Идет розыск

ГЛАВА V Ловушка

Вечер Лена провела дома. Устроившись с ногами на тахте, она перебирала письма, доставая их по одному из деревянной шкатулки.

«Что за дурацкая, допотопная привычка хранить письма, — думала она. — Надо их уничтожить, вот и все». Письма были старые. От тети Зины из Свердловска. У тети Зины Лена воспитывалась. От подруг Лены по юрфаку. От того человека. Вот эти письма надо выбросить немедленно. Они до сих пор жгут руки. А ведь прошло… Лена посмотрела на последнее из писем, только на конверт и штемпель на нем. Да, прошло почти пять лет. И вот Лена одни, по-прежнему одна. Тетя Зина давно умерла. И никого не осталось. Одна… Одна и не одна… Что думает он, другой, любимый и настоящий, что он думает?

Ведь он любит ее. Любит и… не любит. Нет, надо кончать этот глупый, никчемный роман… Приходит, когда хочет… Уходит… Молчит… И не может решиться сказать ей самое главное. Он такой решительный, такой смелый! Неужели на него так повлиял тот давний развод? Неужели?.. Эта глупая женщина не дает ему даже встречаться с сыном. И наказывает обоих. За что? И вот он теперь не решается сказать главное. И она не решается. Ей не позволяет гордость. Она не хочет навязываться. Глупо? Наверное. В конце концов не все равно, кто скажет первый? Но она не может. А он… не хочет? Тогда надо кончать. Это слишком мучительно и безнадежно. Да, да! Следующий раз, когда он позвонит, ей будет некогда, у нее будут дела, наконец, ей просто не захочется с ним видеться. Вот и все. Хватит этих дурацких страданий.

Так уверяла себя Лена. Но втайне даже от самой себя она надеялась и хотела всего лишь проверить его. Если любит, тогда он, наконец, решится, ну, а если не любит ее… тогда все тоже будет ясно. Наверное, ему нужна другая жена, вот как у Виталия. Нужна тихая, мирная, домашняя, вроде Светы, работает себе в своей огромной библиотеке, пишет статьи. И Виталий однажды, ведь, сказал Лене: «Это не женская работа». А почему, собственно?

Что-то сидит в мужчинах, какие-то давние предрассудки, спесь какая-то. И этот удивительный мужской эгоизм, даже у лучших из мужчин. Вот Виталий — настоящий, верный друг, но и он тоже. Хотя он видит, он понимает, что Лена им нужна, что порой она делает то, что мужчина никогда не сможет сделать, есть такие ситуации и такие задачи в оперативной работе. Конечно, ее не включают в группы захвата, она не участвует в задержаниях и засадах. Но все это, как правило, уже итог большой предварительной работы, важной, умной и тонкой, которую она знает и любит. Да, любит. Потому что эта работа справедливая и нужная людям.

Лена давно уже отложила письма и смотрела куда-то в пространство, укрыв ноги теплым пледом. Ярко светил рыжий торшер над головой, тихо и прохладно было в квартире. За окном, под черной полосой неба, горели огни в чьих-то далеких окнах.

Редкий какой-то выпал вечер, спокойный и одинокий.

Но тут, словно решив исправить свою оплошность, вдруг резко и деловито зазвонил телефон возле двери.

Лена совсем забыла о нем и не перенесла на тахту. И с первым же звонком телефона сразу забилось сердце. О, господи, ну, сколько можно…

Лена торопливо поднялась и, подбежав, сняла трубку.

— Привет, — сказал Игорь. — Дома?

Голос был уверенный и будничный.

— Ухожу, — ответила Лена.

Игорь спокойно удивился.

— Куда это?

— По делу.

— Я думал заехать.

— Сегодня не выйдет.

— А когда выйдет?

— Позвони как-нибудь, — через силу ответила Лена, и сама подивилась своему мужеству.

— Гм… Ну, ладно. Пока.

В трубке раздались короткие гудки.

«Бедный, — подумала Лена, медленно кладя трубку. — Ему, наверное, одиноко и тошно. И та женщина не дает ему видеться с сыном. И так редко выпадает у него свободный вечер…» Лена, уже забыв о себе, жалела сейчас только его. Наверное, надо было позвать… Нет, нет! Лена вдруг вспомнила: «Через боль». Так только можно было спасти сломанную когда-то руку, тренируя пальцы. Формула спасения: «Через боль». И рука была спасена. Лена посмотрела на свою руку, пошевелила пальцами и грустно улыбнулась. Да, наверное…

И тут снова зазвонил телефон.

— Ой, душечка, как хорошо, что я вас застала, — услышала Лена знакомый голос. — Это Липа говорит.

Липа.

— Здравствуйте, Липочка, — как можно беззаботнее ответила Лена. — Очень рада.

— Да, да, да! — тут же затараторила Липа. — Мы так давно не виделись! Это просто феноменально, что получается. Вы подумайте только! Мы, ведь, знакомы совсем недавно, но я вас с Инночкой (это была подруга Лены) уже полюбила. Представляете? И такое доверие, такое доверие… Ах, боже мой! Все время я о вас думаю, клянусь. И кое-что для вас с Инночкой достала. Вы не поверите! Изумительный лосьон. Феноменальный! Такого нигде нет, это особый рецепт. Самой Ларисы Матвеевны! Она делится только со мной. Вы не представляете, какая становится кожа. Она молодеет на двадцать лет! Впрочем, — Липа засмеялась, — вам это даже много. С вас хватит и десяти. Согласны?

— Вполне. А как вы живете?

— Все расскажу. Все. Я вас завтра с Инночкой жду к себе. На чай. Да, да, да! А то все я к вам. Я умоляю, теперь вы ко мне. И я вам отдам этот божественный лосьон. А еще вы посмотрите последнюю французскую косметику. Моя клиентка привезла из Парижа. Это что-то божественное! Мужчины просто теряют голову, — Липа снова развеселилась. — Да, да, это уже проверено.

«Откаленко голову не потеряет», — тоскливо подумала на миг Лена и поспешно прогнала эту глупую мысль.

— Душечка, вы запишите адрес, — продолжала Липа. — Я вас так буду ждать, вы не представляете. Вас устроит к семи?

Отказаться было невозможно, да, в общем, и нежелательно: Липа была бесценным источником информации.

Тем более что ее обожаемая приятельница и клиентка Ниночка оказывалась связанной с группой преступников. И связи эти были, видимо, не только дружескими и любовными.

Лена повесила трубку с ощущением какой-то необычной усталости и полной пустоты в душе. Такие минуты бывали у нее порой, когда опускались руки и жизнь вдруг начинала казаться невыносимо тусклой и тяжелой. Хотелось зарыться лицом в подушку и плакать, и никого не видеть и не слышать.

Закусив губу, Лена снова опустилась на тахту и закрыла глаза. Ей было сейчас так жалко себя. Какая все-таки горькая, какая одинокая жизнь у нее. Почему у других не так, почему у других есть семьи, есть близкие, любимые люди, а у нее… А ведь некоторые молодые женщины, и вполне приличные, умеют весело жить без семьи. Поклонники, романы, флирты, театры, вечеринки… Ой, нет! Это все не для нее.

Но тут вдруг Лене стало страшно. Как можно так распускаться? Она должна быть всегда бодрой, подтянутой, веселой и уверенной в себе. Вот тогда он, возможно, и придет к ней… Навсегда. Только тогда, она знает. Этот человек не утешитель, он не любит вытирать слезы и жалеть, не любит и не умеет. Он сильный и удивительно цельный человек, он не терпит слабых. Ему нужны такие друзья, как Лосев и как… она.

«А где, интересно, сейчас Лосев? — подумала Лена. — Наверное, уже в поезде».

Да, он едет. А что делает сейчас этот несносный Откаленко?

Лена снова закрыла глаза и незаметно уснула.

…На следующее утро самым неотложным делом у Лены было получить образец «свободного почерка» Всеволода Борисовича Глинского, весьма эффектного мужчины, которого она мельком видела, но хорошо запомнила во время визита в «Березку». Простое, на первый взгляд, действие получения образца «свободного почерка» неожиданно оказалось весьма хлопотным. В отделении милиции никаких заявлений и объяснений Глинского не оказалось.

Не оказалось их, как ни странно, и в ЖЭКе, куда Лена приехала в качестве сотрудника жилуправления, чтобы проверить, как здесь работают с жалобами и заявлениями жильцов. Нет, Глинский ничего письменно не просил и ни на что не жаловался. Просто не жилец, а мечта каждого начальника ЖЭКа. Оставалось место работы Глинского, один из институтов Академии медицинских наук. Уж там-то образцы его почерка должны быть обязательно. Анкету в отделе кадров заполняет даже ночной вахтер. И Лена немедленно отправилась в этот институт.

Сегодня она отнюдь не выглядела «училкой», как, кстати, уже не выглядят и большинство молодых учителей. Лосев в своем критическом определении скорее исходил из каких-то туманных воспоминаний и давно прочитанных книг.

На Лене была изящная шапочка, из-под которой выбивались роскошные золотистые локоны, легкое модное пальто подчеркивало ее красивую, высокую фигуру, изящные, на высоком каблуке, тоже весьма модные сапожки облегали стройные ноги. Мужчины были не в силах равнодушно пройти мимо и в упор разглядывали Лену, пытаясь поймать ее взгляд. Некоторые, помоложе, тайком оглядывались. Лена шла легко и свободно, скромно опустив глаза и ощущая на себе эти взгляды. Встречные женщины, надо сказать, тоже посматривали на нее то заинтересованно-оценивающе, то деланно-равнодушно.

Вскоре Лена приехала в институт.

На начальника отдела кадров, пожилую, деловитую, полную женщину в очках, удостоверение Лены произвело не меньшее впечатление, чем на встречных мужчин ее внешность. Внимательно прочитав его и снова подняв глаза на Лену, она удивленно покачала головой и сказала:

— Вот уж никогда бы не подумала, что вы работаете в МУРе.

— Тем лучше, — улыбнулась Лена.

— Да, да, это неплохо, — безапелляционным тоном заключила женщина в очках и спросила: — Так чем мы можем помочь, товарищ Златова?

Лена изложила свою просьбу.

— Имеется, имеется, — кивнула в ответ начальник отдела. — Больше никого в курс вводить не будем. Сама вам сейчас все принесу. Посидите.

Она грузно поднялась со своего кресла и показалась Лене еще полнее, чем когда сидела. К двери она отправилась тяжелой, ныряющей походкой, но на удивление быстро. Лена проводила ее взглядом и сочувственно вздохнула. «До пенсии, наверное, дорабатывает, и дома, конечно, внуки ждут», — подумала она, но дальше на эту тему размышлять себе не позволила, дальше шло что-то и вовсе огорчительное и уже личное.

Через несколько минут женщина вернулась с тоненькой папкой и, сдержанно усмехнувшись, сказала:

— Самое свежее и уже последнее. Только что написал. Такое совпадение.

И, раскрыв папку, достала оттуда бумагу.

Это было заявление об увольнении по собственному желанию.

— А почему? — спросила Лена. — Не объяснил?

— Такие граждане на такой должности не задерживаются, — усмехнулась начальник отдела, снова усаживаясь за свой стол и двумя руками поправляя короткие, с сильной проседью волосы. — Этот еще дольше других просидел.

Через несколько минут, закончив небольшие формальности, связанные с временным изъятием документа, Лена вышла из кабинета начальника отдела кадров. По длинному коридору она вышла к широкой мраморной лестнице, устланной красной дорожкой, и спустилась в просторный, светлый вестибюль, где располагался гардероб. Получив свое пальто и шапочку, Лена подошла к большому зеркалу в старинной золоченой раме, стоявшему на полу.

Неожиданно в нем она увидела длинную доску приказов и объявлений, висевшую на противоположной стене вестибюля, и группу мужчин возле нее. Сейчас эти мужчины, мимо которых она только что прошла, кто открыто, кто исподтишка поглядывали на Лену. Среди них был и Глинский, Лена его сразу узнала, и какой-то неприятный холодок прошел по спине. Глинский смотрел восхищенно и дерзко. Лене даже показалось, что он сейчас к ней подойдет. Но он не подошел.

Когда Лена вернулась в управление, уже наступило время обеда. И встретившийся Петя Шухмин галантно пригласил ее в столовую. Но Лена попросила лишь занять ей место, прежде необходимо было заглянуть в лабораторию и сдать на экспертизу полученную в институте бумагу.

А после обеда Лена зашла к Цветкову и сообщила о приглашении на сегодняшний вечер.

— Идти или нет, Федор Кузьмич? — спросила она.

Цветков задумчиво покрутил очки, почему-то вздохнул и, хмурясь, спросил:

— Значит, эта самая Липа к вам в друзья набивается?

— Она, по-моему, ко всем набивается.

— Почему это вы так решили?

— О всех своих клиентках она все знает. Буквально все. Это без дружбы не бывает.

— Так, так. А что она о вас знает? — неожиданно спросил Цветков.

Лена подумала и сказала:

— По существу, ничего не знает.

— Плохо, — снова вздохнул Цветков. — АО вашей подруге?

— Ну, тут побольше, — улыбнулась Лена. — Во-первых, она была у нее дома. Все фотографии рассмотрела на стенах, обо всех расспросила. Потом узнала, где Инна работает, сколько получает, была ли замужем и даже кем был муж.

Лена засмеялась. Цветков тоже ухмыльнулся и спросил:

— И где же ваша подруга работает?

— На телевидении. Редактор.

— А давно вы дружите?

— Давно. Со школы.

— Ваша подруга знает, где вы работаете?

— Конечно. Ей можно доверять, я ручаюсь, Федор Кузьмич, — горячо заверила Лена.

— И все же приводить к ней Липу без моего разрешения не следовало, — покачал головой Цветков.

— Но, ведь, Инна не играет никакой роли в операции, — неуверенно возразила Лена.

— Как же не играет? Вот теперь Липа и ее приглашает к себе.

— Но и сама Липа…

— Мы не знаем, как развернутся события, — нахмурился Цветков. — Конечно, телевидение, редактор. Это все далеко от них и не опасно.

— И бесполезно.

— Именно что. А потому и неинтересно. Но Липа эта самая все же рвется на дружбу. Заметим это себе. Теперь дальше. Учтите, чтобы что-то получать, надо и что-то давать. Липа эта ваша — источник сведений превосходный, я вижу. Но если вы будете молчать о себе, она либо потеряет к вам интерес, и тогда ваши встречи постепенно прекратятся, что нежелательно, либо интерес к вам… Ну, как бы сказать? Словом, станет чрезмерным. Возникнут даже всякие подозрения. А, ведь, рядом с ней находятся люди и поумнее, да к тому же настороженные и опытные. Значит, отсюда какой вывод?

— Нужна легенда, — в свою очередь вздохнула Лена.

Цветков внимательно посмотрел на нее и усмехнулся.

— Не любите?

— Не очень, — призналась Лена. — Но понимаю, что иногда надо.

— Именно. Такая уж работа. Имеет свои законы. Но я, вот, по опыту знаю: можно не очень любить некоторые из них, но надо неукоснительно их выполнять.

Цветков вдруг махнул очками, как бы прогоняя все эти мысли, откинулся на спинку кресла и уже другим тоном, деловито сказал:

— Ладно. Что-то болтлив к старости становлюсь. Вернемся к делу. Так вот, нужна легенда, согласен. Ну, и кто же вы такая?

— Я уже думала, — усмехнулась Лена. — Тут, наверное, надо учесть мои случайные встречи с интересующими нас людьми.

— Встречи? — настороженно переспросил Цветков. — Я знаю только одну вашу встречу, в «Березке», с этой самой Ниной Сергеевной.

— К сожалению, сегодня произошла вторая. С Глинским. В институте, где он работал ночным вахтером, как вы знаете.

— Работал?

— Да. Как раз сегодня подал заявление об уходе.

— Хм… Вы получили образец его почерка?

— За этим я и приехала в институт. И там вдруг встреча.

— Познакомился?

— Нет. Но обратил внимание и, конечно, запомнил.

— Надо полагать, — Цветков бросил быстрый взгляд на Лену и повторил, уже настойчиво. — Так вот, с учетом всего, кто же вы такая, а?

Лена неуверенно пожала плечами.

— Не знаю… пока.

— Не знаете, — с неудовольствием повторил Цветков. — А, ведь, идти к этой Липе придется. У нас к ней много вопросов. Главное, как часто и где встречается Нина Сергеевна с тем типом, который ушел от нас тогда. Как его?

— Лев Константинович?

— Вот, вот. Но это не все. Кто еще бывает у Нины Сергеевны, с кем дружбу водит? Мы ищем этого самого Диму, и кто он такой, пока не знаем. Ищем Семена, шофера того. И про него тоже ничего неизвестно. Теперь появился какой-то Вова из Подмосковья. А там, глядишь, и еще кто-то появится. Нина эта в самом центре группы. Всех она знает. А Липа ваша при ней. Лучшего источника информации не сыщешь. Поэтому идти сегодня к ней надо. И легенда нужна. Давайте думать, кто вы такая.

— Может быть, тоже работаю на телевидении? Потому и с Инной мы дружим.

— Не-ет, — покачал головой Цветков. — Хватит телевидения. Для Липы надо что-то поинтереснее. И для других тоже. Что возьмешь с этого телевидения?

— Но торговля отпадает, — сказала Лена. — Там Нинин бывший дружок Бобриков действует. Стоит ему навести справки…

— Верно. Отпадает, — согласился Цветков. — Что же остается? Придумывайте, придумывайте. Фантазируйте, идите от жизни, так сказать. Это тоже, — он усмехнулся, — один из законов нашей работы.

— Я фантазирую, — улыбнулась Лена, сама незаметно увлекаясь. — Тут нужна такая работа, чтобы оправдать и мое появление в том институте, и мой разговор с Ниной в «Березке» от имени Димы.

— И если этот Дима подвернется, чтобы он подтвердил.

— Ну, это уж невозможно, Федор Кузьмин! Как он подтвердит то, чего не было?

— А надо. Надо исключить все, что опасно. И это возможно. Ну, вот, допустим… — он задумался, по привычке крутя в руках очки. — Этот Дима упомянул о Нине из «Березки» где?

— В бухгалтерии завода лимонной кислоты. Маргариту Евсеевну приглашал и обольщал.

— Вот. В бухгалтерии. А там, допустим, работает еще одна красотка, — усмехнулся Цветков. — И она слышала. А лучше и не красотка. А то Дима ее непременно заметил бы и запомнил.

Лена весело, хотя и чуть смущенно улыбнулась.

— Ну, он был слишком занят Маргаритой Евсеевной. Она оформляла документы.

— Но за ней ухаживает этот самый Глинский. Он может спросить про вас.

— Так его же не будет сегодня у Липы! — воскликнула Лена и тут же осеклась. — Хотя Нина может ему рассказать про меня, а ей про меня расскажет Липа, это уж непременно. Ну и задача, Федор Кузьмич.

— Именно что, — подтвердил Цветков как будто даже удовлетворенно. — Но путь верный. Бухгалтером вы, пожалуй, останьтесь. Это привлекательно. Надо только немного дальше по этому пути сдвинуться.

— Но торговля отпадает, — напомнила Лена.

— Пожалуй.

— И бухгалтер ЖЭКа тоже.

— Да. Все это ничего им не сулит. А вот, к примеру, бухгалтерия какого-нибудь предприятия…

— Или треста ресторанов, — предположила Лена.

— Вот, вот, — удовлетворенно кивнул Цветков. — Только бухгалтерия треста слишком велика. Вас трудно будет там легализовать. Ведь все вас должны будут там знать как сотрудника. Все, вот в чем дело. Они могут спросить там у любого. И спросят. У них голова тоже работает. А мы не в жмурки играем. Тут, милая моя, игра будет серьезная. И опасная. Так вот. Словом, возьмем бухгалтерию поменьше. Есть такая. Ну, а приятельницы в бухгалтерии треста у вас найдутся. Это обеспечить можно.

— Но что, в таком случае, может меня привести в институт Академии медицинских наук? Может быть… больна мать или сестра, брат? А там есть специалисты по этой болезни.

— Что это за институт?

— Я не помню.

— А, ведь, хорошая мысль. Где он вас там встретил, не в отделе кадров, надеюсь?

— Нет. Уже в гардеробе. Знаете, надо в этот институт съездить, вот и все, — загоревшись, предложила Лена. — Там у меня есть…

Сама не замечая того, она уже втянулась в эту придуманную, но вполне возможную жизненную ситуацию, уже ощущала себя ее участницей, и все интереснее становилось как бы воссоздавать ее детали, подробности, придумывать новые обстоятельства.

Так постепенно возникала легенда, возникал путь к хитренькой Липе, которую весьма опасно было считать глупенькой. А путь этот, возможно, вел и куда-то дальше, хотя пока все это казалось проблематичным и неясным.

…Вечером Лена позвонила Инне, и они, как всегда, встретились возле станции метро.

Инна, давняя подруга Лены еще по школе, была невысокая, изящная девушка, очень неглупая, веселая и жизнерадостная, с копной темных перепутанных волос и плутовскими карими глазами. Она прекрасно знала, где работает ее подруга, и не переставала по этому поводу ее жалеть. Однако язычком своим она управляла прекрасно и в некоторых случаях оказывала Лене немачоважные услуги, вот как с Липой, например. При этом Инна неизменно говорила: «Что я, не понимаю, как это важно? Но у тебя же ни минуты не остается на личную жизнь. А она женщине нужна даже больше, чем мужчине. Просто кошмар какой-то!». И как Лена ни убеждала ее, что на личную жизнь время у нее остается, переспорить Инну было невозможно. Впрочем, Лене иногда начинало казаться, что подруга права, и тогда ее охватывала не тоска даже, а какая-то паника. Вот как вчера.

В метро подруги обсуждали всякие новости.

— Да, ты знаешь, Колю оправдали, — радостно сообщила Инна. — Помнишь, я тебе рассказывала? И я знала, что так будет. Знала. Коля очень хороший человек.

С ее двоюродным братом еще осенью случилась неприятность. Он работал на какой-то базе, а там раскрылось крупное хищение. Вместе с несколькими другими работниками был арестован и Николай. Но Инна была твердо убеждена, что он не виноват, что его оговорили. И оказалась права.

— Ну, поздравляю, — сказала Лена, искренне радуясь за подругу.

Она ощущала сейчас тревогу и облегчение одновременно. Тревогу потому, что совсем забыла про эту историю и не сказала о ней Цветкову, когда тот расспрашивал про Инну. Это было серьезным нарушением существующих правил. Ну, а облегчение Лена испытала, узнав, что, слава богу, у Нйдолая все кончилось благополучно, значит, можно об этом и не рассказывать.

— Что ж он теперь будет делать? — спросила Лена.

— Как «что»? Его обязаны взять обратно, на ту же работу.

Когда они вышли на шумную, широкую улицу, было уже довольно темно, но фонари еще не зажигались. В бесконечном ревущем потоке машин то и дело вспыхивали фары, на миг высвечивая что-то или кому-то сигналя.

Подруги шли в толпе прохожих, рассматривая название уходящих вправо переулков. Нужный, наконец, появился, и они свернули за угол. Здесь было уже совсем темно и малолюдно. Светились только номера около подъездов и окна в высоких домах. Под ногами хлюпала грязь, дул прохладный влажный ветер, в полосках света поблескивали лужи. Внезапно в городе наступила очередная оттепель, предвестник новых холодов.

Вскоре подруги обнаружили нужный дом, высокий и старый, с какими-то лепными украшениями по фасаду.

Пришлось пройти во двор, крепко держась за руки и обходя лужи, и там отыскивать нужный подъезд. Старый лифт, кряхтя и гремя суставами, поволок их на шестой этаж. В просторной кабине с пожелтевшими зеркалами резко пахло кошками и дешевыми духами.

На звонок дверь распахнулась мгновенно, словно Липа уже стояла за ней и только ждала этого звонка, положив руку на замок.

— Ой, девочки! Ой, ласточки мои! — в восторге восклицала Липа, помогая гостьям снять пальто в передней. — Красотулиньки вы мои! Ну, наконец-то, пришли.

Уж так я вас ждала, так ждала…

Гости прошли в комнату. Там уже был накрыт стол.

На белоснежной скатерти теснились тарелки, блюда, вазы, соусники, в центре стояла ваза с гвоздиками, а возле нее бутылка коньяка и какое-то вино.

В стороне у стены стояли диван и два больших красивых кресла, между ними разместился изогнутый торшер и возле него низенький овальный столик с хрустальной пепельницей. Над диваном висели разных размеров фотографии, иногда по несколько в одной рамке.

Одна из фотографий привлекла внимание Лены. Это было какое-то театральное помещение, судя по афишам на стенах, огромному зеркалу, разбросанным и развешанным туалетам. Перед зеркалом сидела актриса в пышном бальном платье, над ней склонилась Липа.

— Ой, Липочка! — воскликнула Лена, указав на фотографию. — Это вы где же сняты, в театре? Вы там работали?

— Да, это театр, — не без гордости подтвердила Липа и, подойдя, обняла Лену за талию. — Мое счастье и мое горе, — она вздохнула.

— Тут что-то кроется, — лукаво рассмеялась Инна. — Расскажите.

Они уселись в креслах и на диване вокруг овального столика. Лена и Липа закурили, придвинув к себе хрустальную пепельницу.

— Я почти десять лет отдала театру, — снова вздохнув, начала рассказывать Липа. — Была парикмахером, гримером. Ведь у меня золотые руки. Вы не поверите, из-за меня ссорились, за мной ухаживали. Ссорились актрисы, а ухаживали, конечно, мужчины. Ах, эти мужчины! Нет, моя душа не вынесла всех этих мук. Я покинула театр, — с чувством заключила Липа.

— Бедняжка, — вздохнула Инна. — Воображаю, чего это вам стоило.

— О, да! Я жила своим делом. Я создавала такие типажи. Особенно мужские. Знаете, они, ведь, богаче. Усы, бакенбарды, бороды, плеши, бугры, прыщи, — она засмеялась. — Нет, правда, внешность мужчины богаче нашей, уверяю вас.

— Но у женщины она тоньше, ярче, одухотвореннее, — возразила Инна.

Они, улыбаясь, слегка заспорили.

— И вы совсем утратили искусство грима? — спросила Лена.

— Это не теряется, милочка, — живо ответила Липа, вся охваченная воспоминаниями. — Я и теперь иногда… ну, шутки ради, конечно. Для друзей. Вот недавно сделала, например, усы. Вы их в жизни не отличите на лице от настоящих.

— Усы?.. — удивилась Лена.

— Да, да. Этому негодяю. То есть тогда он еще не был негодяем. Ах, нет! Что я говорю! Уже был, конечно.

— А зачем ему понадобились такие усы? — полюбопытствовала Инна. — В конце концов своими можно обзавестись.

— Ах, я же говорю, шутки ради. Попросил. Говорит: «Друзей разыграю». Ну, я и… сделала, — в голосе Липы послышалась растерянность. — Самой даже интересно было. А через три дня вернул, говорит: «Все. Спектакль окончен».

«Интересно», — подумала Лена и с улыбкой спросила:

— И что же, получились красивые усы?

— Ой, вы не представляете. Ведь усы могут иметь тысячу разных рисунков, и по цвету, и по форме. Тут можно фантазировать сколько угодно.

— А эти какими получились? — продолжала улыбаться Лена.

— Эти? А вот я сейчас их вам покажу.

Липа поспешно поднялась с дивана и исчезла на миг в соседней комнате. Затем тут же появилась, неся в руке накладку — усы, узкие, щеточкой, рыжеватые.

— Ой, почему же рыжие? — поморщилась Лена.

Липа снисходительно рассмеялась.

— Ах, родненькая, вы не понимаете. Так надо было. Он и сам рыжеватый. И потом, черты лица. Они требовали именно такую форму. Вот посмотрите. Тут они с Ниночкой сняты, — она указала на одну из фотографий уже на другой стене. — Какая прелестная пара, правда? Тут он, конечно, без моих усов.

Лена сразу узнала на фотографии Нину Сергеевну, а рядом с ней странно знакомого мужчину. Тренированная память тут же подсказала ей, что она его никогда не видела, она помнит его по какой-то фотографии, по приметам, которые проходили… Их называл… Кто же их называл?..

Она не успела додумать. Ее отвлек вопрос Липы:

— Правда, Леночка? Ведь это все вранье?

— Ой, задумалась, — тряхнула головой Лена. — Что вранье?

— Да по телевидению. Таких идеальных людей показывают. А на самом деле мы же видим…

— Ну, не все плохие, — покачала головой Инна. — Совсем не все. Вот я недавно получила письмо, — и она важно написала в воздухе: — «Редактору товарищу Уманской». Я прямо поразилась. Обычно редактору…

— Это ваша фамилия Уманская? — живо спросила Липа.

— Ну, конечно.

— Господи! — Липа всплеснула руками. — Я же знала артиста Уманского! Это был такой красавец, такая душа! Это не ваш отец?

— Что вы, — улыбнулась Инна. — Мой отец — строитель и сейчас на пенсии уже.

— Тогда, может быть, старший брат? У вас есть брат?

— И брат… тоже не артист, — смутившись, ответила Инна.

— Хотя и Уманский? — засмеялась Липа.

— Да, конечно.

Но тут Липа неожиданно с азартом перескочила на другую тему.

— Ой, девочки! — воскликнула она. — Я совсем забыла! Я уже видела моды будущего года. Да, да! Совсем недавно. Дом моделей готовит уже новую коллекцию. Приятельница меня провела. Будут носить так…

Липа с увлечением стала рассказывать, демонстрируя некоторые новинки на своем платье. Гостьи слушали и смотрели с неподдельным интересом. А Инна в каком-то месте даже воскликнула:

— Ой, это надо зарисовать!

— …Вот, — победно заключила, наконец, Липа. — И это уже не вранье. Это наверняка будет. Интересно, правда?

Она посмотрела на часы и собралась уже что-то сказать, но в этот момент в передней резко и коротко прозвенел звонок, один раз, второй, третий.

— Ну, наконец-то! — воскликнула Липа, устремляясь к двери.

Звякнул замок, и в передней раздались оживленные голоса.

А через минуту, вслед за Липой, в комнату вошла Нина Сергеевна, полная, круглолицая, с пухлыми, капризными губами и тоненько выщипанными бровями на розовых подушечках. На ней было необычно просторное, модное платье. Бросались в глаза уже знакомые Лене кольца на грубых, крепких пальцах и красивые, с бриллиантами, серьги под гладкой прической, открывавшей крупные уши. Припухшие, крашенные синим веки с густо черными ресницами и серые, чуть навыкате глаза еще больше делали ее гладкое розовое лицо каким-то кукольным.

Нина спокойно встретилась глазами со смутившейся от неожиданности Леной, дружески улыбнулась ей и Инне и сказала:

— Ox, уж извините, опоздала. Столько дел в нашей фирме.

Она держалась совсем свободно, словно никогда и не было у нее с Леной той не очень приятной встречи и они только что познакомились. Так же спокойно и дружески она отнеслась и к Инне.

— Господи, как без мужиков-то иногда хорошо, — сказала Нина, опускаясь на диван и закуривая. — Ишь ты, девичник затеяла, — она улыбнулась Липе и добавила, обращаясь больше к ней: — Ты бы посмотрела, какие мы прелестные кофточки получили.

И Липа уважительно объяснила своим молодым гостьям:

— Ниночка работает в «Березке». Ужасно нервная работа.

Тут же она спохватилась и уже другим тоном торопливо сказала, поднимаясь с дивана, куда на миг присела рядом с Ниной.

— Господи, да пойдемте же к столу! Скорее, мои золотые, скорее.

Все охотно поднялись со своих мест и расселись вокруг стола. Лена оказалась рядом с Ниной. Накладывая себе на тарелку закуску, Нина мило улыбнулась и с ехидством спросила:

— Ну, как поживает ваш дорогой Дима?

Лена смущенно опустила глаза.

— Не спрашивайте. До сих пор стыдно. Ведь я его даже не знаю.

— Вот оно как? Я что-то в этом роде и предположила, — засмеялась Нина. — А почему же вы тогда…

— Ой, уж лучше я вам все расскажу, — торопливо перебила ее Лена. — Как все было-то. Вы только послушайте.

Напротив них Липа и Инна увлеченно обсуждали новые моды.

— Понимаете, этот Дима, — с виноватым видом начала Лена, — пригласил к вам в «Березку» мою подружку. Необыкновенно красивая женщина, между прочим. Ну, вот он и пригласил. Но там у них на заводе неприятности произошли, и Рите было не до «Березки».

— А какие неприятности? — с любопытством спросила Нина.

— Ой, я точно не знаю. Чего-то они там в бухгалтерии напутали и неверно отпустили продукцию. Ритка не очень об этом распространялась. Но попало ей жутко. Вот я и подумала: «Ну, чего мне стоит? Чеки эти я как-нибудь достану, знакомых хватит. А вот хорошие туфли купить и с чеками непросто. Пойду, думаю, вместо Ритки». А он ваше имя назвал.

— Так я же вам предложила помочь, — недоверчиво сказала Нина. — А вы все Дима да Дима…

— А-а. Вы меня сразу напугали. Если Диму не знаете или не хотите знать, какая же тут помощь может быть? Ну, я и решила, что влипла.

— Это вы меня напугали, — усмехнулась Нина, и в глазах ее как будто пропала настороженность. — А вообще на Димку это похоже. Как увидит смазливую мордашку, так хвост распустит и давай круги делать: «Я вас в „Березку“… я вас в театр»…

— Ну, слава богу, значит, вы на меня не сердитесь?

У Лены это получилось так непосредственно и смущенно, что Нина, казалось, прониклась к ней даже какойто снисходительной симпатией. Она беспечно махнула рукой — «пожалуй, слишком уж беспечно», — отметила про себя Лена — и сказала:

— Ну, что вы, милая. Как тут можно сердиться. Все так трудно достается. А нам, женщинам, так много нужно.

— Да. Мне, например, очень много нужно, — вполне искренне согласилась Лена, невольно вкладывая про себя совсем другой смысл в эти слова. — И все очень трудно, вы правы.

Ей и сейчас было очень трудно. И нервы дрожали от напряжения. Она боялась не только любого, случайно сорвавшегося слова, но и взгляда, движения, которые могут ее выдать и которые только, казалось, и ждет ее собеседница. Лена чувствовала, что перед ней не просто враждебный человек, но и очень настороженный, все еще недоверчивый, все еще не разубежденный ею противник, к тому же опытный, хитрый, готовый в любой момент на чем-то ее поймать, на чем-то проверить. Интересно, поверила ей Нина, ну, хоть чуточку, или совсем не поверила? Сейчас это был главный вопрос, и он не переставал мучить Лену во время всего разговора. Ведь нельзя упустить такой случай — личная встреча, знакомство и… Кто знает, как это может повернуться? Впрочем, нет! Это надо по-умному повернуть, такой случай надо использовать. Вот только как, как?..

А Нина уже непринужденно болтала что-то о полученных заграничных товарах, о кофточках, туфлях, платьях, белье, которые, казалось, занимали сейчас все ее мысли.

И Лена заставила себя тоже сосредоточиться на этом. К разговору присоединились и Инна с Липой, которые ничего не заметили в развернувшемся на их глазах поединке.

Ибо это был подлинный поединок, и нелегкий. Для обеих сторон, для Нины тоже, Лена была в этом убеждена, она видела это. Нина хотела точно знать, с кем имеет дело, хотела проверить свои подозрения, снять или усилить свою настороженность. Задача тоже была, конечно, непростая. И обе, устав, взяли как бы тайм-аут, сделали перерыв и занялись пустой болтовней. Но когда и чем этот перерыв кончится, зависело от Нины, и Лена все время боялась пропустить этот момент.

Все болтали с увлечением, ели вкусные закуски, выпили по рюмке коньяку, и раскрасневшаяся Липа с восторгом предложила:

— Девочки, миленькие, за дружбу, ладно? Так хорошо, что вы все у меня, так хорошо, передать не могу. Ну, давайте, родненькие, давайте, еще по одной, за дружбу.

Выпили, конечно, и за дружбу.

— А где вы работаете, Леночка? — между прочим и вполне естественно поинтересовалась Нина, цепляя вилкой какую-то закуску.

— А! — небрежно махнула рукой Лена. — Мы с Риткой кончили одни курсы. Бухгалтерские. Она первые годы не работала. Муж, то да се. А потом попала на этот свой барахлянский завод. Ну, а я сразу очутилась в бухгалтерии ресторана, — она назвала один из крупных ресторанов. — Звали в трест, но я не пошла.

— Ну, у вас и тут богатые возможности, — снисходительно заметила Нина.

— Что вы! Одна нервотрепка.

— С моей прической вас всюду примут, как королеву, — объявила Липа. — Вот Инночке на ее телевидение уже письма присылают, — она прыснула. — «Редактору товарищу Уманской». Увидели на экране мою прическу…

— Ну, что вы, Липочка, — засмеялась Инна. — Нас не показывают в передачах.

— Уманской? — переспросила Нина. — Знакомая фамилия.

— Это артист есть, — сказала Липа. — Такой красавец, ты бы видела.

Нина усмехнулась, но ничего не сказала.

Веселая болтовня продолжалась.

Инна смешно, в лицах, рассказывала, как за ней тайком ухаживает один немолодой ее сослуживец, прячась от окружающих, и в особенности от своей супруги, которая работает в соседней редакции. Но все видят и смеются. И Инна тоже.

— А вы замужем, Леночка? — спросила Нина.

Лена тряхнула головой.

— Нет. Куда спешить?

— Правильно. Я тоже не спешу. Мужиков кругом столько… Но друг у вас, надеюсь, есть? Без этого тоже, знаете…

— Друг?.. Надеюсь, есть, — Лена невольно запнулась.

И тут же Нина бросила на нее исподтишка острый и почему-то недобрый взгляд, словно наткнулась она вдруг на что-то ей неприятное и чужое.

— Это как понимать: «надеюсь»? — насмешливо спросила она.

— Просто отношения до конца еще не выяснены, — улыбнулась Лена, ругая себя за невольную и совсем неуместную оплошность, и убежденно добавила: — Впрочем, конечно, это друг. А у вас есть?

— Ой, у Ниночки такой солидный… — Липа закатила глаза, но фразы кончить, однако, не успела.

— Есть, — резко перебила ее Нина. — Ты, Липа, не лезь, куда не просят.

Липа конфузливо смолкла, и разговор ушел в сторону.

А через некоторое время гости стали прощаться. Время было уже позднее.

— Я на машине и вас развезу, — объявила Нина.

— Ниночка, ты же выпила! — всплеснула руками Липа.

— Ерунда. Подумаешь, две рюмки, — Нина подмигнула. — Да меня любой шеф отпустит. Пошли, девочки, пошли.

В передней оделись. Липа долго прощалась, обнимая и расцеловывая каждую из своих гостей. Она была искренне растрогана.

Сначала завезли Инну, на Сретенку. Потом поехали в сторону Песчаной. Нина вела свои «Жигули» уверенно и быстро, легко обгоняя попутные машины, часто и бесцеремонно перестраиваясь из ряда в ряд, мешая другим, Лена невольно отметила про себя эту манеру. Говорили о пустяках. Нина была настроена чрезвычайно, даже подчеркнуто дружески.

На Песчаной Лена попросила заехать во двор и довольно путаными внутренними проездами, в полутьме вообще плохо различимыми, подъехали к одному из подъездов соседнего дома. Здесь Лена попросила остановиться.

— Знаете, Леночка, — решительно сказала Нина, выключив мотор и положив обе руки на руль. — Я вот что решила. Завтра у меня день рождения, представляете?

— Поздравляю.

— Не в том дело. Я вас приглашаю, дорогая. Вы мне необычайно понравились, слово даю. Будем дружить, а?

— Спасибо. Вы мне тоже понравились, — ответила Лена как можно искренней. — Попробуем дружить. И за приглашение спасибо.

Лена чувствовала: поединок продолжается, даже обостряется. Раза два или три, еще у Липы, она поймала на себе быстрый взгляд Нины, холодный, подозрительный, изучающий. За ним сразу следовала улыбка, самая дружеская и простецкая. Нет, Нина не питала к ней никаких дружеских чувств, не могла питать, они внутренне, невидимо, но неизбежно как бы отталкивались. Глубинный, почти физический антагонизм, который ни одна из них не в силах была подавить, ощущался ими обеими, Лена это чувствовала. Но Нина почему-то упрямо шла на сближение.

— Будет веселая, своя компания, — с упоением продолжала Нина. — На даче. Чувствуете? Туда, конечно, машинами. Я вас сама привезу и увезу, так что ни о чем не беспокойтесь. Тем более завтра суббота. Так что все олрайт. Эх, Ленок, — как будто невольно, в порыве нежности вырвалось у Нины. — Давай на «ты», а?

— Давай, — охотно согласилась Лена и даже улыбнулась в полутьме.

— Вот это по-нашему! — воскликнула Нина и обеими руками шлепнула по рулю. — Значит, заметано? Я за тобой после работы заезжаю.

— А мой друг? — засмеялась Лена. — Он знаешь какой?

Нина в ответ хитро погрозила пальцем.

— Еще неизвестно, друг он тебе или нет. Сама сказала. А у нас такие мужички будут, пальчики оближещь. Гарантирую.

— А Липа будет?

— Здравствуйте! Зачем нам эта старая корова? Так сговорено?

— Очень соблазнительно, — сказала Лена. — Знаешь, я тебе завтра позвоню на работу и все уточним. Не возражаешь? А то кое-что у меня уже на завтрашний вечер запланировано.

— Когда позвонишь?

— Когда хочешь.

— Звони в обед. Пиши телефон. Тут видно.

Над подъездом горела лампочка.

Наконец они расстались. Взревел мотор, и машина медленно скрылась за углом дома.

Лена проводила ее глазами и подумала: «Все очень странно как-то складывается». Ей стало вдруг почему-то неуютно, холодно, одиноко и немного страшно. Куда-то она вползала, вернее, куда-то ее втягивали.

В то утро Игорь Откаленко сразу после оперативки в отделе расположился у себя в комнате и на чистом листе бумаги выписал имена всех известных по делу лиц. Некоторые из них — Сева Глинский, Валерий Бобриков, Нина Сергеевна — были установлены и пока особых хлопот не требовали. Неприятно маячил где-то на горизонте вовсе пока неизвестный Лев Константинович, так ловко ускользнувший от наблюдения после встречи с Бобриковым у Нины Сергеевны. Но больше всего беспокоило сейчас Игоря, да и не одного его, конечно, то, что убийцы старика Сиротина, некий, пока не установленный, Дима и, главное, тот водитель, Семен, до сих пор разысканы не были. И ничего, по существу, о них пока неизвестно. Какие же ниточки вели к ним? Ниточки, тоненькие и ненадежные, вели пока что только к Диме. И первая из них — это Нина Сергеевна. Ею сейчас занимается Лена.

При мысли о Лене что-то тревожно защемило в груди у Игоря. Почему она не захотела с ним вчера встретиться?.. И голос был… какой-то чужой голос, страдальческий даже. Лена только хотела сделать его спокойным, почти равнодушным. Что с ней происходит? «Надо с ней поговорить, — в который уже раз подумал Игорь, — надо серьезно поговорить и все выяснить, все поставить на свои места. Или-или. Или они окончательно… Ну, ладно. Потом, потом». И Игорь поспешил прогнать все эти неуместные сейчас мысли. Он никогда не решался доводить их до конца.

Итак, вторая ниточка, ведущая к этому Диме, — Виктор Коменков. Им занимался Усольцев. Это уже интересно. Усольцев ничего не добился. Вернее, он утверждает, что Коменков Диму не знает, и ниточка тут никуда не ведет. Так он и доложил тогда. А Федор Кузьмич сказал, что здесь что-то не доработано. Игорь был согласен: что-то не доработал Усольцев здесь, а возможно, и что-то испортил. Никакого доверия, а тем более симпатии, он у Игоря не вызывал. Это Лосев с ним носится и Кузьмич тоже — молодые, мол, кадры, надо воспитывать. Тут всякую шваль, вроде того же Коменкова, не успеваешь воспитывать, а уж своих… свои должны приходить воспитанными и умелыми. Тоже не последнее дело. Тут все-таки МУР. Игорь не мог подавить охватившее его раздражение. Нет, в самом деле, приходят такие вот, вроде Усольцева, возись потом с ними. Впрочем, ладно. Сейчас надо думать о другом. Какие же еще ниточки ведут к этому Диме? Неужели только эти две?

Игорь задумчиво посмотрел в окно, безотчетно вздохнул, потом не спеша закурил и пустил колечко дыма к потолку. В конце концов он решил, что больше пока никаких ниточек нет, только две. И тут же вспомнил, что Цветков велел Лосеву разобраться с визитом Усольцева к Коменкову. Да и самому Игорю отчет Усольцева не понравился. Что-то он не договаривал, мямлил и сам себе, вроде как бы, не верил. Что ж, придется, пожалуй, раз нет Лосева — Игорь лично проводил его вчера под вечер на вокзал и усадил в поезд, — заняться ему самому этим визитом, а главное, этим непутевым Коменковьш. Собранные о нем исходные данные сомнений не вызывали.

Тем более что Игорь отлично знал того участкового инспектора, который эти сведения дал. Сергею Митрофановичу можно было доверять. Но вот дальше все необходимо перепроверить, и немедленно.

Игорь энергично поднялся из-за стола, убрал бумаги в сейф и натянул пальто. Начиналась настоящая работа.

«Волка, как известно, кормят ноги… и зубы», — недобро усмехнулся Игорь, думая о Коменкове. Знает он этого Димочку, не может не знать, слишком уж близкие души; раз столкнувшись, должны были понравиться друг другу и найти общий язык.

Добравшись на метро до нужной станции, Игорь легко отыскал дом, где жил Коменков, и посмотрел на часы.

Было около одиннадцати. «Наверное, еще почивают, — насмешливо подумал Игорь, вспомнив сообщение Усольцева. — Не будем пока тревожить». Он неторопливо прошел мимо нужного ему подъезда, обогнул дом и зашел во двор.

Под неяркими, прохладными лучами солнца, робко пробивавшимися сквозь пелену серых облаков, двор выглядел неприглядно. Снег уже почти сошел, только где-то в углах, возле стен, видны были серые его островки, на черной земле обнажились остатки прошлогоднего мусора.

Уныло покачивались над головой высокие, без листьев деревья, вокруг пустой детской площадки топорщились прутья кустарников, на грязном асфальте перепутались следы колес, а вереница разноцветных машин протянулась вдоль всего дома. У подъездов, на скамейках, кое-где уже сидели старушки, вяло беседуя о чем-то. Игорь обратил внимание, что каждый подъезд выходил одновременно и на улицу, и во двор. Он не спеша отыскал нужный ему подъезд и, обнаружив возле него на скамейке двух старушек, устало опустился невдалеке от них. Старушки метнули в его сторону любопытные взгляды, но тут же, видимо, ничего интересного в новом человеке не обнаружив, вернулись снова к своему разговору. Одна продолжала рассказывать:

— …Он и говорит: «Не имеете права выводить собаку без намордника». А Сергей-то Сергеич ему: «Так, ведь, она же в жизни никого не укусила. Вы же знаете». «Я-то, говорит, знаю, а другие не знают и пугаются». А Сергей Сергеич говорит: «Ее только пьяные пугаются».

— Она пьяных страсть, как не любит, — вставила другая старушка. — Вон от Витьки из сто шестнадцатой надысь выкатились, так она одного за штаны.

— Ну, так он ее сперва ногой пнул. Тут уж кто хошь за штаны хватит. И не за штаны она его, а за пальто. Тот крик и поднял: мол, заграничное, из «Березки», где хозяин? Ну, Витька его обратно с девицей затащил. Остальные убрались.

— А пальто-то и в самом деле заграничное, иль так?

— Анастасия Григорьевна сама видела. Чай, не старая, как мы с тобой. Перед ней все и было. Чего уж еще?

— Сергей-то Сергеич, небось, переживает? Уж такой хороший человек.

— И Альма у него хорошая. Сторож, — старушка покосилась на Игоря.

Он счел момент подходящим и сказал:

— А вот у моего товарища собака, Дон зовут, так сынишку во дворе стережет. Пять лет ему. Со двора ни на шаг не выпустит.

Старушки с новым любопытством посмотрели на Игоря, и, видимо, внешность его вызвала у них доверие, потому что одна из старушек сказала:

— А у Сергея Сергеевича собака, Альма эта, хоть и огромадная, во, — она подняла руку, — а добрая, ужас какая.

— Так вот я и говорю, — вмешалась другая старушка. — То пальто-то из «Березки» было. Хорошо, Анастасия Григорьевна к случаю оказалась. Она же в мастерской работает. Ну, и сказала тому Витькиному приятелю: значит, так, мол, и так, можно ваше пальто заштопать совершенно незаметно.

— И заштопала? — с интересом спросил Игорь.

— Само собой. Делов, говорит, тут на пять минут. Приезжайте, мол, завтра. Ну, он назавтра и приехал. При нем и сделали. Анастасия Григорьевна после рассказывала.

— Эх, и мне бы надо, — вздохнул Игорь. — А то испортил пиджак недавно, за гвоздь задел. Новый пиджак, главное.

— Так вы туда же, в Столешников переулок, — посоветовала старушка. — Там же мастера, вмиг и дешево.

Беседа некоторое время текла все так же оживленно и разнообразно. Потом одна из старушек ушла, вскоре простилась и другая.

А через некоторое время из подъезда вышел высокий седой человек в кожаном пальто и шляпе, полное, загорелое лицо его было открыто и симпатично. Есть такие безошибочно добрые, благородные лица. А рядом с ним шла большая, видимо, старая собака с умными, слезящимися глазами. Мужчина, кряхтя, опустился на скамью недалеко от Игоря, и вскоре состоялось новое знакомство. Как и предположил Игорь, человек этот оказался тем самым Сергеем Сергеевичем, о котором с такой похвалой отзывались старушки. Сергей Сергеевич, будучи человеком серьезным и заслуживающим всяческого доверия, не отказался взглянуть на некую фотографию, а точнее фоторобот, и подтвердил ее почти полную тождественность с пьяным молодым человеком в заграничном пальто.

Не успокоившись на этом, Игорь тут же отправился в Столешников переулок и отыскал мастерскую, где делали незаметную штопку. Там не только опознали человека, которому, действительно, на днях штуковали серое заграничное пальто, но и нашли квитанцию, хотя обычно за такую пустяковую работу квитанцию не выписывают.

— Что-то меня, знаете, стукнуло, — сказала немолодая, рыжеволосая приемщица.

— Что именно? — поинтересовался Игорь.

— Такой, знаете, шустрый, быстроглазый, хитренький. Кто его знает, что от него ждать, — пояснила приемщица.

«Во, физиономисты, — восхитился про себя Игорь. — Профессиональное это у них».

В квитанции, которую отыскала приемщица, стояла фамилия клиента: «Шанин».

Однако это все было только полдела. Ловить Коменкова на знакомстве с Димочкой Шаниным Игорь не собирался. Чтобы тот же Димочка через час узнал, что им интересуются? Только этого не хватало. И еще неизвестно, что тут напортачил Усольцев. Ведь вот знает же Коменков этого Димочку, знает и дружит, а Усольцев уверял, что не знает и уж подавно не дружит. Выходит, обвел его Коменков. Что же он еще ему наговорил? А главное, что этот Усольцев наговорил Коменкову? Об этом Игорь подумал уже не только с раздражением, но и с тревогой. Ну, дал бог помощничка! Теперь придется еще и за ним все исправлять, что, конечно, возможно исправить.

Все эти мысли досаждали Игорю и портили ему настроение, пока он добирался до клуба, где сейчас работал Виктор Коменков. Домой к нему Игорь решил не заходить. Усольцев уже этот путь, конечно, испортил. Да и вообще лучше в таких случаях не повторяться. А кроме того, визит в тот клуб сулил и кое-какие дополнительные сведения.

Время было обеденное. Утром Игорь, как всегда, проглотил на скорую руку чашку кофе с каким-то бутербродом и сейчас был голоден, как волк. Поэтому постепенно мысли его все больше сосредоточивались на том, удастся ли ему в этом клубе, куда он едет, что-нибудь пожевать, должен же там быть хоть какой-нибудь буфет.

И снова голубой подземный экспресс нес его чуть не на другой конец Москвы. Затем пришлось еще три остановки проехать в троллейбусе. И, наконец, Игорь очутился перед большим, новым и очень красивым зданием Дома культуры. «Ишь, куда, подлец, забрался», — сердито подумал Игорь, словно своим присутствием здесь Коменков порочил эту красоту. Игорь между тем поднялся по широченной каменной лестнице к сверкающей фаланге зеркальных дверей.

В огромном, увешанном красочными афишами, пустом сейчас и гулком вестибюле Игорь спросил у пожилого седенького вахтера, который при виде его отложил газету и встал, как найти заместителя директора, и заодно, вроде бы между прочим, осведомился о буфете. Старичок вахтер, которому Игорь представился как инспектор Управления культуры Мосгорисполкома, дал все необходимые разъяснения. Буфет, оказывается, работал. И заместитель директора только что туда прошел. Фамилия его была Грубин и звали Александр Осипович. Вахтер даже описал его внешность: толстый, в очках и лысый. Этого было вполне достаточно.

Зайдя в просторный и тоже полупустой буфет, Игорь тут же увидел за одним из столиков нужного ему человека, который с аппетитом ел что-то. Игорь, держа в руках две тарелки с бутербродами и чай, подошел к столику, где сидел Грубин, и, улыбнувшись, спросил:

— Вы не разрешите, Александр Осипович, подсесть к вам и соединить приятное с полезным?

Улыбка на суровом лице Откаленко всегда производила удивительно приятное и какое-то неожиданное впечатление на окружающих, неизменно располагая к нему.

Грубин в данном случае не явился исключением, тем более что человек он был добродушный, живой и общительный.

— Прошу, прошу! — воскликнул он, сделав приглашающий жест рукой, и отодвинул в сторону свои тарелки. — Чем могу служить?

Игорь представился, затем расположился за столиком и с таким аппетитом стал расправляться со своими бутербродами, что толстый Грубин смотрел на него все с возрастающей симпатией, при этом не отставая от своего молодого собеседника.

Общее дело, да еще осуществляемое с таким энтузиазмом, как известно, сближает. А тут еще одним общим делом оказалась и культмассовая работа в Доме культуры. Как-то сама собой всплыла и фамилия Коменкова, и Грубин пожаловался:

— Вы бы все-таки прислали нам человека по… по…

— Поопытней? — подсказал Игорь.

— Да нет же! Подобросовестней, я бы так сказал. Это бездельник, понимаете? Всякие личные… как бы это сказать?.. Ну, что ли, развлечения ему дороже любого дела. Приводит на вечера, понимаете, своих дружков, приятельниц, этих, кстати, особенно. И больше в буфете с ними сидит, распивает, чем делом занимается. А, ведь, это весьма ответственные часы его работы. Я таких людей просто не понимаю. А кроме того, он то и дело отпрашивается. Вот, к примеру, завтра. Ответственный вечер у нас. Районный смотр. Выступает наша самодеятельность. Где его место, я вас спрашиваю? А он уже не может. У него чей-то день рождения, видите ли. Я ему говорю: «Ну, приедешь позже, какое дело!» Нет. У него день рождения на даче, все на машинах туда едут. Ну, что вы будете делать?

— Чей день рождения-то? — как бы случайно и безразлично спросил Игорь.

— Я знаю, чей? Я тоже спросил. Так этот святотатец сказал мне так: «Подруги дней моих суровых». Понятно? И вот теперь получается: вечер начинается в семь часов, а за ним уже в шесть, видите ли, прикатят и повезут на эту дачу. Нет, я вам скажу, это не работник. Это пустое место! Или еще пример. У нас был духовой оркестр. — Грубин восторженно поднял обе руки вверх. — Это же замечательно! Величавость, торжественность, взволнованность! Представляете? Тьма слушателей собиралась. Что он с этим оркестром сделал?..

Некоторое время разговор велся вокруг различных самодеятельных коллективов, и Игорь с удивлением обнаружил, какая это, оказывается, интересная и сложная работа. Ну, куда было Коменкову справиться со всем этим, даже если бы он и трудился здесь в поте лица?

Вскоре они, наконец, закончили несколько затянувшуюся трапезу, и, весьма довольный состоявшейся беседой, Грубин, бодрый, раскрасневшийся, сияя глянцевой лысиной и поблескивая очками, пригласил Игоря в свой кабинет. По дороге он показал ему великолепные интерьеры Дома культуры. А от огромных аквариумов, размещенных в фойе, Игорь еле оторвался.

В кабинете Грубин, пыхтя, уселся за свой стол и, вытащив из какого-то ящика груду разноцветных папок, придвинул их Игорю.

— Вот наши планы работ, полюбуйтесь, — предложил он.

По всему было видно, что Игорь пришелся ему по душе. Даже сдержанность и немногословие Игоря явно импонировали разговорчивому, легко возбудимому Грубину.

Игорь вынужден был пробежать глазами многочисленные пункты различных планов и в конце концов осторожно объявил, что на первый взгляд, планы выглядят неплохо. Хотя товарищ Коменков мог бы и поаккуратней их оформить.

— Что вы! Еле выколотил из него и это! Сам потом ночь сидел, правил… — Грубин вдруг остановился, провел ладонью по вспотевшей лысине и, подняв палец, предложил: — А что, собственно говоря, если вам с ним самим встретиться? Я имею в виду Коменкова, — он посмотрел на часы. — Он уже должен был бы придти.

— Что ж, будет полезно познакомиться, — сдержанно ответил Игорь, про себя очень довольный этим предложением.

— Вот, вот! Кстати проверим, пришел ли. Что тоже далеко не факт, — воодушевился Грубин, хватаясь за телефон.

Коменков, как ни странно, оказался на месте, и слегка удивленный этим обстоятельством Грубин попросил его немедленно зайти.

— Старается, — недовольно сообщил он, кладя трубку. — Чтобы завтра сбежать. Ручаюсь.

— Где бы нам побеседовать с глазу на глаз? — спросил Игорь. — Надо мне в этом парне разобраться, видимо.

— Да у меня и беседуйте, — предложил Грубин. — Я все равно сейчас уезжаю.

А через минуту в кабинет вошел Коменков. От его ладной, подвижной, франтоватой фигуры, улыбчивого лица, уверенных и одновременно как бы вкрадчивых движений веяло самодовольством и каким-то веселым легкомыслием. Грубин вяло пожал ему руку, представил Откаленко и поспешно вышел.

И тут же Коменков свободно и бесцеремонно развалился на стуле по другую сторону маленького приставного столика, возле которого сидел и Откаленко. Занять кресло Грубина за его большим письменным столом он все же не решился, хотя остался как бы вместо хозяина в этом кабинете. Тем не менее он тут же забрал с большого стола пепельницу, вытянув ее из-под груды бумаг, и, невзирая на табличку «Здесь не курят», достал сигареты и радушно предложил Игорю закурить, ловким щелчком вытолкнув одну сигарету из пачки.

— А с этим как? — спросил Игорь, кивнув на табличку.

— А! Гостям можно, — беспечно махнул рукой Коменков. — Вот и она для них.

Он кивнул на пепельницу.

Игорь уступил, и они закурили.

— Ну-с, — Коменков снова откинулся на спинку стула и заложил ногу на ногу. — Так о чем будет разговор?

— О вас, — благодушно сообщил Игорь. — Как вам тут живется, какие проблемы мучают, какая нужна помощь?

— Главное для нас — это проблема свободного времени, — быстро и весело объявил Коменков. — Как нашим людям рационально его использовать. Это проблема социальная, нравственная и, если хотите, психологическая. Ученые уже занялись. Ну, и мы бьемся по мере сил и возможностей, главным образом финансовых. А проблема эта в связи с ростом благосостояния и культуры народа становится все важнее. И мы оказываемся на переднем фронте, если хотите.

«Ишь ты, прохвост, — удивился Игорь. — Эрудицией, значит, щеголяешь? Ну, давай, давай».

— Я тут проглядел ваши планы на ближайший квартал, — сказал он. — Завтра у вас интересный вечер. Думаю заглянуть.

— Только меня не будет, — живо предупредил Коменков. — Отпущен руководством по семейным обстоятельствам. У старушки мамы день рождения. А старость надо уважать.

— Врешь, поди? — Игорь доброжелательно посмотрел на Коменкова и улыбнулся.

Улыбка эта вызвала, видимо, у Коменкова прилив доверия.

— Ну, вру, — с подкупающей откровенностью подтвердил он. — Что делать-то? Иначе наше руководство не сдвинешь. А личная жизнь требует жертв.

— От кого?

— Ну, как… От всех… — на миг сбился Коменков, но тут же обрел прежнюю самоуверенность. — И от руководства тоже. Как-никак, а с живыми людьми дело имеют. И у них свои потребности. Ох, у меня этих потребностей… — он широко улыбнулся. — До черта, прямо скажу. Вот завтра, к примеру. Учтите, соврал только наполовину. Точно день рождения. Подруги, так сказать. Задушевной. Невозможно отказать. Вот у вас, небось, жена, двое детей, теща, — он лукаво подмигнул. — Вам, ясное дело, понять это уже трудно. Мое, то есть, положение.

— Ну, ну, — усмехнулся Игорь. — Ты только ясновидением не занимайся. Не твоя это область, — он как бы невзначай, от возникшей вдруг симпатии, перешел на доверительное «ты». — Слава богу, ни жены, ни детей. Вот так.

Коменков мгновенно уловил перемену в своем собеседнике и активно пошел на сближение. Он в каждом человеке всегда жадно искал сочувствия, доброжелательности и общности взглядов. Натура его не терпела противостояния и жаждала дружеского единомыслия. А тут случай столкнул его с таким симпатичным парнем, почти его возраста, да еще с положением, и который может оказаться весьма полезным, и притом простяга, не чурающийся, как видно, житейских радостей.

— Слушай, — расплылся в счастливой улыбке Коменков. — Раз так, то давай вечерком посидим, а? У меня, например. Во, хата!

— Что ж, выберем время и посидим, — вполне охотно согласился Игорь.

— Во! Я тебе скажу, это самое главное в жизни, — горячо подхватил Коменков. — Общение — это все. Ну, и радости тоже. Век чертов. Со всех сторон только и слышишь: «Война!», «Атом!». А мне что надо? Выпить с другом, с девочкой встретиться, технику иметь. Все! Закон сохранения энергии. Слыхал про такой? И я не как другие. Я закон чту.

— Тогда на выпить да на девочек денег не будет, — сочувственно вздохнул Игорь. — А на технику и подавно.

— Почему? Будет. Вот посидим, я тебя научу.

— Ладно. Но сначала займемся делом, — строго, хотя и с видимой неохотой, сказал Игорь. — Жалуются тут на тебя, понимаешь.

— Это все бульон, — пренебрежительно махнул рукой Коменков. — Завтра могу подать заявление. Пусть ищут другого мула. Погонщики. И чего, в самом деле, цепляются? Что я такого сделал? — загорячился он. — Ну, ты скажи, скажи, если знаешь.

— Без души, говорят, работаешь. Манкируешь.

— А кто им за девяносто ре будет душу надрывать? Ха! Смешно даже. Пусть спасибо скажут, что у них вообще на этом участке специалист с образованием имеется. А не тетя Мотя. У-у, погонщики! Так, значит, и говорят: манкирую?

— Ага. Друзей-подруг приводишь. Участковый твой…

— А-а, до участкового добрались? — угрожающе процедил Коменков. — Я этого старого лошака… во, где он у меня теперь будет, понял? — он потряс в воздухе кулаком. — Сотру. У меня, знаешь, какое скоро удостоверение будет? На брюхе начнет ползать, — он лихо подмигнул Игорю. — А откуда, думаешь? — и пропел: «Всюду были това-арищи, всюду были друзья-я…», — потом деловито заключил. — В милиции тоже есть.

— Кто же у тебя там есть? — недоверчиво поинтересовался Игорь.

— Ого! А с Петровки не хочешь?

Коменков уже распалился.

— Ну, это ты загнул, — покачал головой Игорь и всем видом своим изобразил насмешливое презрение к его словам.

— Точно! МУР! Слыхал такое слово?

У Игоря невольно екнуло сердце. В словах, а главное, в тоне Коменкова было столько уверенности, что сомневаться в его искренности не приходилось. С кем же в МУРе он мог снюхаться? Как он туда вообще мог пролезть?

Игорь был так ошарашен, что даже не подумал в первый момент о визите Усольцева к Коменкову. Он только сказал все так же насмешливо и недоверчиво:

— Про МУР все слышали. Да он большой. На него очень легко, знаешь, ссылаться. Ладно. Замнем для ясности. А то уж больно тебя занесло.

— Занесло, говоришь? — продолжал торжествующе кипеть Коменков. — А вот ты возьми телефончик, я тебе дам, и, если не дрейфишь, то позвони и позови моего дружка там, тезку моего, кстати. Тогда увидишь, занесло меня или нет.

Вот тут-то Игоря и осенило. «Тезка!» Ах, черт! Значит, этот подлец… Это так он выполнил задание, выходит?..

«Ну, ладно», — с угрозой подумал Игорь и решил, что надо получить какие-нибудь подробности этой неожиданной дружбы. «Предательской», — жестко поправил он себя.

— Ладно, ладно, давай без пены, — грубовато сказал он. — И так верю, без звонков. Выходит, наговаривает участковый на тебя?

— Ясное дело, врет, — подтвердил Коменков. — И начальство тоже бочку на меня катит. Вот в таких кошмарных условиях и тружусь, представляешь? Александр Осипович злится, что я на завтра отпросился. Вот и катит.

— А ты так сделай, — сочувственно посоветовал Игорь. — Ты приди к началу. А потом смойся. И все дела.

— Не могу. На машинах едем. На дачу. Тут начало в семь. А мы сговорились на шесть. Туда чуть не два часа ехать.

— Друзья-подружки ждут? — как можно добродушнее усмехнулся Игорь. — С машинами? Ох, и шалопут ты, Витя.

— Один раз живем, — бодро откликнулся Коменков.

— A y тебя, что ж, ни машины, ни дачи?

— А эта дача, думаешь, Вовкина? Отцова. Вовка, чудак, там круглый год живет, а старики на зиму в Москву перебираются.

— Далеко забрался твой Вова.

— Зато свобода. За нее люди и дороже платили. Во все века.

«Вова, Вова… — подумал Игорь. — Где-то, ведь, мелькнул этот Вова…» Но размышлять сейчас времени не было. И Игорь сказал:

— Ну, Вова твой за эту свободу не так уж дорого платит, я полагаю.

— Ха! Ясное дело, папаша платит, — Коменков торжествующе рассмеялся. — Дачный кооператив «Наутилус». Слыхал?

Игорь удивился на этот раз вполне искренне.

— Это где же такое?

— Точно не знаю. И улицы там… — Коменков окончательно развеселился. — Вовка живет, например, на улице Морских звезд, восемь. Надо же придумать! Чудаки какие-то там собрались, не иначе.

— Подводники, что ли?

— Кто их знает. Но Вовке там житуха, будь здоров. Хотя я бы, к примеру, не выдержал, — противореча себе самому, объявил Коменков. — Одни собаки кругом брешут, да вороны каркают. Тут сам завоешь.

— Что ж он, нигде не работает?

— Не знаю. Не мой кореш, — пожал плечами Коменков.

«А Дима, выходит, твой кореш? — подумал Игорь. — Что ж ты о нем знаешь? Неужели такого пустобреха, как ты, подпускают к делу?»

— Ну и приятелей у тебя, — с легкой ноткой зависти сказал Игорь. — Где хочешь.

— А как же! — хвастливо откликнулся Коменков. — «Хочешь жить, умей крутиться». Это меня еще папа с мамой учили. Отец у меня выдающийся деятель по этой части.

— Как так?

— А так. Директор ресторан-треста. Там у нас, в Борске. Представляешь, корыто? Что хочешь и где хочешь. Я бы дома королем жил. Но вот в столицу потянуло.

— Ну, ты и здесь, кажется, не пропадаешь.

— Так, ведь, гены. Куда денешься, — расхохотался Коменков. — Это, брат, непреложный научный факт. Все уже доказано.

— Но, вот, насчет МУРа ты все же набрехал, признайся? — Игорь добродушно усмехнулся. — А то вот возьму телефончик и в самом деле позвоню. Что тогда?

— Валяй, — с вызовом откликнулся Коменков. — Проси Виктора. От меня, скажи. Он же сам ко мне за помощью приходил. Я ему говорю: «Идет. Я тебе, ты мне». Так и договорились.

Игорю ничего не стоило изобразить недоверчивое любопытство.

— Интересно, чем ты ему мог помочь?

— А он, видишь, одного моего кореша ищет. Где-то тот оскользнулся, видать. Как это у нас тут на вечере один ученый муж процитировал, я запомнил: «Ходить бывает склизко по камешкам иным». Во, точно сказано.

— Да-а. И кореш твой, значит, оскользнулся и исчез?

— Ну, от кого исчез, а от кого и не исчез, — самодовольно ответил Коменков.

— Ох, Витя, ты прямо детектив на ходу сочиняешь.

Коменков, однако, воспринял эти слова с неожиданной обидой.

— Вру, думаешь?

— Похоже на то. Но — замнем для ясности. Мне на твоего…

— Брось! — запальчиво перебил его Коменков. — Любишь ты все заминать, я гляжу.

— Да хрен с ним, с твоим корешом. Тем более если его уже ищут. И ты забудь, мой тебе совет. Дурак он, выходит.

— Что ты! Димок всему МУРу прикурить даст.

— А на чем он тогда оскользнулся?

— Сие меня не касается, — хитро подмигнул Коменков. — Я, брат, где «склизко», не хожу за ним. Я это место обойду и потом его встречу. Понял?

«Не подпускают», — подумал Игорь.

— Потому что Димок — парень полезный, — продолжал Коменков. — Тебе, например, ничего в «Березке» не надо?

— А он может?

— Тю! Это ему раз плюнуть. Хочешь, позвоню?

— Кто ж не хочет? Звони.

— Уехал он сейчас. Ну, как вернется.

— Хорошо бы.

— Все. Заметано, — важно объявил Коменков. — Звони мне послезавтра. Буду знать, когда Димка вернется.

И Игорь, вполне довольный, перевел разговор снова на тему культмассовой работы. Тут Коменков заметно поскучнел. Но вскоре Игорь решил, что беседу можно заканчивать. Больше Коменков ничего интересного сообщить, видимо, не мог. Да и все вопросы культмассовой работы были уже обсуждены, и у Коменкова не возникло никаких подозрений в отношении его нового приятеля.

— Ты уж начальству словечко за меня замолви, смотри, — попросил под конец Коменков. — Честно говоря, уходить мне сейчас отсюда, во как, не с руки.

— Будет сделано, как положено, — туманно и солидно обещал Игорь. — Не сомневайся.

Они простились.

День уже клонился к вечеру.

Игорь поехал в управление. Устал он изрядно. На первый взгляд, пустая болтовня с этим типом потребовала, однако, немало сил. Да и по городу он в этот день покрутился достаточно. Но в отделе побывать было надо. Во-первых, требовалось доложить Кузьмичу обо всем, что он узнал. А узнал Игорь немало. Заодно поинтересоваться новостями. Может, звонил Лосев? И кажется, что-то интересное вертится у Лены. Втайне Игорь рассчитывал увидеть ее, так, как бы случайно. Звонить он ей не собирался. После вчерашнего телефонного разговора настроение до сих пор было изрядно испорчено. Почему это она вдруг не захотела встретиться? И голос был какой-то странный.

А он-то начинает к ней привыкать. И еще ему кажется, что… Ну, об этом потом. Еще будет время.

Так размышляя, Игорь сначала на троллейбусе, а потом на метро добрался до площади Пушкина и уже пешком отправился на Петровку в густой толпе прохожих: рабочий день заканчивался.

Подходя к управлению, Игорь подумал, что отдельно надо будет поговорить с Цветковым об Усольцеве. И тут Игоря разобрала злость: «Гнать таких в шею».

Игорь не стал ждать лифта, а торопливо взбежал по широкой лестнице на третий этаж.

В отделе, однако, он никого из своей группы не встретил, кроме Пети Шухмина. Цветков, оказывается, тоже уже уехал.

— Златову не видел? — деловито и сухо спросил Игорь.

— Гуляет, — таинственно усмехнулся Петр. — В гостях сегодня.

— Это где же?

— У Липы, помнишь? — ответил всезнающий Шухмин. — Кузьмич санкционировал.

Таким образом, все дела откладывались до завтра.

Игорь отправился домой. Настроение было тоскливое и какое-то тревожное. Завтрашний день представлялся почему-то туманным и опасным.

Лена позвонила Нине, как и условились, в обед. Нину позвали к телефону тут же, и она весело осведомилась, словно ждала:

— Ленок?

— Я, Ниночка. Если ты не передумала, то едем тебя чествовать.

— О, чудесно! Куда за тобой заехать?

— А в котором часу ты заедешь?

— Часов в шесть, тебя устроит?

— Прекрасно. Буду ждать около дома. Адрес, надеюсь, помнишь?

— Ты, все-таки, напомни. Темно было. Помню, Песчаная. А дом?

Лена назвала номер соседнего дома и нерешительно, словно стесняясь, добавила:

— Только я с другом, ты не возражаешь? Не осложняй мне личную жизнь, умоляю.

Она засмеялась.

— С другом? — Нина помедлила. — А он откуда?

— Из сферы обслуживания, — снова засмеялась Лена. — Обслужит, если надо, и нас. По первому классу, ты не сомневайся.

— А зовут как?

— Петр. Я тебя уверяю, ни одну компанию он еще не испортил.

Так было условлено утром с Цветковым. Лену должен был сопровождать Петя Шухмин, весельчак, заводила и «свой» парень, который располагал к себе всех с первой же встречи и, между прочим, чемпион московского «Динамо» по самбо.

— Что ж, поглядим, — задумчиво протянула Нина. — Только давай так. Ты со мной поедешь, нам еще за двумя девчонками заехать придется. А он поедет с ребятами, хорошо?

Тут упрямиться было уже глупо, и Лена охотно согласилась.

— Идет. Значит, мы вас ждем.

Лена повесила трубку и с улыбкой посмотрела на сидевшего тут же Шухмина.

— Ну, гляди, Петро. Изволь быть сегодня душой компании. А то хозяйка сильно засомневалась прежде, чем тебя позвать.

— А я всегда душа компании, — беззаботно откликнулся Шухмин. — Ты меня еще не знаешь, товарища Лосева предпочитаешь.

Петр намекал на ее прошлогоднюю командировку с Лосевым и деликатно обходил вопрос об Откаленко. Лена передала ему свой разговор с Ниной, и Петр недовольно спросил:

— Зачем это она нас разделяет?

— А зачем тебя к другим девушкам везти?

— Ну, тоже верно.

— Значит, встречаемся здесь в семнадцать часов, — сказала Лена. — И едем ко мне. Форма одежды парадная, не забудь.

— Слушаюсь. В семнадцать часов и форма парадная, — бодро и весело откликнулся Шухмин, поднимаясь. — А сейчас разрешите удалиться, мать-командирша?

— Вот Лосев никогда надо мной не смеялся, учти, — заметила Лена. — Хотя был всего лишь братом, а не возлюбленным. А ты сразу принял какой-то иронический тон. Друг задушевный называется. Да ты должен на меня весь вечер смотреть влюбленными глазами и угадывать каждое мое желание.

— Знаю, знаю, — проворчал Петр. — Я что, по-твоему, не влюблялся никогда? Побольше твоего, будь уверена. Я и сейчас влюблен, если хочешь знать.

— Ну, и веди себя соответственно. Ох, женщинам такие номера даются легче.

— А я тебя на соревнование вызываю, — весело объявил Петр. — Вот я уже угадал первое твое желание: чтобы я быстрее уматывал. Верно?

— Совершенно верно. И готовься.

— Между прочим, — назидательно произнес Шухмин, — ты тоже обязана смотреть на меня влюбленными глазами. Хотя это не так трудно. Ну, я пошел.

Петр приветственно махнул рукой, и громадная, с виду неуклюжая его фигура мгновенно исчезла за дверью.

Лена с улыбкой проводила его глазами и покачала головой. Ей показалось диким смотреть на Шухмина влюбленными глазами. И она невольно вздохнула. Игоря она сегодня так и не встретила.

С Игорем встретился позже, уже в столовой, Шухмин.

На этот раз они вместе торопливо пообедали, занятые каждый своими делами.

— Что прикажешь передать Лене? — лукаво осведомился Шухмин.

— Чего? — не понял Игорь.

— Вечером мы с ней будем в одной компании, — как можно небрежнее сообщил Петр. — Так что, могу передать, если надо. Во время танца. — Он засмеялся.

— Какая еще компания? — нахмурился Откаленко.

— Сам пока не знаю.

— Чего болтаешь?

— Я не болтаю, — уже серьезно возразил Петр. — Задание, понятно?

— Понятно.

Однако ничего понятного в словах Шухмина не было, но Игорь от вопросов, как всегда, воздержался. Некоторое время оба молчали, занятые едой. Потом Шухмин поинтересовался:

— Что, Лосев не звонил?

— Нет.

У Игоря почему-то еще больше испортилось настроение.

Петр, казалось, ничего не заметил. Он вздохнул и сказал, отодвигая в сторону пустые тарелки и стакан из-под компота:

— Чего у него там крутится, интересно знать. Подпольный цех, что ни говори, для нас объект новый и малопонятный. Согласен? — И, видя, что Откаленко не расположен продолжать разговор, заключил. — Ладно. Бывай.

Они расстались.

А под вечер Шухмин встретился с Леной, и они поехали к ней на Песчаную. По дороге, оглядев Петра, Лена одобрительно улыбнулась:

— Ну, молодец. Вид, какой требуется.

Надо сказать, что обычно, и к этому все уже давно привыкли, Петр не очень заботился о своей наружности, будучи абсолютно уверенным, что любая девушка, которая ему понравится, будет и так к нему благосклонна, а мнение всех остальных его мало интересовало. Галстук Петр вообще не признавал и обычно носил его в кармане на случай вызова к высокому начальству или какого-либо ответственного визита. Никакой воротничок, казалось, вообще не сходился на его могучей шее. Да и обычный рабочий костюм выглядел на нем всегда мешковато и неуклюже. Но на этот раз Петр успел принарядиться и даже надел галстук. Кроме того, на нем оказалась шляпа вместо обычной, мятой кепки, и это окончательно покорило Лену.

— Неотразим, — заключила она.

— Ага, теперь ты смеешься? — обличительным тоном спросил Петр и бодро констатировал: — Значит, один ноль.

Они приехали вовремя, даже чуть раньше, чем было условлено. И некоторое время, болтая о пустяках, прогуливались возле дома. Мимо них сновали прохожие, проносились троллейбусы и машины. Песчаная становилась все более оживленной улицей.

— Ты ее машину помнишь? — спросил Петр.

— Не очень. Темно было. «Жигули». По-моему, шестая модель. Темная, и белый номер. Две последние цифры три и шесть, — и без всякого перехода она спросила. — Интересно, она что-нибудь задумала или нет, как ты полагаешь?

— Волнуешься? — серьезно осведомился Петр и ободряюще улыбнулся. — Не надо. Будет порядок, увидишь. Ничего она не задумала.

Но и сам он, если говорить честно, тоже слегка волновался. Конечно, было привычным уже идти навстречу противнику и стараться разгадать его игру, его намерения и характер. И не всегда тут ждала удача, что уж говорить. Это Петр знал по личному опыту и по опыту своих товарищей. Но верить в удачу, в успех было необходимо, это он тоже знал. Ну, и быть готовым ко всему, конечно.

Иногда Петр спрашивал себя: долго я буду еще ходить по острию ножа? Долго буду рисковать и трепать себе нервы? На эти вопросы, которые ему задавали и мать, и старшая сестра, инженер с Трехгорки, и ее муж Вадим, тоже инженер, Петр обычно отвечал беспечно и шутливо, как и самому себе: «Вот женюсь и уйду». Но он знал, что никуда не уйдет от своих друзей, от своей нужной и справедливой работы, от вечного риска, от захватывающей тайны, которая всегда маячит перед ними, дразня, зовя, требуя, чтобы ее раскрыли. Как это Лосев однажды здорово сказал: «На свете, по-моему, есть три самых благородных профессии — учитель, врач и милиционер, они должны давать людям знания, здоровье и покой». Лосев прав. И в общем эта работа у них получается, если вкладывать душу, конечно, и «чаще мыть руки», как говорит тот же Лосев. И еще, Петр добавил бы от себя, не терять голову. Вот и сегодня их с Леной ждет работа. Они подбираются к опасной группе. Поэтому надо быть начеку, только и всего.

Некоторое время они молча прогуливались по тротуару, занятые каждый своими мыслями и пытаясь справиться с невольным волнением.

А Лена думала о том, как она была бы счастлива, если бы сейчас рядом оказался совсем другой человек и предстояла бы не эта неприятная и трудная встреча, а какая-то радостная. А потом пошли бы они в театр, в ее любимый театр… Лена вдруг так ярко представила себе, как она с Игорем приходит в театр, что даже забилось сердце.

И как раз в этот момент она услышала рядом возглас:

— Вот и мы, Ленок!

Из толпы прохожих вынырнула крупная, статная фигура Нины в изящном пальто с меховым воротником, без шапки, пепельные, длинные волосы были гладко собраны гребнями с боков и падали волной на спину, в ушах сверкали сережки, тонкие замшевые перчатки Нина держала в руке.

— Ах, ты не одна, — с наигранным смущением остановилась она перед Леной.

— Да, познакомьтесь, — весело откликнулась Лена. — Это мой Петя.

— Ну, и отлично. Нина, — она сильно, по-мужски, пожала Петру руку и заторопилась. — Пойдемте. Нас ждут.

Они прошли немного назад, в сторону проспекта. У тротуара стояли два «Жигуленка». Лена сразу узнала Нинин. А из второй машины им навстречу появился худощавый, элегантный человек в кожаном пиджаке и легком свитере, большие выразительные глаза, седеющие виски.

«Тот самый», — подумала Лена.

— Сева, — представился новый знакомый, пристально взглянув на Лену, и ей стало неприятно от этого взгляда.

— Ну, что же, поехали, — предложила Нина. — Вы, Петя, садитесь к Севе. А мы с Леночкой заедем еще за нашими девушками.

— Прошу, — сдержанно сказал Сева, обращаясь к Петру. — У нас тоже имеются дела по пути.

— Не забудьте Витика-Шпунтика, — смеясь, крикнула Нина.

Через минуту машины разъехались.

Нина всю дорогу болтала о пустяках. Ленин подарок, плюшевого медведя, она посадила на заднее сиденье и то и дело с улыбкой поглядывала на него. Они заехали на Плющиху, посадили в машину какую-то худенькую, разбитную, сильно надушенную девицу в коротком «леопардовом» жакете и смешной шапочке с пером, назвавшуюся Катрин. Потом, уже где-то в районе Сретенки, в одном из переулков, к ним подсела пышная брюнетка Жанна, громкоголосая и прокуренная, называвшая Нину «коллега». После этого, как выразилась. Нина, они, наконец, «легли на курс».

Прислушиваясь к болтовне женщин, Лена пыталась разобраться и определить, куда же они сейчас едут.

По городу Нина вела машину, как всегда, уверенно и быстро. Вскоре они очутились на проспекте Мира и устремились к кольцевой дороге. Всю эту часть пути запоминать не было необходимости. Далее путь лежал уже по кольцевой дороге. Ехали по ней довольно долго. И тут Лена на какое-то время отвлеклась — Катрин сунула ей в руки свою изящную и дорогую французскую сумочку, и Лена не заметила, на какое шоссе они неожиданно свернули. А дальше, уже в сгустившихся сумерках, потянулись совсем незнакомые места — перелески, поля, деревеньки. В некоторых домиках уже мерцали огоньки.

Ехали больше часа. Разговор в машине не затихал, перекидываясь с погоды и болезней каких-то общих знакомых на туалеты и моды, потом неожиданно он с упоением сосредоточивался на чьих-то романах и связях, а затем с ядовитой и злорадной усмешкой переходил на чьи-то служебные неприятности, на какие-то конфликты, ревизии, акты и накладные. Из этих разговоров Лена поняла, что все три ее спутницы работали в торговле. Жанна — вместе с Ниной в «Березке», а Катрин — на какой-то промтоварной базе.

Спустя некоторое время машина свернула на широкий лесной грейдер, стало совсем темно. По сторонам дороги, в свете фар, стеной стоял таинственный, сказочный лес.

И невольно умолк разговор в машине. А вскоре лес кончился, и, миновав поле, машина въехала в поселок. По сторонам потянулись дачные участки.

Они ехали уже около двух часов. Лена успела взглянуть на часы, когда они проезжали мимо небольшого, закрытого магазинчика в самом начале поселка. Перед магазином на столбе горела яркая лампа.

Дачи, мимо которых они проезжали, были погружены в темноту. Они, видимо, стояли пустыми, дачный сезон еще не начался. Только в редких дачах в окнах мерцал слабый свет. Откуда-то доносился лай собак. «Кое-где все же живут», — отметила про себя Лена. Ей было чуточку не по себе в этот момент.

Нина, видимо, прекрасно ориентировалась в темноте.

Она уверенно сворачивала то на одну улицу, то на другую, при этом почти не сбавляя скорость, и машину временами заносило на размокшей, грязной колее. В этих случаях Катрин неизменно взвизгивала и вцеплялась в Жанну, которая раздраженно говорила одну и ту же фразу: «Ну вот, кино, вторая серия». А Нина что-то угрожающе цедила сквозь зубы.

Но вот машина, наконец, сбросила скорость и медленно подползла к ограде одной из дач, где в темноте виднелись ворота. В доме всюду горел свет, на улицу доносилась даже слабая музыка и чьи-то голоса.

Нина трижды громко просигналила.

Тут же, где-то сбоку дачи, распахнулась дверь, полоса света упала во двор, выхватив из темноты часть высокого крыльца, грязную землю и стену кустарника. Раздался мужской возглас: «Сейчас, сейчас!» И чья-то тень метнулась с крыльца. Какой-то человек подбежал к воротам и без усилий распахнул их деревянные створки. Машина медленно вползла на участок. Лена отметила про себя, что второй машины еще не было.

Женщины, оживленно переговариваясь и смеясь, выбирались из машины и здоровались с хозяином. Нина подвела его к Лене.

— Знакомьтесь. Наш дорогой хозяин. А это Леночка.

— Вова, — представился высокий, бородатый молодой мужчина в плаще и улыбнулся. — Милости прошу к нашему шалашу.

Все поочередно поднялись на крыльцо и вошли в дом.

В большой комнате, куда, миновав прихожую, попала Лена, было тепло, просторно и уютно. В камине весело полыхало, трещало пламя, от него трудно было оторвать глаза. Посередине комнаты стоял стол, уставленный закусками, бутылками, тарелками, в большой вазе горой лежали дефицитные в это время года фрукты.

Из кресла у камина поднялся навстречу приехавшим худощавый, рыжеватый человек в добротном, хорошо сшитом костюме и в модных очках. Лисья его физиономия с острым носом и маленьким, скошенным подбородком в отсветах пламени из камина казалась чеканно медной и как бы пылающей.

— Валерий, ты уже здесь! — воскликнула Нина. — А где же твоя машина?

— В сарае, — самодовольно ухмыльнулся Бобриков. — На правах первого гостя.

— Ну, ты умеешь, — Нина засмеялась. — А где остальные?

— По разным причинам задерживаются, — сообщил Бобриков и с пафосом добавил: — Но первый бокал в честь виновницы торжества мы выпьем и без них.

Он подошел к столу и принялся разливать по бокалам вино. Потом поднял свою рюмку и с пафосом произнес:

— Ура, ура, прекрасной Нине… — он помедлил и рассмеялся. — Дальше я еще не сочинил.

Глинский аккуратно затормозил недалеко от перекрестка возле винного магазина на улице Горького и попросил сидевшего рядом с ним Шухмина:

— Петя, выйди, купи еще пару склянок, а? Поручено. Вот тебе общественная сумма, — он вытянул из внутреннего кармана своего кожаного пиджака бумажник и достал деньги. — Я бы сам сбегал, но видишь, какая тут обстановка, — он кивнул на сгрудившиеся у тротуара машины. — Того и гляди куда подать придется.

— Давай, — охотно согласился Петр. — Только мы с Ленкой тоже в пай входим, договорились? Иначе дело не пойдет.

— Там сосчитаемся, — Глинский нетерпеливо махнул рукой. — Давай по-быстрому, пока меня кто-нибудь не двинул.

Мотор он не глушил.

Петр, кивнув, выбрался из машины и торопливо направился к магазину. Почему-то ему не понравились напряженные нотки в голосе этого Севы и его черные, какие-то нечистые глаза, которые только теперь он успел рассмотреть.

— Один коньяк, одна водка! — крикнул ему вдогонку Глинский, почему-то уже весело, даже, как показалось Петру, насмешливо.

Он был уже у входа в магазин, когда за его спиной взревел чей-то мотор. Шухмин невольно оглянулся.

Желтые «Жигули» Глинского рванулись на зеленый свет светофора и через миг скрылись в потоке машин.

Петр растерянно остановился. Это еще что за номер?

Неужели сбежал? Но почему? И Лена? Что ж теперь делать?

Он кинулся назад, к краю широкого тротуара, где стояли машины, и еще раз огляделся, словно не поверив в случившееся. Машины Глинского на месте не было. Что же делать? Преследовать на случайной машине? Нет, это отпадает. Он же не имеет права его задерживать, этого прохвоста. Закрыть город? Он же едет на дачу. Тоже нельзя. Это означает опять задержание. Да и не может он сам отдать такой команды.

Рядом какой-то человек, нагруженный покупками, садился в машину. Петр взволнованно обратился к нему:

— Товарищ, прошу вас, срочно подбросьте меня на Петровку. Вот мое удостоверение. Только срочно!

Тот бросил любопытный взгляд на красную книжечку и растерянно сказал:

— Конечно… Пожалуйста…

Через пять минут вконец расстроенный Шухмин пулей пронесся мимо удивленного постового, на ходу показав ему удостоверение, и, не дожидаясь лифта, ринулся вверх по лестнице.

Тяжело дыша, он появился в дверях кабинета Цветкова. У того сидел Откаленко, и они что-то обсуждали.

— Ты откуда? — встревоженно спросил Цветков, увидев Шухмина.

— Лену увезли!

— Как так увезли? — не понял Цветков.

Откаленко напряженно смотрел на Шухмина.

— Говори толком, — процедил он сквозь зубы.

Тем временем Глинский уже подъезжал к высокому дому возле Цветного бульвара, где у подъезда его поджидал плотный, седоватый человек в шляпе и модном пальто.

Глинский лихо затормозил возле него, выскочил из машины и предупредительно распахнул правую дверцу:

— Прошу, Лев Константинович, — подобострастно произнес он. — Извините, маленькая операция задержала.

— Все с бабами оперируешь? — усмехнулся тот.

— Это попутно, — Глинский весело блеснул черными глазами. — А главная операция на этот раз с… трестом ресторанов.

Он уже тронул с места машину и тут же легко влился в поток других, идущих вдоль Цветного бульвара.

— Объясни-ка, будь добр, — закуривая, лениво предложил Лев Константинович и на секунду задержал в пальцах горящую спичку, потом недобро осведомился: — Инициативу проявляешь? Я тебе дам инициативу, красавчик-попрыгунчик.

Глинский выговор проглотил как должное, не поморщась. Он даже на секунду примолк, словно чего-то испугавшись, что, казалось, и вовсе было на него непохоже.

— Ну, объясняй, объясняй, — все тем же угрожающим тоном произнес Лев Константинович. — Чего язык-то прикусил?

Было видно, что Глинский его сейчас чем-то раздражает.

А тот, встрепенувшись, бодро и услужливо пояснил, не отрывая глаз от дороги:

— Одна девка попалась. Бухгалтер из этого треста. А у него куча кондитерских цехов. Значит, должен быть крупным фондодержателем.

— Где эта девка?

— Будет сегодня у нас. Разрешите заняться?

— У самого уже, небось, кипит?

— Кипит, — нервно засмеялся Глинский. — Нужна только свобода рук, Лев Константинович. Очень прошу. Игра стоит свеч.

— Кто сегодня будет?

— Только свои, разумеется.

— Тогда валяй. Но… гляди, не переусердствуй.

— Скручу, — сквозь зубы процедил Глинский.

— Гляди, — хмуро повторил Лев Константинович и спросил: — Мы куда сейчас?

— Воробушка одного прихватим. Нина просила, — усмехнулся Глинский. — Вы его знаете. Витик-Шпунтик.

— Ах, этот… — небрежно бросил Лев Константинович.

Машина уже неслась по залитому неоновым светом проспекту Мира в плотном, ревущем, сверкающем потоке других машин.

Глинский чувствовал, что руки потеют. Он волновался. Это был редкий случай.

В кабинете Цветкова возникло тяжелое молчание.

Шухмин кончил свой доклад и виновато вздохнул.

— Та-ак… — задумчиво произнес, наконец, Цветков, крутя по привычке в руках очки. — И куда они направились, выходит, неизвестно?

— Неизвестно, — расстроенно подтвердил Петр.

— И кто должен там быть, на этой даче, тоже неизвестно?

— Вот Нина эта самая, Глинский… А кто еще, не знаю. Да, еще две девушки какие-то.

Откаленко молча слушал, глядя в пол, на широких скулах играли каменные желваки.

— Какие девушки? — насторожился Цветков.

— Нина за ними заехать должна, — пояснил Шухмин и снова вздохнул. — Имен не называла.

— А вы, вернее, Глинский, не должны были за кем-нибудь заехать?

— Он, стервец, наоборот, избавиться от меня должен был.

— Думаешь, не его это личная инициатива?

— Сговорились, — убежденно ответил Шухмин.

— А зачем, как думаешь? Зачем им одна Лена? Чем ты им мог не понравиться? — продолжал въедливо спрашивать Цветков.

— Черт их знает, чем я им не понравился. Я еще ни одного слова не успел сказать.

— М-да, — покачал головой Цветков. — Ловко, однако, он от тебя избавился. Ничего не скажешь.

— А-а! — вдруг вспомнил Шухмин. — Нина просила его не забыть заехать за каким-то Витиком… Как это она сказала?.. — он помедлил. — А! Витик-Шпунтик!

Тут вдруг Откаленко поднял на него глаза, что-то, видимо, соображая, потом молча схватился за телефон, торопливо доставая записную книжку.

— Сейчас, — бросил он и, найдя нужный номер, стал быстро его набирать.

Подождав, он зло бросил трубку и взглянул на часы.

— Ушел. Это Коменков. Вот, значит, на чей день рождения он сегодня намылился.

Он нервно побарабанил пальцами по столу и зачем-то снова посмотрел на часы, потом сказал Цветкову:

— Я вам уже докладывал, Федор Кузьмич. Дачный кооператив «Наутилус». Только поздно уже узнавать, где он находится. Восьмой час.

— Думаешь, поздно? — переспросил Цветков. — А ну, посмотрим.

Он раскрыл тумбу своего стола, выдвинул один из ящиков и достал оттуда какой-то справочник, затем надел очки и принялся его листать.

— Вот!

Цветков быстро набрал номер.

— Товарищ дежурный? Говорит полковник Цветков из МУРа. У нас, понимаете, всегда непростые дела и потому непростые просьбы. Но прошу все же помочь. У вас в управлении есть оперативные дежурные в отделах?.. Нет?.. Тогда помогите нам срочно вызвать кого-нибудь из сотрудников отдела, ведающего дачными кооперативами. Нам нужна справка: где расположен ДСК «Наутилус». Повторяю: срочно… Вот это по-нашему! Нет, мы сами за ней заедем… Пишу адрес… — Цветков придвинул к себе блокнот и взялся за карандаш. — Так… Так… Это домашний телефон?.. Ясно. Дайте-ка на всякий случай адреса и телефоны еще одного-двух сотрудников, мало ли что…

Через несколько минут Откаленко и Шухмин уже мчались на машине по одному из названных адресов. Оба молчали.

Игорь не мог передать, что с ним творится. Такого волнения он, кажется, еще никогда не испытывал. Это было даже не волнение, а боль, настоящая боль где-то в груди.

«Лена там… Лена там…», — стучало у него в висках, и от этой ужасавшей его мысли тряслись руки, он боялся даже закурить. Нет, такого с ним еще никогда не случалось.

«Что будет, если он не успеет? Если они…» — Игорь вдруг с такой силой ощутил, как дорога ему Лена, что стиснул зубы.

Спустя еще часа два адрес ДСК «Наутилус» был, наконец, получен.

После этого немедленно связались с отделом милиции того далекого района Московской области, где был расположен ДСК.

С дежурным говорил Цветков.

— …Подключайтесь к операции. Сами ничего не предпринимайте. Ни в коем случае. К вам выезжают наши сотрудники. Старший — капитан Откаленко. Где будете встречать?.. Какой километр?.. Восемьдесят седьмой? Пост ГАИ? Отлично. Все. Ждите.

Он положил трубку и сказал Игорю:

— Поезжай. Шухмин с тобой. Будь поаккуратнее только. Учти, задерживать их сейчас нельзя, сорвем работу коллег. А тех, кого разыскиваем мы, там, видимо, нет.

— Нет, — подтвердил Игорь. — Коменков мне сказал, что Димочка этот куда-то уехал.

— Вот-вот. Но если там, на даче, что случится, то… — Цветков внимательно посмотрел на Игоря. — Короче, действуй по обстановке. И голову, смотри, не теряй.

— Не потеряю, — хмуро пообещал Откаленко.

Трещали, полыхали дрова в камине. В комнате становилось жарко.

Лена рассматривала картины на стенах, небольшие, в грубоватых, дешевеньких багетовых рамках, в основном масло или мягкая, нежная акварель. Это были пейзажи.

Видимо, Подмосковья. Но попадались и портреты. Лица на них были незнакомы. «Никого, видимо, из этой компании нет, — отметила про себя Лена. — И хозяина тоже».

Работы были любительские. Но ощущались настроение и вкус.

К Лене подошел бородатый хозяин.

— Любуетесь? — чуть смущенно усмехнулся он.

— Люблю такие места, — ответила Лена. — Лучше всякого юга. И художник, мне кажется, тоже их любит.

Хозяин небрежно махнул рукой.

— Художник — это я. Так что не взыщите.

— Вы здесь все время живете?

— Да. Устроился комендантом. Ненавижу город. И потом здоровье…

Лена улыбнулась.

— Но вы кажетесь вполне здоровым и сильным.

— Хочется казаться.

У камина тем временем шла оживленная болтовня.

Что-то смешное рассказывал Валерий, поблескивая стеклами очков. Рыжеватые, легкие волосы его как будто шевелились, по ним пробегали блики от огня в камине.

Безудержно хохотала Катрин, солидная Жанна кривила губы, не выпуская изо рта сигарету. Нина, улыбаясь, поглядывала на Лену.

— Хочется казаться? — переспросила Лена и добавила: — Вы еще кажетесь хорошим человеком.

— Вы тоже, — усмехнулся Вова. — Как вы попали в нашу веселую компанию?

— Нина пригласила. У нее же день рождения.

— Да? Что-то в этом роде я и подумал.

— Вы даже не знали? — удивилась Лена.

Вова пожал плечами.

— Не удостоили.

— А вы как попали в эту веселую компанию? — в свою очередь поинтересовалась Лена.

Ей чем-то нравился этот высокий, бородатый и, кажется, еще совсем молодой человек с хмурыми глазами. В другое время он бы вообще понравился и даже вызвал бы доверие, но здесь она ко всему относилась настороженно.

— Тоже однажды пригласили, — неохотно ответил Вова. — Один веселый парень по имени Дима. Вы его не знаете?

— Нет.

— Странно. Значит, узнаете. Ну, а потом пошло. У меня здесь очень удобно встречаться. Вы не находите?

— Для веселья?

— А какое же веселье без любви? — насмешливо спросил бородатый Вова. — Вы, я думаю, тоже… со спутником?

— А вы с подругой?

— Нет, — резко возразил Вова. — Вот моя любовь, — он кивнул на картины. — И другой пока не требуется, представьте себе.

— Вы странный человек, — улыбнулась Лена.

Она выглядела очень привлекательно в своем простом сером платье с большим белым отложным воротником, высокая, стройная, по золотистым волосам, падавшим на плечи, перебегали отблески огня в камине.

— А вы красивая женщина, — сказал бородатый Вова, задумчиво оглядев ее. — Я бы вас нарисовал. Вот только глаза…

Лена удивленно посмотрела на него.

— Слишком беспокойные, — пояснил Вова. — Не люблю такие глаза.

— У ваших друзей они тоже не спокойные, — обидчиво сказала Лена.

Вова пожал плечами и спросил:

— Хотите, я вам расскажу про эти картины, или… — он прищурился. — Может быть, хотите выпить что-нибудь для начала?

— Лучше расскажите.

— Хорошо. Вот это место в лесу волшебное, — он указал на одну из картин. — Здесь разговаривают птицы…

В этот момент за окном просигналила машина.

— Извините, — торопливо произнес Вова. — Надо встретить гостей.

Через несколько минут в комнату с шумом вошли приехавшие. Первым торопливо вбежал Глинский и огляделся по сторонам. За ним проскользнул, широко и неуверенно улыбаясь, Коменков. А последним уже появился солидно, не спеша Лев Константинович, невысокий, плотный, розовый, с седыми висками и седыми, короткими усиками на широком, грубоватом лице с отвислыми, бульдожьими щеками и острыми глазами-бусинками.

Одет Лев Константинович был в коричневый с искоркой костюм-тройку с ярким, красным галстуком, и такого же цвета платочек уголком высовывался из карманчика пиджака. Однако лицо Льва Константиновича было не по-праздничному сосредоточено. Последним вошел Вова в своей синей курточке на молнии.

«Где же Петр? Что случилось? — испуганно подумала Лена, и сама насмешливо удивилась своему испугу. — Не случилось, а изменилось», — попыталась успокоить она себя. Но внутреннее напряжение не прошло.

Глинский быстро поздоровался со всеми и подошел к Лене.

— Где же Петя? — быстро и взволнованно спросила Лена.

— Представьте себе, вдруг отказался ехать, — весело объявил Глинский.

— Не представляю!

— Да, да. Что-то ему, видите ли, не понравилось. Как я ни уговаривал, ничего не помогло, я очень старался, слово даю.

— Неправда!

— Истинная правда. Не вытолкал же я его из машины?

Черные, восторженные глаза Глинского, казалось, обжигали ее. Лена всей кожей ощущала этот взгляд.

— Нет, нет! Я вам не верю.

Подошла Нина, обняла Лену за талию.

— Ленок, не расстраивайся, — умоляюще попросила она. — У мужиков всякие фанаберии случаются. Завтра будет прощения просить, увидишь. А сейчас мы выпьем, и все пройдет. Пойдем к столу, я тебя прошу, дорогая. У меня же праздник, — и, оглядевшись, уже громко объявила: — К столу! Прошу всех к столу. Мужчины, приглашайте дам.

Она подошла к Льву Константиновичу. Тот прервал свой разговор с Бобриковым и Вовой, улыбнулся и протянул Нине обе руки.

— Поздравляю, дорогая, с твоим днем, — он нежно поцеловал ее руки выше запястья. — Это на память, — и вложил в ладошку небольшой сверток. Потом сказал, обращаясь уже ко всем окружающим. — Что ж, к столу, милейшие.

И все начали рассаживаться.

Глинский, улыбаясь, обратился к Лене:

— Разрешите, вас пригласить. Хоть на вечер заменю вам Петю.

Лена сделала усилие над собой и, улыбаясь, кивнула в ответ. Ссориться с этим человеком сейчас было нельзя, и вообще ни с кем здесь нельзя ссориться. Поэтому Лена и заставила себя улыбнуться и сказала:

— Тем хуже для него в конце концов. Правда?

— Да, да! — воскликнул Глинский с жаром. — Он еще пожалеет!

За столом было шумно, и с каждой выпитой рюмкой шум нарастал. Все говорили одновременно, перебивая друг друга, острили, хохотали, кто-то кого-то уже обнимал, кто-то из женщин отбивался и визжал.

Вова, выйдя из-за стола, включил магнитофон. Полилась музыка, к удивлению Лены, просто прекрасная.

Лихо, самозабвенно играл какой-то зарубежный, незнакомый ансамбль, гортанный голос пел волнующие, непонятные песни.

Глинский сидел рядом, поминутно заглядывая Лене в глаза, и то ловил ее руку, то шептал ей что-то на ухо, пытаясь обнять. Он, казалось, терял голову.

Лена вначале спокойно отшучивалась, но потом начала ощущать легкое беспокойство. Глинский становился все настойчивей.

— А где же наш Димочка? — весело воскликнула Нина и посмотрела на сидевшего рядом с ней Льва Константиновича.

— Нет необходимости, — небрежно ответил тот, закуривая и следя глазами за язычком пламени на спичке, потом аккуратно взял ее за обуглившийся конец и подождал пока у него в пальцах не останется черный, изогнутый крючочек, после чего с удовлетворением бросил его в пепельницу и затянулся дымом сигареты.

Лена уже разобралась в присутствующих. Главное внимание ее привлек Лев Константинович. Выпитое вино слегка возбудило его, отвислые щеки побурели, движения стали порывисты, и, казалось, прежнее спокойствие и сосредоточенность покинули его. Он все больше шутил и разглагольствовал, азартно и даже запальчиво. Остальные мужчины заметно робели и заискивали перед ним.

Бобриков, поблескивая очками и улыбаясь, был особенно льстив. Только бородатый Вова вел себя почти равнодушно.

Между тем Лев Константинович, довольный всеобщим почтением, продолжал развивать свои мысли, при этом ожесточенно и резко жестикулируя:

— …Умный человек ищет в людях слабости и их использует. Очень умный — использует людей со слабостями. Улавливаете разницу?

— Гениально сказано! — подхватил, сияя улыбкой, Бобриков.

— Но, — продолжал Лев Константинович, делая отстраняющий жест рукой. — Дайте мне свободу жить, как я хочу. Дайте мне использовать мою голову, силу, дайте затоптать глупого и ленивого! Не дают! Я, например, коммерсант, вам знакомо это слово?

— Великое слово! — с восторгом воскликнул снова Бобриков. — Затоптали!

— Вот, вот, — Лев Константинович широким жестом указал на него и вслед затем рубанул ладонью воздух. — Затоптали! Верно говоришь. Но экономика не для слабаков и дураков, она для сильных и зубастых. Ха, ха! О, я вас еще научу, голуби мои… А пока пейте!..

Он поднял бокал, и снова притихшие было гости заговорили между собой.

Через некоторое время Лена заметила, что Бобриков и Катрин исчезли. Никто больше, казалось, не обратил на это внимание. Веселье продолжалось. Музыка гремела уже неприятно. Глинский плечом прижимался к Лене и мял ей руку. Когда Лев Константинович держал свою речь, Глинский склонился к Лене и жарко прошептал:

— А его зовут вовсе не Лев Константинович, представляете? — он пьяно усмехнулся и подмигнул ей, пытаясь обнять за талию.

Лена резко повернулась и сбросила его руку. Ее как бы поразили его слова. Она удивленно посмотрела на Глинского и тоже тихо спросила:

— А кто же он?

Глинский снова подмигнул и пожал плечами.

— Представьте, этого никто не знает. Клянусь. Даже Нинка. Появился и все.

— И всех подмял, слабаков и дураков? — насмешливо спросила Лена. — И вас тоже?

— Меня? Ха, ха, ха!..

Он многозначительно расхохотался, давая понять, что кого-кого, но его подмять не может никто.

— Можно подумать, что вы здесь какой-то особенный, — поддразнила его Лена.

— Особенный? Ха! Да просто я знаю, что он… — но тут Глинский опомнился и резко сменив тон, весело заключил: — А вообще меня подмять может только хорошенькая женщина. Вот для вас я…

И он понес уже полную дребедень.

«А ведь про Льва Константиновича он сказал серьезно», — подумала Лена.

Вскоре Бобриков и Катрин вернулись. Валерий обменялся взглядом с Глинским, и тот, вскочив со стула, объявил:

— Мы принесем еще вина! Пойдемте, Леночка.

— Ах, идите сами, — отмахнулась Лена. — Меня уже ноги не держат.

— Пойдем, Ленок! — неожиданно и радостно откликнулась Нина. — Я с вами!

Они неслись по городу, привычно и легко обходя попутные машины, изредка сигналя сиреной, и на перекрестках инспектора ГАИ, как всегда, освобождали им путь.

Игорю казалось, что все делается слишком медленно.

И едут они медленно. Ну, в чем дело? Почему Сергей, давний, испытанный их водитель, вдруг не обгоняет этого частника в серой «Волге»? А тот разукрасил свою машину всякими зеркальцами, красными и желтыми фонариками, побрякушками какими-то, занавесочками, подмазал всякими полосками, как какую-то вульгарную бабу, и тащится себе в левом ряду, когда свободен правый. «Ну обходи же его!», — чуть не крикнул он Сергею.

Наконец, они вырвались из города.

Прошло уже два часа сорок пять минут с того момента, как Шухмин появился в кабинете Цветкова.

Машина неслась по темному шоссе, изредка коротко подвывая сиреной, требуя от попутных машин освободить путь. Впрочем, машин на шоссе становилось все меньше.

Игорь прикинул про себя: на месте встречи они будут примерно через час, еще минут сорок потребуется, чтобы добраться до дачного поселка и отыскать там в темноте эту проклятую дачу на улице Морских звезд. А Лена уже там… И еще почти два часа будет там… одна… Что с ней сейчас?.. Она увидела, что ее обманули, что Петр не приехал… Как этот подонок объяснил ей, почему Петр не приехал?.. А главное, зачем они это сделали? Зачем?..

Снова зловеще взвыла сирена. Машина пошла на обгон. Сноп света вырвал из кромешной тьмы впереди какие-то «Жигули», которые торопливо вильнули в сторону, уступая дорогу.

И опять вокруг темнота. Свистит ветер. Машина летит, снова набирая скорость, алая стрелка спидометра зашла далеко за отметку «100».

Впереди снова замелькали красные огоньки попутной машины. В дальнем свете фар постепенно проступают очертания большой грузовой машины. И снова взвыла сирена. Игорь почти физически ощутил, как напрягся Сергей, готовясь к обгону. Машина впереди стала уклоняться вправо. Не очень охотно, правда.

И в тот момент, когда «Волга» уже поровнялась с ней, грузовая машина неожиданно резко вильнула влево.

Удар!.. Надсадный рев мотора… скрежет металла… звон разбитого стекла… И полная темнота. И пустота…

«Волга», перевернувшись, сползла в глубокий кювет.

Грузовая машина, виляя из стороны в сторону, удирала с места происшествия.

Нина с усилием поднялась, опершись на плечо Льва Константиновича.

Ничего не оставалось делать. Лена тоже встала.

Втроем они вышли из комнаты и, продолжая разговор, спустились по скрипучей лестнице куда-то вниз. Глинский толкнул узкую дверь. Они очутились в небольшой комнате без окон, на столе лежали какие-то свертки, возле стоял ящик с бутылками. В стороне стояла тахта, на ней валялись какие-то вещи.

— Э, Ниночка, ты тут лишняя, — возбужденно сказал Глинский, оттесняя Нину к двери. — Иди, иди. Мы сами…

— Нет, не уходи! — рванулась Лена.

— Ну, что ты, Ленок, что ты… — засуетилась Нина и быстро юркнула за дверь.

Глинский мгновенно щелкнул замком и обернулся.

— Леночка, разве я вам не нравлюсь? — глухо спросил он.

— Нет!

— А вы мне…

Он схватил Лену за плечи. Руки у него оказались железные, их разнять не было сил. И Лена почувствовала страх.

— Оставьте меня!

— Не-ет… Я на полпути не оставляю… — бормотал Глинский, стараясь поймать губами Ленины губы. — Я вас… долго ждал…

Они боролись отчаянно. Лена совсем растерялась от охватившего ее испуга, почти паники, и чувствовала, как последние силы покидают ее.

— Я буду кричать…

— Кричи, — хрипло ответил Глинский, продолжая борьбу. — Кричи… Потом будешь довольна…

Они упали на тахту.

И тут Лена, опомнившись, поджала колени и с силой уперлась ему в грудь. Глинский, пытаясь справиться с ней, откинулся слегка в сторону, и тогда Лена ударила его, ударила так, как ее учили, наискосок, ребром ладони, под подбородок. Глинский от боли и неожиданности отпрянул назад и схватился за шею, черные глаза его налились бешенством.

— Ах, так…

Он вскочил, и Лена вскочила вслед за ним. Щеки ее пылали, волосы рассыпались по спине, платье сползло с одного плеча, и оборванный воротничок болтался на груди.

Глинский со всего размаха нанес ей удар кулаком, метясь в лицо, но Лена увернулась и ухватилась за стол.

Она не знала, что делать. Кричать было бесполезно, отсюда ее никто не услышит. Убежать? Невозможно.

Дверь заперта, и пока она будет возиться с замком…

А Глинский тем временем, раскинув руки, снова кинулся на нее. Лена отскочила в сторону, вся дрожа, прижалась спиной к стене, и тут Глинский ее схватил. Он был изрядно пьян и окончательно потерял голову.

Это спасло Лену. Впрочем, ее спасла школа, которую она прошла. Прежде всего к ней вернулось хладнокровие.

И она на миг бессильно и податливо обмякла в руках Глинского.

— Ну, наконец-то… — торжествующе пробормотал тот, тоже ослабляя объятия.

И тогда Лена мгновенно перехватила его руку и с отчаянной решимостью заученным рывком заломила ее за спину. Глинский взвыл от боли и повалился на тахту.

А Лена кинулась к двери и завозилась с замком.

Но Глинский все же поднялся на ноги, здоровой рукой он, кривясь, отшвырнул Лену от двери, и сам выскочил из комнаты. Тут же снаружи звякнул ключ.

— Отдохни, дура! — задыхаясь, крикнул Глинский. — Утром будешь сговорчивей!

На лестнице послышались торопливые, удаляющиеся шаги.

Лена дернула дверь. Нет, она была заперта на ключ, внутренний замок не работал. И тогда Лена громко, навзрыд расплакалась, уже не в силах сдержать себя.

«Боже мой, что же теперь будет? — подумала она. — Ведь он утром придет опять». И она без сил опустилась на тахту.

Тем временем Глинский, приведя себя в порядок и поминутно морщась от боли в плече, вернулся в комнату, где находилась вся компания, еще более веселая и уже совсем пьяная. Коменков пел какие-то блатные песни, стараясь перекричать музыку, рвавшуюся из магнитофона, его зачарованно слушала одна толстая Жанна, дымя сигаретой, остальные болтали о чем-то. Бобриков налил Глинскому вина.

— Где Лена? — немедленно полюбопытствовала Нина.

— Отдыхает, — самодовольно ответил Глинский и даже подмигнул.

Бобриков одобрительно хлопнул Глинского по плечу, и тот вскрикнул от боли.

— Ты что? — пьяно удивился Бобриков. — Я же любя, чучело.

В этот момент с улицы послышался сигнал автомобиля.

— Сейчас встречу! — сорвался со своего стула бородатый Вова, до того мрачно наблюдавший за Глинским.

Через некоторое время в комнате появилась новая компания: оживленный, хотя и слегка помятый Димочка Шанин под руку с неизвестной, худощавой девушкой в синем платье и с красной газовой косынкой на плечах, девушка казалась смущенной, и, наконец, хмурый, озабоченный Смоляков. Последним вошел чем-то недовольный Вова.

— Ура! — закричал Бобриков, блестя очками. — За вновь прибывших! Всем налить! — он подскочил к Льву Константиновичу. — Разрешите ваш бокал, шеф?

— Ну, ну, наливай, — буркнул тот, придвигая рюмку, и продолжал громко, обращаясь к Нине и Глинскому:

— …Таких людей нет, ясно? Просто, чем совесть чище, тем выше ее продажная цена. Вот и все, голуби мои.

— Гениально! — закричал Бобриков, пытаясь трясущейся рукой налить вино. — Вот мой начальник, Еропкин, вы его знаете…

— Э-э, — брезгливо отмахнулся Лев Константинович. — Темнота. Бездарь. Сибирский валенок.

— Не-ет, — пьяно возразил Бобриков, проливая вино на стол. — Он мал, но вонюч!

— Дай, я сам налью, — вмешался Димочка Шанин, отбирая у него бутылку.

— Ой, я забыл закрыть ворота, — вдруг вспомнил Вова. — Пейте. Я сейчас.

Он торопливо вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь, нерешительно потоптался в прихожей и уже собрался было спуститься вниз по лестнице, как вдруг к чему-то прислушался, а потом приоткрыл дверь во двор.

С улицы донеслось тихое урчанье мотора.

Вова, поколебавшись, вышел на крыльцо, снова прислушался и, спустившись по ступенькам, направился к воротам, он и в самом деле не замкнул их на замок. Подходя, он вдруг различил в полутьме, как створки ворот приоткрылись и какая-то тень проскользнула во двор.

Вова удивленно остановился и почесал бороду. Однако тень так же бесследно исчезла, как и появилась.

Постояв еще с минуту и ощутив, наконец, холод под легкой курточкой, Вова решил, что все это ему померещилось, и направился к воротам. Подойдя, он, однако, нашел их действительно приоткрытыми, хотя твердо помнил, что плотно их закрыл, не заперев, правда, на замок. Вова собрался уже было их закрыть, как вдруг увидел, что со стороны улицы к нему подходит какой-то человек.

— Одну минуту, гражданин, — строго сказал он.

И тут Вова услышал тихие шаги у себя за спиной. Он оглянулся. Перед ним стоял длинный парень в темном пальто и кепке.

— Что вам надо? — как можно спокойнее осведомился Вова.

— Пройдемте с нами, тут недалеко, несколько шагов, — сказал длинный. — Заодно я вам свое удостоверение покажу, а то тут темно. Да вы не бойтесь, — добавил он, уловив Бовины колебания.

— Чего мне бояться, — пожал плечами Вова, но в голосе его ощущалась растерянность.

Они вышли на улицу, и невдалеке, возле самого забоpa, Вова увидел мотоцикл с коляской и почему-то сразу успокоился.

Подойдя к мотоциклу, длинный парень достал из коляски фонарик, зажег его и направил лучик света на небольшую, красную книжечку. Вова с интересом нагнулся над ней, потом покачал головой.

— Неужели МУР? — спросил он недоверчиво.

— Он самый, — весело подтвердил длинный парень, быстро гася фонарик. — Старший лейтенант Лосев. А зовут Виталий. Тебя как зовут?

— Владимир.

— Хозяин дачи?

— Да.

— Так. Значит, будем знакомы. Теперь, Володя, быстро отвечай на вопросы. И не вздумай хитрить. Сам видишь, фирма наша серьезная.

— А я и не думаю с вами хитрить, — вдруг заволновался Вова. — Это даже хорошо, что вы приехали. Тут, понимаете, случилось… Черт знает, словом, что случилось. Я как раз собрался… Ну, пока, правда…

— Ты бы все-таки толком рассказал, — посоветовал Лосев.

— Девушка одна приехала, и ее, кажется… Ну, один тип тут… Словом, изнасиловал он ее… кажется…

— Что?!

— Да, да. Вот пойдемте. Я как раз хотел к ней сейчас зайти. Она же не вернулась…

Лосев обернулся к Пенкину:

— Гриша, ты подожди меня здесь. Пойду взгляну. Заодно на дачу погляжу. У вас там гости? — обратился он к Вове.

— Гости, — недовольным тоном проворчал Вова.

— Кто такие?

— Я их только по именам знаю. И то не всех.

— Ладно. Разберемся, — решил Лосев и быстро спросил: — Незаметно в дачу можно проникнуть, чтобы ваших гостей не потревожить?

— Можно. Еще одна дверь есть.

Лосев снова обернулся к Пенкину.

— Ты, Гриша, наших клиентов не выпускай. Если что, я тут в миг буду.

— Так точно, — строго ответил Пенкин.

И Лосев кивнул Вове.

— Ну, пошли, хозяин. Только не вздумай со мной шутить.

— Ну, что вы! Какие тут шутки…

Они проскользнули в ворота и осторожно направились к даче. Но на этот раз Вова обогнул ее и подошел с другой стороны, к маленькому заднему крыльцу. Порывшись в кармане, он достал ключ, открыл невыносимо скрипучую дверь и тихо предупредил:

— Осторожно. Тут темно. И ступеньки вниз.

— Фонариком подсветить можно? — тоже тихо спросил Виталий.

— Можно, можно…

Тоненький, золотистый лучик прорезал темноту и уперся в ступеньки, ведущие куда-то вниз. Оба стали осторожно спускаться.

Пройдя короткий коридор, Вова открыл еще одну дверь, и они очутились перед другой лестницей, ведущей наверх. Рядом Виталий увидел узенькую дверь. Вова приблизил к ней свое бородатое лицо и негромко позвал:

— Лена, вы здесь?

Кто-то стремительно бросился к двери, и знакомый Виталию голос сдавленно воскликнул:

— Это вы, Вова? Откройте мне!

— Лена… — растерянно произнес Виталий. — Откуда ты здесь взялась?

— Кто это?

— Да я же, Виталий.

— Ой, не может быть!..

Вова с ухмылкой посмотрел на Лосева и сказал:

— Что-то в этом роде я и предполагал.

— Открывай немедленно, — резко приказал Виталий, еле сдерживая волнение. — Что же ты стоишь?

— Так нет же ключа. Он унес.

— Ну, давай что-нибудь, черт возьми. Отожмем и баста, — торопился Виталий. — Давай, давай. Сейчас, милая, сейчас, — глухо сказал он уже через дверь Лене.

— Вот, — Вова протянул ему топор.

— Сойдет.

Виталий вставил в дверную щель, около замка, острое лезвие топора и с силой нажал. Тонкая дверь скрипнула и отошла.

— Вот так, — удовлетворенно констатировал Лосев. — Не швейцарский банк, как видите. Ну, ты где?

Он распахнул дверь, и Лена кинулась ему на грудь.

— Ну, ну, сестренка, спокойнее, — погладил ее по голове Лосев, сам стараясь успокоиться, и обернулся к Вове. — Тащи ее пальто.

— Сейчас.

Вова торопливо поднялся по лестнице и через минуту скатился вниз, держа в руке пальто.

Сверху доносились музыка и гомон голосов.

— Так, — сказал Лосев, когда Лена оделась. — Пошли, Володя, назад. Тем же путем. Там посоветуемся. Дело в том, что нам надо тихо изъять отсюда двух человек.

Взломанную дверь кое-как прикрыли, чтобы не бросалась в глаза, и Вова вывел Лосева и Лену во двор. Когда они обогнули дачу, Лосев спросил Вову:

— Которая их машина? Ну, тех, которые последними приехали, с девицей.

— Вот она, — указал Вова.

Лосев подошел к машине, внимательно осмотрел ее, подергал дверцы, потом тихо свистнул. Через минуту из темноты неслышно появился Пенкин.

— Гриша, открой эту машину, будь добр, — попросил Виталий.

Пенкин сунул руку в карман, достал что-то и вставил в замок. Раздался короткий скрежет, и дверца распахнулась. Лосев нагнулся, пошарил по сиденьям и наткнулся там на женскую сумку с длинным ремнем и маленький, в кожаном футляре, приемник. Все это он засунул под переднее сиденье водителя. Затем выпрямился и сказал:

— Вот так. Порядок. Теперь, Володя, возвращайся. И скажи этим двум голубчикам, что ты задержался, потому что они забыли запереть машину. Тихо только скажи, чтоб другие не слышали. Пусть они выйдут, закроют ее и проверят, ничего ли не пропало. Сумеешь так сделать, не сдрейфишь?

— Вова — хороший человек, — сказала Лена. — Он все сделает.

— Этого сейчас мало, — усмехнулся Лосев.

— Да сделаю я все, — досадливо произнес Вова. — Ждите.

Он торопливо направился к даче.

А Лосев сказал Лене:

— Ты, сестренка, иди на улицу, там, справа от ворот, у забора, стоит мотоцикл. Забирайся в коляску и жди нас. Быстренько.

— Я с вами.

— Чего? Ты здесь была без нас, теперь мы будем без тебя. Давай, давай, милая, — и вдруг, не удержавшись, Виталий спросил изменившимся голосом: — Кто тебя здесь обидел?

Лена зябко повела плечами.

— Попробовал обидеть.

— Ага. Кто ж такой?

— Глинский.

— Так, так. Старый знакомый.

— Он просто зверь.

— Эх, первый раз жалею, что я блюститель закона. Так хочется его нарушить, — зло процедил Лосев и уже другим тоном заключил: — Ну, все. Беги и не оборачивайся. Исполняйте приказ, лейтенант.

— Ox… — вздохнула Лена и пошла к воротам.

В этот момент распахнулась дверь на высоком крыльце, и по ступенькам сбежали два человека, один в пальто, другой в куртке.

— Я беру первого, — шепнул Виталий, отступая в темноту.

Люди подбежали к машине, и тут же первый из них был опрокинут на землю. Это был Дима.

Но второго человека так просто опрокинуть не удалось. Пенкин сплоховал и, не удержавшись, тоже упал, увлекая на землю и своего противника. И тогда Виталий с размаху ударил сопевшего, барахтавшегося возле него Смолякова. Но за секунду до этого тихо вскрикнул Пенкин.

— Гриша, ты что? — тревожно окликнул его Лосев.

— Ничего… — сквозь зубы процедил Пенкин.

— Вяжи его ремнем.

— Не могу…

— Ложись на моего, — приказал Лосев.

Через минуту связанных Шанина и Смолякова втащили на заднее сиденье машины.

— Стой, — сказал Виталий, задыхаясь. — Я Шанина обыщу. Ключи нужны.

Он снова вытащил Диму из машины и стал обшаривать его карманы. Пенкин, скрючившись, прилег на капот машины. А Лосев, нервничая, не сразу попал в темноте в карманы Шанина.

И в этот момент незаметно для всех из машины выполз Смоляков. Он тихо пролез под машину, вынырнул по другую ее сторону и, встав на четвереньки, задерживая дыхание, торопливо уполз в кусты. Там он поднялся на ноги и все так же тихо стал красться в дальний конец участка, потом перелез через забор и побежал.

Лосев прислушался, пружинисто вскочил на ноги и тотчас понял, что произошло. И одновременно он понял, что не догонит в темноте Смолякова.

— Ушел?.. — хрипло спросил Пенкин.

— Ушел, — ответил Виталий и в свою очередь спросил: — Что с тобой, Гриша?

— Ножом… ударил…

— Залезай в машину. Можешь?

— Могу…

Виталий помог ему забраться на заднее сиденье, туда же затащил связанного Шанина и уже собрался сесть за руль, когда из дачи выбежал Вова.

— Ну, как? — спросил он.

— Один тут, другой удрал, — ответил Виталий. — Ранил вот его и удрал. Ты скажи им так…

— Все пьяные.

— Ну, и хорошо. Ты потом им скажи, утром, что эти двое поссорились и уехали. Понял?

— А если…

— Второй теперь не вернется. Теперь его, гада, искать придется, ой-ой, где. А тебе спасибо.

— Где Лена?

— Сейчас мы ее прихватим. А мотоцикл через час заберут. Иди, открой ворота.

Вова побежал к воротам.

Тихо заурчал мотор, и машина медленно выползла на улицу.

Выехав из поселка на шоссе, Лосев вскоре увидел пост ГАИ. Он подъехал к нему. Один из инспекторов, посмотрев его удостоверение, сказал:

— Тут ваши товарищи попали в аварию. Пьяный водитель грузовой машины. Доставлены в Москву. Еще счастливо отделались. Но операция сорвалась.

— Ну, ну, капитан, — ответил Лосев и крепко вытер ладонью лицо. — Операция продолжается.