Иероним

39

Вечер опустил серую вуаль сумерек на пирующий лагерь. Пламя факелов освещало ломившийся от нехитрой снеди стол. Куски жареного мяса, зелень, плошки с чем-то напоминающим суп, сыр, грубые лепешки – непритязательная, сытная еда, но до безумия аппетитно пахнущая. Пропустив пару кубков за новоиспеченных рыцарей, за гвардейцев, за воинов, за победу, я взял слово:

– Рыцари, гвардейцы, воины! Остался последний ритуал! Понтий! Кирим!

– Письменным указом о воинских регалиях его светлости сэра Александра Дрэгона, герцога Сапсанского по праву наследования, – торжественно заговорил Понтий, – рыцарям герцогства Сапсанского надлежит носить в левом ухе и не снимать под страхом смертной казни отличительный знак благородства и чести – золотую серьгу, изображающую щит с шестиконечной звездой!

Я повернулся, Кирим приблизился, и левую мочку пронзила короткая острая боль. В нос ударил запах самогона. Дезинфекция!

Ловкие пальцы ювелира вдели массивное украшение, непривычно оттянувшее ухо.

– В знак занимаемой должности командующего армией герцогства, сэру Александру Дрэгону, герцогу Сапсанскому по праву наследования, надлежит носить в правом ухе и не снимать под страхом смертной казни отличительный знак высокого рождения и доблести – золотую серьгу, изображающую щит с профилем волка в шестиконечной звезде, обрамленной венком победы! – торжественно закончил Понтий.

Правое ухо откликнулось болью и запахом самогона, потяжелев украшением.

Повисла тишина. Такого поворота событий не ожидал никто. Благородный по рождению добровольно проколол оба уха, приравняв себя к воинам!

«Вот ты сам себе присвоил генерала…» – подумал я, уставившись на блестевшее украшениями отражение в кубке.

– Слава герцогу! – закричала, вскочив Эльза.

– Слава! – взвилось над столом.

Я опустошил кубок. Терпкое вино, оставляя загорающийся след, прокатилось по горлу.

Закон един для всех, и ничто так не объединяет людей, как беспрекословное его выполнение.

Под звук веселья и льющегося вина древняя традиция позорного клеймения людей посредством прокалывания ушей тихо умерла.

Я внимательно всматривался в веселые молодые лица. Голову слегка затуманил алкоголь, и на ум лезли нудные философские мысли.

Дети без детства… без юношества… Не по годам возмужавшие. Что видели они в свои двадцать с лишним лет? А некоторым ведь и того меньше…

Я – дитя цивилизации. Счастливое детство. Школа, улица, машины, телевизор, Интернет, компьютерные игры, полный холодильник и горячая вода…

Расскажи – не поверят или примут за сказку, а того хуже – за жизнь богов.

Воины – мальчишки и девчонки. Самому старшему, Трувору, слегка больше двадцати пяти, а выглядит умудренным мужем…

Что они испытали? Страх, боль, рабство…

Разум не затуманен рекламой, книгами, компьютерными играми и остальными благами цивилизации.

Чистый лист с коротким перечнем простых правил выживания:

– будь безоглядно предан вождю;

– радуйся жизни во всех проявлениях;

– чти предков;

– не ленись.

С детства – трудности и удары судьбы. Родился никем – стал никем, а главное, жизнь твоя и тело принадлежат другому – хозяину, вольному сделать все что заблагорассудится.

Жутко…

И я с эгоистичной проблемой вернуться обратно на их фоне смотрюсь более чем жалко.

Вот молодые люди со светящимися неподдельным счастьем лицами, на которых жестокая судьба оставила отметины, пируют, поднимают кубки, вознося мнимому рыцарю и герцогу здравицы. Любят открыто, живут полной жизнью, цепляясь за нее руками и зубами, а я, дитя цивилизации, терпя жжение в ушах, сижу среди них и мечтаю вернуться в свой избалованный благами прогнивший мирок.

Бьющее фонтаном желание жить у людей, привыкших получать от судьбы лишь страдание и боль, помогло мне понять, почему человечество добилось венца эволюционной цепи и возглавило животный мир. Наши предки обладали истинной неуемной бурлящей тягой к жизни, несмотря ни на что, эталоном стремления выжить. Перипетии судьбы лишь распаляли огонь страсти и закаляли несгибаемый характер.

Стенания души – удел благородных, изнеженных роскошью, неимущим некогда задумываться над мелочными моральными страданиями, важнее выжить, продолжить род.

Как можно существовать одним днем и надеждой? Уповать на милость мнимых богов и бороться за эту поганую, рабскую и жестокую жизнь? А главное – бурно радоваться минутам маленького счастья?!

Я понять не мог.

– Ты не о том думаешь, Иероним, – разогнал тяжелые думы голос Адольфа.

От неожиданности я вздрогнул, массивные серьги качнулись, оттягивая уши. Интересно, долго буду привыкать, пока перестану замечать украшения в мочках?

На колени легла тяжелая мохнатая голова зверя. Машинально запустив руку в шерсть, почесывая загривок вампала, я спросил:

– Почему не о том?

– Посмотри на людей. Что видишь, кроме веселья и бьющей ключом жажды жизни?

– Радость…

– Нет, не просто радость – счастье. Ты подарил им свободу и цель. Повел души по другому пути. Дал увидеть и почувствовать в себе то, что скрыто… Благородство, отвагу, честь – что по праву рождения им не должно принадлежать. Посмотри воинам в глаза и пойми – мир сильно прогневал богов, пославших тебя сюда. Если ты не добьешься цели, погибнешь… это не главное. Суть в том, что зерно, оброненное тобой в благодатные чистые души, растет. Деяния перерастут в легенды, слова перефразируются и обрастут глубоким смыслом. Думаешь, Кхара был богом? Нет. Иным – да. Ты иной – не их мира, вот почему идет травля.

Смущенные мысли, подключив воображение, принялись рисовать картину зарождения религии, крестовые походы, фанатичную эйфорию…

– Да, – подтвердил вампал опасения, – правильно мыслишь. Оставшиеся в живых станут носителями заразы, посеянной тобой, Иероним. Не понимая, ты открыл запертую дверь сознания людей, и они познали – благородство, честь, отвага есть в каждом, это не привилегия благородных по рождению. Проколотое ухо – не вечный знак рабства. Серьга может стать не приговором, а знаком заслуг и достоинства.

Сердце кольнуло.

– Мой лорд, что с вами? Вы так побелели! – Уха коснулось горячее дыхание Эльзы.

– Все нормально… задумался…

Рыжая привстала, высоко поднимая кубок.

– Рыцари, гвардейцы, воины! – зазвенел девичий голосок. – Наш герцог скучает!

В меня впились взгляды притихших людей. Повисшая тишина заставила поежиться от неловкости.

– Мы будем трижды неблагодарными, если позволим это! – не унималась Эльза.

– Да! – ударили руки по столам, и грохот вспугнул спящих птиц.

– Раздвинуть столы!

Подскочившие воины со скрипом и скрежетом расчистили свободное пространство.

– Каталина! – крикнула Эльза.

В центр, эротично покачивая бедрами, вышла зеленоглазка.

Ударили струны музыкального инструмента, девушка изящно распустила тесемку, туго связывающую волосы. Темная волна, отливая синевой, рассыпалась по плечам. Гулко ударили по столешницам кулаки, отбивая такт. Каталина плавно достала из-за спины алебарду. Струны надрывно взвыли, и красавица закружилась в танце.

Потрясающее зрелище.

Музыка пела и страдала, изгибая обтянутое чешуей кольчуги стройное тело. Темные волосы вихрем окружили тонкий силуэт. Алебарда засвистела, мелькая знакомыми движениями. Затуманенное алкоголем воображение превратило зеленоглазую Каталину в Кер.

Давно не видел прекрасную тельхинку. Выполняя ежедневное като, я в последнее время не смог пробиться сознанием в заветную пещеру.

«Может, не хочет просветить по поводу подарка?» – мелькнула шальная мысль.

Сердце защемило от тоски. Почему человек не хочет того, что имеет, а хочет того, что недоступно? Окружен толпой красавиц, а тоскую по Кер?

– Может, влюбился? – захихикал в мыслях Адольф.

Я принялся искать взглядом гада и наткнулся на голубые омуты глаз Эльзы.

– Лучшая среди воинов, – прошептала рыжая, и наваждение исчезло.

Танец захватывал. Рука невольно принялась отбивать такт, включившись в общий ритм.

Струна пронзительно лопнула, и Каталина изящно замерла, преклонив колено. Алебарда хитро выглянула из-за левого плеча девчонки.

Ее наградили овацией.

– За сэра Александра Дрэгона, Черного герцога Сапсанского! – взревел Трувор, и кубки взметнулись над столом.

Печаль захлебнулась в терпком вине. Будь что будет!

Хитрец вампал исчез, скрываясь от кары.

Каталину сменил музыкант. Струны ожили, пронзая пространство знакомой песней. Черное небо, хитро подмигивая звездами, отбивало такт…

Утро лизнуло лицо шершавым языком, прогнав сон. Разлепив веки, я уставился на ухмыляющуюся морду Адольфа. По позвоночнику пробежали мурашки.

Так и заикой стать недолго. Не могу привыкнуть видеть ухмыляющуюся собаку, густо смешанную с кошкой. Жуткое зрелище, особенно после вчерашнего…

– Вставай, соня! Войско собирается в дорогу. И красавицу буди… – Адольф, спрыгнув с ложа, величаво удалился.

Я всмотрелся в сумрак. Под шкурами, накрывшись с головой, свернувшись калачиком кто-то спал.

«Кто?» – пнула мысль туманный разум.

«Не помню, сам посмотри…» – отмахнулось сознание.

Я осторожно стянул шкуру. Обнажился изящный изгиб спины. Девушка зашевелилась, пытаясь рукой вернуть покрывало назад, но поворачиваться не спешила. Сумрак смазывал догадки, а включать улучшенные чувства я не спешил. Боюсь, поток информации убьет туманный с похмелья мозг.

– Вставай, соня, – прохрипел я пересохшим горлом, – пора в дорогу.

«Кто?!» – взбесившийся вопрос будоражил впавшее в амнезию сознание.

Девушка потянулась, обнажив захватывающий изгиб груди. Волосы упали с лица, и на меня уставилась, блеснув серебром, знакомая маска.

Кер?!

Увиденное парализовало.

Я моргнул – морок не исчез.

– Иероним… – проворковала тельхинка, обвив меня руками, и поцелуй холодом обжег губы.

Мысли взбунтовались и потащили сознание в закоулки мозга, выбивать халатно забытые воспоминания.

Изящные руки разжались, и Кер пронзила меня смеющимся изумрудным взглядом, заставляя зажмуриться.

– Мой лорд… – проворковал голос Каталины.

Открыл глаза – серебряная маска исчезла, оставив знакомый образ зеленоглазки.

Меня бросило в пот.

«Все, бросаю пить!» – пронеслось в мыслях, а язык уже ласкал губы Каталины.

Разбуженный лагерь оглашал округу ржанием лошадей. Откинувшись на ложе, я восстанавливал дыхание, глядя на быстро одевающуюся гибкую фигурку.

– Мой лорд, кто такая Кер? – не оборачиваясь, спросила Каталина.

Сердце екнуло.

– Богиня… наверное… ты так на нее похожа, – не стал врать я.

– Спасибо, мне никто не говорил таких теплых слов, не сравнивал с богиней… – Блеснули яркой зеленью глаза, девчонка шустро выскочила, взмахнув пологом.

Свежий воздух обдал лицо.

Что случилось – то случилось.

Решительно отбросив в сторону шкуры, я принялся за сборы.

Утреннее солнце пыталось пронзить лучами густую листву. Потушенные костры, зашипев на обидчиков, выбросили клубы белого пара. Конь нетерпеливо играл под седлом, сбрасывая блестящие капельки росы. Надрывно скрипели телеги, выстраиваясь в ряд. Прохладный ветерок смешивал в непередаваемый запах утреннюю свежесть, мускус конского пота и аромат хвойной смолы.

– Мой лорд, воины готовы! – доложил Трувор.

– Вперед! – дал я отмашку и пришпорил коня.

Караван, изгибаясь железной змеей, вытягивался на старую просеку. Испуганные крики птиц огласили округу. Поход начался.

Изрядно заросшая молодым подлеском просека замедляла движение телег. Лошади, вкусно похрустывая, то и дело срывали пухлыми губами молодые веточки. Радовало одно – солнце слабо пробивалось сквозь густые кроны деревьев, дарившие прохладу леса.

Птицы пронзительно кричали, кружа над караваном, стараясь в храбром порыве отогнать непрошеных гостей от заботливо свитых гнезд. Скрытно двигаться невозможно – по мере продвижения успокоившихся птиц заменяли новые взбудораженные соседи, и галдящая туча не рассасывалась, маяком показывая местонахождение отряда.

Лес кишел живностью. Пару раз возвращались довольные воины из впереди ехавшего дозора, сгружая в телеги тушки подстреленных косуль и кабанчиков, пополнявшие запасы мяса. Наловчившиеся девчонки на ходу разделывали добычу, привязав вожжи.

И правда, куда денутся кони, идущие по туннелю, прорубленному в густом массиве?

Трувор периодически менял людей в дозоре, давая возможность повеселиться другим воинам. Монотонно покачиваясь в седле, наслаждаясь прохладной сенью леса, я принял мудрое решение – двигаться до вечера.

Поросшая просека не позволяет увеличить скорость, а солнце не пробивается из-за густых крон и не мучает жарой. Кони не устанут. Люди потерпят.

– Сэр Трувор! – крикнул я. – Двигаемся до вечера!

– Слушаюсь, мой лорд! – браво козырнул рыцарь.

Новость в мгновение ока облетела отряд.

Устав трястись в телеге, Адольф присоединился к веселой охоте дозора. Пушистый огромный рыжий ком, испугав мою лошадь, пролетел мимо, скрывшись в густом подлеске. Моментально встрепенувшись, удерживая возбужденного коня, я отправил вслед вампалу мысль, ярко украшенную эпитетами, характеризующими наглый поступок. Адольф тактично промолчал в ответ.

Неторопливая дорога с короткими тихими ночевками, дававшими возможность отдохнуть от надоедливых боевых воплей птиц, заняла пять дней.

Утром шестого дня караван выехал на опушку леса. Страдающий клаустрофобией взгляд устремился к горизонту, раскрывая потрясающую картину. Огромная долина с голубой веной реки раскинулась, пестрея изумрудными латками полей. Посредине, чернея частоколом, упираясь в небо смотровыми башенками, отгородилась большая деревня или маленький город. Спущенный с поводка и измученный давящим массивом леса взгляд весело скакал, ощупывая округу, выискивая новые мазки потрясающей картины. Голубая змея реки разрезала долину, упираясь в цель похода – крепость Орлиное гнездо, серым грубым пятном выделявшуюся на фоне темной гряды гор, занявших горизонт от края до края. Сверкающие на солнце белоснежные пики проводили непреодолимую границу. По мысленным полетам я знал – за хребтом вечное царство остекленевшего от холода севера. Мысли разбудили азарт, холодком пробежавший по позвоночнику.

– Мой лорд, – подъехал Трувор, – дозор вернулся. Деревня пуста. Люди ушли в крепость.

– Немудрено, местные неусыпные стражи, – я показал на крикливую тучу птиц, – предупредили о нашем приходе.

Морально уставшая от неторопливого перехода лошадь нетерпеливо переминалась под седлом.

– Что прикажете? – озабоченно блеснул глазами рыцарь.

– Вперед! В деревню не заходим, поля не топтать. Идем к крепости! Скорика ко мне! – тронул я поводья плясавшего от предвкушения скачки коня.

Ветер ударил в лицо, и прекрасная картина заплясала в глазах. Караван, судорожно дернувшись, устремился следом, выбегая на чернеющую землей нить дороги.

Обогнув зияющую открытой пастью ворот деревню, мы устремились к крепости. От отряда откололась телега, окруженная людьми Скорика. По моему приказу воины польют наптой частокол и встанут невдалеке лагерем, прикрыв сзади. В случае чего – стрелами подожгут деревню.

Не стоит в тылу оставлять врагов, возможно затаившихся в подвалах и погребах.

Втягивать караван в деревянную ловушку, ограничившую маневр маленькой армии, я не собирался.

Впереди на холме, блестя доспехами, возник всадник. Воин, придерживая коня, воткнул длинный шест с развевающимся серым штандартом. Черная дорожная лента упиралась в копыта гарцующего скакуна. Я поднял руку, и караван остановился.

– Мой лорд, парламентер, – доложил, подъехав, Трувор.

– Вижу… – буркнул я.

В груди бешено застучало сердце.

Ко мне поспешили и остальные рыцари.

– Мой лорд, жаль, у нас нет штандарта… – посетовал Тюрик.

– Как нет? Есть! – радостно доложила Эльза.

Став рыцарем, девчонка не могла по статусу управлять повозкой и ехала на коне во главе колоны телег.

– Есть? – изумился я.

– Да, мой лорд. Олаф! Каталина! Сэр Эрик! – крикнула рыжая.

Подъехавшие по зову воины принялись шушукаться. Проведя короткие невнятные переговоры, возглавляемые Эриком, ускакали к телегам.

В воздухе повисла неловкая пауза. Не один я удивлен. Сэр Трувор и сэр Тюрик тоже явно пребывали в неведении.

Всадники правого и левого конного крыла подъехали поближе, закрывая железными спинами караван.

– Мой лорд, – хитро поблескивая голубыми глазами, начала Эльза, – мы помним ваш приказ двигаться скрытно и ин-ког-ни-то, – по слогам выговорила трудное слово. – Сейчас необходимо соблюдать традицию. После счастливого исцеления Олаф и девчонки ночами вышивали подарок, а Эрик выковал украшение для древка…

Всадники расступились, давая дорогу воину. Олаф – сама торжественность – гордо вышагивал, неся штандарт.

Удивление пригвоздило меня к седлу.

Длинное древко с Т-образной перекладиной венчала отлитая блестящая медью голова оскаленного волка. На древке повисла, покачиваясь, тяжелая черная материя, украшенная по краям замысловатым белым узором. В центре красовался искусно вышитый золотыми нитями до боли знакомый огромный медальон. Цветная вышивка в точности копировала массивный золотой круг солнца, камни, серебряную пасть волка…

В груди кольнуло.

Надпись!

На медальоне она шиворот-навыворот, а на штандарте четко читалась на древнем языке и гласила: «Властелин земель севера ярл Йорк Свирепый».

Олаф преклонил колено.

– Мой лорд? – обеспокоенно спросила Эльза.

Видать, на лице отразилась вся гамма испытываемых мною чувств.

– Надпись… – только и смог выговорить я.

– Ваша светлость, это я попросил у сэра Трувора жалованную грамоту, посмотреть. Запомнил и в точности скопировал на штандарт! – радостно доложил Олаф.

Я вгляделся в светящее счастьем широкое лицо воина и понял – они не прочли!

Отлегло.

– Мой лорд? – услышал я голос Эльзы.

– Благодарю! Олаф, ты назначаешься оруженосцем и личным знаменосцем герцога! Понтий, Кирим, поменять серьгу воину!

– Слава герцогу! – взвилось над рядами всадников.

Ювелир споро заменил серьгу преклонившему колено Олафу. Знак оруженосца герцога – золотой щит с профилем оскаленной головы волка – заблестел в правом ухе парня.

– Мой лорд! Я умру за вас! – воскликнул потрясенный воин.

– Ритуал закончен! Сэр Трувор, сэр Тюрик! Постройте всадников! – оборвал я речь Олафа. – Парламентер ждет! Роган, плащ!

Небрежно накинув на плечи искрящееся мехом ирбиса тяжелое одеяние, подчеркивающее статус, скомандовал:

– Оруженосцы, за мной! – и тронул поводья.

Неспешным шагом конь двинулся по дороге, выбивая копытами пыль. Караван, гремя доспехами, споро выстраивался в боевой порядок. Я вытащил из-за пазухи ожерелье. Звякнув золотом о нагрудник, вызывающе заблестел медальон власти герцога. Нагнавшие меня Роган и Олаф гордо заняли места по бокам. Новенькое знамя тяжело покачивалось на ветру, блестя отлитой головой волка.

Неторопливо подъехав, я остановил коня в пяти шагах от парламентера. Судя по грубо сделанному доспеху с кожаными вставками, передо мной был простой воин. Бледное молодое лицо скрывал полузакрытый, заботливо начищенный шлем.

– Кто вы? И по какому праву топчете землю герцогства Сапсанского? – стараясь вложить в голос больше гневных ноток, начал воин, мельком изучая наш штандарт.

– Ваша светлость, разрешите? – поинтересовался Олаф.

Я кивнул.

– Лорд не отвечает на вопросы неотесанного воина! Еще раз попробуешь недостойно обратиться и открыть мерзкий рот, я отсеку твою тупую голову! Ты что, не видишь знак высокой власти и золотые шпоры рыцаря? Скачи к своему хозяину и передай – мой лорд оскорблен! Если не трус, пусть прибудет сам! – стальным басом пророкотал Олаф, испепеляя взглядом побелевшего воина.

Я понял – войны не избежать.

Парламентер опешил.

Неуверенно повернул коня и, забыв флаг, поскакал в сторону небольшой группки всадников, застывшей возле крепости.

Олаф воткнул древко в землю. Черный вышитый штандарт оскалился волчьей пастью на съежившееся на ветру знамя противника.

Ждать пришлось недолго, группа воинов направилась в нашу сторону. Чинно поднявшись на холм, троица замерла у своего знамени. На сапогах немолодого, одетого в полный тяжелый доспех воина блестели рыцарские шпоры. Кони парламентеров, покрытые широкими тканевыми накидками, на фоне наших закованных в блестящую броню лошадей смотрелись жалко.

– Кто вы, сэр, и по какому праву топчете землю герцогства Сапсанского? – пробасил немолодой рыцарь и, завистливо окинув взглядом необычных бронированных скакунов, уставился на наш штандарт.

Повисла неловкая пауза.

Неужели не узнал ожерелье?

– Я – сэр Александр Дрэгон, Черный герцог Сапсанский по праву наследования! Топчу свою землю и направляюсь в свою крепость!!! А кто вы? – Специально привлекая внимание рыцаря к медальону, я ударил по нагруднику рукой.

Перстень зловеще блеснул. Лучи солнца отразились в кровавом рубине, закружив серебряный оскал волка в красном вихре искорок и вспышек. По немолодому лицу рыцаря пробежала тень удивления. Взгляд на секунду впился в ожерелье, стрельнул на штандарт и замер на перстне.

Узнал.

– Я сэр Арчибальд, глава стражи. Я передам ваши слова сэру Харлоу, регенту герцогства, – бесстрастно произнес рыцарь.

«Умеет держать себя в руках!» – восхитился я выдержке немолодого воина.

Кивнув оруженосцу, рыцарь развернул коня. Воин, взяв поникший штандарт, важно последовал следом.

– Мой лорд, они прервали переговоры, забрав знамя, – констатировал факт Олаф.

Я вытащил меч, вздернув ввысь. Серое лезвие заиграло в лучах солнца. Караван двинулся, блестя броней. Вернув клинок в ножны, тронул поводья. Лошадь пошла шагом, и оруженосцы последовали следом.

Массивная, величественная крепость приближалась. Раздваиваясь, русло реки естественной преградой обнимало серые гранитные стены, образуя ров с кипящей и шумевшей водой горного потока. Зубцы башен недовольно попыхивали клубами черного дыма. Парламентеров, пустивших лошадей в галоп, жадно проглотил мрачный, захлопнувшийся решеткой зев ворот. Скрежеща огромной цепью, пестрея ржавыми полосками железа, поднималась лапа моста, не предвещая ничего хорошего. На стенах, поблескивая броней, суетились воины.

Все говорило об одном – регент герцогства сэр Харлоу, по легенде живший триста лет и поклявшийся богам скончаться с приходом нового герцога, скоропостижно умирать не собирался.