Игра навылет

9. ЗДРАВСТВУЙ, АНДОРРА!

Вера думала, что увидит Барселону из иллюминатора. Самолет уже снизился и заходил на посадку. Но сверху ничего было не разобрать. Земля казалась аккуратно нарезанной на зеленые прямоугольники. Неведомый кулинар хорошо постарался и добился результата — торжества заданной гармонии над природной беспорядочностью, смысла над хаосом. На зелень он насыпал цукаты домиков. Рядом бросил синие ленты рек, выложил путаницу улиц и пришлепнул блинчиками площадей…

Пассажирка авиалайнера не улыбнулась своим кулинарным ассоциациям. Она просто отвлекалась. С самого Киева не переставала размышлять, как ей быть дальше. И теперь радовалась, что напряжение спадает, и можно смотреть вниз, на чужую красивую землю — и думать о чем-то другом.

Но она обманывала себя. Ни о чем больше она не могла думать. Ничего почти не видела сейчас перед собой. Только лицо Оли, белое, равнодушное. Типично «шоковое» лицо с глазами, сведенными к переносице…

Лученко не хотела, но снова и снова вспоминала вчерашний бесконечный день. Мать и дочь тогда, после больницы, разъехались по домам. Оля с Кириллом жили почти в коммунальных условиях, с бабушкой и отцом, бывшим Вериным мужем. Вера вернулась к себе на Подол. Пай беспокоился, истерически лаял, прыгал на нее и вылизывал. Видимо, чуял поганое настроение, как всегда.

А она посидела немного без мыслей и эмоций. Будто в невесомости повисела. Потом вроде приземлилась: мысли притянули. Закон всемирного тяготения проблем… Итак. Спать ложиться поздно уже, пять утра. Да и как заснуть после такого? Надо ждать. Когда наступит время, приличное для звонков, тогда… Вначале Маше Лапиной. Извини, Машенька, я и рада бы, но не могу, улетаю в отпуск к любимому, в Андорру, вот вернусь — может, и проведу в клубе какие-нибудь занятия. Хоть и арт-терапию, если Милена ваша что-нибудь новое не придумает. И они обе посмеются над энергичной администраторшей женского клуба.

Потом самой Милене Лысобок. Коротко сказать: изменились обстоятельства, пригласите другого психотерапевта. И уже в конце извиняться, класть трубку, иначе придется выслушать много слов не по теме.

Теперь кому-то из вдов, чьи телефоны на визитных карточках. Лучше всего Бегунше. Не хочется, но надо. Ведь как еще довести до сведения неизвестного обладателя компьютерного голоса, что она подчинилась? С какой стороны к нему приходит информация о моих шагах, действиях, разговорах? От вдов, конечно. Звонок с угрозами прозвучал ведь вскоре после моего ухода из женского клуба. Надо поскорее дать им знать, что я больше не интересуюсь ни погибшими на острове, ни отравлением депутатской персоны в больнице, ни чертом, ни дьяволом.

Затем надо и Елизавете, коллеге и подруге, позвонить. Вот тут посложнее будет. Она легко может решить, что я ее предала. Именно в таких выражениях. Ведь обещала же я ей помочь… Ммм… Как все-таки неловко, стыдно. Права Олюня: болит моя чистоплюйская совесть.

Что с того, что я знаю: предательства не существует на самом деле, есть только разное понимание людьми тех или иных поступков. Так часто называют момент, когда человек меняет свои цели… Я отступаю, чтобы спасти близких. Чтобы не ставить их под удар. Этот неизвестный, или, может, неизвестные, видимо, хорошо меня изучили. Знают, куда бить. Угрозы своей жизни я бы не испугалась. А близкие — это табу. Они ни при чем… Важная деталь: с переходом от запугиваний к демонстрации силы эти неизвестные не ждали ни секунды. Значит, противники нешуточные. Олиных заказчиков запугали — удар по дочкиной карьере. Нападение на мужа дочери — удар по ее семье. Это серьезно. Конечно, я сразу отреагирую, тут они правильно рассчитали.

Может быть, Лиза Романова и не станет считать меня предательницей. Может, простит…

А что же еще? Как? Обратиться не к кому. Уж если даже Сердюк…

Одна ты, Вера Лученко. Одна как перст среди этих черных теней в темной комнате. И никто тебе не поможет.

Одиночество примерещилось ей в виде холодных каменных глыб. Они давили, перекрывали видимость, мешали дышать — скорее отодвинуться, убежать! — нельзя, ноги не двигаются…

Громом в тишине ударил телефонный звонок. Оказывается, она все-таки заснула, свернувшись клубочком на диване, а ноги тяжелой теплой тушкой придавил Пай. Она, сонная, даже «алло» сказать не успела, как в трубке закричали:

— Верочка! Верочка!.. Заклинаю тебя! Верочка, сейчас же перестань заниматься отравлением Бегуна!

Лизка?!

— Что такое? Ты…

— Верочка, милая, я тебя умоляю! — Елизавета Романова судорожно всхлипывала. — Прости, что я тебя втянула! Пожалуйста, прости!

— Тебе звонили… — догадалась Лученко. Она окончательно проснулась, и сердце колотилось, стучало в горле.

— Да! Мне звонили! Звонили и сказали, чтобы мы с тобой забыли про Бегуна и его слова. Иначе с Алешей что-то может случиться!..

— Успокойся, Лизавета. Конечно, мы забудем, да уже ничего не помним. Голос у него какой был? Компьютерный?

— Господи, у кого?

— У того, кто тебе звонил.

— Да нет, обычный человеческий голос… Верочка, прости меня! Мне сказали, если стану себя хорошо вести и вычеркну из памяти этот случай, то скоро меня назначат главврачом, как я и хотела. Но я так испугалась за сына, что мне уже ничего не хочется. Пусть увольняют, пусть судят, если есть за что. Мне все равно…

— Не переживай. Я вообще в отпуск улетаю и никого больше искать не собираюсь. Все с тобой будет в порядке.

— Фух, отлегло… Ну, тогда удачи тебе, Веруня… Не сердись на меня…

— Глупая ты, за что же сердиться? Пока, дружочек мой. Будь здорова.

Ну вот, подумала Вера. Доигралась в расследования. В восстановление справедливости. Кому оно нужно такой ценой? Хватит, действительно. Пусть Лизка станет главврачом и живет спокойно. Я, наконец, побуду с Андреем, подышу с ним одним воздухом. Оля, может, вернется в свое агентство и станет арт-директором. И Кирилл сможет спокойно кататься на своем велосипеде… Когда выздоровеет, конечно. Только вот Яремчук, верный пес Бегуна, за хозяина уже не отомстит. Так и будет мучиться в своей тесной квартире с равнодушной дочерью, сварливой женой и больной тещей. Но это его жизнь и его проблемы.

Вера смутно помнила, что долго еще сидела, перебирая эти мысли, как четки. Потом посмотрела на часы и спохватилась, что давно пора Пая выводить. Вывела, накормила его и себя. Собирала вещи в дорожную сумку… Долго заказывала по телефону билет на самолет… Звонила по плану: Лапиной, Бегунше, администратору женского клуба… Что-то еще делала… И сквозь любые хлопоты рефреном пульсировало: все. Больше никогда. Пусть расследованиями занимаются другие.

И за секунду до Олиного звонка сердце заныло — это она тоже помнила… Помнила, что посмотрела на часы, прежде чем ответить на звонок. И четко зафиксировала: шестнадцать двадцать пять. Зачем? Сама не поняла…

Оля тихо так сказала в трубку: «Мама. Пропал Кирилл». Что значит — пропал? А так. Она полдня провела в офисе, ведь надо отрабатывать положенные две недели. И переговаривалась с ним по мобильному. Все было хорошо, он жаловался на боль в плече и ныл, но как-то весело. Жизнерадостно ныл. Дескать, скоро домой сбегу, магнитную… эту самую, томографию, что ли, уже сделали. Голова цела, крепкой оказалась, и делать здесь в больнице совершенно нечего, а дома зато ты меня жалеть будешь… Но час назад его телефон замолчал. В больницу звонила-звонила, еле пробилась, говорят — выписался и ушел.

Тогда Оля набрала домашний номер. Но и там его не оказалось!

— Откуда ты знаешь?

— Баба Зина сказала, — тусклым голосом ответила Оля.

— Это еще не факт…

— Да зачем ей врать?.. — Она помолчала. — Ма, его похитили, да? — спросила Оля почти спокойно.

Это спокойствие больше всего Веру испугало: девочка на грани стресса.

— Ну-ка! Спокойно. Кому надо похищать такого длинного оболтуса? Где его спрячешь? — Она пыталась шутить, но выходило не смешно. А если действительно похитили?! Угрожали ведь… Но она же всем позвонила! Не может быть, не может… Я ж тогда вас под землей достану, мерзавцы!.. — Олененок, быстро ноги в руки и дуй домой. Я тоже немедленно приеду. Может, Кирюша был и ушел, а Зинаида просто не заметила. Сама знаешь, они с твоим отцом вечно заняты только собой.

Вера минут десять суетилась на перекрестке возле Контрактовой площади, ловила такси. Никто не останавливался, она уже начала отчаиваться… И все думала, думала до боли в сжатых зубах, что делать, как быть. Никуда обращаться нельзя, если похитили. Но она ведь и сама может его найти. Если напрячь все способности, войти в то самое состояние — есть шанс отыскать, пройти по следу… Но что дальше?..

Наконец повезло: подобрал какой-то частник. Оля прибыла раньше. Когда Вера вошла в их комнату, дочь сидела на стуле и смотрела прямо перед собой вот этим пустым взглядом со сведенными внутрь глазами. А на письменном столе рядом с ней лежал конверт, фотографии, какие-то бумаги.

Подошла, посмотрела. На снимках Оля. С незнакомым парнем. Они обнимаются… целуются… На двух других фото — лежат в постели. Очень недвусмысленно лежат, и Олино лицо хорошо видно… О Боже!

Вера обняла ее голову, прижала к груди, погладила. А сама в это время быстро пробежала глазами неровные строчки на конверте: «Вот, значит, чем ты занималась, пока я на велосипеде катался. Прощай. И не звони! И в Питер ко мне не приезжай — на порог не пущу!!! К.»

— Не верь, не верь, — зашептала дочери, — это от боли, от ревности он убежал, скоро опомнится, спохватится, мозги включит и подумает…

Оля заплакала, содрогаясь всем телом.

— Ма… Что же это… Я ведь с тобой была! Как он мог поверить, как!..

— Ничего, ничего, все бывает… — Мать продолжала гладить ее тихонько по волосам, по плечам. — Поверил на секунду, он же мужчина, они ревнивы… Все будет хорошо… Ясно, что это подделка… Он сам компьютерщик, поймет…

Зато никто его не похищал… А я уже перестала этим делом заниматься, и всем уже позвонила и послала подальше, убираюсь отсюда в Андорру, к Двинятину… Хочешь со мной?

Оля все вздрагивала, но уже тише, вытирала глаза и твердила, что не хочет никуда, а только в Питер к Кириллу, все объяснить, рассказать… Но Вера отговорила ее. Не надо никуда ехать. Даже и нельзя. Потому что, во-первых, чем Кирилл дальше отсюда, тем в большей он безопасности. Во-вторых, тебе доработать надо. Погрузись в дела, выкинь все это из головы. Нужно немного времени, чтобы те, кто мне угрожал, убедились, что я отступила. А пока Кирилл пусть побудет в Питере. Так спокойнее. Он сам потом объявится, очень скоро, и еще извиняться будет.

…Но где же все-таки долгожданная Барселона? Вера Лученко подозвала стюардессу и спросила ее об этом. Оказалось, что они приземляются вовсе не в самой Барселоне, а в маленьком городке рядом с ней, называется Эль Прат. «Ага. Это как у нас: аэропорт местечка Борисполь обслуживает большой мегаполис Киев», — поняла Вера.

Таможенные формальности не запомнились. Она что-то автоматически заполнила и подписала, предъявила паспорт с испанской визой, заплатила какие-то смешные деньги… Чувствовала, что Андрей где-то рядом, ждет. Ощущала его нетерпение.

— И это весь твой багаж?! — Он появился у самых ступенек эскалатора внезапно, хоть она и высматривала его в толпе.

— Андрюша…

Наконец-то… Скорей схватить, прижаться. Набраться у него сил, как легендарный Антей у земли…

— А что, милый? Ты ожидал даму с картиной, корзиной, картонкой? — Вот уже и легче стало. Она может шутить.

Андрей радостно улыбался. Белые зубы казались ослепительными на смуглом лице. Когда он так загореть успел? Ах да, ведь в крохотном княжестве Андорра, по слухам, большинство дней — солнечные.

— Просто надеялся, что ты догадаешься взять с собой пару свитеров, — сказал Двинятин, нежно обнимая Веру за плечи и целуя в висок. — Здесь же холодно.

— Знаешь, я так устала от нашей киевской жары, что могу и померзнуть немного… А по-настоящему целовать когда будешь? — От радости ей захотелось немного покапризничать.

— Чуть позже. Не здесь. — Андрей ловко поднял ее сумку и повел к выходу в город. — В этой замечательной стране странные обычаи. За вызывающее поведение в общественном месте могут вообще выслать. И никакой статус, никакие деньги не помогут.

— Что?! Это за невинный-то поцелуй после разлуки! — притворно возмущалась его подруга.

Они подошли к автомобильной стоянке. Двинятин распахнул перед ней дверцу небольшого белого автомобильчика. Правда, сейчас он был скорее серым от дорожной пыли. Вера узнала Двинятинский «пежо», похожий на кроссовку.

— Все мое ношу с собой? — сказала она, когда Андрей вырулил со стоянки и злился в негустой поток транспорта. — Так это называется?

— Ну и что, — немного смущенно ответил любимый. — У моих нанимателей и средства есть, и необходимость во мне. Вот я и вписал в контракт условие: доставить мой автомобиль сюда… Мне по делам ездить надо или нет? Автобусом ты бы до меня часа три добиралась, причем без всякого комфорта. Такси дорого стоит, прокат — и того больше. И поймать такси сложно, надо заранее заказывать. Ты же этого не сделала?

— Нет, — улыбнулась Вера.

— Вот видишь!

Они выехали за город. Гладкое шоссе с лиловым асфальтом лилось под колеса все быстрее и быстрее, ветер влетел в приоткрытое окно и принялся играть с Вериными волосами. Она подняла стекло и поправила прическу. Все-таки прохладно здесь, хотя и приятно после киевского пекла.

— Я тебя быстро довезу, не заметишь. Всего двести километров, часа два езды.

— Сколько-сколько? Это получается, сто километров в час? Ну ты лихач… Небось еще и быстрее мог бы.

— По прямой дороге — мог бы. Но дальше начнутся горы.

Мощный мотор негромко гудел. Вера откинулась на сиденье, расслабилась. Конечно, она прекрасно поняла, почему Двинятину так не хотелось на время работы за границей расставаться со своим любимым «пежо». У настоящего мужчины должна быть настоящая игрушка. И если она есть, то всегда только рядом. Их общий знакомый, автомеханик Толя по прозвищу Золотые Руки, однажды уговорил Двинятина перебрать движок и еще кой-какие детальки в машине. «Зачем?» — отнекивался Андрей, хотя согласиться стоило. Потому что железный друг давно нуждался в хорошем ремонте, а денег всегда не хватало. Пользоваться же бесплатными услугами Толи щепетильному владельцу «пежо» было совестно.

Но тот, в конце концов, нашел нужные слова. «Ты представь, едешь по шоссе, кроссовка кроссовкой, и какой-нибудь джип тебя пренебрежительно обгоняет. Ты слегка притапливаешь педаль, уходишь вперед — и все, горизонт чист! А джип сзади задыхается, но поделать ничего не может. А все почему? Потому что у тебя — автомобиль будущего!»

— Да, здорово, Но зачем это мне в городе? — спрашивал Андрей. — Я ведь только по вызовам и езжу.

— А ну как срочный вызов? — заманивал мастер.

— Нуда, ты еще сирену и проблесковый маячок мне предложи. Как в полицейских сериалах.

— А пофорсить? А махнуть с Верой к морю? — гнул свою линию Толя. Когда разговор касался техники, молчаливость его куда-то исчезала. — До Одессы часов десять езды, да с перерывами на отдых все пятнадцать. А так за семь доберешься, заметить не успеешь… Будет приемистей «мерса». Смотри только с непривычки не разгоняйся, разобьешь.

Вера могла бесконечно наблюдать, как Андрей ведет машину — уверенно и ловко. Его точные движения завораживали. Но хочется и вокруг посмотреть. Она отвела от водителя взгляд и с любопытством принялась разглядывать уютные, будто нарисованные пейзажи. Про Андорру она знала только, что эта крохотная страна размером меньше Киевской области расположена на склоне Пиренеев между Испанией и Францией. Горы казались чересчур красивыми, даже ненатуральными с точки зрения горожанина. При этом почему-то вспомнились тролли из сказок. Хотя при чем тут тролли, разве они жили среди круч?.. Наверное, впечатление волшебства создавали вершины, увенчанные голубовато-белыми снежными шапками и обрывающиеся глубокими ущельями.

Ровная дорога кончилась, перед ними лежал «серпантин». С высоты стали видны укрытые в горах небольшие уютные долины, пенистые горные потоки. То и дело поблескивали озера…

Как они добрались, Вера уже не помнила — задремала, уткнувшись носом в плечо Двинятина.

— Приехали, — сказал Андрей негромко, но она сразу проснулась.

Вышла из машины, потянулась, осмотрелась и поняла: она действительно попала в сказку. Узкая деревенская улочка с чистыми, будто вылизанными особняками, заросшими зеленью. За поворотом земля уходила вниз, открывая взору пологие снежные склоны. Даже голова кружится. На блистающих вершинах пестрой цветочной рябью выделялись луга. Оказывается, вот где работает Андрей Двинятин: высоко в горах. Он ей говорил, что тут много фермерских хозяйств. А еще — самые густые леса.

Она вновь оглянулась. За ее спиной трехэтажный деревянный дом будто врос в подножие горы, которая щетинилась над ним дубовыми и буковыми кронами. Вот виднеется и еще одно знакомое дерево — каштан. Далеко наверху гора становилась постепенно голубой, хвойной. Еще выше все оттенки зеленого и голубого покрывал белый снег.

Вот мы и вместе с Андреем, подумала Вера. Вот я и дома.

Началась почти пасторальная жизнь. В номере Андрея, в маленькой деревенской гостинице под названием «Веселый пекарь», по-испански «Panadero Alegre», вполне хватало места на двоих. Он вставал рано и бежал на ферму к своим бычкам, она дремала еще пару часов. Просыпаться не хотелось: когда включалось сознание, совесть начинала ныть…

Но она справлялась. Давно научилась выносить за скобки торопливое беспокойство. Если постоянно размышляешь о своих проблемах, не в силах найти решения, надо на время забыть о них. Сделать вид, что ты вышла из трамвая, чтобы немного пройтись пешком. А уж потом со свежими мозгами вновь погружаться обратно.

Да и вообще, можно ли думать о плохом в окружении такой красоты? Лученко, зная людей не понаслышке, а как специалист, все равно продолжала удивляться неспособности многих воспринимать Место. То есть приезжают люди в другие города и страны, вымечтанные и любовно описанные, великолепные и потрясающие, — но продолжают сосредотачиваться на себе. Привозят с собой свои тревоги, раздражение, горечь и усталость. Садятся среди Франции, Греции, Австралии, островов Бали — и ждут, что они их немедленно вылечат. Ну хоть развлекут, отвлекут от нудной повседневности.

А так не бывает. Сервис и небо, транспорт и погода почти везде одинаковы. Счастье узнавания нового, радость путешественника — они ведь всегда с тобой. В желании видеть и чувствовать. Если же его нет, то останется лишь вечное недовольство путешественника в самых лучших местах планеты…

Андрей возвращался в номер и будил Веру, вел ее вниз по деревянной лестнице, сидел рядом, пока она завтракала, наперебой расхваливал местную еду. Но от традиционного la parillada Вера отказывалась: кто ж станет с утра поглощать огромную порцию блюда из индейки, кролика, свинины и телятины? Да еще и приготовленных на гриле… Андрей удивлялся и говорил, мол, ему вот нравится, ну ладно, на обед закажешь. А Вера пила чай с овечьим сыром tupi, очень вкусным.

Потом они вместе шли к нему на работу. Идти было недалеко. Ферма с небольшими пристройками располагалась в пяти минутах ходьбы по таким красивым тропам, что хотелось брести целый час, оглядываясь и вдыхая насыщенный ароматом хвои воздух. На ферме в стойлах содержались бычки! Андрей объяснил: это не простые бычки, а бойцовые, дня корриды. Вера пожимала плечами, не понимая, кому здесь нужны кровавые зрелища, а ветеринар взахлеб объяснял: в том-то и состоит вся уникальность затеи его нанимателя!

Пожилого испанца, владельца и гостиницы, и фермы, Вера уже видела. Он пару раз заезжал на ферму и о чем-то темпераментно говорил с Андреем по-английски. Целовал киевлянке руку, рассыпался в комплиментах, судя по приподнятому тону. Но при взгляде на бычков глаза его загорались еще ярче. Он гладил их по холкам, бесстрашно заходил с ветеринаром в стойла и ничуть не обижался, когда ему наступали копытом на сапог, толкали тяжелым боком — только радостно смеялся.

Андрей, пожив некоторое время среди французов и испанцев, тоже, кажется, сделался по-испански эмоционален.

— Представь, — горячо объяснял он любимой женщине, — сеньор Хьюго задумался: какой новый бизнес можно создать в этой стране? Надо ведь развиваться. Штамп про европейский горнолыжный рай уже приелся. Тут ничего качественно нового не придумаешь. Городки-поселения, они же лыжные курорты, все эти Аринсал, Энкамп, Пал, Ордино-Аркалис… Тут у нас в Пас-де-ла-Каса ничего ведь интересного нет, кроме отелей и подъемников. Ну и лыжных трасс, конечно.

— Да уж, тяжело бизнесменам в Андорре, — подначивала Вера.

— Но у каждого городка есть своя изюминка, — не реагируя, продолжал Андрей. — Вот в Канилло есть ледовый дворец, в Эскальдес имеется огромный центр термальных вод. В Энкампе можно посетить автомобильный музей и даже музей русских матрешек. В Ордино — музей значков, он занесен в Книгу рекордов Гиннеса…

— Сплошные музеи! Мы сходим туда?

— Если захочешь… Представляешь, в Андорре и на собачьих упряжках можно покататься, и на вертолете! Забрасывают тебя на вершину горы, и спускайся на лыжах. Если сумеешь. И лишь корриду ездят смотреть в Испанию. Это на одну только дорогу три часа времени, да и билет на автобус стоит сорок долларов, правда, туда и обратно шестьдесят… Вот сеньор Хьюго и подумал: зачем туристу тащиться в такую даль, чтобы посмотреть самое испанское зрелище? Почему бы не построить тут, рядом с Пас-де-ла-Каса, небольшой стадиончик, ферму для бычков? Тем более отель для туристов уже есть. Он уверен, это окупится.

— Да, идея нестандартная… Значит, вот какую «изюминку» придумал твой работодатель!

Фермерское хозяйство поглощало рабочее время Двинятина не полностью. Они много гуляли по зеленым пахучим пастбищам. В эти летние дни, рядом с любимой, Андрей вдруг ощутил все великолепие окружающих холмов, медвяный запах клевера и нагретых солнцем трав, пьянящий сильнее любого вина. Он знакомил Веру со страной, куда она попала впервые в жизни. С высоты маленькая Андорра была видна почти целиком. В подножия гор вцепились жестколистные дубы, выше к ним присоединялись бук и каштан. Дальше начинались ягодные кустарники и густые цветущие травы, затем — хвойные леса. «Типичные» альпийские луга поросли кустарниками и цветами.

— Расскажи про страну, — просила Вера.

— Зимой Андорра — рай для любителей горнолыжного спорта, — автоматически повторял Андрей фразу из путеводителя, думая о чем-то своем.

— Тогда почему мы здесь летом? — шутила его подруга.

— Так мы же здесь не из-за этого, — улыбался он. — Не из-за лыж, в смысле.

И уже осмысленно продолжал: андоррцы не платят почти никаких налогов, здесь нет пошлин на многие товары, зато из соседних Франции и Испании люди приезжают на один день, чтобы сделать выгодные покупки. А с Двинятиным однажды, много лет назад, произошла в Андорре смешная история. Советский Союз уже распался, но паспорта у его бывших граждан оставались еще старые. Пограничники, позевывая, проверили его документы и вдруг оживились. Продайте нам ваш паспорт, говорят. Это еще зачем, изумился Двинятин. Да у вас ведь паспорт страны, которой не существует на свете, ответили ему. Это же раритет!

Вера смотрела вокруг и говорила, что окрестности напоминают ей Грузию. Ну да, отвечал Андрей, только местные жители совершенно не воинственны. У них даже армии нет… И преступности — почти. В столице есть камера предварительного заключения, а наказание осужденные отбывают во Франции или в Испании.

— Хочу совершить какое-нибудь преступление. А потом посидеть немножко во Франции и еще немножко в Испании, — хитро сощурилась Вера.

— Ах так! В таком случае мне придется заняться твоим воспитанием! Нельзя нарушать правопорядок! — говорил он и сам тут же принимался нарушать: целовал ее. А она закидывала руки за его загорелую шею, и они тонули в траве.

Трава почему-то вовсе не мешала любви, даже наоборот, все подсвеченные солнцем нежные травинки, бархатные соцветия и зеленые стебли бесстыдно подмигивали: ну? В жаре поцелуя, как сахар в кипятке, быстро растворилась осторожность, остатки приличий утонули в море желания. Поцелуй длился, длился и дошел уже до края, за которым… Он вопросительно погладил ее по спине. Она тонким пальчиком нарисовала ответ на его джинсовом бедре. И запульсировал ритм, вначале осторожно, затем смелее, будто и не отсутствовал вовсе, а сидел в каждом из них, где-то в груди и животе, и ждал своего часа. Дыхание учащалось, крещендо послушно нарастало, и вместе с ним разливалась уверенность: это и есть сама жизнь, ее горячий пульсирующий смысл. А проблемы и работа, расследования и угрозы, люди и звери — это мелочи. Пустяки, едва видимые крохотные точки где-то очень далеко в космическом пространстве…

У обоих было чувство праздника. Короткий совместный отпуск в Андорре подарил им самое главное: беззаботность и ощущение нежной близости. Эти несколько дней стали для них словно медовым месяцем. Гостиницу окутывала атмосфера чарующего сонного покоя. В ней пекли невероятно вкусные булочки с маком, орехами и изюмом, и запах свежей сдобы пропитал все помещения. Днем подавали сытный деревенский обед: густой фасолевый суп, на второе был гуляш с грибами и овощами или та самая «ла париллада». А на десерт полагался дивный ежевичный пирог со сливками, над которым явно колдовал гениальный кондитер. Домашняя ветчина и сыр, слоеные пироги с сочной мясной начинкой, ягодные корзиночки и пудинги тоже могли покорить любого гурмана.

Один раз они устроили себе «выходной день» и отправились прогуляться по столице, Андорра-ла-Велья. Вера проголодалась, и Андрей завел ее в первый попавшийся ресторан, оказавшийся итальянским.

— Но я не люблю пиццу, — сказала Вера, листая меню.

Андрей ответил, что в итальянской кухне, кроме пиццы, еще сотня разных блюд и что она ведь давно хотела попробовать такое вкусное, слоеное, как оно называется… А, конечно, помню, мясное, мы его с тобой в Крыму пробовали. Вот только название выскочило из головы… Сейчас, подожди минутку, вспомню…

— Кажется, это блюдо начинается на букву «п», — неуверенно предположил Андрей.

— Хм… Да, пожалуй, — сказала Вера. — На «п»? Они поискали в меню, но не разобрались.

— Ты сумеешь объяснить официанту, чего мы хотим?

— Попробую. — Двинятин подозвал молодого человека и что-то ему сказал по-английски. Оказалось, тот чуть-чуть знает русский язык, потому что здесь бывает много русских туристов.

— Вы хотите песто? — спросил официант.

— Нет.

— Пицца?

— Да нет же! Никакой пиццы.

— Тогда памадазис?

— Нет, не то…

Официант исчез и через минуту привел шеф-повара. Они хором взялись перечислять все блюда на букву «п».

— Полента? Панна котта? Паиль? Пассата?

Когда они назвали все, что было в ассортименте, шеф вспомнил еще несколько кушаний: их в данный момент нет, но приготовить можно.

— Пенне? Паштет? Панино с цукини?

Несмотря на старания повара и официанта, мужчина и женщина отрицательно мотали головами. Им уже становилось неловко. Но ресторанные работники непременно желали угодить капризной парочке.

— Пектен, в конце концов?! — На лбу шефа выступила испарина. Он достал из фартучного кармана большой клетчатый носовой платок и вытер лицо.

Неожиданному развлечению обрадовались другие посетители ресторана. Те, кто с интересом наблюдал за сценой, увидели, как женщина устроила пантомиму, раскатывая в воздухе воображаемое тесто и укладывая его слоями.

— Понимаете, это такое, очень вкусное… Что-то вроде слоеной запеканки или плоских тонких коржей… Из мягкого теста, а между ними мясной фарш.

— Аааааа!!! Лазанья? — воскликнул шеф-повар.

— Да! Да! Конечно, лазанья! — обрадовалась Вера.

— О! Боже мой! — схватился за голову официант. — Блюдо на «п»! С чего вы взяли, что лазанья — это еда на букву «п»?! Покажите мне в этом слове хоть одно «п»!

Андрей и Вера посмотрели друг на друга… и захохотали так, что другие едоки невольно улыбнулись.

— Ой! Не могу! — Вера заливалась слезами от смеха. Ей вторил Андрей:

— Лазанья оказалась на букву «п»! Откуда там взялось это «п»?!

Лазанью им, конечно же, принесли. Они очень повеселились в этот день, и Вера даже почти забыла свои грустные мысли.

В другие дни она не мешала Андрею работать. Даже помогала заниматься туберкулинизацией бычков, то есть записывала результаты сделанных им туберкулиновых проб. Он посматривал на ее нежный профиль и думал в сотый, наверное, раз о том, как ему повезло. Внимал ее голосу, будто впервые слышал.

Она забавно называла цвета: не «синий», «серый» или «бордовый», а говорила: «цвет морской волны», «мокрого асфальта» или «пьяной вишни». Могла сказать: «Снег пахнет арбузом». Причем в таком восприятии цвета и запаха не было ни капли манерности.

Ее поражали горы, их несоразмерность человеку. Она говорила: они несопоставимы с нами, маленькими. Примерно как одна буковка — с целой библиотекой. К этим кручам идешь, идешь — а они все так же далеки. Горизонт есть, но горизонт вздыбленный, взбесившийся. И вершины просто неправдоподобно высоки. Поднимаешь голову, задираешь ее все выше, а нужно еще выше, и кажется, эта стена сейчас на тебя упадет… Особенно пугают нависшие над дорогой-серпантином» скалы. А если свалятся? Но больше впечатляет не возможность обвала, а запредельная крутизна. Слишком велики горы по сравнению с человеком, как динозавры среди муравьев. Смотришь на них, и взгляд отталкивается, хочется отклониться назад, опереться на что-нибудь. А не на что.

Или вот эта лестница, прорубленная в камне и ведущая на смотровую площадку. Поднимаешься по ней, словно к небу из центра планеты. Близко, на расстоянии протянутой руки — скальные породы. Где мы — в мезозое или кайнозое? Внизу остался силурийский период, геологические пласты, пучина прошлого…

Да, прошлое… Вера очень скупо поделилась с Андреем событиями последних дней. Вскользь рассказала, что взялась помогать подруге Лизе Романовой, у которой в отделении скончался пациент от отравления крысиным ядом. Описала вдов в женском клубе, их нелюбезный прием. Умолчала о встрече с постановщиком экстремальных игр Чепурным, об угрозах неизвестного, о травме Кирилла. Не хватало еще, чтобы Андрей бросил свою работу и помчался выяснять, кто угрожает его любимой женщине.

Хорошо, что он не придал особого значения ее историям. Заметил лишь, что дамы из клуба вряд ли будут откровенны с чужаком. Он с клубной закрытостью сталкивался в свое время в Великобритании. Это своим надо быть, и то не гарантия…

Вера отключила мобильный телефон. Во-первых, из-за страшного зверя роуминга. Во-вторых, мог позвонить Яремчук, и Лиза тоже могла разбередить совесть. Андрею сказала: отключила, чтоб никто не мешал. Так и вышло. Только Оля пару раз набирала номер Двинятина, ныла в трубку.

Однако Лученко все время находилась в ожидании. Вот-вот что-то произойдет. Она не знала — что, но понимала: долго так длиться не может. Это не конец.

Да, разумеется, она вынуждена была отойти от возникшего «дела». Потому что благополучие и здоровье близких важнее всего, даже восстановления справедливости. Но теперь, когда требование незнакомца выполнено, можно ведь о нем поразмыслить! И она думала, думала… И сама не заметила, как однажды вечером занялась шитьем.

В маленьком уютном магазинчике Вера купила голубой ситец-купон. На небесно-лазоревом фоне белели пушистые папоротники. Над ними летали парашютики одуванчиков, трепетали крыльями прозрачные стрекозы. Так и хотелось сшить из него легкий летний сарафан.

Разложив на кровати ткань, Вера скользила по ней острым обмылком, намечая внешние линии и вытачки, и в десятый раз анализировала ситуацию с киевским расследованием. Нужно придать некую стройность общей картине. Кто же этот неизвестный, который ей угрожал? Вдовы, банально «заказавшие» своих мужей?..

Теперь нужно острыми ножницами вырезать все детали…

А кто следил за ней и ее родными? Эти тетки кого-то наняли? Профессионально выполнено, ничего не скажешь. И разговоры наверняка подслушивали. Сразу после звонка Паше Винницкому всполошились. Значит, тщательного исследования причин смерти Бегуна не хотят…

Теперь нужно все разрозненные части сметать. Создать из разных кусочков ткани одно цельное произведение. Тогда странным образом соединятся в одно целое разорванные нити бытия…

И ведь, чтобы быстро нейтрализовать ее вмешательство, нажали на самые болезненные места. Кирилла чуть не покалечили. Рассорили его с Олей. Лизе Романовой предложили на выбор кнут или пряник. Как говорится, то самое предложение, от которого не отказываются…

Так что теперь делать? Отступить. Вот так просто? Неужели нельзя и сволочь эту из панциря выцарапать, и всех близких из-под удара вывести? Но может, организовали все не вдовы, а кто-то другой, кого не видно и не слышно. А он лишь управляет ими, как манипулятор в театре теней…

Вера Лученко закончила шитье поздно ночью, когда Андрей уже спал. И сказала себе: хватит. Не надо себя обманывать. Притворяться кем-то другим.

Ведь могут пройти дни. Могут промаршировать, как на параде, недели. Даже месяцы. Покажется, что воцарился покой, снаружи и внутри. Будет штиль, безветрие-безвременье. Но ты поймешь, что не можешь жить, бросив начатое. Хоть в скафандр залезь, хоть на край света беги, будут тебе сниться по ночам несчастные, а потом и днем станут шептать в уши. Или смотреть на тебя из густой травы.

Не видать тебе покоя никогда. Да и чем еще заниматься? Чем заполнять досуг и душу, когда ты чувствуешь приближение катастроф и страданий? Слышишь мысли многих людей и их мольбы о спасении? Как богу на Олимпе — все знать, понимать, но ничего не делать? Сидеть и пить амброзию? Не получится.

Все мы на этой планете — многоклеточные организмы. Мы не выносим боли, даже если это боль совести. Многоклеточный организм протягивает щупальце и чувствует — горячо. Или холодно. Или кусают, ругают, критикуют. Или требуют любви — яростно, мучительно, настойчиво. И взывают о помощи. Тогда многоклеточный организм вбирает щупальца поглубже, чтобы ничего не ощущать. Горячее обходит стороной, холодное — вообще за три километра. Отворачивается от страдающих, нищих, просящих, убогих, больных. Наращивает броню. Наслаждается равнодушием. Пытается всплакнуть над телесериалом…

У такого организма большой выбор клеток, куда можно себя запереть.

Только вот ненадежные замки…

И дело не в том, заслуживает ли человек, чтобы ему пришли на выручку. Плохой он или хороший, дурак или умный. Все дело в милосердии. Которое просачивается, как правильно определил Воланд, в самые маленькие щели, и никакими тряпками их не заткнуть. Оно, милосердие, не может не быть в тебе, потому что оно и есть ты, и прорвется сквозь все клятвы «больше никогда». Через пустоту в душе прорвется, и снова поймешь: ты обречена на милосердие. Лишь бы было на кого его изливать.

Осталось еще две недели отпуска. Что сказать Андрею? Как он отреагирует на срочный отъезд? Правду выложить нельзя. Врать противно, но он же захочет помогать. И сам тогда подставится под удар этих неизвестных. Андрей, как и Оля, мое слабое место. И если я хочу вылезти из норки на ветер, надо их спрятать получше, чем Кащей свою смерть-иглу от Ивана-царевича. Для Андрея я занимаюсь семейными проблемами Оли и Кирилла, которые поссорились и разбежались. Это почти так и есть. Мне же нужно вернуться в Киев как можно скорее и попробовать разобраться во всем на месте.

Тем более что здесь, в Андорре, я чувствую на себе чей-то внимательный взгляд. Или это мне только кажется?