Со мной много чего бывало, но служить топливом для костра на планете, о которой я даже не имею понятия, – это впервые.
Я здесь уже долго. Учитывая, что время от времени меня поджигают, – целую вечность. А я никак не могу сдохнуть. Вою, царапаю землю, грызу руки, чтобы исцелиться хотя бы собственной кровью – да, это немного помогает. И сейчас я совершенно не уверен, хорошо ли быть мутантом, которому в качестве уникальной характеристики досталась огромная живучесть.
Затем на меня выливают воду – не могу понять, ледяную или кипящую, – и оставляют восстанавливаться. Кроме людей здесь обитают какие-то мелкие животные, и если они подходят достаточно близко, я хватаю и ем. Не знаю, каким образом я чувствую их присутствие, ведь после огня у меня не остаётся ни зрения, ни слуха, ни нюха.
Понемногу оживаю. На теле вместо кожи нарастает сплошная корка. Начинаю что-то слышать и видеть серые силуэты. Иногда они дают мне чуть больше времени. Но в итоге всё равно приходят снова: с песнями, дребезжащим звуком гитар и раздражающе-неритмичным стуком барабанов. Издалека слышно. Всегда ночью, при свете факелов. Веселятся, танцуют вокруг, поливая мою рубцующуюся кожу щиплющим алкоголем. Присыпают чем-то – топливом, очевидно. А потом разгорается жар.
Сильная боль хороша тем, что притупляет чувства. Невозможно испытывать что-либо одновременно долго и ярко. Вскоре после очередного розжига костра я выпадаю из реальности. Там, в глубине, настолько больно, что почти приятно.
А потом, вдруг, я чувствую что-то живое – крупное и очень вкусное. Оно почему-то не вырывается, но сейчас меня не интересуют причины. Я просто пью досыта, и эта потрясающая кровь наполняет меня ощущением счастья и всемогущества.
***
Снова на корабле – сужу по привычной еле заметной вибрации. Как минимум два двигателя. Может, и три. Значит, корабль большой. Когда нет органов чувств, начинаешь воспринимать окружающее чуть ли не мистическим образом: как потоки энергии, как смутное ощущение движения, как необъяснимую уверенность, что сейчас именно утро.
Человек, который кормит меня своей кровью, возвращается каждый день. Сидит рядом и разговаривает – кажется, больше сам с собой. Часами рассказывает про какие-то документы, инструкции, тактические решения, а ещё забористо матерится на разных людей, больше всего – на некоего Фрэнка.
Несколько раз в день мажет меня какой-то мазью. Холодная и мокрая, щиплет. Прикосновения не особо аккуратные, однако не производят впечатления, будто он специально хочет причинить боль. Терпимо. Бывало и хуже. Гораздо хуже.
Интересно, что он планирует со мной делать. Вернуться на арену, может, было бы и неплохо – во всяком случае, там у меня есть хоть какой-то контроль над своей жизнью. Однако этот человек, когда в своих рассуждениях переключается с отчётов на меня, говорит о медицинском корабле и лабораторных опытах. Если так, то лучше бы я сдох в огне.
Постепенно зрение восстанавливается, и я различаю смутный силуэт. Рослый широкоплечий мужчина. Что-то странное с его лицом, но мне пока слишком трудно думать.
Однажды утром до меня вдруг доходит, что нижняя половина его лица скрыта чёрной полумаской или шарфом, отсюда и странный контраст со светлой кожей, который смущал меня последние дни. Такие штуки носят, когда хотят защитить лицо от пыли, холода или просто сохранить инкогнито – в некрасивых ситуациях, за которые не похвалит руководство. Я видел их на полицейских, которые вели дела с моими хозяевами.
Присмотревшись к остальной одежде мужчины, понимаю, что это и в самом деле униформа. Но не полицейская, у них бывает или фиолетовая, или оливковая. Чёрная. Серебристые нашивки. Военная? На груди слева – вроде буквы, наверное, фамилия. Может, позже смогу прочесть, пока что в глазах мутится, да и слишком больно приглядываться.
А ведь на мне точно такая же униформа. Дьявол, почему я стал настолько невнимательным?! Надеюсь, это лишь временное влияние травмы, я не могу позволить себе подобную роскошь. Странно, что здесь нашёлся подходящий для моего роста размер, однако сидит одежда мешковато: я всегда был худым, а за последнее время, очевидно, совсем отощал.
Но если допустить, что это военный корабль, тогда почему этот человек говорил об опытах? Видимо, хочет продать меня подпольным медикам. Уходя, он каждый раз закрывает каюту, к тому же я не видел никого, кроме него, хотя другие люди на корабле должны быть. Впрочем, я и не пытаюсь выбраться или звать на помощь – очевидно, что это бесполезно.
***
В один из дней мужчина приносит и протягивает мне портативный дисплей с открытой книгой – судя по рисунку на обложке, тупой боевик про супергероев. Отлично, а то я с тоски помираю в этой каюте.
Глаза ещё не полностью восстановились, но если не двигать взгляд по строчкам, а смотреть на текст целиком – он настолько примитивный, что половину слов можно угадать, – то нормально. Да и книжка в самый раз. Мне сейчас не до философских трактатов, мозги всё ещё скрипят с трудом. С удовольствием бы и букварь читал.
Я уже успел перелистнуть страницу, когда мужчина откашливается и неуверенно произносит:
– Ты понимаешь, что я говорю?
Посмотрев на него несколько секунд, возвращаюсь к книге. Ответ на этот вопрос никогда не влиял на мою судьбу.
– Как тебя зовут?
На этот раз я даже не отрываюсь от чтения. Не люблю бесполезные разговоры.
Мужчина тоже замолчал. В последнее время он стал на удивление тихим, хотя до этого болтал без умолку. Впрочем, голос у него приятный, глубокий и тёплый, не то что простуженные лающие голоса, к которым я успел привыкнуть на той планете.
И тут я замираю от неожиданной мысли. Раньше его голос звучал по-другому. Эм, более… нейтрально? И почему я слышал его чётко и разборчиво – только его, никаких других звуков?
Дождавшись, когда мужчина отвлёкся на чтение очередных своих бумаг, кошусь на него. Возможно ли, что он мутант, как и я? Может, поэтому носит маску. И следующее озарение: что, если надетая на мне униформа – его? Это объяснило бы подходящий размер, ведь я выше нормальных людей. Значит, всё это время я слышал его мысли? Я читал о таком, но про мутантов сочиняют много баек… Интересно, а он меня слышит? Судя по всему, нет. Наверное, из-за отсутствия органов чувств моё восприятие обострилось. Однако сейчас, когда они восстановились, вместо бесконечного потока мыслей я ощущаю лишь присутствие – физическое состояние, настроение. Спокойствие, уверенность в себе и немного усталости.
Рассеянно скользя взглядом по страницам, прислушиваюсь к сознанию мужчины – так вполне можно разобрать слова. «Произведена частичная ротация… В соответствии с седьмым абзацем пункта три первого раздела протокола… Доклад обязан подготовить капитан-майор Синхард Блэйк». После этого следует такой отборный мат – сразу можно заподозрить, что он и есть указанный капитан. Я изображаю кашель, чтобы прикрыть вырвавшийся смешок: его гнев звучит так непосредственно, что даже забавно.
В военных нашивках я не разбираюсь, у него там полоски какие-то, может, и капитанские. А вот буквы на груди – кажется, подходят. Что-то короткое. Вдаль я пока вижу совсем плохо, снова всё расплывается, но вроде похоже на «С. Блэйк».
Синхард, значит? Типично мутантское имя – я слышал, они любят архаизмы. Наверное, хотят древностью имён прикрыть статус выродков, лишь недавно появившихся среди нормальных людей. В моём свидетельстве о рождении – видел его когда-то давно на столе у директора приюта – тоже было написано «Эйруин». «Белый снег». Ну да, я та ещё Белоснежка, только чёрно-голубые глаза подкачали.
Снова кошусь на мужчину. Короткая стрижка, тёмные волосы, да и глаза темно-карие, почти чёрные… Кожа светлая… Обычный человек, без каких-то примет или явных указаний на происхождение.
Однако дальше мой взгляд добирается до рук. Точнее, до пальцев, которые постукивают по чёрной папке длинными и крепкими с виду когтями. Хренасе, какие! Просто кинжал на каждом пальце. На арене такие бы пригодились – наверняка ими можно располосовать горло с одного удара. Интересно, что же у него под маской?
Мужчина отрывается от своих бумаг, и я торопливо утыкаюсь в книжку. Он ещё некоторое время разглядывает меня, а потом уходит.
***
Читаю я быстро – многолетняя привычка. Раньше, в приюте, не понимал этого занятия, а потом распробовал. Когда сидишь в клетке, чтение – единственный способ сбежать.
В дисплее капитана – сплошные боевики про военных, истории про крутых детективов и одиночек, героически противостоящих несправедливости. Ну и репертуарчик.
Иногда он заговаривает со мной, однако отвечать по-прежнему лень. Всё равно ведь правды не скажет.
Видимо, из-за этого капитан посчитал меня слабоумным и окончательно перестал обращать внимание: сидит себе, уткнувшись в бумаги, а как глубоко задумается – начинает мычать под нос что-то мелодичное. Иногда комментирует. Когда он в первый раз рявкнул: «Едрить тебя поперёк!», я чуть не вздрогнул от неожиданности. Не сразу понял, что он к отчёту обращается.
Маску совсем перестал носить. Честно говоря, я разочарован. Губы обычные, челюсть только слегка странная, будто у него неправильный прикус. Вот зубы да – острые, с длинными выступающими клыками. Но я, заинтригованный маской, рассчитывал увидеть что-то более впечатляющее – рот буквально до ушей или жабры на щеках. А тут всё вполне нормальное.
Поскольку разговоров мы не ведём, я подслушиваю мысли капитана: вдруг там, среди служебных инструкций, раздражения на тупого Фрэнка – я уже понял, что это его помощник, – и ленивых образов, похожих на «Вот бы сейчас закрыться где-нибудь и спать пару суток без передыху», промелькнёт что-нибудь обо мне.
В последнее время разбирать отдельные слова проблематично, отнимает много сил, но дело идёт легче, когда он сам вымотан. Вот как сегодня.
«Херово, такой молодой, и уже без мозгов. Не, понятно, если его там долго держали, так любой двинется. Или он всегда такой был, хрен поймёшь. Так, ладно, что делать-то? Ну, сдам в дурку. Не, нужно довезти до гетто и там сдать, у людей он долго не протянет. Да там, небось, тоже не будут цацкаться. Может, их там бьют или не кормят – чтоб сдохли побыстрее. Тогда скажу, что буду навещать. Блядь, вот ещё геморрой на мою жопу! Син, ты полный идиот, ты это знаешь? Тебя самого надо в дурку! На кой хер тебе этот пацан, своих проблем нет? Тащи его к чёрту на рога, объясняйся там… Навещать ещё… Может, денег им дать? Мм… Тысяч двадцать? Не, как-то жирно. Буду навещать раз в месяц и давать по пятёрке. Может, у них там есть расценки? Типа, пятьсот – и мы не будем пиздить вашего поехавшего родственника. Ещё пятьсот – будем давать ему мясо на обед. Раз в неделю. Блядь, жалко пацана! Точно ведь уморят… А он тощий, конечно, но крепкий. И книжки ведь читает. Может, очухается ещё? Или он не читает, а просто так листает…»
В этот момент дверь в каюту распахивается, и на пороге появляется человек в такой же чёрной униформе, как у нас с капитаном. Я, конечно, от книжки не оторвался – не стоит нервировать военных резкими телодвижениями, – но боковое зрение у меня развито хорошо.
Помолчав, новоприбывший выдает нечто странное:
– Сэр, простите, кто из вас капитан?
Я замираю в недоумении, а по моему сознанию разносится страдальческий рёв: «ФРЭ-Э-ЭНК!». О, это и есть тот самый знаменитый помощник?
В каюте повисло молчание. Он что, реально настолько тупой?
С одной стороны, мне ужасно наскучило здесь сидеть. С другой, капитан не только не думал о том, чтобы меня продать, но даже сам собирался кому-то платить за появление в моём рационе мяса. Пожалуй, я могу перестать косить под слабоумного и попробовать ему довериться. А неожиданный визит лейтенанта Фрэнка – прекрасный антураж для моего эффектного выхода на сцену. Годы на арене, знаете ли, приучают к зрелищности.
Так что я откладываю книгу, поднимаюсь и выдаю:
– Я капитан. Что вы хотели, помощник?
И этот невероятный человек, действительно, лихо крутанулся ко мне и оттарабанил о грузе номер два, который снова сорвался с крепления.
Прислушиваюсь к мысленному ворчанию Блэйка: «Блядь, вам капитан нужен, чтобы грузы крепить?!». Нет, это явно не тот ответ, которого ждёт его помощник. Нужно что-то более подходящее. А, вот это:
– Я распоряжусь. Свободны.
Вполне удовлетворённый, лейтенант развернулся и вышел. А при виде выражения лица капитана Блэйка я чуть не заржал в голос.
– Извините, не смог удержаться. Он всегда такой?
Помолчав, он спокойно отвечает:
– Бывает даже хуже. Может, наконец-то скажете, как вас зовут?
В последние годы меня называли Шестнадцатый. До этого – преимущественно «урод» или «белый». Давным-давно, в приюте – Эрик. Обычное такое человеческое имя.
– Эрик.
– Фамилия?
Свою настоящую я не помню – впрочем, я бы её и не назвал, – а от той, которую мне дали в приюте, тошнит. Могу для разнообразия не возвращаться к прошлому, а придумать что-то новое. Впрочем, ничего не сочиняется, и в итоге я качаю головой.
Мужчина окидывает меня придирчивым взглядом.
– Допустим… Смит?
Эрик Смит? Звучит как имя супершпиона из его любимых боевиков. Но хрен с ним, не в моём положении выбирать. Киваю.
– Дата рождения?
Хм, он ведь называл меня «пацаном»?..
– Дату не знаю. Мне двадцать один.
А если спросит, как я оказался на той планете? Видимо, он считает, что меня там оставил медицинский крейсер. В общем-то, это правда, только не вся – тот корабль был лишь промежуточным пунктом. То ли у полицаев поменялось руководство, то ли не поделили деньги, но они вдруг серьёзно взялись за нелегальные арены. Несколько дней боёв не было, слуги бегали притихшие и шушукались по углам, а потом нас торопливо вытащили из клеток и погнали на большой корабль. Он-то и высадил всех на неведомой планете, где местные устроили из нас костёр. Живучесть сыграла со мной злую шутку, и моё сожжение растянулось на дни или, может, недели, давая аборигенам повод для танцев и песен.
Подопытный кролик медиков – легенда более жалостливая, чем убийца-профи с нелегальных боёв, так что буду придерживаться её.
Однако мужчина больше ни о чём не спрашивает.
– Я закрою каюту? Вам не стоит бродить по кораблю. И чтобы сюда никто не зашёл.
Не глядя на него, пожимаю плечами и возвращаюсь к книге. Я и не рассчитывал, что он меня выпустит. Мало ли, что он там про меня планировал, может ещё передумать – от лёгких денег не отказываются, а мутанты стоят подороже нормальных людей.