Идиотки

Глава 1

— Хочу пожелать, чтобы 1995 год для каждого из нас стал самым лучшим годом! И чтобы на нас из-за угла напала удача, а мы не смогли от нее убежать! Кроме того, лично я хотел бы, чтобы в этом году одна очень красивая и очень капризная девушка — а вы все знаете, я говорю об Иришке, Ирочке — перестала меня мучить и призналась, что любит! И не может без меня жить! Ну, поехали!

Все заорали, громко застучали стаканами, бокалами — кто чем мог. Лена толкнула Ирочку локтем.

— Ирка! Если ты не перестанешь его мучить, то он не перестанет мучить нас! Уже третий тост за последние полчаса! Успокой своего нового мальчика!

— Я его мучаю? Его природа один раз в самом начале наказала, и все! Сейчас еще сто, и он заткнется, проверено.

И действительно, говоривший тост пылкий красавец, мускулистый, кареглазый, гроза девушек, вылил в себя новую порцию, постоял, подумал и удалился в туалет. Больше не возвращался.

Ирочка сняла с кого-то тапки и вышла на балкон. А что? Балкон застекленный, тепленький — открывай раму и кури себе цивилизованно.

Конечно, город гулял. А молоденькая Малиновка гуляла круче всех остальных. С высоты седьмого этажа карта праздника выглядела приблизительно так: возле каждого подъезда — малые и большие кучки народу. Где-то повизгивает гармошка, но ее уверенно перебивают звуки модных музык из салонов авто, из открытых окон квартир. Где-то поют пьяные тетушки, где-то пьяные юнцы. В целом, поют и не спят, кажется, все, и это так воодушевляет! Почему-то хочется совершить подвиг. А если не подвиг, то хотя бы маленький скандалец.

— Есть сигареты? — это Лена. — Холодно у вас тут. Надо принести выпить.

— Ленка! Ты хочешь совершить подвиг?

— Я? Да, хочу. Но не вижу необходимости.

— А какой подвиг Ленка? Вот что можно такое в наше время сделать, чтобы стало интереснее жить?

— Кому интереснее? Тебе? Или другим?

— Да пофиг!

— Нет, это важно.

Ирочка сдулась. Вот Ленка идиотка! Такое было настроение! Обязательно надо все заземлить, опошлить.

— Насчет твоего подвига, Ленка, все ясно. Тебе худеть надо.

— Не переживай. Этот подвиг я смогу совершить…

— Ой! Держите меня пятеро! «Смогу совершить»! Да ты всю жизнь это говоришь!

Обе молча дымили, сдувая снежинки.

За прошедшие годы многое изменилось. Ирочка сделала боксерскую стрижку, и оказалось, что ее тонкому телу такая капитоль тоже идет. Выглядело дорого, а разве не к этому стремится каждая девушка? К двадцати годам Ирочка еще больше похудела и теперь была похожа на ногастого андроида, высокого, прозрачного, с выпирающими косточками — самый модный типаж, все журналы советуют.

Лена, напротив, еще больше заросла косами, еще больше поправилась, стала ярким представителем сочной красоты. Она махнула рукой на условности и перестала притворяться современной девушкой. Ходила себе в длинных юбках, в пушистых свитерках слоновьего размера, и перед тем как сесть, перебрасывала косу вперед. Чтобы не придавить своим же круглым залом.

А Наташа…

— А где Наташка?

— Как обычно, по телефону с Анжелкой болтает, спать младших укладывает.

— А ты слышала, что Капитолина Михайловна снова беременна?

— Да ты что? — Лена распахнула глаза. — Да как же так можно?

— Ну, вот так… Наташка говорит, что папик их будет стараться, пока сын не получится! Видит в этом свой долг.

— А в том, чтобы деньги зарабатывать, он долга не видит?

— Ирка! — закричали из комнаты. — Тебя к телефону!

— Посылай всех подальше! — весело крикнула Ирочка. — Слушай, я вот думаю, может, его надо в психушку сдать? А то это добром не кончится!

Гость в комнате что-то радостно говорил в трубку, потом закивал, снова приоткрыл балконную дверь:

— Говорит, что звонит по межгороду! Еле нашел твой номер. Очень хочет говорить!

— Ладно, давай!

Ирочка взяла протянутую трубку, красиво затянулась сигареткой:

— Слушаю внимательно!

По ее лицу стало понятно, что она не очень соображает, с кем общается, хотя страстно хочет вспомнить.

— Витя? Яковлев? Какой Витя Яковлев? Бывший одноклассник? В армии сейчас? А! Яковлев! Ну, конечно! Витек! Конечно! С Новым годом тебя! Как ты? Служишь?

Она закивала Лене, стала показывать какие-то знаки, закатила глаза, надула щеки, но было видно, что ей приятно и любопытно.

— Ну, молодец! Служи, служи! Солдат спит, служба идет! Ты ж военным быть собирался, так? Ну, клево! Отличная мужская профессия!.. А мы нормально! Вот сейчас дома у моего братца, в его квартире. Братец с женой свалил куда-то на курорт, он у меня крутой сейчас, бизнесменит, бабки заколачивает немалые… Я вот в кульке учусь… В институте культуры. На аккордеонистку… Ай, по глупости, просто мальчик был знакомый, на аккордеоне играл, вот я и… Ой, не говори, сама жду не дождусь, когда уже отучусь…

Что еще… Пару киосков у меня… Ну, как… Вот так… Пару киосков, говорю. Сама езжу за товаром, сама дело веду. Так что, если передумаешь воевать, приезжай, я тебя продавцом в киоск устрою, никаких проблем. У меня вон Наташка в киоске сейчас работает… Эй, куда?

Она встряхнула трубку, еще раз прижалась к ней ухом.

— Прервалось. Прикинь? Витька! Яковлев! Ушел после девятого куда-то в военное училище, помнишь? Он еще за Наташкой увивался!

— А, да. Был такой.

— Прикинь: нашел этот номер! Видно, домой ко мне звонил. Надо же, маман напряглась и ради меня доброе дело сделала!

И вдруг Ирочка метнулась к окну, прижалась к стеклу, пытаясь рассмотреть в темноте комнаты что-то возмутительное.

— Блин! Трахаться они у меня дома вздумали! Ах, скоты!

Она ворвалась в комнату, словно торнадо. Было слышно, как звенит посуда, как ругаются пьяные люди.

Лена отвернулась, она так не любила некрасивое: ругань, суету, потные истории… А вот морозный воздух она любила

А потом телефон, оставленный на балконном столике, снова зазвонил. Какая все-таки классная вещь — эти радиотрубки. И какая, судя по всему, дорогая.

Лена поискала глазами Ирочку, пыталась ее позвать — куда там! Бои в комнате были в самом разгаре, пошла шрапнель, оскорбления и крики: «Идем домой, ну ее, эту идиотку, на фиг!».

А трубка все звала жалобным голосом, все просила: возьми меня, возьми?

— Алло!

— Ира? Слышишь меня?

В трубке шипело, похрипывало. Голос говорящего был взрослым и далеким.

— Витя?

— Я! Прости, тут помехи какие-то! Так что? Рассказывай, как вы?

— Это не Ира! Ира сейчас занята! Это Лена Иванова! Помнишь?

— Иванова! Конечно, помню! Ты еще на телевидении работаешь?

— Нет. Уже давно не работаю, потому что профнепригодна!

— Это как?

— Ну, я просто крупная! В объектив не вмещаюсь! — Лена улыбнулась. — Да, ладно! Я уже и забыла!

— Учишься? Работаешь?

— Учусь на филологическом, нигде не работаю. Живу скучно и правильно.

— А как с личным? Может, вы там замуж уже повыходили?

— О, этого не дождетесь! Да и не за кого! Все лучшие ребята в армии.

— А, ясно… А что твой парень… Актер… Андрей, кажется… Не помирились?

Лена закурила новую сигарету.

— Нет, Вить. Не помирились. Мы с ним даже не виделись с тех пор. Да и не хочется. Мне лучше одной. Сама себе хозяйка… Вон, кошка у меня престарелая, о ней надо заботиться. Мама с работы ушла, сократили. Живем на стипендию… Какая тут личная жизнь?

— А мамин друг, клоун? Который жил с вами?

— Костик? А мама его выгнала пару лет назад. Он пил, а она не хотела мириться.

— Ну, пить плохо, да…

— Плохо, но знаешь… Он такой классный был, я даже скучаю… Представляешь, до сих пор звонит, передает какие-то деньги, хотя сам где-то грузчиком сейчас работает. Присылает книги. Пару раз водил меня в театр. Родной отец ни разу не водил, а он…

В трубке снова захрипело.

— Вить! Вить, слышишь? А ничего, что мы столько разговариваем? Межгород все-таки! Ты сейчас кучу денег потратишь!

— Ничего, я со служебного! У меня наряд, представляешь? В новогоднюю ночь! Так мне командиры разрешили позвонить в Минск!

— А ты родителям-то звонил?

— Нет еще! Сейчас позвоню! Ну, дальше рассказывай!

— А что рассказывать? — Лена даже растерялась. — У нас тут деньги новые, зайчики. Очень смешные… Ромка… Помнишь Ромку Красивого? Который был Ирочкиным женихом? Так вот, он сейчас учится вместе с Ирочкой в институте культуры, будет дирижером. Он, правда, сам не знает, зачем ему это надо, но родители решили, а он же такой послушный всегда был. Ну, ты помнишь… А ты как?

— Нормально. Служу. Начальство вроде мной довольно. Скоро приеду на каникулы. Хочу вас всех повидать.

— Ты, наверное, здоровенный стал? Голос такой… Ни за что не узнала бы…

— Ну, скажешь тоже… — Витя где-то далеко закашлялся, смутился. — Скажешь тоже…

Лена улыбалась в трубку. Хороший парень этот Яковлев. Пыталась вспомнить, как он выглядит: ушастый, с упрямым взглядом, худой, но ширококостный. Надежный мальчик, правильный.

— Лена, — голос Вити стал тише. — А… как там Наташа?

Господи! Ну, как же она сразу не поняла! Зачем она грузила его всякими глупостями! Человек даже родителям не звонил еще! Черт знает какими путями нашел телефон квартиры, в которой живет Иркин брат! Он хотел слышать Наташу!

— Ой, Вить! Конечно! Прости! Я как-то… Она… Сейчас я ее позову!

Лена попыталась рвануть за Наташей в комнату, но там еще было слишком людно и шумно.

— Витя! Вить! Тут сейчас гости разойдутся, и тогда…

— Ну, ладно! Ты просто скажи, как она?

— Ой, она вообще молодец! Тянет хозяйство, троих детей. Хорошо, что Анжелка подросла, пятнадцать ей уже, хоть помогает… Эльвире десять, а Виолетте пять… А мама их, Капитолина Михайловна, снова беременна… Ну, что еще… Наташка сейчас работает у Ирочки в киоске, нигде не учится. Ну, ей и некогда, сам понимаешь.

— Танцует?

— Да ты что! Только если с сестрами дома!

— А… а парня у нее нет?

— Да нет у нее никого! Она даже не дружит ни с кем, кроме нас!

— Слушай, я скоро приеду… Скажи ей… Даже не знаю…

— Я поняла! Я все скажу!

— Ладно, Лен. Мне тут пора уходить. Будьте здоровы все, ладно?

— Ладно! Спасибо, что позвонил! С Новым годом!

А в трубке уже гудки.

Лена улыбалась, как ненормальная. Витька! Кто бы мог подумать! Какой молодец, а? Как Наташке везет, Господи!

Наташа была в комнате, убирала посуду и еще три тонны всякой фигни, оставленной гостями. Ирочка нервно соскребала с обоев грязное пятно неизвестного происхождения.

— Вот свиньи! Вот подонки! Чтоб я еще раз кого-то из них пригласила! Блин, Сергей убьет! Тут обои стоят больше, чем мы все вместе взятые!

— Наташа!

Наташа, не отрываясь от посуды, кинула — ну?

— Наташ, тут Яковлев звонил!

Она медленно выпрямилась, повертела в руках тарелки.

— И что?

— Да ничего…

— Блин! — не успокаивалась Ирочка. — Говорила же, чтобы вели себя по-человечески! Нет, не умеют! Обязательно нажраться и загадить все вокруг!

— Наташка!

Наташа посмотрела на Лену спокойно-спокойно, без улыбки, без радости, вообще без эмоций:

— Ну, чего?

— Ты что, не понимаешь?

— Что я должна понимать?

— Он тебя любит!

— Кто? Яковлев?

— Да. Яковлев.

— Ну, пусть любит. Что мне от этого?

Вышла, включила на кухне воду, стала мыть посуду.

А Ирочка выругалась и чайкой полетела в санузел.

Уже через секунду она пинками выталкивала оттуда своего уснувшего мускулистого бойфренда. Бойфренд страшно опростоволосился, уснув прямо на унитазе со спущенными штанишками. Гневу Ирочки не было границ. Пришлось девчонкам подключиться и помочь парню одеться, а потом дружно вытолкнули его вон.

— И чтоб я тебя больше никогда не видела! Козел! — крикнула Ирочка и захлопнула дверь.

— Не замерзнет? — запереживала Наташа.

— Ой, я тебя умоляю! У него дубленка натуральная, не пропадет! К тому же на улице Новый Год, кто-нибудь обязательно подберет, обогреет.

— Не жалко? — это уже Лена.

— Кого?

— Ну, его… Так парень старался, каждый день цветы какие-то, подарки… Хороший в сущности парень.

— Так что мне солить их, хороших парней?

Под утро все втроем завалились спать на один диван. Диван был кожаный, белье с него постоянно сползало и приходилось лежать на холодном и липком, а это было не очень приятно.

— Серега, дубина, накупил всякого барахла, лишь бы подороже, а насчет удобства даже не задумывался! — Ирочка забросила свои длинные, тонкие ножки на стену, предлагая всем любоваться.

— А что Илона? Такими вещами в доме жена занимается.

— Ой, Наташка! У них с Илоной грызня еще в брачную ночь началась. А то и раньше. К тому же у нее свой бизнес, своя квартира…

— Своя квартира?!

— Ну, да. Она построила себе новую где-то на Сурганова, метров двести квартирка… А эту Сергей мне отдать собирается, когда я замуж выйду!

— Здорово, — констатировала Наташа.

Они жили в хрущевской «двушке»: мать, отец и четыре сестрицы. У них была очередность походов в санузел (совмещенный), они спали по двое, они никогда не могли собраться на кухне всей семьей потому, что пятиметровая кухня не вмещала всю семью. У них была ржавая ванна и старый кухонный буфет со стеклами, которые никогда уже нельзя сдвинуть, потому что они за много лет зацементировались крошками. У них был затекший бурыми кругами потолок. У них была мебель, которая в некоторых местах не имела ножек и стояла на кирпичиках. Они жили так всегда. А кто-то жил совсем иначе.

Но Наташа не завидовала Ирочке. Ни одной секунды. Как-то так получилось…

— Ну, правда, я должна буду отработать год на него, поездить в Россию за товаром.

— Ирка! — Лена повернулась на живот, простынка немедленно уползла, обнажив холодную кожу дивана. — Как ты в этом всем разбираешься? Прибыль, барыш, навар, товарооборот!

— Ну, не знаю… Мне несложно. Разбираюсь и все. Только, девки, это очень скучно… Ну, давайте поговорим о приятном. Кто когда и с кем в первый раз?

— Ой, говорили уже!

— А ты, Ленка, молчи! Мы все знаем, что ты еще девственница!

— И еще мы все знаем, что ты давно не девственница!

— Да, и горжусь этим!

Ирочка была пьяна, весела ей хотелось драйва, сладких разговоров.

— Это был…

— Гитарист Э.! Мы знаем!

— Да! И он привел меня к себе…

— Во Дворец пионеров и школьников!

— Да вы чего! Какой дворец? Домой!

— А в прошлый раз ты говорила, что во дворец!

— Да? Ну, ладно. Пусть будет дворец… И когда я коснулась его руки…

— Он взял ее и прижал к своим штанам! Мы все знаем!

— Да! И я…

— Испугалась и отдернула руку!

— А, неинтересно с вами!

Они молчали, улыбались, смотрели в потолок.

— Наташка! А ты так и не поделишься с подругами своей историей? Хотя бы в Новый год?

— Нет. Это мое личное дело.

— Блин, какая ты зануда, — Ирочка толкнула Наташу ногой, и уснула так быстро, что не успела ее, эту ногу, забрать обратно.

За окном кружился снег. Было глухо и тихо, как всегда после Нового года, когда метро еще не ходит, а гулять уже нет сил. И все устает, гаснет, выключается, хотя послевкусие и еловые запахи держатся еще долго и не дают уснуть как следует.

Наташе снился далекий Яковлев, Лене — три пирожных с кремом, а Ирочка спала без снов, так выгоднее.

А еще у соседей громко пел Александр Солодуха. Не живьем, конечно, в магнитофоне. Пел про чужую милую…

— Подъем!

Все втроем вскочили — головы тяжелые, волосы торчат, глаза ничего не видят.

— Так… Значит, устроили лесбийскую оргию в квартире брата?

— Ты чего, Сергей? — Ирочка натянула одеяло на голенький костистый торсик. — Ты же уехал?

— А вот вернулся! Что? Не ждали?

Все три грации мрачно прикрывались и ждали… Ну, явно не хорошего. От Сергея ждать хорошего не приходилось.

Сергею стукнуло тридцать. Он был вполне зрелым, сформировавшимся товарищем, очень даже богатым, поэтому особенно опасным. Он возмужал, подкачался, подлоснился, хорошо оделся. Встретить такого можно только в ресторане, на торгах или в кинотеатре. Но не на сеансе культового кино, а на стриптизе, поскольку многие кинотеатры срочным образом переориентировались на работу в режиме ночного клуба.

— Серый! Будь человеком! Дай поспать!

— Вали домой и там спи!

— Ну, Серый!

— Без вариантов! Ко мне сейчас девушка приедет, ясно? Вы мне тут совершенно не нужны! И уберите за собой! Даю полчаса на все!

Он вышел. Девчонки, почесываясь спросонья, начали выбираться из скомканного гнезда.

— Блин, откуда он только взялся? Обещал приехать третьего. Поругался со своей Илоной, и вот… Девушка к нему придет, слышали? При живой жене!

Наташа с Леной молчали. Быстро одевались, пытаясь сходу понять, где чьи колготки, майки. Их не очень волновали амурные истории Сергея, хотя приди он двумя часами позже, они были бы ему более признательны.

Наташа забежала домой, хотела переодеться. Впереди — целый день в холодном киоске, нужно утеплиться по полной программе. Залить термос, подаренный два года назад Ирочкой, горячим чаем, крепким и сладким, нормальным чаем, а не ароматическим десертом, от которого потом остается вкус растаявшей во рту промокашки. Конечно, никто не гнал ее первого января в киоск, хотя Ирочка и собиралась забежать вечером, привезти новый товар.

— Наташка? — из комнаты вышла мама, близоруко прищурилась на свет. А мы тут спать завалились! Анжелка только под утро пришла, я аж сомлела вся!

— Надо было мне позвонить! — рассердилась Наташа. — Где она?

— Ой, не трогай уже! Я с ней поговорила, поплакала. Вон спит, гулена!

Наташа заглянула в жаркую темную комнату, полную елового тумана. Одежда на стульях, ночник, прикрытый пеленкой, а в углу — маленькая корявая елка, которую Наташа собственноручно срезала в лесу под Соснами.

На разложенном диване спали Элеонора и Виолетта. Раскрылись, стянули ножонками одеяло. Пухлая ручка Виолетты — на розовой щеке Элеоноры, а правая пятка Элеоноры — на левой ноге Виолетты. С краю дивана — маленький измятый участок, здесь обычно пристраивается мама, бочком, свисая половиной тела.

У подножия дивана — матрас, простыня, тонкая длинная рука Анжелики. Спит, судя но всему, пьяненькая…

Наташа поморщилась, а потом снова взглянула на младших…

— Спят, как котятки! — прошептала мама. — Дала им погулять до утра. Теперь до вечера не подниму…

— Ладно, я пойду, — Наташа еще и еще раз большими глотками вдохнула нежность, мягкость картинки, зафиксировала фактуру этих маленьких пальчиков, пухлых губок, длинных ресниц с тенями. — Анжелку никуда не пускай. Буду с ней вечером разбираться.

— Ага, — мама кивнула. — Может, сама поспишь?

— Нет. Раньше откроюсь — больше денег дадут.

— Бедная ты моя, бедная…

— Мама! — Наташа сурово убрала мамину руку. — Все нормально! Не надо меня жалеть. Мне нравится все, что я делаю. А ты иди ложись, тебе отдыхать надо.

— Ну, да, — тут мама стыдливо хихикнула, прикрыла зубы ладонью. — Хоть бы сейчас мальчик был, а?

Лена тихо пробралась по скрипучим половицам в свою комнату, с сумасшедшим удовольствием, просто ликуя и попискивая, забралась в родную постель, очень правильную после кожаного дивана. Рассохшаяся дверь немедленно скрипнула, впустила Мурку. Кошка была недовольна отсутствием хозяйки, ее анфас выражал глухое возмущение и даже презрение. Деловито, привычно, не слишком считаясь с провинившейся, Мурка взгромоздилась на подушку и предалась вылизыванию себя.

— Мура! Ты скучала? — Лена стащила кошку на живот. — Прости, Мурка! Я сегодня встречала Новый год в компании прекрасных, творческих молодых людей. Хотя они все почему-то впоследствии оказались мерзавками. А я надеялась там встретить свою мечту.

Мурка взглянула с холодным отвращением.

— Мне двадцать лет, а у меня нет парня. Дело даже не в том, что стыдно в двадцать лет быть без парня. Просто самой хочется чего-то такого… необычного… Я такая дура, Мурка! Мне бы хоть обычное получить, а я мечтаю о необычном!

Ирочка только уснула, как вдруг явилась Валентина Сергеевна и сухо толкнула ее в плечо.

— Ну! — угрожающе прорычала Ирочка. — Что надо?

— Сергей звонит!

Ирочка спала дальше.

— Сергей звонит, слышишь? Говорит, что вы испортили ему обои!

— Сам виноват!

Валентина Сергеевна сорвала одеяло, сбросила его на пол. Разлеглась, сучка! Хоть бы ночнушку для приличия на свои мощи натягивала, кобыла!

— Что вы там делали, в квартире у Сергея?

— Да это он там с какой-то девкой сейчас зажигает! Мать! Дай поспать!

— Сергей специально вез эти обои из Москвы!

— Блин, и что! — Ирочка наконец разлепила сонный глаз с остатками косметики. — Что? Теперь из-за этого козла всем сдохнуть?

Валентина Сергеевна влепила дочери пощечину.

Та оттолкнула мать, с ревом соскочила с кровати, схватила одежду, свалив по пути стул, и заперлась в ванной.

— Достали вы меня! — заорала она оттуда. — Достали!

— Ирина! Открой дверь!

— Ненавижу! Достали! Не могу больше!

— Открой дверь, я тебе говорю!

— Да пошла ты! Вместе со своим Сергеем!

— Как ты с матерью разговариваешь, свинья?

— Как ты со мной, так и я с тобой!

Валентина Сергеевна замолчала, прислушалась к звукам. Одевается, сейчас куда-нибудь сбежит.

— Ирина! Открой дверь, мне нужно с тобой поговорить!

— Отвали!

Валентина Сергеевна еще раз прижалась ухом к двери: вдруг она там что-нибудь такое задумала? Медицинское? Бритва Игоря Петровича лежит на видном месте, а этой истеричке может что угодно в голову взбрести.

— Это ты с матерью так разговариваешь? Ай-ай-ай! Мать всю жизнь на тебя положила!

— Ага! Оно и видно! Только меня теперь еще положить осталось! Спасибо за такую жизнь!

— А я так старалась! Все самое лучшее — доченьке! Колбаску сырокопченую — доченьке…

— Зажритесь своей колбаской.

Так. Уже получше. Уже не всхлипывает, просто огрызается.

— Ирина! Ты там что-то говорила о долге? Так вот, можешь не отдавать!

Тишина.

Потом дверь отворилась. На пороге ванной стояла зареванная Ирочка, красноносая, красноглазая, удивленная.

— В каком смысле не отдавать?

— Ну, вот так… Мы с отцом решили тебе новогодний подарок сделать.

— Так там же две тысячи…

— Ну, вот и не отдавай, — Валентина Сергеевна улыбалась и, кажется, не шутила. — Ты же не просто так деньги взяла, а под дело?

— Ну, да…

— Вот и не отдавай, развивайся.

Ирочка не верила ушам. С чего это мать такая добрая? Последние лет пять у них в доме практикуются нормальные деловые отношения, с кредитованием, с процентами. А что, хочешь делать бизнес, значит делай по правилам… Нет, все не так просто.

— Мать… Я не верю… Тут что-то не так!

— Ну… Мелочь одна…

Валентина Сергеевна с этого и хотела начать сегодняшний разговор. Просто некстати позвонил ее Сережик и нажаловался на эту… Пришлось вспылить.

— Сегодня вечером у нас будут гости. Очень важные гости.

— Ну? — Ирочка настороженно прищурилась. — Говори все!

— А что тут говорить? Приедет старый друг папы, Бронислав Станиславович, очень серьезный человек. Между прочим, владеет небольшой фабрикой, имеет хорошие перспективы. У отца с ним заключен договор, будут работать вместе…

— Мать! Говори по делу!

— Бронислав Станиславович — великолепный человек, очень образованный, воспитанный. А одевается как! Живет в двухуровневой квартире, сам придумал…

— Блин, — Ирочка закатила глазки. — Ну сколько можно?

— Ты послушай! — Валентина Сергеевна снова начала сердиться. — Я о твоем будущем забочусь, между прочим! Ясно? Можно и потерпеть пару минут!

Ирочка покорно прислонилась к косяку, приготовилась пару минут терпеть.

— Дело в том, что Бронислав Станиславович недавно развелся… Там жена неудачная, он ее из грязи взял, одел, обул, в филармонию водил. А она потом начала права качать… Короче! Мы с отцом хотим, чтобы ты вышла за Бронислава Станиславовича замуж!

Без комментариев.

Вечером Лена зашла к Наташке в киоск. Делать было нечего: праздник, каникулы, человеку со средним достатком и отсутствием стимулов деваться некуда. Это объяснение Лена придумала за минуту до того, как ее поглотил волнующий, полный запахов шоколадных батончиков и шпоканья пивных крышечек вихрь коммерческой жизни.

— Народу — тьма! — весело доложила Наташа. — Хорошо, что я сегодня вышла!

— Да уж, — Лена упала на скрипучий стул, подняла книжку, которую читала Наташа до того, как навалила тьма народу.

Самоучитель английского.

— Наташка! Ты в свободное время по доброй воле читаешь самоучитель английского?

— А что, там, на обложке, непонятно написано?

— Да нет, понятно, — Лена улыбнулась, глядя на деловито сгорбленную, юркую Наташку, ласточкой порхающую по нутру киоска.

Ах, эта Наташка…

— Наташка! А давай ты закроешься, и сходим в «Филлинз», выпьем кофе.

— Шутишь? — Наташа даже не обернулась. — Пока народ не рассосется, я отсюда не выйду даже в тубзик! За один вечер можно заработать как за неделю!

Опять деньги. Почему раньше такой проблемы не существовало?

— Ты сейчас заговорила, как Ирка!

— А что делать…

На секунду развернулась, даже ухмыльнулась, что для Наташки было редкостью.

— Не бойся. Я такая же, как ты.

Вот и пойми ее.

Пришел Бронислав Станиславович. Ирочка сидела у себя в комнате и дрожала как цуцик. До сих пор ей приходилось иметь дело с разными поклонниками: умными, глупыми, развратными и зажатыми, красивыми и уродливыми, блондинами и брюнетами, накачанными и дохлыми, болтливыми и молчаливыми. Но все они были ее ровесниками. Или чутка постарше, лет на пять. И с таким опытом Ирочка могла шагать по жизни, смеясь… Быть в гостях, как дома, где все знакомо, удача с ней — и жизнь удалась…

— Ира! Ирочка! Принеси нам салат!

О, Господи!

Ирочка набросила крючок на дверь и сунула мизинец в рот. Неужели они серьезно? Просто бред какой-то!

Бронислав Станиславович спустил воду в унитазе, потом вошел в гостиную, осмотрелся, густо откашлялся.

— Вы проходите, садитесь! — Валентина Сергеевна была чудо как хороша. Она сделала новую прическу, прицепила на маковку длинный блестящий хвост такой потрясающей густоты, что любая племенная кобылка отдала бы всю радость будущих побед на стипль-чезах и выездке за возможность один день погонять таким хвостом фауну вдоль своей ароматной спины…

Бронислав Станиславович свалился в кресло, поерзал, удобнее пристраивая большое, заслуженное тело.

— Чувствую себя как в картине Пукирева… «Неравный Брак», — у Бронислава Станиславовича была одышка, оказывается. — Просто извергом чувствую себя!

— Ой, будет вам!.. Хи-хи… А что, давно картину показывали? Я обычно новинки не пропускаю!

Бронислав Станиславович с опаской взглянул на хозяйку, но разочаровывать ее не стал.

— А что касается разницы в возрасте, — Валентина Сергеевна любовно поправила салфетку у тарелки гостя, — так ведь все только во благо делается! Ну, подумайте сами, кого она может выбрать сама? Пацаненка какого-нибудь, артиста или музыканта. Молодые девушки такие падкие до всякого сброда, вы же понимаете…

Бронислав Станиславович кивал и протирал платком затылок и шею.

Пришел Игорь Петрович с подносом, полным фруктов.

— Станиславович! Угощайся! Специально для тебя скупил всю зелень, какую нашел. Ты ж у нас на диете, я правильно понял?

— Ай, сколько ни сижу, ничего не помогает. Возраст, батенька!

— Да какой у нас с тобой возраст? Пятьдесят — самый сок для мужика!

Тихо журчал телевизор, давали «Голубой Огонек»…

— А что, невеста знает, что жених пришел?

— Да знает, знает! — Валентина Сергеевна строго взглянула в сторону дочкиной комнаты. — Просто кокетничает, стесняется.

— Ну, да… А сколько у вас комнат, что-то я не пойму?

— Четыре. Ну, какие это комнаты! Так, ерунда… Вот у вас, Игорь Петрович рассказывал, настоящий дворец!

— Да. Хотя всего-то лет пять назад я жил в однокомнатной «хрущевке» на пятом этаже. Да еще с мамой.

Валентина Сергеевна засмеялась, красиво замахала руками:

— Ой, кошмар, кошмар! В одной комнате с мамой!

Пугачева в телевизоре опять не выглядела на свой возраст.

— Вот молодец женщина! — Бронислав Станиславович снова достал платок. — А ведь вышла все-таки замуж за этого… С фамилией такой странной…

— За Киркорова! Он ей в сыновья годится!

— Вот и мы о том же! — Валентина Сергеевна подсела ближе, подвинула бокальчик. — Молодые должны жить со зрелыми людьми! Чтобы ум сочетался с красотой! Вы человек мудрый, а молоденькую девочку только мудрый человек удержать сможет.

— И воспитать правильную жену! — добавил Игорь Петрович. — Ты, Станиславович, получаешь, проще говоря, материал-сырец и сам лепишь из него нужную форму. А что материал хороший, ручаюсь! Сам делал! Ирина!!! Выходи к нам, сколько можно ждать?

— Ой, а я вам сейчас Ирочкины фотографии покажу! — Валентина Сергеевна вскочила, лебедем уплыла в спальню и вернулась с тонким альбомчиком в цветочек. — Мы, конечно, не большие любители фотографировать, но кое-что у нас есть… Вот это Ирочке годик… Вот это она на линейке в первом классе… Вот это… не помню… Где-то на юге, кажется…. Вот это выпускной. Видите, какая красавица? Ну, покажите мне другую такую девочку в классе!

— Да уж, она у вас просто артистка! Только худенькая очень.

— Ой, Станиславович, это беда короткая! — Игорь Петрович хлопнул жену по мясистой руке. — Это они сначала худенькие. А потом откуда только что берется?

— Между прочим, наша Ирочка отвечает всем параметрам красоты! Рост у нее метр семьдесят шесть, объем талии — шестьдесят сантиметров, бедер — восемьдесят семь, грудь, правда, маловата, но так сейчас модно, ничего не поделаешь!

— Ну, не знаю, не знаю, — Бронислав Станиславович всматривался в лицо молоденькой красотки и пытался понять, что он к ней чувствует.

— Она у нас воспитанная, танцует, на аккордеоне играет, в театре выступала… Что еще…

— Машину водит?

— Машину? — Валентина Сергеевна с тоской взглянула на мужа: говорила тебе, что где-нибудь, да проколемся! — Ну, начинает водить! Думаю, через пару неделек освоит, она у нас сообразительная!

— Ну, а что мне с ней делать, с такой замечательной? На танцы я не хожу! Музыку не слушаю… Как мне ее развлекать? У меня и времени на это нет!

— Ой, а зачем ее развлекать? Она уже взрослая, нечего! Пусть делом занимается. У нее, кстати, уже свое дело, три киоска, сама бухгалтерию ведет!

— О! А вот это мне нравится!

Валентина Сергеевна вздохнула с облегчением. Ну, слава Богу! Зацепило!

Игорь Петрович вышел, было слышно, как он громким шепотом ругается за стеной. Потом вернулся, уже довольный, уверенный в завтрашнем дне.

— Сейчас выйдет! К зачету готовилась!

Бронислав Станиславович кивнул, устроился поудобнее.

Валентина Сергеевна приняла позу институтки на прослушивании «Адажио»…

И тут вошла Ирочка. В клешах, в маечке, облегающей каждую косточку, с коротким «ежиком» и синими тенями, активно растекшимися по лицу.

— Что? — она скрестила руки на груди, выставила вперед ножку. — Мне читать надо!

— Ну, иди читай, конечно! — согласилась Валентина Сергеевна. — Просто мы хотели показать Брониславу Станиславовичу, как ты играешь на аккордеоне!

— Мне сейчас нельзя! У меня кисть растянута!

— Врет! — ласково улыбнулась Валентина Сергеевна. — Врет ведь! Видите, Бронислав Станиславович, куда мы катимся? Надо срочно отдавать ее серьезному человеку!

Ирочка рванула обратно в комнату. Там она упала на диван и зарыдала, вспоминая кислый запах поношенного тела своего жениха, так быстро наполнивший квартиру.

— Ой, Валентина Сергеевна! Что-то мне подсказывает: не получится у нас прочной семьи! — усмехнулся гость и потянулся за минералкой. — Это у вас что за вода? «Минская»? Ну, давайте хоть ее!

Сидоровы-старшие переглянулись.

— Бронислав Станиславович, вы не спешите! Девочка у нас молодая, горячая! Серьезных отношений еще ни с кем не имела! Конечно, ей хочется всяких там историй, приключений! Так ведь если деньги есть, почему ж не устроить приключения? Отвезете ее в Париж, на каруселях прокатите!

Бронислав Станиславович отмахнулся от хозяюшкиного пирога, тяжело вздохнул:

— Ох, как мне некогда всем этим заниматься… И ездить тоже некогда. Старый я, толстый человек, куда мне этого ребенка в дом?

— Да какой она ребенок? Ей двадцать лет! Я в двадцать уже старшего родила! Просто раздуренная, мы с отцом над ней трясемся, все за нее решаем. И что, думаете, нам хочется ее какому-нибудь немытому металлисту отдать? Чтобы он из нас деньги высасывал, а потом ее бы с ребенком оставил? Нет уж, спасибо! — Валентина Сергеевна разошлась. — Вы не захотите, я к другому богатому да серьезному пойду! Она у меня молодая, красивая, образованная! Любой бизнесмен будет рад в ее обществе появиться и показать, что у него дела хорошо идут и сам он еще мужик хоть куда, если такую жену себе позволить может!

Бронислав Станиславович задумчиво тер платком затылок.

— Ох, и озадачили вы меня… Ну, а с детьми как? Вы же понимаете, что в таком возрасте мне детей заводить никак нельзя!

— И не надо, не заводите! Мы тоже еще бабкой с дедом становиться не спешим, правда, Игорь Петрович?

— Правда, — Игорь Петрович налил себе коньяку. — Вот что, Станиславович. Дочка у меня капризная, это правда. Танцульки одни на уме, мальчики… К тому же наверняка не девочка уже, сейчас они это быстро учатся делать! (Валентина Сергеевна гневно сдвинула брови.) Но есть и плюсы. Во-первых, мы с тобой, как родня, таких дел наворотить сможем! Держись, Америка! Во-вторых, мы с Валентиной Сергеевной тебя не оставим, будем помогать осуществлять контроль, воспитание, поскольку мы — лица заинтересованные. В-третьих, нам спокойнее, поскольку тебе мы доверяем, а больше ни одному человеку. Поэтому хотелось бы, чтобы ты рассмотрел наше предложение и вынес правильное решение.

— Все у тебя гладко получается, Петрович! — гость прошелся платком по лбу, по глазам, зачистил уголки губ. — Ну, а если девочка не захочет, что тогда?

— Захочет! — сказал Игорь Петрович и выпил свой коньяк. — Куда она денется?

Ирочка куталась в дубленку и рыдала, а таксист пытался строить глазки и в глубине души (не очень глубоко) раскручивал сюжет несчастной, например, любви. А почему еще может первого января вечером плакать такая куколка?

Когда Ирочка ворвалась в киоск, девчонки уже пили чай, оставив идею выйти в общество. Кипятильник, печенье из гастронома напротив.

— Наташка! — Ирочка смела с лица слезы, снег, а заодно и полгубы, то есть часть помады. — Ты откуда печенье взяла? Из товара привезенного?

— Нет, купила напротив.

— Тогда ладно!

Ирочка бухнулась на корточки и зарыдала.

Девчонки перестали жевать и тупо смотрели на свою подружку-хозяйку, сказочную новогоднюю принцессу в белой дубленке за четыреста пятьдесят у.е.

— Ира? Что случилось? — Лена присела рядом. Наташа судорожно дожевывала печенье.

— Меня хотят замуж отдать! Девкиии! За старика!

— Чего? — Лена с тревогой посмотрела на Наташу, та пожала плечами. Может, Ирка курнула чего? А что? Она способна.

— Замуж! За козла старого!

— За какого козла? Объясни толком!

Пьяненькие прохожие, желающие купить в этот вечер кондитерскую мелочь, дешевые сувениры или пачку праздничных презервативов, могли наблюдать в окошке киоска трех фей, которые экспрессивно обсуждали что-то свое, девичье, тайное. Громко ругаясь матом, плача и топая ногами. Покупательский спрос в такой ситуации, конечно, не мог быть удовлетворен, но любопытство — вполне.

— Ира! Но это же невозможно! Сейчас же не средневековье!

— А им пофиг, моим предкам, ясно? Для них что средневековье, что нововековье — лишь бы выгодно!

— Но ты можешь просто отказаться! Тебя же не потащат в ЗАГС силой?

— А хрен их знает, козлов! Эти могут и потащить!

— Да просто не подпишешь документ и все!

— Ага! А мать с отцом потом со мной ни одной сделки не заключат!

— ?

Ирочка хотела в который раз объяснить непутевым подружкам систему цен и ценностей, но уже через секунду поняла, что это снова будет лекция в никуда, в пустоту, в эти честные, бестолковые глаза.

— В покое они меня не оставят. — Ирочка отвернулась к окошку.

И в ту же секунду преобразилась, собралась.

— Что вам? Сколько?

Это она заметила покупателя.

И пошла крутиться, сверкая улыбкой и коммерческим талантом.

— Мама! Мам!

Свет горит, значит, дома. Выбежала Мурка, равнодушно уселась, зевнула, оскалив старые зубы.

— Мам! Проходи, Ирка, сейчас какой-нибудь ужин сочиним.

Ирочка сбросила сапожки, схватила Мурку.

— Старая дура! — сказала она ей ласково. — Так и помрешь ни разу не трахнувшись?

Лена одернула Ирочку, сердито указала на дверь: мама услышит! Ирочка пожала плечами, прошла на кухню, по ходу дела пытаясь жонглировать кошкой. Нетрудно догадаться, что кошка не очень любила Ирочку…

Лена заглянула в мамину комнату. Елочные ветки, телик с новогодним концертом. Мама спит в кресле, разметав волосы по спинке, на коленях книга. Лена подошла ближе, прислушалась к дыханию. В последнее время ей пару раз навязчиво представлялось, что она придет домой, а мама вот так вот спит… А потом оказывается, что она не спит, а хуже. Даже не дышит…

— Мам?

Маргарита Петровна вскрикнула, вскочила, напялила очки:

— Что случилось?

— Ничего. Я дома. Сегодня у нас Ирочка переночует, ладно? Заодно поможет завтра подготовиться к гостям.

— А? Да, конечно… А который час?

— Спи, еще рано.

Лена вышла, прикрыла дверь. А Маргарита Петровна тут же набрала номер Сидоровых.

— Валентина Сергеевна? Это Маргарита Петровна… С наступившим! Всех благ вам!.. Спасибо. Я хотела вам сказать, что Ирочка у нас ночует. Может быть, она забыла вас предупредить. Так что вы не волнуйтесь… Что? Что ей передать? Что, простите?

Маргарита Петровна отняла трубку с гудками, посмотрела в ее ситечное рыльце.

Передать, что Ирочка сучка? Маловероятно, что Маргарита Петровна сможет это сделать… Сказать такое… Да еще молоденькой девушке, чьей-то дочке…

Она встала, запахнула халат, поправила волосы. Короткий взгляд в зеркало — там, как обычно, дамочка с довольно седой головой и девичьим каре. И каждый раз робкий вопрос самой себе: может, закрасить седину? Лицо-то еще не старое, приятное. И тут же решительный ответ себе самой — нет! Никакой краски! Все это пустое! Глупости! Жалко и пошло это — закрашивать седину…

— Здрасте, Маргарита Петровна!

— Здравствуй, Ирочка! Как дела?

— Нормально! Меня замуж хотят отдать!

Маргарита Петровна страшно удивилась:

— Замуж? А ты готова?

— А она до сегодняшнего утра еще не знала! — буркнула Лена.

Ей не очень нравилась открытость подружки. Сама она не слишком откровенничала в последнее время. Мама стала такой ранимой, уязвимой. Но раз уж разговор завелся…

— А как же тогда? — Маргарита Петровна присела на краешек табуретки, взяла кошку. — Что-то я не понимаю? За Рому, видимо? Вас с детства сватали.

— Если бы! — Ирочка ухмыльнулась. — Видели бы вы этого жениха! Ему лет сто, жирный, потный, воняет, как конь!

— Да что вы такое говорите, девочки? Как такое возможно?

— С моими родоками и не такое возможно…

В этот момент казалось даже, что Ирочка гордится такими качествами своих родителей.

— Но… Но это же не произойдет, правда?

— Не знаю. Может быть, сбегу из дому…

Тут Ирочка, конечно, врала. Никуда она не сбежит. Дом, деньги, киоски не для того существуют, чтобы от этого сбегали.

— Ничего не понимаю… Девочки! И что вы собираетесь делать?

Ирочка посмотрела на Лену. Та ничего не собиралась делать. Даже ужин. А Ирочка…

— Понятия не имею, Маргарита Петровна. Может, самоубийство… Но это вряд ли… Что-нибудь придумаем.

— Это точно, — тоскливо подтвердила Лена.

— А какой он, расскажи?

— Старый, потный… Ужасно пахнет, знаешь… Как будто вся квартира превратилась в одну мокрую подмышку!

— Фу! Ирка! Мерзость какая!

— Мерзость, это когда с кошкой спишь в одной постели! А я рассказываю правду!

— Ирка! Это так романтично… Тебя хотят отдать замуж, а ты не соглашаешься!

— Ага, романтично. До тех пор, пока это не коснется тебя!

— Ай, меня это вообще никогда не коснется…

— Почему?

— Ты знаешь.

— Ну, ты же похудеешь когда-нибудь. А лицо у тебя ничего, симпатичное.

— Не в этом дело.

— Да в этом, в этом!

Они валялись на диване в маленькой Ленкиной комнатке. Мурка пыталась есть елочную веточку, и морщилась, и скалилась, и чихала, но Новый год был сильнее инстинктов и побеждал в этой борьбе видов.

Ирочка была в Лениной майке, на ней, худенькой, эта майка сидела, как парашют. Еще Ирочка по обыкновению забросила ноги на стену и шевелила пальцами. Зато Лена распустила косу.

— Хочется выйти замуж за молодого, красивого… Чтобы обниматься с ним, целоваться, в походы ходить, водку пить, анекдоты рассказывать… А что мне с этим старым гадом делать? Он сексом в последний раз занимался лет двадцать назад.

— Ирка, а почему ты все время говоришь про секс?

— Ну, а что? Это же здорово!

— Не знаю…

— Не знаешь, потому что не пробовала! А если бы попробовала, уже не могла бы остановиться.

И Ирочка заулыбалась, лаская взглядом потолок:

— Эх, Ленка! Как это здорово — обнимать любимого за плечи и чувствовать, как он тебя обнимает, а потом прижимает к себе и начинает целовать… Так хочется этого! Вот, кажется, войдет сюда мужчина, молодой, красивый, распахнет объятья и я на всю жизнь в него влюблюсь… Но только не в это столетнее жирное, вонючее сало, которое мне впаривают родичи!

Глава 2

Второй день нового года каждый раз заканчивался одинаково — днем рождения Лены. Всегда собирались одни и те же гости, всегда ели один и тот же пирог, который утром пекла Маргарита Петровна. Но это не значит, что вечер всегда был скучным, иногда он проходил просто феерично.

Вот и сегодня обещался отменный праздник. Во-первых, Наташка привела свою младшую сестрицу, ногастую пятнадцатилетнюю дуреху Анжелку и тайно велела всем не мешать ей, Наташке, проводить эксперимент. Во-вторых, пришел Костик. Седой, неухоженный человек, искусственно состаренный обстоятельствами. Лена не видела его полгода и чуть не расплакалась от грусти, так он обветшал. Взяла его линялый пуховичок с белыми перышками на швах, вязаную тинейджерскую шапку. А Костик отряхнулся, немножко расправил тощие плечи — и откуда только огонь взялся? Снова знакомые «чертики» и поиск глазами: кого бы подурачить?

Маргарита Петровна сдержанно кивнула Костику, взяла букет из трех гвоздичек…

— Дядя Костя! К нам! — Ирочка похлопала по стулу рядом. — Здесь садитесь!

— Нет, не буду! Тут должен молодой хлопец сидеть, жених! А я…

Костик не понял, почему все так засмеялись.

— Ой, дядь Костик! Вы бы видели ее жениха!

— Там жених, конечно, молодой!

— Ага! И стройный! И вообще красавец!

— Так! — Костик присел на диван, рядом с Маргаритой Петровной. — Я что-то пропустил, да? Ира вышла замуж за престарелого миллионера, и сегодня мы празднуем еще и медовый месяц?

— Ну, что-то вроде того, — Ирочка внезапно загрустила.

Зачем-то образовалась пауза. Потом Маргарита Петровна встала, подняла бокал с шампанским и сказала, страшно волнуясь:

— Дорогие… ребята! Хотела по привычке сказать дети. А вы уже не дети. Вы уже большие, самостоятельные, красивые. Я очень рада тому, что вы пришли на день рождения моей дочери. У нее сейчас не самый простой период в жизни, она никак не может определиться с тем, чего же ей хочется…

— Я давно определилась, мам! — тихо вмешалась именинница.

— Ну, допустим… Допустим, она уже определилась. Тогда мне бы очень хотелось, чтобы ее мечты наконец поскорее стали явью. Поздравляю тебя, моя дорогая.

— Спасибо.

Лена чокнулась с мамой, приложилась бокалом к бокалам и стаканчикам гостей. Праздник начинался как всегда.

Наташа протянула Анжелке стакан для сока, в котором на четверть переливалась водка.

— Пей, — сказала она.

— А что это? — сестрица сунула нос в стакан, сморщилась. — Фу! Не буду!

— Пей, говорю!

— Она невкусная!

— Пока не выпьешь — еду не тронешь.

Анжелка зло схватила стакан и выдула большими глотками.

— Эй! Эй! — Костик бил Анжелку по лопаткам. — Эй! Молодежь! Вы чего? Даже я так не пил в вашем возрасте! А ну, закусить ребенку организуйте быстренько!

Анжелка заливалась слезами, дышала как рыба в осколках аквариума на полу, но закусить не смогла: Наташа хладнокровно отодвинула тарелку с салатом подальше.

— Все в порядке, дядя Костя. Я за ней присматриваю.

— Точно?

— Точно!

— Нет, Наташ, погоди… Тут же дело такое!

— Дядя Костя! Все нормально! Так надо!

— Ну, ладно. Только вы там поаккуратнее, хорошо? А то еще придется по домам разводить…

Маргарита Петровна этого всего не видела. Сразу после выступления она ушла в свою комнату, прикрыла дверь и прилегла на диван. Кошка привычно шлепнулась на голову и тут же заурчала, начала запускать коготки в волосы, добивая до кожи…

— Рита?

Костик сунул нос в дверь, постучался.

— Я отдыхаю, не мешай, пожалуйста!

— Да я ненадолго. Скоро уйду…

Он вошел, присел на краешек дивана. Пришлось и Маргарите Петровне сесть, уставиться в угол, сделать холодное лицо.

— Я не должен был приходить, ты хочешь сказать?

— Я ничего не хочу сказать.

— Это плохо.

— Плохо другое.

— Что?

— Ты знаешь.

— Рита. Все мы грешны. Ты вот книги читаешь, я пью. Каждый сходит с ума по-своему.

— Сходи с ума в другом месте, пожалуйста.

— Я это и делаю последние два года. Просто я страшно соскучился. Хотел вас с Леной увидеть.

— Ну, что ж…

— Она так выросла! Такая большая стала.

— Да.

— А ведь она тоскует по телевидению! Это ясно.

— Почему? — Маргарита Петровна усмехнулась. — Потому, что ты тоскуешь? Я думаю, у нее достаточно сил и таланта, чтобы выбрать себе другое занятие.

— Рит, ну зачем же так? Я ведь не воевать пришел. И оставаться не собираюсь, даже если попросишь… Не надо ускорять мой уход.

— Я жалею только об одном, — Маргарита Петровна встала, подошла к окну, к вьюге и новогодним огням. — О том, что привела ее тогда на телевидение. Все были бы счастливее, если бы этого не произошло. Ты пил бы себе, как всегда. Она бы росла обычной девочкой, без претензий, отучилась бы на своем филфаке, жила бы нормальной жизнью… А я…

— А в твоей жизни ничего не изменилось, Рита. Ты как жила обычной, нормальной жизнью, так и продолжаешь ею жить. Только не думай, что счастье в покое. Счастье — это когда тебе нравится то, что ты делаешь. А еще счастье в переживаниях и любви, и в мучениях по любому поводу, в мучениях, которые заканчиваются победой. И даже поражение — это счастье, потому что оно дает тебе слезы и злость. А без всего этого нет ни жизни, ни счастья.

— И ты считаешь, что имеешь право все это говорить?

— А почему я не имею права, Рита? Потому что я старый алкаш? Потому что меня вышвырнули с моей работы и забыли навсегда? Потому, что я работаю дворником? Нет, Рита, это не повод быть несчастным. Это просто повод искать деньги, крутиться и вычеркнуть из записной книжки несколько телефонов.

Он подошел к двери.

— И если что-то и убивает меня, так это невозможность жить с вами. Я вас люблю.

— Уходи, Костя.

Если бы в комнате в это время было третье лицо, оно бы заметило, что оба эти человека сгорбились и за десять минут разговора постарели на десять лет. Но такого лица не было, и поэтому все случилось так, как случилось.

— Я больше не потревожу тебя, Рита. Прощай.

Она не ответила. Только смотрела в окно.

— А где Костик? — Лена осмотрелась, вышла в коридор. — Куртки нет. Народ, дяди Костика никто не видел?

— Да курить пошел, скорее всего!

Лена успокоилась, вернулась за стол.

— Ну, вот! — Ирочка взмахнула вилкой. — Я ему говорю — отвали, а он — поцелую и отвалю!

— А ты?

— Ну, что? Пришлось целовать!

Нет, неинтересно. Иркины байки хороши только первые четыре часа. А потом от них начинает мутить. Лена повернулась к Роме.

— Что грустишь?

— Да так.

— В институте проблемы?

— Нет, там все нормально.

— Дома?

— Дома? Разве у меня могут быть проблемы дома?

Рома к двадцати голам превратился в высокого тонкого юношу сказочной персидской красоты. За ним вереницей бродили юные романтичные особы и дамы постарше, возжелавшие преступной дружбы со столь нежным персиком. Домашний телефон изнемогал под тяжестью вздохов, страстей и слез, изливавшихся в одном направлении — в ухо Ромы. Слава Богу, другое направление не было перегруженным, иначе телефон отказался бы работать вообще.

Рома был одинок и печален. И близких друзей это не могло не волновать.

— Я могу тебе как-то помочь?

— Нет.

Лена вздохнула и еще долго смотрела на родинку в районе Роминого виска. Она была именинницей, могла кокетничать и качать права, требовать от всех радостного оскала. Но раз человеку плохо — какой уж тут оскал?

— Пей еще!

— Не могу! — Анжелика уже еле разговаривала.

— Пей!

— Наташка! Не надо!

— Нет, ты у меня напьешься раз и навсегда!

И она звякнула стаканом об Анжелкины зубы.

— А вы сериал про Розу смотрели? — заводила Ирочка, лопая колбаску, — или Санта-Барбару? Лично мне ну не очень уже! Как-то они там одеваются странно! Раздражает! Так давно не носят, а они напялят это барахло, да?

Гости терпеливо переглядывались, но не комментировали.

— А еще я «Поле чудес» обожаю! Якубович такой пупсик! Смешной, с ума сойти можно! Включишь и ржешь! О! Кстати! — Ирочка поняла, почему так скучно. — А давайте телик включим! Там должны Песню Года показывать!

— Фу! — продвинутые студенты, дети перестройки, не выдержали и взглянули на Ирочку с игривым презрением. Она бы еще «Аншлаг» предложила включить в то время как за столом, наконец, завязался интересный разговор о роли Бунюэля в жизни Сальвадора Дали.

— А ну вас!

Ирочка встала, поискала на старом «Горизонте» кнопочку «Вкл» и…

Андрей??

Е-мое… Андрей Волков в телике…

Несчастье Ленкиной жизни…

И, в общем, все так же красив…

Студенты продолжали зудеть о мировом значении сюрреализма, о завтрашнем зачете, о новом преподе, невыносимо бездарном, а Ирочка с Наташей, мучительницей Анжелки, притихли и медленно-медленно обернулись к имениннице.

Лена была там же, на своем центральном месте, держала в руке вилку с недобитой картошкой. Но с ее лицом произошла странная метаморфоза. Художник бы сказал, что это лицо стерли, размазали грубой мешковиной. Рельеф остался на месте, а цвет пропал.

— Ленка, только без паники. Сейчас мы этого козла переключим! — Ирочка принялась нажимать на кнопочки, а кнопочки, затертые временем, нажимались плохо, и Андрей никуда не девался, как разрывная пуля со смещенным центром.

— Что за мачо? — спросила одна студентка. — Чего это вы на него уставились как на икону?

— Да не мачо, а козел! И телик тоже козел!

Ирочка еще пару раз шлепнула длинным ногтем по плоской, безнадежной клавиатуре телевизионной панельки, а потом просто дернула за хвостик-шнур и убила мерзавца окончательно. Экран погас.

— Лен! А расскажи, как ты на первую пару опоздала! Прикиньте, народ, открывается дверь…

Лена встала и ушла, не дослушав историю о своем маленьком приключении. История была средненькая, рассказывалась просто так, чтобы поддержать праздничный фон. Но ушла Лена, конечно, не потому, что понимала всю нелепость своего героизма в ней.

— А чего это с именинницей? — спросили студенты.

— А ничего! — Ирочка двинулась следом. — Скучные вы, вот и ушла именинница!

Она исчезла в коридоре, потом снова вынырнула на секунду и прожурчала, яростно сверкая глазами:

— Вы бы еще о валовых процентах поговорили на дне рождения у молодой девушки!

— Пей! — зло сказала Наташа.

Ленка под присмотром Ирочки. Значит, можно вернуться к главному делу вечера. Хотя лучше было бы рвануть сейчас вслед за девками в холодный подъезд и там погрузиться в космос переживаний.

Анжелика тупо смотрела в сторону, слушала тишину, улыбалась прямо в растерянные лица гостей. И очень удивилась новому стакану.

— Ленка! Ленка! Стой! Вот, дура! Идиотка!

Ирочка вернулась в квартиру, схватила две куртки наугад и рванула вслед за подругой на улицу, на январский морозец.

— Ленка! Стой! Я на каблуках! Испорчу туфли — не прощу!

Лена еще бежала пару секунд, потом остановилась и медленно побрела к ближайшему подъезду. Там ударилась о стену и сползла вниз, на корточки.

— Вот кобыла тупая! — Ирочка швырнула на нее куртку. — Вот ненормальная! Чего тебя сюда понесло, ты скажешь?

Лена рыдала, сжимая голову руками.

— Ты понимаешь, что я сейчас из-за тебя стою в бретельках и на каблуках на десятиградусном морозе? А? Тебе пофиг, помрешь ты или нет, а мне еще хочется жить, ясно? Давай вставай, идем домой!

Лена не отвечала, только билась головой о колени.

— Вот, еклмн, — Ирочка пошарила в кармане куртки, счастливо присвистнула. — Отличный куртец! Дырочка в подкладке и сигареты! Я люблю твоих филологов!

Она закурила, осторожно присела рядом, прикрыв курткой голые коленки.

— Ну, чего ты? Увидела первую любовь и раскисла? Да столько времени прошло, Ленка! Уже давно пора прекратить на него обижаться! Пусть себе живет, козел… Или ты его к телику ревнуешь?

Ирочка сказала это, и сама удивилась собственной мудрости. Конечно! Ленка обиделась на всех этих режиссеров-тупарей, на систему, которая ее выдавила, выбросила вон, а этого муфлона обласкала и пристроила на экран!

— Да ладно тебе, Ленка! Ну их всех к свиньям! Пусть себе пыжится! А мы будем жить своей жизнью… Вон, праздник у нас, курочка фаршированная…

— Ирка! — Лена подняла красное, распухшее до мясного состояния лицо. — Я до сих пор его люблю, Ирка!

— Чего ты до сих пор, Ленка? Не расслышала?

— Люблю его!!!

— Любишь?

— Да!!!

— …Офигеть!..

Ирочка выдохнула дым и притихла. Пять лет прошло… Любить кого-то пять лет! Не видя, не зная с кем он, что делает… Это же какая-то несусветная мука…

— В смысле ты его сейчас увидела и поняла, что любишь?

— Нет! Я его всегда люблю! Каждый день! Я помню о нем каждую минуту, понимаешь?

— Ну, трындец… А как же… как же…

— Да не знаю я! Не спрашивай!

— Да я не спрашиваю… Ну, просто…

— Каждый дееень!

— Ну да, конечно…

Нет. Ирочка не могла поверить в такое чудо. В такие долгоиграющие Любови — и к кому? К хлыщу Андрею? Сейчас-то, с высоты опыта и лет, его видно насквозь, до миллиметра! А Ленка — такая умная, читает, может тормознуть посреди дороги и показывать в небе альфу созвездия Лебедь! И она любит нулевого Андрея?

— Лен, но ведь… Ты же его почти не знала… Вы же даже не трахались, так?

— При чем тут это? — Лена почти кричала, пугая прохожих. — Это тут при чем? Я просто люблю его! Можешь ты это понять?

— Да тише ты! Успокойся!

— Не могу! Я не могу так больше! Я хочу сдохнуть! У меня нет сил больше это терпеть! Нет сил больше с этим бороться! Я каждый раз все переживаю заново, понимаешь? У меня здесь уже все обуглилось!

Она била себя, обливалась слезами. Бледная Ирочка осторожно пыталась удерживать на ней куртку, но тщетно…

— Утром я просыпаюсь от того, что видела его во сне! И он меня бросал! А потом я просыпаюсь и думаю: как хорошо, что это только сон! А потом вспоминаю, что он действительно меня бросил, уже давно! И начинается день! Я делаю все, чтобы забыть! Но вспоминаю каждые пятнадцать минут, даже если заставляю себя не делать этого! Видишь? Видишь? — Лена показала изодранный, в подсохших кровяных бороздках локоть. — Я решила, что буду наказывать себя за любую мысль о нем! Мне хватило часа! Я поняла, что к вечеру на мне не останется ни одного сантиметра кожи!

— Ой, блин — Ирочка забыла о сигарете, забыла обо всем. — Жуть какая! Что ты не говорила? Почему мы с Наташкой ничего не знали?

— И что бы вы сделали? — Лена ухмыльнулась, забросила мокрую от слез прядь волос за ухо. — Что? Сказали бы, что я идиотка? Я и так это знаю!

— Ну… Может, побили бы его…

Лена нервно хохотнула, но истерить перестала. Взяла сигарету и закурила, глядя в бриллиантовое небо. Вчера был Новый год…

— Лен, а ты это чем? — Ирочки кивнула ни локоть подруги.

— Ножницами.

— Какими ножницами? Швейными?

— Маникюрными!

— У тебя есть маникюрные ножницы? А… а зачем тебе маникюрные ножницы?

Лена взглянула на Ирочку сначала с изумлением, потом с ненавистью, потом просто толкнула ее посильнее и начала валять в снегу. Ирочка хохотала, материлась и отбивалась длинными каблуками. А прохожие смотрели на них и, в зависимости от степени опьянения или социального статуса, думали каждый свое. Что девчонки нажрались водки и сейчас буянят — и куда только при этом смотрит школа-институт? Или что девчонки молодцы, в наше трудное время не утратили оптимизма и дурачатся как дети несмотря на то, что сами давно не дети и формы у них о-го-го… Очень даже неплохо видны все эти формы, когда они вот так вот валяются на снегу…

Поздно вечером Наташа приволокла Анжелку домой.

— Ой, маци родная! — Капитолина Михайловна тихо выплыла в коридор и прижала красные руки к губам. — Што гэта з малой?

— Все нормально, мать. Учу жизни.

— Яна ж пьяная у дупель!

— Вот именно. В полный дупель. Вынеси таз с бельем из ванной.

Капитолина Михайловна, причитая, ушла в ванную и там загремела оборудованием.

Анжелика была абсолютно невменяемой. Она болталась на плече сестры как большая тряпка и почти не дышала. Наташа осторожно оттащила ее в ванную, ногой вытолкнула драный коврик и уложила на голый, нечистый линолеум.

— Ай, Божачки! Яна ж забалеет! Наташка! На голы пол?

— Так надо!

Наташа вышла, прикрыла дверь, оставив маленькую щель.

— Свет не включать. Постарайся сюда пока не ходить и девчонкам скажи. Пусть она сама проснется.

— Ай, што ж гэта такое? — Капитолина Михайловна села на табуретку, протерла слезы рукавом линялого халатика. — Што ж гэта, а?

— Все нормально, — Наташа сняла телефон с полочки, освободила шнур, села на пол рядом с ванной, взяв аппарат на колени.

— Зачэм целефон? А? Наташка?

— «Скорую» вызывать, если понадобится, — строго сообщила Наташа и заглянула в ванную.

Глава 3

Обычно после занятий Лена сразу же ехала домой. Не получилось у нее срастись с коллективом, подружиться с однокурсницами, устраивать с ними шумные кофепития после занятий. Однокурсницы были ей неинтересны, казались поверхностными и бесперспективными. Те тоже побаивались ее угрюмости и презирали за лишний вес. А в целом было довольно горестно наблюдать все это великолепие девичьего ассортимента: и маленькие, и крупные, и высокие, и низенькие, и рыжие, и блонд — в ситуации почти полного отсутствия мужского эквивалента. Конечно, девочкам-филологиням было тоскливо, несмотря на те самые шумные кофепития, которые они устраивали и на которые Лена ни разу не попала.

Каким обратом Лену вынесло сегодня на проспект — неизвестно. Такое случалось, только если нужно было увидеться с Наташкой, работавшей в киоске за университетом. Или когда остро хотелось прекрасного, и Лена гуляла по уличной художественной галерее, рассматривала заиндевевших художников, заходила во все книжные магазины и трогала литературу…

— Лена? Иванова?

Она сначала подумала, что товарищ обознался. Имя-фамилия у нее такие популярные, что вполне вероятна и суперошибка вроде этой, когда человек не тот, а ФИО полностью совпадают.

— Ну? Не узнаешь?

— Э-э-э…

Невысокий мужичок с проплешиной от уха до уха. Подмерзшее лицо, рыхлые, гладко выбритые щеки. Нет. Никаких ассоциаций.

— Виктор Николаевич! Учитель музыки! Хор! Ну? Слушай, я сейчас обижусь!

Виктор Николаевич?

— Виктор Николаевич??

Лена ойкнула, плохо сыграла радость, но хорошо сыграла ужас, поскольку разрушение зашитого в память портрета старого (то есть как раз молодого) Виктора Николаевича этим реальным, пожухлым гражданином было таким болезненным, что пришлось сморщиться.

— Что? Постарел? Ладно, не выкручивайся, конечно, постарел, — Виктор Николаевич вежливо отодвинулся в сторонку, пропуская важного господина с саквояжем. — Я и сам себя не узнаю. Такая развалина… Но зато ты! Такая красавица стала, подумать только! Такая видная, яркая!

— Что? Я яркая?

Тут уже пришла очередь Лены просить «не выкручиваться». Слава Богу, не ребенок, сама все видит и знает.

— Как ваши дела, Виктор Николаевич?

— А так себе! Кручусь как-то, работаю, где могу.

— В школе?

— В школе? — он засмеялся. — Нет. В школе я уже наработался, хватит. Теперь надо и о семье подумать.

— Жалко. А музыкой занимаетесь?

— Ну, да… Вечерами играю жене на пианино.

— И все?

— А что еще? Нет, я стал серьезным бизнесменом, хватит. Наигрался в гения. Мне ведь 47, уже пора остепениться… Ну, а ты?

Лена все никак не могла опомниться. Растерянность прошла, но на ее место немедленно налилась жалость, тонны жалости. Господи! Такой был красивый, такой увлеченный! Как мамаши его любили! Старшеклассницы толпами ходили посмотреть на него в приоткрытую дверь учительской! А каким он был счастливым, когда вокруг него пело! Он ведь мог заставить зазвучать любое скопление молекул, поющее и не очень! Даже Ирку Сидорову!

А сейчас он серая масса, низшая весовая категория. Старое пальто, тертый чемоданчик, руки без перчаток. «Серьезный бизнесмен»…

— Я? Ну, так себе. Учусь на филологическом.

— Как на филологическом? А телевидение? Ты же там так неплохо начинала?

— Ай! — Лена махнула рукой, напугав прохожего. — Не было никакого телевидения. Нам с вами просто показалось.

— Ты думаешь?

Виктор Николаевич погас, притих, вздохнул, кивнул.

— Ну, не было, так не было. Значит, не судьба… В конце концов, не это главное. Главное — это семья и близкие люди. Как мама?

— Спасибо, нормально. Правда, без работы сейчас.

— О, это мне знакомо. Подрабатывает? Чем на жизнь промышляете?

— Да ничем… Моей стипендией. Еще маме ее друг помогает.

— Клоун с телевидения?

— Ну, он не совсем клоун… Он сейчас другим занимается…

— Ясно. Все как у всех… А что, замуж ты не вышла?

— Ой, зачем? Не хочу я!

— Да ладно! — Виктор Николаевич улыбнулся, разметав тонюсенькие морщинки по лицу и от этого почему-то став похожим как раз на себя молодого. — Все девчонки этого хотят!

— Да мне учиться надо! О чем вы говорите!

— О том, что сейчас как раз самый тот возраст, когда хочется замуж, а не учиться!

— Нет. Мне хочется учиться, а замуж не хочется!

— А что, парень-то есть?

Виктор Николаевич окончательно помолодел, развеселился. Чемоданчик поставил на снег между ног, растер покрасневшие руки. Люди шли справа и слева, огибали их островок прямо по центру активной пешеходной зоны, были готовы сердиться, но успевали рассмотреть лица этих создателей затора и прощали. Видели, что люди очень рады встрече и от этого не в силах мыслить разумно, им не до проспекта с его движением.

— Нет никакого парня! Ну, пожалуйста, Виктор Николаевич!

— Хорошо, хорошо, — он тихо хихикал. — Ладно. А как подружки твои, как Наташа, как эта… у нее еще мама безумная была… Ира Сидорова?

— Наташа работает продавцом в киоске тут недалеко. Ира этим киоском владеет. В общем, все у них нормально.

— А они как насчет замужества? Разделяют твои взгляды?

— Наташа ни с кем не встречается. Ей звонит каждый день Витя Яковлев, наш бывший одноклассник, вы его вряд ли помните, он в хоре не пел… Хороший парень, порядочный. Наташка вроде к нему начинает привыкать. Весной он приедет в отпуск, тогда и посмотрим…

— Ну, да, присмотритесь, правильно… Наташа очень хорошая девочка, да…

— А Ирка… Ну, там такая странная ситуация… Ее родители нашли какого-то богатого старикана, затеяли какое-то очень серьезное совместное дело и хотят выдать за него Ирку.

— С ума сойти, какие страсти! А Ирка небось влюблена в какого-нибудь молодого красавца?

— Да нет, не влюблена… Но и за старикана замуж не хочет. А он ей уже подарки дарит!

— Надо же! Кто бы мог подумать, что в наше время такое возможно! А что этот мальчик хорошенький, друг Иры? Черненький такой?

— Рома? Ну, он учится, но… А в целом все у него хорошо. Да и вообще. Все у нас нормально.

— Ну, отлично, отлично…

Стало холодно. И как-то явно потемнело — в феврале дни короткие.

— Ладно. Раз у вас все нормально… Тогда я пойду. Был рад тебя видеть, Иванова Лена.

— И я вас, Виктор Николаевич.

— Ну, если что…

— Да, и вы тоже…

— Передавай привет всем, кого увидишь…

— Хорошо. Вы тоже.

— Ну, пока.

Он протянул маленькую, крепкую, до каменного состояния замерзшую ладонь. И ушел.

Лена тихо тронулась дальше, мысли путались, звенели. Виктор Николаевич. Смысл жизни. Музыка. Перчатки. Серьезный бизнесмен. Барахтайся, не сдавайся. Старое пальто.

— Лена!

И стало вдруг так хорошо! Он бежит назад! Сейчас схватит ее за плечи, встряхнет хорошенько и скажет, играя взглядом:

— А знаешь что, Иванова! Прости меня за наглость и прямоту, но я тебе так скажу! Бросай свой тупой филфак и давай возвращайся на телевидение! Даже если тебя там никто не ждет! Потому что мы сами кузнецы своего счастья! И киснуть, покрываться плесенью может кто угодно, но только не мы!

— Виктор Николаевич?

Он действительно почти бежал. Приблизился, снова бухнул свой чемоданчик на снег, присел, начал в нем копаться.

— Лена! Я вот тут подумал… В общем, ты меня прости за прямоту, но… Я заметил, что у тебя есть небольшая проблема с лишним весом… Так?

— Что?

Лена слегка ополоумела. Какой вес? При чем тут вес?

— Ну, ты говорила, что у тебя нет парня, и все такое. Я же взрослый человек, сам все вижу, все понимаю… Короче, я решил тебе немножко помочь… Слышала когда-нибудь о системе «Боди Секонд Лайф»?

— Что? Я не…

— Не бойся, это не «Гербалайф», я такой чепухой не занимаюсь. Это новейшее, уникальное изобретение американских диетологов. Достаточно просто три раза в день разводить один пакетик в стакане молока и выпивать…

Он демонстрировал яркие упаковки, указывал на какие-то волшебные данные на них, наклонялся за новыми, а из разверстой пасти чемодана на Лену смотрели еще пять десятков пакетиков, проспектов и брошюрок.

Прохожие снова огибали их, сначала с возмущением, а потом в их взглядах появлялась жалость и любопытство: и как это ее угораздило попасться на удочку к сетевому распространителю? Неужели купит всю ту дрянь, которую он ей втюхивает?

— Уверяю тебя — эффект потрясающий! Ты уже через неделю заметишь изменения! При этом в состав смеси входят витамины и минералы, которые поддерживают баланс солей в организме и не дают развиться дефициту полезных веществ!

— Виктор Николаевич! Прошу вас! Не надо!

— Ты послушай! Я сам не верил, потом предложил жене! И что ты думаешь? Через две недели она надела платье, которое уже давно собиралась выбросить — оно ей было мало, видите ли! Рекомендую! Верное средство!

— У меня денег нет. Виктор Николаевич! И времени!

— Ничего! Я тебе сейчас дам на пробу, а потом рассчитаемся! Видишь, я даже не сомневаюсь, что тебе поможет! Говори свой телефон!

Обливаясь потом и стыдом, Лена продиктовала номер, взяла чудесную картонную коробочку с порошками и позорно бежала…

— Ты что будешь?

— Мясо.

— Какое?

— С перцем. С приправами. Острое какое-нибудь.

— Острое не рекомендую, Бронислав Станиславович взял меню, прищурился на цены. — От острого развивается язва.

— А мне хочется острого!

— Ирина Игоревна, родители поручили мне следить за твоим здоровьем. Поэтому прошу без лишнего шума… Официант!

Подбежал ласковый мальчик в бабочке, сладко улыбнулся господину и его доче, такой хорошенькой, стильной малышке.

— Из морепродуктов что у вас есть?

— Крабы, кальмары.

— Рыба какая?

— Есть осетрина, лосось, щука, судачок.

— Так. Мне дайте какую-нибудь рыбу на пару. И без соли, слышите? Гарнира не надо. Отдельно отварите брокколи. Салат — свежие овощи, кальмары. Минеральная вода без газов… А девушке…

— Мяса! — пискнула Ирочка.

— Не надо ей мяса. Рыбу. Можно с рисом. Сок… Ненатуральный ведь у вас сок, голые углеводы…

— Можем выжать из свежих фруктов, — официант улыбался мрачной Ирочке.

— Сколько это будет стоить?.. А, вот… Вижу, — Бронислав Станиславович вдумался в цифру. — Нет, не надо… Тоже минеральной воды без газов. Салат будешь?

— Нет! — Ирочка надулась, глаза ее блестели от обиды за мясо и рыбу, и от жалости к своей судьбе — ни рыба, ни мясо…

— Тогда это все.

— Десерт, вино, кофе?

— Ничего не надо. Иди, милок!

Официант ушел, его прощальный взгляд говорил Ирочке: не обращай внимания на своего старика-скупердяя! У меня скоро закончится смена и мы можем вместе убежать далеко-далеко! В Кунцевщину.

— Ну, давай уже как-то ближе знакомиться, Ирина Игоревна!

— Знакомьтесь, — она смотрела в окно и грызла губу.

— Ты не хочешь со мной разговаривать? Вполне объяснимо.

— Я хочу мяса!

— А я тебе объясняю, что мясо есть вредно! Поверь взрослому человеку.

— А мне хочется мяса!

— Ирина Игоревна, — вздохнул Бронислав Станиславович. — Пойми мой принцип. Я не намерен уступать. Если я тебе сейчас позволю пойти против здравого смысла, то и потом ты сделаешь то же самое. Лучше огорчиться сейчас, но благодарить меня позже.

— Это когда?

— Когда тебе будет… лет сорок… пятьдесят.

— Я не доживу!

— С таким отношением к жизни — да. Именно поэтому я собираюсь принять кое-какие непопулярные меры, вызвав тем самым самые негативные эмоции, но в результате обеспечить и тебе, и себе оптимальную старость.

— Себе вы уже, судя по всему, обеспечили!

— Грубо, — Бронислав Станиславович достал из внутреннего кармана тоненький медицинский пузырек, отпил из него, подержал жидкость во рту. — Я списываю это все только на твой возраст и темперамент. Надеюсь, твой разум возьмет верх над эмоциями.

— Не возьмет!

— Что ж… Прискорбно.

Он снова уткнулся в меню. Просто читал ценник, и брови его удивленно двигались — ну, надо же, какая беспредельщина!

А Ирочка сидела напротив, слышала, что стучит ее сердце, бьется о ребра, как сумасшедший в клетке, чувствовала, как пузырятся слезы, выплескиваются за края век. Она так ненавидела этого толстого, разрушенного человека, так презирала посуду, которой касалась его рыхлая рука, была готова упасть в обморок от его запахов, но… За окном ресторана стоял черный блестящий автомобиль заграничного производства. И Ирочка уже два раза каталась в нем по трассе в Боровой. И сегодня после ресторана ей снова было обещано место за рулем этого чуда и полчаса неземного счастья.

И за это она была готова терпеть.

— Девушка! А вы до какого времени работаете?

— До какого надо.

— В смысле? Я не понял! Когда можно будет вам назначить свидание?

— Никогда.

— Ого!

Наташа отвернулась от окошка, снова раскрыла самоучитель.

— Девушка!

Она не реагировала.

— Ну, девушка! А что вы читаете? Роман про любовь?

— Оставьте меня в покое!

— Ну, как я могу оставить в покое девушку, которая мне понравилась?

И человек снова и снова нес какую-то пеструю ахинею, омерзительные пошлости, a Наташа все смотрела в свой самоучитель. Конечно, читать не получалось, и она медленно, но круто закипала.

— Пардон!

Человек отодвинулся от окошка, подпустив ближе покупателя. Но не ушел. С другим покупателем было то же самое — кавалер подпускал его, ждал, пока осуществлялась покупка, топтался рядом. Но потом обязательно возвращался, до предела всунув фейс в окошко киоска.

— Девушка! А как вас зовут?

— Вы мешаете мне работать.

— Да. И буду мешать, пока вы не скажете, как вас зовут!

Наташа прикусила губу, еще ниже склонилась к книге.

— «Самоу…». Самоучитель читаете? Секса?

Наташа вскочила, приложилась ладонью к горячему лбу наглеца и вытолкнула его прочь из окошка.

— Вот что! — она и сама вылетела из киоска, придержала ногой дверь. — Я тебя первый и последний раз предупреждаю: отвали и не мешай, ясно? Ничего тебе здесь не светит! Еще раз сунешься — получишь так, что навсегда расхочешь знакомиться!

Человек оказался невысоким, незаметным, в серой спортивной шапке до носа. Он тихо-мирно испарился, не оставив даже прорехи в толпе.

— Сволочь, — ругалась Наташа, уже сидя в киоске. — Скотина!

— Руль не крути! Отпускай! — Бронислав Станиславович морщился, наблюдая, как Ирочка насилует его гордость, его дорогое авто. — После поворота руль сам выровняется!.. Куда? Ты не видишь, куда едешь? Смотри вперед! Я не выдержу больше… Вперед смотри, не в зеркало!

Нет, Ирочка не рулила сейчас… Она порхала, она летала в нирване. Если был где-то рай, то сейчас Ирочка как никогда приблизилась к пониманию его атмосферы. Господи, какое это было счастье!

— Не дави! Не дави на педаль! О, ты, мать твою!.. Говорю же! Плавно! Плавно! Соображаешь, нет?

Чудесный, тонкий организм машины впитал Ирочку в себя и сам проник в ее тело. Она слышала, как заводится и сходит с ума мотор, как дрожат тонкие и толстые артерии трубок, как горят желанием двигаться поршни этого великолепного зверя. Она не знала механики управления, но поняла химию и лирику — она влюбилась так, что была готова рыдать от счастья, от одного прикосновения к послушной педали газа.

— Не смей газовать! Осторожно! Передачу меняй! Куда ты гонишь? Не видишь — там трасса! Тормози! Тормози, говорю!

…После прогулки Ирочка стояла напротив авто и смотрела в его фару влюбленными глазами.

— Ох, меня эта афера доведет до инфаркта! — Бронислав Станиславович ходил вокруг, рассматривал зеркальные крылья своего коня. — Еще одна такая поездка — и я лишусь машины!

— Господи, как клево…

— Все! Пусть тебе отец отдает старый «Жигуль», его и добивай! А мне эта машина слишком дорога!

— Так клево… Так круто…

— Больше я сюда не ездок… Подумать только! Взрослый человек, руководитель солидного предприятия! И катается с девчонкой по Боровой! На представительском автомобиле!

Лена открыла дверь квартиры и поняла, что прошлое так просто ее сегодня не оставит. Ее встретил запах детства, старые духи, ядреные и исходящие только от одного человека на земле…

— А вот и Лена!

В коридор выпорхнула Маргарита Петровна. Она была взъерошена, растеряна, удивлена, но удивлена позитивно.

— Лена! Знаешь, кто к нам приехал? Лера Борисовна!

Это невозможно! Час назад был Виктор Николаевич с его сетевым маркетингом. Теперь вот режиссер — вторая мама! Если еще и она явилась из ниоткуда, чтобы добомбить руины Лениного сознания каким-нибудь предложением вроде: «А не заняться ли нам совместным бизнесом, не наладить ли выпуск вязаных носочков»…

— Ну, где она? Где там моя звезда?

Голос режиссера был прежним — густым, безапелляционным. Стало легче. Вряд ли с таким голосом вяжут носочки.

— Лена! Где ты ходишь? Маргарита Петровна сказала, что ты никогда не задерживаешься, всегда дома в три часа…

— Извините.

Ах, как Лера Борисовна постарела, но как сохранила при этом все свои позиции! Седая, коротко остриженная, в том же боевом фасончике, не хватает только сигаретки в зубах.

— Представь себе! — Маргарита Петровна была на кухне, гремела чашками. — Возвращаюсь я из магазина, а у двери стоит Лера Борисовна!

— Ага, стою, — режиссер с удовольствием рассматривала Лену, даже где-то нагло.

— Я ее сразу, конечно, не узнала!

— Ну, где тут узнаешь? Была черная, стала белая!

— Ой, да не поэтому! Просто у меня зрение, Лера Борисовна! Зрение стало отвратительным! Лена знает, мне приходится газеты читать с дополнительным светом! Еще книгу как-то могу осилить при торшере, но газету уже ни за что!

Мама продолжала взволнованно журчать, но Лера Борисовна не очень слушала. Прислонилась к косяку и улыбалась, будто это она была хозяйка, а Лена — гость.

— Ну, как дела? Я же из-за тебя приехала!

Лена была смущена таким пристальным вниманием. Из-за нее? Но она не давала повода, вела себя тихо, смирно, творчеством не баловалась. Вот, порошки для похудения получила у кумира своего детства, бывшего красавца Виктора Николаевича…

— Как учеба?

— Нормально, спасибо.

— Ой, Лен! Ты хоть разуйся! — Маргарита Петровна несла из кухни поднос с чашками и сушками, политкорректно пинала кошку, которая с ума сходила от любопытства и заглядывалась на поднос как Коперник на утреннюю Аврору. — Проходите в комнату, Лера Борисовна! Сейчас будем пить чай с травами, у нас соседка сама собирает их летом, ездит в экспедиции…

И продолжала болтать уже из комнаты, расставляя чашки. А Лера Борисовна отклеилась от косяка, кивнула на обувь.

— Ну, проходи, что ли! Не бойся, я уже не режиссер. Ругать не буду.

Уже у себя в комнате Лена затолкала коробочку с порошками подальше под кровать, сама кое-как пригладила перья, распутала косу. Лера Борисовна пришла… Какой сумасшедший день!

— Так вот! Я им говорю: что же вы, мерзавцы, делаете? Кто же так снимает? А они мне: ты старая, ничего не понимаешь в модном видео. Иди домой, вари суп.

— Как это… Неправильно, — Маргарита Петровна слушала, качала головой, увидев Лену, обрадовалась:

— Вот она, малышка-то! Ну, узнали бы ее на улице?

Лера Борисовна еще раз прошлась взглядом по Лене, уже очищенной от слоя верхней одежды, шерстяных штанишек…

— Да. Хороша. Но толста.

— Э-э-э, — Маргарита Петровна вспыхнула, посмотрела на Лену. — Ну, не так уж она и толста. Просто крепкая девочка, кровь с молоком. В ее возрасте все такие…

— Не все.

Лена стояла как на гражданской казни и не понимала, что ей делать. Остаться и пошутить по поводу лишнего веса и разных других приятных отклонений от нормы? Или тихонько слинять, сославшись на срочное дело? Или слинять громко, хлопнув дверью, поскольку сегодня явно небесные показатели где-то зашкаливают.

— Ты садись, садись, — Лера Борисовна решила проблему, как всегда, срежиссировав сцену. — Пей чай. Сейчас разговаривать будем.

Маргарита Петровна опасливо покосилась на дочку. Сядет? Слава Богу, села. Молчит. Покраснела. Конечно, тут покраснеешь… Зачем такое ребенку при матери говорить?

— Я вот почему приехала, — Лера Борисовна, наконец, сунула сигарету в зубы и закурила. Даже не спрашивая, курят ли в доме! А в доме не курили! — Я приехала, чтобы восстановить справедливость!

Обе хозяйки — и старшая, и младшая — тупо мешали свой чай, с трудом понимая, как эта милая дама, добрая ведьма из машины времени, собирается восстанавливать справедливость? В каком именно месте? Для чего?

— Начну по порядку. Вы знаете, что я уже давно на пенсии. Мне это не очень нравится, но что делать? Я могла бы еще работать, сил хватает, идей тоже. Про опыт вообще молчу, но мода на людей меняется очень быстро, и сейчас только единицы помнят и меня, и еще два десятка замечательных профессионалов, списанных на свалку… Это очень и очень больно. Но к делу… У меня есть знакомый режиссер, отличный парень, ему тоже дали пинком под зад. Но он, в отличие от меня, смог найти работу. Есть такой кабельный канал, может, слышали… Скромненько, охватывает только часть города, но все-таки лучше это, чем ничего. И вот он задумал делать на этом канале несколько своих программ, в том числе молодежных. Или развлекательных, так правильнее… Сечете?

— Нет, — честно ответили Лена и Маргарита Петровна.

— Ладно, слушайте дальше… И вот этот мой приятель возьми и позвони мне на днях. Нужны, говорит, молодые журналисты и ведущие, способные родить идею и воплотить ее. И я сразу подумала о Лене! Опыт, молодость, хорошая голова — что еще надо?

— Подождите, подождите, Лера Борисовна, я не понимаю… Лене снова предлагают работу на телевидении?

— Ну, что-то вроде этого. Конечно, там совсем другая система, все иначе, не так, как она привыкла. Там маленькое предприятие, людей мало, павильона как такового нет, надо все делать самому — монтировать, писать тексты… Но это реальный шанс, и им нужно воспользоваться!

Секундочку!

Уже никто не говорит о том, что она толстая?

Минуту назад унижали, оскорбляли, а теперь вдруг вознесли до небес?

Теперь вдруг пришли с официальным заявлением, что жизнь прекрасна?

Или отказаться? Чтобы потом не мучиться?

Нет! Никак нельзя отказаться! Никак! Это просто сказка, что вот так повернулась избушка!

Соглашаться! Соглашаться, даже не спрашивая!

Ей снова предлагают стать героем! Как это чудесно! Когда организм уже отравлен дозой «контровиков» и «бэбиков», когда уровень телевидения в крови повышен и нужна новая порция… Как это славно, как замечательно! Но как страшно при этом, а? Все сначала! Ох, плохо было тогда, в первые месяцы, когда телевидение вдруг закончилось!.. Ох, не хотелось никакого будущего! И стольких усилий стоил элементарный утренний подъем на бессмысленную учебу! Она, Лена, с таким трудом стала спокойной и равнодушной, и это спокойное равнодушие на такой зыбкой слезной базе покоится…

— Я согласна! — заорала Лена и начала скакать, грохоча тяжелыми пятками. — Я согласна! Согласна!

Бронислав Станиславович довез Ирочку до подъезда, просил передать отцу, что не может подняться в гости, поскольку и без того бездарно потерял два часа времени. Ирочке было по барабану, сколько часов потерял этот старый дурак, но автомобиль она проводила взглядом, полным тоски.

Но что это? Полный тоски взгляд обнаружил во дворе другой хороший автомобиль, принадлежавший брату Сергею. Братец приехал в гости к папе с мамой? Не в день отчетов и зарплат? Какая внеплановая нежность!

В коридоре стояли сапожки Илоны. За такие сапожки можно было убить, продать родину, сделать еще что-нибудь жестокое. Но Ирочка только хорошенько пнула их.

А потом за закрытой дверью гостиной звенел взволнованный голос Валентины Сергеевны, и больше никаких звуков, даже телевизор молчал.

— …поэтому я вынуждена сказать свое мнение!

Ирочка вошла именно на этой матушкиной фразе и не сильно напрягалась для того, чтобы заметить смятение на лицах родственников. Напряжение очень явное. Так бывало, когда вдруг неожиданно всплывал какой-нибудь новый налог на торговлю. Или сертификацию.

— Что это вы такие невеселые? — Ирочка кивнула брату, улыбнулась Илоне, с удовольствием заметив, что та выглядит плохо, одутловато. — Даже шампанское не открыли по случаю приезда любимого Сергея!

— Представь себе, скоро твой брат станет папой!

— О! — Ирочка удивилась, присела на диван. — Ничего себе новость!

— Валя, не сгущай краски, — это уже Игорь Петрович. — В их возрасте давно пора заводить детей.

— Да, но не в наше время! Они просто не знают, что такое дети! Они не понимают, что с их командировками это гиблый номер! Учти, Сергей, мы вам помогать не сможем! У нас с папой сейчас работы выше крыши, и если мы хоть на неделю остановимся, на наше место тут же столько желающих найдется!

— Никто тебя не просит останавливаться, — поморщился Сергей. — Слава Богу, сами зарабатываем! Мы просто приехали сообщить!

— А что, нельзя было перед этим посоветоваться?

— Нельзя! — крикнула Илона и начала нервно застегивать сказочную кофточку с люрексом. Если бы мы сами знали, то..!

— Валентина Петровна! Илона! Девушки! Прекратите! Это все-таки радость!

Игорь Петрович беспомощно развел руками, устало посмотрел на часы — новости скоро, а тут такие глупости… Никогда не удается просто прийти домой и расслабиться.

В общем, был стандартный вечер…

— А срок какой? — шепотом поинтересовалась Ирочка.

Сергей сначала отмахнулся, потом вдруг ответил, невесело глядя на тапки:

— Не знаю… Месяца два-три.

— Так еще не поздно аборт сделать!

— Поздно, мы узнавали…

Да, попал братец. Даже жалко.

Наташа закрыла дверь киоска на дохлый замок и приготовилась к волшебству сна. Раскладушка (причем одна секция никогда не раскладывается, поскольку не вмещается в пузе киоска), тертое одеяльце, вот и весь дизайн. Да, надо обязательно вставить в окно картонку с надписью: «Киоск работает, стучите громче».

Она поскрипела пружинами, свернула себя калачиком и счастливо вздохнула. Господи, хорошо-то как… Сказочная избушка, десятки коробочек… За окном сипит метелица… В мире и в жизни все трудно, но стабильно, и это так радует… И Яковлев, настырный монстр… Все утро мычал в трубку о будущем счастье, пытался сформулировать архиважную фразу, но так и не смог. И ничего. Все и так понятно… И пусть будет так, как будет, не надо ничего выяснять…

А как он сейчас выглядит? Вот вопрос. В целом все равно. Но интересно. Кажется, он был довольно средним тогда, в школе. Ирка обгоняла его на целую макушку. Но это было пять лет назад, за пять лет мальчики могут очень сильно измениться…

Вот он звонит и говорит своим низким, напряженным голосом:

— Я завтра приезжаю, Наташа. Встретишь меня?

А она ему:

— Не знаю. Если будет время.

А он:

— Пожалуйста, запиши: такой-то поезд, такой-то вагон… Не забудешь?

А она сердито:

— Откуда я знаю?

А он еще что-то промурлычет про то, что очень хотел бы видеть лично, засвидетельствовать свое почтение и так далее.

А утром она придет на вокзал — не торопясь, даже не глядя на табло. Просто будет прогуливаться по перрону, пиная окурки. А потом услышит:

— Наташа?

И медленно обернется.

А там стоит такой высокий, плечистый, с хорошими, красивыми глазами. И смотрит.

— Здравствуй. Я приехал.

А она строго кивнет:

— Хорошо, что приехал. Теперь я могу, наконец, идти?

А он бросит свои чемоданы, подбежит, схватит ее на руки, поднимет высоко, прижмет к крепкой шее:

— Нет! Никуда не пущу!

Она его, конечно, стукнет пару раз, и довольно крепко…

— Эй! Есть кто-нибудь? Хозяюшка! Открывай! Сигаретки купить хочу! И пивка тоже! Тук-тук-тук! Подъем!

Наташа вскочила, хрустнув раскладушкой, несколько секунд приходила в себя.

Покупатель! Сигарет!

— Сейчас, минуту!

Она поморгала, приводя зрачки в чувство, тряхнула головой, потом открыла окошко:

— Слушаю вас!

Тишина. Только снег и звук далекой автосигнализации. Неужели, не дождался?

— Эй! — крикнула она. — Эй, кто там пива хотел?

Кажется, скрип уходящего по снегу. Наташа перемахнула через раскладушку, щелкнула замком и высунулась наружу:

— Эй, товарищ! Что вам?

И вдруг изображение кулака прямо у лица, короткая, острая вспышка, страшный хаос, нереальные, замедленные движения, серая спортивная шапочка до носа, снова кулак, боль, хруст раскладушки. И темнота.

— Фьююю-ти-фью-ти-фью-ти-фьююю… Фьююю-тиии-фью-ти-фью-тии…

Ирочка не могла понять: это ей такое снится? Что за ерунду стали показывать во снах в последнее время?

— Фьююююю…

Ходит кто-то, шумит. На фиг во сне так шуметь? Специально, что бы разбудить? Тупость какая!

— Ира! Вставай. Ира! Милиция!

— Чего?

— Вставай, говорю! Слышишь ты? Милиция пришла!

— Какая милиция? Отстань!

— Да встанешь ты или нет? Киоск твой на вокзале ограбили! Слышишь?

Ирочка вскочила, до конца так и не проснувшись.

— Как? Что за фигня?

Сонная, лохматая Валентина Сергеевна зябко куталась в халат. В коридоре гудел голос Игоря Петровича и еще чей-то, незнакомый.

— Вставай, хотят отвезти тебя куда-то!

— Фьююю-ти-фью-ти-фьююю….

— Игорь! — Валентина Сергеевна метнулась к двери. — Да попроси ты их, чтобы не звонили так! Дверь открыта! Зачем всем соседям знать, я не понимаю!

Еще кто-то вошел, что-то начал докладывать. Сознание медленно заполнило теплую Ирочкину голову. Ограбили киоск на вокзале? Да как такое возможно? Там же людное место! Там общественный транспорт ходит! Наташка там дежурит, в конце концов!

Натянула что попало, вышла в коридор.

— Вот она, владелица, — Игорь Петрович мрачно кивнул на дочь.

У косяка скорбно ежилась Валентина Сергеевна.

— Вы хозяйка? — спросил молодой безликий юноша в форме.

— Я.

— Проедемте с нами. Нужно осмотреть место преступления.

— Место ЧЕГО?

Валентина Сергеевна всхлипнула и протерла глаза рукавом халата.

— Если можно, побыстрее. Внизу машина ждет.

Ирочка как сомнамбула натянула сапоги, дубленку, взяла в руки шарф, сумку…

— Сумку-то оставь! — Валентина Сергеевна растерянно поправляла волосы. — Посеешь еще… Документы возьми в пакетик, а сумку оставь!

Уже в машине Ирочка окончательно опомнилась, присмотрелась к небу за окном:

— А сколько уже? Сейчас ночь или день?

— Без пятнадцати шесть.

О чем-то творит по рации. Сидящий рядом просматривает какие-то бумажки. И так странно в природе! Так тревожно! Такой нереально синий цвет у этого неба!

— Вы объясните, что произошло? А то я ничего не понимаю!

— Наряд проходил мимо киоска, услышал, как кто-то зовет на помощь… А там девушка, вся в крови и… Ну, короче, был факт насилия…

— В смысле? Вы нормальным языком говорите! Понятным!

— Изнасиловали девушку, побои нанесли серьезные!

— А… А что с товаром?

— Ну, побито все, разворовано, конечно… Сейчас будем смотреть, что осталось, а что унесли…

— Ничего не понимаю, — Ирочка едва контролировала дыхание от ужаса и волнения. — Но… Ведь там замок! Там же люди ходят! Даже ночью! Вот даже ваш наряд гулял где-то рядом! Как это могло произойти? Не врубаюсь что-то!

— Ну, откуда мы можем знать? Замок цел, дверь никто не ломал. Видимо, ваш продавец сама кому-то открыла. Дело молодое, замерзла ночью одна, вот и пригласила друга…

— А где она сейчас?

— В больнице. У нее там сотрясение, ребра поломаны, лицо разбито… Короче, хватает болтов… Приятного мало… Сейчас посмотрим киоск и можем вас к ней отвезти.

— Не надо!

Оба обернулись, кажется, даже вздрогнули от ее крика.

Ирочка вся пылала от ярости. Одной секунды ей хватило для того, чтобы понять, как она ненавидит Наташку!

Стерва! Сучка! Прикидывается святой, а сама! Лизалась бы себе где-нибудь на нейтральной территории, уродка! Так нет, она в киоске устроила себе гнездо! Это сколько денег пропало, сколько товара!

Милиционеры переглянулись, оценив метаморфозы лица этой прекрасной разгневанной торговки.

— Так это… Сейчас мы лейтенанта в больницу отправляем к вашей… пострадавшей. Что ей передать?

— Передайте… Что она уволена!

Глава 4

Убили Листьева. Лена не ожидала, что будет такой стресс — ведь незнакомый человек, практически марсианин, жил и работал в Москве…

Она проплакала весь вечер, особенно когда первый канал показывал замедленные кадры бегущего Листьева под «Карузо». Маргарита Петровна тоже плакала и уходила на кухню, поскольку была не в силах узнавать о жизни такую правду.

Пришла Ирочка.

— Что за слезы?

— Ну, так ведь… Листьева убили!

— И что? — она деловито пролистала свежий «Огонек» на столе. — А попроще журналов нет? «Паруса» там какого-нибудь древнего. «Работницы и крестьянки»?

Как она могла интересоваться чем-то другим, когда случилось ТАКОЕ?

— Ну, а что? Все умирают!

— Но его убили!

— У нас в доме тоже мужика убили! Напились и порезали друг друга, и что?

— Но он такой талантливый!

— Да какой он талантливый? Якубович «Поле чудес» смешнее ведет!

— При чем тут Якубович?

— При том, что он гораздо симпатичнее, хоть и старше! А где Маргарита Петровна? Хочу ей косметику кое-какую предложить…

Немое возмущение сквозь слезы в ответ. Ирочка по-своему расшифровала это выражение лица Лены.

— Не подумай, я сама распространением не занимаюсь! Я человечка наняла! Просто закупили новую партию — крем против морщин, краска от седины… Короче, хочу попросить твою маму все это попробовать… Отдам за полцены, как родным!

Лена встала, включила телевизор погромче. Там показывали спонтанно организованное ток-шоу — сидели разные люди, гневно рассуждали о том, куда катится мир.

— То есть мне самой к Маргарите Петровне подойти?

— Как хочешь.

— Ладно, подойду, — Ирочка спрятала пакетик с косметикой под стул, схватила Мурку. — А! Привет, девственница? Хочешь кота, старушка? Хочешь?

— Ира! — Лена уже стонала. — Сколько тебя просить? Не разговаривай с ней так! Не хочет она никакого кота! И не мешай мне смотреть!

Ирочка дурашливо подняла руки вверх: сдаюсь! Потом смирно уложила ладони на коленки и уставилась в телевизор. Но ей быстро стало скучно. И она начала разглядывать книги, сувениры на полках. Потом долго куда-то всматривалась и вдруг коршуном нырнула под кровать.

— Это у тебя что?

— Где?

В руках у Ирочки — яркие пакетики Виктора Николаевича.

— Это какое-то средство для похудания… Встретила зимой Виктора Николаевича… Ну, я тебе рассказывала…

— Ты мне про средство для похудания ничего не рассказывала…

— Это ужасно! — говорила в телевизоре дама-певица, довольно непричесанная и зареванная. — Что же такое происходит? Если убивают таких людей, любимых всеми, то чего тогда ожидать нам всем?

— Как думаешь, мне надо еще худеть или нет?

— Что? — Лена с трудом оторвалась от экрана.

Ирочка стояла у зеркала, задрав свитер. Рассматривала свой живот, пытаясь втянуть его еще глубже, совсем к спине.

— Я думаю, нет, — она сама себе и ответила. — Решат, что я болею. А мне этого не надо!

Лена снова уткнулась в телевизор.

— Мы должны выразить свое возмущение! Мы должны что-то делать! — говорила маленькая, противная Кира Прошутинская, но сейчас ее надрыв звучал так по делу…

— Тогда тебе самой придется это есть!

— Что?

— Блин, ты глухая, да? — Ирочка встала между экраном и подругой. Я говорю, что тебе самой придется это есть!

— Не буду я это есть! Отстань!

— Как это? А ты в зеркало на себя смотрела?

Лена сделала еще громче.

— Нет, подожди! — Ирочка нагло убрала звук. — Ты в зеркало на себя смотрела? Да или нет?

— Ира! Мне не до этого!

— Почему тебе до всех есть дело, кроме себя? Ты выглядишь как беременный бегемот! От тебя скоро люди начнут шарахаться! Ты скоро в дверь не пройдешь! Слышишь?

— Спасибо, Ира! Можно, я теперь посмотрю передачу, которую очень хочу посмотреть?

— Да ради Бога!

Ирочка гордо ушла. Потом так же гордо вернулась и забрала забытый пакетик с косметикой.

— Наташка?

— Кто здесь?

— Это я, Ромка! Не пугайся! Просто к тебе не пускали, пришлось окно искать… Хорошо, что на первом этаже, и форточка открыта! Ты меня слышишь?

Наташа приподнялась на постели, сморщилась от боли в поломанных ребрах.

— Слышу! Чего ты пришел?

— Просто так! Хотел узнать, как у тебя дела?

— Все хорошо! Уходи!

— Не бойся, меня тут никто не увидит! Я под подоконником! Ты меня видишь?

— Я не могу встать! Не вижу!

— Ну, и хорошо!.. Что доктора говорят?

— Ничего не говорят! Ромка! Иди домой!

— Уйду! Меня родители на час выпустили, ровно до института и обратно! Сказал им, что должен забрать партитуру…

— У меня тихий час!

— Мне уже сказали! Наташка!

Он вдруг замолк, как будто кого-то испугался. Странно. Стоит где-то в снегу под окном Ромка, разговаривает с форточкой…

— Я просто… Я хочу сказать, что я тебя понимаю, Наташка! Только ты не падай духом! Все пройдет! Ты все забудешь!

Ах, вот оно что… Пришел утешить, добрый мальчик…

— Да, спасибо! Теперь уходи!

— Ага, сейчас!

Снова молчит. Ну, что он там делает? Наташа занервничала. С той памятной ночи с ней стали случаться разные странные вещи. Прежде всего она стала бояться всего, что видела… В принципе об остальных изменениях в теле и психике можно было не говорить, они — только следствие…

Подумать только, она боялась… Ромки! Тонкого, пугливого Ромки, друга детства, маменькиного сынка, партнера по танцам. Ей вдруг показалось, что Ромка сейчас как-то очень жестко и страшно разобьет окно, ввалится в палату вместе с осколками и снегом, бросится к ней!

Она даже снова услышала хруст собственных ребер!

— Наташка!

— Что?

— Держись, Наташка! Я даже не знаю, зачем я все это тебе говорю… Я бы не решился никогда… Просто я хорошо знаю, что такое быть… белой вороной, что ли… Не таким, как все… Это очень трудно… Ты же знаешь, я бы ни за что вечером не вышел из дома без необходимости, но сейчас я должен был что-то такое тебе сказать… Даже не знаю, что…

Знал, не договаривал… Что не договаривал? Наташино сердце билось громко-громко, она посматривала на дверь, за которой лениво трепалась по телефону дежурная медсестра. Сейчас Ромка скажет что-нибудь кошмарное, вроде: «Это я был тогда ночью. Прости меня, Наташа…».

Ирочка гневно скрипела снегом, шепотом ругала корову Ленку за ее дурацкие взгляды и пинала пустую банку из-под пива.

И вдруг прямо перед ней на дороге вырос кошелек. Темный, не слишком толстый, но кошелек! Она остановилась и огляделась. Знаем мы эти шуточки. Сидит где-нибудь малолетний козел и хихикает, ждет, когда прохожий клюнет. А потом дернет за веревочку.

Но время шло, кошелек не дергали и Ирочка решилась. Она быстро наклонилась, схватила его и шустро пошла дальше. Ниточек не было, уже хорошо.

Потом радость поутихла, она помяла кошелек в кармане и подумала, что там, скорее всего, ничего нет. Иначе не выбросили бы.

Но в кошелке оказалась целая стопка разноцветных белорусских «зайцев», причем не только зайцев… Волки, лоси, бобры — весь звериный ассортимент!

Ирочка на глазок взвесила сумму, потом повертела головой. Вон такси стоят. Они-то и нужны.

— Шеф! — весело крикнула она в первую же машину. — Сколько будет стоить нанять тебя на пару часов покататься?

— Смотря куда кататься! — отозвался водитель.

Оказалось, что он молод и довольно симпатичен. Ирочка уселась рядом.

— Отдаю все, — она положила кошелек на его колено. — Только чур дашь мне порулить!

Водитель пару секунд взвешивал все «за» и «против». Потом велел плотнее закрыть дверь. Приключение начинается.

Лена пыталась сконцентрироваться после ухода Ирочки на главном событии дня — на Листьеве… Но не могла. И от того, что так легко оказалось сбить ее с правильного, глубокого пути, ей сделалось еще хуже.

Ну, почему так мерзко все? Ведь была такая искренняя светлая грусть, никаких примесей, только боль потери и жгучий страх при мысли о том, КАК он умирал… Какая была бездна скорби, просветляющей и делающей взрослее — жестче, циничнее, но взрослее. Лена просто вдыхала эту скорбь большими глотками, и это было как язычество, будто душа убитого журналиста на секундочку заглядывала в нее… А потом пришла Ирка и все испортила.

Господи, ну почему в одном мире в одно время могут существовать такие разные проблемы, как смерть и лишний вес?

— Лена, иди ужинать! — голос у мамы был проплаканным.

Но Лена не пошла ужинать. Она очень любила ужинать, а сейчас еще и хотела. Но вдруг набралась критическая масса унижения и началась странная реакция… Тихая, без истерик… Просто на фоне Листьева, зыбкой жизни, подлых убийц, красивой Ирочки, строгой Леры Борисовны, заплаканной мамы, лишних килограммов появился еще один пункт. Лена легла на пол и попыталась неуклюже, по-дилетантски, подтянуть ноги к подбородку.

Вошла мама, но так и остановилась у двери.

— Что с тобой?

— Ничего, все нормально, — прокряхтела Лена. — Просто решила чуть-чуть заняться спортом…

— Спортом? — Маргарита Петровна никак не могла понять, в чем смысл, для чего Лена хочет на ночь глядя заниматься спортом и почему при этом она лежит на полу в странной позе?

— Мам, не мешай!

Тут еще Мурка села рядом и стала тормозить процесс своим любопытным носом. Ей тоже не был понятен такой расклад. На полу.

Пять… Шшшесть…. Сссееемммьььь…

Лена рухнула без сил.

— Все? — робко поинтересовалась Маргарита Петровна.

— Все…

— Тогда идем ужинать…

Глава 5

После института Лена поехала к Наташе. Та вышла в холодный холл, была бледная, тихая и все время сгибалась вправо.

— Как ты? — румяная, пухлая Лена протянула пакет с апельсинами, улыбнулась изо всех сил. Хотя улыбаться не очень-то хотелось. Наташка выглядела неважно.

— Все нормально…

— Не нашли его?

— Не нашли…

— Вот гад…

— Лен! — Наташа посмотрела с мольбой. — Не надо, пожалуйста! Я каждую секунду об этом пытаюсь забыть!

— Хорошо, конечно…

Помолчали.

— Ромка приходил, — бесцветно сообщила Наташа. — Вел себя странно, стоял под окном…

— Ну, он вообще такой, странный! — немедленно бойко откликнулась Лена. — А кто не странный? Все странные! Это и хорошо!

— Да…

— Может, тебе почитать что-нибудь принести? Чтобы скучно не было?

— Не знаю… Нет… Я не могу сейчас читать…

— Ладно… А может…

— Ничего не надо.

— Как скажешь.

С Наташкой всегда было трудно, а сейчас еще и страшно. Лена испытывала неловкость, стыд, ужас, любопытство — все сразу… Но спросить у Наташки, как это все с ней произошло? Да никогда! Если будет нужно, расскажет сама.

— Ирка встречается со своим Брониславом Станиславовичем, всерьез говорит о свадьбе, а сама вчера осталась ночевать у какого-то таксиста, представляешь? Звонила мне в двенадцать, просила прикрыть, сказать родителям, если они позвонят, что она у нас и уже спит! Ненормальная!

— И об Ирке давай не будем…

Лена опять сникла.

По холлу ходила дама с костылем, разрабатывала ногу. На лице у нее была написана маниакальная уверенность в завтрашнем дне. А на посту за дверью громко смеялись молодые медсестрички. Смеялись несмотря на то, что каждый день по многу раз видели и убитую Наташку, и эту маниакальную даму с костылем, и другие случаи переломов и повреждений. Человек все-таки быстро привыкает к разному там…

— А помнишь, как мы из окна видели гроб с соседской бабушкой? В детстве?

Наташа с удивлением посмотрела на подружку: ничего себе поворот темы!

— Помню…

— Представь, мы тогда не знали о том, что смерть есть.

— Это вы не знали. А я знала. Я даже скворца в саду хоронила.

— А мы где были? — удивилась Лена, прикидывая, могло ли такое событие, как похороны скворца, пройти мимо нее.

— А вы были на съемках… Или еще где-то…

— И как?

— Что?

— Как тебе? Что ты чувствовала, когда его хоронила?

— Не знаю. Жалко было.

Вот и нужная нота. И Лене нужная, и Наташе.

— И мне было соседскую бабушку жалко, Наташка. Но ведь мы же тогда не думали, что и сами можем когда-нибудь… Странно, что это обязательно бывает… И что все живут, спокойно об этом зная… Рожают детей, хотя знают, что и дети обязательно умрут… Зачем они это делают? Неужели не страшно?

— Кому?

— Тем, кто рожает!

— Откуда я знаю?

— Ну, у тебя же целая толпа детей дома! Ты должна знать!

— Не знаю я ничего! Отстань!

— А я так думаю, что рожают только потому, что все люди — животные… Нет, Наташка, я не ругаюсь, ты же знаешь… Просто все люди на самом деле говорящие звери. Кто-то образован больше, кто-то меньше. Тот, кто образован больше, — меньше зверь, тот, кто образован меньше, — больше. Но в целом миром правят инстинкты. Убивать — это же инстинкт. Так люди и другие звери борются за свою территорию. И за еду. И за самок. Понимаешь? Размножаться — это тоже инстинкт, только глупый инстинкт, и больше ничего… От этого так грустно, Наташка. Я вчера всю ночь не спала, правда. Но я так и не смогла понять, для чего я живу. Только для того, чтобы размножиться?

— Ленка! Что с тобой? — теперь уже пришла Наташина очередь пугаться. — Что ты несешь?

— Ничего. Просто вчера убили Листьева.

— Ну и что?

— Жалко.

— Жалко, конечно, но что с того? Где Листьев, а где ты?

— А какая разница?.. Я просто поняла, что человека ничто защитить не может… Ни слава, ни деньги, ни талант…

— Это его может как раз убить. А серым и никаким, вроде нас с тобой, ничего не грозит…

Лена посмотрела с иронией, может быть, даже не очень уместной — ничего не грозит? А кто сейчас лежит в больнице с переломанными ребрами?

Наташа легко расшифровала сигнал, криво ухмыльнулась:

— Я не в счет. Я просто невезучая. А вообще у нас очень мало шансов попасть в какую-нибудь историю. Мы же нигде не бываем, плохо одеваемся, каблуки не носим, не красимся…

— Ну, — даже обиделась Лена. — Это мы ПОКА каблуки не носим… Кто знает…

— Я знаю… Я знаю, что это такое, когда ты попадаешь под раздачу. Это очень больно и неприятно, Ленка. Лучше всю жизнь прятаться в подвале, чем пережить такое еще раз…

И снова замолчали, переваривая сказанное.

— Ирка по тебе скучает…

— Пошла она…

— Ты зря… Она вспыльчивая, но она тебя любит.

— Я ей очень благодарна, просто готова пятки лизать…

— Можно, я приведу ее завтра?

— Нет.

— Ладно… А что ты насчет книг сказала? Принести или нет? Мы с мамой тут недавно Довлатова купили…

— Не надо. Пока.

Наташка встала, как всегда, без церемоний и поцелуйчиков. Пошла, кривая и медленная.

И она прекрасно знала, что Ленка стоит и смотрит. Ленка всегда смотрела вслед, махала рукой.

Наташа обернулась, помолчала.

— Ленка, я не знаю, как это объяснить… Я — малообразованное животное. И еще мне очень погано… Но я точно знаю, что размножаются люди не только из-за инстинкта…

— Да? — улыбнулась Лена. — А почему?

Наташа пожала плечами, взялась бледной рукой за дверь.

— И вот что, Ленка… Принеси мне что-нибудь почитать…

— Довлатова?

— Ну, не знаю… Лучше какую-нибудь книжку по самообороне…

— Бронислав Станиславович! Смотрите, какое колечко! — Ирочка расплющила нос о стекло витрины. — Боже мой, красотища какая!

— Где? — Бронислав Станиславович тяжело подплыл, сощурился. — Что ты там такое увидела?

— Ну, вот же! Колечко! А оно у вас с бриллиантиком, да?

Продавец с готовностью кивнул и шустро вытащил бархатную подушечку.

Ирочка схватила колечко, натянула на пальчик и замерла в немом восторге.

— Сколько стоит? — хрипло поинтересовался Бронислав Станиславович.

Продавец молча улыбнулся и показал ценник. Бронислав Станиславович сморщился:

— Можно подумать, у вас тут камень размером с меня!

— Ну, таких больших камней еще никто не видел, — продавец хотел быть ироничным и вежливым. — Вы посмотрите, как оно идет вашей девочке! Будто специально по ее пальчику делалось!.. А вы вот сюда, к свету подойдите! Видите, как играет? В этой ценовой категории лучший камень. Очень чистый, великолепно обработанный. Свет так и брызжет.

— Я вижу! — Ирочка стала кроликом, а колечко — удавом. И оно все плотнее сжимало палец и сердце, все безжалостнее.

— Мне кажется, за те же деньги можно купить что-нибудь более практичное! — Бронислав Станиславович устало оперся о витрину. — Ирина, мы ходим уже час! И до сих пор ты не нашла ничего более существенного, чем одежда и украшения!

— Это потому, что я молодая, красивая девушка, а не взрослый мужик! — огрызнулась Ирочка. Черт, если он и колечко откажется купить, скотина жирная…

— По-моему, ваша дочка заслуживает такого колечка! Лучшего подарка не найдете, поверьте! — снова включился продавец.

Бронислав Станиславович посмотрел на него с глухой ненавистью и полез за деньгами.

— Я ему не дочка, — ласково улыбнулась Ирочка. — Я ему невеста!

Продавец на секунду испугался, а потом сделался благородно учтивым и весело загадочным, как будто только что на глазах у высокого общества на спор съел маринованную лягушачью лапку.

— Что ж… Тем более великолепен ваш вкус… Я считаю, что колечко будет прекрасным свадебным подарком.

— Меньше слов, — оскалился жених. Можете не упаковывать.

— Алло?

— Лен, это Рома.

— Привет.

— Привет. Слушай, ты к Наташе едешь?

— Я уже была… А что?

— Я один… Ну, не могу… Стесняюсь я… Не знаю…

— Ром! — Лена с тоской посмотрела на свои кроссовки, на с трудом собранную спортивную экипировку, уже натянутую, застегнутую. — Я сейчас не могу Ром! Давай ты сам! Или завтра вместе съездим, а?

— Нет, мне надо сегодня… Мне с ней поговорить надо.

— Так а в чем дело? Она выйдет к тебе в холл, поговорите…

— Нет, не годится… Ладно, я ей письмо напишу… как думаешь, можно будет ей написать?

— Конечно, можно! — Лена отодвинула Мурку, удивленно занюхивающую шнурок кроссовки. Давненько Мурка не нюхала кроссовок. Со школьных Лениных лет.

— Хорошо. Ну, извини.

— Пока. Ром!

Лена бросила трубку, а сама рванула к выходу.

Уже на улице она призадумалась: а куда бежать-то? Летом еще понятно — на стадион. И там нарезать круги. А ранней весной? Когда еще снега полно?

Пока стояла, стала замерзать. Поэтому добежала до остановки, а там села в первый попавшийся транспорт и двинулась в центр, справедливо рассудив, что бежать можно будет только по бульвару вдоль дороги — там снег счистили. А вот сколько бежать, откуда стартовать, этого Лена не знала. Поэтому удалилась остановок на десять.

— Видишь, тетя спортом занимается? — указала на нее пальцем какая-то мамаша. Карапуз в шубейке на три размера больше на секунду притих, удивился тете, а потом разорался снова. Ему было все равно, чем занято общество вокруг, он хотел вернуться в детский магазин, к счастью.

— Я занимаюсь спортом, — с гордостью сказала Лена самой себе. — Я занимаюсь спортом!

Первые двадцать прыжков спорта были легки и приятны: свежий воздух, легкий морозец под солнышко, запахи весны. Кроссовки красиво белели на асфальте.

Потом как-то вдруг тотально стало плохо. Легкие начали перегреваться и слипаться, под шапкой намокло и побежало вниз по хребту. И вся легкость куда-то делась, как будто сверху на Лену сбросили многокилограммовый груз.

— Я занимаюсь спортом! — строго напомнила сама себе Лена.

Но организм хотел только одного: отказать спорту и перейти на шаг.

— Нет! — сказала Лена.

— Да! — сказал организм.

— Нет!!! — сказала Лена.

— Да!!! — сказал организм.

— Ладно, — Лена остановилась. — Только вон до того дома. А потом снова побегу!

Какая благодать! Словно вынырнула из воды, невозможно надышаться.

— Это потому, что в первый раз, — успокаивала себя Лена. — Ничего, завтра будет легче!

А будет ли завтра? Подлая мыслишка шевельнулась в Лениной потной голове: есть ли смысл? Ты пробежала тридцать метров и чуть не умерла от удушья! Завтра пробежишь тридцать пять! Но на общем состоянии тела и здоровья такие расстояния никак не отразятся… Пройдет месяц, прежде чем можно будет «взять» пару остановок. Все это жестоко и абсолютно бесперспективно.

Более того! Услужливая память подбросила Лене парочку моментов: уже было такое, когда она говорила спорту решительное «да». Вот даже кроссовки от одного такого «да» остались! И что? Кроссовки простояли в темнице под шкафом года два…

Сядь в троллейбус, вернись домой и прочти лучше умную книгу. Не все должны быть спортсменами. И красавцами. Кто-то должен быть толстым и умным.

Вот и остановка как раз…

— Нет уж! — сказала Лена и снова побежала. — Нет уж!

Кто-то из прохожих взглянул в ее распаренное лицо с сочувствием и пониманием, а потом даже обернулся вслед.

За Леной шлейфом тянулся запах свежего пота, а ее шумное хрипение оставалось в воздухе еще дольше.

— Сразу видно, в первый раз! — сказал один прохожий другому. — И в последний.

В общем, он был прав. Относительно прогнозов. Вечером кроссовки заняли свое место в темнице.

— Петрова? — санитарка втолкнула в палату пакет. — Тебе передачу принесли. Могла бы и выйти.

Какую передачу? Наташа никого не ждала! Ленка уже была утром, мама не может прийти и сестер не пустит…

Она с трудом нагнулась за пакетом, перенесла на кровать.

Конечно, апельсины. И конверт.

«Петровой Н., 7 палата, от Красивого Романа Ивановича».

Наташа в бессилье опустила конверт на колени. Снова этот страх и дыхание перехватило, как будто в конверте извещение о казни.

Соседка по палате, та самая дама с маниакальным лицом и костылем, весело поинтересовалась:

— От подружек?

Наташа сомнамбулически покачала головой. Надо было открыть этот пакет в коридоре. А еще лучше выбросить, не читая.

— Хорошие у тебя подружки, — сказала соседка. — Каждый день что-нибудь приносят. Учитесь вместе?

Наташа снова кивнула, не думая.

— Я скоро приду.

— Ну да, конечно, соседка чуть-чуть огорчилась, и даже обиделась на угрюмую молодуху. Как не пытаешься наладить с ней контакт — не ведется и все. Соседка ей пересказала три сериала, поделилась проблемами с мужем и родственниками — только молчание в ответ.

Холл уже закрыли, пришлось прислониться к стене в коридоре.

«Дорогая Наташа. Не знаю, зачем я пишу тебе это письмо. Я все равно не смогу до конца признаться тебе в том, что меня мучает. Просто уже несколько недель я не могу совладать с собой и понял, что если не напишу тебе, то это не закончится».

— А вы что это в коридоре стоите? — строго поинтересовалась медсестра, ровесница, но гораздо более важная единица в социальной иерархии. — Ну-ка, идите в палату! Вам лежать надо!

Наташа поползла назад, лежать.

Соседка встретила веселым ужином. Она всегда ужинала после больничного «кормилова», к которому относилась с презрением. От этого в палате всегда пахло продуктами питания, например чесноком и салом.

— Наташенька! Яичко? Колбаски вареной отрезать?

— Спасибо, не надо!

«Ты, Ленка и Ирка — мои самые близкие друзья, подруги. Я знаю вас с детства. Но даже вам я не смогу открыть свою тайну, а жить с ней дальше просто не моту. Вот ты думаешь, что мне от тебя надо? А мне надо только успокоить тебя».

— Муж сам капусту квасит. Я так не умею, вечно соли мало, она потом портится. А у мужа какой-то секрет, он добавляет и клюву, и травы разные… Насыпать капусты?

— Спасибо, не хочу.

«…Несколько лет назад я пережил то же, что ты пережила сейчас. Я тогда никому этого не сказал, думал, что меня начнут презирать. Потом как-то привык, все прошло. Но я помню, что было очень плохо. Поэтому я хочу сказать тебе, что все пройдет, хотя сейчас и будет какое-то время очень плохо…».

— Ой, а у меня сестра просто помешалась на этой капусте! Как ни приедет в Минск, так сразу требует, чтобы ее на Комаровку отвели, а потом, чтобы капустой накормили! Говорит, что весь год… А она у меня в Чаусах живет, это в Могилевской области… Так вот весь год снова ждет, чтобы в столицу поехать, культурно отдохнуть!

«…Еще я хотел признаться тебе в том, что очень тебя люблю. Только не подумай ничего. Я тебя люблю не так, как все. Это совсем другая любовь, мне просто приятно смотреть на тебя и разговаривать с тобой. А помнишь, как я хотел на тебе жениться?»…

— А у сестры есть кавалер… Ну, как кавалер… Хахаль… Она его тоже один раз к нам привезла, так он боялся в метро заходить! Но потом, правда, тоже быстро освоился, очень наш ГУМ любит… Говорит, что приезжает, как в музей… А у тебя есть кавалер?

«…Я, наверное, не сдержу свое обещание. Как-нибудь я все расскажу, правда. Прости меня, я виноват перед тобой».

Наташа несколько секунд тупо смотрела в пол. Что это было? Что это за записки сумасшедшего? За что он просит прошения? Неужели все сходится?

Она попыталась представить себе еще раз голос, запах того, который тогда, февральской ночью…

Да, нет, конечно! Какая чепуха! Тот был хриплым, прокуренным, сильным! Ромка тонкокостный, пахнет абрикосами… А тот — совсем другой…

— Ну, так что?

— Что? — она туманно взглянула на соседку.

Соседка деликатно почесывала колено:

— Есть у тебя хахаль?

— Нет.

— А почему?

— Я не люблю мужчин.

— Оно и понятно.

Наташу словно по макушке огрело интонацией. Снова забарабанило сердце. Просто неуправляемое сердце и неуправляемые приливы жаркого страха. Она переспросила взглядом.

— Оно и понятно! — соседка сделалась понимающей и снизила голос до тихого гудения. — После ТАКОГО ты еще долго их любить не будешь!

— Откуда вы знаете? — Наташа вспыхнула.

— Ну, — соседка многозначительно и горько улыбнулась. — Кто ж не знает… У нас на этаже все знают!

Глава 6

Весна началась незаметно и тогда, когда ее уже не очень ждали. Вдруг зазеленели каштаны, полезла яркая травка, очумело растопырились одуванчики. Лена любила занять место где-нибудь на галерке сада и долго, не двигаясь, смотреть, как распускается листва. Правда-правда! Она распускалась на глазах, толсто, сочно, с запахами. Это занятие убивало все время, но венчалось таким терапевтическим эффектом, что имело право на жизнь.

— Лена! Я сегодня купила Бродского! Слышишь? Так и называется: «Неизвестный Бродский»! Оставила нас с тобой без печенья к чаю, но… Ты меня слышишь?

Маргарита Петровна вошла к дочке в комнату и остолбенела.

Лена стояла перед зеркалом, приспустив рубашку, оголив белые веснушчатые плечи.

— Что-то случилось? — встревожилась Маргарита Петровна.

— Да…

— Что? Боже мой? Лена! Не молчи! Говори!

— Мама! У меня… Ключицы видны!

— Что? Как это? Ничего не понимаю! Лена!

— Да все чудесно, мама!

Лена обернулась: глаза сияли, щеки пылали, губы дрожали — ну, живая иллюстрация к народному празднику, да и только.

— Мама! Я похудела! У меня видны ключицы! Понимаешь? Никогда их не было, а сейчас… Есть!

Маргарита Петровна всмотрелась и вдруг поняла, что дитя действительно похудело! Да к тому же здорово похудело! Просто все происходило медленно, каждый день, на глазах, а потом — свитера, теплые одежды…

— О, Господи! Ну, так это же неплохо, да? Или нет?

— Неплохо? — Лена снова впилась глазами в собственное изображение. — Да это колоссально! Грандиозно! Это… Это… Это с ума сойти, как классно!

Лихорадочные, безумные поиски в шкафу, с выбрасыванием всего на пол, и вот джинсы, цинично подаренные Иркой на позапрошлый день рождения. Джинсы, которые не натягивались даже до середины бедра!

— Мама! Ты видишь? Ты это видишь?

Джинсы натянулись! И застегнулись! Невероятно! Трансцендентально! Так не бывает!

Снова в шкаф! Ищем еще! Новые вещи, точнее, старые, те, которые были списаны за малоразмерностью, но не выброшены из жалости… Все подходит! А кое-что даже болтается балахончиком!

— Мама! Я худая! Понимаешь?

Маргарита Петровна сдерживала рукой счастливую улыбку. Только бы девочка не подумала, что вес — это главное счастье! Только бы она не заметила, что мама рада как никогда.

— Ну, теперь ты, наконец, успокоишься…

— Успокоюсь? — в Лену будто бес вселился. — Ну, нет! Теперь я, наоборот, только начну! Теперь все только начнется, мамочка!

Она бегала в коридор, вертелась перед трюмо, хватала кошку, целовала ее, снова мчалась к зеркалу, потом в ванную, потом к шкафу… Маргарита Петровна тихонько прибирала завалы старья, выросшие на полу, и улыбалась. Как хорошо, когда ребенок счастлив!

— Мама! — Лена сунула голову в свитер. — Где у нас были полиэтиленовые пакеты, которые дядя Костик привез?

— А… что?

— Намотаю под костюм! Эффект сауны, сгоняет лишние килограммы!

— И куда ты? С пакетами под костюмом?

— Я побегу к ФОКу, заодно посмотрю, какое там расписание в тренажерном зале!

— Лена?

— Мам! Ты даже не представляешь, как теперь все будет замечательно! Даже не представляешь!

Наташа позвонила домой, узнала у Анжелики, как мама и младшие. Анжелика, злясь на вмешательство в личную жизнь, доложила, что все пучком, сестры рисуют, мать лежит на диване и держится за живот.

— Что говорит?

— Говорит, все нормально.

— Вещи собраны?

— Да собраны вещи, собраны!

— Сядь рядом и смотри. Если будет жаловаться, что живот тянет, — вызывай «скорую»! Ясно?

— Да ясно! Знаю сама!

— Смотри мне! Перезвоню через час!

Наташа повесила трубку, постояла, переваривая информацию. В принципе беспокоиться нечего. Анжелка, несмотря на вредность, девка опытная и сообразительная. И мать обслужит, и сестер не оставит. Но дискомфорт все-таки есть. Капитолина Михайловна в последнее время плоха стала, отекла до неузнаваемости, ни одни тапочки не налазили на ее крутые, голубые от растянутых вен ступни. И возраст, опять же… А срок такой, что рожать еще рано. Еще бы месяца полтора…

Вбежал паренек-администратор, очень нелепый, всегда встревоженный.

— Петрова? Давай быстрее в зал? Там официантка поднос уронила? Суп, сок — все на полу!

Наташа легко сорвалась с места, отперла свое хозяйство: ведра, тряпки, пластиковые швабры с лохматыми рыльцами, разные другие прибамбасы продвинутой, современной уборщицы.

— Иду!

В зале немного народу, день, красота. Наташа шустро сгребла осколки, цепкой шваброй собрала воду. Сзади горевала официантка, шепотом объясняла администратору причину своего позорного поступка.

— Девушка!

Наташа даже не обернулась. Мало ли гадов на свете? Сиди, жри свой комплексный обед и не лезь!

— Девушка? У вас очень красивая фигура!

И ведь находят в этом какое-то удовольствие — сказать гадость человеку!

Она ведь не трогает никого!

Убирает, старается делать это быстро. Незаметно.

— Такая красивая девушка — и со шваброй! Непорядок!

У Наташи дрожали руки. Сразу от всего. И мама там, дома… И администратор нервничает, а когда он нервничает, не нервничать нельзя… И этот еще…

Кто его знает? Вдруг это ТОТ? Из ночного февральского киоска?

— Девушка! А вы рядом с нами не уберете? У нас тут кофе пролился… Вот, смотрите! Видите? Проливается!

Ну, пусть себе лопочет! Не надо обращать внимания! Убрать и уйти? Все! Не обращать внимания!

Она отвернулась, широкими мазками сметая осколки.

— Я на корабле юнгой был, палубу драил, вот как вы сейчас!

И этот кто-то подошел сзади, тронул Наташу за локоть. Сначала шаги, потом хвать!

И вот тут Наташа кааак закричит:

— Отстань! Не трожь! Сейчас вмажу, слышишь? Отвали, сволочь!!

Бывший юнга испуганно дернулся. Прикрылся руками. Даже матросы не бывают готовы к такому отпору.

— Тихо! Я ничего не сделал, просто подошел! — мужчина оглянулся, успокоил жестом администратора, редких посетителей. — Просто хотел познакомиться? Уже не хочу! Просто подошел! Спокойно!

Наташа тяжело дышала, прикрывая мокрой тряпкой бившееся сердце. Ее всю трясло, лихорадило до тошноты. А ведь реально ничего не произошло! Ничего такого, отчего можно было бы вот так ополоуметь! Но… тук-тук-тук-тук!

— Дикая какая-то, — «юнга» бросил деньги на стол и махнул официантке. — Девушка! Я ухожу! Спасибо за угощение! Больше я к вам не приду! Вы сначала персонал воспитайте, а то у вас тут все из лесу повылазили (официантка улыбалась, соглашалась с каждым словом, кивала)… Наберут дикарей!.. То подносы роняют, то на нормальных людей набрасываются!

Наташа проводила его взглядом, потом вскрикнула и рванула в сторону от нового прикосновения. Ее опять тронули!

Оказывается, теперь было достаточно подойти сзади и коснуться пальцем ее локтя, как Наташа взвивалась в прыжке. Просто серна какая-то! Это очень раздражало.

— Да это я! Че ты вечно дергаешься-то, а?

Администратор смотрел с холодным укором. Официантки тоже бросали косого, красиво шевеля посудой на подносе. Их выразительные нарисованные глаза говорили: «Ну, подумаешь… Поимели ее когда-то… Так что, теперь на всех мужчин рычать? От всех шарахаться? Даже на работе? А нам потом рикошетом из-за нее попадает, блин! Гибче надо быть!».

— Петрова! Ты чего это, а? Начинает бесить, честное слово!

— Ничего я.

— Если ты такая нервная, иди работай на завод, ясно? Еще одна такая выходка, и я поставлю вопрос об увольнении! Мы из-за уборщицы терять клиентов не хотим, поняла?

— Поняла.

Ирочка долго рассматривала свои права, а потом сладко, нежно поцеловала их.

— Маленькие мои, — новый поцелуй. — Мои дорогие, драгоценные водительские права! Я люблю вас больше всех на свете! Просто обожаю!

И мир был прекрасен. И впереди была огромная жизнь, полная приключений, радости и автомобильных дорог.

Дома — колбаска в холодильнике и виноград. Ирочка сидела за столом, грызла колбасную палку и смотрела, смотрела на свой новый документ. И надо было срочно звонить кому-то, изливать свое счастье.

Но, конечно, не Брониславу Станиславовичу, старому уроду. Хватит того, что он с утра позвонил и поздравил. Родители, Серега… Все не то.

Она набрала Лену.

— А Лена ушла в спортзал, — сказала Маргарита Петровна. И сама удивилась сказанному.

— В спортзал? Ничего себе…

Ленка и спортзал — вещи несовместимые. Но этой весной может произойти что угодно.

Ирочка еще маялась минут пять, постукивала трубкой по колену, любовалась правами. Особенно здорово было притвориться, как будто никаких прав нет, а потом внезапно вытянуть из другой комнаты и увидеть, что они, красивенькие, лежат на столе.

А потом не выдержала и набрала телефон Наташи.

— А она на работе, — ответила Анжелка.

— А где она сейчас работает?

— В каком-то ресторане.

— Официанткой?

— Уборщицей.

— Я так и знала… Ладно.

Ирочка подумала, а потом вдруг поддалась порыву.

— Анжелка, ты ей передай, что она мне больше ничего не должна за киоск, слышишь?

— Слышу.

— Передашь?

— Передам.

Вот амеба, эта долговязая Анжелка. Говорят же тебе: не должна! Тут надо радоваться, кричать слова благодарности, а она молчит, идиотка!

— У нас маму опять в больницу забрали, — доложила Анжелка.

Ну, разве можно после такого разговаривать о приятном?

Ирочка повесила трубку и злилась, совершенно реально собираясь позвонить еще раз и сказать, что пошутила и долг не отменяется. Пусть платят! Нечего! Ирочка тогда была вынуждена передать киоск дальней родственнице, поскольку не могла забыть пятна крови на полу, растерзанные коробки. А сколько она тогда потеряла? Наташка вместе со всеми своими вениками и метелками столько не стоит!

Ирочка уже протянула руку к телефону, как вдруг он сам зазвонил.

Анжелка опомнилась и решила поблагодарить?

Наташка нашлась и хочет сказать что-то важное?

— Ирина Игоревна? Это из Смоленска вас беспокоят! По поводу детской одежды! Мы готовы…

Человек говорил, а Ирочка таяла, не веря ушам. Еще одна радость? Офигительный сегодня день! Всемирный день Ирочкиного Счастья!

А ведь она уже и не надеялась! Думала, россияне себе другого партнера нашли, но нет! Теперь забить машину детскими пижамами и костюмчиками…

— Вы когда можете приехать?

— А когда надо?

— Ну, чем быстрее, тем лучше.

— Я… завтра приеду!

В Смоленске замешательство:

— Ну, можно так не спешить…

— Ничего, ничего! Я перезвоню перед выездом.

Просто очень хотелось шевелиться, действовать, жить, поскольку жилось с удовольствием! Конечно, надо ехать, если есть повод!

Так, теперь набрать водителя — отличный парень, свой в доску. С ним Ирочка проехала тысячи километров, балагуря и кокетничая, по ходу решая массу вопросов. Могла бы взять его в партнеры, но ведь несерьезен был, мерзавец. А дела надо иметь с тем, кому доверяешь. Поэтому водитель так и остался водителем, получавшим свои деньги за пробег и дополнительные работы, а между делом Ирочка еще пару раз загатила его в постель. Так, из любопытства.

И вот этого человека нет дома!

Набрала еще раз — ну, милый! Нам же верняк предлагают! Живые деньги! Только едь!

Нет. Не снимает трубку.

И тогда Ирочка вспомнила о своих новеньких правах…

А чего ждать? Села сама и поехала!

Дежа вю. Лена никогда не думала, что бегать так трудно. В смысле долго и «взаправду» бегать, а не так, как она когда-то пыталась… Скакать от остановки до остановки… Дыша выхлопными газами и туманами… Со стороны все спортсмены выглядят абсолютно несерьезными, даже праздными людьми. Бегут себе, специального образования для этого не надо, экзамены сдавать не требуется…

И снова Лена поняла, как много ей неизвестно, и заблуждение по поводу спортсменов будет сейчас стоить истертых до розовых мозолей ног и парочки других малоприятных ощущений. Уже через семь минут бега в среднем темпе ей стало дурно и неинтересно. Воздуха не хватало, под ребрами кололо, зрение вытворяло черт знает что. Искушение перейти на шаг было так велико, просто невыносимо, но Лена боролась, тащила себя из последних сил, считала шаги, умоляла себя добежать до дерева, а потом — до светофора. И так далее.

У дверей ФОКа она уже едва могла мыслить, а стоять не могла и вовсе. Упала на скамейку и хрипела, приходя в сознание, а мимо шли люди и с удивлением поглядывали на мокрую, как крыса, современницу. А современнице было все равно, она не могла надышаться. А потом не могла откашляться.

Но внутренне Лена ликовала. Разумом понимала, что полуторакилометровая пробежка не изменит в ее жизни ничего, но сердце пело и говорило: это только начало! И если ты сделала это, то сделаешь и все остальное! Теперь точно! С таким ключицами, как у нее, преступно не заниматься спортом!

Лена встала и вошла в ФОК.

Пахнет потом, хлоркой и еще чем-то техническим, необходимым для создания здорового тела.

— Здравствуйте! — сказала она старушке-вахтерше. — А что у вас тут есть для девушек, которые решили стать красивыми?

Старушка-вахтерша молча ткнула пальцем в расписание занятий групп. Читай, смотри цены, выбирай, все в твоих руках.

Лена прилежно переписала график тренажерного зала, бассейна, солярия, массажиста, парикмахера, еще кого-то — пусть будет…

И решила, что необходимо поставить красивую точку в сегодняшнем дне.

Поэтому она пришла в тренажерный зал и взяла себе самую маленькую порцию времени — полчаса.

Она не только добежала до ФОКа своими ногами, она еще и посетит сегодня ТРЕНАЖЕРНЫЙ ЗАЛ… Собор Красоты, святое место всех верующих в Силу Мускула и Разум Тренера.

Зал маленький, народу — человек десять. Все снаряды в деле. Более того: на каждый — очередь. А Лена еще со времен талонов на продукты боялась очередей и была готова просто отказаться от необходимого, чем в этой очереди стоять.

Но только не сегодня.

Плевать, что вместо обтягивающего костюма с цветными гетрами растянутая майка, уже порядком потная, старые кроссовки, классические магазинные треники… Плевать! Она не на подиум пришла, а в тренажерный зал!

Отдышалась, походила по залу минут пять, стараясь не смотреть по сторонам на мускулистых юношей и стройных красавиц с голыми животиками. Ничего, ни-че-го… Пусть они любуются собой, смотрятся в зеркало, поднимая штату, она их не отвлечет…

Лена подкралась к этой штанге, когда она освободилась, потрогала, прикинула вес. Здоровенная такая штукенция! Интересно, как с ней нужно себя вести? Попытаться взять двумя руками, стащить с рычагов, поддерживающих всю эту массу, а потом рывком забросить на плечо? Или есть какой-то другой способ? Ах, как стыдно не знать элементарных вещей! С какой стороны подходят к штанге?

— Эй, барышня! Вы что, собираетесь сто килограммов жать?

— Не знаю, — честно призналась Лена. Она пока слабо представляла, что ей надо жать, в каком объеме, но была настроена решительно.

— Вот девки пошли! — говоривший смахнул с ресниц капли пота, протер глаза. — Ничего святого! Уже на штангу замахнулись! Погодите! Я вам сейчас хотя бы килограмм восемьдесят сброшу, можно? Ленка? Ты, что ли?

Сергей? Так и есть! Старший Ирочкин брат! Но что его сюда занесло, в этот скромный спортуголок на окраине? Ведь существуют навороченные залы где-то в центре, со звездными инструкторами, с разноцветными матами и евроремонтом, о котором маленькая квартирка где-нибудь в Серебрянке и не мечтает?

Озадачен был и Сергей. Видно было, что в нем борются два равносильных чувства: чувство долга самца, который взялся опекать неразумную самку, и чувство долга старшего брата, который хотел бы по привычке отвесить хорошего пенделя сестрицыной подружке…

— Я тут к маман заезжал, а потом решил в зал сходить, стресс снять, — Сергей решил быть галантным. — Я вообще-то в хороший зал хожу, в центре. Но сейчас временно к родителям съехал… До зала далеко, чего время терять… Вот и пришел сюда, железо потягать по старинке… А ты что? В первый раз?

— В первый раз, — честно призналась Лена и взглянула на девушек в кокетливых купальничках, макияжике. — Так что с местной модой пока не знакома. Оказывается, в тренажерном зале надо выглядеть как на свидании?

— Ну, это только дуры так в тренажерном зале выглядят, — Сергей уже вовсю веселился, рассматривая нелепую, мешковатую Лену. — Ты можешь ходить в том, в чем тебе удобно, никто не запрещает. Я вот тоже хожу в том, в чем мне удобно.

— А ты давно занимаешься?

— Ну, смогу показать пару упражнений, если понадобится.

Лена кивнула: конечно! А то стоит, как ненормальная, мешает людям получать эстетическое удовольствие от занятий спортом.

И пошла работа. Сначала мышцы рук, потом — груди. Потом можно три подхода по двадцать на пресс… И дыхание, дыхание…

Лена смотрела на Сергея и не могла понять, когда же, наконец, ждать подвоха? Ведь невозможно, чтобы он помогал просто так, без желания устроить какую-нибудь пакость?

— Как ощущения?

— Здорово!

— Ну, тогда пойдем спиной займемся!

А может, и такие, как Сергей, тоже со временем меняются? Ему отцом скоро быть, а это накладывает отпечаток. Ну, наверное, накладывает, с точностью утверждать нельзя.

— А вот это — отличное упражнение для ног. Вот для этой части!

И Сергей хлопнул Лену пониже крестца. По попе хлопнул то есть… Как на это реагировать? Лена робко улыбнулась. Очень хорошо, что есть такое отличное упражнение для этой части! Давайте же займемся этим упражнением!

— Медленно! Медленно разгибай! Сдерживайся!

— Не могу! Тяжело!

— Надо! Иначе смысла нет! Все должно даваться через боль, понятно? Только тогда упражнение выполняется правильно!

Лена повисла на снаряде, как сдутый шарик, по спине лились горячие водопады, в висках грохотало…

— Ладно, отдохни, — Сергей скептически улыбнулся, закатал до плеча рукава старинной маечки. — Теперь моя очередь.

И вот тут он лег под штангу и начал примеряться к ее перекладине. Стало очень заметно все, что росло у него на теле — все фрагменты, все вмятинки и выпуклости, и еще оказалось, что у него крепкий и фигуристый торс, и бугристый живот, и широкая, твердая грудная клетка.

— Эй, чувак, тебе на штанге помочь? — спросил кто-то из проходящих атлетов районного масштаба.

— Сам справлюсь, — ответил Сергей и напряг звонкую мышцу.

Глава 7

Наташа работала в две смены. А иногда и в три. Вечером начиналась программа, нужно было следить за чистотой и в зале, и на сцене. Пару раз приходилось убирать содержимое пьяного желудка, оброненное прямо под центральный прожектор. Чаще на сцене сорили реквизитом, конфетти, нарезанными бумажками. Еще ближе к ночи с большим удовольствием и рвением били посуду. Ну, и официанты. В это время они ошибались в расчетах равновесия гораздо чаще. Словом, вечерняя работа отличалась большим размахом и креативом, поэтому и ценилась выше.

— Петрова! За ширму! Вино вылили прямо на чью-то телку! Неси нашатырь!

Наташа схватила парадно-выходную швабру, походный пакетик с бумажными салфетками и помчалась на помощь несчастной телке.

Так и есть. За ширмой, коей в моменты аншлага отделяли столики самых важных гостей от гостей попроще — слезы и печаль. Юная, манекенистая дева в розовом платье стенает и грязно ругает своего кавалера, дорогого, взрослого господина в усах. Господин нервно похохатывает, пытаясь перевести происшествие в разряд веселой шутки. Четверо соседей по столику тоже веселятся, помахивая сигаретками.

— …Да он тебе еще десять таких же платьев купит, успокойся!

— Ага! Счас он мне их купит! Это месяц купить просила!

— Да все равно ж его снимать, Милка! На фиг тебе это платье?

— Ага! Вот пусть сам теперь и скачет по сцене, блин!

В целом все рады, вечер начинается оригинально.

Наташа тихо просочилась к столику, согнулась, съежилась, ловко выгребла осколки и красную винную жижу. Но что это? По тонкой, загорелой ножке пострадавшей девы тоненькой извилистой ниточкой течет кровь.

— Вы порезались! — сообщила Наташа.

— Что? — лицо девы наклонилось к ней, к Наташе, под стол. — Я порезалась? Где?

— Не знаю. Может, осколки брызнули… У вас на колене кровь.

— Кровь! Ты мне ногу порезал, дурак! — дева вскочила, начала щупать свои красивые ходульки. — Дура-а-аак какой! Я же говорила, чтоб не приставал!

Господин уже начал уставать и сердиться, всеобщее внимание утомило его.

— Сядь, слышишь? Прекрати истерику!

— Да пошел ты!

И красавица схватила свою сумочку. И ушла, нервно расталкивая стулья с посетителями.

За столиком трехсекундная тишина, потом возбуждение и обсуждение:

— Вот тупая!

— Да не обращайте…

— А как же теперь?..

— Да пошла она…

— Но ты же…

— Пусть валит к себе в Фаниполь…

Наташа возилась под столом, потом аккуратно выбралась и обнаружила, что освободившееся местечко пострадавшей девы тоже нуждается в чистке, поскольку затекло вином и слезами.

Господин курил, грыз ус и злился. Огорчились и товарищи.

— Гарик, может, того, догони… А то как-то неправильно получается. Тебе хаханьки, а директора подводим. Кто теперь вместо Милки жопу подставит? Где ты модель за полчаса найдешь?

— Найду, — упрямо набычился господин Гарик. — А догонять сучку ради понтов не буду… Девушка!

А ведь Наташа уже успела закончить свое очистительное дело и отошла на полметра. Ну, почему она не сделала этого быстрее? Вот опять сейчас ей начнут говорить гадости!

— Девушка со шваброй! Я к вам обращаюсь!

Наташа замерла, не оборачиваясь. Снова начали дрожать руки и подбородок, заволновалось сердце, поднимая волны тошноты.

— Вы умеете танцевать, девушка?

Наташа хотела одного: рассыпаться на составляющие и тихо, бесшумно исчезнуть. Но тенью вился вокруг призрак администратора с мрачным напутствием:

— Если ты такая нервная — иди работать на завод! Еще одна выходка — и уволю!

— Гарик, ты чего? — недоумевали приятели господина. Но лица их начали покрываться радостью: опять Гарик чего-то учудить хочет! Вот, блин, затейник!

— Да. Но на работе я не танцую, мне запрещено, — ответила Наташа. — Можно идти?

— Момент!

Скрипнул стул, господин Гарик подошел ближе, взял Наташу за локоток, чем вверг ее в состояние полуобморока, и отвел в сторону.

— Девушка, — он сунул руку в карман, извлек бумажник. — У меня к вам очень важное дело. Пожалуйста, окажите мне содействие.

Еще полсекунды и Наташа начнет орать, толкаться, чтобы не закрывал собой воздух, чтобы выпустил ее из угла, чтобы не дышал, не смотрел… Вот сейчас!

Она тихонько дернулась, но господин ласково придержал ее плечом, и у Наташи совсем помутилось в очах. Пожалуйста! Отпустите меня! Не трогайте меня! Пожалуйста!

Только господин Гарик ничего этого не видел и не слышал, а конвульсии уборщицы он расшифровал как банальное женское кокетство

— Вот, — он нашел то, что хотел. — Сто баксов, видишь?

Перед носом — божественная бумажка, толстенькая циферка 100, пухлое лицо темной краской…

— Я тебе это отдам, но ты сегодня поработаешь натурщицей, слышишь меня? Ничего с тобой не сделают, только разрисуют. Слышишь? Согласна?

Наташа не знала, что сказать. Деньги привели ее в чувство, хотя она ни на секунду не верила, что может получить эту бумажку.

— Короче, тут времени совсем не осталось, а то бы я просто вызвал девочку и все… Но за двадцать минут… Пока соберется, пока доедет… А у тебя фигура нормальная, я это дело за километр вижу… Ты же знаешь, что сегодня у вас тут боди-арт?

Откуда она могла знать? Мало ли что придумают местные массовики? И программы тут регулярно — одна другой похабнее…

— Короче, моя фирма финансирует это дело. Здесь все наши начальники, а они — люди серьезные, чуть что — в говно растопчут… Так вот. Тут, типа, разные художники будут разрисовывать моделек, а те потом на сцене минимально зажгут. Сечешь? А самая красивая девка, типа, будет разрисована кем-то из зала, любым желающим, вне конкурса. И, типа, это право получит мой шеф, а он девок любит, котяра еще тот… Он, типа, кайфует, разрисовывает девочку, и все. Она на сцене что-то там танчит, срывает овации и сваливает мыться… Ну?

— Что? — слово с трудом продралось сквозь плотно перетянутое страхом Наташино горло.

— Блин, бабы что все тупые или это только мне так везет? Я говорю: ты согласна?

— На что?

— Епть… Постоять, поулыбаться моему шефу, пока он тебя нежненько кисточкой пощекочет?

— Я?

Господин начал сомневаться в целесообразности дальнейшего разговора. А потом еще шаловливый луч скользнул по ее лицу, хорошенько высветив все шрамы и погрешности…

И рука, дающая доллары, медленно двинулась обратно, в сторону бумажника. Наташа следила за этим перемещением, и страх в ней с космической скоростью менялся на ярость. Что? Начальнику-котяре не понравится моделька с потрепанным личиком? Грунтовка подкачала?

— Давай сюда, — сказала Наташа и легко вырвала денежку из крепкой щепоти задумчивого Гарика. — Сколько у меня есть времени?

А времени уже не было. На сцену вышла ведущая в золотом платье и радостно сообщила, что боди-арт шагает по планете, не обогнул он и наш лесной уголок, итак…

Господин сильно сомневался в содеянном и, будь у него возможность отмотать время на полчаса назад, он не стал бы ругаться с подарочной моделью Милкой. Но изменить что-то уже было невозможно. И оставалось, вздохнув и выругавшись на весь свет и всех баб, дать краткие ЦУ…

Наташа успела только вернуть ведро в хозкомнату, как со сцены сообщили, что модели сейчас покажутся во всей своей красе, то есть как раз без красы, но в одежде, а потом, спустя час, их можно будет увидеть уже без одежды, но в красе. То есть в краске. Зал оживился, загудел, застрелял фотовспышками, провожая взглядами и объективами гордых, надменных красавиц, живые холсты, предметы будущего эстетского обожания.

— …И наш специальный сюрприз… — ведущая заглянула в шпаргалку. — Еще одна модель, которая тоже будет участвовать в празднике, но вне конкурсной программы. Ее сможет разрисовать любой желающий, которого выберу я… Где вы, милая девушка?

Наташа отыскала взглядом своего друга Гарика. Тот яростно махал ей рукой: выходи! Щеки его алели от стыда и ярости, друзья рядом оживленно вертелись в поисках «милой девушки».

А она даже не успела переодеться…

Снимая на ходу фирменный халатик уборщицы, Наташа поднялась на сцену. Зал с готовностью хохотнул — отличный ход! Раздеть и разрисовать уборщицу — разве не это голубая мечта каждого мыслящего, интеллигентного мужчины?

Павы на сцене смотрели с глубоким непониманием. Естественно, они знали о том, что у их коллеги по цеху Милки будет сегодня особое задание. Они чего-то все утро репетировали, ходили по сцене. И Милка тоже ходила, красиво виляя тонкой попкой. Конечно, шеф-спонсор мог изрисовать на ней все, что угодно, но танец от этого не менялся. У нее был танец-матрица, среднестатистический набор движений, способный украсить и объяснить любую картину, которую вечером изобразит мифический Шеф. Даже если он нарисует простой «смайлик». Любую маленькую, бездарную козявку. Даже если крестик с ноликом дрожащей рукой намалюет шеф. Милка все равно будет готова отыграть на сцене номер. Она — девушка опытная, тертая, и не такое переживала… И тут вдруг вместо Милки выползает ЭТО…

— Ну что же, — бодро сказала ведущая, хотя видно было, что в заданной ситуации бодрость дается ей тяжко. — Вот они, наши музы. Еще раз внимательно посмотрите на них, запомните их такими. Сейчас они удалятся вместе с художниками, но вы сможете понаблюдать процесс. Издалека… Идите, девушки.

И девушки пошли, и каждая из них, проходя, цепляла взглядом Наташу: а ты кто такая?

— Ну, а что касается нашей специальной девушки… Нашей простой служащей, скромной Золушки, которая очень скоро станет принцессой…

Зал с готовностью схавал наживку про Золушку. Кое-где потянулись вверх руки: я, я хочу сделать ее принцессой! Ща, только ремешок ослаблю и кааак сделаю!

Но ведущая со знанием дела двинулась к головному столику и ласково взглянула на товарища, который мог и был, скорее всего, тем самым шефом.

Товарищ не тянул руку. Он с подозрением рассматривал Наташу. Где-то на заднем плане из-за ширмы выглядывал серо-бурый от напряжения Гарик и грыз локоть. Если шеф сейчас оскорбится предложенной ему дамой…

Наташа с трудом различала то, что происходило в зале. Свет бил в глаза, сердце стучало где-то в том же регионе, пальцы обледенели и дрожали мелкой дробью… Но что еще появилось в ней, кроме страха и фантомной боли в ребрах, — какие неизвестные черти и силы?

Она отыскала взглядом, по блеску платья ведущей, нужный столик, сделала в ту сторону нежное, воздушное движение пальцем и… расстегнула пуговку старой отцовской рубахи. А под отцовской рубахой у Наташи была простенькая солдатская маечка, а вот под маечкой не было ничего…

Она осталась в этой маечке — с красиво блестящей от ужаса кожей, с хорошо прорисованной грудью, с мускулистыми, крепкими плечами.

Зал благодушно сверкнул вспышками.

Шоу началось.

Ирочка сгоняла в гараж, где пасся арендуемый для таких случаев мини-вэнчик российского производства, подписала нужную бумажку у хозяина.

— Где водила-то? — спросил хозяин.

— Я водила! — ответила Ирочка и лихо запрыгнула в кабину. — С сегодняшнего дня я сама себе водила.

Хозяин от удивления и ужаса выпустил сигаретку, она упала и долго дымила в песке.

А Ирочка уже беспощадно рычала мотором, пытаясь развернуть своего наемного зверя в узком пространстве частных гаражей. Все было совсем не так, как в учебном «Жигуле», руль крутился по-другому, колеса выворачивались иначе, дорога не слушалась и никак не хотела нырнуть под машину. Хозяин кружил рядом, уворачивался и уже начинал готовиться к процессу отбирания авто у столь вопиющего «чайника-убийцы».

— Все нормально! — крикнула Ирочка, приоткрыв окно. — Просто привыкла к легковухе! Сейчас подстроюсь!

Каким-то чудом ей удалось не снести дверь соседнего гаража, вырулить и лечь на курс. Она посигналила сиротливо грустившему хозяину и начала свое путешествие…

Все оказалось грустнее предполагаемого. На пятнадцатой минуте трэвэла Ирочка осознала, что большего страха не испытывала еще никогда. Она первый раз ехала одна, без инструктора, Бронислава Станиславовича, или ласкового друга-водилы, который умел так выровнять руль, что и машину спасал, и Ирочкину коленку успевал погладить… Но сейчас его не было. А был тугой руль, твердое сиденье и где-то далеко внизу — быстрая и кривая дорога.

— Спокойно, — сказала сама себе Ирочка. — Все будет пучком. Все будет зашибись. Только надо понять, куда я сейчас еду и какая дорога туда ведет.

Никто не мог бы додуматься до такого. И уж точно никто не мог бы это совершить. Только Ирочка с ее уникальным сочетанием дури и таланта взяла и выехала на большую дорогу на большой машине, имея при этом очень маленький опыт и совсем микроскопический стаж вождения.

— Тише ты, блин! Сама вижу! — тихо материла она встречных и поперечных, сигналящих ей, ругающих ее. — Я нечаянно!.. Подвинься, ффак!.. Э-э-э!.. Извини!

Машина, ведомая «убийцей», несколько раз ткнулась рылом в бордюр, столько же раз криво развернулась, на Танковой нагло поперла по встречной, пропустила красный, но ни разу никого не ранила и не встретила на своем пути ни одного милиционера! Уму непостижимо, но Ирочку никто не остановил, и она без потерь добралась до склада, отдышалась, загрузила товар и даже имела силы потрепаться с компаньонами на предмет погоды, парней и налогов.

А потом Ирочка выбралась на кольцевую и взяла курс на Могилевку. Дальше дорога была ей известна — сколько раз она проделывала этот маршрут, хоть и в качестве пассажира. Теперь все должно было идти как по маслу…

— Подвезти тебя?

— Да тут недалеко, сама доберусь.

— Ладно ты! Садись, не выпендривайся! — Сергей открыл дверцу изнутри, завелся. — Блин, новая машина, а аккумуляторы полное говно!

Лена мучительно сочиняла повод отказаться от поездки со старшим подружкиным братцем. Это и неудобно, и страшно, и вообще… От нее, Лены, после тренировки потом несет, как от коня, куда ей с таким амбре в салон иномарки?

— Ну? — Сергей сердито нахмурился. — Давай быстрее, а?

И Лена села, по ходу сжавшись в комок, чтобы оставить при себе все свои запахи, не выпустить ни один.

Сергей посвистывал, время от времени ругал других водителей. А Лена маялась, не знала, как правильно себя вести.

— Я хотела сказать тебе спасибо…

— Что ты там шепчешь?

— Хотела сказать тебе спасибо!

— За что это?

— За то, что помог мне сегодня. Показал упражнения.

— Невелика помощь.

— Ну и вообще…

Сказать или нет? Где гарантия, что он поймет? А с другой стороны, что он сделает? Высадит Лену? Ну, так это даже и к лучшему.

— А еще спасибо за то, что ты разрушил стереотип.

— Что-что я сделал? — Сергей от удивления даже сбросил скорость до позорных шестидесяти. — Что я разрушил? Откуда ты такие слова знаешь?

— Ну, я филолог.

— Это что значит?

— Языковед, преподаватель русского языка…

— Обалдеть… А я думал, что вы все одинаковые. Смотрю на свою сестру и разочаровываюсь в людях.

— Ну, неправда. Ира очень талантливая и красивая девушка.

— Талантливая… Особенно если дело касается денег в долг…

Лена смотрела в окно на бегущие пейзажи родного микрорайона и не могла не думать о своем. Ирочка, деньги… Все это, конечно, очень мило. Но ведь начинается новая жизнь! С ума сойти — Лена едет из спортзала! Едет в важной машине, хоть и принадлежащей старшему брату лучшей подруги, человеку опасному и непонятному. Чудесное сочетание звуков — спортзал, машина, вечер, чудесные авансы, великолепное будущее, полное сюрпризов…

А потом вдруг что-то весело заверещало, Сергей деловито покопался у себя в кармане и извлек хорошенькую коробочку с дисплеем. Коробочка крепилась к поясу цепочкой и была, судя по всему, очень дорога Сергею.

— Пейджер, — сказал он с глубокой гордостью. — Слышала о таком?

— Нет.

— Ну, это очень просто. Как карманный телеграф. Если кто-нибудь хочет мне сообщить какую-то новость, набирает телефон оператора, говорит мой номер и диктует сообщение. Через тридцать секунд оно уже у меня в кармане. Очень удобно.

— Здорово.

— Их пока мало, не каждый может себе позволить… Ну-ка, что пишут? «Целую, жду звонка»…

Конечно, вслух это можно было не читать, но если человеку хотелось поделиться радостью, подарить фрагмент своего большого личного счастья миру — уай нот?

— А ты что это… решила вдруг спортом заняться?

— Не знаю. Просто почувствовала необходимость.

— Это правильно. В здоровом теле здоровый дух.

И снова тишина, только сыто урчит организм молодой, хорошей машины. А еще вокруг — легкий привкус смущения, постепенно все более явный, насыщаемый новыми мыслями. Странно, они едут и разговаривают, два таких разных человека. С таким общим прошлым при этом. И вот теперь они — не только старший брат подруги и, соответственно, подруга младшей сестры, но и коллеги по спортзалу. Они еще и просто малознакомые молодые разнополые люди в салоне одного авто.

— Ты вроде потолще была, так?

— Да. Сама не заметила, как похудела.

— Диета какая-нибудь?

— Да нет. Просто много занималась. В смысле училась. Сессия трудная была, изматывающая такая… А еще… Знаешь, я встретила учителя пения, Виктора Николаевича, он еще хором в школе руководил… Так вот, он сейчас распространяет какие-то порошки для похудания. И я попробовала. Просто так. От отчаяния.

— И что? Это порошок так тебя усушил?

— Не знаю, — честно ответила Лена. Как приятно, когда кто-то замечает, что ты похудела… И вовсе он не монстр, этот Сергей. А очень даже милый парень. Мужчина. Взрослый, милый мужчина.

— Знаешь, я сегодня все время ждала от тебя какой-нибудь гадости.

— Серьезно? — улыбнулся Сергей. — А что, я такой подлец, да?

— Ну, не знаю. Просто мы привыкли с детства, что ты нас гонял.

— Заслуживали, вот и гонял!

— Ну, не всегда! Пару раз ты просто так нас мучил, из вредности.

— Да ладно! Вас помучаешь! Сами кого угодно замучаете!

Они весело трепались до самого дома. Потом Лена вышла, поблагодарила доброго Сергея, собиралась тихонько испариться, но только вдруг Сергей выглянул в окно и сообщил:

— Слушай, а я ведь действительно падла еще та.

Лена просто остолбенела. Надо же, какой сумасшедший день!

— Ты говорила про гадости, которые я обычно совершаю всюду, где появляюсь… Так вот… Я ведь и сейчас гадость совершил!

— Какую? Подвез меня домой?

— Нет. Это я как раз доброе дело сделал. У меня по плану одно доброе дело в день… А вот гадость совершил конкретную…

Лена улыбалась, ждала неизвестно чего.

— В общем… Ты почувствуешь. Завтра к вечеру.

— Что?

— Объем моей подлости.

— Но…

— Не спрашивай. Сама все поймешь. Просто знай, что этого могло не быть, если бы я… Подонок я, короче… Все. Привет маме.

Он с визгом прокрутил колеса и умчался в вечер.

О какой подлости он говорил?

Модели стайкой прошли в специальный уголок, где их уже ожидали столы, краски, схемки узоров, со вчерашнего дня подготовленные художниками. Сами мастера вились тут же, растирали ладони, грели баночки — не все, но самые гуманные или извращенные, понимающие, что прикосновение холодной краски к груди не есть самое приятное ощущение. Девушки деловито раздевались, лица у них при этом были холодные, взгляд безучастный, ясно говорящий о том, что в подобных глупостях они обычно не участвуют, но раз уж кому-то это так надо, то за определенные деньги они, девушки, конечно, потерпят.

Забегали фотокоры. Вот тут модели, конечно, очень профессионально попросили не снимать лица. Фотокоры побожились, что никаких лиц не будет, только части тела.

Из зала потянулись желающие взглянуть на то, как творится Вечность. В крайнем случае, если процесс создания шедевра останется настолько интимным, что на него нельзя будет указать пальцем, тогда просто попялиться на голых девок. Организаторы предвидели такой момент и приготовили каждой паре «художник-модель» ширму, за которой целомудренно скрывалась голая натура, а зрители видели только спину художника. Но зато когда спина двигалась в сторону, можно было наблюдать красивые, помеченные краской кусочки моделей.

И только девушка-сюрприз по задумке организаторов была выставлена на всеобщее обозрение. Для придания зрелищу остроты и чтобы подчеркнуть народность конкурса. Конечно, с предполагаемой моделью Милкой этот сложный вопрос был улажен, но в свете форс-мажора проблема снова выплыла наружу и закачалась на волнах. А согласится ли наша Золушка-уборщица с такими условиями? А разденется ли она пред толпой?

— Пал Палыч! Минуточку! — аферист Гарик оттащил Наташу от шефа, который уже расстегивал пуговки на пиджаке, готовясь приступить к рисованию.

Наташа тряслась от ужаса, как мокрая кошка. Но и господин Гарик переживал.

— Чувиха! Если ты не подведешь, я тебе… Все, что захочешь, а? Вот любой каприз в пределах разумного — сапоги там, цепочка золотая… Теперь уже шефа обломать нельзя, понимаешь? Надо раздеться прямо здесь и… Короче, разденься и стой, а он тебя размалюет, и потом потанчить децл, и все!

Наташа оглянулась: два десятка лиц, как в тумане. Сиреневом. Улыбаются. Смотрят пониже плеч, скользят взглядом. Потом замечают ее лицо, удивляются, толкают друг друга — смотри, какая модель странная! Побитая. Несколько фотокоров. Ждут, когда же она обнажит истину. То есть разденется, и поскорее, а то еще столько чего надо запечатлеть, столько прекрасных грудей и ягодиц… И шеф без пиджака, красный от творческого смущения. А рядом на столике — две коробки гуаши, кисточки… Как набор хирурга или ножи для разделки мяса…

— Я тебя не обману! Слышишь? Я тебе слово даю! Завтра с утра мы с тобой едем и таримся по полной программе! И сотку ты оставляешь себе, слышишь?

— Итак! — крикнули со сцены. — Конкурс начинается! Паааехали!

Заиграла музычка, и народ окончательно сместился к художникам. Ух, чего там началось! Ох, как залетали кисти, как зафыркали модели, страдая от первых холодных мазков! И голые кругом! Много голого тела в разных позах и конфигурациях, отчаянная суета художников, которые как-то сразу и сами оголили торсы или хотя бы предплечья, спасаясь от краски и жары. Через десять минут все это стало напоминать бой быков или битву гладиаторов, с той разницей, что у гладиаторов была если не одежда, то хоть щиты для прикрытия, а быкам одежда не требовалась в принципе…

— Давай-давай! — кричали люди.

Шеф улыбался и играл кисточкой.

Гарик отошел к зрителям и оттуда посылал в космос отчаянные мольбы…

Наташа окончательно сбросила рубашку. Осталась в старых джинсах, кроссовках и фабричной маечке.

Одобрение на мужских лицах. Безразличие на женских. Вспышка фотоаппарата.

Наташа расстегнула пуговку джинсов и легким движением бедра спустила их вниз. А потом просто вышагнула из кучки старых одежек, по ходу стащив и кроссовки.

В носках и в майке. Забавный ход. Зрители заулыбались. Какая милая сегодня программа!

Наташа аккуратно присела, стянула носочки — старенькие, застиранные, в ворсинках и катышках, а потом сразу и майку. Чего томить людей?

Вспышки и вспышки. И вспышки, и вспышки, и вспышки. И блестящие глаза людей в паузах между вспышками.

А грудь у Наташи была что надо…

И все остальное было что надо…

Поэтому когда она избавила себя и других от необходимости видеть нелепые детские хэбэшные трусишки и предстала во всей своей первородной красе, залу стало ясно, почему именно этой девушке даны такие авансы и счастье подставить свое тело под кисть Великолепного Шефа…

— Ой, мля, — сказал шеф, вытирая рукавом лоб. — Ой, какая красота! Дайте отдышаться!

Завертелся в поисках помощи и поддержки, счастливый, довольный по самые помидоры.

— Давай-давай!

— Рисуй, а то мы сами разрисуем!

— Пал Палыч! Держись! Мы с тобой!

— Да что мне с ней делать-то? — Пал Палыч истерично смеялся, разводил руками, краска капала на пол. — Я ж даже линию провести не смогу! У меня все колотится!

— А ты ее на пол уложи!

— Ты ей торговый знак нарисуй на левой сиське!

— А ты ее отведи за угол и там порисуй как следует!

— Ой, пацаны! Я после такого подарка не то что рисовать — говорить разучусь! — Пал Палыч повернулся к своей модели, завращал глазами, пытаясь объять взглядом все сразу, отчего на его лице появилось выражение ребенка, которому разрешили в магазине игрушек выбрать один, но любой подарок, и его колбасит не по-детски, поскольку хочется все сразу…

— Ой, мама дорогая, — Пал Палыч нерешительно ткнул кистью куда-то в область Наташиного плеча. И сразу же по плечу вниз потек горный ручеек синей краски.

— Вот видишь? Само все получается!

— Давай, когда еще тебе красивая девка разрешит на себе картинки рисовать?

— Напиши на ней: «Не забуду мать родную»!

Пал Палыч нервно хихикал и произвольно ставил точки на разных участках предоставленного ему тела. Каждое попадание встречалось зрителями на ура, комментарии и советы сыпались ведрами, атмосфера была праздничная, все улыбались.

Наташа просто закрыла глаза и ждала, когда это кончится. У нее было одно приятное умение, приобретенное: она умела выключать все чувства и в добровольной коме переживать острые моменты. Вот сейчас был очень острый момент. Настолько острый, что Наташа понимала: жить после такого позора не имеет смысла. Но деньги останутся.

— Ну, пацаны…

Гарик был похож на счастливого молодого ученого, который только что успешно осуществил запуск экспериментальной модели вечного двигателя, его глаза светились тихим счастьем.

— Какое красивое тело! — сказал кто-то из «творческих». — Вы, девушка, из какого агентства?

Поскольку девушка не отвечала, «творческий» оторвал взгляд от ее груди и взглянул в лицо. И понял, что с таким лицом девушка не может быть в агентстве. Тихо удалился, продолжая издалека рассматривать ее уникальные формы и сокрушаться по поводу несправедливой судьбы, которая так распорядилась, что вот лицо у девушки совсем никуда не годится…

— Выпейте горячего чаю! — сказали над ухом.

Над ухом Наташи.

А прошло уже время. И стоять было зябко и трудно.

Так что на чай Наташа отреагировала. Вернее, отреагировал ее скорченный, продрогший до трупного состояния организм.

Просто официантка, знакомое лицо. Протягивает дымящийся пластиковый стаканчик. Как хорошо! Наташа запустила внутрь горячее, почувствовала, как отступает судорога, выдохнула.

— Слушай, может тебе коньячку? — шеф неожиданно догадался, что девушка, которую он размазывает последние тридцать минут, минимально живая. И посмотрел ей в лицо.

— Не надо, — сказала Наташа. — Рисуйте быстрее, пожалуйста.

А он притих, рассматривая ее отметины, потом тихо поинтересовался:

— Это где тебя так угораздило?

— Не важно.

— Ты не подумай, я не пристаю… Просто интересно.

— Неинтересно.

— Ладно.

Шеф отложил кисти, обернулся к Гарику:

— Все, хорош. Накройте ее чем-нибудь, водки дайте. Чего стоишь?

Гарик охотно согласился с командой. Через мгновение Наташу уже укрывали каким-то махровым полотенцем, протягивали ей новые стаканчики.

— Молодец, чувиха! — шептал Гарик. — Шеф доволен, все в порядке! Теперь осталось самое главное! Надо будет выступить на сцене и, типа, выгодно продемонстрировать рисунок. В танце…

Наташа молчала.

— Ну, ты же помнишь про завтра? Вот сиди пока и думай, что ты хочешь… Блин, по-моему, ты сорвала классный банк, чувиха! Тебе жутко повезло!

На трассе Ирочка совсем расслабилась. Сколько раз гоняли в Россию по разным вопросам, столько раз за рулем сидела она. Правда, ехали они чаще всего рано утром, когда дорога чистенькая, народу минимум — катись себе по прямой, получай удовольствие. А сейчас был глубокий вечер, почти ночь. Но какая разница, если вся жизнь впереди, и ты сама себе хозяйка, а под тобой сто десять лошадей, и можно рулить, газовать, вертеться, орать. Никто тебя не остановит. Никто не вмешается.

Конечно, Ирочка не была настолько безбашенной, чтобы не продумать алгоритм действий. План прост: часиков до пяти утра ехать, а под утро припасть к какой-нибудь стоянке под Смоленском и всхрапнуть до девяти. В сумке на соседнем сиденье — свежие джинсики, маечка, косметичка и др. Полчаса с утра наедине с этой сумкой — и Ирочка будет звездой, сделает все дела и ляжет на обратный курс. А вечером — Минск. Все красиво.

Кроме одного. Часу в третьем Ирочке дико захотелось спать. Она даже растерялась от такой внезапной атаки организма. Вот просто три минуты назад она еще была человеком разумным, уверенно вела большую машину, и вдруг приходится таращить глаза, усилием воли и зрачка собирать в одну разбегающуюся надвое полосу на дороге…

— Не спать! — сказала Ирочка. — Не спать! Не спать!

И никакой музыки, это же надо! Машина без приемника! На фиг такая машина?

— О-кей, — Ирочка проморгалась. — Будем говорить. Сами с собой. Здравствуйте, Ирина! И вам, Ирина, добрый вечер! Итак, приступим! Вы не против? Нет, я не против! Супер. Тогда скажите, пожалуйста, Ирина, что вы думаете о своей внешности? О, я очень, очень красива! У вас тайные комплексы? Да. У меня маленькая грудь. Это ужасно. Я, конечно, никогда никому не признаюсь, что это моя беда, но мне так хочется такие сиськи, как у Наташки!.. А что вы думаете о Наташке? О! О Наташке я думаю, что она… Несчастная дура. Ей все время не везет. Блин, в двадцать лет жить только для того, чтобы содержать сестер и мать — это ужасно. Мне ее очень и очень жаль. Я даже простила ей долг. Более того. Если мы с ней помиримся, — а я готова пойти навстречу, если она попросит прощения, — то я даже могу отдать ей все свои старые одежки. Они в очень хорошем состоянии, просто я их уже не буду носить, потому что я слежу за модой. А Наташке все равно, что на ней. Главное, чтобы все пуговицы были на месте… Блин, ну как так можно жить, я не понимаю? Ходит, как страшилище! Вечно в этих штанах! Вечно смотрит исподлобья! Меня бесит ее дикость! Меня бесит ее упрямство! Меня бесят ее принципы! Меня бесят ее сиськи! Сиськи меня бесят больше всего!

Ирочка разошлась, разволновалась. Сна как не бывало, но остановиться уже не получалось, такой хороший собеседник попался…

— А что вы, Ирина, думаете о второй вашей подруге, о Лене? Ну, что о ней можно думать? Ей тоже плевать на собственную внешность. Она у нас слишком умная для того, чтобы красиво одеваться. К тому же она для этого слишком толстая. Кстати, я хочу сказать, что у Ленки тоже есть достоинства. У нее красивые глаза и неплохие ноги, но вряд ли это ей когда-нибудь пригодится. А вообще я ненавижу баб, которые строят из себя умных! Ты сначала ногти в порядок приведи, а потом строй умную! Корова, блин!..

Дорога весело летела назад, свет фар не менее весело летел вперед. А еще в лобовое все время летели мошки и бабочки, но им, судя по пятнам и брызгам на стекле, было как раз не очень весело.

— А что вы думаете о своем женихе? О Брониславе Станиславовиче? Да, о Брониславе Станиславовиче! О! Я думаю, что он — самое мерзкое и убогое существо на свете! От него воняет, как от слоновьего говна! Он толстый! Он складчатый! Он старый! Он паскудный! Но я, скорее всего, выйду за него замуж! Да, а что делать? Он очень богат, он купит мне хорошую машину, самую клевую одежду, украшения. Я буду жить в комнате с колоннами, у меня будет горничная. Я куплю себе белого пуделя и буду гулять с ним на курортах, вдоль моря. У меня будут очки долларов за двести, корзиночка с журналом и апельсинами… А когда мимо будут проплывать моряки, я найду самого красивого и уведу его куда-нибудь на тайный пляж… И мы будем с ним целоваться и ползать по песку как ящерицы… И разденем друг друга… О-ля-ля! А потом я приду домой, и мой старый пердючий муж спросит, почему я такая счастливая? А я скажу ему: потому, что я люблю тебя, мой пупсик! Но если он захочет после этого затащить меня в постель, я ему дам по морде и устрою скандал… Я ему в дочки гожусь, козлу! А он меня в постель хочет затащить!.. Хотя вряд ли он хочет кого-то затащить в постель. Вряд ли у него вообще член есть, он давно врос в живот… Фу, как представлю… Ну, а в первую брачную ночь я же буду обязана с ним спать? Да, скорее всего… И что делать? Я же не могу выйти за него замуж и совсем с ним не спать? Родители заставят, скажут, что я их позорю… Ладно. Допустим, в первую брачную ночь я просто напьюсь и ничего не почувствую, но потом… Что, каждый раз напиваться? Господи, хоть бы он сдох скорее, а? И я останусь богатой вдовой, молодой и красивой! И тогда я устрою такой праздник!

Фары выхватили впереди на дороге темную кучу. Она была такой неожиданной здесь и сейчас, а Ирочка замечталась и почти забыла, где какая педаль. Словом, когда сознание в полном объеме вернулось к водителю, то могло только зафиксировать тот факт, что на дороге лежит человек. Ни объехать, ни затормозить Ирочка уже не могла…

Лена тихо открыла дверь, тихо вошла. Мурка, дурочка, по обыкновению отчаянно заорала, возмущаясь поздним приходом хозяйки. В маминой комнате горел свет.

— Тише ты! Разбудишь всех!

Лена заскрипела старыми половицами, пробираясь к двери. Заглянула. Седая макушка над спинкой кресла. Маргарита Петровна уснула, как всегда, читая.

Лена уже собиралась проскрипеть к себе, но потом по привычке вернулась, подкралась к креслу и присмотрелась к маминым губам — дышит ли.

И чуть не рухнула от ужаса…

Мамино лицо было серым, конвульсивным. Веки полузакрыты, но не прячут мутный глаз. И дыхание такое редкое, резкое, как будто мама просто давно задохнулась, но иногда все же пытается проверить, не разучилась ли она набирать воздух.

— Мама! Мамочка!

Маргарита Петровна попыталась открыть глаза, что-то пробулькала, но только еще больше посерела и сморщилась.

— О, Господи! Мама! Мама! Что с тобой?

Лена сжимала руками рот, но ужас все равно просачивался сквозь пальцы вместе со скулением. Несколько страшных минут, когда мир остановился, и реальность оказалась страшнее фантазий…

А потом Лена бросилась к телефону, схватила трубку, уронила ее, чуть не разбила, снова схватила и, рыдая, набрала номер Наташи.

— Алло?

— Анжелка! Где Наташка?

— На работе еще! — голос Анжелики был строгим и недовольным. — Ты девчонок разбудила!

— Анжелка! У меня маме плохо! Что вы делаете, когда Капитолине Михайловне плохо?

— Ну… «Скорую» вызываем…

— Как?

— 03…

— Просто набрать 03?

— Да. Они сами спросят, что случилось, ты им расскажешь, и все. Они приедут, если решат, что это надо…

Лена нажала рычаг, потом еще минуту просто громко ревела, глядя на лампочку-луну. Ей было так страшно звонить в «скорую»! Никогда в жизни еще она не звонила в «скорую»!

— «Скорая» слушает!

— У меня… у меня тут мама… Ей плохо!

— Что случилось?

— Она лежит в кресле, дрожит, у нее глаза закрыты, говорить не может и дышит странно!

— Пульс прощупывается?

— Что?

— Пульс, говорю, прощупывается?

— Не знаю!

— Надо знать! Ладно, говорите адрес, сейчас бригаду отправляем!

Мурка пришла, села рядом и грустно лизнула облезлую пятку. Ей тоже не нравилось все происходящее.

— А сейчас, дамы и господа, на сцену выходит наш главный сюрприз! Девушка зрительских симпатий! Та самая девушка, которая досталась одному из зрителей, и теперь она покажет нам все, что сможет! В том числе и мастерство художника!

Под одобрительный гул Наташа вышла на сцену, взглянула в зал. Никого не видно, очень хорошо. Потом заиграла музыка, довольно странная, под такую надо клоунам выступать. Но хотелось, чтобы этот ужас скорее закончился, и Наташа сбросила полотенце…

Шагнула на сцену.

Захлопнула ресницы, переключая себя в режим «космос».

А потом началось волшебство. Никогда еще стены этого великолепного заведения не видели такого чуда. Тело вопиющей красоты, вызывающей возмущение, недоумение, желание оглянуться по сторонам и убедиться, что остальные это тоже видят… Пластика льющейся воды, движения, от которых дрожь под пиджаком и волоски на загривке встают дыбом…

— Откуда ты ее откопал? — спросил шеф потного Гарика.

— Там уже таких нет.

— Интересная какая девочка… Твоя?

— Ну, не совсем…

— А чья?

— Местная.

— Надо будет узнать о ней побольше… Ты смотри, что вытворяет! Слушай, я едва сдерживаю коника своего! Хорошо, что хоть костюм темный надел! Как в молодости!

— Привести вам ее после выступления?

— Ну, я бы не отказался! Только она, мне кажется, не из этих…

Наташа со сцены поиграла пятнами на спине и оскалила белые зубки…

— Хотя, если ты договоришься… Договорись с ней! Слышишь?

Гарик кивнул и закурил, ломая ногтем ноготь.

Ирочка с визгом проехала еще метров тридцать и упала на руль. Тишина. Ничего. Ни звука. И ночь вокруг.

— Господи, — сказала она. — Господи! Господи! Это неправда! Я уснула! Мне это снится!

Она ударилась лбом о руль. Но он оказался настоящим, твердым.

— Что мне делать, а? — спросила Ирочка у своих коленок, сиротливо торчащих из-под руля. — Что мне теперь делать? Ну? Что? Что делать?

И такие слезы пролились на коленки, такие водопады!

— Это не я! — выла Ирочка, вжимаясь в руль лицом. — Это не я! Я не знала, что он там лежит! На хрена ночью лежать на трассе? Я не виновата! Я не хотела!

Такая глухая ночь была вокруг, что сжималось сердце. И жизнь, еще пять минут назад такая прекрасная и розовая, вдруг треснула по швам и зазияла жуткой черной прорехой на все стекло…

Неужели она только что убила человека? Это невозможно даже по буквам представить! У-б-и-ть че-ло-ве-ка!!! В двадцать лет! Будучи тонкой, роскошной красавицей! В первый день самостоятельного вождения! Убить человека!!!

— А может, может… — Ирочка оглянулась назад, в темноту — Может, уехать, а? Никого нет? Никто не видел? Откуда они узнают, что это я? На шинах адреса нет, правильно? Вот я сейчас тихонько заведусь, тронусь и уеду! И никто не скажет, что я…

Поворот ключа, приятный гул мотора…

— А то ведь еще неизвестно, что там за человек? Вдруг это бандит? Вдруг его специально бросили, чтобы кто-нибудь задавил? А вдруг там просто сидит кто-нибудь за кустом и ждет, когда водитель выйдет из машины! И тогда этого водителя по башке!

Дорога медленно-медленно заскользила под колеса, угрюмые деревья вздохнули и тоже пошли, пошли, пошли-пошли-пошли…

— А вдруг его давно кто-то другой сбил, но просто не остановился? А я, дура, попалась… Конечно, его кто-то другой сбил, зачем еще ему лежать на дороге? А я тут переживаю! Реву! А там все просто! Просто кто-то сбил и смылся! А я вот такая честная, блин! Еду сейчас, и…

Она снова остановилась. Садистка-память тут же подбросила ей воспоминание бугра под колесом. Бух — и проехала по чьим-то косточкам…

— Ой, мама родная! — Ирочка снова шлепнулась на руль и заревела с новой силой. — А вдруг он просто пьяный? Вдруг я его сбила, и он сейчас умирает? Вдруг еще можно спасти? Мамааа!!! Мааамммааа!

Она плакала, кричала, била руль. Потом притихла, глядя пустыми тазами на грустную дорогу.

Потом с усилием нашла нужную передачу и двинулась назад.

Когда под носом снова возникли тормозные черные дорожки, Ирочка уже дозрела.

— Господи, — сказала она в черное небо. — Господи! Сделай так, чтобы он был жив! Сделай так, Господи! А я потом сделаю все, что хочешь! Я… стану хорошей! Помирюсь с братом! С Наташкой!.. Я не выйду замуж за Бронислава Станиславовича! Все, что только захочешь, Господи!

Небо молчало.

Но не молчала ночь. Пели какие-то ночные существа, шумели деревья. Дорога дышала паром и туманами. Темно, как в могиле, только россыпь мелких звезд на небе да огни сонной деревни в поле.

Ехать ночью в машине и стоять ночью на дороге — это очень разные вещи.

Выходишь — и становишься беззащитным, как яичный желток без скорлупы. На тебя наваливается такое безразмерное пространство, такое темное и непонятное, что ты уже не надеешься вернуться обратно в веселый салон, полный музыки, теплого воздуха и запаха ароматизатора «Дикий лимон». И ты ждешь хрипения химер за спиной, скрежета их когтей по асфальту, и твоя спина готовится к удару…

Ирочке казалось, что сейчас все будет как в фильмах ужасов. Она подойдет к черному телу, дотронется рукой, а оно развернется страшной раной и выпученными мертвыми глазами, и надо будет орать, визжать диким голосом.

Страшно представить, что осталось от человека, которого переехали на такой скорости. Надо прожить жизнь так, чтобы не увидеть этого никогда.

Вот она, жуткая, черная масса.

— Маамааа, — Ирочка затекала слезами и ужасом, плакала так, как никогда еще. — Пожааалуйстааа! Дааа!

Все, можно остановиться, посмотреть под ноги. Может быть, не придется его трогать. Может, все станет ясно и так.

Человека так странно разметало по дороге, что шансов не оставалось. Удивительно, в каком же состоянии он находился ДО, если рассыпался буквально на составляющие…

Белая луна, серый асфальт, уходящий в ночь, тени и крики ангелов смерти. Черный цвет вполне может быть красным — в темноте не различишь, и тогда весь мир вокруг за десять минут пропитался кровью…

Ирочка подползла и наклонилась, затыкая рыдающий рот кулаком.

— Что?

Она склонилась ниже, ткнула носком дырявую телогрейку.

— Что???

Человека не было! Была телогрейка, набитая соломой, старые поганые штаны с тем же наполнением и другая изношенная дрянь, которую чьи-то заботливые руки нафаршировали, связали и уложили на дороге прямо посередке…

— Сволочи!!! — закричала Ирочка, пиная телогрейку. — Скоты! Суки! Ну, выходите! Где вы? Поржали? Весело вам? Суки, подонки!

Только собаки в далекой деревне ответили ей.

— Здравствуйте! Извините за поздний звонок! А Иру можно?

— А она в Россию уехала… Это что, Ленка?

— Да.

— Это Сергей. Случилось что-то? Чего ты такая вспученная?

— Маме плохо! Я «скорую» вызвала!

— Ну, значит ждать надо…

— Она почти не дышит! А Ира на курсах медсестер искусственное дыхание проходила!

— Что, все так серьезно?

Лена расплакалась в трубку.

— Ладно. Я сейчас заеду. Не знаю, правда, чем я смогу помочь…

Они явились одновременно — два доктора и один Сергей.

Пока доктора колдовали над Маргаритой Петровной, Лена стояла в уголке и грызла ноготь. Это так ужасно, когда у тебя на глазах разворачивается настоящая битва за жизнь, когда доктора начинают суетиться, звонить куда-то, требовать срочной реанимации…

— Держись, — сказал Сергей. — Старики все одинаковые. Любят попугать. Все будет нормально, у нас самая продвинутая в мире медицина. Особенно, если дать им на лапу.

С грохотом втащили носилки. Лене стало совсем дурно, когда она увидела, насколько мама вялая и тяжелая. Бросили-понесли, ругая тех, кто строит такие узкие комнаты.

— А куда вы ее? — заорала Лена.

Но так и не поняла, ответили ли, и если ответили, то что.

Вот тут вмешалась судьба в виде красивого автомобиля с плохим аккумулятором.

— Ладно, садись. Поедем следом.

И они мчались за «скорой», браня красный свет в светофоре. Профиль Сергея был четок и остр, а слова и движения — яркие и лаконичные.

— Путается под колесами! Коззел! (Обогнали одну машину.) Ну, и куда мы так крадемся? Что это мы обе полосы заняли? У нас дипломатические номера? Мы крутые? (Новый обгон.) Так, а мы на службе, да? Мы принципиально выше пятидесяти не ездим? (Обогнали такси.) А вот и наши спасители. Как-то вы не очень торопитесь, пацаны! (Обогнал «Скорую».)

Лена вертела головой, искала глазами мигалки, представляла, что сейчас происходит внутри…

Потом Сергей с кем-то громко и смачно ругался в приемном отделении, куда-то звонил с телефона, установленного на столике принимающего врача. Врач в это время смотрел с холодной ненавистью и стучал ручкой по столу.

— Ну, все, договорился! Теперь твоя маман будет присмотрена, накормлена и отдохнет в палате с чистыми полами.

— А можно к ней?

— Ну, она сейчас в реанимации. Ей не до тебя. Завтра заедешь, может, и пустят.

Лена двинулась за ним, к выходу. Но все оглядывалась, все ждала какого-то сигнала, что мама ждет, и к ней надо зайти. И по ходу тихо ужасалась тому, как же страшно в больницах, такие цвета, холод, как будто специально кто-то придумал эту картинку, чтобы человек опечалился и подумал о вечном.

— Эй, а ну в сторону!

Опа! Лена чуть не сбила каталку с горой бурых одеял.

Ого! Да это не каталка! Это везут грязного, дурно пахнущего человека с окровавленным лицом! Лену отшатнуло к стенке, она едва не заорала от ужаса.

А он дышит, нет? Непонятно! И никто по этому поводу не суетится! Везут человека, у того закрыты глаза, кроваво-волосатая каша над ухом, и никто не суетится!

Даже если врачи уже знают, что с ним, даже если в машине сделали все уколы и промывания и сейчас просто спокойно перевозят клиента на место — все равно! Как можно ТАК СПОКОЙНО?

— Ну, чего? Испугалась? — спросил крупный дяденька в белом халате. Это он толкал каталку.

А Лена не знала, что делать. Надо бы ответить, хоть вопрос и риторический. А в то же время — вот оно, лицо бомжика. Бровь разбита всмятку. В глазницу затекает кровь…

— Не переживай, ему не больно. Он под такой анестезией, что еще долго ничего чувствовать не будет! А ты чья такая хорошенькая? А? Ждешь кого? Так подожди меня! Я через полчаса освобождаюсь!

— Что? — Лена поморгала. Шутка такая?

— Я говорю, что скоро освобождаюсь! Так что… А? Хорошенькая!

— Я не могу, извините!

— Ну, ничего! Я только спросил! Пааасторонись! Любаша! Принимай товарища! Отмойте его получше, стоять рядом невозможно!

Лена по стенке двинулась прочь. Дяденька еще что-то кричал ей и некой Любаше, журил Любашу, Лену призывал остаться, хвалил ее красоту, ее фигуру, глазки, ножки, волосы…

Может, санитары в больницах сумасшедшие? С такой работой сойти с ума — как нечего делать!

А у двери ждал Сергей.

— Я думал, ты никогда оттуда не выйдешь, — сказал он.

И такие странные ноты в голосе. Как будто… Нет, это глупости конечно… Но как будто он ревнует!

Или это у Лены тектонические сдвиги серого вещества? Не вынесла стресса?

Назад ехали молча. Лена, пыталась привести мысли в порядок. Обычно у нее в голове было аккуратно, светло, хорошо проветрено. А сегодня — такой дикий сумбур, такое смещение всех центров.

— Как ты думаешь, она поправится? Мама?

— А куда она денется? Конечно, поправится!

— Я так испугалась…

— Кого? Этого урода с каталкой?

— Нет. Когда домой пришла, а мама почти не дышит…

— Бывает… А чувак с каталкой больной! Они там, в приемном, все больные!

— Не все… Не может быть, чтобы все… Это он специально так… Чтобы не свихнуться… Так страшно…

— Ненавижу таких больных чуваков! Их самих надо лечить, блин!

— …Так страшно…

— Да бывает и пострашнее!

По проспекту гуляют парочки.

За стенами больницы все настолько другое, что с трудом верится. Хорошо, что существует другая жизнь, надо как-то найти кратчайший путь и вернуться в нее.

— А знаешь, я так долго привыкала к тому, что проспект теперь называется Скорины, а не Ленина. А сейчас нравится.

— А с чего это ты долго привыкала? Вы ж еще совсем мелкие были, когда его переименовали!

— Ну и что! Я все отлично помню!

Переезд на Партизанский открыт, не нужно пропускать бесконечный поезд.

— А как себя чувствует Илона? Как малыш? Скоро уже?

— Слушай, не надо, а?

— Хорошо…

Сергей нахмурился, потом закурил, вынув огонь откуда-то из тела машины. На секунду заалела раскаленная дыра, потом Сергей вставил прикуриватель обратно.

— Я собираюсь развестись.

— Развестись?! Почему?

— Мы очень разные. Она живет своей жизнью, я — своей.

— А ребенок?

— А ребенка пока нет.

— Но ведь будет!

— Ну, будет! И что ж теперь? Все перечеркивать? Илона — девочка самостоятельная, состоятельная, ей только ребенка для полного счастья и не хватает.

— А… а кто тогда писал в твоем пейджере «целую»?

— Ну, не Илона! — Сергей довольно улыбнулся. — Так, девочка одна, холостяцкое утешение… Дурочка, но стройненькая, ласковая блондиночка, живет рядом со спортзалом — все удобства. Что еще надо для здорового тела?

Вот он как… Странно, но мысль об этой стройненькой ласковой довольно неприятна. Надо ее гнать, и без того хватает поводов.

— А ты разве не хочешь детей?

— Не знаю. Пока я больше хочу, чтобы отменили подоходный налог.

Уже приехали. Лена посидела минуту, думая, что сказать.

— Мне тридцать лет, — неожиданно сообщил Сергей. — И я уже умею разбираться в девушках. Второй раз на Илоне я бы не женился… Привет кошке. Звони, если что…

— Сергей!

— Ну?

— А что за подлость? Что за подлость была в спортзале? Я и так спать не смогу, буду думать о маме. Не заставляй меня еще и об этой таинственной гадости думать!

Сергей засмеялся.

— Да ничего там такого страшного нет! Ну, просто не сможешь ходить недельку после такой интенсивной первой тренировки, вот и все! Посиди часок в горячей ванне, станет легче. Ладно, я поехал. Пока.

В растерянной квартире по смятым коврикам бродила одинокая Мурка и отчаянно орала. Первым делом Лена кое-как прибралась, потом открыла кран в ванной, чтобы набиралась горячая. Потом взяла трубку, чтобы позвонить Сергею и поблагодарить. Но позвонила Костику и рассказала о маме.

После выступления Наташа пулей полетела в рабочую зону, отыскала комок своей одежды, с солдатской скоростью ее натянула, придерживая рукой чудесную сотенную бумажку в кармане.

— Эй, красавица! Притормози!

Гарик. Наташа пригнулась, чтобы проскользнуть сбоку и под его локтем.

— Погодь! Дай выразить благодарность!

— Не надо!

— Еще как надо! Шеф писает кипятком! Требует свидания. Хочу тебе сказать, что шеф у нас — очень завидный кавалер. Соглашайся, обеспечишь себя на пару лет вперед!

Наташа посмотрела на часы в холле. Одиннадцать.

— Мне пора, пусти.

— Да я не держу!.. Э, так а ты что, даже про завтрашнее утро меня не спросишь?

— Мне ничего не надо.

— Вот, блин, принципиальные девушки пошли! Как тебя зовут хоть?

— Никак.

Она выбежала на служебную лестницу, скатилась вниз, потом припустила на полной скорости темными дворами к метро. Ее, наконец, отпустило, можно было подумать и ужаснуться. Тому, насколько пусто стало под ребрами и какой жгучей смесью стыда и страха заполняется это пространство.

Она не помнила, как ехала, хотя помнила, что старательно прятала глаза. Не помнила, где и на что пересаживалась. Надо было быстрее добраться до дома, отдать матери сотню, потом лечь под душ и утонуть. А другого исхода быть не может, когда девяносто процентов кожи поражены отпечатками пальцев сладострастного Шефа.

— Наташа!

И опять пришлось шарахнуться! Ну, сколько это может продолжаться?

— Извини, я без предупреждения!

Она бросилась бежать, но ее догнали, схватили, обняли, подняли на руки.

— Отпусти! — орала Наташа, отбиваясь каждой вакуолью. — Отпустиии!

— Да не кричи так! Это же я! Я!

— Отпууустиии!

Наконец ее оставили в покое. Наташа отскочила, выставила вперед ладони, прикрываясь от удара.

— Да это же я! Яковлев! Яковлев, слышишь?

Высокий, крупный мужик, лица не видно, сплошные тени от листвы под тусклым фонарем.

— Отстань от меня! Слышишь? Не смей подходить! Только шаг сделай!

— Да я стою, видишь? Стою на месте! Успокойся!

Наташа оглянулась: нет ли кого? Конечно, нет. Когда надо — никого не бывает.

— Отвали, понял? Отвали! Сейчас так орать буду!

— Да я…

— Иди отсюда! Уходи! Я буду смотреть! Если только двинешься в мою сторону — закричу, слышишь?

— Слышу.

Он весь обмяк, осунулся. Разочарован — не то слово. Убит. Но Наташа была в таком пике, на такой нервной ноте, что не могла и не хотела различать нюансы чужой печали.

— Я прямо с поезда сюда. Никуда не заходил, родителей еще не видел… Ждал тебя часа три…

Наташа тяжело дышала и искала глазами прохожих.

— Ладно. Я пойду. Может, у тебя плохой день был, не знаю. Позвони мне, если захочешь. Я буду в городе еще два дня.

Он отступил в тень, стал меньше, а потом совсем испарился.

Глава 8

Первой начала звонить Лена. Всю ночь маялась, прислушивалась к привидениям в маминой комнате, к мыслям о Сергее и о своем новом имидже. Особенно не давал ей покоя имидж в районе живота и мышц на ногах. Болело. Ну, не то чтобы болело. Ныло, очень настойчиво и нудно. Если это та самая подлость, о которой говорил Сергей, то беспокоиться, конечно, не стоит. Поноет и перестанет. Но приятного мало, как будто отлежала все тело сразу и в каждом сантиметре сейчас назревает серьезный мышечный бунт. Плюс ворох недостойных мыслей мещанского характера: где взять деньги на ссобойку в больницу, надо ли завтра давать врачам взятку, как это сделать и т. д.

Не выспалась. Вернулась после занятий в пустой дом и набросилась на телефон как усталый путник на продуктовую корзину.

Сначала Костику. Был ли у мамы? Как она? Еще не пришла в себя. Делали операцию. Ужас какой… Нет, не ужас? Врачи говорят, что с такими болячками еще жить и жить! Хорошо!

Наташке. Опять на работе? Сколько можно! Как сто долларов? Вчера принесла домой сто долларов? Ничего себе! Где же это она так работает? Уборщицей в кинотеатре?? Хорошенькое дело! Пусть сразу же позвонит, как появится, ладно?

Ирке. Ира?

— Ленка! Ленка! Ты дома?

— Естественно.

— Я сейчас к тебе приду.

— Но я к маме в больницу…

— Мне очень надо. Я скоро.

Она примчалась через пятнадцать минут — неслыханный срок, спринтерский забег какой-то!

— Ленка!

Сбросила туфли и еще из коридора начала падать на диван в Лениной комнате.

— Ленка! Я сейчас умру! Я два дня не спала, между прочим! Я час назад еще на трассе была!

— Что случилось?

— Я сегодня ночью… Я… Это ужасно! Я никогда не думала, что меня может так переколбасить всю! Просто как будто наизнанку вывернуло! Капец полный! Ира сегодня ночью умерла! Старая Ира сегодня ночью умерла!

— Господи! Какая Ира умерла?

— Ну, ты дура! Я!!! Я умерла!

— Ты???

Нет, с миром что-то случилось! Лена похудела, и мир в связи с этим перевернулся?!

— Ирка!.. Ты пьяная?

— Я не пьяная! Я новая! Я другая! Я светлая и чистая, как после исповеди! Или сауны!

— А что случилось?

— Сегодня ночью… — Ирочка оторвалась от подушки, удивленно огляделась. — А где Маргарита Петровна?

— Она в больнице.

— Как?

— Вот так. Вчера «скорая» забрала. А тебе Сергей не рассказывал?

— Да мы с ним и не виделись, он с утра на работу уехал… А что с Маргаритой Петровной?

— Сердце.

— Надо же, — Ирочка задумчиво подтянула к подбородку острые коленки. — Как странно. Все кругом начинают болеть и меняться. Кажется, Ленка, это старость…

— У кого старость — у тебя?

— И у тебя тоже!.. Жить будет?

— Ну а как же! Скажешь тоже!

— Это хорошо. А то было бы жаль, если бы Маргарита Петровна умерла. Она у тебя классная.

— Ирка! Что ты несешь?

— Я говорю, что у тебя классная маманя и было бы плохо, если бы она вдруг умерла! Она и на телик тебя пристроила, и кошку взять разрешила, и меня утешала, когда я только собиралась замуж за старого козла… Она одна меня жалела! А вы все были рады, что я выхожу замуж! Все! Желали мне, блин, удачи! А то, что я себя хороню заживо! Продаю, а потом хороню в особнячке Бронислава Станиславовича! Об этом вы не думали?

— Так ведь… Ирка! Прекрати фигню нести! Кто тебя заживо хоронил?? Я??

— Ну, и ты тоже… И теперь вам всем пофиг, а я сама! Сама поняла, что ТАК НЕЛЬЗЯ! Я — человек! И требую человеческого отношения!

Лена просто стояла и смотрела. А что тут можно говорить и делать?

— И мне самой надо сейчас придумать, как отмазаться от этой свадьбы!

— От какой свадьбы отмазаться???

— С Брониславом, блин, Станиславовичем!

— Так ты не будешь за него выходить??

Ирочка оторвалась от подушки, ее глаза гневно сверкали!

— КОНЕЧНО НЕ БУДУ! Как я могу выйти замуж ЗА ЭТО???

Лена села, посидела. Ничего не стала говорить.

— Мать убьет, блин… Убьет… И самое главное, что помочь никто не может… Никто ничего не придумает… Ни ты, ни Наташка, ни Ромка… Друзья, блин… Какая от вас польза?.. К тебе хоть можно зайти поговорить!.. А Рома, жених долбанный…

Вдруг Ирочка остановилась на полуфразе, взглянула блестящими глазами на подругу.

— Слушай, а что если…

Встала, медленно побрела в сторону телефона.

— Так-так-так… Интересно получается…

И как будто боялась, что потеряет свою гениальную идею, если будет идти слишком быстро.

— Да что с тобой такое?

Ирочка уже набирала номер.

— Все будет хорошо! Теперь уже точно! Поздно я доперла! Что значит не спать два дня! Это же классно! Это же выход, понимаешь?

— Нет!

— Алло! Ромка?

Лена с тревогой следила за действиями своего дорогого товарища, своей подруги. Да, вчерашний день был странным и полным стрессов и открытий. Но взрослый человек все равно найдет в себе силы сохранить рассудок. А вот Ирочка, кажется, не смогла…

— Ромка? Это Ира. Что ты делаешь? Бросай. Бросай, говорю, потом выучишь! Гони к Ленке домой! Есть суперважное дело! Если не приедешь, расскажу Розе Наумовне, что ты в понедельник на занятиях не был! Все. Жду.

И она завертелась, запрыгала.

— Ирка! Объясни, что происходит!

— Ну, что? Ничего особенного! Просто Ирина Игоревна Сидорова духовно переродилась! Вчера ночью! На Могилевском шоссе!

— И кто же теперь прыгает по моему дивану?

— Совершенно новый человек! Хрустальный! Светлый! Порядочный! Человек, который дал слово и его сдержит!

Обалдеть.

Выпустив пар и пару килограммов восторга, Ирочка снова притихла, впала в романтический коматоз и начала уже объясняться.

— Я вчера получила права, Ленка…

— Получила все-таки? Поздравляю!

— И поехала в Смоленск, повезла товар.

— Сама? Ты сумасшедшая?

— Я уже это поняла… Но с этим я справилась. Приехала в шесть утра, в семь вытащила людей на встречу, в восемь утра развернулась назад, и вот час, как дома…

— Ненормальная…

— Да. Ленка, ненормальная. Не спала ни капли, но состояние такое, как будто сожрала килограмм перца… Я сбила человека… То есть я думала, что я его сбила, а оказалось, это какие-то деревенские козлы куклу из сена на дорогу подбросили…

— Ужас какой!

— Это точно… И я, Ленка, за десять минут такого передумала!

— Представляю!

— Короче, я решила жить по-новому. И знаешь, с чего я начну?

— Нет.

— Выйду замуж за Ромку!

Вечером Наташа тихо прокралась на рабочее место, вымыла родную метлу, протерла пол в холле, пошла с дозором по этажу, чтобы найти неполадки и устранить их, как вдруг…

— Эй! Петрова! Блин, какого хрена твоего телефона ни в одном из документов нет?

Администратор. Сонный, опухший после вчерашнего праздника, но довольно возбужденный.

— Петрова! Я тебя вчера видел! Неплохо, неплохо!

— Мне пол мыть надо…

— Да подожди. Слушай, тут приезжал вчерашний заказчик, передал тебе это…

Начал искать во внутреннем кармане, а лицо хитрое, довольное — раскусил я тебя, хоть и не сразу! Я таких, как ты, за километр чую.

— Вот.

Пластиковый пакетик. А в пакетике — блестящие жирные изгибы золотого украшения.

— Щедрый попался, да? Ну, держи, заслужила, молодец… Слушай, Петрова! Так тебе пора начинать карьеру стриптизерши! А чего? Сиськи у тебя улетные, все остальное тоже на месте. А лицо просто накрасить хорошенько и никто ничего не заметит! А? Давай-ка заглянем в дирекцию, пусть договорчик с тобой переоформят, и будешь ты не уборщицей, а танцовщицей! Как в сказке, блин!

— Мне пол пора мыть, — сказала Наташа и ушла, красиво неся ведро водицы.

Приехал Рома, очень огорченный тем, что его сияли с места, заставили тащиться к Ленке домой.

Между прочим, такси денег стоит! И деньги эти не лишние, их родители выдают, доверяя сыну, надеясь на его ответственность! А он вместо того, чтобы купить себе йогурты или хорошую книгу, проезжает эти деньги на такси! Потому, что его зовет Ирочка, даже не соизволив объяснить причину спешки!

И вот он здесь.

Лена прижимала к себе Мурку, следила за тем, как Рома сбрасывает кроссовки, как делает горестную складочку на красивом лбу, как открывает рот, чтобы обругать сердечного друга Ирку за глупые выходки.

— Я первая! — поспешила Ирочка. Я говорю первая… Рома!.. Дорогой Рома!

Она подошла ближе, погрызла губку, игриво и пронзительно глядя в его бархатные глаза.

— Мы знаем друг друга уже лет сто…

— Десять.

— Офигеть! Десять лет! Полный трындец!.. Так вот, Рома. У меня есть к тебе одно предложение. Очень хочется, чтобы ты его принял.

— Говори, а? Я и так ничего не успеваю! Мне еще по литературе читать…

— Я долго думала, но поняла, что по-другому быть не может… Дорогой Рома! Женись на мне!

Тишина.

Тикают часы в комнате Маргариты Петровны.

— Что? — Рома посмотрел на Лену. — Вы меня разыгрываете, да?

Лена еле-еле пожала плечами. Она точно так же ничего не понимала и точно так же обалдела, услышав Ирочкин план.

— Это не шутка, Рома, — Ирочка торжественно стащила с него ветровку. — Это все очень серьезно. Проходи, такие вещи не решают на ходу.

Наташа мыла пол, на котором остались следы вчерашних безобразий. И от того, что краска плохо смывалась, от того, что становилось еще гаже и грязнее, хуже становилось и ей. Она уже не могла понять, где коренятся ее печали. Все было монотонно гадко и очень непонятно. И если что- то и спасало сейчас Наташу, так это лошадиное терпение и мысли о семье.

— Петрова!

А это кто? Это командир девочек-моделек, таинственный человек без имени, но с правом прохода в любые служебные помещения. Он всегда появляется накануне мероприятий, оговаривает с администрацией количество и качество девочек, смеется, пьет кофе без сахара.

— Оставь тряпку. Мне надо поговорить.

— Некогда.

— Есть когда. Брось тряпку, говорю. Хватит ломаться.

Наташа встала — руки по швам, глаза пустые, каменное лицо. Слушаю, товарищ начальник.

— Я вчера видел твой экспромт. Не скажу, что это было хорошо — идеи никакой, движения скованные. Но я прекрасно понимаю ситуацию и отдаю должное твоим физическим данным и танцевальной школе, это чувствуется. У меня предложение. Работать в стриптизе…

Ноль реакций. Стоит, слушает, ждет.

— Нет, я понимаю, что ты хочешь спросить, почему не подиум. Я думаю, ты бы и там смогла, но для подиумной модели у тебя слишком откровенные формы и явная проблема с лицом. А в стриптизе и любых танцах ню ты могла бы иметь хорошие шансы. Так что? Согласна?

— Нет.

— Слушай, мне говорили, что ты ненормальная, но я не думал, что настолько! Как будто ты не видишь разницы между шваброй и танцами! И в деньгах разницы не видишь, да? Да прекрати ты шнягу эту по полу размазывать, когда с тобой разговаривают!

Он схватил ее за плечо и тут же получил половой тряпкой по бледной щеке. А в прокуренный воздух при этом красиво взметнулись фонтанчики бурой, нечистой водички.

Пока человек ругался, Наташа свернула приборы, сбросила их в подсобку, туда же швырнула и халат.

Разумеется, больше ей здесь делать нечего. А уходить надо за полчаса до того, как тебя об этом официально попросят представители администрации.

— Ирка, но…

— А что тебя смущает? Я вот не понимаю, что тебя смущает? Мы знаем друг друга с пеленок, изучили друг друга наизусть! Я даже знаю, что у тебя родинка на кобчике, сколько раз видела! Родители наши дружат, твоя мама меня обожает… Что еще надо?

— Ну как же…

— Любовь? Да фигня это все! Нет никакой любви! Уж я бы о ней знала, если б она была. Просто люди хотят с кем-то встречаться, трахаться, ходить в кино, в магазины… Понимаешь?

— Но я не хочу с тобой…

— Не хочешь — не надо! — Ирочка начала заводиться. — Я же не прошу тебя давать мне клятву верности! Ты будешь жить своей жизнью, я — своей. Просто будем мужем и женой! Ты ведь хочешь, чтобы твои родики перестали тебя опекать?

— Ну…

— И я хочу, чтобы мои оставили меня в покое! А если мы поженимся, они уже ничего нам сказать не смогут! Мы будем жить в отдельной квартире — мне Серега свою квартиру отдаст, кстати, когда я замуж выйду, — будем сами себе хозяева, прикинь?

Рома страшно задумался.

— А как же этот твой жених? Бронислав Станиславович?

— Да ну его к свиньям! Я передумала!

— Ну, он же очень богатый! Твои родители мечтают, чтобы ты…

— А мне пофиг, о чем мечтают мои родители! Я не такая, как они! Я хочу жить честно! И выходить замуж по расчету я не буду! Точка!

— Значит, надо выходить по любви, — вякнула Лена и тут же испуганно замолчала. Поскольку Ирочка посмотрела на нее долгим, недобрым взглядом и под тонкой кожей ее лица шевельнулись упрямые желваки.

— Ну? Думай, Ромка, думай! Только поскорее, а то я тоже думать начну.

— Послушай. Но… — Рома очень мучился, он был бледен, плох и абсолютно дезориентирован в пространстве. — Но… Родители, конечно, дружат, но твоя мама не пустит тебя замуж просто так! Они уже все подготовили, дату назначили! Она просто позвонит моим родителям, поругается с ними, и никакой свадьбы! Меня просто запрут дома — и все!

— Ой-ой-ой, деточка! Посмотрите на него! — Ирочка гневно закурила, выпуская дым в форточку. — Маменькин сынок! Хватит ссать! Тебе двадцать лет, блин! Можешь ты хоть раз принять решение САМ?

— Ирка! Но ведь он и сейчас НЕ САМ его принимает! — Лена не выдержала, нарушила нейтралитет. — Сейчас на него давишь ТЫ!

— Да! И буду! Потому что он сам никогда и ничего не решит! Его не научили!

— А ты дай ему возможность! Ты же даже не выслушала его ни разу!

— Да знаю я, что он мне скажет! Меня мама жениться не пустит! Я папы боюсь, он мне не разрешает взрослым становиться и заниматься сексом с женщинами!

— Неправда! Ты об этом с ним не говорила! Ты просто заставляешь его жениться на себе! А он прав! Ни тебе, ни ему родители не разрешат этого сделать! И дело не в вас, а в них, в родителях!

— Ничего! Если мы повенчаемся, они ничего не смогут нам сказать! Я, в отличие от вас, головой думаю!

— Повенчаетесь? Ты совсем с ума сошла?

— Я — нет! А вот вы, блин, ведете себя как подростки!

— А может, ты все-таки у Ромки узнаешь, хочет он с тобой венчаться?

— Узнаю! Ромка! Ты хочешь? Я тебе нравлюсь? Говори!

Рома хватал ртом воздух, как большая красивая рыба. Потом сморщился, скрючил пальцы и отчаянно прокричал прямо в румяные от спора лица подружек:

— Я не могу! Мне нравятся мужчины!

— Алло, Анжела?

— Наташка! Наташка! — плач в трубке.

А Наташа звонила сообщить, что придет раньше. Что уволилась с работы и придет раньше. А тут вдруг эти Анжелкины слезы. И Наташа даже не терялась в догадках, прекрасно понимая, что ей сейчас скажут.

— Мама звонила?

— Родила! Недоношенную девочку! Врачи сказали, что она может умереть! Она такая маленькая, больная вся! А мама плачет, говорит, что малая помрет и она тогда тоже! А врачи говорят, что это к лучшему, а то денег куча надо, чтобы эту девочку вылечить! Ей теперь надо два месяца в каком-то кювете лежать, а потом специальные смеси есть, лекарства разные, и даже операция! Может, лучше, чтобы она умерла?

— В кювезе… Не реви. Никто не умрет. Я сейчас еду к маме.

Наташа повесила трубку, минуту стояла, прижимаясь лбом к холодному боку таксофона.

Угол рядом был чистый, благоухал бытовой химией, она сама его драила.

Думала, думала.

Потом решительно направилась в кабинет администратора.

Это был не его личный уголок. Здесь стоял общественный чайник, компьютер один на всех, пылились какие-то ящички, папки. Но администратор настойчиво называл этот райский уголок своим кабинетом.

И сейчас он был там.

— Привет, — сказала ему Наташа. — Я там облила водой одного человека.

— Я уже знаю, — сухо заметил администратор.

— Требую уволить меня с должности уборщицы.

— Это уже произошло.

— Но прошу принять меня на работу в качестве танцовщицы. Готова попросить прошения, если это требуется.

Администратор посмотрел с опаской.

— Нормальный ход… Это у тебя такие шутки?

— Нет.

— Я не верю.

— Это правда. Я не шучу. Я прошу принять меня на работу. На новую.

— Странная ты, Петрова. Я тебя боюсь.

— Я могу приступать?

— Ой, блин… Странно все это… Очень странно… Но если ты обещаешь не бросаться на людей…

— Обещаю.

— Точно? Вот скажи мне сейчас! Я не буду бросаться на людей! На мужчин!

— Я не буду. Бросаться на людей.

— На мужчин!

— На мужчин.

— Обещаешь… Слушай, я таких еще не видел… Просто какое-то стихийное бедствие.

— С кем мне говорить по поводу работы?

— Ну, со мной уже поговорила… Теперь иди и договаривайся с хореографом. Он в баре, заливает горе. Ты ему пиджак испортила.

Наташа вышла, но снова вернулась, протянула руку и пошевелила пальцами.

— Чего? — не понял администратор.

— Сувенир гони.

— А-а-а, — он улыбнулся, снова долго искал во внутреннем кармане, а лицо было хитрое, удивленное, но довольное. Все-таки раскусил. Все бабы одинаковые.

Отдал ей золотую цепочку. Пусть подавится.

Девицы несколько секунд молча хлопали ресницами.

— Как это? — первой очнулась Ирочка. — Ты что, серьезно? Ты это серьезно о мужчинах?

— Да! — Ромин подбородок дрожал, в глазах сверкали слезы. — Да!

О-ля-ля…

— Но… как?

— А вот так!

И Рома, задыхаясь и путаясь в фактах, поведал грустную историю о том, как его совратил взрослый парень в пионерском отряде. Рома был тогда вялый, молодой и боялся даже подумать о том, чтобы нажаловаться кому-то, да и парень при случае демонстрировал кулак… А потом Рому совратил тренер по какому-то виду спорта в кружке. И что тренер был очень нежен и добр, и Рому тянуло к нему со страшной силой, поскольку рядом с ним он ощущал себя другим. Не маминым сынком Ромкой Красивым, а красивым Ромой, непонятно чьим сыном, но вполне самостоятельным парнем, бросающим определенный вызов обществу…

Были ли изменения в ориентации и психологии Ромы моментальными? Вряд ли. Скорее всего, он таким родился. А может, и нет.

Это был больше, чем шок. Девицы сморщили лбы, как шарпеи, и сидели не дыша…

Часы тикали, Рома горько плакал.

— Ну, и как ты это ощущаешь?

— Никак! Рома взглянул на Ирочку почти с ненавистью. — Никак! Просто живу и все!

— Ну, живи! Никто тебя не трогает! Просто интересно, что ты чувствуешь к женщинам?

— Ничего.

— А к мужчинам?

— Ничего! Отстань!

Лена села рядом, положила ладонь на холодную Ромину руку.

— Мама, конечно, не знает?

— Конечно. Она с ума сойдет, если…

— Не бойся, мы никому не скажем.

— Конечно, не скажем! — Ирочка закурила новую сигарету, уши у нее пылали от интереса и возбуждения. — Блин! Не ожидала! Слушай, а у тебя есть… Ну, этот… Друг?

Рома потупил взор.

— Ну, есть…

— А мы его знаем?

— Нет.

— Блин, как охота познакомиться! А ты с женщинами когда-нибудь пробовал?

— Нет.

— И не хочешь?

— Не хочу.

— Офигеть!

Ирочка, казалось, уже забыла о своей брачной затее. Она искрилась, переливалась, ей было хорошо и интересно. Подумать только, какой поворот!

— А ты его любишь? — спросила Лена и покраснела, еще не договорив. Какое право она имеет спрашивать? Вдруг это неприлично, вдруг мужчины не могут любить друг друга, у них это иначе называется?

— Ну… — Рома пожал плечами, грустно вытер под носом салфеткой. — Да… Он мне очень нравится. А я ему. Только мы никогда не сможем быть вместе.

— Почему? — удивились обе подружки.

— А как? Он придет ко мне домой, и мама застукает нас, когда он меня обнимает? Или соседи? Или в институте? Никто и никогда не должен этого видеть, понимаете? Он это тоже знает. Мы с ним даже не разговаривали толком, чтобы ни от кого не прятаться.

— Бедный, — вздохнула Лена.

А Ирочка выбросила сигарету в форточку и весело долбанула пяткой по полу:

— Все сходится! Теперь ты просто обязан на мне жениться!

И Лена и Рома взглянули на Ирочку с тревогой: неужели снова за свое? Ах, как плоха нынче Ирочка! Просто хоть спецбригаду вызывай!

— Смотрите сюда! Мы с Ромкой женимся! Я получаю квартиру и свободу! Ромка получает возможность встречаться со своим мальчиком, сколько влезет! Мы живем своей жизнью каждый, но при этом все думают, что мы муж и жена, и никто нас не трогает! А? Супер?

Лена с Ромой переглянулись: ой, ой-ой-ой-ой! Ой, какая Ирка авантюристка! Это просто невероятно!

Глава 9

Свадьбу назначили на середину июля. Роза Наумовна просто расцвела, но при этом еще и переживала так, что теряла сознание раза три на дню. Иван Иванович носил с собой нашатырь и всех просил присматривать за женой, а то у нее на почве радости стало не очень хорошо с рассудком.

Валентина Сергеевна и Игорь Петрович не были так счастливы. Им стоило немалых трудов уладить конфликт с Брониславом Станиславовичем. Особенно, если учесть тот факт, что Игорь Петрович успел занять у него немалую сумму и теперь жил под гнетом процентов, о которых в начале сделки и речи быть не могло — какие проценты между родственниками?

Все дни Ирочка проводила в магазинах, искала свадебное платье и все такое. Рома был рядом и тоже очень радостный. Часто молодую парочку сопровождали подружки невесты Лена и Наташа. Иногда к ним присоединялся друг жениха, крепкий парень, вежливый, обходительный. Нельзя было не любоваться этими счастливыми влюбленными, этой восхитительной, невинной молодостью.

Наташа успела устроиться работать в больницу санитаркой, мыла-прибиралась в корпусе, где лежала маленькая Сусанна, пятая сестрица. Малышка окрепла, подросла и уже ничем не отличалась от обычных младенцев. Наташа могла часами стоять и смотреть, как она валяется под лампами, лениво выставив тощий пузик, словно модница-жеманница на пляже в вечерних лучах.

После обеда Наташа летела в клуб, где у нее была стандартная программа из нескольких танцев. Поскольку стриптиз начал пользоваться все большей популярностью, работы прибавилось, денег тоже. В целом, Наташа была довольна. Теперь они могли лопать фрукты, пить лимонад и по выходным готовить курочку в духовке. А на вырученные от сдачи золота деньги Наташа купила всем сестрам по паре летних босоножек. Тем, кто летом не был женщиной, не понять, как много значат босоножки…

Лена за три месяца похудела с восьмидесяти до пятидесяти восьми килограммов и стала тоньше себя прежней в два раза. Она помешалась на правильном питании и внешности. Она отрастила длинные ногти, укоротила волосы до вменяемого состояния «ниже плеч» и нагло выкрасила их в ярко-рыжий. Любую свободную минуту она проводила в спортзале. И все ее мысли были заняты одним. Нет, не мальчиками. Телевидением. Программой. Надо было придумать какую-то программу. И она придумывала, мудрила, сочиняла концепции и тексты в перерывах между двумя подходами, репетировала проходки и стендапы, но все было не то, все не нравилось.

Маргарита Петровна одобряла ее тягу к прекрасному, но не одобряла ее тяги к железу, зеркалам и другим глупостям. После больницы она стала чувствительной и ранимой, боялась смерти, но зачем-то ждала ее. А еще больше она боялась видимого одиночества. Дочь все стремительнее становилась другой, не похожей на прежнюю тихую, пухлую девочку. И все можно было себе объяснить: человек меняется, становится самостоятельным, большим, у него начинается собственная жизнь, отойди в сторонку, наблюдай, не мешай… Но было трудно. Если бы не Костик… Маргарита Петровна до сих пор не подпускала его близко, хотя понимала, что этот спутник будет вращаться вечно вокруг ее грустной, серенькой планеты.

Накануне свадьбы Ирочка устроила девичник. Вопреки всем законам жанра на девичнике был и жених, и другие парни. Невеста вела себя раскованно, обнималась с посторонними, пила вино и водила желающих посмотреть на платье.

А утром была свадьба.

Ирочка проснулась от солнечной атаки. Прямо в глаза. Сплошной стеной. Безжалостный, яркий свет новой жизни.

— Красота, — сказала Ирочка.

Все было так мило. Она встала, пошпионила за голубями на улице, за соседними окнами из своего открытого. За дверью хлопотали, таскали мебель. Слышался ласковый голос Розы Наумовны и ласковый, но слегка напряженный голос Валентины Сергеевны. Орал приемник, там в программе по заявкам должны были поздравить замечательную молодую пару — Сергей договорился, у него всюду были знакомые…

— Я выхожу замуж, — сказала Ирочка в никуда, в небо, в пространство за окном.

Пространство деликатно промолчало. Но Ирочке не нужны были советы и одобрения. Достаточно того, что она сама приняла решение и добилась своего.

— Ирина! Ты встала?

— Ну, встала…

— Звони своим подругам! Пусть приходят помогать! Дел столько, а все спят!

— Щас позвоню….

Прозрачно как! Эхо. Летом во дворах пусто. Все дети разъехались по пионерским лагерям, по бабушкам-дедушкам. Интересно, а у них с Ромкой будут дети? Они ведь даже сексом никогда не займутся… Ну, ничего. Если вдруг для кого-то важного дела понадобятся дети, можно будет заняться сексом с кем-то другим, Ромка вряд ли обидится. Какой все-таки чудесный свадебный план она придумала!

— Ирина! Звонит какой-то Виктор Яковлев! Будешь с ним разговаривать?

— Ма! Я занята! Скажи, чтобы вечером в ресторан пришел!

Дверь открылась, появилась голова Валентины Сергеевны, вся в бигуди и очень рассерженная:

— Какой ресторан! Ты что? Хочешь весь город собрать? Учти! У нас только сто мест заказано!

— Ничего, он постоит, он солдат.

Валентина Сергеевна сверкнула гневным взглядом, от которого превратились в пепел все живые организмы, бактерии, простейшие и мухи, случайно попавшие в зону поражения. Только Ирочка была недоступна, за долгие годы у нее выработалась отличная система самозащиты. Она даже не обернулась.

Внизу остановилось такси, вышли нарядные люди с цветами и коробками. Кто такие? Что несут? Ирочка сладко помечтала о том, что им подарят сегодня, сколько вкусного можно будет съесть, сколько танцев реализовать. Но главное не это. Главное то, что висит сейчас на дверце шкафа, упрятанное в чехол, пышное, блестящее.

Как она будет сегодня красива!.. Ах, эта чертовка Ирочка, эта нежная фиалка.

— Скорее бы уже, — сказала Ирочка и упала обратно в постель. Надо было позвонить кое-кому, обсудить кое-что. Свадьба все же довольно хлопотное мероприятие.

Лена не спала всю ночь. Подумать только! Ирка выходит замуж… Вспомнила свои подростковые ощущения от свадьбы Сергея, привкус нереальности. Но ведь сейчас то же самое! И Ромка свой парень, и Ирка никак не меняется, но вместе с тем происходит то, что невозможно понять и объяснить! Два человека приклеиваются, пристегиваются друг к другу на всю жизнь! Вместе есть, спать, делить санузел и деньги! А вдруг через год надоест, что тогда? А вдруг, вторая часть тебя, твоя половина окажется испорченной, плохой — и все рухнет! Так странно…

Ближе к утру Лена уморила себя мыслями настолько, что уснула в кресле. А проснулась от тихого журчания голоса за стеной.

— Не надо! — строго, но страстно шептала Маргарита Петровна. — Не приезжай! Я все равно тебе не открою!.. Костя! Прости и пойми меня!.. Костя, послушай! Меня бросили один раз, потом в другой раз меня разочаровали, я не хочу третьего!.. Я благодарна тебе за помощь, правда! Но… Зачем ты мучаешь и себя, и меня? Я и без того разваливаюсь на куски!

Лена вздохнула, на секунду с ужасом представив себя на месте мамы. Седая, больная женщина, целыми днями читающая унылые романы и научно-методические пособия. Есть один-единственный мужчина, неплохой, даже чудесный, но пьющий, и поэтому вроде как ненадежный… И что сделать? Раскрыть ему объятия? А ведь наверняка очень хочется их раскрыть! Впустить его в дом и в жизнь, а потом снова ночами тихо плакать, ожидая возвращения в облаке винно-водочных ароматов? Фишка в том, что больше Костик ни разу не подводил, только выручал. В больнице ночевал на каталке рядом с маминой палатой, продукты таскал, с врачами вел умные, задушевные беседы… Не говоря уже о ежемесячной помощи, «алиментов на ребенка», на Лену, которая давно уже не ребенок и, тем более, не ребенок Кости. И Лена понимала, что на месте мамы давно сняла бы все засовы и распахнула дверь, но мама не такая. Она устроена иначе. Она будет страдать и дальше, так вот устроена ее душа.

Помаявшись, полежав еще час с закрытыми глазами, Лена махнула рукой на сон и заменила его утренней пробежкой. Потом долго плескалась в ванной, массируя мышцы живота толстой струей душа, делала гимнастику для глаз, по ходу сочинила новую маску из утопленного еще вчера вечером «Геркулеса»…

Потом долго думала, что надеть. За последний месяц у нее появилось несколько милых и абсолютно безумных нарядов, и пришла пора один из них презентовать.

— Лена, тебя Лера Борисовна!

— Лера Борисовна?

Ну, наконец-то! Долгие месяцы изнурительных подготовок, тренировок и попыток писать сценарии. Вот сейчас Лера Борисовна скажет — да или нет. Есть для Лены место на новом телеканале или нет. Пусть бы хоть что-нибудь сказала, чтобы можно было успокоиться и продолжить жить в каком-то другом темпе, хотя… Вряд ли что-то изменится.

Маргарита Петровна протянула трубку, не ушла, смотрела, как дочь разговаривает по телефону. Понимала, что сейчас прозвучит что-то, после чего придется либо утешать дитя, либо вместе с ним скакать по дивану.

— Да, Лера Борисовна, здравствуйте!.. Нормально, а как у вас?.. Отлично… Да, помню… Что? Завтра?.. Д-дда, я кое-что придумала… Хорошо, конечно…

Маргарита Петровна нервно гладила Мурку и улыбалась, просто никак не могла сдержать улыбку, хоть прекрасно знала, что дочка не любит всякие такие сантименты.

— Ну, что? Приглашают на телевидение?

Лена не ответила сразу. Стояла, думала, а потом как заорет:

— Да! Меня приглашают на телевидение!!!

Это было такое счастье!

Все утро Наташа собирала сестер. Капитолина Михайловна дежурила в больнице у маленькой Сусанны, так что девицы были предоставлены сами себе, но это их, конечно, нисколько не смущало. И вообще никак не влияло на их жизненную позицию.

Анжелке на днях купили новые розовые брюки «бананы», плюс она одолжила у кого-то из подружек розовую маечку с Мадонной на фасаде. Словом, красота получилась неземная. Десятилетней Элеоноре досталось розовое платье, в котором когда-то давно Наташа выступала в хоре и засветилась на телевидении. Платье с тех пор ни разу не надевали, оно лежало в нафталине и даже как-то сохранилось, хоть и порядком поблекло. А пятилетнюю Виолетту нарядили в навороченный джинсовый комбез, подаренный Наташке одним прытким поклонником. Поклонник как-то просек, что его любимая стриптизерша время от времени приходит на работу с маленькой девочкой, сочинил себе трогательную романтическую историю несчастной любви и дитяти-сиротинушки, скупил весь шоколад, завалил им Виолетту. А на следующий день пошел в «Березку» и приобрел там это джинсовое чудо. Все, как надо: нашлепочки, заграничные надписи на этикетках. Подарок Наташа приняла, но поклоннику отказала, и он потихоньку исчез.

— Там будут мальчики? — волновалась Анжелка.

— Будут. Но тебя это не касается.

— Почему это?

— По кочану.

— А я хочу!

— Мало ли что ты хочешь!

— Блин! Достала ты уже! — Анжелка швырнула расческу и удалилась в ванную.

— Она там плачет, да? — огорчилась Элеонора.

— Ничего. Поплачет и перестанет.

— А почему ты ей не разрешаешь дружить с мальчиками?

— Потому что она этого не умеет делать.

— А я?

— А ты умеешь.

— Значит, я могу с ними играться?

— Можешь. Только тебе придется взять в игру еще и Виолетту.

Элеонора приуныла, с тоской взглянула на младшую:

— Ай, с ней неинтересно! Она ничего не умеет! Ни в классики играть, ни через скакалку прыгать!

— Вот ты и научи ее.

— А там будут конфеты? — это уже Виолетта.

— Будут. И торт будет. И вкусная колбаска.

— Ой, я хочу торт! Хочу торт!

— И я хочу торт! И колбаску хочу! И куклу с желтыми волосами!

Наташа смотрела на сестер, потом не выдержала, повалила обеих на безногую кушетку. Начался привычный и любимый всеми сторонами процесс щекотания, кусания, брыкания и спонтанного целования. Анжелика долго слушала из ванной, как визжат сестры, потом гордо выплыла, постояла в стороне, ожидая приглашения, не дождалась, навалилась сверху и тоже щекоталась, брыкалась и кусалась, сохраняя при этом мину вдовствующей императрицы.

— Ну, как ты, жених?

— Нормально.

— Спишь еще?

— Нет, маме помогаю. У нас тут гости приехали.

— А… Ну, как настроение?

— Не знаю. Страшно. А тебе?

— А мне клево! Я сейчас в парикмахерскую иду, прическу делать…

— Хорошо.

Ирочка помолчала. Ждала, что Рома признается в любви? Нет, не ждала. Просто была какая-то приятная растерянность, какое-то томление. А что с ним делать — не знала.

— Ладно, Ир, я пойду, мама зовет.

— Ну, иди. Пока.

В парикмахерской встретились с Леной. Та пока не выпячивалась, скромно, в джинсиках. Но сияла при этом как зимняя луна.

— Чего это ты так радуешься? — удивилась Ирочка. — Вчера еще так не радовалась.

— Меня пригласили на телевидение!

Ирочка упала в кресло, удивленно взглянула на себя в зеркале, подняла тонкие бровки:

— В смысле?

— Ну, на телевидение! Пригласили!

— Что, снова вести будешь какую-нибудь программку?

— Пока только на собеседование.

— Ну, не знаю…

Ирочка как-то явно расстроилась. Ну, зачем Ленка так бестактна? Надо ей было в этот светлый день говорить о своих успехах? Кому это интересно? Уж точно не Ирочке.

— Ты бы лучше с утра к нам домой зашла! Мамане помогла! Свидетельница называется!

Лена смутилась, притихла. Да, действительно. Видимо, надо было зайти. Ей, конечно, никто не объяснял права и обязанности свидетельницы, но можно было бы догадаться!

— Я прямо сейчас зайду.

— Да сиди уже. Просто будь со мной, ладно? Невесту нельзя оставлять одну, твоя задача — быть рядом и следить за порядком. Поняла?

— Да, Ирка, ты не нервничай. Все будет нормально. Все люди женятся, и ничего…

— Да причем тут «женятся»…

Ирочка совсем расстроилась, расползлась по креслу, мрачно следя за действиями парикмахера:

— Люда! Блин! Ну, что, обязательно так тянуть? У меня и без того башка отваливается! Какие вы все, блин, негибкие! Можете вы хотя бы в день моей свадьбы думать не о себе, а обо мне?

Парикмахер ласково улыбалась, кивала и осторожно посматривала в сторону Лены с выражением лица: «ну, ничего, ничего, потерпим, да?».

— Ирка, а ты специально пригласила Варфоломея и гитариста Э.?

— А как ты догадалась?

— Ну, просто я бы пригласила. Пусть бы посмотрели, помучились…

Наживка была верная, Ирочка клюнула и посветлела:

— В общем, я тоже так прикинула… Они, конечно, редкие мудаки, но мне будет приятно знать, что они ревнуют, и все такое. К тому же Ромке будет пофиг, кто у меня кавалер и что у меня с ним было. Так что могу делать что хочу.

Лена внимательно слушала, кивала и молила небеса о том, чтобы то ниспослало Ирочке стабильно удовлетворительное настроение хотя бы на ближайшие сутки.

В час были дома. Ирочка ушла к себе и там с помощью двух зеркал пыталась рассмотреть прическу. Лена отправилась на кухню, где под руководством чьей-то дальней родственницы долго и быстро готовила закуски-канапе, поскольку гостей была целая квартира, они хотели есть, пить и веселиться, а канапе — такая мелочь, на один зуб нашему человеку…

— Ленка! Иди сюда!

Четырнадцать часов, уже скоро ехать в ЗАГС. Лена оставила кухню и пошла на зов. Дверь за ней немедленно захлопнулась — Ирочка не хотела, чтобы в комнату проникли какие-нибудь враги.

— Что?

— Ну, как я?

И Лена обалдела. Просто опустила руки с прилипшими кусочками сальца из сервелатов и смотрела.

Тонкая, высокая, жемчужно-прозрачная. На голове — кокетливая маленькая фата, а на попе — вздорный бант, благодаря которому в плоском тельце невесты появилась волнующая тайна. Но даже и не это главное. Главное — она была НЕВЕСТОЙ. Самой прекрасной девой на всей планете.

— Очень красиво! Очень!

— Правда? — Ирочка метнулась к зеркалу. Все зеркала — от трюмо и до карманной стекляшки в пластиковой оболочке — все были у нее на службе в этот великий день.

— Ирка! Я даже не ожидала…

— Ну, ладно ты, — невеста прошлась перламутровыми ноготками по влажному атласу юбки. — Не перехвали.

Господи, как красиво! И никакой зависти. А какой смысл завидовать тому, что с тобой не может произойти потому, что не может произойти никогда? Ведь не завидует же Лена какой-нибудь английской королеве Виктории. Нет на самом деле никакой королевы Виктории и невест нет, хотя не исключено, что кому-то удается попасть по ту сторону Зазеркалья. Такие люди, как Ирочка, могут быть и королевой, и невестой. Но Лена слишком реальна, чтобы…

— Жених приехал! Жених приехал!

Ирочка пискнула и вытолкнула Лену в коридор. А туда уже слетелись родственники, большие и малые, у кого-то по ходу торчала шпажка от канапе в зубах, но пропустить шоу никому не хотелось.

— Где свидетельница? — грозно закричала Валентина Сергеевна — В первый раз такую свидетельницу вижу! Никакой помощи!

Теряя сознание от страха Лена пробралась поближе, к самой двери, где получила от Валентины Сергеевны порцию напалма и напутствие:

— Ну, смотри! Торгуйся хорошо! Такую невесту отдаешь!

Прямо перед Леной стоял бледный, несчастный Рома. Бледный, несчастный, но красивый как бог, и в костюме. И он тоже не очень понимал, что требуется от него сейчас как от жениха.

— Свидетель где? — Валентина Сергеевна совсем рассердилась. — Что у вас за бардак? Давайте сюда свидетеля!

Рома, напуганный до смерти нападением будущей тещи, посторонился и пропустил вперед коренастого, быковатого юношу с довольно прыщавым лицом.

— Я свидетель! — весело сообщил юноша. — Все будет нормально! Сейчас разберемся с вашей невестой!

И Валентина Сергеевна вздохнула с облегчением. Сразу видно: нормальный парень, понимает в жизни, своего не упустит. Вздохнула и приготовилась следить за процессом купли-продажи дочери, готовая в любой момент встать горой на защиту ценника и не дать глупым малолеткам извратить вечные и прекрасные понятия о браке.

В ЗАГС гнали в шикарной белой машине. Ирочка, Лена, Валентина Сергеевна и Роза Наумовна. По политесу мамам полагалось ехать в каком-то другом экипаже, но что-то не срослось, и Валентина Сергеевна по этому поводу страшно сердилась. Ей не нравилась свадьба, не нравился выбор дочери — да, она любит Рому и его родителей, у них многолетняя дружба, но жизнь показала, что никакой пользы эта дружба не приносит, а тогда зачем такие родственники? Но при этом при всем Валентина Сергеевна была женщиной строгих моральных принципов и понимала: после венчания молодых людей ждет только один путь. В семью. Конечно, когда она узнала о том, что ее дочь тайно повенчалась с другом детства, она была в страшной ярости. Она била идиотку Ирочку, как пятилетнего нашкодившего ребенка. Но изменить ничего не могла. И потому смирилась, каждую секунду думая о Брониславе Станиславовиче и его двухуровневой квартире. Ох, дура Ирка, дура! Дура безмозглая! Пожалеет ведь, да будет поздно! Такие мужчины, как Бронислав Станиславович, в холостяках и месяца ходить не будут!

Ирочка сунула в окно руку и рулила, как крылом самолета, ладонью. Ей было хорошо. Сзади мчалась красивая черная машина с женихом, с другом жениха — да, да! Этот друг жениха, этот прыщавый свидетель, и был той самой тайной любовью Ромки! И Ирочка собиралась в ближайшее время серьезно с Ромой поговорить, указав ему на его дурной вкус. Все-таки в мужчинах Ирочка разбиралась получше.

А Лена была взволнована и все. Ничего, кроме волнения по разным поводам сейчас не могло удержаться в ее голове, не познавшей сегодня радости прикосновения рук парикмахера. И это тоже смущало Лену. Она собиралась быть сегодня вечером красавицей, но банально не успела. И что теперь делать, как явиться в ЗАГС в джинсах? Это ведь Храм, а в храм в джинсах не пускают…

— Лена, ты могла бы и платье какое-нибудь надеть! — вдруг сухо заметила Валентина Сергеевна, и Лена вздрогнула от мистической, пугающей своевременности этого замечания. — Там же будут фотографировать! Ты понимаешь, что свидетельница в джинсах — это позор на всю жизнь?

— Простите, — пролепетала Лена.

— Мать, отстань! Не порть праздник! — Ирочка улыбалась жизни, радовалась лету и встречному ветру. — Пусть одевается, как хочет! Сейчас модно быть в джинсах!

Валентина Сергеевна громко вздохнула, с презрением и усталостью глядя на дочь. В кого такая?

— Роман Иванович! Согласны ли вы взять в жены Ирину Игоревну?

— Сссогласен…

— Ирина Игоревна! Согласны ли вы стать женой Романа Ивановича?

— Согласна, согласна.

— Какую фамилию будет носить невеста после бракосочетания?

— Красивая.

Гул в зале. Ирочка теперь будет с другой фамилией! Офигеть!

— В знак любви и уважения обменяйтесь кольцами.

Засверкали вспышки, громко заплакала Роза Наумовна, и Рома дрожащей рукой надел тонкое колечко на пальчик своей Ирочки. Колечко никак не попадало в нужную точку, и невесте пришлось самой сунуть палец в сладкое, золотое ярмо…

— …объявляю вас мужем и женой!

Грянула какая-то музыка, обалдевшие молодожены обернулись к родственникам и друзьям. А там все или плакали, или тупо улыбались, как на цирковом представлении.

— Целуй меня! — шепнула Ирочка.

— Зачем?

— Целуй, говорю! — и она впилась губами в его мягкий рот, но не услышала ответного движения. Так и стояла, односторонне присосавшись как пиявка. А Рома покорно ждал.

Потом гости потоком шли и поздравляли, дарили цветы, и Ирочка была счастлива, взволнована, все такое…

Потом поехали на площадь Победы, возложили цветы. Потом катались по проспекту. Потом кататься стало скучно, и решили ехать к ресторану.

Но в ресторан не пускали — время не пришло. Толпа возбужденных родственников с белыми лентами через плечо, голоногие, красивые девушки с цветами, чьи-то дети в бантиках — все оказались в ситуации глупого форс-мажора. Ну, и что теперь делать? Валентина Сергеевна торжественно-саркастично взглянула на дочь. Пусть видит, что мать догадывалась о таком развитии событий.

— Идите сюда! — крикнула свидетельница, эта нелепая Лена в джинсах. — Здесь можно переждать, пока откроют!

Нестройным нарядным ручьем свадьба перетекла в задний двор, где аккурат за рестораном раскинулась миленькая детская площадка с качелями, лестницами и верандами.

— О! То, что надо! — обрадовались гости, и через минуту детская площадка напоминала государственный розарий и одновременно филиал психушки.

— Ну что, довольна? — Валентина Сергеевна подкралась к дочери, весело почесывающей голеностоп, ударила по руке. — Довольна? Взрослые люди вынуждены на качельках кататься как дети!

— Довольна! — Ирочка даже не взглянула на мать, только сердито отдернула руку и снова вернулась к преступному чесанию. А сама при этом хохотала, глядя на подвыпивших дядек и теток, которые с младенческим восторгом и дикими воплями полезли на горки, оседлали бревна и карусельки.

Лена ждала в засаде, под кустом сирени, искала момент, когда можно будет на часок оставить общество и сгонять домой, переодеться. И помощь явилась. В лице Наташи и трех разновозрастных девушек-сестер.

— Наташка! Потом объясню! Мне надо домой, я не успела переодеться, понимаешь? Развлеки тут народ чем-нибудь, а?

— Ну, развлеку, конечно, — Наташа с опаской заглянула в бушующий двор.

— И, это, к Валентине Сергеевне подходи почаще, спрашивай, не нужна ли помощь! А то она сильно обижается!

Лена кричала уже на ходу, уже летела на остановку. Благо тут по прямой до дома десять минут.

— Наташ! Пойдем, там качельки! — ныли младшие. — Пойдем, Наташа!

А старшая подумала еще пару минут, прикинула возможности сестер и дислокацию гостей, а потом озвучила план.

— Значит, так. Сейчас мы все дружно выбегаем и кричим: Ира-Рома! Поздравляем! Счастья и любви желаем! Запомнили?

Маленькие зашевелили губенками, повторяя сложный текст. Дылда Анжелика презрительно отвернулась.

— А потом Элеонора с Виолеттой поют песенку про Зайчика…

— Про Ежика!

— Да, простите, про Ежика. А мы с Анжелкой танцуем, изображая Зайчиков.

— И Ежиков!

— А потом делаем все так, как дома, когда играем в балет! А еще покажем всем сказку про Колобка! А еще Элеонора сделает кувырок, как я учила, сможешь?

— Смогу!

— Да. Главное, чтобы все порадовались, ясно?

— Ясно!

Анжелика громко вздохнула.

Лена опоздала минут на пятнадцать. Гости уже почти расселись, в зале бушевал тамада и музыканты тихо настраивали инструменты, готовясь играть первый танец, танец молодых. Тем не менее удалось просочиться по стеночке и бухнуться на пустующий стул рядом с невестой.

— Блин! Где тебя носило? — зашипела Ирочка и осеклась.

Мама дорогая! Что это с Ленкой такое приключилось? Ирочка не сразу и поняла. Просто тупо елозила взглядом по незнакомому телу рядом.

— Ленка, ты что? С ума сошла?

— А… что?

— Звезданулась совсем? Такое короткое платье?

— Ну, тут и покороче есть!

— Ну, им можно, но ты…

Нет, это что-то невообразимое! Толстуха Ленка напялила короткое леопардовое платьице, обтягивающее плотно, как перчатка.

— Офигела, просто офигела.

Лена совсем побагровела от стыда и прикрыла ноги салфеткой. Конечно, ей не стоило так выряжаться. Не стоило… Стыд какой…

— Да! Свидетели у меня, что надо! — Ирочка отхлебнула из бокала, поддела вилкой ветчину. — Один с женихом за ручку держится, другая вырядилась как проститутка…

И вместе с тем Ирочка понимала, что… Ленке идет это жуткое порнографичное платье! Что у нее, оказывается, довольно эффектные формы были спрятаны под жиром, и вот сейчас эти формы первый раз в жизни были представлены миру! И отчего-то это бесило, хотя надо было бы радоваться за подругу. Ничего, в день свадьбы можно не радоваться. Сегодня Ирочке все можно.

— Сиди, поняла? Не вставай лучше, Ленка! А то я до первой брачной ночи от стыда не доживу!

Лена совсем сгорбилась и уткнулась носом в салат.

— Дорогие молодожены! В этот прекрасный день…

Ирочка и Рома встали, улыбаясь, выслушали какой-то текст, поцеловались. Гости страшно обрадовались и приступили к празднику, заскрипели ножиками и вилками по фаянсу.

Свидетель крепко держал под столом Ромину руку. Тот пару раз пытался вырваться, не смог и оставил попытки. Так и пользовался одной конечностью, периодически получая от Ирочки глубокомысленные тычки в бок.

— Скажи ему, чтобы вел себя прилично! — Ирочка строго взглянула на свидетеля. — Ты на свадьбе, блин! На своей собственной! Давай ухаживай за женой!

Рома послушно выдернул руку, по ходу больно ударив кистью стол, отчего зазвенели бокалы.

— Привет!

Лена обернулась. Рядом с ней… сидел Сергей! Старший брат Ирочки! И не один! И не со своей законной женой Илоной! А с юной особой, пышноволосой, с умненькими, хитрыми глазками и улыбкой невинного молодого тиранозавра.

— Привет!

— Давно тебя не видел!

— Я тебя тоже!

— Ну, как? Оклемалась тогда от первой тренировки?

— Оклемалась, Лена улыбнулась, вспомнив неделю мук, когда она не могла ни встать, ни сесть, ни лечь, ни повернуться — так болело каждое мышечное волокно.

— Ну, прости меня, ладно?

— Да за что?

— Ну, я мог тебя тогда так не перегружать. Я же знал, чем это заканчивается!

— Ничего. Все нормально!

Особа рядом с Сергеем ласково посмотрела на Лену. Лена на всякий случай улыбнулась и отвернулась, не желая создавать напряжение в любящей душе девушки.

— А ты еще ходишь в зал или все, наелась?

— Хожу. Каждый день.

— Ну, ты даешь… Хотя…

Сергей отодвинулся, без капли стеснения рассмотрел то, что ему удалось рассмотреть на сжатой в комочек Лене.

— Хотя выглядишь, конечно, неплохо. Сколько сбросила?

— Двадцать пять.

— Двадцать пять! Ничего себе!

Кареглазая девушка рядом с Сергеем нервно звякнула вилкой и грустно попросила:

— Сергей, дай мне салатика, будь так любезен!

— А ты все салатики лопаешь! — Сергей привстал, придерживая галстук рукой, потянулся за блюдом. — Хоть бы раз мяса попросила! Ох уж эти вундеркинды!

В образовавшуюся прореху Лена рассмотрела простенькие джинсики, в которые была упакована подружка Сергея и окончательно возненавидела свою дурь. Ну зачем ее понесло переодеваться? Чувствовала бы себя сейчас человеком, а не тварью дрожащей.

— Это моя подруга Оля, студентка геологического факультета.

Хитроглазая студентка сдержанно кивнула.

— А это Лена, подруга моей глупой сестры (Ирочка в этом месте на автопилоте обернулась на имя и так же на автопилоте отвернулась), фотомодель.

Что? Он назвал ее фотомоделью? Обе девушки минимально обалдели, каждая по своей причине. Но обе промолчали.

— А тебе что насыпать?

— А мне — салатика… — Лена окончательно смутилась. — И… мяса…

— Вот это я понимаю!

Наташа сидела рядом с Роминым свидетелем. Ей было прекрасно видно, как свидетель треплет жениха по коленке, как гладит его тонкие, длинные пальцы. И она делала все возможное, чтобы собой прикрыть это безобразие. Не дать другим гостям увидеть то, что они ни в коем случае не должны были увидеть!

А еще она зорко следила за сестрами. Для остальной, «неблизкой» молодежи был выделен специальный стол — подальше от глаз высоких гостей, поближе к оркестру. И Наташе нужно было вовремя заметить «пи-пи» Виолетты, отследить каждый кусок, схваченный Элеонорой, аллергически нестабильной, и уберечь Анжелику от предложений выпить за здоровье молодых. А предложений было предостаточно. Все ближайшие парни откровенно пялились на яркую, глазастую девицу в тонкой маечке и дарили ей улыбки. Анжелика была счастлива просто до опупения.

Потом тамада объявил первый танец молодых, и некоторые люди, помнящие конфуз пятилетней давности, когда почти в такой же ситуации Рома отказался танцевать с Ирочкой, а предпочел Наташу, напряглись. Но в этот раз все прошло правильно. Молодые танцевали. Роскошный, томный красавец-жених, герой самых сладких снов, правильно и точно вел свою сказочную партнершу. Партнерша запрокидывала голову, обнажая лебединую шею, и все в зале стонали от сладкого счастья.

В какой-то момент всех отпустили курить, девушка Оля скептически, но терпеливо откинулась на спинку стула, ждала, пока ее друг Сергей потреплется с вульгарной особой, именуемой «подругой невесты Леной».

Наташа пересела к Анжелке и кормила младших сестер.

Жених и свидетель удалились на переговоры.

А невеста заплыла в комнатку, где отдыхали музыканты. И присела на краешек нечистого стола с презентованными «от свадьбы» тарелками. на которых горкой лежали все виды пищи, представленные на торжестве.

— Ну, здравствуй. Э.

Гитарист Э., повзрослевший и похорошевший, усмехнулся сквозь стопку водки:

— Ну, здравствуй, невеста!

— Как дела?

— Неплохо.

— У меня тоже.

— Я вижу.

Ирочка улыбнулась. Ревнует! Конечно, ревнует! Места себе не находит! Еще бы! У них был такой роман, такие страсти! Ирочка бросила его тогда. Или это он ее бросил? А, неважно, дело давнее…

— Как тебе мой муж?

— Никак.

— А как тебе я?

— Слушай! — гитарист Э. встал, сдвинул гитару в сторону. — Чего ты меня пригласила? Других музыкантов мало?

— Ну, потому что ты хороший гитарист!

— Хороших гитаристов сотни!

— Ну, значит, были еще какие-то причины!

Э. с ужасом посмотрел на нее, моргнул глупыми глазами. Кокетничает! Безбожно кокетничает, зовет взглядом, чертовка! Как же так?

— Ирка!

— Что?

Она подплыла ближе, взяла его за галстук.

— Ты что задумала, Ирка?

— Ничего…

Тонкая ручка с обручальным колечком поползла по гитарной груди вниз, к тайне.

— Ирка! С ума сошла?

— Нет, пока нет… А ты?

Близко-близко ее прозрачные, распутные глаза. Ее запах… Э. хлопал ресницами как однодневный теленок, в голове у него не осталось ни одной ноты, даже самой популярной. Никогда с ним не происходило такое, и весь его жизненный опыт, довольно объемный для распутного юноши-пэтэушника, сейчас был бесполезен.

— Ирка, стой!

— Что?

— Ирка!

— Я двадцать лет Ирка!

Скрипнула далекая дверь, и гитарист Э. лопнул как струна: оттолкнул мессалину и исчез. Даже гитару не забрал.

Ирочка улыбнулась, громко и кокетливо вздохнула, пальчиком нарисовав на пыльной спине стола «Козел», а потом ушла к гостям, прихватив гитару. Нужно будет положить ее на сцену. Чтобы милый друг Э. не исчез незаметно, но вернулся к исполнению своих обязанностей.

— Наташ, привет!

Наташа застыла, занеся вилку над открытым клювиком Виолетты.

Яковлев!

Высокий, ладно оттененный костюмом. И лицо такое… Родное, знакомое, но и другое, взрослое. Но хорошее лицо, между прочим. Очень хорошее лицо. Таким она себе его и представляла. Наташа нахмурилась.

— Чего надо?

— Просто подошел поздороваться! Это твои?

— Мои.

— Сколько же вас всего, девчонки?

— Пять, — кокетливо повела плечиком Анжелика. — Я, Наташка, Элеонора, Виолетта и Сусанна! Только она еще в больнице! И мама с ней!

— Ну, я надеюсь, все будет хорошо!

— Мы тоже надеемся!

— А как тебя зовут? — поинтересовалась Элеонора.

— Витя. Я с вашей старшей сестрой учился в одном классе.

— А мы тебя не помним!

— Просто я рано ушел из школы, стал военным.

— Ты убиваешь людей?

— Ну, нет, конечно. Я просто вас защищаю.

— От кого?

— Ну, пока что от официантов, которые хотят забрать ваши тарелки. Вы ведь еще не доели, да?

— Да!

— Ну, вот и ешьте спокойно, я на страже!

Девчонки захихикали, с интересом рассматривая такого милого дядю.

— Наташ! А ты что делаешь вечером?

И тут в Наташе волной возникло старое яростное возмущение. А она вечером едет раздеваться перед богатым сволочьем! А она вечером едет унижаться по самую плешку!

— Не твое дело!

Яковлев помрачнел.

— Слушай, ну что я тебе сделал?

— Ничего, слава Богу!

— Тогда почему ты так со мной?

Сестры замерли, желая услышать, что ответит Наташа. И это ее тоже расстроило. Не хватало еще маленьких впутывать в эту историю. У них и без того в жизни грустного хватает.

— Яковлев, отвали, а? Будь человеком!

Он встал, тяжело двигая челюстью.

— Пока, девчонки, — улыбнулся, как мог. — Надеюсь, еще увидимся!

— И мы тоже! — стопроцентно искренне заорала Анжелика и зло взглянула на сестру. — Ты зачем его отшила? Такой клевый пацан! Симпотный такой! Высокий! Добрый! Сильный! Отличный пацан!

— Потому, что мне не до него!

— А до кого тебе?

— А до вас! — рявкнула Наташа. — До вас, понятно? Кто, кроме меня, за вами будет смотреть? Ты думаешь, я сама не устала? Устала! Иногда я вас убить готова, понятно?

Красноухая от обалдения Анжелка умолкла и ужалась, малышки горько сморщились, готовясь зареветь.

А Наташа охнула, вскочила, начала обнимать своих малявок, целовать, просить прощения. Сказала глупость, просто сорвалась. Конечно, никого у нее нет дороже любимых сестричек!

— Куришь?

— Нет, — Лена совсем не понимала, как ей жить дальше. Сергей не давал ей вздохнуть, все спрашивал, говорил, подливал винища.

— Ладно. А мы с Ольчиком пойдем покурим.

Девушка Оля шустро снялась с места и ушла вперед, дав понять, что демократична и может не стеречь своего парня. Пусть ведет себя так, как хочет.

— Как тебе моя герла? — Сергей проводил взглядом джинсики. — Умная, аж удивительно.

— Это хорошо. Хорошо, когда девушка умная. Редко.

— Это точно. Когда умная и красивая. Редко. Ну, так ты пойдешь, нет?

— Я не курю.

— Просто постоишь рядом, поболтаем.

— Нет, спасибо.

Сергей вздохнул, по-щенячьи сдвинув бровки: пойдем, а? Там так интересно, все курят. Лена вежливо улыбнулась в ответ. Не пойду, спасибо за доброту и внимание.

Ирочка бродила по залу, улыбалась гостям, сверкала взглядом и зубками, шуршала царскими юбками. Ах, как хороша! Поздравляем тебя, Ирочка! Ты сегодня просто великолепна, Ирочка! Ты самая красивая невеста на свете!

А где же наш гитарист Э.?

Ладно. Не хотим выходить, не надо… У нас есть и другое занятие. Невысокий человек, не в костюме, но в чем-то светлом, льняном. Глубокие, почти старческие складки у носа. Да, изменился парень, постарел.

— Здравствуй, Варфоломей! Ты опоздал?

Варфоломей. Друг-художник-наркоман из прошлого. Споткнулся взглядом о великолепие невесты и открыл рот. Удивлен, слегка сконфужен, но, как взрослый человек, владеет собой. Поэтому быстро оправился, расплылся знакомой ядовитой улыбочкой.

— Здорова, Ирэн! Что это ты такое напялила?

— Что? Ах, это? Это мое свадебное платье!

— Какая прелесть! Так это ты выходишь замуж? А то я все мучился — на какую же свадьбу меня приглашает давняя приятельница Ирка-мещанка?

— Да, это она тебя на свою собственную свадьбу приглашает!

— А за что такая честь?

— Просто так, — Ирочка взяла букет из его рук. — Просто так, имею право… Какие красивые цветы! Сразу видно, художник букет покупал!

— А я уже не художник.

— А кто ты?

— Так… Мелкий бизнес, дизайн, журналистика, упаковки и этикетки… Скучно…

— А вот у меня все так здорово!

— Что же, я рад!

Варфоломей нагло ухмыльнулся. Интересно, уйдет или нет? Этот вполне может и уйти. Конечно, Ирочка не будет его догонять.

— Ну, что тут у вас есть поесть? Раз уж я пришел на свадьбу значит надо поесть как следует!

Ах, циничное животное! Ничего святого! Ирочкины глаза заискрили от удовольствия! Все так здорово! Так захватывающе!

Валентина Сергеевна бегала по коридору в поисках музыкантов и тамады. Никого! Вот сволочи! Уже пора начинать, гости накурились, хотят горячего! И никого! Уже мы им заплатим по договору! Уже они получат за такое отношение к работе!

— Валенька, милая! — на секунду возникло счастливое, заплаканное лицо Розы Наумовны.

Валентина Сергеевна отмахнулась:

— Роза, подожди! Тут вопросов много! Потом!

Где же они, мерзавцы? Пьют наверняка где-нибудь в туалете?

Она не постеснялась и заглянула в мужской ватерклозет, вспугнула кого-то из веселых гостей. Потом прошлась по кухне, толкая толстых поварих. По ходу отругала за постный оливье. Как будто они сами не пробуют, что делают!

А потом увидела служебный выход и воспользовалась им.

И вышла на ту самую детскую площадку, которая приютила свадебный табор час назад.

Под кустом сирени, сокрывшись от людских глаз, свидетель и жених крепко обнимали друг друга…

Витя Яковлев вышел на ступеньки, достал пачку «элэма». Был он мрачнее тучи, слеп и глух к происходящему. Поэтому не сразу заметил, что рядом стоит милая девушка в джинсах и тянет к нему свою тонкую сигаретку:

— Дайте огня, пожалуйста!

— Ох, простите, задумался! — Яковлев засуетился, захлопал по карманам в поисках зажигалки. — Не могу найти… Бывает такое… Сам не заметил, куда сунул… Сейчас, сейчас…

Девушка с улыбкой следила за дерганьем товарища, краем глаза при этом пасла дверь, из которой вот-вот должен был появиться другой товарищ, Сергей. Сергей не появлялся, отчего глаз девушки становился все более блестящим.

— Да я так прикурю! — она встала на цыпочки, страхуя себя ладошками, уложенными на плечи курильщика, и ткнулась своей сигареткой в него.

Яковлев смущенно улыбнулся — бывает. Зажигалка — такой странный предмет…

— Вы тут один?

— Ну, почти…

— Это как?

— Пришел к девушке, а она отказалась со мной общаться.

— Странная девушка. Отказаться общаться с таким интересным молодым человеком!

Яковлев опустил глаза. Надо же. Его назвали интересным.

Девушка посмотрела на дверь, потом энергично пошла на штурм.

— Меня зовут Оля. Ольга Курлова. А вас?

— Яковлев Виктор Михайлович.

— Вы учитесь, работаете?

— Я военный!

— О! Это так чудесно! В вас очень чувствуется сильный, настоящий мужчина!

— Да? Спасибо! — Яковлев, не искушенный в играх, совсем растерялся. — Знаете, я не привык к комплиментам! Чувствую себя так… Странно!

— Почему? — ласковые карие глазки Оли уже рядом, смотрят с тревогой и нежностью. — Вам надо знать правду! Вы очень, очень интересный мужчина! Любая женщина в зале вам это скажет! Любая УМНАЯ женщина!

— Ну, не знаю…

Оля снова посмотрела на дверь. Где Сергей? Почему не идет?

— А вы? Вы где учитесь?

— Я учусь на геофаке. Люблю экзотику, путешествия, препятствия.

— Надо же! А с виду не скажешь. Такая романтичная девушка…

— Ну, еще я рисую, пишу чуть-чуть… У меня широкий круг интересов.

— Здорово.

Где Сергей! До сих пор сидит и любезничает с той леопардовой выхухолью?

— А вы одна?

— Ну, почти…

— Это как?

— Пришла с молодым человеком, а он сейчас общается с другой девушкой.

— Странно. Как он мог оставить вас и общаться с какой-то другой девушкой?

— Причем девушка такая… Мерзкая… Свидетельница! Вы ее видели наверняка!

Яковлев перестал улыбаться.

— Не только видел… я с ней учился вместе. Это Ленка Иванова.

— По-моему, вульгарная дура. Вы не находите?

— Не сказал бы. Она очень хороший и добрый человек. И привлекательная. А насчет ума… Она столько книжек прочитала, сколько я и не видел даже.

Девушка Оля снисходительно улыбнулась, выпустила дым тонкой струйкой.

— Знаете, иногда можно много читать, но остаться при этом дурой.

Витя внимательно посмотрел на девушку. О ком она? О Лене? Лену он знает давно, дурой она никогда не была. Хотя кто их поймет, этих девушек…

Ничего не сказал.

Потом появился Сергей, закурил, рассматривая дам. Оля немедленно вильнула хвостиком, прижалась к плечу своего героя и только пару раз, не больше, взглянула на нового знакомого. И то просто так, без видимой цели. Узнать, видит ли он, как она счастлива и востребована?

Пришел гитарист Э., чертыхаясь, взял гитару. Ему только что попало от администратора, которому в свою очередь попало от Валентины Сергеевны.

И теперь злой Э. тихо крутил колки гитары, ожидал появления коллег и страстно ругал Ирочку самыми черными словами. Разумеется, не вслух. Но лицо на всякий случай охладил и сделал равнодушным, поскольку понимал, что Ирочка где-то рядом, и терпеть ее придется целый вечер. Значит, надо бороться даже на расстоянии.

— А вы гитарист, да?

Рядом стояла долговязая девица, симпатичная, явно молодая и глупая, восхищенная встречей с Артистом.

— Да, гитарист.

— А вы можете мне что-нибудь сыграть?

Э. сначала хотел сказать, что не сможет, а потом подумал, что ничего с ним не станет, и протренькал вступление к «Смок Он Зе Вотер».

— Класс! — у девчонки засверкали глаза. — Как вы здорово играете, просто зэбанско! А я могу так научиться?

— Не знаю. Да, если захочешь.

— Захочу! А вас как зовут?

— Э.

— А меня Анжеликой! А вам невеста нравится?

Э. вздрогнул, не готовый к такому вопросу. Неужели эта малолетняя восторженная чикса Иркина шпионка?

— Ну, я и покрасивее видел.

— Класс!

Девчонка присела рядом, вылупилась на инструмент как сова на луч солнца.

— А вы куда нажимаете? Сюда, на точечки?

— Нет. Сюда, на струночки.

— Класс… А можно, я попробую!

И снова первая реакция Э. сильно отличалась от второй. Сначала он хотел просто завернуть эту наглую молодку, сослаться на занятость. А потом подумал: а что? Ирка увидит его с ногастой девицей, понервничает… Отличный расклад!

— Ну, попробуй!

И он повесил на щуплые плечики Анжелики свою боевую гитару, верного друга, дальнего родственника «Фэндера Стратокастера», но произведенного не в буржуйской музыкальной лаборатории, а в дружественном городе Борисове.

Варфоломей прошелся вдоль столов, кому-то улыбнулся, кого-то обогнул, не желая встречаться взглядом. Остановился напротив закусок. Взял прямо руками и начал неспешно пожирать, другой рукой страхуя кусочки от падения. Ирочка стояла напротив и улыбалась.

Ничего, что я ем ваши закуски? Варфоломей весело помахал сыром, возмутив стоящих рядом.

Ешь-ешь, только не подавись. Ирочка провела ногтями по декольте и ниже, ниже, на маленький трамплинчик груди, потом по животу, затянутому в свадебные шелка. Смотри на меня, гад!

Варфоломей всем лицом оценил Ирочкину выходку, поаплодировал кончиками пальцев, захватил хлебушком селедочный сок с тарелки и отправил в широко распахнутый рот. Жирная капелька упала на подбородок и покатилась вниз, словно повторяя Ирочкину пантомиму.

Она засмеялась без звука, одними губами. Ах, смешной, ах, наглый!

Варфоломей выпил из чьего-то бокала, поставил его на место и вопросительно посмотрел на невесту. Ничего, что я еще пожру чего-нить?

Она брезгливо поморщилась, кивнула: конечно, чего от тебя еще ожидать.

Между ними был целый зал, люди ходили, разговаривали, дружески трогали невесту за руки, она им что-то отвечала, но при этом диалог с Варфоломеем ни на секунду не прекратился. Прекрасная Принцесса из сказки для взрослых и Чужак, герой улиц. И все было только в плюс нарастающему сюжету: и свадьба, и наивные родственники, что всеми силами пытались мелькать почаще… Но тут налетели Темные Силы в лице Валентины Сергеевны и унесли Принцессу с собой.

— Ленка! Где Ирка?

Бледный как смерть жених шлепнулся рядом, схватил тарелку для маскировки.

— Только что тут была, а что?

— Нас Валентина Сергеевна застукала!

— Кого это?

— Нас с Алексеем!

— С кем?

Рома затравленно пригнулся к столу, холодной рукой сбросил на пол звонкую вилку, и тогда Лена поняла, что именно он хотел сообщить.

Вот так номер… Валентина Сергеевна и меньшие грехи не прощает.

— Я погиб! Погиб!

Подошел Ромин друг, спокойный и невозмутимый.

— Лена вы танцуете? — спросил он и протянул ладонь.

Лена, конечно, не танцевала. Тем более в таком платье. Но в эту же секунду на горизонте возникла пылающая, онемевшая от гнева Валентина Сергеевна и Лена встала как солдатик.

— Конечно.

— Вы нас очень выручите.

— Я поняла.

Они начали танцевать — это при том, что музыки не было и в помине, если не считать музыкой то, что делала с гитарой Анжелика.

— И не нервничай! — Алексей в танце приблизился к жениху. — Ничего криминального не было, понял? Ничего! Я просто хотел помочь тебе справиться со стрессом! За это еще никого в тюрьму не посалили!

Рома кивал как японский болванчик и смотрел на тещу. Кивал как болванчик, а смотрел как кролик.

— Вы можете меня обнять? — Алексей скорбно и извиняюще улыбнулся. — Такая жуткая просьба, но все-таки…

— Э-э, да…

Лена сплела пальцы на его затылке, он жарко обнял ее за талию. И так красноречив был их спонтанный танец, что небеса разверзлись, появился голос тамады, объявили маленькую танцевальную паузу для всех, «раз уж свидетели так хотят», и антракт продолжился.

— Спасибо!

— Не за что.

Свидетель Алексей посматривал в сторону понурого жениха, делал ему тонкие оптимистические знаки. Лена чувствовала себя прескверно, понимала что в связи с объятьями платье на ее преступной попе задралось выше некуда, и надо бы его поправить, но Алексей не отпускает ее руки.

И во время одного из поворотов, грациозного как у двух молодых гиппопотамов, Лена увидела Сергея. Тот стоял, прислонившись к колонне, и туманным, волчьим взглядом смотрел как раз туда, где у Лены задралась юбка.

— Простите! — Лена дернулась, схватилась за платье, натянула его до колен. — Простите, я больше не могу! Мне срочно надо куда-нибудь деться! А лучше вообще уйти!

— Нет, не уходите! Пожалуйста!

— Ладно! Я уйду недалеко, за стол!

— Хорошо, я вас провожу. Только я сяду с вами, ладно?

О, Господи!

— Садитесь…

Парочка переместилась за стол, к жениху. Правда, сейчас свидетель расположился не по левую руку от Ромы, а рядом с Леной.

— Что будете пить?

Ах, как он вежлив! Знает, что Валентина Сергеевна пасет где-то из укрытия, присматривается к странному товарищу. А Лена сейчас — только орудие для убеждения и даже соучастник преступления. Хорошо, хоть в таком галантном деле.

— Спасибо, я больше ничего не хочу.

— Тогда сока? Минеральной воды? Наши стали делать интересную минеральную воду, кстати! Рекомендую попробовать! Несколько солоновата, но освежает… Что-то еще?

— Лучше бы вы меня оставили в покое…

— Понимаю. Но пока не могу. Потерпите меня чуть-чуть, плиз! Спасите двух несчастных, гонимых всеми влюбленных.

Гонимых всеми. Лена взглянула на Рому, погасшего, грустного до слез. А ведь им и вправду приходится худо.

— Ладно. Только решите свою проблему побыстрее.

— Для этого вам надо меня сейчас приобнять и что-нибудь пошептать мне на ушко. Например, таблицу умножения.

— А может, вам просто дать в нос? Тоже знак внимания. Все решат, что мы с вами имеем давние отношения. Ничто так не характеризует крепость отношений, как хорошая драка!

— Извините, не пойдет. Потом, это не в ваших интересах. Я все равно дерусь лучше.

Так они ворковали, а вокруг акулой кружила Валентина Сергеевна и пыталась понять, что происходит, кто виноват и что делать.

— Варфоломей?

— Оля-ля?

— Да, это я!

Девушка Оля смутилась, ее нежные щеки покрылись стыдливым румянцем. Надо же! Встретить на свадьбе старою приятеля!

— Что ты тут делаешь?

— Отгадай, милая!

— Ты друг невесты или жениха?

— Я их враг!

— Ты остался таким же!

— Ты тоже, судя по всему.

Варфоломей ласково улыбнулся и кивнул на Олины пальчики, которые крепко вцепились в рукав Сергея.

Услышав шумы и голоса, Сергей обернулся. Ему не очень хотелось отвлекаться от созерцания прелестей танцующих девушек, но любой нормальный мужик просто обязан обернуться и посмотреть, что происходит на его территории, таковы законы природы и общества.

— Познакомься, Сергей! — Оля была счастлива и изящно сконфужена, все ее естество кричало о том, как ей неловко представлять друг другу двух своих любовников, но что она может поделать? — Это мой старый друг Варфоломей! У нас когда-то были очень близкие отношения, очень… Правда, Варфоломей?

— Не помню, дорогуша…

— Ну, как же ты не помнишь? — Оля терпеливо и кротко улыбнулась. — Ты еще собирался на мне жениться.

Сергей с интересом ждал ответа. Варфоломей призадумался.

— Видимо, я был в состоянии аффекта. Тогда я мог, это правда… Но что об этом говорить сейчас, милая?

Сергей немножко попытал Варфоломея взглядом: кто такой, насколько опасен? Но оппонент был так откровенно небрит, так худосочен и желчен, что перестал занимать мысли Сергея уже через сорок секунд.

И в этих мыслях снова поселились привычные микроорганизмы: ножки, попки, грудки, губки, зубки, глазки, каблучки — все то, что так помогало Сергею поддерживать нормальный кислотно-щелочной баланс в натруженной, задекларированной и отсертифицированной душе.

— Где ты была?

— А тебе что? — Ирочка присела рядом с женихом, зашелестела всеми своими волшебными юбками.

— Валентина Сергеевна видела меня с Лешкой!

— Я знаю! — невеста взялась за горячее. — Маман уже доложила!

— Какой кошмар!

— Сам виноват! Теперь вся свадьба об этом знает! Не могли потерпеть до вечера, блин, кролики!

Рома едва не лишился сознания от ужаса, и так быстро начал терять краски, бледнея на глазах, что Ирочка сжалилась.

— Ладно, не ссы… Я сказала старушке, что сама отправила вас посчитать деньги, которые нам родственники подарили. И что денег оказалось в два раза больше. Вот вы и радовались, пока никто не видит.

— И она… поверила?

— А то! За деньги мамам сама кого хочешь обнимет!

— А… если она захочет проверить, сколько нам подарили?

Ирочка отложила приборы и взглянула на своего неразумного мужа с удивлением:

— Слушай, я зарабатываю в месяц столько бабок, что вполне смогу набить еще парочку конвертов для отмазки! Ешь давай! А то дохлый как глиста!

И с этой секунды Рома полностью перешел под юрисдикцию своей молодой жены. Жизнь перестала казаться непонятной и тревожной, все встало на свои места. Он кивнул и взялся за вилку.

Сидя за одним из дальних столов, в компании «друзей попроще», Витя Яковлев пытался наладить зрительный контакт с Наташей. Ему так хотелось понять, что происходит, чем он так не угодил своей звезде. А еще больше ему хотелось быть рядом. И так были мощны его желания без примесей кокетства и игры, что уже через полчаса он забыл о Наташиной грубости и был готов начинать все сначала.

Но Наташа упрямо избегала взглядов в его направлении. Более того, она как-то уж слишком напряженно смотрела в противоположную сторону — а там сидел расфуфыренный хлыщ с гитарой и пожирал угощения, явно не ему предназначенные.

Неужели Наташа увлеклась этим гитарным гением?

— Можно вас?

Официантка подошла, улыбнулась, как все официанты, — терпеливым роботом.

— Девушка! Вы можете передать записку вон той девушке?

— Могу.

— Ага…

Яковлев поискал в карманах, конечно, никакой ручки там не нашел. Откуда у военного ручка? Зато ее нашла официантка. А потом Яковлев начал сочинять послание. Как чахоточный поэт-символист, на салфетке.

«Дорогая Наташа…».

Прямо письмо какое-то получается. Не пойдет.

«Смотрю на тебя».

И что? Смотри себе на здоровье… Не годится.

«Давай встретимся вечером?»

Не согласится. Она уже отказала.

«Эй! Что такая грустная? Улыбнись!».

Ну, может быть, может быть…

— Вот это передайте, хорошо?

— Хорошо, — покорно кивнула официантка и понесла салфетку через весь зал, как главное блюдо. Она бы еще покричала при этом: я несу любовную записку от Витьки Наташке!

Яковлев испуганно углубился в салат.

Когда он снова поднял глаза, салфетка уже лежала рядом с Наташиной тарелкой, но прочла она или не заметила корявые буквы на рыхлом покрытии? Как это установить? Яковлев искал на ее лице мельчайший проблеск, намек на намек, но ничего не находил. Напротив, она становилась все суровее.

Зато другая девушка откликнулась на его сигналы. Да так откликнулась, что он — грубый солдат — почувствовал на себе ее взгляд как огонек оптического прицела.

Девушка Оля, студентка и милашка, каких свет не видывал. Улыбается ему лисьими глазками, дразнит ямочками на бархатных щеках.

Яковлев снова ушел в пике и в салат. Да никто и никогда так откровенно на него не смотрел! Никто! Никогда!

Он еще раз проверил, аккуратно, исподлобья. Нет, смотрит! И ничего, кроме обещания неземного удовольствия, ее взгляд не транслирует. Никаких дружеских перемигиваний, детских совпадений глазами с последующим хихиканьем… Взрослый, жгучий, кокетливый до возмущения взгляд.

И Сергей рядом с ней сидит, питается. Как же она так? При живом-то парне?

Яковлев почувствовал, что не справляется с такой мыслительной нагрузкой и на мгновение вообще выключил все органы чувств. А со стороны это выглядело вполне мирно: сидит крупный, угловатый парень, пожирает салат, полностью захвачен его вкусом.

Когда Витя снова решился взглянуть на возмутительницу спокойствия, Олю, ему уже ничего не грозило. Олины орудия были направлены куда-то в другую сторону. Проследив траекторию полета снарядов, Яковлев офигел еще больше. Сейчас вся мощь юной прелести страстной студентки-кокотки обрушилась… на Игоря Петровича, отца Ирочки! Тот был слегка смущен, но доволен. И уж, конечно, он умел не вертеться под такими взглядами, все-таки взрослый человек, прошел многое…

— Ну, что же! — тамада помахал пустыми ползунками, беленькими и беленькими в цветочек. — Теперь, уважаемые гости, будем решать, кто появится первым у наших молодых? Мальчик или девочка?

— Новый холодильник! — крикнула Ирочка, и гости засмеялись. Им вообще нравилась эта свадьба, такая традиционно широкая и такая нетрадиционно оригинальная.

Ползунки пошли по рядам — все радовались, высыпали ненужную мелочь, кто-то даже бросил в общую кучу оливку. В последний момент Роза Наумовна, мама Ромы, уже чуть-чуть хмельная, заплаканная, но счастливая, схватила ползунки в цветочек и с криком: «На девочку!» — прикрыла скомканные мелкие бумажки новенькими зелеными двадцатками.

— Ну, что же! — тамада поворошил добытое. — Что-то мне подсказывает, что у наших молодых… будет двойня!

И все выпили за это.

А потом пришла очередь свидетелей отстаивать честь жениха и невесты. Тамада вытащил их из-за стола, причем оба свидетеля явно выражали желание остаться в тени и не отсвечивать. Но им не позволили. Народ требовал зрелищ.

— «Горько» молодых мы уже видели, — тамада загадочно и кровожадно улыбнулся. — А теперь мы хотим посмотреть на «горько» свидетелей! И пусть сейчас они докажут, что целоваться умеют не только жених и невеста! И пусть они постараются во имя и во благо наших молодых!

— Во имя и во благо… — убито прошептал свидетель Алексей и сжал руку Лены. — Простите, но теперь нас просто убьют, если мы не поцелуемся.

— А может, не надо? — на всякий случай спросила Лена. Она еще надеялась, что тамада шутит, что сейчас все посмеются и отпустят их от греха подальше. Но не тут-то было.

— Надооо! — закричал народ.

И тамада забегал вокруг как судья на ринге, начал дурным голосом кричать что-то о солидарности молодоженов и свидетелей, о том, как важно поцеловаться именно сейчас и какое решающее значение это будет иметь для развития страны и общества!

— Горько! Горько! — кричали гости.

— Горько! — кричала Ирочка и повизгивала от удовольствия.

Рома ничего не кричал, даже не смотрел, а индифферентно ковырял вилкой отбивную.

Лена чувствовала себя голой и насквозь прокаженной, она была отвратительна себе и представляла, насколько она отвратительна другим. Все смотрят на нее, на ее дурацкие ноги, открытые до самых ягодиц, на вопиющие формы, тесно облепленные ненавистным платьем. Господи, хоть бы на улице что-нибудь взорвалось, и гости забыли бы о ней, потому что взрыв интереснее…

— Ну, ладно! — вдруг сказал свидетель Алексей и, как герой голливудского фильма, переломил Лену пополам и, уложив ее на локоть, откинул назад до самого пола.

— Удобно? — спросил он.

Что могла сказать Лена? Ничего. Она и дышать-то в таком положении могла с трудом. Зато теперь от них не требовался страстный поцелуй, поскольку уже сама заявка на поцелуй была на грани интимного. Гости взревели.

Алексей чмокнул Лену в нос и рывком поставил на место. Вот и все.

А Лена вдруг поняла, что ее нижнее белье в этом упражнении засветилось на полную катушку. Конечно, настроение от такого не улучшается.

— Великолепно! — вскричал тамада. — Просто великолепно! Друзья! Может, мы попросим их повторить на бис этот поцелуй?

— Дааа!!!

— Нет! — закричала Лена и выбежала прочь. Свидетель, улыбаясь и раскланиваясь, как заслуженный артист, отправился следом.

— Ну, ладно тебе. С кем не бывает?

— Со мной! Со мной такого раньше никогда не бывало! Я никогда не была пугалом, вот в чем дело! Никем была, синим чулком была, серой мышью была! Но чтобы вот так вот на весь зал сверкать трусами!!!

— А что, очень милые трусы!

— Да ну тебя!

— Нет, правда! Ты зря так печалишься! Старики все равно ничего не рассмотрели, а молодежь тебя за этот показ успела полюбить!

— Не нужна мне такая любовь!

— А какая тебе нужна?

Лена осеклась и посмотрела на свидетеля. Мешала тушь в глазах, но даже сквозь ее ядовитые струи можно было видеть, что Алексей совсем-совсем не издевается. Но говорить о любви с ним?.. Это уже само по себе издевательство.

— Иди к Ирке с Ромой. Пожалуйста.

— Вместе пойдем.

— Не бойся, Валентина Сергеевна уже не шпионит за тобой.

— При чем тут Валентина Сергеевна? Я просто не могу бросить даму в слезах на улице. Мужчина я или нет?

Лена не выдержала и гадко улыбнулась. Это оп-то считает себя мужчиной? И тут же взяла себя в руки. Пусть как хочет, так себя и называет, это его дело.

— Ну?

Алексей положил руку на ее плечо. Рука была тяжелая и теплая, совсем как у человека, который положил бы эту руку с целью поинтимничать с Леной. Так странно…

— Скажи…

Она свистнула распухшим носом и задумалась. Хотела спросить, как он может любить мужчин, но передумала.

— Скажи, у тебя с Ромой… серьезно все, да?

— Ну, да, серьезно, — ему было так смешно. — Слушай, ты похожа на человекоподобную зебру! Или на Элиса Купера. Знаешь такого музыканта?

— Да? Это ужасно, — она потерла лицо руками, но только еще больше развезла тушь по лицу. — А сейчас лучше?

— Намного! Намного лучше!

Вот в таком настроении они были, когда их застал Сергей.

— Нормальные дела, сказал он, швыряя спичку рядом с парочкой. — В зале все ждут свидетелей, а свидетели тут расселись и кудахтают!

— У нас технический перерыв! — сухо сообщил Алексей.

— Что-то вы весь день сегодня прерываетесь. Смотрите, как бы не пришлось выплачивать неустойку!

— И выплатим! — Алексей встал, помог подняться Лене (она все зажимали руками платье, не давала ему задраться). — Вы чем берете? Сеном? Спичками? Мухобойками?

— Натурой.

— Ну, тогда вам не сюда.

— Лен, погоди, — Сергей задержал ее за руку. — А вы идите, товарищ свидетель, идите! Вас ждут великие дела!

Алексей остановился, кивнул — ждать? Не ждать? Лена пожала плечами. И Алексей не стал ждать. Вот в этом и было его основное отличие от любою другого мужчины, но «правильного»…

— Слушай, ты сегодня какая-то такая… Я просто теряюсь… Даже не ожидал, что у моей сестрицы может быть такая подруга! И ведь росла практически у меня на руках!

— Ну, это ты, наверное, не меня вспоминаешь!

— Слушай, — он отошел в сторонку, окинул опытным взглядом, как художник свежее полотно. — Да ты просто секс-бомба какая-то!

Ну, хватит.

— Мне пора.

— Стой, подожди! Слушай… Даже не знаю, как сформулировать мое предложение… Короче, давай куда-нибудь сходим. Просто так, ничего личного. Поболтаем, вспомним молодость.

— Хорошо. Я пойду, а?

Он взмахнул ладонями с белой сигаретой меж крепких пальцев — иди, я не держу. Но взгляд его еще долго буравил Ленину спину. И ниже.

Ирочка была не одна. Рядом сидела Наташа и что-то шептала.

— О! Танцовщица наша пришла! — Ирочка постучала ладошкой по стулу, ласково-ядовито взглянула на Лену. — Садись, Карменсита! А мне тут Наташка разные ужасы рассказывает!

— Не ужасы. Просто мне не правится этот твой гитарист.

— Мне он тоже не нравится. А давайте его побьем!

— Давайте с ним поговорим, чтобы он оставил Анжелку в покое!

— А что, он к твоей малой докапывается? — Ирочка холодно улыбнулась. — Надо же, шустрый какой… Да… Вот так вот трахаешь мужика, трахаешь… А он в один момент переключается на другую, помоложе…

При слове «трахаешь» Наташа болезненно сморщилась. Она слишком хорошо помнила Иркины рассказы о том, как пылкий гитарист лишает девственности юных прелестниц, и ее тревога по поводу будущего сестры росла в геометрической прогрессии.

— Поговори с ним, Ирка!

— Вот еще! Стану я с этим козлом разговаривать!..

И тут Ирочка как львица, почуявшая запах молодой капибары, напряглась и раздула ноздри:

— Это еще что за номер?

Подруги не сразу поняли, о чем это она так. Но когда поняли, тоже удивились.

Сергей, Витя Яковлев, Варфоломей и Игорь Петрович, счастливый отец невесты, — все они стояли рядом с джинсовой девушкой Олей и улыбались.

— Что за сучка? Почему не знаю?

— Она с твоим братом пришла.

— Ясно. Проститутка. Другие с моим братом не ходят.

— Она студентка! Математик!

Ирочка презрительно взмахнула в сторону Лены ресницами.

— Студентка может быть такой проституткой, что мало не покажется! Одно другому не мешает!

И все три притихли, наблюдая сценку. А девушка Оля сверкала, дарила улыбки и хитрые взглядики, клала руки на руки мужчин, трогала их галстуки, извивалась лианой, стараясь объять необъятное…

— Надо же, — Ирочка даже восхитилась. — Какая сссучка… И ведь прикидывается овцой, блин! Я не такая, я жду трамвая! Студентка, мать ее… А на самом деле ни одного мужика не пропустит, ей пофиг, красивый он или полная задница! Мужик — значит, должен крутиться вокруг нее! Любой ценой! Такие твари — самые опасные! Точно вам говорю, девки! Вот посмотрите, кого-то одного она сегодня вечером утянет к себе в постель!

А девушка-тварь смеялась, запрокидывая голову. И оставалось только гадать, на чьей шее сомкнуться ее маленькие острые зубы.

Все закончилось довольно быстро. Ирочка подошла к веселой кучке, светло и ласково взглянула на конкурирующую хищницу и промурлыкала:

— А что это у меня на свадьбе за секс-символ завелся?

Девушка Оля притихла, спрятала щупальца и присоски и стала маленькой, робкой джинсовой девочкой, которая к секс-символам имеет такое же отношение, как метро Московское к улице с таким же названием.

— Это Оля, Ирочка, — сказал Игорь Петрович. — Очень милая девушка, студентка. Читает Бохреса.

— Борхеса, — тихо поправила Оля.

— Вот, его. Вообще, Ира, я не понимаю, почему вы с Олей не можете дружить и встречаться у нас дома.

— Папа! Я, в отличие от тебя, не вожу домой проституток!

Она! Вокруг ахнули. Игорь Петрович с тоской посмотрел на дочь. Неблагодарная свинья. Сколько они с матерью для нее сделали!

— Неблагодарная свинья! Сколько мы с матерью для тебя сделали!

— Не волнуйся. Когда ты будешь старый, я для тебя тоже что-нибудь сделаю… Только ты потом не говори, что тебе это не нравится.

Ирочка оттолкнула бедную, невинную девушку Олю в сторону. Подальше от гарема. Встречные гости приветливо улыбались, радовались, что невесту ведут подышать воздухом. А может быть, даже воруют… Вообще жизнь молодых так прекрасна!

— Вот что, студентка, — невеста профессионально сплюнула на асфальт, аккурат рядом с Олиной кроссовкой. — Если я тебя, овца ипучая, еще раз увижу, я тебя урою так, что никто не найдет! Понятно тебе?

— Понятно! — пискнула девушка. — Можно я сумку заберу?

— Вали, забирай. Только смотри, чужую не сволоки, сука!

Тонкая, чувственная натура Оли не вынесла такого обращения.

Она бежала. Сначала в зал, где остались вещи и Сергей. Потом галопом по коридорам, в поисках уже только Сергея.

— Ну, где ты? Где ты, черт?

Она нашла его у бара. Сергей как раз присматривался к соточке золотой текилки, а на впадине у пальца темнел влажный след от широкого Сергеевского языка, собравшего горку соли.

— Сергей!

Он жестом показал: жди! Выпил золотую кактусовую правду, подождал, пока стекло в желудок, потом обстоятельно, неспешно слопал лимон.

— Я ухожу! Ты остаешься?

— Уходи. Остаюсь.

— Уходить?

— Ага, — он еще переживал прекрасную сказку, жгучее распространение текилы по организму, ему совсем не хотелось растрачиваться по мелочи.

Оля закусила губку, посмотрела, немножко поблестела слезой, а потом гордо, красиво развернулась и ушла.

— Наташа!

Яковлев решил попытать счастья в последний раз. Как раз танцы объявили, можно пригласить ее, поговорить, как-то объяснить свои намерения. Очень серьезные, между прочим, намерения. Вот уже несколько лет он каждый день… С того самого момента, как он ее увидел, еще в школе… Он давно уже самостоятельный, взрослый, но ничего не изменилось, все его детские мечты переросли в состоятельную, крепкую любовь, проверенную годами, бессонницами холодами и снами, полными сладких сюжетов с одной-единственной героиней — Наташей… Не умел он говорить приятные вещи, плохо разбирался в комплиментах, но точно знал, что никто, кроме нее, не нужен. С мыслью о ней он вставал, с мыслью о ней встречал команду «отбой». Она была его командой, его стратегически важной единицей. Любит? Не пытался разобраться в этом. Потому, что не рассматривал никакие другие варианты — только Наташа, и все. Больше никто и никогда его не интересовал…

Но не об этом хотелось ему рассказать. А хотелось ему каким-то чудесным образом объяснить то, что он даже себе объяснить не мог. Давай будем вместе! Я буду учиться, хочу сделать военную карьеру, определился. И с личным тоже определился. Почему нет? Знаем друг друга давно, что еще надо? Вместе будем девчонок поднимать, тоже ведь одной трудно. Капитолина Михайловна болеет, помощи от нее никакой. Наташе, конечно, достается. А когда вдвоем, так и дела идут лучше, быстрее…

— Давай потанцуем, а?

Она обернулась на ходу, злая, холодная.

— Яковлев! Да как же ты задрал-то, а?? Исчезни, прошу тебя!! Исчезни и не появляйся больше!!!

Как будто чем-то острым по глазам.

Отвернулась, брезгливо сбросив его пальцы с плеча.

Отвернулась.

Он смотрел, как такая любимая и такая уже ненавидимая Наташа исчезает за спинами танцующих и… не хотел за ней бежать.

Уже не хотел.

За ней бежать.

Что-то только что перегорело в нем, лопнуло, оставив рваные раны. И он даже согнулся в корчах, а дамы рядом подумали, что это юноша так авангардно танцует и жестами стали приглашать его в центр круга, ласково сверкая золотыми зубами…

— Витя? Вам плохо?

Оп даже не понял, что ответил, хотя на зовущую ладонь отреагировал, пошел следом, как теленок.

— Что с вами, Витя? Вас тоже обидели? Какие-то странные люди здесь, вам не кажется?

Девушка Оля. Студентка. Гладит его, смотрит умно и с нежностью, как сенбернар.

— Она сказала, чтобы я исчез и не появлялся больше!

— Кто?

— Она!

— Невеста?

— Наташа…

— Не знаю такой…

— Моя Наташа…

— Ну, это поправимо… Если девушка кому-то говорит, чтобы он исчез, значит надо бросить эту девушку! Она просто недостойна вас, Витя! Посмотрите на себя! Вы же сильный, великолепный мужчина! Если девушка не ценит этого, значит, она глупа!

— Бросить? — он даже не сразу вспомнил значение слова. — Как это?

— А так! Забудьте ее, Витя! Просто забудьте, и все! Вычеркните из жизни!

— Наташу?

— Именно!

— Как? Как я могу ее вычеркнуть? Это значит, мне надо полжизни вычеркнуть?

— Да у вас вся жизнь впереди! Сколько еще будет таких девушек!

— Мне не нужны другие!

— А вы пробовали? — она подошла ближе, сняла невидимую соринку с его воротника. — Вы пробовали с другими? Нет. Тогда вы не можете знать, нужны они вам или нет…

А в глазах — черти с капканами. И Витя с тоской понял, что его засасывает, оглянулся в поисках помощи…

— Вам нельзя оставаться одному. Витя! Хотите, мы уедем отсюда вместе? Хотите?

— Ну…

— Соглашайтесь! Я умею очень хорошо слушать! А вам надо выговориться, рассказать все, что накопилось. Надо?

— Надо…

— Тогда я вызываю такси…

Оля очень торопилась. Если сейчас невеста запеленгует ее на своей территории — быть беде. Поэтому она просто взяла Витю Яковлева за руку и повела подальше, быстро повела, оглядываясь и шепча что-то для успокоения добычи.

Наташа схватила Анжелку за руку и дернула так, что чуть ее, эту руку, не вырвала с корнем.

— Куда?

— Да чего ты пристала? Мы просто поговорить!

Как же! Поговорить они хотят!

— В зале разговаривайте! Так, чтобы я тебя видела!

— Блин! Ну, что ты ко мне докапываешься? Что ты меня все время пасешь? Никакой личной жизни!

Гитарист Э. попытался, улыбаясь, сгладить углы, начал заливать что-то про свободу личности и акселератов, которые лучше взрослых разбираются в жизни, и все такое… На самом деле он и не замышлял ничего. Так, хотел немножко поадреналить, откликнулся на шизу молодой девчонки. Просто поцеловались бы, погладили друг друга где-нибудь на задворках праздника, и все… А сестрица взвилась, как будто сама не была дурной малолеткой, у которой все чешется, которой всего хочется…

— Заткнись, — сказала ему Наташа.

На этом для Анжелки все закончилось. Она ревела как белуга, кляла подлую Наташку последними словами, но когда ей дали возможность выбрать, уйти домой с позором или остаться, но засунуть свое либидо подальше, она остановилась на втором варианте.

Сидела злая, зареванная, ела свадебные угощения и зло зыркала в сторону Наташки, которая мрачно качала ногой напротив и не отвлекалась на дискотеки, мужчин и другие глупости.

Варфоломей бродил с бокалом в руках, с интересом наблюдал за гражданами, счастливыми и пьяненькими.

— «Макарэну» давай! — кричал кто-то.

— Горько! — кричал кто-то другой.

Все кричали, визжали, веселились, отплясывали вприсядку и в стиле «брейк», кто как мог, ходили нестройными парами, обнимались с новыми родственниками и неродственниками, пили на бурдер… брудер… бур-дэр-шаф… Ай, просто так пили! По-нашему! По-славянски!

И надо было давно уйти из этого цирка уродов, но…

— Меня ждешь? — сказала невеста.

Она возникла как привидение, из ниоткуда, из темной толпы. Она светилась как ангел и была черна мыслями как демон. И ничего нельзя было поделать с ней…

— Пойдем?

— Пойдем.

В конце концов, если невеста в день свадьбы чего-то хочет, она должна это получить. Тем более Варфоломей не приготовил ей никакого другого подарка. Так почему сейчас не сделать себе и ей хорошо? А другие пусть умрут. Какое дело до других?

Рефлексы гостей были прибиты водкой и закусками, головы чисты от мыслей, но полны музыки. Им уже не было никакого дела до невесты, до хлопца со скользким взглядом, который последовал за невестой. И пусть они исчезли в артистической уборной, пусть хлопец, закрывая дверь, явно убедился, что в ближайшие полчаса им никто не помешает… Гостям было по барабану. У них был праздник…

К двенадцати молодожены прибыли в собственную резиденцию. Вслед за ними еще несли цветы и подарки, Ирочка терпеливо ждала, рассматривая колечко на пальчике.

У них была отдельная квартира, заботливо прибранная Розой Наумовной. Растроганная, встревоженная и доведенная до высокого сумасшествия свадьбой любимого сына, Роза Наумовна развесила по всем стенам розовые сердечки, вырезанные и размалеванные вручную. И на каждом — пожелания, слова любви, следы слез и радости. Ирочка долго ходила, читала и громко, искренне смеялась.

Был еще один трогательный момент. Ирочка взяла паспорт со своей новой фамилией и долго примеряла фамилию к собственному изображению в зеркале. Поднимала паспорт, относила его вправо, влево, прикрывала им нос, стреляла глазами из-под синей корочки.

— Кра-си-вая. Ира Красивая. Красивая Ирина Игоревна. Ирочка Красивая. Красивая. Эй, Красивая! Клевая фамилия… Красииивая!

Они были одни, невеста заранее предупредила всех друзей о том, чтобы не вздумали соваться и портить им святую ночь. Даже Ленке и Наташке было отказано в приюте, впрочем, они были свои, все понимали.

— Прикинь, — сказала Ирочка, вытянув утомленные ножки в белых босоножках. — Мы поженились!

— Да, — согласился Рома.

— Ну, так что? Идем в ресторан?

— Не знаю.

— Да брось, я же не предлагаю тебе ничего такого. Просто встреча старых друзей, которые никогда толком не разговаривали, но им есть что рассказать.

— Не знаю…

Сергей помолчал, разглядывая коленки Лены. Таксист терпеливо ждал, только сделал музыку погромче, чтобы создать нужный фон для разговора двух голубков на заднем сиденье. Беда, что этой музыкой были тюремные песни под куцые клавишные.

«Мы бежали по снегу… А за нами охрана… И собаки рычали… Заливаясь слюной…».

— Слушай, а у тебя парень есть?

— Ну…

— Да ладно, я же вижу, что нет. А почему?

— Некогда.

«Он упал на колени… А начальник смеялся… Говорил ему: сука… Я тебя застрелю…».

— Некогда? Неужели? Или просто не знаешь, как это делается?

— Все, что мне нужно знать, я знаю. А с парнями мне встречаться некогда!

— Да брось… Для бабы самое главное — это мужик!

Вот тут уже Лена проявила активность:

— Да?

— А что, ты не согласна? Конечно, ты же умная, в институте учишься. Ну, и что твой институт?

Закончишь ты его, и что? Будешь сидеть одна, книжки читать, как твоя мамка?

А Лена уже начала сердиться. Новое чувство, очень непривычное. Обычно она не доводила дело до конфликта и тихо исчезала из опасной зоны, никто и не замечал. Но сейчас она не могла исчезнуть, и оказалось, что после применения к ней насилия она, Лена, начинает сердиться!

«Положите меня… На лесную поляну… На поляне под солнцем… Буду я умирать…».

— Это мое дело! Мне пора идти! Отпусти!

— Да успеешь… Эй! — Сергей зло посмотрел в зеркало заднего вида, в любопытные глаза водителя. — Выключи эту свою муть, слышишь?

Лена не стала дожидаться официального прощания и просто бежала — открыла тугую дверцу такси, стукнула каблуками по тротуару — и цок-цок-цок-цок. Кстати, бегала на каблуках она тоже в первый раз — осталась очень недовольна. Но вспомнила об этом уже утром, а сейчас ей просто хотелось спастись, умчаться, и каждую секунду она ожидала нападения сзади. По ходу оказалось, что один из ее главных детских страхов — это страх быть пойманной Сергеем. Он не щадил того, кто попадался. И если сейчас он повторит свой излюбленный трюк, на полном ходу врежет по лопаткам, то придется долго лететь, цепляя носом и каблуками асфальт…

Он не бросился догонять, что-то пьяно прокричал из машины. Лена уже вломилась в квартиру, захлопнула за собой дверь и прилипла к темному окну в кухне, а машина все стояла, и в ней полыхали две сигаретные точки. Мужчины курили, рассуждали о своем, о мужском.

Потом из окон маленькими кометами вылетели окурки, поискрили в воздухе и погибли пол колесами ожившего авто.

Уехали.

Лена вздохнула и отошла от окна.

Маргарита Петровна, испуганная, в старенькой застиранной ночнушке, спросила:

— Что-то случилось?

— Ой, мам… Ты меня напугала… Прямо привидение…

— Что-то случилось? Ты от кого-то пряталась?

— Да ерунда… Прицепился на свадьбе один алкаш…

Маргарита Петровна всмотрелась в дочь.

— Боже… Что это на тебе надето?

Начинается.

— Мам, прошу тебя…

— Лена! Это не шутки! Ты говоришь, что к тебе приценился алкаш, убегаешь, шпионишь у окна… Но было бы странно, если бы к тебе не цеплялись алкаши! Ты выглядишь просто вызывающе!

— Я знаю! — почти крикнула Лена и зло уселась за стол. — Я сама все знаю! Тебе совсем не обязательно мне это говорить!

— Но как же мне не говорить…

— Мама!

И почему-то не было ни сил, ни желания объяснять. И объяснять, собственно, было нечего. Сплошная иррациональность, глупость на тупости. Но ведь зачем-то это надо было?

— Ты так изменилась в последнее время. — Маргарита Петровна присела рядом, взяла на руки сонную Мурку. — Я просто не узнаю тебя.

— Я сама себя не узнаю. Но я ничего не могу сделать.

— Ну, да…

Мама была такая растерянная, удивленная. Жалко ее до слез. Но и себя жалко! Всю жизнь быть серой умницей, потом открыть в себе какие-то другие таланты, очень приятные, позволяющие увидеть другую жизнь. Причем эта другая жизнь не заканчивалась ресторанами и вниманием мужчин — сегодня Лена это поняла. Другая жизнь в целом давала право на другое. На новый воздух, новую дорожку, ведущую к какому-то приятному абсолюту, мечте, которую пока не получалось сформулировать. Только с таким телом и с таким рискованным образом мысли и поведения можно было быстро куда-то двигаться. Во всяком случае, Лене так казалось. А двигаться очень хотелось, и маленькая старая квартира с обоями, которые ни разу не переклеили, казалась унылой каталажкой.

— Мама. Я уже взрослая.

— Тебе это только кажется, Лена.

— Да? А когда же я официально стану взрослой?

— Для меня — никогда.

— Ну и что же? Мне теперь жить с оглядкой на то, что я гожусь тебе в дочери, и поэтому не имею права на взрослое поведение?

Седая, встрепанная Маргарита Петровна в ситцевых рюшечках стала серьезной, как педагог на лекции. Смешной контраст. Тут еще эта старая кошка с одуревшей от яркого света моськой…

— А что ты называешь «взрослым поведением»?

— Возможность одеваться и вести себя так, как хочется…

Тишина. Только часы тикают.

— Хорошо. Веди себя, как хочешь. Надеюсь, я воспитала тебя достойно, и это поможет.

Лена хотела прокомментировать, сказать что-нибудь едкое… Но мама уже встала, не очень ловко развернулась и тихо удалилась к себе.

— Что? — сердито спросила Лена у Мурки. — Ты тоже считаешь, что я веду себя недостойно?

Мурка так не считала.

— Вот и правильно, молчи.

Такая каша. Сергей. Свадьба. Платье как у порнозвезды… И завтра — поход на телевидение! Как же она могла забыть-то? Вот он — повод не лить слезы! Вот она — рука помощи судьбы!

И настроение откуда-то взялось, и глухая ночь зазвучала вдруг цикадами…

— А ведь все не так уж плохо, да? Все хорошо, кошка! А будет еще лучше!

Подошла к окну, посмотрела в зеркало окна на себя, вызывающую. Так и надо. Надо быть вызывающей. Только пользоваться слезостойкой тушью. Или не плакать. А так все нормально.

— Ну, чего ты меня все время достаешь? — шепотом рыдала Анжелка, комкая простыни. — Когда ты уже от меня отстанешь?

— Никогда.

— Дура! Идиотка!

Наташа молча отвернулась, уткнулась взглядом в пухлую ямочку на локте Виолетты. Элеонора прижалась носом к стенке и теперь сопит как маленький бульдог. Спят. Устали. А у Виолетты на подбородке остались мазки белого крема от торта, так и не умылась.

На лежанке Анжелки лились горькие слезы, а здесь, на «втором ярусе», такая пастораль! Сладкие, сонные детки, пахнущие свадебным тортом… Но отчего же так неспокойно? Вряд ли из-за Анжелки, к ее истерикам Наташа уже привыкла. Тогда почему?

Ей не пришлось долго искать. Болевая точка — вот она, на поверхности. Яковлев.

Наташа еще поворочалась на краешке кушетки, попыталась найти положение, в котором она не падала бы и не думала о Яковлеве. Не получилось.

— Проходи! — сказала Оля и сбросила сумку на пол. — Хоум! Суит хоум!

Яковлев аккуратно ступил на скрипучий коврик, потер большие подошвы. В квартире было тихо и неприбрано.

— Родичи в командировке, — весело сообщила Оля.

Ах, эти родичи, так вовремя уезжающие в командировки и на дачи! Как много в судьбе детей зависит от этих дач и командировок!

Оля пошумела чем-то в темноте комнаты, а потом вышла уже в сопровождении музыки.

— Группа «Лед Зеппелин», слышал такую?

Витя кивнул, хотя группу не слышал. Он вообще в музыке не очень… И со временем у него не очень… И метро уже почли закрыли, а ему еще добираться… Проводил девушку, и пора бы уже того… домой мчаться… До свидания… Было приятно позна…

— А ты можешь остаться здесь! Говорю же, у меня никого до завтрашнего вечера не будет!

Она смотрела на него честными глазами. Никаких шалостей. Ну, почти никаких. Оставайся, парень. Мы с тобой такие чудесные, нам будет зашибенно хорошо.

— Оль, — Яковлев почувствовал смятение. Даже тревогу. — Мне правда… Я ведь… Я пойду, хорошо?

Тут Оля скривила губки, потускнела и с горечью посмотрела в правый верхний угол.

— Иди, конечно…

— Ага… Ты не… Короче, ты…

— Иди, оставь меня одну, пожалуйста!

— Я иду, да… Ну, не плачь, а?

— Я уже не плачу, не беспокойся!

— До свидания…

— Я смогу одна… Я справлюсь.

И отвернулась, сжав худенькие плечики. Ну как тут уйдешь? Яковлев ругался в душе как тридцать три сапожника, но был вынужден вернуться и погладить ее по голове, по пышным волосам-проволочкам.

— Не грусти! Ты помиришься со своим парнем! Все будет хорошо!

Плачет.

Яковлев медленно тронулся к выходу. И даже взялся за дверную ручку.

— Мы с ним расстались! Неужели ты не понимаешь? Мы с ним сегодня окончательно расстались! И сейчас я совершенно, совершенно одна! Однааа!

Витя стоял у двери, пригвожденный этим откровением. Ну, зачем же ты не потерпела одну минуту? Ведь он почти вышел? Как быть? Что теперь делать?

— Одна!!!

Она согнулась пополам, потом рухнула на корточки, да так резко, что Яковлев реально испугался — не сломала ли чего?

— Оля! Ну? Ну, прекрати, слышишь? Ничего страшного! Ты молодая, симпатичная! У тебя будет еще много хороших парней…

— Ты не понимаешь! — кричала Оля и билась лбом о коленки. — Ты ничего не понимаешь!

Витя был вынужден согласиться. С большой охотой он умчался бы из этой квартиры. Если не ждать автобусов, а пробежаться хорошим галопом, можно успеть до закрытия метро… Хотя уже вряд ли…

— Прошу тебя! Прошу!

Потом были еще какие-то минуты, полные горьких Олиных признаний, шепотов, воздетых к небу пальцев. Витя понуро ждал, ни о чем не думал, кроме совсем насущного — как добраться домой? Еще в голове гудело как в трансформаторной будке. Выпил порядком… Как только видел Наташу Равнодушную, так сразу и лил в себя то, что попадалось… Трудная возня тоски и алкоголя в голове. Алкоголь побеждает…

И где-то далеко-далеко мысли о Наташе. Наташа. Наташа. А была ли Наташа?..

Потом Оля что-то спросила.

— Что? — Витя очнулся, выбросил из усталой головы транспортные развязки, схемы метро, Наташу, будущее — все то, что заботило его еще секунду назад, но сейчас перестало быть важным, поскольку стало бессмысленным.

— Что?

— Останься! — она села перед ним на колени, ласково обняла его худые икры.

Витя неумело попытался отбиться, но Оля была настырной девушкой и обычно шла до конца.

В итоге Яковлев сдался и попросил выделить ему место в коридоре, где он прикорнет до рассвета, до первых петухов и поездов.

— Нет, — сказала Оля. — Ты прекрасный, великолепный, достойный мужчина! Ты не будешь спать на полу в коридоре! Ты будешь спать на диване в гостиной! А я буду охранять твой покой в соседней комнате!

На том и порешили.

Пока Оля стелилась. Яковлев пьяно-нервно ходил вдоль балкона и смотрел на далекие огни. Чуть-чуть проветрился в форточке, и снова нахлынуло… Где-то там Наташка. Она там, а он здесь. И что? И ничего! Ей по барабану, где он, с кем он… А с кем он? О-о-о… С кем он… Он с хищной маленькой Олей, которая все так опутала, разыграла… И он попался… Меньше всего он ожидал от жизни такого сюрприза. И хотел его меньше всего. И все равно случилось — вот он здесь, с Олей, а Наташа там… Ну, как же так?.. Что происходит-то?..

И волна стыда, даже ненависти к себе и другим… А ведь он мог бы быть с ней сейчас! Смотрели бы на ночной город! Вместе бы… И волна стыда и ненависти, но теперь уже к Наташке! Какого черта! Он живой человек, порядочный! У него и в мыслях не было оскорбить ее или обидеть! Он хочет жить с ней, хочет детей растить! Он уже дозрел до этой мысли, но она!..

— Ты хочешь чаю? У нас очень вкусный чай. Папа из Японии привез. Там розовые лепестки, они в чашке разворачиваются и изумительно пахнут!

Он обернулся и вздрогнул.

Оля была в чем-то таком прозрачном, голенькая и худая, как подросток.

Яковлев попытался не смотреть, отвернулся, сглотнув притормозившую слюну. Оля в это время настороженно следила за его реакцией.

— Ну, будешь чай?

— Чай? Не знаю. Да. Буду.

Проплыла мимо, деловито начала возиться с чайником, как будто была одета в глухой брезент, а не сверкала маленькими ягодицами. Яковлев не знал, куда смотреть, чтобы это было интеллигентно. В сторону — поймет, что он все увидел и теперь пытается прятать взгляд. На нее — подумает, что пялится.

— Я всегда сплю в чем-то легком, иначе не могу уснуть, мучают кошмары. Знаешь, я вообще боюсь спать одна, Сергей меня приучил. Все время спал со мной, даже из дальних командировок возвращался потому, что не мог без меня, скучал. Говорил, что мой секс — самый лучший, и он привык к нему как к наркотику.

Час от часу не легче…

— Вы с Сергеем — отличная пара!

Оля отставила чайник в сторону, выпятила вперед острые грудки.

— Мы с ним сегодня расстались, и ты это видел! С твоей стороны очень жестоко напоминать мне о том, что я теперь одинокая, никому не нужная девушка. И мне придется снова ворочаться всю ночь, ждать, что сейчас из-под кровати выползет какое-нибудь чудовище и откусит мне руки. Или ноги.

— Ну, чудовищ нет.

— Откуда мы можем знать?

Разливает чай не спеша, медленно, с гордой посадкой головы. Понимает, что Яковлеву никуда не деться.

— Сергей говорил, что у меня очень красивое тело. Одно из самых красивых тел. Это правда?

— Ну, не знаю...

Оля снова огорчилась: как же так? Почему ты такой бука и медведь?

— Ну, разве ты не видишь?

— Нет…

— А так? — она развела в стороны крылышки легкой комбинашки, и Яковлев чуть окончательно не лишился рассудка от ужаса. Была бы Оля мужиком, он бы бил ее сейчас нещадно… До смерти…

— Да, красиво…

— А почему ты не смотришь?

— Я… не могу….

— Почему?

— Не могу…

— Глупенький, — она забыла о японском чае, розовые лепестки так и не смогли развернуться в полную силу. — Какой ты глупенький! Иди сюда! Посмотришь, это совсем не страшно!

— Не надо!

— Ты такой замечательный, такой красивый, умный! Тебе надо быть счастливым в личной жизни! Обязательно! Я сделаю тебе хорошо!

Яковлев пытался взывать к ее совести, гордости, уму, чести, совести, соседям и родителям, Сергею, чаю, в конце концов! Оля нервно хихикала, смотрела на мучающегося гостя трезвым, пытливым взглядом, но делала свое дело с упорством буровой установки.

Потом Витя сдался, просто позволил ей осуществлять задуманное, а сам постарался унестись мыслями далеко-далеко, в родную каптерку.

Глава 10

Утро застало Рому в постели подруги детства, а теперь еще и жены Ирочки Сидоровой-Красивой. Уснул Рома вчера с трудом, было сильное ощущение того, что непонятка скоро закончится, позвонит мама и нежно, но строго попросит приехать домой. Но мама не звонила. В конце концов, уже после знакомства с горой подарков (общих? Рома так и не смог допустить мысль, что теперь у них все ОБЩЕЕ!), она робко позвонила, пожелала спокойной ночи, спросила, как дела, и исчезла.

Ирочка долго куражилась, комментировала послания в открытках, упаковку, сами подарки. Кое-что ей нравилось, и она откладывала разодранный сувенир в сторонку. Но в массе дарили посуду, какие-то тупые мельхиоровые приборы, подносы и тому подобную чухню.

— Не окупилась свадьба, — сказала Ирочка.

Рома ничего, конечно, не понял, но возражать не стал. Не окупилась, и хорошо.

Потом Ирочка решила, что пора спать, и завалилась в шелковую розовую постель, усыпанную разрезанными ленточками и подарочной бумагой.

— Ну, что же ты? — звала она Рому, невинно дымя сигареткой. — Иди к жене! Не бойся!

Рома робко предложил уложить его на диване в гостиной, но Ирочка категорически запретила. Муж или не муж? Если муж — спи со своей женой!

Уже потом, когда Рома аккуратно, как под минную растяжку, влез под одеяло, она прижалась к нему, положила голову на плечо и промурлыкала:

— Не ссы… Насиловать я тебя не собираюсь… Можешь расслабиться и получать удовольствие…

— Хорошо, — согласился Рома, но ему потребовалось еще полчаса, чтобы выдохнуть и поверить в то, что Ирочка мирно спит, а не притворяется до поры до времени мирно спящей.

Он лежал, смотрел в потолок — а потолок был модный, подвесной. И текстиль в квартире был модный, и ламинат на полу. И если только Ирочка не будет требовать от него нереального, можно попытаться наладить спокойную, аккуратную жизнь…

Что такое?

Звук отцовской машины под окном?

Рома выполз из-под невесты, выглянул на улицу. Так и есть! Отцовская машина и родители! Ну, что они, совсем с ума сошли?

Рома набросил мятую рубашку, жениховские брюки, а вот тапочки ему попались Ирочкины, пушистые и с бантиками.

Через две ступеньки вниз, бегом, тихо ругаясь.

— Ма! Отец! Что вы тут делаете?

В салоне — испуганные, виноватые лица. Потом дверцы синхронно открылись, показались родители: сконфуженные, нарядные, хоть и порядком измочаленные.

Иван Иванович подождал, пока жена подскажет концепцию объяснения, не дождался и начал сам:

— Понимаешь… Там все еще веселятся, а мы с мамой… ты же знаешь… мы не танцуем, так вот… Мы решили проехать мимо вашего дома и просто тихонько постоять внизу… Ничего страшного в этом ведь нет, правда?

Роза Наумовна просто смотрела на сына большими влажными глазами и прижимала к губам платочек.

— У меня все хорошо, езжайте домой, пожалуйста!

— Да, конечно!

Иван Иванович усадил жену в авто, закрыл за ней дверцу, но пока он возвращался к своему водительскому месту, Роза Наумовна взглядом, полным душераздирающей тоски, платочками и прощальными жестами успела разыграть такую сцену горечи и расставания с любимым сыном, что Рома почувствовал себя бунтарем.

— Мама! — крикнул он. — Все хорошо! Езжайте домой! Завтра утром я зайду!

Хорошо, — кивала Роза Наумовна. И было видно, что формулировка «завтра зайду» кажется ей разновидностью пытки. Ей хотелось бы так: «зайду сейчас и останусь».

Иван Иванович тоже послал выразительный прощальный взгляд. Правда, он был другого характера. «Ну, ты же там на высоте? — интересовался этот взгляд. С молодой женой там… Все у тебя нормально?».

Рома поморщился.

— Пока! Завтра увидимся!

Родителей было жалко. Себя было жалко. Но сквозь жалость и слезы уверенность Ромы в том, что жизнь только начинается, крепла. Так что на Ирочку, разметавшуюся по кровати во всей своей бесстыжей красе, он взглянул почти с любовью и тихо пристроился на краешке.

А утром он проснулся раньше нее, лежал и соображал: где это он? А где мама? И кто это рядом? Ой, это Ирка… А почему Ирка здесь? Ой, они ведь поженились вчера… Ага… Значит, теперь можно пить кофе, не скрываясь. Супер! Роза Наумовна не позволяла Роме пить кофе, считая это вредным. А Роме кофе казался наградой за жизнь и труды, и он искал любую возможность, чтобы как-нибудь тайком…

Кофе! Осталось только понять, кто его заварит…

Пока зрело решение, Рома снова уснул. И проснулся уже от запаха кофе и гула голосов.

Мама?

Опять пришлось потратить минуту на то, чтобы вспомнить, где он и кто он теперь. А потом он набросил рубашку и вышел из спальни.

А на кухне, оказывается, уже круто клубилась жизнь. Ирочка принимала подруг — Наташку и Ленку. И все вместе принимали кофе. А стол был завален продуктами питания и смятыми деликатесами, принесенными вчера. А пол был завален подарочными обертками и ленточками. А все емкости были забиты цветами. Словом, праздник в каждом шве.

Увидев Рому, девицы оживились, заулыбались. Сразу видно, говорили о нем.

— О! Муж проснулся! — крикнула Ирочка. — С первой брачной ночью тебя!

— Спасибо, — кротко кивнул муж и присел на свободную табуреточку. — А можно, я тоже кофе выпью?

— Можно! Пей! — Ирочка отвернулась к подружкам, округлила глаза и продолжила тему последних минут. — Так вот! Я ему говорю: я тебя хочу! А он пялится на меня, козел… Говорит: как? У тебя же свадьба? А я ему: вот именно! Именно поэтому я имею право на хороший секс!

Лена с Наташей сдержанно хихикнули, но лица их при этом напряглись. Все-таки второе главное действующее лицо свадьбы, муж, так сказать, только что присоединился и сидит рядом, сонный, взъерошенный, но уже явно понимающий человеческую речь. Может быть, ему не стоило слышать подробности вчерашних Ирочкиных подвигов?

Ирочка по-своему расшифровала замешательство ближних:

— Ромка! Кофе в банке. Чашки в шкафу. Я тебе ничего готовить не собираюсь, я не домработница. Живем по морскому закону, ОК?.. Так вот… На чем я остановилась?

— Может, не надо пока, — Наташа указала на Рому. — Неудобно как-то.

— Чего это?

Ирочка еще раз осмотрела мужа. Жмется на краю, потупил взор.

Не понятно, зачем девки акцентируют на нем внимание?

— Вы муж и жена теперь, как бы, — напомнила Лена. — Обычно жены при мужьях о своих изменах не рассказывают!

— Так это нормальные жены при нормальных мужьях! А у нас все альтернативно! Правда, Ромка?

Рома пожал плечами. Он так и не понял, что происходит. Хотя понял главное — кофе ему не сварят. А сам он не умел. И пакетик растворимого купить было негде.

— Так вот! — Ирочка воспользовалась паузой. — Я его за галстук волоку в гримерку, закрываюсь изнутри и начинаю расстегивать рубашку. Он молчит, собака, только улыбается. Типа, берет на понт! Думает, что я остановлюсь! Но вы же меня знаете, девки!

— Хватит! — сказала Наташа. — Я так не могу! Вам, может, и пофиг, кто с кем спит, а мне надо привыкнуть!

— Вот дура! — разозлилась Ирочка. — Ромка! Ну, объясни им ты!

— Что объяснить?

— Объясни принцип наших отношений!

— Невмешательство в жизнь другого.

— Вот видите?

И все равно тупят, идиотки. Курицы несчастные.

— Блин, девки! Я думала, вы умнее! — Ирочка закурила, зло бросив спичку под стол. — Вроде нормальные девки! Говорят же вам, что у нас брак не по любви, а по дружбе! Мы с Ромкой — старые друзья, у каждого своя личная жизнь! Каждый живет этой своей личной жизнью! У меня любовники, у него любовники — что тут непонятного? А потом рассказываем друг другу, если захотим!

— А хозяйством кто занимается? А деньги кто зарабатывает? А родителям что говорите? Об этом вы подумали?

Ох, какие мы продвинутые в вопросах ведения кухни! Просто не Наташа, а судья народного хозяйственного суда!

— Подумаем, когда надо будет, правда, Ромка?

Рома кивнул, но думать не собирался. Зато собирался выпить кофе, заглянул в банку, нашел там что-то, подходящее по цвету и запаху…

— Хозяйством у нас никто не будет заниматься, не для этого мы на свет родились, чтобы хозяйством заниматься. Деньги у нас я зарабатываю, а Ромка не мешает мне их тратить так, как я захочу. А родителям пофиг. Они нас поженили, свадьбу на сто человек отгрохали, перед родственниками отчитались, теперь пусть курят бамбук.

Наташа встала, взяла из Роминых рук банку и занялась кофейком.

А Лена занялась глупостями.

— Ну, а дети? Вы же детей планируете когда-нибудь?

— Какие дети, успокойся! Никаких детей! Ромка, ты хочешь детей?

— Я, пожалуй, нет… А вот мои родители…

Ирочка не стала слушать дальше, просто посмотрела на Лену: на, получи. Не хотим мы детей, и не надо нас учить жизни.

— И, потом, не забывайте главное, — Ирочка положила руку на Ромину коленку. — Рома у нас гомик!

— Ира! — Наташа зло обернулась. — Может, ты будешь думать, что говоришь?

— А что я такого говорю? Как будто вы не знаете, что Ромка…

— Знаем! Но зачем об этом орать на каждом углу?

— Да никто не орет! И никто, кроме нас и Ромки с его хахалем, не догадывается о том, что Ромка гомик!

— Вот и пусть не знает! А чтобы никто и дальше ничего не узнал, тебе надо поменьше об этом трубить!

— Да достали вы уже! Кто трубит?

— Ты трубишь?

— Я трублю?

— Ты!

— Да пошли вы все в жопу, ясно вам? Валите отсюда, блин, клуши! Все у вас правильно, все у вас скучно, все вы знаете! Заколебали!

Наташа дождалась, пока кофе сварится, аккуратно пригасила огонь, вытерла руки и вышла из кухни. Следом, выразительно вздохнув, тронулась и Лена. Ирочка же стояла у окна, упрямо связав руки узлом на груди, и звонко молчала.

— Девчонки, девчонки! — Рома понял, что пришла и его очередь сказать. — Ну, не надо! Зачем вы ссоритесь? Останьтесь, прошу вас!

— Не держи их, им с нами противно!

— Нет, постойте! Дайте мне все объяснить!

Наташа молча шнуровала кроссовки. Лена терпеливо ждала, пока Наташа освободит пуфик и когда Рома «все объяснит».

— Понимаете, все так странно, — Рома сплел тонкие длинные пальцы, начал их выкручивать и изгибать, явно волнуясь. — Я вот с утра три раза пытался запомнить новый адрес и все остальное… Мы с Ирой нервничаем, конечно…

— Ничего я не нервничаю! — крикнули из кухни. — За себя говори!

— Просто у нас с Ирой тяжелое семейное положение… Понимаете, я ничего плохого не хочу сказать о своих родителях…

— У тебя замечательные родители! — строго заметила Лена.

— Да, я знаю… И я их очень люблю… Просто они на мне немножко зациклены, а это очень усложняет жизнь… А у Иры…

— Попрошу за меня ничего не решать! — снова отреагировала кухня.

— У Иры… Сами знаете… Словом, этот брак для нас обоих — возможность зажить без родительской опеки…

— Как будто вы сможете без нее выжить! — усмехнулась Наташа.

— Сможем! — Ирочка выбежала из кухни, воинственно уперлась плечом в стену. — Все мы сможем! Я, между прочим, зарабатываю сейчас на детском трикотаже столько, сколько вы все вместе не зарабатываете! Проживем как-нибудь!

— Ир, подожди! Дай мне сказать!

Ромка смеет подавать голос? Ирочка уже приготовилась высмеять зарвавшегося супруга, но так и не смогла придумать, с чего начать. Осталась стоять с открытым свистком.

— Понимаете, нам обязательно нужно, чтобы у нас получилось… Я просто больше не мог жить так, как жил…

— Я тоже, — заметила Ирочка, все еще удивленная.

— Я сам не знаю, что нам теперь делать. Думаете, мы что-то планировали? Мы не умеем планировать.

— Это ты не умеешь. А я умею! Я каждую неделю такие сделки с Россией проворачиваю!

— Да, Ира у нас умеет планировать, а я — нет. Что будет дальше, я не знаю. Но вы, пожалуйста, поддержите нас как-нибудь, ладно? Вы же наши друзья. Мы же сто лет друг друга знаем.

— Ну, если ты просишь, — Наташа остановила процесс завязывания шнурков. — Вы тоже поймите, мы просто переживаем за вас…

— Да, — подтвердила Лена. — Переживаем.

— За себя переживайте! — крикнула Ирочка, но крикнула уже весело, нарочито нагло. — На себя посмотрите, спасительницы! Одна вчера заявилась на свадьбу к подруге в костюме проститутки, а вторая поперла самого отличного парня! Ну, скажи, чем тебе Яковлев не угодил?

— Отстань…

— А вот нет! — Ирочка вцепилась в Наташкину руку, поволокла на кухню, к солнцу, к детектору лжи. — Теперь моя очередь лечить! Почему Яковлева пробросила?

— Не нравится он мне, вот и пробросила!

— Девки, вы слышали? Он ей не нравится! Такой мужик, блин, и не нравится! Сейчас же набирай его и приглашай вечером в кино!

— Да иди ты!

— Не хочешь, я сама наберу!

— Только попробуй! — Наташа хотела придушить свою бойкую подругу, но та уже умчалась, хохоча и размахивая трубкой.

Бог с ней, с ненормальной.

Лена присела рядом с Ромой, вздохнула пару раз для начала.

— Слушай, — помялась, поискала слова. — А как ты теперь собираешься… Ну, поддерживать отношения с тем парнем, с Алексеем… Со свидетелем?

— Как и раньше. Раньше мы с ним после института встречались, гуляли там где народу поменьше, разговаривали. Может быть, Ира не будет против, если я его сюда пару раз приглашу. Я же не дурак, сам понимаю, что такие отношения некорректны, что они портят людям вокруг аппетит и настроение… Я уже привык скрывать это все…

— Ну, год будешь скрывать, два… А дальше?

— Откуда я знаю? Может, я не доживу.

— Что ты такое говоришь, дурак?.. Слушай.

Тут Лена решила предложить главное. Вот именно сейчас.

— Слушай. А возможно такое, чтобы ты еще год, два… ну, пять, шесть — как получится… Ну, повстречался с мужчинами, а потом переключился на женщин, как все. И жили бы себе с Иркой, детей рожали… Нет?

Рома посмотрел с улыбкой тибетского монаха.

— Лен, ты не понимаешь… Это ведь не каприз… Я ведь не потому такой, что мне хочется экзотики… Я такой потому, что я другим не могу быть. Ни при каких обстоятельствах, понимаешь? Это на всю жизнь… И я знаю, что у меня нет никаких шансов жить с тем, кого я люблю. И насчет детей никаких шансов…

— А если усыновить?

— Зачем? Какой из меня отец? Я ведь урод, понимаешь? На мне это уродство и закончится. Как я буду растить мальчика, если буду знать, что его ожидает такая же история? По углам шарахаться… Не надо.

— А если будет девочка?

— Прошу тебя, Ленка… Мне и без того непонятно, зачем я живу! Тут еще вы… Не может у меня быть детей, для этого надо спать с женщиной. А я не сплю с женщинами, понимаете?

— Никогда-никогда?

— Никогда-никогда.

Лена обалдело замолчала. Какой кошмар! Она когда-то в детстве вывихнула ногу и неделю ходила в гипсе, а все на нее смотрели. И было так погано. А он всегда «в гипсе», всегда не такой, как все.

Наташа поставила кофе на стол, развернула кусок раздавленного в колобок торта.

Так жалко Ромку!

Или себя?

И тут влетела Ирочка, возбужденная и взволнованная, как первый римский марафонец:

— Девки! Яковлев дома не ночевал! Родители говорят, что он перезвонил и сказал, что будет завтра, то есть сегодня, и что у него все в порядке!

— Ну и хрен с ним, — очень-очень весело сообщила Наташа.

— Нет, не хрен! — Ирочка выждала паузу, добилась внимания. — Он сказал, что заночует у одного своего друга. А я этого друга знаю, живет в соседнем доме. И я ему позвонила, конечно! Девки! Не видел он никакою Яковлева! И не ночевал он там! Понятно?

— И что? — спросил Рома, дуя в чашку.

— А то, что он ночевал неизвестно где!

И тут Лену осенило:

— Я, кажется, знаю. Он вчера уходил вместе с этой девушкой… С Олей…

— С тварью этой сучкообразной? — Ирочка грохнулась на табуретку. — Я так и знала! Вот жжживотное! Говорила же, она просто так не свалит! Она кого-нибудь прихватит! Вот, сссууука!

Она уже набивала номер.

— Сейчас, сейчас… Сейчас… Сейчас…

Было слышно, что в трубке долго гудит. Потом с той стороны невнятно — чей-то низкий голос.

— Алло! Сергей!.. Это Ира!.. Какая-какая… Сестра твоя единоутробная!.. Ну, извини, что разбудила!.. Да погоди ты, блин! У меня дело!.. Где твоя девочка, а, Сергей? Какая девочка? Та, с которой ты вчера на свадьбу ко мне заявился!.. Ах, не знаешь? Попер ее? Еще вчера вечером?

Ирочка прикрыла трубку ладонью и шепотом сообщила тем, кто не догадался.

— Он ее попер! Еще вчера вечером!

На кухне было тихо и странно. Шевелилась только Наташа. Мыла посуду с равнодушным лицом.

— Алло! Сергей! У нас тут есть подозрения, что эта твоя красавица увела одного нашего парня! Что? Она может? Спасибо за понимание! А ты можешь дать ее телефон? Ага, записываю!

Ирочка сделала страшные глаза. Ручку! Быстрее!

Все забегали, ручки не нашли… Зато нашли помаду и огрызок какой-то платежки.

— Да, пишу… Спасибо, Серый!.. Заходи как-нибудь! Я уже в квартиру заселилась, так что заходи со стуком и без проституток! Это теперь моя квартира!.. Ну, пока… Что?

Ирочка снова распахнула ресницы шире, чем этого требовала природа и этикет.

— Что? Ленка?.. Да, у меня… Дать ей трубку?.. Сейчас…

В обстановке полной комы трубка была передана Лене.

И Лена несколько мгновений не знала, стоит ли ее брать, или лучше сразу как-нибудь изощренно с элементами ритуальности покончить с собой?

— Да.

— Лена? Привет.

— Привет.

— Прости меня за вчерашнее, вел себя по-свински.

— Ничего.

— Ну, правда, прости!

Голос был густой, сонный, чувствовалось, что обладатель этого голоса вчера много пил, пел и веселился.

— Я вчера перенервничал. Все-таки сестрицу замуж отдавал, сама понимаешь… Выпил лишнего.

— Ничего.

— А ты как?

— Нормально.

— Точно нормально?

— Точно.

— Хорошо…

Три пары глаз смотрят с ужасом и восторгом. Наташка даже посуду оставила.

— Слушай, а что ты делаешь вечером?

— Не знаю.

— Ну, давай я за тобой заеду, поедем слопаем что-нибудь. Должен же я как-то загладить свою вину?

— Я не могу, у меня дела.

— Что, до самого вечера?

— Да.

— С утра и до самого вечера?

— Да, я через час уеду и вернусь уже только вечером.

— Ладно.

— До свидания.

— Ну пока.

Лена передала трубку Ирочке, та приложила ее к уху, но ничего, кроме гудков, не услышала.

А потом — три минуты тишины и ожидания.

— Что? — спросила Лена. — Что вы так на меня смотрите?

— Ничего, — ласково улыбнулась Ирочка. — Обычно смотрим.

— Я не просила его звонить.

— Мы понимаем.

Вот влипла.

— Ну, пожалуйста, — Лена встала, начала мерить кухню шагами. — Пожалуйста! Я ничего такого ему не говорила! Он меня приглашает в ресторан, хочет со мной поговорить о том, как мы росли, ну… Ничего же страшного в этом нет?

— Ничего, — согласилась Ирочка. — Только с Наташкой он почему-то о детстве поговорить не хочет!

— Ну, я не знаю…

— Просто потому, что Наташка не надела вчера платье без нижней части!

— Прекратите! — Наташа стукнула ладонью по столу, кофе пошел мелкой волной. — Хватит!

Ирочка на секунду прикрыла глаза, сублимируя гнев, прося небо о мудрости и о том, чтобы ей не попалось под руку что-нибудь тяжелое, иначе быть войне.

Потом схватила трубку и начала набивать новый номер, абсолютно не знакомый, судя по гамме клавиатуры.

— Ничего, сейчас мы посмотрим, — говорила Ирочка, и щеки ее пылали. — Сейчас мы разберемся, кто тут засранец… Ничего…

Это было странное утро после свадьбы.

— Алло… С кем я говорю?.. Мне нужен Виктор Яковлев… Кто его спрашивает? Его сестра… Двоюродная…

Снова ладонь прикрыла трубку, но комментарий не последовал. Ирочка ждала, слушала, и было видно, что ничего хорошего услышать она не собирается, да и сама пообещать не может.

— Она его зовет, Оля эта, Курлова, — упавшим голосом доложила, наконец, молодая жена, героиня утра. — Девки… Она его зовет… Он у нее… Вы можете себе такое представить?

— Брось трубку! — крикнула Наташа. — Брось немедленно!

— Ни фига! Нужно идти до конца!

— Мне такой конец не нужен!

— А мне нужен!

И вот тут они, конечно, сцепились. Трубка полетела на кафель, хрустнула и развалилась на запчасти. Кофе ниагаркой потек со стола, торт-колобок погиб страшной смертью, убитый Ирочкиным локтем.

Яковлев взял трубку, но услышал там только гудки.

— Не знаю, — улыбнулась Оля в ответ на его взгляд. — Какая-то девушка. Сказала, что твоя двоюродная сестра.

— Нет у меня никаких двоюродных сестер.

— Ну, тогда давай забудем о ней. Давай обо всех забудем.

Она подошла, взяла трубку из его растерянных рук, бросила на место, а сама обняла его за могучую шею, обвилась вокруг него как тропическое древо.

— Пойдем еще полежим?

Карие глаза глубиной метр двадцать, и на дне возится страх: а вдруг уйдешь?

— Ты ведь не уйдешь?

Яковлев постарался аккуратно отлепить от себя нежную нимфу. Ему было так плохо, как только бывает малопьющему человеку, который вчера на трезвую голову совершил то, что иные не совершают и на пьяную. Нимфа весело прыгнула обратно в постель и стала звать оттуда сладким голосом.

Яковлев поднял брюки, горкой ночевавшие на полу. Подумать только! Даже в детстве он брюки вешал на спинку, никогда не бросал вот так вот на пол. Произошел сбой системы по всем направлениям.

— Вииик, а Вииик! Ну, иди сюда!

Оля свернулась игривым котиком на измятых простынях, несколько раз красноречиво подергала ногой, но Яковлев не реагировал. Одевался. Молча, сурово, неумолимо. Лоб в морщинах, глаза тревожно бегают, не успевая за мыслью.

— Ну, Вииик… Если ты сейчас не придешь сюда, я… Не знаю даже… Я просто очень обижусь!

Как его угораздило? Как? Всегда владел собой, был уверен в себе на все сто. Но откуда можно было узнать о том, что в некоторых случаях сигнальная система может отключиться? Где была та последняя секунда, когда нужно встать и уйти?

— Может быть, ты хочешь кофе? Я могу приготовить завтрак! Есть еще отменный японский чай с розовыми лепестками…

— Оля! Прошу тебя.

Оля, конечно, понимала, что все идет к финалу отношений. Она ведь была умной девушкой, образованной, училась на факультете прикладной математики, причем училась неплохо. А в свободное время посещала автошколу, курсы массажа и единоборств, читала Шекспира в подлиннике, пусть со словарем и ни черта не понимала, но зато сама писала маленькие эротические рассказы и разбрасывала их в сети, «лайв-журналах». Где уж ей не расшифровать простого воина с тонким пучком извилин, обмотанным вокруг генеральной линии высшего командования. Хочет уйти и забыть. И этот тоже.

— Послушай, ведь нам было хорошо сегодня ночью, правда?

— Пожалуйста, Оля. Мне надо идти.

— Но ты ведь позвонишь мне?

— Не знаю.

— Позвони мне.

— Не знаю.

Все-таки, солдаты одеваются быстрее, чем гражданские. Яковлев был уже в коридоре.

— Мне было так хорошо с тобой, так чудесно. Ни с кем не было так хорошо!

Он только поморщился.

— Я сама позвоню тебе!

Только топот подошв по лестнице вниз.

Оля закрыла дверь, погрустила две секунды, глядя в зеркало. Потом набрала Сергея.

— Привет.

— Что надо?

— Соскучилась.

— Не ко мне.

— Так тебя не хватает.

— Выйди на улицу, тебе не откажут.

— Знаешь, время идет, а я все отчетливее понимаю, что ты — самый лучший мужчина. И в жизни, и в постели.

— Позвони соседке, если хочешь потрепаться. Я спешу.

Бросил трубку.

Что ж. Снова она не удивилась. Этого и следовало ожидать. Он еще вчера вел себя неадекватно.

Тогда позвоним вот по этому номеру… Где же этот номер?.. Ведь был этот номер? Оля никогда не уничтожала телефоны, письма и подарки бывших возлюбленных. Неизвестно, что и когда может пригодиться в жизни.

— Здравствуйте, а Варфоломея можно?

— Такой здесь не живет.

— Извините.

Снова промахнулась. Нет, утро не должно начинаться вот так, жестоко. В утре должна быть радость.

— Здравствуйте! Извините, это номер Э.?

— Да.

— Это вы вчера так чудесно играли на гитаре на свадьбе?

— Да, я.

— Знаете, вы были великолепны!

— Спасибо. А кто это?

— О! Меня зовут Оля. Я вчера подходила к вам, вы сами дали мне номер, помните? Я невысокая, стройная, с карими глазами. У меня еще ямочки на щеках.

— А, да, припоминаю.

— Замечательно. Я звоню вам, чтобы сказать, что осталась в восторге от вашей игры. Хотела бы пообщаться с вами на тему современной музыки.

— Ну, да, конечно…

— Что вы делаете сегодня вечером?

Рома убирал на кухне осколки, а Ирочка вышла проводить подруг.

— Ладно, девки, прорвемся.

— Да уж.

— Ну, хватит вам. Я же за справедливость борюсь.

— У тебя свадьба! — напомнила Наташа. — Вот и балдей. И нечего другим мешать.

— Дура! Я хочу твою личную жизнь устроить! Хотя…

Да. Видимо, уже поздно.

— Жаль. Такой хороший мужик, этот Яковлев. Говорила тебе — хватай и беги!

— Отвали.

Лена встала между.

— Аут. Вне игры. Наташка, уходим.

Толкнула подругу к двери. Потом обернулась к невесте:

— Ирка, не задирай ее. Представь, как человеку плохо.

— Да не задираю я… Мы вообще сегодня вечером улетаем в свадебное путешествие, так что будете две недели отдыхать от ужасной Ирки.

— В свадебное путешествие? Куда? Почему ты раньше не сказала?

— А я сама не знала. Родики на свадьбу подарили… Турция, все включено. Могли бы, конечно, разориться и на Ямайку, но хрен с ними.

— А Ромка знает?

— Нет. Сейчас узнает.

Лена покачала головой.

Ничто не меняет Ирку.

Люди вообще слабо поддаются улучшению.

В лифте Наташа молчала… Во дворе молчала.

— Наташ, ты не думай о нем.

— Я и не думаю.

— Да думаешь.

— У меня где-то написано, что я думаю о Яковлеве?

— Да. Всюду.

— Нет. Он мне неинтересен. Даже противен.

— Естественно, — вздохнула Лена.

У нее было то же самое. Артист Андрей Волков в свое время тоже был ей противен. Значит, это любовь.

— Наташ, все будет нормально.

— Да знаю я. Ладно, пока. Швабра ждет.

Лена долго смотрела ей вслед. Господи, красивая какая, просто чудесная! Почему ей так не везет?

Кто вообще распределяет везение по людям? Кто отвечает за пропорцию, с кого спросить? Почему одним все, а другим — ничего? Почему Ирка после пышной свадьбы из собственной квартиры вылетает в Турцию на пляж, а Наташка после ночи на краю дивана пешком идет на уборку общественных мест?

Значит, так кому-то надо.

И в принципе обе они дороги и любимы, хоть и странною лю…

— Привет, красавица!

Лена вздрогнула. Не может быть!

Рядом с машиной, красиво опираясь задом на капот, — Сергей.

— Не мог остаться в стороне.

— Привет.

— Ну, как там молодые? Что рассказывают?

— Все нормально.

— Нормально? Тогда я не буду к ним подниматься. Куда тебя отвезти?

— Не надо, я сама.

— Брось. Я же не в загул тебя приглашаю. Просто предлагаю добросить тебя до работы. По-моему, надо соглашаться.

Лена не знала, как ей быть. Слава Богу, окна Ирочкиной квартиры сюда не выходят.

— Ну? Садись! Не бойся, приставать не буду.

— Я не боюсь.

— Да? Плохо.

И еще смеется!

Лена села на скользкое сиденье. Странно, в машине совсем не жарко. А с улицы казалось, что в салоне просто печка.

— Кондиционер, кожаный салон, все дела. Я тебе уже показывал?

— Да.

— Девушки любят разные такие понты. Ты любишь?

— Не очень.

— Ой, какие мы оригинальные… Куда едем?

Да уж… Не надо было садиться в его машину.

— На Маркса.

— А что там?

— Там телестудия.

— О! Так мы на телевидение едем! Отлично! Никогда не был на телевидении!

— Я там тоже еще ни разу не была. Сегодня в первый раз.

— Будешь знакомиться с коллективом?

— Не знаю.

Сергей критически осмотрел ее.

— А где твое вчерашнее платьишко?

Может быть, попросить остановить? А как это делается? Просто сказать: останови, пожалуйста? А если не остановит?

— Мне кажется, тебе лучше поменять упаковку. Все-таки телевидение — не кабинет директора. Надо произвести впечатление.

— Надо чем-то другим производить впечатление!

— Правда? Это чем же?

Улыбается!

— Умом.

— О! И много ты знаешь женщин, которые добились чего-то умом?

— Много.

— Ну, например?

— Маргарет Тетчер.

— Ну, если ты в политики собралась… А я думал, ты на телевидении хочешь работать?

Какого черта он ее учит? Он! Ни разу не видевший камеры? Лена закусила губу, уставилась в окно и решила, что сама выскочит из машины на ближайшем светофоре.

— Ну, чего дуешься? Я понимаю, что не разбираюсь в телевизионных штучках. Это ты с детства лапшу людям на уши из ящика вешать училась! А я деньги зарабатывал в это время. И знаешь, научился разбираться в людях. Если хочешь добиться успеха — действуй по известным правилам, а не свои изобретай.

— Почему же своих не изобретать?

— Потому что время уйдет, ты состаришься, снова станешь толстой, и никому уже не захочется снимать тебя. Причем во всех смыслах!

— Неужели ты думаешь, что снимают только тех, кто в коротких юбках?

— Неужели ты думаешь, что нет?

— Думаю, да!

— Да, в коротких юбках?

— Нет, не в коротких!

Опять смеется! Он относится к ней как к малолетней дурочке!

— Слушай, Сергей! Мне уже двадцать лет!

— А мне тридцать! И что?

— Ничего.

— Вот именно! Ну-ка, загляни под сиденье!

Она не сразу поняла — как это? Потом вывернула шею, взглянула вниз, на коврик под задними креслами.

Здоровенный букет цветов.

— Это тебе. В знак моего смирения.

— Не надо… Зачем…

— Затем.

Лена в сотый раз обалдела до самого края, до предела. Что он делает? Как он может? И что делать ей?

— А… куда мы едем?

— К тебе домой.

— Ко мне??? Зачем???

— Чтобы ты переоделась!

— Да ты что! Да как ты…

— Смею. Я тебе только добра желаю, поверь. Сейчас ты переоденешься во вчерашний костюмчик, подъедешь на крутой тачке, и высокое уважение тебе обеспечено.

— Да сколько говорить! Там не тачка с костюмчиком главное!

— Запомни! Тачка и костюмчик — это всегда главное! — Сергей заглушил мотор, откинулся на спинку. — Кроме того, тебе никто не мешает при этом блеснуть знаниями и потрясти своим опытом. Одно другому не мешает. Делай все то, что ты делала бы и без меня, но только выгляди при этом успешной, красивой барышней, которая ни в чем не нуждается. Укрепляй позиции всеми способами. Вот и все, что я хочу тебе сказать.

Все в ней бушевало, все возмущалось. Хотелось сказать что-нибудь резкое. Три… Нет, раз пять сказать что-нибудь резкое. Но воспитание не позволяло. Воспитание всегда мешает в тех моментах, когда нужно принимать решение.

— Ладно. Я сделаю так, как ты говоришь. Но если меня выгонят из кабинета и не захотят со мной разговаривать…

— Тогда тоже ты в плюсе! Будешь успокаивать себя тем, что тебя выгнали не из-за того, что ты дура, а из-за того, что ты напялила это платье!

Лицо само улыбнулось, хотя Лена была против.

Маргарита Петровна встретила ее с тревогой.

— Что-то случилось? Тебя не приняли?

— Я еще не ездила.

— Как это? У тебя же встреча через полчаса! Ты не успеешь добраться!

— Успею. Меня подвезут.

— Подвезут? А кто, если это не секрет?

— Ирин брат Сергей. Он как раз в ту сторону едет…

— Как мило с его стороны…

Лена вошла к себе, потом выглянула.

— Мам, я вернулась переодеться. Пожалуйста, давай обойдемся без комментариев по этому поводу.

— Я и не собиралась! — вспыхнула Маргарита Петровна и проследовала в свою каморку.

Там она упала в любимое кресло, притянула к себе кошку. Есть же какое-то учение о терапевтическом воздействии кошек? Когда их гладишь, успокаиваешься, успокаиваешься, гладишь и успокаиваешься… Мурка с удивлением взглянула на хозяйку. Она была не против своего участия в сеансе терапии, но зачем же так давить?

— Я ушла! — крикнула Лена из коридора и захлопнула за собой.

Сергей читал свой пейджер, лицо было сосредоточенное, как будто читал Толстого.

— Я готова.

— Готова? — неспешно спрятал пейджер в кармашек на поясе. — Дай-ка я на тебя посмотрю!

А Лене уже было не то чтобы все равно… а как-то безнадежно. И зачем-то хотелось рисковать. Ведь был же какой-то подстрочник во всем том, что происходило с ней? Кто знает, может, ей не стоит искать ответы, решать все так, как она привыкла решать. Может, судьба таким образом тоже ведет к цели? Если сам не знаешь, как туда идти, или не справляешься, она посылает разные знаки, ситуации, людей — и только для того, чтобы чужим умом и чужими делами снова вывести тебя на твою единственную правильную дорогу.

Она вяло повертелась, демонстрируя свои достопримечательности.

— Годится, — сказал Сергей. — Теперь прошу занять места. Катер отплывает.

— Слушаюсь, капитан.

Наташа успела убрать зрительный зал, успела вымыть сцену. И все время было ощущение, что у нее началось осложнение после нападения какого-нибудь гигантского трехметрового комара, который впился в ее висок и за несколько секунд высосал все нутро, а в пустой флакон вылил густую белую жижу. Тааак плохооо.

Она прекрасно знала почему. Но совсем не знала, как это лечить.

Наверное, в таких случаях звонят человеку, ставшему причиной таких разрушительных последствий. Звонят, ругаются, плачут, посылают к черту и поближе, просят вернуться, еще что-нибудь. Но Наташа не собиралась звонить Яковлеву. Ни тогда, ни сейчас — никогда. Она просто, оказывается, им тихо болела, и сейчас переживала пик острой формы. Было бы неплохо упасть на мокрый, холодный пол и полежать денька три, не дышать, не шевелиться.

Она даже представляла Яковлевскую спину. Голую спину с вмятинками от девичьих пальцев. А вокруг — цветы, запахи, музыка. Представляла спокойно, только жижа в ней загустевала от каждой такой картинки все больше.

Все они одинаковые. Хотя это тоже не утешение.

На полу грустно поблескивала какая-то мелкая фигня. Оказалось, сережка с камушком, таким искристым, несмотря на полумрак и грязную воду, что не оставалось сомнений на предмет его благородства.

Наташа оставила тряпку и швабру и двинулась в сторону кабинета администратора. Медленно, по-старушечьи. Отдать сережку. Вернуться за шваброй. Домыть. Еще раз двадцать представить себе голую спину.

— Наташа!

А! Откуда? Как?

Яковлев встал из-за столика, двинулся к ней. Потерянный, помятый, странный как пазл, который впопыхах сложили приблизительно, кое-где перевернув как попало.

Она отвернулась и ускорила шаг.

— Наташа! Подожди! Я хочу все объяснить!

Не надо ей ничего объяснять. Никогда.

— Пожалуйста! Прошу тебя! Очень тебя прошу!

Уже возле самого администраторского кабинета она остановилась. Надо избавиться от него раз и навсегда.

— Наташа! — он обрадовался ее снисхождению, пристроился рядом, улыбнулся белыми губами. — Вот, сока взял, пока тебя ждал…

— Яковлев… Скажу тебе одну вещь.

— Нет. Пожалуйста. Дай сначала я тебе одну вещь скажу! Я…

Он посмотрел в высокий стакан, полный золотой апельсиновой крови, посмотрел в потолок, готовый брызнуть фанфарами.

— …Тебя люблю!

Наташа не изменилась, никак не отреагировала. Осталась камнем. Просто взяла паузу. Чтобы справиться с волнением и придумать, как его простить? Да, хорошо бы… Очень хочется его простить… Так хочется его простить… Но не получается… Почему-то…

— Уходи и никогда… Никогда больше не приближайся ко мне. Никогда.

— Наташа!! — он дернулся следом, абсолютно обезумевший.

Что сделала Наташа? То же, что делала всегда, когда какой-нибудь наглец пытался таким образом обратить на себя ее внимание. Умелым ударом она выбила из Яковлевских рук стакан и не стала ждать, пока сок стечет по его измятой белой рубашке.

В это время отворилась дверь и администратор с удовольствием просмотрел сценку «Сок и Гости». Начало, конечно, пропустил, но зато насладился звоном стекла, брызгами витаминов и радостными криками немногих посетителей и работников заведения.

— О, простите! — закричал он, бросаясь к Яковлеву. — Простите, товарищ! Мы компенсируем вам затраты на сок!

Но товарищу не была нужна компенсация. Он волком смотрел на солнечные разводы, скрипел скулами. Потом развернулся, совсем как зомби, и ушел в никуда. Можно подумать, это был не сок, а соляная кислота! Тоже мне, шишка на ровном месте!

— Ничего, — сказал сам себе администратор. — Такой костюм стоит как две бутылки коньяка. Даже если нажалуется, не обеднеем…

Но это не значило, что можно и дальше прощать Главного Врага Всех Мужчин.

— Петрова, — тихо позвал администратор. — Ты здесь, Петрова?

— Здесь, — Наташа вышла из-за двери, была спокойна, все понимала.

— Ну, все. Ты уволена, Петрова, и это окончательно. Ты уволена совсем, со всех своих работ! Ты за-ко-ле-ба-ла меня, Петрова!

Она отдала ему найденную сережку, как будто передала эстафетную палочку. Хотя какая у них могла быть общая эстафета?

— Здравствуйте. Я — Лена Иванова! Лера Борисовна сказала…

— А! Это ты? Заходи, садись! Не помнишь меня?

Бойкий, невысокий дядечка с бородой и тревожными глазами, в кино такими обычно изображают мучеников и колхозных юродивых.

— Не помнишь меня? Семен Леонидович!

Семен Леонидович. Семен Леонидович…

— Вот видишь, а я тебя помню! Я был режиссером на телемосте… Хотя это все пустое! Ну, чем занималась все это время?

— Да так… — Лена мялась, не знала, куда именно садиться, что говорить, куда девать при этом ноги. Наверняка такие тревожные, творческие дядечки не интересуются круглыми коленками молодых статисток.

— А это кто там мнется? С тобой, что ли?

— С ней! — крикнул сзади Сергей. — Сергей. Продюсер Лены. Очень приятно!

— У тебя продюсер есть? — Семен Леонидович удивился. — Ничего себе! Мне сорок пять лет, а у меня до сих пор продюсера нет!

— Вот были бы вы молодой, красивой, талантливой девушкой, тогда и у вас был бы продюсер! — радостно подхватил игру Сергей. — Кто-то должен помогать таланту! Сам он, как вы знаете, довольно беззуб!

— Да? Ну, в целом согласен. Оба садитесь, чего сквозняки гонять. Чай будете?

Сергей заказал два. Сам сидел и за спиной дяденьки подавал полумертвой Лене разные оптимистические знаки.

А Лена понимала, что сейчас обман вскроется, что сейчас у Сергея спросят что-нибудь о его пути в телевидении, и он жестоко облажается. И придется с позором уходить. Он, конечно, потом отшутится, скажет, что испытал острое желание подурачиться и испортить кому-нибудь жизнь. Но почему именно сейчас и именно Лене?

— Итак, — сказал Сергей, принимая чай. — Мы вас слушаем, уважаемый Семен Леонидович.

Лена молила Бога о том, чтобы их выгоняли не громко, чтобы дали возможность выйти своими ногами…

— Хм, — Семен Леонидович совсем озадачился, помешивал сахар тусклой некомплектной ложечкой и улыбался в усы. — Хм… Так вы, я вижу, серьезно настроены!

— Естественно, — Сергей устроился поудобнее, переплел ладони на животе. — Знаете, я уверен, что вы не предложите Елене плохое. Вы профессионал, она профессионал. Моя роль здесь чисто посредническая. Я хочу, чтобы обе стороны пришли к консенсусу, вот и все.

— Да. Очень мило. Ну, а ты, Лена, сама ты чего хочешь?

— Не знаю, — Лена уже действительно ничего не знала. — Мне сказали, и я пришла.

— Видите, — улыбнулся Сергей. — За этими телевизионными гениями глаз да глаз нужен! Вот о чем она может договориться? Ни о чем! А как можно иметь дело с человеком, который не может договориться? Вы же серьезная организация! Телевидение! Нет! Ее дело — блистать на экране! Она умеет великолепно двигаться, улыбаться, она говорит так, что этому хочется верить! Кроме того, уважаемый Семен Леонидович, — просто, чтобы знали, — готовясь к встрече с вами, Лена похудела на тридцать килограммов!

— Да вы что? — изумился Семен Леонидович, посмотрел на Лену с большим любопытством. — Это правда?

— Правда. Только не на тридцать. На двадцать…

— Это она скромничает, Семен Леонидович!.. А посмотрите, какие ноги! Грудь какая! Вы же мужчина! Вы не можете не оценить ее грудь!

— Ну, я уже вышел из того возраста…

— Но вы же не можете не думать о своих зрителях! Им-то будет приятно видеть именно такую конфигурацию?

— Ну, да. Конфигурация хорошая, ничего не скажешь…

— Так вот. С нашей стороны вы и впредь можете рассчитывать на прекрасный товарный вид и трудовую дисциплину. Конечно, в том случае, если встречное предложение будет адекватно представлено вами.

— То есть теперь моя очередь хвалиться своей конфигурацией?

— Да! — тонко улыбнулся Сергей. — Теперь ваша очередь. А мы будем слушать ваше предложение.

— Ну, какое мое предложение? — Семен Леонидович поставил чашку, хрустнул длинными рябыми пальцами. — Я даже теряюсь… После вашего такого выступления…

— Не робейте! Начните с главного! Мы поймем!

— Ну, с главного так с главного… Как вы знаете, недавно у нас появилась возможность работать с отдельной частотой.

Сергей кивнул: конечно, знаем. Поразительная наглость! Лена, растоптанная в порошок «конфигурациями», алела ушами и ковыряла ногтем колготную петельку. Что он несет, этот Сергей? Что он делает?

— То есть мы с вами стоим у истоков так называемого кабельного канала.

— Это значит, что видеть его смогут только в отдельных районах Минска?

— Да.

— Это, конечно, не самый лучший вариант. И когда вы планируете сливаться с государственным каналом?

Семен Леонидович вежливо улыбнулся:

— Никогда.

— То есть как? Вы хотите сказать, что вас устраивает такая ничтожная аудитория? Где же ваши амбиции?

— При чем тут амбиции? Мы получили возможность делать свое маленькое телевидение! Оно будет скромнее по всем параметрам, но это тоже телевидение! И тут тоже должны работать талантливые люди!

— Ну, не знаю, — Сергей скорбно постучал ложечкой о краешек чашки. — Надо будет вам подарить хороший набор чашек… Мне кажется, что этот формат не совсем подходит Лене. Все-таки у нее гигантский опыт. Потом, она сейчас в отличной форме. Мне кажется, вы должны пересмотреть свои бизнес-планы. Хотя бы ради Лены.

Семен Леонидович хихикнул как дедушка Ленин, плюхнулся на развинченный офисный стул.

— Друзья мои! Вы не на складе предприятия-миллионера! Никаких изменений здесь не предвидится! Все, что я могу вам предложить, — трудную, напряженную, интересную работу на маленьком, суверенном, кабельном канале!

— Ну, — Сергей холодно оскалился. — В таком случае…

— Я согласна! — отчаянно крикнула Лена. — Согласна!

Ирочка потрещала по телефону со всеми приятелями, приняла ванную с морскими солями, повертелась перед зеркалом в новых одежках. Словом, провела день насыщенно. А еще надо было собрать вещи, посетить родителей с обеих сторон. Ну, с родителями проще. Ирочка уполномочила Рому со свидетелем Алексеем купить пару тортиков и промчаться по родным местам, выпив чаю с каждым желающим.

— А если спросят, где ты? — понуро сопротивлялся Рома.

— Скажешь, что неважно чувствую себя после вчерашнего! Что голова разболелась! Что вещи собираю! Соври что-нибудь, ты ж умеешь врать!

Единственное, что в этой ситуации утешало Рому, так это наличие сердечного друга Алексея. Сегодня целый день он имеет право быть рядом, и не надо прятаться, не надо изображать случайную встречу.

Закрыв за мужем дверь, Ирочка бросилась к зеркалу, еще раз примерила к себе новую фамилию. Ах, какое чудесное, завлекательное сочетание — Ирина Красивая! Вот просто звонишь кому-нибудь, просишь забронировать номер в гостинице на имя И. Красивая, и всем сразу понятно, что говорит красавица. Все-таки девушка должна подойти к выбору фамилии очень ответственно. Гораздо ответственнее, чем даже к выбору мужа. Фамилия будет с тобой чаще, чем муж, правильно?

Потом в дверь позвонили.

— Кто там? — сурово спросила Ирочка, не отрываясь от зеркала. — Ромка, ты?

— Нет. Не я! — громыхнули на лестнице.

Сначала Ирочка не поверила своим ушам, потом подплыла к двери, распахнула ее.

Варфоломей. При параде, в галстуке. С букетом цветов и огромным полотном, завернутым в серую бумагу.

— Прошу прощения, мэм, — сказал Варфоломей. — Скажу честно, я не планировал застать вас здесь. Вы могли быть где угодно: в ресторане, самолете, парикмахерской, у психотерапевта, в тюрьме… Тем не менее, я раздобыл ваш новый адрес с большим трудом, кстати, и решил нанести вам визит вежливости. Все-таки вчера я был несколько бледен для такого серьезного мероприятия. Разрешите сегодня…

— Разрешаю, — простонала Ирочка и повалила Варфоломея прямо у порога на пол.

— Ну, здорово я все провернул? — ликовал Сергей, топя педаль. — Здорово ведь!

— Ага! И чуть не завалил все дело! — весело огрызалась Лена. — Нас могли выгнать в любой момент!

— Ничего ты не понимаешь в коммерции! Клиента надо сразу ставить на место! Ласково, грамотно, но верно! Тогда он будет белый и пушистый!

— Это не коммерция! Это телевидение!

— Телевидение — это тоже коммерция! Ты просто малолетка! Ничего не понимаешь!

— Я малолетка? — Лена стукнула Сергея в крепкий бок. — Я малолетка? А ты старый наглый пердун!

Пришлось включить аварийку, тормознуть у первого же угла и хорошенько пощекотать зарвавшуюся девицу. Девица хохотала и отбивалась сумкой.

Потом заехали в кофейню за Красным костелом, было весело.

— Слушай, а зачем ты вообще во все это влез? — Лена лопала бутерброд, чувствовала себя счастливой.

— А ты как думаешь?

— Никак не думаю. Это выходит за рамки моего понимания.

— Ну, и не лезь тогда за свои рамки.

— Все-таки?

— Ну, считай, что я нечаянно попал на раздачу пирога. Я бизнесмен, и вкусный кусок работы не упущу, понимаешь? А вместе с ним и возможные деньги.

— А где тут деньги?

— Вот в этом мы и отличаемся. Я вижу деньги, а ты их не видишь. Зато ты, наверное, видишь что-то другое. Не страдай. Ты будешь заниматься своим делом, я — своим.

— Подожди, — Лена отложила объеденный батон в сторону. — Ты хочешь сказать, что это уже решено? Что мы будем вместе работать?

Она уже привыкла не есть хлеб и батон — зачем лишние углеводы?

— Да, — Сергей тоже отодвинул тарелку. — Именно это я и хочу скатать.

С ума сойти.

— Но ты же никогда не занимался телевидением? Ты же сам говорил!

— Ну и что? Не занимался, значит, займусь. Нет ничего интереснее, чем осваивать новое!

— Но…

— Да успокойся ты! Никакого риска! Весь мир работает так, это у нас до сих пор катаются на энтузиастах! Никакого пионерства! Чистый расчет! Вы нам деньги! Мы вам хорошую программу! Чего они, кстати, хотят?

— Хотят интересную молодежную программу.

— Ты знаешь, как это делается?

— Ну… Наверное, знаю.

— Прекрасно. Напиши к завтрашнему дню схему, посмотрим, что мы можем с этого иметь.

— Схему чего?

— Ну, программы, чего ж еще? Материалы, оборудование, затраты, прибыль!

Лена подтащила к себе чашку — аккуратно, пальцем, за тонкую ручку. Не кофе, а произведение зодчества, горка пены сверху, посыпано разной симпатичной ерундой, какими-то орешками, шоколадной стружкой… Затраты, материалы… Он что, с ума сошел? Хотя это сумасшествие такое заразительное!

— И вот что! — Сергей сыто рыгнул. — Извините, шампанское… Вот что! Это первый и последний бутерброд, который я тебе купил, ясно? Мы обещали компаньону хорошую форму, значит, должна быть хорошая форма!

А потом в дверь зазвонили.

— Кто это? — спросил Варфоломей.

— Понятия не имею, — честно ответила Ирочка. — Не будем открывать.

Но взглянула на часы, ахнула и заметалась по комнате в поисках одежды.

— Блин! У нас самолет через полтора часа! Фак! Шит!

Варфоломей молча следил за прыжками своей преступной подружки.

— Ну, чего лежишь? Вставай! — рявкнула на него Ирочка и бросилась к двери.

Вернулась она довольно быстро.

— Это муж! Давай скорее! Помоги собрать вещи!

— Муж? — Варфоломей опустил руки вместе со штанами. Все равно не успел бы натянуть.

Ба-бах! Вот она, классическая сцена: «вернулся муж».

Итак, любовник без штанов и даже не пытается, путаясь, их натягивать. Дверь открывается…

Вошел Рома. Уставился на Варфоломея. Следом за ним топал еще кто-то. Кажется, вчерашний свидетель, очень, кстати, крепкий мужик, с толстой шеей и коротким торсом. Такие бьют больно, от души. Н-да. Скандалец-с.

Пауза.

Стороны смотрят друг на друга.

Влетает Ирочка и вместо того, чтобы падать в ноги молодому мужу, молить о пощаде, начинает кружить по комнате и чего-то там искать, крепко матерясь…

— Здравствуйте, — грустно сказал Рома Варфоломею. — Извините, мы помешали… Просто нам пора в аэропорт…

— Да, конечно! Будем знакомы. — сказал Варфоломей, элегантно прикрываясь брюками. — Друг детства…

— Ой, блин! — возмутилась Ирочка. — Можно без церемоний?

Такой пикантной мизансцены еще не было в истории мелодрам.

— Очень приятно, — кивнул Рома. — Роман. Тоже друг детства. Теперь еще и муж.

Такой милый, тонкий юноша. Его хорошо рисовать: лицо правильное, нежное, без примеси характера…

— Я так понимаю, вы хотели бы хорошенько дать мне по морде? — вежливо, но не без тревоги спросил Варфоломей. Тревога его базировалась не на страхе за морду, а на непонимании происходящего. Всякое он видел, этот циничный мастер кисти, этот порочный Варфоломей, но такого гламура и представить себе не мог.

— Нет, что вы, — Рома тихо просочился в спальню, обогнул пиджак на полу. — Ир, там моя мама очень переживает. Говорит, что не готова меня отпустить на две недели. Спрашивает, почему ты ее не предупредила об отъезде заранее?

— Цела будет твоя мама! — Ирочка пулей носилась по квартире, швырялась сарафанчиками, купальниками. — Ты уже взрослый мальчик, ясно? Когда хочешь, тогда и едешь в свадебное путешествие! Вещи принес?

— Принес, — Рома скорбно кивнул Алексею.

Тот кивнул в свою очередь на чемодан в углу, а потом снова уставился на героев комедии, причем с большим и добрым любопытством.

— Так! Ромка! Звони в такси, вызывай машину!

— Зачем такси? Я вас довезу! — отметился любопытный, но добрый друг-свидетель Алексей.

— Правда? Вот и чудесно! А то до аэропорта сейчас кучу бабок возьмут!.. Так! Ромка! Тогда иди возьми в холодильнике палку колбасы! Надо будет что-нибудь в дороге жрать!

Рома убежал на кухню. Алексей получил еще один неровно набитый тряпками чемодан и поволок все сразу вниз. Варфоломей тихо одевался и следил за происходящим с нескрываемым интересом.

— Ириночка! — ласково позвал он, улучив минутку. — Ты не могла бы объяснить мне, что у вас тут происходит? А, детка?

— А тебе какое дело? — весело огрызнулась детка. — Трахаются с тобой, и все! И нечего лишние вопросы задавать!

Варфоломей удовлетворенно кивнул.

— Что ж, вполне интеллигентное объяснение… А лицензии на убийство и четвертование у вас случайно нет?

— Пошел в задницу, — нежно проворковала Ирочка, застегивая жемчужные босоножки.

Глава 11

Две следующие недели прошли незаметно. Ирочка и Рома нежились на турецких пляжах. Денег, честно заработанных Ирочкой на спекуляции, хватало не только на экскурсии по местным археологическим пунктам, но и на все возможные развлечения, включая самые рискованные. Они катались на скутерах, лопали еще живые деликатесы, лизали голые пуза танцовщиков, запивая пот и соль текилой. Рома очень быстро расслабился и нашел свое место в жизни. Под Ирочкиным крылом, конечно, был дикий сквозняк, но и красок при таком наклоне было во много раз больше. И если Рома и грустил о чем-то, так это о невозможности разделить сейчас всю эту радость с Алексеем, который остался в пыльном Минске.

Ирочка же довольно легко решила свою половую проблему. То есть, она ее просто не заметила, эту проблему. Ее, видимо, не существовало. Если Ирочка видела интересный объект, она отдавала Роме сумочку и шла на сближение с объектом. Только ночевать обычно не оставалась. Ночевала она у себя в номере, возбужденным шепотом рассказывая сонному Роме о своих приключениях.

Надо отдать должное, Ирочка пыталась устроить праздник и для мужа. Несколько раз она провоцировала его встречи со знойными турецкими красавцами, но Рома оставался глух к их знакам внимания.

— Понимаешь, — говорил он потом Ирочке. — Я однолюб.

— Не понимаю! — злилась Ирочка. — Был бы ты нормальный мужик, толстый, старый, уродливый — тогда да! Но ведь ты красивый, молодой, глупый гомик! Какая у тебя может быть любовь?

Спорил Рома только в первый раз. Потом он просто терпеливо улыбался и ждал, пока Ирочка убежит искать романтику.

Наташа в это время устроилась работать на прополку городских газонов. Под солнышком неплохо загоралось и мало думалось. То, что доктор прописал.

Несколько раз звонил Яковлев. Наташа бросала трубку, еще не дослушав приветствие. И сестрам велела строго-настрого не разговаривать с мерзким предателем.

Кстати, о сестрах. Неуемная Анжелка все-таки закрутила роман с гитаристом Э. Как ни билась Наташа, стараясь пресечь это безобразие, как ни ругала сестру — все было бесполезно. Однажды случился конфуз, от которого потом пришлось долго отходить, дня три вырывая из газонов тонкие фиалки вместо сорняков.

Позвонила девушка и спросила гитариста Э. К ним домой позвонила какая-то девушка и спросила гитариста Э.!

— Кого-кого? — переспросила Наташа.

— Ну, Э.! Он еще на гитаре играет! Он сказал, что частенько бывает по этому номеру!

— Спасибо за информацию, я не знала, что он тут частенько бывает. Теперь он будет появляться здесь значительно реже…

— Ой, я, видимо, все испортила! Вы ничего не подумайте! Я просто старая знакомая! Меня Олей зовут!

— Оля Курлова?

— Да! — обрадовалась любвеобильная студентка. — Это я!

— Я передам гитаристу Э., чтобы он сосредоточился на вас, а нас оставил в покое.

— Да, пожалуйста, — несколько растерялась Оля.

А Лена сочиняла программу. Оказалось, что составить план будущего эфирного тела не так сложно. Цели, задачи, предполагаемая аудитория. Сергей принес свой ноутбук, велел Лене сочинять прямо в него. В ноутбук, конечно, сочинялось приятнее, чем просто на бумагу. Уже через несколько дней была готова концепция музыкальной программы. Собственно, концепции как таковой и не было. Просто набор клипов, которые умный Сергей предложил таскать прямо с тарелки, установленной на его балконе. Специальной плашечкой перекрываем лейбл MTV или VIVA там… И крутим свежачок, радуем народ.

— Но самое главное — это ты! — учил Сергей.

Будь красивой!

Будь яркой!

Будь сексуальной!

Будь провокационной!

Будь великолепной!

Будь смелой!

Будь манящей!

Будь невозмутимой!

— А зачем? — спрашивала Лена, пугаясь списка необходимостей. — Почему я не могу быть просто собой?

— Потому что это никому не интересно!

Несколько раз Лена была готова обидеться на всю жизнь.

Потом вернулись из свадебного путешествия молодожены Красивые. Загорели как бедуины. Ирочка, разумеется, звенела без умолку, пересказывала каждый день в подробностях. Рома все больше маялся, посматривая на часы. Вечером его ожидали родители, соскучившиеся до колик. Они, конечно, надеялись, что сын прямо из аэропорта поедет к ним. Более того, были готовы в аэропорту его встречать, но Рома запретил.

— У мальчика своя, взрослая жизнь, Роза! — говорил Иван Иванович, растерянно гладя жену по мягкому плечу. Но звучало это утешение очень неубедительно.

Хотя мальчик был готов на время отказаться от взрослой жизни, покинуть гостей, семейное гнездо с растерзанными чемоданами во всех углах и плюхнуться за стол в родном доме, слопать маминых пельмешек. Деликатесы могут опротиветь через неделю, а вот мамины пельмешки — никогда!

Все присутствующие заметили, что Рома ждет, когда ему позволят покинуть общество. Но точно так же все заметили и то, что между Ромой и Ирочкой появилась какая-то странная, непредполагаемая раньше связь. Какая-то НадДружба с элементами телепатии. Они понимали друг друга с полувздоха!

— Ром, принеси…

— Ага, сейчас…

— Сенкс, а сам?..

— Нет, я позже…

— ОК… Слушай, а расскажи про этих, как их…

— Да ну, сама рассказывай!

— Ну, Ром, давай!

— Да я лучше про тот случай расскажу!

— Ой, да никому это не интересно! Ну, не ломайся, блин! Давай! Вспомни, как ты…

— А сама?

— А я, между прочим, тебе сразу сказала!

— Ты мне ничего не говорила! Я сам догадался!

— Это когда я тебе ничего не говорила? Тогда?

— Ну, и тогда тоже!

И оставалось только догадываться, о чем они так страстно хотели рассказать, но не рассказали. И удивляться тому, как быстро у отдыхающих людей теряются навыки нормального, скучного общения. А еще больше удивляться их новоязу.

— А вы случайно не на языке дельфинов общаетесь? — спросил свидетель Алексей. Спросил довольно ревниво, между прочим.

— Мы случайно общаемся на языке старинных приятелей! — гордо ответила Ирочка и положила загорелую ногу на Ромино колено.

Алексей съел и это. Но ему не понравилось, это точно.

Лене и Наташе Ирочка привезла коралловые бусы. Анжелке и младшим девчонкам — браслеты и кулоны с ракушками. Ну, и еще сумку всякого барахла, прихваченного на турецких рынках и в сувенирных лавочках.

— А я через месяц на конкурс аккордеонистов еду! В Италию! Прикиньте? Италия! Это вам не Турция! Хотя и там тоже тряпья клевого много! Блин, я себе столько всякой мути купила! Не представляю, когда и куда это надевать! — Ирочка прикладывала к животику какие-то воздушные тряпки, что-то дико блестящее и по-восточному аляповатое.

И все смотрели.

— О! Я же там себе пупок пробила! Люди, болит до сих пор, но как модно! Турецким мужикам очень нравится, чтобы животик был плоский, а в пупке блестело! Вот так!

И все смотрели.

— А зырьте, какие клевые трусы у них там продаются! — Ирочка сдернула с Ромы шорты, обнажила его филейную часть, украшенную узорчатым бельишком. — И стоит копейки!

И все смотрели.

Потом приехал Сергей. Ирочка открыла ему дверь, вернулась удивленная. Пока брат разувался, выразительно взглянула на Лену и шепнула:

— А ты, я вижу, тоже время зря не теряла!

— Всем привет! — сказал Сергей, вытаскивая из пакета бутылку вина. — Поздравляю с возвращением в родовой замок.

— Что-то ты ко мне зачастил, братец! — ласково улыбнулась Ирочка. — Не могу понять, с каких пор ты стал ко мне так хорошо относиться?

— С тех пор, как ты поумнела.

— И давно это случилось?

— Нет, совсем недавно.

— Ну, я и вижу, что ты никак определиться не можешь, к кому ты в гости пришел. Ко мне или к Ленке.

— Да, что-то я погорячился, — Сергей скомкал пакет, забросил его под стол на кухне. — Беру свои слова насчет улучшения состояния Иркиных мозгов обратно.

Все привыкли к тому, что Ирочка и Сергей использовали любую возможность, чтобы пнуть друг друга. Это стало чем-то вроде общего анекдота. Вот и теперь народ на полуулыбке ожидал отмашки, когда уже можно будет посмеяться, пожурить обоих.

Хотя Лене, конечно, было не до смеха. Но она, конечно, улыбалась вместе со всеми.

— Ой, Сергей! — Рома всплеснул ладонями. — Мы же тебе такой подарок привезли! Ира сама выбирала!

— Ну, если Ира выбирала, я могу догадаться, что там… Резиновая женщина, правильно?

— А зачем тебе резиновая женщина? — Ирочка умело подковырнула винную пробку. — Ты же обычно с тремя бабами параллельно живешь? Или тебе и троих мало?

— О! — обрадовались гости. — С тремя? Силен!

— И это так, средний вариант! У него бывало и покруче! А вот сейчас… Сергей, сколько их у тебя сейчас?

— Заткнись, — Сергей чуть-чуть понизил голос. Шутил? Нет?

— Дай-ка сама посчитаю. Значит, законная жена Илона раз. Блондиночка из соседнего двора два. Так себе девка, но домашняя, с хорошими родителями, метит в жены… Секретарша с работы три. Там такая телка! Пар из ноздрей! Ее ему шеф в наследство вместе с фирмой оставил… Оля Курлова, студентка легкого поведения, четыре… Так и липнет к мужикам, ковриком ляжет, чтобы только на нее внимание обратили!.. Лена Иванова пять. Молоденькая, носит короткие юбочки, из-под которых торчит жопа. Ну, как же с такой не закрутить?

Гости хохотали, одобрительно посматривая на Сергея. Не смеялся только сам Сергей. И Лена тоже не смеялась.

— Ладно, — сказала она, разжимая ладонь с коралловыми бусиками. — Мне пора на работу. У меня сегодня трудный день.

— Пока-пока! — закричали гости. И только Наташа проводила ее тревожным взглядом.

А потом и Сергей встал, почесал ключицу под пиджаком.

— Идиотка ты, сестра моя. Была идиоткой и останешься.

— Аминь, — оскалилась сестра. — Дверь за собой захлопните.

— Лена! Лена, стой!

Он догнал ее уже на повороте к остановке. Шла зареванная, злая.

— Отстань от меня! Не могу видеть ни тебя, ни твою ненормальную сестру!

— Я ее и сам не могу видеть! Что? Может, мне киллера нанять? Пришить ее? Куда от нее деться?

— Оставьте меня в покое!

— Да я тут при чем? Ты с ней поругалась, а на меня сейчас бочки катишь?

Лена упрямо ускорила шаг. Ну их к черту! Всю их семейку к черту!

— Да остановись ты! Куда ты летишь? На остановку? Так я тебя доброшу куда надо!

— Никуда мне не надо! Оставь меня в покое!

— Это как? Свалить мне?

— Да!

— Не получится!

Лена остановилась, тряхнула волосами.

— Это почему же?

— Это потому, что у нас с тобой общее дело! Вот почему! И пусть всякие дебилки что угодно говорят, но дела это не касается, ясно?

Лена помолчала, скрипя зубами. Ну да, конечно, он прав! Какое отношение эта ссора имеет к работе? Никакого! И что можно по этому поводу сказать? Ничего! Он прав! От бессилия Лена снова разрыдалась и пустилась прочь.

— Да что с вами всеми творится? У вас что сезонное обострение у всех?

— У кого «у всех»? У всех твоих женщин?

— Да какие женщины? Что вы привязались?

— Ничего!

— При чем тут женщины? Я тебе про одно, а ты мне про другое! Да остановись ты!

— Руки убери!

— Да ну вас всех!

Сергей выругался и отвернулся, очень красноречиво пнув воздух.

Лена еще пробежала несколько шагов, потом остановилась, уткнулась в ладони и заревела во весь голос.

Ну что же это такое творится?

— Ленк! А, Ленк? — теплая, тяжелая рука на макушке. — Хватит истерить, Ленк! Ты же умная, замечательная девушка! Ты сама понимаешь, что поступаешь глупо! Понимаешь?

Лена кивнула, хоть и не сразу.

— Вот. Все понимаешь, но делаешь глупости! Зачем? Тебе это доставляет удовольствие?

Она покачала головой — нет.

— Мне тоже. Давай будем выше всяких этих разборок! Пусть те, у кого нет мозгов и будущего, парятся в своем говне и сплетнях. У нас много дел. Мы крутые. Так?

— Ага…

— Ну, вот видишь… Давай, пойдем в машину… Пойдем.

Отвел ее как маленькую. Аккуратно усадил, прикрыл дверцу.

Потом серия каких-то напряженных акций, куда-то летели, поглядывая на часы. Лена хлюпала носом и не очень понимала, куда в данный конкретный момент они едут, хоть и смотрела, не отрываясь, в окно. На Сергея не смотрела. Очнулась, когда обнаружила перед собой реку и сочное вечернее солнце, пускающее золотые тени длиной в небоскреб.

— Выгружаемся! — крикнул Сергей из-за крышки багажника. — Гуляем!

Лена вышла, вдохнула жаркий воздух, насыщенный экстрактами трав и елей. Так красиво, оказывается! Река какая-то…

— А мы где?

— А не знаю! Где-то под Минском. А что, не нравится?

— Очень нравится!

— Ну, пользуйся, пока я добрый!

— А работа? Мы же куда-то спешили?

— Пока ты горевала, пялилась в окошко, я все решил, будь спок. Теперь у нас выходной до глубокой ночи!

— Да? Спасибо!

— Никаких проблем, недорого возьму за доброту!

Она сбросила босоножки, осторожно потопала туда-сюда. Трава нежная как шелк, но все равно ожидаешь подвоха: осколка или обломка какого-нибудь. Один из приобретенных городских страхов — страх бегать босиком. Минут десять должно пройти, пока сознание перестроится на природу, на относительную безопасность. Хотя какая тут безопасность? Вон и бутылочка пивная поблескивает, след человека, значит, о безопасности можно не заикаться… Но как красиво вокруг! Даже несмотря на бутылки!

А Сергей в это время умело устраивал рай. Какая-то подстилочка, термос, пакетики. Сосредоточен, сбросил пиджак, рубашку тоже снял, аккуратно повесил на плечики в салоне — у него всегда с собой вешалка.

Между прочим, симпатичный. У них в семье все симпатичные, даже красивые. Только…

Лена смахнула муху с носа. Заодно смахнула и мысли о Сергее. Нечего. С таким же успехом она могла бы рассматривать какого-нибудь близкого родственника, старого друга. Нет, инцест — не самое лучшее изобретение человечества, как и пивные бутылки.

— Ленка! Ты любишь сосиски зажаренные или подкопченные?

— Я вообще сосиски не люблю!

— Значит, зажаренные…

Смешно. Она спустилась к реке, поискала жизнь. Рыбок там, лягушек. Нашла только старую пластиковую емкость и пустую пачку сигарет. Тоже жизнь.

А завтра — первые съемки. И хорошо, что она не одна в этот очень ответственный период. Если бы у нее не было такого костыля, как Сергей, она бы уже с утра тряслась, с ужасом представляя себе момент, когда над камерой загорится красная лампочка.

— Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста!

Ничего себе! За пятнадцать минут он сварганил такой дастархан! Салаты в пластиковой таре, колбаса, порезанная миллиметр в миллиметр, какие-то идеально вскрытые оливки. Бутылка. Стаканчики. И костерок, рядом с которым торчат, как языческие флаги, прутья с сосисками.

— Откуда это?

— От верблюда!.. Из магазина! Ты что, не помнишь, как в магазин заезжали?

— Нет… А когда ты успел все нарезать?

— Да там же, в магазине, и нарезали!

— В магазине? Нарезали в магазине?

— Да, в магазине! А ты что, не знаешь, что в нормальных магазинах можно попросить нарезать колбасу?

— Не знаю…

— Ну, вот поэтому и существуют такие люди, как я! Мы несем цивилизацию в массы!

Это точно. Лена почему-то так обрадовалась новости о «нормальных магазинах»! Было в этом что-то созидательное, что-то, ради чего хочется жить!

— Ну, за удачу!

Все-таки он очень милый человек. Другой бы не стал так стараться, просто не заметил бы проблемы. А есть ли проблема?

— Сергей, как ты думаешь, почему Ира так реагирует?

— Ревнует, видимо.

— Кого?

— Нас обоих.

— Странно.

— Ничего странного. Я брат. Ты лучшая подруга. Так что оба в зоне риска.

— Но ведь мы же не любовники… В смысле, не ее любовники.

— А что, ревнуют только любовников?

— Не знаю. Я вообще никого не ревновала. И меня никто не ревновал.

Сергей налил вина, улегся на локоть, да как-то так удачно, что луч солнца прошил его радужку насквозь, сделав глаз неоновым, словно подсвеченным изнутри.

— Ты хочешь сказать, что у тебя не было романа?

— Ну, — Лена уселась, как институтка на уроке природоведения, спрятала ноги. — Был… Какой-то…

— И что, он не давал тебе повода?

— Да он вообще меня не замечал. Я ему была нужна как пропуск на телевидение.

— Понятно. Альфонс. Ненавижу таких.

— А я тогда не понимала. Влюбилась, как кошка…

— А он тебя бросил, да?

— Ага.

— Скотина, — Сергей преглубоко вздохнул, пригубил красненького. — Ну, за то, чтобы все скотины были жестоко наказаны.

— А ты?

— А что я?

— А ты ревновал?

— Конечно. Миллион раз.

— Илону?

— Ну, и Илону поначалу.

— А кого еще?

— Да разных… Я вообще человек такой, жадный. Если кто-то со мной общается, значит, другим подходить нельзя. Загрызу.

Так красиво пьянелось. Солнце потихоньку багровело, но все еще не сдавалось, не уходило. Ему тоже было интересно.

— Слушай, Ира сегодня говорила…

— Что у меня десяток женщин на все случаи жизни? Чушь.

— Это неправда?

— Ну, в какой-то степени это правда… В конце концов с Илоной мы расстались, причем без претензий… Должен же был я как-то наладить личную жизнь?

— А ты что, собираешься снова жениться?

— А почему нет?

— Не знаю… Ты не боишься снова ошибиться?

— Кто не рискует, тот не пьет…

— А зачем тебе жениться?

— А зачем остальные женятся?

— Чтобы жить вместе, в кино ходить, детей заводить.

— Детей заводить… Нет, есть и другие установки. Мне нужна стабильность. Я должен работать, дом должен быть богатым, жена должна быть красивая и хозяйственная, быт должен не отвлекать, карьера должна идти в гору… И так далее.

— Жена — это такой элемент успеха?

— Ну, и это тоже. Знаешь, у меня много знакомых, которые потеряли шансы, женившись на неправильных женщинах.

— Какие шансы они потеряли?

— Разные. Шансы продвинуться по карьерной лестнице. Шансы спокойно мыслить. Шансы нормально отдыхать.

— И как же их жены им мешали?

— Ну, одна оказалась уродливой дурой и на важной встрече напугала всех компаньонов. Мужик потом стеснялся в офис зайти… Другая пилила сутками, как-то раз даже в баню приехала, где мальчишник был, устроила скандал… А для мужчины это все очень болезненно. Потом проще развестись, чем забыть позор.

— И какой же должна быть правильная жена?

— Это индивидуально. Стандартный вариант — умная, незаметная женщина. Не лезет не в свои дела, занимается домом, тратит заработанные мужем деньги. С умом тратит, естественно.

— А если женщина умная, но заметная?

— А на таких толковые мужчины обычно не женятся. Такая жена очень хлопотная в содержании и обслуживании.

— Это как?

— Ей много надо. Но хуже всего то, что она всегда хочет быть выше мужчины. Пытается ему это все время доказать. А мужик — существо тонкое. Один раз закомплексует, и все, пропал. Тряпка.

— А ты толковый?

— Я? Да. А что, не заметно?

Улыбается.

— Ну, заметно, конечно…

— Я толковый, но я при этом не боюсь экспериментов. И мне было бы интересно схватиться с женщиной, которая лучше меня, если такая, конечно, есть… Я хочу себе интересную жену, чтобы всем завидно было!

— Странно это все…

— А тебе зачем? Ты что, замуж собралась?

Лена смутилась страшно!

— Нет. Просто интересно…

— Тебе не надо замуж. Ты слишком перспективная. У тебя впереди отличное будущее, карьера и деньги. Зачем тебе замуж?

— Да я и не хочу пока…

— Вот и правильно!

Он перевернулся на живот, выдрал травинку и сунул в зубы.

— Давай договоримся: пока не сделаем супер-пупер-программу — замуж не выйдешь!

Она рассмеялась.

— Давай!

Наташа уходила от Ирки одной из последних, вместе с Ромой и свидетелем Алексеем.

— И чтоб до завтрашнего вечера не возвращался! — напутствовала мужа Ирочка.

Гости еще шнурки заплетали, а Ирочка уже договаривалась с Варфоломеем о страстном свидании.

— Клевая у тебя жена, — улыбнулся Алексей.

Рома только пожал плечами.

— Вам куда?

Наташа махнула рукой: сама доберусь, не проблема.

— Давайте я доброшу, мне все равно через Ромку в центр.

— Ладно.

Потом Наташа сидела сзади и изо всех сил старалась не обращать внимания на тех, кто сидел впереди. Их макушки все время склонялись друг к другу, слышно было, что они мягко переговариваются.

Наташа не имела ничего против однополой любви, в смысле ей было все равно… Но при этом ей все равно было неловко до дури.

Такое ощущение, что они притворяются, что играют. Оставалась не ясной их цель, но даже без цели версия игры была понятнее, чем версия «это у них по-настоящему».

Ну, как это может быть по-настоящему? Как? Это же против логики! Против природы!

— Позвони мне! — сказал Алексей и помахал Роме.

Тот шел к отчему дому и оглядывался.

Алексей перегнулся через «ручник» да так и остался лежать локтем на переднем сиденье, смотрел вслед и улыбался. Только когда Рома скрылся в подъезде, он собрался, занял нормальное водительское положение и включил приемник.

Потом, правда, выключил, вспомнил о Наташе:

— Может, вы хотите вперед сесть, пообщаться?

— Нет, спасибо.

Они ехали молча. Но Алексей все время искал тему, ему явно было не совсем удобно молчать. Наташа тоже маялась, но темы для разговора не представляла вообще.

— Я слышал, у вас четыре сестры?

— Ага.

— Весело, наверное?

— Очень.

— А как отец в таком цветнике выживает?

— А никак. Мы его почти не видим.

— Работает?

— Да, хочется верить. Бывает, раз в месяц.

— Надо же… А мама?

— А мама в больнице уже давно. У нас младшая родилась раньше срока, приходится лечить.

Алексей озадаченно нахмурился:

— Ну, и кто в семье кормилец?

— Не знаю. Я.

— Вы?

— Да. Или я, или никто.

— С ума можно сойти. И где же вы работаете?

— Сейчас в зеленстрое, пропалываю клумбы. А до этого ночной клуб убирала.

Алексей остановил машину, обернулся:

— Вы не шутите? Я как-то слабо верю во все это.

— Не верьте, — Наташа пожала плечами, открыла дверцу. — Спасибо, что подвезли.

— Подождите, не уходите. И сколько вы в своем зеленстрое получаете?

— На хлеб и молоко хватает.

— Вы, наверное, хорошо в цветах разбираетесь? Во всяком случае, можете отличить от сорняков?

— Ну, для этого особого ума не надо!

Алексей призадумался, пронзительно глядя на Наташу в амбразуру зеркала заднего вида.

— А если я предложу вам работу?

Наташа чуть-чуть напряглась.

— Какую?

— Не очень интересную, видимо… Но стабильную.

Чаще всего подобные предложения завершались хлопком по физиономии и быстрым бегом в сторону людей. Но Алексей не должен претендовать на Наташино многострадальное тело! Что он может предложить ей такого, что было бы для нее опасно?

— Ну, и что это за работа?

— Видите ли… Я тут недавно купил домик в деревне… Так себе домик, старый, дырявый. Но на больший пока не хочу замахиваться. А на природу тянет… Так вот. Моя давняя мечта — иметь свой сад. Вы могли бы пожить в этом моем дырявом домике и сделать мне сад?

Наташа попыталась обработать информацию. Сад. Домик. Пожить.

— В каком смысле пожить?

— Ну, провести там месяц-два… Это не значит, что оттуда нельзя уезжать. Можно. Там и автобус до Минска регулярно катается. Можете туда приезжать, можете жить постоянно, я вам дам ключи, вот и все! Просто у меня много работы в городе, я туда до глубокой осени вряд ли выберусь больше чем на сутки, а садик ждать не будет…

— То есть я буду жить там, а вы здесь?

— Именно так. Ну, правда, я иногда буду наезжать в гости, чаю попить, закатом полюбоваться, еды вам привезти… Мы будем заезжать с Романом…

— Я понимаю…

— Но мы всегда будем вас предупреждать. Там у соседей телефон, цивилизация полная.

— Хорошо соседям…

— Да и вам там понравится. Очень милое место, лес рядом, озеро.

— Но у меня тут сестры…

— Берите их с собой. Они же у вас воспитанные, я их видел.

— Да уж, воспитанные!

— Ну, так как?

Наташа внимательно посмотрела в зеркальные глаза. Очень внимательно. И не увидела там и грамма кисло-сладкого, плохо замаскированного желания поиметь быструю любовь. Только… жалость.

Что тоже оказалось не очень приятным моментом.

— Я подумаю.

— Подумайте, конечно. Позвоните мне, если решитесь.

— Кто там?

— Это я, твой порочный кролик!

Ирочка распахнула дверь и сбросила халат. Смотри, какая я!

— Вау! — Варфоломей близоруко склонился к ее пирсингу. — Шик! Блеск! Знаменито!

— Между прочим, турецким мужчинам очень нравятся плоские животики с блестящими штучками.

— Значит, я тоже турецкий мужчина! А где муж?

— А ты что, боишься?

— Нет, просто не очень люблю, когда подсматривают.

— Ушел к маме. Все чисто. Заходи.

— Захожу.

Глава 12

Уже через три недели домик в деревне стал похож на рекламный проспект. Сестры Петровы, ведомые предводителем Наташей, перелопатили тонну земли, на месте ям нарастили горки, на месте горок выкопали пруды. Эстеты, конечно, могли бы найти в этом проекте массу неточностей, но простодушный и добрый человек не стал бы привередничать.

— Красива, — согласились соседи, лузгая семечки на скамейке напротив. — Тольки цыбуля так расци не можа. И бульбу не пасодиш.

Анжелка томилась вдали от цивилизации, ныла и просилась домой. Правда, только утром и днем. Вечером она прилипала к забору и трепалась с грубыми и загорелыми деревенскими парнями.

Младшие Элеонора и Виолетта творили с большей охотой. Наташа рассказывала им сказки о чудесных садах, в которых прячутся прекрасные замки, а в замках живут принцессы. И малолетние принцессы, никогда не видевшие замков, с восторгом участвовали в создании чудесных садов.

А Наташа была просто в восторге. Хотя «восторг» слишком экспрессивное слово. Она просто прогревалась, отмалчивалась, пропитывалась запахами лета. Каждый фрагмент суток был хорош: утро с хриплыми соседскими петухами, яркий день, полный движения, вечер с бредущими домой коровами, ночь в окружении цикад. Ну, и так далее.

И главное — здесь не было Яковлева.

— Хорошая девка, — лениво сплетничали соседи. — Домовитая, оборотистая… Если б еще лицом вышла…

Алексей исправно привозил продукты. И если сначала можно было принимать их как вклад в абстрактное будущее и в ближайшие выходные — в конце концов, Алексей с Ромой сами же и питались потом этим, — то потом стало ясно, что все глобальнее. Слишком много в привезенных пакетах было йогуртов, печенья, фруктов-овощей. Алексей явно делал акцент на то, чтобы прокормить своих квартирантов.

А Наташа не умела быть на содержании.

— Можно с тобой поговорить?

— Да, давай.

Алексей как раз только что приехал, шуршал пакетами, а вокруг открытого багажника вились девицы, ожидая вкусностей. Смотрите, как быстро привыкли!

— А ну, оставьте нас! — прикрикнула Наташа.

Алексей по ходу всучил быстро обидевшейся пузатой мелочи пакеты, а сам стоял, сметал с ладоней крошки. Взгляд минимально удивленный.

— Ну?

— Слушай, я хочу узнать… Почему ты с нами так поступаешь?

— Как? — Алексей распахнул глаза.

— Ты с нами возишься как… Как с родственниками… А мы ведь проедаем за неделю целое состояние!

— Ну и хорошо! Пока у меня получается кого-то кормить, надо этим пользоваться!

— Ничего хорошего!

— Это почему?

Прибежала Элеонора, притащила сок, потребовала открыть. Алексей влез в бардачок, отыскал там маникюрный набор (!), аккуратно отрезал хвостик пакета. Так аккуратно, по пунктирной линии, просто с ума сойти можно!

— Я уже взрослая, — Наташа посмотрела вслед сестре. Алексей тоже туда посмотрел. Такая потешная малая! Бежит, лапами размахивает, проливая фонтанчиками сок.

— Ну, это я заметил.

— Ты чего-то от меня хочешь?

— Не понял?

Они смотрели в глаза друг другу, и Наташа чувствовала, как краснеет, наливается. Господи, он едва сдерживает себя, чтобы не сморщиться. С чего она взяла, что у него какие-то коварные планы на ее счет? Он ухоженный, с лакированными ногтями! А она?

— Ты хочешь сказать, я делаю что-то, что тебя пугает?

— Нет, — она совсем смутилась. — Просто я привыкла к тому, что бесплатно ничего не бывает! А мы тут поселились, живем за твой счет, и я просто боюсь, что нам придется расплачиваться. Я просто хочу знать, что я могу дать тебе взамен?

Вот дура. Чушь какую-то нанесла…

— А, понятно.

Алексей закрыл авто, поскреб ногтем невидимую царапину на крыле, потом двинулся в сторону сада.

— Ух ты, красиво как…

На самом деле еще ничего такого не было. Просто развалили все старые грядки, выровняли, начали строить альпийскую горку. Правда, прикатили пару валунов. Девицы играли где-то за деревней и отыскали там эти камни, очень круглые, красивые. Договорились с соседом он привез на телеге за бутылку водки… Потом еще покатал, дети очень радовались, а от толстой, грязной лошади пахло потом, и этот запах был приятен.

— Видишь, какую вы работу делаете? Да я на вас еще и экономлю! Если дизайнера нанимать, столько денег пришлось бы выложить! А? Не согласна?

— Нет. Не согласна.

— А зря. Я правду говорю.

Он еще постоял, жадно фантазируя на тему будущего оазиса. Видно было, что человеку очень небезразлично то, что происходит.

— Слушай, а если я пальму привезу? С корнями, как полагается… Будет тут пальма расти?

Наташа задумалась. Нет, конечно, не будет здесь расти пальма. С чего ей тут расти? Тут холодно… Может быть, он так шутит?

Нет, вроде бы не шутит. Прищурил глаз, всматривается, как будто представляет себе вожделенную пальму, коронующую горку. И вокруг — соседские коровники…

— Думаю, пальма помрет. Тут же холодно. А вот елка какая-нибудь или сосна…

— А какая сосна?

— Ну, не знаю… Любая…

— Слушай, — Алексей схватил Наташу за руку. — Давай съездим со мной куда-нибудь в цветочный салон! Поговоришь с ними, пусть они тебе расскажут, что можно посадить! Так хочется необычного! Съездишь, а?

— Съезжу, — пообещала Наташа и успокоилась.

Его действительно интересует только сад.

Ирочка тискала клавиши аккордеона, а сама была мыслями далеко-далеко… Ах, как хочется в Италию… Ах, как там будет здорово… Она возьмет с собой одно такое платьице, мама дорогая!

В этом платьице нельзя гулять по кривым итальянским улицам. В нем нужно порхать, собирая на себя все взгляды. Жаркие взгляды жарких итальянских мужчин… Заорал телефон и все испортил.

— Ира!

— Мать, ну чего тебе?

— Ты когда уезжаешь?

— Через неделю!

— Тетя Сима просит денег в долг. Через месяц отдаст.

— Не дам я ей денег. Она у меня уже брала один раз, отдала только через год.

— Ира!

Но Ирочка не успела поругаться с Валентиной Сергеевной, хотя уже была готова.

Ей вдруг стало плохо и муторно. Она прижала трубку к груди, а сама повалилась вперед и даже высунула язык по-собачьи. Такой приступ тошноты.

Через полчаса пришел Ромка из института и был очень озадачен поведением жены. Ирочка бегала по квартире, копалась в шкафах, разбрасывала бумагу и грязно ругалась.

— Что-то случилось? — поинтересовался Рома между двумя абзацами Ирочки.

— Да! Я потеряла свой календарь!

— И что? Это так плохо?

— Это охренительно плохо! Это просто задница!

Рома испугался. Он не очень понимал, чем же может так расстроить календарь, но спрашивать дальше было рискованно.

— Чего стоишь? — рявкнула вдруг Ирочка и швырнула в него чем-то, что держала. — Беги в аптеку за тестом!

— Куда?

— В аптеку, козел!

Он юркнул в коридор, натянул кроссовки, но уже у двери остановился, хотя понимал, что сейчас крепко получит.

— Ира! Объясни еще раз, что я должен купить?

— Да тест! Тест на беременность!

О-ля-ля!

Он полетел птицей. Ему вдруг стало так страшно, как если бы сейчас началась война и надо было срочно купить средство для спасения от пуль и газов.

Потом еще было несколько мучительных минут в аптеке. Дама за прилавком строго смотрела, а он никак не мог понять, что же у нее попросить. Как это называется, сколько стоит… Может быть, у него денег не хватит, тоже будет стыдно. А еще она, конечно, подумает, что это он виноват в беременности… Ужас!

— Простите… У вас есть… Э-э-э… Для определения беременности?

Холодный, презрительный взгляд.

— Есть.

И бросила на стекло несколько пакетиков с розочками. Выбирай, извращенец!

Рома тихонько потрогал пакетики, поискал на них ценники. Стоит немного, и на том спасибо.

— Я возьму все.

Она пожала плечами.

Потом он сидел на кухне, стучал ногтями по столу, а Ирочка занималась делом в ванной. Вышла бледная и молчаливая.

— Вот. Сейчас проявится... Если две полоски — беременность есть. Если одна — нет.

Она положила тест на стол, сама села рядом.

Оба смотрели и видели, как медленно и верно, розовея, потом краснея, потом просто багровея, проявляются две полоски…

— Трындец, — сказала Ирочка и закурила. — Полный трындец.

— Что будем делать?

— Полный трындец…

Прошло минут пять. Оба молчали. Ирочка думала об Италии, о том, что итальянским мужчинам не увидеть ее летящего платья… О том, что ее плоскому животику не долго оставаться плоским… О том, что придется рожать, а это, судя по фильмам, очень неприятно… Плохо. Все плохо.

Рома просто смотрел на Иру. Ему было ее жалко. Больше никаких идей.

— Это Варфоломей, — сказала она. — Варфоломей, скотина! Ну-ка, дай мне телефон!

Рома притащил трубку, угнездился рядом, обхватив руками колени. Что сейчас будет…

— Варфоломей? — Ирочка выдула тонкую, ядовитую струйку дыма. — Как твои дела, милый?

— Ничего, спасибо, — проскрипел динамик.

— Чем занимаешься?

— Работаю. Занят. Звони позже.

— Мне надо говорить с тобой прямо сейчас! Слышишь? Подонок! Скотина!

Ее носик сморщился, принимая на себя реки слез. Рома закусил губу. Какая трагедия!

— Животное! Я тебе говорила, что у меня опасные дни! Говорила! А ты? Не умеешь трахаться, не берись, блин!

— Успокойся и объясни толком, что случилось!

— Что случилось? А как ты думаешь? Залетела, вот что случилось!

В трубке замолчали. В это время Ирочка рыдала, глядя в потолок, а Рома грыз ноготь, не зная, как ей помочь… И надо ли.

— Ира! Давай поговорим спокойно. Слышишь меня? Я тебя предупреждал, что не готов к серьезным отношениям. Ты тоже ничего такого не хотела.

— И я не хотела залететь!

— Ладно, в этом мы оба виноваты…

— Это ты виноват, скотина! Что мне теперь делать?

— Я не знаю, Ира. Реши сама. Если понадобится помощь…

— Да пошел ты в жопу со своей помощью!

Она бросила трубку на стол и убежала в спальню. Плакала громко, почти кричала. Рома аккуратно взял трубку.

— Алло, это Варфоломей?

— Да. А это, блин, кто?

— Это Ирин муж, Рома.

— А, еще один ненормальный…

— Я нормальный… Послушайте, так нельзя с ней разговаривать! Это не по-мужски!

— Слушай, только ты мне не рассказывай, что по-мужски, а что нет, ладно? Ты точно не имеешь на это права!

Значит, Ирка ему все рассказала. Рома почувствовал, как вспыхнуло в глазах от стыда.

— Я имею право защищать своего друга… подругу…

— Вот иди и защищай, и оставьте меня в покое!

— Но ведь это вы…

— Да я тут не при чем! Она у тебя презервативы не любит, если хочешь знать, ясно? Сначала объясни своей жене, что надо пользоваться презервативами, когда спишь с мужчинами! Это во-первых! А во-вторых, еще неизвестно, кто виноват! Она перетрахала полгорода, так что…

— До свидания, — сухо сказал Рома. — И больше никогда нам не звоните!

Лена села на продавленный диван, взяла в руки папку с текстами.

— Свет, свет на волосы, — командовал Семен Леонидович, режиссер. — Хочу, чтобы волосы играли!

Сергей стоял рядом, кисло рассматривая «декорации». Не было декораций. Был диван (продавленный множеством творческих поп), был унылый серый задник, были потертые фонари, скрипучие, прикрытые тряпочками.

— Крупнее бери! Крупнее!

В мониторе была Лена, только уменьшенная до размеров переносного дачного экрана.

— А что, с ногами ее нельзя снимать? Смотрите, как ноги хорошо смотрятся, если их отсюда показывать?

Семен Леонидович устало улыбнулся:

— Спасибо за помощь, коллега. Я тоже люблю хорошие ноги. Но если мы откроемся и покажем Лену на общем плане — с ногами, — тогда в кадр полезут все наши, прости Господи, декорации. Вам это надо?

— Не надо, — согласился Сергей.

— Тогда давайте будем снимать на среднем. Пусть зрители видят, какие у нее красивые локти.

— Нет, не годится, — Сергей холодно сунул в зубы сигарету. — Так мы снимать не будем.

Потом он вышел, оставив телевизионную бригаду в смятении и замешательстве.

— Какой у тебя серьезный парень, — сказал Семен Леонидович. — Видимо, он снял много своих программ, имеет большой телевизионный опыт…

— Он не имеет телевизионного опыта, — сообщила Лена. — И своих программ у него нет.

— Тогда можно мне спросить у вас у всех: какого лешего мы его слушаем? А?

Лена знала ответ. Хотя не знала, каким путем к нему пришла. Вот спроси ее, почему она так думает, она не сможет объяснить. Просто так есть, и все.

— Он продюсер.

— Ах, он продюсер. Какая красота… Митрич, ты сколько лет на телевидении работаешь?

— Пятнадцать, — буркнул оператор Митрич.

— Ты знаешь, что такое «продюсер»?

— Не.

— И я «не»… А ты, Коленька?

Видеоинженер тоже не знал. И никто не знал. Семен Леонидович обернулся к Лене.

— Так может ты нам объяснишь, что происходит? А то мы столько лет ошибались, пора взглянуть правде в глаза.

Могли выгнать. Лена подумала, что могли выгнать. Но не выгнали. Значит, заинтересованы. Сергей говорит, что лучше пережать, чем недожать. Если пережать — человек отойдет, забудет, но проблема уже будет решена. А если недожать, то никому отходить не придется, но и проблема никуда не сдвинется.

— Понимаете, он бизнесмен…

— Понимаем… Только какое это имеет отношение к нам?

— Ну, он хочет, чтобы мы все зарабатывали деньги.

— Благодетель! Каким же образом его талант распространится на нас?

— Он поможет нам сделать программу, которую захотят купить спонсоры. И мы получим за это дополнительные деньги.

— Митрич, ты слышал что-нибудь о спонсорах?

Оператор робко кивнул. Конечно, о спонсорах все слышали. И как-то не подумали. Н-да… А может, и вправду…

— Леонидович! Да пусть командует! — оператор махнул рукой. — Нам-то что? Мы и не в таких условиях снимали! А там, глядишь, действительно какая деньга капнет! Дело нужное!

— Сильно я сомневаюсь, что она капнет… Вы можете себе представить, что получится у человека, который близко не стоял рядом с телевидением? Это ему не чулочно-носочные изделия вязать! Здесь нужен талант!

— Ну, этого у нас в избытке! — оператор весело подмигнул грустной Лене. — У нас только денег нет! Наш талант да его связи! Чем плохо?

— Надоели вы мне все, — грустно сообщил Семен Леонидович. — Уйду я от вас!

И он ушел курить в парк. Благо, рядом. Ходил, успокаивал свою напряженную душу. Как бы и правы ребята — времена нынче другие, к рулю становятся люди жесткие, делающие деньги. А работяги, мастера — они уходят в тень. Может быть, это и правильно. Но так неприятно, так тяжело…

Когда Семен Леонидович вернулся, вместо серого куцего задника на растяжках раскачивалось черное полотно размером со всю студию. Оно не только прикрывало стену, но и заходило далеко вперед на пол, образуя одно общее пространство, такой арт-декор.

— Вот так лучше, — сказал Сергей. — Теперь можете снимать с ногами. И не смотрите на меня так, я просто съездил и купил вам эту тряпку! И если вы, блин, работники экрана, сами до такого не додумались, значит, что-то не так у вас, а не у меня!

— А может, еще обойдется? — Рома гладил Ирочку по плечу. — Может, не все так плохо?

— Что обойдется? — рычала Ирочка в подушку. — Рассосется само? Конечно!

— Ну, а если… оставить?

— Кого?

— Ну, этого… Беременность!

— Ты что, с ума сошел? — Ирочка вскочила, вся красная, распухшая от слез. — Ты думаешь, что говоришь?

— А что…

— А ничего! Что мы с этим потом делать будем?

— Ну, что… Мои родители очень внучку хотят…

— Вот пусть твои родители сами и рожают! А у меня другие дела есть! Ясно?

— Ясно…

Она снова упала лицом в подушку, снова плакала, хотя сама для себя уже давно нашла выход, теперь просто соображала, где можно быстро и без проблем избавиться от подарочка Варфоломея, сволочи, скотины, животного.

Хотел помешать ей уехать в Италию!

Глава 13

Яковлев приехал всего на два дня. Потом удастся вырваться только к Новому году. Он приехал на два дня с твердым решением. Жениться. На Наташе.

Долго звонил в дверь, любуясь загаженным лестничным пролетом хрущебы, в которой жила Любимая. Нежно гладил драный дерматин дверей.

Открыла Капитолина Михайловна, погрузневшая, постаревшая.

— Здравствуйте, Капитолина Михайловна!

— Ой, тише! — она оглянулась в комнату. — Дите спит!

— Поздравляю вас с рождением малышки! Это вам!

— Цветы, что ли?

Капитолина Михайловна приняла букет, все еще не очень понимая, зачем ей такое? Даже, кажется, пыталась вспомнить, что обычно с ними, с букетами, делают.

— Ну, спасибо. Прямо не знаю…

— Капитолина Михайловна, я хотел попросить у вас…

Соседняя дверь распахнулась, и на лестницу выскочила маленькая брехливая собака — пришлось срочно закрываться от нее в квартире Петровых.

Потом Капитолина Михайловна укачивала Сусанну, разбуженную собакой.

Яковлев стоял в коридоре и собирался с духом. Ведь уже почти сказал, как же так? Как теперь вспомнить то, что говорят в таких случаях, и как теперь снова решиться? Крепкий, нетрусливый мужик, много раз битый и много раз бивший сам обидчика, терпеливый и закаленный — он вдруг запаниковал!

Если бы Капитолина Михайловна вышла сразу! Или если бы не пошла на кухню пристраивать этот дурацкий букет! А потом еще зазвонил телефон! Словом, к тому моменту, когда она вернулась в коридор, Яковлев уже передумал.

— Ну, что ты хотел, Дима…

— Я Витя.

— Ой, прости! — Капитолина Михайловна махнула рукой, засмеялась. — Старая стала, дурная, все путаю!

— Я хотел узнать, где сейчас Наташа? Хотел поболтать с ней. А то с подругами ее уже встречались, вспоминали школу, а с ней…

— Ай, она вся в заботах, Витя! Трое малых на ней, досматривает, я же совсем сейчас больная стала… Ох, моя Наташечка… Нет у нее времени, все работает.

— А где работает? Где ее можно найти? А то мне завтра уезжать надо!

— Так она же в деревне сейчас!

— В какой деревне?

— Ой, я и забыла название… Какие-то Дубки… Или Зубки… Можно спросить у этого… У Алексея, свидетеля Ириного! Он Наташку туда отвез!

— Зачем?

— Ну, яна ему сад делает… А он ее с малыми за это кормит… Хароший хлопец, багатый, холостой.

Хороший. Богатый. Холостой. Яковлев проморгался после этого, потом пожал руку Капитолины Михайловны. Аккуратно открыл дверь.

Уже на лестничной клетке, вонючей, грязной, обернулся и спросил дрожащим голосом:

— А у них что… роман, да? У Наташи и у этого… свидетеля?

— Не знаю, — Капитолина Михайловна искренне пожала плечами. — Она ж такая скрытная… Может, и роман… Так бы не поехала к нему жить, девка ж серьезная…

— А! Ну, спасибо. До свидания.

Он помчался вниз, а Капитолина Михайловна долго смотрела из-за занавески на кухне на то, как он убивал землю каблуками, когда шел прочь.

— Влюбился хлопец, — вздохнула она. — И чего она у меня такая дикая?.. Хороший муж был бы…

Италия. Город Римини. Жаркая комната, в которой еще человек десять конкурсантов с менеджерами, педагогами. И Ирочка с Ромой. Ирочка разминала пальцы, Рома мазал маслом бутерброд.

Ирочкино умение есть в самую волнительную минуту поражало. Другие нервничали, маялись. Конкурсантка из Италии громко молилась в уголке. Представитель Австрии наяривал гаммы, вызывая массовое, всеобщее желание его убить. А Ирочка размахивала кистями и жевала бутерброд.

— Что ты жалеешь? Толще мажь!

— Оно жирное! Масло здесь очень жирное! Ты его не сможешь есть!

— Ой, слышишь… — она нетерпеливо потеребила воздух пальчиками. — Давай скорее!

— Сидорова! Сидорова! — кричала декан кафедры из коридора. — Девочку из Беларуси не видели? Сидорова!

— Сколько говорить, что я не Сидорова уже, — поморщилась Ирочка, не поднимая головы на зов. — Блин! Пока по голове не дашь, не запомнят!

Рома тихо встал, удалился, вернулся уже с деканом.

— Ира! Ну, что такое? Я зову-зову!

— Вы не меня зовете! Моя фамилия — Красивая! Между прочим, уже два месяца!

Декан знала, что у Ирочки дурной характер. Еще она знала, что имеет право сейчас дать пинка этой наглой пионерке и выпереть ее вон за неуважение к старшим. Но она знала так же, что ее выступление — через одного человека. А еще она знала, что талантливее девочек у нее на потоке просто не бывало. И, самое главное, знала, что в итальянском городе Римини она отвечает и за Ирочку, и за ее выступление. Это очень охлаждало пыл.

— Ира! Прошу тебя, возьми инструмент и иди к сцене. Там за кулисами тебя ждет администратор.

— Можно, я бутерброд доем?

— Пусть доест, — сказал Рома. — Я прослежу за тем, чтобы она через пять минут была на месте.

Какое счастье, что этот чудесный мальчик с дирижерского факультета, муж Иры, тоже поехал на конкурс! Если бы не его ангельский голос, ласковый взгляд и графские манеры, если бы не его умение разговаривать с заразой Ирочкой… И ведь за свой счет мальчик поехал! Такой молодец! Оставил учебу и поехал вместе с женой!

А было так.

В тот вечер, когда Ирочка обнаружила внутри себя нежелательные признаки новой жизни, она произнесла приблизительно следующее.

— Ромка! Не ославляй меня никогда! Обещаешь?

— Обещаю, — сказал Рома, взмокший от ее слез.

Утром они вместе поехали в клинику. Вместе зашли к врачу. Та долго пыталась их убедить, что вакуум — не выход. Что нужно рожать. При этом все время апеллировала к мужу, как будто он был виноват в том, что происходит (хотя какие могли быть варианты?). И как будто только от него зависела судьба будущего ребенка.

Рома страшно маялся под жгучим взглядом доктора, бледнел, нес какую-то чушь про то, что еще рано, что они молоды, что жена не хочет. Но врачу было ясно, что жена очень хочет, а вот молодой безусый папаша испугался и желает сейчас вернуть себе старые добрые времена, когда можно было весело заниматься сексом и ни о чем не думать.

Потом Ирочку увели, и Рома успел основательно задремать в мягком кресле. И когда проснулся от цокота знакомых каблуков, на улице уже смеркалось.

— Месяц никакого секса, — сказала врач и улыбнулась. — Желаю удачи.

А Ирочка рыдала и висела на его плече. И пришлось несколько раз остановиться, прежде чем они добрались до машины. И в машине она взялась за руль не сразу, просто выла, размазывая сопли и комментируя свои ощущения. А у Ромы скулы сводило от ужаса, когда он представлял, что Ирочке пришлось пережить.

— Ты мой лучший друг! — сказала тогда Ирочка. — Ты мне ближе, чем родители! Я тебя так люблю!

Разве мог он после этого не поехать с ней на этот конкурс? Она была такая слабая, такая вспыльчивая…

— Это меня объявляют? — Ирочка напрягла ухо. — Намбер найн, Белорашн… Меня!

Один отчаянный взгляд в сторону Ромы — тот показал ей большой палец, и ступила на сцену.

А Рома отошел в сторонку, чтобы не мешать ходить людям и стал слушать.

Конечно, аккордеон не саксофон. Даже не гитара. Но что делала с ним Ирочка! Она выжимала такие ноты, так задорно похрипывала в ритме латины!

Никакой натуги, никакой физиологии рук, мысль о том, что эта серебристая россыпь звуков рождена фалангами просто не возникала!

Потом она заиграла танго. О! Никто так не играл танго, как Ирочка!

— Талантливая девочка, — кивнула декан в ответ на сказанное ей по-английски кем-то из закулисных людей.

Рома вспомнил ее слезы тогда, после клиники. А еще она в тот же вечер уехала гонять на машине. Сказала: я хочу снять стресс, мне надо полетать где-нибудь в одиночестве и темноте. Рома ее отпустил и с ужасом ждал, что ему позвонят и сообщат об аварии. Но она вернулась часа через три, зареванная, но уже спокойная. Больше они о клинике не вспоминали.

— Браво! Браво! — закричали в зале.

Рома встрепенулся, зааплодировал вместе со всеми. Потом появилась счастливая Ирочка, стянула инструмент, отдала его декану, а сама бросилась Роме на шею и вопила, какая она счастливая.

Воистину, музыку придумали в награду нам, людям!

— Алло! Это я куда попал?

— На кабельное телевидение.

— Вас-то мне и надо! Здравствуйте!

— Здравствуйте, — сказала Лена и махнула видеоинженеру Коленьке, чтобы продолжал монтировать.

— У вас появилась новая музыкальная программа.

В ухе кольнуло. Лена взяла монтажный лист и начала рисовать крестики.

— Так вот. Я хотел бы высказаться насчет вашей новой программы. Видите ли, я пенсионер. Много лет слежу за развитием телевидения. Сам отработал на радио тридцать лет, диктором… Так вот. Мне всегда нравились ваши тенденции. Но сейчас я хочу высказать свое возмущение. Вы меня слышите?

— Слышу, — тихо кивнула Лена.

— Так вот. Прекрасная тема — музыка. Можно показывать молодежи лучшие концерты мира, симфонические шедевры, а вы вдруг пошли по низкому пути! Зачем эти ужасные писки, вопли? Вы всерьез считаете это музыкой?

— Что именно?

— Ну вот, я записал. Вы показывали… Сейчас… возьму очки… Вот…. Вы показывали Дире Стратес… Там, кстати, голый зад все время мелькал… Это, по-вашему, нормально?

— Даэр Стрейтс, — бесцветно поправила Лена.

— Или вот… Тина Турнер… Абсолютно развратная женщина… Явно немолодая уже, а скачет по сцене без юбки… Я считаю, что это разврат… Вы так не считаете?

— Ну-у-у….

— Отдельный разговор у меня по ведущей… Знаете, я все могу понять… Но зачем же вы взяли такую, мягко говоря, легкого поведения девушку? Она же просто вызывающе себя ведет? Как это возможно, чтобы диктор в кадре сидела, задрав ноги выше головы? У нее и диафрагма в связи с этим всегда зажата! Это же возмутительно! Я требую, чтобы были приняты меры! Вы кто? Секретарь?

— Нет, я ведущая той самой программы.

Говорящий загрустил. Была мучительная пауза.

— Ну, как раз хотел сказать, что у вас неплохая дикция. Голос очень приятный. Я ведь профессиональный диктор, тридцать лет…

— Спасибо…

— Ну, что же… Я рад, что нашел понимание… Можете не фиксировать мой звонок… Я уверен, вы — здравомыслящие люди, отреагируете на сигнал правильно…

— Да, конечно…

— До свидания!

— До свидания!

Боже, как стыдно!! Как же стыдно! Ужасно, отвратительно!

Видеоинженер загадочно улыбался, лихо шлепая по кнопкам.

— Что, получила плевок от народа?

— Да.

— Ну, не тухни! Пусть себе звонят! Им делать нечего, вот и наяривают. Нормальные не позвонят.

Лена улыбалась, кивала, а внутри было кисло-прекисло. Как же так? Ведь они все делают правильно, думают над каждым шагом? Сергей может позвонить среди ночи, чтобы рассказать, что он придумал, какой ход для привлечения зрителей!

— Говорил, что показываем неправильную музыку, да?

— Да. Ему Тина Тернер не понравилась…

— Ну, ты же все понимаешь! Ты же сама понимаешь, что это за человек, если ему не нравится Тина Тернер!

— Ага, да…

Естественно, он прав. Звонящий явно находится в другой возрастной категории… как там Сергей говорил? Наша аудитория — это молодые, платежеспособные люди… Но ведь хочется понимания со всеми… Все люди важны как зрители, без деления на категории… Ах, как горько, что зрителям не нравится! Просто не хочется жить!

Она вышла с трубкой в коридор, набрала Сергея.

— Слушаю! Только говорите быстро, я занят!

— Сергей, это я!

— Ленка? Ты не на монтаже?

— Нет, я монтируюсь, все в порядке. Тут мне звонил один возмущенный зритель…

— Один? Один возмущенный зритель — это ноль, ничего!

— Он ругал нас за Тину Тернер и за мои ноги…

— А ему лет сто, судя по всему?

— Ну, около того…

— Надо было сразу послать в задницу. Не позволяй разным старым пердунам портить тебе будущее! Он помрет через неделю, а тебе еще звездой быть!

— Я понимаю, но…

— Все. Иди и работай! Сделай крутую программу назло всем старым козлам!

— Сергей! А можно я в джинсах буду сниматься?

— Нет! Все, вопрос закрыт! Пока.

Лена хотела еще говорить, надо было как-то успокоиться, найти в себе хотя бы сантиметр желания «делать крутую программу». Позвонить бы Наташке, но ведь Наташка в деревне. Даже Ирке не позвонишь. И потому что с Иркой до сих пор война, и потому что она уехала в Италию… Но кому-то же надо рассказать о той беде, которая поселилась в мозгу?

— Коль, поговори со мной, — попросила она видеоинженера.

Тот с готовностью сунул в зубы сигарету и вышел.

Они стояли под окном, молчали. Видеоинженер густо курил, Лена смотрела на проезжающие машины. Странно, но эти машины как будто растащили, развезли ее печаль, намотали на оси и утянули подальше. Десять минут горя — и все пришло в норму.

И просто молчали. Видеоинженер курил. Она смотрела на машины.

— Спасибо за поддержку, — сказала Лена Коленьке.

— Не за что, — весело отозвался тот. — Всегда рад пообщаться!

— Наташ! Иди к нам! Мы «секретики» сделали! Найди!

Наташа воткнула лопату в землю — та вошла мягко, вкусно так, — двинулась в сторону «лягушатника». Еще на прошлой неделе они с Алексеем соорудили что-то вроде песочницы размером с хорошую поляну, причем песок был привезен специально, откуда-то издалека. Но, конечно, не для того, чтобы малолетние Петровы в нем копались, это уже в процессе было придумано такое занятие и для девиц и для песка. Изначально песок приволокли для решения садово-дизайнерских задач.

И Наташа снова была благодарна Алексею. И за то, что не отмахнулся от ее робкой идеи использовать белый речной песок. И за то, что сам предложил запустить в него девчонок.

— Найди наши «секретики»! Ну, ищи!

Наташа опустилась на коленки и поползла по мягкому велюру песочка, руками вспахивая верхний слой.

— Холодно! — визжали Виолетта с Элеонорой. — Холодно!

Немножко побросались песочными комочками, пару раз повалили друг друга на спину, а потом стало «Горячо! Жарко!». И Наташа смела с «секретика» верхний слой.

Под стеклом лежали лепестки, фантики и… презерватив.

— Это откуда? — Наташа постучала ногтем по предмету. — Откуда это у вас?

— Ну, мы в тумбочке нашли!

— В какой тумбочке?

— Анжелкиной!

Наташа подкопала пальцем «секретик», выудила блестящую упаковочку, чем страшно расстроила сестер.

— Наташа! Это мы нашли! Это наше!

— Тихо, — сказала Наташа и сдвинула брови. — Дальше играете без этой штуки, понятно?

— Но…

— Или идете домой!

— Понятно…

Осталось только дождаться Анжелку.

Она возвращалась из магазина, толкала велосипед, а рядом топал загорелый и грязный деревенский хлопец. О чем-то трепались, хихикали.

Наташа вышла из-за забора, скрестила руки на груди. Анжелка издалека поняла, что будет гроза. Шепнула что-то хлопцу, тот зыркнул на Наташу и исчез.

— Привет, — радужно улыбнулась Анжелка, подходя ближе. — Меня ждешь?

— Тебя, — кивнула Наташа. — Проходи.

— Ну, я еще хотела на речку съездить, меня ребята ждут…

— Обойдутся!

Наташа взяла велосипед за руль и втолкнула во двор. А когда он рухнул, жалобно тренькнув звонком, даже не обернулась.

Анжелка угрюмо ждала.

— Это твое?

Наташа помахала блестящим пакетиком.

— Мое, — Анжелка вдруг надменно задрала подбородок, и стало видно, что она на голову выше старшей сестры.

— Откуда?

— Из аптеки.

— И с кем ты это… используешь?

— Не твое дело!

Бац! Пощечина.

Анжелка шумно засопела носом, прикусила губу, испепеляя свою мучительницу взглядом.

— Еще хочешь получить? — поинтересовалась Наташа.

И тут Анжелка сорвалась с места и дунула прочь.

— Вернись! — крикнула Наташа, вылетев следом. — Вернись, сказала! Анжелка!

Но ногастая сестрица исчезла, не осталось и пыли. Даже куры прекратили метаться по дороге и снова занялись поиском смысла.

— Ничего, — сказала сама себе Наташа. — Ничего, вернется! Никуда она не денется!

Однако прошел час, другой. А Анжелки все не было.

В четыре часа Наташа отвела младших к соседке, а сама отправилась на зачистку селения.

Она уехала в деревню и не вернется. У нее там есть богатый свидетель свадьбы. И это тупик. Яковлев сидел на диване, вертел в руках тапок и никак не мог понять, где же ошибка, почему не сходится. Он был настолько искренен в чувствах, настолько сильно любил эту девушку… Должно же было это где-то учитываться, в какой-нибудь небесной администрации?

Ой, Наташка…

— Витя, будешь кушать? — робко спросила мама, сунув нос в комнату.

— Нет, не хочу…

— Ну, хоть супа! Ты же ничего не ел с утра?

— Мам! Не хочу, понимаешь?

— Понимаю…

На самом деле мама ничего не понимала, кроме одного: сын тоскует, тает, бледнеет, и длится это уже не один месяц. И если так будет продолжаться, то случится что-нибудь страшное.

И понятно, что виной всему — девчонки. Но какие именно и что конкретно тревожит сына — это оставалось загадкой.

Поэтому когда позвонили и нежным голоском позвали к телефону Витю, мама обрадовалась.

А вдруг это та самая виновница? Вдруг сейчас, наконец-то, все разрешится и наладится?

— Вить! Тебя к телефону!

В комнату проникла мамина рука с трубкой, потом на секунду засветились радостные глаза. Поздравляю, сын! — говорил взгляд.

— Девушка! Тебя девушка!

Витя прижал трубку к уху:

— Слушаю.

— Витя? Привет! Не ожидала тебя застать дома! Это так чудесно! Я тебе уже звонила пару раз, но ты был где-то на войне…

— Кто это?

— Это Оля! Оля Курлова! Помнишь меня?

Витя отнял трубку, стукнул ею подушку, а параллельно и себя кулаком в лоб. Сам виноват! Сам! Вот и напоминание!

— Да, Оля…

— Ой, я так рада, что ты приехал! Я так по тебе скучала!

— Спасибо…

— Ты надолго?

— Нет, я уже скоро…

— Ой, как жаль! Тебя так не хватало все это время! Знаешь, у меня не было никого лучше тебя… Я не могла прийти в себя после той ночи… Каждую секунду о тебе думала… Ты такой… такой…

— Оля, не надо…

— Ну, как же не надо, когда надо? Если ты великолепный, восхитительный мужчина, значит, ты должен об этом знать!

— Спасибо, мне пора…

— Нет, пожалуйста!

В ее голосе стало столько слез и страха. Яковлев снова беззвучно выругался и прикрыл ладонью глаза. Господи! Ну за что ему это все?

— Пожалуйста! Пожалуйста, Витя! Поговори со мной перед тем как… Перед тем как ты уедешь и забудешь меня! Я просто хотела сказать, что не могла выбросить из головы ту ночь! Ты был так нежен, так силен! Я начинаю дрожать только от одной мысли о том, как ты…

Кажется, она просочилась сквозь дырочки динамика и обволокла ухо изнутри.

— Как ты… Был со мной! Я никогда не думала, что одной-единственной ночи будет достаточно для того, чтобы понять! Чтобы понять! Что я… Я, кажется… Тебя люблю!

Его отшатнуло. Ударило молнией и прожгло насквозь. Что она такое говорит? Зачем?

— Оля! Постой! Помолчи! Этого не может быть, понимаешь? Ты меня совсем не знаешь! Та ночь была… Ну, она была случайной! Я не хотел… Ты меня прости, но я… Я не…

— Прошу тебя! — она начала рыдать, громко и раскатисто. — Пожа-а-ааалуйста! Не оставляй меня! Я умру без тебя! Умру! Я не смогу жить, если ты меня оставишь! Пожалуйста, Витя! Люблю! Люблююю!

— Витя? — мама снова сунулась в комнату. — Может, чаю попьешь? С хворостом?

— Мама! — Витя очумело прижал трубку к пузу, пытаясь спрятать стонущую Олю. — Мама! Дай мне побыть одному! Слышишь?

Мама скорбно кивнула и скрылась.

— Витя! Витя! — звала трубка. — Я люблю тебя!

А на кухне мама гремела кастрюлями.

Оля.

Мама.

Кастрюли.

— Я сейчас приеду! — рявкнул он и швырнул Олю на диван.

То есть трубку.

— Ура! Ура! — кричала декан и посылала воздушные поцелуи видеокамере. Видеокамера была чужая, какой-то итальянский папа снимал конкурс для семейного архива, но декану было все равно. Ее девочка, ее студентка выиграла! Выиграла престижный международный конкурс! Смотри, мир, какие девчата живут в городе Минске!

Ирочка кланялась, тонко улыбалась, размахивала букетом призовых цветов, размахивала дипломом и какой-то серебристой хренью — наградой. Награду можно будет поставить на кухне, чтобы все видели. Диплом — на стену. Там уже есть парочка таких же, с победным текстом: «Первое место… Ирина Сидорова».

— Эй! — Ирочка обернулась к ведущему, который радостно распинался в микрофон, поливал вокруг итальянским. — Эй! У меня в дипломе неправильная фамилия!

Декан схватилась за сердце одной рукой, а второй испуганно прикрыла рот. Ну, как же она снова забыла?

— Тут должно быть написано «Ирина Красивая», а не «Ирина Сидорова»!

Ведущий шутил, отбиваясь от приставучей победительницы, что-то говорил зрителям, которые так же ничего не понимали, но очень веселились и радовались жизни, осыпая Ирочку новыми порциями аплодисментов. В конце концов, Ирочка поняла, что правды таким образом не добиться, и направилась к декану.

— Вот, — она протянула диплом. — Если они не исправят, будет международный скандал!

Декан охнула и убежала вместе с дипломом, а Ирочка отыскала глазами Рому и подошла к нему.

— Ну? — улыбка до ушей. — Как я?

— Ты звезда!

— Это точно!

Она обняла своего мужа-друга за тонкую шею и прижала к себе. Посмеялись, пугая международную общественность веселой возней (она его так откровенно щипала, а он так мило стеснялся!), потом Ирочка предложила пойти и слопать пиццу.

Суперидея!

— Так! Жрете?

Лена и Коленька вздрогнули и пригнулись. Ну, да… Перекусывали макаронами быстрого приготовления… А что делать, организм-то требует?..

— Да ладно, не дергайтесь!

Это Сергей. Важный, в пиджаке малинового цвета, с бутылкой шампанского.

— Ну, предлагаю отметить появление нашего первого критика! И последнего! Потому что с этого момента мы будем всех критиков посылать куда? Правильно, на три веселых буквы! У нас один критик — наш спонсор! А других критиков мы не признаем!

Коленька быстренько убрал клавиатуру из-под открываемой бутылки.

— Ты, Серый, поосторожнее с жидкостями! А то потом придет критик Леонидович и раскритикует тебя за аппаратуру на пару сотен баксов! Это в лучшем случае!

Сергей посмотрел на торчащие из Коленькиного рта макароны и улыбнулся:

— Если вы будете вести себя хорошо, я куплю и вас, и эту аппаратуру!

— И что? После этого у меня вырастет еще один палец?

— После этого у тебя вырастет зарплата!

— А! — Коленька облизал пространство вокруг губы, сметая остатки обеда. — Тогда я, конечно, готов и сам залить клаву. Слюной.

— Давай стакан! — зло-весело прикрикнул Сергей.

Пока Коленька мыл емкость из-под макарон, Лена тихонько предложила посмотреть то, что они смонтировали. Она и сама переживала, хорошо ли. Искали какие-то планы, экспериментировали с частотой смены кадров, с музыкой.

— Ленка, мне пофиг, сколько вы там кадров поставили. Я в этом ничего не понимаю, — сказал Сергей. — Я тебе доверяю. Но если завтра мне скажут, что программа плохая, ты получишь первая!

— А кто будет ее завтра смотреть? Какой-нибудь режиссер?

— Нет! — Сергей весело отпил из горла. — Какой-нибудь владелец ресторана! И ему нужна реклама! И мы эту рекламу ему можем дать!

— Каким образом?

— Любым! Но пока мы договорились, что снимем несколько выпусков у него в ресторане.

Коленька уже вернулся и многозначительно хмыкнул, глядя на Лену. И подставляя «стакан».

— То есть как? — не сразу въехала Лена. — Вместо нашей студии будет ресторан?

— Ну, да! Пару раз скажем, где ты находишься, потом еще в титрах адресок дадим! И все довольны, считают деньги!

— Но, Сергей!.. — Лена взглядом поискала помощи Коленьки. — Мы ведь заявили с первых выпусков именно эту студию, нашу, черную… Мы не имеем права менять пространство! Зритель воспринимает нас именно такими, какими увидел в первый раз!

— Ой, я тебя умоляю! Зрителю до сиреневой звезды! Ему важны клипы и баба с сиськами в кадре!

— Я с тобой не согласна! Если мы через раз будем снимать в новом помещении, это будет фигня!

— Фигня будет, если вы сейчас не заткнетесь!

— А я что? Я ничего! — радостно вклинился видеоинженер. — Мне по барабану! Я и не такое говно монтировал!

— Я тебе сейчас дам «говно»!

Ну, и так далее…

Веселые творческие будни.

Потом Лена мрачно молчала всю дорогу домой, смотрела в окно, а Сергей старался ее убедить в том, что искусство не может быть отделено от коммерции, что время диктует новые условия, что прежде всего нужно накормить себя, а потом объяснять свою художественную платформу.

Лена не велась на диалог.

— Слушай! — Сергей постучал по ее плечу. — А что ты делаешь утром?

— Занимаюсь спортом.

— Это похвально. Надо бы еще пару килограммчиков сбросить… А что ты делаешь после спорта?

— Пью чай с мамой.

— А мы можем завтра твой чай отменить?

— С какой стати?

— А мы можем завтра поехать со мной?

— Куда?

Сергей замолчал, таинственно улыбаясь. Лена взглянула на его довольную физиономию: ждешь, что я спрошу? Начну дергать за рукав, моля о подробностях? Не выйдет! Она снова отвернулась к окну.

— Завтра у меня развод! — сказал Сергей. — И мне нужен близкий друг, который поддержит меня в трудную минуту!

Развод?

— Но… Я тут при чем?

— Как это? Как это при чем? А кто сегодня занимает все мои мысли? С кем я обсуждаю все вопросы? С тобой! Ближе тебя у меня сейчас и нет никого!

Лена растерялась. Господи, неужели правда? В целом она согласна, но…

— Но я не уверена…

— Да ты в машине посидишь, подождешь меня, и все дела! А потом мы с тобой съездим в один ресторанчик и отметим мое освобождение! А по ходу еще и поговорим с владельцем ресторана о нашем сотрудничестве! А? Как тебе?

Лена вздохнула.

Наташа долго звонила в дверь гитариста Э. Только к нему могла убежать Анжелка. И только с ним могла разделить радость использования презерватива.

Наташа намотала несколько кругов по деревне, заглянула во все Анжелкины уголки, сбегала на речку. Потом решила, что сестра села в ближайший проходящий автобус и отправилась в Минск. Поскольку никто из деревенских дружков и подружек Анжелку уже пару часов не видел, Наташа окончательно остановилась на последней версии и начала ее разрабатывать.

Прежде всего сама внедрилась в ближайший автобус, полный ароматных, потных дачников. Вися на поручне между чьей-то подмышкой и коробкой с орущими цыплятами, Наташа вспоминала все городские явки сестры.

И вот квартира гитариста Э.

В принципе он мог быть сейчас где угодно. Или мог не открыть. Но Наташа все давила на кнопку звонка, не успокаивалась.

— Кто там? — на седьмой минуте спросил сонный голос.

— Это Петрова. Наташа Петрова. Открывай.

В скрипнувшей двери нарисовалась лохматая голова гитариста, из квартиры пахнуло сном и ношеными носками.

— Чего ты трезвонишь?

— Анжелка у тебя?

— Откуда?

Наташа оттолкнула его и прошла в квартиру.

Разворошенная постель, одежда на полу и на мебели, пепельница, забитая окурками — никаких следов Анжелки.

— Ты, блин, ненормальная! — вяло ругнулся гитарист. — Никакого уважения к чужой частной жизни!

— Где Анжелка?

— Да я откуда знаю? Я ее видел в последний раз хрен знает когда!

— А это? — Наташа вытащила из кармана злосчастный презерватив.

— А что это? А, это? Это мне знакомо! У меня такие есть!

— У Анжелки тоже есть!

— Ну, так это же прекрасно! Твоя сестра занимается безопасным сексом! По-моему, ты должна радоваться!

— Я тебя в последний раз спрашиваю: где она?

— Да говорю тебе — не знаю!

Гитарист нервно сунул сигарету в зубы, поискал огня.

— Ты, блин, трясешься над ней как клуша! А ей, между прочим, уже скоро восемнадцать!

— Ага! Через три года!

Она подошла ближе, выдрала мертвую сигарету из расслабленной пасти хозяина.

— Вот что! Отсюда я пойду прямиком в милицию! И расскажу, что ты совратил несовершеннолетнюю девчонку, ясно? И тогда посмотрим, что ты заиграешь в суде!

Она постояла еще пару секунд, с вызовом глядя в мутные глаза гитариста, потом направилась к выходу.

— Эй, стой! Ненормальная, блин! Не трогал я ее! Пару раз целовались — и все! Да и то еще на свадьбе! Так что со всеми этими вопросами не ко мне!

— Чем докажешь?

— А чем я могу доказать? Спроси Анжелку! Спроси кого хочешь! Я не дурак, чтобы с малолетками зажигать! У меня баб и так хватает!

Она впилась в него взглядом — врет? Юлит? Нет, корчится, но не от того, что лжет. Действительно ни черта не знает.

— Где она может быть?

— Да откуда мне знать? Я с ней не секретничаю!

Наташа постояла, поскребла ногтем косяк. Нужно уходить, но как уйти, ничего не узнав?

— Слушай, — она была уже другой, грустной, опечаленной. — Это моя сестра. Она сбежала. Я боюсь за нее. Помоги, а? Скажи, где она может быть?

— Вот блиин… А чего сбежала-то?

— Да я ей накостыляла за презерватив! — Наташа даже чуть-чуть улыбнулась. Видишь, я иду на контакт! Ты тоже иди на контакт!

— Ненормальная сестричка! — гитарист взял новую сигарету, но так и не смог найти огня. — Ты такая ненормальная, ты даже не представляешь! Не удивительно, что малая сбежала! Я бы тоже сбежал, если бы мне в пятнадцать лет в морду презиком тыкали!

— Ничего, переживет. Я же о ней и забочусь в первую очередь!

— Ага! Ты это ей лет через десять скажи, тогда, может, и поймет! А сейчас ты ей надоела хуже смерти!

Наташа снова потрогала косяк.

— Так не знаешь, где она?

— Не знаю. Даже близко не знаю…

— Ладно.

И Наташа вышла. И даже спустилась на пару ступенек вниз. Э. смотрел на нее с грустью и сожалением.

— Слушай, если ты ее увидишь… Ну, мало ли… Вдруг…

— Ок, Наташка, сразу скажу.

— Спасибо.

Еще пару ступенек вниз.

— Натаха!

Она обернулась.

— Слушай, а ты еще танцуешь? Ну, стриптиз?

Наташа вспыхнула, но только внутри. Внешне ничего не изменилось.

— А ты откуда знаешь про стриптиз?

— Ну, так мы ж в одних заведениях работаем! С одними клиентами! Все тебя хвалят!

— А… Супер. Не работаю.

— Жаль. А то у меня пару интересных халтурок маячат. Денежных.

— Денежных?

— Очень денежных!

— Ладно. Позвоню…

Она выпорхнула на улицу, но дальше в вечер ее шаги становились труднее. Куда сейчас?

Забежала домой, притворяясь, что проездом, на минуту, хочет забрать кое-какие вещи. Капитолина Михайловна тут же рассказала о Вите Яковлеве, «таким грусным-прэгрусным»! Оказывается, заходил утром… Можно было об этом подумать, но не сейчас. Даже НУЖНО было об этом подумать, но потом, позже!

Домой Анжелка тоже не заглядывала.

Наташа немного успокоилась только глядя на крохотную Сусанну, потискала ее. Ни малявка, ни мама не выглядели тревожными. А близкие обычно чувствуют, когда беда. Нет. Все нормально. Ничего с Анжелкой не случилось. Не может же с родной сестрой что-то произойти! С кем-то другим может, а с близким человеком нет!

Потом Наташа вытащила из дальнего угла секретный пакет со старым стриптизным костюмом.

— Нечего ему дома валяться, вдруг кто увидит, — и отправилась к вокзалу. Умом она понимала, что Анжелка, скорее всего, уже нашлась и никуда она не уезжала из деревни, поскольку кишка у нее тонка и воспитание строгое. Сидит она сейчас вместе с Виолеттой и Элеонорой у соседки, жалуется на старшую сестру, мегеру, фурию. А соседка кивает головой, хотя внутренне Наташу абсолютно поддерживает, и поит всех парным молоком. Умом Наташа понимала, что дважды в одну семью горе не сваливается, хватило ей одной насилия и жестокости, но приобретенные инстинкты брали свое, легонько сотрясали, заставляя оборачиваться на каждый шорох.

И почему-то — почему? — сделала крюк и прошла мимо дома Яковлева. Точнее, просочилась вдоль стены, боясь показываться людям.

Свет горит.

Ну и черт с ним! Легче не стало.

Яковлев хотел убежать, оттолкнуть Олю и убежать. Все равно куда. Но она вцепилась в него мертвой хваткой, сминая нарядное платье вечернего плана.

— Оля! Мне пора!

— Не пущу!

— Мне… Пора! Ехать!

— Ну, зачем? Зачем тебе ехать? Я тебя так люблю! — она сбросила бретельку, торопливо стащила на пояс облачко вечернего великолепия. — Смотри, как красиво! Это все твое, хочешь? Посмотри, как хорошо!

Он вырвался и сел на краешке, обхватив голову руками.

Что происходит? Что за ерунда такая?

— Маленький! — Оля улыбнулась, прижалась к нему сзади горячим телом. — Ты так устал, драгоценный мой! Давай я тебя погрею, давай! Иди ко мне!

— Оля! Я тебя не люблю! — провыл Яковлев.

— Ну, ничего! — она вздохнула. — Это ничего! Потом полюбишь! Ты еще не знаешь, какая я хорошая!

— Я другую люблю!

— Но… Она тебя не любит!

— Ты даже не знаешь, о ком я говорю!

— Вот видишь… Не знаю и знать не хочу! Я тебя люблю, и этого достаточно!

— Я должен позвонить!

— Кому?

— Должен позвонить!

Он набрал номер Наташи. Потом одумался, нажал рычажок…

— Ну, что? — Оля смотрела как встревоженная лань, дергала краешком губы. — Что? Уходишь?

— Ухожу.

— Ну и уходи…

И упала, как лист, на пол, уткнулась лицом в ладони.

— Меня все бросили! Все меня бросили! Я одна! Понимаешь ты? И ты бросаешь? Ну, давай, бросай! Я выживу, ничего! Поплачу и выживу! Только ты мне скажи, — и она схватила его за икру, — скажи! Я что, уродка?

— Нет, ты очень красивая!

— Я дура, да?

— Нет…

— Тогда в чем дело? В чем? Посмотри, какая у меня грудь! Ты такую видел?

Яковлев вздохнул так безнадежно, так тяжело, что погасли лампы.

Глава 14

Наступила хорошая, убедительная осень. В парках и скверах начали сгребать листву в большие кучи, и люди ходили мимо и пинали эти кучи, поддаваясь то ли инстинкту приматов, вечно ищущих какой-нибудь хавчик, то ли чувству прекрасной горечи по поводу кончины лета.

Наташа достроила сад, точнее, его базу, теперь оставалось грамотно заморозить это все на полгода, а весной приступить уже непосредственно к озеленению. Анжелка поступила в техникум на повара, вела себя достойно, завела одного постоянного мальчика и перестала быть героиней домашних скандалов. Маленькая Сусанна окончательно оправилась от своих болячек, стала толстым младенцем с хорошим аппетитом.

Лена и Сергей продолжали вгрызаться в бизнес, осваивая все новые и новые пространства ресторанов и автосалонов. И всюду им были рады, всюду одобряли идеи рекламировать товар и услуги, шли навстречу и предлагали Лене самые лучшие образцы для позирования в камеру. Хотите прилечь на капот нашей выставочной машинки? Пожалуйста! Хотите обнять наш пылесос турбо-дизель Е77384? Милости просим! Сергей тщательно фиксировал каждый рекламный план в свой большой органайзер и был доволен тем, как идут дела.

Ирочка успела повоевать с бандитами, потребовавшими от нее дополнительной оплаты за киоски, сменила старые отцовские «Жигули» на семилетний «Скорпио» и бросила институт.

— Но почему? — спрашивал ее Рома. Он не мог понять — как это? Как это бросить институт вообще? И как, в частности, бросить его на самом взлете, после победы на международном конкурсе?

— Надоело! — честно сказала ему Ирочка. — Понимаешь, просто надоело!

— Но ведь ты могла стать знаменитым музыкантом!

— А зачем?

Вот на этот вопрос Рома не мог найти ответа.

А еще Ирочка увлеклась психологией и вечерами посещала частные занятия, где с восторгом предавалась тестированию и разным психологическим групповым забавам.

— Ира!

— Что? — Ирочка отвлеклась от вдумчивого созерцания джинсов напротив.

— Группа хочет, чтобы вы рассказали о своих мечтах.

— Чего хочет группа?

Десять суровых типов вокруг, все что-то записывают, одна она без блокнота, как идиотка.

— Вы же о чем-то мечтаете?

— Ну, наверное…

— Так! Минуту внимания! — руководитель занятий, молодой, жутко умный психолог-провокатор, хлопнул в ладоши. — Я хочу, чтобы каждый сейчас, глядя на Иру, представил и озвучил ее мечту! По кругу! Начали!

Ирочка радостно встрепенулась, забросила ногу за ногу, дав возможность оценить и такую ее позу, очень эффектную.

— Я думаю, она мечтает о деньгах!

— Я думаю, она мечтает о богатом муже!

— Я думаю, она мечтает о преступном сексе!

— Мне кажется, она мечтает нормально поесть, поскольку все время сидит на диете!

— Думаю, что она мечтает, чтобы ей подарили спортивный автомобиль!

— Мечтает о новых сапогах, не больше!

— Мне кажется, что эта девушка мечтает о том, чтобы поскорее уйти отсюда и попасть куда-нибудь на дискотеку!

— Да вы чего? — разозлилась Ирочка. — Офигели? Какая дискотека? Какие сапоги? Что вы из меня дуру делаете?

— Давайте подытожим и проанализируем! — руководитель всмотрелся в пометки. — «Деньги, богатый муж, преступный секс…». Это как это? Преступный — это как?

— Ну, это значит такой, который общественность бы осудила! — откликнулся автор фразы. — Такой секс, который неприемлем в рамках городской цивилизации!

— Поясните! — провокатор улыбался.

— Ну, на стройке, в морге… Да где угодно, только не в собственной постели!

— Да вы больные какие-то! — Ирочка повертела пальцем у виска. — Психологи, блин! Сами вы о морге мечтаете! Все нормально у меня с сексом! И денег у меня столько, что я не знаю, куда их девать! И муж у меня есть! И машина! И на диете я не сижу! Я не такая тупая, как вам кажется!

— А как вы думаете, Ира, почему группа представляет вас такой?

— Потому что я красивая и хорошо одеваюсь!

— О-кей, группа! Я хочу, чтобы вы сейчас сказали, считаете ли вы Иру красивой и хорошо одетой?

— Она симпатичная и не более.

— Она стройная, но стандартная. Одета модно, но без изюминки.

— Она не красивая.

— Милая девушка, любит, чтобы на нее смотрели. Вероятно, за этим кроется душевная травма или пустота.

— Привлекательная, но не настолько, чтобы об этом говорить как-то особенно.

— Мне не очень…

— Эта девушка привыкла к тому, чтобы ее считали центром, но она не центр.

— Яркая, но за счет косметики.

Ирочка чертыхнулась, схватила свои вещи и ушла от этих придурков подальше.

Всю дорогу она заливалась слезами, и дворники в машине не справлялись с двойной нагрузкой: за стеклом — дождь, под стеклом — слезы. Они сказали, что она некрасивая! Они! Грязные, волосатые, маргинальные пролетарии! Как у них языки не отвалились? Как их, таких слепых и тупых, в метро пускают?

— Ленка, ты дома?

— Дома…

— Ленка, я еду к тебе. Надо поговорить!

Лена была готова к тому, что подруга вот-вот пойдет на мировую. Уже много недель минуло с момента их последней ссоры. И вот он, волнующий момент встречи.

— Мам, ко мне сейчас Ира приедет!

— Ира? — Маргарита Петровна оторвалась от газеты. — Замечательно! Я так давно ее не видела!

— Я тоже…

Ирочка ворвалась как боеголовка, смела тишину и покой маленькой квартиры подчистую. Вместе с ней ввалился запах дождя.

— Ленка! Мне надо с тобой поговорить!

— Да, конечно…

Ирочка стянула сапоги, прошла в знакомую с детства комнату подруги и привычно рухнула на диван. Как будто не было разлуки…

— Ленка! Сегодня сразу десять козлов сказали, что я некрасивая!

Ах, вот оно что! Лена улыбнулась. Было бы странно, если бы Ирочку смутило что-то другое.

— Они козлы, ты сама сказала.

— Да! Но их было десять! Разве могут сразу десять человек быть слепыми?

— Могут. Они просто тебе завидовали!

— Это точно! Ты бы видела, во что они одеты! Неформалы хреновы, блин!

Вошла Маргарита Петровна, улыбнулась:

— Ирочка! Так давно тебя не видела! Как твои дела? Как мама? Как Рома?

Ирочка вежливо кивнула: нормально. А Лена показала маме глазами: не сейчас! Мы пока не готовы! Оставь нас, пожалуйста!

— Ну, вы меня зовите, когда насекретничаетесь! А то мне так скучно одной! Только с кошкой и разговариваю, Лена же все время на съемках теперь!

— Чего это Маргарита Петровна такая седая? — Ирочка удивленно взглянула на Лену. — Молодая баба еще… Вы чего, не можете краски купить? Покрасьте ее, честное слово! Она же выглядит на семьдесят!

— Она сама знает, что ей делать.

— Ну, как знаешь… А что, этот клоун ваш, дядя Костик, он больше не объявлялся?

— Звонит каждый день. Мама его не пускает.

— Зря. Скоро совсем состарится, тогда даже клоуны звонить перестанут.

Лена молчала. Знала, что Ирочке надо выплеснуть всю пену, тогда можно будет добиться какой-то взаимности.

— А ты… Ты что, постриглась? — Ирочка всмотрелась в подругу. — Постриглась, да?

— Да. И похудела еще на два килограмма.

— Ну, это не очень видно… А что, ты таблетки какие-нибудь ешь?

— Нет, бегаю каждый день. В зал хожу по вечерам. Ну и так далее.

— Да, — Ирочка загрустила. — Время идет…

— …Но стройнее тебя я все равно не стану!

— Ну, это понятно! — настроение тут же и улучшилось. — Так о чем я?.. Как живешь?

— Нормально. Вот, программу снимаю.

— С Сергеем?

— Да.

— Ну, и как он?

— В смысле? — Лена смутилась.

— Ну, в целом… как он? Как друг?

— Мы просто работаем вместе, и все. Мы друзья и коллеги.

— Ладно, рассказывай…

Ирочка прошлась по комнате, трогая вещи. Все, надымила, облегчила душу, теперь с ней можно иметь дело.

Лена молчала и смотрела.

Ирочка вертела в руках фарфоровый сувенир, столетний, еще бабушкин.

— Ленка, я соскучилась.

— Я тоже, — сказала Лена, улыбнулась и подошла ближе. Наконец-то.

Уже через час к ним присоединилась Наташа. Дачная пора закончилась. Зато увеличилась вероятность застать всех троих в городе. А через два часа была готова программа завтрашнего дня рождения Наташи. Собственно, как таковой программы не было. Просто Ирочка вдруг сообщила, что хочет сделать любимой подруге подарок и организовать в своей роскошной трехкомнатной квартире маленькую венерину в ее честь. А если бы не это предложение, то быть бы дню рождению скромным, маленьким, на уровне: алло, у тебя сегодня, кажется, ДР, поздравляю, пока…. Чаще всего так все и бывало. Ну, не собирать же компанию в захламленной хрущобе, полной детей?

И тут вдруг Ирочка с ее восхитительным предложением!

Сразу видно, что у нее период смены деятельности, старые увлечения забыты, новые — не приобретены. Надо же ей куда-то девать мегаджоули своей энергии?

Так что пусть занимается днем рождения, пусть.

— Девчонки, зря мы это затеяли, — весь день ныла Наташа. — Столько денег!

— Не твоих, чего ты паришься? — Ирочка была счастлива, как будто не из ее кошелька делался праздник.

Лена все больше молчала и ждала. Если Ирочка бралась за организацию чего-либо, можно было ожидать качественного обслуживания и странных сюрпризов.

— Надеюсь, ты не пригласила Варфоломея?

— Эту сволочь? За кого ты меня принимаешь? Нет!

Странно. Но ведь не могла же она не пригласить кого-нибудь из своих кавалеров?

— Ирк, что ты задумала?

— День рождения Наташки!

Слишком хитро улыбается…

Младшие сестры Наташки были нейтрализованы телевизором с мультяшками. Анжелка трепалась с кем-то по телефону, наглая, как будто это был ее телефон и никто больше не хотел общаться. По ходу Анжелка лениво надувала шарики и цепляла их на все вокруг. Видно было, что шарики ей глубоко противны.

— Девки, будет шоу! — в какой-то момент не выдержала Ирочка. — Такого вы еще не видели!

Лена с Наташей переглянулись и вздохнули. Этого-то и боимся!

И вот начали приходить гости. Рома с Алексеем пришли первыми, счастливыми от дождя и возможности касаться друг друга рукавами. Несли коробку.

— Уау! — заорала Анжелка нападая на подарок. — Это что? Это телевизор, да?

— Нет! — Ирочка гордо похлопала коробку. — Это что-то покруче!

Что могло быть круче телевизора? Анжелка дико уставшая от старого ч/б, сильно озадачилась.

Алексей и Рома, послужившие в этой истории, судя по всему, только носильщиками, вертели головами: где именинница? Кому подарок отдавать?

Привели из кухни Наташу, тревожно-радостно вытиравшую руки.

— Наташка, — Ирочка торжественно взмахнула дланью. — Дорогая Наташка! Сегодня тебе исполняется двадцать лет! Поздравляю тебя с тем, что ты теперь такая же старая кобыла, как и мы с Ленкой!

Окружающие весело хмыкнули.

— А еще поздравляю тебя с тем, что у тебя есть такие славные друзья, как мы! И мы дарим тебе чудесную вещь, очень дорогую и модную, и надеемся, что холодными зимними вечерами ты не будешь скучать!

— Там телевизор? — шепотом, все еще надеясь на чудо, спросила Анжелка. Но Лена не знала, никто, кроме Ирочки не знал. Для всех происходящее было таким же сюрпрайзом.

— Три-четыре! — и Ирочка откинула одну картонную стенку.

Аквариум. Огромный, навороченного дизайна, мрачно и величественно поблескивающий изогнутым стеклом.

— Точно такой же я видела в одном журнале, — на всякий случаи объяснила свой выбор Ирочка. — Смотрится — зашибись! Туда еще купим золотых рыбок, разные замки… Будет клево!

— Спасибо, — Наташа погладила монстра. — Отличный аквариум. Только не представляю, куда его ставить?

— Ну… — Ирочка на секунду задумалась. — Да Господи, какая мелочь! Был бы аквариум, а место ему найдется! Идем за стол!

Алексей на ходу словил руку именинницы:

— Могу спасти, — улыбнулся. — Если хочешь, заберу это чудовище на дачу!

— Да, наверное, — улыбнулась и Наташа.

А Анжелка все искала кнопочки на стекле…

Не может быть, чтобы это был не телевизор!

Дальше события развивались следующим образом.

Приходили разные знакомые, дарили, говорили, ели, пили.

Потом неожиданно приехали ряженые, которые обычно поздравляют детишек в саду. У них были печальные лица, размалеванные широкими мазками, и сильное желание дать по шее тому, кто сделал такой заказ.

— Ну, где тут именинница? — спрашивали ряженые, все еще надеясь, что среди полупьяных взрослых найдется один трезвый маленький ребенок.

Дети нашлись — Виолетта с Элеонорой. Но их участие ограничилось хохотом и аплодисментами сбоку, из партера. А именинницей оказалась взрослая девица с грозным шрамом.

— А знаешь ли ты стишок? — робко спрашивали ряженые.

И Наташе пришлось рассказывать стишок.

Потом все дружно водили хороводы.

Потом ряженые ушли, пожурив Ирочку, которая вышла расплачиваться.

— В следующий раз предупреждайте, что у вас взрослая именинница!

— В следующий раз я вас просто не позову! — ласково ответила Ирочка.

И каждый остался при своих убеждениях. Ирочка утвердилась в своем мнении, что профессионалам должно быть пофиг, на какую аудиторию работать, если они профессионалы. А ряженые в очередной раз убедились, что богатые сволочи.

— Друзья, Алексей постучал вилкой по бокалу. — Позвольте мне сказать тост!

Он встал, ведомый взглядом Ромы.

— Я хочу сказать, что познакомился с Наташей очень недавно. И сначала даже чуть-чуть ее испугался… Она была такой строгой. Но потом, со временем, я понял, что Наташа — очень мягкий и порядочный человек, беззаветно влюбленный в свою семью. Я, честно говоря, давно не встречал такой преданности. И восхищен этой девушкой настолько, что готов… например, написать ей стихотворение… Или спеть песню…

— Давай! — закричали гости.

— Ну, это можно пока отложить… Мы все не настолько пьяны, чтобы слушать песни в моем исполнении…

— А сейчас придет профессиональный гитарист и подыграет нам! — сообщила Ирочка. — Это будет еще один сюрприз!

Гитарист? Наташа внимательно посмотрела на Ирочку. Она что серьезно? Она пригласила Э.? Непостижимо!

— Я продолжу!.. Хочу еще сказать, что Наташа — очень талантливый дизайнер. И я буду счастлив, если со временем она профессионально займется этим делом, а в качестве своего дебютного проекта будет показывать мой сад… Со своей стороны обещаю ей любую адекватную поддержку, поскольку я юрист, немножко владею ситуацией на рынке…

— О! — снова встрепенулась Ирочка. — Помоги мне растаможить товар! Второй день на границе фура стоит!

Рома выразительно нахмурился в сторону жены: подожди с фурами! Не время!

— Да, хорошо, — Алексей уже порядком запутался, но все никак не мог выйти на коду тоста. — Знаете, как ни странно, я очень люблю детей… А у Наташи такие замечательные сестры… Словом, я решил… мы с Ромой…. И в целом, мы решили… Что оформим Наташу владельцем нашей теперь уже общей дачи…

— О? — народ отодвинул бокалы. Анжелка пропищала что-то праздничное. А Ирочка взглянула на Алексея с интересом.

— Я? Владелец? — Наташа встала. — Да ну, что вы… Я не могу принимать такие подарки!

— А это не подарок, — Алексей взглянул на Рому, тот кивнул. — Это тяжелый труд! Ты же знаешь, что я никакой хозяйственник. Мне надо куда-то приезжать, паразитировать пару дней и возвращаться обратно в офис. А работать, копать, пахать, поливать — это все не мое… А у тебя получается, и девчонкам нравится… Нравится вам?

— Да! — стесняясь, запищали довольные девчонки, начали толкать друг дружку, хихикать. — Нравится!

А Анжелка, вереща, сорвалась с места и помчалась открывать дверь какому-то новому гостю, который натужно звонил уже минуты три.

— Вот видишь! Девчонкам нравится, мне нравится! Всем нравится! А если всем нравится, значит, мы должны сейчас принять решение и связать таким образом наши жизни навсегда! И тебе поручено взять на себя тяжкую обязанность быть хозяйкой моего дома! То есть своего дома, в котором я буду появляться очень часто! Гораздо чаще, чем ты можешь подумать! Так что, если ты обещаешь, что будешь готова принять меня в любом виде и в любой компании, в любое удобное для меня время, я готов вручить тебе вот это…

Он поискал во внутреннем кармане и извлек большой игрушечный ключ, перевязанный ленточкой.

— Она согласна! Согласна! — девчонки захлопали в ладоши.

— Ну, не знаю…

— Соглашайся! — улыбнулась Лена.

— Соглашайся, — пожала плечами Ирочка. — Иначе я вместо тебя соглашусь. Недвижимость дорожает.

— Сог-ла-шай-ся! Сог-ла-шай-ся! — закричали гости.

— Подождите, не гоните меня! Я должна все обдумать!

— А что тут обдумывать? — Алексей положил ключ рядом с ее тарелкой. — Вот и все сомнения! Поздравляю!

— Ура! Горько! — захотели вредные гости.

Алексей отставил в сторону бокал, взял Наташу за плечи и крепко-крепко поцеловал ее в лоб.

А в коридоре стоял Яковлев — мокрый, замерзший — и думал, как быть… Еще минуту назад он смел все преграды, нашел Наташин след, нашел новый Ирочкин адрес, нашел три гвоздички, нашел нужный этаж. Там гости? Плевать! Он при гостях скажет, что любит ее, что сошел с ума от глупостей, которые наделал, что готов сделать все, что угодно, чтобы она его простила и чтобы выслушала. Прогонит? Пусть прогонит, ему все равно уже. Пусть лучше словами по сонной артерии, чем каждую ночь задыхаться в кошмаре, что не сказал, что уже почти потерял…

А потом он услышал это «горько»…

И увидел это «горько»…

— Вы будете проходить? — Анжелка кокетливо вертела хвостом.

— Не знаю… А это кого сейчас поздравляли?

— Ну, мою сестру! Наташу!

— А… А кто это рядом с ней?

— Это ее старый друг Алексей. Он очень хороший! Мы у него летом на даче жили, и он решил, что мы должны совсем там поселиться и жить вместе! И отдал Наташе ключ!

— Значит, вы теперь будете жить с ним на даче?

— Да, наверное… Да вы проходите!

— Нет, я уже пойду…

Яковлев вдруг удивился тому, что у него капли на пальцах. Странно. Не такой уж и дождь на улице, а у него капает с пальцев.

— Вы передайте эти цветы Наташе.

— Да вы сами…

— Нет, я спешу. Мне надо ехать… Да свидания…

— До свидания, — Анжелка удивленно посмотрела вслед этому странному, отнесла цветы на кухню.

Мог бы зайти, погреться, что мешало?

— А теперь еще один сюрприз! — и Ирочка ввела в общество гитариста Э.

Он был при костюме, поклонился и сходу сыграл что-то сопливое, полное неги. Посвящалось имениннице. Наташа сдержанно улыбнулась, и все еще раз подумали о том, какая же она суровая дама. Просто злить иногда начинает. Ну, могла бы хоть симпатичному трубадуру улыбнуться! Он же для нее играет!

— Я тут ни при чем! — шепнула Анжелка.

Наташа догадывалась.

Но на этом сюрпризы не закончились. Когда гости начали отсеиваться, ссылаясь на завтрашнюю работу и позднее метро, в дверь позвонил кто-то, кого Ирочка ждала особенно.

— Всем сидеть! — сказала она, сверкая улыбкой. — Никому не двигаться!

Наташа с опаской посмотрела на Рому с Алексеем: что там еще? Те пожали плечами.

— И это отвезем на дачу, ничего! — успел утешить Алексей.

Но тут в комнату вплыл Последний Сувенир.

Он был невысок ростом, но крепко сколочен. У него имелось крестьянское лицо и взгляд рекламного мальчика с какого-нибудь нового аромата. Он подошел к Наташе, бухнулся перед ней на колени и начал конвульсивно извиваться.

Перовой реакцией Наташи было желание отфутболить опасный предмет подальше. Потом мелькнула острая мысль: может, ему плохо? Может, человек нуждается в помощи?

— Сиди, — весело остановила ее Ирочка. — Это специальный номер для тебя! Мужской стриптиз!

Все вокруг обрадовались, забили в ладоши, а Наташа коротко и жестко посмотрела на обалдевшую Анжелку.

— Возьми девчонок и идите на кухню!

Анжелка набрала побольше воздуха, чтобы как следует возмутиться, но передумала. Уж больно доходчиво умела Наташа объяснять людям их задачи. И слишком красноречиво торчал из-под скатерти ее кулак.

Она сгребла в охапку раскрывших рты малолеток и удалилась, бросая на Наташу леденящие кровь взгляды.

— Давай! Давай-давай! — веселились гости, ожидая главного.

Но стриптизер оказался неторопливым. Он долго ходил вокруг Наташи, гладил ее округлыми движениями, надувал щеки. Кто-то научил его, что так женщинам очень нравится, что это их возбуждает. И парнище старался изо всех сил.

— Вы можете не трогать меня так часто! — посоветовала ему Наташа. — Мне уже приятно, идите к гостям!

Нет! Он погрозил ей пальчиком. За все уплачено! Сиди и не мешай работать!

В итоге гость добросовестно прогнал всю свою нехитрую программу, долго пытался изобразить акт любви с Наташей и ее стулом, потом стянул трусишки и прижимался к честным людям своим ню, прикрытым полотенцем. Потом, кажется, исчез.

— Хорошая у тебя подруга, — сказал Алексей, утирая пот. — Не скучная.

Наташа и сама порадовалась бы, если бы не была так обессилена и праздником, и сюрпризами, и своим трудным отношением к тому, что кто-то тебя лапает.

Яковлев в тот вечер уехал. И решил никогда больше не возвращаться в родной город. А если и возвращаться, то строго домой, без этих безнадежных и бессмысленных поисков счастья.

А Ирочка в тот вечер, проводив гостей и подруг, решила совратить мужа.

Ей было как-то тревожно, как-то нерадостно. Такой фестиваль забубенила, такую организаторскую работу провернула — а вот как-то без чувства глубокого удовлетворения. И дело было не только в том, что Наташка, неблагодарная, так и не удосужилась ни разу залиться смехом счастья и броситься на шею. Ей можно было простить черствость, она такой родилась… А вот что-то другое беспокоило больше, грызло и пульсировало в мозгу. Что?

Сначала Ирочка решила, что дело в отсутствии на вечеринке хорошего парня. Или во всем виноват гитарист Э., который так и не научился быть галантным, и изо всех сил демонстрировал свою тупую независимость? Да черт с ним! Не он болит сейчас!

И только хорошенько помаявшись и намотав простыню с кожаного дивана на горячее тело, Ирочка поняла. Она ревнует Рому! Или Алексея? Да непонятно кого…

Она даже села: как же так? Что за глупости? Но ведь действительно ревнует. С Алексеем Рома становится тонким и…благоухающим, что ли… А с ней он всегда тонкий, но без глубины и нежности…

И вообще! Что за ерунда! Женаты уже несколько месяцев, а муж так ни разу и не спал со своей женой!

— Ромка! — грозно крикнула она. — Ты спишь?

Он пришел не сразу, действительно спал.

— Что-то случилось?

Ирочка посмотрела на его заспанное рыльце, на пижаму, которую когда-то сама выбирала, хихикая, а вот теперь эта пижама будто сама хихикала в ответ и кричала: он ребенок, маленький мальчик! Он никогда не станет большим! Засунь свои фантазии подальше!

— Ромка, мне страшно!

— Чего?

— Страшно, говорю! Снится всякая фигня! Спи со мной!

— Ну, если ты хочешь…

Он уже давно перебрался в другую комнату и там все расставил по своему усмотрению. И спал сам по себе, один, со своими извращенными снами.

— И вообще! — сказала Ирочка, захватывая его одеялом. — Я требую исполнения супружеского долга! Муж ты или не муж?

Он сонно засмеялся, отвернулся. Муж, конечно, спи.

И все.

И Ирочка осталась лежать с тупым взглядом в никуда и страшно одинокая.

Ей вдруг очень захотелось убить Рому. Избавится от него навсегда.

Вместо этого она положила руку на его хрупкое бедро и начала елозить, пытаясь настроить и себя и его на нужную волну.

— Ирка!

Рома вскочил, гневно отбросив одеяло.

— Что? — Ирочка обиженно оскалилась. — И дотронуться до тебя нельзя?

— Дотронуться можно, но… не так!

— Как?

— Ты сама знаешь!

— Ничего я не знаю…

— Ира! — он выполз из постели, нащупал тапочки. — Извини меня, но я не хочу сейчас с тобой спорить по этому поводу. Спокойной ночи.

— Подожди!

— Давай завтра, ладно?

И ушел.

Ирочка долбанула плюшевого зайца о стену, а потом еще долго колотила его пяткой.

Но уже через пять минут ее ярость поутихла, и она сама отправилась к Роме.

— Ром!

— Я сплю! — жалобно отозвалась темнота.

— Я посижу с тобой чуть-чуть и пойду! Мне надо поговорить!

— Ира!

— Ну, пожалуйста!

Рома сел, в темноте нарисовался его силуэт.

— Хорошо. Давай говорить.

Ирочка всползла и пристроилась рядом.

— Неужели ты совсем-совсем меня не хочешь? — убито спросила она.

— Ира, дело тут не в тебе!

— А в ком?

— Во мне. Ты же все знаешь, зачем еще раз…

— Я знаю, но… Прости, Ромка, но я не верю…

— Не веришь? — он усмехнулся. — Я должен тебе что-то доказать?

— Нет. Просто давай поцелуемся.

Чмок в щечку.

— Так не пойдет. Целуй по-взрослому!

— Ирка, отстань! Я хочу спать!

— Целуй, говорю!

Она схватила его за подбородок и силой попыталась развернуть к себе.

И через секунду оказалась на полу.

— Больно? — Рома уже суетился рядом, помогал встать.

Ирочка была вынуждена пару раз хорошенько встряхнуть головой. Не показалось ли? Судя по тому, какой странный угол у всех предметов, нет.

— Сама виновата, — лепетал Рома. — Я же тебя предупреждал! А ты…

— Ромка! Ты меня ударил?

— Нет, я просто оттолкнул. Машинально. Прости.

— Ты меня ударил! Надо же…

Она поплыла к двери как Белая Панна: тихо, отстраненно. Рома стоял, прижимая к себе подушку, и на лице его было столько страдания, что изверг сжалился бы и простил. Но он, Рома сам себя не простил бы. Чем дальше уходила Ирочка, тем хуже ему становилось. Как он мог ударить? Вообще ударить? А тем более девушку, близкого человека?

— Знаешь что? — Ирочка обернулась, глядя в космос. — Знаешь? Я никогда бы не подумала, что у меня муж дебошир и хулиган… Социально опасный. В следующий раз привлеку к ответственности. Будешь пятнадцать суток без телевизора.

— Это была самозащита, — Рома улыбнулся. Она шутит. Слава Богу. Значит, не так уж он ее и обидел. Хотя, конечно, обидел.

Ирочка забралась в свою постель и долго лежала, не моргая и глядя в черный потолок. Ей почему-то показалось, что она стала взрослее. Какое отношение к взрослости имел строптивый Рома, она не знала.

Но что-то изменилось.

Потом дверь скрипнула, появилась Ромина голова.

— Слушай, ты все еще боишься спать одна?

Ирочка пожала плечами в темноте.

Топ-топ-топ, как собака к кормушке, и Рома прыгнул к ней в постель.

— Я решил тебя чуть-чуть погреть… Ну, пообнимать по-дружески. Можно обнимать человека без секса?

— Не знаю, — честно ответила Ирочка.

— Тогда давай попробуем.

Глава 15

Утром Маргарита Петровна тихонько поскреблась в дверь Лены:

— Ты спишь? Лена? Спишь?

Сначала Лене показалось, что ей это просто снится: мама что-то говорит, держит Мурку на руках, а Мурка вдруг начинает закатывать глаза и как будто теряет сознание. И почему-то понятно, что она умирает.

— Еще слишком рано, — говорит мама, — Перезвоните позже.

Но Мурке нужна помощь прямо сейчас. Что значит рано?

— Она спит.

Она не спит! Ей плохо! Мама! Ты что, не видишь?

— Хорошо, я попробую еще раз… Лена! Леночка! Тебя к телефону!

Лена вскочила как ошпаренная. Вот она, старушка Мурка, валяется на подушке, как обычно. Зевает, с сонной улыбкой щурится на утреннее солнце в шторах.

— Кажется, проснулась…

Лена выскочила в коридор. Так и есть. Мама в ночной сорочке, лохматая, без очков. Держит трубку.

— Это Сергей. Я ему сказала, что ты еще спишь, но он очень просил разбудить. Говорит, срочное дело.

— Спасибо. — Лена взяла трубку, дождалась, пока Маргарита Петровна удалится к себе. — Я слушаю!

— Лена?

— Да.

— Слушай… Я тут не знал, кому позвонить… Короче, у меня сын родился!

— Сын? У тебя?

Ну, да! Илона была беременная! Так что ничего странного! Обычно беременность заканчивается рождением сына или дочки!

— Ой, Серега… С ума сойти можно!

— Вот и я о том же…

— Я тебя поздравляю…

— Спасибо…

— Что ты будешь делать?

— Ничего. А что я могу сделать? Вот, позвонил тебе. Потом, может быть, родителям скажу. Что еще?

— Ну, а увидеть? Сына увидеть?

— Увидеть? — в его растерянном голосе прорезалась, наконец, знакомая нота сомнения. — Как? Зачем?

— Это же твой ребенок!

— И что? Во-первых, он сейчас в больнице, меня туда не пустят. Во-вторых, мы с Илоной договорились, что я не буду претендовать и мешать…

— Да при чем тут это! Не претендуй! Просто езжай туда, постой под окнами. Ей будет приятно!

— Ты думаешь?

— Я уверена!

— Ладно, рассмотрим твое предложение… А ты со мной поедешь?

— А я-то зачем? Это ваши дела!

— Ну, посидишь в машине…

Что-то часто ей приходится сидеть в машине, пока Сергей решает свои интимные вопросы.

— Мне кажется, я буду только мешать.

— Да ты что! — он заволновался. — Ты мне так помогаешь! Просто чума! Я с тобой чувствую себя увереннее. Короче, собирайся, заеду через полчаса.

Наташа проснулась в своей тесной маленькой комнатке, рядом сопели Виолетта с Элеонорой. На полу сонно почесывала длинную ногу Анжелка. За стенкой мяукала Сусанна. Кормилась.

— Наташка? — звонким шепотом спросила Анжелика. — Не спишь?

— Нет уже.

— Я тоже! Так хочется в деревню!

— Да.

— Прикинь — мы теперь имеем право там жить!

— Я тоже об этом думаю.

— Классно! Давай туда поедем на выходные?

— Хорошо. Только надо будет печку топить, уже холодно.

— Ой, я буду топить! Мне так нравится! А потом съездим на речку! И мальчишек пригласим чай пить!

Наташа улыбалась. Ох, уж эти мальчишки! Ну, а что делать? Придется приглашать! Не жаться же им по сараям? Пусть лучше на виду. Хорошо-то как! Надо позвонить Алексею и сказать ему спасибо за такой необыкновенный подарок.

— Слушай, а тебе нравится дядя Алекс?

— Что? — не поняла Наташа.

— Ну, Алексей! — Анжелка оперлась на локоть, хитренько улыбнулась. — Ты ему нравишься. И он, между прочим, очень даже симпатичный! И холостой!

Дурочка.

Наташа свесила вниз карающую руку и подарила сестрице сочный щелбан.

— Не твое дело! Мою личную жизнь не трогаем, ясно?

— Трогаем! — весело возмутилась Анжелка. — Почему это мою трогать можно, а твою нельзя?

— Потому что я взрослая!

— А я зато Яковлева видела! Он вчера приходил тебя поздравить!

— Что? — музыка внутри Наташи смолкла. — Когда приходил?

— Ну, вчера! Вы как раз с дядей Алексеем целовались, а он посмотрел и ушел! Заревновал! У него такое лицо было!

Наташа села. Стала строгой.

— Почему ты мне не сказала?

— Ну, ты же была занята…

— Все равно могла сказать!

— Да ладно, еще прибежит! Он в тебя влюблен, и очень давно! Никуда не денется!

Было часов восемь, а Сергей с Леной уже топтались под окнами роддома. В руках у Сергея был солидный букет роз, коробка конфет и бутылка шампанского. Все это насоветовала взять Лена.

— Ну, и куда я теперь? — ныл Сергей. — Что мне теперь с этим делать?

— Надо как-то передать в палату.

— Как? Вертолет заказать?

— А хоть бы и вертолет! Не каждый день у тебя дети рождаются! — рассердилась Лена и пошла выяснять условия.

Кто бы мог подумать, что бойкий Сергей, Человек Со Связями, растеряется, уткнувшись в стену роддома?

Не без труда нашла приемное отделение. Долго стучалась в разные двери, в основном закрытые. В одном месте ей повезло наткнуться на девушку в белом.

— Здравствуйте! — сказала ей Лена. — Скажите, как можно передать цветы и конфеты? У нас ребенок родился!

— Передачи не принимаются. Приходите вечером!

— Но… Он же только что родился! Мы же не можем отложить это до вечера?

— Девушка! — медсестра устало сморщилась. — Вас таких знаете сколько? А я одна! В родильное отделение цветы и спиртное не принимаются! Тем более в неурочное время!

— Ну, а вы сможете передать? Если мы вам оставим?

— Да вы что? — медсестра подняла, наконец, глаза. — Вы что, совсем с ума все посходили? Я личным секретарем не устраивалась! У меня есть работа и я…

Она замолчала, всмотрелась, сфокусировала правый зрачок, левый.

— А вы что? Вы не на телевидении работаете? — спросила она вдруг.

Лена растерялась. Как она догадалась?

— Д-да…

— А я вас узнала! — медсестра встала, подошла ближе. — Моя подруга любит ваши передачи смотреть. Она в музыке разбирается, говорит, что вы ведете себя смело. А что, вам на телевидении говорят, как сидеть, как ходить?

— Ну, да, говорят…

— Я так и думала! Тем более, в жизни вы ж совсем не такая, я брюках… Так что, у вас кто-то родился?

— Не у меня, у… У продюсера программы! Того самого, который говорит, как сидеть и что говорить!

— Ну, несите сюда свою передачу, — улыбнулась медсестра, взяла трубку. — Сейчас что-нибудь придумаем!

Лена бросилась на улицу. Что это было? Ее узнали? Оппа! Ее узнали! Какое нереальное чувство!

— Сергей!

Он уже наладил зрительный контакт с кем-то на верхних этажах и отчаянно махал руками, показывал знаки, тихо поругиваясь.

— Сергей! Я договорилась! Меня узнали!

— Ты договорилась? Тебя узнали?

Он опустил букет. Что его удивило больше — то, что она сама с кем-то о чем-то договорилась или что ее узнали?

— Узнали? И как это выглядело?

— Ну, как-как! Просто медсестра посмотрела и сказала, что видела меня по телевизору! И согласилась помочь с передачей! А иначе бы ничего не получилось, у них передачи запрещены!

— Вот она, великая сила искусства! — Сергей возбужденно поправлял манжеты, воротник, пытался пристроить мешающий букет под мышку. — А про меня ты ей сказала? Сказала, что я тоже много значу, хоть в кадре и не свечусь?

— Конечно, сказала!

— Это хорошо!

Их встретили уже две медсестры. Они улыбались, переглядывались. Было видно, что их очень интересует состояние тела Лены, ее макияж.

— Ну, здравствуйте, красавицы! — радостно рявкнул Сергей. Кто тут хочет познакомиться с телевизионным продюсером?

Медсестры хихикнули:

— А на телевидение нас возьмете работать?

— Ну, если вы себя зарекомендуете с хорошей стороны!

Они начали весело трепаться, Лена сидела, смотрела, улыбалась. Потом поняла, что она больше никого не интересует. И чудесно! Значит, можно больше не решать чужие проблемы. А пройтись, например, по коридорам.

Какое изысканное развлечение — в восемь утра гулять по роддому. Наивная Лена полагала, что прямо здесь она и увидит отметины той мучительной и прекрасной тайны, которую переживают все рожающие женщины. Кровь, крики — все то, что так скупо и угрожающе показано в кино. Чем-то же должен роддом отличаться от любой другой больницы?

И было еще далекое и хулиганское желание представить себя посетительницей этого местечка. Допустим, она пришла сюда не в гости, за компанию, а с целью родить… Не представлялось. Было страшно, как в сегодняшнем сне. Хорошо, что она не спит и реальность такова, что она сейчас развернется и уйдет — и никаких больничных запахов.

Сергей болтал с веселыми медсестричками. Букет скромно лежал на стуле, а участники беседы кокетничали, переминались с ноги на ногу, прикрывали хохочущие рты ладошками. Словом, у них все складывалось.

Лена постояла рядом, потом попыталась присоединиться, потом грустно сидела рядом с букетом, вышла на улицу, пошла к остановке.

— Ну и черт с тобой! — шептала она, оплакивая свое утро. — Иди к чертям вместе со своим букетом!

Когда показался автобус, Лена растерялась. Что, вот взять и уехать? Действительно взять и уехать? Но он тогда не сможет догнать, если вспомнит, конечно… Но пропускать автобусы только потому, что он может одуматься, малодушно. Значит, ехать?

Она так и не успела понять, как быть, а автобус оказался не того маршрута. Ф-фу, слава Богу, можно успеть подготовиться. Нужно уехать гордо, спокойно, высоко подняв подбородок. Не так много места занимает Сергей в ее жизни, чтобы так болезненно переживать его бяки!

Нет, много места. Он занимает сейчас очень-очень много места. Сама виновата, зачем-то допустила такую реконструкцию…

— Придется чистить! — сказала сама себе Лена. — С сегодняшнего дня начнем потихоньку освобождать пространство от разных продюсеров!

Далеко на горизонте бульвара показался следующий автобус. Надо же, как они этим утром исправно ходят! Но Лена уже дозрела. Она сделала шаг к бордюру.

— Стоять! — крикнули сзади. — Куда собралась?

— Домой, — спокойно ответила она, с восторгом, маниакально желая именно сейчас уехать.

— Что за новость? Почему такая спешка?

— Просто не вижу смысла.

— Какого смысла? — Сергей развернул ее к себе. — Слушай, подруга! Ты что-то часто стала коней кидать в последнее время! В чем дело?

— Ни в чем. Отпусти.

— Да не отпущу я тебя! — он схватил ее за локоть и поволок в машину. — Сейчас едем отмечать рождение пацана! Без вариантов! Коней она вздумала кидать, блин!

Она уставилась в окно с отсутствующим видом. Хорошо. Пусть суетится, ей нет никакого дела.

— А знаешь, — он поискал в кармане. — Я тебе тоже кое-что решил подарить!

— Тоже? — саркастично усмехнулась она. — В каком смысле «тоже»?

— Ну, Илоне и пацану — цветы и конфеты. А тебе — вот это.

Он положил ей на колени пейджер.

Ничего себе, подарочек!

— Я не могу это взять!

— Почему? Тебе что, не нужна срочная связь?

— Мне не нужны такие дорогие подарки.

— Успокойся, — он думал о своем, улыбался. — Мы с тобой сейчас должны забыть о формулировках «дорого — не дорого». Мы звезды! Нас узнают на улицах! Так что, милая, будь добра! Соответствуй статусу!

— Алло! Наташ, это Э., гитарист.

— Ну?

— Здравствуй. Я тоже рад тебя слышать!

— ….

— Звоню насчет халтуры. Тебе интересно?

— Говори.

— Говорю. Сегодня в одиннадцать.

— Деньги?

— Как и договаривались, сразу после выступления.

— Хорошо, буду.

Она повесила трубку, и гитарист Э. еще долго язвительно сам с собой прощался, слушая гудки.

Какая вежливая, какая добрая девушка эта Наташа!

Всегда так приветлива, елки зеленые!

Тьфу!

— Ирка! У тебя племянник родился!

— Кто у меня родился? — Ирочка не могла сориентироваться спросонья. — Чего надо?

— Я говорю, у Сергея родился сын! Поздравляю!

— Ленка? Ты?

— Я!

— Блин! Десять часов только! Мне сегодня ночью в Россию ехать!

— Да поспишь еще! Мальчик у вас родился!

Ирочка почавкала сонным ртом. Что-то пили вчера? Ах, да… День рождения был, Наташкин… Видимо, сильно пили…

— Мальчик? И что, мне теперь прыгать от радости?

— Можешь не прыгать, конечно…

— Ленка, я тебе вчера свой плащ не давала?

— Нет… какой плащ? Я тебе о детях…

— Значит, приснилось… Приснилось, как будто плащ кому-то одолжила, а его испортили…

— Ладно, Ирка, пока.

— Пока.

Был ли смысл звонить? Ирочка зарылась в мягкие подушки. Такие бестолковые у нее подруги, просто смерть.

А Лена осела у себя в монтажке и стала думать, кому еще звонить? Маргарите Петровне уже доложила, та страшно обрадовалась. Наташка тоже одобрительно хмыкнула, особенно ее поразил тот факт, что родился мальчик. У них-то все больше девочки рождались, хи-хи… Кому еще?

Видеоинженер Коленька смачно жевал хот-дог. Недавно открылись симпатичные палатки быстропита, и теперь народ с упоением поедал всякий вредный фастфуд. Рот Коленьки был забит по самую черепную коробку.

— У Сергея сын родился! — завопила Лена, только-только он появился в монтажной.

Коленька был вынужден слегка ускорить перемол пищи. Выглядело это страшно и отвратительно, но Лена терпеливо ждала, ей была интересна реакция милого друга видеоинженера.

— А как у него может быть сын на стороне? — спросил Коленька, как только его челюсти стали пригодны для разговоров. — Он ведь в тебя влюблен!

— Что? — обалдела Лена. — Какая сторона? Какая любовь? У него есть жена! Вернее, была! И она ему родила сына!

— А ты какое отношение имеешь ко всей этой истории?

— А я его друг!

— Друг? Ты это жене скажи! Друг! Хотел бы я увидеть женщину, которая поверит в то, что ты можешь быть другом!

— Это почему? — она даже минимально обиделась. — Что ж я, плохой человек, что ли?

— Ты КРАСИВЫЙ человек. И в этом вся беда!

Коленька вернулся к хот-догу, а Лена осталась сидеть красная и взволнованная. Столько всего сразу сообщил ей этот нелепый товарищ. И, знаете, она была готова услышать что-то в этом роде. Время идет, люди меняются, становятся увереннее в себе. Страшно только после первого комплимента. Была готова услышать, но не прямо сейчас… Как-то неловко, право…

Наташа приехала на полчаса раньше. Надо накраситься, осмотреться. Клуб новый, кинотеатр старый. Когда-то давно они с девчонками бегали сюда смотреть «Человека-амфибию» — тогда еще в кинотеатры ходили, хоть и показывали там старье и индийские мелодрамы. Все были влюблены в Коренева и всем не нравилась Вертинская. Каждая представляла себя на ее месте.

Теперь малолетние морковки могли бы представлять себя на месте Наташи.

Кумиром этого времени была не Вертинская, ее современные дети не знали. А вот Стриптизерша уже вполне могла быть кумиром этого времени.

— Где стриптизерша? — заволновалось за кулисами. — Приезжала стриптизерша?

Наташе пришлось сделать определенное усилие над собой, чтобы понять и согласиться с тем, что стриптизерша — это она.

— Приехала! — она подняла руку и ждала, когда же объявится тот, кто искал.

Подбежал некто, деловито окинул взглядом ее условно прикрытое зело.

— Хорошо. У вас сколько номеров?

— А сколько надо?

— Мы договаривались на три.

— Хорошо, будет три.

— Вы костюмы меняете?

— Нет.

— Плохо, очень плохо, — сказал некто, но ему ничего не оставалось, кроме как согласиться с таким раскладом.

Зато Наташа серьезно призадумалась над гардеробом.

Ее единственный костюм достался ей в наследство от неизвестной гастролирующей группы танцовщиц. Костюм был испорчен и оставлен минскому администратору. А тот отдал комок бисера и блесток Наташе. Вот так она и приоделась.

Но теперь, видимо, придется раскошелиться. Без орудий труда не обойтись.

И Наташа начала сухо, математически составлять портрет суперсексуального костюма, возбуждающей мечты любого европейского сибарита. И чтобы не дорого. Важная составляющая.

— Простите! — это снова вернулся некто администрирующий. — Я хотел уточнить… На всякий случай, потому что потом обязательно возникнут вопросы. Вы частные выезды берете?

— Что?

— Ну, если кто-нибудь из отдыхающих захочет провести с вами время…

— Нет, я не проститутка.

Он снова хотел сказать «плохо», но сдержался. Только кивнул, как будто Наташа только что отказалась от стакана минеральной воды без газов.

А Ирочка собрала рюкзачок, бросила туда какой-то непонятный хлам, какие-то жевательные настилки, джинсовую куртку и присела на дорожку. Внизу ее уже ждал знакомый белый минибус, проверенный товарищ. Предстояла поездка в Москву.

— Только не гони! — сказал ей Рома.

— Ладно, — отмахнулась Ирочка. — Не учи жить.

Помолчала, подумала.

— А ты… это… Не води сюда… всяких…

— Это кого? — не понял Рома.

— Ну, сам знаешь!

— Да у меня кроме тебя, родителей и Алексея никого нет!

— Вот именно… Его и не води.

Она так ревновала Ромку! Так ревновала!

Глава 16

Завтра должна была начаться зима. По этому поводу девчонки решили собраться и выпить. Наташа хотела пива. Лена — сильногазированной минералки. Ирочка — красного вина. В результате послали Рому за шампанским.

— Хорошо, — говорила Ирочка, валяясь на ковре. — Хорошо! Живем себе, молодые, красивые! Нам двадцать лет!

— Ну, нам не всегда двадцать лет будет! — заметила Наташа.

— Всегда!

— Да ну, успокойся! Через три месяца тебе будет уже двадцать один!

— Ну, это все равно почти двадцать!

— А потом двадцать два!

Было тихо, спокойно, играла музыка… И то, что ругались, — так ведь от избытка приятных чувств, просто так, не зло.

— Ай, Наташка… Нет смысла вести с тобой светские беседы! Я тебя игнорирую с этой минуты!.. Ленка! А, Ленка?

— Чего? — Лена валялась на пузе, листала журнал. В последнее время столько толстых, красивых журналов в продаже появилось! Дорогие, конечно, но такие восхитительные!

— Что там в мире нового происходит? Ты у нас все знаешь!

— Слава Богу, сегодня ничего ужасного.

— А что, было что-то ужасное? Я пропустила?

— Ну, да… Было кое-что…

— Ну, так расскажи! А то я делом занимаюсь, деньги зарабатываю! Мне телевизор твой дурацкий смотреть некогда!

— Расскажу! В начале этого года известный американский футболист О’Джей Симпсон был обвинен в убийстве своей жены и ее любовника! А в марте в японском метро какие-то ненормальные маньяки из «Аум Сенрикё» совершили диверсию с применением нервно-паралитического газа, просто распылили это все дело и потравили насмерть человек двенадцать. А потом в Америке, в Оклахоме, один гад по имени Тимоти Маквей взорвал торговый центр или что-то в этом роде, куча народу погибла и дети тоже! А летом чеченские боевики напали на больницу в Буденовске…

— Не продолжай, — сухо попросила Ирочка. — Достаточно…

На секунду возникло ощущение зыбкости бытия и стен. Такое ужасно неприятное ощущение, хочется оглянуться и позвать маму.

Потом улеглось. В конце концов, это не здесь, это где-то там. Плохо, ужасно, что такие вещи происходят, но все равно происходят они НЕ С НАМИ…

А с нами ведь не может ничего такого произойти, правда?

Ну, согласитесь, это же абсолютно бредово звучит: смерть людей где-нибудь в Минском метро! Или взрыв где-нибудь в центре Витебска! Но все равно, все равно как-то так… Как-то так нервно, неуютненько…

— Это просто год такой! — сказала Лена, жалея о своем выступлении. Так до него было славно, спокойно. — Это просто такой сложный год! А дальше все пойдет как надо! Никто уже ничего взрывать не будет!

— Откуда ты знаешь?

— Ну, а куда уж больше? Дошли до какого-то пика безумия, и все! Пора остановиться! Дальше мир будет лучше, я уверена!

— Хорошо! — расслабилась Ирочка. — Тогда хорошо!

А потом пришел Ромка, принес шампанское.

— А давайте гадать! — предложила Ирочка, выудила из шаткой пачки журналов «Книгу о вкусной и здоровой пище». Книгу ей подарила Роза Наумовна, даже подписала «Любимой сношеньке от любящей свекрови». Ирочка, разумеется, от души похохотала и над подписью, и над книгой.

С тех пор ее ни разу не открывали. Но вот сегодня настал ее звездный час.

— Ты собираешься гадать по этой книге?

— Короче, девки! Сейчас называете страницу, открываем и смотрим, с каким гарниром каждая из нас будет жить… через десять лет!

— То есть?

— Вот ты, Наташка, скандальная, но без фантазии! Объясняю еще раз! Специально для тупых! Говоришь страницу! Я ее открываю! И читаю тебе описание того блюда, которое на этой странице располагается! Понимаешь пока? (Наташа улыбалась.) А ты по этому описанию представляешь себе соответствующего мальчика! С которым будешь жить через десять лет, например!

— Через десять лет, — поежилась Лена. — Через десять лет мне будет тридцать.

— Мне тоже, — Ирочка пролистнула книгу, как если бы хотела убедить подруг, что никакого подвоха нет, между страниц никто не прячется и гадание будет честным. — Давай говори.

— Семьдесят седьмая страница, — сказала Лена.

На семьдесят седьмой был рецепт белкового крема. На картинке чья-то рука выдавливала из рожка пухлые белые полосочки.

— Вкусный мальчик у тебя будет, — заметила Ирочка.

— И блондин, — подхватила Наташа.

— И воздушный, — добавил Рома.

— Короче, сладкий, инфантильный романтик, — Ирочка еще всмотрелась в картинку, пытаясь прочесть между строк. — Будет лежать на диване и жрать пирожные.

— Почему? А может, он будет для нее десертом после всех неудач?

Ирочка с сомнением взглянула на Рому. Вот трепач!

— Пять, — сказала Наташа.

И даже не склонилась посмотреть, что там на пятой странице.

— Наташка, тут гречневая каша! — хохотнула Ирочка. — Даже не знаю, как тебя утешить!

— А чего утешать? Гречневая каша — надежный, простой, хороший мужик! Звезд с неба не хватает, за модой не следит, зато всегда под рукой!

Ирочка толкнула Лену: не мешай мне своими больными фантазиями.

— Наташка, давай перегадаем!

— Нет, — улыбнулась Наташа. — Гречневая каша так гречневая каша.

— Теперь я, — Ирочка захлопнула ресницы, помолчала, собираясь с мыслями. — Сто!

На сотой странице красовалась сырая отбивная.

— У-у-у! — сказали все. — Повезло тебе, Ирка! Будет у тебя мясистый, безмозглый натурал!

— Почему это безмозглый?

— Ну, мясо же без кости! Так что даже на костный мозг можешь не рассчитывать!

— Вот идиотки! — обиделась Ирочка. — Перегадаю! Шестьдесят три!

Но и там было не легче. Во всю страницу — сыр с плесенью.

— Может, это Бронислав Станиславович? — предположила Лена. Получила по голове. Ирочка предложила прекратить заниматься глупостями.

— А как же Рома? — сказала Лена. — Раз нам гадала, значит и Ромке тоже гадай!

— Да не надо, — застеснялся Рома. — У меня все уже известно…

— Неужели ты и через десять лет собираешься быть со своим Лешенькой толстошеим? — саркастично улыбнулась Ирочка. — Страницу говори!

— Да, я собираюсь быть с одним и тем же толстошеим!

— Так не бывает! Если не ты его, значит, он тебя бросит! Говори страницу, ну?

— Хорошо, — вздохнул Рома. — Триста шестьдесят четыре.

— Тут столько нет, — прикинула Ирочка, пошуршала страницами и нашла-таки ту самую, искомую, триста шестьдесят четвертую. Она была пустая, поскольку именно ею и заканчивалась книга о вкусной и здоровой пище.

— Перегадай! — велела Ирочка.

— Не надо. Я же говорю, что нового у меня не будет. Я не собираюсь расставаться ни с Алексеем, ни с тобой.

И тут девчонки уважительно замолчали.

Каков!

И телефонный звонок.

— Так, если это Сергей! — Ирочка строго посмотрела на Лену. — Если только это снова Сергей, пошлю к черту обоих! Задрали вы созваниваться каждые полчаса! Общайтесь своими пейджерами!

Но Рома вернулся и передал трубку Наташе.

— Алло, Наташка? Это Э., гитарист.

— Узнала, что случилось?

— Ничего не случилось. Завтра организую одну свадьбу для знакомой девочки, выступаю и как музыкант, и как администратор, ну надо же деньги начинать зарабатывать, правда?

— Говори быстрее, что надо?

— Как обычно, два-три номера на старых условиях. Не занята вечером?

— Нет.

— Все, я на тебя рассчитываю.

— Хорошо.

— Ок, завтра утром расскажу подробности.

Пока Наташа говорила о прекрасном, девчонки успели подраться из-за Ленкиного пейджера. Ирочке непременно хотелось его прочесть и найти доказательства того, что у Сергея и Лены любовь, а не сухие производственные отношения. Лена, в свою очередь, совсем не собиралась позволять Ирочке копаться в ее грязном пейджере. Грязном потому, что она не умела с ним обращаться, не чистила старые сообщения и таскала его в кармане, полном потекших ручек и крошек от печенья.

— Так! Всем молчать! — Ирочка скакала на одной ноге по дивану, второй отбивалась от Лены и жала кнопочки. — «Лена, захвати папку с документами». Дальше…

— Отдай!

— Спокойно! «Лена. Я на месте. Перезвони Коленьке, пусть начинает монтировать»… Видишь, он даже не подписывает! Знает, что она его узнает по почерку! И вы говорите после этого, что они не трахаются?

— Отдай!!

— «Лена, захвати джинсовую юбку и другие туфли». Это он так заботится о твоих шмотках? Какая прелесть! О моих он бы так заботился!

Наташа с Ромой только посмеивались. В принципе ситуация была под контролем, Лена не слишком огорчалась и дралась так, для антуража.

— «Лена, общался с человеком, который смотрит программу. Говорит, что ему очень нравится. Поклонников становится больше». Ой, я умру! Поклонников у них становится больше! Прямо Чарльз с Дианой!

— Ирка! Отдай пейджер!

— Постой, нам же интересно! «Дорогой Сергей! Вот уже много месяцев я не слышала твой голос! Я безумно, безумно скучаю! Мир без тебя пуст, и я не вижу в нем смысла. Кажется, я тебя люблю…». Ооо!!! Вы слышали??? И вы после этого не верите, что у них любовь???

— Да успокойся ты! — Лена выхватила несчастный пейджер. — Это не мое! Подпись читай! «Оля Курлова».

— Какая еще, блин, Оля?

— Та самая, которую ты прогнала со своей свадьбы. Бывшая подружка Сергея.

Рома присвистнул.

— Ничего себе! — Ирочка снова взяла пейджер, нашла сообщение: — «…Не вижу смысла… Люблю… Оля Курлова… 25 ноября». Так это же совсем недавно?

— Ну, да, — Лена пожала плечами. Сообщение пришло недавно.

Она хотела показать его Сергею, тот только отмахнулся.

— Слушай, а почему оно пришло на твой пейджер? — Ирочка никак не могла смириться с такой запредельной наглостью. — Оля — девочка, конечно, тупенькая… Но не могла же она… Хотя…

Она не знает, что пейджер теперь мой. Раньше он был у Сергея, а теперь он купил себе телефон.

— Что? Телефон? Сотовый?

— Ну, да…

— Вот братец дает! — восхищенно закатила глаза Ирочка. — Знаете, сколько телефон стоит? Тыщу долларов, не меньше!

— Круто, — согласился Рома.

Наташа ничего не сказала.

Глава 17

Утром следующего дня Лена перечитала Олино сообщение. Странно. Какое ей дело до Олино-Сергеевых отношений? Сколько раз уже озвучивалась мысль, что нельзя путать личное и общественное. Работа и романы не должны мешаться и мешать друг другу. Но было так тоскливо-муторно от наличия этой Оли в пейджере…

Может быть, Лена поэтому гримировалась еще тщательнее и ярче? Может, именно поэтому выволокла на свет белый забытое леопардовое платье-перчатку?

— Ты красивая! — напомнила она сама себе и вышла в свет.

В коридоре телекомпании ей улыбались. Здесь привыкли к тому, что Лена — сексуальная бэйб, здесь не знали другой Лены, толстой и задумчивой.

— Ленусик! — крикнули сзади. — Я опоздал, но у меня есть оправдание!

Кстати, сзади леопардовое платье смотрелось термоядерно, поэтому Лена не спешила оборачиваться. Но когда обернулась, взметнув гривой, обнаружила, что Сергей не один. А с молодым человеком крайне презентабельной наружности.

— Ленусик, знакомься, это И. В., отличный юрист, без трех минут начальник одной серьезной организации.

— Ну, минуты могут затянуться, — улыбнулся И.В. и поцеловал Ленину руку. — Очень рад. Вижу вас в телевизоре и восхищаюсь.

— Да, мы с ним и познакомились потому, что он услышал, что я твой продюсер!

— Очень приятно! — сказала Лена, игнорируя замечание Сергея. — Вы очень приятный начальник.

— Что же, ваша хвала выше других. И ей я верю.

— И правильно делаете. Мне нет смысла врать. Я ведь работаю на телевидении!

И оба засмеялись изящно, по-светски.

Сергей улыбался, глядя на их стыковку. Приятно, конечно, что люди так радуются друг другу. Особенно приятно, когда два полезных человека радуются друг другу, обещая при этом определенные дивиденды со своей дружбы. Но, черт побери, могли бы и ему, Сергею, внимание уделить!

— Какая очаровательная у тебя сотрудница, — сказал И. В. — Я давно не видел такого блестящего сочетания образованности и кокетства!

— Хорошо работаем! — кисло доложил Сергей, а Лена посмотрела с нежностью и сарказмом.

— Сергей искренне считает, что владеет и душами тоже. В этом смысле он дремучий феодал! — Это Лена. Говорит красиво, выбирает слова, улыбается.

— И не только в этом смысле! — Это И. В., с готовностью подхватывает ее «высокий штиль», тоже улыбается.

— Я начинаю понимать, что все мужчины таковы.

— Не все. Но с другими мужчинами становится скучно на следующий день!

— Странно. Мне казалось, что ваша специализация — женщины.

— Вы не ошиблись. Но если хочешь разбираться в женщинах, научись разбираться в мужчинах.

— Это закон юриспруденции?

— Нет, жизни. Каменных джунглей!

— Эй, алло! — не вынес Сергей. — Я не кажусь вам лишним?

— Не кажешься! — ласково успокоил его И. В. — Ты нам совершенно не мешаешь! Правда?

— Правда. Он не мешает. Вы ОБА мешаете. У меня сейчас запись.

— О, простите! Виноват! Я немедленно уйду! Сергей, проводи меня, я заблужусь в вашем пентагоне!

Сергей увел приятеля, мрачно обернулся, хотел что-то сказать, но не сказал.

А Лена улыбалась, ее просто разрывало от радости — такой удачный раунд переговоров!

Когда вернулся Сергей, она уже записывала подводки, манила камеру взглядом, улыбалась ей, как голому любимому, включала бархатный шепот. Сергей смотрел.

В паузе подошел разбираться. Сели на моток проводов, как среднестатистические технари, а не как будущие звезды и миллионеры.

— Слушай, а нельзя ли не совращать моих друзей у меня на глазах?

— А почему? — спросила Лена. — Почему?

— Потому что это выглядит отвратительно!

— Твой друг так не думал!

— Мой друг вообще исчадие ада! Он Дон Жуан и проститутка, с ним даже здороваться опасно!

— Зачем же ты его привел?

— Я же не думал, что ты на него так нападешь?

— Я на него не нападала. Он мне показался симпатичным. Я ему тоже. Не вижу причины нервничать. Мы же не претендуем на твою свободу? Какое отношение твой друг имеет к тебе?

Сергей кусал губу. Вот тебе и пожалуйста! Малолетка. Толстая улитка — и что вытворяет? Хотел бы дать по носу, хотел бы, но… Не смог…

— Слушай, ты издеваешься надо мной?

— Я? Нет! Это ты издеваешься. Позволяешь своим подружкам писать мне страстные послания.

— Какие послания?

— А ты не помнишь? Олин месседж?

— Да забудь ты про эту Олю! Не общаюсь я с ней уже хрен знает сколько времени и общаться не собираюсь! Она, кстати, замуж выходит сегодня! Звонила утром, докладывала!

— Какие трогательные отношения!

— А тебе какое дело?

— Никакого!

— Ну, вот и все!

— Да!

Остались сидеть и думать: а какое им дело? Значит, какое-то дело есть? Бред. Стоит подумать об общем детстве, и сразу пропадает всякое желание разбираться в том, что есть или может быть. Ничего не может быть с таким прошлым. Но стоит забыть о прошлом, и тогда беда… Тогда начинает что-то происходить… А что, собственно, осталось от прошлого? Все изменилось! Люди изменились! Названия улиц изменились! Ничего не осталось из того времени, когда гадкий старший брат Ирочки Серега гонял доставучих пионерок.

— Я тебе нравлюсь? — спросила Лена.

Зачем спросила, сама не поняла.

— Нравишься, — сказал Сергей.

Зачем сказал, сам не понял.

— Ладно, я пошла работать, — Лена встала, предоставив возможность близко-близко увидеть свои коленки.

Сергей смотрел на них и думал.

Наташа собрала в пакет свои экзотические наряды, спрятанные в разных дальних углах квартирки. Приходилось все время менять тайники, поскольку и мама, и сестры имели длинные руки и вечное слабо реализованное желание прибираться.

Разумеется, Капитолина Михайловна не знала, чем ее старшая дочь зарабатывает на хлеб насущный. Не знали, конечно, и сестры. Да и подруги были осведомлены только частично. Никто толком ничего не знал, кроме гитариста Э., основного поставщика заказов.

И никто не должен был знать.

К одному старому костюму прибавились два новых. Наташа провела маркетинговое исследование швейного рынка, поспрашивала знакомых и подружек. В конце концов остановила свой выбор на молодой, стеснительной пэтэушнице, которая оказалась не только дешевой, но и толковой. Вдвоем придумали простенькие, но странные конструкции из доступных тканей. Музыку помог найти гитарист Э. А поставить танец Наташа могла самостоятельно, это она умела получше многих хореографов. Вот так несложно появилась на свет самостийная стриптизная единица Джульетта.

Имя придумала сама. Просто ляпнула первое попавшееся, когда на одной из вечеринок шустрый ведущий поинтересовался, как ее представлять. Одним позором больше, одним меньше — разницы уже никакой. Джульетта, блин…

В условленное время у ресторана ее встречал гитарист Э. Был уже чуть-чуть пьяненький, но бодрился.

— Свадьба странная, — весело докладывал, ведя ее тайными тропами в гримерку. — Куча каких-то солдат, альтернативщиков и студентов. Одним подавай Газманова, другим — «Ляпис Трубецкой», третьим — «Наутилус Пампилиус». Были конкурсы, они уже напились, разогрелись, так что ты должна зайти на ура.

Наташа достала из пакета свои перышки, развесила на батареях.

— Родственники жениха уже в капусту нажрались, гуляют на балконе, слабые оказались, жених тоже какой-то левый. Весь вечер киряет и с бабушкой трындит. Зато невеста о-го-го! У меня с ней был стремительный секс не так давно. Девочка-ураган, горячая, как пирожок… Вот, решил по старой дружбе забубенить ей светскую свадьбу, а то задрало уже под «Золотое кольцо» хороводом танцевать. Решил, кстати, заниматься организацией свадеб и вечеринок, как тебе идея?

— Нормальная идея.

Наташа искала зеркало.

— Собираю базу артистов, исполнителей, фокусников разных. Стриптиз опять же… Так что буду тебя иметь в виду… Представляю, как сейчас солдатики тебе обрадуются! Давай, заведи их всех… Только стариков не трогай, старики со своими женами пришли, мне драки не нужны.

— Мне тоже.

— Ой, а невеста какая! Я бы и сам на ней женился, да только принципиально решил выбрать жену порядочную! Но девка, я тебе скажу, такая огненная! Звонила мне утром, предлагала интимное свидание.

Прикинь, в день свадьбы! Говорила, что меня любит, но отдана другому, хотя согласна время от времени встречаться со мной, пить кофе… Я офигеваю, как вы, девки, так можете?

— Так не все могут.

— Ага, знаю я вас…

— Выйди, мне надо переодеться!

— Так я же тебя все равно через двадцать минут голой увижу, забыла?

— Выйди.

— Не огненная ты, — сказал гитарист Э., махнув рукой.

— «Ляпис Трубецкой»? А что это такое? — спросила Ирочка, пытаясь дотянуться кисточкой до мизинца на ноге. Мука, а не педикюр, когда трубку плечом держишь! Только решила ноги в порядок привести, а тут звонят без остановки.

— Группа такая белорусская, новая, очень крутая. У них не концерт, а целое представление. У меня и пригласительные уже есть.

— Ну, не знаю… Если Ромка захочет…

— Захочет, я с ним утром разговаривал!

Ох, уж этот Алексей с его культурными связями! Нет бы в субботний вечер пригласить друзей в ресторан, на дискотеку. Вечно его тянет хрен знает куда.

Ирочка привыкла к тому, что они втроем, что Алексей кормит их странной, экзотической едой, которой всегда было мало. Ирочку такие гастрономические упражнения очень веселили, она любила большие тарелки, с горкой забитые едой, и чтобы салатик, и десерт. А французские булочки и тонкая подливка на одиноком кальмаре — это так, баловство. Но очень пикантное. Алексей водил их смотреть культовое кино и крутил им джазы.

Вот еще и сегодня какой-то Трубецкой.

— Надеюсь, там будут и нормальные мужики тоже. Не только умные гомосексуалисты, — сказала Ирочка своему отражению.

Какое у нее все-таки было красивое отражение!

Как этому отражению не хватает высокого, сильного красавца рядом!

Сергей вез Лену домой и молчал. Она тоже молчала. Была какая-то волнующая краска в этом молчании. И вся без остатка тишина была прострелена трассирующими мыслями ни о чем, но такими сладкими.

— До завтра, неверная, сказал Сергей, глуша двигатель.

Если человек глушит двигатель, значит, он не собирается уезжать и настаивает на продолжении беседы.

— До завтра, самоуверенный!

Оп закурил, приоткрыв окно. В окно тут же просочилась зима.

— Я одного не могу понять, — сказал Сергей, гоняя сигаретой снежинку. — Как я мог попасться на крючок к девчонке, которая младше меня на десять лет, которая испортила мне всю юность своим шпионажем… Я не могу этого понять!

— Никакого крючка не было, — улыбнулась Лена. — Ни одной секунды не держу тебя. Срывайся и плыви, куда хочешь!

— Уплывешь от тебя, ага!

Так хорошо…

— Что мне делать? — спросил он. — Ты же образованная… как там тебя мой дружок называл? Скажи мне, образованная девушка, что делать?

— А какие варианты?

— Ну, разные…

— А есть вариант «ничего не делать»?

— Есть.

— Вот его выбираю.

Он подумал, подымил.

— Нет, не годится. Ничего я уже не делал, легче от этого не становится.

— А что тебя мучает?

— Да все! То, как на тебя мужики смотрят! Как школьник какой-то у тебя автограф просил!

— Ты меня ревнуешь к славе!

— Я тебя просто ревную!

— О! Что я слышу? — она подвинулась ближе, заглянула в глаза. — Ты меня ревнуешь? Ты? Меня? Ревнуешь?

— Я! Тебя! — передразнил Сергей. — Ну, весело тебе? Повалила бобра, чайница?

— Не валила я тебя, ты сам свалился!

— Вот и я о том же… Слушай, может, я старею?

Он положил холодную ладонь на ее руку.

— Не знаю, — она ее не убрала. Раньше тоже касались друг друга, но короче.

Так и сидели. Молчали.

— Ладно, я пойду…

— Иди.

Снова сидели.

— Слушай, мне пора. Я обещала маме не задерживаться. Еще в магазин надо.

— Ну, иди, конечно…

Снег. В нашем регионе зима длится полгода. Очень несправедливо. Есть такие регионы, где зима вообще не предусмотрена. Хотя в зиме до Нового года ничего плохого нет. Есть только хорошее — тот же самый Новый год впереди. И наверняка этот Новый год она встретит вместе с Сергеем. Сначала с мамой, а потом приедет Сергей.

— Так. Все.

Она дернула дверь, впустила клубок снежинок в салон (кожаный, гидроусилитель руля, АБС и т. д.).

Вышла на снежный тротуар. Слой белого тонкий-тонкий, как будто кремом помазали. Белковым.

— До завтра!

Он помахал в ответ и завелся.

А потом вдруг шустро закутался в шарф и, на ходу застегиваясь, выбрался из машины.

— Э! Я замерз! Мне нужен горячий чай! Иначе я домой не доеду!

— Только у меня к чаю ничего нет! — Лена распахнула дверь подъезда. — Если ты пьешь чай без булочек…

— Я пью чай с красивой девушкой! Все, я решился!

Она пропустила его вперед. Чувствовала, что он тоже улыбается. Такие вещи видны даже в темноте.

Дверь была закрыта на нижний, но это нормально, это бывает, если мама куда-нибудь выходит, в магазин например.

— Мам?

Она включила свет в коридоре и обалдела.

И — такое уже бывало не раз — будто чудесная музыка внутри перестала звучать, ее резко и грубо обрубили!

Все в квартире было смято, сдвинуто, как будто кто-то сильно суетился!

Дверь в мамину комнату распахнута!

— Мама?

Лена вбежала в комнату, оставляя сапогами ледяные кучки. Кресло развернуто, очки на полу… Что случилось, Господи?

— Звони соседям! — велел Сергей.

И Лена бросилась к телефону, а потом вспомнила, что соседей нет, точнее есть, но не те, что надо: квартиросъемщики, лимитные студенты. Этим никакого дела нет до того, что там в соседних квартирах, они только ночью оживают…

— Родственникам звони! Кто-нибудь что-нибудь обязательно знает!

— Нет у нас родственников!

— А отец твой? Он же должен что-нибудь знать?

— Да не может он! Я его ни разу не видела с тех пор, как они развелись! Он, может, и не знает, где мы живем и живем ли вообще!

— Тогда в милицию!

Лена прижала ладонь к губам… Господи, что же это такое!

— Ну, чего стоишь? — Сергей распахнул дверь. — Давай, поехали! В больницу скорой помощи! Надо шевелиться!

Она кивнула, но реально ничего не сделала — не понимала, что делать.

И ровно через секунду зазвонил телефон.

— Алло? — закричала Лена в трубку. — Алло! Мама?

— Это Костя! — крикнули в ответ. — Костя это! Лена, ты меня слышишь?

— Слышу! Дядя Костик, где мама?

— В больнице! Не волнуйся, уже все в порядке! Врачи говорят, что на неделе отпустят! Все нормально, слышишь?

— Что с ней?

— Сердце прихватило! Она меня успела набрать! А я уже не глядя «скорую» вызвал! Так мы одновременно со «скорой» приехали! Я, правда, на такси по прямой, а они, думаю, через «Москву»…

— Где она сейчас? В какой палате?

— Ты сюда пока не едь, не пустят. Ей успокоительное дали, спит, так что нет смысла приезжать! Да и я тут с ней побуду, так что не волнуйся! Завтра утром позвоню, тогда решим, как быть!

— Я приеду, дядя Костик!

— Оставайся дома! Все нормально! Я за ней присмотрю, слышишь? У меня все равно бессонница! Ты там… это… Кошкой займись… Мне некогда было…

— Кошкой?

— Да… У вас кошка померла… Мать поэтому и разволновалась… Так что давай держись там. Выражаю свои соболезнования. Хорошая была кошка…

— Спасибо, дядя Костик… Спасибо тебе за все…

А в голове что-то такое щелкнуло, как будто лопнула емкость с кипятком, и этот кипяток полился вниз, на голую кожу лица, ниже…

— Лена? — Костик по телефону напрягся. — С тобой все нормально? Ты можешь кому-нибудь позвонить? Лена? Позвони подружкам, пусть с тобой сегодня переночуют, слышишь? Одна не оставайся!

— Хорошо, дядя Костик…

— Я еще позвоню попозже, слышишь?

— Да.

— Лена!

— Все нормально. Смотри за мамой, пока…

Лена повесила трубку и сползла по стенке вниз.

Сергей пытался понять, что же ей там сказали, всматривался, буравил шестым чувством.

— Мама в реанимации, там с ней дядя Костик…

— Ну, слава Богу… Он, конечно, странный у вас мужик, но надежный…

— Сергей! — Лена даже не знала, как это сказать. — Сергей! Мурка умерла!

— Кто умер?

— Наша кошка!

— Ну, слава…

Он не успел договорить, понял, что говорит совсем не то.

— Где она?

— Не знаю! — Лена прозрачным взглядом смотрела куда-то в ободранную половицу. — Где-то здесь…

— Ладно. Разберемся. Сиди пока.

Он шагнул в комнату. Как в космос. Лена закрыла лицо руками из глаз вдруг полилось такими струями, что…

Родная квартира, теплая, пахнущая вечным супом — как ни проветривай, чем ни забивай. Квартира, известная до паутинки. Все здесь было своим, все до морщинки на пледе, и в каждом углу имелась потертая ниша для усталой спины: прислонись и не думай о том, что есть улица… И вот теперь эта квартира, этот твой сустав, стала чужой, другой, и звучит холодными каблуками Сергея. Теперь она вся покрыта сгустками разложившегося снега, и где-то в самой сердцевине квартиры лежит мертвая кошка, страшная мина, убивающая даже после извлечения, поскольку не забывается никогда…

— Покрывало есть? — крикнул Сергей откуда-то, неизвестно откуда. — Ладно, я сам найду, не ходи сюда!

Лена стукнулась затылком о косяк. Оказалось, что помогает. Стукнулась еще раз. Лампа на потолке расплывалась от презрения: бьешься? Бейся, бейся! Тебя не было, когда страдали твои самые любимые! Где ты была в этот момент? Ворковала в машине с мальчиком? Тварь! Тварь!

Сергей вышел с аккуратным комочком, с маминым пледом, в котором беспощадно угадывалось тоненькое тело.

Это было невыносимо.

Лена уткнулась в пол и завыла.

— Скоро вернусь, — сказал Сергей. — Оставайся дома, слышишь?

Наташа натянула свою бисерную сбрую, немножко размялась, забросив ногу выше головы. Глухо играла музыка, доносились пассажи тамады, все кричали, радовались.

Она тихонько выбралась из закутка, именуемого сегодня вечером «гримерной», прошлась по оживленной трассе «кухня-зал», вызывая гневные взгляды толстых, красных поварих и долгие стоны официантов. Остановилась у двери-разлетайки, за которой бушевала свадьба.

Народ действительно разномастный. Как и бывает на свадьбе. Кто-то бегущий в зал толкнул ее, довольно сильно. Наташа не обратила внимания — пусть толкают, минут через сорок она уйдет отсюда и не вспомнит ни свадьбу эту, ни эту официантку, злую на всех сук-стриптизерш, жирующих за счет ее беготни. А ведь каждой официантке не объяснишь, что жизнь для всех устроена довольно жестко, а для кого-то даже жестче.

— А сейчас, ламы и господа, наш специальный подарок молодым, неженатым парням, которые присутствуют в этом зале! Встречайте! Восхитительная Джульетта!

— Свет! Свет гасите! — крикнула Наташа толстому технарю, заставленному пультами. Технарь кивнул.

Как только погас свет, включилась музыка. Конечно, пауза получилась большая, чем хотелось бы, но пьяным гостям все в радость.

— Ооо! — закричали они, увидев Наташу.

Она проследовала в центр зала, красиво, высоко поднимая колени. Никакого помоста, просто пустой пятачок пространства. Попробуй тут сделать шоу.

Немножко потанцевала сама с собой, длинными пальцами теребя бусинки за спиной. Гости весело гоготали, хлопали, окружали ее неровным кольцом — всем хотелось поближе рассмотреть голую бабу. Она ведь разденется, да? Отлично! Ой, а с рожей-то что, видел? Ну, присмотрись, присмотрись!

Наташа прошлась вдоль круга, цепляя ногтем галстуки. Кто-то из гостей с готовностью схватил ее за руку, и Наташа на секунду оскалилась, но сдержалась и просто толкнула игривого товарища, помахала ему пальчиками: не приставай, шалун. Шалун пьяненько расплылся, начал посылать нимфе поцелуи, обещая руками неземные ласки. Наташа отвернулась, в таких случаях ее начинало мутить, а в танец стриптизерши прилюдное блевание не входит, люди хотят прекрасного.

— Давай раздевайся! — кричали парни.

Вокруг были одни счастливые самцы, девушек оттерли в сторону, да они и не стремились, благопристойно курили за столиками. Иногда бросали презрительные взгляды в сторону кучки на танцполе — нашли на что смотреть! На блядищу какую-то тощую! Дикие люди эти мужики!

Наташа изогнулась, поскользила, повертелась и сбросила детальку своего скупого наряда, приоткрыв тайну…

— А-а-а! — гости вокруг раздули ноздри. — А-а-а, мля!!! Давай!

— Што гэта тама паказваюць? — спрашивала дремучая маленькая бабка, привезенная из глухой деревеньки специально на свадьбу. — Га? Што гэта тама паказваюць?

— Ой, бабушка! — презрительно курили одинокие городские свояченицы. — Там бабу голую показывают!

— А Матка Боска! Навошта?

— Ну, так сейчас модно! Специально для мужчин приглашают проституток, которые раздеваются!

— А, Божачки! Багародзица Прасвятая! Як жа так? На вяселли голая баба?

— Ой, бабуль! Вы ничего не понимаете! — злились родственницы и поправляли люрекс.

Наташа подбежала к одному солдату в штатском, обняла его, оттолкнула, взяла себя за расшитый лиф… Снять?

— Давай-давай! — кричали солдаты и корчили губы в присвисте.

Но-но! Она погрозила пальчиком. Не сейчас! Тронула другого в кругу, третьего. Может быть, ты хочешь посмотреть на мою грудь, пьяная свинья?

— Давай!!!

Нет, не так быстро! Она медленно сияла с нежного плеча блестящую бретельку, потом другую, потом просто прижала беспомощный лиф руками. Осталось только опустить руки, видите — спина голая, гибкая голая спина… Хочешь посмотреть, как я опушу руки? Может быть, вот ты хочешь?

— Да-вай! — стонали взмокшие гости. — Даввваай!!

Когда она убрала руки, должен был взорваться салют… Так вспыхнули лица несчастных упитых воинов, так плохо пришлось их горячим телам! Стон, выжатый их легкими, заставил вздрогнуть бывалых официантов и перекреститься бабушку…

Смотри! Наташа запрокинула подбородок, выставляя всю себе. И ты смотри! И ты, гад, смотри! И ты!

…И прямо перед ней был бледный, каменный Яковлев…

…Друг детства, настырный полуодноклассник, полуухажер…

…Витя Яковлев, главный герой свадьбы, жених…

…Жених Витя Яковлев…

Она танцевала на его свадьбе…

Наташа охнула и прикрылась.

Яковлев просто смотрел, и во взгляде его не было никаких мыслей, переживаний, ужаса, горя. Просто задумчивый персонаж, плевать ему на голую тетку…

Наташа прорвалась сквозь липучее кольцо рук и помчалась в свою нору.

Роскошная красавица Ирочка припарковала свою машинку, красиво вышла, красиво захлопнула дверцу. На пороге толпился тусовочный пипл, джинсовые альтернативщики, заносчивые голодранцы. Что здесь можно ловить, непонятно…

Потом ей пришлось окунуться в облако дешевого дыма, толкнуть парочку толстозадых девок с немытыми волосами. Было скучно и противно. И ни одного красивого мальчика.

Правда, потом ситуация изменилась. В зале она обнаружила массу преинтереснейших парней. Да и модниц там хватало, так что можно было рассчитывать, что хоть одна падла оценит ее сапоги за двести пятьдесят.

К моменту появления Ромы и Алексея она уже выпила пива, покурила и строила глазки сразу трем мужикам.

— Как ты? — Рома поцеловал ее в щеку.

— Скучно.

— Сейчас концерт начнется, тогда развеселишься! — пообещал Алексей.

Интересно, где тут может начаться концерт? Тут даже сцены нет как таковой…

— Что-то общество какое-то вонючее! — ехидно заметила Ирочка. — Как-то сегодня тебя вкус подвел, дорогой Алекс!

— Ничего себе, общество вонючее! — Алекс взял ее за макушку и развернул на сто восемьдесят градусов, чуть жизни не лишил.

— Смотри! Видишь? Вон Литл Джон!

— Кто?

— А вон и Биг Джон! А вон Егор Хрусталев из группы «ББ»!

— Какая «ББ»! Отпусти меня, ненормальный!

— Вот Цеслер с Войченко, художники, дизайнеры и гении! Вот Железный Глеб! Вот Зайченко! Вот Юлька Ляшкевич, будущий рекламный предводитель! Вот Толя Вечер, звезда музыкальной редакции! Вон Ивашин с Куллинковичем! А вот эту девушку узнаешь? Программу «Абибок» ведет!

— Да не смотрю я эти ваши абибоки!

— А сейчас будет выступать группа, у которой стопудово большое будущее!!!

— Да какое мне дело до ее будущего? Меня волнует мое настоящее!

— Вон, кстати, Михалок из «Ляписа»… Пойдем поздороваемся!

Ирочка посмотрела в спину бегущему, у которого стопудово большое будущее. В спортивном костюме… Все вокруг просто офигели. Как у тощего лупоглазого пацана в спортивном костюме может быть большое будущее?

— А вот этого волосатого видишь?

Ну, вот с него-то и надо было начинать! На этого волосатого Ирочка уже минут пятнадцать смотрела и радовалась. В ухе серьга, затянут в кожу, черный кудрявый хаер пушистым хвостом… Такой прикольненький, между прочим.

— Это Ангус из группы «Торнадо».

— Хороший Ангус, — согласилась Ирочка. — Ладно. Я останусь.

Лена еще долго сидела на полу в коридоре, не зная, осмелится ли войти в свою комнату. Рыдала до боли в горле.

Но все-таки осмелилась. Вошла.

В комнате было холодно, странно, но никакой особенной разрухи, никакого кошмара… Где это последнее Муркино место?

Лена прошлась, утирая слезы, с дикой болью замечая кошкины следы повсюду. Изодранная ножка стола, пожеванная штора, мячик, с которым Мурка устраивала дикие оргии и сражения.

— Мурочка! Мурка! — Лена погладила измятую подушку. — Ты здесь лежала, да?

Прижалась к подушке ухом, залила ее слезами. И уснула. Точнее, просто ухнула в черный анестезирующий сон.

Во сне на нее нападали кошки. Ниоткуда появлялись и метили когтями в лицо, даже вполне ощутимо задевали кожу, губы. А руки были тяжелые, не успевали отмахиваться. И Лена плакала даже во сне. Тяжкими густыми слезами.

Сергей долго звонил в дверь, стучал в нее кулаком, ногой, дергал за ручку. Лена открыла минуте на пятнадцатой, была заторможенная и потерянная.

— Ты что, напилась?

— Нет.

— Правильно, без меня нечего пить.

Лена не отвечала на шутки. Вернулась в свою комнату, Сергей посмотрел вслед с усталым сожалением, двинулся за ней.

— Если хочешь, поедем ко мне. Хочешь?

— Не знаю.

— Давай думай. Я подожду.

Лена тупо уселась на диван, уставилась в измятый половик. А может, Мурка здесь умерла?

— Где она лежала?

— Чего? — не понял Сергей. Он как раз проверял телефон, не замерз ли, в порядке ли связь.

— Где она умерла?

— Где умерла — не знаю. А лежала под окном…

Лена поморщилась. Только не надо шутить!

— Где?

Сергей подошел, указал носком на вполне мирное, чистое местечко под батареей.

Мурочка… Маленькая… Решила умереть так, чтобы не доставить хлопот, подальше от простыней и глаз…

Сергей подошел ближе, положил руку на плечо плачущей Лены.

— Ну, прекрати. Кошки иногда умирают. Даже люди иногда умирают.

— Я знаю, спасибо…

— Это была старая кошка…

— Да…

Ну, что ей еще сказать? Сергей осторожно взглянул на часы.

— Слушай, — присел рядом, хлопнул в ладоши. — А поехали куда-нибудь в ресторан? Выпьем, помянем душу кошачью?

Лена разрыдалась еще больше.

Тогда Сергей вышел покурить. В тех случаях, когда логика и разум были бессильны, он уходил курить, и в это время все как-то само собой решалось. Он был уже взрослым мальчиком, знал, что не все надо объяснять. Более того, не все ПОЛУЧАЕТСЯ объяснить. Пусть пройдет время. Даже десять минут действуют как обезболивающее. А двадцать минут…

Дверь распахнулась, Лена выскочила на лестничную клетку необутая, с безумным выражением лица.

— Куда ты ее девал? Ты ее выбросил? Да? Отвечай!! Ты ее выбросил???

Сергей выронил сигарету и тихо матюгнулся — сумасшедшая!

— Успокойся!

— Ты ее выбросил??? В мусорку???

— О, Господи! — Сергей попытался поджечь новую сигарету, но Лена выбила ее.

— Куда ты ее девал??? Куда???

Пришлось легонько шлепнуть безумицу по щеке.

— Без истерик! Вдохни и слушай! Я ее н е в ы б р о с и л! Я минут пятнадцать копал ей яму возле люка, там земля не такая мерзлая! Слышишь? Я ее по-хо-ро-нил, блин! Поняла? Если хочешь, я тебя туда отведу и ты проверишь! Хочешь?

— Да!

— Идем!

Она двинулась за ним, босиком, потом остановилась.

— Нет!

— Что? Передумала?

Снова ревет. Уткнулась в стену.

Сергей постоял рядом, переминаясь и кашляя. Потом увел ее домой. Пошла смирно, не сопротивлялась.

— Она была такая хорошая!

— Верю.

— Она узнавала меня по шагам! И маму тоже!

— Супер.

— Она никогда не разбрасывала еду и стеснялась, если кто-то заходил в туалет, когда она там…

— Прикольно…

— Я ее так любила!

— Да…

Потом Сергей просто сел рядом, обнял свою подружку и гладил ее по голове. А та несла какой-то сопливый, горячий бред, плакала, проклинала себя за равнодушие.

Так продолжалось долго, просто бесконечно. Потом Лена устала и вяло повисла на его плече.

— Забери меня отсюда, — прошептала.

Тогда он надел ей сапоги, застегнул пальто, замотал шарф вокруг шеи, натянул шапку. Долго ковырялся с незнакомым замком, но закрыл как следует, даже подергал ручку, проверяя. Потом усадил Лену в машину и включил «Рокс».

— Ты же любишь такую музыку?

Она бесцветно кивнула.

— Странно. Что в ней хорошего? — Сергей старался говорить бодро и позитивно, отвлекал. — Выпендриваются, рычат чего-то. Или наоборот бабьими голосами «Хау дип из е лоооов!». На хера бабьими голосами мужикам петь, я не понимаю? Если ты мужик — пой нормально или молчи! То ли дело шансон! Понятная, нормальная музыка! Вот если бы «Рокс» играл шансон, я бы тоже его слушал… А так — только ради тебя!

— Спасибо…

— Куда едем?

— Все равно…

— Значит, гуляем!

— Как скажешь…

— Где ты? Тебя уже раза два вызывали! — гитарист Э. был бледен от возмущения. — Натаха! Что за фигня? Мы же договаривались!!

— Я ухожу! — Наташа нервно завязывала шнурок ботинка и никак не могла попасть в нужное отверстие.

— Как? Ты что? Еще два выхода!

— Нет! Все!

— Да что случилось? Ты можешь объяснить?

— Не буду ничего объяснять!

— Ну, блин! — гитарист развел руками, силясь вспомнить подходящее слово. — Это, блин… Это просто подстава!

Наташа кивнула. Подстава так подстава! Называй как хочешь! А только туда, в зал, она не вернется!

— Ты понимаешь, что ты меня кидаешь?.. Ты знаешь, что мне нечем сейчас прикрыться!

— Включи музыку, пусть танцуют!

— Да они уже танцевали! Они тебя хотят!

— Ничем не могу помочь!

— Ну, блин… За такие вещи по кумполу получить можно!

Она уже заталкивала в сумку последние тряпочки. Гитарист смотрел и понимал, что пугать бесполезно…

— Наташка!

— Я уже все сказала.

— Я знаю. Не подставляй меня, Наташка! Сегодня у меня первый серьезный вечер! Здесь есть один важный чувак, который специально пришел посмотреть мою программу, понимаешь? Я полгода базу собирал и готовился!

— Мне очень жать.

— Ты пойми, он сейчас поставит на мне крест, и все! Сам по себе, без бабок, я не раскручусь! А мне двадцать восемь лет, понимаешь? У меня мать больная и… И два пацана! Понимаешь? У меня два малых по году!

— У тебя есть дети?

Гитарист Э. как будто и сам этому удивился.

— Ну, да… Есть. Сама знаешь, как это бывает. Залетели. А потом я чего-то подумал, что… Короче, что не смогу я с грехом этим жить, если… Ну, в общем, родили мы, а там двойня оказалась… Так я сейчас кручусь, чего-то придумываю. Надо ж кормить спиногрызов!

— Да, надо, — Наташа безнадежно уронила сумку на колени.

И ей надо кормить! Господи, что же за жизнь такая? Сколько можно?

— А помощи мне ждать неоткуда. У нее родители в деревне живут, хрен знает где. Да и девке всего восемнадцать, саму еще надо растить…

— Что ж ты так…

— Это ты о чем? — гитарист, кажется, забыл о работе, обо всем, улыбался. — О малых?

— Ну, да…

— А кто думал? Потрахались, даже имя не запоминали…

Вот как бывает… Наташа ненавидела этого хлыща еще больше. Если бы не он, бежала бы домой, уже минут двадцать, как усердно забывала бы о Яковлеве, а тут? Зачем ты сказал о детях? Тебе плохо, ты их растишь! Но ведь и мне плохо, я тоже ращу! Я даже деньги не прошу заплатить! Не нужны деньги! Но зачем ты говоришь о детях?

— Слушай, Э., я… Я не могу туда вернуться! Там один человек…

— Тебя кто-нибудь трогал? — гитарист сурово нахмурился. — Покажи, кто? Я этой скотине сейчас яйца оторву!

— Нет… Тут другое… Понимаешь…

И не стоит говорить, но только этим можно будет оправдать свой уход.

— Понимаешь, там человек, который… мне нравится… нравился… А я — ему… И он не знал, что я занимаюсь этим, понимаешь?

— Понимаю… — гитарист взгрустнул. — Но ты же можешь все объяснить… Это такая работа, он поймет, если любит… Ну, не знаю… Может, его это даже заведет. И уедете вместе. А почему нет? «Их свел стриптиз»! Знаешь, как будет потом романтично вспоминать и детям рассказывать?

— Он не уедет со мной. Он жених.

— О-о-о…

Да… Это посерьезней.

Гитарист посмотрел с пониманием, но потом снова ушел в глухую защиту.

— Ну, так ты тем более ничего не теряешь! Он выбрал другую, а ты танцуешь для других! В расчете!

— Да не хочу я ему делать больно!

— А с чего ты взяла, что ты ему сделаешь больно? Он счастлив! У него жена молодая, симпатичная! Олька Курлова! Сексом занимается как Чиччолина! Хочешь — в наручниках, хочешь — на работе, только зайди к ней в обеденный перерыв! Он в нее влюблен просто по уши! Говорит, что покончит с собой, если она его бросит! Говорит, что никогда ни к кому таких чувств не испытывал! Олька мне сама говорила! Ты ему по барабану, точно! Так что можешь не париться! И деньги не теряй, а то уйдешь — ни фига не получишь, а на самом деле проблемы-то нет! Раз женится не на тебе, значит, ты его не интересуешь! Логично?

— Логично, — Наташа, кажется, не слышала, что ей втирал сейчас гитарист. Она смотрела широкими зрачками на голую лампочку в коридоре, как котяра на муху… И губа точно так дрожала. Сейчас кааак бросится!

Ирочка постреляла глазами, убила наповал парочку хлипких кавалеров, решительно забыла красавца Ангуса, который обнялся с другой девчонкой.

Все ждали, когда же начнется концерт, веселились, пили пиво, говорили, судя по обрывкам фраз, очень кручено… Рерихи… шмерихи…

— Девушка, вы модель? — спросили сзади.

— Я? — она расцвела, обернулась так красиво, что вздрогнули стены. — Да. А что?

Перед ней стоял жиденький, худенький пацаненок, явно наглый, с перстнем на среднем пальце. Какой франт, блин, вы только посмотрите! Но Ирочка все равно улыбалась одной из своих самых звездных улыбок.

— Это видно, что вы модель. Выделяетесь.

— А что? — перекрикивая толпу, Ирочка наклонилась ближе, по ходу оценила туалетную воду собеседника. — Здесь разве мало других красивых девушек?

— Красивых немало, но ухоженных мало!

— А я ухоженная?

— Ага!

— Это хорошо?

— Это шикарно!

Ирочка кивнула. Еще бы, конечно, я шикарная и ухоженная. И что дальше? Какие будут предложения?

Но предложений не последовало. Незнакомец начал вертеться, благодушно рассматривать других девушек. Ирочка все еще стояла в боевой стойке, но потихоньку уже ощущала себя дурой.

— А вы почему интересуетесь? Вы фотограф?

— Я? Нет, я арт-директор одного агентства.

— О! — Ирочка щелкнула зубками. — Директор? Агентства! Как прекрасно!

— Да, агентства…

И директор снова потерялся, растворился в вечере. Пришлось приводить в сознание.

— Вы, директор, здесь по работе или так… Отдыхаете?

— Ну, я отдыхаю, конечно… Но у меня такая работа, что я всегда работаю там, где отдыхаю.

— А чем вы занимаетесь? Чем конкретно?

— Я развожу моделей.

— ?

— Ну, я их нахожу, воспитываю, учу ходить, делаю им портфолио, потом катаю их по странам… Интересная работа…

— Очень, — Ирочка подвинулась совсем близко. — Очень интересная!

Оказалось, Ирочка всю жизнь страстно хотела стать моделью! Вот же он — смысл! Как мог ускользать так долго? Подиум! Вспышки! Одежда, которая струится по телу или, напротив, развевается вокруг…

— А ваш офис где находится? На Машерова?

— А что такое Машерова?

— Это самый дорогой проспект…

— Нет, я в районе Садового Кольца…

Несколько секунд Ирочка соображала, что он хочет этим сказать.

— Так вы из Москвы?

— Точно!

О, счастье! Погоди, не гони! Директор! Модели! Москва! Портфолио!

— А… а, — она не знала, что же такое сказать, чтобы он понял, как она дозрела. — А вас какие модели интересуют? Блондинки? Натуральные?

— Конкретно сейчас?

— Ну, да…

— Конкретно сейчас меня интересуют мужские модели. Сейчас есть спрос на парней, поэтому я даже в другой стране вынужден держать нос по ветру, — директор улыбнулся с искринкой горечи, давая понять, как тяжко и приятно ему нести свой крест.

А Ирочка медленно сдувалась. Как же так? Какого черта его интересуют мужские модели? Нет таких моделей! Вообще никаких моделей нет, кроме лучшей, самой современной и роскошной модели серии Ирочка Красивая.

— А что это за группа «Ляпис Трубецкой»? — директор махнул бутылкой в сторону пятачка с инструментами. — Это ваша самая дорогая белорусская группа? Как у нас «На-На»?

— Не знаю, — сказала Ирочка.

Хотела добавить «козел», но сдержалась.

Директор еще лепетал что-то светское, формальное, но было ясно, что толку из этого никакого.

Но потом Ирочка вдруг поняла, что она еще может подобраться к Москве с ее вещевым и финансовым потенциалом! И даже с помощью вот этого вот директорского планктона с бутылкой в руке!

Ха-ха! Еще никто не мог заинтересовать Ирочку и уйти при этом живым!

— Эй, директор!

Он вежливо обернулся.

— А что, если я вам покажу одного парня! Очень красивого парня!

— Очень? — он сначала не вдумывался. — Очень-очень?

— Очень-очень-очень!

— Ну, я буду рад…

— И что будет, если он окажется тем самым, кого вы искали?

— Ну, я ведь не сказал, что я кого-то конкретного ищу! Я сказал, что ищу чисто автоматически, по инерции…

— Представьте, что сейчас вы увидите его по инерции! — Ирочка промчалась взглядом по лицам вокруг. — Сейчас, только найду его! Сейчас!

Директор явно не опасался агрессии. Ну, какой может ждать сюрприз здесь — в альтернативном даже по альтернативным московским меркам клубике? Среди разномастных провинциальных неформалов? Румяный ясноглазый бульбаш с улыбкой от щеки до щеки? Пусть девочка посуетится! Ничего страшного…

— Только давайте договоримся, — Ирочка положила руку на его локоть. — Если вы решите взять его к себе в агентство, я буду получать процент. Как посредник. И буду всегда при нем! Он у меня, как ребенок, такой глупенький!

Директор весело кивнул. При таком раскладе ни у кого нет шансов. Согласен на все. Валяй. Тащи своего пивного дружка.

Ирочка свернула ладони рупором и заорала что есть мочи:

— Рома! Ро-о-о-омка!

Люди вокруг вздрогнули.

Катались но городу. Сергей приволок откуда-то большой букет, положил Лене на колени и висел на подножке несколько минут, наблюдая ее реакцию.

— Скажи, чего ты хочешь?

— Чтобы мама и Мурка были дома.

— Лена! Ну, ты же понимаешь…

— Да.

— Тогда скажи, чего ты хочешь еще?

— Не знаю…

— Хочешь есть-пить?

— Нет.

— Хочешь отвлечься, сменить обстановку?

— Не знаю… Нет…

— А хочешь, поедем и купим тебе что-нибудь? Любую вещь! Косметику там… Украшения…

— Спасибо, нет…

Сергей без сил упал носом в ее плечо.

— Ну, скажи! Скажи, как я могу тебе помочь?

— Ты мне и так помог… Правда…

— Тогда пожалей меня, перестань так убиваться!

— Я очень тебя жалею, я тебе очень благодарна… Но эта кошка прожила со мной десять лет. Ровно половину всей моей жизни… Ты можешь представить, что умер кто-то, кто прожил с тобой половину твоей жизни?

— Ну… У меня бабушка пару лет назад умерла… Она прожила три моих жизни… Хотя… Бабушку я видел только летом и один месяц зимой. А ты эту кошку каждый день…

— Я с ней даже спала…

— Не… Я с бабушкой не спал…

Лена вдруг прыснула, толкнула Сергея на тротуар.

— Как ты можешь? — она и смеялась и плакала, все сразу. — Бесстыжий! Циничный! Ничего святого у тебя нет!

— Есть! — защищался Сергей. — Есть! Мой телефон!

Потом ехали молча. Но Лена уже не истерила. Она тихо смотрела на бегущие улицы, была светла и растерянна. Слезы присутствовали, но лились сами по себе, как будто просто забыли прикрыть краник.

— Вот тут я живу, — сказал Сергей, подъезжая к железным воротам. — Главное, чтобы я не потерял ключ. Иначе придется звонить соседям и просить их открыть. А они будут на тебя пялиться и умолять дать им автограф…

У Сергея оказалась даже не квартира, а что-то вроде привокзальной площади под крышей. Лена никогда не видела таких пространств. На какое-то время она даже забыла о своих печалях — все ходила, с ужасом постигая новую архитектурную философию. Как такое возможно, чтобы в кухне от мойки до плиты нужно было идти? Не руку протянуть и схватить сковородку не глядя, а идти? Почему кухня не обрезается стеной, а плавно разрастается в гигантскую гостиную с двенадцатиместным столом посередине? Не с дистрофической «книгой», тесно вжатой в секцию, а со столом, который покроет любую комнату в «панельке» и не оставит даже щели?

— Ты здесь живешь?

— Ну, да… Обживаюсь. Я ведь недавно обзавелся… Дому года еще нет.

— Я такой огромной квартиры никогда раньше не видела.

— А такого никогда раньше и не строили.

— Тебе тут не страшно?

— Мне? — Сергей весело поморгал. — Страшно? Нет. Мне никогда не бывает страшно. Единственное, чего я боюсь, это того, что в моем баре сейчас не окажется вина. Ты же не пьешь виски?

— Не знаю. Я уже ничего не знаю…

Не отходя от холодильника, Сергей умудрился включить звук, свет, кондиционер и что-то еще, от чего привокзальная площадь изменила масть и превратилась в томный вечерний пляж где-нибудь на Шри-Ланке.

— Я здесь мало бываю, у меня работы выше крыши. Приезжаю, ночую, уезжаю.

— А кто убирает?

— Есть славная тетка, приходит, убирает, готовит, я ей плачу за это. Все довольны.

— А как ты ее нашел?

— А это моя бывшая училка!

— Кто?

— Ну, завуч бывшая… Помнишь, ходила такая важная?

Лена чуть бокал не выронила. Завуч, величественная дама в костюме стюардессы, убирает в доме своего бывшего ученика?

— А что тут такого? В школе зарплаты никакие, а нервотрепка жуткая. Думаю, она довольна.

Потом Сергей сел на пол у Лениных ног и протянул бокал:

— Давай выпьем за то, чтобы ты никогда больше не плакала!

— Давай… Но ничего не получится.

— Ну, мы же не пробовали…

— Тут даже пробовать не надо. Ты сам знаешь, что жизнь бывает очень страшной.

— Но она бывает и очень клевой!

— Скорее всего… Я не помню…

— Я тоже… Но мне кажется, что скоро придется вспомнить…

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю… Я чувствую…

— Что ты чувствуешь?

— Что мы сейчас будем целоваться…

— Будем целоваться?

— Точно…

— Я боюсь…

— Я тоже…

— Я очень давно не целовалась…

— Я тоже…

— Я целовалась в последний раз в пятнадцать лет…

— У-у-у… Тогда мне придется трудно…

— Ты можешь остановиться…

— Уже не могу…

Они касались друг друга носами… примерялись на глазок… Но вдруг Лена оттолкнула его, вскочила и с ревом убежала к окну.

— Что ты делаешь? — рыдала она. — Что я делаю? У меня мама в больнице! У меня кошка умерла! Кто мы после этого?

Сергей обреченно вылил в себя вино.

— Мы просто взрослые люди, Лена. И мы живые.

— Это не значит, что мы должны забывать о других через минуту!

— Прошло два часа.

— Какая разница! Дело не в часах!

— А в чем? — он встал перед ней, оперся задом на подоконник. — Тебе нужен период скорби? Нравятся ритуалы?

— Мне нравится быть человеком!

— Ты и есть человек! Когда тебе было плохо, ты плакала. Когда тебе было хорошо, ты хотела целоваться…

— Так живут звери! Они тоже огорчаются, когда им плохо, и тут же готовы поиметь того, кто изъявил желание! Нормальные здоровые инстинкты! А человек не может жить только инстинктами! Человек должен иметь совесть! Уважение!

— О, Господи…

— Сергей! — Лена стряхнула слезный ручей со щеки. — Сергей! Я с тобой сейчас развлекаюсь, пью дорогое вино в твоей роскошной квартире! А в это время моя кошка…

— Твоя кошка прожила прекрасную жизнь! Далеко не все люди такую жизнь проживают! И умерла она дома, в тепле, тихой старческой смертью! Я о такой могу только мечтать! Она дотянула до пенсии и решила, что устала, что у нее болят зубы! Она тихонько легла под батарею, улыбнулась, вспомнила вас всех и померла! Что тебе еще нужно? Воскресить ее? Этого не будет, Лена!

Лена упала на колени и снова завыла.

Сергей постоял, потом принес ей диванные подушки, чтобы не валялась на голом полу, и ушел, аккуратно закрыв за собой дверь.

Директор далекого московского агентства благодушно улыбался бойкой Ирочке, потягивал пиво. Когда ему представили Рому, он все еще находился под впечатлением общего веселья и высокого пофигизма.

Потом он посмотрел в Ромины нежные глаза.

— Очень приятно, — сказал Рома и робко взглянул на жену. Ему хотелось назад, ближе к сцене. Там ждал Алексей, там все будет хорошо видно.

— Очень, — директор протрезвел. — Очень приятно!

— Ну, как? — спросила Ирочка с бодрой наглецой. — Как вам мальчик?

— Да… Я такого не ожидал… Но ведь это совсем не славянский типаж…

— Ну, да. У него мама еврейка. А что, вы националист?

— Ну что вы! Просто я думал, что типичная белорусская красота — это как-то иначе…

— Ой, какая разница! Вам же нужны эффектные модели, правильно?

— Да я ведь не отказываюсь! Я просто слегка поражен! Он действительно замечательно красив! Просто даже как-то… Не по себе!

Директор засмеялся, нервно стукнув бутылочным горлышком о зубы.

Рома покорно и с жалостью смотрел на него.

— Ну, как мы поступим? — Ирочке не терпелось структурировать действия. — Вы будете подписывать с ним контракт официально? Пригласите на собеседование? Какие у нас действия?

— Ой, погодите, я не готов так сразу.

Ирочка кивнула Роме — иди. Сама как бы потеряла интерес к неуклюжему московскому гостю, уставилась на сцену. Не готов, значит, не готов. Это ваши проблемы в конце концов. Это вам нужны модели, не мне…

На сцену вышел хлопец в спортивном, начал что-то говорить с сильным деревенским акцентом. Народ в зале радостно зашумел. И вот это они называют «открытием»? Ляпис, блин, Трубецкой…

— Послушайте, — директор поискал в кармане, выволок визитку. — Здесь мой московский адрес и телефон. Я не готов назначить вам пробы прямо сейчас, для этого необходимо согласие третьих лиц, вас же нужно как-то привезти, где-то поселить…

— Я сама его привезу. И сама поселю. Давайте о деле.

— Хорошо, — директор совсем потерял ориентацию. — Вы такая… Активная… Давайте вы приедете как-нибудь после Нового года… Мы созвонимся, вы приедете, и тогда будем думать, как быть дальше.

— ДО! Давайте мы приедем ДО Нового года! Зачем тянуть?

Он задумчиво пошевелил бровями. Какая все-таки бойкая…

— Нууу.

— Ладно. Мы сами все сделаем. — Ирочка сделалась холодной и безразличной. — Но учтите, у мальчика большое модельное будущее! Вам повезло, что вы его увидели первыми! Но если нас не устроят ваши условия мы не будем делать скидку на это и уйдем в другое агентство!

— И вот она снова! Несравненная! Великолепная! Мужики, встречайте Джууульетту!

Пьяные хлопцы вскочили, роняя стулья. Некоторые дамы вышли в коридор, чтобы выкурить сигаретку презрения. Старшие родственники уже давно сидели в сытном дальнем уголке и пели народные песни. Им было абсолютно фиолетово.

Наташа вышла, как пантера. Она была в такой ярости и на таком градусе экзальтации, что могла бы сейчас танцевать на углях. Потом было бы больно, но сейчас нет.

— ООО! — заорали солдатики, выдирая пуговицы на потных белых рубашках. — Давай-давай!

Яковлев сидел на своем жениховском месте и, кажется, ничего не замечал, был мрачен и тих. Выглядело это странно, но вполне приемлемо — напился молодой, но не падает лицом в стол, поскольку настоящий мужик.

Наташа веселилась и порыкивала на своих многочисленных кавалеров. Они с восторгом приняли ее игру, тянули руки, как в зоопарке, когда клетка с крупной сеткой и хищник сам подставляется, и так охота ткнуть его ногтем.

— Слышь, плесни-ка пятьдесят, — гость рядом с Яковлевым приподнялся, горящим глазом смерил расстояние от себя до стриптизерши. — Пойду, попробую закорефаниться!

Яковлев молча подал бутылку.

— Ты видал, чего вытворяет? Ну, сссучка! Оох, как бы ей вставил! Сейчас бы!

И гость отправился на подвиги, расправляя плечи и пальцы.

Яковлев тоже хотел бы встать и идти куда-нибудь прочь, но не мог. Система управления абсолютно отказала, он вдруг стал беспомощный, как гусеница на дороге. Слух, зрение, механика — сквозь туман. Работало только сердце, которое натужно и больно перекачивало кровь, загустевшую до цементной консистенции.

— Вицюшка, а ты што ж гэта не танцуешь? — бабушка подсела, поправила белый платочек. — Вунь твае хлопцы усе скочуць, а ты як на паминках!

— Плохо мне, бабуля, — сказал Яковлев и потерял последние силы.

Бабушка внимательно смотрела, мудрые глазки в складочках-морщинках.

— А жонка твая дзе?

Еле-еле покачал головой.

— Ну, я так скажу, — бабушка положила свою сухую морщинистую лапку на его холодное запястье. — Мы з дедам шлюбавалися тожа без любви. Тады усе было па-другому. Мани сказала, я й пайшла замуж… И пражыли умеете сорак сем гадоу, пака дзед не памер! Ну, усякае бывала, и ругалися тож… Но штоб биць мяне — ни разу. И я ж яго уважала. А там дзеци пайшли, не было часу ругацца… Прывыкнеш! Ты хлопец разумны, добры!

Яковлев еще раз кивнул. Слышал ли вообще, о чем ему говорят?

Бабушка все смотрела, гладила руку. Нет! Никак хлопец не хочет улыбнуться!

— А што ты бабе сваей не скажаш, чаму таки грусны? Ты ж мой любимы унук, Вицька! У мяне ж за цябе сэрца больш за усих балиць!

— Не сейчас, бабушка…

— А матухна мая! — бабушка протерла глаза. — Можа ты злы на маладуху сваю, на жонку? Дык яна тут, не сумнявайся, на целефоне гаворыць, тама, у кабинеце дилектара…

— Пусть разговаривает…

В зале включили дискотечный свет. В разноцветных лучах тело Наташи выглядело как карамельная конфетка.

— А можа ты й за гэтай бясстыжай гаруеш? — бабушка кивнула туда, в эпицентр горя, на Наташу. — Можа, цябе да яе цягне? Дак ты не глядзи! Яна дурная, яна хлопцам на пагибель робиць! Зараз ласкача, а патом згине, и забудзь пра яе!

— Не могу забыть, бабушка…

Бабушка еще улыбалась всеми своими морщинками, улыбалась по инерции.

— Не могу я ее забыть, бабулечка, не могу… Мне так больно сейчас… Умру я скоро, бабушка, не вынесу…

Бабушка прикрыла ладонью рот.

— Ой, Святы Божа…

А Витя широко размахнулся, взял стопку и опрокинул внутрь, в самый жар тела…

— Я ее люблю, бабушка… Со школы.

В бабушкиных глазах плясали дискотечные огни. И руки у нее дрожали. То ли по старческой слабости, то ли от ужаса.

— А малы ты мой… Што ж ты ей не адкрыуся?

— Не знаю, бабушка, ничего не знаю… Плохо мне, плохо… Я помереть хочу, бабушка!

— Малады шчэ! — бабушка встала, помахала кулачком. — Ты такия словы не гавары! Грэх! А я з ей пагавару, кали дзеука не дурная, дык найме!

— Стой! — Яковлев схватил старушку за плечо, легонько развернул в другую сторону. — Не смей, бабушка! Слышишь? Поздно уже! Все!

— Як гэта усе? Ты мяне не вучы, як жыць! Мне семдзесят пяць гадоу!

— Я знаю, бабушка, знаю! — он уже уводил ее вниз по лестнице. — Просто мне это уже не поможет, понимаешь? Я хотел… Но… Не знаю, почему так получилось, бабушка. Я сам виноват. Так мне и надо… Пойдем, я тебя домой отвезу.

— А як жа маладая?

— А молодая по телефону любит поговорить. Она и не заметит, что мы ушли. Мы приедем, а потом и за ней машину отправим! Хорошо? Нечего нам тут больше делать! Отпраздновали — и хватит!

— А як жа гэтая? Палюбоуница?

— А она будет танцевать. Я ее больше не хочу видеть, бабушка. Никогда.

Бабушка всегда как будто плакала, вытирала платочком уголки глаз. И сейчас тоже. Не поймешь их, стариков…

— Вот ты, Вицюшка, усегда таки быу… Чэсны… Раби, як знаеш… Табе жыць…

Лена в который раз за вечер выплакала все силы и резервы, потом набрала Костика, дядю Костика. Его, конечно, не было дома. Конечно, он был в больнице у мамы. Ах, как это успокаивало! От него больше толка там, в больнице, чем от трех Лен вместе взятых. Какой он молодец! Спасибо тебе, милый дядя Костик!

А она тут одна, и непонятно, зачем она вообще живет на свете, такая бессмысленная и нелепая…

Теперь бы с собой разобраться…

Она прошлась по огромной квартире Сергея, безучастно осмотрела предметы, мебель. Все так красиво и холодно, это хорошо. Соответствует состоянию головы…

В дальней комнате на полке стояли фотографии в рамочках. Да, Лене было плохо, но она не смогла удержаться и посмотрела.

На одной фотографии Сергей на рыбалке. Хвастается здоровенной рыбой. На другой жмет руку какому-то гражданину в костюме. Оба счастливы, явно подписали контракт. На третьей Сергей обнимается с двумя девушками в перьях и бикини. А вот еще снимок. Здесь он тоже обнимается с девушкой, уже без перьев. Маленькая, светленькая девушка, довольно скромная.

Никаких снимков родителей, Ирочки, бывшей жены, новорожденного сына…

Потом Лена смотрела в окно, на редкий транспорт. Судя по движению, уже поздно. Но для Лены время перестало иметь значение. Было просто «сейчас», и никаких условных привязок ко сну, раннему подъему, завтрашней работе.

Она успела еще поплакать раза три, а потом щелкнула входная дверь, и голос Сергея распорол тишину, как туго натянутый тент.

Эй, кто дома? Мы пришли! Встречайте нас!

Лена отделилась от окна, стояла в тени и смотрела на освещенный квадрат коридорного пола. Сейчас он появится с какими-то людьми? Что он задумал? Праздник? Вечеринку? Очень мило с его стороны, но сил и желания не просто нет, а совсем нет…

— Ну, раз нас не хотят встречать…

И вдруг на полу нарисовалась тень, от которой Лену пронзило током.

А через секунду тень материализовалась в дрожащую, неуклюжую кошачью фигурку. Маленькое, тощее тельце с хвостом-ниточкой.

— Ну, проходи… Чего встал?

Котенок еще несколько секунд пошатался на лапах, а потом вдруг дунул куда-то под диван.

Вошел Сергей, очень довольный.

— Привет! Не разбудили?

— Нет…

Лена не могла понять: это плохая шутка или хорошая правда? Зачем это? Откуда?

— Как тебе товарищ?

— Где ты его взял?

— Места надо знать…

— Но…

— Потом выскажешься. Сейчас давай его ловить. Иначе моим проводам капец.

Котенок шипел диким голосом, но царапаться не догадывался. Более того, изловленный и переданный Лене, немедленно присосался к ее свитеру и заурчал.

— Это он что? Что это он делает?

— Это он тебя, пардон, сосет… Молодой еще, наивный…

— Как сосет? Как кошку?

— Как Ленку. Но он-то думает, что ты кошка!

Лена смеялась сквозь новые слезы. Сергей суетился на кухне, готовил «перекусон» для «животного».

— Ты кто? — Лена погладила пальцем крутой кошачий лобик. — Ты мой?

Котенок, конечно, не был готов ответить на эти вопросы. В целом, он даже дремал, прозрачными коготками разминая-пожимая Ленин свитер.

— Сергей, объясни мне! Чей это котенок? Откуда? Как его зовут?

— А что объяснять? Кот твой. Как зовут — не знаю. Я бы назвал как-нибудь модно… Лизинг, например…

— Но…

— Не хочешь Лизингом, называй Васькой. Твои проблемы.

— Ты его привез для меня?

— Ну, не дня себя же! У меня на котов времени нет.

— А как я…

— Ленка! Не задавай мне этих вопросов! Я кошку третий раз в жизни в руках держу! Это ты у нас знатный животновод! Вот тебе новый дружок! Нравится — забирай! Не нравится — утром отвезу назад!

Лена села на диван, начала рассматривать зверя. Все смешалось. Еще пятнадцать минут назад никаких кошек, кроме Мурки, в мире не существовало. А вдруг появился этот… беспризорник…

— Господи, какого же ты цвета хоть…

— Черный, — Сергей слизнул с ножа масло. — Я специально попросил черного. Там еще были какие-то пятнистые, но я подумал, что тебе не нравятся полутона. Потом, этот был самым наглым… Короче, на смену белой кошке пришел черный кот.

— Черный кот, — Лена не верила ушам, глазам и рукам. Шелковая, теплая тушка с хрупкими лапочками в спичку толщиной. Мурка была значительно больше, когда появилась в жизни Лены.

— Это, кстати, на счастье! Черный кот в доме — это на счастье!

— Счастье…

Счастье проснулось и пописало прямо на Ленины колени.

— Есть такой феноменальный чувак из Борисова, Олег. У него кличка Джаггер. Пел в «Инспекторе». Сейчас у него новый проект. Называется «Рублевая зона»… Я тебе говорю, это круто! Джо Коккер, замешанный на «Роллинг Стоунз»!

— Не трэба мне анiякiх «Роллинг Стоунзов». Я лiчу, што лепшага за «Палац» у Беларусi нiчога няма. Можа, толькi «Мроя»…

— Да успокойся ты, националист несчастный! Я тебе говорю про универсальную музыку, понятную всей Европе!

— А мне трэба мая!

Ирочка постояла рядом со спорщиками, поморщила лоб, пытаясь в нужном месте вступить в разговор. Поскольку ни один пункт ей понятен не был, она быстро остыла и ушла в сторонку.

Как же сейчас быть? Пасти этого директора или наоборот, оставить в покое, гордо не замечать, общаться с другими? Пусть понервничает?

В общем, второй план был ближе и Ирочка была готова приступить к его реализации, да только никак не могла найти подходящего кандидата. Все как-то расползлись по кучкам и активно шептались по поводу музыки. А то и вовсе слушали то непонятное, что звучало со сцены. Ирочка маялась.

Увидела девушку, явно слишком красивую для того, чтобы быть просто любительницей непонятных звуков, издаваемых модными группами.

— Вы модель? — неоригинально спросила Ирочка, приветливо помахивая бутылкой.

— Да, — немножко надменно согласилась девушка.

— Это видно! — Ирочка улыбнулась.

Девушка на время зависла.

— Видно, что вы модель. Отличаетесь от других девушек тут.

— Я за компанию пришла. У меня парень на трубе играет.

— Понятно.

Они стояли рядом, две прекрасные нимфы посреди альтернативного бардака…

— А вот скажите, девушка, — Ирочка указала пальцем в ту сторону, где теоретически мог находиться Рома. — Вон тот парень кажется вам красивым?

— Какой?

— Ну, такой высокий, стройный, с восточной внешностью… У него еще розовая майка…

— Да, я его заметила.

— Его трудно не заметить. Красивый парень?

Девушка напряглась.

— Да не бойтесь вы. Это мой муж, я хочу его устроить работать моделью. Как думаете, он подходит?

— Ну… Внешность хорошая…

— А что еще надо?

— Надо уметь подавать себя, дефиле…

— Чего?

— Ходить надо уметь.

— Допустим, он умеет, он танцами занимался. Что еще надо?

— Еще надо, чтобы было портфолио.

— А это что такое?

— Это… Ну, фотографии…

— Есть фотографии, два альбома.

— Нет, надо такие, как на плакат. Чтобы он был в разных позах, с разными прическами. Тут домашние фотографии не годятся, нужны профессиональные.

— А где их взять?

— Есть фотографы, которые этим занимаются.

— Кто, например?

— Ой, разные… Но они бесплатно вам не будут фотографии делать.

— Ясное дело. Я заплачу.

— Тогда сделают.

В целом, можно было считать разговор состоявшимся, а вечер — удачным. Завтра с утра найти этих фотографов, сделать порт… фелио… И в Москву!

— Ой! — девушка вдруг дернула ее за локоть. — Вон как раз фотограф! Очень классный! Только он дорогой, для заграничных журналов снимает… И работает только с теми, кто ему нравится…

— Где?

— Вон!

Ирочка увидела невысокого, наглого. Типаж понятный, такие и нахамить могут, и послать куда подальше. Словом, наш человек.

— Эй, — она вынырнула рядом с ним и громко крикнула, перебивая музыку:

— Вы фотограф?

— Чего надо?

— Надо хорошие фотографии для портфолио!

— Идите отдохните, барышня! У меня сегодня выходной!

— А вы сексом в выходной занимаетесь?

Зажравшаяся сволочь, стрингер недобитый, медленно сдулся, расплылся в игривой улыбке, но так и не нашел повода отказаться.

Гитарист Э. отсчитал Наташе ее деньги, вручил, взглядом выразил благодарность. Странно. Она совсем не радовалась. Была бледна и просто отсутствовала в своем физическом теле, покрытом потом и блестками.

— Эй! Ты в порядке?

— Устала, — сказала Наташа.

Гитарист наклонился ниже, всмотрелся.

— Ты чего? Курила?

— Я не курю…

— А выглядишь так, как будто выкурила косячок.

— Я устала. Мне пора.

— Вызвать тебе такси?

Отказалась. Ну, как хочет. Гитарист попрощался, выразил озабоченность ее видом, поблагодарил за службу, пожелал поскорее добраться до дома и уснуть, потом ушел.

А Наташа еще долго сидела, собирая себя по бусинкам. И даже никаких мыслей. Вот пусть бы хоть какая-то конкретная, чтобы уцепиться за нее и начать жить, злиться, жалеть, ненавидеть. Так ведь пусто, холодно и пусто. Так пусто, как никогда еще не было. И в этом стерильном пространстве никакого смысла дышать.

— Ох, и дура ты, девка, — сказала вдруг темнота.

Наташа даже испугаться не могла как следует. Просто обернулась, обливаясь потом от бессилия.

А это пришла уборщица. Она чавкала тряпкой по полу и качала головой. Почему она так сказала? Откуда она знает, что Наташа упустила дорогого человека? И как упустила! С каким трескучим позором!

— Шла бы ты на завод, что ли… Долго сможешь вот так сиськами трясти?

— Недолго…

— Вот и я о том! А замуж как ты выйдешь? Как ты мужу признаешься, кем была?

— Не будет у меня мужа…

Зато уборщица помогла встать. Как тут не встанешь, если к твои ногам плывет швабра и не свернет из принципа? Хочешь — уходи сама. Ты тут прокаженная, а царица — швабра…

— Оденься хоть! — крикнула уборщица вслед.

Ага, надо одеться. Хотя сейчас-то какой смысл?

Она, конечно, как-то оделась, вышла на улицу, побрела на свет фонарей проспекта. Вокруг шумели люди, отмечали выходной. Кто-то прошел мимо, что-то вякнул. Потом этот самый, который вякнул, оборачивался, весело звал присоединиться…

А как жить дальше? Почему до сих пор никто не сказал, как много зависит от Яковлева? Чем сейчас заполнить огромную дыру, выдранного с корнем сердца и других органов, отвечающих за теплокровность? Что делать? На кого упасть и кому вылить горе?

Так бы она и шла, задевая редких, но веселых прохожих, игнорируя игривые такси. Но первый же перекресток изменил ее направление и жизнь. В роли судьбы выступила иномарка не первой свежести, за рулем которой был умеренно трезвый товарищ, очень спешащий в гости к друзьям и абсолютно уверенный в том, что никаких лунатиков-пешеходов посреди дороги сегодня не встретит…

Они и встретились-то на секунду, а потом иномарку развернуло и стукнуло о дорожный указатель, а Наташа летела, как птица, до ближайшего дерева, потом смирно улеглась под него и ничего, кроме грусти, на ее лице не было.

Кто-то где-то закричал, проезжающие авто притормозили, чтобы рассмотреть ДТП подробнее, кто-то уже бежал к Наташе.

Она лежала себе под деревом.

А в глазах — фонарики.

И не больно…

Только в туманчике мыслей, струйкой уходящих в зимнее небо вопрос-ответ «Яковвллеееввв…».

— Давай, раздевайся! А то будешь сейчас у меня в квартире писюлями кошачьими пахнуть!

— Блииин! Я вся мокрая! Вся! Откуда в нем столько?

— Наш человек!

— Это кот!

— Наш кот!

— Да, теперь уж точно! После такого я его никому не отдам!

Лена сбегала в ванную, смеясь, отмыла себя от кошачьих следов. Консультируясь через дверь, выбрала халат. А Сергей в это время обучал животное команде «фас», шлепая газеткой по лапам. Котенок, ополоумевший от восторга, нападал на газетку, беспощадно драл ее задними лапами, потом скрывался в засаде под диваном и снова вылетал оттуда — тонкий хвост пистолетом.

— Слушай, реальный сторожевой кот! Надо пройти курс дрессировки, и будет у тебя свой охранник!

— Мне охранник не нужен. Мне друг нужен.

— А что, охранник не может быть другом?

— Не знаю. У меня не было охранника. И друзей. Только подруги.

— Будем наверстывать упущенное. Иди сюда.

Лена сидела на диване, смеялась. Услышала команду, подумала, потом сползла на пол и тут же получила газету и указание «подразнить зверя».

— Кис-кис! — она поскребла бумагой пол. — Кис-кис-кис!

Котенок таращился круглыми глазами, раскачивался на лапах-ниточках и был готов уничтожить и газету, и пол, а если не уничтожить, то решительно и смело уснуть прямо тут, не сходя с места!

— Дурачок какой…

— Никакой он не дурачок! — Лена сгребла мелкоту в охапку, прижала к себе. — Очень милый, смешной котенок!

— То есть тебе нравится?

— Да, нравится…

— И ты его оставишь?

— Оставлю.

— И будешь любить и в беде, и в радости?

— Буду.

— Аминь!

И Сергей склонился к Лене, поцеловал ее. Она поцеловала его. А потом котенок был вынужден в одиночестве гонять израненную газету, потому что большим людям было совсем не до него.

Глава 18

— Доктор! Ну, скажите… Она же будет потом нормально ходить? Бегать?

Веселый дядька в халате на вырост заполнил бумажку, потом ласково посмотрел на красивую Ирочку.

— А вы ей кто?

— Я? Подруга!

— Хорошая подруга?

— Какая разница? Хорошая!

— Ну, хорошей подруге скажу… Ходить будет, и бегать, если очень понадобится. Но не исключена возможность хромоты, сильно пострадала нога… Вы, девушка, знаете, что с ней произошло?

— Знаю. Ее машина сбила.

— А вы знаете, что у нее таз всмятку и все внутренние органы соответственно? Бедро очень сложное, заживать будет полгода, на штырях… Я вообще удивляюсь, как она жива осталась. Черепно-мозговая травма, сотрясение такое, мы думали, потеряем пациентку… Что ж вы ее одну отпустили?

Ирочка только вздохнула.

— Там сейчас стоит вопрос по удалению матки, так что подготовьте ее как хорошая подруга… А вообще, конечно, надо меньше по дискотекам бегать, девчонки! Я в вашем возрасте уже в больнице медбратом работал!

— Я в вашем возрасте вообще президентом буду, — криво улыбнулась Ирочка. — Есть у вас платные палаты? Я хочу определить ее в платную палату!

Доктор посмотрел с удивлением и интересом:

— Можем обсудить этот вопрос…

— Как ты, Наташка?

— Лучше всех…

Лена улыбнулась через силу, погладила Наташкину руку. Ужас какой…

Наташа возлежала на монументальной кровати-каталке, вокруг нее была возведена целая конструкция труб, противовесов, а нога подвешена как мясная тушка, на крючок. При этом было видно, что ноге пришлось очень несладко: она была разбухшей, синей, перетянутой бинтами. И только пальцы с красными стриптизными ногтями напоминали о прежних размерах этой части Наташкиного тела.

— Болит?

— Сейчас уже не так. В первые две недели было плохо…

— Как тебя так?

— Сама виновата…

Рядом с кроватью имелась высокая тумба, которую девчонки уже успели завалить конфетами, йогуртами, апельсинами. Лена приволокла маленький телевизор, купленный не так давно Сергеем специально дня Маргариты Петровны в больницу. Но Маргарита Петровна выписалась, и телевизор привезли сюда.

А Ирочка вообще совершила социально-хозяйственный подвиг. Она принесла… телефон. Внешне — стандартный, не самого модного дизайна. Но фишка в том, что он был личным, собственным телефоном Наташи, с номером и возможностью звонить в город.

— Это специально для военных, — пояснила Ирочка удивленным подругам. — Спутниковый. Я просто сейчас встречаюсь с одним навороченным фотографом, в он недавно делал репортаж для «Пари Матч» о военных…

Сегодня к Наташе впервые пустили посетителей. До сих пор она была так плоха, что ни о каких посещениях и речи не велось. Капитолина Михайловна собрала для дочки трогательную передачу с домашними пирожками, сестры написали письмо-отчет о прожитых без нее неделях…

— Что врачи говорят? — Лена поправила салфетку на Наташиной тумбе.

— Говорят, что ходить можно будет месяца через три.

— Ничего себе! Почему так долго?

— Долго? Они говорят, что мне повезло! — Наташа как бы улыбнулась, продемонстрировав отсутствие двух передних зубов, выбитых о бордюр.

Да уж! Повезло, так повезло…

— А я работаю много, сегодня едем снимать «Рождественские встречи». Слышала? У нас тоже придумали «Рождественские встречи», как в Москве…

— Ничего сами не могут… Только слизывать…

Лена не знала, о чем говорить. О работе — Наташке будет неприятно. Она лежит, вся пробитая железными прутьями, бледная, несчастная, а Лена сейчас ей будет рассказывать о том, как хорошо у нее идут дела, как хвалят программу, как подходят люди в метро и просят автограф? Что сегодня вечером она будет пить шампанское, чинно беседовать с красивыми людьми, а рядом будет оператор с работающей камерой, и все, конечно, поймут, что она, Лена, очень важная птица… Все это так жестоко и неуместно в этой палате с зелеными маслянистыми стенами…

— А я… Наташка, ты только Ирке пока ничего не говори, хорошо?.. Я… У меня роман…

— Роман? — Наташа несколько ожила, приподнялась на локте. — У тебя? С кем?

— С… С Сергеем…

— С Сергеем, с братом Иркиным??

Ты сумасшедшая, хотела сказать Наташа. Ты ненормальная. Как ты могла? Это невозможно… Хотя… Почему невозможно? Он мужчина. Ты женщина…

— Да. Удивила.

— Я сама до сих пор… Не верю…

— И что, это у вас серьезно?

— Не знаю. Работаем вместе, всюду ездим вместе по работе… Так что я не могу понять — это у нас романтика или это у нас работа…

— А в кино, в театры?

— В том-то и дело! Мы ходим на все премьеры, на все концерты, но с оператором! Понимаешь? Я ведущая, он администратор, а оператор снимает. Это ведь не свидание?

— Не знаю. Я в этом не разбираюсь…

— А иногда я остаюсь у него ночевать…

Тишина. Было слышно, как в коридоре позвякивают инструментом. Звук, от которого хочется срочно умереть.

— А что Маргарита Петровна?

— Она недавно выписалась, я ее стараюсь не волновать. А к Сергею она привыкла, никаких вопросов не задает… Наташка, я не знаю, что делать…

— Ничего не делай…

А потом в коридоре засмеялась Ирочка. Таким красивым, золотистым смехом, от которого у мужчин сразу наливались глаза.

— Хотя нет, — Наташа внимательно смотрела в паралитичную, зудящую лампу на потолке. — Нельзя ничего не делать. Я ничего не делала. И потеряла одного человека.

— Кого ты потеряла?

— Яковлева…

— О, Господи! — Лена испуганно прижала ладонь к губам. — Что с ним?

— С ним все в порядке. Он женился.

— Женился? Яковлев?

— Да, представь себе…

— Как такое возможно? — Лена встала, дошла до стены, вернулась к скрипучему стулу. — Как такое возможно? Он же тебя любил, Наташка? Так любил, что просто жуть!

— Вот видишь… Значит, не так уж и любил… Да и я тоже хороша… Ладно. Забыто. Все равно сейчас начинается новая жизнь, без Яковлева и без танцев.

— А почему без… без танцев?

Наташа с ядовитой издевкой посмотрела на любимую Лену — долго-долго.

— А потому, что я теперь инвалид, Ленка! Мне бы ходить научиться!

Лена скрипнула стулом. Мама дорогая, что же это такое? Почему так получается?

— Ты научишься, Наташка! Вот именно ты — научишься…

Распахнулась дверь, и ввалилась музыка, очень яркая, блестящая, сверкающая золотом. Ирочка в музыке и в собственном соку. В вытянутой руке — приемник, из которого что-то орет.

— Все, отстань! — крикнула Ирочка кому-то в коридоре. — Дай нам с девками спокойно посидеть! Потом заходи!

Она захлопнула за собой дверь и встала посередине, красивая до колик.

— Ну, где тут моя драгоценная Наташка? А то толком не рассмотрела, пока со всеми поговорила, пока выяснила все…

Конечно, Ирочка была человеком-праздником. И слабонервного могло оскорбить ее вопиющее благополучие. Но бывалые Лена и Наташа от чистого сердца любовались, и даже не вздыхали.

— Так вот! Девки! У нас радостная новость! Отныне в эту палату никого больше не селят, и Наташка может здесь шиковать, как хочет! И медсестричка будет подходить почаще, а на Новый год могут на всю ночь гостей оставить, так что…

Она обвела взглядом унылую палату, помахала тонкой сигареткой:

— А вот пепельницы у них нет. Непорядок… Ладно…

Она взяла чистую «утку», скромно задвинутую под кровать, бухнула ее на подоконник, открыла форточку. И тут же в палату ворвались снежинки, и на контрасте стало ясно, что воздуха в помещении почти не было — сплошной медикаментоз, замешанный на тоске.

— Ничего, сейчас у тебя будут раза три в день проветривать! — Ирочка стряхнула пепел в «утку», зло затянулась. — Ничего, девки! Прорвемся! И всем козлам докажем! Вот посмотрите!

Наташа посмотрела на Лену, Лена на Наташу: Ирка в своем репертуаре, как всегда.

— Говорят, что будешь ходить и бегать, и вообще… Все нормально будет! И детей еще нарожаешь кучу… Если, конечно, тебе это надо.

Тут Ирочка смутилась, заюлила, схватила трубку телефона.

— Не пробовали еще, как сигнал? Мне чувак сказал, что слышимость — как с соседнего балкона. Он в командировки берет… Ну, кому позвоним?

И она начала набирать какой-то номер, пожевывая сигаретку.

— Что он тебе сказал? — Наташа потянулась за планку сверху, привстала с подушки. — Он тебе что-то сказал, чего я не знаю?

— Откуда я знаю, что ты знаешь, а что нет? Сказал, что все будет пучком! Так что болей, не парься!

Но девчонки слишком хорошо понимали Ирочкины интонации. Не договаривала.

— Ладно, — Наташа посмотрела на Лену. — Захочет, сама скажет, да?

Лена кивнула и взглядом выразила понимание: если она скажет мне, я тебе обязательно расскажу…

— Задолбали вы меня своими придирками, вечно следите за мной! — Ирочка сбросила звонок, набрала снова. — Не могу понять — он не работает или это никто трубку не снимает? Надо будет по шее накостылять моему красавцу!

Потом вышла, довольно сильно хлопнув дверью.

— Как думаешь, что это значит? — равнодушно поинтересовалась Наташа. — Что у меня какое-нибудь осложнение, несовместимое с жизнью?

— Нет, я думаю, что это у Ирки очередное сезонное обострение. А еще она сегодня едет в Москву.

— Зачем? Новый бизнес-проект?

— Везет Ромку в модельное агентство.

— Куда? — Наташа подалась вперед, забыла о штырях-ограничителях. — Куда она его везет?

— В модельное агентство…

— С ума сошла! Зачем ей это надо? Она что, не знает, что там, за сценой, происходит? Что за мания лезть в танцоры-певцы-модели? Вот к чему это приводит!

Она стукнула по железной раме и зло бухнулась в подушки…

И снова Лена не могла ни спорить, ни соглашаться. Она сама была из этой нестабильной массы, из группы риска.

Распахнулась дверь, и в палату насыпало народа — Рома, Алексей, сестрицы Анжелка с Элеонорой… Шампанское, торт… Даже карманная елка с игрушками! В общем, это правильно, до Нового года несколько дней.

— Поздравляем! — кричали все, не уточняя, правда, с чем поздравляют — Ура!!!

А Ирочка стояла у двери и наблюдала, какой эффект произвело продуманное и подготовленное ею шоу.

— Откуда вы все? — Наташа зарумянилась. — Как вас пустили?

— Наташка! — сестры бросились к постели, повисли на краях, боясь прикоснуться к системе поддержке ноги. — Ой, тебе больно? Это прямо в ногу засунули, да?

— Мне не больно! Мне хорошо! — Наташа обхватила руками одну, другую. — Какие молодцы! Как здорово! Спасибо!

— Это все Ира! — Рома стоял с елкой, как штатный Дед Мороз. — Это она всех собрала и привезла сюда…

— Ага! Позвонила в семь утра! Я ее чуть не убил! — Алексей откупоривал шампанское. — Просто какой-то демон! В семь утра уже на ногах! И собирается всю ночь вести машину!

— Ненормальная! — Наташа посмотрела на подругу.

Ирочка раздувала ноздри, делала равнодушное лицо. Но была довольна эффектом.

— Да, я такая, — она выглянула в коридор. — Интересно, а стаканчики они нам организуют?

— Прекрати! Закрой! Сейчас всех погонят! — зашикали на нее.

Но Ирочка сделала ручкой, гордо выпятила губу и шагнула за дверь.

Вернулась она уже с пластиковыми стаканчиками и доктором.

— Ну, вы тут не шумите! — доктор кивнул на бутылку. — У нас вообще-то все это запрещено!

— Как договаривались! — Ирочка протянула ему стаканчик. — С Наступающим, доктор!

Пейджер запищал, предупреждая о том, что прибыл Сергей, ждет внизу. Пора ехать.

— Секундочку! — Ирочка набрала номер брата. — Серый? Привет! Это я, твоя любимая сестра! Поднимайся к нам! Что значит, времени нет? Ты хоть на секунду задумался о том, откуда я тебе звоню? Да! Свой телефон! Поднимайся, посмотри!

Сергей вошел не скоро, довольно раздраженный:

— Лена! Мы, между прочим, через десять минут должны быть на месте! Если ты думаешь, что мой автомобиль развивает скорость выше двухсот по городу, ты ошибаешься!

— Он у тебя и за городом выше сотни не развивает! — Ирочка нагло закурила. — Ты же боишься гнать! Еще поцарапаешь!

Сергей даже не дернулся — пусть себе сволочная сестра трындит, пусть. Подошел к телефону.

— Что это? «Тайфун»? «Вихрь»? Как эта система называется?

— Называется «никакой абонентской платы»!

Сергей повертел трубку, потом заметил Наташу:

— Ну, блин… Угораздило тебя… Везучая ты, я посмотрю…

— Привет, Сергей, — кивнула Наташа. — Я тоже рала тебя видеть. И остальные тоже улыбнулись и кивнули. Его не очень любили, но и против ничего не имели. Стоит рядом человек — хорошо, уйдет — тоже неплохо, спокойнее.

— Ладно. Я пошел. Лена! Собирайся!

— Ага, сейчас! — Лена засуетилась, начала возиться с пакетами, чтобы окончательно выгрузить «ссобойку», собранную Маргаритой Петровной для Наташи. — Все! Иду! Наташк! Я к тебе забегу завтра или послезавтра! Книг принести?

— Послезавтра Новый год, надо подумать, что делать! — на всякий случай напомнил Алексей, и получил ожог второй степени от тяжелого взгляда Сергея. Сергей уже все прекрасно знал про педерастический курорт, который его полоумная сестра организовала в подаренной квартире. Ее дело, конечно. Но Сергея липкими голубыми языками не трогать! И его Лену тоже! Они участвовать в таком сраме не будут!

Они вышли к лифту, и Сергей долго сердито молчал. Молчала и Лена.

— Слушай, это, конечно, не мое дело, — он не выдержал. — Ты можешь общаться с кем угодно. Но нельзя ли это общение так организовать, чтобы мы не пересекались! Знаешь, я как-то не очень люблю нетрадиционно ориентированных мальчиков!

— Откуда ты знаешь про «нетрадиционную ориентацию»?

Она что, издевается? Улыбается?

— А что, ты думаешь, это знаете только вы? Нет! Это знают все, у кого есть глаза и уши!

Лена перестала улыбаться:

— И родители?

— Насчет родителей не знаю, не спрашивал. А вот все наши общие знакомые прекрасно осведомлены, и с некоторых пор это стало меня напрягать! Мне моя репутация мужчины дорога, между прочим!

— Никто не пытается запятнать твою репутацию мужчины!

— А для этого ничего и делать не надо! Достаточно пару раз оказаться в одной компании с этими! Голубками! И услышать в свой адрес какую-нибудь милую шуточку!

— Не думаю, что о сегодняшнем визите узнает кто-нибудь, кроме тех, кто был в палате!

— Абсолютно бабская позиция! Голову в песок! А я тебе говорю, что…

В лифт вошла молодая медсестра, внимательно посмотрела на Лену, на Сергея. Начала улыбаться. Видимо, узнала Лену, но ничего не сказала. Просто игриво обернулась, выходя.

— Симпатичные медсестры здесь работают! — громко сообщил Сергей. — Если мы сломаем ногу или шею, обязательно попросимся на ваш участок!

Медсестра хихикнула, потом лифт закрылся, и дальше Лена и Сергей ехали в тишине. Он уже забыл о неприятной встрече с позорными дружками Лены и Ирки. Думал о своем, потрясал связкой ключей в кармане и улыбался.

На улице их ожидала новость. Под замерзшими «дворниками» белел листок.

— Не понял! — Сергей взял его в руки, развернул. — Это у них что, штрафы теперь за больничную стоянку выписывают?

Лена по ходу заглянула в листок, потом забралась в машину, и только после этого сознание презентовало ей строчки, которые успело записать в момент заглядывания:

«…скучаю по твоему голосу, безумно…».

Стало холодно, холодней, чем обычно. А Сергей все читал, читал и оглядывался, словно ждал, что сейчас написавший выйдет из-за угла. Но радости на его лице не было, напротив — легкая растерянность и все то же раздражение, уже заявленное в палате.

— Что это? — равнодушно кивнула Лена на листок, могла Сергей уселся на сиденье.

— Да так, фигня какая-то… Рекламный проспект, самопал… «посетите нашу новую домашнюю парикмахерскую»…

Они тронулись, и Лена вдруг почувствовала, что сейчас случится что-то страшное. Еще секунда — и она набросится на Сергея. И будет бой.

— Это не рекламный проспект, Сергей! — сказала она ледяным голосом. — В рекламных проспектах не пишут о том, как безумно скучают по твоему голосу!

Вот как…

Сергей мрачно улыбался до следующего светофора, а потом сунул руку в карман дубленки и извлек измятый листок:

— На, читай…

И Лена взяла бумажку. Могла бы гордо оттолкнуть руку, скомкать эту гадость и выбросить, не глядя. Но она взяла.

«Проходила мимо, увидела твою машину. Такой дорогой сердцу номер… Поняла, что скучаю по твоему голосу, безумно хочу видеть тебя. Если будет возможность, позвони. Оля К.».

Лена перечитала еще и еще раз. Сергей безмолвствовал, ждал реакции. Но поскольку Лена тоже молчала, и это молчание становилось тягостным, он снова начал первым:

— Это Курлова. Никак не угомонится, хоть и вышла замуж… Я не виноват, я эту цидульку одновременно с тобой увидел.

— Ты с ней встречаешься?

— Да с какой дури? Смысл?

— А что, встречаются всегда со смыслом?

— Не знаю, как у других, а я минимально думаю головой перед тем, как пригласить кого-то на свидание!

Лена чувствовала, как до краев наливается кипящим, булькающим возмущением. «Соскучилась по твоему голосу»! «Если будет возможность, позвони»!

— А почему ей так дорог номер твоей машины? Это ведь новая машина! И новый номер! Вы уже расстались тогда!

— Нет! Тогда мы еще не расстались! И я видел ее несколько раз на прошлой неделе! И месяц назад! Мы, между прочим, старые друзья, пережившие вместе определенные события! Понимаешь? Друзья!

— Настолько близкие, что она безумно скучает?

— А что, ты не скучаешь безумно по своим подружкам? У тебя такого не бывает? Скажи, что ты никогда не писала своим девчонкам записки, не пыталась просто так, без повода, им позвонить! Скажи!

Лена не могла сказать такого. Но и согласиться с тем, что Сергей предлагает для оценки равнозначные ситуации, тоже не могла.

— Ты же говорил, что больше не общаешься с ней?

— Далась тебе эта несчастная Оля! Что, нет других поводов попортить мне настроение?

— Да пошел ты!

И Лена вдруг рванула дверь — благо, машина стояла на светофоре и в первом ряду — и выбежала в зиму. Она мчалась, не глядя, запахнув на лице рукава свитера, а куртка осталась в машине, и сумка там осталась. Ни о чем не думала Лена в тот момент, просто тупо прорывалась сквозь снег и ревела как белуга.

Сергей догнал не сразу, сначала пристроил машину на «аварийку», а потом набросился, скрутил и поволок назад.

— Да ты ревнуешь меня! — крикнул он ей прямо в ухо так, что зазвенело. — Ревнуешь меня, малолетка!

— Отстань! Не трогай меня! Иди к своей Оле!

— Ревнуешь! Ревнуешь, причем дико!

— Пошел ты! Пошел ты вместе с Олей и всеми остальными! Я тебя ненавижу!

— Ни фига! Ты меня не ненавидишь! Ты меня ревнуешь! Ай-ай-ай! Как не стыдно!

— Отвали! Отпусти меня!

Прохожие, покрытые сугробиками снега, опасливо-любопытно обходили их стороной, кто-то весело улюлюкнул. Каждый пережил такие моменты, а некоторые и не раз.

— Пусти!

Но он захлопнул дверь и стал обходить авто, смахивая с себя то, что успело насыпаться за пять минут, проведенных на улице.

Лена уже никуда не рвалась, хотя дверь никто не держал: хочешь — убегай. Но было бы совсем глупо… Сидела, зло размазывая снег и косметику.

— Ну, что? Успокоилась? — Сергей завелся, прислушался к звуку мотора, все ли в порядке: а что-то похрипывает. — Набегалась? В следующий раз предупреди заранее, я тебя поближе к стадиону высажу…

Лена отвернулась, абсолютно искренне ненавидя сейчас и его, и его поганую улыбку, и его девушек.

— Ладно, все! Порезвились и хватит. Возьми зеркало и подумай, что с этим можно сделать. Я бы, конечно, предложил радикальные меры. Например, отсечение дурной головы… Но у нас мало времени… Так что попудрись там, подкрась губки… Действуй, сестра.

— Я тебе не сестра!

— Слава Богу!

Ирочка еще пару раз покурила, вальяжно сбрасывая пепел в «утку». Анжелка восхищенно следила за ее волшебными пассами — какой маникюр! Какая сигаретка! Рома с Алексеем взахлеб рассказывали что-то о даче, Наташа смеялась…

Потом заглянул «свой» доктор и предупредил, что скоро официально наступит ночь, поэтому следует разойтись, иначе могут быть некоторые неприятности, поскольку больница — это не дом свиданий.

Начали собираться, целовались, обещали захаживать. Сестры приуныли, не желая возвращаться в скучную, тесную квартирку к орущей Сусанне.

— Что тебе в следующий раз принести?

— Принесите мне книги.

— Книги? — Ирочка засмеялась. — И что ты будешь с ними делать?

— Читать.

— В принципе мудрое решение, — кивнул Алексей. — Нечего лежать просто так целыми днями. Что ты хочешь — романы о любви?

— Только не романы. И только не о любви. Принесите мне… Самоучитель французского… Пару учебников истории… И что-нибудь но ландшафтному дизайну.

— А про коневодство ничего не хочешь? — Ирочка держала пакет, в который Рома сбрасывал стаканчики, недоеденные бутерброды. — Можем притянуть всю сельскохозяйственную библиотеку!

— …и какую-нибудь методику восстановления костей и мышц после операций.

— Будет сделано! — откозырял Алексей.

Пока парни определяли младших сестер Петровых в такси, Ирочка топталась у поста на этаже. Нужно было еще переговорить с доктором. А его все не было, и медсестер не было. Но потом из дальней палаты вынырнул некто в белом халате, и Ирочка приняла боевую стойку: лицо красивое, безразличное, нога расслаблена, рука проветривает ногтики.

Оказалось, зря старалась. Доктор был не тот, и Ирочка уже собиралась линять, как вдруг доктор помахал ей рукой и улыбнулся.

— Ирина? Погодите, не спешите! Поговорите со мной!

Ирочка всмотрелась и не без некоторого труда опознала руководителя посещаемого ею когда-то психологического «кружка» — молодого провокатора, который всегда таскал джинсы, и поэтому в белом халате выглядел как совершенный незнакомец.

— Здравствуйте! А что вы тут делаете?

— А я вот после работы забегаю пообщаться с суицидами! Пишу научку!

— С суицидами? А что, тут и такие есть?

— Такие везде есть! — провокатор с удовольствием рассматривал собеседницу, зачем же скрывать восхищение предметом, если предмет заслуживает восхищения?

— Ужас какой… Не представляю себе людей, которые хотят себя убить!

— И не представляйте! Вам это ни к чему!.. А отчего же вы больше не посещаете наши группы встреч?

Ирочка замялась. Ей хватило того одного крутого занятия, когда мерзавцы «как-бы-психологи» на тридцать секунд лишили ее уверенности в себе, в своей красоте.

— Не знаю… На меня так набросились тогда… Помните, что они все мне говорили?

— Так ведь это же замечательно! — провокатор обнажил большие зубы. — Вы поймите — это же уникальная возможность услышать о себе правду, получить обратную связь!

— Ничего себе правда! — Ирочка двинулась в сторону выхода. — Было приятно вас увидеть, до свидания!

— Какая вы яркая противница логики! — психолог догнал ее, пошел рядом. — Вы ведь совсем не обязаны помнить то, что вам сказали! Просто один раз сделайте выводы!

— Уже сделала! Спасибо!

— Ну, как угодно! — он остановился, весело помахал. — У нас 31 декабря открытое занятие! Будут все ребята из вашей группы и новички! Заходите!

— Ага! — Ирочка даже не обернулась.

Рома с Алексеем хулиганили, шумно провожали младших Петровых, те лупили розовыми ладошками по стеклу такси и восторженно что-то орали, водитель оборачивался.

— Ромка! Пора!

Ирочка прыгнула в машину, завелась, сердито сделала «фа-фа».

— Сейчас! — Рома что-то говорил Алексею, тот улыбался. Просто любящие братья, мать их! Ирочка сморщилась.

— Ромка! Нам еще ехать ночь!

— Иду!

— Когда тебе говорят, что надо ехать, значит, надо ехать! — рявкнула она на своего красноносого нежного мужа.

Рома пристегнулся, сделал ручкой Алексею.

— Ты слышишь?

— Слышу.

— Я говорю, когда тебя зовут…

— Я слышал, Ир, не повторяй!

Ирочка утопила педаль, рванула с места, оставив Алексея далеко сзади. Пусть еще полчаса греет свой хлипенький мотор, гад, пусть. Нечего ему еще ехать следом, моргать фарами, а так наверняка и было бы! Не могут никак распрощаться, мерзкие педики!

— Ромка! Ты меня так бесишь иногда!

— Чем?

— Да всем! Я просто убить тебя готова!

— Убивай.

Он специально, да? Прикидывается овцой! Кроткий, покорный мальчик, практически ангел! Без одного пера, блин!

— Я, между прочим, для тебя стараюсь!

— Спасибо.

— Мне твое спасибо на фиг не надо!

— Хорошо, не буду.

— Блин! — Ирочка тормознула у палатки, снежная пыль полетела к фонарям. — Ты как будто нарочно! Как будто нарочно хочешь меня вывести из себя!

— Да чем? — Рома понуро хлопнул ресницами. — Я стараюсь себя вести максимально корректно!

— Да пошел ты со своей корректностью в задницу!

Посидела, успокоилась.

— Ладно, в задницу можешь не идти. Сходи купи шоколадных батончиков на дорогу. Разных. И кальмаров. И чего-нибудь с газиками. За семьсот километров проголодаемся.

А потом к Наташе забежала медсестра, проверила спины, произвела все необходимые процедуры. Лицо медсестры выражало легкое удивление:

— У вас такие друзья знаменитые! Я и не думала!

Наташа только морщилась. Знаете, как больно, когда штыри…

— А я сижу, смотрю — какое-то лицо знакомое! А они, оказывается, на телевидении работают! Я тоже хотела на телевидении работать, да мать сказала, что без профессии в наше время никак! А врач всегда будет свой кусок хлеба иметь! Маленький, но стабильный! Конечно, лучше было бы в стоматологию…

Больно. Каждый раз больно. Сколько времени прошло, а все равно больно.

— А у нас вчера молодого парня привезли, пытался с собой покончить! Я просто не понимаю таких людей! Кому сейчас легко? Зарплаты маленькие, вещи дорогие! Народ без работы сидит… Ну так это же у всех так! У всей страны! Нужно смириться, найти себе занятие для души! Ко всему можно притерпеться, я считаю! Если каждый из-за проблем будет выбрасываться из окна, мы полгорода потеряем!

Потом медсестра нашла утку с пеплом и окурками. Она помолчала, выбирая слова.

— Знаете, я понимаю… Но в палате лучше не курить. А то заведующая узнает, мало не покажется… Или, если курите, за окно потом высыпайте, чтобы следов не оставалось! Слышите?

Наташа слышала только боль.

Лена вошла в зал с некоторым трепетом: все-таки бомонд. И даже если ты сам прекрасно знаешь, откуда в телевизоре берутся люди, попадать в их живое общество очень волнительно.

— Ты смотри, какие люди, а? Мама дорогая! Вон Тиханович с Поплавской! Вон Ярмоленко! Вон ведущая эта известная… красавица такая… Алена Спиридович! Вон малышка прикольная, которая смешную передачу ведет… Лариса Грибалева! Хорошенькая! — Сергей рядом, тоже волнуется. — Видала, какая поляна? Сейчас еще только оператора найти где-нибудь под столом… Не дай Бог нажрался…

Они медленно двинулись вдоль столиков, ловя на себе взгляды. Это были очень поверхностные взгляды, не цеплявшие даже эпидермиса. Только одежду и чуть-чуть — лицо. Очень быстрые, безразличные.

— Надо купить тебе нормальный костюм, — сообщил Сергей. Значит, и он почувствовал. Но сказал зря. Лена тут же ощутила себя слоном в посудной лавке. Действительно, как можно жить без нормального костюма? Все эти люди вокруг такие утонченные…

— Улыбайся. Тебя узнают.

— Кто меня узнает?

— Многие. Теперь важно показать, что ты настроена позитивно, но сама к ним на шею не бросишься!

И он зачем-то взял ее за локоть, как будто это могло поспособствовать созданию имиджа позитивной неприступности.

— Здравствуйте, — сказал Сергей кому-то. — Здравствуйте.

Они добрались до местечка, где полыхал одинокий фонарик операторской камеры. Оператор снимал «крупняки», вел себя достойно и уныло.

— Где вы ходите? — поинтересовался он. — Награждение пропустили!

Сергей выразительно посмотрел на Лену. Получила? Поистерила? Побегала по улицам? Вот, догоняй теперь церемонию!

— И что теперь делать? — Лена от страха перешла на шепот. — Что же теперь делать?

— Ничего! Кофе пить! — грозно отозвался Сергей. — Пирожными закусывать! Тусоваться! Рассказывать о собачках!

Лена посмотрела на оператора. Что делать, оператор?

— Ну, я вообще-то все снял… От начала и до конца… Сейчас можно просто взять интервью у тех, кто выступал…

Сергей?

Он все не оттаивал, хотя было видно, что жить ему стало легче.

Лена вздохнула с облегчением. Ну, пусть дуется, имеет право. Действительно, виновата. А пока он дуется, Лена поговорит с кем-нибудь, возьмет интервью. И все уладится.

— Вон Езерская, — кивнул Сергей. — Иди с нее начинай.

Великолепная Элеонора Езерская, светская львица! Царица эпатажа, явление! Дама, к которой страшно подойти, так она в своих мехах непостижима и великолепна!

— Здравствуйте! — сказала ей Лена, смело сказала. — Извините. Можно взять у вас интервью?

— Можно, — улыбнулась ей Великолепная. — Я вас узнала! В принципе, мне нравится то, что вы делаете!

Дальше все пошло быстро, даже где-то странно быстро. Хрустальные люди из телевизора оказались реальными настолько, что можно было рассмотреть капельки пота на их высоких лбах…

Оказывается, им всем нравилось давать интервью!

Сергей наблюдал за процессом издали, ревниво вертел ухом.

— Это кто снимает? — спросили сзади.

— А, это… Кабельное… — ответили сзади же. С некоторым пренебрежением.

— А что за девочка с микрофоном?

— А, местная!

— Хорошая девочка!

— Девочка хорошая, канал — фигня…

— Нормальный канал, и девочка хорошая…

— Ну, девочке я бы еще что-нибудь предложил, а вот каналу…

Сергей обернулся к говорящим, даже не рассмотрел их толком, настолько они были невзрачны и омерзительны для него после всего сказанного.

— Здравствуйте. Я продюсер той самой девочки, которая такая хорошая. Что же вы хотели ей предложить?

Говорящие несколько смутились, поерзали, пытаясь быстро найти выход.

Сергей ждал.

— Понимаете… Мы дизайнеры… Компьютерный дизайн… Монтаж… Все, что необходимо… Просто подумали, что вашей программе нужна другая упаковка… Только и всего…

— И что, вы можете сделать эту упаковку?

— Можем, ясное дело!

— И что, даже со скидками? Вы это хотели предложить девочке, да?

— Ну…

— Отлично! Лена! Лена!

Лена обернулась на крик, спросила взглядом: что?

— Иди сюда!

Оператор вздохнул, снял с плеча камеру, принял у Лены микрофон и остался стоять посреди зала живым памятником, укором продюсерской совести.

— Лена, познакомься! — Сергей обнял ее за плечи. — Это… Как вас зовут, ребятки?

Ребятки вяло доложили.

— Отлично. Лена, эти чудесные люди выразили желание смастерить нам новые шапки и перебивки. Очень модные, современные. И практически даром. Да?

Чудесные люди сильно загрустили.

— Лена, милая, сбегай за моим ежедневником. Надо записать телефон, иначе я не смогу воспользоваться добротой наших друзей…

Он мог сходить и сам, но… Ребятки непременно смылись бы. Это раз. И два: важно показать ребяткам и всем остальным, вскользь и безразлично поглядывающим на Лену и микрофон, что и то и другое работает от Сергея, запараллелено на нем. И что он, именно ОН, Сергей, может дать команду этой «хорошей девочке», и она эту команду выполнит! Она сбегает и принесет! Понятно вам, кто я?

Лена пошла за ежедневником.

И какое-то время искала в дипломате Сергея.

Потом взяла искомое, тронула пальцами лаконичную черную обложку. И ежедневник сам собой раскрылся на нужной неделе, последней, предновогодней...

Суббота на этой неделе была занята одним жирным словом, обведенным в рамочку — «Свадьба».

Лена пару раз прочла это, потом отдала ежедневник. Но так и не смогла понять, о какой свадьбе идет речь? Он приглашен на свадьбу? Странно, должен был бы сказать ей, Лене... Мы снимаем какую-то свадьбу? Тем более должен был сказать...

Полчаса она промаялась, пытаясь разгадать этот ребус, такой простецкий с виду. Потом пошла просить помощи.

Сергей долго смотрел на нее, пытаясь понять, шутит она, злится, просто интересуется, без всякого эмоционального наполнения…

Лена, конечно, улыбалась. Но как-то ей было нехорошо в этот момент… И что-то постукивало и подрагивало у нее внутри.

— Хорошо, — сказала Сергей. — Я тебе скажу, что это за «Свадьба». Это моя свадьба.

— В каком смысле?

— В прямом. У меня должна была быть свадьба в эту субботу.

В его голосе чувствовалась даже чуть-чуть гордость, хотя усталости и сожаления было больше.

— Я не понимаю… И что? Ты женишься?

— Уже нет. Пару недель назад я отказался, попросил прощения и отказался…

— Дурдом какой-то. — Лена отхлебнула вина, как воды. — Значит, мы с тобой… Уже спали… А ты все еще собирался жениться?

— Ну, да… Мы же были тогда просто друзьями… Я так это понимал! Никаких клятв верности мы друг другу не давали, если ты помнишь!

— Просто дружили и спали, ты хотел сказать… Спали и при этом просто дружили…

— Такое случается у взрослых людей…

— Ага, да, — Лена ползала взглядом по банкетной колбасе и никак не могла сосредоточиться. — Все понятно, только я все равно не понимаю… И кто она?

— Одна милая, простенькая девочка.

— Та блондинка, которая живет рядом со спортзалом, очень удобно?

— Ну да…

— Ты же творил, что ты с ней уже… Что ты не встречаешься ни с кем!

— Лена, почему я должен был тебе отчитываться о личной жизни, подумай! Нас связывало тесное общение, работа… Но это еще не все! Каждый из нас имел право встречаться и с другими людьми!

— Я ни с кем не встречалась!

— Ну, что ж… Очень похвально… Зато ты много успела сделать на телевидении. Теперь тебя узнают… Разве это не приятно?

— Ничего не понимаю… И что дальше?

— Ничего, — Сергей терпеливо улыбнулся. — Я же говорю тебе, что отказался! Свадьбы не будет! Сама подумай: стал бы я за несколько дней до свой свадьбы заниматься чем-то другим?

Лена криво усмехнулась. Смог бы… Этот смог бы…

Сергей обрадовался ее улыбке, ласково потрепал по щеке:

— Ну, вот видишь? Все нормально! Я позвонил этой девушке.

— Позвонил? Ты собирался на ней жениться, а потом просто позвонил и сказал, что передумал?

— Ну, я не просто позвонил! — Сергей чуть-чуть озадачился. Только что Лена едва не рыдала, а теперь вот собирается хорошенько поржать. — Я не просто позвонил, я периодически к ней захаживал, пил чай…

— …спал с ней!

— Лена, — Сергеи достал сигареты, вытащил одну, потом сунул назад, потом снова вытащил. — Ты стала очень нервной в последнее время…

— Да, действительно, — Лена встала. — Что-то у меня не так… Пойду освежусь…

Опять плачет, по спине видно и по шагам. Сергей вздохнул. Сколько с женщинами проблем! Настолько неуправляемые организмы, настолько эмоциональные! Нужны железные нервы, чтобы уметь существовать рядом с ними и не стать при этом психопатом.

— Утром заедем к одной чувихе, мы с ней нижнее белье когда-то возили… Помоемся, переоденемся — и в агентство. Ты майку белую взял?

— Взял.

— Хорошо. Надо, чтобы они тебя в майке увидели. Увидят тебя в майке — сразу офигеют!

— Ир! — Рома грустно смотрел на снежинки-самоубийцы, летящие в лобовую. — Зачем нам это все?

— Затем, что можно нормально зарабатывать! И вообще! Ты представляешь себе, как интересно быть моделью? Будем ездить по всему миру! Покупать разную крутую одежду! Ты какие трусы надел?

— Белые.

— С кармашком?

— Нет, обычные.

— Ты чего? — Ирочка вильнула на встречную. — Я же тебе сказала с кармашком! Блин! А если попросят раздеться? Будешь в колхозных трусниках рассекать? Пусть, блин, думают, что мы из леса? Что у нас модные вещи не носят?

— Ира! Успокойся! Я их с собой взял! Они в сумке!

— В сумке? Ладно.

Ирочка выровняла машину. Хорошо, что поздно, даже дальнобойщиков не видно. А то бы влетели сейчас по Ромкиной милости… И хорошо, что трусы в сумке. До появления в агентстве еще много часов, мало ли что может случиться при такой дороге с трусами, носимыми на законном месте, это же вполне понятно. Хорошо, что этот дурачок не додумался их натянуть.

— Ладно, только смотри! Не забудь завтра надеть!

— Не забуду, — тяжко вздохнул Рома.

Как неспокойно ему жилось в последнее время! Ирочка таскала его за собой, представляла разным музыкантам, артистам, директорам магазинов, продавцам и «челночницам». Она искала в глазах каждого ответ: правда, хорош? И все смущались… Или даже злились… И Роме было неловко, он переминался, дергал жену за рукав, но она никогда не убегала с места переговоров, никогда! Только получив ответы на все вопросы, только заполнив пустующие графы в головном анкетном листе!

— Ир, поедем на Новый год к моим! Мама очень просила.

— Мы в ресторан идем, забыл?

— Помню, но мама очень просила…

— Меня мама тоже всегда о чем-то просит. Знаешь, чем мы отличаемся? Тем, что я не нуждаюсь в маминой помощи, а ты нуждаешься! Ты совсем еще ребенок, Ромка! Даже странно… Здоровый такой мужик, а совсем ребенок… Тебе не стыдно?

Рома мрачно смотрел в черные поля за окном.

Ирочка весело толкнула его.

— Не стыдно? Эй! Маменькин сынок! Пупсик! Ути-ути!.. Не стыдно?

Она пощекотала его за ухом, Рома отмахнулся.

— Ой, Ромка… Ты даже не представляешь себе, сколько всего интересного ты пропустил, бегая за своей Розой Наумовной! Жизнь — такая клевая штука! Свобода, Ромка, — это такой кайф! Ты — сам себе хозяин! Хочешь — танцуешь всю ночь! Хочешь — пьешь вино или куришь, не скрываясь! Носишь то, что хочешь носить, а не то, что твоя мамочка на тебя напяливает! Я как вспомню, Ромка, свое детство!.. Я ведь ни шагу не могла ступить, чтобы не получить от маман по башке! Она меня терроризировала, просто убивала! Никакой личной жизни, все только по ее графику… Знаешь, меня до сих пор подмывает позвонить и спросить: ну что, добилась своего? Вот прямо хочется спросить, оправдала я ее надежды или нет?

Рома с тихим ужасом мял ремень безопасности. Что она такое говорит? Разве можно такое говорить о матери?

— Знаешь, Ромка, мне иногда кажется, что я ее просто ненавижу! Что готова специально зайти домой и дать ей оплеуху! И не захожу только потому, что не хочу туда идти!

— Так нельзя говорить о матери!

— Кто сказал? — Ирочка оглянулась, посмотрела в темное пространство за окном. — Кто сказал, что так нельзя говорить? Покажи мне этого человека!

— Это не человек… Это просто… Такое правило…

— А я не хочу жить по правилам, понятно? Я хочу жить так, я хочу жить!.. Хватит! Я — человек, со своей головой, руками, ногами… Я сама себе хожу, сама себе дышу и умирать тоже сама себе буду — почему я должна слушать кого-то другого?

— Потому, что если все начнут делать, что захотят…

— А все не начнут, Рома! — Ирочка разрумянилась, разогрелась в машинке, расстегнула молнию до пупа и выставила маленький бюстгальтер с мятой розочкой. — Все не начнут! Всем это не надо, это надо только единицам! Вот ты же рад жить тихо, так, чтобы никто не придрался! И таких, как ты, миллионы! А таких, как я, единицы! Так что ничего с вами не станет! Потерпите нашу жестокость! А потом…

Она вдруг захлебнулась на вздохе, дернула головой, вывернула руль и затормозила так резко, что автомобиль совершил печальный полуоборот вокруг себя.

— Что случилось? Что?

Рома так перепугался! Всего секунду назад мирно беседовали, можно даже сказать, беседовали с любовью, и вдруг! Рраз — и с хрипом, с визгом снега под шинами разворот! И луна стала светить в другое окно!

А потом тишина!

— Ничего, — Ирочка напряженно всматривалась в ночь и снег. — Ничего… Кажется, здесь…

Открыла дверцу и вышла.

Рома, молча кляня судьбу, двинулся следом.

Лена шла в сторону санузла, чеканила шаг, несла голову гордо. Очень неприлично в высоком обществе быть несчастным — никаких слез! А вот там, в кафельном пространстве, можно будет запереться и порыдать, стараясь ни к чему не прислоняться…

Он спал с ней и спал с кем-то еще… Как неприятно, надо же… Клятв действительно не давали, но зачем же клятвы? Лене казалось, что все и так понятно: если люди вместе, если они работают, ругаются, веселятся вместе, а потом приходят и вместе спят, значит, это что-то вроде крепких, почти семейных отношений. Или надо обязательно озвучить свою позицию: «я тебя люблю». А до тех пор, пока я этого не сказал, я тебя не люблю… Ну, да, такое тоже возможно, но все-таки…

— Спал с другой, — сказала Лена вслух и сморщилась, так гнусно прозвучало.

И еще. Он внес собственную свадьбу в ежедневник. Чтобы не забыть. Какие могут быть надежды на романтику в отношениях с человеком, который готов забыть, когда у него свадьба? Возможно, именно с этой девушкой у него была такая скучная механика в чувствах, что он был готов забыть о светлом дне соединения двух сердец. Это утешает… Но тогда ЗАЧЕМ ОН ВООБЩЕ СОБИРАЛСЯ НА НЕЙ ЖЕНИТЬСЯ? Какие могут быть честные отношения с человеком, который готов жениться на ком-то не по любви, а исходя из любых других соображений?

— Лена?

Она втянула слезы и обернулась, готовя дежурную улыбку. Вокруг общество… Быстрый, условный разговор о погоде — и вперед, в кафельное королевство. Вон и дверь уже видна.

Перед ней стоял… Андрей! Андрей Волков! Ее первая и самая несчастная любовь, ее злой сон и тоскливое утро!

— Привет, — сказал Андрей и протянул руку.

Она пожала. И все еще никак не могла сориентироваться — это он? Действительно?

— Не узнаешь? — Андрей с некоторым беспокойством заглянул в ее глаза. — Андрей! Помнишь? Мы с тобой чуть-чуть встречались до того как… Как ты стала звездой… Классно выглядишь, между прочим!

— Спасибо, — Лена забыла слова, стала вся какая-то несуразная, нелепая…

— Ну как ты?

Он так открыто улыбался, так старался выглядеть нейтральным, но успешным, очень доброжелательным.

— Нормально, — кивнула Лена. — А ты?

— Тоже. Вот скоро буду участвовать в одной телепостановке.

— Хорошо, поздравляю.

— Спасибо. Я одно время работал с тем парнем… твоим первым редактором — помнишь? У него как-то не сложилось с телевидением… вообще не сложилось… Вспоминали как-то тебя… Радовались твоему успеху, тому, что помогали тебе когда-то на начальном этапе… А сейчас я сам пробиваюсь, без редактора… Снимаюсь кое-где. Но, знаешь, очень мало. Мог бы больше. Чувствую в себе огромный потенциал… Я ведь вырос, поумнел…

Поумнел? Вырос? Лена попыталась вспомнить, каким он был до того, как вырос… Не смогла. Все смазалось, смешалось и просто плескалось в черепе мутной жижицей.

— О, я очень изменился! — в прекрасных синих глазах Андрея появилась нежность. — Сейчас я совсем иначе распорядился бы отпущенным мне временем…

Он взял ее безвольную руку и немножко погладил-покачал, улыбаясь всем лицом.

— Вырос, поумнел… А ты, небось, уже замужем? Такая красотка?

— Я?

— Да… И на телевидении так хорошо устроилась… Нет ли у вас там еще одного свободною местечка для привлекательного холостого актера?

— Для кого?

Он засмеялся — ах-ах, как мило мы кокетничаем, Леночка! — и поднес ее руку к губам. Так, чтобы она кожей ощутила его легкое, но горячее дыхание…

— С кем, простите, имеем честь разговаривать? — грозно спросили рядом.

Андрей довольно шустро освободил Ленину конечность.

А это Сергей подошел. Стоял, покачиваясь с носка на каблук, смотрел равнодушно, как в прицел.

— Я просто подошел засвидетельствовать почтение… Давно знаком с Леной… Андрей Волков, актер…

— Это Сергей, мой продюсер, — сказала Лена и ощутила вдруг удовольствие от каждого слова. Вот как-то сейчас они были очень к месту, эти слова, и этот Сергей дурацкий, и его гордый профиль, и его звание, им самим придуманное.

А запись в ежедневнике забылась на пару секунд. Зато другое вспомнилось…

Бег на каблуках по пересеченной местности, когда слезы льются, как тропический дождь, когда сердце рвется на клочки, сзади хохочут парняги-доминошники, а Андрей, любимый Андрей, говорит холодно-холодно:

— Я тебя не люблю!

Вспомнилось буквально на мгновение, и нужно было что-то с этим сделать.

— Не только продюсер, — заметил Сергей, потихонечку четвертуя Андрея взглядом. — Не только. У вас какие-то вопросы? Предложения?

— Да, нет, — Андрей взглянул на Лену. — Я просто… Сам работаю на телевидении, думал… Вдруг у вас будет необходимость в хорошей актерской работе… Может быть, я оставлю вам телефон?

Он нижайше попросил взглядом о такой возможности, немножко надул губки и заглянул Лене в лицо. Такой сладкий, такой ласковый…

— Мы найдем ваши координаты, если понадобится!

— Правда? Найдете?

— Ну… Скорее всего, конечно, нет! Вы нас не очень устраиваете, до свидания!

Сергей взял Лену за локоть и отвернул, потом увел подальше.

— Ни на минуту одну нельзя оставить! — зло прошептал он, улыбаясь обществу. — Сразу цепляешь какого-нибудь дешевого козла и начинаешь с ним кокетничать!

— Никого я не цепляла! Он сам подошел!

— Ко мне он почему-то не подошел!

Лена засмеялась: еще подойдет! Смахнула волосы со щеки, на повороте оценив обстановку на заднем плане — Андрей все еще стоял, собирался с мыслями, грустил. Еще секунда, и он снова наполнится соками, уйдет в зал заводить новые знакомства, но сейчас ему было грустно. И Лена живо представила себе ту картинку, которую он наблюдал сейчас: уходящая Лена, довольно стройная, довольно красивая и успешная, ведомая представительным, крепким мужиком. Очень неприятная для Андрея картинка, ничего не скажешь…

— Что ты ржешь? — Сергей вдруг разозлился. — Весело тебе? Смешно? Научилась издеваться над взрослыми мужиками? Давай-давай! Смейся! Давай!

— Спокойно, — сказала ему Лена. — Без истерик. Я не получаю удовольствия от издевательств, в этом я на тебя не похожа.

— Слушай, я!..

Тут Сергей отвлекся, нырнул из угла, в который за секунду до этого затолкал Лену, улыбнулся и долго тряс кому-то руку. Слышно было, что говорит с уважением, видно, важный человек попался. Потом он вернулся, снова закрыл собой весь свет и воздух, вжал Лену в стенку:

— Ты очень рискуешь, маленькая! Слишком быстрое превращение из жабенка в белую розу! Как бы не сковырнуться!

— Не переживай за меня, милый! — Лена установила между собой и Сергеем острый локоть: так надежнее. — Я справлюсь! У меня очень крепкие зубы, как оказалось! Даже если я сковырнусь, я найду за что зацепиться! А вот тебе придется переквалифицироваться из продюсеров в кого-то еще! Кроме меня на телевидении у тебя никого нет, если я все точно помню?

Сергей похрипывал прямо над ее глазом, нависал всей своей конструкцией. И Лена была готова к тому, что он ее, наверное, сейчас ударит. Как в детстве. Не совсем понятно за что, правда… Но у них вообще все непонятно… Так непонятно, что сейчас лучше ударить друг друга по-быстренькому и разойтись навсегда.

— Блин, — сказал Сергей, и такая тоска образовалась в его густом голосе. — Как ты меня достала!.. Сложно дотумкать, что я тебя люблю? Сложно вот этим вот мозжечком это понять?

И он действительно ударил ее в лоб, причем довольно сильно.

— Вот здесь я убила человека. Точнее, я его… воскресила… Он был мертв до того, как я на него наехала. А потом я наехала и поняла, что ожила…

Рома с опаской поглядывал на свою женушку: ужель совсем свихнулась? Бредит? Стоит себе поперек ветра и снега, только руки скрестила, прикрывая от мороза грудь. И ночь кругом. И поле.

— Кого ты убила?

— Я убила в себе тварь.

— Как?

— Долгая история…

— Давай мы вернемся в машину, и ты ее расскажешь! Тут очень холодно, Ир!

Ирочка упрямо развернулась к ветру лицом.

Где-то моргали огни деревни, но легче от этого не становилось.

Рома замерзал большими порциями: сначала пальцы-локти-колени, потом плечи-уши-подбородок. Еще минута и начнется остекленение изнутри, а там и до воспаления один шаг.

— Пойдем? — он робко тронул Ирочку за ледяные пальцы. — Заболеем, завтра в Москве будем с температурой. Кому мы нужны с температурой?

— А мы и так никому не нужны, — прошелестела вдруг Ирочка. —

Если с нами что-нибудь случится, нас даже искать не сразу начнут… Хотя Роза Наумовна, конечно, поднимет шум: где мой сыночек, где мой сыночек?.. Но ты ей нужен только спящий, и лучше, если бы тебе было вечно пять лет. Тогда бы ты никуда не уходил, сидел бы при ней, а она каждый день купала бы тебя в воде с марганцовкой. А ты стал большим, у тебя появились какие-то вопросы, проблемы… Но ведь она не сможет их решить… Она даже выслушать их не сможет, это разобьет ее сердце… И ты никогда ей ничего не скажешь, будешь вечно декоративным сыном при вечно декоративной маме… А у меня еще хуже… Я просто урод… Мы стали взрослыми, Ромка, и мне так иногда страшно от этого… Я хочу быть хорошим человеком, но понимаю, что на это нужно слишком много сил и можно не успеть чего-то другого… Столько всего наваливается каждый день… И я все время жду, что этот период пройдет, и все станет, как раньше, в детстве… Но так никогда уже не станет… Теперь мы будем только усложняться и стареть…

Рома покорно слушал, даже не ежился. А когда она замолчала, обнял и погладил по снежинкам на голове.

— Бедная моя, маленькая…

Ирочка с ревом обхватила Рому за шею и излила на него три тонны своих печалей.

— Ты меня любишь? Любишь, а? — Ирочкина косметика растеклась по окрестностям. — Ромка! Скажи, что ты меня любишь!

— Люблю, конечно…

— И я тебя!

— Я тебя очень люблю, Ир!

— И я! Я тоже! Тоже очень! Очень люблю тебя!

— Ты замечательная, очень талантливая!

— Правда? Ты так думаешь?

— Да! Не я один так думаю!

— А кто? Кто еще так думает?

— Да все, кто с тобой общается!

— Они меня все ненавидят!

— Тебе кажется!

— Ненавидят! Ненавидят!

— Они просто завидуют!

— А я хорошая! Просто…

— Просто… своеобразная! Но я тебя все равно люблю!

— И я тебя люблю, Ромка! Давай никогда не разлучаться?

— Давай!

Глава 19

— Мам, я скоро буду дома…

Маргарита Петровна только вздохнула. И Лене стало стыдно, а местами и неприятно. Какого черта? Двадцать лет! В таком возрасте люди уже полками командуют! А она всего лишь ночует у мужчины, причем честно предупредив маму вечером, а потом еще и перед сном.

Она не говорила, где будет. Формулировка короткая: мам, я сегодня ночую не дома. И Маргарита Петровна всегда в ответ так горестно молчала, что хотелось рычать. Ну, какого черта!!!

— Ты сегодня не идешь в институт?

— У меня нет первой пары…

— Конечно…

Снова вздох, и за этим вздохом — вся боль и слезы по поводу того, как стремительно любимая дочь катится по наклонной.

— Мам! Прошу тебя…

— Я ничего не говорю тебе, Лена…

— Лучше говори! Только не надо так вздыхать!

— Я не могу не вздыхать! Тогда тебе проще вообще со мной не разговаривать и не видеться!

— Мама!

Унылая, позорная пауза.

— Ты у Сергея?

Конечно, она все знает… А есть ли смысл теперь скрывать? После того, что Сергей вчера сказал.

— Да.

— Понятно…

— Мама! Ты опять вздыхаешь? Тебе не нравится Сергей?

— Главное, чтобы он нравился тебе…

— Мне нравится…

— Я рада…

Потом захотелось как-то ее утешить, что-то ей такое сказать, чтобы ока поняла: все хорошо, жизнь прекрасна, дочь выросла, нашла себе интересную работу. Делает успехи, любима интересным мужчиной…

— Как там Васька?

— Нормально. Изодрал обои у тебя в комнате.

— Ну, ты с ним поговори, ладно? Или знаешь что? Давай поменяем обои? Мы ведь ремонт уже лет десять не делали?

— Больше.

На секунду опять стало так жалко маму. Сидит себе в маленькой квартире, забитой разным хламом, как-то проживает дни до вечера и ночи до утра. Одна.

— Все будет хорошо, мам.

— Я надеюсь…

Потом из ванной пришел Сергей: мокрый, блестящий, с полотенцем на волосатом животе.

Лена всматривалась в него и пыталась представить Сергея в сорок лет, в пятьдесят, в восемьдесят… Интересно, как долго они будут вместе? И скажет ли он хотя бы раз еще то, что сказал вчера?

Сергей был встревожен.

Опомнился? Пожалел?

Пожалел о вчерашнем «я тебя люблю»?

Он молчал, одевался. Невысокий, компактный, движения сердитые.

Кажется, что-то не так…

Вот только не накручивай себя раньше времени! Не думай дурного! Не надо! Он просто занят работой, у него сегодня какая-то очень важная встреча…

Лена еще полежала чуть-чуть, пяткой гладя одеяло. Потом отправилась в ванную, в роскошную, изумрудного мрамора многометровую ванную Сергея. И первым делом «поздоровалась» с бриллиантово-белым унитазом.

«Приветствие», всегда незаметное и привычное, в этот раз оказалось странным. Больно. С чего вдруг? Лена как-то страдала почечной болезнью, следствием долгого сидения на холодном. Тогда было что-то подобное, ходили к врачам, пили веселенький желтый фуразолидон.

И как же неприятно, когда родной организм начинает вести себя странно, когда дает сбой!

Она даже подзабыла о Сергее.

Н-да, когда банальный поход в туалет превращается в подвиг, жизнь теряет краски. И Лена вернулась в комнату абсолютно потухшая. Ведь как не вовремя, а? Как не вовремя с ней случилась эта непонятная позорная почечная беда! Сейчас бы дышать в унисон, любоваться человеком, который сказал тебе главные слова, а разум занят низким…

Жизнь состоит из контрастов…

Ирочка и Рома проснулись в обнимку на заднем сиденье. Валили снежинки, в заросших белой рамкой окнах торчала Москва Пригородная.

— Это мы где? — поинтересовался Рома, протирая лицо свитером. — Это что вокруг?

— Это Москва!

Ирочка пожевала то, что после ночи остается во рту, поморщилась:

— Фигня такая… Каждый раз утром жалеешь, что у тебя есть зубы…

Зато не пришлось жалеть, что люди изобрели автомобили. Завелся сразу, несмотря на мороз. Пока машинка прогревалась, Ирочка устроила себе сеанс свежести. В частности, отворила дверь, нарушив конструкцию сугроба, получила снегом по голове. Тут же загребла то, что осталось на крыше, и начала тереть лицо и десны. А мороз при этом был недетский, так что бодрость к Ирочке пришла очень быстро. В связи с этим она попрыгала, повизжала.

Рома смотрел изнутри, улыбался. Безумная девка, смешная. Такая удивительная!

— Заболеешь! В машину иди!

Но Ирочка вернулась только после того, как кто-то из местных жителей вышел к дороге узнать, не нужна ли «скорая».

— Колбасит меня! — сообщила Ирочка, красиво хлопая снежной дверцей.

— Что с тобой?

— Колбасит! Слово такое новое! Употребляется, когда надо передать веселое возбуждение!

— Колбасит! — сам себе повторил Рома. — Колбасит!

— Ну что? Выедем?

Машинка послушно заревела, сминая снежные преграды.

— Сейчас добираемся до первого телефона, звоним одной моей тетке, у нее моемся-переодеваемся, потом едем в агентство, всех там делаем, подписываем контракт на пару тысяч баксов, и сразу же домой!

Но уже у первого телефона их ожидало большое разочарование.

Сначала Ирочка долго прикладывалась ухом к разным трубкам — автоматов много, а работают единицы. Рома представлял себе, как промерзший пластик касается виска, и ежился. А ведь Ирка еще и плечом прижимает, и роется голыми пальцами в сумке! А на морозе любая мелочь в сумке — острая!

Потом Ирочка яростно швырнула трубку на рычаг и погрузилась в сумку уже двумя руками. Начала вываливать на полку в будке ее содержимое. И было видно, что она сильно ругается.

Вернулась злая как черт.

— Вот фффак!

— Что случилось?

— Сволочи! Скоты!

— Да что случилось, скажи?

— Записная!

— Что?

— Записная книжка, бллин!

— Потеряла?

— Откуда я знаю! Нет нигде!

— А ты хорошо смотрела?

— Ой, слушай! — Ирочка яростно сунула в зубы сигарету, сморщилась. — Заткнись, а? Не до тебя сейчас!

Рома замолчал, отвернулся к окну.

Ирочка слегка успокоилась, взяла свою сумку, вывернула горкой все, что там было, на заднее сиденье. Долго расшвыривала, не доставая из зубов сигарету.

— Ну, вот! Все! Ничего нет!

И она упала на свое место, затекая яростью. В том числе и к Роме. Как будто Рома был виноват.

Он уже знал, что в таких случаях надо переждать.

Ирочка поискала еще, вышла на мороз, свирепо пиная снег, потом лежала на руле без сил.

Наконец стало можно.

— Ир! А что, мы без этой записной книжки никак?

— Никак!

— Ну, давай пойдем на переговорный пункт, позвоним в Минск кому-нибудь, кто знает московские телефоны…

— Никто не знает!

— Так может без звонка? Просто приезжаем и все?

— Куда? — во взгляде Ирочки было усталое презрение. — Адреса тоже в книжке!

— Да?

Ирочка утомленно закрыла глаза.

Рома тихонько радовался. Адресов нет, явок нет, остается часок поненавидеть мир и вернуться в Минск. Это будет правильно. Рома и мечтать не мог о таком подарке судьбы, когда можно не суетиться, не демонстрировать непонятно кому и непонятно зачем свои новые трусы… Домой!

Тонкий Ирочкин профиль ничего не выражал.

Думает об обратной дороге. Можно представить, как переживает… Рома уже хотел утешить, поддержать дорогую женщину, любимую жену, соратника…

— Ладно, — сказала любимая жена, соратник. — Будем действовать по плану «Б».

— Это как? — ласково поинтересовался Рома.

— Это значит, сейчас умываемся на вокзале и ищем по объявлению нужное нам агентство.

— Что делаем? — Рома все еще улыбался.

— Все то же, что и собирались, милый! Только в боевых условиях!

Ехали на работу, слушали радио. Сергей молчал, Лена молчала. Лене было странно и не хотелось выяснять отношения. Хорошо было бы задать один-единственный вопрос. Или два единственных вопроса. Но как вместить все то, что нужно узнать, в два вопроса? За ними потянутся новые, и даже в теории Лена понимала, что где-то на третьем она пустит слезу. Начнется трудное выяснение отношений, которое не приведет ни к чему. Скорее всего. Со вчерашнего дня схема отношений должна была измениться, но почему-то не изменилась. Видимо, надо как-то выйти, молча, без выражения закрыть дверь. И потом ходить полдня с тремя килограммами горькой жижи в подключичной ямке, пока не сядешь и не поплачешь.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Сергей.

— Нормально, — сообщила Лена. И все равно нейтрально не получилось.

Он бы еще о погоде спросил…

— Ладно, пойду.

— Вечером заедем кое-куда, ничего не планируй, — Сергей как бы даже и улыбнулся, но быстро передумал. — Позвоню.

И Лена осталась стоять, как дура. С выражением окончательного изумления, которое всегда прорезается на лицах досрочно брошенных.

«Ты меня любишь?».

«Я тебе позвоню».

Прохожие были слишком заняты, иначе могли бы увидеть следующее:

Вот Рома и Ирочка по очереди смотрятся в пудреницу.

Вот Рома не хочет идти в туалет переодевать белье.

Вот Ирочка грозит ему пакетиком с бельем, лупит им по Роминой пояснице.

Вот он уходит, а Ирочка стоит у двери вокзального мужского туалета и с презрением отвечает что-то товарищу, очень заинтересовавшемуся ее статусом. То есть товарищ хочет с Ирочкой познакомиться и таким образом решить ее финансовую проблему, а то чего это она стоит на вокзале возле мужского туалета? А Ирочка посылает его куда подальше.

Вот Ромы долго нет, и Ирочка заглядывает внутрь.

Вот к ней снова подходят с игривым предложением, и она грязно ругается. Тут появляется Рома, краснея, рассказывает Ирочке что-то на ухо. Ирочка снова грязно ругается, ищет в сумке, ломает ноготь, демонстрирует его Роме. Потом вместе с ним удаляется в туалет. Довольно быстро выбегает оттуда, волоча за собой Рому. И так далее, и в том же духе еще минут сорок…

Напоследок Ирочка еще красилась в машине, отогревая красные пальцы.

— Задница полная, — подвела она итог, всматриваясь в зеркало. — Первый раз в жизни у меня помада примерзала к губам. В первый и в последний! Слышишь, Ромка?

Как будто эту диверсию подготовил он.

Далее Ирочка купила кучу журналов и газет, и пока Рома проливая себе на колени кофе из пластикового стаканчика и давился венской колбаской из фастфуда, она изучала модельный рынок.

— Все понятно, — сказала через пятнадцать минут. — Нашим агентством и не пахнет!

— Так что, это все зря? — Роме снова засветила надежда на скорое возвращение домой. — Нас обманули? Модельным бизнесом никто не занимается?

— Да до фига народу им занимается! До фигища! Вот только того агентства, в которое мы перлись, нигде не видно! А на хрена нам такое агентство?

Рома пожал плечами. Подобный вопрос, только в более лояльной формулировке, посещал его много раз. Может быть, Ира сама поймет тщетность попыток объять необъятное модельное?

— Короче, едем в самое крутое! — сказала Ирочка и весело газанула поперек дороги. Вы тут, в Москве, восьмиполосные, да? А мы плевать хотели на вашу буржуазность! У нас свои правила жизни и дорожного движения!

— И чего снова случилось? — спросил добрый друг Коленька, видеоинженер. — Снова не взяли замуж?

Лена даже вздрогнула, настолько привычная глупость сейчас оказалась жестокой и актуальной. Отлично звучит: «снова не взяли замуж»!

— Отвали.

— Да я бы и рад. Задолбали вы своим творческим подходом к монтажу! Снова сидеть тут с тобой до ночи…

Он крутнул волосатым пальчиком «шаттл», полюбовался переношенным на стоп-кадре ртом говорящего.

— Я сегодня выпить с однополчанами собирался, а тут вы… со своими экспериментами… Нельзя было на следующий год отложить?

— Нельзя.

— В первый раз вижу людей, которые хотят работать тридцатого декабря!

— Тебе повезло.

— Ты так думаешь?

Лена никак не думала. Она думала, что ей очень не везет в личной и общественной жизни.

Видеоинженер лукаво скалился, потом извлек из полки бутылочку:

— Может, того… Начнем утро гордо?

Лена отказалась. Не хватало еще!

— Как скажешь, — бутылочка скрылась. — Я хотел, как лучше…

Тут зазвонил телефон, видеоинженер снял трубку двумя перстами.

— У аппарата.

Потом слушал, кивал, зачем-то смотрел на Лену большими глазами.

— Я сейчас передам ей трубочку, — сказал наконец. — Она, конечно, сейчас очень занята. Но вам уделит минуту. Слышите? Не больше!

Что за ерунда?

Лена взяла трубку и вежливо «алекнула».

— Здравствуйте! — заволновались ей в ответ. — Это вас беспокоит корреспондент газеты такой-то! Можно задать вам пару вопросов для нашего новогоднего выпуска? Я не займу много времени! Пожалуйста!

— Можно, — Лена посмотрела на видеоинженера: не розыгрыш ли?

Он улыбался. Как всегда.

— Скажите, Лена, как вы будете отмечать Новый год?

— Что?

— Нашим читателям интересно, как вы, популярная телеведущая, будете отмечать Новый год?

— Кто я?

— Популярная ведущая!

— Вы так считаете?

— Ну, да…

— Как я буду отмечать Новый год?

— Ага! Да!

— Ну, не знаю… А что нужно ответить? С кем? Где?

— Ну, да! И с кем, и где!

— Дома, наверное… А с кем… Видимо, с мамой. И с котом.

— У вас есть кот?

— Да. Есть кот.

— А он какой породы?

— Ну, не знаю… Беспородный… Простой кот… А что?

— Наши читатели думают, что у вас породистый…

— Да? И что делать?

— Давайте, может, не будем писать про кота?

— Не пишите…

— А у вас есть… ну, друг?.. Или парень?

— Парень?

— Ну, это ведь интересно…

— Не знаю даже, как ответить…

— Лучше написать что есть.

— Тогда пишите что есть…

— А он будет вместе с вами отмечать Новый год?

— Ну…

— Давайте напишем, что будет…

— Даже не знаю…

— Пусть ему будет приятно…

— Пусть…

— Спасибо, Лена! Я вам еще позвоню, можно?

— Да, конечно…

— До свидания! С наступающим!

Лена повесила трубку и смотрела на телефон. Какой сюрпризный аппарат! Как много нам открытий чудных готовит…

— Что? Слава пришла? — видеоинженер снова поставил на стол бутылочку. — Накатим за «звезд»?

Стало легче. Значительно. Утренний сплин рассосался, как пенка на жидком магазинном кофе.

— Накатывай. Я посмотрю.

— А! — видеоинженер хищно звякнул чашкой о горлышко. — Извращенка! Все кругом извращенцы! Эпоха мутаций наступает! А ты в курсе, что через пять лет — конец света?

— Почему?

— Потому, что будет двухтысячный год! Ты можешь себе представить, что ты живешь в двухтысячном году?

— Я многого не могу представить.

— И не представляй! Здоровее будешь! Ну, за твое здоровье, Звезда Полесья и Окраин!

— Пошел ты!

— Только это я от тебя и слышу! А через пять лет ты вообще не подаришь мне слова! Даже такого!

Ирочка и Рома мотались по раскисшему снегу полдня, искали нужный переулок. Ругали историю, которая довела Москву до таких размеров и густоты населения. Холодная городина, нереально огромная и без левых поворотов. В какой-то момент Ирочка плюнула на все и купила карту, хотя до сих пор умела ориентироваться по табличкам и другим народным приметам, но сейчас реальность оказалась изобретательнее.

Рома сначала пытался как-то участвовать в процессе, разговаривать, соглашаться с Ирочкиными формулировками: «вот козел! Ну, кто так ездит!». Снова съели по хот-догу. Потом мир стал терять краски, сливаться в одну большую кашу с новогодними гирляндами по краям, и Рома затих.

Темнело.

В Москве Новый год повсюду. Усилиями маркетологов и рекламистов он выглядывал из каждой витрины, изо всех углов.

Нарядные елки, искусственные и настоящие, огоньки на деревьях. Это так красиво — когда на деревьях огоньки-гирлянды! Рома вертел головой и думал: ну почему в Минске нет гирлянд на деревьях? Хотя бы в самых центральных районах? Где-нибудь возле цирка?

А вокруг гудели машины, много-много машин с российскими номерами… А вокруг ходили люди. Много-много людей. И по статистике каждый третий — приезжий… Жители Москвы, лимитчики и временные гости столицы летали по магазинам и искали подарки.

Все, кроме Ирочки и Ромы.

Они столько раз останавливались, чтобы посмотреть названия улиц и номера домов! Столько раз выходили, сворачивали, буксовали, кого-то подрезали… Уже сил не было, все выжала Москва Запутанная!..

И вдруг Ирочка кудряво и весело выругалась. И это означало только одно — они нашли то, что искали!

Вот оно, искомое местечко!

— Ну, красавец, — Ирочка осмотрела помятого Рому. — Давай чисти перья! Сейчас пойдем презентоваться!

— Слушай, а может…

— Не ныть! Я теперь готова дверь им выломать, если будет закрыто!

— Ира! — Рома с тоской осмотрел себя, несвежего, неактуального. — Мы с тобой еле на ногах стоим! Мы ночь не спали, весь день мотались по городу, пропотели насквозь!

— Даже если ты сейчас умрешь, — сказала Ирочка. — Даже если ты умрешь прямо сейчас, я все равно заволоку твое тело в это агентство, ясно? Остановить меня НЕВОЗМОЖНО! Понимаешь?

Так хотелось сесть, устало и спокойно объясниться. Но куда там… Она ведь хищница, Ирочка. Она так долго загоняла зверя, жгла бензин и собственные соки, рвалась, не щадя никого вокруг, и вот сейчас осталось только подойти и посмотреть: а что там за зверь, собственно? Конечно, она не остановится….

— Пойдем, — уныло выдохнул Рома. — Только… Ладно, пойдем…

Ирочка на ходу поправляла на нем куртку, морщилась, будучи очень недовольной разрушениями, причиненными Роме дорогой.

— Все фигня! Так погано смотришься…

— Я же говорил!

— Заткнись!.. Ладно, рассмотрят! Если они профессионалы, то все увидят сами.

— Вряд ли…

— А тебя никто не спрашивает! Твое дело улыбаться!

Поднялись по резиновым коврикам.

Открыли дверь.

Попали в приятное пространство. Портреты по стенам, розовые полы. Никакого шума, суеты, не бегают полуголые модели — ничего, что может вспугнуть робкого гостя.

— И что? — сама себя спросила Ирочка, громко обивая сапоги о коврик. — Они все расползлись по ресторанам Новый год отмечать? Ни фига! Не пройдет такой номер! Вернуться немедленно! Мы к вам перлись за семьсот километров не для того, чтобы увидеть ваш долбанный офис, повернуться и уехать обратно! Э-эй! Есть кто живой? Тук-тук! Хозяева! Выходите!

В глубине коридора обозначилась жизнь, вышла девушка с чайником. Розовым. И девушка красивая, гибкая, как лиана.

— Здравствуйте! — крикнула ей Ирочка. — С наступающим! Нам нужен босс!

— А вы по какому вопросу? — не очень поняла девушка. — Мы сегодня раньше закрываемся… Вы записывались?

— Не совсем! Но у нас срочное дело!

— Простите, но… — девушка метнула взгляд в комнату, из которой только что вышла, и это ее погубило.

Босс на месте. Или заместитель босса. В любом случае там, в кабинете, кто-то охраняемый от посетителей. Она могла так смотреть только на начальника. Вперед! На этого кого-то!

— Вы поймите! — ласково сказала Ирочка, отодвигая девушку в сторону. — Мы ехали из-за границы, сутки за рулем! У нас есть полчаса времени, и мы снова сядем за руль и поедем обратно! Без сна и отдыха! Нам нужно получить информацию и срочно возвращаться домой, у нас там бизнес простаивает! Но если мы не получим информации… Я не знаю… Ну, заночуем тут, под окном… Будем ждать, когда начнется новый рабочий день! Или Новый год! У меня бывают неконтролируемые приступы, простите… Я если чего решу!.. Знаете, ничего не стоит даже просто вам «на хвост» сесть, проехаться, встретить праздники рядом с вашей дверью, попеть белорусские народные песни!.. Плохо, конечно, время терять!.. Но нам ничего не остается!

Девушка испугалась напора, испугалась перспектив. Она так и не налила в чайник воды, вернулась с ним в кабинет.

— Ир! Неудобно! У людей рабочий день закончен!

— А мне по барабану! У меня рабочий день никогда не заканчивается!

— Они нас сейчас с позором выставят и будут правы!

— Я тогда выхлопную трубу им в дверь выставлю и погреюсь полчасика! Посмотрим, входят ли у них в офисные комплекты противогазы!

И она уселась на розовый диван, взяла журнальчик. Как можно быть такой бесцеремонной? Невероятно!

И Сергей не звонил… Ситуация привычная, даже нормальная. Но ведь сегодня…

— Слушай, тут ко мне приятель зайдет! — сообщил видеоинженер Коленька. — Служили вместе, корешок мой… Отличный перец!

— Ближе к делу!

— Вот ты злая какая! Короче, кирнем мы в процессе! Иначе я весь свой предпраздничный день потрачу на тебя и на твою программу! Меня это не устраивает!

Лена вздохнула. Не то чтобы она была против или за, и к работе относилась уважительно. А только такая растерянность… Пусть делает, что хочет. Вот только программу надо смонтировать, доползти куда-нибудь домой и полежать, пуская горькую слезу.

— Ну, чего ты? Ты же знаешь, я пью красиво, без ущерба для окружающей среды… Но если ты вдруг сильно против…

— Да пейте вы… Только программу мне смонтируй и пей!

Видеоинженер возрадовался, потер ладони.

— И славненько! И смонтируем! И выпьем!

Через час пришел гость. Сначала появилась его голова в двери. А потом уже и весь гость, юноша. Голова была хорошей формы, с торчащими крепкими ушами и беленьким «ежиком», что выдавало в юноше военнообязанного, но не слишком покорного каким-то своим обязанностям.

— И куда я попал? — спросила белая голова, скрипя дверь.

— А ты туда попал! — радостно заметил видеоинженер. — Тудее не бывает! Заходи, живи!

— А что, мы разве не мешаем? — гость не нарушал суверенность монтажной, топтался у порога. — Тут работают, оказывается! Я не такой, я не могу стоять на пути! Если у вас дела, я в другой раз!

— Да хватит тебе! Проходи!

Гость не шел, смотрел на Лену.

Лена смотрела в монитор.

— Да что ты, е-мое! Прямо расшаркаться остается! Давай проходи! Не отсвечивай!

Гость прикрыл дверь, робко присел в углу, прижался ухом к куртке на вешалке.

— Ну, так я тогда тут посижу, пока вы работаете. А закончите, тогда…

— Лена! — видеоинженер сурово грохнул бутылкой о столешницу. — Какого черта друг моего детства, мой брат, по крови и духу, ведет себя как махровый олигофрен? Можешь мне это объяснить?

— Я могу тебе это объяснить! — поднял руку гость.

В это время на него упала куртка.

Лена засмеялась.

Ну, то есть обстановка как-то разрядилась.

— Короче! — в пластиковом стаканчике закачалось прозрачное счастье, жгучий сок жизни. — Давай, Димыч, выпьем за Новый год и за лояльных сотрудниц, которые позволяют выпить за Новый год!

— А сотрудница сама выпьет за Новый год?

— Нет, спасибо, — вежливо отозвалась Лена, впервые официально взглянув на гостя.

Улыбается.

— Разрешите вас представить друг другу… Разрешаете?

— Да уж, сделай такое одолжение! — отозвался гость.

— Или сначала выпьем?

— Сначала представь, а потом вместе выпьем!

— Вы можете представляться, можете не представляться, но я пить не буду! — сообщила Лена.

— Видишь, как получается? Можешь делать, можешь не делать, а результат одинаковый? Теперь ты понимаешь, почему ни о какой эволюции в наше время не может быть и речи?

Видеоинженер вздохнул, выдохнул и выпил. Потом сосредоточенно занялся поиском закусок, лицо его было сморщенным.

— Представлюсь сам, — сказал гость, ласково, но без надежды глядя на друга. — Меня зовут просто — Дмитрий. Возможен вариант Дима. Зашел в гости, но цели напиться не было. Просто давно не виделись, испытываем дефицит общения, так сказать… Но могу очистить стул хоть сейчас, кроме шуток. Уйти?

— Да уж оставайтесь, — Лена криво улыбнулась.

Выглядело так, как будто ей мешают, но она устала настолько или настолько глубоко ушла в себя, что ей все равно.

На самом деле ей стало легче и приятнее, жизнь как-то неожиданно коротнула и разрядилась в другом месте, не там, где сейчас было самое большое напряжение.

А видеоинженер Коленька меж тем уже принял человеческий вид.

— Ну, что же, — заметил он, измеряя взглядом расстояние до бутылки и до бетакамного «мастера», уже заряженного кассетой. — Придется выбрать… Выбор — очень тонкий и важный момент, с ним рано или поздно сталкивается любой человек.

Он еще что-то нес, очень выспренно и смешно, но Лена не слушала (хоть и улыбалась). Гость тоже не слушал (хоть и улыбался Лене).

— И что, он таким бывает часто? — Дмитрий-Дима так и не выпил, что почему-то Лене понравилось. — Я просто с ним давно не виделся, дня два…

— Я с ним, к счастью, вижусь еще реже. Поэтому всего не знаю. Да мне и не интересно. Главное, чтобы работу свою делал.

— Видишь, Димыч, какая горгона? — отозвался видеоинженер. — Как только таких бессердечных женщин асфальт носит? И брусчатка?

Вышел парняга в джинсовом пиджаке, стал смотреть с восторгом и возмущением.

— Вы кто? — немедленно спросила Ирочка.

— Нормально… — парняга посмотрел на девушку-с-чайником. — Прикинь, я ей сейчас должен отчитаться!

Девушка выразила возмущение и удивление.

А Ирочка резво протянула руку и сказала:

— Рада познакомиться. Коммерческий директор совместного белорусско-российского предприятия «Ренек-С» Ирина Игоревна Красивая.

— Обалдеть! — сказал парняга, не отрывая взгляда от свой девушки-с-чайником. Протянутой руки Ирочки при таком раскладе он, конечно, мог и не увидеть. — Какая, блин, честь!

Руку не пожал.

Нелепее людей, которым не пожали руку, могут быть только люди, перед носом которых закрылась дверь автобуса, и автобус медленно уехал.

Ио Ирочка не стала смущенно прятать ладошку, она вытянула ее еще дальше и обошла парнягу с тыла:

— Много слышала о вас хорошего, хочу лично…

— Девушка, — джинсовый товарищ холодно и долго посмотрел в Ирочкины глаза. — У вас нормально с головой?

Ирочкина рука не опустилась.

Они стояли друг против друга, как две армии с шашками наголо. Только одна армия страшно хотела напасть, а вторая страшно хотела бы, чтобы первая погибла еще на стадии появления на свет.

— Слушай, — парняга снова обернулся к своей товарке, интонации его голоса украсили истерические ноты, а лицо — малодушная улыбка. — Откуда они такие? Я че-то не понимаю, наверное!

И он все-таки пожал Ирочкину руку, не глядя, номинально, чтобы только убрать от себя подальше этот странный предмет.

Но Ирочке было все равно, с каким выражением он это сделал. Главное, что сделал!

— Они такие из Минска! — радостно доложила она. — Из столицы братской Республики Беларусь! Меньше пены! Я вам привезла уникальный экспонат! Другой такой модели нет не только в братской республике! Во всем мире!

— Ну, продолжайте! — джинсовый скрестил руки на груди. Девушка-с-чайником отработанным движением сунула ему в зубы сигарету и подожгла. Видимо, у них была какая-то тайная команда.

— Я изучала рынок и знаю, что мужские модели сейчас очень востребованы…

— Так вы не себя приехали торговать? — удивился парняга, и сигарета бодро запрыгала на его губе. — Очень интересно! Всяких я видел девушек, но чтобы вот так…

Девушка-с-чайником взяла пепельницу и приготовилась ждать.

— Я никого не торгую! — сухо поправила Ирочка. — Я предлагаю вам верняк! Будущую звезду!

— Ах! Вот даже так? А ты что же, звезда, молчишь? Или ты немая модель?

— Я вообще не модель! — буркнул Рома.

Он ощущал себя абсолютным дураком. И ведь ничего нельзя предпринять! Невозможно остановить поток этой сюрреалистической и очень унизительной глупости! Что угодно сделай — и все будет смотреться нелепо!

— Не модель? — удивились сразу все. И Ирочка тоже.

Это же надо было такое залепить? Он что, с ума сошел?

— Слушай, чего им всем от нас надо? — спросил парняга свою верную боевую подругу.

Та снова не нашлась с ответом, но сделала плечами глубокий вздох.

— Ты чего несешь? — Ирочка посмотрела на Рому очень, очень выразительно. — Чего ты несешь, блин?

— Просто ведем себя, как ненормальные… — начал было Рома.

Но Ирочка не дала ему родить эту мысль, воистину глупейшую из глупейших.

— А ну раздевайся! — сказала она.

— Что?

— Раздевайся, говорю!

— Зачем?

— Быстро!

Хозяева с умеренным любопытством следили за тем, как разворачиваются события. Они были опытными людьми, даже профессионалами, и часто видели молодых наглецов, стройных, как кипарисы, и эксцентричных, как иллюстрации к энциклопедии душевных болезней. Здесь их ничего не удивляло. Но сколько они еще могли терпеть такой цирк, прежде чем вызвать милицию? Пять минут? Десять?

— Момент! — сказала Ирочка, разворачивая товар лицом.

Без куртки. Даже без рубашки. В джинсах, над которым вздымался и опадал нежный живот с родинкой. В кожаном браслетике на тонком запястье. В друидской цепочке, над которой билась влажная артерия, а потом пропадала, чтобы снова забиться уже в районе виска и соболиной Роминой брови…

Московские хозяева притихли.

— Ну, как? — не без гордости поинтересовалась Ирочка. — Как вам наша модель?

— Красивый мальчик, ничего не скажешь, — охотно согласился парняга-босс. — Яркий, очень красивый мальчик… Хорошая фактура, очень пряная, такая восточная… Смугленький, рельефный… Славный мальчик…

— А я вам что говорю? — Ирочка уже праздновала победу.

В чем она не сомневалась, так это в своих силах и в Ромкиной красе. Все могло пойти прахом, хоть и не хотелось бы такого расклада… Но ведь что угодно бывает! Могла начаться война, могли растаять ледники. могли закрыть продуктовый магазин у дома, в который Ирочка бегала еще ребенком… Одного не могло произойти — осечки в Ирочкиной установке! И нельзя было не видеть, что Рома красив!

— Ну?

— А что «ну»?

И эта сволочь, этот джинсовый архар, выплюнул свою сигаретку — и все! И больше никаких изменений в позиции!

Ирочка почувствовала, как внутри нее образуются холодные пустоты.

Как же так?

Ведь все очевидно, все ясно, как Божий день!

Тогда какого черта?..

— Модель, ребятки, — это не только внешность, даже очень яркая! Это умение двигаться, это сценическая подготовка, это личность, харизма!

— Ну, правильно! Есть у нас эта ваша харизма! — Ирочка не совсем уверенно осмотрела Рому. Знать бы еще, что такое харизма… Что за мышца…

— Не уверен…

И он чуть-чуть развернулся корпусом в сторону выхода. Буквально на градус, но этого было бы достаточно для тактичных гостей. Они начали бы собираться.

Ирочка была очень бестактным гостем. Очень бестактным гостем, который, к тому же, оказался в одной минуте от катастрофы.

Остаться за бортом большой жизни только потому, что на периферии, в маленьком Минске, до сих пор не научились новому виду макияжа — какой-то поганой харизме?

— Так, подождите! — решительно заявила Ирочка и взяла Рому за талию. — Сейчас мы вам покажем, что и без харизмы можно выглядеть на все сто! Сейчас мы вам покажем, что такое — сценическая подготовка!

Раз-два-три, кивок… И они вдруг весело закружились в классическом танце, помеси вальса и танго, без музыки, только в такт Ирочкиной фантазии.

Выглядело это довольно уморительно.

И Рома никак не мог понять, что ему делать, куда и как вести. В Ирочкиных глазах искрило безумие, она больно сдавила Ромино плечо, и было ясно, что она скорее умрет, чем сдастся.

Все было жалко и отвратительно.

— Убью! — прошипела Ирочка. — Разведусь на хрен! Поедешь опять к своей маме под замок!

Вряд ли угроза имела воздействие, просто Рома был так утомлен, что любое слово, произнесенное угрожающим шепотом, срабатывало как хлыст по потной шкуре.

Он взмахнул челкой и пошел чеканить шаг, красиво выгибая бархатную спинку.

— Блин, какие пидарасы! — засмеялся джинсовый парняга, все еще апеллируя к своей соратнице, но уже по инерции. — Я таких больных еще не видел, реально! Просто дурдом какой-то!

— Смотрите, как двигается! — крикнула ему потная, возбужденная Ирочка. — Смотрите-смотрите! И потом не говорите, что харизма лучше нормального, чистого тела! Видели, как ставит ногу? Смотрите еще раз! Аппп! А сейчас будет поворот! Смотрите!

Джинсовый ржал, утирая слезы. Его чайниконосица хохотала мелким бисером и даже уже не посматривала на часы. А Ирочка все орала что-то, напряженно таская за собой пунцового Рому, все искала в глазах московских товарищей намек на удовольствие.

— Прямо какой-то адский труд, — подвел итог однополчанин Дима, глядя на финальные титры программы. — Никогда не думал, что получасовая программа делается пять часов! Мне все казалось, что они как-то уже готовыми и появляются!

— И это мы еще быстро, да, Ленк? По новогоднему графику! С дозаправкой!

Лена не любила общаться с пьяными видеоинженерами. С этим — особенно. Если бы не доброе, великодушное, ироничное существо рядом, если бы не Дима, друг-однополчанин, то можно было бы считать сегодняшний день окончательно убитым. Сначала Сергей, потом вот пьяный видеоинженер.

— Ты что, за каждую программу так переживаешь? — аккуратно спросил Дима, перехватывая скандал, уводя в сторону. Политес чистой воды. Вряд ли его интересовало Ленино отношение к программам. Ну, вот так вот. Если честно.

Лена так ему и сказала:

— Зачем ты спрашиваешь? Тебе же все равно? Ты просто хочешь как-то разрядить обстановку, да?

Однополчанин покивал, соглашаясь.

Потом Лена злилась. И улыбалась.

Уже очень сильно пьяный видеоинженер одним пальцем набивал титры. Хихикал, читая то, что получалось.

А потом гость обдумал сказанное и отреагировал:

— Хотя… мне любопытно. Как любому нормальному человеку, который всегда видел телевизор только с одной стороны. Со стороны зрителя. Я, конечно, догадывался, чем вы тут занимаетесь. Что вы это все как-то режете, склеиваете… Но как? Какими ножницами? Этого-то я ни разу в жизни не видел! Может, и к лучшему, что не видел. Если бы я в детстве зная, что за спинами Хрюши и Степашки стоит какой-нибудь пьяный монтажер, я бы от разочарования закончил свои дни в колонии!

Лена улыбнулась.

Хорошо быть кем-то другим, не Леной. У всех других людей сейчас такая простая и понятная жизнь, им так легко шутить и смеяться. Никого из них не бросил Сергей.

Лена уже почти была уверена, что Сергей ее бросил, покинул. И столько в этом во всем непонятного! Если бы не такое количество вопросов, если бы он сделал то же самое, но после нескольких лет скучных, изживших себя отношений. Или если бы он не сказал вчера про «люблю». Зачем было говорить? Какой смысл?

— Вообще часто лучше не знать всей правды. Иногда кто-нибудь тебе пытается изо всех сил эту правду сказать, а ты ему вдруг даешь в лоб. И оба потом не понимаем, за что.

— Дим, ты где работаешь?

— Я-то? — Дима встрепенулся. — Ты меня услышала? Решилась со мной заговорить? Я себя зауважал! Завтра куплю себе поощрение — бутылки три.

— Так где?

— Ну, если тебе действительно интересно…

— Действительно.

— Я работаю в одном спортивном клубе.

— Кем?

— Ну, так, ерунда. Инструктором.

— Каким инструктором?

— Да средненьким таким, не самым известным.

— Спорт какой, я спрашиваю?

— А, спорт! Отличный спорт! Самый спортивный, оздоровительный спорт. С другим дел не имеем.

Смешной, белобрысый, уши розовые торчком.

Видеоинженер Коленька обернулся посмотреть, отчего это Лена вдруг так смеется. Удивленно икнул, собрал лоб складочками. Хотел что-то сказать, но не нашел что. Пожал плечами и отвернулся, скорбно кивая головой: я так и думал, этим все и должно было закончиться. Уже кадрят друг друга!

— Ты, может быть, хочешь спросить, каким видом спорта ИМЕННО я занимаюсь?

— Именно это я хотела спросить!

— Вообще разными. Даже шахматами.

— Ты инструктор по шахматам?

— Нет, я инструктор по парашютам, а по шахматам я кто-то вроде Бендера.

— Парашюты?

— Да. Такие штуковины с веревочками. Очень помогают в полете.

— И сколько лет ты этим занимаешься?

— Чем «этим»? — встрял видеоинженер. — Что ты там рассказываешь девушке, козья морда?

— Вот, рассказываю о звездах, о далеких странах…

— Врет! Не верь ничему, Ленка! Этому прохвосту верить нельзя, он каждый день обманывает по девушке!

— О! — спортивный Дима поиграл бровями. — Какая красивая легенда! Прямо тост какой-то!

— Выпьем за этот прекрасный тост! — предложил видеоинженер. Но Лене вдруг совсем расхотелось участвовать в празднике. Естественно, спортсмен, который пьет, не может быть порядочным человеком. И какое ей дело до совращаемых им девушек? Пусть их хоть десяток в день набегает, ей-то что? Зачем докладывать? С какой целью?

Все то приятное, что накапало в душу вместе со снегом за окном, растаяло. Осталось неприятное.

— Ладно, мне пора.

— Так мы же еще не допили, Ленка?

— Оставайтесь, допивайте. Я пойду.

Лена встала, сгребла свои бумажки в сумку, отразила плечом вопросительный взгляд однополчан.

И тут дверь распахнулась, и влетел Сергей.

— Быстро собирайся! — сказал он Лене. — Есть дело.

Пришел!

Лена вспыхнула и даже оперлась на стол. Так быстро схлынуло паскудное и унылое, что на секунду обескровило ее всю. Сергей пришел за ней! Пришел за ней!

Видеоинженер бездарно прятал бутылку, пялился на Сергея и прятал. Но Сергею, казалось, не было до него никакого дела. Ну, никакусенького.

— А мы вот тут… программу твою смонтировали!

— Я завтра посмотрю, как вы ее в таком состоянии смонтировали! — тихо заметил Сергей, так и не оборачиваясь к ничтожной твари — видеоинженеру. — И почему посторонние в монтажной?

— Это не посторонние! — возмутилась тварь. — Это… это мой брат, практически!

— Я пойду, — сообщил Дима, тихо вынырнул из-за стола, тихо надел куртку, тихо попрощался, тихо посмотрел на Лену.

И ушел.

— После Нового года поговорим, — сказал Коленьке Сергей. — Обо всем поговорим. И о твоем производственном алкоголизме, и обо всем остальном… Кто это был?

— Это был отличный парень — Димка!

— Я не хочу больше здесь видеть этого отличного парня!

Сергей выразительно обернулся к видеоинженеру, и часто-часто заморгал ресницами. Всегда, когда сердился, он вот так вот взахлеб моргал.

Лена уже стояла у двери.

Ей было хорошо.

Бушующий Сергей казался ей таким сильным, таким замечательным! Стоит себе, жесткий, маленький, и одним взглядом прибивает к линолеуму долговязого циничного видеоинженера. Тот, конечно, кривится, делает вид, что ему очень смешно видеть у себя под коленями эту грохочущую блоху. А вообще лучше не ругаться! Лучше увести Сергея и остаться вдвоем.

— Пойдем, — позвала Лена. — Все нормально. Они смонтировали все нормально. А пили… Просто завтра Новый год!

— А мне по фигу, что завтра Новый год! — Сергей выжал из глаз все до капли, все презрение, всю ярость. — Если у тебя проблемы с алкоголем — иди лечись, ясно?

— У меня нет проблем с алкоголем, Серый! У меня пока только с тобой проблемы!

— Ничем не могу помочь! — Сергей вышел, быстро двинулся в темноту к выходу, увлекая за собой Лену и мелкий бумажный мусор. — Меняй работу!

— Так нечестно! — отозвался сзади голос видеоинженера. — Я сюда раньше пришел! Лет на десять!

Его никто, конечно, не слушал.

— Где ты был? — робко поинтересовалась Лена, ловя горячими щеками снег. — Я весь день ждала твоего звонка…

— Занят был.

— Но просто позвонить…

— Говорю тебе, был занят!

Он резко остановился, испугал Лену оскаленным зубом. Как будто собирался от души чихнуть, но в последний момент изменил планы.

— Занят был, ясно?

— Ясно…

Потом сели в машину.

Лена, конечно, была несколько напряжена происходящим, и Сергей понимал…

— Ну, не сердись, — он погладил ее по холодным пальцам. — У меня такой сумасшедший день был сегодня. Конец года, отчеты какие-то, сплошная ерунда… Раза три поругался там с одним: никак не хотел въехать, урод, что от него хотят. Люди так отупели, Ленка, а требуют при этом зарплаты на уровне! (Лена кивала.) Особенно вырубает, когда какой-нибудь засранец вроде нашего видеоинженера начинает доказывать, что у него есть мозг… Мля, тратят мое время, скоты, а потом у меня же просят зарплату! Врач еще этот…

— Какой врач?

И тишина.

— Какой врач? — переспросил уже Сергей, потом чуть-чуть подумал, поморгал. — А! Я как раз собирался тебе рассказать… Короче…

Разволновался.

Лена уставилась в его профиль. Что же такого могло произойти за день? Еще вчера он был вполне здоров, а сегодня возникает какой-то врач, настолько ужасный, что сразу сказать о нем никак нельзя. И являющийся, судя по всему, причиной его, Сергея, нервности сегодня вечером.

— С тобой что-то случилось? На работе?

— Ну, не только со мной…

— А с кем еще?

Тут Лене показалось, что Сергей смотрит с некоторым недоверием. Как будто сомневается в искренности ее интереса. Как будто не допускает мысли, что она не знала о его болезни.

— Ну, это и с тобой тоже…

— Со мной??

Вот тут Лена очень, очень удивилась! Так это она больна? Ничего не понятно!

Сергей немедленно выволок из-за пазухи телефон и набрал номер.

— Ты понимаешь, я сегодня все утро прострадал в туалете… Короче, смешно сказать, но кажется, мы серьезно траванулись на вчерашнем мероприятии! Я всякое видел и ел, но тут так скрутило! Каждые пятнадцать минут — как по команде… Я, естественно, к врачу… А перед этим позвонил И. В., ну, другу моему! Юристу! Помнишь? Я ему всегда звоню в разных таких случаях, у него опыт... Он не только друг, он еще и адвокат, калач тертый! Так он говорит, что у нас типичное отравление этой новой хренью… Ну, как называется то, что мы вчера с тобой пробовали?

— Суши, — прошептала Лена.

Не то чтобы ей было страшно — все люди переживают отравления, острые, очень острые, не очень острые. Все хоть раз, но сталкивались с последствиями странной кухни… Но зачем Сергей так волнуется? Почему на его лбу выступила третья капля пота? Может быть, это что-то серьезнее банального отравления?

— На, сама спроси, — Сергей прижал к ее уху теплую трубку, пахнущую туалетной водой и прелым телом.

— Алло, — сказала Лена в пустоту.

— Лена? Привет. Это И. В.

— Да, я узнала.

— Сергей говорил, вы там слопали какую-то гадость?

— Не знаю…

— Не волнуйся, у меня есть отличный доктор, он уже вас ждет. Подъедете, заберете таблеточки, попьете недельку. Через недельку будете как новые. Не переживай.

— Я не переживаю, — Лена совсем перестала понимать, что происходит. — И чувствую я себя нормально…

Сергей выхватил трубку и весело заорал:

— Она хочет сказать, что у нее всех этих симптомов пока не наблюдается! Типа, она по туалетам не тусуется! Туалеты — это моя специализация!

И снова отдал телефон.

— Видишь ли, Лена, — голос И. В. был тих и добр. — У мужчин организм так устроен: они раньше начинают чувствовать проблемы. Давай смотреть правде в глаза — у мужчин слабый организм. Это женщина может перенести на ногах бубонную чуму и даже не заметит, а мужчина в первый же день свалится с копыт и будет просить включить ему футбол, принести чаю…

— Слушай, я ничего не понимаю! — засмеялась Лена. — Что у вас тут происходит?

Сергей напряженно подслушивал.

— А происходит вот что, — спокойно подхватил И. В. — Вы получили серьезное отравление. Вероятность того, что Сергея зацепило, а тебя нет, очень мала. Сергей сегодня весь день страшно мучился, он просто тебе не говорит, бережет. Чем быстрее вы начнете лечение, тем лучше!

— Да я завтра схожу в поликлинику…

— Какая поликлиника, Ленка! Завтра 31 декабря! Ты хочешь, чтобы тебе испортили Новый год? Направят тебя черт знает куда на анализы, обругают, что мешаешь им праздновать! Сергей уже был у врача, ему выписали легонький антибиотик. Вреда от него — минимум, а пользы — вагон! К тому времени как врачи выйдут из новогоднего запоя, вы думать забудете об этой беде!

— Как-то все это странно! — весело заметила Лена.

Сергей отвернулся.

— Странно, — согласился телефон. — Но есть одно объяснение. Сергей тебя любит и страшно переживает по любому, самому дурацкому поводу. Он хочет, чтобы ты была здорова и счастлива. И ради этого много суетится. Меня это тоже раздражает, я даже наорал на него сегодня за то, что впутывает меня в ваши личные проблемы… Но он мой друг. А ты любимая женщина моего друга…

Лена молчала, пораженная открытием. Так это, оказывается, безумства любви? Вот как они выглядят! Действительно, смешно, нелепо, глупо, но она сама виновата. Влюбила в себя взрослого, умного чело века, который всегда действовал самым коротким путем, молился на калькулятор и во сне решал аналитические задачи. И вдруг сегодня вечером он совершает какие-то космические глупости!

— Хорошо, я поняла.

— Вот и умница. И не обижай его, он и так сам не свой. Переживает.

— Я знаю, почему он переживает, — Лена посмотрела на спину Сергея, спина при этом напряглась.

— Знаешь?

— Да.

Конечно, Лена не сказала, что Сергей переживает свое вчерашнее признание в любви. В тридцать лет трудно признаться в любви, а пережить второй день после признания еще труднее.

— Ну, если знаешь… Тогда тем более…

И. В., конечно, не сказал о том, что Сергей на днях крайне неудачно трахнул некую девицу, и теперь переживал гонорею в самом расцвете. И Лена переживала ее же, поскольку имела контакт с тем же самым Сергеем. Но Лена не знала о гонорее. А И. В. не знал, почему уже в который раз помогает Сергею решать проблемы с женщинами.

— Тогда просто помолчите и поймите друг друга. И сожрите, наконец, эти таблетки! Все! С наступающим, оставьте меня в покое!

— Хорошо, спасибо!

Лена отдала трубку Сергею.

— Что сказал? — Сергей смотрел куда-то мимо, робко улыбался.

— Сказал, что… Что все в порядке. Просто сегодня вечером свет сошелся клином на каких-то таблетках. Я, конечно, ничего в этом не понимаю и считаю, что можно подождать два-три дня, а потом, если не пройдет, сходить к врачу…

— Давай сделаем это сейчас и забудем, — Сергей взял ее за руку.

— Давай, если ты так хочешь, но…

— Просто в ближайшие два-три дня мы будем заниматься другим.

— Чем же?

— Мы будем готовиться к свадьбе.

— К чему?

— К свадьбе, — Сергей искал в ее глазах вопросы, сомнения, другое. — К нашей с тобой свадьбе…

Вот тебе раз… Какое неожиданное развитие темы таблеток! Впрочем, о таблетках Лена немедленно забыла. И вспомнила ровно на пять минут, пока Сергей принимал в окошко с улицы несколько упаковок. А принесший их мужик в дутой куртке и с сигаретой в усах, морщась от мороза, с сочувствием заглядывал в салон и кричал, как не вовремя они заболели и что теперь на праздники даже не выпьешь.

Но о свадьбе она тоже не думала. Это было что-то несовместимое с жизнью — свадьба. Думать о собственной свадьбе получалось не лучше, чем думать о собственных похоронах.

Она соображала, что скажет девчонкам.

Глава 20

Они ехали всю ночь, несколько раз очень криминально скользили в кювет. Остановились дважды — на памятном месте, где Ирочка «сбила» чучело, и на посту за российской границей, чтобы поспать пару часов.

— Сейчас моемся, бреемся — и в солярий! Ты должен быть круче, чем Наоми Кэмпбэл! Только в мужском варианте!

— Наоми Кэмпбэл негритянка!

— А мне пофиг! Потом надо будет записаться в какую-нибудь школу манекенщиц… Блин, прикинь, зарабатывать бабки хождением! И какие бабки! Тут люди беганьем по границам и таможням так не зарабатывают!

— Ир, я хочу сегодня с родителями побыть.

— Да успеешь ты! Вечером отвезу тебя к родителям! А сейчас — в солярий!

— А сейчас отвези меня к Наташке в больницу!

— Чего? — Ирочка снова вильнула в кювет. — Вот, блин, вечно вякаешь под руку… Куда тебя отвезти?

— Давай к Наташке поедем. Она там одна.

— Ну, так она сама виновата!

— Давай поедем к Наташке! А потом — в солярий, куда захочешь!

— Вот нормально! Может, тебе надо было жениться на Наташке?

— Ир, давай заедем к ней, а потом…

— Ты, блин, какой-то тупой! — подвела итог диалога Ирочка и развернулась в сторону больницы. — Давай, Ромочка, поедем к Наташке, давай! Не жравши, не умывшись…

Предновогодний Минск по сравнению с предновогодней Москвой был скромен и тих. Но люди ходили такие же ополоумевшие от близости чуда, таскали такие же обмотанные веревками елки.

Ирочка ругалась всю дорогу, потом еще крепко материлась, паркуясь в заснеженной каше. Но в больнице притихла: запахи там кого хочешь прибьют. А в смеси с запахами новогодними кого хочешь сделают философом.

— Ну, смотри! Если только она там не одна и не страдает!

Ирочка распахнула дверь Наташкиной палаты.

И сразу стало видно, что Наташа не одна.

Не просто «не одна». А ее вообще невозможно рассмотреть — столько народу!

И все обернулись в сторону Ирочки.

— Смотрите, кто пришел! — закричал знакомый голос, и из толпы выделился человек с зубами наперевес.

Психолог! Тот самый провокатор, у которого Ирочка занималась когда-то, которого встретила в коридоре больницы… Она даже имя его вспомнила! Леонид, оптимистическое недоразумение!

— Проходите, Ирина! Присаживайтесь! А у нас открытое занятие!

— Да уже понятно! — Ирочка осмотрелась с некоторой брезгливостью.

Вот они, эти недалекие люди, эти неумытые искатели истин! Те самые, которые когда-то на дурацких психологических занятиях испортили Ирочке настроение своими описаниями ее, Ирочкиной, натуры… Сидят на полу, на подоконнике, улыбаются своими нечестными губами.

— Давайте поприветствуем Ирину и ее друга…

— Мужа! — сухо поправила Ирочка. — Это мой муж!

— И ее мужа…

— Роман, — Рома шаркнул ножкой.

Ему было страшно любопытно. Никогда еще он не сталкивался с таким больничным явлением, а в больницах он, спасибо заботам Розы Наумовны, провалялся в общей сложности года три…

— Привет! — крикнули из толпы смутно знакомые люди.

Ленка? Ленка вместе с Сергеем??

— А вы тут что делаете? — Ирочка даже растерялась. — Что тут за заговор?

— Это не заговор! Мы просто пришли проведать Наташу, да? — Лена посмотрела на Сергея счастливыми глазами.

Тот честно попытался улыбнуться и даже поморщился в связи с этим. Но, кажется, его прибило так же, как и Ирочку.

— Эй, я здесь! — это уже Наташка.

Машет рукой со своей шарнирно-педальной кровати. И прямо вся светится.

Ирочка взглядом послала Роме бомбу, но цель не была достигнута. Рома не смотрел на жену, а смотрел на лучезарных неформалов на полу. Ему, подлецу, нравилось!

— Ну, и что обсуждаем? — Ирочка прошла к окну, сдвинула кого-то из убогих студентиков. Оказалась рядом с Ленкой и братом.

— А мы, Ирина, сейчас отзеркаливаем характеры наших новых друзей. Хотите поучаствовать?

— Нет, благодарствую, я пропущу. Меня уже отзеркаливали, мне не понравилось!

— А мы продолжим! — Леонид махнул рукой, как дирижер. — Итак, мы остановились на Сергее!

Так вот почему он такой кислый? Ирочка ласково ткнула брата в бок. Терпи, я же терпела!

— Он скрытный…

— Он довольно умен, но может обидеть…

— Он, мне кажется, многое видел и научился приспосабливаться…

— У него за плечами большая жизненная школа, и он очень искушенный человек…

— Не хотел бы я попасть ему под горячую руку. Мне кажется, он очень импульсивный…

— А мне кажется, что он очень поверхностно относится к женщинам. Они для него… ну, не знаю… предметы удовлетворения потребностей…

— Может обмануть. Мне так кажется…

— Ты не взял с собой спой телефон? — шепотом поинтересовалась Ирочка. — Достань его, пусть увидят, какой ты крутой! А ты заодно вызовешь психушку. И пусть их всех заберут куда надо!

— Вы слышали мнение людей, которые абсолютно не знают описываемого человека. Они составляют свое впечатление по двум-трем минутам общения. Но иногда именно эти две минуты являются самыми значимыми… Во всяком случае, вы, Сергей, можете сравнить наше «зеркало» с вашим собственным представлением о себе…

— Уже сравнил, — Сергей мрачно перебил Леонида. — Какое-то кривое у вас зеркало!

И получил от сестры тычок в бок. Молодец, означал тычок.

— Ну, что ж! Я еще раз напоминаю о том, что мы не претендуем на объективность, мы просто даем возможность людям услышать иные мнения и воспользоваться этой информацией по собственному усмотрению.

— Пойдем покурим? — предложила Ирочка.

Сергей не стал упрямиться, улыбчиво кивать, прося прощения за неожиданное отступление. Молча отделился от стены и вышел, перешагивая через длинные худые ноги искателей правды.

— Что же, — Леонид широко улыбнулся, пропуская Сергея. — Оппа, аккуратно! Здесь слишком мало места!.. А мы продолжим! Давайте поговорим о Лене!

— Обо мне? — весело смутилась Лена. — Ну… Давайте обо мне!

— Пожалуйста, начинайте! — психолог обвел аудиторию горящим взглядом. — Ну, смелее! Вас смущает то, что Лена работает на телевидении? Думаю, даже публичному человеку интересны мысли других.

— Конечно, интересны! — Лена попыталась поощрить активность «зеркал». Она знала парочку выражений лица, когда собеседник располагался сразу же. — Я готова выслушать самую злую правду о себе!

— Она хочет казаться опытнее, чем есть…

— Мне кажется, она добрый человек, но несколько наивный…

— Она играет какую-то роль, не знаю, хорошо это или нет…

— Мне нравится то, как она ведет передачи…

— Она не очень понимает серьезность жизни. Мне кажется, она мало осведомлена о происходящем. Она боится разочароваться…

— Такое ощущение, что она хочет нравится, что ей кто-то сказал, какой надо быть, и она пытается соответствовать…

Лена улыбалась, но момент ошеломления был, и это читалось по лицу.

— Не исключено, что она всю жизнь была изгоем и сейчас манерничает, кокетничает… Ну, пытается как-то наверстать упущенное…

— Может, она одинока?

— Ну, кто-то еще? — Леонид был доволен, очень доволен активностью граждан. — Кто-то еще хочет сказать?

— Я! — подняла руку Наташа. — Я.

— Наташа? Говорите! С удовольствием послушаем сейчас Наташу!

— Лена очень хороший человек. Она порядочная, ответственная, никогда не предаст. Если что-то не знает, будет всю ночь читать… Как и Ирка… У меня замечательные друзья!

Лена смотрела на подругу, понимала, что все ее стандартные хорошие слова никому в общем-то не нужны. Но если их не говорить, будет как-то очень уж грустно.

А Наташа взволнованно потянулась, обнажив маленький крепкий бицепс, и продолжила:

— Вы совсем не знаете Ленку! Точнее, знаете телеведущую, погорая ярко красится, говорит низким голосом… А я знаю ее другую, она тогда еще была толстой и никому не известной. Но и тогда и сейчас она была классной!

— Спасибо, Наташ! — кивнула Лена.

Ей хотелось всплакнуть. Почему-то.

Никто не придал значения нюансам настроения. Люди, которые ищут знаний и учатся говорить правду, на время поиска становятся бесчувственными. И это нормально. Исследователь не должен зацикливаться на чувствах. Там, где начинаются чувства, исследования заканчиваются.

— Ну, а мы пойдем дальше, — сообщил Леонид, терпеливо выслушав хозяйку палаты. — Теперь давайте посмотрим на… На Наташу!..

Наташа кивнула Лене: сейчас они посмотрят на меня, а потом мы спокойно пообщаемся, ладно? Потерпи!

— Ну, что мы думаем о Наташе?

— Она очень сильная личность…

— Она вызывает восхищение, хочется ее поддержать…

— Я бы не отказался с ней дружить, но она, мне кажется, не очень любит новых людей…

— Она производит впечатление человека, который точно знает, что ему нужно…

— Мне кажется, она довольна своей жизнью, от нее веет спокойствием…

— Уверенный человек с положительной энергетикой…

— Мне кажется, она учится в университете на психолога, у нее очень спокойный вид…

— Или очень хорошо притворяется, или у нее все в порядке…

— Таким, как она, обычно везет…

Наташа пожала плечами. И остальные тоже пожали. Какое-то амбулаторное наваждение! Как может эта переломанная во многих местах тощая девица притворяться, что у нее все хорошо? Каким больным разумом надо обладать, чтобы представить, что ей везет?

— Ну, не знаю даже, — Наташа развела руками, цепляя по ходу и сбрасывая йогурт с тумбочки. — Спасибо конечно…

Ирочка и Сергей вышли в коридор, быстрым шагом прошлись в поисках пепельницы, не нашли, но решили остаться здесь. На лестнице. А вот пусть это теперь будет проблемой тех, кто строит здания в несколько этажей и не предусматривает в них быстрые и удобные курилки! Больные — тоже люди, а те, кто их посещает, — люди тем более!

— Ну, и как ты? — поинтересовалась Ирочка, демонстрируя купленную в Москве «Житань».

— Отвали, — Сергей был лаконичен. Как всегда. Ирочка другой реакции и не ожидала.

— А мы полчаса назад из Раши вернулись, гоняли в Москву на переговоры.

— То-то, я смотрю, ты такая пожеванная.

— А тебя, видимо, вылизывает Ленка? То-то ты такой слюнявый, в больницу притащился, школьников этих замороченных слушаешь?

— Закрой пасть.

Ирочка выпустила дымок, довольная. Злится! Значит, удар в нужное место!

— Ну, это твое дело. Ты человек зрелый, опытный, жизнью бит. Ты у нас больше ошибок не допустишь…

Сергей поморщился, хотел сказать что-нибудь громкое, но не нашел сил.

— Ты чего, заболел? — Ирочка всмотрелась в бледное братское лицо. — Что это ты все молчишь, не пошлешь меня как следует?

— Ирка, сбавь обороты, а?

— А что такое? — нет, с ним определенно что-то не так. — Что случилось?

Сергей с трудом присел, скрипнул суставами. Брюки на коленках звонко натянулись.

Он курил и смотрел в заснеженный день за окном. А уже начинало темнеть, потому что зимой все это происходит гораздо раньше.

— Я женюсь.

— Офигеть! В который раз, дай посчитать…

— Ирка, можешь не стараться. У меня и так крыша набекрень…

— А почему у тебя крыша набекрень? Ты же не девственником к алтарю пойдешь? Чего тебе бояться?

Сергей курил, молчал, смотрел, грустил, думал, мрачнел, и Ирочка вдруг почувствовала, какой он несчастный, запутанный. Какое унылое и грустное естество за всем его бетонным фасадом.

— Ну, разведешься, если что, — она присела рядом. — Или там родичи бешеные? Так мы их доведем, ты только скажи! Они сами развода попросят!

— Да тут все по-другому…

— А как?

Сергей посмотрел на Ирочку. А можно ли тебе доверять, Ирочка? А можно ли с тобой вообще разговаривать на одном из славянских языков?

— Я реально влюбился.

— Ну-у-у. — Ирочка кивнула, хотя ничего не поняла. — Да, бывает такое… И что? Все равно можно быстро развестись, если детей нет…

— Да я разводиться не хочу. Я и жениться не очень хочу…

— А чего тогда? Залетели, да?

— Я залетел…

— Это как? — Ирочка хихикнула и высыпала на ладонь несколько новых сигарет, протянула Сергею. — Ты что человек-амфибия?

— Дура.

— Ну, ладно, извини… Объясняй давай!

Пришла медсестра, несколько секунд пронзительно смотрела на сидящих — давала понять, что их курение на лестнице глубоко аморально и требует немедленного прекращения. Только Ирочка и Сергей ничего не сказали, не смутились, не бросились гасить свои сигаретки о стену. Они жались друг к другу плечами, сверкая в полумраке белками глаз, и молча ждали, пока медсестра уйдет. И она ушла, хотя взглядом пообещала вернуться.

— Ну?

— Я подхватил… Короче «венера» у меня.

— Херово… Ну, и что?

— Оно, конечно, пару недель и вылечится, но…

— Она тоже подцепила?

— Ну, ясное дело… От меня.

— И теперь, типа, устроила скандал: или женись, или я расскажу маме, что ты меня заразил сифилисом?

— Идиотка, какой сифилис! — Сергей швырнул сигарету вниз, мимо прологов. — Что ты несешь, мля?

— Ну, я просто других венерических не знаю… Кроме беременности…

Мимо снова прошла медсестра. Очень скорым шагом. Сразу было видно, что она как раз сейчас решает проблему курения в больнице и ищет местного вышибалу, который повышвыривает всех курцов к чертовой матери.

— И что? Серый, не молчи! И что теперь?

— Ну, что… Она ничего не знает…

— Как не знает? Она что тупая? Не видит, что у нее болячка непонятная?

— Она никогда раньше с таким не сталкивалась. Я у нее первый, и спит она только со мной!

— Ты уверен?

Сергей строго и глубоко посмотрел на бойкую сестрицу. Сестрица округлила свои паскудные пухлые губки и испуганно заткнулась.

— Уверен.

— Да…

— И вчера я ей сказал про эту свадьбу, отвлек, называется… Боялся, что она догадается, к какому доктору я ее везу среди ночи… Короче, действовал в состоянии аффекта…

— Блин! Ну, так скажи сегодня, что передумал! Пусть катится, блин! Еще переживать из-за какой-то…

— Не хочу я, чтобы она катилась! Мне с ней нравится, понятно? Она меня устраивает, и вот так по дури лишиться сразу всего!

— Ни фига не понимаю, — рассердилась Ирочка. — Жениться ты не хочешь, но и терять ее тоже не хочешь… Так чего же ты хочешь?

— Не знаю, чего я хочу… Хочу, чтобы все было, как раньше. Вместе работали, вместе спали, вместе куда-то ездили — и никакого напряга…

— Погоди-погоди, — приподнялась Ирочка, встала совсем. — Погоди-погоди… Это на ком же ты женишься, а?

Сергей посмотрел на нее снизу, из угла. И оказалось, что он такой маленький! И не потому, что сидит комочком на корточках, а объективно маленький, сантиметров на десять ниже Ирочки. Старший брат, блин…

— На Ленке…

Ну, почему ему нельзя жениться на подруге сестры? Что тут такого?

Но что-то такое было. Оба это почувствовали. С таким же успехом Сергей мог признаться, что убил дворника и спрятал тело в канализации.

— На Ленке? На Ивановой?

— Да.

— Офигеть можно…

Ирочка прошла туда, прошла сюда, дрожащими руками сунула в зубы новую сигарету.

— Офигеть… На Ленке…

— А что тут такого? — пискнул Сергей. — Ей двадцать лет, не ребенок!

— Офигеть можно… И она ни о чем не догадывается… Заразил Ленку, и она ни о чем… Ай да Сергей! Ай, молодец!

Это уже становится обременительным. Сергей встал.

— Я тебе вообще мог не рассказывать, понятно? Теперь давай, беги! Рассказывай все подружке! Давай! Брат у тебя скотина, сволочь! Всю жизнь был скотиной и сволочью!

— Вот это в точку! — прохрипела Ирочка, не глядя на сволочь и скотину.

— Всю жизнь тебе от меня доставалось, все время я тебе портил жизнь! Теперь можно отыграться! Давай, беги!

— Ну, блин, Серый, ты и животное…

— А ты не животное? Ты не сволочь? Просто ты у нас, блин, белый лебедь! Не такая, как мы, крестьяне! Вся воздушная! Ты у нас порхаешь над землей, посвящаешь себя искусству и педикам! А то, что родная мать тебя уже ненавидит за твою тупость и раздолбайство, этого ты не замечаешь? То, что отец о тебе говорит «наша дурочка», ты не знаешь? Правильно, не знаешь, потому что не хочешь знать! У тебя своя дорога, у нас всех — своя! Мы — злое быдло, а ты — ромашка! Только ты выросла из того же говна, ромашка, что и я! И в такое же говно превратишься!

— Ну, нет, не дождетесь, — тихо улыбнулась Ирочка. — Этого вам, ребята, не видать!

Она аккуратно смяла свою сигарету, смяла горящей, не почувствовав даже, в каком месте огонек прожег ей ладонь.

И пошла прочь.

Худенькая, высокая.

Пошла прочь таким опасно красивым шагом, что становилось понятно — не просто так уходит.

— Вали, блин! Принцесса сраная! — крикнул ей вслед Сергей и пнул стенку. — Хоть навсегда свали! Никто не поплачет!

Прибежала медсестра, привела полную даму грозной наружности. Та нахмурила брови и потребовала очистить лестничный пролет. Сергей набрал побольше воздуха и начал громко и внятно объяснять даме, что он думает по поводу пролетов, больниц и жизни вообще.

— Ромка, иди сюда! — рявкнула Ирочка, распахивая дверь Наташкиной палаты.

Снова к ней обернулись два десятка лиц-блинов. А кто-то по инерции продолжал гундосить:

— Он очень приятный, робкий человек. И при этом довольно привлекательный…

— Заходите, Ирина, мы как раз обсуждаем вашего мужа! — радостно заорал психолог Леонид.

— А мне пофиг, кого вы обсуждаете, — бодро заметила Ирочка и вышла в коридор.

Через тридцать секунд перед ней стоял смущенный, озадаченный Рома.

— Что-то случилось? Зачем ты так… грубо?

— Случилось, — Ирочка снова сунула сигарету в зубы, но не прикурила, а так и осталась стоять, кусая фильтр. — Слушай сюда! Сейчас я еду домой, собираю вещи и деньги и возвращаюсь в Москву! Завтра берешь билет на любой проходящий утренний поезд…

— Завтра утром будет еще Новый год! — испугался Рома.

— Ладно, берешь билет на 23 с чем-то и приезжаешь ко мне! Если нас не хотят видеть здесь, будем жить в другом городе! Ничего!

— Кто нас не хочет видеть здесь? Зачем мы будем жить в другом городе? — Рома совсем изнемог от ужаса. — Что случилось?

— Потом объясню!

Дурак такой! Здоровый, красивый дурак! Ирочка посмотрела на его угольные брови домиком и почувствовала, как внутри заработал генератор слез. Пришлось отвернуться и уничтожить эти слезы усилием воли.

— Я за завтрашний день найду нам какое-нибудь жилье! У меня там партнеры есть! Ничего, Ромка, как-нибудь протянем!

Рома обалдел, побледнел, постарел — все сразу! Но ничего не успел возразить и спросить ничего не успел. Из палаты выскользнула Лена.

— Ир, что случилось? Что с тобой?

— Со мной? — Ирочка ласково улыбнулась подруге. Сказать — не сказать? — Со мной все зашибись!

— Ты какая-то странная…

— Я странная? Это у тебя накануне свадьбы помутнение сознания от счастья!

Ах, вот в чем дело! Лена почувствовала, как краснеет, даже чернеет от стыда. Как будто ее уличили в преступлении. В убийстве дворника, например. На пару с Сергеем они его убили и спрятали в канализации.

— Мы любим друг друга, Ир…

— Ага! — Ирочка все-таки прикурила, прямо в больничном коридоре. — А я — Наоми Кэмпбэл!

— Она негритянка! — вякнул Рома, но Ирочка уже не слышала.

Быстро и размашисто удалялась.

— Это ужасно, — прошептала Лена, протирая ладонью лоб. — Я не могу понять, почему так получается, но все ужасно. Хотя должно было быть наоборот!

— Она поехала собирать вещи, говорит, что мы сегодня переезжаем в Москву!

— Как? — Лена отвлеклась от своих свадебных тараканов. — Как это?

— Не знаю, — Рома вяло ухмыльнулся. — Ты же знаешь — с ней бесполезно спорить…

— В Москву… Может, передумает?

— Не передумает.

— Слушай, — неожиданно оживилась Лена. — А как же она сегодня поедет, если сегодня Новый год?

Действительно, как можно куда-то ехать, что-то планировать, если вечером Новый год? И пусть транспорт не меняет своего расписания, и часы работают в том же режиме… Все равно на Новый год природа начинает циркулировать по другим законам, и в этом круговороте людей, вещей и веществ нет места работе и сборам в дорогу.

— Я думаю, она уже забыла про Новый год…

— Но… вы же вернитесь через неделю, да?

Рома пожал плечами, по-стариковски тускло и привычно улыбнулся:

— Я не знаю, Лен. Можем не вернуться уже никогда… Это ведь Ирка…

— Я ничего не понимаю.

— Я тоже ничего не понимаю.

А никто ничего не понимал! Время такое!