Когда Линн Фрамптон вошла в полутемный зал, где шла репетиция, как раз шел прогон сцены убийства. Дамион Таннер расхаживал по подмосткам, и уже само его присутствие на сцене заряжало атмосферу маленького репетиционного зала киностудии электричеством. Вот он дотронулся до щеки Кристины, своей партнерши. Медленным и полным чувственности жестом провел пальцами по подбородку, задержался на полураскрытых губах. И этот простой жест убеждал зрителей, что за его лаской кроется ненависть, а не любовь.
До сих пор Линн не удавалось вырваться на репетицию, и теперь она с безмолвным восторгом наблюдала, как действие движется к неизбежной развязке. Она читала киносценарий и хорошо знала, что будет дальше, и все же поймала себя на том, что невольно затаила дыхание, когда Дамион вытащил из кармана нож.
Руки Линн непроизвольно сжали рукопись. На изящной рукоятке ножа сверкнули побелевшие суставы пальцев Дамиона, он бросился на любовницу, сгорбленные плечи говорили о мучительной борьбе любви, горечи и патологического гнева. В полутьме, оборвавшись в коротком, жутком хрипе, резко прозвучал крик Кристины.
Несколько мгновений в репетиционной стояла полная тишина, затем раздались аплодисменты присутствующих и бурные комплименты режиссера. Мнимая жертва убийства вскочила на ноги и торжествующе улыбнулась, длинные волосы восхитительно сияли серебром в резком свете юпитеров.
Линн медленно выдохнула задержавшийся в груди воздух. В какое-то мгновение ее настолько захватила сила игры Дамиона, что она уже готова была увидеть кровь, хлынувшую из горла Кристины, хотя репетиция шла без декораций и с минимальным реквизитом.
Юпитеры выключились, в зале зажегся верхний свет. Линн нашла стул и села в стороне, терпеливо ожидая окончания репетиции. Режиссер собрал на сцене съемочную группу и делал свои замечания, бурно жестикулируя и повышая голос.
Дамион выглядел усталым, но внимательно выслушивал советы режиссера. Его партнерша казалась менее сосредоточенной. Она тесно прижалась к нему, по-хозяйски обвила рукой за талию и была целиком погружена в созерцание чеканного профиля Дамиона, не обращая внимания на происходящее вокруг. Он обнял ее за плечи, однако, как заметил пристрастный взгляд Линн, явно не придавал особого значения своим действиям. Где бы ни блуждали его мысли, они явно были далеко от Кристины.
Линн закрыла глаза и строго-настрого приказала себе не искать признаков скуки там, где их нет. Она работала у Дамиона уже десять месяцев и за это время имела возможность наблюдать его любовные интрижки по крайней мере с тремя партнершами из разных фильмов. Кристина Митчелл была его последним увлечением, и до этого дня их роман пылал с ослепительной интенсивностью.
Снова взглянув на Дамиона, Линн уже не сомневалась, что его красивые черты омрачены скукой. Сердце дрогнуло от слабой надежды, но потом она нахмурилась, сердясь на собственную глупость. Если Дамион утрачивает интерес к Кристине, то это еще ничего не значит. Ей надеяться не на что. Едва ли он готов заметить, что Линн живая женщина, только потому, что она дышит воздухом и наделена всеми положенными атрибутами своего пола, которые находятся у нее на нужных местах.
В телесериале, где Дамион исполнял главную роль, недавно появилась новая звезда, Тиффани Брандон, экзотическое существо с черными волосами, огромной грудью и крошечным интеллектом. Судя по привычкам Дамиона, он скорее направит свои чары на Тиффани, чем на Линн, собственного менеджера, на которую обращал до сих пор не больше внимания, чем на исправную мебель.
Режиссер отпустил актеров, Дамион оглядел маленький зал и, едва завидев Линн, весело махнул рукой, спрыгнул с низкого помоста и быстро подошел к ней.
— Привет, малышка, — произнес он, взъерошив в небрежном приветствии ее короткие каштановые кудряшки. — Как там наши дела?
— Хуже, чем обычно по пятницам. Совсем меня одолели. Бухгалтер взбешен из-за расходов, сделанных в последний месяц, твой агент звонил семь раз, представитель рекламного агентства требует, чтобы ты обязательно присутствовал на премьере нового фильма; мой стол завален почтой от поклонников. Однако я все держу под контролем.
Он ободряюще похлопал ее по плечу.
— Вот это мне и хотелось услышать. Черт побери, Линн, у тебя просто фантастическая работоспособность. Не понимаю, как я мог раньше без тебя обходиться.
У нее вспыхнули щеки.
— Ты талантливый актер, Дамион, и я с радостью избавляю тебя от рутинных хлопот. Если мне удастся умело организовать дела, у тебя останется больше времени для творчества.
— Я восхищен твоими намерениями, милая моя. Надеюсь, что ты никогда не уйдешь от меня, иначе не представляю, как смогу без тебя выжить. — Его губы растянулись в знаменитой улыбке, от которой у миллионов зрителей замирали сердца, а глаза потемнели и приобрели умопомрачительный оттенок темной синевы. И в этот момент он выглядел раз в семь сексуальней, чем на фотографиях, хотя, казалось бы, такое вообще невозможно.
Линн кое-как сумела ответить на его улыбку, в тысячный раз удивившись, как ей удается сохранять веселый вид, когда сердце просто разрывается от тоски. Видно, годы, потраченные на овладение актерским ремеслом, все же не прошли для нее даром.
— Так, значит, ты приехала взглянуть на мою репетицию? — спросил Дамион. — По-моему, все прошло неплохо. За две недели я натаскал Кристину, и она наконец-то верно сыграла последнюю сцену.
— Да, все выглядело нормально. Ты просто великолепен, Дамион. Но я приехала не только ради репетиции. А привезла тебе киносценарий. Я… ну… не знала точно, вернешься ли ты сегодня домой, а агенту необходимо срочно знать твое мнение. Рукопись прибыла самолетом из Лос-Анджелеса пару часов назад. Я уже просмотрела ее и считаю, что тебе нужно немедленно ее прочесть. Агент прав — абсолютный динамит и как раз для тебя.
— Завтра утром взгляну, но черт побери, Линн, как я устал! Этот безумный график начинает меня раздражать. — Он зевнул и томно потянулся.
— Охотно верю, — признала она, с отчаянием подумав, что даже его зевок жутко сексуален. Просто безобразие, что под простой, хотя и соблазнительной оболочкой скрывается столько эротики и актерского таланта. Нет ничего удивительного, что Дамион Таннер уже получил двух «Оскаров» и «Золотой Глобус». И что рейтинг его телесериалов парит в заоблачной выси. Телевизионные волны просто раскаляются, когда несут в эфир его изображение.
Она молча наблюдала, как он пролистал первые страницы сценария. Но через пару минут захлопнул его и потер ладонью глаза.
— Тяжелый день? — посочувствовала она.
— Вообще-то не хуже остальных. Черт, как я буду рад, когда театральный сезон закончится. Порой мне кажется, что репетиция пьесы на Бродвее и одновременное участие в телесериале слишком тяжелы даже для меня.
— Тебе не мешает как следует отдохнуть, Дамион. Ведь ты так много работаешь.
— Знаю, но что поделать? На меня такой спрос, малышка. Я всем нужен.
— Особенно мне. — Голос Кристины Митчелл ворвался в их разговор. Глаза подернулись чувственной поволокой, когда она прижалась к Дамиону. — Нам разве не пора уходить, милый? Ты уже несколько часов говоришь с Линн и совсем забыл про свое обещание показать мне новый ночной клуб.
— Правда? Ах да, действительно, забыл. Впрочем, отчего бы нам и не сходить туда? Я слишком взвинчен, чтобы уснуть, и слишком устал, чтобы читать.
Кристина запустила пальцы за распахнутый ворот его рубашки, и с лица Дамиона исчезли скука и усталость, хотя и не появилось радости.
— Пошли отсюда, — грудным голосом сказала Кристина, положив голову ему на плечо.
— Ладно. — Дамион опять зевнул. — Через минуту пойдем. Не торопи меня. — Он поднес к губам ее руку и рассеянно поцеловал кончики пальцев.
Линн судорожно вздохнула и отвела взгляд, делая вид, что разглядывает опустевшие подмостки. И внезапно решила, что ей пора домой.
— Желаю вам обоим приятно провести вечер, — сказала она, резко поворачиваясь, чтобы выйти через ближайшую дверь. — Увидимся в понедельник, Дамион.
— Минутку подожди, лапушка. Я все думаю насчет нового сценария. Может, заедешь завтра ко мне домой? Мы вместе пройдемся по нему. Мне нужна твоя помощь, Линн. У тебя настоящий талант — по голому каркасу сценария ты моментально понимаешь, как все будет выглядеть на экране.
Она вспыхнула от радости после такого комплимента. Вообще-то завтра рано утром Линн планировала поехать в Коннектикут к родителям, однако ей льстило, что Дамиону требуется ее совет в таком важном деле. Если немного подумать, то все можно переиграть. У родителей никаких особых событий не намечается, так что время ее приезда не имеет значения. Она сядет на более поздний поезд и будет у них к обеду.
— Хорошо бы нам встретиться в первой половине дня, Дамион, — сказала она. — Мне еще нужно навестить родителей.
Казалось, он удивился.
— Ты ведь знаешь, что утром я бываю не в лучшей своей форме, Линн. Тебе никак нельзя переменить планы?
— Пожалуй, мне-то и можно, но у тебя завтра на три часа намечена встреча с редактором журнала «Пипл». И у нас просто не останется времени на обсуждение сценария, если я приеду где-нибудь в полдень.
— Ах, ну ладно, в таком случае ничего не поделаешь. Буду ждать тебя в десять утра, Линн.
— И ни минутой раньше, — вмешалась Кристина, в ее голосе сквозило явное разочарование.
— Нет, разумеется, не раньше, — поспешила заверить Линн. — Я приеду ровно в десять.
— Спасибо, малышка. — Дамион одарил ее еще одной ослепительной улыбкой из своего богатого арсенала и направился к выходу. Кристина прилипла к нему, обняв за талию. — До завтра, Линн, — крикнул он, не оборачиваясь.
Линн стояла несколько минут, глядя на захлопнувшуюся дверь, затем чуть заметно пожала плечами, повернулась и направилась к боковому выходу. Какая длинная получилась неделя, устало подумалось ей.
Когда она вернулась домой в свою маленькую квартиру где-то на Восьмидесятых улицах, было уже около девяти. Она сбросила туфли у двери, ощущая радость от того, что наконец-то отдохнет, прошлепала босыми ногами по мягкому бежевому ковру гостиной в крошечную кухню. По сравнению со всей остальной страной стоимость жилья на Манхэттене просто чудовищная, и не так много одиноких женщин могут позволить себе такую роскошь, как отдельная квартира. Щедрое жалованье, которое платит ей Дамион, вынуждает ее к благодарности еще и по этой причине. За те десять месяцев, которые она у него работает, он дважды давал ей ощутимые премиальные. Ей было приятно сознавать, что он ценит ту организованность, которую она принесла в его беспорядочную прежде жизнь.
Линн открыла дверцу холодильника и с легкой досадой поглядела на полупустые полки. Несколько кусков засохшего белого хлеба, пачка маргарина, коробка простого йогурта и три яйца. Слишком занятая днем, чтобы пойти куда-нибудь перекусить, она попросила секретаршу купить ей йогурт и мороженый фруктовый сок. Есть то же самое вечером уже не хотелось, а сварить яйца просто нет сил.
Пошарив на нижней полке, она наткнулась на два слегка подвядших яблока. Помыла их под холодной водой, поплелась в комнату и рухнула на диван, без всякого энтузиазма куснув одно из них.
Ей непременно нужно не откладывая решить вопрос с покупкой продуктов и собственным досугом, промелькнуло у нее в голове. Хотя, если подумать, за последние месяцы у нее и досуга-то почти нет. Вечерами и даже в выходные дни ей чаще всего приходится бывать на многочисленных мероприятиях, которые устраивались телестудией либо были рекомендованы для посещения личными консультантами Дамиона по рекламе. Даже дневной перерыв нередко пропадал из-за деловых встреч.
Со стороны ее жизнь могла показаться легкой и красивой, полной блеска. Порой звонили школьные подруги, когда приезжали в город, и она брала их с собой на знаменитые манхэттенские приемы. Они всегда возвращались домой, преисполненные уверенности, что Линн Фрамптон ведет самую восхитительную жизнь, какую только можно себе вообразить.
Десять месяцев назад — и даже три месяца — она могла бы с ними согласиться. Но теперь начинает понимать, что все эти роскошные приемы, открытие галерей и гала-спектакли страшно утомительны, если тебе нужно на них работать, а не развлекаться. Она все время была в напряжении. Ей приходилось следить, чтобы Дамиона обязательно сфотографировали во время разговора с нужными людьми. Она должна помогать ему поддерживать имидж серьезного актера. И вот она часами что-то согласует, потягивая содовую, напоминает репортерам, что у Дамиона Таннера за плечами большой опыт работы в серьезных театрах за пределами Бродвея, благодаря которому стал возможен его нынешний успех в амплуа телезвезды и секс-символа. Как она выяснила, у режиссеров очень короткая память и очень узкий кругозор даже в отношении суперзвезд. И им гораздо легче вспоминается, что у Дамиона Таннера сексуальное тело и сказочное обаяние, особенно действующее на слабый пол, чем то, что в его багаже немало прекрасных классических ролей.
Раздался телефонный звонок, и Линн раздраженно сняла трубку. Сегодня у нее нет настроения вежливо выслушивать уговоры агента, старающегося застраховать очередную клиентку.
— Слушаю, — рявкнула она.
— Добрый вечер, Линн. Я звоню, чтобы узнать, к какому поезду завтра за тобой приехать.
Она сразу же узнала холодный, немного ироничный голос.
— Адам! — воскликнула она и, отложив в сторону недоеденное яблоко, выпрямилась, испытывая внезапный прилив бодрости. — Адам, просто потрясающе! Ты завтра будешь в Брэдбери?
— Естественно. Как же иначе я смогу встретить тебя на станции?
— А я-то думала, что ты на Западном побережье. Папа сказал, что тебе пришлось вылететь туда три месяца назад, и больше я о тебе ничего не слышала.
— Я действительно побывал на Западном побережье, а вот теперь вернулся. Мне приятно слышать, что ты в курсе моих дел.
Ей послышалась усмешка, смягчившая его обычно холодный голос, и почему-то обрадовали его слова. А когда она положила усталые ноги на диванную подушку, дневное напряжение стало постепенно покидать напряженные мускулы. Говорить с Адамом всегда так приятно.
— Нахал! — притворно рассердилась Линн. — Ты ведь мой лучший друг по меньшей мере уже шестнадцать лет. Как я могла не заметить твоего отъезда?
— Если бы я знал, что ты без меня скучаешь, то прислал бы тебе хотя бы почтовую открытку. — Не успела она ответить, как Адам добавил: — Ну ладно, считай, что мы покончили со взаимными признаниями в вечной преданности. Так скажи все-таки, к какому поезду мне лучше подъехать, чтобы встретить тебя? В семь тридцать или в девять часов? Внезапно Линн пожалела, что работа у Дамиона снова отнимает у нее часть выходных. Как приятно было бы провести целых два дня в общества Адама.
— К сожалению, мне не удастся приехать так рано, — сокрушенно ответила она. — На утро у меня намечено несколько дел, но я постараюсь уехать двенадцатичасовым поездом; он прибывает в Брэдбери в два тридцать.
— Неужели ты не можешь отложить свои дела? Твоя мама уже испекла к ленчу пироги с черникой, а я привез из Калифорнии новый рецепт мороженого — с ореховым маслом и виски.
Линн рассмеялась.
— Какой ужас! Я почти рада, что меня при этом не будет. Ладно, обещаю поскорей разделаться со всеми делами, но отложить их, к сожалению, не могу. Дамион сказал, что не справится без меня.
— Понимаю… Дамион. Естественно, Дамион прежде всего. Что ж, постарайся приехать хотя бы к половине третьего, и если будешь хорошо себя вести, могу взять тебя на рыбалку. В сарае твоего отца давно томятся земляные черви. А ты будешь насаживать мне наживку.
Она засмеялась, вспомнив с ностальгической тоской, сколько раз они с Адамом ходили на рыбалку и про свой нездоровый интерес к извивающимся земляным червям.
— Эй, ты забываешь, что мне уже не десять лет, — сказала она. — Мой детский интерес к червям с тех пор перешел на более высокие материи.
— Да, знаю. Когда ты была ребенком, тебя завораживали скользкие и ползающие существа. А теперь заворожил Дамион Таннер.
Наступила короткая пауза, после которой Линн издала смешок.
— Честно говоря, Адам, тебе не мешало бы взять несколько уроков хороших манер! По-моему, ты даже не понимаешь, что сейчас сказал.
— Возможно. Я всегда лучше справлялся с цифрами, чем со словами. — Каменная четкость его голоса сменилась нежностью. — У тебя усталый голос, Линн. Отдыхай, завтра увидимся.
— Я буду ждать встречи.
С улыбкой она положила трубку и почувствовала себя более счастливой, чем днем. Милый Адам, он такой чуткий.
Линн была единственным ребенком в семье и появилась у немолодых родителей, когда они уже давно смирились с мыслью о бездетности. Адам Хантер заменил ей старшего брата. Он поддразнивал ее, защищал при необходимости, смеялся с ней, терпеливо выслушивал ее болтовню. Любил и заботился и ни разу не бросил в трудную минуту.
Она познакомилась с ним шестнадцать лет назад, тем летом, когда ей исполнилось десять лет. Ему было восемнадцать и, на ее детский взгляд, он уже перевалил за ту таинственную черту, что отделяла взрослых от детей.
Ее родители владеют преуспевающей гостиницей на северо-западе Коннектикута, и она привыкла к оживленной жизни, наполненной суетой приезжающих и уезжающих людей. Добродушной по натуре, ей нравилось общаться с постояльцами. Однако особенно она привязалась к Адаму, поскольку мать объяснила, что он проведет в гостинице все лето и что отец будет навещать его по выходным. Такие постояльцы бывали у них редко, и она вскоре догадалась, благодаря вспышке детской интуиции, что Адам одинок и несчастлив. Он неприкаянно слонялся по саду, ничем не занимаясь. Линн была типичной девятилетней девочкой, полной бурлящей энергии, и такое вот праздное одиночество в саду казалось ей кощунственной тратой драгоценного летнего времени.
Один из служащих гостиницы сделал для нее маленький деревянный ящик с крышкой из проволочной сетки — домик для живущего у нее семейства улиток. И в один особенно сумрачный день, спустя примерно две недели после приезда Адама, она отправилась на задний двор поискать себе новых питомцев. На обратном пути Линн так засмотрелась на гигантскую улитку, которую только что поймала, что с размаху налетела прямо на Адама.
— Ты что, ослеп, что ли?
Она с беспокойством заглянула в ящик, чтобы убедиться, что никто из улиток не пострадал. И прошло какое-то время, прежде чем она вспомнила наставления матери о том, что с гостями надо держаться вежливо.
— Извини, — поспешно сказала Линн. — Я не видела, куда иду. Я не запачкала тебе одежду?
— Нет, все в порядке. Да и вообще это старая рубашка.
«Он такой грустный, — заметила она, — и его серые глаза покраснели и припухли». Ей не хотелось думать, что он плакал. Ведь всем известно, что взрослые не должны плакать. Особенно мужчины. Что могло случиться, чтобы заставить плакать такого большого, как он?
— Хочешь посмотреть на моих улиток? — предложила она, стараясь изо всех сил держаться по-дружески.
Мать не переносила этих безобидных созданий, отец относился к ним терпимо, а вот мальчикам в школе они ужасно нравились. Адам был выше отца и шире в плечах, так что выглядел вполне взрослым. Однако она решила, что улитками он все-таки заинтересуется, как мальчики из школы, а не отнесется к ним свысока, как взрослый мужчина.
— У меня тут есть одна такая большая, а на спине у нее дети, — объяснила Линн. — Как ты считаешь, это их мать?
— Нет. — Он едва заглянул в выстланный травой ящичек. — Они просто часть одной колонии. Улитки ведь гермафродиты.
— Герм… что?
— Гермафродиты, — нетерпеливо повторил он. — Они одновременно самцы и самки. Либо иногда меняют свой пол. Рождаются самками, а когда подрастают, становятся самцами.
Линн молча выслушала столь поразительную информацию. Она показалась ей невероятной, однако, с другой стороны, звучала интересно. А ведь ей казалось, что все животные, птицы и насекомые должны быть либо мальчиками, либо девочками.
— А как же у них появляются дети? — упорствовала она, проверяя его знания.
Адам взял одну улитку, и Линн отметила, что в отличие от ее матери он не боится их трогать. Ткнул пальцем в ту часть, которую Линн принимала за голову.
— Репродуктивные органы находятся у улиток прямо возле рта. Это питающий орган, а оплодотворенные яйца выходят отсюда, из маленького отверстия.
Внимательно рассмотрев улитку, она решила, что Адам скорее всего говорит правду, но вечером ей придется проверить эту информацию у отца. Если он не знает ответа, то она посмотрит в энциклопедии, потому что любит книги и с удовольствием выясняет в них разные вопросы.
Линн убрала улитку в домик и захлопнула крышку.
— Почему ты грустный? — вдруг спросила она. — Тебе тут не нравится? Большинство гостей считают, что у нас очень приятное место.
Едва она это произнесла, как тут же пожалела о сказанном. Линн уже знала, что взрослые не любят, когда их спрашивают о личном, и тут увидела, что после ее слов вид у него сделался еще несчастней, чем прежде.
— Нет, тут нормально, — ответил он жестким и неприязненным тоном.
— Ну хорошо. — Она неловко переминалась с ноги на ногу и обтирала грязные ладони об узкие хлопчатобумажные шорты. — Пожалуй, я пойду делать мороженое. Мама разрешила помочь ей сегодня.
Адам внезапно вскинул голову и впервые посмотрел ей прямо в глаза.
— Моя мама умерла. Три недели назад, — с болью сказал он.
Линн вытаращила глаза. У нее есть подруги, родители которых развелись, но вот чтобы умерла мать… У большинства ее друзей живы бабушки, а у некоторых и прабабушки. И она не нашлась, что сказать.
— Извини, — промямлила она. — Это ужасно.
— Ее убил грабитель, — объяснил он напряженным и яростным голосом. — Ее застрелил какой-то подонок, который залез к нам в дом. Полиция так и не нашла его. Папа говорит, что скорей всего и не найдет.
Линн попыталась представить себе грабителя, похожего на тех, что она видела в кино или телесериалах. На экране всегда лилось много крови, но это не очень страшно, поскольку всем известно, что это всего лишь краска или красная помада, а может, кетчуп. Линн представила себе, что ее маму застрелили по-настоящему, и похолодела от страха, хотя весь ужас этого все равно не укладывался в голове.
— Извини, — снова беспомощно повторила она.
Линн мучительно попыталась подыскать какие-то другие слова, чтобы объяснить ему, как ей жаль, однако голова оставалась пустой, а в желудке сделалось муторно от нахлынувшей волны сочувствия.
— Пойдем со мной делать клубничное мороженое? — выпалила она и тут же готова была провалиться сквозь землю от такого глупого предложения.
— Нет, спасибо. — Его лицо оставалось замкнутым и неприязненным.
На другой ответ она и не рассчитывала. Прижав к ребрам домик с улитками, Линн отбросила с глаз покорные каштановые кудряшки.
— Ну, мне пора, — пробормотала она. — До встречи.
— Угу.
Она уже достигла задней двери гостиницы, когда ее настиг его голос.
— Подожди!
Линн медленно повернулась.
— Я ужасно люблю мороженое, — сказал он. — А повара разве пробуют сами то, что делают?
— Всегда. — На ее лице появилась широкая ухмылка. — Еще у нас есть черника. Мама печет самые вкусные в мире пироги с черникой и собирается научить этому меня, — похвасталась Линн. — Если хочешь, тоже можешь попробовать.
Так они провели вместе первый из многих дней.
То лето осталось в памяти Линн как долгое, жаркое пятно солнечного света.
Они с Адамом вместе разведывали близлежащие окрестности, загорали, собирали огромные букеты, наблюдали за жизнью насекомых.
Когда осенью он уехал на учебу в колледж, она была безутешна. Однако, к ее восторгу, Адам стал возвращаться в гостиницу почти каждые каникулы, немного помогал по хозяйству, накрывал столы либо продавал напитки в маленьком баре.
Ей исполнилось пятнадцать лет, когда он наконец выучился на бухгалтера, но к этому времени его отец приобрел в Брэдбери дом, и она по-прежнему часто видела Адама.
Из-за большой разницы в возрасте их отношения нередко принимали странный, односторонний характер. Теперь, став взрослой, Линн понимала, что достаточно часто Адам едва терпел ее общество, в то время как она была целиком ему предана. Однако, когда она поступила в колледж, возрастная разница между ними уменьшилась как по мановению волшебной палочки, а дружба претерпела чуть заметные и неопределенные изменения.
Линн швырнула огрызки в корзинку для бумаг и направилась в ванную. «Забавно, — подумала Линн, намыливая губку, — что в чем-то она прекрасно понимает Адама, а в некоторых областях не знает его абсолютно». Пожалуй, это неизбежно при той близкой дружбе, которая их связывает. Наверное, это наиболее типично для братьев и сестер — испытывать глубокую интимность и легкий барьер отчуждения. Например, она знает все его любимые кушанья. Какие книги ему нравятся, какие фильмы. Знает, что Бах ему нравится больше, чем Бетховен, а «Битлз» больше, чем Пол Саймон. Однако ей очень мало известно о его работе, а еще абсолютно не ясно, почему он никак не женится. Линн не знала, встречается ли он постоянно с какой-нибудь девушкой, потому что оба они избегали разговоров на личную тему.
Внезапно она живо представила себе Адама, женатого на одной из тех приторных милашек, которых было в изобилии в ее родном городке, и испытала необъяснимый прилив острой ревности. Линн невесело рассмеялась, смывая под душем пену. Впрочем, ее ревность была вполне понятна. Линн не сомневалась, что их странная близость с Адамом разрушится после его женитьбы.
А вообще пока что ей нечего беспокоиться об этом, поскольку он, похоже, не собирается под венец в ближайшем будущем. Ее мать была в курсе всех важных событий городка, особенно грядущих свадеб, а ведь она ни словом не обмолвилась о появлении какой-либо особой женщины в жизни Адама.
Линн тихо замурлыкала какую-то мелодию. В их отношениях с Адамом удивительно то, что, несмотря на долгую разлуку, узы между ними остаются на редкость крепкими. Даже когда из-за работы они находились в противоположных концах страны, телефонный звонок моментально восстанавливал между ними ощущение близости.
«Интересно, сколько Адам пробудет на Восточном побережье на этот раз», — подумала она. Когда она приезжала домой, родители всегда пели ему дифирамбы, рассказывали, какую замечательную карьеру он делает. Она не уделяла большого внимания подробностям, однако на душе теплело от того, что дорогой для нее человек так хорошо устроился.
Про себя она не могла с уверенностью сказать то же самое. В профессиональном плане у нее все складывалось успешно, хотя и не в той области, которую она выбрала себе первоначально. Линн училась на театральном отделении Коннектикутского колледжа, но быстро поняла, что славы лучшей актрисы в местной школе и третьего места по танцам в колледже недостаточно, чтобы преуспеть в мире профессиональных актеров с его жесткой, а порой и жестокой конкуренцией.
Неприятно, конечно, признаваться даже самой себе в недостаточном таланте, зато она гордилась своим здравым смыслом и быстро сменила курс в колледже, взявшись в последние два года за изучение менеджмента в бизнесе. К своему удивлению, Линн закончила его едва ли не лучшей в группе. Ее по-прежнему привлекал артистический мир.
И она устроилась на работу, в главном Театральном агентстве Нью-Йорка, в отделе рекламы и информации. И там проявила себя настолько успешно, что агент Дамиона Таннера специально разыскал ее и предложил стать личным администратором и менеджером Дамиона. Да, подумалось ей, в профессиональном плане сомневаться в ее успехе не приходится.
На личном же уровне, однако, ее жизнь можно считать зоной бедствия в федеральном масштабе. При первой же встрече она влюбилась в Дамиона, и чем больше общалась с ним, тем сильнее разгоралась тяга к нему.
К сожалению, он явно не отвечает ей взаимностью, и Линн начала подозревать, что его полное безразличие угнетающим образом действует на все стороны ее жизни.
У нее было немало поклонников в Манхэттене — она привлекала приятных, милых, ничем не примечательных мужчин с такой же легкостью, как Дамиан невероятно красивых и ужасно безмозглых девиц. Но недавно Линн поймала себя на том, что подыскивает причины, чтобы не встречаться ни с кем, даже если у нее выдавался свободный вечер. Как будто нежелание Дамиона увидеть в ней женщину лишало ее энергии и в другие минуты жизни.
Она никогда и никому не говорила, даже Адаму, о своих чувствах к Дамиону. Они с Адамом нередко делились разными секретами, но никогда не касались любовных связей.
Пожалуй, в эти выходные Линн покончит с наложенным на себя обетом молчания. Она дошла до той черты, когда ей отчаянно требуется совет о том, как выйти из тупиковой ситуации, продолжающейся уже десять месяцев. Из-за своей дурацкой натуры она переносила все молча, в себе, а с другой стороны, была слишком энергичной, чтобы упиваться своим унынием, опустив руки и страдая от неразделенной любви. Ей что-то надо предпринять. Но не забираться же ей самой, без приглашения, в огромную кровать Дамиона. А что еще ей остается делать? Как показать ему, что она умирает от любви?
Она вышла из-под душа и остановилась у раковины, чтобы почистить зубы. Если кто-то и может дать ей совет, как привлечь к себе мужчину, так уж это наверняка Адам. Кажется, вокруг него неизменно увивается целый гарем добивающихся его внимания девиц. И в этом отношении, если не в других, у него с Дамионом очень много общего. И она решила, что в этот раз отведет Адама в тихий уголок и выяснит, каким образом он строит свои отношения с женщинами.
Она прополоскала рот и вытерла запотевшее зеркало. Мужчины часто говорят ей, что она хорошенькая, но это вовсе не означает, что она выдерживает конкуренцию с его приятельницами. А для Дамиона Таннера, на ее взгляд, сексуальность женщины обладает приоритетом во всех отношениях.
Линн критически осмотрела себя в зеркале. Карие глаза — выразительные, но не очень большие, скорее средней величины, волосы средне-каштановые, кожа средне-розовая. Голова среднего размера на теле среднего роста. Линн втянула щеки, опустила ресницы и попробовала принять сексуальный вид. Попытка явно не удалась. Она стала похожа больше на косоглазую колдунью, чем на роковую женщину. Придется как следует расспросить Адама. Ведь всегда полезно взглянуть на себя со стороны, глазами другого человека.
Линн стерла крем с кончика носа, размазала его по щекам и на время рассталась с желанием обрести сексуальный вид. В эти выходные она может позволить себе расслабиться и наслаждаться жизнью. А в понедельник будет достаточно времени, чтобы освоиться со своим новым имиджем, после того как она посоветуется с таким опытным человеком, как Адам.
Порывшись в шкафу, она вытащила чистую ночную рубашку, потом разложила диван и забралась под яркую простыню. Не забыть спросить у Адама, правда ли то, что большинство мужчин находит неотразимым нижнее белье из черного атласа и кружев. Она представила себе, как быстро избавляется от одежды и предстает перед Дамионом, одетая в черный облегающий костюм, но дальше этого ее фантазия не заходила. Перекатившись сонно на живот, она решила, что ее каштановые кудряшки и небольшой рост не очень хорошо сочетаются с черным атласом.
Другой причины, отчего ее фантазия оказалась такой возмутительно вялой, она просто не видела.