Игра

Глава двадцать восьмая

Январь 1572 года. Ричмонд

Ричмонд был самым теплым из дворцов Елизаветы. Большую часть зимы она обычно проводила здесь. Сейчас в камине ее личных апартаментов пылал огонь. За выходившим на восток окном ветки сбросивших листья деревьев королевского парка гнулись под напором устойчивого ветра. Небо над головой угрожающе потемнело, предвещая бурю. Вдали слышались раскаты грома.

Елизавета только что отослала своих фрейлин и теперь осталась одна. Она получила сообщение от Ормонда, который ехал сюда. Обычно все мысли Тома были поглощены Ирландией, и она готовилась услышать худшее.

Елизавета нервно расхаживала по комнате. Только вчера она признала отпрыска Марии, Джеймса, королем Шотландии. Она в свое время твердо решила, что никогда этого не сделает, но обстоятельства в конце концов вынудили ее пойти на такую крайность. Заговоры против нее в пользу Марии не прекращались, так же как и иностранное вмешательство, и пришло время заменить одного законного монарха другим. Елизавета ощущала на своем горле цепкие пальцы душившего ее страха. Каждый раз, когда рушился чей-то трон, она представляла себя на месте павшего монарха. Ей вовсе не хотелось терять свой трон и голову, что всегда было связано одно с другим.

На каком тонком волоске висела жизнь тех, кто был королем или королевой!

В комнату с шумом ворвался Ормонд.

— Он с ума сошел!

— О ком это вы? — Ее знобило, она вся сжалась. Перро вытеснил Фитцмориса на запад, где он теперь укрывался. Неужели этого папистского фанатика так никогда и не поймают? Проклятый О'Нил так хорошо его снабжал, что он вполне сможет пережить еще одну зиму.

— Я говорю о вашем милом пирате, О'Ниле.

— Что опять он устроил?

— Он напал еще на один корабль, испанский, но направлявшийся не в Ирландию, а в Нидерланды. Это второй корабль, который он захватил за последние недели. А всего в течение месяца он атаковал четыре корабля, включая один с грузом для лордов в Эдинбурге. Он просто взбесился!

Елизавета не знала, верить этому или нет. Ведь раньше Лэм старательно выбирал свои цели. Теперь не так. Он как будто наносил удары вслепую, набрасываясь на каждый встречавшийся ему корабль. А нападать на испанцев, которые платили ему золотом за снабжение Фитцмориса? В этом не было никакого смысла.

— Лэм, должно быть, не в своем уме, — коротко сказала Елизавета. — Раньше он действовал более разумно. А вы как думаете, Том?

— Я думаю, что он — человек без корней. У него нет ни короля, ни родины. Вам следует поднять цену за его голову и молить Всевышнего, чтобы Хоуку удалось его захватить.

— Сыграем в бакгаммон, Катарина? — спросил Ги. Катарина стояла в холле, глядя в узкое окно на снег, засыпавший остров. Вой ветра не прерывался ни на секунду. Она почти не слышала слов подошедшего мальчика и не взглянула на его осунувшееся от беспокойства лицо.

Катарина смотрела в окно, пока у нее не зарябило в глазах. Где-то там, среди этого шторма, плыл по зимнему северному морю проклятый предатель Лэм О'Нил. Она крепче обхватила себя руками, не в силах проглотить застрявший в горле комок.

Она все еще не понимала, была просто не в состоянии понять, как мог Лэм смеяться и ухаживать за ней, как он мог так ненасытно любить ее все эти месяцы, когда он все время тайно обделывал свои дела с Фитцморисом. Насколько же мало он любил ее, если любил вообще.

Со времени его ухода прошло уже почти два месяца, и от него не было никакой весточки. Катарина уговаривала себя оставаться непреклонной. Ей совершенно безразлично, где он и чем занимается. Ей все равно, если его постигнет то, что она ему пожелала, и его корабль сгинет в морской пучине.

— Если не хотите играть, может, тогда почитаете мне, Катарина? — У мальчика был озабоченный вид, и он дернул ее за руку.

Катарина заставила себя улыбнуться, потом нагнулась и поцеловала его в макушку.

— Конечно.

— Я думаю, Ги, что Катарина почитает тебе потом. Катарина повернулась к Макгрегору. Большой шотландец двигался необычно тихо для такого крупного мужчины. Она не слышала, как он подошел. Когда Лэм отправился на своем корабле в море, он оставил Макгрегора здесь. Следить за тем, чтобы она не сбежала с острова? Катарина чуть не засмеялась при этой мысли. Куда она могла поехать? К отцу? К Джону Хоуку? К королеве?

— Леди, я хотел бы поговорить с вами наедине.

Катарина почувствовала, что краснеет. Знает ли он? Нет, решила она, этого не может быть. Она вела себя очень осторожно. Единственным человеком, которому она доверилась, была ее служанка, а Катарина давным-давно взяла с нее клятву молчать.

Катарина сказала Ги:

— Через несколько минут, Ги. Встретимся здесь немного позже.

Ги убежал, и Катарина повернулась к Макгрегору спиной, глядя на несущийся под порывами ветра снег. Неужели этот ветер никогда не прекратится? Он завывал без передышки, совсем как стая затерянных в глуши волков. Как можно было жить на этом острове зимой и не сойти с ума? Казалось, она сама вот-вот потеряет разум. Она пыталась представить себе, каково быть в такую погоду в море, на борту пиратского корабля. Холодно, одиноко и опасно.

— Он никогда не выходил в море в это время года, — сказал Макгрегор за ее спиной.

— Меня это не волнует.

— Вас не волнует, что он мог попасть в плен? Или сесть на мель? Или, хуже того, натолкнуться на рифы во время шторма и утонуть?

Катарина обхватила себя руками.

— Наверняка это предназначено ему судьбой, как и любому кровожадному пирату.

— Он знает? — спросил шотландец.

Катарина со свистом втянула воздух, так громко, что Макгрегор наверняка это слышал. Все же она продолжала глядеть в окно.

— Что вы сказали?

— Ему известно, что у вас будет ребенок?

У Катарины прервалось дыхание. Голова закружилась, и она вдруг почувствовала слабость. Эти ощущения не были для нее новы. Уже несколько недель она время от времени чувствовала головокружение, и ей было трудно дышать. У нее не было опыта в этих делах, но она догадалась, что это давала о себе знать зародившаяся в ней новая жизнь. Она ничего не ответила.

— Леди Катарина, за свои годы я повидал немало женщин, и хотя вы и заслоняетесь этой накидкой, как щитом, я заметил, как вырос ваш живот. Есть и другие признаки. Давайте поговорим откровенно.

Катарина рассерженно повернулась к нему, обхватив себя руками. По ее щекам скатывались слезы.

— Это мой ребенок, а не его.

— Он знает? — настаивал Макгрегор.

— У него нет никаких прав, — закричала она, переполняемая гневом, вспоминая его ужасное предательство. — Никаких!

— Вы мне так и не ответили. Но я не думаю, что он мог вас здесь оставить, если бы знал, как бы он ни был расстроен и разозлен. Когда ребенок должен родиться?

Катарина вызывающе уставилась на него.

— Лэм расстроен? Чтобы расстроиться, нужно иметь сердце, а у него его нет! — Она беззвучно заплакала.

— У Лэма есть сердце, и если вы этого не поняли, значит, вы не та женщина, которая ему нужна, — спокойно сказал Макгрегор.

— Это он мне не нужен! — Она обожгла его взглядом. — Если он умер, то и ладно!

Макгрегор не отвел глаз, и ее поразила глубокая печаль в его взгляде.

— Когда, Катарина?

Катарина сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться,

— Я полагаю, в июле. Уже примерно четыре месяца, может, немного больше.

— В поселке есть повитуха. Я хочу, чтобы она вас осмотрела.

Катарина вдруг почувствовала облегчение, огромное облегчение от того, что ее секрет перестал быть секретом. Все это время она очень боялась. Она была беременна и осталась совсем одна, не смела ни к кому обратиться с вопросом, ни на кого не могла рассчитывать, никому не могла доверять.

— Хорошо, — кивнула она. Ее побледневшие щеки стали приобретать прежний цвет. — И чем скорее, тем лучше.

Южный Гэлуэп, Ирландия

Лэм смотрел на заросший лесом берег дельты с внутренним ощущением подстерегавшей на берегу опасности. За эти два месяца пребывания в море он узнал, что за ним ведется охота. Три раза английские корабли начинали его преследовать, стоило им его заметить. Трижды Лэм успешно уходил от преследователей, обменявшись лишь несколькими пушечными выстрелами.

За ним охотились, чтобы предать суду по обвинению в измене английской короне. Поскольку он и вправду совершил измену, его это ничуть не удивило. Он знал, что в конце концов его игра сведется к этому, и был готов некоторое время вести такую жизнь и успешно избегать преследования.

Теперь ему было все равно. Ему даже нравилось, если кто-то осмеливался гнаться за ним.

Инстинкт подсказывал ему, что не надо сходить на берег, но Лэм спустился в лодку и приказал грести к берегу. Он жаждал схватки все равно с кем, с любым противником — реальным или воображаемым.

Он стиснул зубы. Мысленным взором он видел Катарину. Он не жалел, что не объяснил ей свой план. Скорее был даже рад, что не рассказал, как собирается помочь ее отцу вернуть Десмонд. Пропади она пропадом, стерва. Интриганка. Использовать его, притворяясь, что любит. Стерва.

Он стоял на носу, вглядываясь в приближавшуюся береговую линию. Там не было заметно никаких следов ирландских мятежников, никаких следов Фитцмориса, но теперь его сердце возбужденно колотилось. Он чувствовал опасность, чувствовал готовящееся нападение и радовался этому.

— Приготовьтесь, — негромко сказал он пятерым матросам. — Мы не одни.

Несколько лодок с дюжиной людей подошли к берегу. Матросы, молчаливые и напряженные, выскочили из лодок. Лэм взялся за рукоять меча. Когда он увидел появившихся из-за деревьев солдат и всадников, он расхохотался, откинув голову.

В это мгновение он понял, что ищет смерти, но он собирался погибнуть, сражаясь до самого конца.

Когда сопровождаемая солдатами кавалерия стала спускаться по склону, Лэм понял, что атакующих не так уж и мало — около сотни. Его желание умереть пропало так же быстро, как и появилось. Он должен оставаться в живых, чтобы обеспечить безопасность своих людей. Как ни хотелось ему ринуться в схватку, он не мог допустить бойни.

— Бросьте оружие, — отрывисто сказал он, пряча рапиру в ножны. — Поднимите руки.

Приказ был выполнен без колебаний. Войска с топотом понеслись вниз по склону. Лошади раздували ноздри, прижав уши. Солдаты размахивали рапирами. В последний момент кавалерия резко остановилась, окружив их со всех сторон и отрезав путь отступления к лодкам. Когда Лэм увидел впереди всех Джона Хоука на черном жеребце, его глаза широко раскрылись. Лицо Хоука медленно расплылось в улыбке.

Удивление Лэма пропало, и он про себя восхитился Бет. Тем, что она догадалась выслать против него человека, который больше всех был в этом заинтересован. Его ладонь снова коснулась рукояти оружия.

Хоук подъехал ближе.

— Сдаетесь без боя, О'Нил?

— Хотите, чтобы я сопротивлялся? — спокойно спросил Лэм. Ему представилась соблазнительная полуобнаженная Катарина, ожидающая Хоука в спальне Барби-холла в их брачную ночь. Интересно, развелся с ней Хоук или нет? Он сказал себе, что ему все равно. Если Хоуку она все еще нужна, пусть забирает.

— Отлично знаете, что хочу, — негромко сказал Хоук, не отводя взгляда.

Лэм больше не желал смерти, но перед ним наконец стоял реальный противник, с которым можно схватиться. Он улыбнулся:

— Давайте, Хоук. Посмотрим, кто кого. Хоук соскользнул с лошади.

— Вы, наверное, собираетесь отомстить за Катарину? — поддразнил Лэм. — Конечно, вы хотите убить меня за все те долгие ночи, которые она с такой охотой провела в моей постели?

Хоук застыл. Он побледнел и выхватил рапиру из ножен.

— Ублюдок. Не сомневайтесь, что я насажу вашу голову на острие копья.

Лэм удовлетворенно расхохотался и тоже вытащил рапиру. Они обменялись первыми пробными ударами, каждый парируя выпады другого, потом ненадолго замерли, скрестив оружие, и, как два сцепившихся рогами оленя, отскочили.

Сталь снова зазвенела. Они сходились и расходились. Никто не имел преимущества, потому что оба были одинаково быстры. Они тяжело дышали, глядя друг на друга с убийственным выражением.

Лэм наносил удары, перемежая их обманными движениями. Наконец ему удалось пробить четкую оборону Хоука, на щеке которого появилась красная полоска.

Хоук нанес ответный удар, который Лэм отбил. Они кружились на месте. Оружие Хоука внезапно прорезало тунику Лэма, задев торс.

Оба разошлись, хрипло дыша и обливаясь потом, но лишь на мгновение. Подобно двум разъяренным быкам, они снова бросились друг на друга, с еще большей решимостью нанося удары и делая выпады. Рапиры звенели, тонкие стальные лезвия гнулись. Лэм, почти ничего не видя от заливающего глаза пота, сделал очередной выпад. На этот раз его лезвие оказалось быстрее лезвия Хоука. Смертоносное острие проткнуло грудь его противника совсем близко к сердцу. Но Лэм не довел удар до конца. Хоук застыл на месте.

— Хотите остаться в живых? — сказал Лэм, не убирая оружия.

Хоук жестко улыбнулся в ответ.

— А вы?

Лэм понял, что в его голову нацелена дюжина мушкетов.

— Бросьте оружие, пират, — приказал Хоук. — Вы выиграли битву, но я выиграл войну. Бросайте оружие, если хотите жить.

Лэм медленно убрал рапиру и выпустил из руки тонкое длинное лезвие.

Хоук, не обращая внимания на расползавшееся по его груди пятно от рапы, наклонился и поднял рапиру, которую передал ближайшему солдату, потом быстро подошел и вытянул из ножен кинжал Лэма. Лэм стоял неподвижно, как статуя. Хоук с жестоким удовлетворением наблюдал, как два солдата быстро завернули О'Нилу руки за спину. Через мгновение на запястьях Лэма защелкнулись стальные кандалы.

— Именем ее величества Елизаветы, королевы английской, — сказал Хоук, — объявляю вас моим пленником.

Прошла еще неделя. Катарина считала дни, но убеждала себя, что это потому, что ей хочется побыстрее дождаться конца зимы, прихода весны и рождения ребенка. Повитуха подтвердила ее расчеты. Ребенок должен был родиться в июле.

По недавно возникшей привычке Катарина погладила свой вздувшийся живот. Без накидки всякий мог видеть, что она беременна, но живот почти не выдавался. Ей хотелось приласкать еще не родившегося младенца. Хотя она ненавидела его отца, Катарина любила ребенка. Когда-то она собиралась иметь много детей, но теперь ей как будто придется удовлетвориться одним. Это не имело значения. От этого она не станет его меньше любить. Она была полна решимости сделать для него все, что только возможно. Но что, что она могла сделать?

Теперь ей пришлось задуматься о будущем. Ее любовь к Лэму умерла, убитая его предательством, и она больше не могла оставаться на острове. Все же ей не хотелось отправляться к отцу и делить с ним или хотя бы иметь какое-то отношение к его позору и жизни в изгнании. Ясно, что она не могла ни вернуться к Джону, ни жить при дворе. Она должна найти способ вернуться в Ирландию. Ирландия служила ей путеводной звездой, подобно маяку для корабля. Наверняка у ее родичей найдется местечко для нее и ребенка в их сердцах, в их домах и в их жизни.

Но Катарина не знала, как ей удастся уехать, потому что Макгрегор следил за ней, словно ястреб. Шотландец защищал то, что он считал интересами Лэма. Катарина упрямо — нет, отчаянно — цеплялась за свое утверждение, что ребенок принадлежит ей и только ей. У Лэма не было на него никаких прав. Он лишился их, когда предал ее любовь к нему и связался с Фитцморисом.

Хотя она знала, что должна уехать до рождения ребенка, прежде чем Лэм вернется, у нее как будто не осталось ни сил, ни силы воли, чтобы обдумать план побега с острова.

В дверь громко постучали, и Катарина вздрогнула. Теперь ее комнатой была та, в которой когда-то она лечила Хью Бэрри. Первое, что она сделала, узнав о предательстве Лэма, — перебралась из комнаты, в которой они спали вместе.

Катарина открыла дверь. За ней стоял необычно бледный Макгрегор. Катарина сразу поняла, что с Лэмом случилось что-то ужасное.

— В чем дело?

— Мужайтесь, — сказал шотландец. Он прошел к единственному стоявшему в комнате стулу и тяжело опустился на него. Катарина поняла, что ему плохо.

— В чем дело? — крикнула она, бросаясь к нему. — Лэм погиб?

— Нет, но жить ему осталось недолго. — Он помолчал, давая ей возможность осознать его слова, глядя прямо на нее. — Ваш первый муж взял его в плен, Катарина. Сэр Джон Хоук на той неделе напал на него и его матросов к югу от Гэлуэя. «Клинку морей» удалось уйти. Лэм остался.

Катарина смотрела на него. До чего легкой стала ее голова, и как странно закачался пол. Словно корабельная палуба.

— Он теперь узник королевы, — продолжал Мак-грегор. Его голос почему-то звучал издалека. — Его посадят в Тауэр, будут судить за измену и повесят на Воротах висельников, как и других пиратов.

Катарина вскрикнула. Падая, она видела его со сломанной шеей, с бледным безжизненным лицом, висящим в петле палача.

Глава двадцать девятая

Ричмонд

— Ваше величество, сэр Джон Хоук захватил Лэма О'Нила. Этим утром один из ваших кораблей пришвартовался в Лондоне с главными действующими лицами на борту, — сообщил лорд Сесил новость королеве.

— Неужели, Уильям?

Сесил помахал небольшим свитком.

— Это сообщение от самого сэра Джона. Как только он поместит О'Нила в Тауэр, он немедленно явится к вам. Он не сообщает подробностей, где и когда он поймал пирата.

Голова Елизаветы шла кругом. В глубине души она надеялась, что никому, даже сэру Джону, не удастся захватить ловкого ирландского проныру. Но это случилось. О'Нил был пойман и будет посажен в Тауэр — самое подходящее место для изменника. Она должна была прийти в восторг. Да, она была довольна.

И все же… Ее сердце ускоренно забилось от другого чувства, которого она не могла определить.

— Да, это хорошая новость, — наконец произнесла она.

— Я полагаю, что теперь мы должны основательно обдумать, что делать дальше, — вполголоса сказал лорд Сесил.

Елизавета с благодарностью посмотрела на него. Она уже видела О'Нила висящим на перекладине. Почему-то ей это не нравилось, но поскольку этот человек был предателем интересов короны, он просто должен получить то, что заслуживал. Это будет уроком для других. Но почему-то эта мысль ее очень расстроила.

— Что вы думаете по этому поводу, Уильям?

— Я думаю, что О'Нил и вправду Владыка Морей. Все эти годы он оказывал нам неоценимые услуги. Я полагаю, что надо обдумать все тонкости ирландского вопроса и решить, будет ли казнь пирата лучшим выходом.

Елизавета почувствовала облегчение, несмотря на то, что знала, как ей следует поступить со своим золотым пиратом.

— Фитцморис так упрятался, что Перро даже не знает, где он, — заметила она.

— Да, а пират так хорошо его обеспечил, что до весны он не вылезет из своей берлоги.

Елизавета пришла в ярость.

— Его просто необходимо поймать этой весной! Мы не в состоянии терпеть еще год войны с этим мерзавцем! Я больше не желаю тратить ни фартинга на проклятого ирландца! — Если бы только она была вольна отказаться от этой жалкой, не представляющей никакой ценности земли варваров и папистов. Но она не могла поступиться интересами Англии.

— Фитцморис дьявольски умен. Если будет заключен этот новый договор с Испанией, мы должны ясно дать понять, что больше не потерпим их вмешательства в Ирландии.

— Или Шотландии, — злобно добавила королева, думая о Марии и всех заговорах, которые зрели вокруг нее.

— Да. Но подумайте о перспективах, ваше величество. О'Нил в тюрьме. Без испанской поддержки Фитц-морису придется туго.

— Надо надеяться, что так, — пробормотала Елизавета. Глядя ей прямо в глаза, Сесил произнес совершенно неожиданную фразу:

— С Фитджеральдом никогда не было бы столько хлопот, как с его сумасшедшим кузеном.

Елизавета вдруг поняла, что ее канцлер абсолютно прав. Фитцджеральд никогда не был подобен надоедливому комару, который вечно пищит у самого уха и готов укусить при первом удобном случае и которого все время приходится отгонять. Все, что он хотел, — это управлять Десмондом так, как он считал нужным.

Как она теперь сожалела о том дне, когда согласилась с решением своего Совета лишить Фитцджеральда всего, что он имел. Даже тогда Сесил возражал остальным, опасаясь того, что могло случиться в Южной Ирландии без графа Десмонда. И он был прав. Освободившееся место занял Фитцморис, которого интересовала не власть над другими ирландскими лордами, а реставрация католической церкви и свержение королевы Англии.

Теперь Елизавета досадовала, что так обошлась с графом Десмондом.

Здесь не было ни окон, ни огня. Камера была совершенно темной, пропитанной затхлым запахом, оставшимся от множества тех, кто до него был заживо погребен здесь. Стены были такими толстыми, что он как ни старался, не мог уловить ни малейшего звука. Наконец он оставил эти попытки. Он находился в подземной темнице, помещавшейся несколькими этажами ниже уровня земли, и не мог слышать никого и ничего.

Неужели он найдет здесь свой конец? Какая ирония судьбы, что в тупике он оказался из-за женщины. Его, сына Шона О'Нила, довела до этого женщина. Женщина, которую он когда-то любил.

Вспомнив о ней, он почувствовал болезненный укол в сердце и потер себе грудь. Он закрыл глаза. Нет, это была не любовь. Это была только страсть, не знавшая удержу. Он принял за любовь свое неутолимое желание обладать ею, но это никогда не было и не могло быть любовью.

Лэм постарался привести свои мысли в порядок. Он не должен думать о Катарине, в этом не было совершенно никакого толку. Ради нее он затеял опасную игру, совершенно не представляя себе, что она за женщина. Нет, с этим покончено, и он должен думать только о своем будущем, о том, как избежать петли палача.

В том, что он найдет способ остаться в живых, Лэм не сомневался. Он еще не сделал своего последнего хода. Это была очень сильная позиция, которую он предвидел, когда решил вступить в игру, и ценность ее только возрастала с каждым лишним днем жизни Фитцмориса. Но Лэм не мог играть в одиночку. Ему требовался партнер, ему нужна была королева.

А это только вопрос времени — наверняка Бет пошлет за ним, чтобы устроить ему взбучку. Лэм отлично знал женщин и готов был вверить свою жизнь этому знанию женского характера. Елизавета хорошо к нему относилась и теперь, конечно, очень разозлена его изменой. Он должен набраться терпения, чтобы пережить те дни или даже недели, которые она заставит его провести в этой дьявольской дыре в ожидании ее благоволения. А уж тогда он, подобно сирене, пустит в ход все свои чары, чтобы обольстить ее. Он будет пленять ее с тем же упорством, с каким когда-то соблазнял Катарину.

Лэм поднялся на ноги и принялся расхаживать по камере, обдумывая, как лучше устроить свое освобождение. Но ставки в игре изменились. На кону была только его собственная свобода, чтобы снова стать Владыкой Морей и вернуться к той жизни, которая его больше всего интересовала.

Не так давно ставкой были брак с Катариной и их возвращение в Ирландию. Будущее рисовалось ясным и безоблачным. Сейчас все стало другим. Сейчас он боролся лишь за свою жалкую свободу и не менее жалкую жизнь.

Катарина прибыла в Лондон вместе с Макгрегором и Ги, совершенно измученная сумасшедшей гонкой. Онауехала с острова сразу же, как только узнала, что Лэм попал в плен и его жизни грозит опасность.

Лэм предал ее, но он не заслуживал смерти. Теперь она уже целую неделю жила в состоянии томительного беспокойства и леденящего душу страха. Она никогда не могла бы ни забыть, ни простить его ужасное предательство, но она не желала его смерти. Она должна как-то помешать его казни, должна умолять королеву о милости.

Они поселились в популярной среди иностранцев гостинице «Белый медведь». Им быстро удалось узнать, что двор располагался в Ричмонде, а Лэм сидел в Тауэре, и его судьба еще не была решена. Но повсюду они слышали разговоры о предстоящей казни: простые люди предвкушали повешение еще одного пирата на Воротах висельников.

Катарина взглянула на себя в зеркало. Она побледнела от постоянных переживаний, под глазами обозначились темные круги. Да, она совсем измучилась. Но теперь у нее была цель, которая привела ее в Лондон, — освободить Лэма О'Нила. И она сделает все, что потребуется, для успеха этой миссии, даже если никогда не сможет вернуться к нему как жена.

Елизавета расхаживала по приемной. Ее сердце бешено колотилось. Она приказала привести к ней пирата, потому что ей неудержимо хотелось высказать этому подлому предателю все, что она о нем думает. Она не могла дождаться момента, когда увидит его на коленях, умоляющего о прощении, бормочущего какое-нибудь жалкое объяснение своих ужасных поступков.

— Спокойнее, Бет, — пробормотал Лечестер ей на ухо.

— Не могу, — огрызнулась она, раздраженная его непоколебимым хладнокровием. Но ведь Роберт ненавидел соперников, и он знал, что она с самого начала благоволила Лэму. Поэтому он был необычайно доволен тем, что Лэм оказался изменником. Последние несколько недель он выступал за то, чтобы немедленно судить пирата, признать его виновным и повесить.

Теперь Елизавета жалела, что призвала его, Ормонда и Сесила. Но она знала, что ей необходим их совет — себе она уже не доверяла.

Двери комнаты широко отворились. Елизавета замерла, повернувшись к дверям. Она не видела ни гвардейцев в алой форме, ни Джона Хоука. Она видела только своего пирата.

Сердце Елизаветы на мгновение остановилось, глаза широко раскрылись. Ее сразу поразил его вид, и сердце ее сжалось от боли.

Когда-то белая туника была в пятнах крови. Бриджи были такими же грязными и запятнанными. Даже на расстоянии Елизавета ощутила запах его давно не мытого тела. Конечно же, он не брился и оброс короткой, лохматой бородой. Их взгляды встретились.

В то мгновение в ней умерла вся зародившаяся было жалость к нему. Какое у него было гордое лицо. Глядя в холодные серые глаза, Елизавета подумала, что он великолепен, как всегда. Этого человека не мог победить простой смертный. Он готов был склониться лишь перед самой Смертью. И даже умирая, он сохранил бы свою гордость и достоинство.

Елизавета сразу заметила все, до мелочей. Он стоял очень прямо, расправив плечи, несмотря на сковывающие руки за спиной кандалы, высоко подняв голову. Когда он смело смотрел ей в глаза — так, как смотрел бы на женщину, с которой не прочь переспать, — в уголках его рта даже появился намек на улыбку.

Нет, он не боялся смерти. И ее он тоже не боялся.

Елизавета ощутила восторг и огорчение одновременно. Как женщина, она никогда не сможет быть к нему безразличной, но как королева она должна потребовать, чтобы он выказывал страх и почтение.

Ее снова укололо то, что он ее предал. Как мог он изменить ей? Неужели она была ему совершенно безразлична? Она возблагодарила Господа и свою железную волю за то, что не пригласила его в свою постель в ту ночь в прошлом году, когда испытывала огромное искушение сделать это. Чтобы скрыть свое возбуждение, она улыбнулась так холодно, как только могла, хотя ее губы дрожали.

— Подойдите, пират.

Лэм прошел вперед, не спуская с нее взгляда. У него еще хватило нахальства сказать:

— Прошу прощения, ваше величество, — прежде чем опуститься перед ней на колени.

— Вот как? Вы — отъявленный мерзавец. В вас не заметно ни малейшей капли раскаяния.

— Я очень раскаиваюсь. Я прошу прощения не только за мои предполагаемые преступления, но и за появление перед вами в таком ужасном виде.

Она смотрела на него, стараясь понять, что он задумал. От нее не укрылось употребление слова «предполагаемые».

Его взгляд был слишком смелым, слишком мужским, и слишком много обещал.

Елизавету пробрала дрожь. Она чувствовала себя не столько королевой, сколько юной и растерянной девушкой. Внимательно глядя на него, она заметила, что кандалы причиняют ему боль. Но она не прикажет, чтобы их сняли: пусть страдает, раз так обошелся с ней.

— Можете встать.

Лэм так изящно поднялся с колен, как удалось бы лишь немногим, чьи руки скованы за спиной.

— Благодарю вас.

Елизавету раздражало, что за каждым их жестом наблюдают, к каждому слову прислушиваются. Все же она напомнила себе, что не должна отпускать своих советников. Слишком опасно было оставаться с Лэмом О'Нилом наедине.

— Когда вас в следующий раз приведут ко мне, сначала выкупайтесь, потому что меня оскорбляет ваш отвратительный вид и ваш отвратительный запах, — откровенно заявила она.

— Я надеюсь, что следующий раз будет. — Он наклонил голову. — Я сам себе отвратителен, — вежливо сообщил он, глядя ей в глаза, — и уверен, что выгляжу, как бродяга из Брейдуэлла.

— Я могла бы послать вас в Брейдуэлл, — сказала Елизавета. Неужели он рассчитывает обольстить ее этим своим откровенным взглядом?

— Но в этом месте отбывают срок только бродяги и шлюхи. — Он довольно нахально приподнял брови.

— Тогда я, наверное, должна послать туда вашу приятельницу.

Его нахальство пропало, и в глазах что-то блеснуло.

— Любовница — это не шлюха.

— Вот как? Я не знала, что тут есть какая-то разница, — сказала Елизавета. — Вы к ней все еще неравнодушны? — спросила она, стараясь скрыть ревность.

— Она была хороша в постели.

— Где сейчас жена Джона Хоука?

— На моем острове.

Елизавете очень хотелось, чтобы они остались вдвоем. Она должна узнать правду.

— Прошу всех выйти, — приказала она.

Все это время Ормонд с гневом смотрел на них и теперь, бросив на О'Нила убийственный взгляд, как будто переживал за сестру, вышел следом за Уильямом Сесилом, топая ногами. Лечестер не торопился повиноваться. С озабоченным видом он приблизился к королеве.

— Ваше величество, — начал он, пытаясь что-то возразить.

Елизавета смерила его ледяным взглядом. Черт побери, сейчас ей было не до Роберта! У нее на уме был только пират.

— Вы тоже, милорд. Я желаю поговорить с ним наедине.

— Это неразумно, — сказал Дадли, вспыхнув от злости.

— Я королева, и если я желаю поступить неразумно, так тому и быть.

Дадли в ярости повернулся и вышел. Елизавета заметила, что Хоук с мрачным видом все еще стоит у двери.

— И вы, сэр Джон.

Хоук поклонился. Он был так же взбешен, как Лечестер, но Елизавета подумала, что отчасти это объясняется стыдом.

— Прошу прощения, ваше величество, но этот пират слишком опасен. — Он нерешительно замолчал. — И я мог бы что-то узнать о моей жене, если позволите.

— Может, пират и изменник, но мне он не причинит вреда. О своей жене вы сможете узнать позже. Уходите, — приказала она Хоуку.

Он щелкнул каблуками и удалился. Елизавета стиснула вдруг взмокшие ладони. Ее взгляд нашел глаза Лэма.

— Вы ведь не причините мне вреда, негодяй? Он мягко улыбнулся.

— Нет.

Ее и без того нерешительное сердце совсем растаяло. Этот Лэм был таким, каким она его знала, каким он ей нравился. Чертов подлец, наемник, изменник! Она по своей привычке принялась расхаживать по комнате.

— Уже несколько лет назад вы стали хозяином на море, и у нас с вами всегда было соглашение — молчаливое, но вы действовали в соответствии с ним, — сказала она. — Вы нападали только в том случае, когда это не вредило моим планам или способствовало им, даже если это были совсем секретные планы. — Она помолчала, повернувшись к нему. — Почему? Почему вы изменили мне, Лэм?

Лицо Лэма приняло серьезное выражение.

— Прошу вас, Бет, выслушайте меня внимательно, очень внимательно.

Ей не понравилось его фамильярное обращение.

— Я слушаю. И жду. Я очень долго ждала этого объяснения, — чопорно сказала Елизавета.

— У меня было единственное намерение — не повредить вам.

Елизавета замерла. Это была уже не королева, а просто женщина, которая не решалась добиваться исполнения всех своих желаний.

— Вы знаете, что я вовсе не папист. Ведь вам известно, что за время правления вашей сестры я видел слишком много смертей на костре, чтобы поддерживать фанатика вроде Фитцмориса.

— Мне это известно. Потому-то я вас и не понимаю, Лэм, — сказала Елизавета. — Вы предали меня, Лэм. — Вашего друга и вашу королеву.

— Нет. — Лэм подошел ближе. — Я вас не предал. Уже много лет вы боретесь с ирландскими мятежниками, но так и не добились успеха. Не секрет, что лорд Перро не может схватить Фитцмориса. Но я, — блестя глазами, он сделал эффектную паузу, — я могу поймать паписта, Бет, и поймаю, если вы дадите мне свободу.

Елизавета только рот открыла.

— Новые козни? — вскричала она. — Что за ерунда? Вы просите, чтобы я вас освободила.1 Но ведь вы изменник. Изменник, и должны быть повешены.

Лэм не выказал ни малейшего страха. Он терпеливо сказал:

— Вы не слушаете, Бет.

— Что вы можете сказать такого, чтобы я решила освободить вас?

Он чуть заметно улыбнулся:

— Я никогда вам не изменял. Совсем наоборот. Я вступил в рискованный союз с Фитцморисом, для того чтобы отдать вашего самого заклятого врага в ваши руки.

Елизавета уставилась на него.

— Что же удивительного в том, что я в ваших интересах решил сыграть роль шпиона? Кто, как не я, имеет лучшие возможности и подходящую репутацию, чтобы заманить Фитцмориса в ловушку? — проникновенно сказал он.

Елизавета молчала, лихорадочно обдумывая его слова. Разум подсказывал ей не доверять ему, сердце требовало верить и надеяться.

— Я поддержал его только для того, чтобы его свалить, — спокойно продолжал О'Нил, улыбаясь улыбкой победителя, улыбкой игрока, знающего выигрышный ход. — И когда я это сделаю, я надеюсь на высочайшее вознаграждение. — Он посмотрел ей прямо в глаза.

Елизавета отвернулась, представляя, какого рода вознаграждение он мог потребовать. Этого не решился бы просить никто другой — исключительно личное, исключительно интимное. Она уже чувствовала вкус его поцелуев, ощущала его ласки. Она облизнула губы, стараясь выкинуть из головы эти чисто женские нелепые мысли. Она была королевой. Она не могла допустить, чтобы он соблазнил ее.

Но Елизавета мучилась сомнениями. Могла ли она после всего, что он наделал, снова довериться своему золотому пирату?

Входя в северные ворота Ричмондского дворца, Катарина накинула капюшон подбитого мехом бархатного плаща, чтобы ее не узнали. Вместе с ней были Макгрегор и Ги. Шедшая между огромным шотландцем и маленьким мальчиком Катарина чувствовала, что они наверняка привлекут к себе внимание.

Очень скоро кто-нибудь узнает ее. Катарину так угнетала грозившая Лэму участь, что она лишь недавно, на барке, которая везла их в Ричмонд, задумалась, какой прием может ждать ее при дворе. Она могла представить себе возбуждение и самые невероятные домыслы, которые вызовет ее появление, и надеялась только оттянуть неизбежное.

Прежде всего надо узнать все, что можно, о Лэме и добиться аудиенции у королевы.

Остальным можно заняться потом.

Обходя превратную сторожку и поднимаясь по ведущим в холл ступеням, Катарина отлично понимала парадоксальность своего положения. Она хотела помочь человеку, который так вероломно обошелся с ней и ее отцом. Она поможет ему и дальше поддерживать Фитцмориса. До чего смешно. И до чего грустно.

Катарина и ее спутники ступили в холл. Ее сердце учащенно забилось от страха. Она непременно должна попасть на прием к королеве, но это, пожалуй, будет самой простой задачей. Как ей уговорить Елизавету пощадить Лэма? В дни, прошедшие с его пленения, Катарина не думала почти ни о чем другом, но, ей не удалось подыскать убедительные аргументы относительно его защиты.

Она так же долго обдумывала, как ей отрекомендоваться. Если только Лэм не сказал кому-нибудь об их браке, все считают, что она жена Джона Хоука. Катарина сама не собиралась никому сообщать о своем втором замужестве. В этом не было смысла, потому что она не намерена снова жить с ним, если ему удастся выпутаться из этой переделки. Где-то в глубине души Катарина все еще глупо, бессмысленно любила Лэма, и всегда будет любить. Но она никогда больше не сможет доверять ему.

Его предательство оставило на ее сердце шрам, который никогда не исчезнет.

На пороге холла Катарина остановилась. Огромное помещение было полно народа. Придерживая капюшон у шеи, Катарина пыталась высмотреть знакомое лицо. Она заметила несколько фрейлин, которых знала, включая Энни Гастингс, с которой больше всего подружилась.

— Подождите здесь, — негромко сказала она Мак-грегору и Ги.

Катарина протиснулась сквозь толпу и подошла к баронессе сзади.

— Энни, — негромко прошептала она.

Энни повернулась. Увидев Катарину, она широко раскрыла синие глаза.

— Клянусь всеми святыми! Катарина! Как вы здесь очутились? — Ее глаза раскрылись еще шире, когда она что-то сообразила, что — Катарина не знала.

— Я должна поговорить с королевой, — сразу сказала Катарина. — Но позже мы еще побеседуем, — добавила она, зная, что Энни очень хочется узнать все о ее пребывании у знаменитого пирата.

— Ее величество сейчас в приемной, — быстро сообщила Энни.

Катарина сжала ей руку и хотела уйти, но Энни воскликнула:

— Подождите, Катарина, вам надо еще кое-что узнать!

Катарина, не слушая ее, сделала знак Макгрегору и торопливо прошла через холл, расталкивая джентльменов и дам, низко опустив голову и глядя в пол. Ее сердце оглушительно колотилось. Только подойдя к приемной королевы, она осмелилась поднять голову и осмотреться. Ее сердце забилось с перебоями. Массивные деревянные двери были закрыты, и перед ними толпились придворные вместе с дюжиной королевский гвардейцев: королева давала кому-то личную аудиенцию.

Ей придется ждать. Катарину охватило неудержимое беспокойство — и страх.

Двери вдруг открылись. Придворные замерли. Наступило молчание. Гвардейцы подошли к дверям, словно готовясь сопровождать просителя, с которым беседовала королева.

На пороге появился Лэм, оборванный, нечесаный, со скованными за спиной руками и с невероятно гордым видом.

Катарина ахнула. В полной тишине это прозвучало громко и неуместно, и все взгляды обратились к ней.

Словно узнав ее голос, он сразу нашел ее взглядом. В его глазах заблистали молнии.

Она встретила его взгляд. Несмотря на предательство Лэма, ее сердце сжалось от его страданий, глаза налились слезами. Уже не беспокоясь о том, что ее могут узнать, Катарина медленно опустила капюшон, позволив ему упасть с головы.

Ее узнали. Раздались изумленные восклицания, сразу сменившиеся возмущенным приглушенным перешептыванием.

Только теперь Катарина увидела королеву, стоявшую сзади Лэма, глядевшую на нее так же ошарашенно, как и все остальные. К Лэму подошел мужчина в алой форме, и ее сердце упало. Это был не кто иной, как Джон Хоук.

Глава тридцатая

Взгляд Катарины остановился на Хоуке, лицо которого окаменело от неожиданности. Она снова взглянула на Лэма. Если и его удивило ее появление при дворе, то по нему этого не было заметно.

Катарине хотелось провалиться сквозь землю. Ей было стыдно смотреть в лицо Джону Хоуку. Она бессовестно жила с Лэмом, хотя до того, как они обвенчались, ее настоящим мужем был Хоук. Она даже помыслить не могла, что встретится с ним вот так, на людях, окруженная хихикающей толпой, когда он будет конвоировать Лэма в Тауэр. И сейчас она собиралась выступить в защиту человека, который похитил ее из брачной постели, человека, которого весь свет считал ее любовником.

Катарина старалась больше не смотреть на Лэма. Она решила не обращать на него внимания, остро ощущая устремленные на нее взгляды и слыша возбужденное перешептывание. Говорил ли Лэм кому-нибудь, что они женаты? Она украдкой снова взглянула на Джона. Считает ли он все еще себя ее мужем? Что бы он сказал и сделал, если бы знал правду? Во всяком случае, Катарина была вполне уверена, что все до единого считают ее шлюхой и глубоко презирают. Это был, без сомнения, самый ужасный момент в ее жизни.

Хуже того, теперь Катарина увидела графа Лечестера, стоявшего сзади Джона с тем же удивленным выражением на лице, что и у всех остальных. Но его удивление очень быстро сменилось чем-то другим. Он буквально сверлил ее взглядом. Катарина быстро отвела глаза, успев заметить, что ее брат, граф Ормонд, тоже был здесь и что он выглядел очень мрачно. Мысли Катарины путались.

Королева протиснулась между Хоуком и Лэмом. Катарина сразу же опустилась на колени.

— Какое невероятное совпадение, — резко сказала королева.

— Ваше величество, — пробормотала Катарина. Ее сердце колотилось с бешеной силой.

— Встаньте, нам надо поговорить наедине. Сейчас же. Это приказание Катарина была готова выполнить с радостью. Не только потому, что хотела побыстрее уйти отсюда, от этих разинувших рты дам и кавалеров и от своих двух мужей, но и потому, что за этим она и приехала ко двору. Очень неловко и очень осторожно Катарина поднялась на ноги. Кто-то, кажется, Макгрегор протянул руку и помог ей встать. Она придерживала края плаща. Ее беременность оказалась бы для всех еще одним потрясением.

— Отведите заключенного в караульное помещение, — приказала королева Хоуку.

Хоук кивнул, не спуская глаз с Катарины. Он явно не понимал, как она могла явиться ко двору, и не скрывал своей ярости. Догадывался ли он о ее намерении? Или возлагал на нее вину за потерю чести? Какова бы ни была причина его гнева, его гнев был праведен, и Катарина не могла его обвинять. Когда он узнает, что она носит ребенка Лэма, он разъярится еще больше.

Хоук повернулся и подтолкнул Лэма. Сердце Катарины снова екнуло, и мгновение она смотрела им вслед. Если бы только Лэм не предал ее, если бы он ее любил, насколько легче было бы ей вымаливать его жизнь, его свободу. Но если бы так было, то он не стал бы узником короны. И ее сердце не было бы разбито и не болело бы так сильно.

Катарина бросила на Лэма последний взгляд. Он расправил плечи и высоко держал голову, но его одежда превратилась в лохмотья. Стальные кандалы на его запястьях сверкали, отражая падающий из окон свет. У него был такой гордый, спокойный и уверенный вид, как будто он был хозяином положения и не зависел от превратностей судьбы или милости разъяренной королевы. Он вел себя так, словно был властелином не только морей, но и этой опасной игры. Но ведь это не так! Теперь он жертва, а никакой не властелин. При этой мысли Катарина содрогнулась.

Королева не сводила с нее глаз. Катарина вздрогнула, надеясь, что ее лицо не выдало тех чувств, которые она все еще испытывала к Лэму.

— Идемте, — сказала Елизавета.

Катарина прошла следом за ней в приемную. Когда они остались вдвоем, Елизавета сказала:

— Я не удивляюсь, Катарина, что вижу вас здесь. Я могла бы и сама догадаться, что вы приедете.

Катарина молчала, пытаясь придумать достаточно убедительные доводы. Но ее мысли разбегались. Знала ли королева об их с Лэмом браке? Сказал ли он кому-нибудь? Ей надо быть осторожной.

— Значит, вы последовали сюда за своим любовником. Может, вы собираетесь просить за изменника? — спросила Елизавета.

Катарина почувствовала облегчение. Значит, Лэм никому не рассказывал, что они женаты.

— Да. Я хочу выступить в его защиту, ваше величество.

Елизавета холодно уставилась на нее.

— Вы такая же бесстыдница, как ваша мать. Катарина дернулась, как от удара. На застывшем лице королевы можно было явно видеть неодобрение, даже скорее ярость Катарина испугалась. Этого она не ожидала. Когда она в последний раз видела Елизавету, королева обращалась с ней мягко и дружелюбно. Королева побагровела. Не давая Катарине возможности вставить слово, она продолжала, грозя пальцем:

— Я должна была с первого взгляда на вас понять, что вы точно такая же соблазнительница, как ваша мать.

— Я не соблазнительница, — прошептала Катарина, ошарашенная злобными обвинениями королевы.

Елизавета расхохоталась.

— Нечего оправдываться! Лучше признайтесь, что вы, прежде чем обручиться с Джоном Хоуком, водили за нос О'Нила! Вы разожгли его мужской аппетит, довели его до того, что он вас похитил, и скорее всего это из-за вас он сделался заговорщиком!

Потрясенная Катарина ужаснулась. Но королева еще не договорила:

— Ваша мать была потаскушка! Она затащила вашего отца к себе в постель, когда ее муж лежал на смертном одре! Вы точь-в-точь как она. Взять себе в любовники пирата, будучи замужем за благородным человеком!

— Нет, — сказала Катарина. Она уже готова была сообщить, что ее брак с Хоуком не был завершен и что теперь она жена Лэма, но удержалась. С королевой не спорят, а Лэм был ее мужем только по названию, и никак иначе.

— Нет? — с перекошенным от ярости лицом Елизавета изо всех сил ударила Катарину по щеке. — На колени!

Катарина пошатнулась, но не упала. Она схватилась за щеку, чувствуя выступившую кровь там, где ее расцарапали кольца королевы. На ее глазах выступили слезы — не от боли, а от страха и бессильной злости.

— На колени, — повторила королева. Дрожащая Катарина, не осмеливаясь ослушаться, опустилась на колени.

Королева принялась расхаживать по комнате.

— Это вы во всем виноваты, — объявила она. — Вы соблазнили моего пирата точно так же, как пытались соблазнить Лечестера и Ормонда.

Чтобы не возразить ей, Катарина прикусила губу. До чего несправедлива была Елизавета, до чего жестока!

Елизавета остановилась перед ней и уставилась на ее склоненную голову.

— Когда вы только появились при дворе, Ормонд был настроен против вас. Но вы заворожили его, и теперь он ваш сторонник! А Роберт! Когда вы заходите в комнату, он смотрит на вас так, словно готов вскочить на вас быстрее, чем жеребец на кобылу. Вы спали с ним?

Катарина попыталась что-то сказать, но не сумела и только отрицательно покачала головой. Королева возвышалась над ней:

— Если вы осмелились спать с ним, поплатитесь головой.

— Нет, — выдавила Катарина.

— Потаскухам при моем дворе не место.

Даже стоя на коленях, Катарина расправила плечи.

— Ваше величество, я не обольщала моего брата, и я не соблазняла Дадли.

— Лучше, если это окажется правдой, не то пеняйте на себя. — Елизавета холодным взглядом уставилась на нее. — Нет, я не могу обвинять Лэма или любого мужчину, если они пытаются взять то, что вы так легко раздаете. Это вы виноваты, это вас надо сослать подальше.

С упавшим сердцем Катарина непроизвольно прошептала:

— Но я любила Лэма.

— Вот как?

Катарина встретила разъяренный взгляд королевы. Как могла она сказать такое после предательства Лэма? Но и промолчать было невозможно, ведь это было ее единственной защитой от клеветнических нападок королевы.

— И что же вы любили в нем? Его сладкие речи или размер его члена? — прошипела Елизавета.

Катарина молча уставилась на нее, заливаясь краской.

— Отвечайте, — приказала королева. У Катарины пересохло во рту.

— Что вы хотите, чтобы я сказала?

— Он вам нравился в постели, Катарина?

Она не отвела взгляда, зная, что лучше промолчать, чувствуя, как горят ее щеки, — и королеве не требовалось другого ответа.

— Потаскуха, — прошипела Елизавета, отворачиваясь.

Катарина закрыла глаза, сдерживая слезы бессильной ярости. Она не могла понять, почему королева так ее ненавидит. Для нее было совершенно невозможно оправдаться перед таким нагромождением клеветы, доказать королеве, что она не виновата. Не виновата в чем? Ведь на самом деле обвинения Елизаветы в основном были верны.

Катарину охватило отчаяние. Теперь ей нечем было защищаться, и у нее не осталось союзников. Она могла полагаться только на себя. Она должна вести себя очень осторожно.

— Ваше величество, — сказала Катарина, облизывая губы, — я принимаю все обвинения в том, что соблазнила Лэма. Я не могла справиться с собой, так же как и моя мать. Вы правы. И… и мне очень жаль. — Она склонила голову, содрогаясь от обуревавшей ее внутренней борьбы гордости со здравым смыслом. — Умоляю вас простить меня.

Елизавета не двигалась. Катарина ощущала на себе ее взгляд.

— Я не расположена даровать вам прощение, — наконец сказала Елизавета, но более спокойно, и уже не столь злобным тоном.

Катарина осмелилась поднять голову и встретиться с ней взглядом.

— Раз я во всем виновата, то было бы несправедливо и бессмысленно обвинять Лэма, верно?

В глазах Елизаветы внезапно мелькнуло что-то вроде уважения.

— Я и не знала, что вы владеете логикой спора, Катарина.

Катарина не отвела взгляда.

— Я бы не осмелилась спорить с вами, ваше величество. Елизавета посмотрела на нее так, словно видела ее насквозь.

— Ваша мать тоже была очень умна, находчива и очень решительна. Она не раз стояла передо мной на коленях, так же как вы сейчас, умоляя о милости к своему избраннику.

Катарина открыто смотрела на нее, еще не осмеливаясь надеяться или облегченно вздохнуть при этом новом повороте разговора и изменившемся тоне королевы.

— Лэм — изменник, даже если страсть заставила его потерять голову, а изменников следует вешать.

Катарина не пошевельнулась, оставаясь с виду совершенно безучастной, хотя слова королевы ожгли ее, словно бичом. Она должна теперь высказать свои доводы и, чтобы спасти Лэма, эти доводы должны быть безупречны.

— Вы знали Лэма, когда он был еще младенцем. Наверное, вы еще сохранили какую-то приязнь к мальчику, который рос и воспитывался вместе с вами у вас дома?

— Возможно, — сказала Елизавета с блеском в глазах.

— Разве то, что у вас было общего, не дает ему права попытаться исправить ошибку?

— Нет, не дает, — откровенно ответила королева. Она помрачнела. — Этот грустный и одинокий мальчик сделался опасным мужчиной, который предал меня. Мальчик мне нравился. Мужчина мне отвратителен!

И внезапно Катарина поняла причину ненависти королевы к ней.

— Он вам отвратителен, — мягко спросила она, — или вы его обожаете?

Сначала Елизавета словно не поверила своим ушам, но потом ее лицо исказила ярость.

Прежде чем королева успела что-то сказать или ударить ее, Катарина воскликнула:

— Ваше величество, ведь его обожают все женщины из-за его мужественности, его благородства, несмотря на то что он пират. Я только одна женщина среди многих, которые у него были, и после меня будет еще множество других — я не пытаюсь себя обманывать. Ни одна женщина не может устоять перед таким мужчиной, даже если это королева.

Гнев Елизаветы угас так же быстро, как и вспыхнул. Она посмотрела на Катарину, не скрывая уважения.

— Вы уже не тот ребенок, каким были, верно, Катарина?

— Ваше величество, Лэм хорошо послужил вам. И он еще может вам пригодиться. Что бы ни говорили, он — Владыка Морей. Прошу вас, простите ему его преступление. Не осуждайте такого человека на смерть. Накажите его, но не казните. Подумайте, каким он может оказаться полезным.

— Я не могу ему доверять, — сказала Елизавета. Катарину пронзили страх и отчаяние. Она поняла, что имеет в виду Елизавета. Теперь, сама страдая от предательства Лэма, она отлично ее понимала.

— У вас есть множество мудрых советников. Наверняка кто-то из них мог бы разработать план, при котором Лэм предоставил бы вам какую-то гарантию своего примерного поведения.

Королева ничего не ответила. Катарина неуклюже поднялась на ноги.

— Живой он гораздо ценнее для вас, чем мертвый.

— Если он повиснет в петле, это станет хорошим уроком для других потенциальных заговорщиков, — ответила Елизавета.

Катарина отчаянно подыскивала подходящий ответ.

— Если его казнят, то это навсегда. Вы никогда не сможете вернуть его обратно. Сумеете ли вы жить с этим? — сказала она, моля небо, чтобы королева любила Лэма больше, чем заподозрила Катарина.

Но королева не ответила — она даже не слышала ее. Она уставилась на Катарину, хватая ртом воздух.

Катарина вдруг сообразила, что когда вставала, забыла придержать края плаща, и теперь он распахнулся, позволяя видеть, что она беременна. Она побелела от страха.

Елизавета не могла отвести широко раскрытых глаз от живота Катарины.

— У вас будет ребенок. Мне следовало догадаться. Было бы просто поразительно, если бы О'Нил не подтвердил свою мужественность.

Катарина инстинктивно запахнула плащ.

— Это его ребенок?

— Да, — выдохнула Катарина.

— И когда он должен родиться?

— В июле.

— Какое бесстыдство! Повторяю, в вас нет ни капли стыда. Я не позволю при моем дворе разгуливать шлюхам, беременным ублюдками!

Катарина изо всех сил старалась справиться с отчаянием, стараясь сдержаться, чтобы не крикнуть, что ее ребенок вовсе не ублюдок.

— Вы были подругой Мэри Стенли.

— Тогда я не была королевой, — отрезала Елизавета. Катарина поняла, что проиграла. А ведь всего мгновением раньше ей казалось, что она сумеет победить.

— Ребенок усложняет дело, — мрачно сказала Елизавета. — Лэм ничего не говорил о ребенке.

— Он не знает.

Елизавета шире раскрыла глаза и чуть заметно улыбнулась.

Катарине не понравилось их выражение. Ей стало не по себе.

— Ваше величество, неужели вы не сохраните Лэму жизнь, чтобы он мог увидеть своего сына?

Елизавета холодно рассмеялась, пронзив ее взглядом.

— Если я решу помиловать этого мерзавца, то без всякой связи с его ублюдком. — Она сощурилась. — Это действительно сын? Так сказали астрологи?

— Я еще не пробовала узнать пол ребенка, — медленно произнесла Катарина.

— Вы сейчас же пойдете к астрологу, — сказала Елизавета. — Мне надо знать, принесете ли вы Лэму сына.

Почему? — старалась понять Катарина. Что задумала королева? Она была совершенно непредсказуема. Королева спросила:

— А Джон Хоук знает? Все в Катарине замерло.

— Нет.

— Тогда мы его позовем.

Катарину захлестнула волна отчаяния. Она меньше всего думала о Джоне Хоуке, и вдруг на ее плечи обрушилось еще одно непосильное бремя — встреча с ним.

— Заходите, сэр Джон, — сказала королева. Катарина застыла, когда в комнату вошел Хоук, глядя не на королеву, а на нее. Он уставился на ее выступающий живот, которого она больше не пыталась скрыть, и его лицо заметно побледнело.

Катарина подумала, что ей надо было найти время встретиться с ним, подготовить его, узнать, что он думает. Избегая его взгляда, она уставилась на пряжки его туфель. Ее сердце так колотилось, что она почувствовала слабость.

— Посмотрите на меня, Катарина, — сказал сэр Джон.

Катарине не оставалось ничего другого. Углы его рта опустились от горечи и отвращения.

— Мне очень жаль, — неуверенно сказала она, думая, что еще немного, и ее нервы не выдержат.

— Только скажите мне, — прерывисто сказал Джон, — скажите, что вы сожалеете о каждом мгновении, проведенном в его объятиях, в его постели.

Катарина посмотрела ему в глаза. Она открыла рот, чтобы ответить, чтобы солгать, но не могла издать ни звука.

— Это была глупая просьба, верно? — сказал он в пространство или, может, самому себе.

В этот момент Катарина почти ненавидела себя. Хоук был хорошим, благородным человеком. Он заслуживал любящую, добрую и нежную жену, которая была бы ему верна. Но Катарина была не в состоянии солгать о том, что было у них с Лэмом. Она чувствовала, что попала в ловушку, из которой не было выхода.

— Совершенно верно, Джон, — резко сказала королева, — что Катарина чувствовала тогда, не имеет никакого значения. Важно то, что сейчас она здесь и носит в себе ребенка другого мужчины, но она ваша жена.

Катарину начала бить дрожь, но она промолчала. Конечно же теперь, когда он знает правду, он поскорее разведется с ней.

Хоук наклонил голову и повернулся к Катарине, стиснув челюсти.

— Как вы себя чувствуете, Катарина? С учетом всего, что случилось?

— Я… я расстроена.

— И неудивительно, — сказал Хоук. — Ребенок… когда он должен родиться?

— В июле.

— Сэр Джон, — резко сказала Елизавета, — как вы собираетесь поступить с Катариной?

Лицо Хоука приняло неопределенное выражение.

— А что бы вы мне посоветовали, ваше величество? Развестись с ней? Чтобы она оказалась на улице, может, даже стала проституткой, чтобы иметь возможность прокормить ребенка?

— Это послужило бы ей уроком, — отрезала королева.

Катарина застыла, не в силах шевельнуться.

— Я отправлюсь к отцу, — прошептала она. Джон повернулся к ней:

— Фитцджеральд практически нищий. Он с трудом может прокормить свою жену и сына, и вы хотите отправиться к нему? Я думаю, нет.

— Ее можно отослать во Францию, откуда она приехала, — заметила Елизавета. — Мы не станем возражать, если вы отошлете ее в монастырь до рождения ребенка или если захотите продержать ее там всю жизнь. Мы с удовольствием найдем ребенку приемную мать.

Катарина вскрикнула. Она посмотрела на Джона, с мольбой в глазах, надеясь на его поддержку.

— Она поедет в Хоукхерст, — сказал Джон, стиснув зубы и не спуская с нее глаз. — Там ее место.

Катарина ахнула, не веря своим ушам. Он не отрекается от нее? Наверняка она что-то не так поняла.

— А чего вы ждали, Катарина? Чтобы я развелся с вами, и вам оставалось только выпрашивать или красть себе на хлеб? Вы моя жена. Возможно, вам нравится этот чертов пират, но не вы замыслили похищение, и если бы я в тот вечер не был таким беспечным и выставил охрану, ничего бы не случилось, и тогда это был бы мой ребенок.

Катарина сцепила руки.

— Так вы не разведетесь со мной? — выдохнула она.

— Я человек долга, мадам, — резко ответил Джон. — И выполню свой долг перед собой и перед вами и вашим ребенком тоже.

Несмотря на пережитое потрясение, Катарина понимала, что ей повезло, потому что даже если Лэма не повесят, она никогда не вернется к нему, а ей надо будет растить, кормить и воспитать ребенка, чего бы это ей ни стоило. Но, Боже милостивый, она не ощущала ни малейшего удовлетворения — она чувствовала себя бесстыдной, греховной, отчаявшейся и ничего не соображающей. Она совершенно расстроилась.

И кто-то предательски шептал ей в ухо: «Как же ты сможешь жить без Лэма?»

Королева захлопала в ладоши.

— Отлично сказано, сэр Джон. Вы благородный человек.

— Я хочу завтра утром сам отвезти жену в Хоукхерст, если ваше величество позволит, — сказал он.

— Я согласна, — ответила Елизавета. — Но при одном условии.

Хоук и Катарина посмотрели на королеву. Катарина все еще не пришла в себя от такого оборота дела.

— Она должна оставаться в Корнуэлле, подальше от Лондона. Я желаю, чтобы духу ее здесь не было, сэр Джон. Я очень недовольна ее поведением и не хочу, чтобы эта зараза распространялась среди благородных дам моего двора. Вам ясно?

Хоук мрачно кивнул.

Катарина смотрела перед собой. Изгнание. Ее удаляют в Корнуэлл в наказание за грехи. Она будет жить там как жена Хоука.

Хоук протянул ей руку. Катарина не могла заставить себя взять ее. Она наконец поняла. Если она останется с Хоуком, то нарушит заповедь Господню: женщина не может иметь двух мужей.

Он сам крепко взял ее под руку.

— Теперь я отведу вас в вашу комнату, — сказал он. — Я думаю, до отъезда вам лучше не покидать ее.

Идя рядом с Джоном, Катарина еще раз умоляюще оглянулась через плечо и встретила торжествующий и враждебный взгляд королевы.

Королева выиграла. Но Катарине никогда не могло прийти в голову, что итогом этой схватки будет ее изгнание в забытый Богом Корнуэлл в качестве жены Джона Хоука. И у нее из головы не выходил Лэм, грязный и оборванный, закованный в кандалы и брошенный в Тауэр. Ее охватила паника.

Какмогла она уехать с Хоуком, если она жена Лэма? И если она оставит двор, как сумеет помочь ему?

Выйдя из дверей королевской приемной, Катарина остановилась, повернулась к Джону и схватила его за отворот мундира.

— Джон! Я должна сказать вам одну вещь, — воскликнула она. — Я… я замужем за О'Нилом, и у меня есть документы, чтобы доказать это.

Глава тридцать первая

Хоук застыл, уставившись на нее.

Катарина только теперь поняла, что она наделала. Ее сердце отчаянно заколотилось. Она пыталась собраться с мыслями, но у нее ничего не получалось. Она не знала, надо ли было говорить ему об этом, тем более сейчас, у дверей королевских покоев и на виду у глазевших на них и перешептывающихся придворных. Но брать обратно свои слова было уже поздно, и она даже чувствовала облегчение от того, что сказала правду.

Хоук схватил ее за руку

— Здесь не место для разговоров, — выдавил он из себя, подталкивая ее вперед. Толпа расступалась перед ними, словно по мановению волшебной палочки, и у самого выхода Катарина встретилась взглядом с Энни. Баронесса как будто искренне сочувствовала ее затруднительному положению.

Заметив, кто стоит за спиной Энни, Катарина споткнулась: Лечестер не сводил с нее взгляда.

Хоук не дал ей упасть и спросил:

— Эти двое с вами?

Катарина только теперь увидела следующих за ними Макгрегора и Ги.

— Да. — Она помолчала. — Они сопровождали меня сюда. Я боялась ехать одна.

Хоук окинул Макгрегора презрительным взглядом:

— Мне не требуются пираты. И Катарине они тоже больше не нужны.

Катарина задрожала, поняв, что остается совсем одна.

— Это ничего, — негромко сказала она Ги и Макгрегору, — со мной все будет в порядке.

Хоук молча, быстро провел ее по длинному коридору. Выйдя из холла, он отпустил ее руку. Она остановилась перед одним из переходов, ведущих в другую часть дворца. По его взгляду невозможно было что-нибудь понять, но его синие глаза завораживали ее. Катарина не могла отвести взгляда. У нее в горле застрял комок.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь. Когда той ночью О'Нил вас похитил, вы были потрясены не меньше меня.

Катарина медленно наклонила голову. Он гневно уставился на нее.

— Значит, вы клюнули на его смазливую физиономию.

Катарина не осмелилась что-либо сказать — ни возразить ему, ни согласиться с ним.

— И когда он попросил вас выйти за него замуж, вы обрадовались.

— Нет, Джон, — негромко сказала она, — все было совсем не так.

— А как? — потребовал он.

— Он притащил меня в церковь, несмотря на мои возражения, говоря, что скорее всего вы уже развелись со мной. И там католический священник сразу же обвенчал нас. — Катарина замолчала, обхватив себя руками. Она не собиралась говорить Джону, что уже почти влюбилась в своего похитителя и охотно смирилась со свершившимся браком.

— Он принудил вас выйти замуж? — резко спросил Хоук.

Она прикусила губу. Хоукне понимал, а она не могла объяснить. Она заморгала, чтобы смахнуть слезы.

— Выходит, у меня два мужа? — воскликнула она. — И что же мне теперь делать?

Джон снова взял ее за руку. Когда он заговорил, его голос звучал мягко, успокаивающе, но решительно.

— Кто-нибудь еще знает об этом браке? Она отрицательно покачала головой.

— Ничего никому не говорите.

— Почему? — Ее вдруг снова охватила паника.

— Потому что мы повенчаны по закону, Катарина, а пирата повесят. Я не собираюсь бросить вас сейчас, когда вам требуется помощь. За кого вы меня принимаете?

Катарина уставилась на него, как пришибленная.

— Не думайте, что это доставляет мне удовольствие, — мрачно продолжал он. — Но со временем, после смерти пирата, мы сумеем начать новую жизнь. Если бы я в это не верил, то, наверное, оставил бы вас.

Катарина заплакала.

— Почему вы плачете? — сердито спросил Джон. — Вы плачете о нем? Вы его любите?

Она выдернула руку и снова неловко обхватила себя, зная, что не должна говорить правду.

— Он отец моего ребенка. Я не хочу, чтобы его повесили.

— Его повесят, — уверенно сказал Хоук, — потому что в данном случае королева не может допустить никакого послабления. И это к лучшему. Так будет лучше для всех, и вы с этим согласитесь, если только хорошенько подумаете и о себе, и о вашем ребенке.

Ее ребенок. Дитя пирата-изменника. Весь свет будет презирать его. Вдруг Катарина поняла Лэма, хотя и слишком поздно. Какое трудное у него было детство и как тяжело приходилось сейчас — жить с вечным осознанием того, что он никогда не избавится от позорного клейма сына Шона О'Нила. Катарина вспомнила, как издевалась над ним, обзывала и презирала его за то, что он сын пирата. Вспомнила и их последнюю яростную ссору, когда сказала ему, что никогда не сможет его любить, потому что Шон О'Нил был его отцом.

Катарина была потрясена до глубины души. Как могла она быть такой бессердечной, такой жестокой?

Неужели ее дитя будет, так же как и Лэм, страдать за грехи своего отца?

Катарина вытерла слезы и посмотрела на Джона.

— Вы будете растить моего ребенка? — дрожащим голосом спросила она. — Будете хорошим добрым отцом? — Ее сердце снова разрывалось на части. Лэм, мне ужасно жаль, но я должна, должна позаботиться о нашем младенце!

— Я не только буду хорошим отцом для вашего ребенка, Катарина, я дам ему свое имя, — сказал Хоук. — Даже если это окажется мальчик.

Из горла Катарины вырвалось рыдание. Она не могла говорить.

— И конечно, вы дадите мне моих собственных сыновей, — добавил он.

Катарина отвернулась, не в силах сдержать слезы. Скоро она будет матерью и, как любая мать, она готова на все, чтобы защитить своего ребенка. Но до чего тяжело было ей смириться со своей судьбой, как трудно, как болезненно! Но у нее не было выбора. Во всяком случае, сейчас. Даже если случится чудо и Лэму удастся бежать или его освободят, она не сможет вернуться к нему, хотя теперь поняла, что все еще любит его всем сердцем.

Но Катарина должна была прямо смириться с суровой действительностью. Вряд ли Лэм получит прощение, и еще никому не удавалось бежать из Тауэра. Казалось, его могло спасти только чудо.

А Катарина уже давно перестала верить в чудеса.

Она должна сделать все, что в ее силах, чтобы спасти Лэма. Это будет ее прощанием с ним, подарком вечной юной любви, даром жизни.

Катарина решила не спускаться в обеденный зал к ужину, а остаться в своей комнате. Ей требовалось время, чтобы все обдумать, и у нее не было никого желания выносить любопытные и плотоядные взгляды придворных. Они с Джоном решили отложить на несколько дней отъезд в Корнуэлл, потому что Катарина была совсем измучена. Катарина вздохнула с облегчением. Значит, у нее остается время подыскать влиятельного союзника, который помог бы ей спасти Лэма.

К тому же Катарина решила тайно посетить Лэма. Она не переживет, если не увидится с ним до отъезда в Корнуэлл. Она не знала, что скажет или сделает, если найдет возможность встретиться с ним. Она знала только, что должна еще раз увидеть его. Но как?

Она не осмеливалась обратиться к Джону.

Катарине представилось смуглое, красивое, мрачное лицо. Улыбка Дадли была обольстительной и опасной, выдавая откровенно любовные намерения. Роберт Дадли, граф Лечестер. Один из самых влиятельных людей при дворе и во всей Англии. Он мог ей помочь, если бы решил это сделать.

Катарина совершенно точно знала, какую цену ей придется заплатить за его поддержку, но была готова на все ради спасения жизни Лэма.

Катарина не могла прямо обратиться к Лечестеру. Она слишком хорошо помнила угрозу королевы отрубить ей голову, если она когда-нибудь заберется к нему в постель. Был только один человек, которому она могла доверить передать свое сообщение. Она уже послала записку Энни Гастингс с просьбой зайти к ней.

Катарина подскочила, заслышав стук в дверь. Открыв, она с облегчением, смешанным со страхом, увидела улыбающуюся Энни.

Энни вошла в комнату, Катарина задвинула засов, и они обнялись.

— До чего я рада видеть вас, Катарина! — воскликнула Энни. — Я так за вас беспокоилась весь этот год. До чего вы прелестны!

— Спасибо, что зашли, Энни.

— Как я могла не зайти? — весело ответила Энни. — Катарина, вы почти год провели с одним из самых опасных и, говорят, самых страстных мужчин. И последовали за ним сюда, хотя наверняка знали, какая встреча вас ждет!

Катарина уселась на кровать, глядя на свою подругу. Энни принялась ее рассматривать.

— И как же? Такой ли он сексуальный, как говорят? Он действительно несравненен и ненасытен? Это как будто пошло вам на пользу. И скоро у вас будет ребенок от него.

Реакция подруги разочаровала Катарину.

— Может, вам стоит попытаться узнать самой, Энни?

— О! Я вас огорчила. Но разве можно винить меня за то, что я стараюсь представить, каков он? Мой муж стар и толст, да еще похотлив к тому же. Ну, ну, милая, не расстраивайтесь. Я рада за вас, Катарина. Такой мужчина достается не всем. Как бы я хотела, чтобы меня похитил пират!

Разочарование Катарины пропало. Энни просто была легкомысленна.

— Я боюсь, что его повесят.

— У вас есть основания бояться. Королева не выносит изменников и готова из принципа повесить даже самого мелкого заговорщика.

— Вы меня не утешили.

— Я не хочу вас утешать. Если вы любите своего пирата, вам требуется быть такой же умной, какой была ваша мать. Милая, вы должны вникнуть в суть этого дела. Могу сказать вам одно. Мнения ее советников разделились. Сесил не хочет, чтобы О'Нила повесили.

В груди Катарины вспыхнула искорка надежды.

— Королева часто слушает лорда Бергли?

— Но Лечестер презирает О'Нила. Он доволен таким поворотом событий. Он уговаривает Елизавету немедленно судить его и при каждом удобном случае напоминает о царящей кругом анархии и об интригах против нее здесь, в Англии. Он отлично знает, что ее страх перед заговорами может вынудить ее пожертвовать Лэмом ради устрашения других.

Сердце Катарины на миг остановилось. Лечестер. До чего она была права, когда подумала о нем.

— Энни я хочу попросить вас об одной услуге.

— Вы знаете, что я ее окажу, если это в моих ; силах. — Энни похлопала ее по руке.

— Мне нужно, чтобы вы как можно скорее передали Лечестеру сообщение от меня.

Энни подскочила и уставилась на нее.

— Катарина! — Она широко раскрыла глаза, начиная понимать. — Вы не знаете, что делаете!

— Напротив, Энни, я совершенно точно знаю, что делаю.

Колокола часовни пробили полночь. Катарина нетерпеливо отсчитывала каждый удар. Дрожа и кутаясь в свой подбитый мехом плащ, она сидела на скамье в королевском саду. Ее ладони взмокли от пота, во рту пересохло.

Мгновением позже она заметила между деревьями высокую мощную фигуру в черном плаще, которая быстро продвигалась к закутку, где она сидела.

— Милорд, — позвала она.

Он повернулся и направился к ней. Катарина поднялась. На ней был надет капюшон, который она придерживала у шеи.

Лечестер остановился перед ней и чуть заметно улыбнулся:

— Вы знаете, каким сюрпризом было для меня узнать, что вы желаете тайно со мной встретиться?

Катарину била дрожь. Она не могла выговорить ни слова. Свет луны пробился сквозь облака, и она ясно видела его лицо.

Он протянул руку. Катарина стояла неподвижно, хотя ей и хотелось быть подальше от него. Он откинул ее капюшон.

— Боже, как вы прелестны. — Его ладонь коснулась ее щеки.

Катарина не шелохнулась.

— Я теперь растолстела.

Темные глаза Лечестера нашли ее глаза.

— Вы носите его ребенка. Я всегда знал, что вы предназначены для того, чтобы принять семя мужчины, чтобы вынашивать его детей.

Катарина ничего не ответила.

Взгляд Лечестера не спеша скользил по ее лицу.

— Вы вспоминали меня, милая? Когда пират опускал свой клинок в ножны вашего тела, вы думали обо мне?

Катарина вся напряглась.

— Я о вас часто думал, — сказал Лечестер. — Я все еще хочу вас. И сейчас даже сильнее, чем раньше. — Он чуть улыбнулся и прижал ее ладонь к своему паху.

Катарина отдернула руку.

— Я беременна!

— Некоторые женщины в этом состоянии получают еще больше удовольствия от мужчины.

Катарина была потрясена и напугана. Она не думала, что он будет так нетерпелив сейчас, когда она в таком положении.

— Но не я.

— Я вам не верю. — Лечестер притянул ее к себе. Катарина застыла, не сопротивляясь, ощущая его. — Вы страстная женщина, я это сразу понял. И доказательство тому — то, что вы не надоели О'Нилу, ведь он почти год держал вас на своем острове. Полагаю, он научил вас многим любопытным штучкам. — Губы Лечестера коснулись ее губ. — Но теперь он уже несколько недель в тюрьме. Ваше тело, должно быть, раскалено. Я собираюсь занять его место, Катарина.

Катарина выгнулась, чтобы избежать поцелуя. Ей не хватало дыхания.

— Прошу вас, перестаньте.

— Но вы сами позвали меня, — небрежно сказал он и вдруг пронзил ее взглядом. — Что вам от меня нужно?

Она уперлась ладонями ему в грудь в безуспешной попытке отодвинуть его.

— Мне нужна ваша помощь.

— Знаю. И я могу догадаться, о чем именно вы хотите меня попросить.

Катарина уставилась на него. Он улыбнулся ей:

— Королева сказала мне, что вы очень мило и убедительно просили ее сохранить жизнь вашему любовнику. Катарина, вы правильно сделали, что обратились ко мне. Только я могу помочь вам добиться того, чего вы хотите. Королева мне ни в чем не откажет.

— Значит, вы убедите ее сохранить Лэму жизнь? — еле сумела выговорить Катарина.

— Вы готовы заплатить цену, какую я потребую? Она кивнула, холодея от ужаса.

Он улыбнулся и навалился на нее.

— Сегодня?

— Нет! — Охваченная паникой, она оттолкнула его. Он отпустил ее, с интересом наблюдая за ней, хладнокровно и самоуверенно, словно хищник, выслеживающий легкую добычу.

Задыхаясь, Катарина смотрела на него.

— Сначала вы должны добиться освобождения Лэма. Я приду к вам после рождения моего ребенка.

Он рассмеялся.

— Ну, не знаю. Ждать, пока пират будет свободен? И потом иметь вас только один раз? Ставка очень высока, Катарина. Королева разъярится на меня, стоит ей узнать о нашей интрижке. И мы ведем речь о жизни вашего любовника. Не думаю, чтобы одного раза было достаточно.

Катарина затрясла головой, уговаривая себя не плакать, не поддаваться.

— Когда Лэма освободят, я приду к вам, но только раз, — твердо сказала она, обхватывая себя руками, чтобы сдержать дрожь. Поколебавшись, она сказала: — Еще до рождения ребенка, если вам и вправду этого хочется.

Он внимательно посмотрел на нее.

— А если я откажусь?

— Тогда вы никогда меня не получите, — сказала Катарина гораздо спокойнее, чем чувствовала себя.

— Я мог бы взять вас сейчас, и вы бы не осмелились жаловаться, верно?

— Но я бы не далась вам добровольно, — в испуге воскликнула она. — Я предлагаю вам ночь нескончаемых наслаждений, Дадли. Я покажу вам все, что знаю, все, на что способна. — Ее голос прервался, по щекам струились слезы.

Он долго смотрел на нее.

— Договорились.

Катарина почти не чувствовала облегчения.

— И еще одно.

Он приподнял брови.

— Я хочу увидеться с Лэмом, всего один раз, если вам не удастся устроить его освобождение.

— Понятно, — резко сказал он.

— Если в ближайшие два дня вы не устроите мне встречу с ним, считайте, что мы ни о чем не договаривались, — сказала Катарина, разыгрывая козырную карту.

— А при встрече вы дадите ему то, в чем только что отказали мне?

Катарина взглянула на него.

— Это не ваше дело.

Он долго смотрел на нее.

— За две сделки должна быть двойная цена, Катарина, — сказал он наконец.

Катарина поняла. Она кивнула и повернулась, чтобы уйти.

Он схватил ее за рукав.

— Не так быстро.

Катарина очень неохотно повернулась к нему.

— Я хочу скрепить нашу сделку поцелуем, — сказал Лечестер.

Его разбудил какой-то шум.

Лэм замер на брошенном на пол матрасе. Сначала он подумал, что это крыса, и приготовился пнуть мерзкую тварь, если та приблизится. Пнуть и прикончить.

Теперь он отчетливо услышал, что отпирали дверь его темницы. Лэм рывком уселся.

В камере не было освещения. Там всегда было темно, но два раза в день ему приносили воду и похлебку, и это помогало ему следить за временем. Он знал, что было уже поздно, может быть, близко к полуночи. Окончательно проснувшись, он вскочил на ноги, готовясь встретить друга или подосланного убийцу.

Дверь распахнулась, и камера залилась ослепительным светом. Заморгав, Лэм заслонился рукой от света факела, но успел заметить тюремщика и стоявшую сзади фигуру в плаще с капюшоном.

Послышался шелест накрахмаленной материи — звук, присущий только женщине. Лэм замер и опустил руку, испугавшись, что это ему приснилось. Или что он сошел с ума.

Катарина шагнула в камеру. Она держала фонарь. Завидев Лэма, она застыла. Они глядели друг на друга. Тюремщик ухмыльнулся и быстро закрыл за Катариной дверь.

— Лэм, — хрипло сказала Катарина. — О Господи! Как вы себя чувствуете?

Она показалась ему созданием неземной красоты. Ангел небесный и земная обольстительница одновременно. Лэм не в состоянии был ни вздохнуть, ни пошевелиться. От ее присутствия его пронзила невыразимая боль. Он напомнил себе, что она только использовала его, чтобы помочь своему отцу. Неискренняя, лживая предательница. Конечно, она не могла любить сына Шона О'Нила, она сама ему это сказала.

— Что вам нужно? — сказал он. В маленьком каменном помещении его голос прозвучал очень громко. Он старался не замечать ни ее красоты, ни явного сочувствия в глазах. Ни этого, ни еще чего-то большего, чего просто не могло быть.

Она хрипло прошептала:

— Я хотела вас видеть.

— Зачем?

Она наклонила голову, но он успел заметить блеснувшие в ее глазах слезы.

— Зачем? — снова потребовал он. — Разве вы не довольны тем, что меня скоро постигнет участь всех пиратов?

Она посмотрела на него, смахивая слезы. Он поднял руку, сжатую в кулак.

— Разве вы не довольны, жена, что ваш муж, сын Шона О'Нила, вскоре умрет? И предоставит вам свободу, чтобы завлечь в свои сети благородного и безгрешного Джона Хоука. Если вы этого уже не сделали.

Она прикусила губу, печально глядя на него. По ее щеке катилась одинокая слезинка.

— Мне очень жаль. Он окаменел.

Она повернулась и подняла руку, чтобы стукнуть в дверь, вызывая тюремщика.

— Не надо! — воскликнул он, бросаясь к ней и хватая ее за руку. Она не шевельнулась.

— Катарина! — страдальчески прошептал он. Теперь ему было безразлично ее предательство. Осталось одно — она здесь, настоящая Катарина, не воображаемая, и она сказала, что сожалеет. Все же он романтичный болван. — Катарина, почему вы пришли? — с надеждой спросил он.

Она медленно повернулась к нему. Их тела почти соприкасались.

— Я пришла сказать… я не хочу, чтобы вы умирали, — чуть слышно произнесла она.

Надежда захлестнула его.

— Вам не все равно?

— Да… Лэм, — сказала она, дрожа всем телом. Он протянул руку и обхватил ладонью ее лицо — это единственное на свете лицо, которое являлось ему много лет, с того самого дня, когда он впервые увидел ее. Он был грязен и оборван, но удержаться от того, чтобы ее не поцеловать, оказалось невозможно. Он коснулся ее губ своими, осознавая теперь жаркую неодолимую силу своей любви, любви, в которую он отказывался верить, которой не желал, любви, рабом которой он стал и оставался теперь, которая направляла все его действия, которая предопределила его игру и свела их обоих вместе в это мгновение в каземате лондонского Тауэра.

Губы Катарины дрожали под его губами.

Лэма охватила страсть — жаркая, огромная. Сотрясаемый ею, он обхватил плечи Катарины, думая только о том, чтобы взять ее, завладеть ею, приковать к себе силой и мощью своего тела точно так же, как она приковала его своей красотой, своей гордостью, своим умом и решительностью.

— Катарина, я хочу вас.

Еле держась на ногах, она впилась в его плечи, прижимаясь к нему всем телом, заглядывая в его глаза, шепча его имя и бесконечно повторяя:

— Да, да, да.

Он обхватил ее руками, со стоном прижимаясь лицом к ее шее, наслаждаясь жаром, пульсирующим между их телами. Он мог умереть, несмотря на свою решимость остаться в живых.

— Лэм, я так боюсь. — Покачиваясь, она прижималась к нему, целуя его лоб, зарываясь пальцами в его волосы. — Я хочу вас, милый. Я не могу жить без вас.

Все преграды, которым он окружил свое сердце, рухнули от ее слов. Лэм заглянул в ее зеленые глаза. Это было не притворство, не игра. В ее глазах бурлило желание и еще что-то, гораздо более сильное. Нечто вечное, нечто необратимое. То, чему с самого начала суждено было случиться. Нечто, предопределенное судьбой, против которой бессильны два человеческих существа.

У него готовы были вырваться слова: «Я люблю вас. Всегда любил, и всегда буду любить».

Он жадно накрыл ее губы своими, его руки не менее жадно ощупывали ее всю, исследуя каждую линию ее тела, наслаждаясь ею. Его ладонь прижалась к ее животу, и он вдруг замер.

Живот был твердый, круглый и выступающий.

— Да, Лэм, у нас будет ребенок, — то ли засмеялась, то ли зарыдала Катарина.

Он поднял голову, недоуменно глядя ей в глаза, в то время как его ладонь еще несколько раз погладила ее выпуклый живот. Он выглядел ошарашенным.

— Мой ребенок, — хрипло прошептал он. Сквозь завесу шока проникло пронзительное ощущение радости: Катарина носит его ребенка.

Их глаза встретились, и хотя она плакала, на ее лице светилась улыбка.

Его радость угасла. Он уставился на нее, вспоминая свое детство — все, до мельчайших подробностей.

— О Господи, — сказал он, разрываемый ощущениями неизбывного счастья и полной безнадежности.

— Вы не рады. — Ее улыбка пропала.

Он отступил на шаг.

— Вы не понимаете. — Он вдруг снова стал мальчиком, которого переполняла боль, снова слышал жестокие, издевательские поддразнивания: ублюдок Шона О'Нила.

Она дотронулась до него.

— Я понимаю, Лэм, и я защищу этого ребенка. Он не будет страдать, как страдали вы, клянусь вам.

— Вы не можете помешать свету презирать его, и вам ничем не изменить того факта, что он мой сын.

Она ничего не сказала.

— Что вы собираетесь делать? Она побледнела.

Он снова вспомнил ее предательство, вспомнил, до чего она умна, до чего решительна.

— Что вы задумали, Катарина?

— Королева в ярости. Хоук говорит, что вас повесят. Хоук. Джон Хоук, ее другой муж.

— Я еще не умер, Кэти. И не собираюсь умирать в ближайшее время. Или вы меня уже похоронили?

— Я не хочу, чтобы вы умирали!

— И я не умру. Я сбегу из тюрьмы, вернусь на море и завершу начатую мною игру. Слышите, Катарина? — выкрикнул он. — И вы будете со мной. Вы и ребенок.

Она ничего не ответила. Ее молчание сообщило ему все, что ему требовалось знать.

— Вы моя жена, — сказал он, тяжело дыша. Внезапно он почувствовал, что не может этого выносить — свое заточение, свою беспомощность, — и его охватила слепая ярость. Он резко взял ее за подбородок и повернул ее лицо к себе. — Он спал с вами, Катарина? Спал или нет?

Она отрицательно покачала головой. Лэм не почувствовал облегчения. Она обманывает его, будь она проклята! Ему показалось, что стены темницы сдвигаются, сжимая его. Он остро ощущал состояние полнейшего бессилия. От негодования его бросило в дрожь.

— Вы мне не ответили, Катарина.

— Нет! — испуганно выкрикнула она. — Хоук говорит, что вас повесят. Я делаю все, что в моих силах, чтобы этого не случилось, но я не знаю, выйдет ли у меня что-нибудь. Хоук говорит… — Она вдруг замолчала.

— Хоук, Хоук, Хоук… Что еще он сказал? — рявкнул Лэм.

— Он даст вашему ребенку имя, даже если это будет мальчик!

Ему все стало ясно. Будущее — ее будущее — с Хоуком. Они двое, уютно обосновавшиеся в Барби-холле. Его ребенок, растущий маленьким английским лордом, выряженный в дублет, рейтузы и шляпу с пером, обучающийся у лучших учителей, свободно владеющий французским и латынью, чувствующий себя как дома и в сельском особняке, и при дворе. И конечно, будут и другие дети, маленькие мальчики и девочки — те, кого со временем Катарина даст Джону Хоуку, как и подобает жене. Лэм ненавидел его.

В это мгновение он ненавидел и ее тоже.

С воплем ярости он повернулся и грохнул кулаком в стену. Катарина испуганно вскрикнула. Лэм снова и снова осыпал ударами стену, пока не почувствовал, как Катарина повисла на нем, рыдая.

Задыхаясь, Лэм уткнулся лицом в стену. Окровавленный кулак ужасно болел. Катарина обмякла, прижавшись к его спине. Ее сотрясали рыдания. Он ощущал слезы на собственных щеках. И первый раз в жизни он усомнился в себе.

Ему предстояло потерять все. Свою женщину, своего ребенка, свою жизнь.

И вдруг в нем проснулась какая-то неведомая сила.

Страх оставался, но его сердце наполнилось решимостью. Он должен обрести свободу — и обретет ее. Он вырвется отсюда, прежде чем Катарина совершит немыслимое и вернется к Джону Хоуку. Он не допустит, чтобы она отдала себя Джону или кому-то другому, надеясь добиться свободы для него. Он не позволит ей стать жертвой на алтаре политических игр, иначе он сам окончательно сойдет с ума.

Глава тридцать вторая

Хоукхерст

Прошел ровно год с того времени, как Катарина впервые посетила Хоукхерст. Тогда она была обручена с Джоном Хоуком. Казалось, с тех пор минула целая вечность. Она вспомнила, какой была простушкой как в отношении к жизни, так и в отношении к людям. Ей казалось, что с того времени она повзрослела лет на десять, не меньше.

Теперь она возвращалась в Хоукхерст при обстоятельствах, о которых тогда не могла бы даже помыслить.

Они медленно ехали по грязной ухабистой дороге, извивающейся среди пустошей. Хотя большую часть прошедшей недели Катарина ехала в экипаже, сегодня она настояла на том, что поедет верхом. Хоук нехотя согласился. Год назад эти овеваемые ветром серые пустоши казались Катарине живописными и даже романтичными. В этот раз они были заброшены и негостеприимны.

За ними уже виднелись каменные стены и черепичная крыша старинного особняка, и Катарина ощутила нарастающую панику. Ее жизнь стала каким-то сумасшествием. Как могла она оставаться женой Хоука, когда так отчаянно желала другого мужчину и носила в себе его ребенка? Которого, к тому же, собирались повесить. Как она могла?

Ее сердце словно сжали огромные тиски. Она рассчитывала, что Лечестер уговорит Елизавету простить Лэма. Боже милостивый, хоть бы ему это удалось. Он просто должен добиться успеха, но тоща и ей придется выполнить свою часть греховной сделки, заключенной между ними. Какой беспомощной она себя чувствовала. Совсем одинокой, потерявшей всякую надежду.

Они с грохотом въехали в мощеный двор в сопровождении дюжины всадников. Хоук помог Катарине спешиться.

— Моих родителей здесь нет. Они живут в нашем доме в Лондоне, так что сейчас вы не встретитесь с ними.

Катарина почувствовала облегчение, хотя ее слишком одолевали мысли о судьбе Лэма, чтобы думать о холодном приеме, который ей наверняка устроили бы родители Хоука.

— Я знаю, что вы устали, — сказал Хоук. — Почему бы вам не подняться отдохнуть в свою комнату? Если вы слишком измучены, вам не обязательно спускаться к обеду.

Катарина поймала его озабоченный взгляд. Почему он так добр, хотя как будто не менее несчастен, чем она сама?

— Благодарю вас. — Она повернулась, чтобы войти в дом.

— Катарина. Катарина остановилась.

Хоук испытующе глядел на нее.

— Мы должны оставить прошлое позади, — медленно произнес он. — Я знаю, что это будет непросто — и для меня, и для вас тоже, но мы должны попытаться. — Он вынудил себя улыбнуться, все еще не спуская с нее глаз.

Катарина не знала, что ответить. В это мгновение, в этом дворике, обогреваемом теплым весенним солнцем, она поняла, что прошлое навсегда останется с ней.

— Мы должны попытаться, — твердо сказал Хоук, не дождавшись ответа. — Думаю, будет лучше, если ребенок родится здесь, в Корнуэлле, вдали от двора — и совсем не по той причине, о которой думает королева. И даже после его рождения вам следует оставаться в Хоукхерсте. Здесь вас никто не станет беспокоить. Со временем скандал забудется сам собой.

— Этого не произойдет, — возразила Катарина. — Так же, как с моей матерью. Они будут продолжать перешептываться обо мне даже после моей смерти.

— Нет, — уверенно сказал Хоук. — Скандал утихнет, хотя на это могут уйти годы. Но когда вы подарите мне детей, когда мы будем счастливы, люди перестанут злословить.

Катарину терзала совесть. Она не могла этого сделать. Джон Хоук был хорошим человеком, но она никогда не будет счастлива с ним.

— Пообещайте мне, Катарина, — сказал Хоук, — что вы оставите прошлое позади, забудете пирата и постараетесь быть мне хорошей женой.

Катарина обхватила руками свой вздувшийся живот. Разум подсказывал ей, что нужно солгать, сказать то, что требовалось, но она просто не могла. Она никогда не забудет Лэма. Никогда.

У Хоука дернулось правое веко.

— Вы не дадите мне обещания, которого я прошу? Хотя знаете, на что я готов пойти ради вас и вашего ребенка?

Катарина с трудом могла говорить. Ее глаза налились слезами.

— Вы просите невозможного, — прошептала она. Он вскрикнул.

— Мне очень жаль, — воскликнула она, — очень, очень жаль! Но я не могу забыть его, я никогда его не забуду, я люблю его, несмотря на все, что он сделал. Помоги нам всем Господь!

Хоук уставился на нее. Она тихо заплакала, невыносимо страдая. Он резко сказал:

— Его повесят, Катарина. И что вы тогда будете делать? Мечтать о призраке? — Он повернулся и ушел.

Катарина закрыла лицо ладонями, зная, что даже если Лэма повесят, она никогда не перестанет его любить.

Хоука всего трясло от гнева и недоумения. Он шел через двор, сам не зная, куда направляется, и заметил быстро приближавшегося к воротам Хоукхерста всадника. Хоук сразу узнал гнедую кобылку — и в то же мгновение Джулию. Он весь напрягся.

Джулия перевела лошадь на рысь и въехала во двор.

Прошло несколько месяцев с того времени, как он ее видел. Он насторожился, опасаясь не ее, а самого себя. Лучше бы она была старой, уродливой и сварливой и не глядела на него такими огромными, синими, обожающими глазами.

Он совсем забыл, что она была лучшей подругой Катарины. Теперь он понял, что Джулия может стать частой гостьей в Хоукхерсте, и эта мысль ему совсем не нравилась. Катарина с ребенком останутся жить в Корнуэлле, он будет пребывать при дворе, в королевской гвардии.

Джулия остановила свою игривую лошадку рядом с ним. Безупречность ее лица нарушали только два ярких пятна на щеках. Когда ее глаза остановились на нем, они словно вспыхнули. Он вдруг подумал о том, целовали ли ее когда-нибудь, но сразу же постарался отбросить эту мысль.

— Сэр Джон, — неуверенно произнесла она, еще больше зардевшись.

— Вы заехали повидать мою жену? — спросил он, словно не слыша ее. Он намеренно старался казаться грубым, желая, чтобы она уехала.

— Да. — Она отвела глаза.

— Она в холле. Я уверен, что она будет рада поговорить с вами.

Джулия с потерянным видом уставилась в землю. Хоук почувствовал себя мужланом. Он поклонился.

— Простите мне мои манеры, — чопорно сказал он. — Мы провели в пути несколько дней и очень устали.

— Мне не надо было приезжать, — сказала Джулия. Она подобрала поводья и стала поворачивать лошадь. Прежде чем Хоук успел сообразить, что делает, он схватился за узду кобылки одной рукой, а другой сжал колено Джулии.

Она застыла, широко раскрыв глаза.

Хоук тоже окаменел. Их взгляды на мгновение встретились.

Хоук сделал глубокий вдох. Что за мальчишеское поведение! Он выдавил из себя подобие улыбки.

— Пожалуйста, сойдите с лошади, леди Стретклайд. Катарине сейчас очень нужен друг.

Джулия, казалось, целую вечность смотрела на него, потом соскользнула на землю. Хоук поддержал ее, говоря себе, что делает это вовсе не потому, что ему нравится к ней прикасаться.

— Как себя чувствует Катарина?

— Лучше, чем можно было бы ожидать, — ворчливо сказал он, не в силах отвести взгляда от ее глаз. Следующие ее слова потрясли его.

— А вы, сэр Джон? Что вы чувствуете?

Он уставился на нее, зная, что она спрашивает не о его здоровье. Внезапно ему захотелось излить ей, шестнадцатилетней девочке, всю свою боль, всю потребность в сочувствии. Она глядела на него огромными синими глазами так, словно ей ничего больше не требовалось, как только утешить его. Но он наверняка только вообразил ее озабоченность, ее симпатию, ее сочувствие. Он неуклюже сказал:

— Со мной все в порядке. — Ложь. — И я рад, что Катарина вернулась. — Еще одна ложь. Видит Бог, он вовсе не был рад.

Ее глаза раскрылись шире, маленькое личико напряглось, и она бодро улыбнулась.

— Я тоже рада, что Катарина вернулась, — прошептала она, улыбаясь еще усерднее. Ее голос дрожал. — Теперь она сможет в декабре присутствовать на моем венчании с лордом Хантом.

Хоук отдернулся, как от удара. На мгновение он лишился дара речи.

— Вы выходите замуж за Саймона Ханта? — Ему представился толстый виконт, накрывший Джулию своим телом, осыпающий ее слюнявыми поцелуями.

Джулия отвернулась, открывая его взгляду свой потрясающе правильный и ставший вдруг совершенно невыразительным профиль.

— Да.

Хоука захлестнула обжигающая волна ревности.

Они больше не разговаривали. Стараясь не глядеть на нее, он провел ее в дом. Но он невольно все представлял ее в объятиях Саймона Ханта, женой Саймона Ханта.

В летнее время Елизавета предпочитала жить в Уайтхолле, и с ранним наступлением весны она перевела сюда свой двор. За окнами растущие вдоль Темзы деревья выпустили почки, и нарциссы уже распустились. Елизавета расхаживала по своей приемной. Настало время покончить с проблемой, которая неотвязно, словно саваном, окутывала ее мысли.

Она повернулась к собравшимся, к тем, кого она пригласила, чтобы помочь ей принять решение, которое вполне могло оказаться ужасно болезненным, — к ее кузену Тому Батлеру, к графу Лечестеру и к Уильяму Сесилу. Без всякого предварительного вступления она сказала:

— Я должна предать О'Нила суду или помиловать его. Я не могу допустить, чтобы он сгинул в казематах Тауэра.

Все заговорили одновременно, возбужденно предлагая свое решение этого противоречивого вопроса. Ормонд явно не допускал даже мысли о помиловании, но Лечестер вдруг стал возражать против суда, за который выступал до сих пор. Сесил не издал ни звука. Елизавета окриком вынудила мужчин замолчать.

— Почему я не должна его освободить, раз он заявляет, что может захватить Фитцмориса?

Ормонд не верил своим ушам.

— Неужели вы полагаете, что ему можно доверять? Королева взглянула на своего кузена.

— Если он доставит мне Фитцмориса, то заслужит наше прощение.

Ормонд вышел из себя.

— Он не сделает этого! Он лжет и скрывает свои истинные намерения. Ведь он союзник паписта! И вы еще ему верите, Бет? Вы позволяете ему обмануть себя его приятными манерами и его мужественностью!

Елизавета побледнела. А вдруг Том прав? Ей не хотелось думать об этом. Неважно, как часто она размышляла о том, что Лэм О'Нил должен быть повешен, но сердце ее всегда бунтовало против этого.

Ормонд не в силах был остановиться:

— Не забывайте, что он сын Шона О'Нила. Не могу понять, как вы могли не вспомнить об этом, когда узнали, что моя сестра забеременела от Лэма. Не так много лет назад, Бет, ко двору прибыла Мэри Стенли, которую обрюхатил Шон О'Нил! Какая ирония! Сын Мэри поступил с Катариной так же, как его отец с его матерью! Доверять О'Нилу — просто сумасшествие.

— Вы обвиняете О'Нила в насилии, Ормонд? — небрежно спросил Лечестер. — Я говорю это неохотно, но когда я в последний раз видел Катарину, я не заметил в ней особой ненависти к пирату.

Ормонд не успел ответить, потому что Елизавета подскочила к Лечестеру.

— И когда же это было, Роберт? Лечестер удивленно посмотрел на нее.

— Что именно, Бет?

Елизавета не стала повторять вопроса. До нее дошли слухи о странном свидании, состоявшемся неделю назад в королевском саду в Ричмонде. Свидание в полуночный час. Свидетель готов был поклясться, что женщина была Катариной. Шпион не увидел лица мужчины, но сообщил, что он был смуглым, широкоплечим и очень высоким. Елизавета уставилась на Дадли, задаваясь вопросом, изменил ли он ей с Катариной Фитцджеральд. От одной этой мысли ее начало трясти. Разве мало того, что эта потаскушка опутала О'Нила? Неужели недостаточно было отослать ее в изгнание в Корнуэлл?

Лечестер заговорил, словно его и не прерывали:

— Если О'Нил может схватить Фитцмориса, его следует освободить.

Елизавета наморщила лоб.

— Вы запели другую песню, Роберт. Ведь совсем недавно вы советовали мне побыстрее отдать его под суд и повесить.

Лечестер улыбнулся.

— Мы не можем позволить себе продолжение этой ирландской войны. Фитцморис — чересчур способный лидер. Если О'Нил может его свалить, то лучше отпустить его, чем повесить. Никто другой не в состоянии захватить паписта, и вы это знаете, Бет.

Елизавета холодно взглянула на него. Она была уверена, что он что-то устраивает за ее спиной. Дадли изменил свое мнение чересчур быстро и защищал его чересчур упорно. Теперь он выступал за освобождение пирата. Тут не обошлось без этой девицы. Елизавета это чувствовала, как чувствовала и то, что недостаточно удалить ее от двора, чтобы у Лечестера пропала охота овладеть ею. В голове Елизаветы мелькнула мысль, что она могла бы повесить Катарину за измену вместе с ее любовником.

— Выслушайте меня, ваше величество, — вмешался Сесил. Елизавета с облегчением повернулась к нему. — Мы должны перестать надеяться на сэра Джона Перро. Ему не поймать изворотливого паписта. Он не мог придумать ничего лучшего, чем вызвать его на дуэль, и этим только выставил себя на посмешище.

Елизавета посмотрела в спокойные карие глаза Сесила.

— Я уже оставила надежду на сэра Джона, — сказала она. — Как только услышала эту невероятную историю.

Лечестер и Ормонд оба фыркнули, не в силах удержаться.

Елизавета окинула их уничтожающим взглядом.

— Он попросту сошел с ума, — сказала она. — Вызвать Фитцмориса на дуэль, подумать только! Должно быть, сэр Джон совсем свихнулся, если думает, что таким образом можно прекратить войну.

— Да еще в его возрасте и при его комплекции.

— А эта лиса Фитцморис просто не явился, оставив сэра Джона в дураках дважды.

— Трижды, — добавил Лечестер, и оба разразились хохотом.

— Сейчас же прекратите! — выкрикнула Елизавета. — Как жестоко с вашей стороны насмехаться над человеком, который хорошо послужил нам и потерял ум ради нашего дела!

— Это непростая страна, — негромко сказал Сесил, словно извиняя неудачи и очевидное сумасшествие Перро.

— Могу ли я доверять пирату? — спросила Елизавета. Сесил слегка улыбнулся и сказал, обращаясь только к ней:

— Если О'Нил сумеет поймать паписта, это было бы для нас огромной удачей. Конечно, потом мы останемся с совсем другой разлагающейся тушей.

— Что вы имеете в виду? — требовательно спросил Лечестер.

Сесил только мельком взглянул на него.

— Когда не будет Фитцмориса, кто станет править Южной Ирландией и тамошними ирландцами?

— Я, — сказал Ормонд. Сесил посмотрел на него.

— Вы больше англичанин, чем ирландец, и убежденный протестант. Ирландские лорды будут терпеть вас, но они никогда не пойдут за вами.

Ормонд скрежетнул зубами.

— Я знаю, что вы скажете дальше.

— Неужели? — усомнился Сесил.

— Вы с самого начала возражали против того, чтобы Фитцджеральд был изгнан из Ирландии! — крикнул Ормонд. — Но теперь слишком поздно. Он был лишен всего, и теперь он нищий и наполовину сумасшедший. Ирландцам придется признать меня как самого влиятельного из лордов. Другого выбора просто не существует.

— Другой выбор есть всегда, — спокойно возразил Сесил. И Елизавета поняла, что он уже знал, что делать, если она освободит пирата и тот доставит ей Фитцмориса. Она про себя возблагодарила Господа за то, что у нее есть Сесил — человек, которого она знала, еще будучи юной принцессой, и которому доверяла с тех самых пор.

— И какой же у нас есть выбор, Уильям?

— Освободить пирата, — сказал Сесил, — дать ему завершить свою игру. Нужно позволить лисе самой выбирать путь. А мы будем наблюдать, какие последуют ходы, и воспользуемся теми, которые подойдут нам.

— Нельзя доверять сыну Шона О'Нила! — с жаром воскликнул Ормонд.

Сесил улыбнулся.

— Доверять? Не знаю. Но мы можем им управлять. Наступило молчание.

Сесил сказал, обращаясь ко всем сразу:

— Как известно, королевский астролог сказал, что его любовница вынашивает сына. Нет лучшего способа управлять человеком, чем через его единственного сына, единственного наследника.

Никто не пошевелился. На их лицах появились улыбки. Елизавета вдруг захлопала в ладоши.

— Какой вы умница, — сияя, воскликнула она. Сесил тоже улыбнулся, думая, что вряд ли он умнее пирата, который, если все пойдет так, как предполагал Сесил, в итоге окажется хозяином положения.

Глава тридцать третья

Лэм знал, что его судьба вскоре должна решиться.

Ему сказали, чтобы он вымылся и побрился, и перевели из вонючей камеры в непритязательную, но гораздо более приемлемую комнату на одном из верхних этажей Тауэра. Ему дали чистую одежду и приличную еду, и он понял, что скоро ему предстоит встретиться с королевой.

Он готовился к этой встрече, стараясь оказаться умнее и дальновиднее королевы и ее советников, включая очень толкового Уильяма Сесила. На чашу весов было брошено самое дорогое для него — Катарина, его ребенок, его жизнь.

Наконец Лэма повели к королеве.

Она ждала его в кабинете у входа в свои покои, и в первое мгновение Лэму показалось, что она одна. Потом он заметил стоявшего сзади нее Сесила. Несмотря на свою решимость добиться освобождения, он почувствовал облегчение — ему приходило в голову, что если ничего другого не останется, ему придется соблазнить королеву.

— У вас как будто неплохое настроение, пират, — резко произнесла Елизавета.

Лэм поклонился и опустился на одно колено.

— Благодаря тому, что вы позволили мне помыться и сменить одежду, ваше величество. Я неизмеримо благодарен вам.

— У меня не было желания принимать в своих апартаментах вонючего оборванца, — сказала она. — Можете встать.

Лэм поднялся на ноги.

— Что мне с вами делать, изменник?

— Вы не обдумали мое предложение? — спросил Лэм.

— Обдумала, но мнения моих советников разделились. Некоторые считают это очередной уловкой. — Елизавета подошла ближе, вглядываясь в лицо Лэма. — А вдруг это и вправду уловка? И вы готовы снова меня предать?

— Бет, дорогая моя, я не предавал вас раньше и не собираюсь предавать теперь.

Она испытующе уставилась на него.

— Я долго и тщательно обдумывала этот вопрос, — наконец сказала она. — Одного вашего слова недостаточно.

Лэм склонил голову, напряженно выжидая, что за этим последует.

— Мне надо держать вас, крепко держать, чтобы вы не могли уклониться от вашей части сделки.

У него ёкнуло сердце. Катарина. Попытается она использовать Катарину против него или предложит ему ее в качестве приманки? Последнее было бы именно то, чего ему хотелось.

— Что вы имеете в виду, ваше величество? — негромко спросил он.

— Ребенка.

Этого Лэм не ожидал. Во все времена детьми манипулировали в политических целях, но он не мог поверить, что именно таково намерение королевы. Сейчас не те времена.

— Когда ребенок родится, он станет жить в моем доме, — резко сказала королева. — Ваш сын будет гарантией вашего хорошего поведения. Когда я получу Фитцмориса, вы получите своего сына.

Лэм потрясенно уставился на нее, вспоминая, как он сам рос при дворе. Ему и в голову не могло прийти, что его сына ждет такая же участь, что он будет терпеть те же издевательства, что и он сам. Эта мысль была ему невыносима.

— Лэм? — удивленно сказала королева.

Он ее почти не слышал, мучимый видениями своего маленького сына — или дочки, — окруженного смеющимися над ним английскими подростками. Он облизнул губы. Ему стало страшно. Никогда до этого он не сомневался в том, что сумеет заманить Фитцмориса в ловушку и захватить его, но теперь ему вдруг представилась возможность неудачи. Это испугало его. И что тогда будет с его сыном?

— А если мне не удастся изловить паписта? — хриплым, чужим голосом спросил он.

Елизавета покосилась на него.

— Если вы не доставите мне Фитцмориса, я найду ребенку подходящего приемного отца, лояльного англичанина. А за вами пошлю своих лучших капитанов, — добавила Елизавета, — чтобы вернуть вас в Тауэр, откуда вы уже не выйдете.

У него не оставалось выбора. Он должен победить ради ребенка, ради невинной души, которая не должна пострадать из-за него. Стараясь не выказать, как он расстроен, и понимая, что это ему не удалось, он сказал:

— Я доставлю вам Фитцмориса. Но вместе с ребенком вы вернете мне Катарину.

— Вот как! — воскликнула королева. — Ну уж нет! Катарина останется со своим мужем, Джоном Хоуком. И нечего торговаться, мерзавец. Это мое единственное предложение. Доставьте мне Фитцмориса, и я отдам вам вашего сына.

Его сердце оглушительно колотилось. Он зашел так далеко и так рисковал, чтобы завоевать женщину, которую любил. Одного лишь ребенка ему было недостаточно, и никогда он с этим не смирится.

Лэм сделал глубокий вдох. Игра пока не кончена. Еще остается много ходов. В конце концов, Джеральд все еще в изгнании, так что о возврате Катарины ему, Лэму, говорить было пока преждевременно. И он не сообщил Елизавете об их браке, потому что если он проиграет, Джон Хоук должен позаботиться о его жене и сыне.

Лэм встретился взглядом с Сесилом и сразу осознал, что Бергли отлично понимает, о чем он думает, но это его почему-то нисколько не удивило. Он почувствовал, что у него есть союзник. В глазах Сесила мелькнуло одобрение. Лэм вспомнил, как пять лет назад Уильям Сесил упорно возражал против лишения графа Десмонда титула и земель. Они еще мгновение смотрели в глаза друг другу. Лэм снова обратился к королеве:

— Хоук не собирается развестись с Катриной?

— Он человек чести, — сказала Елизавета. — Он выполнит свой долг. И я не стану его отговаривать. Вы ее не получите, на этом я буду стоять твердо. Я подозреваю, что это она сбила вас с толку. Вам придется забыть о ней, Лэм, и направить ваши мужские аппетиты в другую сторону. — На щеках Елизаветы проступили красные пятна.

Лэм ничего не ответил, потом сказал, небрежно пожав плечами:

— Вы меня не так поняли. Я хочу эту женщину не для себя, а для ребенка. Сам я могу найти удовольствие где угодно.

— Вот как? — Елизавета уставилась на него, но выражение ее лица смягчилось. — Может, она вам уже надоела?

— Неужели, Бет, вы думаете, что я способен любить? Елизавета задумчиво посмотрела на него.

— Я думаю, что мужчины вообще не способны любить, — наконец проговорила она. — По-моему, всеми мужчина правит то, что они ценят превыше всего — этот своевольный отросток. Но она очень красива и очень безнравственна. Она соблазнила Лечестера и Ормонда. И конечно же, вас.

Лэм удержался от того, чтобы возразить, но его сердце забилось чаще. Может, слова Елизаветы следует понимать буквально? При этой мысли ему стало нехорошо. Но это больше не имело значения. Он простит Катарине все то, что она сделала ради его спасения. Но он заметил откровенное чувство ревности в Елизавете и ее явную боязнь прекрасной соперницы, и понял, как легко будет со временем направить Елизавету именно туда, куда ему потребуется.

— Так как же? — Елизавета прищурилась. — Принимаете вы мои условия или нет? После рождения ребенка я заберу его к себе, а вам устроят побег. Когда вы доставите мне Фитцмориса, я верну вам ребенка. Ни секундой раньше.

— Я согласен. — Он взял руку королевы, склонился над ней и поцеловал. — И обещаю, что не обману ваше доверие. Как всегда, я служу только вам.

— Сомневаюсь, — сказала она, но ее щеки вспыхнули.

Он заглянул ей в глаза и увидел не всемогущую королеву, но ревнивую, готовую на всю женщину. Он еще мог выиграть. В запасе у него оставался еще один ход, но он не собирался использовать его до самого последнего момента. А тогда он сыграет на ее страхе перед способностью Катарины соблазнить ее любимца, Лечестера. Тогда, когда настанет время забрать выигрыш.

Хоукхерст

Катарина кричала, не переставая.

Джулия поглаживала ее по голове, держала за руку, приговаривая:

— Это пройдет. Держись, Катарина, держись.

Катарина ее почти не слышала. Она знала, что будет больно, но и вообразить не могла такую боль. Долгую, непрекращающуюся, словно кто-то поворачивал лезвие ножа в ее чреве. О Господи, Лэм. Как ей его не хватало.

Постепенно боль сделалась тупой. Катарина тихо плакала, зная, что вскоре боль вернется, более сильная, чем прежде. Она думала, что больше не вынесет.

Она пыталась разродиться с самого утра. Схватки начались после ужина и к полуночи стали довольно сильными. К восходу солнца Катарина уже совсем измучилась. Теперь время близилось к полудню. Спальню заливали солнечные лучи. Сколько еще могла она выдержать?

— Катарина! — возбужденно воскликнула Джулия. — Повитуха уже видит головку ребенка! Старайся, милая, старайся, как только можешь!

Но Катарина уже снова закричала, раздираемая очередным приступом жесточайшей боли.

— Старайтесь, миледи, старайтесь! — выкрикнула Гинни. — Ребенок не может оставаться в таком положении!

Осознав смысл слов повитухи, Катарина похолодела от страха. У нее уже не оставалось сил, чтобы вытолкнуть ребенка. Что если она не сумеет вытолкнуть его? Ведь тогда он умрет?

Она тяжело дышала, зная, что должна собрать все свои силы, силы, которых у нее уже не осталось. Ребенок Лэма должен жить. Она напряглась, цепляясь за руку Джулии.

— Отлично, Катарина, отлично! Я вижу всю его головку! — воскликнула Джулия.

Катарина теряла силы. Рыдая, она упала на подушки. Она уже не могла сделать ни малейшего усилия.

— Лэм! — выкрикнула она. — Господи, как мне нужен Лэм!

Джулия побледнела.

Катарина попыталась вспомнить, в первый ли раз она произнесла его имя вслух. Потом ей стало все равно. С ней сейчас должен бы быть Лэм, не Джулия, он должен держать ее руку и ободрять ее в минуту тяжелейшего испытания. Он, а не Хоук, должен стоять за дверью спальни.

— Поднатужьтесь, миледи, поднатужьтесь. Дайте малышу увидеть свет! — крикнула Гинни, тряся пышной грудью.

Перед Катариной возник образ Лэма, озабоченный и требовательный. Катарина знала, что не может не дать ему ребенка. Это было главным делом всей ее жизни. Задыхаясь, со стоном упираясь локтями в кровать, она снова напряглась. На одно мгновение она увидела его лицо так близко к своему, ощутила на лбу его ладонь, не Джулии. Она сможет это сделать ради него! Сможет и сделает! Повитуха торжествующе вскрикнула, и Катарина поняла, что ей удалось вытолкнуть ребенка.

Боль исчезла, уступив место чувству облегчения. Так же внезапно, как прекратились ее страдания, слабость сменило ощущение прилива сил. Катарина поглядела на возившуюся в ее ногах повитуху.

— Все в порядке? — выдохнула она, стараясь разглядеть, что та делает. Она увидела пучок темных кудряшек и тельце, вымазанное кровью и в остатках последа.

— Просто отлично, — улыбнулась Гинни, перерезая пуповину.

— Это… мальчик или девочка? — выдохнула Катарина, приподнимаясь на локтях, чтобы лучше видеть.

Гинни подняла ребенка и показала Катарине.

— Мальчик, миледи, вы родили отличного сына вашему господину.

Катарина смотрела на своего ребенка, сына Лэма, и слезы ручьями текли по ее лицу. Личико ребенка было круглым, носик приплюснут, ручки и ножки казались поразительно длинными, крошечные пальчики сжались в кулачки, а синие-синие глаза были открыты и смотрели прямо на нее. Более прелестного создания Катарина еще не видела. Ее захлестнула волна всепоглощающей любви, и она протянула руки к младенцу.

— И какой большой, — сказала повитуха. — Сейчас я приведу его в порядок.

— Ох, Катарина! — воскликнула Джулия. Ее глаза наполнились слезами. Она схватила Катарину за руки. — У тебя сын — отличный здоровый сын!

Катарина откинулась на подушки, не сводя взгляда со своего сына. Гинни заворачивала ребенка в чистую простынку и легкое одеяльце. Катарина снова протянула руки.

— Дайте мне моего сына, — негромко сказала она. Ее глаза сияли.

Гинни с улыбкой повернулась к ней, протягивая ребенка.

Джон Хоук встал между ними.

— Нет.

Катарина застыла, повернув голову на резкий звук голоса.

— Мой сын, — неуверенно прошептала она, ничего не понимая. — Я хочу подержать моего ребенка.

Хоук стиснул челюсти.

— Нет, — повторил он. — Гинни, отнеси младенца вниз.

— В чем дело?! — воскликнула Катарина, с трудом приподнимаясь. — Я хочу подержать его на руках. Почему вы не позволяете?

Побледневшая Джулия уставилась на Хоука широко раскрытыми глазами.

Хоук смотрел только на Катарину. Его лицо застыло, словно высеченное из камня.

— Лучше, чтобы вы его не держали в руках. В конце концов, вам же будет проще.

— Что? — вскрикнула Катарина, пытаясь сесть. — Хоук, что это значит? — Она повернулась к повитухе, торопливо шедшей к двери с ребенком на руках. Ее глаза наполнились слезами.

— Катарина, выслушайте меня.

— Нет! — взвизгнула Катарина, отбросив простыни и с трудом спуская ноги с кровати. На нее нахлынула волна головокружения, и ей пришлось схватиться за кровать. Ее охватила паника. — Вы солгали, солгали! Отдайте мне моего сына!

— Я не лгал, но мои планы теперь ничего не значат, — мрачно сказал Хоук. — Королева решила забрать ребенка к себе, не объясняя причин.

Задыхаясь, Катарина безмолвно уставилась на него.

— Она сказала только, что это очень важно, и я согласился, — побагровев, сказал Хоук. — Я человек королевы, Катарина. Я не мог ей отказать.

Катарина зарыдала, охваченная ужасом.

— Она забирает у меня сына? И вы ей позволяете? Вы не можете этого сделать, не можете!

— О нем будут хорошо заботиться, Катарина, — сказал Джон. — Это я вам обещаю.

Катарина закричала, корчась от почти физической боли, гораздо более сильной, чем та, которую она перенесла только что. Когда она наконец выпрямилась, ее лицо было перекошено яростью, страхом и горем, отчего она казалась старой и уродливой.

— Мой сын! — крикнула она. — Отдайте мне его!

— Не могу, — сказал Хоук. Видно было, что он хочет что-то добавить. — Мне очень жаль. — Он повернулся и вышел.

Катарина ахнула и встала, оттолкнувшись от кровати. Джулия подхватила ее, прежде чем она успела рухнуть на пол.

— Пусти меня! — крикнула Катарина. — Пусти, пока они не увезли мое дитя! О Господи! Помоги мне, Господи, прошу тебя!

Заливаясь слезами, Джулия держала Катарину, не давая ей выйти из комнаты.

— Катарина, милая, если Джон на это согласился, ты уже ничего не можешь поделать.

Катарина ее не слышала. С нечеловеческим усилием она вырвалась от Джулии, неуверенно дошла до двери и потянула ручку. Дверь, казалось, весила не меньше сотни фунтов. Задыхаясь, Катарина ухитрилась ее открыть. Спотыкаясь, она вышла в коридор и уцепилась за перила лестницы.

— Гинни, вернись! Гинни! Помоги мне, Гинни! Они украли моего сына!

Но никто не отозвался на ее крики, и Катарина рухнула на пол. Бросившаяся за ней Джулия увидела ее распростертой на полу, царапающей его окровавленными ногтями и воющей, словно дикий зверь.

По холлу разносился ее исполненный муки вой:

— Они не имеют права, не имеют права. Боже, помоги мне! Отдай мне моего сына!

Хоук слепо уставился на пустошь, теперь уже почти сплошь зеленую, усеянную желтыми точками цветов. Небо было таким синим, что все вместе представляло идиллическую картину. Но это была иллюзия. Хоук все еще слышал крики Катарины. Не стоны во время родов, а те, которые были вызваны гораздо более сильной болью, когда он приказал повитухе унести ребенка.

Двор заполняли солдаты с оседланными лошадьми. Для кормилицы и ребенка была запряжена крытая коляска. Елизавета особо оговорила момент безопасности и благополучие ребенка, и приказала Хоуку лично доставить его в Лондон.

Ему было тошно от всего этого. Его жена страстно любила О'Нила, и сегодня наконец он понял, что она из тех женщин, которые сходят в могилу, продолжая любить одного-единственного. О, конечно, она могла выполнить свой долг по отношению к нему и никогда не упоминать пирата, охотно вести хозяйство и согревать его постель, она могла родить ему полдюжины сыновей, но она всегда будет любить Лэма О'Нила. Хоук старался представить себе, каково это — любить кого-то так сильно, так всепоглощающе.

И теперь он отнимал у нее еще и ребенка. К его горлу подступил комок. Проклятие. Он почувствовал слабость. Вырвать ребенка из рук матери — худшего преступления он не знал и надеялся, что больше никогда ему не придется этого делать, даже для своей королевы.

Катарина это переживет. У нее крепкая закваска. Но ему ничуть не стало легче от этой уверенности.

— Как вы могли!

Хоук повернулся и увидел разъяренного ангела. Это была Джулия.

— Я считала вас благородным человеком, добропорядочным, хорошим, но то, что вы сделали, — просто чудовищно! — Джулия плакала.

Хоук застыл. Ее обвинения отозвались в нем пронзительной болью. Этого ему только не хватало — оправдываться перед круглоглазой пигалицей.

— Я не мог отказать королеве.

— Нет, могли! — воскликнула она.

— Вы не понимаете.

— Понимаю, — с горечью сказала Джулия. — Я в вас ошибалась. Вы ревнуете, да-да, ревнуете, потому что Катарина любит другого. Может, вы это задумали с самого начала, — яростно выкрикнула она, — чтобы избавиться от ребенка О'Нила! — Она откинула голову, с вызовом ожидая возражений.

Их не последовало. Она все равно бы ему не поверила.

— Как сейчас Катарина? Джулия пронзительно засмеялась.

— А как вы думаете? Она без сознания, будьте вы прокляты.

Лицо Хоука побелело.

Джулия резко повернулась и, придерживая юбки, побежала к дому.

Хоук с унылым видом взял у грума поводья и уселся на лошадь.

— Пошли за ребенком и кормилицей, — сказал он стоявшему рядом солдату. — Пора ехать.

Катарина не хотела разговаривать ни с кем, даже с Джулией. Двое суток она провела в постели, набираясь сил. Она еще не совсем пришла в себя, но не могла дожидаться, пока будет в отличной форме, чтобы выполнить задуманное.

Она ни с кем не делилась своими планами — ни с Джулией, ни с Гинни, которые были расстроены не меньше ее. На третий день после рождения ребенка Катарина надела одежду служанки, которую приказала тупоумной помощнице кухарки ночью принести ей. К бедру под платьем она примотала ирландский кинжал, стараясь, чтобы он не был заметен.

Этой ночью, когда все в особняке спали, включая Джулию, которая не захотела ехать домой в Тарл-стоун, Катарина выскользнула из постели и вышла из дома в простой серой накидке поверх одолженного платья. Она пробралась в пустую конюшню и выбрала лошадь, на которой ехала в последний раз, когда они добирались сюда из Лондона. Грумы и конюхи все крепко спали в соседнем сарае. Решимость придала ей сил, и она быстро сама оседлала послушную кобылу. Только когда она уже выехала из ворот Хоукхерста, ее охватила слабость. Она почувствовала себя такой обессилевшей, что вцепилась в седло, повторяя себе, что не должна терять сознание сейчас, когда ей предстоит дальняя поездка.

Она отправлялась в Лондон, чтобы потребовать объяснений у королевы. Она вернет своего рйбенка. Никто и ничто ее не остановит.

Уайтхолл

— Я должна видеть королеву!

Было раннее утро, и королева еще не выходила из своих покоев. По кабинету в ожидании расхаживали многочисленные придворные. Катарина подошла вплотную к двум стоявшим перед дверью солдатам.

— Я должна видеть королеву, — повторила она. Звучавшая в ее охрипшем голосе отчаянная решимость заставила многие головы обернуться к ней.

— Как ты сюда попала, красотка? — спросил один солдат. — Проваливай. Простолюдинам не дозволено досаждать королеве.

Катарина расправила плечи. Ее накидка была порвана и покрыта толстым слоем пыли, волосы давным-давно растрепались и спутались; шапочку она где-то оставила; ее руки были грязные, с поломанными ногтями, а лицо, бледное и осунувшееся, покрывали потеки пота. Она несколько дней не ела и ужасно ослабла. Но она добралась до дворца и не собиралась отступать. Ни перед этими грубиянами, ни перед кем другим.

— Я не простолюдинка, — отрезала она. — Я Катарина Фитцджеральд, дочь Джеральда Фитцджеральда, графа Десмонда!

Слышавшие ее придворные уставились на нее.

Раздались возмущенные восклицания. Катарина видела, что привлекла всеобщее внимание.

— Я требую, чтобы меня пропустили к королеве, — твердо заявила она, сжав кулаки.

— Какая ты графская дочка! — сказал солдат. — Оставь эти штучки и уходи, пока я не вытолкал тебя отсюда.

Лицо Катарины перекосилось от злости, и она попыталась протиснуться к двери. Солдаты грубо оттолкнули ее. Катарина оступилась и чуть не упала, но кто-то подхватил ее сзади и удержал на ногах. Она не оглянулась на стоявшего за ней человека, который все еще придерживал ее за плечи.

— Я Катарина Фитцджеральд! — выкрикнула она срывающимся голосом.

— Катарина. — Лечестер развернул ее лицом к себе. Его глаза напряженно разглядывали его, но голос был негромок и озабочен. — Боже милостивый, что с вами случилось?

— Дадли, — воскликнула Катарина, хватая его за руки, — я должна увидеть королеву, должна! Она украла моего ребенка! Мне нужен мой ребенок!

Лечестер уставился на нее. Его щеки подергивались. Он властно кивнул солдатам. Один из них сразу же повернулся и постучал в дверь. Двери чуть приоткрылись. Солдат приглушенно сказал что-то одной из фрейлин королевы, которую не было видно. Через несколько мгновений из дверей вышла сама Елизавета, лицо ее выражало любопытство. За ней появился граф Ормонд.

— Роберт? Что тут такого срочного, что вы не можете подождать минутку, пока… — Она вдруг замолчала, уставившись на Катарину, и сразу все поняла. Она ахнула. Ормонд побледнел.

— Мне нужен мой сын! — крикнула Катарина.

Грудь ее вздымалась. — Вы не имеете никакого права! Я требую, чтобы вы немедленно отдали мне моего сына!

Теперь их тесно окружили любопытствующие. Каждый из присутствующих был свидетелем этой фантастической конфронтации, и каждый побледнел от смелого тона и еще более смелых слов Катарины. Дадли, подойдя вплотную, прошептал ей на ухо предупреждение, на которое Катарина не обратила никакого внимания.

Елизавета сделала шаг вперед.

— Роберт, отпустите ее. Дадли неохотно убрал руки. Королева повернулась к Катарине.

— Вы не можете чего-либо требовать от нас.

— Она расстроена из-за ребенка и не ведает, что творит, — торопливо вставил Ормонд.

— Молчать! — отрезала Елизавета, и в комнате наступила мертвящая тишина, как будто приказ королевы относился к каждому из присутствующих.

Катарина потрогала кинжал сквозь юбки. У нее в крови кипела убийственная слепая ярость, которую она поддерживала в себе с того самого момента, как королева похитила ее ребенка. Она прижала кинжал к бедру.

— Вы украли мое дитя, словно обыкновенная воровка! — обвиняющим тоном выкрикнула Катарина. — Известно ли об этом вашему двору? — Она истерически рассмеялась. — Почему бы и нет, ваше величество? Или вы не хотите, чтобы ваш народ знал, какая вы на самом деле? Похитительница невинных младенцев!

Толпа придворных ахнула. Лицо Елизаветы покрылось пятнами от злости. Ормонд смертельно побледнел.

— Ваша наглость переходит все границы! — крикнула Елизавета. — Увести ее, бросить в Брейдуэлл! Там этой потаскухе самое место!

Несколько солдат сразу подступили к Катарине. Но Катарина не для того добралась до двора, чтобы оказаться запертой вместе с бродягами и шлюхами. Она запустила руку под юбки.

Лечестер сзади схватил ее за запястье, не давая выхватить нож.

— Не смейте! — резко крикнул он.

Катарина ухитрилась вырвать руку и выхватить кинжал. Краем глаза она увидела приближающихся солдат во главе с Ормондом. Она словно в тумане понимала, что они помешают ей сделать то, для чего она приехала, что они уведут ее из Уайтхолла и отправят в тюрьму.

Охваченная бешенством, она опередила их и успела отскочить в сторону, размахивая кинжалом.

— У нее нож! — взвизгнула королева. — Она хочет меня убить!

В кабинете воцарилась неразбериха. Елизавета отступила на несколько шагов. Ее сразу обступили придворные, а дюжина солдат двинулась к Катарине. Катарина вдруг сама испугалась того, что наделала. Лечестер толкнул ее к выходу.

— Бегите, Катарина!

Катарина резко повернулась и протиснулась мимо Ормонда, не пытавшегося ее остановить и даже загородившего выход, задержав преследователей на несколько мгновений.

— Она сумасшедшая! — кричала королева из-за спин заслонивших ее мужчин. — Она сошла с ума! Хватайте ее, хватайте!

Выхватив оружие, солдаты бросились в погоню. Катарина быстро неслась по коридору. Заслышав топот бегущих ног, она оглянулась через плечо. Ее глаза широко раскрылись, когда она увидела, что один из преследователей — не кто иной, как ее муж Джон Хоук.

Она поняла, что обречена. Через несколько мгновений Хоук или другой солдат схватит ее, и даже если она станет сопротивляться, они все равно одержат верх. Ее отправят в тюрьму. Она никогда не выйдет на свободу, никогда не увидит своего ребенка.

Катарина уже чувствовала руку на своем плече, оглянулась и увидела Джона Хоука совсем близко. Их взгляды встретились. В его глазах она увидела призыв. Он беззвучно выговорил: бегите.

Потом Джон Хоук как бы попытался схватить Катарину, споткнулся и упал, свалив при этом бегущего рядом с ним гвардейца. Падая и перекатываясь, они загромоздили весь проход. Мчавшиеся следом солдаты рухнули на них. Катарина, не оглядываясь, неслась, дальше.

Катарина пряталась за кучей мусора рядом с бревенчатым складом, стоявшим напротив дома Легера. Она опустилась на колени — у нее не было сил стоять. Цепляясь за гнилые доски, она осторожно выглянула через улицу. Она была измучена, так измучена, что в голове стучали молоточки, а внутри все болезненно сжималось. Весь день она металась по Лондону, спасаясь от преследователей.

Наступили сумерки. Это принесло ей облегчение. Небо стало серым с розовым, и длинные тени хорошо скрывали ее. Она облизнула потрескавшиеся и распухшие губы, наблюдая за солдатами во главе с Джоном Хоуком, беседовавшим с ее отцом. Она не слышала слов, но знала, о чем они говорят. Хоук хотел знать, здесь ли она, а ее отец правдиво отвечал, что он ее не видел.

Несколько солдат спешились и зашли в дом. Катарина догадалась, что они собираются тщательно обыскать особняк и прилегающую территорию, чтобы узнать, не прячется ли она где-нибудь.

Катарина задыхалась от отчаяния. Она так устала. Ей казалось, что больше она не выдержит. Если ее сейчас увидят, она не сможет убежать. Она молила Господа помочь ей.

Солдаты вернулись, уселись на лошадей и выехали из ворот дома Легера. С бьющимся сердцем Катарина смотрела, как они двинулись вдоль улицы в сторону моста Тауэр. Внезапно Хоук обернулся, глядя назад — не на особняк, а в сторону склада, прямо на нее.

Катарина пригнулась. Ее сердце колотилось так, что готово было выскочить из груди. Видимо, он ее не заметил, потому что не отдал солдатам приказа повернуть обратно и схватить ее.

Тяжело дыша, Катарина медленно поднялась на ноги. Ее шатало. Солдат не было видно. Натянув на голову капюшон, она медленно пересекла улицу и увидела, что ее отец все еще стоит во дворе, глядя на нее.

Внезапно Джеральд подошел к часовым у ворот особняка и что-то сказал им. Часовые оглянулись, высматривая что-то на востоке, в стороне, противоположной той, где находилась Катарина. Джеральд указывал им куда-то рукой. Потом он коротко взглянул на Катарину. Это был приказ. Катарина собралась с духом и кинулась к воротам. Джеральд с двумя часовыми зашел за дом. Кругом никого не было. Она вбежала в дом и рухнула на пол в холле.

Она не знала, как долго лежала на полу, не в силах пошевелиться. Потом в холле появился отец и присел на корточки рядом с ней.

— Кэти! Кэти! Боже милостивый, что с тобой случилось? — Он дотронулся до ее грязной расцарапанной щеки.

Уткнувшись ему в грудь, Катарина расплакалась. Отец обнял ее, поглаживая по волосам. Она истерично, сбивчиво принялась рассказывать ему о том, что произошло.

— Что мне теперь делать, отец? Я потеряла ребенка, а Лэма скоро повесят! И теперь меня наверняка ждет то же самое, потому что я пыталась убить королеву!

Джеральд помог ей подняться на ноги.

— Все это, милая, нам требуется как следует обдумать. Но все не так ужасно, как кажется. Не думаю, чтобы из твоего положения не было выхода.

В груди Катарины вспыхнула искорка надежды. Ей надо было сразу отправиться к отцу. Он всегда был героем, человеком, который способен сдвинуть горы, и даже изгнание не могло этого изменить. Она ухватилась за лацканы его выцветшего, много раз чиненного дублета.

— Что вы сказали, отец? Что вы имеете в виду? Джеральд улыбнулся.

— Видно, ты еще не слышала последних новостей.

— Какие новости? — прошептала она.

— Твой возлюбленный уже не в Тауэре, Кэти. Лэм О'Нил бежал два дня назад. И «Клинок морей» видели у побережья Эссекса. Он направлялся на север, в сторону Ирландии. Владыка Морей свободен, Кэти, Лэм О'Нил свободен.

Услышав эти слова, Катарина потеряла сознание.