизионных новостей. Это был безжалостный, кровожадный мир. Так что как бы хороша она ни была на своем месте в данный момент, непременно настанет день, когда ей придется уйти с телевидения. Впрочем, пока что ей ничего не грозило, хотя для того, чтобы остаться на вершине популярности, приходилось вести ежедневную борьбу. Но она никогда не боялась трудной работы. Напротив, получала от нее громадное удовольствие. Своим успехом она была отчасти обязана тому, что работала больше других. Так было всегда, с самого начала. Блейз Маккарти была влюблена в свою работу и карьеру.

За исключением самых первых дней, когда она по окончании колледжа читала прогнозы погоды на телестудии в Сиэтле, – это занятие казалось ей легкомысленным, если не откровенно глупым, – как только она стала выездным репортером, сначала в Сиэтле, то сразу же получила первое повышение. Затем, спустя два года, Блейз переехала в Сан-Франциско, а через четыре – ей тогда исполнилось двадцать восемь лет – получила место в службе новостей нью-йоркского телевидения. Это был настоящий прорыв! Впрочем, каждый шаг по ступенькам карьерной лестницы, каждый новый успех приносил ей радость. Она не жалела о своем жизненном выборе. Ей было просто некогда скучать.

Она была готова пожертвовать кем угодно и чем угодно, лишь бы ее карьера продолжалась далее, и, оказавшись на пике популярности, могла постоять за себя. Блейз никогда, ни на секунду не позволяла себе расслабиться. Она была гением телерепортажа: сама выбирала темы для своих сюжетов, тех, у кого брала интервью, и ракурс подачи материала. Право выбора неизменно оставалось за ней. Она никогда не ставила целью добиться славы, главной ее задачей было совершенство во всем. Абсолютное совершенство. И еще не было случая, чтобы она оступилась на своем пути, ни единого раза.

Она по-прежнему оставалась любимицей миллионов зрителей. Даже когда время от времени ветры перемен потряхивали телеканал, ее лодка сохраняла устойчивость, а сама Блейз оставалась несокрушимой, как скала. Блейз обладала энергией десятерых людей вдвое моложе ее. В свои сорок семь лет она выглядела просто потрясающе. В профессии, где высоко ценятся молодость и красота, все давно перестали обращать внимание на ее возраст. Что неудивительно. Она выглядела гораздо моложе своих лет.

Блейз следила за собой, однако в первую очередь думала лишь о работе. Она была неутомима и большую часть года проводила в бесконечных разъездах, интервьюируя знаменитых и могущественных людей, сильных мира сего, делая это на максимально высоком профессиональном уровне.

Она оглянулась на телеэкран у себя за спиной, рядом с которым стоял Марк. Телеведущий только что сообщил о том, что умерли еще две жертвы кровавой бойни в университете Лос-Анджелеса. Конгрессмен Патрик Олден пока жив, хотя и находится в критическом состоянии в хирургическом отделении клиники. Трое его детей сегодня прибыли в Лос-Анджелес. Его супруга, Розмари Олден, и четверо их детей круглосуточно дежурили у постели раненого конгрессмена, которому руководство клиники выделило отдельную палату.

Далее ведущий сообщил, что пуля прошла сквозь шею и вышла наружу, перебив несколько шейных позвонков. Не исключено, что, даже если Олден останется жив, ему грозит паралич, хотя этого нельзя утверждать наверняка. Другая пуля, попавшая в грудь, стоила Олдену одного легкого, но, на его счастье, не затронула сердце. Так что шанс выжить у него был, хотя и небольшой.

Блейз с хмурым видом положила в портфель материалы для предстоящего интервью с новым британским премьер-министром и уже собралась уходить домой.

– Звонила Салима, – сообщил Марк, когда она встала из-за стола и приготовилась надеть пальто. Салима – это девятнадцатилетняя дочь Блейз. С восьми лет она постоянно находилась в школе-интернате. Блейз неизменно испытывала по этому поводу чувство вины, хотя у них с дочерью были прекрасные отношения.

Салима была девушкой доброй и нежной. Она искренне гордилась матерью и уважала то, с какой серьезностью Блейз относилась к работе. Но Блейз по-другому и не могла. Она любила дочь, но при всем желании не смогла бы стать обычной матерью, без остатка посвятившей себя своему ребенку. Впрочем, она никогда не пыталась изображать из себя образцовую мать. Со своим помощником Блейз общалась чаще, чем с дочерью. Кстати, Марк уважал ее именно за честность. Блейз никогда не старалась выдать себя за ту, кем не была. Ее материнский инстинкт всегда уступал по силе ее трудовой этике.

– Как там она? – спросила Блейз с озабоченным видом.

– Очень расстроилась из-за этой стрельбы в Лос-Анджелесе.

– А кто не расстроился? – спросила Блейз.

Ей было известно, что дочь разделяет ее озабоченность проблемой насилия в кампусах и, как и она, является сторонницей строгих ограничений на продажу оружия. Нет, как все-таки хорошо, что дочь учится в небольшом колледже в Массачусетсе. Там уж точно вряд когда-либо случится трагедия, подобная лос-анджелесской.

– Я попробую позвонить ей вечером, – пообещала Блейз, зная не хуже, чем Марк, что сделает это лишь после того, как будет полностью готова к завтрашнему интервью. В этом была вся она, и Салима это тоже знала. Что бы ни случилось, работа прежде всего.

Спустившись вниз, Блейз села в служебную машину, которая уже ожидала ее у входа. Машина с шофером входила в условия контракта Блейз Маккарти. Долгие годы ее возил один и тот же шофер, добродушный и улыбчивый уроженец Ямайки. Каждый день он привозил Блейз на работу и отвозил домой.

– Добрый вечер, Талли, – приветливо поздоровалась она, и тот ответил ей улыбкой. Ему нравилось работать с Блейз: вежливая, демократичная, она – в отличие от прочих «звезд» – никогда не позволяла себе никаких капризов и взбрыков, хотя и была звездой с большой буквы. На ее месте другой наверняка стал бы настоящим монстром, но только не она. Блейз Маккарти была чуткой, трудолюбивой и скромной. И еще азартной болельщицей. Весной они с Талли обсуждали бейсбольные матчи, зимой – футбольные, баскетбольные и хоккейные. Как и он, Блейз была ярой поклонницей «Рейнджеров».

– Добрый вечер, мисс Маккарти. Если не ошибаюсь, завтра вы летите в Лондон? Будете брать интервью у британской королевы? – пошутил Талли.

– Нет, лишь у премьер-министра, – улыбнулась Блейз, глядя на водителя в зеркало заднего вида.

– Я так и подумал. – Талли не только любил возить Блейз, но и смотрел все передачи с ее участием. Затем разговор коснулся стрельбы в университете Лос-Анджелеса. Талли был неглупый, наблюдательный человек, и Блейз всегда была интересна его точка зрения. Подобно другим людям, ему было что сказать о проблеме насилия, захлестнувшего в последнее время страну. У него самого двое детей учились в колледже.

Через двадцать минут Талли высадил Блейз на Пятой авеню, рядом с ее домом. В дверях ее вежливо приветствовал швейцар. Блейз поднялась на лифте к себе в пентхаус. Войдя в квартиру, она первым делом заглянула в холодильник. Там стоял ее ужин: контейнер с салатом и нарезанная ломтиками холодная курица, которые оставила ей домоправительница. Если не считать важных событий вроде юбилеев, политических или корпоративных мероприятий, Блейз вела размеренную жизнь и редко куда-то выходила. Друзей у нее было немного.

Впрочем, времени заводить приятельские отношения у нее тоже не было. Если даже она не была в командировке, она работала дома. Друзья этого не понимали, и со временем дружба сошла на нет. У нее осталось лишь несколько старых подруг, но она практически не виделась с ними. Мужчин в ее жизни не было вот уже четыре года.

Свою первую большую и единственную любовь она встретила в Сиэтле – в городе, в котором родилась и выросла. Мать Блейз была школьной учительницей, отец – мясником. Братьев и сестер у нее не было. На учебу Блейз поступила в городской колледж. Их семья жила тихо и скромно. Денег у родителей всегда было мало, но Блейз, пока росла, никогда не задумывалась об этом. В ту пору она не мечтала об успехе, славе и богатстве и надеялась – как то советовал ей отец – посвятить себя делу, которое любишь. И она нашла такое дело, когда пошла работать на телевидение.

Тогда ей было двадцать три года. Билл был оператором и почти все время проводил на съемках, куда его отправляли по заданиям телеканала. В те дни Блейз была ведущей прогнозов погоды, это была ее первая работа на телевидении. Они безумно влюбились другу в друга и поженились после трех месяцев знакомства. Билл был добрым и заботливым – таких, как он, Блейз больше не встречала. Они были без ума друг от друга. Увы, почти все время Билл проводил в зонах военных конфликтов, снимая там репортажи. Через шесть месяцев он погиб от пули снайпера, и половина ее существа умерла вместе с ним.

С тех пор для Блейз осталась только работа. Блейз находила в ней отдушину, работа давала ей твердую почву под ногами, а после того, как не стало Билла, работа превратилась для нее в смысл всей ее жизни. После Билла она никого не любила так, как его. Спустя какое-то время Блейз поняла: даже будь он жив, их отношения никогда бы не были прежними. Ее стремительный взлет к вершинам успеха в двадцать три года просто не оставлял места для таких вещей, как семья и любовь.

С Гарри Стерном она познакомилась, работая в Сан-Франциско, через два года после смерти Билла. Стерн приобрел местную бейсбольную команду, и Блейз взяла у него интервью. На двадцать лет ее старше, он был четыре раза женат и считался одним из самых преуспевающих предпринимателей Кремниевой Долины. Стерн сделал все возможное, чтобы добиться ее расположения. Он был очарован ее холодной, слегка отстраненной манерой поведения. Блейз сказала ему, что слишком занята, чтобы встречаться с ним. Кроме того, она знала, что сердце ее по-прежнему принадлежит Биллу.

Гарри это нисколько не обескуражило. Такой умницы и красавицы, как Блейз Маккарти, у него еще не было. Чтобы завоевать ее, Стерну потребовался год. Он задействовал все имевшие у него возможности: приглашал в рестораны, делал подарки, баловал, чем только мог. На свете не было мужчины обаятельнее, чем Гарри. Даже сейчас, в свои шестьдесят девять лет, он был все еще красив. Они с Блейз оставались друзьями. После нее у него было еще две жены, и он сохранил прежнюю страсть к молодым женщинам.

Через полгода после свадьбы Блейз получила приглашение перейти на телевидение в Нью-Йорк. Для нее никаких сомнений, никаких споров на этот счет не было. Она с самого начала сказала Гарри: самое главное для нее – карьера. Блейз всегда была честна с ним. Она любила его, но не собиралась жертвовать карьерным ростом ради мужчины и никогда не оступалась от своих принципов. Пока Гарри был в поездке, она приняла приглашение от телеканала и, когда муж вернулся домой, объявила ему, что перебирается в Нью-Йорк.

Они стали жить на разных побережьях страны, на два дома, и так продолжалось какое-то время. Когда ей удавалось выкроить время, она приезжала к нему на уикенд в огромный дом в Хиллсборо. Или же Стерн прилетал к ней в Нью-Йорк. Через три месяца после переезда в Нью-Йорк Блейз забеременела, но менять свой безумный рабочий ритм не стала. Она работала вплоть до самого дня родов. Даже в родильное отделение больницы ее отвезли прямо из рабочего кабинета. В эфир она вернулась уже через три недели после рождения дочери. Узнав, что у нее начались роды, Гарри тотчас же вылетел к ней на самолете и едва успел к той минуте, когда их дочь появилась на свет.

Впрочем, у него уже имелось пятеро детей от предыдущих жен, и он никогда даже не пытался изображать из себя заботливого отца. Салиму он видел один-два раза в год и после нее обзавелся еще двумя детьми. Всего же их у него было восемь. В его глазах дети были той ценой, которую он был вынужден платить за то, что женился на молодых женщинах. Всем им хотелось иметь детей. Стерн был счастлив дать своим женам такую возможность и щедро помогал деньгами, но все равно оставался этаким виртуальным отцом.

Будучи ребенком, Салима очень переживала по этому поводу, но мать объяснила ей, что с этим ничего не поделать. Блейз любила свою дочь, но у нее вечно возникали дела, десятки новых проектов. И еще были люди, требовавшие ее первоочередного внимания. Салима понимала это и не обижалась на мать, а, напротив, боготворила ее.

После того как супруги разъехались в разные концы страны, брак с Гарри Стерном продлился еще пять лет, а затем они решили поставить точку в своих отношениях. К этому времени их уже ничего не связывало, за исключением теплой дружбы и редких поздних звонков в Нью-Йорк из Калифорнии и наоборот. Между ними не было ни враждебности, ни споров. Развелись они лишь спустя пять лет, когда Гарри решил жениться в очередной раз. Все это время он утверждал, что затянувшийся брак с Блейз хранил его от бед и неприятностей.

Затем он нашел себе некую супермодель, которая убедила его развестись и жениться на ней. Блейз даже прилетала на их свадьбу. Спустя годы ей от него ничего не было нужно, кроме финансовой поддержки дочери. Официально они были женаты одиннадцать лет, но прожили вместе как муж и жена не больше одного года. Когда они развелись, Блейз было тридцать восемь.

С тех пор они с Гарри виделись редко: она летала по всему миру, делая репортажи и беря интервью, и ее карьера продолжала неуклонно расти. У Блейз был непродолжительный роман с одним бейсболистом. Правда, тот оказался не слишком умным, и у нее с ним, по сути, не было ничего общего. Еще был роман с политиком, который неизменно вызывал интерес журналистов. После политика были преуспевающий бизнесмен и известный актер.

Ни одного из них Блейз по-настоящему не любила, да и свободного времени на них у нее тоже не было. Романы как-то незаметно заканчивались и сменялись новыми. Но ей по-прежнему было все равно. Мужчины в ее жизни были своего рода витринным украшением, недолгим развлечением, но не более того.

Ее последний роман – Блейз тогда было сорок один год – носил несколько иной характер. На их телеканале появился новый ведущий, красавец Эндрю Вейланд. Вся женская половина телеканала буквально млела по нему. Ни для кого не было секретом, что Вейланд женат. Блейз стала первой, кому он сообщил, что собрался развестись.

Он попросил ее никому об этом не рассказывать, чтобы, не дай бог, не пронюхали журналисты таблоидов, и буквально через несколько дней после своего признания пригласил Блейз на свидание. Она раздумывала лишь минуту. И хотя, как и все другие женщины, она была наповал сражена его яркой внешностью, все-таки в первую очередь ей нравился его блестящий ум. Вейланд был обаятелен, остроумен, с ним было легко и весело. Таким он был во всем, кроме любви.

Их отношения очень быстро переросли в бурный роман. Вейланд был обольстительным, привлекательным, восхитительным – такого мужчины в ее жизни еще не было. Он быстро вскружил ей голову, и Блейз по уши влюбилась в него. Когда же, через год после начала их отношений, он предложил ей выйти за него замуж, Блейз ответила согласием, не зная ни сомнений, ни сожалений. Даже Салима полюбила его. Эндрю Вейланд умел очаровывать всех, даже детей.

И поскольку оба работали на телевидении и посвятили себя карьере, то казались идеальной парой. Вейланд по-доброму, с пониманием, даже с юмором относился ко всему, чем занималась Блейз. Если раньше других мужчин раздражал ее плотный рабочий график, Вейланд, наоборот, восхищался ею и никогда не жаловался на то, что она слишком много работает. Более того, давал ей ценные советы.

Блейз была в курсе, что в то время, пока она с ним встречалась, Вейланд все еще жил в своем доме в Гринвиче с женой и детьми. Он часто уезжал туда на выходные, провести время с семьей. Он говорил, покуда дом не продан, приходится жить под одной крышей с женой. В городе Вейланд снимал квартиру и большую части времени проводил с Блейз. Она же почти все время была занята на работе, и тот факт, что Эндрю проводил выходные в Гринвиче с детьми, не особенно ее беспокоил.

Она все понимала. Лишь однажды, когда они заговорили о браке и Блейз поинтересовалась у Эндрю подробностями его развода и насколько тот приблизился к окончательному оформлению, она обратила внимание на промелькнувшую в его глазах тень неудовольствия. Она в первый раз поняла, что здесь что-то не так. В первый, но не в последний. Постепенно она начала подмечать и другие вещи: ложь здесь, полуправда там. В общем, сюрпризы посыпались на нее, как из рога изобилия. Неприятные сюрпризы, и не один, а целая россыпь лжи.

Практически все на телеканале давно уяснили себе: Эндрю Вейланд вовсе не намерен разводиться с женой, он остается ее законным мужем. Просто супруга не подозревает, что у него роман с Блейз Маккарти. Так оно и было: жена Вейланда знала так же мало, как и Блейз, которая была вечно занята на работе и бывала в разъездах. Ей и в голову не приходило сомневаться в нем или проверять то, что он сказал.

Когда же Блейз узнала, что он еще не встречался со своим адвокатом, а необходимые бумаги все еще не оформлены, Вейланд заявил, что это лишь «несущественные бюрократические мелочи» и он непременно займется ими в самом ближайшем будущем. Но так и не занялся, и развод не состоялся. Вейланд просто изменял жене и дурил голову Блейз. И пока Блейз в течение года старалась не афишировать их отношений, чтобы не портить ему судебного решения на бракоразводном процессе, Эндрю уверял супругу, что вынужден подолгу оставаться в городе из-за бесконечной работы.

В известном смысле, он одерживал победу за победой на обоих «фронтах». Нанятый Блейз детектив сообщил ей все, что она хотела знать об Эндрю Вейланде. Тот проводил выходные с женой и детьми, а будние дни – с Блейз. Его друзья в Гринвиче считали Вейландов счастливой семейной парой, а жена была уверена, что Эндрю и Блейз Маккарти – всего лишь коллеги и добрые друзья.

– Как же ты собирался на мне жениться? – спросила его Блейз, узнав наконец правду. – Стал бы говорить ей, что не приедешь на выходные? Признался бы в том, что ты двоеженец?

Блейз была вне себя от горя. В конечном итоге кто-то проболтался, и история стала известна журналистам. В таблоидах появились фотографии жены Вейланда и их детей. Блейз тут же заклеймили как разрушительницу семейного очага. Ей целых три месяца пришлось скрываться от папарацци, которые караулили ее возле дверей дома или телестудии.

Эндрю был отъявленный обманщик, неисправимый лжец. Отношения, в которые верила Блейз, оказались насквозь фальшивыми. Человек, которого она любила и которому верила, оказался плодом ее фантазии. Он не существовал. Она доверилась ему, но ошиблась в чувствах. Как выяснилось, Вейланд вовсе не собирался разводиться. Все это время он обманывал ее, а она, наивная, глупо попалась на его крючок, так как безоглядно верила ему. Ей и в голову не приходило, что он способен на ложь.

Когда Гарри узнал об ушатах грязи, вылитых на нее в газетах, он позвонил Блейз и выразил ей сочувствие. Он знал, что Блейз порядочная женщина и не в ее стиле связываться с женатыми мужчинами. Прервав отношения с Эндрю, она несколько месяцев проплакала. Ей казалось, что жизнь закончилась.

Роман с Вейландом длился шестнадцать месяцев, меньше, чем полтора года. Однако разрыв так потряс ее, что с тех пор мужчин у нее больше не было. Она привыкла говорить, что добровольно не замужем.

У нее не было никакого желания вновь подвергать себя риску. Но хуже всего было то, что Вейланд продолжал ей звонить. Он так и не извинился перед ней за свою ложь и с завидным упорством продолжал слать ей электронные письма и эсэмэски, в которых говорил, как он ее любит и как скучает по ней, но ни разу не написал, что сожалеет о случившемся. Целых два года после того, как она от него ушла, Вейланд постоянно пытался вновь затащить ее в постель, зная, что это ее уязвимое место. Впрочем, Блейз хватило ума не поддаться на подобные уловки.

И все же она скучала по нему, вернее, по тому вымышленному образу, в который когда-то влюбилась. Однако она больше не верила его лжи. Эндрю продолжал обещать, что они с Мэри-Бет вот-вот разведутся, что было явной неправдой. Блейз была в курсе, что после нее он водил за нос еще нескольких женщин. Супруга же, по всей видимости, была готова простить ему все.

В последнюю минуту Блейз вспомнила, кто он на самом деле такой, и сбежала. Она ни за что не призналась бы ему в этом, но ей было страшно одиноко. Она часто вспоминала о тех временах, когда у них был роман. Более того, когда Вейланд звонил, сердце ее по-прежнему трепетало, как будто желая поверить, что любовь, хотя бы малая ее часть, никуда не делась. Впрочем, в моменты благоразумия Блейз понимала: увы, все совсем не так. Эндрю Вейланд – лжец до мозга костей. Она вздохнула с облегчением, когда он получил работу на другом телеканале и переехал в Лос-Анджелес. Туда же, разумеется, перебралась и его жена с детьми.

Вейланд утверждал, что после разрыва с Блейз у него пропало всякое желание довести развод до конца. В нем просто не было смысла. По мнению Эндрю, именно Блейз была виновата в том, что он не развелся, что, разумеется, было очередной ложью. Впрочем, Эндрю лгал, как дышал.

Время от времени он продолжал ей звонить, и, поскольку в данный момент в ее жизни никого не было, Блейз иногда отвечала на его звонки. Они все-таки были знакомы, и с ним можно было поговорить на темы, связанные с телевидением. Вейланд был неглуп, остроумен, но теперь она твердо знала, что больше не попадет под его чары. Ей просто приятно слышать его голос, о чем бы он там ни говорил.

Как бы глупо она ни чувствовала себя временами, Эндрю заполнял пустоту, которая образовалась в ее жизни после их расставания. Увы, после их разговоров Блейз неизбежно впадала в депрессию. Она чувствовала себя дурой и неудачницей. Боже, как же ее угораздило клюнуть на его лживые уловки! Как долго она позволяла ему манипулировать собой! Она была нужна ему лишь затем, чтобы спать с ней и обманывать жену, но не более того.

Эндрю Вейланд использовал ее, как использовал всех остальных в своей жизни. Теперь Блейз было больно даже думать об этом, и она страшно боялась вновь наступить на те же грабли. Но, как и раньше, она нашла убежище и утешение в работе.

Блейз вошла в свой домашний кабинет и включила свет. Поставив портфель рядом с письменным столом, вновь заглянула на кухню и, достав из холодильника салат, вернулась с ним в кабинет, чтобы просмотреть документы, которые ей понадобятся завтра. Это та жизнь, которая ей нравится. Больше ей ничего не нужно. Блейз тотчас же с головой ушла в работу. Когда же она наконец закончила ее, было уже десять часов.

Салиме звонить было поздно: в их буколической глуши спать ложатся рано. Блейз вновь ощутила себя виноватой. Взяв тарелку из-под салата, она отнесла ее на кухню. Нет, она просто обязана позвонить дочери до отъезда в Лондон. Впрочем, она еще успеет сделать это завтра утром. Ей вечно не хватало времени, – вернее, хватало, но лишь для работы.

Блейз стояла и, глядя в окно на Центральный парк, думала о Салиме. У Блейз была прекрасная квартира, которую она купила девять лет назад, когда они с Гарри наконец развелись и продали квартиру на 74-й Восточной улице. Пентхаус на Пятой авеню идеально устраивал Блейз – просторная гостиная с чудесным видом из окна, уютная, обитая бледно-розовым шелком, в которой она проводила большую часть времени, бывая дома. Огромная ванная, облицованная белым мрамором, рядом – гардеробная. В конце коридора располагалась вторая спальня. В ней спала Салима, когда приезжала домой из школы.

Имелись в квартире и просторная кухня, оборудованная по последнему слову техники, и столовая, в которой при желании можно было устраивать званые обеды, каких она, впрочем, никогда не затевала. За кухней располагались еще две комнатки, пустовавшие с того самого дня, когда Блейз въехала в эту квартиру. Ее вполне устраивала приходившая каждый день помощница. Но чтобы в ее квартире, помимо нее, жил кто-то еще – боже упаси! Она привыкла к одиночеству и неприкосновенности личной жизни. Блейз была готова сменить образ жизни, когда собиралась выйти замуж за Эндрю Вейланда. Но теперь это все в далеком прошлом, от которого ее отделяют световые годы. Не считая десятка телефонных звонков за четыре последних года, можно считать, что он выпал из ее жизни.

Когда внутреннее убранство квартиры было готово, наверно, не оказалось ни одного модного журнала, который бы не поместил на своих страницах ее фото. Спустя девять лет квартира по-прежнему сверкала чистотой. Блейз почти не жила в ней, обитая в неком идеальном мире комфорта и роскоши, в мире, нисколько не похожем на ту скромную жизнь, которую она когда-то вела в Сиэтле. Блейз Маккарти была популярна, знаменита и успешна, что на ее поприще удавалось немногим. Карьера на телевидении не длится долго. Блейз же благодаря присущей ей хватке, таланту и упорству сумела пробиться наверх и надолго удержаться там. Такая жизнь вызывала зависть у окружающих, у тех, кто мечтал об успехе и славе. Конкурентки при первой же возможности постарались бы отобрать ее у Блейз.

Чего никто не замечал, так это ее одиночества, тех мгновений ее жизни, в которых не было никого, кто мог бы подарить ей любовь и поддержку. Откуда людям было знать, что Блейз выпало испытать и перенести – предательства людей вроде Эндрю Вейланда или мнимых друзей, которые потом сами поспешили исчезнуть из ее жизни, людей, стремившихся погреться в лучах ее славы, так или иначе пользовавшихся ею в своих корыстных целях. Ее одиночество было им всем неведомо.

Блейз улыбнулась, вернулась к столу и бросила взгляд на журнальную статью, которую Марк специально выделил для нее фломастером. Подержав журнал в руках, Блейз сунула его в портфель.

Это была небольшая хвалебная статья о ней. Над фотографией, полученной у руководства телеканала, аршинными буквами был набран заголовок: «Совершенная жизнь». Да, со стороны могло показаться именно так. Но лишь одна Блейз знала, насколько это далеко от истины. Ее жизнь ничуть не отличалась от жизни других людей и в чем-то даже была существенно труднее. Каждый ее день являл собой нескончаемую борьбу за то, чтобы не потерять то, что она имеет, или, образно говоря, за тот плацдарм, который она изо всех пыталась отстоять.

Блейз была одна на вершине, на которую ей удалось взобраться: она жила в отелях в разных уголках мира, невзирая на хвори, летала туда, куда вряд ли захочет сунуть нос любой здоровый человек. Почти всю жизнь она только и делала, что куда-то спешила, – если не с самолета, то на самолет. Никто понятия не имел, что представляла собой ее жизнь – та самая, которой многие завидовали. Никто не догадывался о том, какую цену приходится за нее платить. Эта жизнь была далека от совершенства, и Блейз отлично это знала. Но сколь ни была трудна или одинока эта жизнь, Блейз ни за что не променяла бы ее ни на какие богатства мира.