Пролог

Все в доме сбились с ног в поисках мальчика, и только его сестра знала, куда он спрятался.

— Что, испугался? — прошептала она, приближаясь. — Не бойся, это я.

Темные штаны и бархатный кафтан мальчика покрылись пылью, а пятна грязи на лице придавали ему сходство с печальным гоблином.

— Тетя Ланна и ее фрейлины устроили жуткий переполох, — сообщила девочка. — Все ищут тебя. Странно все-таки, что они до сих пор сюда не заглянули. Или они позабыли твои милые привычки?

— Убирайся, — буркнул мальчик.

— Сейчас не могу, дурачок. За мной по пятам шли леди Саймон и две фрейлины, я слышала их шаги в коридоре. — Девочка поставила свечу на пол, между двумя каменными плитами. — Если я сейчас отсюда выйду, они сразу поймут, где ты прячешься. — Она улыбнулась, довольная тем, что все так удачно сложилось. — Так что я останусь, а если ты меня прогонишь, тебе же будет хуже.

— Тогда сиди тихо.

— Я буду вести себя так, как мне хочется, понял? Я принцесса и не собираюсь подчиняться твоим приказаниям. Только отец имеет право мне приказывать.

Девочка присела рядом с братом и окинула взглядом пустые полки. Теперь рядом с дворцовой кухней была построена новая кладовая, и эта, старая, использовалась редко. На полках осталось лишь несколько потрескавшихся горшков да с полдюжины кувшинов. Содержимое кувшинов было таким старым, что Бриони однажды сказала: если их открыть, это будет опыт, слишком опасный даже для Чавена из Улоса. (Едва познакомившись с новым придворным лекарем, дети поняли, что у него есть множество странных и увлекательных интересов.)

— А с чего это ты решил спрятаться? — осведомилась девочка.

— Я не прячусь. Я думаю.

— Врешь, Баррик Эддон. Как будто я тебя не знаю! Когда ты хочешь подумать, ты расхаживаешь по крепостным стенам, или отправляешься в отцовскую библиотеку, или сидишь в своей комнате и делаешь вид, что читаешь молитвы. А сюда ты забираешься, когда хочешь спрятаться.

— Надо же, какая наблюдательность, — фыркнул мальчик. — И давно ты стала такой умной, соломенная башка?

Баррик частенько использовал это выражение, когда сестра выводила его из себя. Он любил напоминать о том, что волосы у них разного цвета: у сестры золотистые, у брата рыжие, как лисий хвост. Словно из-за этого они переставали быть близнецами.

— К твоему сведению, я всю жизнь отличалась наблюдательностью. И только дурак этого не заметит.

Бриони помолчала, ожидая нового выпада. Но мальчик не раскрывал рта, и девочка, пожав плечами, решила сменить тему.

— У одной из уток во рву появились утята, — сообщила она. — Прелесть, до чего хорошенькие. Так забавно пищат и ходят по пятам за мамой, как привязанные.

— Да плевать мне на твоих утят.

Мальчик нахмурился и потер запястье. Его левая рука походила на птичью лапу, тонкие скрюченные пальцы почти не двигались.

— Болит?

— Не твое дело! Слушай, леди Саймон наверняка уже убралась. Какого черта ты все еще торчишь здесь и не идешь играть со своими утятами, куклами или что там у тебя?

— Я не уйду, пока ты мне не расскажешь, что произошло.

В голосе Бриони послышались железные нотки. Она знала, как добиться своего — знала так же твердо, как утренние и вечерние молитвы или историю о побеге Зории, которую держал в плену жестокий повелитель Луны, — то была ее любимая легенда из Книги Тригона. Бриони не сомневалась, что брат в итоге сделает все, чего она хочет.

— Расскажи мне, что тебя расстроило.

— Ничто меня не расстроило.

Мальчик положил больную руку на колени и спрятал ее в складках кафтана. Его сестра, бывало, так же заботливо укачивала белоснежных ягнят или толстобрюхих щенков, но взгляд брата не был умильным и нежным. Он смотрел на собственную руку с выражением, какое появляется на лице несчастного отца, взирающего на сына-идиота.

— Хватит пялиться на мою руку, — отрезал Баррик, перехватив взгляд Бриони.

— Рано или поздно ты мне все выложишь, рыжик, — насмешливо отозвалась она. — Зачем же упрямиться?

Он промолчал в ответ — непривычный ход в старой игре, отлично знакомой им обоим.

Несколько мгновений Баррик отчаянно боролся с собой и не произносил ни слова. Бриони даже начала подозревать, что ее усилия пропадут втуне и разговорить брата не удастся. Любопытство, томившее девочку, становилось невыносимым. Они родились в один день и в течение восьми последующих лет почти не разлучались, но за все эти годы Бриони ни разу не видела Баррика таким расстроенным. По ночам он порой просыпался в слезах, вырываясь из плена дурных снов, но днем хорошее настроение редко изменяло ему.

— Ладно, так и быть, — сдался мальчик. — Раз не хочешь оставить меня в покое, хотя бы поклянись, что никому не разболтаешь.

— Вот еще выдумал, свинтус! Буду я клясться! Ты и без того прекрасно знаешь, что я не разболтаю!

Это было чистой правдой. Каждому из близнецов не раз приходилось терпеть наказание за провинности другого, но выдавать друг друга они считали ниже своего достоинства. Между ними существовало соглашение, такое глубокое и естественное, что его не надо было проговаривать вслух.

Но на этот раз мальчик проявил твердость. Он терпеливо пережидал, пока пройдет охвативший сестру приступ раздражения. На бледном его лице застыла невеселая усмешка. Наконец девочка решила сдаться. Принципы, которым она следовала, не выдержали напора любопытства.

— Хорошо, если ты такая свинья, я поклянусь. Чем поклясться?

— Клянись на крови. Никакая другая клятва не годится.

— Да услышат меня боги, ты совсем сбрендил!

Девочка вдруг поняла, что такие выражения недостойны принцессы, и невольно огляделась по сторонам. Но никто не мог ее услышать — они с братом были одни в пустынной кладовой.

— Надо же, что придумал — на крови! На какой крови?

Вместо ответа Баррик вытащил из-за обшлага кинжал и, лишь слегка поморщившись, сделал надрез на кончике своего пальца. Бриони наблюдала за действиями брата как завороженная.

— Между прочим, кинжал тебе разрешено носить только во время торжественных церемоний, — едва слышно прошептала она.

Шасо, главный хранитель оружия, запретил Баррику носить кинжал, чтобы вспыльчивый и упрямый мальчик ненароком не поранил себя или кого-то другого.

— Плевать я хотел на запреты! А если на меня нападут, когда рядом не будет стражников? Я должен ждать, пока меня зарежут, как цыпленка? В конце концов, я принц. Или мне нужно просто хлопнуть их перчаткой и приказать убираться вон?

— Нет у тебя никаких врагов. — Бриони, не отрывая взгляда, наблюдала, как кровь тонким ручейком струится по пальцу брата. — С чего ты взял, что на тебя нападут? Кому нужно тебя убивать?

Он покачал головой и сокрушенно вздохнул, словно удивлялся наивности сестры.

— Ты что, собираешься сидеть и ждать, пока я истеку кровью?

Девочка изумленно уставилась на него.

— Ты хочешь, чтобы я тоже порезала палец? Чтобы узнать твой дурацкий секрет? Нет уж, не дождешься.

— Хорошо, — проронил мальчик, пососал кровоточащий палец и промокнул его рукавом. — Тогда ты ничего не узнаешь. Убирайся прочь и оставь меня в покое.

— Ну почему ты такой вредный!

Бриони вгляделась в лицо брата и поняла, что он не уступит. Баррик был упрямым, как загнутый гвоздь.

— Будь по-твоему. Давай кинжал.

Мальчик колебался: он решал, можно ли доверить женщине свое оружие. В конце концов Баррик протянул сестре кинжал. Прикусив губу, Бриони приложила острый край лезвия к пальцу.

— Режь, не тяни!

Но девочка медлила. Тогда Баррик сделал стремительное движение здоровой рукой, схватил палец сестры и буквально насадил его на лезвие. Порез оказался неглубоким, и, пока Бриони осыпала брата ругательствами, боль улеглась. На пальце выступила алая капля. Баррик взял руку сестры, на этот раз мягче, и соединил ее кровоточащий палец со своим.

Это был странный момент. Девочка не ожидала, что испытает столь волнующее ощущение, когда кровь из ранки сольется с кровью брата. А Баррик был так сосредоточен, словно перед его глазами предстала захватывающая и упоительная картина — тела, слившиеся в любовном экстазе, или последние судороги повешенного.

Подняв голову, он встретил удивленный взгляд сестры.

— Что ты на меня уставилась? Говори: клянусь, что буду свято хранить тайну, которую сейчас узнаю. А если нарушу клятву, пусть меня покарают боги.

— Баррик! Зачем все эти ужасы? Ведь я и так никому ничего не скажу. И ты это прекрасно знаешь.

— Теперь, когда наша кровь слилась, ты не можешь отказаться от клятвы.

Бриони покачала головой. До чего же глупы эти мальчишки. Неужели он думает, что кровь из порезанных пальцев свяжет их сильнее, чем материнская утроба?

— Я не собираюсь ни от чего отказываться. Если тебе угодно, клянусь, и пусть меня покарают боги. Ну, что дальше?

— Молодец. Раз ты поклялась, я тебе все покажу.

Баррик встал и, к удивлению сестры, вскарабкался на здоровенное полено, которое с незапамятных времен использовалось в кладовой в качестве табуретки. Порывшись на одной из полок, принц достал какой-то сверток и положил его на стол так осторожно, словно там скрывалось что-то живое и опасное. Девочка разрывалась между стремлением узнать, что в свертке, и желанием броситься наутек, а ее брат благоговейно развернул ветхую тряпицу.

— Статуэтка, — разочарованно выдохнула Бриони.

Высотой статуэтка была с ручную белку из тех, что жили в саду. Однако на этом сходство с обычными и привычными вещами заканчивалось. Статуэтка была сделана из удивительного материала — дымчатого хрусталя, местами жемчужно-серого, словно подернутого инеем, местами сверкающего и прозрачного, как алмаз. Камень переливался всеми оттенками от прозрачно-голубого до розоватого, как сверкающая на солнце вода родника. Лицо статуэтки почти скрывал капюшон плаща, а широкоплечая фигура, опиравшаяся на пастушеский посох, казалась мощной и сильной. На плече, будто вторая голова, восседала сова.

— Это Керниос, — прошептала Бриони.

Ей уже случалось видеть такие изображения, и она протянула руку к статуэтке.

— Не смей!

Баррик схватил статуэтку и снова завернул в тряпку.

— Это… это плохая вещь.

— Да что в ней плохого?

— Не знаю. Но я чувствую… чувствую, что я ее ненавижу.

Несколько мгновений сестра с недоумением смотрела на него, потом в ее глазах вспыхнула искорка понимания.

— Баррик, неужели… неужели это статуэтка из часовни Эривора? Та самая, что пропала… Помнишь, как злился тогда отец Тимойд?

— Эта статуэтка не пропала. Ее украли. Отец Тимойд твердил об этом без конца. — Бледные щеки Баррика залила краска. — И он был прав.

— Да хранит нас милостивая Зория, ведь ты же не…

Баррик молчал, но сестра прочла ответ в его глазах.

— Зачем, Баррик, зачем? Для чего она тебе?

— Сам не знаю. Говорю же, я его ненавижу. Погляди, глаза у него закрыты капюшоном, но он и не хочет ничего видеть. Он что-то замышляет… и выжидает. Я чувствую, как от него исходит зло. Чувствую это даже сильнее, чем в часовне. Разве ты ничего не чувствуешь?

— Нет… Обычная статуэтка. Почему от нее исходит зло?

— Говорю тебе, не знаю. Она какая-то… горячая. Точнее, от нее у меня в голове становится горячо. Или не горячо, а просто… какие-то странные мысли, и они жгут. Не могу объяснить. Но я его ненавижу. — Лицо Баррика вновь покрыла бледность, глаза горели огнем решимости. — И я непременно выброшу эту гадость в ров. Прямо сейчас.

— Да ты с ума сошел! Это же драгоценная вещь! И она очень давно принадлежит нашей семье.

— Наплевать! Больше она не будет принадлежать нашей семье. Я смотреть на него не могу, так я его ненавижу. — Мальчик устремил на сестру испытующий взор. — Помни, ты поклялась и должна сдержать клятву. Наша кровь слилась воедино.

— Можешь не волноваться, я никому не скажу. Но я все равно считаю, что ты не должен ее выбрасывать.

— Я сам знаю, что я должен, а что нет. И ты меня не остановишь.

— Это точно, — вздохнула Бриони. — Если ты вбил себе в голову какую-нибудь глупость, рыжик, тебя никто не остановит. Но если ты решил от нее избавиться, лучше не бросать ее в ров.

— Это еще почему? — осведомился мальчик, глядя на сестру из-под насупленных бровей.

— Потому что ров скоро осушат. Ты забыл, как его чистили прошлым летом? Тогда на дне нашли кости утонувшей женщины.

— Помню, — кивнул мальчик. — Я тогда ужасно злился, потому что Мероланна не разрешила нам посмотреть на утопленницу. Словно мы маленькие!

В первый раз Баррик глянул на сестру как на сообщницу, а не как на противницу, угрожающую сорвать его планы.

— Да, если я брошу эту штуковину в ров, рано или поздно ее непременно найдут. И вернут в часовню.

— Так оно и будет! — подхватила Бриони. — Лучше брось ее в океан. С внешней крепостной стены над Восточной лагуной. Во время прилива вода подходит под самые стены.

— Как же я это сделаю, по-твоему? Стражники обязательно заметят.

— Я скажу тебе, как. Только ты должен кое-что мне обещать.

— Что?

— Сначала пообещай.

Мальчик сдвинул брови, засомневавшись, однако искушение и любопытство оказались выше его сил.

— Хорошо, обещаю. И как же мне выбросить эту штуку в океан, чтобы стражники ничего не заметили?

— Мы пойдем вместе. Скажем, что хотим постоять на стене и посмотреть на чаек, или еще что-нибудь такое. Ведь все считают нас детьми и не обратят внимания на то, что мы делаем.

— Нас считают детьми, потому что мы и есть дети, — сердито пробормотал мальчик. — И зачем тебе нужно тащиться со мной? Я справлюсь сам.

— Сначала дослушай, а потом говори. Когда мы поднимемся наверх, я споткнусь и упаду. Не со стены, конечно. Стражники наверняка бросятся ко мне, испугаются, не сломала ли я ногу или что-то в этом роде. Ну а ты воспользуешься суматохой и сделаешь то, что задумал.

Во взгляде Баррика мелькнуло нескрываемое восхищение.

— Слушай, соломенная башка, а ты не так глупа, как кажешься!

— Да, рыжик, без меня ты бы вляпался в большие неприятности. Настало время выполнить обещание.

— Давай говори, чего ты хочешь.

— Поклянись на крови, что в следующий раз, когда задумаешь милую шалость вроде похищения статуи из часовни, сначала посоветуешься со мной.

— Зря ты строишь из себя старшую сестру, которая заботится о глупом маленьком братике. Даже будь ты действительно старше…

— Клянись. Ты обещал. Или моя клятва потеряет силу.

— Хорошо. Клянусь. — Губы Баррика растянулись в улыбке. — Как только задумаю снова похитить статую, непременно расскажу тебе об этом.

— Надеюсь, больше тебе такое не придет в голову. Подумай о слугах: когда отец Тимойд хватился статуи, их всех обыскивали, многих наказали и даже побили. А ведь они ни в чем не виноваты.

— Не виноваты. Но слугам не привыкать к оплеухам, — пренебрежительно бросил Баррик, однако спохватился и сделал вид, будто серьезно воспринял слова сестры.

— А о Керниосе ты подумал? Разве ему понравится, что его статую похитили и бросили в море?

Лицо Баррика вновь стало непроницаемым.

— Это меня волнует меньше всего, — процедил он. — Керниос мой враг.

— Баррик, опомнись! Нельзя говорить так о богах!

В ответ мальчик лишь пожал плечами.

— Пора нам отсюда уходить, — сказал он через несколько мгновений. — Леди Саймон наверняка уже угомонилась. Потом мы проберемся сюда и заберем статую. Думаю, на стену мы пойдем завтра утром.

Баррик поднялся и протянул здоровую руку сестре, которая запуталась в своих пышных юбках.

— Да, и надо вымыть руки. Не то пристанут с вопросами.

— Крови совсем мало.

— Достаточно, чтобы привлечь внимание. Кровь всегда привлекает внимание. И вызывает вопросы.

Бриони открыла дверь кладовой, и дети бесшумно, как привидения, выскользнули в коридор. Ни единый звук не нарушал могильной тишины тронного зала. Казалось, весь огромный дворец затаил дыхание, прислушиваясь к шепоту, доносившемуся из кладовой.

Загрузка...