- В первый раз, мамочка, до донышка! Ух, какая ты сладкая!
- А ты ещё слаще, воробышек мой, - сказала она от всей души.
При пятом свидании Виталик предложил ей... "Только не пугайся, менты прикуплены..." торговать наркотой, зарабатывать неплохие "бабки". Она решила, что риск, конечно, есть, но... попробовать можно.
- Будем вместе, - уточнил Виталик и подбодрил: - Ты же актриса, у тебя ещё лучше получиться может...
- Мне нужна своя жилплощадь, - сказала она.
- Тем более, - сказал Виталик. - Будет.
Но не случайно говорится, что аппетит приходит во время еды. К тому же жажда доказать всем-всем, что она все равно самая-самая, кипела и пенилась в глубинах непростой, петлистой Ксениной души. И в один из вечеров, в глухом месте она имела беседу один на один с человеком без лица, так как оно было скрыто черным "чулком". Человек этот начал в лоб:
- Мадам, ваши поступки и деяния свидетельствуют о незаурядных данных, уме и смекалке. Вы совершенно справедливо решили рвануть в Москву из глубины сибирских руд. Именно здесь во всей полноте идет процесс стремительного и исторически оправданного перераспределения собственности. Именно здесь толковый человек без особых бюрократических проволочек сметает со своего пути всякого рода убогих, ущербных, в том числе алкашей и психов. Ваш аллюр с дядей Витюши заслуживает всяческого одобрения. Как, впрочем, и зигзаг удачи с алкашом с Подбельского, который продал вам квартиру. Его нашли мертвеньким в подвале? То ли ядовитой водки нахлестался, то ли что... не знаете, случаем? Но все справедливо: бросовые человечишки летят в мусорный бак истории, а их место по праву занимают особи жизнеспособные, деятельные. "Карлы Марксы" гайдаровской гвардии, спасибо им огромное, отчетливо мыслили: России необходим до зарезу класс богачей-собственников. Но если пустить это дело на самотек - упустишь время. Значит, надо дать воровать кто и сколько может. Дураки этого не поняли и остались в полных дураках. Умные получили то, что хотели. В том числе звание "олигархов", "банкиров", "президентов компании" и так далее. Иной же сидит на золотой жиле и даже этого не подозревает. Мне кажется, Дом ветеранов работников искусств именно такая жила...
- Вы имеете в виду кое-какой антиквариат и драгоценности у старух-стариков?
- Холодно! Я имею в виду то, что расположен Дом не на виду, на окраине, и отношение к нему у законников небрежное. Ну кто, к примеру, может подумать, что в этом богоугодном заведении определенные люди заняты определенным делом? Что тут одна из троп по переброске ходового товара?
- Никто, - подтвердила смекалистая Ксения. - Там и шоссе поблизости, что от аэродрома... Играет роль?
- Хорошо, хорошо соображаете, мадам!
- У одной из зажившихся старух дача есть, ещё ближе к аэродрому, пустая. Может, тоже пригодится?
- Я вами очарован! Вы на многое способны! Теперь понимаю, почему вам удалось завести в тупик следствие там, далеко от Москвы. Только в очень толковую голову могла прийти мысль о кипятильнике... Включить его всухую поблизости от тряпок, бумажек и... нету Анжелики, нету героини спектакля по пьесе нашего классика Александра Островского "Последняя жертва"! Ну, да это я так, попутно, чтобы вы, мадам, твердо знали - стараемся доходить до сути, так как дела делаем серьезные.
- Я поняла, - скромно отозвалась Ксения.
- Ваш тогдашний любовник... как его... Геннадий Залетный, верно, вас любил крепко, раз пошел на такое. Здоров был, судя по фото. Если бы не нахлебался какой-то очень уж некачественной водки аккурат на девятый день после смерти "героини" - жил бы да жил... Но, говорят, исчез, даже тела не нашли. Вам-то повезло - вы лишь слегка пригубили... Как знали. Ну да что о прошлом... Вон как Виталик в вас влип! Он ведь вам дорог, этот молодой человек?
- Очень!
- Это очень хорошо... сильные чувства, знаете ли... волшебство любви...
- А Виктор? - напомнила она.
- Виктор Петрович с нами в карты не играет. Напрямую не играет. Он не должен знать ни о чем. Мы сами найдем способ, как его заставить работать на общее дело... Слаб человек! На молоденьких девочек слаб. Верно?
- Верно, - ответила она.
- Почему не спрашиваете об оплате? Товар - деньги, деньги - товар?
- Надеюсь, не обидите.
- Нет. Если все пойдет так, как надо - вам вилла в Греции обеспечена, хорошая машина, само собой, счет в банке и здесь и там... Идите, думайте. Сойдемся через два дня. Я вам предложу свою режиссерскую разработку, а вы свою. Сопоставим, выберем наиболее удачный вариант...
Ксения была ошеломлена. Но и горда. Ее берут в игру по-крупному! Ей отводится едва ли не главная роль! Витек будет играть "толпу", не более! А она, она... Ее честолюбивая, несытая душонка плясала и смеялась! Она решила показать класс.
Если не вдаваться в десятки подробностей, то вот какую программу действий разработал человек в "чулке" в соавторстве с Ксенией. Было решено использовать в качестве контейнеров для перевозки "товара" в морг умерших стариков и старух. Ксении не было объяснено, почему именно морг становился важным пунктом движения "товара". Она и не спрашивала, догадываясь...
Было решено также сменить состав обслуги. Набрать побольше загнанных в угол, без средств к существованию, ещё лучше без постоянной московской прописки. В Москве таких сколько хочешь! Чтоб радовались одной возможности работать. Она пошла в бюро по трудоустройству и нашла там медсестричку Аллочку из Белгорода, что ютилась в общаге у своей сестры, изнуренной ещё при советской власти двумя детьми, безденежьем, хроническим нефритом и пьянкой. Прямо на вокзале, из толпы только что приехавшего "за удачей" люда выхватила сорокалетнюю Нину Викторовну, беженку, врача с двумя девочками мал мала меньше. Нина Викторовна бежала из Казахстана и направлялась в вологодскую деревню к родне мужа, майора, который погиб при разминировании в Чечне. Нина Викторовна приглянулась ей убитым видом и молчаливостью. Она без проволочек согласилась "работать на совесть, воду в коллективе не мутить, не в свое дело не соваться". В обмен на... дачку. Мол, в Доме ветеранов есть совсем как бы слабоумный старичок, и дачка ему уже ни к чему, а вам с ребятишками очень даже пригодится.
Еще Ксения пообещала премиальные время от времени.
- У нас спонсор есть. Он подкидывает.
Спонсор как-то сам вдруг пришел в Дом. Им оказался Б.В. Сливкин, директор фирмы "Альфа-кофе"... Обошел квартиренки старичков-старушек. Произвел впечатление заботливыми вопросами, импозантным видом, пообещал Тамаре Сергеевне Мордвиновой целебные травы, прямиком с Тибета, кому-то верблюжьей шерсти от радикулита, а всем-всем - большие китайские термосы. Обещания выполнил.
Володя? Тоже был новый для Дома человек. Ксения догадалась - Их. Она догадалась также и о том, кто подстроил так что директорский староватый "жигуль" наехал на шикарный "Мерседес". Именно в этот раз Володя не сидел за рулем - у него с рукой было что-то, машину вел Виктор... Из "Мерседеса" вылезли лбы и за невидимую царапину потребовали таких денег... Иначе, пообещали, - "жить тебе ни к чему, дяденька"... И он, и Володя ни на миг не усомнились в том, что бандюги наехали на их "жигуль" сами, нарочно. Есть в Москве, распространен такой способ брать за горло бедолаг-водителей. Виктор Петрович названной суммы не имел. Он всю ночь промаялся, строя планы, как бы выкрутиться... Но все без толку. Двадцать пять тысяч долларов - где ж их взять!
Выручил, как ни странно, Володя в затертых джинсах. Пришел в кабинет и не без смущения произнес:
- Я съездил к тем ребятам... договорился. Они вошли в положение, скинули в двух тысяч... Я им отдал. Занял тут кое у кого...
- Володя! Как же мне тебя благодарить!
Володя в ответ: мол, если возьмете на работу мою жену... которая по документам пока не жена... но со временем, если будет квартира...
Надо ли говорить, какое впечатление произвела на Виктора Петровича красавица Виктория! Да к тому же она оказалась великолепной кондитершей... Ах, какие торты "Триумф" пекла! А какие пирожки с картошкой, изюмом, капустой! Старички и старушки, бренча серьгами, браслетами, колье, частенько присаживались к специальному столу и тщательно выводили слова благодарности в специальную книгу именно Виктории.
И стол, и книга эта в пурпурном глянцевом переплете возникли не сами по себе, а опять же как продукт ума догадливой Ксении.
Она же наладила связь с газетчиками, телевидением, радио, и вскоре то там, то тут стали появляться красочные рассказы о безбедном существовании старых служителей муз в Доме ветеранов. На фасаде с её же подачи засияла табличка "Дом отличного содержания".
Юбилеи ветеранов в связи с той-то и той-то датой, с цветами, тортом "Триумф", сбором всех старичков-старушек в одном месте, в теплой дружелюбной атмосфере, - тоже осуществленная задумка изобретательной Ксении, золотая и бриллиантовая пыль в глаза общественности.
Три года и пять месяцев бесперебойно осуществлялась доставка героина по схеме, придуманной отчасти и бывшей бездарной актрисой. Череда трупов умерших своей и не своей смертью одиноких стариков и старух служила "верой и правдой" обнаглевшим наркодельцам. "Перевозки" с телами-"чемоданами", где мафиозники прятали "товар", ни разу не остановили ни милиция-полиция, ни ГАИ, ни иные какие службы. Но если бы и остановили, то что б? кому придет в голову, что каждый труп - на вес золота, потому что у него в животе героин?
Она, Ксения, лично придумала возить молоко из совхоза, а на дачке Мордвиновой поселить Володю с его полуженой Викторией! И Мордвинова разрешила, так как прониклась сочувствием к бедам "беженцев из ближнего зарубежья". И три года Володя с Викторией жили там, давая периодически взятку кому нужно.
Но однажды к Мордвиновой пришла внучка её давней подруги, приехавшая из Латвии. Тоже беженка, попросила пожить на её даче. Мордвинова резонно решила, что не навек сдавала свою дачу Мастеру на все руки, и попросила позвать его к себе. Володя все понял правильно и пообещал съехать с чужой жилплощади в ближайшие три дня.
Однако делать это ему не пришлось. Почему-то дама из Риги больше к Мордвиновой не пришла, даже не позвонила. Возможно, устроила как-то по-иному свои дела.
Как же получилось, что в скором времени Тамара Сергеевна подписала дарственную на Сливкина? Потому что Сливкин принес ей много-много коробочек с тибетскими травами, которые исключительно полезны для организма... Потому что престарелая дама изредка теряла контроль над своими поступками... Тем более, если ей в стакан с чаем сестричка Аллочка подсыпала амнезин. Под его воздействием и не в такой старой голове начинают роиться тараканы. Вот в такую минуту девяностолетняя старуха и подписала казенную бумагу в присутствии неутомимой Шахерезады-нотариуса, "курирующей" Дом и получающей свой дивиденд от наркодельцов.
Кстати, это она, Шахерезада, участвовала в убийстве Павла. Нет, сама за нож не бралась, но, как было ей велено, обратила внимание на вазу-конфетницу из наследства Мордвиновой, мол, очень дорого может стоит... Эти гады знали что Маринка с Павлом в нищете... Сливкин тоже позвонил, прикинулся сердобольным и насчет этой вазы сказал пару слов... Подогрел... Но его деяние абсолютно неподсудно! Он ни в чем не замешан впрямую! Откуда, скажите на милость, он мог знать, что Павел и Маринка побегут в антикварный и Павла там, во дворе, убьют? Откуда он мог знать, что сестричка Аллочка скормила Мордвиновой амнезин и что поэтому старая актриса сразу, без уговоров, поставила свою подпись под доверенностью? И Сливкин, конечно, не в курсе, кто по телефону грозил Маринке. А то, что Павла убили для того, чтобы её, несчастную, попугать, чтобы она "не копала", - только предположение... Разве не так? Ведь пока даже неизвестно, сколько стоила та ваза. А может, миллион долларов! Сливкин умел отвечать на вопросы... сидя в Бразилии... Не подкопаешься.
Вернемся к Аллочке. В следующий раз эта миниатюрная сестричка, похожая на куколку, подложила в чай препарат совсем иного действия, и Мордвинова перевозбудилась, вскочила с постели на пол и упала, и сломала шейку бедра... И все бы ничего, лежала бы себе спокойно со сломанной ногой. Но старая стерва успела поделиться своими соображениями-сомнениями с Обнорской. Никто не ожидал этого. Ведь они не дружили. Теперь поневоле пришлось спешить. Тем более, что на даче Мордвиновой, в собачьей конуре, лежала партия "товара", который следовало переправить по назначению. Кто придумал прочно прибить к забору собачью конуру, где собака не жила вовсе? Все она, смышленая Ксения. Тот, кому было нужно, кто знал секрет собачьей конуры и её устройства и притаенной досочки в заборе, которая легко отодвигалась, - быстро, на мгновение приседал в кустах, будто "по нужде", и совал "товар" в собачью будку. Предположим проезжая мимо на машине... Вокруг же дачки деревья, кусты, тихо, окраинно, безопасно...
Если бы Мордвинова вдруг не потребовала, вспомнив что-то смутное, связанное с дачей, показать ей документы... если бы она не пооткровенничала с Обнорской так, что Обнорская ускорила ход событий.
Серафима Андреевна вышла в коридор. Она несколько утомилась, потому что дописывала свои мемуары. Ей захотелось как натуре достаточно своевольной и романтичной, выйти на улицу, побродить вблизи черемуховых кустов, подышать воздухом мая, юности...
Но её остановил слабый стук, доносившийся из комнаты нелюбимой Мордвиновой... Стук странный, совсем необязательный в час ночи... Она, бывшая политзэчка, должно быть, сторожко оглянулась по сторонам, прежде чем открыть дверь в квартирку Мордвиновой, и тотчас бесшумно захлопнула её за собой.
Старая Мордвинова слабой, худющей рукой стучала стаканом по тумбочке. Увидев свою вечную соперницу, прекратила стук и прошептала:
- Не хочу дарственную! Хочу на свою дачу! Там сирень, флоксы... У меня сломана нога... Сливкин... Боюсь! Врут! Убьют! Помоги!
На большее её не хватило. В дверь быстро вошла Аллочка, беглым взглядом окинула одну старуху, другую:
- Серафима Андреевна, вы же не дружите... О чем вы говорили? Надо чем-то помочь Тамаре Сергеевне?
- Да, - сказала Обнорская. - Она просит пить.
... Серафима Андреевна ушла к себе, думать, размышлять... Она решила позвонить кому-нибудь из тех, кто может разобраться во всем и помочь несчастной Мордвиновой. Но, как опытная конспираторша, этой ночью не сняла телефонную трубку.
На следующий день ей принесли кусочек торта "Триумф". Мордвинова так велела... У Мордвиновой - юбилей, и красавица-кондитерша опят оказалась на высоте... А ночью Мордвинова сгорела...
Серафима Андреевна затаилась. Она решила, что надо действовать очень и очень осторожно. Но она не подозревала, что все телефоны Дома прослушиваются... И кто-то очень чутко реагирует на голоса... Она думала, что раз прошло целых пять дней после смерти Мордвиновой - можно позвонить приятельнице и поделиться своими подозрениями относительно пожара... Все-таки, старость растормаживает человека, рушит инстинкт самосохранения... Она, к несчастью, была глуховата и говорила слишком громко. Ее разговор с приятельницей даже Вера Николаевна слышала, потому что был теплый вечер, окна и двери лоджий открыты: "Настенька! Мордвинова не могла включить кипятильник сама! У неё нога была сломана! Она не вставала! Это все бред!" Ее мог слышать, кроме Веры Николаевны, ученый старик Георгий Степанович Гутионов... Их квартирки соседствуют... Он вполне мог донести... Он ведь был старый проходимец, на совести которого самые пафосные выступления "против искривления линии партии" ещё в тридцать седьмом. Кому надо, видели документики с его подписью, предваряющей расстрел того, кого много позже реабилитировали и возвели на пьедестал. Ему объяснили, что если исправно служить новым хозяевам жизни, - они не станут нанимать писаку для разоблачительной статейки... Если он изредка, очень изредка станет выполнять мелкие поручения... Ну, например, прислушиваться к разговорам и отбирать ценную информацию, чтобы можно было вовремя пресечь всякого рода склоки, домыслы и сохранить в Доме общеполезную спокойную обстановку. И, конечно же, очень кстати, если он будет в первых рядах желающих рассказать очередным журналистам, телевизионщикам, как хорошо жить всем ветеранам в этом замечательном Доме, где уютно, чисто, вкусные пирожки, даже торты делают, куда приезжают выступать артисты, писатели, певцы... Стоит добавить: это он, Георгий Степанович, исполнил требование Ксении, распустив слух, будто Серафима Андреевна Обнорская так ненавидела Мордвинову, что обещала убить.
С точки зрения целесообразности, как потом объяснит Ксения, вовсе не нужно было уничтожать Обнорскую - ведь совсем недавно при пожаре сгорела Мордвинова. Но Обнорская, к несчастью, знала слишком много да ещё не умела молчать... Вот и получилось, увы, подряд два трупа...
Почему использовали яд? Но ведь два пожара подряд - не слишком ли? С точки зрения то же целесообразности...
А яда потребовалось совсем чуть. Ну совершенно. Из тех, что бесследно исчезают в организме - хоть какие анализы делай. Такие яды, говорят, можно достать, к примеру, в Южной Америке. Да и здесь, у нас, в России, с ними, говорят, проблем нынче нет... Красавица Виктория очень умело эту капелечку яда поместила в самый кончик кусочка своего знаменитого торта "Триумф". Кто же откажет в любезности ну хотя бы крошечный кусочек этого "Триумфа" попробовать, ну самую, самую малость? Тем более, если делалось это чудо в честь вашей личной юбилейной даты? Обычно воспитанные старушки, находясь даже в полутрансе, не отказывали в любезности и позволяли засунуть себе в рот роковой кусочек...
Как случилось, что актер Анатолий Козинцов сгорел в собственной машине по пути в Санкт-Петербург? Зачем он принял фальшивую телеграмму от несуществующей сестры за подлинную? Потому, что он, бедняга, помешался на своем здоровье, он хотел, чтобы, как встарь, молодые девушки жаждали его, чтоб он мог чувствовать себя юным гладиатором, всегда готовым к сексуальным битвам... Красавица-кондитерша, на которую он положил глаз, переспала с ним раза два. Потом обидела: "Не тянешь, голубчик! Надо подлечиться..." И к Аллочке в её однокомнатную он наведался как-то по приглашению. И Аллочка вынесла тот же нелестный приговор, но приободрила: "Можно исправиться. От импотенции кое-что попринимать". О был готов, он даже попросил Аллочку найти ему какие-нибудь полезные средства или подсказать, куда, к каким специалистам лучше всего обратиться. Признался, что какие-то таблетки поглотал, польстившись на рекламу, но толку нет.
Аллочка посмеялась над его доверчивым отношением к рекламным призывам и открыла ему секрет продолжительной молодости отдельно взятых деятелей искусств - уколы специальные, уколы в специальном медучреждении... Но очень дорогие.
Это его не остановило. Он продал китайскую вазу, древнюю, как мир. Денег хватило на три укола. Но этого оказалось маловато, хотя, вроде бы... почувствовал себя немного крепче в том месте, где ютится мужское достоинство. Продал ещё несколько антикварных вещиц во славу омоложения... Остальные были уже дешевы и для антикваров неинтересны.
Спасла положение Аллочка. За целых два укола заплатила сама, но предупредила, что теперь, если он хочет добиться стабильного результата, придется выкручиваться. Он подумал, подумал и согласился, когда она сказала, что есть необходимость махнуть в Петербург... Не надо спрашивать, зачем. Просто он поедет туда после телеграммы от... например, двоюродного брата Константина. Ему самому ничего не надо делать. Нужные люди остановят его машину в нужном месте. Деньги на поездку, кстати, будут лежать в бардачке. Аллочка объяснила, что одна эта поездка покроет его расходы на несколько волшебных уколов, и он, к тому же, рассчитается с ней.
Вряд ли Анатолий Козинцов был уж совсем наивный. Должно быть, и совесть обжигала... Но желание омоложения оказалось беспощадным и ослепляющим.
И в тот раз все прошло нормально. Он с хорошим лицом человека, которому известны лишь светлые, радостные стороны жизни, проскакивал посты ГАИ и отдельно взятых милиционеров при исполнении. Некоторые узнавали его, улыбались, махали вслед. Он доехал почти до Петербурга, когда его машину остановили на развилке дорог добры молодцы в камуфляже, попросили выйти, порылись под задним сиденьем, что-то, видно, нашли очень нужное и укатили на черном джипе. Он тогда провел в Петербурге целую неделю, посещал театры, музеи, поднимался на лестничные площадки и стоял перед дверями тех квартир, где жил когда-то в молодости. Об этих своих ностальгических стояниях рассказывал потом за обеденным столом в Доме...
Возможно, Козинцову и во второй раз повезло бы, когда пришла телеграмма от "сестры"... Но не дано было ему знать, что те, кто режиссировал наркоспектакли, кто отслеживал операцию, были с запозданием оповещены о том, что на дороге, по которой он уехал, появились спецназовцы с собаками и "трясут"транспорт. Оставалось одно - успеть остановить артиста в тихом месте, изъять дорогой товар, а машину вместе с незадачливым курьером взорвать. Что и было выполнено. А чтобы версия ограбления выглядела убедительней, с руки убитого актера сняли не сильно дорогие часы.
Веру Николаевну, самоотверженную жену режиссера, испортившую себе надпочечники в результате слишком долгого сидения в серном источнике во имя хорошего кадра и искусства вообще, никто убивать так скоро не собирался. Не было причин. Слишком-слишком много случилось смертей за короткий промежуток времени! Необходим был люфт, передышка, полоса спокойствия. К тому же "товар" ещё не поступил. Пустовала собачья будка.
Но к сожалению, Вера Николаевна, как выяснила из её дневника приглядчивая Аллочка, слишком много узнала от Обнорской! В том числе про сломанную ногу Мордвиновой, так что вполне могла разгласить совсем не нужные сведения, посеяв в массах сомнения в достоверности слушка насчет кипятильника, включенного всухую... Зловредной Обнорской, мстившей своей сопернице и критиканше...
Вот почему Аллочка под неусыпным руководством Ксении Лиманской, вынуждена была подсунуть Вере Николаевне лекарство, от которого та перевозбудилась и, действительно, бросилась на стекло двери, что вела в лоджию. Нельзя же было, чтобы она умерла тихо, как Обнорская. Разнообразие смертельных исходов, рассудила Ксения, гасит подозрения, если они вдруг у кого-то могут возникнуть.
Вообще её предприимчивости и воображению могли позавидовать даже великие режиссеры и прославленные фокусники. Это она придумала собачьи кости из пластмассы под героин. Собачьи кости, лежащие в будке, - это же так естественно... Собачьи кости для игры собак переправлялись самолетами вместе с собаками и собачниками. Собаки же, играющие костями-игрушками это же так умилительно! Впрочем, были и другие способы переправки "товара", придуманные вездесущей Ксенией. Обзаведясь банковскими счетами, она чувствовала себя обязанной действовать с ещё большей отдачей и воодушевлением...
И это ведь тоже её придумка - повязать всех единым грехом. Это она развязала руки лихим бабенкам, позволяя грабить умерших старух, снимать с их ещё теплых тел всякие драгоценности. А сама участвовала в этих сатанинских оргиях больше для отвода глаз. Мол, как все, бедствую, вот и не брезгую, что поделаешь, времена такие пришли, жизнь тяжелая, паскудная, она и толкает на нехорошие дела.
Ну а что же Виктор Петрович? Он что, вовсе ни о чем не догадывался? Ему выгодно было делать вид, что не догадывается. Он знал, что его должок в двадцать пять тысяч долларов висит на нем, но если он будет вести себя хорошо, - его к стенке не будут прижимать. Авантюрист и мошенник, старый картежный шулер, он чуял, что попался, и крепко, что хода назад нет, что и дядя-алкоголик тоже кем-то вписан в реестр его деяний заодно со вспышкой старого телевизора... Он решил бросить весла, и пусть несет, и куда кривая вывезет. От очень уж черных мыслей спасало женолюбие. На этой почве они и сошлись с Анатолием Козинцовым. Особенно сблизила их общая беда проявление этой чертовой импотенции. Виктору Петровичу, конечно, было обидно, что он стал сдавать столь рано - в сорок пять, в то время, когда Козинцов, с его слов, - лишь в шестьдесят пять. Тем более обидно, что у него, бывшего спортсмена, именно сейчас появилась чудесная девушка, начинающая певица, он в неё влюбился по уши... И деньги нужны! На все, про все нужны деньги!
Козинцов поведал о страданиях Удодова своей спасительнице Аллочке. Аллочка промолчала. У неё было от Ксении одно задание - посадить "на укол" артиста, с чем она и справилась. На тот же волшебный укол "посадил" Удодова его шофер Володя. Небрежно так, когда мчались мимо придорожных березок-осинок, бросил:
- У вас есть деньги в банке. Хорошие деньги. На них можно не только на юга слетать с вашей красавицей, не только ей колечко купить, но и укольчики поделать, чтоб вернуть себе мужскую силу. Хотите хоть сейчас махнем в тот банк?
И все заверте... закрути...
... Зачем же Аллочка и кондитерша Виктория устраивали сцены ревности, связанные с чернобровым Мастером на все руки Володей? Ксения Лиманская считала, что такие мини-спектакли необходимы. Они украшают быт, отвлекают внимание на пустяки, на судаченье по поводу этих двух "несдержанных" женщин, на старчески умиленные репризы: "Лишнее доказательство, как ни говорите, что ревность жива, а следовательно, и любовь",
Что же такое, однако, Володя? Как он-то возник в эпицентре событий? Служил в армии в Таджикистане, попал в плен к моджахедам, бежал из плена, волоча простреленную ногу. На гражданке быстро понял, что никому не нужен, что деньги, достойные мужчины, можно заработать только на торговле оружием или наркотиками, или тем и другим. Попался по-глупому. В его машине милиционеры нашли закатившуюся гильзу. Эта гильза "привела" к пистолету, из которого был убит войсковой капитан. Володя догадался, зачем его машину брал на ночь подельник Аскер... Но уже в тюрьме. Надо было бежать во что бы то ни стало - в судейскую справедливость он нисколько не верил. Бежал в Россию. На вокзале в Кзыл-Орде нашел пьяного, избитого до полусмерти парня, здесь же валялись его документы, взял. Превратился из Антона Трофимова во Владимира Новикова. Домой, на Тамбовщину, не поехал. Двинул в Москву. Здесь пришел к Виталику. Вместе служили, спали койка к койке. Виталик устроил в морг, где сам работал. Потекли неплохие деньги. Неплохие на первый случай. Но он ценил спокойствие. Снятая однокомнатная его пока устраивала. Через некоторое время в Москве объявился ещё один их дружок "по оружию", пензенец Веня-Веник Самсонов. Ему тоже надо было отсидеться в тихом месте после "дела", о котором он не хотел распространяться. Стали вместе втроем готовить покойников к лежанию в гробах, то есть мыли, замораживали, гримировали, одевали, заранее договариваясь с родственниками о цене. Родственники в подобных случаях не жилятся...
Однажды очень некстати Антону-Володе встретился в кафешке человек из Душанбе, узнал, подошел обниматься... Оказалось, с добрыми намерениями... Предложил поучаствовать в "мероприятии"... очень верном и денежном... "Один тут задолжал людям, надо его убрать". "Стрелять-то не разучился? - спросил человек. - Удачный выстрел - десять тысяч "зеленых". Выстрел был удачным. Ему предложили "сесть" на торговлю наркотиками, превратившись в водителя при директоре Дома ветеранов работников искусств. Кондитерша Виктория стала жить с ним и по заданию, и по влечению. Она, испытавшая на себе голод-холод, бомбежки в Чечне, очень хотела быстрых больших денег, и чтобы можно было уехать "из этой поганой страны туда, где живут нормальные люди". Она, повидавшая сотни, тысячи изувеченных, искалеченных, обгорелых трупов молодых парней, женщин, девчонок, детей, а заодно и гадов, разбогатевших на чужой крови, на выбитых мозгах, наслушавшаяся во, по горло, блевотного вранья по телеку-радио, от всяко окрашенных властей - больше нисколько не верила в то, что на этом свете есть справедливость, что надо оставаться честной, жалеть других. В Бога тоже разучилась верить. Если бы он был такого бы не происходило, - решила она раз-навсегда, когда сама, своими руками вбивала деревянный крест в сырую могилу своего трехлетнего сына, собранного самой же по кусочкам после бомбежки. Она так и сказала Антону-Володе: "Теперь я была готова на все". Теперь она хотела денег, много денег, чтобы заработать на белый дом у синего моря и чтоб он стоял где-то далеко-далеко от Чечни, от Росси, от слова "перестройка". Ее муж, чеченец, был не в счет: когда-то они вместе учились в сельхозинституте, читали одни и те же книжки, смеялись над одними и теми же анекдотами, танцевали, пели. Она и вообразить себе не могла, что придет такой час, когда он явится к ней прямиком из боя, вытащит видеокассету и скажет:
- Погляди, что мы с русскими свиньями сделали...
Она поглядит: бассейн где-то возле загородного дома богатого горца, в бассейне плавают тела без голов и отдельно - головы. Вместо лиц - месиво...
- Что у них с лицами?! Где уши?!
- Обхохочешься, если скажу. Мы на них голодных собак и кошек напустили... Как же они их жрали! Как рвали! За нашего сына! Аллах акбар!
Она рассказала и об этом Антону-Володе. Володя её пожалел. Хотя осудил немного за то, что она не приняла больше в свою душу своего мужа после той кассеты и его торжества правоверного мусульманина. Сказал:
- Война ломает мужиков. Их тоже стоит пожалеть. И русских, и всяких.
- Нет, не могу, - ответила она. - Я не знала, как с ним спать после всего. Он же сумасшедший стал. Хорошо, что его убили!
Яд получал Антон-Володя и отдавал Виктории. Сам он не травил никаких старух. Виктория объясняла, почему ей все нипочем, когда пряталась в его объятиях:
- А чего этих старух жалеть? Они давно чужие жизни живут! Чужой век заедают! До восьмидесяти дотягивают! До девяноста! А сейчас столько молодых гибнет! Которые ничего хорошего не успели повидать... А эти ещё и серьги-бусы на себя цепляют! По своим черным губам краской водят! Как будто я не отыскала правую ручку своего сыночка под тахтой... Как будто меня не насиловали четыре боевика, козлы вонючие... Были бы у меня отец с матерью, а то бабка одна свистнутая осталась...
Володя считал, что это не худший вариант. Хреново, когда как у него: мать - пьяница, отец неизвестно кто и где, брат - дебил...
Как ни странно покажется кому-то, но мечты у этих добровольных подручных наркодельцов, были одни и те же: всем им хотелось тишины, покоя, всем рисовались белые виллы или домки у синего моря и чтобы никого вокруг, никаких соглядатаев. И все они не любили москвичей уже за то, что те имели законное жилье в столице и не ценили этого, за то, что иные из них не стеснялись обзывать приезжих, лепившихся по столичным углам, "лимитой", "деревней", "бомжами", хотя сами, многие, не очень-то давно прозябали в каких-нибудь очень дальних "Перегрязях" или "Угловках".
Впрочем, бедные москвичи вызывали у них презрение, а вот богатые, эти "раскрученные" мужики и бабенки при больших "бабках" - почтение и почти благоговение.
И Володя, и Виктория, и Аллочка позволяли им быть такими, какими они и были: жесткими, безжалостными выжигами, готовыми за свое, то есть удачно "грабанутое" добро, перегрызть глотку любому. Любовались, когда доводилось наблюдать живьем или по телеку выезд этих Хозяев жизни. Их, бедных, не дотянувшихся до всей этой красотищи, пленяли шикарные иномарки, здоровилы-телохранители в черных костюмах при галстуках, могучие, многоэтажные особняки, выросшие за самые короткие сроки, на деньги все тех же дураков, которые думали, будто пришло их время, честных, с утра читающих газетки, умеющих без запинки произносить слово "демократия". Пример "новых русских" показывал этим молодым хищникам, нахлебавшимся бедности, грязи и крови, что стесняться - себе дороже, побеждает тот, кто плевал на все запреты, на всю эту церковную лабуду - "не убий, не возжелай" и чего-то там еще.
Вот тоже и Аллочка, похожая на куколку. Она приехала в Москву к своей несчастной, загнанной в угол сестре после того, как её парень, с которым они решили пожениться, повесился в лестничном пролете... После того повесился, как ему отбили все, что можно было отбить, кавказцы с рынка. Он, было, поставил там свою палатку и отказался платить им калым. Отказался и все. Он был смелый парень, отслуживший в ВДВ. Он, русский, хотел чувствовать себя хозяином на своей русской земле. Он скупал у крестьян их сельхозпродукцию и торговал ею и собирался построить заводишко по переработке овощей. У него были грандиозные планы. Он имел награды за службу в армии. Но в их городке уже давно устанавливали свои законы горцы. Горец сидел и в отделении милиции, куда прибежала зареванная Аллочка искать управы на подонков. Горец сочувственно цокал языком и просил:
- Успокойся, дэвушк! Найди свидетелей и привэди их ко мнэ. Мы засудим бандитов!
Пока она бегала - любимы повесился. Она видела свежие кровавые выхарки, которыми он отметил свой путь до веревки... Аллочка отказывалась от "травки", от таблеток, которые ей предложила сердобольная подружка. Но после аорта - приняла подарки, выпила таблетки и ушла в золотистый, солнечный сон...
Аллочка была самой большой находкой для Ксении, которая и снабжала её соответственными заданиями, а заодно и наркотиками. Под руководством Ксении Аллочка давала обреченным на смерть старухам и старикам необходимые лекарства. Она же и устроила пожар в квартиренке Мордвиновой, подвесив, по указанию своей руководительницы, тяжелый кипятильник на шкаф и включив его всухую. И был, был свидетель, кто мог кое-что рассказать по этому эпизоду. Он шел по коридору, когда Аллочка выпархивала из квартиренки Мордвиновой... Выпорхнула и, как ни в чем не бывало, сбежала по лестнице вниз... Этим свидетелем мог бы стать Гутионов, ученый киновед Георгий Степанович, некогда ярый разоблачитель буржуазного киноискусства... Но не стал... Кое-какие биографические данные не позволили... Тем более Аллочка так умело массировала ему спину, когда схватывал радикулит... Ее можно было приобнять, поприжать как бы играясь в дедушку и внучку... Он, расчувствовавшись, подарил ей женино золотое кольцо с бриллиантом... А после той ночи, после пожара, чтоб она ничего такого про него не подумала ещё одно женино золотое колечко с янтарем...
Аллочка, несмотря на любовь к наркотикам, довольно долго не теряла себя. Она исправно ходила к тому же старенькому Анатолию Козинцову, бывшей кинозвезде, и спала с ним, как было велено. Но в последнее время стала сдавать... Вот ведь не утерпела и кололась при мне, совсем незнакомой Наташе из Воркуты... Хотя, конечно, заодно и проверяла, не трепливая ли эта Наташа...
Но дни её были сочтены. Слишком много она знала. Слишком злоупотребляла зельем в последнее время. Ей ввели там, в подземных апартаментах Юрчика-Интеллектуала, смертельную дозу, а тело бросили на скамейку в парке, достаточно правдоподобно разбросав поблизости шприц и ампулы...
Главврач Нина Викторовна, которая обязана была присутствовать при сделках, вроде подписания дарственной на дачу? Она и присутствовала. И подтвердила своей подписью, что девяностолетняя Мордвинова дарила имущество Б.В. Сливкину, находясь в ясном уме и твердой памяти. Ничего удивительного. Ей самой подарил свою дачу Генрих Генрихович Витали, решивший в дальнейшем, несмотря на свои девяносто, даже жениться на ней. Он был пленен способностью этой приятной женщины подолгу выслушивать его коронные россказни о том, каким он прежде был орлом, сколько девиц приходило к нему раздеваться и отдаваться... Да, она жила с двумя детьми на этой даче. Нет, она не считает, что облапошила маразмирующего старца. Зачем этому отжившему свое дача? Он же имеет тут и стол, и дом, а её мужа убили, государство обрекло семью на голод-холод. Оно само посоветовало: "Выживайте кто как может!" Оно само заставляет людей толкаться локтями, бить друг друга под дых, выхватывать из рук друг друга те или иные блага. Она ненавидит это государство. Оно растоптало её достоинство, унизило, превратило в приживалку, вынуло из груди сердце, положив на его место кусок льда. Кто же, как не она, спасет её детей? Кто?! За что погиб их отец? За какой такой "конституционный порядок"?! Все ложь! Все ложь и подлость! Большие ворюги, мздоимцы в чести, а воришек заталкивают в тюрьмы во имя торжества справедливости! Давайте, хватайте и ее! Но прежде - убейте её детей! Они без неё обречены!
Сестра-хозяйка не митинговала. Тихо, кротко признала, что в свое время обзавелась пусть и плохонькой, но дачкой, отказанной ей циркачкой "Вообразите". Она что, слабоумная? Вот уж чего не знала! "Я же не врач!"
А прекрасная "Быстрицкая" получила в подарок ну просто так, просто за одну красоту, если верить её объяснениям в соответствующих кабинетах, двухэтажную дачу бывшего директора множества кинокартин восьмидесятисемилетнего Эразма Ахмановича...
Вообще, как выяснится, шустрая обслуга этого Дома как-то заранее, ещё до вселения нового жильца, знала метраж его квартиры, которую он сдавал государству, наличие дачи и её метраж, и, конечно, месторасположение, и есть ли хоть намек на наличие родственников... Абсолютно одинокие да ещё обремененные недвижимостью, да ещё склерозированные отменно, ожидались едва ли не с вожделением...
Виктор Петрович на следствии вел себя правильно: уверял, что ничего не видел, ничего не слышал. Почему ездил делать уникально-целительные уколы в спецлабораторию в усах? Естественно, чтоб не привлекать к себе излишнего внимания - все-таки, не всякому мужчине хочется рекламировать свою импотенцию... Откуда деньги брал? Тут от споткнулся в первый раз...
Красавицу-кондитершу Викторию не успели довести до "воронка" в целости-сохранности. Она успела выхватить заколку из своих пышных волос, закусила в зубах и упала. Яд оказался из тех, что действует мгновенно.
Старик Парамонов в парадном пиджаке, позванивающем медалями, охотно вступал в разговор со следователями и предлагал:
- Расстрелять их всех! Это нелюди! Паразиты! Сосать кровь из стариков приспособились! Грабить и убивать самый беззащитный слой населения! "Прихватизировали" все, что строило наше поколение, а теперь хотят поскорее загнать нас в могилу! Надо, непременно надо снять документальную ленту про весь этот кошмар!
Его спросили:
- Неужели вы ничего не замечали? Неужели вам не казались подозрительными слишком частые смерти?
- Юбилеи с толку сбивали! Торты "Триумф"! Музыка! Концерты! Телевизионщики!
То же самое повторяли и другие ветераны, более всего поражавшиеся не столько собственной слепоте, сколько умению шайки-лейки организовать такой долгий показушный спектакль, который следует назвать "Старость - радость для убийц".
Обслуга, не участвовавшая в уголовщине, признавалась:
- Что-то такое чувствовали... Но боязно было даже догадку показывать... Вон гардеробщица... попала под машину за язык... А до этого прачка усомнилась насчет крови на рубашке одной мертвенькой... Откуда, мол, кровь. Три года назад. Ей такую выволочку директор устроил! Какая кровь. Если это сок! Через пару дней под электричку попала... Ну нам объяснили, что у ней с головой всегда было не в порядке. Так и жили-были: если молчать, - то ничего, можно работать, когда-никогда даже премии перепадали.
Антон-Володя, он же Мастер на все руки, держался с достоинством, пока не понял - придуриваться поздно, слишком много улик, и цепочка подельников уже в кулаке у следователя. Результаты экспертизы, проведенной на даче, в том числе в собачьей будке, обнаруженные там емкости с очередной партией героина, анализ кровяных пятен в чемоданчике, на ланцетах-скальпелях, на резиновых перчатках и многое другое, - заставили его говорить. И о том поведал, с некоей даже гордостью, что нынче кто хочет, тот свое вырвет. И, мол, нечего ставить глазки торчком - дело будет крутиться в нужную сторону, если кругом, на нужных местах, свои люди, прикормленные. А кто же, мол, нынче не хочет блевать бриллиантами!
Но окончательно сдался он и утратил интерес к философствованию о том, о сем, когда ему показали фото Вени-Веника Самсонова, армейского дружка и подельника по наркобизнесу, пойманного в Таджикистане, и прочли его показания, где Веня-Веник признается, что работал в московском морге, что был отправлен в Таджикистан наркокурьером, что дружок его Антон-Владимир работает в Доме ветеранов работников искусств, а видятся они с ним не сказать чтоб часто - только когда Антон-Владимир привозит в морг очередной труп.
- Гнида гнидская! - оценил Мастер на все руки своего дружка-дружочка и добавил несколько совсем непечатных определений.
Он тогда ещё не знал, что Веню-Веника нашли повешенным в тюремной камере города Душанбе, сразу после того, как он дал свои показания. А один из надзирателей сбежал.
Очень, очень спокойно, куря сигарету за сигаретой, Антон-Владимир рассказал, как он во флягах с молоком перевозил "товар" в Дом ветеранов, как прятал его в чемоданчике сантехника, а с чемоданчиком являлся в ванную комнату к очередной ближайшей покойнице или покойнику будто бы с намерением устранить течь кранов или что-то в этом роде. Сам же захоранивал пакет в известном только ему дальнем местечке, под ванной, куда ленивая рука уборщицы никогда не добирается. Кому в голову придет искать героин в квартирах престарелых деятелей всяких красивых искусств?! Он устраивал небольшие потопы сам или с помощью Аллочки именно тогда, когда мертвец уже лежал в комнате. Володя являлся будто бы за тем, чтобы устранить очередную течь. Сам же запирался, делал надрез на животе покойника-покойницы, совал внутрь пакет с героином, рану зашивал, заклеивал пластырем, все мыл вокруг, вытирал досуха, чтоб никаких примет богопротивного дела, а далее заворачивал "обработанное" тело в простыни, вызывал своих ребят с "перевозкой". Последний штрих - плотно накрыть покойника или покойницу шерстяным одеялом, уже на носилках, и - порядок...
Да, он знал, что эти ребятки с "перевозкой" доделают остальное тоже на совесть, доставят пакет по назначению. Агромадных же деньжищ тот пакет стоит!
Нет, он не знал, что в подвале морга, в комнате за железной дверью, героин фасовали, что в морг под видом несчастных, осиротелых родственников приходили наркокурьеры ну и так далее. Он знал хорошо только свои обязанности и старался выполнять их на совесть. Он чувствовал себя нужным, необходимым, а это серьезное чувство. Да, ему жаль, что Виктория погибла. Но ей сильно потрепала нервы её чеченская эпопея. Она, если приглядеться, все время была на взводе, без тазепама не обходилась. Такие долго не живут. Аллочка? А что Аллочка? Женщин на такие нервные дела лучше не брать.
- А разве Ксения Лиманская не отменный кадр? - спросили его. - Разве она не доказала, что даст сто очков вперед любому мужику?
- Не знаю никакую Ксению Лиманскую, - ответил Володя, и это было его самое быстрое чистосердечное признание.
Он, действительно, не знал Ксению Лиманскую. Но Ксения его распрекрасно знала и когда поняла, что загнана в угол, что следствие докопалось даже до сожженной в далеком городе противной кривляки Анжелики, что и мертвого дядю Виктора, пьянчужку, тоже вытащили из могилы, чтоб он ей погрозил пальцем, что все одно горит синим пламенем вымечтанная белая вилла у синего греческого моря и белый "Мерседес" впридачу, - разговорилась в полный голос, положив ногу на ногу, с сигареткой на отлете:
- А вы как думали? Да, именно, хотела красиво пожить. А вы не хотите, что ли? Хотите! Только скрываете! Кто же не хочет жить не для набивания мозолей, не для того, чтоб над каждой копейкой трястись, а для радости? Я бесчестная? Можно подумать, одна такая! Одних беспризорных детей в стране за три миллиона, а что-то всякие скороспелые богачи не отказывают себе в удовольствиях! Виллы в Монте-Карло скупают! Замки во Франции! Все их бабье в золоте-бриллиантах. А я чем хуже? Талантом Бог обделил?
- Что вы! Таланта у вас с избытком! Своеобразного... Такой спектакль, с таким размахом, и столько времени держать почти целиком на собственной смекалке, усердии, воле! Так умело, психологически точно просчитать все беды людей, все их надежды, страсти, засечь слабости, изъянцы в психике, моральных представлениях, страхи и точно распределить по ролям.
- А вы как думали! Если бы не эта стерва, подложная Наташа из Воркуты, журналистка эта подлая... Я, между прочим, сразу почувствовала, что какая-то она не такая. От золотой цепочки отказалась! Но Виктор меня остановил. Мужик, девки молоденькие ему как мед... Вот идиот! Аллочка засекла её повышенный интерес к зеленой тетради, к дневнику этой... как ее...
- Веры Николаевны...
- Вот именно! Засекла! И мне приятно, что я в этой девочке не ошиблась! А Вивтор - дурак! Доверился! Да и я... отпустила вожжи... Если бы эту гадину Наташу из Воркуты раньше взять на просвет...
- Все равно не сработало бы... мы уже свои прожектора на вашу шайку тянули из Таджикистана... Уже в нашем луче корчился Веня-Веник...
- Дерьмо! Не то, что Виталик... Где Виталик? Что с ним?
- Любовь?
- А вы как думали? Если хотите, ради него я творила тут... ради него... Вам не понять... как способна любить настоящая женщина... Где он? Что с ним? Что?
- Вам бы спросить, что произошло с вашим прежним, давним любовником, который пожар устроил в общежитии...
- Что, что? Водкой отравился... даже трупа не нашли. Может, испугался, что судить будут, и сбежал? А может, утонул спьяну?
- Не точно рисуете картину событий. Сначала он по вашей просьбе включил всухую кипятильник в подарок Анжелике Стебловой.
- Брехня.
- Монах один рассказывал. Он покаялся. Зовут его так же, как того вашего любовника... Геннадий Залетный.
- Бредит. Помешался без женского тела.
- Нет, почему же бредит. Он помнит даже вашу девичью фамилию и ту, под которой вы на афиша значились. Вторая очень красивая - Ксения Лиманская. По паспорту же вы Валентина Алексеевна Сыропятова. Разве что не так? Он тоже убежден, между прочим, в том, что вы великая актриса, выдающаяся.
- Ну да?
- Как и все, кто столкнулся в вами в процессе следствия. Сразу две огромные роли тянуть! Да не час-два, а несколько лет! В одной - тихая, плохонько одетая стареющая тетенька в малюсенькой должности секретарши директора Дома... Ну кто подумает, что это - кремень-дама, предводительница головорезов! Вот ведь какая это сила - обида и зависть, когда они в сплаве.
- Да, да, да! Обида и зависть! - подхватила Сыропятова-Лиманская приглянувшуюся мысль. - Да, да! Обида и зависть жгли меня и подхлестывали! И девчонку Анжелику в пепел, потому что из-за неё мне было больно. И старуху эту, Мордвинову, я сожгла! Потрясены? Аллочке успели приписать? Я, я! Мордвинова из тех, кому удача сама шла в руки! Красавица! Муж красавец и любил ее! В драгоценностях редких умирала! Пожила так пожила! По всему миру успела поездить! В шикарных отелях жила! На всяких курортах наотдыхалась! Почему же мне ей не завидовать? Все от Бога! Все! А раз так, то и зависть от него же! Куда деваться? Кого зависть хоть раз обожгла - знает, как это непереносимо! Казните! Расстреливайте! Лучше умереть сравнительно молодой, чем превратиться в одну из этих синегубых костлявых старух с двумя вставными челюстями! Меня поведут на расстрел? Виталик увидит, как я могу... А что? Пусть глядят все, кому хочется! Пусть будет аншлаг! Позовите телевизионщиков!
- Телевидение вами, действительно, интересовалось...
- Готова! Отвечу на все вопросы! Только чтоб этой поганой журналистки не было! "Наташки из Воркуты"! Какая же она сука, какая сука! Меня провела! Меня обставила! И чтоб скорее сдох этот старец поганый Георгий Степанович! Все-таки выдал меня! Выдал, подлец! Так и быть должно. Стаж имеет с тридцать седьмого...
- Не сильно ругайте его. Он сначала все на Аллочку валил. Очень-очень вас боялся... Вчера только показал, что вы это были, вас видел. Как из шкафа для щеток вышли и быстренько в квартиру Мордвиновой и через какую-то минутку - вон и снова в шкаф. Почему не доверили дело Аллочке?
- Она могла быть под кайфом. Нужно было действовать наверняка. Себе только и могла доверить. Когда поднялся переполох - из шкафа вышла, бросилась тушить пожар вместе со всеми! Героизм проявила - руку обожгла. Меня жалели все... Сыграла, так сыграла! Всех облапошила! Актриса! Еще какая! А женщина! И любить, и ненавидеть умею на всю катушку! До упора! Готова, готова говорить перед всем миром! Никакой маски! В открытую! Давайте зовите этих самых телевизионщиков! И света! Много света! Всю страну оповещу перед казнью:
Пригвождена к позорному столбу,
И все ж скажу, что я тебя люблю!
В один из ясных августовских дней мы сидели с Николаем Федоровичем Токаревым у него на дачке. Над банкой с вишневым вареньем кружились осы. В чашках дымился чай. На лбу у него краснел рубец от раны, от пули, которая проявила удивительное милосердие... Я старалась на это место не смотреть... Кошка лежала на крыльце, спала, свесив голову со ступеньки. Легкий ветер гнал по высокому голубому небу стада пышных белых облаков.
- Скажите, - подала голос после разговора о том, ос ем, - почему, ну почему у нас, в России вовсю процветает преступность? Теперь вот с наркомафией сладу нет. Ведь вот ушел от ответственности один из главарей, Сливкин! Ушел! Сумел чистеньким выскочить из такой уж грязищи!
- Сумел. Выкрутился. Но наши ребятки, мой генерал, неплохо сработали. Целое гнездище паразитов накрыли! Самого Юрчика Пономаря взяли в прожектора. Вполне может "вышку" получить. Отлежится, залечит дырки и прямиком на тот свет.
- Мне его жалко.
- Потому что Вергилия умеет цитировать?
- Потому, что я знала его Чацким из "Горе от ума"...
- Чацкий, мой генерал, не отправил на тот свет троих наших парней. Приплюсуй сюда эту Аллочку. По его команде её уничтожили.
- А меня вот пожалел...
- Бывает и на старуху проруха...
- Ну взяли, ну разоблачили... Но ведь таких наркобанд десятки, если не сотни! Выходит, огромный невод вытаскивает на берег мелкую рыбешку и той наперечет? Мы... наши... ваши... не справляются, не могут, не тянут? Наркомафия растет и цветет! Почему? Почему?
Николай Федорович резко отодвинул от себя чашку, выплеснув на клеенку чай, хмуро взглянул на меня из-под жестких седых бровей:
- Я слышал мнение о наших уголовниках генерального секретаря Интерпола Раймонда Кендалла. Он считает, что основная причина наших поражений в том, что наши уголовники абсолютно наглы и беспощадны до крайности. С ними нельзя цацкаться. Их, говорит он, надо душить где и как только можно. Иначе они задушат нас всех. Я согласен с ним на все сто процентов, мой генерал!
- Логично. Обе руки и я за! - подал голос Михаил, пальцем обводя по контуру упавший на стол ярко-желтый липовый листок. - Но вот штука. Любой начинающий оперативник знает: ежемесячно из России утекает на Запад до трех миллиардов долларов. А тут на верху поют славу друг дружке за то, что он вымолил у валютного фонда пятнадцать миллиардов... кто, значит, и куда ведет Россию? Президентская рать или сливкины? Или в союзе, в связке? Или как? Когда-нибудь, конечно, нам расскажут... Но не сегодня и не завтра. Где оптимизма накопать на черный день?
- Правда, где? - поддержала я.
Николай Федорович повертел чашку по блюдцу, заглянул в неё и спросил:
- Ив сего-то? Так им и передать? - поднял на нас с Михаилом усмешливый взгляд. - Голуби мои! Сей момент беседовал с духом Льва Николаевича! Он мне вот что сказал: "Делай что должно, и будь что будет". По-моему, мудро. Может, и вам подойдет?
... До электрички топали с Михаилом молчком. Он тащил на плече тяжелый черный рюкзак. Через два часа он улетал "в горы, за бабочками".
В вагоне нам места не нашлось. Стояли в тамбуре, вместе с пожилым дяденькой. Он держал на поводке рыжую беспородную собаку с темными очами южной красавицы.
- Откуда такое чудо? - спросила я.
- Представьте, - хозяин улыбнулся, - я подобрал её возле помойки. Не вынес её взгляда. Такие глазищи! Она любит гулять только на поводке. Она гордится, что у неё есть хозяин. Домашние собаки её не поймут.
Когда Михаил садился в машину, чтобы ехать на аэродром, я сказала ему:
- Законченный авантюрист.
- От такой слышу, - ответил он, вылез из машины, тяжелый и словно бы неуклюжий, обнял меня...
Я долго смотрела его машине вслед. И даже уже не машине, а невидимой линии, по которой она умчалась. И мне было грустно. Очень. Я эгоистка. Мне хочется, чтобы все нужные мне люди не уезжали от меня никогда, а только спешили ко мне.
... Звонок из Швейцарии застал меня врасплох. Я отстукивала на машинке разговор с Николаем Федоровичем.
- Билет купила? - спросил Алексей.
- Ага...
- Когда вылетаешь-прилетаешь, эгоистка?
- Знаешь, Алешка, - начала тянуть, - я тут видела собаку, бездомную. Теперь, правда, при хозяине. Он её взял за красивые глаза. Говорит, она очень любит гулять на поводке. Очень гордится тем, что у неё есть хозяин.
- Дальше! Если бы ты не была блондинкой...
- И вот я... сижу, думаю... как же жить в стране, где человеческая жизнь абсолютно нипочем, и как же так получается... ведь у нас было столько прекрасных, талантливых людей... Толстой, Достоевский, Циолковский, Бунин... Я думаю, ну почему, почему подлецы торжествуют? Меньшинство диктует свои правила большинству?
- Во-первых, пробует диктовать, а не диктует. Во-вторых, агрессивное меньшинство часто сильнее вялого, безынициативного большинства. В-третьих, тебе бы надо уже о своих детях подумать всерьез...
- А я и думаю: "Боже! Какие дети! Какие дети! Мир погряз во грехе! И пускать маленького, беззащитного в этот Содом?"
- Ну надо же! Ну ты словно вчера родилась! Ох, если бы ты не была блондинкой...
- Именно вчера я и родилась, догадливый ты мой. Во всяком случае, недавно. И столько открытий совершила! Знаешь, через что прошла? Не знаешь, ибо озабочен самосовершенствованием на фоне Альп. Я всегда была в общем-то бродячей собакой, а теперь особенно. И поводок не греет сердце... в том смысле, что не тронусь с места, пока окончательно не добью материал под названием "Старость - радость для убийц".
- Родная! Я что-то не просек... Я думал, у тебя все обыкновенно...
- Устрицы, мол, у неё к горлу подступают... делов-то!
- Таня! Татьянка! Я сейчас же вылетаю к тебе! Если, конечно, не возражаешь... Если не считаешь полным идиотом. Если ещё помнишь...
- Кое-что, Алешка, кое-что... Вроде, глаза у тебя синие? В руке скальпель? Поэтому обнимать способен только одной левой... Прилетай, прилетай! Не люблю, когда нужные люди уезжают от меня, а люблю, когда спешат ко мне. Эгоистка жуткая, слов нет...
- Танечка, Танечка! Я увезу тебя из этой поганой страны, где люди давно не живут, а мучаются! Я хочу, чтоб ты расхаживала по тихим, красивым комнатам и отходила душой...
- Опять о несбыточном? Опять грезы? Знаешь, я все-таки убогая советская девица и представления мои о нужном убогие, без полета... Я не представляю себя шествующей среди анфилад, ампира, а также выбирающей поутру среди четырех золоченых сортиров один... Мне и надо-то - лежанка, машинка да место, где можно поставить чашечку кофе...
- Таня! Танечка! Я люблю тебя! Я готов для тебя...
- Погоди. Еще. Не могу, никак не могу пить кофе из чашечки мейзенского фарфора, смотреть в окно и видеть, что там, в контейнере для отбросов, роется старый старик заодно с бродячим псом... И радоваться: "Ой, это не я!" Поэтому сейчас забуду обо всем, и о тебе тоже, сяду за машинку и добью свой "чернушный" материал... Чтоб всей стране окончательно испортить настроение. Во злодейка!
- Я люблю тебя! Я не могу не любить тебя! Я... Уже в самолете! Уже лечу к тебе!
... Соврала. Не сразу села за машинку. Постояла у темного окна, поглядела на ясный полумесяц. Слезы текли неизвестно почему. Ведь все, вроде, ничего, а местами так просто замечательно. Во всяком случае, кого-то там убивают, а я ещё жива. И потом... скучно никого не любить... Надо, надо любить.