Иден - 2

1.

Лилия Харт — Стром

Спустя месяц останки моего брата привезли домой в глиняной урне, мой отец и я (мать все еще была убита горем) взяли контейнер и развеяли прах над морем.

Я хорошо помню тот день.

Небо было пасмурным, но сквозь тучи шел свет с розовым оттенком. Было безветренно. На пирсе мужчина, нанятого катера, протянул свою обветренную грубую руку, чтобы помочь нам. Отец и я сидели бок о бок на пластиковых сидениях. Я засунула руки в карманы куртки, пытаясь спрятать их от ветра, отец же с любовью обнимал урну. Ни один из нас не проронил ни слова. Мотор заурчал, и мы стали разрезать носом катера воду, холодный солоноватый утренний воздух развивал наши волосы, заставляя сжиматься в своей одежде от порывов ветра.

Как только мы ушли на три морские мили от берега, лодочник выключил двигатель, и катер начал плавно дрейфовать на волнах. Несколько секунд слышались только звуки плеска воды о бок катера и скрип дерева, мой отец и я двинулись к задней части. Море было серым и пустым, тихим, словно в ожидании, как кладбище.

Я стояла рядом с ним, когда он открыл крышку урны, развязал узел на полиэтиленовом пакете внутри. Каждый из нас взял горсть бледно-серого пепла. Один последний штрих.

— Ох, Льюк, — сокрушенно прошептала я, не в силах смириться с тем, что горсть пепла осталась от такого живого парня, которого я так нежно любила. Когда мы были маленькими, мы были словно сиамские близнецы, разделяющие одно сердце. Мы были неразлучны.

Без предупреждения, начал моросить дождь. Я подняла глаза к небу от удивления. Было ли это знамение? Может последнее прощание? Льюк всегда любил дождь. Когда он был маленьким, он всегда делал колесо под дождем и при этом счастливо смеялся. Льюк. Сейчас мои руки помнили его совершенно холодное тело. Он был слишком молодым и слишком милым, чтобы умирать.

Я заплакала.

Тысячи капелек воды ударяли в меня, смешиваясь с моими молчаливыми слезами, я стояла совершенно неподвижно, сжав кулак над морем. Я увидела, как рука моего отца раскрылась, и облако пепла полетело из нее. Как будто это был какой-то магический трюк, он вытащил полиэтиленовый пакет из урны и опрокинул его содержимое в море. Я смотрела, как расцвела, окрасившись белым, вода, временно обезоружив меня нежной красотой своей новой формы, новой формой Льюка. И сейчас я поняла, почему в Индии сжигают, а потом пускают по воде белые цветы.

Отец повернулся ко мне.

Я с трудом сглотнула. Я не могла совершить этот трюк. Я просто была не в состоянии разжать свою руку.

Он мягко подтолкнул мой кулак.

— Отпусти его, Лили, — убеждал он, его голос звенел торжественно.

Я посмотрела на него непонимающе. Его светлые ресницы были влажными от капель дождя или от слез, а может от того и другого, и в приглушенном свете его глаза казались бледнее, чем я всегда видела их. Я заметила более глубокие морщины, которые веером обосновались в уголках его глаз. Бедный папа. Жизнь нанесла ему существенное поражение. Я почувствовала первые вспышки беспомощной злости.

Левой рукой он убрал влажные пряди волос с моей холодной щеки.

— Все будет хорошо, — пообещал он. Он понятия не имел, как неубедительно звучали его слова. Его глаза многозначительно посмотрели на мою руку.

Я кивнула в знак согласия. Конечно, этого хотел Льюк. И все же я не могла раскрыть свой кулак. Моросящий дождь стал превращаться в холодный усиливающийся ливень, прилизывая мои волосы, капли бежали вниз по моей шеи попадая внутрь одежды, заставляя меня дрожать. Я слышала голос отца в каком-то фоновом режиме, как далекий гул, умоляющий меня, но все равно я не могла отпустить своего брата. Не могла. Моя рука покраснела и словно заморозилась.

Наконец, отец смог разжать пальцы моего плотно сжатого кулака. Оцепенев от ужаса, я смотрела, как дождь превращает пепел в серую грязь на моей ладони и смывает Льюка навсегда.

На обратном пути тучи развеялись, показалось яркое синие небо, такое же, как были глаза у моего брата. Такое синие, что хочется плакать.

И я зарыдала.