– Я понимаю, – спешно выдал с порога Мотя, – что мы давно не виделись и необходимо формальное затянутое приветствие с дежурными вопросами. Но мы всегда на связи, и со всеми важными нюансами твоей жизни я знаком. Плюс, зная тебя, мне понятен качественный уровень твоих решений за то время, пока я детально не вникал в твою жизнь. Следовательно, что и как у тебя происходит в жизни, я знаю с вероятностью более чем восемьдесят семь процентов. А для удовлетворения любопытства такой вероятности мне вполне достаточно. Поэтому давай я сразу начну с интересного нам обоим.
Удивительным образом Мотя казался одновременно и растерянным и сосредоточенным. Как человек аккуратно и медленно несущий перед собой в двух руках нечто крайне ценное, что можно с лёгкостью обронить, разлить или разбить. В его глазах читалось метание между боязнью не смочь в целости донести это нечто и сосредоточенностью от понимания важности того, что он принёс.
– Тейлор Свифт? – с поддельным безразличием на лице моментально вставил я.
– Да нет же, причём тут Тейлор Свифт? – впопыхах отнекивался Мотя.
– Я недавно вывел интересное наблюдение, – сменив торопливый тон на размеренный, я с искренним удовлетворением на лице начал излагать задуманное. – Если человек мысленно на чём-то очень сосредоточен, то он неспособен адекватно реагировать на сарказм. Потому что в момент обработки какой-то мысли любая иная поступающая извне информация воспринимается критически и оценивается исключительно с точки зрения логики. Человеку, витающему в своих мыслях, можно говорить откровенную околесицу, и он будет разбирать её с задумчивым лицом, отвечая на поставленные в ней задачи на полном серьёзе. Поэтому можно очень просто проверять собеседника: с тобой ли он, слушает ли он тебя на самом деле или поддерживает нить разговора на автомате, думая о чём-то своём. Закидываешь собеседнику простой как огурец откровенный сарказм, и смотришь на его реакцию. Если сразу раскусил – значит, он с тобой. Если начинает рассуждать и вникать – значит, человек в своих мыслях и ему нет дела до твоих слов. Он в них не вникает, слушая тебя поверхностно, а его голова заполнена своими мыслями. Как ты, например, сейчас, на мой нелепый вопрос о Тейлор Свифт.
– Правдоподобная теория, – улыбнулся Мотя, оценив мои изыскания. – Но я ведь и не отрицаю, что витаю в своих мыслях. И я тебе прямо так и заявил, предлагая говорить сразу о нам обоим интересном…
– Тебе-то понятно, что нет дела до моей жизни, – фальшиво-обиженным тоном оборвал на полуслове я. – Ты и не спросишь, как я тут без тебя? Чем я живу? Как у меня дела?.. Но а вдруг мне интересно, чем ты живёшь? Вдруг мне не так безразлична твоя жизнь, как тебе моя? Вдруг я хочу поинтересоваться у тебя твоими делами?
Понимая мои намерения поймать его на сарказме во второй раз, он пуще прежнего заулыбался и, прищурив левый глаз, шуточно погрозил указательным пальцем правой руки:
– Бесконечно я, что ли, буду попадаться на одну и ту же уловку? – Поздоровавшись с Юмой и сняв свои тёмно-зелёные кеды, Мотя прошёл в зал.
Два баклажановых кожаных кресла стояли не на своих местах, а друг напротив друга, окружив собой маленький круглый журнальный столик, где уместилась шахматная доска с ожидающими расстановки деревянными резными фигурами, готовыми к очередному поединку в «ШаГо». Вся конструкция расположилась возле дивана из того же комплекта, стоящего недалеко от стены. Между краем столика и диваном было оставлено лишь тридцать сантиметров для беспрепятственного передвижения по нему из стороны в сторону. Я позаботился об удобстве игроков и зрителей. Точнее, об удобстве игроков и одного зрителя. Мотя поинтересовался, может ли он до прихода оппонента и начала партии временно присесть в кресло. И, получив одобрение, расположился в нём и незамедлительно приступил к изложению того самого, «нам обоим интересного». Я же разместился от него по левую руку на диване.
– Фундаментальная аподиктическая очевидность пространства! – выпалил он, после чего последовала пауза и ожидающий взгляд, как бы передающий мне эстафету. Глаза моего друга излучали радость и детскую наивность. Радость от мысли, что он наконец-то смог поделиться со мной распирающей его нутро информацией, и детскую наивность от уверенности, что именно это я и желал услышать. Словно ребёнок, дарящий кому-то на праздник милую поделку и ждущий в ответ одобрения.
– Давай представим, – вытаращив глаза, медленно заговорил я, – что ты ничего ещё не сказал. И пока я сосредоточенно продолжаю ждать начала твоего спича. А то мне немного не по себе от мысли, что мне нужно как-то реагировать на только что тобой произнесённое. В таком случае, лучше и вправду давай поговорим о Тейлор Свифт…
– Почему дуализм актуален и по сей день? – ни на секунду не задумавшись над моей юмористической потугой, продолжил он изливать поток мыслей. – Несводимость материального и духовного! Этот многовековой тезис принимается современным социумом как само собой разумеющееся. Стоит только произнести: «Материальное и духовное – две разные стороны человеческой жизни!» – и тут же все довольны. Все кивают. Почему существует полярность взгляда на суть бытия? Адепты различных школ могут бесконечно дискутировать о смысле жизни, и в итоге всё равно не придут к общему знаменателю. Хотя по отдельности у них всё будет звучать складно и гармонично. Но действительно ли эти две вещи столь далеки друг от друга? Да и вообще, что значит «духовное» в мире современной научной действительности? Ведь всё есть материя в том или ином виде. Даже энергия является видом материи. Как эти вещи вообще можно противопоставлять? Как можно говорить о материальном и духовном как о двух разных началах? Это же вздор!
Я почувствовал некий дискомфорт от поставленных им вопросов. С одной стороны, вещи действительно важные и нужные. Но с другой – настолько недосягаемые и бесконечные, что глубину, которую придётся постичь, разбирая такие вопросы, сложно себе даже вообразить. Да и доступна ли человеку глубина, отвечающая на подобное? Тем не менее я нашёл в себе силы вступить в диалог:
– Существует ли нечто, – нахмурившись, важно рассуждал я, – способное свести дуализм в, скажем так, единое целое? Некая единая истина, в которую умещалась бы вся многомерность человеческих взглядов и представлений о мире? Серьёзный вопрос. Дерзну безосновательно предположить, что существует! – игриво завернул я в попытках остудить взвинченный градус серьёзности разговора и вернуть его к формату непринуждённой дружеской посиделки. – А ты мне сейчас, как я полагаю, развёрнуто и полноценно ответишь на свой вопрос. Ведь когда ты говорил о «нам обоим интересном», то ты и подразумевал решение вопроса дуализма! Так ведь? И именно о «возможности свести воедино материальное и духовное» ты мне сейчас и поведаешь! Я прав?
Я постарался максимально обличить дружеский тон своего едкого вопроса, даже приправив его лёгкой позитивной ухмылкой в надежде увидеть доброжелательную улыбку-одобрение от своего оппонента и услышать последующее объяснение-оправдание, что по существу поднятого вопроса сказать ему нечего. Как, собственно, и мне. А желал он лишь абстрактно пофилософствовать.
– Именно так, – твёрдо отрезал он. – Я же говорю, существует фундаментальная аподиктическая очевидность пространства. И как раз о ней я и хотел с тобой поговорить.
Уровень спокойствия, с которым Мотя произнёс ответ, заставил меня осознать нелепость моих попыток просчитать разговор наперёд и озадачить его своими «коварными» вопросами. Как оказалось, он и не думал сворачивать с намеченной линии. А всё, мной сказанное, вело именно к тому, что он и желал от меня услышать.
Мы давно не беседовали, и я совершенно позабыл о специфике диалога с этим человеком. Я опрометчиво упустил из вида тот факт, что диалог с ним должен предполагать просчёт глубины вариантов контраргументов. Лежащих на поверхности доводов, апеллирующих к противоположной позиции, обычно недостаточно, и всегда имеет смысл копнуть в глубину ходов.