Идентичность Лауры

Рамзи. Голубые глаза

– Что ты тут делаешь?! – заорала Джессика. Я поймал ее, когда она выбегала из ангара, и держал теперь за трясущиеся плечи.

– Ты давно там стоишь? – спросила она, испуганно озираясь на темнеющие джунгли.

– Где там?

– В кустах.

– Да не стоял я там, а шел.

– А уверен, что не стоял и не пялился на меня из темноты? – Джесс вглядывалась в меня с подозрительностью Шерлока.

– Уверен. Зачем мне из темноты на тебя пялиться, если я могу вот так, – сказал я, восторженный неожиданно близким контактом. Я мог поцеловать ее в два счета, если бы захотел. Не скажу, что я этого не хотел. Но тут важнее осознание самой возможности, которое сильно бодрило.

– А глаза у тебя голубые. Я еще в тот раз заметила, – переменилась она, пытливо всматриваясь то в один мой глаз, то в другой.

Я кивнул. А сам принялся рассматривать в ответ ее – ведь она впервые оказалась так близко. Лишь теперь я заметил маленькую родинку у самого уголка ее правого глаза, под ресницами.

– Как это, Рамзи? Как такое возможно? – спросила она улыбаясь.

– Да бывает, – пожал плечами я. – Голубые глаза – точно не одно из семи чудес света. Это от папы, только и всего.

– А я и не про глаза. – Джессика явно ощущала себя как рыба в воде в таких диалогах.

– А про что? – спросил я и восхитился своей предсказуемостью.

– Про то, какой ты хороший, Рамзи.

– Почему хороший? С чего взяла это?

– С того, что мог поцеловать меня, а не стал.

– Может, это называется «трусливый», а не «хороший»?

– Может. – Джесс пожала плечами.

Я находился на улице, в темноте, а она стояла на пороге своего ангара, освещенная электрическим светом. Мы, как белое и черное, как инь и ян, замерли, сцепившись в неожиданных объятиях.

– А для меня это чудо, это так красиво, когда смуглая кожа и черные волосы, а глаза такие вот светлые. – Она смотрела пристально, чем сводила меня с ума. Немногие могут выдержать прямой взгляд. А ее взгляд – еще сложнее. Потому что он у нее бесстрашный.

– Прекрати это! – велел я.

– Что – это? – Она понимала, о чем я, но поддразнивала меня.

– Ну то, что ты делаешь. Ты знаешь.

Джессика улыбнулась, сделала шаг назад и очутилась в мастерской под слепящим светом, но глазеть на меня не перестала. Одета она была так мило и неряшливо, что казалась подростком арт-колледжа. Просторный нежно-голубой комбез, перепачканный краской, и белый топ, надетый без нижнего белья, так что я различал все линии ее тела.

– Зачем ты пришел? – спросила она, вновь нахмурившись. Вспомнила, как перепугалась. Глянула напряженно и внимательно в темноту джунглей. Но те, кем только не населенные, не вмещали того, что ее пугало. Я не знал, что это было. Призраки прошлого?

– Был поблизости и решил тебя проведать. Узнать, как ты обустроилась. Это ничего? – ответил я.

– Ничего, – согласилась она. – Я уже на сегодня закончила. Но не вздумай приходить очень часто и отвлекать меня от работы! – И она снова, но теперь деланно, сдвинула брови и тут же опять просияла: – Посмотришь на мои картины?

Я кивнул, и мы прошли в ангар. Она шагала впереди, поглядывая на меня через плечо и улыбаясь, пока не встала как вкопанная у красной кляксы на полу.

– Что это? – спросил я. Выглядело пятно ужасно. Кровавая лужа на сером бетоне. К горлу у меня подступила тошнота. Я вспомнил Джая и его проломленную голову. И хотя я понимал, что это краска, менее мерзким пятно не становилось.

– Акрил, – отозвалась она. – Ты меня отвлек своим появлением, и он успел высохнуть. Теперь так и останется. – Джесс недовольно поежилась. Пятно гипнотизировало ее. Она еще долго стояла, уставившись на него, не мигая и думая о своем.

– Рамзи, милый… – начала она с любимой присказки после паузы и снова замолчала. Я понял, что она обдумывает, продолжать или нет. Машинально она стала переставлять полотна, то ли показывая их мне, то ли просто чтобы занять руки. Она все поглядывала на пол и хмурилась, теперь уже не играя, а так, будто испытывала сильную боль.

– Было ли тебе когда-нибудь страшно сойти с ума? – отчеканила она, выпрямившись и смотря мне прямо в глаза. Я, наверное, впервые видел ее такой. И она понравилась мне еще сильнее, чем прежде. Тонкие черты лица ее, запрограммированные излучать очарование, исказились в не свойственном ей выражении. Я словно стал свидетелем начала драматургии ее жизни. Я увидел Джесс маленькой девочкой, надломленной и уставшей.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался я, а сам подумал, что не хочу услышать ответ. Когда слишком хорошо узнаешь другого человека, начинаешь его себе присваивать. А люди любят говорить о себе. Я как бармен знаю это наверняка. Джесс зарылась руками в волосы и опустила голову, а потом так резко вскинула ее и сказала:

– Я имею в виду полное безумие, Рамзи.

– Я не знаю. Никогда не думал об этом. Почему… – Нехорошее чувство сжало мое горло. Она всегда казалась мне жертвой, той, кого надо защищать, что я и делал. Но в освещенном ярким светом ангаре она, глядящая пристально, с болезненными серыми тенями под глазами, на мгновение и правда показалась мне безумной. – Почему ты спрашиваешь об этом? – спросил я, стараясь не выдавать своего недоумения.

– Да так. – Она улыбнулась, и я увидел привычную мне Джесс, со знакомым набором приемов и ужимок. С огоньками во взгляде и с бесконечной готовностью к флирту. Я выдохнул с облегчением. Мне понравилась ее естественность. Но она же меня и напугала. Джесс ворочала холсты, переставляя их с места на место, что-то тараторила, и я начал отвечать ей. Но тут она вернулась к теме, которая, по-видимому, волновала ее больше всего:

– Бывало у тебя так, что ты сам не знал, чего от себя ожидать?

– Чего от тебя ожидать, я точно никогда не знаю, – засмеялся я, чтобы разрядить обстановку, но Джесс не поддалась. Подошла ближе. Ее немного трясло.

– Ты даже представить не можешь, Рамзи, что мы за люди.

– Прекрати, Джесс, ты меня пугаешь, – сказал я, и мне и вправду стало не по себе. – Кто «мы», Джесс?

Она молчала.

– Кто «мы», Джесс? – повторил я настойчивее. – Ты и Гиг? Или вы с той второй парой? Или что? Что ты хочешь сказать?

Она улыбнулась:

– Мы – это мы, и все тут. Думай что хочешь.

– Ты нарочно это? Я, кажется, понял! Ты нарочно это делаешь. Любишь играть с чужими эмоциями. Меня этим не возьмешь! Я знаю, кто ты. Ты маленькая напуганная девочка, которая совершает ошибки, как и все люди. Каждый может наломать дров. Но я тебя любой принимаю, просто знай это.

Она расслабилась, и мы много шутили в конце вечера. Я проводил ее до виллы «Мальва», и пока мы шли по темным джунглям, крепко держались за руки, она прижималась ко мне всем телом. Тоже мне, «страшный человек», усмехнулся я своим мыслям. Попрощались мы у массивных ворот, она шмыгнула в сад, и я крикнул в темноту, чтобы Джесс включила фонарик на телефоне, а то ведь можно наступить на змею. Она не ответила. Но я увидел мягкий свет, озаривший двор, через забор, и побрел к байку, брошенному у трассы. Всю дорогу мне казалось, что кто-то смотрит на меня из-за кустов. Такое, знаете, неприятное чувство, будто ощущаешь на своей спине чей-то взгляд. Я пару раз оглянулся, но вокруг, конечно, никого не было.

Труди. Том и Тед

Эл тряс меня, а я кричала и билась. Постель подо мной вымокла, будто на нее выплеснули ведро воды. Я не понимала, где нахожусь. Вцепилась в его рубаху зубами, шипя, как звереныш. Эл прижимал меня к себе, гладил по волосам:

– Труди. Тру-у-ди-и, это я, Эл. Просыпайся, просыпайся, девочка. Я с тобой. Я здесь, – приговаривал он ласково. А я тихонько стонала, словно выгоняя боль, что нам причинили те люди. Боль часто приходит по ночам. Подкрадывается в часы безоружности. Больше всего от тех событий пострадала Джесс. Но Эл сказал, что никогда не слышал ее ночных криков. Кроме тех, что они издавали с Гигом, демонстрируя неудержимую страсть.

Тогда, в детстве, Джесс огораживала меня с Лаурой от постыдного. Брала на себя. И несла это как знамя своей полезности. Вообще, «полезность» – серьезное зло. В его топку, а точнее, на его растопку бросается масса благих намерений. Чужих и собственных ожиданий. Несбывшихся мечтаний. Желаний выслужиться в попытке заработать немного любви и уважения. Пользой оправдываются гадкие поступки. Приносить пользу – значит существовать не зря. А если видимой пользы от человека нет, то, выходит, и землю он топчет вхолостую. И тут уж «неполезность» оборачивается самой вредной своей стороной. Лишает сил хоть на какие-то действия и словно тычет в растерянного беднягу пальцем, приговаривая: «Покажи, чем ты полезен. Что ты делаешь для этого мира? Только уж так, чтобы пользу от тебя можно было пощупать и измерить. А если нет, то и говорить не о чем, если, кроме тебя самого, польза твоя никому не важна». Потому-то люди несут «свои дела» перед собой как знамя. И «полезность» наша заходит впереди нас на мероприятия, на дружеские посиделки, в гости к родным и в особенности в отношения любовные. Без очевидной пользы одного человека для другого отношения и не завяжутся вовсе.

И моя польза для Джесс и Лауры, для нашего тандема, заключалась в любопытстве и тяге к знаниям. «Ты должна учиться, Труди, чтобы мы жили хорошо», – говорила Джесс, и я много читала. «Ты ответственная за знания, малышка. Тебе не надо связываться с этими плохими людьми. Я сама с ними разберусь. Только я с этим справлюсь». И я с ней соглашалась. Но Джессика не могла скрыть от меня всего, как от Лауры. Я подглядывала. Мне всегда было важно все обо всех знать.

– Ты когда-нибудь расскажешь мне, что там было в вашем детстве? – спросил Эл как можно мягче, но, увы, выбрал неподходящее время. Могло ли быть какое-то время подходящим для таких признаний? Я вывернулась из его объятий. Сняла любимую колониальную сорочку из марлевки с оборками. Та была хоть выжимай от пота. Я кинула ее на стул и пошла в душ. Горячие струи колотили меня по макушке, и я щурилась, растягивала рот в ревущей гримасе, но не плакала. Опять, как до пробуждения, то ли кряхтела, то ли рычала. Бесконечно долго. Вода не могла ничем помочь. Никто не мог помочь. И я знала, что Джесс хоть и старалась тогда для нас, а все делала неправильно. Неправильно. Не надо было позволять им. Надо было защищаться. Я обняла себя. Обхватила обеими руками. Я остро хотела осязать кожу, волосы. Я будто была лишена этого долгое время и смогла наконец дотянуться и потрогать. Я легонько царапала и пощипывала себя, лишь бы понимать, что не сплю. Что это я. Я! Что я живая. Что я есть. Существую. Но потом большим и холодным облаком накрыло осознание того, что меня на самом деле нет. Давно нет. А может, никогда и не было. И я заплакала. Позволила слезам вытекать свободными потоками. Не помню, когда еще мне удавалось поплакать так, как в ту ночь.

пропела я себе под нос, когда, перекинув волосы на лицо, сушила их, промакивая полотенцем.

– Что ты такое напеваешь, Труди? – спросил Эл.

Я смотрела на него через струи черных волос:

– Ничего. Детская песенка.

– А, – промычал Эл. – Ну, иди же скорее сюда. И может, ты включишь легкий джазок? – добавил он, пытаясь заигрывать, но выглядел неуклюже.

Я выпрямилась. Откинула волосы назад, и те влажно шлепнули по горячей спине, приятно остудив ее.

– Нет, Эл. Я правда не в духе. Еще не отошла от того сна и… – Я открыла шкаф, достала свежую ночную рубашку. Влезла в нее и только после этого ощутила себя в безопасности. – Можешь просто обнять меня? – спросила я.

Он широко улыбнулся и развел руки по-добряковски. Я нырнула к нему под простыню, как в теплую нору.

За окном прогремело, и враз по крыше и подоконникам заколотил тропический дождь. Я смотрела в окно. Иссиня-черное небо трескалось от перечерчивающих его молний и снова сливалось в одно бесконечное полотно. Вот бы и у людей так, подумала я. Если что-то треснуло, собиралось бы вновь, не раскалывалось бы на части. Но у нас не так. Не так. Треснуло – и не соберешь. Даже иногда не узнаешь, на сколько кусочков разбилось.

Гиг. Лаура

Впервые я увидел Лауру у Коула. Был я с… как бишь ее, Кони или Кортни. Такая рыжая девица с копной непослушных волос. Со здоровенными ручищами и ступнями ног. Я называл ее за глаза Бигфут. А однажды был на громкой связи, и Коул спросил меня, буду я один или с Йети. Она услышала и смертельно обиделась. Надавала мне по щекам своими здоровенными ручищами и ушла. Как же ее звали… Кажется, все же Кортни, потому как было в ней что-то от жены Кобейна. Да неважно. Я тогда вконец помешался на Лауре. Напрямую ничего не делал, потому что Коул был мне как брат. Но думал о ней нон-стопом. Лаура же на меня никакого внимания не обращала. Она не была похожа на тех, кто мне нравился обычно. Я любил громких, развязных и откровенных, как эта Кортни-Кони, будь она неладна. Как все же ее звали? А тут тихая такая Лаура, с невероятным телом, которое она прятала то под офисными костюмчиками, то под мешковатыми свитерами. Аккуратная юристочка-статисточка. Коул много про нее рассказывал, когда только познакомился, а я все ржал, что спекся пацан. А потом увидел ее и подумал, как это Коул такую отхватил. Как? Самое лучшее с факультетской поры всегда мне доставалось. И сколько бы тянулось то помешательство на Лауре – неизвестно. Если б не Джесс. А может, оно по-настоящему с нее только и началось.