Игла бессмертия

Глава 7

Утром никто из служивых не хотел просыпаться, хотя многолетняя привычка уже всех разбудила. В самом деле, когда ещё доведётся поваляться без дела, понежиться в дрёме и праздности? А тут на тебе — глаза открываются сами собой. «Э, нет, — подумывал каждый, — погоди, не балуй, вот я на другой бок повернусь». Так и вертелись все трое, уж, казалось, ещё чуток и начнут крутиться разом — «строем».

— Ну, довольно, — сказал Николай, вставая с лавки. — Доброго утра!

Ему никто не ответил, Олег ещё спал, счастливчик, а товарищи упорствовали. Хозяева же пробудились ещё спозаранку и ушли по своим крестьянским делам.

А Николай отправился на двор по известному утреннему делу.

Хорошо утром в деревне, когда мир свеж и пронзителен, когда прохладный, полный влаги воздух легонько касается лица и с готовностью наполняет грудь. А вокруг запах яблок, и со скотного двора веет скошенной ещё засветло травой, и обязательно недалеко кричит от радости какая-нибудь пичуга. Кажется, всё вокруг вот только-только на свет народилось, и впереди жизнь прекрасная и удивительная. И даже если тебе идёт уж пятый десяток, ты всё равно в это мгновение так же молод и открыт, как трёхлетний карапуз.

Вот и Николай стоял посреди двора в одном исподнем да старых Антиповых лаптях и наслаждался утром. Ему думалось, что редко когда в суете случается такое покойное мгновение и что хорошо бы растянуть его ещё немного.

Нега оборвалась разом, когда сбоку, со стороны амбара, неслышно вышел казак с обнажённой шашкой. Сделал он это так внезапно, уверенно и стремительно, что Николай только и успел, что вздрогнуть. Был пришелец уж сед, висячие его усы почти не имели чёрного волоса, одет по-военному: в кольчуге, с пистолетом и кинжалом, заткнутыми за пояс; ладно подогнанная амуниция не издавала при движении ни звона, ни скрипа.

— А и здоровы ж вы спаты, татюшкы, — сказал он вместо приветствия. — Эдак и жизнь проспаты можно. — Остриё шашки опасно приблизилось к беззащитному животу Николая.

Из подклети вышел ещё один — совсем молодой казачок, тоже в кольчуге и при оружии, но этот звенел и дребезжал за двоих.

— А ловко, батьку, мы этого пентюха старого сцапалы, — весело заявил он.

— Ни, вин ще нэ старый. В мынулый час в Турэтчине мени б за нього отсыпалы полный кошель серебра, — не согласился седой, глядя на Николая и поглаживая левой рукой усы.

— А нынче?

— Ныне невидомо, яки там цены, колы турок дюже побылы.

— Да-а… Жаль. То бишь не жаль, что турок побылы, а жаль…

— Э, нэ жалься, сынку, нэ по-казачьи це. Як Господь Бог вершить, так и буде. А цього полонянына я до бусурман не став бы везты, — неожиданно заключил старик.

— Пошто?

— Убёг бы вин, ще меня б прырэзав. Ты нэ гляды, що вин смирный, нутро у нього твэрдэ.

— Откуда знаешь?

— А ты поживы з моё — теж дизнаешься.

— А что ж тогда з ным делать?

— А ничого з ным не зробыты, порешить разве.

— Как же так, батьку? — удивился молодой и захлопал ресницами. — Прямо тут?

И сразу стало видно, что казачок боится отнять жизнь, видно, не проливал ещё чужой крови.

— Чому тут? Та и нэ нашего разуму ця справа. Степан вершить буде.

Казачок облегченно улыбнулся.

Всё это время Николай стоял смирно. Он хоть и подумывал сбежать в дом, но больная нога не позволила бы потягаться в прыти со старым воякой, да и изнутри слышался шум и брань.

— Топай, тать, топай в хату.

Внутри уже тоже были казаки, они громко препирались, а некоторые трясли шашками.

— Посекты их!

— Нет, за ноги повесить!

— Дышит вин, нэ, Пэтро?!

— На кол, на кол их!

— Та тише, нэ слышу!

— Спочатку их порубаты!

— А, вот ещё один! Режь его, Архип!

— А ну, умолкнули, бабы базарные! — гаркнул уже седой, но ещё крепкий казак, и все замолчали.

Один из них склонился над распростёртым на полу своим товарищем и слушал грудь. В углу, зажатые тремя чубатыми воинами, стеснились Фёдор и Олег. Демид сидел, прислонившись к стене, и зажимал руками рану в боку; голова его была вся в крови.

— Дышит! Живой!

— Слава богу! — перекрестился старый казак, недавно утихомиривший остальных.

— Перевяжите этого.

— Та для какой потребности, Степан? Ведь ясно, что тати, ведь гасило у того подлюки под рукавом было, вон и Григория твоего он мало не вбыл.

— Для такой, что поперву расспросить их треба. Который тут голова? Архип, кликни старосту.

Казак, пленивший Николая, сдал его с рук и отправился обратно на двор.

— Я среди них главный, капрал гренадерской роты Снегирёвского пехотного полка Николай Тихомиров.

— Тогда, капрал, — посмотрел ему в глаза старый казак, — якщо не хочешь горячего расспроса, сказывай, для чого вы сюда опять полизлы и скилькы вас ще чекаты?

— Ты моё имя знаешь, и коли ты православный христианин, то сперва сам назовись.

— Степан Перещибка, вильный казак и здешний голова.

— Знакомство наше, Степан, не с того боку началось. Люди твои меня татем зовут, но сам я за собой вины не знаю и оттого думаю — ошиблись вы.

— Эк ты складно баешь. Ну, рассказывай свою правду, а мы послухаем.

— Моя правда такая: мы все вчетвером состоим при господине капитане лейб-гвардии Измайловского полка Воронцове Георгии Петровиче. Сам он должен прибыть сюда со дня на день из Боброцска.

— Що? Якой ще лейб-гвардии? — спросил один из казаков.

— Помолчи, Богдан. Навищо вы сюда прыйшли?

— О том господин капитан знает. А из лейб-гвардии — значит, из стражи государыни императрицы.

— Ишь ты, куда загнул, — снова встрял давешний казак и заслужил строгий взгляд от атамана.

— Ладно, кхм, садись. — Степан сел сам и указал на лавку Николаю. — Складно, складно. А бумага у тебя есть?

— Подорожная у господина капитана.

— Що ж цэ, чего нэ хватишься, все у капитана, и сам вин мало нэ кум императрицы, — сказал Перещибка, усмехнувшись.

За ним засмеялись и казаки. В светлицу вошел староста и встал скромно позади Степана, чуть наклонясь, стеснившись, будто и не хозяин в своем доме.

— Антип, расскажи-ка нам, що воны тебе сказывалы.

— А что? Говорили, мол, по государеву делу пришли, а что за дело, то не моего ума дело. Ждать начальника тут будут, обещались платить серебром, но за ужин денег не дали.

— Как же не дали? Заплатили, Степан Остапович, сполна заплатили, — вмешалась женка старосты, которую никто не замечал. — Вот, Олег мне дал вчерась, глядите.

Она достала из кармашка под юбкой серебряный гривенник. Антип, увидавши монетку, хотел было что-то сказать, но посмотрел на жену и передумал.

— Олег? Это который?

— А вот, молоденький.

— Цэ правда? — спросил Олега Степан.

Тот отрицательно помотал головой и хотел еще что-то объяснить.

— Немой он, убогий, — не дал ему это сделать Николай.

— А я ещё думал: экий парень молчун, — сказал Антип озадаченно.

— На що вин с вамы? — спросил Перещибка.

— На то воля господина капитана.

— Та що ты мени про капитана долдонишь? Видно же, що у тэбэ нэ пень на плечах, так отвечай!

— Не могу, дело государево, и говорить о нём только начальник может.

— А якщо мы попытаемо? — усмехнулся Богдан и приподнял шашку. — У мэнэ и басурмане болтали без умолку.

— Уймись, — одёрнул его Перещибка.

Казацкий голова поёрзал на лавке, поглядел из стороны в сторону. Не ожидал он встретить такую странную компанию, но и поверить всему пока не мог.

— Антип, продолжай.

— Рассказали они, что с нечистой силой, которая дорогу всем прихожим застит, договорились и прошли невозбранно. Вёз их Евсейка из Лопуховки.

— Глебка, беги до Евсейки и веди сюда, — распорядился Степан, и паренёк, что обсуждал с отцом цены на рабов в Турэтчине, метнулся к двери. — Що скажешь, капрал?

— Скажу, что так и было. Добавлю только, что не первый раз уж с нечистой силой мы сталкиваемся.

— А може, вы её сюда и прыставылы?

— А на что нам тогда Евсея отпускать? Оставили бы его там, в полях.

— Кто ж вас разберёт…

Помолчали. Вскоре с улицы послышались причитания и крики.

— Да чтоб тебя раскорячило, чтоб тебе бабы не давали!

Дверь распахнулась, и в комнату влетел Евсей, не переставая браниться.

— Ах ты, несмысел мелкий! Шалопут бестолковый! Чтоб тебя! Чтоб тебя… черти взяли! — На этой фразе сквернослов схлопотал по шее от Богдана и растянулся на полу. — Что вы делаете, изверги?

— Думай, що размовляешь, и так нечисть кругом.

— Обезножел я после страха того! На что вы меня приволокли?! — запричитал пройдоха, подпустив в голос бабьих ноток. — Вчерась только чудом цел остался, а сегодня вы меня бьёте!

— На то и приволокли, чтобы ты рассказал, что вчера случилось, — пояснил Антип.

— Дозвольте мне Дёмкой заняться, — подал голос Фёдор. — Повязка уж намокла.

И в самом деле, наскоро перевязанная рана явно кровоточила, а Демид уж лицом побелел.

— Делай, — разрешил Степан.

Евсей, не вставая с пола, оглянулся и только сейчас уразумел обстановку.

— Эвон что… Зачем же это? — спросил он, поднимаясь.

— Говори, про що запыталы.

— Что сказать-то? Ехал я сюда к свояченице по хозяйству помочь, а по дороге вот их встретил. Уговорились подвезти. Денег мне вот он дал, — показал рассказчик на Николая, — а вот он хотел морду набить, узнавши, что мне с ними по пути.

— А ты що же, с попутчиков гроши стребовал? — спросил Степан.

— А и что? У меня кобыла не казённая всех задарма катать!

— Эээ… шаромыжник.

— А ты не лайся, вообще ничего не буду рассказывать.

Богдан со стуком вбросил шашку в ножны, и то же самое сделали остальные, так как, судя по всему, дело шло к миру.

— Говори давай, жид.

— Что?! Я — жид?! Да нате, берите, изверги-кровопийцы! — Евсей рванул косоворотку, оторвав петельку, достал тощий свёрток и бросил его на стол.

Всё в его облике кричало о несправедливости: и сдвинутые брови, и надутые щёки, и по-детски выпяченная нижняя губа.

— Нет-нет, он честно деньги заработал, — заверил Николай, подвигая свёрток обратно.

— Вот! Так-то! — сразу прекратил истерику доморощенный скоморох, а барыш исчез за пазухой.

Он сел за стол и замолчал.

— Ну? — подогнал Степан.

— Что — ну? Может, кваску попьём? — предложил прохиндей как ни в чём ни бывало.

— Продолжай про нечисть, олух!

— А! Да, то страх великий. Ехали мы, ехали, да всё Берёзовка не показывалась. Уж дважды должны были добраться, ан нет — одни поля кругом. И вот тут Николай остановить попросил и горбушку к полю поднёс. Да… Поклонился, что-то сказал и… и прямо из воздуха появилась баба!

Евсей так живо вспомнил произошедшее, что даже смог руками обрисовать контур привидения, изрядно увеличив грудь и бёдра. Он какое-то время так глядел в сторону предполагаемого силуэта, что все невольно посмотрели туда же.

— Брехня, — подал голос Демид, — титьки у неё поменьше были.

Он был так же бледен, но смотрел веселее. Фёдор только закончил штопать рану и накладывал повязку.

— А добрый у тебе портной, капрал, — сказал Степан, показав тем самым, что ничто не укрылось от его внимания. — Що было после титек, Евсей?

— После? А вот он на неё пистолет направил, а она серп из воздуха взяла. Я не стал дожидаться продолжения и утёк. Но баба эта за мной погналась! Уж бежал я, бежал, уж так бежал, что лапти истёр. А она всё за мной! А вокруг поля и трава такая, что и на сажень не видно! Уж, казалось, я до Лопуховки добежал бы. Что тут делать? Пришлось остановиться и встретиться с ней лицом к лицу! Да! Потому как я так петлять не привык, не заяц! Я, если возьмусь, так не спущу! Как она на меня прыгнула, как наскочила! Как волчица! Серпом уязвить пытается, второй рукой обвилась вокруг шеи! — Евсей сопровождал свой рассказ энергичными жестами и гримасами, а на словах про руку вокруг шеи губы его вытянулись в трубочку. — А что? — Тут он чуть задумался и, видно, придя к решению, продолжил: — Она давит, а я гляжу, что лицом она бела и благообразна… титьки, опять же, тугие. Ну, я серп отобрал, а сам…

— Ха, а сам ты, похоже, завалил полудницу на спину да задрал подол. Да, ухарь? — снова подал голос Демид.

Все снова глянули на него и на сидящего подле друга.

— Нашли мы его уж на подъезде к деревне, посреди дороги, беспамятного и с мокрыми портками, — добавил Фёдор.

Со всех сторон грянул хохот. Антип трясся, держась за живот, Богдан согнулся пополам и никак не мог распрямиться обратно, Степан закашлялся и вытирал уж слёзы из глаз. Даже Николай посмеялся. Общее веселье сильно разрядило обстановку.

Авдотья принесла два кувшина кваса. Казаки пустили их по кругу, досталось и Николаю с Фёдором.

— Гогочите, гогочите, а я свою правду сказал, — заявил Евсей, не обидевшись, и отпил в свою очередь.

Отсмеявшись и покрутив седой ус, Степан решил уже завершать дознание.

— Ну що ж, всё разъяснилось або есть ще що сказаты? А, Антип?

— Скажу, что ночью опять чёрная тень в небесах летала, служивые её углядели и потом долго сторожили. С оружием.

— А? — вопросительно посмотрел на Николая Перещибка.

— Что сказать? Да, любопытно нам было…

— Постий, постий, — перебил голова, помахав руками, — дали я сам доскажу. Це справа государыни и кума её — вашего капитана, так? — И казак снова со вкусом рассмеялся, присные его тоже повеселились, хоть шутка была и не так чтобы очень хороша.

— Степан Остапович, там люди пришли, — сказал казачок Глеб, просунув голову в проем двери; сам он все это время оставался снаружи.

В самом деле перед домом на улице столпились бабы, дети, старики и немногие парни.

— Що ж, почтим честной народ, — сказал Перещибка, вставая. — Николай, оденься та выходь следом, про вас толковаты будэмо.

Вся улица была заполнена пришедшими. Когда Антип и казацкий голова вышли, их приветствовали радостными выкриками, особенно Степана, ему прокричали несколько здравиц.

— Здравствуйте, пани та панове! Вчора до нас снова прийшлы чужинци, снова в солдатской форме!

Люди замолчали, ни звука не раздавалось из толпы, только зычный голос казака разносился по всему селу.

— Сегодня утром мы их спеленалы, як мамка пеленает дытятей!

Раздались крики одобрения, откуда ни возьмись над толпой показались редкие топоры и ножи. Когда гомон затих, Степан продолжил:

— Але, пани та панове, зря мы так поступылы! Ошиблись! Бо ци солдаты прошлы до нас через поля! — Оратор сделал паузу и поднял вверх палец. — Через поля с нечистою сылой!

Люди снова слушали его, затаив дыхание.

— Я расспросыл их и дознався, що воны нэ злодии, нэ покрутчикы до наших молодцив, а славные воители проты нечистой сылы! А послала их нам на пидмогу сама государыня императрица!

На этих словах из хаты вышел Николай. В новеньком мундире — а прореха на штанах от укуса упыря была ловко спрятана под камзол, — он выглядел настоящим героем.

— Родненькие! На вас вся надежда, — заголосила какая-то баба и бросилась ему на шею.

Тут поднялся гвалт разноголосицы из причитаний и восхвалений.

— Воны будут боротыся с той нечистью и вывэдуть её пид корень! — Казак говорил яро и для большей убедительности потрясал кулаками.

Снова раздались крики одобрения.

Николай хоть и принимал почести, но внутри был совсем не рад — что ещё ему скажет на это господин капитан по приезде? Вышедшие следом Фёдор и Олег тоже были обласканы и возведены в чин героев и надежд всего поселения.

Демид же лежал на лавке и с грустью смотрел в окошко, туда, где на улице стояли пригожие молодки и бабы. То, с каким восторгом и интересом смотрели они и на Олега, и на Николая с Федькой, вызывало в его душе искреннюю зависть. Но белую, дружескую. Вот ведь судьба.

А собрание на улице грозило перерасти в праздник: уже во дворе напротив открыли ворота и выносили на улицу стол, уже звучала дудка и бренчала балалайка, уже выводил свои похабные песенки Евсей:

Однако час для подобных песен еще не пришёл, и певец схлопотал от одной из баб крепкую оплеуху.

Люди несли на стол повседневную свою пищу: каши, щи, варёную картошку, хлеб, квашеную капусту да сало. Пусть не было тут печёной с чесноком курицы или перчёной кровяной колбасы, зато имелось хорошее настроение и надежда на перемены к лучшему.

Николай говорил мало, больше ссылаясь на начальство, чем быстро заслужил славу умного человека. Фёдор тоже особо не болтал, из-за чего Олег выглядел в этой компании вполне своим и только ловил заинтересованные взгляды молодых девушек.

Поздний завтрак удался на славу, и крестьяне, насмотревшись на гостей, потянулись по делам — выводить на выпас коров, кормить скотину.

Степан тоже собрался уезжать, когда вдалеке показался всадник. Он гнал по дороге галопом, поднимая за собой шлейф пыли.

— Ну, сейчас начнётся… — сказал Перещибка и малодушно посмотрел по сторонам в поисках убежища.

Всадник влетел на улицу, резко осадив коня в паре саженей от стола.

— Опять?! Опять меня с бабами оставил?! — звонко обратился он к казацкому голове, и стало понятно, что это девушка.

Одетая по-мужски, в кожаную безрукавку поверх рубахи и шаровары, с шашкой на поясе и нагайкой в руке барышня выглядела настоящей воительницей. Глаза под острыми бровями горели огнём, а две чёрные девичьи косы завивались вокруг шеи и спускались на грудь.

— Доча, та як бы я тэбэ взяв, а ну как довелось бы биться?

— На то я и казачка, чтобы биться! — Она занесла руку с плеткой, и показалось, что ещё чуть-чуть и ожжёт поперёк лба отца родного.

Степан, однако ж, не испугался.

— Но, но, я ти покричу! Я ти покричу! Залышу без коня, узнаешь тоди!

Егоза сверкнула очами, поворотила коня и погнала обратно. Все обратили на неё внимание, а Олег так просто остолбенел и ещё долго глядел вслед.

— Огонь дивчина, — сказал Перещибка. — Ох и достанется тому, хто визьме её жёнкой.

«Разве можно взять такую в жёны? — подумалось Олегу. — Но, если можно, я бы взял».

— Степан, мы с тобой не кончили разговор, — обратился к казацкому голове Николай. — Пойдём в дом, договорим.

Внутри никого, кроме Демида, не было.

— Ну, теперь ты рассказывай, что у вас здесь происходит, почему такой приём гостям оказываете.

— А навищо я тоби буду рассказывать? Я голова, мени знаты треба, а ты хто? Тоби для чого?

— А я борец с нечистой силой, прислан от императрицы. Ты сам сказал.

— А-а-а, так-таки я правильно угадал?

— Про то господина капитана спросишь.

Оба рассмеялись.

— Хм, справы у нас поганы. Перво-наперво покрутчикы. За пять лет всих мужикив з села в солдаты забралы. Колы таке було? Нас не чипалы, мы не казённые, а в сели одни бабы, диды да парубкы безусые остались. А нынешней весной заявляются воны знову, да нэ вдвоем-втроем, а видразу тры дюжины. Кажуть, яки тут солдаткы, те нэхай собираются и идут с нымы до своих мужей и братьев, та нэхай нэ беруть богато вещей с собою.

Баби довго кудахталы и идти не хотилы. Как хозяйство оставить, на кого? Але ци злодии довго нэ церемонылыся, а взялыся за плети. Зибрали баб, молодок и повелы вон из Берёзовки. А мальци за нымы по полям прыснулы, хотилы на своих мамок да сестрычек ще подывытыся. И подывылыся.

Видвелы ци сволочи баб версты за тры и разложилы прямо в полях, захотилося им биса потешить — за сиськи подержаться.

Мальци до нас витром долетилы, а мы вже и нэ стерпелы. Николи ни було такого посрамления! Шашки в руки, на конь и вперед. Порубалы их прямо на бабах, никто и пикнуть нэ успел, хоча и було их противу нас вдвое.

Добре выйшло — прошли полямы, швыдко, але тыхо — збоку коней сховалыся, як в молодости. Эх! В шашки их взялы, без пальбы. Погано тилькы, що нэ довелося живым никого оставить… Ось вид того мы вас и скрутылы спочатку. Теперь, звычайно, прощенья просымо.

— Да как же такое беззаконие могло случиться? А что же начальство?

— А ничого. Уж Антип йиздыв в Боброцск, та все без толку — дале секретаря нэ пройшов. Хоча и про тих порубаных нихто нэ пытав. Так що толком ничого нэ зрозумило.

— Так, а про нечистую силу что скажешь?

— А про неё сказать нечего. Нэ може нихто чужой ни в Березовку, ни до мэнэ, на хутор, прийты. Вы ось тилькы и змоглы. Тени ще по ночам нышпорять в небесах, да волки дурнымы голосами выють, але к скотине нэ лезуть.

— Больше ничего?

— Вроде ни. А, ще церква два мисяца тому сгорела, разом с попом и жинкой його. Велыке горе, батько Феофаний був доброю людыною. Може… може через то и нечиста сила полизла? Ааа… ты дывысь, я про це и нэ думав ранише.

— Может и так, но с этим только господин капитан сумеет разобраться.