Иди и не греши

1

День рождения у меня приходился на апрель месяц, и я никогда не праздновал его особенно пышно, даже когда в прошлом году мне стукнуло сорок лет. Конечно, кто-то прознал, зашли, позвали в ресторан, посидели, но и не более. Прошли те времена, когда я радовался каждому приличному поводу для застолья, пришла наконец мудрая зрелость, и я начал ощущать свое одиночество. И потом так вышло, что мои самые близкие друзья оказались в отъезде, и делить радость своего юбилея было не с кем.

И вот, спустя без малого год после того, как я уже отметил исполнение своего сорокалетия, пришлось неожиданно к этому событию вернуться. Генеральный директор Максим Иванович Глушко вызвал меня из дому, где я, привольно разлегшись на тахте, редактировал поступившие новые сценарии, и даже прислал за мной свою машину. Конечно, я мог бы вызвать и свою, поскольку сам уже числился одним из директоров областной системы телевизионного вещания, но у меня была серая «Волга», а Максим Иванович с некоторых пор разъезжал на «Мерседесе». Я не упустил случая прокатиться в директорском лимузине, и от того наполнился чувством собственного достоинства.

— Садись, Павел Николаевич, — протянул мне руку генеральный, как только я вошел.

— Что за срочность? — чуть капризно поинтересовался я.

Директор многозначительно усмехнулся.

— Скажи-ка мне, хлопец, тебе сколько лет?

Я его веселости не понял и потому лишь пожал плечами.

— Сорок, — сказал я. — А в чем дело?

— Уже сорок? — уточнил директор, — или только будет сорок?

— Уже сорок, — сказал я. — В прошлом году, в апреле стукнуло. Если хотите поздравить, то я не против.

Директор сразу заметно потускнел.

— Надо же, — протянул он разочарованно, — а по нашим документам, понимаешь, тебе только должно стукнуть сорок…

— Я не сержусь, — сказал я с улыбкой. — А к чему это вам понадобилось?

— Это понадобилось не только мне, — со вздохом произнес директор, не скрывая своего огорчения. — Это уже, понимаешь, инициатива сверху идет. Отметить сорокалетний юбилей популярного ведущего особенной телевизионной передачей.

— У них что, тоже ошибка в документах? — не понял я.

— Да нет, — сказал директор уныло. — Это я им доложил. Теперь мы с тобой оба в заднице.

— Спасибо большое, — сказал я. — А вы что, собственно, затевали? Юбилейный детектив, что ли? В качестве убийцы — Паша Жемчужников?

— Нет, — сказал директор. — Но согласись, идея не такая уж плохая, а? Твой рейтинг популярности в последнее время вырос, теперь ты в области самая известная фигура после губернатора и певицы Марины Рокши. Можно было на этом поиграть, сделать передачу, концерт, если угодно…

— А певице Марине Рокше сколько лет исполнилось? — спросил я с интересом.

— Певица свой возраст скрывает, — буркнул Глушко.

— Ну, а губернатор? — спросил я.

— Ты издеваешься, что ли? — взорвался он. — Я думаю о том, как нам выбираться из глупого положения, а ты балагуришь. Они там, понимаешь, подарки тебе приготовили, чуть ли не квартиру хотели предоставить новую…

Я пожал плечами.

— В конце концов, — сказал я беззаботно, — мы можем отметить мой сорокалетний юбилей, так сказать, постаприорно.

— Как, как? — не понял директор.

— Во второй раз, — объяснил я доступно. — О моем сорокалетии в городе практически никто не знает, почему бы нам не повторить это славное событие.

В глазах директора загорелся слабый интерес.

— Так, так, — сказал он. — И все остается, как задумывалось, да?

— Особенно по части новой квартиры? — подхватил я.

Директор ухмыльнулся.

— А и хитер же ты, Паша, — сказал он, помахивая пальчиком.

— Максим Иванович, — ответил я, разведя руками, — я же все-таки уже три года детективы сочиняю, тут особая хитрость требуется.

Он рассмеялся и протянул руку, по которой мне следовало дружески хлопнуть. Это был знак особого доверия генерального директора, и я не посмел пренебречь его расположением.

Идея была изначально абсурдна, как и многое остальное в нашей развивающейся демократии. Они решили набрать очков на поощрении всенародных любимцев, а одним из таких любимцев в силу целого ряда удачных совпадений оказался я, вот на меня и свалились все эти блага. Разумеется, я мог бы стать в позу и пренебречь чиновничьими инициативами, но ничего, кроме проблем в будущей творческой жизни, это создать не могло.

К этому времени из моей регулярной программы «Детектив-шоу» выросло целое творческое объединение, занятое исключительно развлекательными программами, и во главе его стоял я, мамонт развлекательного жанра на нашем телевидении. Творческая молодежь меня ценила высоко, потому что молодые таланты всегда могли прийти ко мне со своими идеями и как минимум иметь о них серьезный разговор. Другое дело, что наша чиновничья братия посматривала на меня снисходительно, потому что я не мог похвастаться ни сверхприбылями, хотя рекламодатели буквально осаждали нас, ни положением в высшем свете, ни условиями проживания. Проживал я по-прежнему в скромной однокомнатной квартирке старого панельного дома, которому давно пора было на пенсию, и, когда за мной приезжала служебная машина, соседи выглядывали из окон, чтобы полюбоваться ею. Я был во всяком случае первой звездой собственного дома.

Может, именно потому я клюнул на предложение Глушко, что мечты о расширении жилплощади нередко тешили меня, когда в угаре творческого вдохновения я ходил по своей комнате из угла в угол, наталкиваясь то на кровать, то на диван, то на письменный стол. Я был уверен, что заслужил для себя некоторые жилищные блага, хотя убедительному развитию этой уверенности серьезно мешала совесть. В окружающем мире, и в частности, в нашем родном городе, наверняка были семьи, чьи жилищные условия были много хуже моих, но человек, уже много лет проживающий в одиночестве, имеет некоторое оправдание для того, чтобы немножко заклиниться на собственных проблемах. Так я оправдывал сам себя, обдумывая предложение генерального директора в столовой во время обеда.

Лера Веневитина, все еще работавшая у меня редактором, села за мой столик, приведя с собой тощего и высокого юношу с копной нечесаных волос на голове.

— Можно, Павел Николаевич? — спросила она.

— Можно, Валерия Игнатьевна, — отвечал я столь же официально.

Они сели ко мне за столик, и Лера представила своего спутника:

— Вот, Павел Николаевич, познакомьтесь. Мой тезка, можно сказать, Валера Хабаров.

Я, занятый пережевыванием котлеты, кивнул тезке.

— К нам его прислали помрежем, — сообщила Лера.

Я прожевал котлету и спросил:

— Кто прислал?

— Абдуллин, — сказала Лера. — Вы же сами искали человека на «Детектив».

Я попытался вернуться к делам и вспомнил, что, действительно, озабоченный плачевным состоянием нашей старейшей программы, я подыскивал кого-нибудь в помощь моим зашивающимся режиссерам. Но я предполагал фигуру посолиднее, с творческими идеями и весом в общественном мнении. Мне был нужен как минимум новый автор, а не помреж.

— Вы кем работали доселе? — спросил я, посмотрев на юношу волком.

— Студентом я работал, — буркнул тот.

— Пед, или мед? — уточнил я.

— ВГИК, — отвечал он угрюмо.

— О! — сказал я, — да мы с вами однокашники, юноша! Что кончали?

— Я не кончал, — отвечал Валера со вздохом. — Ушел с третьего курса сценарного факультета.

— Да? — удивился я. — А у кого вы учились?

— У Арабова, — сказал он не слишком охотно.

— У Юры? — удивился я. — Он уже мастерскую ведет? Приятно слышать.

— Вы его знаете? — без радости спросил Валера.

— Не слишком близко, — сказал я. — Но ведь варились в одной каше… По какой причине вы бросили учебу?

— По принципиальной, — ответил Валера.

Я пожал плечами и вернулся к котлете. На некоторое время мы сосредоточились на еде.

— У Валеры есть свежие идеи, — сообщила Лера.

Я кивнул.

— Он даже сценарий принес, — добавила Лера.

— Это очень интересно, — проговорил я с набитым ртом.

— Может, мы подключим его к Люсе? — предложила Лера. — В качестве испытательного срока?

Я смотрел на нее и жевал. Это означало, что Лера вторгается за пределы своей компетенции, и она это сразу поняла.

— Как решите сами, — сказала она. — Просто у Люси сроки горят, и я подумала…

Валера уже понял, что он неосторожным замечанием порвал нить моего слабого интереса к его персоне, но не спешил исправить свою ошибку, и этим показался мне достойным внимания. Мы покончили с обедом, поднялись, и я был приятно удивлен, когда он, перед тем как отнести посуду в мойку, украдкой осенил себя крестным знамением.

— Он что, — спросил я Леру пока он относил посуду, — сильно верующий?

— Понятия не имею, — ответила та, пожав плечами. — У нас этот вопрос не поднимался.

— Ладно, — сказдл я. — У меня есть полчаса, я с ним потолкую.

Мы поднялись в мой кабинет, и Женя Наволоцкая сообщила, что мне следует совершить ряд дел, которые записаны в блокноте на моем столе. В кабинете я предложил Валере сесть, просмотрел записи и, не найдя в них ничего срочного, откинулся на спинку кресла.

— Курите? — спросил я.

Он покачал головой.

— Прекрасно, — сказал я. — Тогда расскажите мне, что за принципы развели вас с Юрой Арабовым.

— Дело не в Арабове, — вздохнул Валера. — Я Юрия Михайловича очень даже уважаю и ничего против него не имею. Меня не устраивает само направление творчества…

— Но вы пришли на телевидение, — заметил я. — В редакцию, где направление достаточно далеко от глобальных творческих проблем.

— Да, — сказал он. — Я смиряюсь.

— Чего? — удивленно переспросил я.

— Смиряюсь, — пояснил он терпеливо. — Борюсь с собственными помыслами. Мне говорили, что вы человек церковный, значит, вы должны знать, что это такое.

Я покачал головой.

— А почему вы не захотели смиряться в Москве, в стенах ВГИКа? Там для этого больше возможностей.

— Духовник не благословил, — сказал он.

— А к нам, сюда, благословил? — подивился я.

Валера пожал плечами.

— А почему нет?

— Чем же у нас лучше? — спросил я с нарастающим интересом.

Валера неуверенно улыбнулся.

— У вас славы меньше.

Я буквально осел. Этот молодой наглец выбрал мою компанию, чтобы ненароком не прославиться во ВГИКе! Право же, ему долго придется смиряться, подумал я.

— Ладно, — сказал я. — Я вас беру с испытательным сроком. Вы имеете понятие о детективах?

— Не очень, — признался он. — Но я уже прочитал две ваши книги, так что приблизительное представление у меня есть.

— Прекрасно, — сказал я. — А о чем у вас есть понятие?

— Я универсал, — сообщил он скромно. — Мне все интересно. Кроме, конечно, порнографии и разврата.

Я понимающе улыбнулся.

— Ну почему же, — сказал я. — В порнографии и разврате тоже можно найти много поучительного.

Он очень серьезно покачал головой.

— Я еще слишком молод для этого, — сообщил он доверительно. — У меня в связи с этим во ВГИКе были страшные искушения. Потому я и ушел.

— Ага, — сказал я. — Так вот ваш принципиальный вопрос, да?

Он промолчал, угрюмо засопев.

— Нет, нет, — сказал я. — Исповедоваться мне не надо… Но у меня есть для вас одно дело. Очень полезное для смирения.

Он поднял голову.

— Да?

— Да, — сказал я. — Надо организовать юбилейное шоу.

— Шоу? — переспросил он.

— Да, — кивнул я. — Мне исполняется сорок лет, и руководство решило отметить это событие роскошной передачей.

Он кивнул.

— Предполагается собрать лучшие творческие силы города и области, — продолжал я развивать свою мысль. — Веселое представление с танцами, музыкальными номерами и юмором. Минимум порнографии и разврата.

— Но ведь это, — он осекся и смущенно кашлянул. — Это же…

— Что? — переспросил я. — Вас смущают танцы или песни?

— Меня смущает общее настроение, — сказал он. — С чего веселиться-то?

Я вздохнул.

— Дорогой мой, тут речь идет о карнавальном эффекте, — заговорил я глубокомысленно. — Как бы тяжко ни было людям, они нуждаются в разрядке. Мы должны нашим смехом породить чувство надежды, понимаете? Смех над собой рождает мудрость, а в мудрости проявляется чувство собственного достоинства.

— Вы так полагаете? — он смотрел на меня с уважением.

— Я в этом уверен, — заявил я решительно. — Именно в этом я нахожу оправдание для своей работы. И надеюсь, что и вы в этом поучаствуете.

Валера смущенно хмыкнул, сомнения не оставляли его, но я смотрел на него и ждал ответа. Он вздохнул и решился.

— Я попытаюсь, — сказал он. — А в качестве кого вы предполагаете меня использовать?

— В качестве помощника режиссера, — сказал я, — как и предполагалось. Но это будет не просто работа помрежа, это будет творчество в полном объеме. Общее руководство будет, разумеется, на мне, но я не из тех, кто подрезает крылья молодым талантам. Я предоставляю вам карт-бланш и жду от вас онтологической емкости.

Он неуверенно хмыкнул.

— Онтологической емкости в развлекательном шоу?

— Да! — воскликнул я. — Пусть это будет для вас семь дней творения! Разверните перед зрителями модель Творения, и пусть это будет иметь видимость легкомысленного шоу.

Он поднял голову и посмотрел на меня горящими глазами.

— Это интересно, — признался он. — Я подумаю.

— Завтра утром, — сказал я, переходя на деловой тон, — я жду от вас реальных предложений. Сейчас можете отправляться домой, валяться на диване, ходить из угла в угол, бегать трусцой — делать все, что вам угодно. Меня всегда интересует результат, а не творческий процесс.

— Да, — кивнул Валера. — Я уже понял.

Он поднялся и шагнул к выходу, но остановился и посмотрел на меня.

— Вы не боитесь впасть в гордыню? — спросил он серьезно.

— Страшно боюсь, — признался я. — Потому и прошу помочь вас, Валера. Я уверен, что вы не позволите мне это сделать.

Он опять кивнул. Он был предельно серьезен, и потому я мог на него надеяться.

2

Идея праздничного телевизионного шоу привела в восторг Максима Ивановича Глушко, это было именно то, о чем он мечтал.

— Как ты себе это видишь? — потирая руки, интересовался он.

Я пожал плечами. Я никак себе это пока не видел.

— Большой праздничный стол, — сказал я. — Масса гостей. Шутки, анекдоты, выступления… В общем, «Голубой огонек».

— Точно! — воскликнул он. — Это то, чего нам уже давно не хватает. И непременно надо пригласить на съемку руководство, пусть скажут пару слов.

— Да, — кивнул головой я. — Они это любят.

— Паша! — вскочил из-за стола Глушко. — Займись этим серьезно, а? У тебя опыт, у тебя умение ладить с людьми…

— Да, конечно, — согласился я, но без энтузиазма. — Я только не знаю, много ли у нас творческих сил, а? Хватит на программу?

— Хватит, конечно! — поспешил уверить меня Глушко. — Еще лишние будут!.. Ты только брось клич, они сами к тебе сбегутся. А я сообщу наверх, если ты не против, ага?

— Ага, — сказал я уныло. — Так кто там, как вы говорили, сравним со мною по рейтингу?

— Губернатор, — сказал Максим Иванович, — и Марина Рокша.

— Что ж, начнем с губернатора.

Глушко даже лицом изменился.

— Ты эти шутки свои брось! — заявил он решительно. — С Иваном Максимовичем я сам разговаривать буду. Да и то, если ему будет угодно…

— Кстати, — заметил я. — Вы с ним не родственники? Вы у нас Максим Иванович, а он — Иван Максимович.

— Не родственники, — буркнул он. — Умный какой!.. Не ты первый это приметил. В общем, все разговоры с администрацией только через меня.

— Это почему же? — заинтересовался я. — Они что, на каком-то другом языке разговаривают, и вы у них за переводчика идете?

Максим Иванович хмыкнул и покачал головой.

— Чудила!.. Они же с тобой и разговаривать не станут, будь ты хоть трижды популярный. А я ходы знаю, у меня отношения налажецы.

Конечно, эти отношения составляли основной административный капитал нашего генерального директора, и он пуще огня боялся, что кто-то сможет в этом деле обойтись без него. Если бы у меня наладились отношения с губернатором без его посредничества, то вопрос о его генеральстве решился бы в самый короткий срок, он это понимал и потому стоял насмерть.

— Ладно, — вздохнул я. — Тогда начнем с Марины Рокши. Тут у вас тоже особые отношения, или вы мне доверяете?

— Доверяю, — буркнул он. — Ты с ней знаком?

— Отдаленно.

— Та еще штучка… Мы ей концерт снимали, так она такой скандал закатила!..

— Истеричка?

— Звезда, — сказал Максим Иванович и вздохнул. — Но ты с ней поладишь, ведь она из этих, из современных…

Мне бы очень хотелось узнать, что подразумевал Глушко под «этими современными», но вряд ли бы он смог ответить на это ясно и членораздельно. Больше слов говорила гримаса на его лице.

— Но звезда стоит денег, — заметил я. — В каких пределах я могу быть расточителен?

— Ты накидай план своего шоу, — сказал Глушко. — А я пойду в администрацию, пробивать смету. Для всего города мероприятие, пусть отстегивают.

— Разумно, — согласился я.

Я отправился на рабочее место, уже сокрушаясь о том, что взялся за эту безумную затею. Дело было в том, что культурной жизни города я почти не знал, потому что ею интересовался очень мало. Конечно, мы часто приглашали на свои программы ведущих исполнителей области, но я в этих съемках участвовал очень редко, предоставляя все хлопоты молодым режиссерам. Кто там сейчас был в моде, кем народ интересовался — все это было для меня темным лесом, куда я сунулся наперекор здравому смыслу. Ведь я, вопреки тому, что сам был вождем телевизионной развлекаловки, современную культуру не признавал на дух.

В тот день сдавали очередной «Детектив», и на обсуждении я заметил присутствие Валеры Хабарова, которого отправил домой думать над нашим шоу. Выступать он не стал, просидел, насупившись, и в конце, когда все поднялись, я даже спросил:

— Валера! Ты чего здесь?

Он помялся и признался:

— Мне сказали, что я должен быть на рабочем месте.

— Кто сказал? — удивился я.

— Валерия Игнатьевна.

Так, понял я. Лера Веневитина или собралась соблазнять молодое дарование, или просто компенсировала на нем свою творческую неполноценность.

— Ладно, если так, — сказал я. — Только на будущее учти, если я сказал отправляться домой, то можешь больше никого не слушать.

Он понуро кивнул.

— Ты знаешь певицу Марину Рокшу? — спросил я у него.

— Знаю, конечно, — сказал он.

— Она тебе сильно не нравится?

Он удивленно вскинул брови.

— Почему не нравится? Она поет искренне, это главное.

— Я потому, что она не часто бывает на клиросе, — сказал я.

— Это ее проблемы, — мгновенно насупился он.

— Значит, садись на телефон и найди мне певицу Марину Рокшу, ага?

— Прямо здесь? — переспросил он, кивнув на мой телефон.

— В приемной, — сказал я, — попроси Женечку, она тебе поможет.

— А что ей сказать?

— Что Павел Николаевич Жемчужников мечтает о встрече с нею, — сказал я. — На предмет совместного творчества. Чем туманнее будет сформулирован предлог, тем вернее она клюнет. Действуй!..

Я же вызвал по внутреннему телефону нашего музыкального редактора Юру Малыгина и изложил ему диспозицию вкратце. Юра был известным меломаном, сам когда-то играл в каком-то ансамбле и по сию пору протежировал музыкальную молодежь. Услышав мое предложение, он взвился.

— Паша, это же блеск! Парни сидят без копейки, а таланты ведь явные!.. Конечно, мы скатаем тебе такую программу, что толпа потухнет!..

— Спокойно, — сказал я. — Не надо никого тушить. Хотя я альтруист в душе, но речь идет не о благотворительности. Мне нужны яркие фигуры, и как можно больше разнообразия.

— Я все понял, — заявил он. — Джаз, попса, рок…

— Еще романсы, и народные песни, — добавил я.

— Есть и это, — кивнул Юра, хмыкнув.

— Понимаешь, — сказал я. — Этим шоу я словно демонстрирую свой вкус. А у меня, как ты знаешь, очень тонкий вкус. Пошлятину я не приемлю.

— Обижаешь, Паша, — сказал Юра. — Все будет в точку, у меня тоже тонкий вкус.

— И еще, — добавил я. — Ты знаком с Мариной Рокшей?

— Немного знаком, — кивнул Юра.

— Она сейчас в городе?

— Кажется, да. Ты хочешь ее поиметь?

— Я хочу ее пригласить, — сказал я, скривившись. — У нее рейтинг выше, чем у меня, это надо уважать. Что ты можешь про нее сказать?

Он пожал плечами.

— Голос у нее природный, — сказал он, — но она его не жалеет. Конечно, это, пожалуй, самая крутая наша певица, но в последнее время она начала выдыхаться. Ее раскручивает некий Вадик Симонян, и он ее, как мне кажется, подзагнал. Имей в виду, он потребует очень крутые бабки.

Я пожал плечами.

— Крутой певице — крутые бабки!.. Передачу должен спонсировать город, так что пусть это у них болит голова. Ты с ней общался?

— Да, конечно, — смущенно пробормотал Юра. — Она когда-то даже пела одну мою песню… Но мы разошлись.

— Ты был в нее влюблен? — догадался я.

Он раздраженно вскинул голову.

— Это к делу относится?

— В первую очередь, — сказал я. — Ты не знаешь, от каких мелочей подчас зависит успех передачи.

— Это было давно, — сказал Юра. — Теперь мы даже не близкие друзья. Не смей меня в этом использовать, понял!..

— Ага, — заключил я. — Старые чувства еще тлеют в его сердце!.. Тогда я при случае передам от тебя привет, ага?

— Передавай, — буркнул он.

Он ушел от меня с растревоженными воспоминаниями, а я вскоре отправился домой, прихватив с собою целую папку со сценариями будущих передач. Я терпеть не мог читать рукописи за служебным столом, и потому мой рабочий день продолжался в домашней обстановке. Все сотрудники это знали и старались провернуть все от меня зависящие дела в первой половине рабочего дня.

Не успел я перешагнуть порог квартиры, как раздался телефонный звонок. Я отключил автоответчик и взял трубку. Это оказался Валера Хабаров.

— Павел Николаевич, — несколько обиженно проговорил он, — что же вы, приказали мне организовать встречу с Рокшей, а сами исчезли.

— Не понимаю, — сказал я. — Чем я могу помочь тебе организовать встречу с Рокшей?

— Но я ее уже организовал, — сказал Валера.

— О! — удивился я. — И когда же нас ждет наша звезда?

— Сегодня в восемь, — сказал Валера.

— М-м-м… — проговорил я с сомнением. — Это будет уже не очень-то деловое свидание.

— Она сама так назначила, — сказал Валера.

— Чем ты ее купил?

— Участием в «Детективе». А что?

— Ничего, — сказал я. — Мудро.

— У меня в связи с этим появились кое-какие мысли относительно вашей передачи…

— Не торопись, — прервал его я. — Прежде все обдумай, а потом говори. Ты отправишься со мной, и мы все обсудим. Где проживает наша дива?

— На Староникольской. Это которая раньше была Героев Октября.

— Прекрасно, — сказал я. — Встречаемся на троллейбусной остановке «Площадь Мира» в половине восьмого. Форма парадная, цветы и шампанское.

— Зачем шампанское? — испугался Валера.

— Для колорита, юноша, — сказал я веско. — Ладно, шампанское беру я. За тобой цветы.

— Сделаем, — буркнул он.

До назначенного срока я успел поваляться на диване с новыми рукописями и этим совсем испортил себе настроение. Теперь, когда моя собственная (относительно, конечно) независимая телекомпания наконец набрала солидности и авторитета, когда решились основные вопросы ее безбедного существования, мои ребята начали позволять себе халтурить. Начались повторы, заимствования, просто плохая и слабая работа. Конечно, исчез элемент новизны, началась рутина, но лично я всегда считал, что рутина начинается не вне нас, а в нас самих, когда мы охладеваем к собственному делу. Можно сделать интересной любую работу, которой вы вынуждены заниматься, а уж на телевидении, где я открыл всем широкий простор для инициатив, можно было наслаждаться творчеством в полный рост. Назревала насущная необходимость драконовых мер, следовало провести показательную карательную акцию, чтобы тем раскачать людей. Предстояло готовиться к роли жестокого диктатора, что мне всегда было противно.

Так что, когда я появился на троллейбусной остановке «Площадь мира» и не застал там Валеру Хабарова, вопрос о его немедленном увольнении показался мне наиболее актуальным. Но он появился через три минуты, и вопрос не успел разрастись до стадии окончательного решения. В руках у него был букет роз, подобранных со вкусом, и я невольно поинтересовался:

— И сколько все это стоило?

— Нисколько, — буркнул он. — У меня тетка работает в теплицах силикатного завода, она мне их бесплатно предоставила, когда узнала, что я иду к Марине Рокше.

Я хотел произнести небольшую лекцию о разрушительной сущности всяких опозданий, но тут подошел троллейбус, и мы втолкались в него, чтобы ехать к Марине Рокше. Меня, конечно, узнавали, но от этого толкали не менее агрессивно, и я в очередной раз поскорбел о собственной либеральности, которая не позволяла мне заставить водителя моей служебной машины работать сверхурочно.

— Павел Николаевич, — заговорил Валера, когда мы вышли на своей остановке. — Я обо всем подумал и пришел к единственно верному решению.

— Это любопытно, — буркнул я без интереса.

— Чтобы сделать это шоу без ощутимых потерь собственного достоинства, — начал он заготовленной заранее фразой, — мы должны делать пародию.

— Пародию? — переспросил я. — На что?

— Пародию на ваш «Детектив», — пояснил Валера. — В смысле, дружеский шарж. На схеме вашего «Детектива», с вашими героями, развернуть комедию абсурда, на фоне которой и пройдет ваш концерт искусств.

Я остановился и задумался.

— Мысль хороша, — сказал я. — Но уж слишком отстраненная, я бы сказал. Ты хоть представляешь себе, кого и как надо вписывать в это шоу?

— Ну, это уже текущая сценарная работа, — сказал он.

Я пошел дальше.

— Хорошо, я понимаю, что артистов, певцов и прочую шушеру мы впишем, у них в принципе такая работа. Но как ты предъявишь в своей пародии, скажем, губернатора, или мэра города, или советника по культуре?

— Так в том-то и дело! — воскликнул Валера. — Представить их в дежурном виде слуг народа было бы пошло и скучно. А если подать их в развивающейся драматургии, причем снять так, чтоб они ничего не заподозрили, а потом дружески над ними посмеяться — без злобы, разумеется, — то от этого мы только выиграем.

Я покачал головой.

— М-да… Не видать мне тогда новой квартиры.

Валера некоторое время молча шел рядом, потом произнес сухо:

— Вы не сказали, что все дело упирается в новую квартиру.

Я покосился на него с усмешкой.

— Тебе это знать не обязательно, ты еще слишком молод. Ладно, развивай свою бредовую идею, она мне нравится.

— Правда? — обрадовался он.

— Правда. Далеко еще идти?

— Да вот ее дом, — сказал он.

Мы пришли.

3

Марина Рокша жила в старом трехэтажном кирпичном доме с высокими потолками, где лестничный колодец был достаточно широк для того, чтобы поднимать на талях рояль. Ступени лестницы истерлись поколениями жильцов, но подъезд был чист и ухожен. Когда-то здесь наверняка были коммунальные квартиры, но теперь в доме проживали люди не бедные, и они могли себе позволить восстановить решетку перил и, при внешней респектабельности, довести двери до броневого состояния.

Звонок был слабо слышен на лестничной площадке, но открыли очень быстро. В дверях стояла молоденькая девица в майке и джинсах, худая, бледная, с короткими светлыми волосами.

— Ой, Павел Николаевич, — расцвела она. — Проходите… Марина сейчас появится.

— Благодарю вас, — пробормотал я, проходя за нею в прихожую.

— Меня зовут Света, — представилась девица. — Я подруга Марины, ее помощница и, можно сказать, секретарша. Не снимайте туфли, у нас не принято.

— Это очень правильно, — согласился я. — Терпеть не могу заходить в незнакомую квартиру в носках. Мало ли что там может быть на полу.

Мы прошли за ней в гостиную, отмечая недурной вкус оформления, и там под громкие звуки тяжелого рока встретили длинноволосого молодого человека, который почти лежал в кресле, потягивая через соломинку коктейль. Увидев меня, он раскрыл рот, не меняя, впрочем, положения.

— Привет, Паша! — закричал он, поднимая руку для приветствия.

Мне сей юноша знаком не был, но я позволил себе вежливо кивнуть. Света убавила звук магнитофона и спросила:

— Так хорошо?

— Плохо, — буркнул я, усаживаясь в мягкое кресло. — Я бы предпочел тишину или Рахманинова.

— Что за вкусы у детективов! — расхохотался юноша. — Это музыка нашего поколения, Паша! Вам придется с этим смириться…

— Да? — я покосился на Валеру, который с цветами скромно сел на стул у стены.

— Конец света, — просто сказал тот, не стремясь ввязываться в дискуссию.

Света все же выключила магнитофон, представив юношу в кресле:

— Это Владик, приятель Марины. Он оттягивается от этого железа.

— Мы поколение с обожженой душой, — провозгласил Владик. — Нам нужны сильные впечатления, чтобы добраться до сердца.

— Примите мое искреннее сочувствие, — пробормотал я. — А Марина, она где?

— Она принимает ванну, — отвечала Света.

— Надо же, — отметил я. — Это она так готовится ко встрече с нами?

— Нет, — рассмеялась Света. — Это расслабление, ей психоаналитик посоветовал.

— У вас есть свой психоаналитик, Паша? — спросил Владик, продолжая раздражать меня своей фамильярностью.

— Есть, — сказал я. — Только я называю его духовником, потому что он священник в церкви. Если вам не трудно, Владик, называйте меня как-нибудь иначе.

— По фамилии? — хмыкнул тот.

— Хотя бы, — сказал я. — Что это вы пьете, такое оранжевое?

— Это апельсиновый сок, — сказала Света. — Вам налить?

— Если можно, — попросил я. — И возьмите цветы у Валеры, а то у него в руках они завянут еще до появления Марины.

Света взяла цветы, восхитилась розами и устроила их в вазе.

— А какая музыка интересует вас, Жемчужников? — спросил Владик с вызовом.

— Знаменный распев, — сказал я. — А также опера Бизе «Искатели жемчуга». Я человек широких вкусов.

— Я так и знал, — ухмыльнулся Владик.

— Да? — переспросил я удивленно. — Вам знакомо творчество Бизе?

— Нет, просто я был уверен, что вы оттягиватесь от старого барахла.

— Увы, — сказал я.

Света подала нам по бокалу апельсинового сока и сама села рядом.

— У каждого свои вкусы, — сказала она. — Пройдет время, и ты тоже начнешь балдеть от какого-нибудь Бетховена.

— Вполне может быть, — усмехнулся Владик. — Но в роковой обработке. Я никогда не смогу жить без чувства ритма. Это, как метроном у Марины…

Послышался шум за дверью в спальную комнату, и Света поднялась.

— Это уже она… Я сейчас.

Она вышла в спальню, а Владик заявил:

— Из-за слабого музыкального оформления вы теряете половину ваших зрителей.

— Мы подумаем об этом, — сказал я.

— Могу дать наводку на одного парня, — предложил Владик. — Он просто блестящий музыкальный оформитель.

— Когда эта проблема встанет, мы непременно к вам обратимся, — сказал я.

— Ну, не дуйтесь на меня, Жемчужников, — проговорил Владик, посмеиваясь. — Я очень добрый и приятный малый, и вы полюбите меня очень скоро, если не будете вредничать.

— Давайте дождемся этого благодатного времени, — усмехнулся я, — и продолжим этот разговор. Валера, дорогой, как ты представляешь себе участие нашей хозяйки в предложенной схеме?

Валера поднял голову.

— Вряд ли она будет делать для нас новый номер, — сказал он. — Наверняка предложит нам какую-нибудь заезженную фанеру.

— У нас все на лазере, — сказал Владик, не обидевшись на мое холодное к нему отношение. — Запись хай-класса. Конечно, она не будет делать для вас ничего нового. Марина уже почти два года на делает ничего нового.

Я позволил себе посмотреть на него с интересом.

— Какие-нибудь проблемы?

— Это вопрос не ко мне, — ответил он, глядя в свой апельсиновый сок.

Я понял, что коснулся темы если и не запретной, то очень щекотливой, и потому не стал продолжать расспросы. Как раз в это время раскрылась дверь, и в гостиную вплыла сама Марина Рокша, звезда популярной музыки, в роскошном цветном халате. Она лучезарно улыбалась, протягивая мне руку.

— Паша, как я рада, что вы меня не забыли!.. Можно, я вас поцелую.

Я, конечно, вскочил, уголком глаза заметив, что Валера поднялся тоже.

— Милая, я мечтаю об этом, — воскликнул я.

Она рассмеялась и чмокнула меня в щеку.

— Если вам не трудно, — попросил я, — поцелуйте и моего ассистента. Его зовут Валера, и он мечтал о вашем поцелуе.

— Конечно, — сказала она. — Поди сюда, мальчик…

Валера с каменным лицом стоически шагнул к ней, и она чмокнула и его. Продемонстрированное смирение произвело на нее впечатление совсем обратное, она решила, что мальчик в нее влюблен, и потому весь вечер потом стреляла в него глазами.

Мы сели в кресла, и я принялся излагать свой проект.

— Предполагается роскошная праздничная передача, — говорил я. — Супер-детектив с участием всех звезд нашей областной культуры.

— Фу, как это звучит, — поморщилась Марина. — Значит, я тоже звезда областной культуры?

— О, дорогая, конечно нет. Вы звезда мировой культуры, не меньше. На нашем небосклоне вы не звезда, вы светило!..

Моя откровенная и наглая лесть ее пробила, она улыбнулась вполне удовлетворенно.

— Что я должна делать?

— Что полагается делать солнцу? Светить, конечно…

Улыбка на ее лице была исполнена королевского достоинства.

— Я так понимаю, что все это ради вашего юбилея? — спросила Света, присевшая на подлокотник кресла, в котором расположился Владик.

— Юбилей только повод, — объяснил я. — Речь идет о попытке создания большого праздничного шоу. Я в этом деле не личность, а только символ областного шоу-бизнеса.

— Я согласна, — кивнула Марина и стала пить свой сок.

— Погоди, — встрепенулся Владик. — Ты ведь даже не знаешь, что там и как. Надо же выслушать предложения, подумать. Еще неизвестно, что Сима скажет!

— Сима? — я вопросительно посмотрел на Марину.

— Мой администратор, — сказала та, — Вадим Симонян. Он сейчас в отъезде, так что мы можем решить этот вопрос своими силами.

— Маша, ты не имеешь права решать финансовые вопросы без него, — сдержанно напомнила Света.

— Ты так полагаешь? — спросила Марина с усмешкой.

— Ну, я же не о том, — спохватилась Света и пересела с подлокотника кресла Владика на подлокотник кресла Марины. — Просто вспомни, сколько раз ты попадала впросак со своими идеями. Тебя же ничего не стоит обвести вокруг пальца…

— Спасибо, — сказал я. — Вы очень любезны, Светочка. Я как раз собирался обвести Марину вокруг пальца.

— Я не о вас, Павел Николаевич, — Света смущенно усмехнулась. — Просто, она такая авантюристка, это что-то невероятное.

— Тут нет никакой авантюры, — буркнула Марина раздраженно. — И потом, насколько я понимаю, это почти благотворительная акция. Финансовых интересов тут не много.

— Марина, вы просто покоряете меня своим благородством, — поспешил заметить я. — Но я не хочу создавать вам проблем с вашим администратором, и мы вполне можем подождать…

— Не надо ничего ждать, — сказала Марина жестко. — В конце концов, я сама решаю вопросы своих выступлений. Мне непонятно, чего они вдруг взвились, и я бы хотела, чтобы они извинились.

— Ну, конечно, Мариночка, — спохватилась Света. — Я думаю, Павел Николаевич не воспринял мои слова, как оскорбление, не так ли?

Я не стал ничего отвечать, только роскошно ей улыбнулся своей дежурной улыбкой, в которой всегда было много зубов и ни капли радости. Такая улыбка обычно всех ставила на место, и Света не оказалась исключением.

— Вы обиделись? — огорченно спросила она.

— На всякий случай, давайте обговорим условия съемок, — заговорил я о деле, проигнорировав ее огорчение. — Это будет разовый номер, естественно под фонограмму…

— Хорошо бы что-нибудь такое, заезженное, — буркнул Валера.

— Что? — удивленно покосилась в его сторону Марина.

Я его мысль уловил на лету и стал объяснять:

— Он имел в виду, что-то такое, по чему вас можно узнать с ходу. Понимаете, мы выстраиваем своеобразный спектакль, традиционный наш детектив, но в пародийном звучании. Тут есть своя специфика.

— В пародийном звучании? — нахмурилась она. — И в какой же пародии буду участвовать я?

— Вы будете одной из героинь детектива, — поспешил обнадежить ее я.

— О! — воскликнула Света, а Владик покачал головой.

— Убийцей? — улыбнулась Марина, и в ее улыбке мне привиделся холод расчетливого преступника. Она прекрасно походила на убийцу.

— Вы хотите сыграть преступницу? — удивился я. — Это не повредит вашему имиджу?

— Это же пародия, — рассмеялась Марина. — Я бы очень хотела сыграть какую-нибудь экстравагантную сценку.

— Только интересно, по каким расценкам будет оплата, — буркнул Владик.

Я посмотрел на него.

— А ваш приятель? — спросил я. — Он располагает талантами лицедейства?

— Вы хотите снять и его? — удивилась Марина, не скрывая восторга.

— Всю компанию, — сказал я. — Почему бы нет? Светочка, вы готовы предстать перед телезрителями?

— Ой, это же блеск! — всплеснула руками Света.

Владик иронично посмотрел на нее и покачал головой.

— Могу представить, что он из нас сделает. Признайтесь, Жемчужников, вы хотите превратить нас в банду разбойников, не так ли?

Я бросил взгляд на Валеру и заметил, как тот корчит недовольную мину. Я со своими импровизациями бесцеремонно вторгался в его замысел, и это не могло ему нравиться.

— Честно говоря, — сказал я, — сценарий еще в работе, так что если у вас есть свои предложения, то мы готовы выслушать. Представьте это, как веселый капустник, и подумайте, кого бы вам на этом капустнике хотелось бы сыграть?

— О! — они переполошились, стали переглядываться.

— Чур, я — королевский паж у ног королевы, — объявил Владик без тени смущения.

— Тогда я — фрейлина, — заявила Света, — которая влюблена в пажа и ревнует его к королеве. Она отравит ее в третьем акте!

— Жуть какая, — пробормотала Марина. — Выходит, я королева? А кто же будет король?

— Сима! — воскликнул Владик. — Вы снимете нашего Симу, Павел Николаевич?

Он впервые обратился ко мне по имени-отчеству, и я должен был это оценить.

— Конечно, — сказал я. — Мы можем слепить с вами прекрасную сценку.

— Ой, это так здорово! — восхитилась Света.

Вопрос был решен, а придумывать сцену на ходу, как того желали наши новые актеры, я не собирался. Посмотрев на часы, я всполошился, вспомнил о каком-то срочном деле и стал подниматься.

— Мне приятно, что мы нашли общий язык. Знаете, Марина, талантливых людей всегда отличает их готовность к игре.

— Спасибо, — кивнула та. — Вы так любезны, Паша, что я просто покорена…

— Я для этого и приходил, — сказал я. — Мы прощаемся с вами, дорогие друзья, но впереди у нас плодотворное сотрудничество. Договорились?

И только уже в прихожей Марина взяла меня за руку, отвела в сторону и тихо произнесла:

— Паша, вы не могли бы остаться на часик… У меня к вам важное конфиденциальное дело.

— Срочное? — спросил я не очень уверенно.

— Да.

Я вздохнул.

— Конечно, Марина, ваша просьба не может остаться безответной. Я останусь.

Я предупредил Валеру о том, что задержусь, потребовал от него разработки сценария уже на следующее утро, с учетом поступивших новых предложений.

— Зачем вы только пошли на это? — зашипел Валера недовольно.

— Так надо, — ответил я ему. — В этом заключается секрет моего обаяния.

4

Когда я вернулся, Света как раз выговаривала своей подруге:

— …Это просто возмутительное легкомыслие, Маша!.. Ты знаешь, сколько стоит раскрутить певицу такого масштаба, как ты, выстроить имидж, который покорит публику?

— Прошу прощения, — я невольно оказался в неловком положении и должен был выходить из него. — А сколько это стоит?

Света обескуражено посмотрела на меня.

— Вы не ушли?

— Да, я задержался, — кивнул я. — У нас с Мариной есть о чем поговорить, не так ли?

— Да, — сказала Марина. — Пройдемте в кабинет, Паша.

— Я не нужна тебе? — спросила Света озабоченно.

— Нет, — бросила Марина на ходу.

— А я? — спросил из кресла Владик с кислой миной.

— Ты тоже, — сказала Марина. — Беги к твоему Симе и поскорее расскажи ему о моей очередной выходке. Пойдемте, Паша.

Мы прошли в кабинет, который назывался так лишь потому, что там стоял письменный стол, а на полках были какие-то книги. Во всем остальном это была комната для гостей, с диваном, комодом и торшером у кресла.

— Садитесь, — Марина предложила мне кресло у торшера, а сама села в кресло за столом. Она явно нервничала.

— Эта ваша размолвка не из-за меня, я надеюсь? — спросил я.

— Нет, — сказала она. — Это старые разборки. Они висят на мне, как пиявки, и устраивают панику каждый раз, когда я сама принимаю решение, не посоветовавшись с ними.

— Разве решение поучаствовать в нашей программе так важно для вас?

— Последнее время я мало работаю, — вздохнула она. — Тому есть целый ряд причин.

— Вы поэтому просили меня остаться?

— Нет, — сказала Марина. — У меня есть проблема другого рода. Скажите, Паша, вы ведь действительно имеете какие-то связи с мафией, да?

Я посмотрел на нее с изумлением.

— С мафией? — переспросил я. — Что это вам пришло в голову?

— Мне говорили, что вы близки с Факиром, — сказала Марина.

Я пожал плечами.

— У нас очень неровные отношения, — сказал я. — Вы же понимаете, при моей популярности со мною хотят познакомиться очень многие. Это не значит, что у меня широкие связи.

— Мне нужна помощь знающего человека, — сказала Марина. — Хотя бы совет… Могу я полагаться на вас, как на человека знающего?

— Что знающего? — не понял я.

— Специфику преступного мира, — пояснила Марина. — Понимаете, мне угрожают.

— Вам? — поразился я. — Стоит вам сказать полслова, и вся милиция будет дневать и ночевать у ваших дверей!

— Это угроза другого рода, — сказала Марина. — Можно, я вам все расскажу по порядку?

— Конечно, — сказал я. — Для этого я здесь.

Пока она готовилась к своему рассказу, я поудобнее устроился в кресле.

— У меня есть сын, — начала Марина.

— Вот как, — отреагировал я.

— Я говорю об этом лишь потому, что это, что называется, малоизвестный факт моей биографии, — сказала Марина.

— Я польщен вашим доверием, — отреагировал я.

— Он живет в Зареченске, — пояснила Марина. — С бабушкой. У него даже фамилия другая.

— Фамилия мужа? — предположил я.

— Нет, фамилия бабушки. Он просто Миша Филатов. Но вы не думайте, я бываю там регулярно…

— Я в этом не сомневаюсь, — поспешил заверить ее я.

Она кивнула.

— Ему уже двенадцать лет, — добавила она осторожно.

Видимо, я как-то на это отреагировал, потому что она улыбнулась и сказала:

— Да, да, я уже не столь молода, как вы предполагали.

— Напротив! — воскликнул я. — Я поражаюсь тому, что у вас хватило мужества сохранить ребенка в том возрасте, когда большинство отказывается от детей.

Она вздохнула.

— Да, это так. В восемнадцать лет у молодой девчонки, если она хочет пробиться на эстраду, и без того масса препон, а тут еще ребенок… Почти все советовали мне избавиться от него. Все, кроме мамы.

— Я от всей души приветствую ваше решение, — сказал я.

Она смущенно улыбнулась.

— Спасибо. Только ваше поздравление несколько запоздало. Он уже учится в шестом классе.

Я промолчал, давая ей собраться с мыслями.

— Вы, наверное, знаете, — начала она снова, — что почти два года я прожила в Австрии. Я была замужем за австрийцем.

— Конечно, — солгал я, не моргнув глазом.

Жизнь звезд интересовала меня очень мало, и из всех многочисленных сведений о Марине Рокше я знал только ее имя и фамилию.

— Его звали, как вас, — улыбнулась она. — Только на немецкий манер. Пауль Рейнхард. Высокий блондин со стальными глазами и туго набитым кошельком. Я не могла устоять, как вы понимаете.

— Надеюсь, вы были счастливы в этом браке? — спросил я.

Вышло невпопад, потому что она сразу помрачнела.

— Увы, совсем наоборот. Конечно, он был великолепен, мой славный Пауль, истинный ариец с аристократическими замашками. Как он был галантен, как заботлив, — она говорила это с горечью, и я понял, что продолжение будет куда более печальным.

Так и вышло.

— Но все это было пустой мишурой, — она безрадостно улыбнулась. — Мой славный Пауль оказался на поверку мерзким гомиком.

— Что вы говорите? — ахнул я, внутренне готовый к чему-то подобному.

— Да, увы, — сказала она с грустью. — Он уверял меня, что я была для него последней надеждой. Что именно со мной он надеялся вернуться в нормальный секс… Вы извините, Паша, что я рассказываю вам все эти подробности, но без них вам будет трудно понять все дальнейшее. Понимаете, он считал себя религиозным человеком и даже однажды чуть не стал католическим монахом. Поэтому все это его мучило.

— Еще неизвестно, что, собственно, тянуло его в монастырь, — буркнул я.

— Да, конечно, — усмехнулась она. — Но я верила ему, даже после того, как все открылось. Я, как последняя дура, надеялась спасти его. И только потом я узнала, что он женился на мне вовсе не из-за меня…

Она замолчала на самом интересном месте, и я сказал:

— Не из-за вас? А из-за кого же?..

— В том-то и дело, — вздохнула она. — Как это ни ужасно звучит, но он влюбился в моего Мишу.

— Он влюбился в мальчика? — ахнул я.

Она кивнула.

— А меня, идиотку, страшно радовало, как он с ним постоянно возился, гулял, играл в разные игры.

— Откуда вы про это узнали? — спросил я недоверчиво.

— Нашлись доброжелатели, — ответила она со вздохом.

— А как сам мальчик относился к нему?

— А как он мог относиться? Он любил его без памяти!.. Мальчику было только шесть лет!..

— Господи, помилуй, — пробормотал я.

— Я тоже была в шоке, — сказала Марина. — Я не хотела этому верить, но вызвала Пауля на разговор и потребовала ответить на эти обвинения. И что вы думаете, он признался. Да, именно мой сын стал главным поводом для нашего брака!..

— Это чудовищно!

— Вы себе представить не можете мое состояние, — сказала Марина с надрывом.

— Могу, — сказал я угрюмо. — Похожая ситуация описана у Набокова.

— Я даже слегла, — сообщила она. — Сорвала программу гастролей, платила потом неустойку, в общем — ужас!..

— И вы развелись?

— Конечно! Я уехала от него в тот же день!..

Я кивнул головой, давая ей успокоиться. Она перевела дыхание, покачала головой и продолжала.

— Развод был делом долгим, но Пауль не стал чинить препятствий. Мне даже перепали кое-какие деньги. После этого мы немедленно вернулись домой, и, хотя мне предлагали прописку в Москве, я решилась спрятаться здесь. Мне казалось, все кончилось.

— А на самом деле? — подал я необходимую реплику.

— Пауль пытался видеться с Мишей, — сказала она. — Слал ему подарки, открытки. Конечно, я все выбрасывала в мусор… Когда он оказался у нас в Нижнереченске, я подняла международный скандал. Теперь мне кажется, что я была излишне нетерпима. Ведь он не позволил себе никакой гадости…

— Это делает ему честь, — процедил я.

— В общем, два года назад Пауль умер от СПИДа, — сказала Марина со вздохом. — Конечно, я поначалу страшно перепугалась, побежала к врачам, но оказалось, он подхватил эту заразу уже после развода. Признаться, я даже испытала некое злорадство. Вы меня понимаете, Паша?

— Конечно, — сказал я.

— Но потом выяснилось… Незадолго перед смертью он получил наследство. Да, да, настоящее наследство, какой-то замок в Альпах и несколько миллионов в швейцарских франках. В общем, он составил завещание на имя моего Миши.

— Вашего Миши? — переспросил я. — Ваш Миша — миллионер?

Она неуверенно улыбнулась.

— Выходит, что так, — сказала она. — Не теперь, конечно, а только после совершеннолетия, но все же…

Я кивнул. Этот австрийский педик вырастал в какую-то трагическую, романтическую фигуру, и я начинал уже жалеть его.

— Конечно, поднялась на дыбы целая толпа родственников, долго шла тяжба, но все закончилось в нашу пользу. Теперь мой Миша кроме всего прочего имеет двадцать тысяч швейцарских франков в год, с постепенным повышением суммы содержания по мере взросления. И так вплоть до совершеннолетия. Неплохо, да?

— Весьма, — сказал я.

— Но на самом деле все не так просто, — вздохнула Марина. — Опекуном Миши является адвокат Хайнц Малински, старый педрила, из приятелей Пауля. Конечно, я премного благодарна ему за то, что он выиграл все процессы по тяжбам родственников, но он совершенно игнорирует наши интересы! Никаких наличных, вот его девиз. Мы должны предоставлять ему счета, которые он будет проверять на предмет действительной нужды мальчика, и только потом он их будет оплачивать. Вы себе можете это представить?

Я покачал головой. Тут начинались интересы сугубо меркантильные, и я начал скучать.

— В конце концов, — сказал я, — как бы там ни было, придет время его совершеннолетия, и Миша получит все. Чего вам волноваться?

— Получит, — фыркнула Марина. — Если там что-нибудь останется.

— Разве его никто не контролирует?

— Конечно, есть опекунский совет, — согласилась Марина. — Есть мой адвокат, который нас разводил. Но все это, как вы можете понять, не слишком надежно.

Я потерял всякий интерес к ее занимательному рассказу и спросил:

— И чем я могу быть вам полезен?

Она подняла голову и посмотрела на меня прямо.

— Вот, — сказала она. — Тут и начинается детектив.

Она открыла ящик стола и достала папку, из которой вынула конверт.

— Это письмо, — сказала она, — пришло ко мне почти неделю назад. Но я до сих пор не знаю, что с ним делать.

Во мне появился слабый интерес.

— Можно? — спросил я.

— Конечно, читайте, — кивнула она.

Я взял конверт в руки и внимательно осмотрел его. Конверт был отечественный, с почтовым штемпелем вместо марки, но без обратного адреса. Письмо было напечатано на листе машинописной бумаги, но не на машинке, а на компьютере. Судя по качеству, речь шла о лазерном принтере. Все говорило о том, что письмо готовилось основательно.

Текст гласил:

«Дорогая Марина! Имея вас знать прекрасной женщиной и замечательной матерью, не могу не сообщить вам тревожащее известие, что сестра вашего пропавшего мужа Гертруда Рейнхарт имеет произвести в отношении вашего сына особые действия, что могут быть составить опасность для его проживания. Имейте особую осторожность далее. Ваш друг».

5

Я поднял голову, Марина смотрела на меня со вниманием.

— Что я могу сказать, — проговорил я неторопливо. — Письмо отправлено из Москвы, скорее всего даже с Главпочтампта на Пятницкой. Что касается текста, то скорее всего письмо было написано на иностранном языке с последующим перегоном через компьютерный перевод. Такую абракадабру не смог бы составить ни один переводчик.

— Что мне делать? — спросила Марина.

Я привычно почесал кончик носа.

— Прежде всего, вам следует обратиться в милицию, — сказал я. — Если госпожа Гертруда Рейнхард паче чаяния нагрянет в Нижнереченск, то им следует принять некоторые меры.

— Но она ни за что не приедет сюда сама! — воскликнула нервно Марина. — Вы думаете, так трудно прислать киллера?

Конечно, она нервничала, но даже признавая это, я не мог не отреагировать на ее сугубо деловой подход к делу. Ведь речь шла о ее единственном сыне.

— В конце концов, — сказал я, — на двадцать тысяч швейцарских франков можно нанять мальчику круглосуточную охрану. Но мне интересно знать, кто является наследником вашего Миши, есть ли там какие-нибудь условия в завещании вашего покойного бывшего мужа?

— Вы полагаете, надо навести справки? — спросила она.

— Конечно.

— А вы не могли бы… — она замялась. — Как это называется?.. Узнать у своих друзей… Я ведь знаю, у вас есть друзья в самых различных сферах, не так ли?.. Вы не могли бы узнать, не поручал ли им кто-нибудь дела такого рода?

Я все понял. По городу полз вздорный слушок, что Паша Жемчужников накоротке со всеми воротилами городской организованной преступности. Конечно, кое-кого из них я знал, но наше знакомство никоим образом не предполагало деловых отношений.

— Я спрошу, — сказал я, понимающе кивнув.

— Дело в том, что охрана у мальчика есть, — пояснила Марина. — Не круглосуточная, но все же… Моя мама решительно против охранников.

— Вы рассказали потрясающую историю, Марина, — сказал я, решив, что пора закругляться. — Когда все кончится, вы должны обещать мне сделать из всего этого детектив.

— О! — воскликнула она. — Если все кончится хорошо… — она немедленно поплевала через левое плечо и постучала по дереву. — То можете делать из всего этого даже мыльную оперу.

Я поднялся.

— Держите меня в курсе дел, — сказал я. — И не забывайте, что мы с вами делаем передачу.

— Я помню, — ответила Марина, вздохнув.

Я отправился домой и еще успел перед сном почитать новые сценарии, от чего потом спал чуть ли не до десяти утра. Сентиментальная история, рассказанная мне накануне нашей эстрадной звездой, вспомнилась мне только за завтраком, и я невольно задумался над тем, зачем она мне все это рассказала. То ли действительно рассчитывала на мои знакомства с мафиози, то ли ее обворожили мои детективные таланты, проявленные в книгах и передачах, то ли я оказался тем посторонним, которому можно все выложить и в том найти утешение.

Но пришло время заняться работой, и я забыл душещипательную историю про порочную любовь миллионера и мальчика. Уже в одиннадцать я устроил худсовет по обсуждению новых сценариев, поочередно разгромил все и решительно заявил, что почивать на давно увядших лаврах не собираюсь сам и никому не позволю. Дополнительное возмущение вызвало у меня отсутствие Валеры Хабарова, и я спросил у Леры, к кому Валера был прикреплен, в чем при чины такого решительного нарушения дисциплины. Она ответила, что Валера звонил с утра, разговаривал каким-то нетвердым голосом и сообщил, что появится только после обеда.

— Он что, с утра уже был пьян? — подивился я.

— Не могу сказать этого с определенностью, — ответила Лера. — Может, он занимается умерщвлением плоти?

Будучи весьма умеренна в проявлении религиозных чувств, она не упускала возможности поддеть в этом меня. Я хмыкнул и приказал при появлении Хабарова на студии доставить его ко мне в кабинет живым или мертвым.

Пришлось отдельно разговаривать со сценаристами, чтобы растолковать им разницу между халтурой и творчеством, после чего они ушли дорабатывать сценарии, громко сетуя на то, что у нас требуют творчество, а платят, как за халтуру. Конечно, следовало признать, что сравнительное процветание моей независимой компании было связано еще и с довольно невысокими заработками, вплоть до самого творческого руководителя в моем лице. И хотя в городе уже работали несколько телевизионных студий, большей частью кабельных, но со своими небольшими программами каждая, мои ребята все еще держались нашей «ТВ — Шоу», за что я их всех любил, уважал и жалел.

Юра Малыгин нагрянул ко мне после всех этих дел с пачкой аудио-кассет, заявив:

— Вот все, что я успел собрать за вчерашний вечер.

— Что это? — испуганно спросил я.

— Это вершины областного рока, — поведал Юра с торжеством. — Я уже закинул удочки, парни зашевелились…

— Почему только парни? — скривился я. — А девочек у тебя в запасе нет?

— Почему, есть, — сказал он. — Есть одна совершенно упадная группа, которая называется «Контрацепция», но их пока не выпускают, потому-что это жуткие хулиганки.

— Ты знаешь, — сказал я, — меня это название тоже не греет.

— Ты их посмотри, и обалдеешь, — сказал Юра. — Просто у них менеджер козел, заводит их на всякую муру, но, если с ними поработать, то можно сделать классный клип.

— А кто будет с ними работать? — спросил я смиренно.

— Я, — ответил Юра.

Юра явно горел на предложенной работе, и этот процесс следовало только поощрять.

— Хорошо, — согласился я. — Устрой просмотр твоих хулиганок на студии, и мы продолжим наш разговор. Кроме рока тут что-нибудь есть?

— Ну, — сказал он. — Русские народные слушать ведь не обязательно? У меня есть неплохой студенческий коллектив, они пашут под Дмитрия Покровского.

— Хотелось бы послушать, — сказал я. — Нельзя бы это организовать вместе с твоими «Презервативами»?

Юра хмыкнул, потому что считал меня очень остроумным человеком и обязан был смеяться над каждой моей шуткой.

— Мысль интересная, — одобрил он. — Я это устрою. Давай прямо завтра, вечером?

— Давай, — сказал я.

Кассеты я сложил в сумку, а сам отправился в столовую на обед. По дороге мне пришлось разбирать тяжбу между водителем моей персональной «Волги» и режиссером Эдиком Юрзиновым по поводу выезда на съемки. Водитель уверял нас, что имеет право выезжать из гаража только со мной в салоне, и я в очередной раз пообещал уволить его без всяких пособий, если он будет лениться по-прежнему. До меня уже доходили слухи, что основным источником его доходов является торговля казенным бензином, но сосредоточиться для разбирательства не хватало времени.

Валера Хабаров появился прямо в столовой и подсел к моему столику.

— Здравствуйте, — проговорил он сипло. — Приятного аппетита.

Я поднял голову.

— Ага, — сказал я, — проснулся? Доброе утро, сынок.

Он шмыгнул носом.

— Извините, — сказал он. — Но я лег спать только в восьмом часу.

— А что ты делал до того? — заинтересовался я.

— Работал, — буркнул он.

Некоторое время я молча черпал ложкой суп и отправлял его в рот.

— И есть результат? — спросил я наконец.

— Есть, — он положил на стол папку. — Вот!

Я отставил тарелку с супом, вытер рот салфеткой и раскрыл папку. Там было двадцать пять страниц машинописного текста, не так уж плохо для ночного бдения.

— Так, — сказал я. — Расстрел отменяется… Пока я это буду читать, ты должен послушать музыку, предложенную нашим музыкальным редактором. Кассеты в моей сумке в кабинете, а магнитофон с наушниками у звукооператоров. Вперед!

Он кивнул и ушел.

Читать рукописи в моем кабинете было просто невозможно из-за постоянного присутствия посетителей, и потому я ушел в нашу студийную библиотеку, чудом уцелевшую в стихии разнообразнейших сокращений, и там уселся с папкой Хабарова. Творческий порыв молодого коллеги мне нравился, оставалось поставить ему оценку.

С первых страниц я был покорен его фантазией, и весь сценарий проглотил чрезвычайно быстро. Это могло бы быть шикарное шоу с глубоким внутренним смыслом, но Валера совершенно не связывал себя финансовыми соображениями. Его замысел вполне пригодился бы для Голливуда, но на Нижнереченском областном телевидении раскрутить все эти переливы было весьма проблематично. Мне предстояла неблагодарная роль экзекутора на сценарии, который мне нравился.

Чтение и размышление заняло у меня чуть более получаса, но, когда я вернулся в кабинет, Валера уже сидел там перед стопкой кассет.

— Это невозможно слушать, — заявил он раздраженно. — Это сплошной грохот и вой.

— И что, совсем ничего не различается? — спросил я участливо.

Он покачал головой.

— Эта музыка медитационная, — сказал он авторитетно. — Слушатели ее впадают в беснование и потому искренне не понимают, когда другие ее отторгают. У них это называется заводиться.

— И это говоришь мне ты! — воскликнул я. — Ты, кто предлагает прекрасную идею пародийного переосмысления всех культурных явлений! Неужели нельзя включить это самое беснование в твою схему?

Он растерянно заморгал.

— Вам понравилось?

— Да, — сказал я. — Мы будем это делать. Разве что со сценой на Ниагарском водопаде возникнут проблемы, а в остальном…

— Я уже думал над этим! — вскочил он в азарте. — Есть классный американский фильм про Ниагарский водопад, можно использовать хромокей…

— Это хорошо, что ты над этим думал, — сказал я. — Потому что именно тебе все это воплощать.

— Мне? — растерялся он.

Я кивнул головой. Эта идея пришла мне в голову только что, но я сразу понял, что это решение проблемы.

— Но я же не режиссер!

— Ладно тебе, — сказал я. — Ты же ВГИКовец!.. А то ты не знаешь, как это все делается?

Он помолчал. Было видно, что идея его греет, но он все еще не решался.

— Официально будет считаться, что всем руковожу я сам, — сказал я. — Но в конце все станет на свои места, и в титрах будет твое имя.

— Зачем эта конспирация? — чуть настороженно спросил он.

— Затем, что у меня в деле работают полтора десятка режиссеров, и они будут чрезвычайно задеты, если узнают, что недоучившийся выскочка получил эту программу.

Он кивнул головой:

— Конечно. Я не могу не согласиться. Это выше всех моих ожиданий.

Этим он мне еще больше понравился.

— И главное, — сказал я, — тебе может решительно не нравиться вся эта музыка, но ты обязан найти ей место в нашей работе. Твой сценарий прекрасен, а теперь давай вставлять в него наши творческие силы.

Он кивнул.

— Я готов.

Я не прогадал, этот парень относился к творчеству, как и я сам. Сначала дело, потом снова дело, потом снова дело, а амбиции и удовольствия где-то там, на двадцать пятом месте.

— Поэтому забирай всю эту бесовщину, — я кивнул на кассеты, — снова их прослушай и найди все-таки для них применение.

Он вздохнул, без слов забрал кассеты и ушел.

Часа в четыре генеральный директор вернулся из администрации и срочно вызвал меня к себе по телефону. Когда я вошел в кабинет, он поднялся ко мне навстречу, горячо пожал руку, а потом сам закрыл дверь.

— Сенсационная новость, — сообщил он, сияя.

— Я уже в нетерпении, — сказал я, оставаясь внутренне холоден.

Обычно его сенсации означали перемещение в верхних эшелонах, которые меня задевали очень мало, и потому его переживаний я не разделял. Но он упорно считал, что все это события исторического порядка, и рассказывал мне о них с придыханием. Вот и теперь я не ждал никаких потрясений.

— С тебя бутылка, — сказал он, хихикнув.

— Разумеется, — сказал я. — Сколько угодно, вы же меня знаете, Максим Иванович. Только объясните, в чем дело?

Он снова хихикнул.

— Иван Максимович готов поучаствовать в твоей передаче, — сообщил он радостно.

Я помолчал. С его точки зрения мне следовало взвиться в воздух, пробив потолок до чердака, но я в этот момент думал о том, как распорядится участием губернатора Валера Хабаров.

— Это и есть сенсация? — спросил я.

— Он сделает одно чрезвычайно важное объявление, — добавил Глушко, посмеиваясь.

— Сенсационное? — переспросил я.

— Именно. Он объявит, что Павел Николаевич Жемчужников провозглашен… — он помолчал для драматизма и закончил, — почетным гражданином города!..

Здесь требовался взрыв эмоций, но внутренне я оставался холоден, и потому только ахнул для порядка.

— Почетным гражданином? Правда? Это такая честь!..

— Конечно, — восторженно воскликнул Глушко. — Вообще-то у них там уже два десятка почетных граждан, но это всякие Фидели Кастро, космонавты и прочие пережитки эпохи. По нынешнему положению, недавно принятому областной думой, там полагется лавина всяких привилегий.

— Ну да, — так же восторженно подхватил я. — Буду ездить в транспорте бесплатно, да?

— Само собой, — не понял моей иронии Глушко. — Но это мелочи…

Его прервал телефонный звонок, и он сорвал трубку, все еще в восторженном состоянии. Конечно, его энтузиазм мне казался мало понятным, но одно то, что он радовался моей славе, делало его симпатичным.

— Кого? — переспросил он в трубку. — Да, здесь… Сейчас. Тебя, — сказал он мне, протягивая трубку.

— Да? — спросил я.

Это была Женя Наволоцкая, моя секретарша.

— Паша, тебе названивает Марина Рокша в совершенно истерическом состоянии.

— А что случилось? — насторожился я.

— Я не очень поняла, — призналась Женя, — но что-то с ее сыном…

— Я уже иду, — сказал я и положил трубку.

6

Максиму Ивановичу достаточно было сказать, что меня срочно требует Марина Рокша, и он признал этот довод основательным для того, чтобы отменить предполагаемый импровизационный банкет на две персоны по случаю моего почетного гражданства. Я спешно прошел в свой кабинет, где Женя ждала меня с телефонной трубкой в руке.

— Я слушаю, — сказал я, присаживаясь на стол.

— Павел Николаевич, — услышал я голос Светы. — Марина просила вам срочно сообщить… Сегодня утром была попытка похищения Миши. Вы не могли бы срочно приехать в Зареченск?

— А зачем?

— Ну, хотя бы для ее спокойствия. Она почему-то очень просила приехать именно вас.

— Но я даже не знаю, куда ехать, — попытался отказаться я.

— Ничего, я заеду за вами на машине.

Я подумал и согласился.

— Валяйте, — сказал я. — Когда вы будете?

— Через пятнадцать минут.

— Ладно, — я повесил трубку.

Женя смотрела на меня с интересом.

— Что там случилось? — спросила она.

— У Марины чуть не украли сына, — сказал я. — Теперь она в истерике и просит меня приехать. Хотел бы я знать, что я должен там делать?

— Утешать, наверное, — многозначительно усмехнулась Женя.

— А как? — спросил я.

— Всеми средствами, — сказала Женя. — Не ломай себе голову, Паша, она просто поплачется тебе в жилетку и будет удовлетворена.

— Очень на это надеюсь, — буркнул я.

Я спустился вниз, надев пальто и шляпу, и мне пришлось еще минут пять ждать, когда подъедет Света. У нее была приземистая «Тойота», которой она управляла не без лихости, и в том, как она тормознула совсем рядом со мной, было уже явное излишество.

— Садитесь, Павел Николаевич, — сказала она, открыв мне дверцу.

Я сел на переднее сидение рядом с нею и захлопнул дверцу.

— Расскажите толком, что там у вас стряслось?

— Сейчас, — сказала она, выруливая от подъезда телевидения на дорогу.

Только после того, как мы проехали несколько минут, она начала рассказ:

— Вы, наверное, уже знаете про то, как Марина сходит с ума из-за этого дурацкого письма.

— Да, она мне показывала, — кивнул я. — Что вы об этом думаете?

— До сегодняшнего утра я думала, что это чей-то прикол, — сказала Света. — В Австрии я не была, но по рассказам Маши…

— Маша, это Марина? — уточнил я, перебив ее.

— Да, — сказала Света. — Она на самом деле Маша, а Марина — это только псевдоним. Так вот, Маша всегда рассказывала, что все родственники ее Пауля были степенными немецкими бюргерами. Он ведь был не слишком богат, этот Пауль.

— Но наследство он все же получил, — заметил я.

— Это наследство оставил ему такой же гомик, как и он, — ухмыльнулась Света. — Какой-то старый козел, с которым у Пауля были самые тесные лирические отношения. Если бы это был родственник, то фиг бы нам видать эти деньги.

Я почесал нос и подумал, что эти деньги могут чем-то припахивать.

— Поэтому претензии сестры, — продолжала Света, — не имеют никаких шансов.

— Тогда из-за чего весь сыр-бор?

— Это для всех нас загадка, — сказала Света.

Мы выехали за город и стали подъезжать к мосту через реку, за которым располагался Зареченск, некогда поселение государственных крестьян, занятых по прихоти императора выращиванием экзотического шелкопряда, а нынче большой двухсоттысячный город, построенный для обслуживания чудовищного химического комбината. При советской власти, когда плановое хозяйство игнорировало экологические проблемы, со стороны Зареченска то и дело наносило на нас облака всякой химической гадости, но теперь половина комбината встала, а другая половина подвергалась террору со стороны местных политических экстремистов. Легче всего было заработать очки на экологических проблемах.

— Переполох поднялся около десяти, — рассказывала Света, пока мы катили по мосту. — Охранник доложил, что Миши не оказалось в школе.

— В десять часов? — переспросил я. — Он что, его и на переменах охраняет?

— Нет, — сказала Света, — но на большой перемене он возит его домой, к бабушке, чтобы перекусить. Так поступают многие родители, в школе кормят очень плохо.

— И его не оказалось?

— Да. Он позвонил прямо из школы, у него сотовый телефон. Маша немедленно кинулась туда вместе с Симой, который приехал с утра с деловыми предложениями. В полдень она позвонила и сообщила, что они вышли на какой-то след. Около двух позвонил Сима и сообщил, что мальчика нашли. Ну, а чуть позже Маша немедленно потребовала найти вас и вывезти туда, на место событий. Вы сильно злитесь на нее?

Я пожал плечами.

— Из всего можно извлечь пользу, — сказал я. — Я не был слишком занят.

Света хмыкнула, глянув на меня мельком, и сказала:

— А по-моему, это все очередной мыльный пузырь.

— Вы не очень любите свою Машу? — отметил я.

— Наоборот, — возразила Света. — Я ее очень люблю. Но она не простой человек, Павел Николаевич. От этих заморочек иногда начинаешь дергаться.

— Спасибо, что предупредили, — сказал я. — Вы еще не раздумали сниматься в роли ревнивой фрейлины?

Она рассмеялась, ей было приятно, что я об этом вспомнил.

— Вы серьезно, что ли? — спросила она, засмущавшись.

— Вполне, — сказал я. — Я уже дал указания сценаристу, у вас будут слова.

Она покачала головой.

— Не знаю, получится ли у меня?

Мы въехали в Зареченск, некогда прославившийся озеленением своих улиц на всю страну, и поехали по старой части города, действительно утопавшей в зелени. Как мне было известно, новая часть города строилась в степи, и об озеленении там думали в последнюю очередь.

Света остановила машину во дворе старого трехэтажного дома, и мы вышли. Поднялись на второй этаж, позвонили в дверь, и нам открыл высокий парень в шортах и майке.

— Привет, — сказал он Свете, а увидев меня, просто расплылся. — Павел Николаевич! Очень рад с вами познакомиться. Вадим Симонян, продюсер.

Я пожал ему руку, и мы прошли в комнату, где на диване сидела Марина со своим сыном, белобрысым пареньком, смущенно склонившим голову, а за столом — бабушка и охранник в пятнистой форме.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Паша, — Марина протянула мне руку. — Вы приехали… Спасибо большое… Они никто ничего не понимают…

Бабушка поднялась.

— Садитесь, Павел Николаевич, — пригласила она меня чуть заискивающе.

— Ничего, ничего, — сказал я ей, — сидите. Как это все случилось?

— Да пацаны его увели, — буркнул охранник, чувствовавший себя не в своей тарелке.

Конечно, тут тебе и эстрадная звезда, тут и популярный ведущий. Только губернатора не хватало, подумал я.

— Пацаны увели его с уроков? — удивился я.

— Нет, — сказал Вадим Симонян. — Это было не так. Пацаны его вызвали после первого урока на улицу, потому что какой-то дядя дал им за это жвачку. Верно, Миша?

Тот буркнул что-то неразборчиво, а Марина сказала:

— Просто деньги дал… Как бы на жвачку.

— А что было потом? — спросил я с интересом.

— Потом дяденька сказал, что он мой отец, — буркнул Миша неохотно.

— Представляете? — возмущенно воскликнула Марина. — Какой-то проходимец объявляет себя его отцом!..

— Проходимец? — спросил я. — А что дальше?

— У него машина была, — со вздохом стал объяснять Миша, — но я не хотел садиться. Я сразу подумал, что тут чего-то не то…

— Правильно подумал, — сказала Марина.

— Они пошли погулять в парк, — продолжил рассказ Симонян. — Угощал, сука, мороженым…

— Почему, сука? — спросил я.

— Потому что потом он его в кино повел, — сказал Симонян.

— А зачем ты с ним вообще пошел? — спросил я мальчика.

— Я ему поверил, — проговорил он с трудом.

— Вот глупый, — вздохнула Марина и прижала его к себе.

— И что там случилось, в кино? — спросил я.

— Он его усыпил, — сказал Симонян. — Скорее всего, газ.

— Серьезно? — не поверил я. — Прямо в кинозале?

— А что вы думаете, — буркнул охранник. — Там в зале всего-то и было человек пять.

— Ну, и как он поступил дальше?

— Очень просто, — сказал Симонян. — Вынес мальчика на руках, утверждая, что ему стало плохо, и он должен отвезти его в больницу. Вызвал массу сочувствия со стороны контролерши. И был таков.

Я качнул головой, продолжая наблюдать за мальчиком.

— Как же вы его нашли? — спросил я с интересом.

— Он сам сбежал, — сказала Марина, ероша сыну волосы. — Правда, Миша?

— Правда, — буркнул тот неохотно.

Я так понял, он гораздо меньше испытал потрясения от всех этих приключений, чем разочарования в том, что этот тип оказался вовсе не его отцом.

— Тот куда-то выскочил, оставив Мишу в машине, — сказал Симонян. — А Миша очнулся и дал деру, как водится.

— Все так просто, — сказал я.

— Не считая моего состояния, — заявила Марина. — Коля, а ты чего здесь сидишь? — спросила она охранника.

Тот растерянно поднял голову.

— Но я…

— Ты уволен, — сказала Марина. — Ты же понимаешь, я не могу больше доверять тебе сына.

— Но, Марина, я же…

— Я знать ничего не хочу, — жестко сказала Марина. — Сима тебе все заплатит, и до свидания.

Бедный охранник стоял растерянный среди комнаты, опозоренный в глазах столь значительных людей, как я и Марина, и не знал, что делать. Симонян подошел к нему, похлопал по плечу и вывел в прихожую.

— И правильно, — сказала бабушка. — Теперь я сама за мальчиком послежу.

— Мама, ну что ты говоришь! — воскликнула Марина, всплескивая руками. — Как ты последишь? Будешь гулять с ним на улице? Мальчику уже двенадцать лет, в конце концов!..

— А что ты предлагаешь? — спросила мать. — Нанять еще одного головореза?

— Нет, — сказала Марина. — Я устрою его в пансионат. У нас на Рыбацкой, там где раньше интернат был, открылся пансионат. Прекрасный преподавательский состав, и действительно круглосуточное наблюдение.

— Прекрасно, — сказала бабушка. — А на меня тебе, конечно, наплевать.

Назревал семейный скандал, и я поднялся.

— Ну-ка, Миша, — сказал я, — покажи мне свою комнату. Людей я оцениваю по тем игрушкам, в которые они играют…

Миша доверчиво посмотрел на меня, поднялся, и мы прошли в его комнату, когда мать с дочерью начали набирать крутые обороты в своих отношениях. Света, конечно, увязалась за нами. Игрушек у Миши было много, но предпочтение он отдавал «Денди».

— Сыграем? — предложил я.

— А вы умеете? — недоверчиво посмотрел он на меня.

— Мальчик, — сказал я со вздохом. — На свете существует очень мало игр, в которые я не играю.

Света усмехнулась.

— Миша, а ты сам хочешь в пансионат? — спросила она. Миша, налаживающий игру, вначале не отреагировал на ее вопрос, но она спросила снова, и он ответил:

— Чего я там не видел!..

— Мама сможет чаще с тобой видеться, — сказала Света.

— Я с бабушкой хочу жить, — буркнул Миша. — Ну, играем?

— Вперед, — сказал я, беря в руки джойстик.

Пошла игра, и Света принялась за нас болеть. Болела она, конечно, исключительно за успехи Миши, но это ему не помогло, и я обыграл его очень быстро. Мы играли в простой теннис, секреты которого я познал еще давно.

— Круто, — сказал Миша, желая сделать мне комплимент.

— Элементарно, — сказал я. — Ты этого парня хорошо запомнил?

В его глазах появился испуг. Он кивнул, глядя на меня завороженно.

— Ты бы хотел, чтобы мы его нашли? — спросил я.

Он помолчал, вздохнул и вдруг покачал головой.

Не могу назвать себя пророком, но я задавал этот вопрос в надежде именно на такой ответ.

7

Продюсер Вадим Симонян разъезжал на «Мерседесе» небесно-голубого цвета, так что я даже предположил поначалу, что это подарок незабвенного Пауля. Мы с Мариной сидели на заднем сидении, и знаменитая певица выглядела подавленно. Она неумело курила сигарету и нервно покусывала губы. Света катила следом за нами на своей «Тойоте».

— Теперь ты понимаешь, насколько это серьезно? — проговорила Марина, и я не сразу понял, что она обращается ко мне.

До сих пор мы сохраняли дистанцию.

— Извини, я к тебе на «ты», — спохватилась она. — Ты не против?

— Нет проблем, — сказал я. — Как ты думаешь, что же все-таки произошло?

— Это было похищение, — сказала Марина убежденно.

— Какой-то чайник похищение это устроил, — заметил Вадим не оборачиваясь. — Не очень профессионально.

— И слава Богу, — испуганно выдохнула Марина.

— Вы нашли потом эту машину? — спросил я.

— Мы поехали, — сказал Вадим. — Но ее там уже не было. Миша говорит, что там пахло лекарством. Наверное, эфиром.

Я помолчал.

— Тут возникает деликатный вопрос, — начал я. — Могу я его задать?

Марина вздохнула.

— Конечно, можешь. Я отвечу честно, Паша, я сама не знаю, кто его отец. Это было время очень нерегулярных отношений, как ты понимаешь.

— Тогда почему ты исключаешь возможность, что это был действительно кто-то из тех, кто считает себя его отцом? — спросил я.

Вадим усмехнулся, глянув на нас в зеркальце, и сказал:

— Маша, тебе придется составить список подозреваемых.

— Нет, — сказала Марина жестко. — Никакого списка не будет. Я не хочу никаких расследований.

— Что? — удивился Вадим. — Ты хочешь оставить его безнаказанным? Пусть повторяет попытку?

— Я постараюсь поскорее оформить Мишу в пансионат, и это будет решением проблемы. А пока, я договорилась, его будут охранять по двойной ставке.

— Это не снимает проблемы, — сказал я. — Если мальчик теперь стал наследником порядочного состояния, то, наверное, многие захотят объявить себя его родственниками.

— Вот именно, — хмыкнул Вадим. — Маша, это чревато скандалом.

Она приоткрыла окно и выбросила недокуренную сигарету.

— Насколько опасен для меня такой скандал? — спросила она деловито.

Вадим даже обернулся назад от удивления, хотя мы ехали по мосту, и отвлекаться ему не следовало.

— Ты спрашиваешь, насколько опасен для нас скандал? — переспросил он озадаченно. — Хм, я даже не подумал об этом…

— Вот и подумай.

— А не позволишь мне все-таки поискать среди твоих прежних поклонников? — спросил я.

— Может получиться прекрасная передача, а? — сказал Вадим весело.

— Может, — согласился я.

— Кстати, о передаче, — вспомнил Вадим. — Павел Николаевич, нам с вами надо составить контракт по тому вопросу, что вы вчера обсуждали.

— Вы знакомы с Гуркиным? — спросил я.

— С Лазарем Александровичем? — переспросил Вадим. — Незнаком, но весьма наслышан. Он у вас работает?

— Он у нас теперь финансовый директор, — ответил я. — По вопросам контрактов можете связываться прямо с ним.

Вадим хмыкнул и покачал головой.

— Я знакома с Лазарем Гуркиным, — сказала Марина. — Он был в числе тех, кто… Впрочем, это неважно. Нет, Паша, не надо искать среди моих прежних поклонников. То, что прошло, то прошло.

Они высадили меня у телевидения, хотя рабочий день почти закончился, и у меня не было срочных дел. Я сам попросил об этом, потому что испытывал тягостное ощущение, которое спешил развеять. Вопреки ожиданию Женя Наволоцкая еще находилась на месте, и она больше удивилась моему появлению, чем я ее исполнительности.

— Паша, что случилось? — забеспокоилась она.

— Ничего, — сказал я. — Скажи, Лазарь Александрович не появлялся?

— Нет, — ответила она. — Звонил, чтобы ему прислали папку с контрактами по «Караван-сараю», и я отослала Витю.

— Я у себя, — сказал я и прошел в свой кабинет.

Ветеран областного телевидения Лазарь Александрович Гуркин работал у нас финансовым директором условно, потому что возраст и занятость не позволяли ему посвятить себя нашему делу целиком. Мы использовали его обширные связи и почитаемое имя лишь в самых неотложных случаях, а в остальном справлялись силами собственных молодых экономистов. Ему было лестно участвовать в шоу-бизнесе, да и нам его участие было весьма полезно.

Я позвонил к нему домой.

— Паша, милый, я сам хотел тебе звонить, — сообщил мне Гуркин. — Похоже, эти негодяи из «Фараона» тебя надули на пару-тройку лимонов…

Речь шла о съемках в новом ресторане «Фараон», и Гуркин проверял предъявленные к оплате счета. Я ему этого не поручал, но он охотно занимался подобными проверками, категорически осуждая нас за бездумные траты.

— У меня к вам другой вопрос, — сказал я. — Вам знакома наша эстрадная знаменитость Марина Рокша?

— Марина? — переспросил он. — А что ты хотел о ней знать?

Эта его еврейская манера отвечать вопросом на вопрос могла кого-нибудь и умилять, но меня порой уже начинала раздражать.

— У нее есть сын, — сказал я. — Ему двенадцать лет. Меня интересует, как он появился на свет.

Некоторое время он вспоминал, что-то бормотал в сторону или про себя.

— А что, собственно, тебя интересует? — спросил он. — Обычно дети появляются на свет известным способом…

— Кто его отец? — спросил я.

— Откуда я могу это знать? Или ты подозреваешь в этом меня? — он захихикал.

— Да, подозреваю, — сказал я. — Потому что вы ведете себя как-то подозрительно, Лазарь Александрович. Могли бы просто назвать имя человека, к кому мне следует обратиться, а не устраивать заседание Государственной Думы.

— Понял, — посерьезнел он. — Тебе нужен Алик Колобродов, это его открытие. Знаешь Алика Колобродова?

— А кто это? — спросил я, чувствуя, что фамилия эта мне уже попадалась.

— Забытый гений, — сказал Гуркин. — В семидесятые годы у него была своя группа, она называлась «Полосатые штаны». За эту группу он принял много страданий от прежних властей. Был скандальной фигурой, но с ним считались. Тогда он прозывался Алекс Колброд, на английский манер. Был завсегдатаем всех молодежных сборищ, и все такое. С началом перестройки он было воспрял духом, но потом быстро разочаровался и спился.

— Но с ним можно общаться? — спросил я.

— Не знаю, — покачал головой Гуркин. — Но можно попытаться. Во всяком случае, это он сделал Марину Рокшу и даже придумал ей имя.

— Где его можно найти?

— Ну, милый, я тоже не все знаю.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Можете выписать себе премию за квартал.

— Не шути с деньгами, Паша, — нравоучительно сказал он мне.

Конечно, я вспомнил Алекса Колброда, или точнее, как мы именовали его, Элекса Кэлброда. Он был кумиром моих школьных лет, и я сам ходил на его концерты, всегда яркие, праздничные и восхитительно скандальные. Когда его однажды забрали на пятнадцать суток за пьяный дебош в ресторане, я был в числе участников демонстрации протеста около отделения милиции. Нас разгоняли дубинками, и о нас сообщила радиостанция «Голос Америки». Мы были счастливы, хотя троих организаторов демонстрации поперли из комсомола, а двоих студентов выгнали из института. Я тогда работал на заводе и потому отделался выговором в личном деле.

Было уже около семи, и рабочий день на студии закончился, но я надеялся, что Юра Малыгин еще на месте, и не ошибся. Он был занят расшифровкой какой-то фонограммы с неизвестного концерта. Я отозвал его в сторонку и спросил прямо.

— Тебе знакомо имя Алекса Колобродова?

— Оф корс, — ответил он. — Кто же не знал Алекса?

— Где я могу его найти?

Он подумал.

— Знаешь забегаловку на улице Маяковского, она называется «Пингвин», но в обиходе ее именуют «Крыша». Там дают на разлив.

— Найду, — сказал я.

— Он толчется там время от времени. Старые поклонники, как мне известно, то и дело наливают ему.

Я распрощался с ним и отправился на троллейбусе на улицу Маяковского. Пепел детективного расследования стучал в моем сердце, и я торопил события.

Наступил зимний вечер, снег под ногами чавкал из-за накатившей оттепели, и я заранее был уверен в провале моего начинания. Но я оказался неправ, потому что и «Пингвин» я нашел быстро, и люди там были, а когда я спросил, не видели ли они здесь Алекса, они мне указали на заветный уголок, где за столиком в тени сидели двое мужчин. Они допивали водку из граненых стаканов, но были еще достаточно свежи. Света там было немного, и я бы ни за что не определил, кто из них Колобродов, если бы один из них не сказал другому:

— Глянь, Леха, третий катит. Эй, корефан, нальешь, что ли?

Степень опьянения у них была начальная, и потому разговор еще мог состояться. Я сунул «корефану» пятерку и отправил к стойке за водкой, а сам подхватил Колобродова и повел его оттуда.

— Погоди, погоди, — волновался он. — Фазан же за бухалом пошел, куда ты меня тащишь?

— Возьмем по дороге, — пообещал я.

Я вывел его на улицу, подвел к ярко освещенной витрине магазина и прежде всего внимательно осмотрел. Так и есть, это был несколько опустившийся Алекс Колобродов. Следовало заметить, что опустился он совсем не настолько, чтобы говорить о необратимости процесса, но контролировал себя уже слабо.

— Вот что, Леха, — предложил я. — Едем ко мне, у меня в холодильнике есть бутылка «Белого орла». Уважаешь «Белого орла»?

— Не знаком, — буркнул он, разглядывая меня с подозрением.

— Вот, заодно и познакомимся, — сказал я.

Мы подъехали к моему дому на такси, и Алекс все время нервничал, вглядывался в ночные улицы, чтобы определить, куда мы едем, расспрашивал меня, что мне от него надо. Когда мы наконец оказались у меня на кухне, он успокоился, а когда на столе появилась бутылка водки, даже приободрился.

Я принялся готовить чего-нибудь на закуску, а он внимательно за мной наблюдал.

— Слышь, мужик, — сказал он. — Чего-то мне твоя физиономия знакома. Тебя как зовут?

— Паша меня зовут, — сказал я. — Когда-то мы встречались, но ты вряд ли вспомнишь.

— Чушь, — сказал он. — У меня прекрасная память. Я тебя видел где-то совсем недавно.

— А я говорю о событиях тринадцатилетней давности, — сказал я. — Налить?

Он посмотрел на меня, на водку, и усмехнулся.

— А может, ты меня травануть хочешь, а?

Я налил водки себе и ему, взял свою стопку и выпил. Он кивнул головой, взял стопку, бережно приложился и одним движением опрокинул в себя. Неторопливо занюхал, перевел дух и приступил к закуске.

— Вещь, — сказал он.

— Так ты помнишь события тринадцатилетней давности? — спросил я..

— Я все помню, — проворчал он. — Только не заставляй меня считать прошедшие годы. Что там произошло, тринадцать лет назад?

— Многое, — сказал я. — Брежнев умер, Андропов начал гайки прикручивать, летом был чемпионат мира по футболу. Помнишь, когда наши пролетели?

Он жевал мою колбасу и вспоминал.

— Брежнева помню. А футбол — нет. Я никогда не был болельщиком, земляк. Я всегда считал это общественным безумием.

— Молодец, — похвалил я. — Я понял это позже. Но, может, ты помнишь девчонку, которую звали Маша Филатова?

Он вскинул голову и посмотрел на меня удивленно.

— Это же… — начал он и осекся. — Тебе чего, собственно, надо, дядя? Ты кто?

Я разлил еще по полстопки.

— Частный детектив, — сказал я.

— Детектив, — повторил он, после чего присмотрелся ко мне внимательнее и, наконец узнав меня, заулыбался. — Э, да ты же Паша-детектив, верно?

Я располагающе улыбнулся в ответ.

— Верно. Так что, помнишь ты начало блестящей карьеры Марины Рокши?

Он откинулся на спинку стула и мечтательно заулыбался.

— Еще бы… Знаешь, откуда взялась фамилия Рокша? Это придумал я.

— Производное от рок-н-ролла? — спросил я.

— Да, — сказал он. — Их было тогда двое, с ней был еще парнишка. Его я прозвал Дино Рок, а ее, соответственно, Марина Рокша.

— А как его звали на самом деле?

— На самом деле? — переспросил он. — Кажется, Димой и звали. Ничего особенного, смазливый и безголосый подпевала. Но Машка уже тогда выдавала блеск.

— Они жили вместе?

— В каком смысле? — переспросил он.

— В сексуальном, — ответил я.

Некоторое время он смотрел на меня испытующе, потом выпил свою порцию водки, покачал головой и сказал:

— Нет.

— Ты в этом уверен?

— На сто процентов, — сказал Колобродов. — Почему тебя интересуют такие вещи, Паша?

— Я веду расследование, — сказал я. — У Марины есть сын, он родился через год после этих событий.

Он посмотрел на меня чуть рассеянно, потом приложил два пальца к губам и спросил:

— Курить есть?

— Не курю, — ответил я.

— Тогда я свои, можно? — спросил он.

Я кивнул, и он достал пачку «Примы». Размял сигарету, потянувшись, взял спички с плиты, закурил.

— Так ты хочешь знать, с кем она спала? — спросил он.

— Я хочу знать, кто отец этого мальчика.

— А кому это теперь интересно? — сказал он. — Если этот отец не появлялся двенадцать лет, так, наверное, у него были для того основания.

— Ты что-то знаешь об этом? — спросил я.

Он неспешно затянулся, выпустил дым.

— Может быть.

— И не хочешь мне сказать?

— А почему я должен это тебе говорить? — спросил он. — В конце концов, это тайна двоих, не так ли?

Я кивнул. Налил себе еще стопку водки и сразу же выпил. Это тип начинал меня раздражать.

— А как фамилия этого Димы, который был Дино Роком?

— Хочешь выведать подробности у него? — улыбнулся Колобродов. — Бесполезно. Дима отпал сразу, на отборе к фестивалю. Председатель комиссии намекнул, что в сольном исполнении у Машки есть шанс, а в паре с этим козлом ничего не получится. Они толком не успели познакомиться.

— Председатель комиссии? — спросил я.

— Составляешь список кандидатов? — рассмеялся Колобродов. — Ладно, старик, не дергайся. Все это не имеет смысла, потому что отцом ребенка был я.

Он указал пальцем на свою пустую стопку, и я машинально налил ему. Он глубоко затянулся, потом мгновенно выпил водку и только после этого медленно выпустил дым.

— Кайф, — сказал он.

— Ты в этом уверен? — спросил я.

— А то, — сказал он.

— Почему же ты отказался от ребенка?

Он вздохнул.

— Чувак, ты не врубаешься в элементарные вещи. Кем я тогда был, знаешь? Думаешь, она была моей единственной? На мне бабы висели кипами… Неделю с одной, неделю с другой… Да, и залетела она от меня по собственной дури. Я ей сразу сказал, избавляйся, как хочешь, а она не захотела. Я ее и послал подальше… А что было делать?.. У меня своих забот хватало.

Я смотрел на него и невольно думал о том, как он ее послал, фактически бросил на погибель, и сколько сил ей потом пришлось приложить, чтобы в таком положении удержаться на плаву. И вот теперь она в славе и при деньгах, а он?.. Что он испытывает теперь?

— Не жалеешь? — спросил я.

Он глянул на меня так злобно, что я сразу понял, — он жалеет. Он локти кусает и выходит из себя каждый раз, когда вспоминает про это. Возможно, он и запил только потому, что не смог все это пережить.

— Мне на все это начхать, — сказал он. — Я испытал все, что хотел, понял?..

— Начинаю понимать, — я кивнул. — И все же, как была фамилия этого неудачника, Димы?

Он пожал плечами.

— Думаешь, я помню? Знаю только, он потом в меде учился, я его на «Скорой помощи» как-то встретил, после одной драки, когда меня зашивали. Зачем тебе?

— Для проверки, — сказал я.

Выпроводить его мне удалось только после того, как мы допили бутылку, и он, вопреки расхожему мнению об алкоголиках, все еще держался на ногах более или менее уверенно. Расставаясь в дверях, он сказал мне.

— Чувак, я горжусь тем, что сделал Марину Рокшу! Это лучшее из моих созданий.

— Да, — сказал я. — Самым главным в этом создании был последний штрих, когда ты ее послал. Именно после этого она и стала тем, чем является теперь.

Он посмотрел на меня озадаченно, вздохнул и пробормотал:

— Может быть…

8

Я не без опасения чувствовал, что постепенно и помимо своей воли втягиваюсь в проблемы семьи Марины Рокши. С самого начала я хотел от нее только исполнения своего номера в нашей программе, и меня вовсе не грела близость с прославленной певицей.

Но я не мог отрицать, что в истории с похищением мальчика был существенный драматический накал, и именно это обстоятельство привлекало мой интерес. С самого утра я попросил найти мне Юру Малыгина и, когда он появился, спросил его напрямик:

— Итак, Юра, что у тебя было с Мариной Рокшей и когда?

Он растерялся.

— Ты для этого меня позвал?

— Исключительно для этого, — подтвердил я.

— Я думал, ты о музыке хочешь поговорить, — пробурчал он. — Я договорился и с девчонками, и со студентами, они будут сегодня в шесть вечера.

— Ближе к делу, — перебил я. — Рассказывай про свои отношения с нашей звездой. У вас была любовь?

— Паша, я даже не знаю, — пробормотал он, — почему я должен об этом тебе рассказывать?

— Юра, — ответил я, подняв палец. — Все наши отношения определяются творческими задачами, не так ли? Поэтому не может быть и речи о личных интересах или о праздном любопытстве. Начинай, пока не пришли сценаристы.

Он вздохнул.

— Ну, да, да, — сказал он. — У нас с нею было любовное приключение. Очень недолгое, просто прихоть прославленной звезды. Ей понравилась моя песня, она стала ее репетировать, так мы и познакомились.

— Когда это было?

— Году в восемьдесят седьмом, — ответил он. — Я был с нею на гастролях в Прибалтике, и все было прекрасно. А когда мы вернулись, она дала понять, что все кончено.

— Их нравы, — заметил я.

— Я не имею к ней никаких претензий, — поспешил заявить Юра.

— Ты что-нибудь знаешь о том периоде, когда она начинала? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Ничего определенного. Ее выводил, как мне кажется, Алекс Кэлброд. Помнишь, был такой пижон?

— Смутно, — сказал я. — С кем она тогда работала?

— Я представления не имею, — признался Юра.

— А узнать можешь? — спросил я. — Есть же в городе знатоки музыкальной жизни, записные сплетники и всезнайки, а?

Он улыбнулся.

— Есть. В отделе культуры до сих пор сидит Ася Вепренская, дочка бывшего военкома и фанат рока в семидесятые годы. Она крутилась во всех тусовках того времени.

— Она мне нужна, — сказал я.

Юра пожал плечами.

— Стоит только позвонить. Но она в прекрасных отношениях со Щелкановой!

На студии жил миф о том, что мы с Мариной Антоновной Щелкановой, заведующей отделом культуры городской администрации, чуть ли не смертельные враги. Это шло из той эпохи, когда Марина Антоновна была моим непосредственным начальником, и мы действительно вели холодную войну, но с тех пор прошло много времени, и наши новые отношения характеризовались редкими встречами на официальных мероприятиях и изысканной любезностью.

— Я тоже, — сказал я в ответ.

Сценаристы принесли новый вариант сценария для «Детектива», опять отдающий духом халтуры, но хотя бы съедобный, и потому я, скрепя сердце, подписал его к работе. Нас поджимали сроки, и на новую доработку не оставалось времени.

Валера Хабаров пришел с интересным вариантом сцены для Марины и ее окружения. Как и следовало ожидать, сцена лирических отношений внутри треугольника «королева — паж — фрейлина» была решена Валерой в тошнотворно сентиментальных тонах, но с той тонкой мерой равновесия, когда люди соображающие могут наслаждаться пародийностью ситуации, а те, что попроще, с охотой прольют слезу.

— Это надо снимать, — сказал я решительно.

— Как снимать? — испугался Валера. — Ни сметы, ни денег…

— Готовь режиссуру, — потребовал я. — Я сделаю все, что надо, а ты будешь снимать. Сколько тебе надо времени?

Он пожал плечами.

— Да я хоть завтра готов…

Я улыбнулся. Этот парень нравился мне все больше.

— Все, — сказал я Жене Наволоцкой. — Я пошел к Глушко.

— После обеда ожидались спонсоры, — напомнила она.

— Это святое! — сказал я. — Буду, как штык!

Максим Иванович как раз перед моим приходом провел совещание административного состава, так что настроение у него было рабочее.

— Где деньги на мою передачу? — спросил я его прямо. — У нас уже все готово к съемкам, нужны деньги.

— Мы же договорились, — нахмурился он. — Сначала сценарий и смета, а уже потом деньги.

— Максим Иванович, дорогой, — воскликнул я. — Февраль заканчивается, вы представляете, что это будет за работа, если мы будем и дальше тянуть?

— Ну, давай смету, и я пойду к начальству, — чуть испуганно согласился он.

— Смета у вас будет сегодня, — сказал я. — Но и вы пообещайте, что завтра же вернетесь с деньгами.

Он заулыбался.

— Сам знаешь, что это невозможно…

— Но я начинаю работать, — предупредил я. — Если что, все спишем под какой-нибудь «Караван-сарай».

— Кстати, о «Караван-сарае», — вспомнил он. — Что там произошло в последней передаче? Весь город шумит.

Я усмехнулся. Это случилось на развлекательной передаче «Караван-сарай», где воспроизводилась одна из популярных форм соревновательной викторины. Еженедельно мы проводили интеллектуальную дуэль, используя для съемок студентов городских вузов и прочих умников, кто только был готов выйти на съемочную площадку и продемонстрировать свою эрудицию. Поскольку шел какой-то важный финал, ведущим был я сам, генеральный директор телекомпании «ТВ — Шоу». Контакт с ребятами я нашел легко, и все было хорошо, пока дело не вышло на заключительные вопросы. Напряжение возросло необычайно, болельщики неистовствовали, и нам пришлось останавливать съемку, чтобы их успокоить. Наконец в решающий момент, когда одна из команд отвечала на вопрос, ребята совершили небольшую ошибку, за которую я решил не засчитывать им правильный ответ. Прокатился стон разочарования и протеста, но я проявил твердость и приступил к другому вопросу, который был посвящен Шекспиру. Речь шла о сцене «Мышеловка» в «Гамлете». Когда соперники предыдущих неудачников первыми собрались отвечать, стало ясно, что они победители. Но вот что заявил молодой наглец:

— Мы признаем, что игра имеет свои законы, но, как говорили наши предки, честь выше прибыли.

Я еще не понял, к чему он ведет, но насторожился.

— Поэтому вот наш ответ, — сказал тот. — Это, конечно, пьеса «Мышеловка», сыгранная бродячими актерами в знаменитой трагедии Шекспира «Отелло».

Публика взорвалась, но я успокоил их и переспросил:

— В какой пьесе?

— «Отелло», разумеется, — отвечал тот с наглой улыбкой.

— Даю три секунды на уточнение ответа, — сказал я решительно, тем самым драматизируя ситуацию до предела.

Он пожал плечами.

— «Отелло», — повторил он.

Пронесся разочарованный вздох, и я произнес приговор:

— Ответ неправильный! Команда медиков имеет уникальный шанс. Прошу правильный ответ!

Медики пошушукались между собой, и их капитан ответил с достоинством:

— Полагаю, нам понятны подспудные мотивы этой ошибки» и мы восстанавливаем статус-кво своим ответом. Конечно, это не «Отелло», это знаменитая трагедия… — он запнулся и закончил, — «Двенадцатая ночь».

Зал взревел от разочарования, и я только тогда понял, что они меня дурачат, тем самым выражая свой протест против моего предыдущего решения. Таким образом они решили вернуться к равному исходному положению. Поэтому я кивнул и отреагировал на это так:

— На самом деле, конечно, речь шла о трагедии Шекспира «Горе от ума». Мы продолжаем схватку, следует еще один последний вопрос…

В зале ситуацию поняли правильно, раздался общий хохот, и после того, как съемка закончилась ребята подходили ко мне, поздравляя за ловкое решение, направленное на разрядку напряжения. Но совсем по-другому отреагировали телезрители, поднявшие целую волну возмущения из-за того, что пресловутый Павел Николаевич не знает классики мировой драматургии. В газете появился фельетон, а из мэрии звонили с требованием дать публичный ответ на происшедший инцидент. Я дал им компетентный ответ, что объявил сам себе выговор без занесения. Объяснять кому-либо, что такое чувство юмора, как известно, безнадежно.

— Мы уже приняли меры, — заверил я генерального директора. — Недостатки будут устранены в ближайшее время.

— А то в администрации недовольны, — сказал Максим Иванович многозначительно.

Я вернулся к себе, вызвал экономиста Яниса Круминьша, который, несмотря на свое явное прибалтийское происхождение, внешностью походил скорее на татарина, и велел ему срочно составить смету предельно роскошной передачи.

— Вставь туда все возможные услуги, — сказал я, — и умножь все на пять.

— Почему на пять? — не понял Янис.

Что-то от прибалта в нем все-таки еще сохранялось.

— Хорошо, умножай на шесть, — разрешил я. — Только чтобы смета была у генерального директора к концу рабочего дня.

Он ушел сочинять смету, а я набрался наглости и позвонил Марине Антоновне Щелкановой. Мне нужно было как-то выйти на Асю Вепренскую, и я попытался сделать это обходным маневром.

— Здравствуйте, Марина Антоновна, — сказал я тепло. — Давно вас не видел, как вы поживаете?

— Вашими молитвами, Павел Николаевич, — отвечала та. — Что это вы вспомнили о нас?

— Мы тут затеваем одно грандиозное шоу, — начал я, придумывая предмет разговора на ходу. — Вы наверное слышали, руководство хочет таким образом отметить мой сорокалетний юбилей.

— Я вас заранее поздравляю, — сказала Марина Антоновна. — Между прочим, когда обсуждался вопрос о присуждении вам звания почетного гражданина, я выступала за вас.

— Так это вам я обязан? — обрадовался я. — Тронут, сердечно тронут. А нет у вас желания поучаствовать в нашем шоу?

— В какой форме? — насторожилась она. — Финансово, что ли?

— И лично, в том числе, — сказал я. — Вы же помните, я всегда считал вас исключительно телегеничной. В какой-то мере вы представляете всех работников культуры…

— Я не очень ясно представляю себе, как это будет выглядеть, — забеспокоилась Марина Антоновна.

Я сам этого не представлял, но вполне мог догадаться, как отреагирует на это предложение Валера Хабаров.

— Мы могли бы это обсудить, — сказал я. — Не могу ли я пригласить вас, по обычаю жителей Санта-Барбары, на деловой ленч? Где вы обедаете?

Некоторое время она ошарашенно молчала.

— Вы серьезно? — спросила она.

— Абсолютно, — подтвердил я.

— Тогда… может лучше, мы поужинаем вместе?

Я на мгновение растерялся, почувствовав, как далеко зашел.

— Это прекрасная идея, — сказал я. — Тогда я позвоню вам завтра, если вы не против.

Было слышно, как она вздохнула.

— Я не против.

Я положил трубку, с досады смял чистый лист бумаги и швырнул его в урну. Не попал.

9

В шесть часов в небольшом зале студии состоялся очень любопытный концерт. Сначала на сцене были отчаянно раскрашенные девчонки, одетые очень разнообразно, но большей частью раздетые, которые исполняли какую-то пошлую хулиганскую песню. Следует сразу отметить, что девчонки выглядели бледно, и это было понятно, потому что основной заряд их выступлений рождался в контакте с залом, а в зале на этот раз было всего три зрителя: я, Юра Малыгин и Валера Хабаров. Из нас троих один лишь Юра как-то отзывался на эпатажные выходки девчонок, и то лишь для того, чтобы поддержать их.

— Ну вас в баню, — сказала нам самая маленькая из них, которая считалась их художественным руководителем. — Сидите, как покойники… Это все равно, что биться головой об стену!..

— Дорогуша, — возразил я. — Телевидение, это выступление перед телекамерой. Вы должны только догадываться о том, что на вас смотрят тысячи зрителей и наверняка дергаются.

— Мы работаем, как в вакууме, — заявила другая, у которой была роль женщины-вамп.

Она жадно курила, вопреки правилам нашей техники безопасности. Я не стал призывать ее к порядку, потому что мне было жаль расстроенных девчонок. Не то, чтобы они мне понравились, я был далек от их культуры, но они очень старались.

— Что скажешь, Валера? — спросил я своего молодого протеже.

— Их-то вписать легко, — сказал он. — Представьте себе какую-нибудь малину, они вполне сойдут за ее обитателей.

— Что это он хочет сказать? — нахмурилась руководящая малышка.

— Он хочет сказать, что вы будете у нас сниматься, — сказал я.

Девчонки немедленно восторженно завопили, а Юра прошептал мне:

— Спасибо, Паша. Ты ведь понял, на что они способны, да?

Я не стал ему признаваться, что я понял нечто совершенно противоположное, но меня порадовало отношение Валеры. Я тоже подумал о том, что недостаток вокальных способностей у этих девчонок изрядно компенсирован отлаженной драматической игрой, а это было то, что нам надо.

— Тогда скажи им, что ты от них хочешь, — сказал я.

Валера поднялся, подошел к девушкам, и, стараясь на них не смотреть, произнес:

— Будем работать с хореографом, барышни. Песню себе можете выбрать сами, но нас интересуют исключительно внешние проявления.

— Какого рода проявления? — спросила малышка.

— Характерные проявления, — туманно ответил Валера. — Это мы с вами будем решать на репетициях. Я думаю, это будет клип на тему преступной малины в духе стеба.

— Нормально! — обрадовались девицы. — У нас сплошной стеб, командир… Сделаем, что хочешь!..

Валера вежливо им улыбался, но я уже чувствовал, что мера его смирения близка к степени исчерпанности.

— Все, все, — я захлопал в ладоши. — Девочки, вы свободны. Юра с вами свяжется, чтобы договориться о репетициях.

Они ушли, и Юра вышел вместе с ними, чтобы позвать из гримерной студенческий ансамбль народной песни.

— Павел Николаевич, — сказал Валера с надрывом. — Вы уверены, что мы поступаем правильно? Что все это сделает хоть кого-нибудь лучше?..

— Я могу сказать, что уверен, — вздохнул я. — Но я не уверен, Валера. Я только надеюсь на это. Но все, как ты понимаешь, зависит от того, как мы это сделаем.

— Но весь этот стеб, наша ирония, смех, ведь это по сути одно отрицание! — воскликнул он.

— В этом смысле, — отвечал я ему искренне, — для меня примером является «Дон Кихот» Сервантеса. Сервантес, как мне кажется, предполагал просто посмеяться над пафосом рыцарства. Это был стеб своего времени. Но он неожиданно докопался до таких ценностей, над которыми невозможно смеяться, как ни пытайся, и потому Дон Кихот обрел бессмертие. Ты понимаешь, что я хочу сказать.

Он вздохнул и кивнул головой.

— Кажется, да, — сказал он.

Тут с гомоном вошел ансамбль русской песни, в национальных костюмах, косоворотках и сарафанах, и Юра подвел ко мне их руководителя, немолодого доцента, энтузиаста этого жанра.

— Что вы нам споете? — спросил я. — У вас какие-нибудь редкие распевы, или вы поете вещи известные?

— И то, и другое, — стеснительно улыбнувшись, сказал он.

— Вот и давайте и то, и другое, — попросил я, садясь в свое кресло.

Они запели, очень мило и слаженно, и я нашел их пение приемлемым, но мне было трудно представить себе этот ансамбль в системе нашей передачи. Они спели какую-то фольклорную заунывную и тягучую песню, а потом грянули «Ой, мороз, мороз!» Я слушал и не понимал, что мешает мне воспринимать их пение. Валера рядом просто мрачнел. И только когда они закончили, я вдруг понял.

— Ребята, — сказал я. — Все это очень мило и содержательно, за это спасибо. Но, простите меня, чего вы нарядились эдакими матрешками, скажите пожалуйста? Что вы прячете за этими костюмами?

Они растерялись.

— Простите, — сказал один из них, высокий и бородатый парень. — Но мы поем национальные песни, а это национальные костюмы, не так ли?

— Нет, не так, — заявил я, уже зная, что хочу сказать. — Скажите прямо, вы любите эти песни?

— Ну, конечно! — загомонили они.

— Вы могли бы петь их в любой обстановке, не так ли?

— Да, могли бы… — они все еще не понимали.

— А эти костюмы, вы что, в них по институту ходите?

Они засмеялись.

— Понимаете! — воскликнул я. — Когда вы надеваете эти костюмы, вы начинаете играть представителей национальной культуры, а это никому не надо. Проявите свою любовь к песне в своем привычном облачении, и если вы привыкли носить джинсы, то спойте вашу песню в джинсах. И тогда обнажится вся трагедия нашей национальной культуры, и ваша любовь к ней проявится сполна.

Они не сразу согласились, но все же пошли и переоделись. Вернулись кто в чем, как и пришли, а один простуженный юноша даже накинул пальто на плечи, повязавшись шарфом. И когда они снова запели, сначала не очень уверенно, без всех этих сценических штампов и улыбок, вслушиваясь в собственное пение, Юра ткнул меня в бок локтем и прошептал:

— Точно!..

Валера тоже заулыбался, да и всем уже было понятно, что теперь рождался совсем другой образ. Я попал в точку.

Домой я пошел пешком, хотя погода опять была мерзкая. К этому подвигу меня понудил Валера, который по дороге излагал мне свои новые идеи относительно передачи. Идеи были интересные, но ноги я все же промочил и, вернувшись домой, прежде всего принял горячую ванну. Выйдя из ванной, я сел пить горячий чай, и когда раздался дверной звонок, я вышел в халате со взъерошенными мокрыми волосами, потому что не успел причесаться. Каково же было мое изумление, когда я увидел на пороге собственной квартиры Марину Антоновну Щелканову.

— Простите, — пробормотала она растерянно. — Я, наверное, не вовремя, но ваш сегодняшний звонок так заинтриговал меня…

— Проходите, Марина, — пригласил ее я. — Конечно, я действительно не в том облачении, но это можно быстро исправить. Как странно, что вы пришли. Откуда вы узнали мой адрес?

— Позвонила Леше, — сказала она. — Вы не очень рады моему появлению, не так ли?

— Просто растерян. Но вы не смущайтесь, сейчас я быстро переоденусь и причешусь, и мы очень мило проведем этот вечер.

Я отправил ее на кухню, а сам стал лихорадочно переодеваться. Конечно, я был против ее появления, потому что не знал, что мне с ней делать. Я знал ее как особу, весьма склонную к авантюрам, но на лирические чувства к Марине Антоновне я был категорически не расположен. Но в то же время я своим неуклюжим телефонным разговором действительно дал понять, что готов выразить ей благодарность за мое новое гражданство в любых формах. Теперь мне предстояло выкручиваться.

Водка в холодильнике закончилась накануне, и потому я извлек из загашника бутылку шампанского. Марина сидела на кухне с сигаретой, и, когда я появился с шампанским, это ее немного приободрило.

— Я хотела бы объяснить свой приход, — сказала она, — чтобы вы не подумали…

— Не надо, Марина, — остановил я ее. — Дайте мне возможность подумать все, что мне хочется. Мы с вами в свое время так много конфликтовали, но я всегда был расположен к вам душой.

— Дело в том, что теперь для вас открываются известные творческие перспективы, — все же попыталась сказать она.

— Ни слова о деле, — опять пресек я ее попытки.

Я достал бокалы, открыл коробку шоколадных конфет, то есть подал на стол дежурный джентльменский набор. Моя угодливость была противна мне самому.

— Давайте объясняться в любви, — предложил я, разлив шампанское. — Вы, конечно, знаете, что я человек твердых нравственных принципов и не позволю себе перейти рамки, но даже в их пределах есть возможность проявить свое искреннее чувство.

— Бог мой, вы уже о любви заговорили, — засмеялась она, хотя тема ее явно привлекала.

— Марина, дорогая, вы женщина, — сказал я. — А мужчинам должно любить женщин, не так ли?

Мы чокнулись и отпили по глотку.

— С такими рассуждениями недолго и рамки переступить, — произнесла она со смешком.

— Я верю, что вы мне этого не позволите, — сказал я. — Но все же, знаете, что меня в вас волнует больше всего?

— Это любопытно, — заинтересовалась она.

— Загадка, — выдал я.

Этот комплимент без опасения можно было подносить любой женщине, и я был рад, что он пришел мне на память так вовремя. Марина улыбнулась, и в ее улыбке уже возник момент самолюбования. До чего все же женщины слабы в вопросах самооценки, подумал я. Попробовала бы она, к примеру, заговорить о загадочности моей персоны!

— Загадка предполагает вопрос, — сказала она. — Какой же вопрос начертан на мне?

— Познай меня, — ляпнул я первое, что мне пришло на ум.

— Да? — переспросила она с лукавой улыбкой. — Вы именно так его прочитали, Паша?

— Может, я и ошибся, — спохватился я.

— А может, и нет, — сказала она, отпивая еще глоток.

Посмотрела на меня внимательно, и спросила:

— А вы способны меня познать, Паша?

Это было, как водоворот, как я ни выкручивался, наш разговор неведомой силой тянулся к интимной стороне отношений, куда я вовсе не желал поворачивать. Эта женщина одним своим присутствием сводила меня с ума.

— Вы что-то говорили о соображениях дела, — вдруг вспомнил я. — Что за перспективы могут мне теперь открыться?

Она рассмеялась.

— Вы же не хотели разговаривать о деле, — напомнила она.

— Может, я именно с этой стороны хочу начать процесс познания, — проговорил я. — Вы же забронированы деловыми интересами.

— Если честно, то я сама не знаю, что меня привело к вам, — сказала Марина. — Соображения дела были лишь поводом. Меня просто взволновал ваш звонок. Я думала, что мы так отдалились друг от друга, а оказалось, что вы рядом.

Я в неожиданном порыве вдруг взял шоколадную конфету из коробки и осторожно протянул прямо к ее рту. Некоторое время она смотрела мне в глаза, и я не знаю, что она там прочитала, но это вызвало на ее лице улыбку, после чего она осторожно взяла конфету губами. Если бы я снимал кино, я сделал бы этот эпизод ключевым, потому что после этого разговаривать было уже не о чем. Только тут до меня дошло, что это я сам, движимый своей физиологической тоской по женщине, устроил всю эту сцену в подсознательном стремлении именно к Марине Щелкановой, потому что именно она в системе моих образов олицетворяла ту меру порока, на которую я был готов опуститься. Это я ее соблазнял, а не она меня, и все мои отговорки были лишь игрой с самим собой. Надо было останавливаться, и я сказал тихо:

— Это все, что я сейчас могу для вас сделать, Марина.

Она лукаво кивнула головой, вынула конфету изо рта и ответила:

— Это все, что мне сейчас от вас надо, Паша.

Она вытерла губы салфеткой и почти восторженно улыбнулась, глядя прямо мне в глаза. Ее победа родилась практически из ничего. Я почувствовал, еще мгновение, и я встану перед ней на колени. Просто так, для развития драматургии.

Но тут раздался спасительный дверной звонок, и я очнулся от дурмана.

— Прошу прощения, — сказал я, поднимаясь. — Я не прощаюсь.

Она проводила меня взглядом, полным сожаления, из чего я понял, что она знала меня лучше, чем я сам.

Я открыл дверь и снова испытал замешательство, потому что там стояла другая Марина. Звезда российской эстрады Марина Рокша в дивной меховой шубе и в черных очках, скрывавших ее лицо.

— Паша, добрый вечер, — сказала она. — Можно к тебе?

Я подумал о том, что драматическая ситуация поворачивается в сторону водевиля. Это меня устраивало. Две шикарные Марины одновременно!

— Заходи, — пригласил я. — Тебя сам Господь послал!..

10

Самым любопытным был момент их встречи, потому что обе были изумлены. При этом Марина Щелканова нахмурилась, а Марина Рокша обрадовалась.

— Марина, ты! — воскликнула она восторженно. — Вот не ожидала тебя здесь встретить!

— Признаться, я и сама удивлена, — проговорила Марина Антоновна. — Вы знакомы с Павлом Николаевичем?

— С Пашей? — переспросила певица. — Мы, можно сказать, лучшие друзья.

— Значит, вы знакомы, — порадовался и я. — А мне-то счастье, оказаться среди двух Марин!.. Я немедленно загадываю желание.

Марина Рокша бесцеремонно села за стол на мое место.

— Вы что-то пьете? — покосилась она на шампанское. — У вас повод, или это так?

— Это так, — сказала другая Марина. — Я зашла к Павлу Николаевичу по делу, а он зачем-то решил меня напоить.

— Паша, а меня, ты не хочешь напоить? — спросила певица.

— На здоровье, — сказал я. — Будешь третьей.

Поставил третий бокал и налил ей.

— За наше общее процветание, — провозгласила Рокша и стала пить, не дожидаясь нас.

Марина Антоновна отпила глоток и стала подниматься.

— Ну, я пойду, пожалуй, — проговорила она. — Поздно уже…

— Посиди, — попросила Марина Рокша. — Расскажешь о своих делах. Я тебя уже больше месяца не видела.

— Лучше заходи ко мне на работу, — предложила заведующая отделом культуры. — Я должна тебе рассказать, чем все кончилось у Суханова.

— Я вас провожу, — сказал я ей, а другую Марину спросил: — Ты не торопишься? Я только до стоянки такси.

— Валяй, — разрешила та, словно мы действительно были уже совсем близкими друзьями.

Я помог одеться даме, потом накинул куртку и пошел с нею, чтобы хоть как-то смягчить финал нашей встречи.

— Как вы с ней познакомились? — спросила она первая.

— Мы еще толком не познакомились, — ответил я. — Эта милая бесцеремонность отличает всех современных деятелей культуры, вы должны это знать.

— О, я это знаю, — усмехнулась она. — Я только хочу вас предупредить, что Маша человек жесткий и не позволяет себе поступков в порыве чувств, как это можете позволить себе вы. Если она пришла к вам в одиннадцать часов ночи, то значит, она от вас чего-то хочет.

— Я узнаю, — пообещал я, — а потом расскажу вам.

Она некоторое время шла молча, а потом сказала:

— Вряд ли в ближайшее время я смогу выделить для вас минуту, Паша.

— Да полно вам, — сказал я. — Нечего на меня дуться, я вовсе не приглашал ее. У нас с вами получился такой приятный вечер…

— Вы еще скажите, что я вас ревную, — усмехнулась Марина.

— Я даже надеяться на это не смею, — сказал я. — Но ваш приход останется в моей памяти неразрешимой загадкой. Что заставило вас прийти ко мне, одинокому и вполне жизнеспособному мужчине в половине десятого вечера?

— Пусть это и останется загадкой, — ответила Марина.

Стоянка была рядом, но такси на стоянке не оказалось, и мы на некоторое время были вынуждены продолжить наше общение.

— Все же, позвольте мне зайти к вам завтра ради делового разговора, — попросил я. — Я не оставляю мысли о вашем личном участии в передаче.

— Вероятно, вы хотите использовать меня в качестве преступницы? — спросила она насмешливо.

— Вы были бы потрясающей преступницей, — согласился я. — Но я хотел бы использовать вас в качестве заведующей отделом культуры. На мой взгляд эта должность соответствует статье уголовного кодекса, преследующей за разврат несовершеннолетних и особо тяжкие телесные повреждения.

Марина фыркнула.

— Это тоже проявление любви?

— Конечно! Я ненавижу ваш чиновничий облик, но искренне люблю томящуюся в нем женщину.

— Вы просто циник и самовлюбленный болтун, Паша, — сказала она, садясь в подъехавшее такси. — Но я надеюсь, что когда-нибудь вы сможете оценить мою личность во всей ее полноте…

— Я как никогда близок к этому, — заметил я, целуя на прощание ее руку.

Она села на заднее сидение и уехала, а я побрел домой, размышляя на тему собственного несовершенства. Конечно, я искренне хотел бы, чтобы Марина Антоновна преобразилась духовно, и с ней можно было бы общаться искренне, но я не мог отрицать, что в своем извращенно-чиновничьем облике, обуреваемая неосознанными устремлениями, она смотрелась еще притягательнее. Я играл именно на этом и каждый раз чувствовал себя проигравшим.

Пока меня не было, Марина Рокша допила мое шампанское и съела все конфеты из коробки.

— Извини, я нервничаю, — объяснила она это обстоятельство. — Ты не заметил, машину мою не угнали?

— Не заметил, — сказал я. — Что же ты, на машине, и пьешь.

Она усмехнулась.

— А кто меня остановит? Ты на меня не сердишься?

— За что?

— Я тебе, кажется, свидание обломала, да?

— Это была деловая встреча, — сказал я.

Марина хихикнула.

— Вообще-то, она женщина симпатичная, — сказала она. — Она мне как-то устроила гастроли на Кубе. Ох, мы там погуляли!..

— Что-нибудь случилось? — спросил я. — Как Миша?

— Миша в порядке, — Марина помрачнела. — Мне сегодня знаешь кто звонил?

— Кто?

— Герта Рейнхард. Сестра Пауля. Помнишь, про нее было в письме?

Я поставил чайник на газ и сел к столу.

— Звонила из Австрии?

— Во-первых, она живет в Италии, а не в Австрии, — сказала Марина. — А звонила она из Москвы. Собирается приехать сюда.

— Зачем?

— Я и сама не поняла, — Марина тряхнула головой. — Но беспокоюсь.

Я пожал плечами.

— Ничего, — сказал я. — Дождемся и спросим.

Она смотрела на меня с интересом.

— Значит, ты все-таки начал расследование, да? — спросила она, доставая пачку сигарет.

— Какое расследование? — переспросил я на всякий случай.

— Мне звонил Алекс, — сказала Марина, сунув в рот сигарету.

При этом она стала выразительно ждать, когда я дам ей прикурить, и потому мне пришлось сказать:

— Маша, солнышко, я принципиальный противник табакокурения, так что от меня ты огонька не дождешься.

У нее взметнулись брови.

— Но покурить мне можно?

— Я только могу предупредить, что это вредит всему, что можно, а уж остальное твое дело, — сказал я.

— Удобная позиция, — Марина потянулась за спичками. Пока она прикуривала, я допил свое шампанское из бокала.

— Мне звонил Алекс, — продолжила Марина. — Облил меня грязью, ругался и грозился… Этот идиот думает, что я хочу установить его отцовство официально.

— Да, — хмыкнул я. — Как будто теперь это особенно необходимо.

— Чего тебе от него было нужно? — спросила Марина.

— Установление отцовства, — сказал я. — Тебя что-то беспокоит?

Она пожала плечами.

— Я же просила не копаться в этом… Ну и что из того, что ты узнал, кто его отец? Все равно, я постараюсь, чтобы Миша никогда не узнал этого.

— Тебя не волнует попытка похищения?

— Меня волнует попытка похищения, — сказала Марина. — Ты не наводил справки среди своих друзей-мафиози?

— Нет, — ответил я. — Вряд ли мои друзья в этом замешаны. Это дело любителя.

— Ты думаешь? — она посмотрела на меня с любопытством. — Простой киднэпинг, да?

— Почему нет? — спросил я. — Если до кого-нибудь дошло, сколько стоит этот мальчик, то почему бы не попробовать?

Марина вздохнула и затушила сигарету.

— Идиотская страна, — сказала она раздраженно. — Постоянно в страхе, то не заплатят заработанное, то отнимут уже полученное.

— Скажи, пожалуйста, — спросил я, вспомнив о деле, — а как звали того парня, с кем вы начинали? Того, что звался Дино Рок?

Она глянула на меня недружелюбно.

— Зачем тебе?

— Маша, я творческий работник, — сказал я. — Я уже думаю о фильме, посвященном Марине Рокше. Неужели ты будешь против, а?

Она улыбнулась.

— Я не буду против. Его звали Дима, но я не помню его фамилию. Мы ведь не так долго были вместе. Лет пять назад я его встречала, он оставлял мне свой телефон. Если хочешь, я посмотрю.

— Да, конечно, — сказал я. — Ты говоришь, лет пять назад?

— Пять-шесть, — пожала она плечами.

— По моим расчетам, — заметил я, — лет пять-шесть назад ты должна была быть в Австрии, в состоянии замужества за знойным Паулем Рейнхардом.

— Значит, это произошло до того, — сказала она. — Если ты хочешь делать про меня фильм, то давай вместе решать, кого туда приглашать, ага? Дима там вовсе не так уж необходим.

Я развел руками.

— Дорогая, я вовсе не настаиваю, — сказал я. — Я думал, у вас дружеские ностальгические отношения, а ты его просто ненавидишь. За что, если не секрет?

Она вздохнула и принялась рассматривать мой кухонный интерьер.

— Это не ненависть, — заговорила она наконец. — Я виновата перед ним, вот что. Не спрашивай, в чем. Он хороший парень, а я оказалась сучкой. Вот и все дела. Я бы не хотела поднимать эту историю, понятно?

— Все, вопрос исчерпан, — сказал я. — Кстати, у нас получилась чудная сцена, в которой ты королева, а Владик — паж.

— Вычеркни Владика, — произнесла Марина холодно. — Он уже не паж, я прогнала его.

— Не могла потерпеть до съемок? — с досадой заметил я.

Она улыбнулась.

— Найдем другого пажа, — сказала она. — У меня этих пажей вполне хватит на сто серий.

— А все-таки, чем он провинился? — спросил я с интересом.

Она покачала головой, смеясь.

— Ты, Паша, маниакальный детективщик!.. Пусть это останется между нами, но Владик оказался мелким трепачем. Он переспал со Светкой.

— Только не говори, что Свету ты тоже уволила, — предупредил ее я.

— Нет, не уволила, — сказала Марина. — Я сама попросила ее пококетничать с ним. Он оказался слабаком.

— Интересная проверочка получилась, — присвистнул я.

— Паша, у меня было много мужчин, — сказала Марина с вызывающей откровенностью. — Но одновременно я любила всегда только одного. Понимаешь, о чем я говорю?

— Понимаю, — серьезно ответил я. — Это делает тебе честь.

Она вздохнула и поднялась.

— Если честно, — сказала она, глянув на меня с сомнением, — он мне просто надоел. Молодой петушок, наглый и болтливый… Знаешь, я хочу уважать своего избранника. С тех пор, как я испытала шок в своем браке с Паулем, я не могу уважать мужчин.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Сказано прямо и сердито.

— Я не закончила, — сказала она, шагнув ко мне. — Я не имела в виду тебя, потому что мы не любовники, ведь так?

Совершенно автоматически я ее обнял, но она сама не дала себя поцеловать.

— Не так быстро, Пашенька, — проговорила она, смеясь. — Уважать я тебя уважаю, но еще не полюбила.

Я отпустил ее и пробормотал:

— Чудный день сегодня вышел. Два динамо от двух Марин сразу.

Она рассмеялась.

— У нас еще все впереди, Пашенька…

Марина мимолетно чмокнула меня в щеку и прошла в прихожую. Я поплелся за нею, бормоча под нос ругательства.

Мы спустились во двор, и она подошла к своей машине, скромным стареньким «Жигулям».

— Стоит, — сказала она, стряхивая снег с крыши.

— Я думал, ты на «Кадиллаке», — заметил я.

— Я на «Кадиллаке», когда на концерт еду, или в ресторан, — сказала Марина. — Хочешь прокатиться со мной по городу?

— Спасибо, — отказался я. — У меня еще работа осталась.

— Прекрасно, — сказала она, — иди и работай.

Я сам не понял, как она вдруг оказалась рядом со мною, но ее жаркий поцелуй перебаламутил во мне все чувства. Мне мгновенно захотелось поехать с нею кататься по ночным улицам города, но она уже отстранилась и юркнула в машину. Пока она разогревала двигатель, я стоял и не знал, как поступить, но она уже приняла решение и рванула машину с места, обдав меня грязью из-под колес.

Весь оплеванный, презирающий сам себя, я поплелся домой.

11

Утро оказалось гораздо мудреннее вечера, и я все свои вечерние неуклюжие поползновения в области близких контактов отнес к сфере конспиративной разведывательной деятельности. Еще бы, сразу две опытные и весьма привлекательные женщины напали на меня с явными агрессивными намерениями, и я успешно отбился от обеих! Такая точка зрения придала мне уверенности, и потому по дороге на студию уже в одиннадцатом часу я остановил машину около здания городской администрации и выскочил засвидетельствовать свое почтение заведующей городского отдела культуры.

На счастье, Марины Антоновны на месте не оказалось, она была в областной администрации, и я без проблем разыскал необходимую мне Асю Вепренскую, а точнее Асю Николаевну.

— Я вам нужна, Павел Николаевич? — спросила та с восторгом.

Имея внешность почтенной матроны, она сохранила на удивление много детской непосредственности, что и позволяло ей сохранять бодрость духа даже после двадцати лет работы на административной должности.

— Понимаете, Ася Николаевна, — сказал я, присаживаясь за ее стол. — У меня к вам есть один консультативный вопрос. Мне сказали, что вы знаток музыкальной жизни города семидесятых-восьмидесятых годов. Это так?

— Так, — обрадовалась она. — Я тогда курировала музыкальные ансамбли по комсомольской линии. Ух, и доставалось же мне за это!..

— Да, да, — кивнул я. — Мы с вами из поколения мучеников застоя, да?

— Ну, страшных мучений я не испытала, — призналась она честно, — но очень часто моя служебная карьера висела на волоске, это да.

— Вы помните, как начинала Марина Рокша? — спросил я, резко переходя к делу.

Ася Николаевна фыркнула.

— Еще бы!.. Ее открыл мой приятель, Алик Колобродов. Я помню ее еще восемнадцатилетней девчонкой. Она была такая пухленькая…

— Вы помните, что поначалу она выступала в паре с каким-то юношей?

— Конечно! — рассмеялась она. — Дино Рок! Это был Дима Трофимов, из мединститута, очень хороший мальчик был…

— А где он сейчас, вы не знаете?

Она задумалась.

— Знаю, конечно, — выпалила она, хлопая ресницами. — Он работает в поликлинике Центрального района, участковым терапевтом. Я его там до сих пор постоянно встречаю, только он меня уже не узнает. Наверное, я изменилась, — она вздохнула.

— Если это и случилось, — сказал я, — то в лучшую сторону. Передавайте привет Марине Антоновне, скажите ей, что я еще позвоню.

Я заскочил на студию, поприсутствовал на съемках очередного «Детектива», узнал, что генеральный директор в администрации, и снова сел в машину, чтобы поехать в поликлинику. Наверное, мне следовало предварительно позвонить туда, но я не догадался и съездил зря. Участковый терапевт Трофимов в этот день работал со второй половины дня, и я, узнав его домашний адрес, отправился к нему домой, теперь уже предварительно позвонив и договорившись о встрече. Трофимов был удивлен, но встретиться согласился.

Жил он в дальнем конце города, и я добрался к нему только около полудня, когда тому пора было собираться на дежурство в неблизкий Центральный район. Я успокоил его тем, что доставлю на работу на своей машине, и мы сели попить чаю. Как объяснил сам Дмитрий Юрьевич, дети были в садике, а жена — на работе. Выглядел он человеком спокойным, сдержанным и ничуть не комплексовал, как многие, в присутствии телевизионной знаменитости.

— Мы собираемся делать передачу про Марину Рокшу, — сказал я для начала. — Было бы интересно услышать мнение о нашей звезде тех, кто знает ее давно.

— Она сама вас сюда направила? — спросил Трофимов с ледяным спокойствием.

— Нет, — ответил я. — Она сказала, что чувствует вину перед вами. Вы не могли бы рассказать, в чем тут дело?

— Она ошибается, — сказал Трофимов. — Никакой вины нет. Она действительно талантлива, а мое увлечение музыкой было только недоразумением.

— А в какой момент своей биографии она могла посчитать себя виноватой? — спросил я.

— Я еще раз повторяю, я не считаю ее виноватой, — отвечал Трофимов.

— И все же, — настаивал я. — Вы понимаете, для телевидения, как и для искусства вообще, важно присутствие драматургии, а драматургия, как говорил Аристотель, это столкновение двух правд.

Он похлебал чаю из блюдца, подумал, все оценил.

— Это был конкурс на фестиваль молодых исполнителей, — сказал он наконец. — Мы с нашей группой уже имели некоторый авторитет в молодежной среде, но конкурс всесоюзный, и жюри там было очень взыскательное. Когда мы прошли первый тур, нам подсказали, что, если Марина будет петь одна, у нее будет больше шансов.

— И она спела одна? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Судите сами, было ли здесь предательство?

— А кто обвинил ее в предательстве? — тут же ухватился я.

Он чуть смешался:

— Об этом говорили многие.

— А в чем тут выразилась роль Алекса Колобродова? — спросил я.

Лицо Трофимова и вовсе окаменело.

— Он курировал нас, — сказал он.

— Он тоже был согласен с тем, чтобы Марина пела одна?

— Да, конечно, — сказал Трофимов. — Ведь это он и узнал про мнение жюри. У него был там свой человек, ему и шепнули.

Я насторожился.

— Речь шла только о пении? — спросил я.

— А о чем же еще? — спросил Трофимов уже раздраженно.

— Ну, — сказал я. — Это же был период глухого застоя. Мало ли что они могли потребовать от молодой девушки…

Он посмотрел на меня деревянными глазами.

— Павел Николаевич, по-моему, вы хотите сказать гадость. Во времена глухого застоя эта мерзость еще не получила широкого распространения.

— Простите, — извинился я. — Вы знаете о том, что у Марины есть ребенок?

Он вздохнул.

— Конечно.

— А кто является его отцом?

— Да, знаю, — сказал он мрачно.

— Скажите, они любили друг друга?

Он помолчал.

— Я не могу об этом судить, — сказал он сухо.

— А вы, — спросил я, — любили ее?

Он не вздрогнул, и не вскинул на меня взгляд. Даже не шевельнулся.

— Да, любил.

Я был в этом уверен.

— А как же получилось потом, — интересовался я дальше, — когда Алекс ее бросил, почему она осталась одна?

Он слабо усмехнулся, дернул плечами и произнес почти жалобно:

— Она не приняла нашей помощи.

Тут я его пробил, и мне на мгновение даже стало его жалко. Я понял эту ситуацию, в которой начинающая звезда, после первого успеха отбрасывающая своих прежних друзей, — вдруг падает, и не желает принять их помощи. Помощи, которую ей предлагали от всего сердца.

В этот момент щелкнул замок в двери, и Трофимов испуганно вскочил.

— Ни слова жене, — проговорил он быстро.

Жена его оказалась женщиной молодой и приятной, увидев меня, она обомлела и долго не могла поверить, что я и есть тот самый Павел Николаевич, которого она так часто видит по телевизору.

— А вы зачем к нам пришли? — спросила она, приходя в себя.

— Павел Николаевич будет делать детектив в нашей поликлинике, — поспешно объяснил Трофимов. — Мы с ним как раз обсуждали подробности.

— Ты, что, не пойдешь на дежурство? — спросила жена.

— Я уже иду, — сказал Трофимов. — Павел Николаевич подбросит меня.

Я попрощался с его женой, и мы спустились вниз. Сели в машину и отправились в центр.

— Почему вы сказали про детектив? — спросил я.

— Ей незачем знать, почему вы приходили, — сказал Трофимов жестко.

Некоторое время мы проехали молча, а потом я спросил:

— А вы знакомы с сыном Марины?

Он ответил не сразу, видимо, обдумывал ответ.

— Видел как-то.

— Скажите честно, — попросил я. — Вы уверены, что именно Колобродов является отцом ее ребенка?

Он посмотрел на меня рассеянно, посопел носом и ответил:

— Уверен.

— Почему? — задал я дурацкий вопрос.

— Потому, — ответил он ничуть не умнее. — Этот подонок был ее первым мужчиной.

Это было трудно представить, но я решил поверить ему на слово. Мы высадили его у поликлиники и проехали на телевидение. Первым делом я направился в столовую, и там меня поймал Валера Хабаров. Он был намерен немедленно приступить к работе и предлагал начать репетицию сценки с Мариной Рокшей в тот же вечер.

— А ты уже звонил самой примадонне? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Марины не было, я разговаривал со Светой. Помните, та, беленькая?..

— Помню, — ответил я. — И что она?

— Визжит от восторга.

— Но у них уже нет пажа, — напомнил я.

— Я в курсе, — сказал Валера. — Света предлагает на эту роль Витю Маслакова, нашего местного композитора и исполнителя.

— А с ним ты договорился?

— Она с ним уже сама договорилась, — сообщил Валера.

Я покачал головой.

— Молодец. Такой энтузиазм надо поощрять. Я сейчас же подпишу запуск, а о финансировании пусть болит голова у гендиректора.

— Павел Николаевич, — спросил Валера. — А вы будете на репетиции?

— А зачем?

— Ну… Они же считают, что все это будете делать вы, а не я.

— Скажи, что я на ответственной презентации в областной администрации, — сказал я. — Впрочем, если возникнет необходимость, то я безусловно появлюсь. Не робей, сынок, начинай делать свои первые шаги сам.

Он фыркнул и отошел.

После обеда я позвонил Глушко, и мне сообщили, что генеральный директор занят. Я поинтересовался, чем он занят, и мне ответили, что у него рекламодатели. Я еще спросил, нет ли известий о его посещении администрации, и мне ответили, что нет. Секретарша разговаривала со мною сухо и надменно, как будто не узнала меня.

Я сходил, посмотрел материал по «Детективу», высказал свои замечания и провел короткую дискуссию на тему вкуса и безвкусицы. Последнее время в нашей работе было все больше именно безвкусица.

Потом меня ухватил художник с эскизами к передаче «Караван-сарай», потом Юра Малыгин рассказывал про то, как с утра водил Валеру Хабарова на репетицию группы «Шелест шестеренок «Мерседеса». Валера был чрезвычайно мил и терпелив, но, выйдя на чистый воздух, заявил, что шелеста шестеренок в передаче не предусмотрено.

Около четырех я снова позвонил генеральному директору, и снова секретарша была со мною почти груба.

— В чем дело, Вероника Дмитриевна! — воскликнул я наконец. — Я что, уже уволен?

— Директор занят, — заявила она жестко и положила трубку.

Я был немало озадачен таким неожиданным поворотом в наших теплых отношениях и понял, что это недоразумение надо разрешать сразу. Я сам направился к Глушко, и, когда Вероника Дмитриевна вскочила, чтобы не пропустить меня в кабинет, я вручил ей бутафорскую розу, и это ее отвлекло.

Я прошел в кабинет, где Максим Иванович Глушко сидел на диване и просматривал какой-то иллюстрированный журнал. Занятость его была, очевидно, не чрезвычайная.

— Максим Иванович, — сказал я. — Весь день пытаюсь до вас дозвониться, а вы все заняты!.. Что произошло, скажите мне пожалуйста?..

Он посмотрел на меня сухо, даже губы поджал.

— Что вам угодно, Павел Николаевич?

Это было еще одним знаком его нерасположения. Что-то определенно случилось.

— Мне угодно работать, — сказал я. — Мы же договорились, что вы сегодня будете разговаривать наверху о финансировании моей передачи. У нас уже репетиции начались!

Он сидел на диване, выпрямившись, что представляло определенную трудность, но зато демонстрировало его непоколебимость.

— Вы напрасно торопитесь, — сказал он. — Вопрос о передаче вовсе еще не решен окончательно.

Я без приглашения сел на стул.

— Что же случилось? — спросил я. — Нам дали отлуп?

— Никакого отлупа, — произнес он раздраженно, — нам никто не давал. Просто у меня накопилось достаточно своих неотложных дел, и мне было некогда заняться вашей передачей. Потерпите, дойдет очередь и до вас.

Я тоже выпрямился.

— Должен ли я понимать это так, что вы отказываетесь от нашей передачи?

— Понимайте, как вам будет угодно, — сказал он.

Я поднялся.

— Прекрасно. Хотя бы есть определенность какая-то. Марина Рокша вчера предлагала мне свою помощь, она накоротке с губернатором и обещает сорвать с него смету любых размеров. Пожалуй, придется воспользоваться ее связями.

Генеральный директор выдержал удар, иронично кивнув головой.

— А другая Марина вам ничего не предлагала? — спросил он едко.

Я уставился на него ошеломленно.

— О чем это вы, Максим Иванович?

— Да уж известно о чем, — сказал он. — О Щелкановой, разумеется.

— О Щелкановой? — переспросил я все еще удивленно.

— О ней, родимой. Чем она вас купила, а? Неужто женской лаской?

Я начал понимать его неожиданную холодность.

— Проверьте вашу организацию, Максим Иванович, — сказал я заботливо. — Ваши стукачи снабжают вас непроверенной информацией.

— Да чего уж там, непроверенная информация, — пробормотал он раздраженно. — И без того все понятно. Тут у вас уже и Марина Рокша со связями…

— Вы же не хотите мне помогать, — сказал я. — А я хочу работать, Максим Иванович. Простите, мне некогда.

Я пошел к выходу из кабинета и вдруг услышал за спиной:

— Подлец!..

Я остановился в изумлении.

— Что? — переспросил я.

— Подлец! — выкрикнул Максим Иванович гневно. — Разве это не я тебя здесь выкормил? Разве не мне ты обязан всей своей карьерой? А ты… Из-за спины!.. Сволочь ты, Паша!..

Я перевел дух.

— Так, — сказал я. — Раз уж теперь дуэль неизбежна, то позвольте хотя бы узнать, в чем я вас подвел? Просто, из интереса.

— Да хватит тебе! — махнул рукой Максим Иванович. — Знаю я уже, что ты с Мариной за моей спиной заговор устроил!.. И это после всего того, что я для тебя сделал, да?..

Я вернулся к оставленному стулу.

— Ну, Максим Иванович, — сказал я, — нельзя сказать, что заговор вполне устроен. Мы еще не сошлись в способе вашего устранения. Марина предлагает цианистый калий, а я считаю, что падение из окна седьмого этажа куда более эффективно.

— Ты еще балагуришь… — прошипел он с ненавистью.

— Кто вам всего этого наплел? — воскликнул я раздраженно. — Что вы слушаете всякие басни? Вы что, не знаете меня, да? Я за всю свою жизнь не участвовал ни в одной интриге!..

Он раскрыл рот, тяжело дыша.

— Хочешь сказать, не было ее у тебя прошлой ночью, да?

— Была, — сказал я. — И что? Вы считаете, что ничем иным, кроме как заговорами, мы заниматься не могли?

— А чем же вы там занимались? — спросил Глушко сердито.

Я хмыкнул.

— Ну, — сказал я, поскольку вы уже в том возрасте, когда слушать такие вещи не опасно для здоровья, то я, пожалуй, вам расскажу…

— Не лги мне, Паша! — заявил он.

— И в мыслях не держу, — сказал я. — Это было чисто любовное свидание.

Он заморгал.

— И ты… Спал с нею, да?

— Нет, — сказал я. — Слава Богу, до этого не дошло.

Он перевел дыхание и облизнулся.

— Ты что, влюбился в нее?

— Она в меня, — сказал я. — А может, и не влюбилась. Может, для того и пришла, чтобы потом закинуть эту историю вам, чтобы вы меня начали в чем-то подозревать.

— Точно, — прохрипел он. — Вот стерва!..

— Протестую, — возразил я. — Она показалась мне очень милой женщиной.

— А мне сегодня в администрации так сладко пела, — пробормотал Максим Иванович. — Мы с Павлом Николаевичем решили… Ведь не решили, да?

— Не решили, — подтвердил я. — А вам, Максим Иванович, надо доверять людям.

Теперь его подозрения развеялись, и я мог использовать всю выгоду своего положения.

— Пусть эта история будет вам уроком, — сказал я. — Я не нуждаюсь более в вашей помощи, справлюсь сам. В конце концов, это мой юбилей. До свидания, Максим Иванович, и имейте в виду, что в ближайшее время я буду занят. Управляйтесь как нибудь без меня!..

Я гордо направился к двери, и он меня жалобно окликнул:

— Паша!.. Погоди!.. Пробил я твою смету, будь она неладна. Раскручивай теперь свою передачу!..

В конце концов, это было именно то, ради чего я приходил.

12

По крайней мере я уже мог не терзать себя догадками о том, ради чего приходила ко мне Марина Щелканова. Конечно, в этом был элемент любопытства, даже слабая надежда на возможность легкого романа, но главным было желание поссорить меня с генеральным директором. Она не оставляла мысли овладеть областным телевидением. Это была ее идея-фикс, потому что она ушла от нас проигравшей. Ей уже удалось создать в городе три независимые телекомпании, которые занимались тем, что прокручивали краденые фильмы и программы, но они так и остались локальным телевидением, и с приходом авторского права должны будут погибнуть.

И тем не менее такое прояснение ситуации вовсе не возмутило меня, а заставило еще раз посмеяться над удивительным талантом Марины Антоновны в сфере интриг и подсадок. Она оставалась самой собой.

Как я и ожидал, без накладок в тот вечер не обошлось. Примадонна не пришла на репетицию, зато прислала Свету и с нею композитора и исполнителя Витю Маслакова, небритого и длинноволосого субъекта, который походил на пажа точно также, как я на звезду рок-эстрады. Отсутствие Марины Света объяснила головной болью и депрессивным настроением.

— Если она не хочет сниматься, — сказал я раздраженно, — то пусть так и скажет!.. Мы не будем на нее надеяться.

— Павел Николаевич, — вздохнула Света. — У нас лежат приглашения на гастроли из Голландии и Швеции, а она им отказывает — представляете? Но ведь вам она не отказала!..

— Я тронут, — признался я.

— Мы будем работать или нет? — пробурчал нервничающий композитор.

— Работайте, — сказал я Валере. — Я схожу, позвоню больной.

Конечно, от звезды ее масштаба следовало ожидать и капризов, и депрессивного состояния, но я по наивности решил, что наши отношения уже налажены, и надеялся на положительную реакцию. Теперь я понял, что ошибся, и мне приходилось снова нырять в особые отношения.

Она взяла трубку после пяти-шести гудков.

— Слушаю, — пробормотала она недовольно.

Судя по ее тону, диагноз Светы подтверждался.

— Привет, Маша, — сказал я. — Как твоя голова?

— О, — восхитилась она. — Какая забота!..

— Я чем-то прогневал ваше величество? — спросил я.

— Когда меня приглашают даже в ресторан, — сказала она, — за мной присылают «Роллс-ройс». А твой ассистентишка предложил нам добираться своими средствами!.. Могла ли я после этого приехать?

— Не могла, — согласился я. — Но у нас на студии нет «Роллса». Может сойдет директорский «Мерседес»?

Она только хмыкнула.

— Ладно, не злись, — сказала она. — Просто я не в настроении. Ругалась с мамой относительно Миши. Она не хочет отдавать его в пансион.

— Света принесет тебе сценарий, — сказал я. — Тебе понравится. Очень тонкая пародия…

— Вы даже не спросили, что я буду петь!

— Когда ты войдешь в роль, ты сама это определишь.

— У меня нет ничего королевского.

— И не надо. Если средневековая королева запоет о несчастной любви городской девчонки, в этом будет нужная степень отстранения.

— Интересно, — усмехнулась она.

— Конечно, — подтвердил я. — Ты сделаешь это с блеском, я уверен.

— Ладно, — вздохнула она. — Завтра вы не работаете? Значит, будем договариваться на понедельник. Чао, бэби!..

— Привет, — сказал я.

Я вернулся в репетиционный зал, где Валера со Светой и Виктором читали текст. Вместо королевы текст произносила монтажница Оля Долгополова, у которой была вечерняя смена, но заболел режиссер. Теперь она увлеченно играла, хотя и не могла сдержать свои смешки.

Виктору текст нравился, что он доказывал своим жизнерадостным смехом, тогда как Света то и дело морщилась.

— Это не слишком напыщенно? — волновалась она. — По-моему, я выгляжу форменной дурой.

— Ты выглядишь так, как надо, — уверял ее я. — И чем больше глупости ты в этом проявишь, тем больший успех тебя ждет.

— Да? — не поверила она, решив, что я ее разыгрываю.

— Конечно, — подтвердил Виктор. — Это же классный стеб!..

Мы повозились часов до восьми и открыли, что Света вполне вписывается в свой типаж, тогда как Виктор еще не определился, кого ему играть. Роль писалась на инфантильного Владика, тогда как Виктор с его грубой мужественностью произносил высокопарные слова с неуместной иронией. Какой-то образ в нем рождался, но еще не родился. Валера разговаривал с ними коротко, но очень точно, и они, после первых минут противления, приняли его, а в конце даже поверили ему. Я подумал, что сам я в его годы вовсе не был столь авторитетным.

Домой я вернулся поздно вечером и некоторое время ждал, что кто-нибудь ко мне заглянет. Заглядывать было некому, но предыдущая ночь настраивала меня на лирический лад. Даже когда я принялся читать молитвы на сон грядущий, ожидание приключения не оставляло меня, и я был весьма далек от молитвенного состояния.

Хотя следующий день выдался субботой, я предпочел отправиться на работу, потому что никаких богоугодных, дел на субботу у меня запланировано не было, а посвящать день безделью не хотелось. На студии этот день тоже был лишь относительно выходным, работала редакция новостей, работала редакция политической информации, работала и «ТВ — шоу». В этот день, освобожденный от множества бюрократических забот, я мог посвятить себя творчеству, что и делал каждый раз с неизменной охотой.

В павильоне шли досъемки «Детектива», снимались детали и подводки для монтажного сцепления уже отснятых эпизодов. У них был эпизод и для меня, Великого Магистра Детектива, и я охотно сыграл необходимую сценку, тем более, что аналогичного характера сцены, где в трудную минуту расследования появлялся «сам» П. Н. Жемчужников, стали у нас уже традиционными.

С полудня в репетиционном зале Валера Хабаров работал с девчонками из группы с неприличным названием. Такое острое столкновение смиренного благочестия и эпатажной распущенности не могло не быть любопытным, и я постарался не упустить этого зрелища. Поначалу девчонки были неуправляемы, капризничали, много раз переспрашивали, язвили и задирались, но Валера был холоден. Сочиненный им текст, который я прочитал буквально за пять минут до репетиции, не был откровением, но вполне соответствовал духу передачи. Это было развитие классической темы «Барышня и хулиган» с той лишь разницей, что речь шла о хулиганках. Некая барышня так благоприятно повлияла на компанию хулиганок, что те принялись хулиганить в высшей степени воспитанно. После некоторого обязательного периода необходимой суматохи они наконец распределили роли и принялись выстраивать представление. Малышка, возглавлявшая гоп-компанию, как и следовало ожидать, оказалась самой одаренной исполнительницей, и вскоре она стала первой помощницей режиссера. Покрикивала на подруг, обсуждала с ним распределение ролей, давала свои советы. Время от времени они спорили и шли ко мне, чтобы я их примирил своим решением. Когда репетиция подошла к концу, ко мне обратилась малышка, которую звали Марго, хотя, как она сама призналась, подлинное ее имя было Лидия, и спросила тихо:

— Павел Николаевич, а этот ваш Валера, у него кто есть?..

Конечно, она им заинтересовалась. Он был настолько непохож на привычные ей фигуры, что невозможно было не клюнуть. Но я и без того извел парня своими «тестами» и потому ответил:

— Жена и трое детей.

— Да-а?.. — протянула разочарованно Марго. — Везет же некоторым!..

После репетиции, проводив девчонок, мы с Валерой прошли в мой кабинет, где я достал припасенное пиво с бутербродами. Валера безропотно принялся за угощение, а я стал поучать его нехитрой премудрости управления актерами.

— А вообще-то ты справляешься неплохо, — похвалил я его. — Чувствуется ВГИКовский опыт.

— Эх, Павел Николаевич, — вздохнул он горько. — Вы меня, конечно, простите, но это вовсе не ВГИКовский опыт. Я потому из ВГИКа и ушел, что после армии мне все эти богемные штучки поперек горла встали.

— После армии? — удивился я. — Так ты в институт после армии попал?

— Да нет, — сказал он, вздохнув. — Попал я туда до армии, молодым еще. А после двух лет в институте меня замели в ряды. Я ведь по молодости всякими глупостями занимался, каратэ, кун-фу… Вот и угодил в спецназ.

— Спецназ? — присвистнул я. — Так ты крутой, выходит?

Он поморщился.

— Выбили из меня всю крутизну, Павел Николаевич. Я ведь из тех, кто осетинов с ингушами разъединял, знаете?

— Как? — удивился я. — Так ты и в Осетии успел побывать?

— Успел, — кивнул он. — Нам даже дембель задержали, чтобы там мир навели. Вот мы и насмотрелись…

Вместо слов я разлил по стаканам еще пива.

— Значит, ты во ВГИК прямо из окопов свалился, — понял я.

— Именно, — вздохнул он. — Мы с ребятами целую неделю трупы разгребали, под выстрелами с обеих сторон… А тут метафоры.

— Ладно, ладно, — сказал я. — Правда жизни заключается в том, что все это существует одновременно. Все прочее, как говорит мой друг Дима Никитский, это монофизитство.

Тут я невольно впал в прикладное догматическое богословие, но Валера меня понял и покачал головой.

— Наверное, — сказал он. — Я еще три года могу в институте восстанавливаться, знаете. Может, еще приду в себя, кто знает?

— Неизвестно только, понадобится ли тебе после этого институт, — сказал я. — Во всяком случае я даю тебе шанс попробовать себя.

— Спасибо, — сказал он. — Я понимаю.

Потом мы с ним вместе отправились на вечернее богослужение в Тихвинскую церковь и исправно достояли вплоть до елеопомазания, после чего я оставил его и ушел, считая молитвенный субботний долг исполненным. В отсутствие Насти Романишиной моя церковная жизнь вовсе не била ключом, а после того, как молодой священник отец Георгий обвинил огульно все телевидение в разврате, утверждая, что все его работники автоматически попадают под анафему святых отцов первого тысячелетия, я и вовсе пал духом. Я написал об этом Диме Никитскому, и тот в ответном послании утешил меня соображениями высшего догматического богословия, определив в словах отца Георгия манихейский дуализм и монофизитство. И хотя я плохо разбирался во всех этих тонкостях, мне сразу стало легче.

Мое благочестивое настроение было нарушено самым неожиданным образом. Поднимаясь домой, я заглянул в почтовый ящик и обнаружил там плотный пакет. В полумраке лестничной площадки я решил, что это чье-то письмо, и только поднявшись к себе, заметил, что пакет не имеет никаких надписей. Я сразу почувствовал неладное.

По образцу своих благочестивых друзей я перекрестил пакет перед тем, как раскрыть его, но когда вскрыл, обнаружил там пачку фотографий. Я осторожно извлек из пачки первую же, и обомлел. На яркой цветной фотографии была изображена Марина Антоновна Щелканова, которая восторженно отдавалась какому-то негру, обхватив его руками и ногами.

Поначалу я подумал, что это снимки, предназначенные для шантажа. Остальные сцены были не менее безобразны, в каждой из них Марина занималась любовью, порой самыми изощренными способами, а на одном снимке она, восседая всадницей на своем любовнике, даже повернулась в сторону аппарата и улыбалась в камеру. Эта ее улыбка могла сойти за эталон порока. Именно с такой улыбкой змей смотрел на Еву, когда та взялась за яблоко.

Я долго и ошарашенно перебирал эти фотографии, пытаясь понять, как и зачем они оказались в моем почтовом ящике. Конечно, на этих снимках Марина предстала предо мною с очень необычной стороны, но я вполне мог вообразить все это, зная ее порочный характер. Конечно, вызывающее бесстыдство женщины всегда шокирует, но я вполне мог представить и тот вакхический азарт, в котором пребывала Марина во время этих съемок. Это было сродни тому свинскому состоянию, в которое и я сам впадал в период студенческих запоев, когда мерзости совершаются не по зову души, а в порядке вызова общественному мнению. Что могли мне доказать эти фотографии? Зачем они были мне присланы?

Первое, что вспоминалось в связи с этим, был рассказ Марины Рокши о том, как Марина Щелканова устроила ей гастроли на Кубе, и как они там погуляли. Негр, которого ублажала Марина на фотографиях, вполне мог оказаться кубинцем. Но это никаким образом не объясняло, зачем они были доставлены мне. Конечно, можно было предположить, что Марина Рокша, исходя из соображений заботы о моем нравственном состоянии, захотела раскрыть мне глаза на свою подругу. Эти фотографии могли оказаться у нее, и она могла их направить ко мне. Но на какой эффект она рассчитывала? Конечно, лирическое чувство таких демонстраций выдержать не может, но стоило ли сваливать на меня всю эту грязь ради столь ничтожного результата? Я ведь не сопливый юнец, у которого зов природы только начинает пробуждаться, я уже кое-что знаю из тех физиологических подробностей, в результате которых появляются дети.

Мелькнула мысль о том, что фотографии мог подкинуть мне генеральный директор Глушко, чтобы напрочь заблокировать возможность моих конспиративных контактов с Мариной. Но Максим Иванович, имея на руках такие козыри, вряд ли бы стал беспокоить ими меня. Он бы скорее послал их в кадровый отдел городской администрации.

Наконец, я рассмотрел и самую сумасшедшую мысль, что эти фотографии прислала мне сама Марина Антоновна. Цели тут могли бы быть самые иезуитские, вплоть до того, чтобы вызвать во мне нездоровый интерес к ее персоне и тем привлечь к очередным интригам. Но эта версия тоже показалась мне притянутой за уши, и я не стал на ней останавливаться.

Я не могу сказать, что вопроса, как мне поступить с этими фотографиями, передо мной не возникало. Вопрос возник, и мне стоило немалых сил решить его. Фотографии были исполнены со вкусом, в них присутствовал живописный талант фотографа, и при очевидной узнаваемости главной героини все они производили самое глубокое впечатление. Но я преодолел соблазн, отправился на кухню и стал жечь фотографии вместе с конвертом на газовой плите. Когда сгорала фотография с жуткой улыбкой Марины в камеру, мне показалось, что в ее патологическом азарте появилась нотка разочарования. Это понудило меня оставить в целости последнее фото, где она особенно страстно раскрыла рот, извиваясь кошкой под своим любовником. У меня в голове родилась интересная мысль.

Кухня наполнилась гарью, и мне пришлось открыть форточку, чтобы проветрить помещение.

13

Заснул я не скоро и ночь провел беспокойную, но с утра снова был в церкви на литургии и смиренно выслушал проповедь все того же отца Георгия, на этот раз направленную против сектантов. Тут его слова не вызвали во мне протеста, и, подходя к кресту, я успел ему заметить, что восхищен ясностью его взглядов. Он смущенно отвечал:

— Это я книжку прочитал только что… Если хотите, могу и вам дать почитать, Павел Николаевич.

Я пообещал подойти за книгой отдельно. Мне было достаточно того, что меня лично он из массы анафематствованных работников телевидения выделял, как достойного прихожанина, имеющего полное право получить от него полезную для души книгу.

— Здравствуйте, Павел Николаевич! — услышал я, выходя из храма.

Там, у самого выхода, стояла Света в куртке, джинсах и с длинным шарфом на шее, концы которого свисали до пояса. Поскольку воскресное утро выдалось морозным, я не мог ей не посочувствовать, потому что она явно замерзла.

— Кого-нибудь ждешь? — спросил я.

— Ага, — сказала она. — Вас.

— Меня? — удивился я. — И давно?

— Уже с полчаса, — ответила она, шмыгнув красным носом.

— А чего внутрь не зашла? — удивился я.

— Я хотела, — сказала она. — Но там какой-то сердитый дядька меня не впустил. Говорит, платка на голове нет, и в штанах.

— Это недоразумение, — сказал я, попытавшись тем защитить репутацию церкви. — Поехали ко мне, я тебя согрею чаем. Я тут неподалеку, на троллейбусе три остановки.

— Я знаю, — сказала Света.

Про свою «Тойоту» она сообщила, что машину забрала для своих нужд Марина, но для каких нужд, уточнять не стала. Ее состояние внушило мне самые серьезные опасения, и, выйдя неподалеку от своего дома, я купил еще бутылку водки.

— У тебя ко мне дело, что ли? — спросил я, когда мы поднимались по лестнице.

— Просто поболтать хотела, — сказала она. — Про Марину.

— Про Марину? — удивился я. — А что с ней, с Мариной.

— Я расскажу, — пообещала она.

Дома я для начала дал ей растворимый аспирин, потом заставил прогреть ноги в ванной, и после этого предложил надеть валенки, чтобы разделить со мной трапезу на кухне. Трапеза была небогатая, макароны с тушенкой да сыр, но наличие водки на столе красило ее.

Света еще покашливала, но уже чувствовала себя лучше.

— Вот, — смеялась она, — пришла в гости, называется…

— За здоровье, — сказал я, подняв стопку.

Мы выпили и принялись кушать. Я подумал, что угощение молодых женщин на кухне становится для меня привычкой.

— Так что там случилось с нашей звездой? — спросил я, полагая, что атмосфера для доверительной беседы уже создана.

— Я беспокоюсь за нее, Павел Николаевич, — сказала Света.

— А в чем дело?

— Она прогнала Владика.

— Насколько мне известно, — сказал я, — он не прошел испытания?

Света покраснела.

— Она вам уже рассказала, да? Это все было вовсе не так…

— Но повод ведь был? — спросил я.

— Они уже давно не вместе, — сказала Света. — Но дело не в этом… Вы бы видели, как она это сделала!..

— Как? — спросил я.

— Очень жестоко, — вздохнула Света. — Он не заслужил такого отношения.

Я пожал плечами.

— Света, дорогая, ты же не думаешь, что я буду вмешиваться в ее отношения с любовниками?

— Он уже не ее любовник, — заявила Света. — Это она меня хотела оскорбить, понимаете?

— Но в ваши отношения я тоже не имею права вмешиваться, — сказал я.

— С ней что-то не в порядке, — сказала Света. — Я подозреваю, у нее снова начинается депрессия.

— Снова? — переспросил я.

— Да, у нее уже бывали такие находы. Она даже лечилась как-то. Это МДП, статейная болезнь, понимаете?

— Она снова должна лечиться? — спросил я.

Это сулило во всяком случае срыв ее участия в нашей передаче, что не могло меня радовать. Кроме соображений прагматических, были, конечно, и чувства сугубо христианские.

— Понимаете, — сказала Света, — ей этого сейчас нельзя делать.

— Почему?

— Она начала процесс по передаче опеки над Мишей ей, как матери. Если кто-то узнает, что она больная, ей ничего не светит.

— Она мне ничего не говорила об этом, — отметил я.

— Конечно, ведь она страшно суеверная, — ухмыльнулась Света. — Она думает, что если никому не проговорится, то все пойдет, как надо.

Я налил еще по стопке и спросил:

— И что ты, собственно, от меня хочешь?

Она вздохнула.

— Поговорите с нею.

— О чем? О ее болезни? Об опеке над сыном? Что я могу ей предложить?

— Понимаете, Павел Николаевич, — сказала Света, колеблясь. — Есть одно простое решение всех проблем. Она должна выйти замуж.

— Выйти замуж? — переспросил я.

— Да, — сказала Света. — Там, в Австрии, уважают людей семейных, состоятельных. Если она будет замужем, то вопрос с опекой решится гораздо легче.

— Вы уже и кандидата присмотрели? — спросил я с интересом.

— Конечно, — ответила Света. — Это Сима, Вадим Симонян. Он с ней уже четыре года работает, знает ее от и до, и ему не надо ничего объяснять. Надо только, чтоб Маша сама пошла на это. Понимаете?

— Не понимаю, — сказал я.

— Она стала страшно подозрительной, — стала объяснять Света. — Попробуй Сима сам предложить ей руку и сердце, она сразу заподозрит его в меркантильных интересах.

— А на самом деле его соображения сугубо альтруистичны? — спросил я.

— Вы можете мне не верить, — сказала Света, — но мы все думаем только о ней. Согласитесь, талант у нее необыкновенный!..

— Но, чтобы оценить это, вовсе не обязательно жениться на ней, — заметил я.

— Он давно уже любит ее, — сообщила Света.

— Не он один, — сказал я. — Вон, Дима Трофимов любит гораздо дольше.

— Какой еще Дима Трофимов? — насторожилась Света.

— Ага, — порадовался я. — Значит, и я могу тебя чем-то удивить. Дима Трофимов, это ее старинный друг.

Света смотрела на меня с тяжелым подозрением.

— Он женат?

— Увы, — вздохнул я.

— И слава Богу, — заявила Света. — Она сейчас в таком состоянии, что может выкинуть самый невероятный фортель.

— И вы этого, как я понял, отчаянно боитесь, да?

Света бесхитростно кивнула головой.

— Боимся, Павел Николаевич. Понимаете, ведь мы все — одна семья. И эта семья напрямую зависит от настроения Машки. Теперь вы понимаете, как мы паникуем, когда у нее начинается очередная депрессия?

— А что она может такого страшного совершить? — спросил я.

— Например, неожиданно выскочить замуж, — пояснила Света.

Я кивнул головой и усмехнулся.

— Например, за меня, да?

Лицо ее окаменело.

— Да? — выдавила она.

— Нет, — сказал я.

Она ничего не поняла и спросила:

— Вы это серьезно, Павел Николаевич?

— Шучу, — сказал я. — Но ты-то пришла сюда на разведку, ведь так?

— Ну зачем вы так, — проговорила Света обиженно. — Просто мне казалось, что судьба Маши вам небезразлична.

— Так оно и есть, — сказал я. — Но с какой стати я буду советовать ей выйти замуж за Симоняна, когда практически не знаю ни его, ни ее?

Она растерянно захлопала ресницами.

— Это было бы самым лучшим решением, — сказала она.

— Для него, вероятно, — согласился я. — Стать опекуном миллионного состояния, а потом еще сдать в психушку больную жену!..

— Я не говорила про психушку! — запротестовала Света.

— Я сам догадался, — сказал я. — Теперь, признавайся, этот Сима, он ведь твой любовник, да?

Она покраснела до пунцового состояния.

— Ну что вы, Павел Николаевич. Он Машу любит…

— Больше вопросов не имею, — сказал я.

Налил по стопке, и поднял свою. Она нерешительно помялась, взяла свою стопку и чокнулась со мной без слов. Мы выпили.

— Если бы вы знали, — сказала она, — чем мне только не приходится заниматься…

— Ты сама это выбрала, — сказал я. — Тебе ведь нравится быть рядом с Мариной Рокшей, не так ли?

Она сладко улыбнулась.

— Конечно.

— Тогда не жалуйся.

Она вздохнула.

— Она вам нравится, Павел Николаевич?

Я мгновение подумал и ответил:

— Да.

— Если бы вы знали про нее все, что знаю я, — улыбнулась Света, сладко потянувшись.

— Ты вряд ли расскажешь мне все, — сказал я.

— Ну, почему, — сказала она кокетливо. — Если вы хорошо попросите, я могла бы рассказать, что она иногда творит на гастролях.

— На гастролях? — насторожился я.

— Ну да, — сказала Света. — Мы же часто выезжаем на гастроли. Например, как-то ездили на Кубу…

Я усмехнулся, и Света испуганно осеклась.

— Вы ездили на Кубу? — переспросил я. — Когда?

— Полтора года назад, — ответила Света мгновенно.

— Ты была с нею?

— Да, — кивнула Света. — Это был какой-то сплошной бардак. Там теперь такая нищета, знаете…

— Чего же вы поехали?

— Ну, там, куда мы поехали, было все в порядке, — усмехнулась Света. — Они там еще при социализме живут, сами понимаете.

— А Марина Антоновна Щелканова с вами была? — спросил я ее.

Глаза девушки засветились.

— Ага, — сказала она. — Ох и крутая баба оказалась… Вы бы ахнули, если бы все увидели!..

— А как я мог бы это увидеть? — спросил я.

Она сделала каменное лицо, но в глазах ее мелькали искорки смеха.

— У Маши остались фотки… Ужас какой-то, честное слово.

— И вы решили эти фотки мне переслать, — закончил я за нее. — Только зачем?

У нее от растерянности раскрылся рот, и я обнаружил в нем металлический зуб в нижнем ряду слева.

— Почему вы подумали, что это мы? — испуганно спросила она.

Я посмотрел на нее и усмехнулся. В тайные агенты она не годилась напрочь.

— Ты сама проболталась, Светочка.

— Когда? — удивилась она.

— Ну как же, — сказал я. — Стояла на морозе до посинения, ждала меня… Потом это нелепое предложение о сватовстве вашего Симы. Я все время думал, зачем ты пришла. А когда возникла тема фотографий, ты просто засветилась вся. Так зачем вы их мне прислали, а?

— Это не я, — жалобно протянула Света. — Это Сима придумал все…

— Но зачем?

— Чтобы вы спросили у Щелкановой… Про Кубу. У нее ведь про Машу тоже есть…

— Компромат, — догадался я. — Чтобы я, паче чаяния, не подумал о женитьбе, да?

Она сокрушенно кивнула головой.

— Тяжелая у тебя работа, — посочувствовал я. — А почему Маша тебя до сих пор не выгнала, а?

— Она знает, что я люблю ее, — буркнула Света обиженно.

— Интересная любовь, — усмехнулся я.

Некоторое время мы молчали. Света то и дело вскидывала голову, смотрела на меня с намерением что-то сказать, но снова смущенно опускала ее. Наконец она неуверенно выдавила.

— Павел Николаевич… А хотите, я вам отдамся?

— Это тоже входило в план? — спросил я холодно.

Она кивнула головой и смущенно улыбнулась.

— Но я была не против…

— В другой раз, — сказал я. — Я так понял, что вы вьете вокруг вашей Маши целую паутину всяких интриг, да? Владика вы спихнули?

— Нет, это она сама, — вздохнула Света.

— Оставьте вы ее в покое, — посоветовал я. — И вам будет польза, и ей лучше.

— Она больная, — сказала обиженно Света. — Ей хуже будет.

— Ладно, — сказал я решительно. — Давай по последней, и разбегаемся.

Мы хлопнули по стопке, и Света, торопливо закусив, спросила:

— Вы мне фотки вернете?

— Не верну, — сказал я.

— Как? — испугалась она. — Павел Николаевич, меня же за фотками прислали. Они же нам нужны…

— Нечего было присылать, — сказал я. — Я решил, что это подарок.

— Отдайте, Павел Николаевич, — взмолилась Света. — Если Маша узнает, что их нет, она нас поубивает!.. Они же друг друга этими фотками за горло держат!..

— Я не понял, — возмутился я. — Вы их мне зачем присылали?

— Мы думали, это будет как будто бы от Маши, — прошептала Света. — Что вы их запустите против Щелкановой, вы же с нею на ножах!.. Сима сказал, что вы обязательно запустите.

— А потом? — спросил я.

— Потом она запустит фотки против Маши.

— И зачем вам все это?

Она виновато пожала плечами.

— Для дела. Чтоб она поскорее за Симу замуж выходила.

Я покачал головой.

— Плохой он режиссер, твой Сима, — сказал я. — Сжег я их… Вон, на плите еще пепел остался.

Света изумленно покосилась на плиту, повернулась ко мне.

— Правда?

— Сущая правда, — подтвердил я.

— Это же такой крутой компромат, — сказала она убито.

— Больше нету, — заключил я. — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — пробормотала она.

— Вот и ступай, — сказал я, поднимаясь. — Снимай валенки и ступай. Ты и так у меня больше часа отняла, а у меня дел полно.

Она уныло поднялась, молча оделась и перед выходом спросила:

— А что мне Симе сказать?

— Привет передавай, — сказал я. — Он мне очень симпатичен.

— До свидания, — проговорила она, опустив голову, и вышла.

Я закрыл за нею дверь, вернулся в комнату, упал на диван и устало рассмеялся.

14

Интрига действительно казалась мне надуманной и глупой, эти ребята перепугались нашего знакомства и теперь всячески старались отогнать меня подальше от их разлюбезной Маши. Я и сам к ней не слишком рвался, а теперь и вовсе остыл. Воскресный вечер я посвятил написанию письма Насте Романишиной, в котором излил все свое раздражение на склочный мир представителей современной культуры. Я знал, что она на это никак не отзовется, потому что она не участвовала в моих мизантропических упражнениях, но не мог не поделиться с нею своей тоской. Все мои письма в монастырь обычно заканчивались очередным предложением руки и сердца, и это не явилось исключением. Одно из двух, думал я, или она клюнет и осчастливит меня согласием, или закалится духовно.

Второе письмо, приготовленное мною в тот вечер, направлялось в городское управление культуры, лично М. А. Щелкановой, и в конверт была вложена та самая последняя фотография, на обороте которой я приписал:

«К новым вершинам культуры! Без злорадства, но с сочувствием. Ваш Паша.»

Утро понедельника не предвещало никаких потрясений, я лично режиссировал съемкой натуры в городском парке, где мы разыграли сценку в духе ранних Мак-Сеннетовских немых комедий, и уже к обеду мы закончили. По возвращению на студию мне сообщили, что меня срочно требует к себе генеральный директор, и я пошел к нему.

В кабинете у Глушко сидела плачущая женщина, показавшаяся мне знакомой.

— В чем дело, Максим Иванович? — спросил я бодро.

Тот посмотрел на меня растерянно.

— Вот, Павел Николаевич. С жалобой на вас.

— На меня? — удивился я. — Простите, мы знакомы?

— Знакомы, — проговорила женщина. — Лучше бы я вас никогда не видела, Павел Николаевич. Нельзя так…

— Что нельзя? — спросил я. — В чем дело, Максим Иванович? Я только что приехал с натуры, злой и голодный, а тут какие-то жалобы?..

Глушко развел руками.

— Я здесь ни при чем, — сказал он. — Гражданка Трофимова утверждает, что ты способствуешь распаду ихней семьи.

— Трофимова? — переспросил я. — Я вспомнил! Вы жена Дмитрия Трофимова, да?

— В том-то и дело, что я жена, — вдруг заплакала она. — А вы опять его вовлекаете в связь с этой… с этой тварью! — выкрикнула она гневно и зарыдала.

Глушко посмотрел на меня с укором и покачал головой.

— Максим Иванович, это недоразумение, — сказал я. — Мы сейчас разберемся.

Я налил из графина стакан воды, подал рыдающей Трофимовой, и она жадно его выпила, едва не захлебнувшись. Прокашлялась и проговорила сдавленно:

— Спасибо.

— На здоровье, — сказал я. — Объясните, пожалуйста, каким образом я способствую распаду вашей семьи?

Она судорожно вздохнула.

— Вы меня обманули, — сказала она. — Вы не будете снимать в их поликлинике никакого детектива.

— Это не я обманул, — сказал я, вспомнив ту ситуацию. — Это придумал ваш муж, вероятно, чтобы не волновать вас. Мы же собираем материал по творческой биографии Марины Рокши, а ваш муж…

— Вот, вот, — закивала она головой. — А вы знаете, что от одного упоминания ее имени он весь трясется, а?.. Что когда ее по телевизору показывают, я выключаю телевизор, потому что он каменеет сразу?..

Я выдержал паузу, чтобы оценить сказанное, и мне даже показалось, что реакции ее мужа чрезвычайно полярны. Я ответил:

— Простите. Я этого не знал.

— А что он после разговора с вами домой не пришел, знаете, — снова начала она плакать. — Опять казенного спирту напился, свалился в дежурке, всю ночь проспал…

— Это просто ужас какой-то, — сказал я.

— Это вам материалы по творчеству, — всхлипывала она, — а для нас это раны кровавые!.. Знали бы вы, сколько она его изводила!..

— Она его изводила? — удивленно переспросил я.

— А то что же!.. — воскликнула она, всхлипывая. — Ей скучно сделается, она свистнет, и Дима тут как тут. А потом ей опять заскучается, она его и прогонит… А вы и не знаете, да?..

— Не знаю, — сказал я искренне. — Понятия не имею. Вы успокойтесь, и расскажите нам все. В конце концов мы в городской культуре люди не последние, может, сможем остановить безобразие.

Я лгал самым подлым способом, потому что остановить безобразие мы не имели никаких возможностей. Но я, во-первых, хотел прояснить эту ситуацию, а во-вторых, хотел дать женщине выговориться и тем успокоить ее.

Она выдула еще стакан воды, перевела дыхание и заговорила.

— Она ведь ему всем обязана, вы знаете? Он в школе в ансамбле играл, а она в младших классах училась. Так он ее к матери своей водил, та музыкантшей была, девочке голос ставила, чтоб она у них в ансамбле пела. Потом Дима в институт пошел, там у них снова ансамбль собрался, так он ее еще школьницей уже солисткой у себя сделал. Бился с нею, учил ее. Она у них дома и грамоте музыкальной научилась, и на пианино играть. А потом, когда на фестиваль отбирать стали, так она к другому ушла, чтобы по конкурсу пройти. Вы понимаете, какое это было свинство?..

Пока она не сообщила ничего нового, разве только то, что предыстория отношений Димы Трофимова и Марины не исчерпывалась коротким отрезком перед конкурсом.

— Он имел какое-нибудь отношение к рождению ребенка? — спросил я прямо.

Она глянула на меня испуганно, даже Глушко встрепенулся.

— Он считает, что это его ребенок, — сказала Трофимова тихо. — Но мне кажется, что это неправда. Это он сам себя убедил, когда узнал, что она ребенка ждет. Там другой был папаша.

— Он пытался установить свое отцовство? — спросил я.

— Конечно, когда она родила. Но она прогнала его.

— Вам не кажется, что если бы он действительно был отцом, то она не стала бы его прогонять?

— Конечно, — сказала она. — Я всегда была уверена, что она врет.

— Врет? — не понял я.

— Это когда она ему потом сказала, что это его ребенок.

— Она так говорила? — воскликнул я удивленно.

— Это давно было, — вздохнула Трофимова. — Лет шесть назад. Стала она его привораживать, сил нет. Я сама видела, как Дима плакал.

— Плакал?

— Извела она его, — сказала Трофимова. — Я как раз на сносях была, Настеньку ждала, а она над ним издевалась. Как я только все это выдержала.

— Чем это кончилось? — спросил я.

— Замуж она вышла, — сказала Трофимова. — За иностранца. Долго ее потом не было, а потом опять началось. И ведь всегда так, только Дима чуть успокоится, она его и дергает!..

— Скажите, пожалуйста, — поинтересовался я. — Каким образом она его дергает?

— Дергает, и все, — буркнула Трофимова. — То на работу позвонит, приехать заставит, то открытку пришлет.

— У вас сохранились эти открытки? — спросил я, невольно играя уже Пашу-детектива.

— Разве он покажет? — раздраженно сказала жена. — Но я уже сердцем чую, когда она его дергать начинает.

— И что же, — спросил я. — Когда она его в последний раз дернула?

Она нахмурилась, подумала, подняла голову и сказала:

— А вот, в прошлый вторник.

Пришло время нахмуриться и мне. Я начинал припоминать, когда состоялось похищение Миши Филатова. Оно состоялось в прошлую среду.

— У вас есть машина? — спросил я.

— Откуда, — фыркнула она. — Правда, Дима у папаши моего берет иногда, пользуется. Тот ему доверенность справил.

— Что за машина у вашего папаши?

— «Жигуль», пятерка. Старенький уже, лет десять ему.

Я сдержанно кивнул.

— Госпожа Трофимова, — сказал я очень серьезно. — Позвольте мне выразить вам нашу сердечную благодарность. Вы нам очень помогли, и будьте уверены, мы вам тоже поможем.

Она невольно поднялась.

— Значит, я могу надеяться, — пробормотала она, глядя на директора. — Разберете мою жалобу, да?

— Непременно, — закивал тот головой.

Я проводил ее до двери, шепнув напоследок:

— Крепитесь.

Она благодарно улыбнулась мне и вышла.

Глушко восхищенно заметил:

— Ну, Павел Николаевич, умеешь же ты людей усмирять!..

— По мере сил, — отвечал я рассеянно. — Я у себя.

По дороге в свой кабинет я вспоминал Дмитрия Трофимова и не испытывал к нему враждебных чувств, даже учитывая то вероятное обстоятельство, что Мишу попытался похитить именно он. Интересно, что он с ним собирался сделать? Я с самого начала не верил в то, что похититель случайно оставил Мишу в машине, скорее всего, все было подстроено. Может быть, он просто передумал, когда понял, что натворил.

Понедельник раскручивался по рабочему плану. Шли съемки, двигался монтаж отснятого материала, писались сценарии. Валера снова репетировал сцену с Мариной Рокшей, на сей раз за звездой был послан директорский «Мерседес», и она появилась. Светочка выглядела не лучшим образом, но Виктор Маслаков старался изо всех сил. Сама примадонна сообщила, что сцена ей нравится, но текст произносила вяло, явно скучая.

— Сегодня Герта приезжает, — сказала она мне во время перерыва. — Поехали с нами ее встречать?

— Я языка не знаю, — отказался я.

— Чепуха, — сказала Марина. — Я знаю, буду переводить. Зато узнаешь, чего она прилетела.

Довод был существенный, и я согласился ехать с ними в аэропорт. Мы были там уже около двух, но московский самолет задержался на вылете, и мы просидели в баре до четырех. Марина пила коньяк, а когда какой-то кавказец попытался поднести ей бутылку шампанского, послала его в направлении одного интимного места.

— Не психуй, — сказал я. — Самолет уже пошел на посадку.

— Чего она прилетает? — бормотала Марина. — У меня с нею никаких дел никогда не было. Едва знакомы.

— А Миша с ней знаком? — спросил я.

— Да, — сказала Марина. — Он жил у нее в Италии вместе с Паулем некоторое время. Она даже утверждала, что Миша влюбился в ее пятилетнюю дочь. Постоянно слала ему подарки на праздники.

— Она замужем? — спросил я удивленно.

— Нет, — сказала Марина, скривившись. — У них там мода, жить друг с другом без росписи. Был у нее какой-то макаронник, но она его, кажется, прогнала. Но отец у ее дочки есть, не то что у меня.

Наконец объявили, что московский самолет приземлился, и мы отправились встречать австрийскую родственницу. Марина бесцеремонно двинулась прямо к самолету, и когда какой-то служащий кинулся их останавливать, Света сказала тому, с кем он имеет дело. Это подействовало, служащий лишь посоветовал не пересекать какую-то дорожку, но Марина уже ушла. Она шла впереди, за ней с цветами следовал Вадим Симонян, а дальше мы со Светой.

— Обнаружили пропажу? — поинтересовался я.

— Пока нет, — шепнула Света. — Но Вадим ругался в ваш адрес страшными словами.

— Передай ему от меня то же самое, — сказал я.

Герта Рейнхард в составе группы интуристов вышла из самолета в первую очередь и, радостно улыбаясь, обнялась с Мариной, поцеловавшись по западному одними щеками. Выглядела она лет на тридцать пять, была сухая, поджарая, энергичная. Когда Марина знакомила ее с нами, она говорила что-то, как ей казалось, на русском языке, но никто ничего не понял. Потом только выяснилось, что она прихватила с собой немецко-болгарский разговорник. Мы сели в «Мерседес» Симоняна, причем я был удостоен почести устроиться с Мариной и Гертой на заднем сидении, а Света сидела впереди и то и дело заинтересованно оборачивалась, пытаясь вставить какие-то фразы на немецком языке. Марина с Гертой обменивались короткими репликами, причем Герта на что-то жаловалась, но Марина не слишком ей сочувствовала. Наговорившись с австрийкой, она повернулась ко мне и сказала:

— Ее вызвали письмом, — сказала она. — Она перепугана, потому что в письме есть угроза.

— Кому? — спросил я.

Она вздохнула.

— Мише.

— Какого рода угроза? — спросил я.

Она перевела мой вопрос Герте, и та стала отвечать, улыбаясь мне с другого конца сидения. Я вежливо улыбался в ответ, ничего не понимая.

— Она говорит, что в письме была общая угроза, — сказала Марина.

— И это заставило ее сорваться с места и ехать в глубь нестабильной России? — удивился я.

— Она такая, — пожала плечами Марина. — Взбалмошная. Наверное, она любит по-своему Мишу. Пару лет назад они приезжали к нам с Сильвией, и потом, Миша переписывается с девочкой.

— То есть, — сказал я, — этот парень, который написал письмо, целился точно. Что она должна сделать?

Марина снова задала вопрос, и Герта ответила.

— Она сама не знает.

Герта еще что-то сказала, и Марина перевела:

— Там, в письме, было сказано что-то вроде, если вы хотите спасти своего племянника от страшной угрозы, то поспешите навестить его в ближайшее время.

— На каком языке было написано это письмо? — спросил я.

— На немецком, — ответила Марина.

— Не было у нее ощущения, что это написано иностранцем?

Марина задала вопрос, Герта ответила.

— Нет, — перевела Марина. — Письмо было местное.

— Значит, интрига закручена представителями австрийских спецслужб, — сказал я со вздохом.

— Ты еще можешь шутить, — буркнула Марина.

— Я шучу всегда, — ответил на это я. — У меня работа такая. Но эти шутки мне мало нравятся.

Марина вздохнула и ничего мне не ответила.

15

Время было позднее, в Зареченск к Мише было решено ехать наутро, и вечер был посвящен светскому приему в честь гостьи. Конечно, повод приезда не мог не сказаться, особого веселья не получилось, но разговор был мирным, и если бы не мои постоянные просьбы перевести высказывания Герты, то было бы и вовсе замечательно. И Света, и Вадим Симонян на немецком говорили если не бегло, то уверенно.

Я узнал про то, как несладко ей живется в Италии, где она работает в какой-то химической фирме и где ей не дают проходу поклонники. Мы полюбовались «поляроидными» фотографиями миленькой девочки Сильвии, и она даже продемонстрировала нам подарок, который Сильвия прислала для Миши — детские пластмассовые часы с Терминатором. Никто не сказал ей, что такие часы на нашем рынке продают сразу пачками, потому что они ломаются после недели эксплуатации.

Я выполнил свой долг, явившись ярким представителем местного культурного общества, и Света вызвалась отвезти меня домой.

— Чья же это все-таки «Тойота»? — спросил я, усаживаясь в машину.

— Можно сказать, она принадлежит фирме, — усмехнулась Света. — Но по сути она моя. Вы не верите?

— Разве я могу тебе не верить? — хмыкнул я.

Света тоже улыбнулась. Мы тронулись с места, и Света сообщила:

— Между прочим, вы понравились немке.

— Да?

— Она интересовалась, кто вы такой, женаты ли, и все такое…

— Думаешь, у меня есть шанс? — спросил я.

Она глянула на меня лукаво.

— Я бы на вашем месте попробовала.

— Хорошо, я подумаю, — сказал я.

Перед расставанием она глубоко вздохнула, явно намереваясь снова начать лирическое объяснение, но я пресек его на корню, заявив:

— Когда будешь докладывать Симе, можешь сказать, что я влюбился в немку.

— А фотографии вы не отдадите? — спросила Света, едва не плача.

— Нету их больше, — сказал я. — Все!..

Дома я переоделся, сел в кресло, вытянув ноги, и задумался. Передо мной разворачивался совершенно очевидный детектив. Кто-то затеял что-то определенно уголовное, и я никак не мог уловить, что? Конечно, правильнее всего было бы предположить похищение Миши, но зачем тогда было организовывать то предварительное похищение, явно более демонстрационное, чем реальное? И потом, встревоженная Марина удвоила, если не утроила охрану своего драгоценного сыночка, да и сам он стал гораздо осторожнее. Зачем была вызвана Герта? Зачем была предупреждена письмом Марина? Все было отчаянно запутано, и для умозаключений информации явно недоставало.

Перед сном позвонил Валера и взволнованно сообщил, что он готов уже к съемке эпизода с группой «Контрацепция».

— Действуй, — сказал я. — Я тебя благословляю.

— Мы с художником сегодня до десяти вечера павильон обустраивали, — доложил он с гордостью. — А костюмы девчонки сами организуют.

— Интересно, какой же это павильон вы обустроили? — поинтересовался я, зная, что с павильонами на студии трудности.

— Наш павильон, — сказал Валера беззаботно. — Я узнавал, он завтра свободен.

— Ты катишь на волне везения, — отметил я. — Смотри, не разочаруйся, когда волна тебя обгонит.

— Я бы хотел сразу решить вопрос о съемке Рокши, — сказал Валера.

— Она сейчас немного занята, — заметил я.

— Ну, скажем, в четверг это возможно? — спросил Валера.

Он взял неплохой темп.

— Поговорите со Светой, — предложил я. — Я в принципе не против, но звезды, как ты знаешь, отчаянно капризны. Не забудь про «Мерседес».

— Теперь уж не забуду, — пообещал он.

Уже наутро он перебаламутил всю студию, готовя съемку. Кончилось тем, что Маша Кронина, знакомая корреспондентка из молодежной газеты, позвонила мне с требованием дать интервью по поводу начала съемок моей юбилейной передачи. Об этом уже заговорили в городе. Я пообещал ей брифинг для всех изданий города, и она потребовала эксклюзивного интервью.

Перед началом съемок по давней киношной традиции была разбита о штатив тарелка, и распита бутылка шампанского. Потом началась работа, и половина студийных ротозеев собрались в павильоне, чтобы полюбоваться на хулиганских девчонок. Это наших исполнительниц только взбодрило, и они работали азартно и изобретательно. Валера едва управлялся с ними, и если бы не малышка Марго, то съемки могли бы быть сорваны.

В самый интересный момент, когда началась работа с хореографической сценой, меня вызвали к телефону. Я шел, испытывая определенное удовлетворение от того, что нашел человека, чья работа не вызывает во мне снисходительных чувств. Множество моих режиссеров проявляли и инициативу, и изобретательность, и творческую искру давали, но я всегда посматривал на их работу чуть сверху. Теперь этот благочестивый спецназовец за короткое время вывалил столько ценных идей, что я просто не мог не уважать его. Мало того, он еще очень лихо управлялся со съемочным процессом. Это внушало мне светлые надежды на будущее.

— Павел Николаевич! — услышал я в трубке надрывный голос Светы. — Приезжайте скорее в Зареченск!.. Мишу опять украли!..

Я невольно глянул на часы.

— Когда же это его успели украсть? — спросил я раздраженно. — Он еще в школе!..

— Он не пошел в школу, потому что хотел встретиться с Гертой, — торопливо стала объяснять Света. — Мы приехали, а его нет!.. Приезжайте скорее, Маша в истерике, и никто не может с нею ничего сделать!..

У меня была масса дел на студии. Мне следовало участвовать в заседании совета директоров, где я готовил радикальные предложения по реформе рекламного дела, меня ждали в редакции новой программы «Нота», я встречался с корреспондентами по поводу своей юбилейной передачи. Но там разворачивался детектив, который уже увлек меня, и я сказал:

— Ладно, я еду.

Дальнейшие двадцать минут я давал указания Жене Наволоцкой, как объяснить мое отсутствие: а) генеральному директору; б) ребятам из «Ноты»; и в) корреспондентам городских газет. К директору со своими предложениями я послал своего заместителя, режиссера Васю Соловьева, перед ребятами просил извиниться, а с корреспондентами велел побеседовать Юре Малыгину и Валере Хабарову.

Служебная машина за пятнадцать минут перенесла меня на другой берег реки, и вскоре я влился в коллектив переполошившихся людей в квартире Филатовых. К этому времени Марину уже настолько перекормили всякими транквилизаторами, что она просто тихо плакала, сжавшись в кресле, и к ней никто не подходил. Вадим метался из угла в угол, пара охранников стояла у стены, Света тихо беседовала с очень серьезной Гертой, а бабушка Миши давала показания милицейскому капитану за столом. Только я вошел, Света метнулась ко мне.

— Павел Николаевич, спасибо, что вы пришли…

— Паша! — жалобно взмолилась Марина, увидев меня. — Они его все-таки украли!..

Я подошел к ней, присел на подлокотник кресла, обнял.

— Ну, ну, — сказал я. — Успокойся, Маша… Я думаю, мы это дело уладим.

Милицейский капитан уставился на меня круглыми глазами, долго не решаясь признать, что я и есть популярный ведущий.

— Я полагаю, господин капитан, — обратился я к нему, — что вам следует связаться с областным управлением. Это преступление выходит за рамки Зареченска, как вы понимаете.

Он послушно кивнул.

— Я сообщу, — сказал он. — Вот, только протокол составим.

— Как это произошло? — спросил я, бросив взгляд на понурых охранников.

— Его опять вызвали на улицу друзья, — сказала Света сокрушенно.

— Пацан ему позвонил, из школы, — сказал охранник. — Вроде ни о чем таком не договаривались, а потом он — шмыг в коридор, и за дверь. Мы спохватились, когда уже минут пять прошло.

— Соседи видели, — сказал второй охранник, — как он сел в «Жигули» красного цвета и на них уехал.

— Номер машины не заметили, — закончил рассказ капитан.

— Пацана нашли? — спросил я. — Который звонил?

— Ищем, — сказал капитан. — Я участкового в школу послал, может, чего и найдет. Пока объявили розыск красных «Жигулей».

— Все правильно, — похвалил я их. — Не расстраивайся, Маша, — сказал я Марине, склонившись к ней. — Это все тот же любитель, это не опасно.

— Любитель, не любитель… — пробормотала она.

Герта что-то сказала по-немецки, и капитан с охранниками недоуменно уставились на нее.

— Она говорит, что это было приурочено к ее приезду, — сказала Света.

— Конечно, — процедила Марина. — Они же специально все устроили… Нет, Паша, это не любитель.

— Позвольте, я проведу небольшое телефонное расследование, — сказал я.

Я взял телефон и прошел в детскую комнату. За мной увязалась Света, но я прогнал ее. Я позвонил на квартиру Трофимовых и, когда там никто не взял трубку, перезвонил в поликлинику Центрального района. Там мне сообщили, что, хотя врач Трофимов должен был выйти на дежурство с утра, но он позвонил и сообщил о собственной болезни. Теперь вместо него больных принимал другой терапевт. Я спросил на всякий случай, как связаться с его женой, и мне, по счастью, дали ее рабочий телефон. Госпожа Трофимова оказалась работницей районной администрации.

Я позвонил ей, в ее дальний Краснознаменский район, и на этот раз мне повезло больше. К телефону подошла сама, как мне ее назвали, Евгения Николаевна.

— Здравствуйте, Евгения Николаевна, — поприветствовал я ее. — Это Павел Николаевич Жемчужников вас беспокоит.

— Кто? — растерялась она. — Павел Николаевич? Вы?.. Как неожиданно!..

— Евгения Николаевна, — осадил я ее неуместный восторг. — Как я могу сейчас найти вашего мужа?

Она помолчала.

— Для чего? — спросила она.

— Для принципиального мужского разговора, — заявил я решительно.

— Ой, — вздохнула она. — Я уже столько с ним говорила… Он сейчас на работе, в поликлинике.

— Он отправился на автобусе? — спросил я.

— Нет, взял у папы машину, — сказала Трофимова. — А что?

— А какая у папы машина? — спросил я с бьющимся сердцем.

— Я же вам говорила, «Жигуль», пятерка…

— А цвет?

— Красный, — сказала она. — Почему вы спрашиваете?

— Это нужно для дела, — туманно ответил я. — Последний вопрос, Евгения Николаевна. Вы номер машины не помните?

Она задумалась.

— Помню, конечно, — сказала она вдруг. — Девятнадцать — восемьдесят семь, это год нашей свадьбы. А буквы там, кажется ИК…

— Значит, Н 1987 ИК, да? — спросил я, записывая номер на бумажке.

— Да, так… А что все-таки случилось? — спросила она.

— Я вам позже позвоню, — пообещал я. — Спасибо.

Я вернулся в большую комнату, и на меня смотрели все.

— Что-нибудь узнали? — спросила Света завороженно.

Я положил перед капитаном записку с номером машины.

— Вот, капитан, — сказал я. — Поищите красные «Жигули» с этим номером. Скорее всего, это и есть машина похитителя.

Капитан ничего не стал спрашивать, над ним довлел авторитет первого детективщика города и области, и он немедленно передал номер городскому дежурному. Света же подошла и тихо спросила:

— Чья это машина, Павел Николаевич?

— Вы с ним не знакомы, — сказал я.

— Это тот, кто похитил Мишу в первый раз? — спросила Света.

— Паша, подойди, — позвала Марина сипло.

Я оставил Свету и подошел к звезде, присев рядом на стул.

— Это… Дима? — спросила Марина тихо.

Я кивнул головой. Она судорожно перевела дыхание.

— Я догадывалась. Я чувствовала… Еще в первый раз почувствовала…

— И что ты предприняла?

— Я звонила ему на работу, — сказала она. — Он сказал, что ничего об этом не знает…

— Когда ты ему звонила?

— На другой, или на третий день… Он думает, что это его сын, понимаешь?

— Знаешь, он мне с горечью говорил, что Алекс был твоим первым мужчиной, — вспомнил я.

— Так оно и было, — буркнула Марина. — Но перед расставанием я позволила Диме стать вторым.

— Так чей это сын? — спросил я.

— Мой, — ответила она жестко.

Минут через пятнадцать появился участковый и доложил капитану, что расследование в школе практически ничего не дало. Никто из одноклассников Мише не звонил, и никто не представляет, с кем бы он мог уехать.

— Простите, — повернулся капитан к охранникам. — Когда его подзывали к телефону, разве вы не спросили, кто его спрашивает?

Охранники переглянулись, и один из них пожал плечами.

— Сказал, Вася какой-то, — сказал он. — Я же не знаю всех его друзей.

— Голос был детский?

— Да, — подтвердил охранник.

— Были там в классе какие-нибудь Васи? — спросил капитан у участкового.

— Васи были, — сказал тот. — Сразу три Васи, но ни один из них не звонил.

— У него есть друзья по имени Вася? — спросил капитан у бабушки.

При общей суматохе и суете бабушка сидела каменная.

— Близких, нет, — сказала она. — У него вообще мало близких друзей.

— Имейте в виду, капитан, — сказал я. — Мальчик сам сел в машину. Это был кто-то из его близких знакомых.

— Я понимаю, — кивнул капитан.

— Вам уже рассказали о первой попытке похищения? — спросил я.

— О первой попытке? — удивился он.

Я удивленно посмотрел на Свету, та — на Вадима, и Вадим ответил:

— Просто не успели. Да, на прошлой неделе кто-то уже пытался его увезти.

— Расскажите, — потребовал капитан.

Пока Вадим рассказывал, я неторопливо рассуждал. Тот случай с похищением не зря казался мне сомнительным. Скорее всего, там и похищения-то не было. Не было ни снотворного, ни счастливого избавления. Был предварительный сговор, с расчетом на нынешние события. Не зря мальчик сказал мне, что он не хочет поимки похитителя.

А еще через час нам сообщили, что красные «Жигули» с нашим номером стоят на стоянке у городского вокзала.

16

День был испорчен напрочь. Мы выехали из Зареченска только с наступлением темноты, причем мать Марина забрала с собой, потому что та была в состоянии, близком к полному отупению. Я поехал в машине со Светой и попросил ее завезти меня на телевидение, чтобы хотя бы узнать, как там все без меня прошло.

— Вы не поедете к нам? — спросила Света. — Маша так нуждается в вашем утешении…

— Если что, звони мне на работу, — сказал я.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросила Света.

Я посмотрел на нее внимательно.

— У тебя интересный голос, — заметил я. — С таким голосом легко озвучивать детей.

— Правда? — улыбнулась она, полагая, что я произношу комплимент.

— Например, позвонить по телефону и представиться Васей, — продолжил я.

Некоторое время она над этим думала, потом глянула на меня с ужасом.

— Вы думаете, что это я?..

— Предполагаю, — поправил ее я. — Ты же понимаешь, что звонил кто-то из самых близких, иначе Миша не стал бы хитрить. Вся эта операция была прокручена по взаимному согласию, понимаешь?

— Но мы все были дома! — сказала Света.

— Все? — спросил я.

— Абсолютно. Марина поднялась поздно, около десяти, и мы только сели завтракать, когда позвонили охранники.

— А во сколько был звонок Мише?

— Милиционер сказал, что звонили в двадцать минут десятого, — сказала Света. — Минут через десять он выскочил.

— А телефон у вас где стоит? — спросил я.

— У нас автономная трубка. Каждый раз на новом месте, не найдешь. Марина вечно ругается, требует, чтоб ее клали на место.

— А когда позвонили охранники, где была трубка? — спросил я.

Она задумалась.

— Мы завтракали, — сказала она. — Трубка на столе лежала…

— Вадим был с вами?.

— Он подъехал без четверти десять. Мы же хотели ехать к Мише. А тут звонок…

— То есть, у всех вас полное алиби, да?

— Да, — кивнула Света. — Вы что, серьезно нас подозреваете?

Мы уже подъехали к телевидению, и я выдал реплику под занавес:

— Подозревать всех — мой долг!

Я полез из машины, и Света испортила сцену, заявив обиженно:

— Тогда и себя подозревайте!..

Как я и ожидал, Валера Хабаров еще оставался на студии, попытавшись заняться монтажом материала. Я имел возможность посмотреть все, что они отсняли, и нашел, что из этого можно сделать веселенькую сценку.

— Звук только ужасен, — сказал я. — Придется тебе их переозвучивать. Знаешь, какая это морока?

— Я думаю озвучить их на испанском языке, — сказал Валера.

Я покосился на него с кислой миной.

— Почему не хинди?

— Понимаете, сейчас все сериалы идут на испанском. Это будет пародия на кусочек мыльной оперы. С косноязычным переводом на русский.

Я сразу вспомнил письмо, полученное Мариной.

— Интересная мысль, — пробормотал я рассеянно.

— А вот, какой у нас клип получился, — предварил он уже вчерне отмонтированный музыкальный кусочек.

Мы посмотрели весь эпизод, и, кроме нескольких провальных моментов, я нашел его прекрасно сделанным.

— Дырки прикроешь при окончательном монтаже, — сказал я. — Когда соберется вся публика, и можно будет дать реакцию зрителей.

— Да, конечно, — соглашался он, возбужденно покачиваясь.

Этому парню нравилась его работа, и это было главное.

— Не боишься, что тебя за такой клип от церкви отлучат? — спросил я.

Он посмотрел на меня испуганно.

— Вы думаете, это грешно?

— Во всяком случае, благочестия тут не так много, — усмехнулся я.

Он вздохнул.

— Это надо оценивать все вместе, — сказал он. — Когда передача будет собрана. Вот в четверг я думаю снимать совсем в другом ключе.

— В четверг? — нахмурился я.

— Да, я же говорил, мы будем снимать сцену с Мариной Рокшей.

— Боюсь, с четвергом будут проблемы, — я с сомнением покачал головой.

— А что? — испугался Валера. — Она отказывается?

— У Марины Рокши сегодня украли сына, — сообщил я. — Будем надеяться, что к четвергу его найдут.

— Как украли сына? — обомлел Валера..

— Киднэпинг, — сказал я. — Явление широко распространенное… Сам понимаешь, она сейчас не в рабочем состоянии.

— В милицию сообщили?

Я не стал отвечать, а вместо этого позвонил на службу своему давнему другу, майору милиции Виктору Залесскому. Он теперь был в городском управлении лицом весьма значительным и потому мог знать новости по делу.

— Привет, Паша, — отозвался тот. — Да, конечно слышал… Нам уже сам губернатор звонил, интересовался ходом поисков. Шума много, но дела пока мало.

— Машину нашли около вокзала, — напомнил я. — Надо бы проверить поезда.

— Проверяем, — сказал Витя. — Меня это дело касается мало, но если честно, то тут есть очень подозрительные особенности.

— Свои сработали, хочешь сказать? — усмехнулся я. — Я даже могу назвать тебе имя человека, которого можно подозревать в первую очередь.

— Я уже в курсе, — сказал Витя. — Пропал твой человек. Жена его уже подняла панику и сообщила о твоем звонке. Как мне известно, Марина уже объяснила ситуацию, поэтому арестовывать тебя сегодня не будут.

— Он считает себя отцом мальчика, — сказал я.

— Я догадываюсь, — сказал Залесский. — Но тебе не кажется, что для такой ситуации мамаша слишком много нервничает?

— Пожалуй, — согласился я задумчиво.

— Подождем развития событий, — ухмыльнулся Витя. — Все станет ясно, когда преступники потребуют выкуп. Много она может за него дать?

— Тут, Витя, ситуация еще круче, — я в двух словах рассказал ему историю о наследстве и опеке над ним.

Валера сидел напротив меня, слушал весь, разговор и качал головой.

— М-да, — вздохнул Витя. — Некрасивая получается история, Паша… Хорошо, что мне не приходится этим делом заниматься.

— Все не так просто, — сказал я. — Мне кажется, у нас еще будет повод удивиться неожиданным поворотам.

— Думаешь?

— Да, — сказал я. — И я серьезно опасаюсь за мальчика.

— Ну, — недоверчиво протянул он, — это уже твои творческие домыслы. Подождем, посмотрим, как все повернется. Я думаю, все кончится выкупом. Вот только заплатит ли опекун? Дело шито белыми нитками.

Мы закончили разговор, я некоторое время сидел в задумчивости, и Валера не решался меня потревожить.

— Значит, речь идет о выкупе? — спросил он.

— Пока не идет, — сказал я. — Должна идти. Ладно, поздно уже… Пошли по домам.

Домой я не отправился, а поехал к Марине, где напряжение буквально висело в воздухе. Курили все, исключая разве что бабушку, даже Герта Рейнхард нервно затягивалась. Они ждали звонка похитителя.

— Представляете, милиция уже прослушивает наш телефон, — сообщила шепотом Света. — Теперь ни позвонить, ни отозваться — все будет на пленке в органах…

Я подошел к Марине, обнял ее и почувствовал, как одолевает ее внутренняя дрожь. Я даже успел подумать, что играть такую роль так долго было бы немыслимо. Хотя нервничать она могла и по другому поводу. Вызов был брошен серьезный.

— Давай подумаем вместе, — сказал я. — Это наверняка сделал Дима Трофимов, не так ли? Мальчик хорошо знал, кто за ним приедет, сел беспрекословно… Значит, волноваться глупо. Не будет никакого звонка ни от каких похитителей, а через три дня Миша вернется, и Трофимов получит пятнадцать суток за мелкое хулиганство.

— А письма? — спросила Марина. — Мне письмо, Герте?.. Ведь ее сюда вызвали — для чего, как ты думаешь?..

— Но не Трофимов же все это организовал? — возразил я.

— А если его использовали? — спросила Марина.

— Кто? — насторожился я.

— Паша, не будь мальчиком, — сказала она с досадой. — Я давно тебя просила поспрашивать в мафиозных кругах. Это дело хорошо организованной банды.

— Ни одна из наших организованных банд не посмеет воровать твоих детей, — заявил я уверенно. — У этих ребят есть своеобразное чувство благодарности. Что ты хочешь, ведь они слушают твои песни!..

— Если бы так, — проговорила она с горечью. — Я боюсь самого страшного…

Ее страх передался и мне. Пока это было на уровне взаимных подозрений, пока милиция косилась на саму Марину, чуть ли не открыто подозревая ее в вымогательстве денег путем использования собственного сына, преступники могли успеть сделать многое. Например, взять деньги и отделаться от свидетелей. А главным свидетелем здесь был мальчик Миша.

Герта Рейнхард в этой тягостной атмосфере чувствовала себя очень неуютно. Она уже не только курила, Вадим налил ей водки, и она принялась заливать свое волнение самым древним в мире транквилизатором. Марина тоже охотно выпила, но это ее вовсе не успокоило. Зато на Свету пара стопок водки произвела обратный эффект, она принялась рыдать, и Вадим увел ее в другую комнату.

Я улучил момент и подошел к Герте.

— Простите, Гертруда, — обратился я к ней по английски. — Вы говорите на английском?

— Да, конечно, — она холодно улыбнулась.

— Прекрасно, — сказал я. — Теперь я могу поговорить с вами без посредника. У вас есть какие-нибудь подозрения относительно происходящего?

— Я в полной растерянности, — сказала она.

— Вы уже связались с адвокатом Майкла?

— Я думала об этом, — сказала она. — Но Мари говорит, что связываться надо только после того, как преступники позвонят.

— Я думаю, за этим дело не станет, — сказал я. — Ведь не зря вас сюда вызвали, не так ли?

Она кивнула головой, и в ее взгляде появилась некоторая теплота.

— Вы тоже так понимаете мой приезд, да? — спросила она.

— Это очевидно, — вздохнул я.

— Как это подло! — воскликнула она.

— Вы знакомы с завещанием Пауля? — спросил я.

Она насторожилась.

— Конечно.

— Мне хотелось бы знать, кому перейдут эти деньги, если с Майклом что-нибудь случится?

— Вы имеете в виду… если он умрет? — спросила она испуганно.

— Да, — кивнул головой я.

Она задумалась.

— Кажется, там было какое-то условие, — сказала она. — Да, да… Я точно не помню, но в случае смерти мальчика деньги уходили куда-то в сторону. Мать не получала ни пфеннинга!..

— Я надеюсь, — сказал я, — адвокат уточнит нам это обстоятельство.

— Вы считаете, что надо с ним связаться до того, как преступники дадут знать о своих условиях?

— Да, — сказал я.

— Но Мари, — растерянно проговорила Герта. — Она против.

— Я поговорю с ней

Я подошел к Марине, сел рядом.

— Маша, — начал я. — В любом случае следует позвонить опекуну.

Она подняла измученное лицо с красными глазами.

— Зачем? А если, как ты говоришь, они вернуться через три дня?

— Тогда мы извинимся, — сказал я. — Ведь может быть и по-другому. Преступники могут потребовать денег как можно скорее.

Она подумала, потом кивнула на бутылку водки на столе и сказала:

— Налей…

Я налил ей стопку водки, она выпила, вздохнула и сказала.

— Звоните… Телефон в спальной.

Я прошел в спальню и натолкнулся на почти интимную сцену. Света лежала на кровати, Вадим лежал рядом, гладил ее и чего-то бормотал на ухо. При моем появлении оба испуганно вскинулись.

— Я только успокаиваю ее, — пробормотал Вадим.

— И продолжайте, — сказал я. — Где телефон?

Света сунула руку под подушку и вытащила переносную трубку. Сам аппарат с вытянутой антенной стоял неподалеку.

Я взял трубку и спросил:

— А как она оказалась под подушкой?

— Не знаю, — сказала Света подавленно. — А что?

Я ничего не сказал, вышел в гостиную и подозвал Герту. Мы связались с междугородной станцией и заказали Вену. Уже целый год наши газеты обещали нам автоматический выход по телефону за границу, но до сих пор приходилось заказывать разговор через телефонистку.

На счастье, ждать нам пришлось лишь минут двадцать. Герта схватила трубку, заговорила на немецком, а я отошел к Марине.

— Что она говорит? — спросил я.

— Разве ты не понимаешь по-немецки? — усмехнулась она. — Я же видела, как ты щебетал с нею только что!..

— На английском, — пояснил я.

Марина вздохнула.

— Она рассказывает о похищении, — сказала она. — Все то же…

— Хочешь еще выпить, — предложил я.

— Валяй, — вяло согласилась она.

Я налил ей и себе. Бабушка, сидевшая за столом каменным изваянием, наконец, поднялась и ушла в другую комнату. Ей наверняка приходилось хуже остальных.

Мы выпили, и вскоре Герта положила трубку.

— Значит, так, — сказала она на английском. — Герр Малински понимает всю серьезность нашего положения. Он готов немедленно отправиться в Россию. Что касается возможной суммы выкупа, то в Москве есть банки, через которые он может совершать операции с наличными.

— Я ничего не поняла, — сказала Марина с каменным лицом.

Герта повторила все на немецком, и Марина вяло кивала головой.

— Ладно, — она вдруг поднялась. — Все равно сегодня ничего не решится. Я пойду спать!..

И усталой пьяной походкой она удалилась, оставив нас с немкой наедине.

17

Только она ушла, Герта решительно подошла ко мне.

— Поль, дорогой! Увезите меня в гостиницу, я не могу здесь оставаться!

— Одну минуту, — сказал я. — Я спрошу у Вадима.

Я постучал в комнату, где Вадим продолжал утешать Свету. Когда я вошел, она сидела на кровати, а Вадим стоял у зеркала. На туалетном столике поблескивала бутылка какого-то экзотического напитка, и оба держали в руках высокие бокалы. Они тоже расслаблялись.

— Прошу прощения, — извинился я. — Вадим, тут есть небольшая проблема. Фрейлейн Герта хочет отправиться в гостиницу.

— Какая гостиница! — воскликнул тот. — Уже первый час ночи.

— Не могли бы вы сами объяснить ей имеющиеся трудности, — сказал я.

Вадим в раздраженном состоянии вернулся в гостиную и стал о чем-то разговаривать с Гертой на немецком языке. Это не был открытый спор, но было заметно, что Вадим отметает все доводы немки, находя неуместным ее внезапный порыв. Если честно, то я тоже находил его неуместным, потому что квартира Марины состояла из добрых пяти комнат, и найти здесь укромный уголок было нетрудно.

Герта повернулась ко мне и произнесла на английском:

— Поймите, я не могу здесь оставаться.

— Устроиться в гостинице среди ночи вам тоже не удастся, — сказал я. — Могу предложить собственную однокомнатную квартиру с минимальными удобствами.

— Раскладная кровать на кухне, — сказал на английском Вадим.

Герта посмотрела сначала на него, потом на меня и сказала:

— Конечно! Не волнуйтесь за меня, Поль, в свое время я провела две недели в поселке негров, которые не понимали моего языка, а я — их. Ничего, я осталась жива и заработала кучу денег.

— Ну, — сказал я, — кучи денег я вам не обещаю, но обиталище российских негров предоставить могу. Вадим, вы не отвезете нас?

— Пожалуйста, — буркнул тот.

В машине мы молчали, но при расставании Вадим бросил:

— Круто вы действуете, Павел Николаевич.

— Заберите ее завтра пораньше, — попросил я. — Надеюсь, она не намерена провести у меня две недели.

Он хихикнул и уехал.

Герта внимательно осмотрела всю мою квартиру, иконы исследовала чуть ли не носом, зато кухня ее не заинтересовала.

— Почему вы живете в такой маленькой квартире? — спросила она.

Я указал головой на иконы, она оглянулась и снова посмотрела на меня вопросительно.

— Это монашеская келья, — сказал я. — Я очень религиозный человек, мне не надо многого.

— Но вы же являетесь телевизионным боссом! — воскликнула она. — Как вы это совмещаете?

— Это мой духовный подвиг, — отвечал я со вздохом.

Она виновато усмехнулась, кивнула головой и спросила:

— Мое присутствие создает для вас проблемы?

— Напротив, — сказал я. — Вы открываете мне возможность проявить гостеприимство.

— Где я буду спать? — спросила она.

Я указал на свою кровать в углу, и она присела на краешек.

— Мы будем спать вместе? — спросила она.

Не знаю, что она имела в виду, но я ответил:

— Конечно, только вы будете спать здесь, а я на диване.

— Я вам очень благодарна, Поль, — сказала она.

— Почему вы уехали из дома Марины? — спросил я, присев напротив нее.

Она пожала плечами.

— Мне сказали, что вы пишете детективные романы. Наверное, вам не надо говорить, что я подозреваю Мари в этом похищении.

Я кивнул.

— Но почему вы приехали? В этом письме не было серьезных угроз, ведь так?

— Сильвия меня уговорила, — улыбнулась Герта. — Она испугалась больше, чем я сама. И потом, я хотела поговорить о летних каникулах.

— Вам нравится Майкл? — спросил я.

— Конечно, — улыбнулась Герта. — Мы все любили его. Вы должны знать, Мари постоянно разъезжала на гастроли, а Михель жил с нами. Он плакал, когда пришло время уезжать в Россию.

— Да, у него трудная судьба, — согласился я.

— Это простое упрямство Мари, — сказала Герта. — У мальчика есть все возможности получить прекрасное образование в Европе, но она не отпускает его. Ей всюду мерещатся гомосексуалы!.. В прошлом году летом Михель с Сильвией и молодыми ребятами отправился кататься на яхте без ее разрешения, и это стало поводом к тому, чтобы Мари немедленно забрала мальчика и уехала!

— Простите, — заинтересовался я. — Разве вы не затевали процесс о наследстве?

— Это был процесс об опеке, — возразила Герта. — Никто не покушается на состояние мальчика, но мы могли бы полнее выразить его интересы. Мари неправильно поняла наши мотивы, и от этого возникли прочие недоразумения.

Время было позднее, я пожелал ей спокойной ночи и удалился на кухню, чтобы дать ей возможность улечься. Она попросила у меня пижаму, и мне пришлось объяснять, что подвижники в нашей стране пижамами не пользуются. Она извинилась и объявила, что будет спать голой. Я сделал вид, что не расслышал это заявление.

Молитвы я прочитал на кухне кратким чином, потому что устал и хотел поскорее заснуть, и потом в темноте постелил себе на диване и плюхнулся спать. Конечно, я ждал каких-то поползновений со стороны иностранки, и это некоторое время мешало мне окунуться в здоровый сон, но иностранка оказалась нравственнее меня и от поползновений отказалась, хотя и спала голой. Я поерзал на диване и заснул.

Когда я проснулся утром, она была уже одета и даже приготовила легкий завтрак, поджарив на сковороде гренки и сварив кофе. Еще я обратил внимание, что на кухне все было убрано, и выразил своей гостье за это дополнительную благодарность.

— Мне было приятно спать у вас, — сказала Герта. — Я сама не очень религиозна, но я уважаю людей религиозных.

Мы вышли вместе, и я перед тем, как отправиться на студию, заехал с нею в гостиницу «Саванна», где нашу гостью быстро и без проблем устроили в номере люкс, а потом мы отправились к Марине. Там царило все то же нервное напряжение, и я, приободрив примадонну обещанием скорого разрешения ситуации, отправился на работу.

Мне предстояло объяснение с директором, который вызвал меня сразу, как только я появился, но ввиду чрезвычайных обстоятельств это объяснение не представляло для меня проблем. Я изложил Максиму Ивановичу весь ход дел в семье Марины Рокши, и он был потрясен.

— Губернатор уже знает, — сказал я. — Вся милиция поднята на ноги, так что можете себе представить.

— Кошмар какой-то! — возмущенно воскликнул Глушко. — Распустился народ, честное слово… В наше время таких похищений не было!

— Да, славное было время, — вздохнул и я, который в то «славное» время был под надзором «большого брата» за свои подпольные сочинения.

— Мы еще долго будем о нем вспоминать, — глухо пробормотал директор.

По вопросу моей новой программы рекламного дела он высказался уклончиво, и, как я понял, против нее поднялось большинство директоров. Я предлагал создать на телевидении особое рекламное агентство, акционерами которого считались бы все дирекции и службы, и таким образом жирный пирог рекламных вливаний должен был бы делиться на всех. Но директора воспротивились этому начинанию, заподозрив в нем невесть что, дело рекламы оставалось все в том же хаотическом состоянии, когда производители подчас получали сверхприбыли, а техническая служба оставалась на средней зарплате. Исходя из жлобского интереса, мне было так безусловно выгоднее, и старался я вовсе не для себя. Во всяком случае, я мог спокойно умыть руки, потому что со своей стороны сделал максимум того, что мог. Следующим шагом было бы просто раздавать деньги на улице.

В эту среду начинались съемки очередного «Караван-сарая», передачи, исполненной импровизаций и находок. Атмосфера на передаче была самая дружественная, участниками были молодые эрудиты и острословы городских институтов, и уже стал сколачиваться настоящий клуб, председателем которого вне всякой конкуренции являлся я. Мне было интересно вариться в этой атмосфере юношеского энтузиазма, и потому я с охотой участвовал в съемках. Но в этот день меня сорвали в самый разгар предварительных репетиций, и поучаствовать в съемках мне не удалось.

Меня вызвали к телефону, и на сей раз со мной разговаривала сама Марина.

— Паша, — сказала она глухо. — Приезжай. Они прислали письмо.

— Маша, милая, — сказал я. — Вы что, не сможете прочитать письмо без меня? Я подъеду вечером, клянусь. У меня сейчас съемки.

— В этом письме упоминается твое имя, — сказала Марина. — Они хотят, чтобы посредником был ты.

Ответить мне на это было уже нечего, я глубоко вздохнул и сказал:

— Чтоб они сдохли!.. Я еду!

Произнесенное мною проклятие, хотя и носило бытовой характер, все же было грубым нарушением исповедуемого мною кодекса поведения, и я отправился на квартиру Марины, сокрушенно читая по памяти покаянный псалом. Меня встретил Вадим, в квартире, кроме Марины и бабушки, был только незнакомый мне молодой майор милиции, а Света с Гертой отсутствовали.

— Здравствуйте, Павел Николаевич! — радостно встретил меня майор. — Мне Залесский про вас много рассказывал. Майор Кремнев Андрей Сергеевич, из областного управления. Дело теперь поручено мне.

Мы сели за стол, и Марина передала мне полученное письмо. Там ровным и аккуратным почерком было написано следующее:

«Умопомрачительная Марина! Разделяя ваше горе, мы готовы помочь вам в поисках отпрыска, дабы вы в прежнем блеске могли радовать своим творчеством своих верных поклонников, к числу которых мы с охотой присоединяемся. А потому поспешите приготовить сумму в размере 500 000 (пятисот тысяч) долларов, что в полной мере окупит наше старание и вполне удовлетворит наши аппетиты. О способах передачи денег мы договоримся позже, но не забудьте предупредить своего нового приятеля Павла Николаевича Жемчужникова, что именно ему предстоит сыграть главную роль на втором этапе нашей эстафеты. Ждите писем. Ваши верные почитатели.»

К письму была приложена фотография, сделанная «Поляроидом», на которой Миша держал в руках отрывной календарь, где было сегодняшнее число.

Я хмыкнул.

— Что за манерный идиот это писал? — спросил я.

— И еще своим почерком, — буркнул Вадим. — Я только не понял, это ксерокопия, что ли?

— Это печать принтера, — сказал майор Кремнев.

— Но почерк!.. — воскликнул Вадим.

— Это один из шрифтов компьютерного принтера, — пояснил майор.

— «Парсек», — сказал я. — Тру-тайповский шрифт курсивного характера. Размер, если я не ошибаюсь, шестнадцатый.

Майор Кремнев глянул на меня внимательно.

— Вы знакомы с этой областью?

— Конечно, — сказал я. — Я уже больше года работаю на машине. У нас такой шрифт имеется, но я им редко пользуюсь.

— Скажите, — спросила Марина, — а нельзя ли установить, на каком компьютере это напечатано?

Я пожал плечами, а Кремнев сказал:

— Такой практики пока нет. Печать, судя по всему, лазерная, и как отличить один принтер от другого, я не знаю.

— Во всяком случае, — сказал я, — надо выяснить, сколько в городе лазерных принтеров, на которых это можно было бы напечатать.

Майор усмехнулся.

— Боюсь, мы в этих цифрах утонем. Сейчас же повальная компьютеризация, каждая фирма прежде всего покупает себе компьютерную технику, потому что это показатель престижа.

— Можете начать с меня, — сказал Вадим. — У меня тоже стоит компьютер, но я не знаю, есть ли там ваш шрифт.

— Почему они избрали посредником меня? — спросил я.

— Кто же может сказать? — усмехнулся Вадим. — Нравитесь вы им, Павел Николаевич. И потом, вашу личность уже ни с кем не спутаешь. Бремя славы, так сказать.

Я посмотрел на него холодно.

— Мы близко познакомились с Машей только на прошлой неделе. Следовательно, авторы письма весьма бдительно наблюдают за личной жизнью нашей звезды. Это обстоятельство может значительно сузить круг подозреваемых.

— Что это вы хотите сказать? — возмутился Вадим. — Не меня ли вы подозреваете?

Я не ответил, только спросил:

— А где Света, где фрейлейн Рейнхард?..

— Пошли звонить в Вену, — сказала Марина. — Берта не хочет, чтоб ее прослушивали в милиции.

Майор Кремнев хмыкнул, посмотрел на меня весело и спросил:

— Так с кого нам начинать, Павел Николаевич?

Он не понимал, что его веселость рядом с угрюмой Мариной и неподвижной бабушкой чудовищно неуместна, но это было свойство характера, наработанное милицейской практикой, своего рода защитная реакция. Я его прощал, но взгляд Марины, брошенный на него исподволь, был способен испепелить веселого оперативника.

— Мне кажется, — сказал я, — речь идет о тонко продуманном преступлении. Дмитрий Трофимов, вероятно, был затянут в это дело обманом, для того, чтобы вытащить ребенка из-под наблюдения охранников. Боюсь, судьба его может сложиться печально.

Марина глянула на меня огненным взором.

— Не понимаю, почему вы выводите его из круга преступников, — сказал майор. — Почему бы ему не оказаться соучастником?

— Я разговаривал с ним, — сказал я. — Вы можете не верить моей интуиции, но я ей верю. Он из числа благородных идеалистов.

— Тем более, — хмыкнул Кремнев. — Он мог участвовать в этом деле ради высокой идеи. Например, если он считает, что мальчик получает неправильное воспитание, то ему могла прийти в голову мысль взять на себя эти заботы. А деньги это средства на воспитание.

— Вы какого-то идиота рисуете, — сказал я. — А Трофимов — человек, мыслящий реально.

Щелкнул замок входной двери, и вскоре к нам присоединились возбужденная Света и холодная Герта. Заметив меня, она мимолетно улыбнулась.

— Все, — объявила Света. — Этот Малински сегодня же летит в Москву.

— С деньгами? — спросил Вадим.

— Не знаю, но разговор о деньгах состоялся, — сказала Света.

Она спросила что-то у Герты по-немецки, и та ответила.

— Деньги будут, — перевела Света.

Я поднялся.

— Ладно, — сказал я. — Процесс пошел, и хорошо. Маша, ты можешь на меня надеяться, я все сделаю. А пока, извините, я на работе. Всем привет!

18

Я не был человеком легкомысленным и хорошо понимал, чем чревата миссия посредника в деле на полмиллиона долларов. Посредник — это человек, несущий деньги преступникам и как личность их интересующий очень мало. Им важно только получить деньги и сделать это так, чтобы сам посредник не смог потом стать свидетелем против них на возможном процессе. Лучшим средством для этого всегда являлось убийство посредника. Я это прекрасно понимал, но что я мог ответить в данном случае? Я сам создал образ изящного, остроумного и покладистого Паши-Детектива, и теперь был вынужден платить по векселям.

На студию я вернулся в разгар передачи «Караван-сарай», в чем и убедился, появившись на режиссерском пульте. Меня сразу заметили, стали весело требовать моего присутствия на поле сражения, и, хотя я был совсем не в том настроении, пришлось мне все же пройти в павильон и сесть на свое место Почетного Эрудита. Несколько раз меня снимали, пару раз ко мне обращались, и я был вынужден что-то такое остроумное и затейливое выдавать, на что благодарная публика реагировала неадекватно бурно. Я покинул свое место во время перерыва, пообещав прийти на финал, чтобы наградить достойнейших рукопожатием, а сам поднялся в свой кабинет.

— Паша, на тебе лица нет! — ахнула Женя.

— Правильно, — сказал я. — Я одной ногой в могиле, откуда взяться лицу?

— О чем ты говоришь?

Я не стал объяснять, махнул рукой и прошел в кабинет. Уже через минуту ко мне пришли ребята из «Ноты», и мне пришлось обсуждать с ними пилотный выпуск. Конечно, им тоже понадобилось мое присутствие, и, поскольку съемки предполагались только на будущей неделе, я пообещал подумать.

Я по-прежнему не мог отделаться от подозрений в отношении Марины Рокши, и такой вариант событий не предвещал кровавых сцен. Но последнее время в деле стал присутствовать дух чужой воли. Это дурацкое письмо было написано человеком, который к Марине не испытывал симпатий. Конечно, это могло быть мистификацией, но я доверял моему чутью.

Очередная программа нашего традиционного фестиваля песни должна была идти в эфир на следующий день, и ее создатели, оказывается, уже два дня не могли меня поймать. Теперь они меня достали и предложили подписать документ о готовности. Пришлось битый час смотреть выступления городских молодежных групп и солистов, снятых самым примитивным образом, чтобы в конце подписаться и тем поставить точку в их работе. Конечно, я мог бы поставить точку и не глядя, но это бы могло серьезно повлиять на дисциплину и совершенно развалить работу в будущем.

В кабинете меня дожидалась Маша Кронина с диктофоном и потребовала интервью по поводу готовящегося юбилея. Я разговаривал с нею очень вяло, на что Маша, моя давняя и близкая подруга, возмущенно воскликнула:

— Паша, чего ты выпендриваешься, я же на тебя работаю!..

Я решил было рассказать ей о Марине, но передумал. Это потребовало бы длительного разговора, а я не был готов к нему.

— Маша, — сказал я. — Вокруг меня собирается сенсационный материал, но я не могу сейчас об этом говорить. Обещаю тебе все изложить после… Если останусь в живых, — закончил я со вздохом.

— Я уже устала от твоих приколов, — вздохнула Маша. — В следующий раз ты меня позовешь, а у меня не будет времени — учти!..

Я учел, а она ушла рассерженная.

А в половине шестого мне позвонила Марина Антоновна Щелканова.

— Павел Николаевич, — обратилась она ко мне сухо. — Вы вполне осознаете, что делаете?

— О чем вы? — спросил я устало.

— О вашем письме, — сказала Марина. — Это вызов, да?

В голосе ее был надрыв, злость, отчаяние.

— Ни в коем случае, — возразил я.

— Что вы от меня хотите? — спросила она нервно. — Чего вы добиваетесь?

— Ничего, — сказал я. — Напротив, я тем самым выказал вам свое искреннее сочувствие. Мне подкинули целую пачку подобных открыток, и я спалил их на своей газовой плите. Столько вони было…

Она промолчала, но потом спросила:

— Это правда?

— А вы как думаете? — спросил я.

Она шумно вздохнула.

— Кажется, я должна вам кое-что объяснить…

— Не надо ничего объяснять, — остановил я ее. — Я ведь не судья вам, Марина. Я сам подчас так близок к свинскому состоянию, что начинаю хрюкать.

— Можете думать про меня, что угодно, — заявила Марина. — Меня совершенно не интересует ваше мнение, имейте в виду. И если вы меня обманываете, если это начало шантажа…

Я просто положил трубку.

Хотя особых дел на студии у меня не было, я просидел в кабинете почти до семи часов вечера, принял массу людей и решил немало проблем. Уже в восьмом часу Женя Наволоцкая осторожно заглянула ко мне и спросила:

— Паша, я пойду?

— Да, конечно, — кивнул я головой.

— У тебя что-то случилось? — участливо спросила она.

— Еще нет, — сказал я, — но может случиться очень скоро.

— Что?

Я поднял голову, устало ей улыбнулся и сказал:

— Извини, это нервы. С этими руководящими функциями я стал поразительно труслив.

Я тоже поднялся, и она дождалась меня, пока я закрывал кабинет. Мы вместе спустились вниз и даже проехали несколько остановок на троллейбусе. С Женей у меня всегда были теплые личные отношения, и никогда — сексуальных. Мы поговорили о делах, о Валере Хабарове, слух об активной деятельности которого уже пополз по студии, о возможном повышении зарплаты, и она вышла, пожелав мне счастья.

Дома я приготовил себе нехитрый ужин, запил его горячим чаем, включил телевизор и уютно устроился перед ним. В мою задачу входило снять возникшее напряжение, и телевизор вполне мог бы мне в этом помочь, если бы в одиннадцатом часу ночи не раздался телефонный звонок. По цифрам определителя я понял, что говорят из телефона-автомата, и сразу заволновался. Мой шикарный телефон позволял использовать кассету автоответчика для записи разговора, и потому я еще до того, как взял трубку, включил его на запись.

— Павел Николаевич? — услышал я хриплый голос. — Добрый вечер.

— Добрый вечер, — ответил я.

— Вы меня хорошо слышите?

— Неплохо, — сказал я, — но если вы уберете платок с трубки, я буду слышать вас еще лучше.

Он хмыкнул.

— Всему свое время, Павел Николаевич. Вы уже догадались, с кем вы разговариваете?

— А я должен догадаться? — отозвался я.

— Но вам уже сообщили, что вы будете у нас главным героем второй серии, да?

— Да, — сказал я.

Он засмеялся.

— Вот и хорошо. Вы мне симпатичны, Павел Николаевич, и я вам верю.

— Что вы сделали с Дмитрием Трофимовым? — спросил я сразу.

— Ого! — сказал он со смешком. — Как вы любопытны, однако!..

— Да, я такой, — сказал я. — Меня-то вам шантажировать нечем, приятель, так что не рассчитывайте, что я буду ходить по струнке. Вам хочется получить полмиллиона, вот и думайте…

— Не надо поднимать волну, Павел Николаевич, — миролюбиво произнес хриплый голос. — Вы же тоже понимаете, если мы с вами не придумаем, как мне легко и быстро получить мои деньги, то мальчик умрет. Я вернусь в свою привычную жизнь и буду искать новый случай разбогатеть. Не знаю, что при этом будете испытывать вы со своим апломбом.

— Хорошо, — сказал я. — Это меня проняло до слез, пульс поднялся до ста пятидесяти, и в глазах потемнело. Теперь вы можете диктовать условия. Ну?

— Мне нравится ваше настроение, — хихикнул он. — Примите что-нибудь успокаивающее, и мы продолжим нашу беседу.

— Довольно фиглярничать, — резко, оборвал его я. — Излагайте поскорее ваши условия.

— А сколько это будет, полмиллиона долларов? — спросил он с интересом.

— Пятьдесят пачек по десять тысяч в каждой, — ответил я. — Вполне уместится в кейсе.

— О’кей, — сказал он. — Это меня устраивает. Сядете в машину, возьмете с собою сотовый телефон…

— Тут два прокола сразу, — заметил я. — Я не умею водить машину, раз. И два, у нас в области еще нет сотовой сети.

Он промолчал, пробормотав что-то в сторону. Насмотрелся фильмов, подумал я.

— Тогда мы свяжемся с вами по радиопереговорникам. Менты вас снабдят, а я достану сам. Волну я назову в последний момент, чтоб нас не слишком подслушивали.

— Остается проблема с машиной, — сказал я.

— Постарайтесь научиться водить машину, — посоветовал он. — В конце концов, это не так сложно.

Я промолчал. Парень на том конце был по понятным причинам возбужден, но мне заводиться было нечего.

— Чего это вы раньше времени звоните? — спросил я. — Денег еще нет, да и неизвестно, будут ли…

— Потому и звоню, — хмыкнул он. — Чтобы дерево выросло, его поливать надо. А чтобы вы деньги заплатили, вас надо теребить. Вы ведь сейчас обязательно позвоните Маше, вот и пусть она тоже подумает. Так, совместными усилиями, глядишь, чего-нибудь и родим.

— Да, непременно, — пробормотал я.

Он первым положил трубку, и я уже совсем собрался по его предложению звонить Марине Рокше, как вдруг остановился. Зачем, подумал я, сообщать матери похищенного ребенка об этом совершенно бессмысленном разговоре, если целью его было именно беспокойство всех заинтересованных лиц? Конечно, я по-прежнему не снимал с Марины своих подозрений, но играть по подсказке противника мне было невмоготу.

Когда на следующее утро я поехал на студию, то взял кассету с записью ночного разговора с собой. Я предполагал заехать к Марине среди дня и все рассказать, но мне не пришлось этого делать. В десять часов утра Марина Рокша вошла в мой кабинет и спросила:

— Ну, в чем дело?

Я вскочил.

— Маша, ты?.. Зачем ты приехала, оставалась бы дома, я бы сам…

— Мы будем снимать, или нет? — спросила она сухо.

— Что? — удивленно спросил я.

Она села в кресло и достала сигареты.

— В понедельник твой Валера сказал, что сегодня мы снимаемся в твоей передаче. Мы приехали, но о съемках никто ничего не знает!..

— Ты с ума сошла, — сказал я потрясенно. — Какие съемки!.. Мы отменили все, зная, что сейчас с тобой происходит…

— То, что со мной происходит, касается только меня, — сказала она холодно. — Я выходила на сцену с температурой в сорок градусов!.. Я профессионал, Паша, и это единственное, чем я могу гордиться.

— А Света, Витя Маслаков — они здесь?

— Разумеется, — фыркнула она. — Только вы не готовы!..

Это был роскошный жест, и я его оценил. Я поднял по тревоге всю студию, разыскал Валеру Хабарова, и уже через полчаса наших артистов гримировали для съемок. Я не был убежден, что Марина, несмотря на все свое геройство, находится в рабочем состоянии, но перечить ей не осмелился. Когда она вышла в гриме, я был поражен созданным ею образом. Внутреннее ожесточение придавало этой королеве поистине трагический характер, и когда на съемочной площадке начались первые репетиции, я ужаснулся тому, как ее серьезность шла вразрез с легкомысленным текстом. Я заранее приготовился к тому, что сцена пропала, и ушел, чтобы не быть свидетелем позора Марины.

Света поймала меня на полпути.

— Павел Николаевич, — жалобно проговорила она. — Этот гад не подает никаких знаков!..

— Он зашевелится, если появятся деньги.

— Маша в жутком состоянии, — сказала Света. — Придумать только, сниматься в такое время, а?

Я поправил ей бант на средневековом платье и сказал:

— Света, милая, ведь именно так делается история, ты знаешь?

Она поморгала, фыркнула и убежала на площадку, потому что ее уже звали.

Я успел совершить массу полезных дел, прежде чем там у них, на съемочной площадке, наступил перерыв на обед, и Марина Рокша в своем королевском одеянии появилась в моем кабинете. Она опять села в кресло и закурила.

— Ты все отдал этому мальчику? — спросила она рассеянно.

— Это талантливый мальчик, — сказал я. — Но я контролирую ситуацию. Есть проблемы?

— Нет, — сказала она. — Проблемы нынче в другом месте… Скажи, Паша, ты тоже думаешь, что все это организовала я?

Она посмотрела на меня с угрюмой подозрительностью.

— Стал бы я с тобой возиться, — хмыкнул я. — А кто тебя обвиняет?

— Никто не обвиняет, — вздохнула она, — но все думают. Они все ждут, что этот тип позвонит, а мне кажется, что он уже никогда не позвонит. Он все знает, что у нас происходит. Это кто-то из ближайшего окружения, Паша!..

Я к тому времени уже достал небольшой диктофон, который подходил к моей кассете из автоответчика, и потому вместо ответа на ее переживания просто включил запись.

Она не сразу поняла, что это за разговор, а когда поняла, так и курить сразу перестала. Слушала, а сигарета дымилась у нее в руке. Так и сгорела без единой затяжки, превратившись в пепельную палочку, что рассыпалась от ее первого движения.

— Еще поставь, — сказала она, когда запись кончилась.

Я поставил, и она снова прослушала все сначала.

— Когда он звонил? — спросила она.

— Вчера в одиннадцатом часу.

Она глянула на меня удивленно:

— Почему ты мне не позвонил?

— Потому что он этого хотел.

Она качнула головой.

— Кассеты надо отдать в милицию.

— Как хочешь, — сказал я. — Но мне этот звонок не кажется важным. Парень нервничает. Эти деньги гипнотизируют его.

— Ты боишься? — спросила она.

— Теперь меньше, — ответил я. — Это не профессионал. Хотя именно профаны всегда выкидывают самые невероятные фокусы.

— А я боюсь, — вдруг призналась она.

Тут вбежал ассистент Гриша и спросил:

— Марина, вы готовы? Мы продолжаем съемки.

— Готова, — сказала Марина, поднимаясь с его помощью из кресла.

С царственным величием она повернулась ко мне и произнесла:

— После съемок едем ко мне… Обсудим все, как следует. Сегодня вечером должен приехать Хайнц.

19

Воистину, пути рождения творческого успеха загадочны и таинственны. Порою произведения рождаются вопреки намерениям авторов, и какой-нибудь непредвиденный случай вдруг преображает замысел, возводя его в степень гениальности.

Когда вечером мы с Валерой смотрели снятый материал, то оба единодушно признали, что Марина Рокша совершила маленькое чудо. В водевильной сцене, где реплики носили характер скетчей, она сыграла такую глубину, что мурашки бежали по спине. Мы думали пародировать ходульную лирическую сцену из рыцарских времен, но над этой пародией, которую увлеченно играли и Витя, и Света, поднялась тень трагедии. Получился удивительный эффект, когда ернические слова в устах королевы звучали, как издевательство над ней самой, как некий обязательный текст, который она вынуждена произносить перед пошлыми и глупыми придворными. Это был удивительно точно отображенный террор среды.

— Павел Николаевич, — проговорил Валера после просмотра. — Я не знаю, как вы… Но мне кажется, что песни здесь уже не надо.

— Я-то с тобой совершенно согласен, — вздохнул я. — Но начальство этого не поймет. Как же, участвует сама Марина Рокша, и не поет!..

— Мы потом снимем песню, — решил тогда Валера. — И вставим ее в другое место. Чтоб начальство ублажить.

— А куда ты вставишь эту сцену? — спросил я.

Он посмотрел на меня испытующе и спросил:

— А вы сами себя никогда не чувствовали в похожей ситуации?

Я подумал и ответил:

— Очень часто.

Когда я приехал к Марине, они уже вовсю обсуждали сделанную мною телефонную запись. Майор Кремнев накинулся на меня с расспросами и упреками, был даже составлен протокол, в котором я расписался. На этот раз отсутствовали Герта и Вадим, как мне сказали, они поехали в аэропорт встречать адвоката Малински.

— С деньгами? — спросил я.

— Оказывается, он обалдел от суммы, — сказала Марина. — Герта утром разговаривала с ним в Москве, и тот поначалу вовсе решил ничего не платить. Это же все-таки почти половина всего наследства!.. Но Герта убедила его.

— Чужие деньги жалеет, паразит, — произнесла при этом бабушка.

Я дождался «паразита» и не пожалел. Только появившись на квартире у Марины, едва познакомившись с присутствующими, этот самый герр Малински, кругленький лысоватый типчик с усиками, как у Гитлера, вдруг потребовал, чтобы кто-нибудь из присутствующих перевел его официальное заявление для русской полиции. Переводить стала Света.

— Герр Малински заявляет, — говорила она сбивчиво, — что он требует арестовать по обвинению в совершении вымогательства… фрау Рокша… Он убежден… что это именно она организовала… преступление. Ее участие в передаче денег преступникам… он считает невозможным.

При этом герр Малински прижимал к груди металлический кейс и потел от волнения. Герта стала с ним ругаться, к ним подключился Вадим, а потом и Света. Марина сидела в своем кресле у стены и зловеще улыбалась.

— Довольно, — воскликнул возмущенно Кремнев. — Или разговаривайте на русском, или прекратите вообще!..

Они разошлись, после чего герр Малински сказал несколько слов.

— Он просит принять деньги под охрану полиции, — сказала Света. — И дать ему расписку.

— Тут считать замучаешься, — пробормотал с неохотой майор. — Я вам лучше милиционера дам для охраны. Пусть находится рядом с чемоданом вплоть до того момента, как придет время его отдавать.

Но даже это предложение вызвало нарекание у адвоката. Пришлось все же составлять еще один протокол, в котором на двух языках было написано, что адвокат Малински передает российским властям деньги в необходимом количестве с целью уплаты вымогателям по делу похищения Михаила Филатова. Копию протокола адвокат припрятал у себя.

На этот раз номер ему был заказан заранее, и адвокат вместе с Гертой уехали в гостиницу уже около одиннадцати. Герта успела сказать мне на английском, что дело о вымогательстве уже заведено в Венском суде, где Малински попытается отобрать Мишу у матери под опеку. Я ответил, что в России этот номер не пройдет, но она сказала, что решение суда может дать Малински большую свободу в обращении с деньгами.

Милиционер в бронежилете и с автоматом остался ночевать при кейсе с деньгами, а я отправился домой. История с выкупом подошла к кульминации, и предстоял мой выход. Надо было погладить брюки и почистить ботинки..

Как и следовало ожидать, он позвонил этой же ночью. Они уже ничего не боялись, подумалось мне. Близость денег пьянит их. Ведь этот звонок означал, что в деле замешан человек из присутствовавших при появлении герра Малински. Бабушку я исключал из числа подозреваемых, и потому оставались четверо: сама Марина, Вадим Симонян, Света и Герта Рейнхард. Конечно, можно было бы теоретически пристегнуть к ним и герра, но ему организовать такое дело было бы сложно. Да и информация из ближнего круга утекала еще до того, как он к нам присоединился.

— Ну что, — сказал похититель. — Денежки прибыли, как мне докладывают?

— Прибыли, — подтвердил я. — Что дальше?

— А вы ничего не придумали, Павел Николаевич?

— Придумал, — сказал я. — Вы отдаете мальчика, сдаетесь властям, а я выставляю литр водки.

— Ага, «Белый орел»!.. — хихикнул он. — Звучит соблазнительно, но меня больше устраивает сумма в валюте. Запомните, а лучше запишите, как вам поступать завтра. Берете чемоданчик, садитесь в троллейбус на остановке «Завод имени Куйбышева» и едете в сторону центра.

— Во сколько? — спросил я, чувствуя, как заколотилось мое сердце.

— В половине девятого утра, — ответил он.

— Это же самая толкучка, — напомнил я.

— Именно это меня и устраивает, — хихикнул он. — Я подойду к вам в толпе и заберу чемоданчик.

— А если это окажетесь не вы? — спросил я. — Как я вас узнаю?

Он рассмеялся.

— Конечно, это окажусь не я. Мы рискуем, но без этого скучно жить. Когда у вас потянут из рук чемоданчик, стойте и не оборачивайтесь.

— Когда вы вернете мальчика? — спросил я.

— Как только пересчитаем деньги, — хмыкнул он.

— А Дмитрия Трофимова?

— Не знаю такого, — заявил он. — Все, закончили.

Он повесил трубку, а я вскочил и стал ходить по комнате. Он проговорился! Теперь я знал, кто это был, кто все организовал, но мне еще не было известно, кто помогал ему из окружения Марины. Я остановился над телефоном и задумался, надо ли мне звонить и сообщать об этом звонке. На этот раз записи разговора не состоялось, все придется объяснять на пальцах.

Делать было нечего, я поднял трубку и стал звонить Вите Залесскому.

Теперь я мог быть уверен, что убивать меня в переполненном троллейбусе не будут. Это радовало, хотя само участие в таком деле восторга не вызывало. План преступников не казался мне идеальным, выследить их человека после того, как он заберет у меня кейс, было бы несложно. Но это означало, что мне просто не рассказали все до конца. Что может придумать этот мерзавец, чтобы сделать все чисто и без риска? Впрочем, он любитель рискованных акций…

Конечно, заснуть мне удалось только очень поздно, и когда будильник зазвонил в шесть утра, я поднялся с больной от недосыпания головой. Милицейская машина уже ждала меня внизу, и мы стрелой помчались к Марине, тоже обо всем уже предупрежденной. У них также царило волнение, Марина с утра курила, а бабушка ходила кругами вокруг стола, на котором лежал чемоданчик.

— Только не вздумайте его хватать прямо в троллейбусе, — говорила Марина милиционерам. — Мне нужен прежде всего мой мальчик…

— О, мы в этом не сомневаемся, — сказал Кремнев с усмешкой. — Не волнуйтесь, Марина, все будет сделано чисто.

— Для начала давайте убедимся, что деньги на месте, — предложил я. — А то потом выяснится, что там не хватает пары тысяч, и все будут думать, что это я взял свои комиссионные.

Я как в воду глядел. Когда открыли чемоданчик, то после первого восторга перед ровно уложенными пачками долларов мы обнаружили, что бумажки там вовсе не сотенные. Это были десятки, и денег в чемодане было не пятьсот, а только пятьдесят тысяч.

— Как!.. — вскричала Марина. — Эта сука хотела нас кинуть?.. Он не понимает, что от суммы зависит жизнь мальчика, да?..

Майор Кремнев был в полной растерянности, Света принялась звонить в гостиницу, где остановился Малински, а Марина заплакала, закрыв лицо руками. Мать принялась утешать ее, но она сама не все понимала и потому встревоженно на всех посматривала в надежде, что кто-нибудь объяснит, что происходит.

Света произнесла несколько фраз на немецком языке, потом сорвалась и стала кричать, едва не плача. Это «едва» перешло в настоящий плач, как только она бросила трубку.

— Что он говорит? — допытывался Кремнев.

— Говорит… что русским бандитам хватит и пятидесяти… Что он не мог найти в банке такую сумму сразу… Что не верит в то, что Мишу похитили… В общем, сволочь он!..

Я сел на стул и посмотрел на часы.

— Да, — сказал я. — За оставшиеся двадцать минут найти четыреста пятьдесят тысяч не представляется возможным. Это, что называется, крутой облом.

— Я его убью, — вдруг заявила Марина решительно. — Да, я его прирежу!.. Если что-нибудь случится с Мишей, он жить не будет!..

— Маша, не говорил глупости, — проговорила мать.

— Ладно, — поднялся я. — У нас нет выбора. Передадим пока эту сумму и, когда эта сволочь снова позвонит, объясним ситуацию. Одно из двух, или он ограничится этой суммой, или подождет прибавки. Если мы сейчас не пойдем на эту встречу, то он может психануть.

— Да, конечно, — согласился майор Кремнев.

— Сами понимаете, майор, — предупредил я, — никаких решительных акций на этом этапе быть не должно.

— Само собой, — сказал он.

Я закрыл чемодан.

— А теперь отвезите меня на остановку «Завод имени Куйбышева», — попросил я. — Мне пора.

Марина была в таком состоянии, что даже не поднялась проводить меня. Зато Света прошла с нами до дверей, взяла меня за руку и сказала:

— Павел Николаевич!.. Все будет хорошо.

— Да, я надеюсь, — сказал я.

Для ключевой сцены погода выдалась не самая лучшая. Было слякотное зимнее утро, когда солнце еще не поднялось, но небо уже начинало сереть, и ветер пронизывал насквозь. Я стоял на остановке в толпе людей, спешащих на работу, и многие косились с интересом на меня и мой кейс. Один даже спросил:

— Что-нибудь снимаете, Павел Николаевич?

— Конечно, — сказал я. — Скрытой камерой.

И подумал, что я, возможно, не так уж и неправ.

Этот тип должен был находиться здесь же, на остановке, и я совершил ход несколько авантюрный: я пропустил подошедший троллейбус. Толпа желающих втиснулась в салон, а вместе со мной от этой битвы отказались сразу несколько человек. Я с ужасом подумал, что я таким образом засветил не только нашего клиента, но и тех милиционеров, что должны были бы меня охранять. Поэтому в следующий троллейбус я полез с упорством штрафника.

Толчея была такая, что даже заплатить за билет не представлялось возможности. Кондукторша что-то возмущенно кричала из другого конца троллейбуса, но перед ней стояла молчаливая стена невыспавшихся людей, и ее голос тонул в их предгрозовом безмолвии. Мы уже проехали две остановки, и никто не тянулся к моему кейсу, как вдруг я услышал у своего уха шепот:

— Выходи, падла!..

Я не стал поворачиваться и интересоваться, кто это меня так назвал, а просто двинулся к выходу. Нельзя сказать, что уже совсем рассвело, но серости вокруг стало определенно больше. Я неторопливо направился по тротуару, и вдруг кто-то рванул у меня из рук мой кейс. Тут уж я обернулся, и заметил, как некий субъект в куртке и вязаной шапочке метнулся к обочине, куда подъехала серая «Волга», и запрыгнул в распахнувшуюся дверцу чуть не на лету. Я не удержался и помахал рукой удалявшимся бандитам.

Никто рядом не дернулся, не кинулся к телефону, чтобы доложить о происходящем, но я был уверен, что милиция не дремлет. Мне даже стало интересно, чем все это кончится.

20

Я постоял на улице, не зная, чего ждать дальше, и, поняв, что я из игры уже выпал, направился на ближайшую остановку, чтоб ехать на работу. Так вышло, что я появился на студии почти одновременно с уборщицами.

Звонок, которого я ждал, раздался только в половине одиннадцатого, после того, как я погрузился в творческие дела и даже на время позабыл, как интересно у меня в то утро начался рабочий день. Но стоило мне опять услыхать этот голос, и я снова все вспомнил.

— Павел Николаевич, — сказал мой собеседник. — Как это понимать? Значит ли это, что вам нужна только десятая часть вашего мальчика? Тогда скажите, с какого конца отрезать?

— Полегче, господин мясник, — сказал я. — Не надо меня дурить. Ваш человек наверняка уже ввел вас в курс дела. Давайте ваши новые условия.

— Сначала выполните старые, — сказал он. — А чтобы вы относились к делу серьезно, пошуруйте на заброшенном складе моторного завода. Может, найдете что интересное.

Через полтора часа на заброшенном складе моторного завода было найдено тело убитого Дмитрия Трофимова. Трофимов был связан проволокой по рукам и ногам, и рот его был заклеен пластырем. По заключению врачей, он умер от переохлаждения организма, но это в любом случае было убийство.

Я предчувствовал это с самого начала, но, когда узнал о находке, был все же потрясен. Милая история о выбивании собственных денег у прижимистого опекуна перешла в другую стадию. Теперь я мог искренне поверить в то, что Марина Рокша к этому делу непричастна.

Я немедленно отправился в городское управление внутренних дел и нашел там Витю Залесского. Он вел совещание, мне пришлось минут двадцать ждать в приемной, и я не находил себе места. Наконец я вошел к нему в кабинет.

— Паша, коротко и вразумительно, — сказал Витя сразу. — И учти, что дело Марины Рокши расследует областное управление.

— Кажется, я знаю, кто со мной разговаривал по телефону, — сказал я.

— Кто? — насторожился он.

Я вздохнул.

— Понимаешь, он проговорился. Неделю назад я приглашал его к себе и угощал водкой «Белый орел». Она ему понравилась. Вчера, в телефонном разговоре, когда я предложил в шутку ограничить выкуп литром водки, он машинально произнес: «Белый орел».

— И кто же это?

— Алекс Колобродов, — сказал я. — Бывший любовник Марины и предполагаемый отец Миши.

Витя поморщился.

— Разговор записан?

— Если милиция не писала, то нет.

— Чем же это можно доказать?

— Я не собираюсь это доказывать, — сказал я. — Просто надо найти Алекса и последить за ним.

— Почему ты не сообщил об этом Кремневу?

— Потому что он, как и ты, потребует доказательств, — буркнул я.

Витя откинулся на спинку кресла, расслабившись.

— Это что же получается, — сказал он. — Папаша ворует собственного сынка для того, чтобы выманить изрядную сумму?

— Это конченый человек, Витя, — сказал я. — У него все в прошлом, слава, легкая жизнь, женщины… Он ненавидит Марину и ее сына. Когда-то он отбросил их и за это ненавидит теперь.

Витя кивнул.

— Ладно, — согласился он. — Я свяжусь с Кремневым, попытаюсь его убедить.

— А что дала ваша слежка? — спросил я. — Откуда у них «Волга»?

— «Волга» краденая, — объяснил Витя неохотно, — а от слежки они ушли.

Я отправился к Марине, понимая ее состояние, и застал там настоящее застолье. На столе была выпивка и закуска, но сидевшие за этим столом при этом находились в подавленном состоянии.

— Мы поминаем Диму, — сказала Марина, встречая меня.

Внешне спокойная и сдержанная, она напоминала сжатую пружину, готовую каждую секунду взорваться. За столом были все, даже Герта и герр Малински. Мать Марины украдкой плакала, остальные угрюмо хмурились.

— Что вы решили с выкупом? — спросил я, переводя ритуальное собрание в деловое совещание.

— Мне кажется, — сказала Света, — что еще не все потеряно.

— Герр Малински должен понять, — сказала Марина, — что смерть Димы на его совести.

Я посмотрел на адвоката, которому Вадим на ухо перевел это заявление, и тот пожал плечами. Я так понял, что он давно привык к неожиданным поворотам в настроении Марины и научился принимать их со смирением. Теперь он был явно виновен в срыве выплаты выкупа, но принимать на себя еще и смерть Трофимова, произошедшую скорее всего еще до его приезда в Россию, он не желал.

Я обратился к нему на английском.

— Мистер Малински, как быстро вы сможете достать недостающую сумму?

Он почему-то глянул на меня испуганно, помялся и ответил:

— Я не смогу достать сумму в таком размере.

— Он проворовался, — сказала Марина на русском.

Вадим немедленно перевел сказанное, и адвокат взорвался. Он стал что-то выкрикивать на немецком языке, после чего вскочил из-за стола и ушел в соседнюю комнату, которая была, как я помнил, кабинетом, Герта тоже вскочила и ушла за ним.

— Что он сказал?

— Что он не отказывается от своих подозрений, — объяснила Света. — Что протестует против обвинений и что все его действия контролируются опекунским советом. Деньги вложены в дело, и рост составляет двенадцать процентов. Он считает, что это прекрасный результат.

— Ты не права, Маша, — сказал Вадим. — Малински не вор. Он просто рачительный немецкий управляющий, и ему страшно представить, что такую сумму надо вырвать из налаженной системы вложений.

— Кому нужны эти вложения, если с мальчиком что-нибудь случится! — выкрикнула Марина.

— Хватит спорить, — остановил я ее. — Скоро этот парень снова позвонит, и что я должен ему отвечать? Будут деньги или нет?

Вадим переглянулся со Светой, не решаясь смотреть на Марину.

— Отвечать надо в любом случае, что деньги будут, — сказал он. — Но надо иметь в виду, что денег может и не быть…

Марина хлопнула ладонью по столу и поднялась.

— Я все-таки его прирежу, — сказала она и пошла к кабинету.

Мы все вскочили.

— Маша, прекрати, — загородил ей дорогу Вадим. — Держи себя в руках!

— Ты не понимаешь, что он издевается надо мной? — вскричала Марина ожесточенно. — Он ненавидит и меня, и Мишу!.. Он воспользуется случаем, чтобы отомстить нам…

Распахнулась дверь, и на пороге кабинета возник бледный Малински. Некоторое время он гордо молчал, потом произнес несколько фраз на немецком и отправился к выходу.

— Что он сказал? — спросил я.

— Что сможет достать еще пятьдесят тысяч, — сказала Света.

— Вы должны понимать, — сказала на английском Герта. — Это максимум того, что он может сделать. Поль, проводите меня.

Я хоть и отправился ее провожать, как будто это было для меня привычным делом, но причина этого приглашения осталась загадкой, которая терзала меня всю дорогу. В такси она молчала, да и я не задавал вопросы, потому что таксист, учуяв иностранку, мог бы заломить цену. Но когда мы подошли к гостинице, она так уверенно пошла вперед, что я должен был воспринять это как приглашение войти вслед за ней. Что я и сделал.

Мы поднялись в ее номер, она предложила мне сесть и выпить, чего я пожелаю, потому что в холодильнике стояли напитки, а сама позвонила в номер Малински и попросила его прийти.

— Нам надо поговорить, — сказала она.

— Вы уже не подозреваете Марину? — спросил я.

— Что вы пьете? — уклонилась она от ответа.

Попав в атмосферу западной питейной культуры, я немедленно заказал себе виски с содовой, где оказалось больше льда, чем виски, и стал неторопливо, мелкими глотками попивать его. Я терпеть не мог виски, но в сочетании с содовой получался милый тонизирующий напиток.

Появился Малински, отказался от выпивки и плюхнулся в кресло. По-английски он говорил лучше меня, но хуже Герты. Во всяком случае, мы понимали друг друга.

— Я хочу объяснить, — сказал я. — Убитый человек был давним приятелем Марины, перед которым она до сих пор испытывала чувство вины. Когда-то он был влюблен в нее, помог ей сделаться певицей, и она его бросила.

— Очень на нее похоже, — буркнул Малински.

— Она не смогла бы участвовать в его убийстве, — сказал я. — Вы должны наконец признать, что Марина не виновна в организации похищения.

— Вероятно, так оно и есть, — кивнула головой Герта. — Мистер Жемчужников тоже должен понять, что Хайнц вовсе не желает зла мальчику. Деньги, которые он привез, были максимумом того, что он мог достать в такое короткое время.

— Я могу это понять, — сказал я. — Но мне непонятно, почему мистер Малински не предупредил меня о недостаче денег. Ведь под угрозой оказалась моя жизнь, как вы можете понять.

— Я не представлял, что это так серьезно, — сказал Малински.

— Реально ли вообще достать пятьсот тысяч? — спросил я.

Он сокрушенно покачал головой.

— Вы не понимаете, что это за деньги, — воскликнул он. — Ни один нормальный человек не имеет такой наличности!.. Это только у вас, в России…

Он осекся и перевел дыхание.

— Как вы полагаете, мистер Жемчужников, — спросила Герта. — Преступники смогут понять, что большей суммы им достать не удастся?

— Сомневаюсь, — вздохнул я. — Как правильно заметил мистер Малински, у нас в России люди большей частью ненормальные. Боюсь, возможны тяжелые последствия.

— Но я тоже не могу сделать ничего больше, — заявил нервно Малински.

— Я понимаю, — кивнул я. — Теперь я возлагаю надежды только на полицию. Кажется, у нас возник реальный шанс определить преступников. Вопрос в том, успеем ли мы освободить мальчика.

Герта покачала головой и потянулась за сигаретой. Малински что-то сказал ей по-немецки, и она отложила сигареты.

— Я хотела поговорить именно об этой стороне дела, — сказала Герта. — Мне кажется, у преступников есть сообщник в числе близких друзей Марины.

— Это очевидно, — согласился я.

— Кого вы подозреваете? — пытливо глянула на меня Герта.

Я пожал плечами.

— Всех.

— А мне особенно подозрителен мистер Симонян, — сказала Герта. — Недавно вечером он пригласил меня в ресторан, после чего едва не изнасиловал меня в моем номере. Потом он, конечно, извинялся, но мне стало ясно, что перед ним нет нравственных пределов.

— Вы хотите, чтобы я сообщил об этом в полицию? — спросил я.

— Я хотела услышать ваше мнение, — сказала Герта.

— Он мне сразу не понравился, — заявил Малински. — Уже в день приезда он предложил мне найти мальчика. За кого он меня принимает?..

— Боюсь, это не доказательства его участия в похищении, — сказал я.

— Но мы должны что-то предпринять, — воскликнула Герта. — У вас есть частные сыщики? Надо же хотя бы установить за ним слежку!..

— Я попробую что-нибудь сделать, — пообещал я. — Мне приятно, что вы больше не подозреваете Марину. Надеюсь, в дальнейшем мы будем сотрудничать с вами без досадных накладок.

— Безусловно, — подтвердил охотно Малински.

Я поднялся.

— Герта, дорогая, — улыбнулся я немке. — Вы что-то говорили про ресторан? Не могу я пригласить вас на ужин? Уверяю вас, что за последствия вам не придется опасаться.

Она улыбнулась.

— Конечно. Спускайтесь вниз, Поль, я присоединюсь к вам чуть позже.

В коридоре Малински продолжал вздыхать о том, какая огромная сумма пятьсот тысяч долларов, и я вспомнил, как хозяин гостиницы Левон Бадамян проиграл в Монте-Карло шестьсот тысяч. Я пожелал Малински спокойной ночи, а сам спустился в ресторан.

Здесь меня знали, и метрдотель Андрей Гвердиев сразу поспешил ко мне с улыбкой. В этой популярности было немало положительных сторон.

— Павел Николаевич, сердечно рад вашему появлению, — сказал он, провожая меня к столику. — Посидите в одиночестве?

— Ужин на двоих, — сказал я. — Буду охмурять немку из Италии. Как ты думаешь, чем ее угостить?

— Госпожа Рейнхард, если я не ошибаюсь, — улыбнулся Гвердиев. — Она была без ума от черной икры и наших рыбных блюд. Но мясо не ест вообще.

— Тогда устрой все по ее вкусам, — попросил я. — И вот еще что…

Он внимательно наклонился ко мне.

— Могу я увидеть Рафика?

— Спрошу, — пообещал он.

Герта все-таки умудрилась привезти с собою вечернее платье и появилась в ресторане во всем блеске. Впрочем, дамы, что присутствовали там, были одеты не менее роскошно, и меня поразило, как эта рафинированная немка вписалась в компанию наших нуворишей. Разве что манеры ее были чуть тоньше, и матерными выражениями она пользовалась значительно реже.

Великолепие стола ее сразило, и она немедленно принялась нахваливать русское гостеприимство. После второго тоста мы позволили себе немного потанцевать, причем Герта была очень сдержана в моих объятиях, а когда мы вернулись к столу, там уже сидел мой давний знакомый Рафик Пудеян. Марина могла бы с полным основанием назвать его мафиози, хотя сам Рафик считал себя специалистом в шоу-бизнесе. Он держал рулетку и игорные столы в подвале «Саванны».

Я их представил друг другу и заметил, что Герта чуть напряглась, хотя и улыбнулась достаточно вежливо. И хотя Рафик по сравнению со мной оказался настоящим полиглотом, зная помимо русского еще родной армянский, а также грузинский, тюркский и даже немножко фарси, но ни английского, ни немецкого он не знал. Я попросил прощения у Герты и заговорил с ним на русском:

— Ты знаешь про несчастье Марины Рокши?

— Слышал что-то, — кивнул он. — Но, судя по всему, это работает какой-то чайник. Уверяю тебя, если он сядет, то в зоне ему придется не сладко. Наши ребята уважают Марину.

— Могу я тебя попросить найти одного парня? — спросил я. — Ты, может, даже знаешь его, это Алекс Колобродов.

— Даже не слышал, — подал плечами Рафик. — А кто это?

— Звезда городского рока десятилетней давности, — сказал я. — Его часто встречают в забегаловке, именуемой «Пингвин», или «Крыша».

Он усмехнулся.

— Паша, но это заведение для ханыг!..

— Он и есть ханыга, — сказал я.

— Зачем он тебе нужен?

— Судя по всему, он и есть главное действующее лицо.

Рафик промолчал.

— Расходы будут оплачены, — пообещал я.

Он скривился.

— Паша, о чем ты говоришь!.. Сделаем.

21

Позже Герта призналась, что Рафик Пудеян был удивительно похож на одного из ее поклонников, хозяина овощной фермы в южной Италии, который домогался ее на протяжении трех недель, кормя одними овощами. Воспоминания о тех неделях вызывали в ней содрогание, и она не испытала от знакомства с Рафиком никакого удовольствия.

Вкусив сполна русского гостеприимства, Герта расчувствовалась, стала вспоминать Пауля, рассказывать о том, какой он был добрый, как он любил маленького Михеля и как они мечтали в будущем поженить Михеля и Сильвию. Я все это терпеливо выслушал, расплатился за стол, значительно опустошив свой кошелек, и проводил даму в номер. Мы целомудренно расцеловались на пороге, и я пожелал ей спокойной ночи.

Когда этот тип мне больше так и не позвонил, я немножко удивился. За всеми этими хлопотами пролетела рабочая неделя, наступала суббота, и я уже настолько вовлекся во все эти киднэпинговые дела, что испытал некоторое раздражение от его неторопливости. Впрочем, до понедельника новых денег ждать было нечего, и парень на той стороне знал это, может, именно поэтому он и залег. Мне не хотелось думать о том, что он может удовлетвориться полученной суммой и ликвидировать все следы.

Повстречав на студии Валеру Хабарова, я принялся расспрашивать его о делах, потому что не видел его с памятной съемки в четверг. Валера доложил, что в пятницу он благополучно пробездельничал, если не считать его участия в дополнительных съемках «Караван-сарая». В субботу он пришел на студию лишь для того, чтобы перепечатать свой сценарий на компьютере.

— Слушай, приятель, — сказал я ему. — Перепечатать ты еще успеешь. Ты мне нужен для дела.

— Для какого дела? — испугался он.

— Наша компания начиналась с моего «Детектива». Поэтому моментом посвящения в независимые авторы компании является детектив.

Он пожал плечами.

— А что я должен делать?

— Я поручил найти одного человека уже и милиции, и мафии, — сказал я. — Теперь я хочу поручить то же самое тебе.

И я рассказал ему про кабачок «Пингвин», где бывал Алекс Колобродов, и предложил попытать счастья в его поисках. Я даже вспомнил имя собутыльника Алекса, которого звали Фазан. Симпатизируя творческим успехам Валеры, я почему-то был уверен, что и в детективном жанре этот парень пойдет непроторенными путями. Валера воспринял поручение не слишком радостно, но пообещал отправиться немедленно. Я же в ответ пообещал стать на время машинисткой и перепечатать его сценарий на файл компьютера.

Со своим обещанием я справился быстрее, чем он, и уже в полдень ребята из «Ноты» вовлекли меня в дело подготовки павильона к их съемкам. Съемки предполагались во второй половине дня, и надо было художественно оформить павильон, имея на руках очень скромные для этого средства. Мы собрали в реквизите все имеющиеся там музыкальные инструменты и разложили их в художественном беспорядке на площадке. Это было не ахти каким изобретательным решением, но все же создавало подобающую атмосферу.

Около двух я отправился в пивнуху «За углом», где в последнее время стало значительно чище, а в ассортименте прибавились горячие пирожки. Независимая телекомпания «ТВ — шоу» вложила деньги в производство этих пирожков, и теперь нам с каждого съеденного пирожка шла чистая прибыль. Пирожки с пивом сочетались превосходно, и я вернулся в кабинет в состоянии благодушной сытости. Мне по-прежнему никто не звонил, и я напрасно прокручивал автоответчик.

Звонок раздался около половины четвертого, но это был не Валера.

— Павел Николаевич? — услышал я голос Марины Антоновны Щелкановой. — Это хорошо, что вы на работе. Могу я к вам зайти?

— Всегда, Марина Антоновна, — сказал я.

— Я буду через полчаса, — предупредила она.

Она была не тем человеком, кого я в этот день ждал с нетерпением, и поэтому я отнесся к ее визиту вяло. В эти полчаса я звонил Рафику, который сообщил мне, что Алекс пропал, но его ищут, Залесскому, который занимался дома с детьми и был далек от дел, а также Марине Рокше, чтобы в очередной раз приободрить ее. Было соблазнительно задать вопрос об Алексе и ей, но я не решился тревожить истощенную напрасным ожиданием мать. Так что к моменту прихода Марины Антоновны я уже успел забыть о ее визите.

— Можно? — спросила она, заглянув в дверь.

— Да, конечно, — сказал я, поднимаясь.

Она была вызывающе суха и официальна. Села в кресло напротив, положила на колени папку.

— Павел Николаевич, — сказала она. — Известно ли вам, что те снимки, которые вы видели, сняты, когда я была в состоянии наркотического опьянения.

Она пришла из другого мира, где детей никто не крал, и в состоянии наркотического опьянения устраивались веселые оргии.

— Мне грустно это слышать, — сказал я.

— И все это было устроено с целью шантажа, — продолжила Марина.

— Да, — вздохнул я. — Жизнь современного чиновника полна тягостных испытаний. Я вам искренне сочувствую.

Она поджала губы, достала из своей папки черный пакет и бросила мне на стол.

— Вот. Это были мои контраргументы. Можете полюбоваться.

Я осторожно достал верхнее фото и увидел сексуальную сцену с участием Марины Рокши. На заднем плане маячила смеющаяся Света.

— Она тоже была в состоянии наркотического опьянения? — спросил я.

— Разумеется, — сказала Марина. — Мне эти снимки стоили очень недешево, но это был только ответный ход.

— Зачем вы мне их принесли? — спросил я.

— Вы же коллекционируете подобные фотографии, — усмехнулась она.

— Я же вам сказал, — произнес я устало. — Я их сжег.

— Я вам не верю, — сказала Марина. — И имейте в виду, как только вы попробуете использовать этот грязный компромат…

— Я их сжег, — повторил я жестче. — Забудьте их, как страшный сон. Можете забрать назад свои фотки, они меня не интересуют.

Я отодвинул ее пакет, и на лице Марины Антоновны возникла некоторая досада:

— Вы их даже не посмотрели!

— Нечто похожее я уже видел совсем недавно, — сказал я. — Нового потрясения я не выдержу.

— Я принесла их вам, — сказала она глухо.

— Зачем?

— Чтобы вы не думали… что вы один такой благородный, — с вызовом сказала она, подняв голову.

Я улыбнулся.

— У вас зажигалка есть? — спросил я.

У нее удивленно взметнулись брови.

— Зажигалка?.. Есть.

— Действуйте, — сказал я. — Проявите свое благородство.

Некоторое время она колебалась, затем надменно усмехнулась и достала из сумочки зажигалку.

Я достал из пачки первую фотографию, смял ее и положил в пепельницу. Она поднесла зажигалку, улыбнулась и подожгла ее.

— Пожарники не забеспокоятся? — спросила она.

— Суббота, — сказал я беззаботно, подкладывая в огонь новую фотографию.

Так мы жгли весь этот компромат, и по мере убывания фотографий настроение Марины становилось все веселее. Мы походили на двух огнепоклонников, которые в своей оргии приблизились к экстазу. Когда сгорела последняя фотография и воспламенился черный пакет, я рассмеялся. Марина Антоновна Щелканова, уважаемая сотрудница городской администрации, заведующая управлением культуры, радостно рассмеялась тоже. Это был момент освобождения.

— Погоди, — сказал я, открыл свой сейф и достал бутылку коньяка. — Мы это отметим!

— Давай, — сказала она.

Я разлил по рюмкам коньяк, и мы чокнулись.

— Да здравствует маятник, — сказал я.

— Почему маятник? — спросила она.

— Потому что теперь он качнулся в сторону взаимопонимания, — сказал я. — Пройдет время, и ты снова начнешь вить интриги, а я выведу твою фигуру в своем детективе, и мы будем рычать, встречаясь в официальных кругах. Но я верю, что маятник снова придет в движение, и мы снова перейдем на «ты».

Она сияла, глядя на меня.

— Значит, ты не сильно был разочарован, увидев меня в таком виде? — спросила она, лукаво улыбаясь.

— Более того, я был очарован, — сказал я. — Чиновник, который позволяет себе такие срывы, еще не конченый человек.

— Тебе понравилось? — удивилась она, улыбаясь еще лукавее.

— Нет, это было мерзко, — сказал я. — Но я не мог не почувствовать во всем этом крика о помощи.

Она медленно поднялась, завороженно глядя на меня, обошла стол кругом и села ко мне на колени. Я вовсе не подразумевал такого стремительного развития событий, но сопротивление было неуместно. Мы стали целоваться, и я даже подумал, не припрятала ли она где-нибудь поблизости скрытую камеру? Но тут зазвонил спасительный телефон, и я взял трубку. Марина сидела у меня на коленях и горячо дышала мне в ухо.

— Ну что, Паша, — произнес, не поздоровавшись, похититель. — У вас появились конструктивные предложения?

— Минутку.

Я поцеловал ее в щеку.

— Марина, детка, прости, но это очень важный разговор.

Она разочарованно вздохнула, поднялась и вернулась в кресло. Волосы ее были слегка растрепаны, но она не спешила их причесывать. Она надеялась на продолжение.

— Алло, приятель, — сказал я в трубку. — До тебя дошло, что у нас есть возможность удвоения гонорара?

— Где возможно удвоение, — сказал он, — там и удесятерить можно.

— Исключено, — сказал я. — Этот немец проворовался, и больше того, что он может дать, ждать нечего.

— Ладно, ладно, — сказал бандит. — Давайте еще полтинник, а там видно будет.

— Теперь вот что, — сказал я. — Мы должны быть уверены, что мальчик жив.

— Стану ли я вас обманывать, — хихикнул тот.

— Сделай еще один снимок, — попросил я. — Пусть на нем будет сегодняшняя газета.

Он помолчал, размышляя.

— Ладно, — сказал он. — Пусть будет по-вашему. Я не прощаюсь, дарлинг.

Он повесил трубку, а я перевел дыхание. Я еще сам не понимал, выиграл я этот раунд или проиграл.

— Какой-то очередной детектив? — спросила Марина.

Я кивнул.

— Да. Очень крутой замысел. Я вынужден извиниться, Марина, но мне надо срочно уезжать.

Она разочарованно усмехнулась.

— До очередного маятника? — спросила она едко. — Но, смотри, Паша, маятник может и сломаться.

— Я смотрю в будущее с оптимизмом, — сказал я с пафосом.

Я поднялся, проводил ее до дверей и поцеловал руку. Она, охладев ко мне почти мгновенно, только фыркнула и дернула плечом.

— Желаю творческих успехов, — сказала она и ушла.

Я посмотрел на телефон и подумал, что этот звонок оказался очень кстати. Мой ангел-хранитель хотя бы в этом вопросе работал безотказно.

Я отправился к Марине, которая осталась в огромной квартире лишь вдвоем с матерью, потому что немцы улетели в Москву, чтобы раздобыть денег, причем отъезд Герты был мало оправдан, потому что ее участие в процессе добывания денег было минимальным, а Света с Вадимом пошли собирать деньги по знакомым, что было жестом отчаяния.

— Сколько же тебе понадобится знакомых, чтобы собрать полмиллиона долларов? — спросил я.

— Я должна знать, чего они стоят, все эти друзья и приятельницы, — сказала сурово Марина, которая помимо всего прочего уже выпила полбутылки водки.

Когда я вышел на кухню, чтобы взять из холодильника бутылочку минералки, ее мать пошла следом за мной и с плачем сказала мне:

— Павел Николаевич, с ней что-то происходит… Помогите ей!..

— Я это и собираюсь сделать, — сказал я.

Мать осталась на кухне готовить ужин, а я вернулся в гостиную.

— Надо еще позвонить губернатору, — напомнил я. — А также городской администрации… Надо выяснить, чего стоят и они.

Марина посмотрела на меня удивленно.

— Ты издеваешься, что ли? — спросила она.

Я принялся за минералку и потому ответил не сразу.

— Мне не нравится твое состояние, — сказал я.

— Мне тоже, — буркнула она.

— Думаю, хватит с тобой церемониться, — заявил я. — Пора задать тебе главный вопрос.

Она озадаченно подняла голову.

— Главный вопрос?

— Тебе известно, кто это все провернул?

Глаза ее даже расширились.

— Ты что, Паша? Ты мне не веришь?..

— Это Алекс, — сказал я.

Сначала она застыла, а потом лицо ее резко ожесточилось.

— Скотина, — проговорила она.

— Ты его знаешь лучше меня, — сказал я. — Он способен на убийство?

Она не сразу ответила. Склонила голову, потом подняла и посмотрела на меня.

— Это зверь, Паша. Озлобленный зверь. Конечно, он не супермен, он спившийся и опустившийся человек, но если бы ты знал, как он меня ненавидит!.. Я ведь ничего ему не сделала, Паша!..

Она стала дрожащей рукой наливать себе водки и пролила половину на стол. Потом поспешно опрокинула стопку и закашлялась. Мне пришлось подойти и постучать ее по спине. Она ухватила меня за руку.

— Паша, его надо остановить!.. Он не оставит его в живых, понимаешь? Он не верит в то, что он отец ребенка, считает, что я гуляла… Он всегда думал, что я тогда пыталась его просто зацепить…

— Где он может прятаться? — спросил я.

Она уныло пожала плечами.

— Я даже не знаю, где он теперь живет…

— Может, ты знаешь его женщину?

Она покачала головой.

— Это бесполезно, Паша… К тому же, женщины его уже давно не интересуют.

— Гомик, что ли? — удивился я.

— Импотент, — хмыкнула Марина. — Плата за бурную молодость.

Я перевел дыхание.

— Ладно, — сказал я. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Она усмехнулась.

— Вот, допью бутылку, и станет легче.

— Я у себя, — предупредил я. — В случае новостей, звони сразу.

— Спасибо, Паша, — сказала она и стала наливать.

22

Когда я вернулся домой и первым делом включил автоответчик на воспроизведение, то услышал следующее сообщение:

— Павел Николаевич! Я извиняюсь, это лейтенант Хромченко говорит из медвытрезвителя Старосельского района. Тут к нам попал гражданин Хабаров Валерий Федорович… Он утверждает, что он ваш сотрудник… Так что, если желаете, то можете забрать его, потому что в таком виде его отпускать никак нельзя…

Я немедленно снова оделся, потом позвонил дежурному, узнал, где находится медвытрезвитель Старосельского района, и отправился туда на подвернувшемся такси. Таксист узнал меня, уже когда мы подъезжали к медвытрезвителю, и охотно согласился подождать моего возвращения.

К моему появлению Валера Хабаров уже заснул на клеенчатой койке, но я попросил его разбудить, и моя просьба была почтительно уважена. Помятого, наскоро одетого Валеру вывели ко мне в полудремотном состоянии, и выглядел он в этот момент далеко не благочестиво. Все решила моя популярность. Я выразил глубокую благодарность работникам медвытрезвителя и постарался поскорее увести спотыкающегося Валеру.

В таком состоянии он никакой полезной информации дать не мог, и потому я просто уложил его спать на своем диване. Я посылал его в распивочную для проведения следственной работы и потому мог представить, на чем он сломался. Парень просто не рассчитал свои силы. Единственное, что меня смущало, так это то, что забегаловка «Пингвин» располагалась вовсе не в Старосельском окраинном районе, а была гораздо ближе к центру. Как пьяный Валера попал на окраину города, мне еще предстояло выяснить.

Следующий день был воскресенье, а Настя Романишина воспитала меня в строгом духе соблюдения заповедей. В любую погоду и в любом нравственно-психологическом состоянии по воскресеньям я шел в церковь. Валера, которого я принялся будить к поздней литургии, теоретически был со мной совершенно согласен, но находился в таком нравственно-психологическом состоянии, что я не решился тащить его в храм насильственно. Он остался досыпать на моем диване, а я отправился на богослужение.

Когда я вернулся, исполненный благостных надежд и покаянных размышлений, Валера уже отмокал в ванной. Он выбрался оттуда в моем халате и принялся путано извиняться.

— Похмеляться будешь? — спросил я.

Его даже передернуло, и это был здоровый признак. В холодильнике у меня стояла банка с солеными огурцами, и я налил ему рассолу.

— Фу, — заговорил Валера, с наслаждением выпив холодный напиток. — Спасибо, Павел Николаевич. Вы извините, что я доставил вам столько забот…

— Что-нибудь помнишь из вчерашнего?

— Все помню, — сказал он уверенно. — Но… отрывками.

— Давай по порядку, — приказал я.

Он начал рассказывать про то, что в ожидании пресловутого Фазана просидел в кабаке почти два часа. Алекса там знали многие, но никаких подробностей его существования уточнить не могли. Наконец появился Фазан, коренастый тип лет сорока, и именно с ним у Валеры состоялась содержательная беседа, закончившаяся в вытрезвителе. Фазан был уж очень горазд пить на халяву, а Валера должен был идти с ним наравне, чтобы не возбуждать подозрений. Как они оказались в Старосельском районе, Валера не помнил, но помнил салон трамвая, в котором они с Фазаном танцевали.

— И что же ты узнал про Алекса? — спросил я требовательно.

Валера вздохнул.

— Так, по порядку… Алекс живет на улице Ивана Кожедуба в хрущобе, потому что свою классную квартиру пропил. Дома не появляется уже неделю, и сосед говорит, что перед исчезновением расставался с ним надолго, грозился уехать за бугор.

— Все сходится, — кивнул я. — А где он может быть теперь?

Валера скривился.

— Что-то про это он говорил, — сказал Валера. — А что, не помню.

— Это уже признак алкоголизма, — покачал я головой. — Но давай рассуждать здраво. Он прячет его где-то в городе, потому что постоянно звонит по телефону. Значит, это отдельная квартира. Как такой алкаш может раздобыть отдельную квартиру?

— Может, женщина? — спросил понуро Валера.

— Марина утверждает, что у него не может быть женщины. Он давно растратился…

— Кажется, мы говорили о женщине, — смутно стал вспоминать Валера.

— Он называл ее имя? — спросил я.

— Точно, — вспомнил Валера. — Он называл ее имя!.. Я не помню ее имени, но сейчас вспомнил, что он ее называл «баба — зверь».

— Зачем ему баба — зверь, — недоумевал я, — при наличии отсутствия?

— Об этом разговор не шел, — ответил Валера виновато.

Я покачал головой.

— Похоже, тебе придется снова туда идти, — сказал я. — Эта баба — наш последний козырь.

— Только не сегодня, — взмолился Валера. — Павел Николаевич, я теперь целый месяц не смогу на водку без содрогания смотреть.

— У нас очень мало времени, — сказал я. — Ну, допустим, до завтра он подождет, потому что завтра ему еще пятьдесят штук свалятся, а дальше может и психануть.

— Почему бы милиционерам с этим Фазаном не поговорить, — буркнул Валера. — Это же их работа.

— Милиционерам он не скажет ничего, — сказал я уверенно.

Тут наш разговор был прерван звонком в дверь, и я пошел открывать. Оказалось, что к нам в гости заявились подозреваемые Света и Вадим, оба очень встревоженные.

— Павел Николаевич, — сразу сказала Света. — Снова письмо пришло…

— Жуткое письмо, — сказал Вадим. — Мы даже не знаем, надо ли его показывать Маше.

Я взял у Светы конверт, успев обратить внимание, что письмо прислано не по почте, а просто подброшено в ящик. Там не было ничего, кроме очередной «поляроидной» фотографии. На этот раз Алекс превзошел сам себя. На фотографии Миша стоял со связанными руками на табурете, на шее у него была петля, уходящая под потолок, а в зубах он держал газету.

— Скотина, — не удержался я.

— Я думаю, для Маши это будет просто кошмаром, — сказал Вадим. — Я не говорю про бабушку.

— Кто ее взял из ящика? — спросил я.

— Я, — всхлипнула Света. — После полудня уже сунулась в ящик, а там письмо. Я посмотрела и так перепугалась, что сразу побежала звонить Вадиму.

— Я согласен с вами, — сказал я. — Фотографию лучше Маше не показывать. Но милицию уведомить надо.

Валера тоже взял посмотреть фотографию.

— Где это он его снимал? — озадаченно спросил он. — Это не квартира!.. Это какой-то дом…

Я снова взял фотографию и согласился с Валерой в том, что за спиной Миши была видна стена деревянного дома, даже, скорее, сарая, потому что была сложена из толстых бревен.

— Или загородный дом, — рассуждал я вслух. — Или дача… Света, ты на колесах?

— Мы на моей машине, — ответил Вадим.

— Я хотел вас попросить, съездить на разведку, — сказал я. — Посмотреть с горки на дачный поселок. Нет ли дыма над домами?

— Разумно, — кивнул Вадим. — Мы так и сделаем!..

— Встречаемся у Марины, — предложил я. — Ее нельзя оставлять одну.

— Договорились, — сказали они и ушли.

Я вернулся в комнату и стал ходить из угла в угол. Я размышлял.

— Там многие сейчас живут, — сказал Валера. — Я бы и сам там бы жил, если бы у меня теплый дом был.

— Конечно, — пробормотал я рассеянно. — Теплый дом, это замечательно. Ты уже в форме?

— В какой форме? — спросил он настороженно.

— В спортивной, — сказал я. — Надо последить за одним человеком.

— Как, последить? — испугался Валера.

— Ну, посмотреть, как она будет реагировать. Я хочу устроить ей ловушку.

— И кто же это? — покосился на меня Валера.

— Света.

— Света? — удивился Валера. — Эта дурочка? В чем вы ее подозреваете, Павел Николаевич?

— Ну, во-первых, — начал я. — Она уж очень сильно демонстрирует свою глупость. А во-вторых… Ты знаешь, что с самого начала перестройки наша почта перестала носить корреспонденцию по воскресеньям?

— Ну и что? — пожал плечами Валера. — Она могла заметить письмо в ящике, вот и полезла…

— У них ящики сотового типа, — сказал я. — Узнать, есть ли там что-нибудь, можно только открыв его ключом.

Валера моргнул.

— Так вы думаете, что она?..

— Сообщница, — сказал я.

Валера вздохнул.

— Жаль. Она мне понравилась, такая простая…

— Да, простая, — согласился я. — Как капуста.

— А что за ловушку вы ей устроите? — спросил Валера с интересом.

Я подошел к окну, чтобы посмотреть, как выезжает с нашего двора голубой «Мерседес» Вадима Симоняна.

— Надо заставить ее позвонить ему, — сказал я. — Надо встревожить ее. Ты будешь во дворе дома, посмотришь, как она себя поведет, если выскочит на улицу.

— Хорошо бы еще и телефон уточнить, — сказал Валера со вздохом.

— Это уже вторая серия, — буркнул я.

Я позвонил Марине, сообщил, что скоро подъеду, и она этому страшно обрадовалась, потому что сидела дома одна. Мать оставила ее, не выдержав ее алкогольных упражнений, и уехала в Зареченск. Когда через полчаса я появился, Марина сказала, что звонила Герта, сообщила о том, что предварительный разговор с банкирами уже состоялся, но все будет решено только в понедельник. Больше пятидесяти тысяч собрать не получится в любом случае.

— Кто знает, — сказал я, — в нашем последнем разговоре он показался мне человеком покладистым. Сто тысяч его устроят.

Она с горечью покачала головой.

— Ты не знаешь его, Паша… Он может быть с тобой предельно любезным, а потом ткнуть нож тебе в спину. Это восторженный позер, вот кто.

— Милиция тебя не беспокоит? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Кремнев заходил вчера… Их теребят сверху, и они злые. До сих пор прослушивают мои телефонные звонки.

Я увидел телефонную трубку на диване, взял ее и набрал цифру «0».

— Алло, — сказал я. — На проводе! Передайте майору Кремневу, что его срочно ждут на квартире Марины Рокши.

Отзыва, конечно, не последовало, и я выключил трубку.

— Зачем он тебе, — улыбнувшись моей выходке, спросила Марина.

— Чтобы служба медом не казалась, — сказал я.

— Ты такой смешной, — проговорила она меланхолично.

Она была в состоянии непредсказуемом, и мне захотелось ее встряхнуть.

— Вчера мы с Мариной Антоновной Щелкановой жгли фотографии с твоими кубинскими приключениями.

Она вовсе не покраснела, только нахмурилась.

— В самом деле?

— Это я довел ее до такого состояния, — похвастался я. — Не знаю, когда она еще окажется в подобном настроении, но это было прекрасно.

— Из этого следует, что я должна поступить так же? — спросила Марина с усмешкой.

— Я уже поступил за тебя так же, — сказал я. — Твои друзья решили продемонстрировать мне способности Марины Антоновны, и я в экстазе спалил все фотографии.

— Они не должны были так делать, — буркнула Марина.

— Ты уверена, что не имеешь к этому никакого отношения?

Она не выдержала и улыбнулась.

— Конечно, имею… Я не могла допустить, чтобы эта змея охмурила тебя.

— Они тебя хорошо прикрыли, — сказал я. — Придумали целую интригу…

— Это Света все, — вздохнула Марина. — Она терпеть не может Маринку.

— А что это за история со взаимными обязательствами? — спросил я с интересом.

— Ничего особенного. Гэбэшник при посольстве дуреет от скуки, вот и стряпает компромат, на кого может. Сначала он мне продал фотографии Марины, а потом ей — мои. Неплохо заработал, наверное.

— Тебе не стыдно? — спросил я с мягким укором.

— Не знаю, — сказала она беззаботно. — Там была такая карусель!.. Эти кубинцы повернуты на сексе, знаешь?.. Каждая вечеринка заканчивается групповухой…

— Ага, — сказал я. — Так вот для чего они революцию делали?

Именно в это время вернулись наши «разведчики» Света и Вадим.

— Там полно народу живет, — сказал Вадим, падая в кресло.

— Во всяком случае, дымят многие, — добавила Света. — Может, это бомжи?

Я кашлянул. Пришла пора начинать операцию. Я положил руку на плечо Марине и сказал:

— В этом уже нет необходимости. Только что звонил майор Кремнев, они вычислили, с какого автомата звонит преступник. Там теперь постоянная засада, и его возьмут, как только он захочет еще раз связаться со мною.

Марина подняла голову и посмотрела на меня чуть удивленно. Я в ответ глянул на нее пристально.

— Я только беспокоюсь, — сказала она, — скажет ли он нам, где прячет моего мальчика?

Вадим глянул на нас испуганно.

— А вы уже знаете, кто это?

— Конечно, — сказал я. — Это Алекс Колобродов. Вы о нем, наверное, и не слышали.

— Почему, — сказал Вадим. — Я слышал, в детстве… У него была группа, называвшаяся «Полосатые штаны».

Я в это время внимательно следил за Светой. Она наливала себе выпивки в высокий стакан, мешая там вермут и водку с апельсиновым соком.

— Да, — вздохнула Марина задумчиво. — Именно, «Полосатые штаны». Половина молодежи поэтому ходила в полосатых брюках.

— Ты тоже? — спросила Света, отпив глоток своей смеси.

— Я тогда была в другой группе, — сказала Марина.

Света вдруг вскочила, даже не допив свой коктейль.

— Боже, как я могла забыть!.. Мне же надо срочно заправить машину!.. Завтра приезжают немцы, а у меня бензин на нуле… Я быстро.

— Купи чего-нибудь пожрать! — крикнул ей вслед Вадим.

Она махнула рукой и выскочила. Мне даже показалось, что она отреагировала на мою ловушку быстрее, чем я мог ожидать.

Марина смотрела на меня вопросительно.

— И что теперь?

Я пожал плечами.

— Будем ждать.

— Чего ждать? — спросил Вадим. — Чего это вы еще затеяли?

— Вы лучше о фотографиях расскажите, — сказал я ему.

Он сначала удивленно вскинул брови, посмотрел на Марину и только после этого хмыкнул.

— Мы заботились о вашей репутации, Павел Николаевич. Когда Маша рассказала, что вы крутите роман со Щелкановой… Но я никак не мог предвидеть, что вы их уничтожите. Если честно, мне это даже понравилось.

Мы еще о чем-то разговаривали, и с каждым мгновением этого разговора я все больше разочаровывался в своей затее с ловушкой. В конце концов, могла ведь она и случайно заглянуть в ящик! И глупость ее была средней, и вредить Марине у нее не было оснований.

Но в тот момент, когда я окончательно утвердился в своей ошибке, зазвенел звонок телефона. Я взял трубку.

— Алло, Павел Николаевич? — услышал я голос Валеры.

— Ну? — спросил я.

— Она отъехала от дома на своей машине, — сказал Валера, — и я было решил, что все сорвалось. Но когда я выскочил, чтобы ловить такси, то увидел, что она остановила машину за поворотом. Там был телефон-автомат, и она стала звонить. К сожалению, номер установить не удалось.

— Как она себя вела?

— Встревоженно, — сказал Валера. — Поглядывала по сторонам. Но, похоже, собеседник ее успокоил, потому что в конце она уже улыбалась.

— Сколько они разговаривали?

— Минут пять — шесть. Потом она села в машину и уехала.

— Спасибо, Валера, — сказал я. — Ступай домой и отдыхай. У тебя был трудный день.

И выключил телефон.

23

— Что? — встревоженно спросила Марина, глядя на меня.

Я вздохнул.

— Я выиграл, — сказал я.

— В чем дело? — забеспокоился Вадим. — Кто и что выиграл.

— Мы установили, кто был главным стукачом, — сказал я.

Вадим испуганно посмотрел на меня, на Марину.

— Света? — спросил он недоуменно.

Я вздохнул и кивнул.

Марина нервно рассмеялась.

— Надо же, — сказала она. — Я как-то сразу и не представляю себе, как это случилось… Я ведь ее из рук кормила!..

— Она сошлась с Алексом? — еще спросил Вадим. — Господи, он же ей в отцы годится!..

— Что же это за тварь такая? — проговорила Марина с омерзением.

— Думаю, лирики здесь было мало, — сказал я. — Простой меркантильный интерес. Может, ей не нравится, когда ее кормят из рук!..

Вадим вдруг хлопнул себя по лбу.

— А ведь она и мне предлагала, — вспомнил он. — Я тогда не понял… Шутя, конечно, со всякими приколами…

— И что ты ей ответил? — мрачно спросила Марина

— А что я мог ей ответить? — пожал плечами Вадим. — Я и решил, что это очередной прикол. Сказал, что меня не устраивает дележка.

— Теперь история проясняется, — сказал я. — Идея принадлежала, бесспорно, Светочке. Люди, которые притворяются глупыми, обычно считают себя очень умными. Она нашла Алекса, наверное, знала его по рассказам Маши…

— Про него многие рассказывали, — вставила Марина.

— А уже тот спланировал все дело.

— Спланировал, надо сказать, изысканно, — заметил Вадим. — Надо сообщить Кремневу!

— Он скоро должен прибыть сюда, — сказал я. — И вот, письмо в Австрию, письмо Марине из Москвы… Первое похищение, якобы сорвавшееся. Чем он смог купить Трофимова, а?

— Понятно чем, — Марина вздохнула. — Заботой о сыне, конечно.

— Точно, — согласился я. — Может, они даже сговорились с Мишей, что возьмут деньги и уедут куда-нибудь подальше. А потом, когда Миша оказался в их руках, Алекс просто ликвидировал Трофимова, как лишнего. Возможно, тот начал что-то подозревать.

— А кто вырывал кейс у тебя на улице? — спросила Марина. — Кто был в «Волге»?

— Кейс мог вырвать любой из собутыльников Алекса, — сказал я. — А в краденой машине мог быть и сам Алекс. Он водит машину?

Марина подавленно кивнула головой.

— Остался главный вопрос, — подытожил Вадим. — Где он прячет Мишу?

Тут очень кстати послышался звонок у двери, и это позволило мне высказаться вполне театрально:

— А вот это мы сейчас узнаем!..

Но это оказался всего лишь встревоженный майор Кремнев. Его вытащили из-за праздничного стола, и это сказывалось на его настроении. Я рассказал ему о тех выводах, к которым мы пришли, но он не сразу их принял. Он и не мог их принять, ему мешало предвзятое мнение о капризной и взбалмошной звезде, которая своими заморочками только мешает следствию.

— Вся ваша версия, Павел Николаевич, — говорил он мне, — строится исключительно на том, что она взяла письмо из ящика в воскресный день. Но никакого криминала в этом действии нет, и можно придумать миллион доводов в объяснение этого действия. Что же касается вашей ловушки, то девушка могла звонить куда угодно, подруге, знакомому, родителям, наконец.

— И для этого надо выбегать из дома? — спросил я.

— Конечно! Ведь она знает, что телефон Марины прослушивается!..

Ему удалось внушить сомнение присутствующим, но я остался непоколебим. В тот момент, когда послышался звук открываемой двери, теперь это точно возвращалась Света, я сказал:

— Теперь молчите все. Режиссировать постановкой буду я.

Я взял с полки лежавший там диктофон, в котором еще оставалась моя маленькая кассета из автоответчика, и положил его на стол. Я чувствовал себя звездой на премьере.

Света вошла с сумками.

— Я взяла ветчины, — сообщила она, — и хлеба. Могу сделать классную яичницу.

Ей никто ничего не ответил, и она насторожилась.

— В чем дело? — спросила она.

— Возьмите у нее сумки, Вадим, — сказал я.

Вадим послушно взял сумки, и Света осталась стоять в дверях гостиной с разведенными руками. Она еще даже не успела раздеться, и с ее сапог стекали струйки грязной воды от тающего снега.

— Куда ты звонила, Света? — спросил я вкрадчиво.

— Когда? — спросила она с выразительным спокойствием.

— Когда ты вышла из дома, — сказал я. — Остановив машину за углом, ты позвонила из автомата. Кому?

Она смотрела на меня холодно.

— Я звонила подруге, — сказала она. — Думала заехать к ней по дороге.

— Заехала?

— Ее не оказалось дома, — отвечала она, словно заранее была готова к этим вопросам.

— С кем же ты разговаривала?

— С ее матерью, — сказала Света. — А что?

В воздухе повисло напряженное молчание.

Я поднял диктофон и покачал им.

— Ты попалась, Света. Мы ждали, что кто-то должен предупредить Алекса, и не прогадали.

Она смотрела на меня с ненавистью.

— Что за чушь вы несете, Павел Николаевич? — произнесла она сквозь зубы. — Что за спектакль вы играете?..

— Светочка, — сказал я. — Ты грязная тварь!..

Я в отчаянии нажал кнопку воспроизведения на диктофоне, и все услышали глухой голос Алекса. Если бы в этот момент Света выдержала свою игру и вслушалась бы в запись разговора, у меня бы не было аргументов для того, чтобы разоблачить ее. Но я услышал ее нервный смех за спиной, и понял, что мы выиграли.

— Козлы, — проговорила она сквозь смех. — Вонючие козлы!.. Вы думаете, это вы меня поймали?.. Это вы сами попались!..

Вадим шагнул к ней, и она отскочила к стене.

— Не смейте меня трогать, подонки!.. Иначе вашего Мишеньку придется по частям собирать!..

Тут я услышал шипение и увидел, как Марина стрелой метнулась к ней.

— Тварь! — рычала она, одной рукой впившись ей в волосы, а другой принявшись хлестать ее по лицу. — Гадина ползучая!.. Сучка подзаборная!..

Кремнев с Вадимом с трудом оттащили ее, усадили в кресло, и Вадим остался с ней. Света сидела на полу с окровавленной губой и нервно посмеивалась. Кремнев взял телефонную трубку и вызвал оперативную машину.

— Не торопись, мусор, — сказала Света. — Я ведь не шучу… Если я не позвоню сегодня до десяти часов, он примет меры. Сами знаете, какие.

— Куда ты должна звонить? — склонился я к ней.

— Туда, — она засмеялась.

— Не будь идиоткой, — посоветовал я. — Ты вляпалась в убийство, и я бы на твоем месте постарался бы оказать всяческое содействие следствию.

— А сколько очков я за это получу? — спросила она.

— Мы сами с ней поговорим, Павел Николаевич, — остановил меня Кремнев. — Она все скажет, не сомневайтесь.

— Ты, мусор, дурак, — сказала Света. — Ничего я тебе не скажу, и не надейся. Вы же должны понять, что Алекс просто взбесится, если узнает про мой арест. Вам придется вернуть меня к нему и заплатить большие деньги, не считая самолета и прочих мелочей. Вы не захотели кончить дело миром, так получите войну.

— Как ты могла, Света? — вдруг, словно спохватившись после драки, недоуменно спросила Марина. — Что я тебе сделала, что ты так со мной поступила? Неужели же ты и Мишу ненавидишь?..

Света глянула на нее, облизывая окровавленную губу.

— Плевать мне на твоего Мишу, — фыркнула она. — А сама ты, Машка, просто сволочь неблагодарная. Я тебе не кошка домашняя…

— Ты просто сумасшедшая, — сказала Марина. — Свихнулась от зависти…

— Чему завидовать? — усмехнулась Света. — Это ты поклонников своих можешь дурить, а я-то знаю, что ты уже два года новых песен не пишешь!.. Кончилась ты, Маша…

— Где находится сейчас Колобродов? — спросил сурово Кремнев.

— И как сильно это вас интересует? — насмешливо осведомилась Света.

— Где он прячет Мишу?

— Там же, — сказала Света, улыбаясь в ответ.

— Вам лучше все рассказать, — произнес Кремнев с холодной яростью.

— Да? — переспросила она. — В самом деле?

Он поднял ее на ноги и прижал к стене.

— Послушайте, девушка, — свирепо прорычал он. — Если вы думаете, что в тюрьме вас ждут комфорт и теплые отношения, то вы сильно ошибаетесь.

— А мне плевать на твою тюрьму, — бросила Света ему в лицо и внезапно закричала: — Отвали от меня, падлюга!..

Она ударила его коленкой в пах, так что Кремнев согнулся пополам, и бросилась к двери. Я успел ухватить ее за руку и отбросить внутрь комнаты, где Вадим Симонян просто ударил ее кулаком в лицо, так что она упала на пол, опрокинув стул.

— Отставить! — буркнул Кремнев, поднимаясь.

Света то ли смеялась, то ли плакала.

— Вадим, сука, — всхлипывала она. — Бить женщину!..

— Прости, — сказал Вадим, нервничая, — но ты сама напросилась.

Тут зазвонил дверной звонок, и это уже оказались милиционеры. Кремнев приказал им забирать Свету, на нее надели наручники и увели. Кремнев ушел с ними, и в гостиной повисла тишина. В этой тишине Марина жалобно всхлипнула и заплакала.

— Что ты, Маша, — подсел к ней Вадим. — Не надо плакать!..

— Боже мой, Сима, — плакала Марина. — Я же любила ее…

— Любимые нас чаще всего и предают, — буркнул Вадим.

Я глянул на часы, шел уже шестой час воскресного дня.

— Он будет звонить, — сказал я задумчиво.

Марина подняла голову.

— А как же теперь?.. — спросила она. — Ведь она сказала…

— Спокойно, — я ободряюще улыбнулся ей. — Не надо нервничать. Она сказала, что должна позвонить до десяти. Только после этого он будет звонить мне. У нас есть время.

— На что? — отчаянно вскрикнула Марина.

— Чтобы найти его, — сказал я. — Мы установили, что Мишу содержат где-то за городом, в деревянном доме или сарае. Звонит Алекс из города. Значит, чтобы добраться до мальчика, ему понадобится еще не меньше часа.

— А как нам искать? — спросил недоверчиво Вадим.

Я глянул на него.

— Хороший вопрос, — сказал я. — Об этом мы и должны подумать.

Я напрасно на них надеялся, Марина к конструктивным решениям была неспособна, а Вадим явно не принадлежал к числу аналитиков. Тикали большие стенные часы, уходило время, а ничего путного нам в голову не приходило.

— У него есть в городе точка, — говорил я, размышляя вслух. — Зверь — баба. Именно там он ждет звонка Светы.

— Я не знаю никакой зверь — бабы, — угрюмо произнесла Марина.

— Я тоже, — сказал Вадим. — Баб знаю много, но звери среди них попадаются редко.

— Почему не звонит Кремнев? — нервничал я. — Добился он чего-нибудь от Светы?

— Ничего он не добьется, — сказала убежденно Марина. — Я-то ее немножко знаю. Может, это она и есть пресловутая зверь — баба?

Я вздохнул.

— Будем надеяться, — сказал я, — что это не так.

Я оставил их вдвоем, а сам поехал на автобусе к Валере, адрес которого выяснил по телефону у Леры Веневитиной. Он был ее соседом по улице. Валера жил с матерью, и она встретила меня не слишком дружелюбно.

— Спит он, — сказала она. — Что это у вас за задание такое, дома не ночевать?

— Это он вам про задание сказал? — спросил я.

— А как же, — сказала мать. — Наплел с три короба… А от самого винищем разит, как из бочки…

— Он не должен был этого говорить, — сказал я строго. — Разбудите его, он мне срочно нужен.

На улице уже наступил темный вечер, и просыпаться в такое время, я знал это, особенно мучительно. Валера тем не менее послушно умылся в ванной и сел на стул у стены, положив руки на колени.

— Все никак не отойдешь? — спросил я.

— Завтра, — просипел он. — Завтра на заре запоют птички…

— Ты мне нужен сегодня, — сказал я.

Он смотрел на меня пустыми усталыми глазами.

— Зачем? — спросил он.

— Ситуация чрезвычайная, — сказал я. — Через пару часов преступник поймет, что он окружен и прижат к стенке. За это короткое время мы должны найти мальчика.

Он все еще не понимал меня.

— Как звали эту звериную бабу? — спросил я настойчиво. — Ты один можешь вывести нас на Мишу!.. Ну, Валера!..

Он жалобно скривился.

— Павел Николаевич, — взмолился он. — Разве вы сами не были в таком состоянии? Я сейчас не могу вспомнить свой день рождения!..

— Ну, напрягись! — попросил я. — Переступи себя!..

Он покачал головой.

Мать принесла с кухни чайник, поставила на стол.

— Папаша у него алкашом был, — сказала она. — И сынок туда же!.. Опять мне катавасия…

— Катавасия, — сдержанно пояснил я, знаток богослужений, — это исполнение ирмоса в конце каждой песни на утреннем каноне.

— Что? — переспросил Валера, оживившись.

— Катавасия, — объяснил я. — Это богослужебный термин. А что?

— Ничего, — сказал он и засветился. — Я вспомнил, Павел Николаевич.

Я выдохнул, повернулся к иконе в углу и перекрестился. — Ну? — спросил я. — Имя?

— Он сказал, что ее зовут… Ася!

24

— Ася? — переспросил я. — Зверь-баба, это Ася?

— Да, — сказал Валера. — Он так и сказал.

Я сел на стул.

— Ася — зверь, — повторил я. — Мне кажется, я догадываюсь, о ком идет речь.

— Вы ее знаете? — спросил Валера безучастно.

— Да, — сказал я. — Ася Вепренская, его давняя подруга. Ты со мной?

Он сначала испугался, потом вздохнул и попросил две минуты на то, чтобы одеться.

Телефона у них не было, и, чтобы сделать пару срочных звонков, мы зашли в гости к Лере Веневитиной. У Леры были гости, и появление прославленного босса было для нее весьма кстати, но мы от застолья решительно отказались.

— Простите, — извинился я перед гостями. — У нас срочное расследование.

Лера принесла телефон нам на кухню, и я стал звонить домой Марине Антоновне Щелкановой. К телефону подошла ее дочь, позвала маму, и та выразила свое возмущение.

— Что вам угодно, Павел Николаевич, — едва не зашипела она. — Звонить ко мне домой!..

— Срочное и чрезвычайное дело, Марина, — сказал я. — Мне необходимо в течение получаса найти вашу сотрудницу Асю Вепренскую.

— Асю Николаевну? — переспросила Марина. — Зачем вам?

— Марина, я расскажу обо всем потом. Это очень срочно!

— Но я понятия не имею, где она живет.

— А ее телефон вам известен?

— И телефон я не знаю, — сказала она.

— Как мне ее найти? — взмолился я. — Это вопрос жизни и смерти!..

— Вашей? — спросила она насмешливо.

— Нет, — сказал я. — Двенадцатилетнего мальчика.

Она помолчала.

— Я дам вам телефон Альбины, — сказала она. — Может, она знает.

Я помнил Альбину, секретаршу Марины, как вредную толстую дуру, и не ждал от нее ничего хорошего — и напрасно. На мой звонок она отозвалась с неожиданным энтузиазмом, где-то у себя покопалась и дала мне телефон Аси Вепренской. Я сказал ей, что с этой минуты полюбил ее на всю жизнь.

Звонить на квартиру, где в эту минуту мог находиться Алекс, было бы в высшей степени безрассудно. Я позвонил в городское управление внутренних дел дежурному по городу, представился и попросил срочно выяснить адрес данного телефона. Время уже подходило к девяти. Дежурный попросил меня оставить мой телефон, чтобы перезвонить через пять минут. Эти пять минут показались мне пыткой. Лера принесла мне рюмку коньяка с ломтиком лимона. Я выпил и закусил, вызвав этим отрицательную реакцию у Валеры. Сам Валера от выпивки решительно отказался.

Через восемь минут дежурный позвонил по нашему телефону и сообщил адрес. Это было уже в другом конце города. Я немедленно перезвонил на квартиру к Марине и потребовал от Вадима стать нашим извозчиком.

Пока Вадим собирался, пока ехал по ночным улицам к нам, а потом с нами на квартиру Аси, времени прошло немало. Мы подъехали туда уже в половине одиннадцатого. Взлетели по лестнице втроем, позвонили в дверь.

Ася Николаевна вышла к нам, закутавшись в теплый платок. Узнав меня, она восторженно заулыбалась.

— Павел Николаевич! Вы ко мне?..

— Он здесь? — спросил я, затаив дыхание.

— Кто? — испугалась она.

Я испугался еще больше. Если мы ошиблись, то вся суета последних часов была бессмысленной.

— Алекс, — сказал я.

— Колобродов? — заулыбалась Ася. — Он только что ушел. Я говорила ему, что мы с вами вспоминали славное прошлое…

Мы просто вломились к ней, закрыв дверь за собой.

— Ася Николаевна, — заговорил я, — это очень важно! Мы должны найти Алекса в ближайшие часы. Где он может быть?

— Но я не знаю! — сказала она. — Он сказал, что появится только завтра, но это вовсе не обязательно. Он такой импульсивный…

— А где он живет?

— Сейчас он живет в моем доме в Сосновом, но сегодня он туда вряд ли поедет…

— Стоп! — воскликнул я. — В доме в Сосновом, да? Где это?

— Ну, Сосновое, — сказала Ася едва не обиженно. — Новый район по ростовской дороге. Там стоит деревянный поселок, где жили когда-то мостостроители. Там у меня остался дом, что-то вроде дачи… Я позволила Алексу жить там, потому что у него обстоятельства…

— Да, да, — сказал я. — Понимаю, обстоятельства… Давайте адрес!

Она пожала плечами и объяснила, как найти этот ее дом в Сосновом.

— Вы сами там в последнее время не бывали? — спросил я.

— Нет, — Ася качнула головой. — Алекс сказал, что он нуждается в уединении. Он пишет книгу воспоминаний. Представляете, как это будет интересно!

— Спасибо, — поблагодарил я и утянул всю компанию на улицу.

Заводя двигатель «Мерседеса», Вадим спросил:

— В Сосновое?

— Нет, — сказал я. — Сбросите меня на квартире.

— Что? — оба посмотрели на меня.

Валера — с удивлением, а Вадим — с презрением.

— Вы не понимаете? — сказал я. — Он будет звонить мне на квартиру! Он выльет на меня все свои угрозы, он ведь не может без этого!.. Я должен с ним разговаривать, а пока я с ним разговариваю, вы поедете в Сосновое. Я думаю, сообщников у него там нет.

Оба вздохнули и согласились со мной.

Благо, мой дом стоял почти на прямой дороге к ростовскому шоссе, так что времени они почти не потеряли.

— Подольше там с ним беседуйте, — сказал на прощание Вадим.

Когда я вернулся, то на автоответчике было записано три телефонных звонка. Режиссер Вася Соловьев сообщил, что нашел потрясающий сюжет для очередного детектива, малышка Марго из группы «Контрацепция» приглашала нас с Валерой на тусовку во Дворец Спорта, и, наконец, Алекс Колобродов сообщал, что он непременно перезвонит через пятнадцать минут, потому что ему есть что сказать мне.

Я не успел истомиться ожиданием, потому что Алекс позвонил буквально через несколько минут. Определитель опять указывал на телефон-автомат.

— Павел Николаевич, — заговорил он нервно и уже без платка. — Что за гнусную игру вы ведете? Вам не жаль мальчика?

— Секунду, Алекс, — сказал я. — Почему мне не жаль мальчика? Мне именно его жаль, и я делаю все, чтобы спасти ребенка.

— Вы себе даже вообразить не можете, что я с ним сделаю, — грозно пообещал Алекс.

— Вы, что, садист? — спросил я.

— И садист тоже, — сказал он. — Я артист универсального плана. Куда вы дели Светку?

— Отправили в кутузку, — сообщил я. — Только не говорите мне, что вы в нее влюбились. Она использовала вас, как исполнителя, и при правильном поведении вполне может сойти за пострадавшую.

— Вы идиот, Паша, — проревел Алекс. — Светка моя сестра!.. Вы обложили меня вкруговую, и теперь я вам закачу такой концерт, что прогремит на весь мир. Завтра я соберу себе в заложники всю вашу команду и начну вас отстреливать по одному. Ведь вы же не посмеете отказаться пожертвовать собою ради ребенка!..

Я облизнул губы.

— Это же ваш ребенок, Алекс!..

— Чушь! — закричал он. — Это ее ребенок, и тем он мне еще больше противен!.. Сегодня утром я избил его до потери сознания, и только вмешательство моего приятеля спасло сосунка от безвременной кончины. Я не испытываю к нему никаких чувств, кроме ненависти.

Это его упоминание о помощнике заставило меня содрогнуться. Как там справятся мои посланники? Может, все-таки следовало предоставить это милиции?

— Вы просто патологический субъект, Алекс, — сказал я. — В конце концов вас пристрелят при захвате.

— Так вот что я вам скажу, — перебил меня Алекс. — Я отказываюсь от вашего посредничества, Паша, и требую, чтобы ко мне с деньгами пришла сама Маша. Может быть, я тогда оставлю его в живых.

— Я не верю ни единому вашему слову, — заявил я.

В трубке раздался характерный звук паровозного гудка, я понял, что он звонит с вокзала. В Сосновое можно было добраться и на электричке.

— Я говорю это в качестве моего официального заявления, — сказал он. — Вы можете верить, можете не верить, но если завтра к десяти утра деньги не будут готовы, я отрежу парню ухо.

— Как вы узнаете о готовности? — спросил я. — Ваша сестра уже в милиции.

— Я позвоню прямо к Маше. Теперь мне можно не прятаться. Карнавал закончен, маски сняты…

— Но наши немцы в Москве, — напомнил я. — Они могут опоздать!

— Ничего, — сказал Алекс. — Одно ухо, это еще не смертельно. Но в полдень я отрежу ему второе. А знаете, что я ему отрежу в третью очередь?..

В это время там на вокзале что-то объявили, и он спохватился.

— Все, дорогой Павел Николаевич, — заторопился он. — Было приятно пообщаться. Когда будете писать про меня детектив, то не перепутайте фамилию. Целую…

И он повесил трубку.

Я немедленно отправился к Марине, которая к тому времени уже тряслась от напряжения, и ввел ее в курс дела. Надо было ждать, и мы взялись за напитки из бара. Коньяк «Камю» нас взбодрил, водка «Смирнофф» смягчила нервное напряжение, а ликер «Контре» привнес сентиментальности. Марина принялась плакать, вспоминая какие-то давние романы, я ее утешал, обнимая и целуя в макушку. Главного мы достигли, с ума не сошли, и, когда в третьем часу ночи раздался звонок, мы, вместо того, чтобы бежать открывать, раскупорили бутылку шампанского.

Пока мы гуляли, основные события разворачивались в другом конце города. Некоторое время Вадим рыскал по поселку Сосновому, разыскивая нужный дом, а когда наконец поиски завершились успехом, к ним прицепилась какая-то местная компания, которая искала приключений. Вадим разогнал их, потрясая своим газовым пистолетом. В окнах искомого дома горел свет, и Валера с помощью Вадима поднялся, чтобы заглянуть в комнату. Вопреки ожиданию он увидел там какую-то гнусную оргию, где крупный мужик лет сорока охмурял легкомысленную девицу, спаивая ее крепленым вином не самого высокого качества. Мужик сидел в майке, а на девице оставалась, одна комбинация. Отсюда родился отвлекающий маневр.

Когда мужик открыл им дверь, Вадим с угрозой спросил:

— Настюха у тебя, что ли?

— Какая Настюха, — не понял тот.

Вадим решительно оттолкнул его и прошел в дом, где пьяная девица уже никого не узнавала.

— Да вот же она! — воскликнул Вадим. — Ты чего, козел? Это же сестренка моя?

— Ну и чего? — спросил мужик, заводясь. — Не баба, что ли?

Мужик был крепкий, рефлексией не зараженный, и Вадим невольно засомневался в своем решении.

— Так налей, что ли! — нашел он выход из положения.

— Так бы и говорил, — буркнул мужик, приглашая их к столу.

Валера пришел в ужас, когда ему подали чуть ли не полный стакан темно-красного, едва не фиолетового, вина. Сначала он смиренно поднес его ко рту, но тут ему стало плохо. Пришлось Вадиму тащить его в туалет, где Валеру стошнило от всех алкогольных переживаний.

Зато пока Вадим с хозяином распивали вино за здоровье похрапывающей «сестренки», которую один упорно звал «Настюхой», а другой «Клавой», Валера нашел в себе силы осмотреть подсобные помещения. Он нашел дверь в подвал, закрытую на висячий замок. Замок он открыл, подобрав для этого гвоздик с пола, спустился по темной лестнице в подвал и долго не мог найти выключатель. Наконец свет в подвале зажегся, и Валера увидел Мишу Филатова, лежавшего без сознания на мешках с картошкой.

Пока он его развязывал и приводил в сознание, ситуация наверху резко изменилась. В разгар дружеской попойки к компании присоединился Алекс, который узнал Вадима сразу. Вадим очень скупо рассказывал, что последовало за этим, но похоже, они его избили. Но пока вспомнили о втором, что отправился в туалет, Валера уже успел вернуться, притащив за собой избитого Мишу. Тут-то мой помреж и вмешался в ход событий, вспомнив все свои боевые навыки.

Алекс действительно был неважным бойцом, и для него хватило одного удара ногой по голове. Зато второй оказался соперником покрепче, и битва с ним продолжилась на равных вплоть до того момента, как по сигналу соседей в дом нагрянули милиционеры. Они пришлись весьма кстати.

Миша действительно был основательно избит, все лицо его было в синяках, и Марина, увидев его, протрезвела мгновенно. Начались процедуры медицинского характера, причитания и слезы. Вадим позвонил в Зареченск, чтобы утешить бабушку. Звонок перехватили бдительные подслушиватели, и вскоре к месту нашего торжества прибыл поднятый по тревоге майор Кремнев со своими милиционерами. Началось составление протоколов, допросы свидетелей и прочая милицейская писанина, которая так не подходила к атмосфере нашего общего торжества. К тому времени, как все было закончено, уже начался новый день, и, расставшись с Мариной, которая не отходила от своего сыночка, мы с Валерой вышли на улицу, где уже спешили на работу люди.

— Объявляю тебе благодарность в приказе, — сказал я Валере. — И даю отгул.

— Спасибо, — сказал он. — Но у меня сегодня съемка.

Он говорил это вполне серьезно, и я, хотя и понимал, что в этот день Валера не сможет проявить всего своего таланта, в целях поддержания идеалов дисциплины, восторженно пожал ему руку.

25

По материалам этого скандального происшествия мы потом сделали небольшой документальный фильм, в котором Света давала интервью из камеры предварительного заключения, а Миша рассказывал, как его бил его предполагаемый отец. Тема миллионного состояния в фильме была опущена, чтобы не создавать вокруг мальчика нездорового ажиотажа. Фильм делал режиссер Вася Соловьев, а мы с Валерой проходили там как участники событий. Заканчивался фильм триумфальным выступлением Марины Рокши на концерте во Дворце Спорта, и это уже был кусочек из моей юбилейной программы.

Программа получилась прекрасная, Валера проявил себя не только изобретательным автором, но и прекрасным организатором, и в результате занял сразу подобающее место в когорте наших режиссеров. Сцену с участием Марины Рокши и Светы мы оставили почти целиком, и она легла на материал так, что заставила трепетать зрителей. После этой передачи меня еще месяца два на улицах поздравляли с сорокалетием, от чего я чувствовал себя обманщиком, потому что на самом деле я уже разменял пятый десяток.

Зато торжественное объявление меня почетным гражданином родного города завершилось тем, чего я и ожидал — вручением мне ключей от трехкомнатной квартиры в новоотремонтированном доме в центре. Там потихоньку создавалось новое Дворянское Гнездо, и я на правах популярной личности получил там свое место. Квартира была великолепная, потолки высокие, удобства превосходные, и вся моя мебель поместилась в одной, не самой большой из трех, комнате. Мне еще долго пришлось ее обустраивать шкафами, столами, креслами и диванами, но той роскоши, что была на квартире у Марины Рокши, я так и не достиг. Но я и не стремился.

Герта Рейнхард, достигшая с Мариной известного компромисса в вопросе каникул Миши, приглашала приехать в Италию и меня. Я посчитал это приглашение примером европейской вежливости, но позже она прислала мне письмо, составленное ею по немецко-русскому словарю. Помимо массы забавных ошибок, в письме было сердечное напоминание о приглашении, и даже с неприкрытой надеждой «увеличить степень близости». Я не очень понял, что она имела в виду, но это меня растрогало. Беда была в том, что вместе с письмом из Италии пришло письмо от Насти Романишиной, которая хоть и не звала меня в гости в женский монастырь, но заставила почувствовать такую степень близости, что всякие мысли об Италии отлетели от меня, как вредители от пестицидов. Я снова затосковал по благочестию, стал чаще бывать в храме и перед сном стал вычитывать молитвы полным чином.

Через три месяца после всех этих событий Марина Рокша неожиданно для всех вышла замуж за того самого Владика, что мелькнул в самом начале нашей истории, и я был приглашен на свадьбу. Свадьба была чрезвычайно пышная, гуляли они в большом зале Дворца Спорта и там наливали всем желающим, отчего в городе в тот день было очень весело. Сам я на это гульбище не пошел, потому что выдалось оно Великим Постом, но те, кто там был, утверждали, что Марина излучала счастье. И хотя я всячески желал ей этого, но в реальность ее радости не поверил, потому что для меня она навсегда осталась обманутой королевой.