Игра в выживание

Ты играешь в выживание

И почти себе не врешь.

В зеркалах — неузнавание,

На того ли ты похож?

Что-то странное мерещится

В серебристой глубине.

Жизнь нелепая расплещется —

Станет памятью во сне.

Боль, усталость снова копятся

И меняют облик твой.

Неизбежное торопится,

Слиться хочется с судьбой.

Брось, уйди, обдав презрением,

Злые, скомканные дни.

И в иные измерения —

Задохнувшись — загляни.

Нас любит Бог: больных и безнадежных,

Безденежных, беспомощных людей,

Но отчего-то нежных и мятежных,

В нелепой грустной мудрости своей.

Ни разу не продавшихся барыгам

И презирающих мещанский быт,

Не склонных к обывательским интригам

И помнящих всех тех, кто был убит

Страной лихой — без совести, без чести,

Что не умеет верить, сострадать…

И мы с тобой в глухом и гиблом месте —

Мы научились ничего не ждать.

Разрушенные храмы и дворцы,

Столетий идиллические вздохи.

И снова подлецы и мудрецы

Встают перед читателем эпохи.

Останется от судеб пара фраз

Кровавых, непонятных многим строчек.

Короткий стих, или простой рассказ

О гибели миров и одиночек.

И мы с тобой, и мы обречены —

Нас поглощает шорох ассигнаций.

И заметают ветры, вёсны, сны

Весь бред исчезнувших цивилизаций.

Пронзительная нежность прошлых лет,

Воспоминаний траурная дымка,

Где лица тех, кого давно уж нет,

Следят спокойно за тобой со снимка.

Они свободны от твоих забот,

От всех иллюзий, боли и метаний.

Они все годы знают наперед,

А ты седеешь от лихих скитаний.

Надеешься на что-то…Но на что?

Не стоит ждать от века счастья, славы…

Ты хочешь до того, как пасть в ничто,

Эпохи досмотреть закат кровавый.

Весна: и птички Божии поют,

И вновь о пустяках щебечут дамы.

И кажется, что жизненные драмы

Не тронули их кукольный уют.

Но за кулисами, в душе взгрустнут,

Ведь жизнь и смерть — всего лишь часть программы,

Срывают годы яркие рекламы

И снова наши лица нервно мнут.

Но ничего на свете не могло

Спасти тебя от прелести и жути…

Духами пахнет ветреное зло.

И вот, тебя улыбкой увлекло

Навстречу сказке и весенней смуте.

Где счастья лик проявится. Минутен.

В степи хоть вой от скуки, водку пей,

Но глушит ветер крики и стенанья.

Судьба моя, ты год от года злей,

Душа совсем ушла в воспоминанья.

Здесь только тело, что пришло в кабак.

Тоска собачья, да и холод жуткий.

И снова жизни раздаю за так

Я, может быть, последние минутки.

Но что мне беспокоиться о том?

Умру и я, помучившись…Как впрочем,

Все до меня. И кто придет потом,

Исчезнет тоже в океане ночи.

Всё учат жизни, не перестают,

Какие-то нелепые субъекты.

«О, как тебе дышать еще дают?

О, как же коротаешь век ты?

Давай боятся вместе и терзать

Напрасными скандалами друг друга…»

Ты знаешь, мне на страх твой наплевать —

Я выскочил из замкнутого круга.

Нет денег — эка невидаль, но сам

Себя ты понимаешь очень плохо.

И тяжело подняться к небесам

Душе твоей, растоптанной эпохой.

Если смысл твоей жизни в стирании пыли,

В собирании разных никчемных вещей,

То пощады не жди от холодных ночей —

Небеса о тебе навсегда позабыли.

Если жизнью обыденной полнишься ты,

И бежишь в колесе мировом суетливо.

Улыбаешься — как и другие — фальшиво,

То не требуй тепла от ночной пустоты.

Если всё, чем ты жил оказалось враньем,

Или попросту мусором — хламом ненужным —

Это значит, что ты равнодушным ворьем

Предан был и остался один — безоружным.

Чтоб оправдать свое существованье —

По улицам мотаться взад-вперед.

И городов не помнить очертанья,

Лишь в зеркале бежит за годом год.

Судьба как прежде трудноуловима

А люди здесь все на одно лицо…

Бредут куда-то, зло и нелюдимо,

Друг другу шлют соленое словцо.

И снова невнимание к деталям

Иль погруженность в суету сует.

А дальше путь к потерям и печалям —

Сквозь тьму ночей в потусторонний свет.

Так гибнет здесь высокая культура.

И просто рвется будущего нить…

Бессильна утонченная натура —

Предвидя все — хоть что-то изменить.

Никто мне ничего не написал

(Да и кому я нужен в самом деле),

Проходят за неделями недели

Все ближе вечер жизни и вокзал,

С которого уходят в никуда

Навстречу вечности больные души.

Слова звучат поверхностней и суше

И падают в прошедшие года.

Зачем все это было? Я смотрю

Сквозь ночи новогоднее сиянье,

Пытаясь снова подобрать названье

Для музыки, в которой я сгорю.

Итак, потоптал землю эту —

Дай потоптать другому.

Нельзя засорять планету

Иначе быть здесь дурдому.

Ведь, если б мы все столпились

В одно и то же мгновенье,

То как бы потом получились

Истории странные звенья?

Ты думал, что ты уникален,

Напрасно, ведь даже в утробе,

В уюте красивых спален,

Есть что-то от наших надгробий.

Романтики в жизни так мало.

Придумывать надо сказки.

Чтоб тело, что бродит устало,

В землю ушло без опаски.

Пока Господь тебя хранит.

И ты прочитываешь знаки…

Ты твердо знаешь: вера — щит,

А губят гордость или враки.

Страна, сходящая с ума

От жажды крови или денег,

Тебя нервирует весьма,

Душе твоей рисуя ценник.

Не дай проникнуть суете

В тебя. Бредовую тревогу

Сжигай на звездной высоте,

Ступив на млечную дорогу.

Как часто лица в полусне

Нам всем мерещатся ушедших,

Как не топи себя в вине,

В игре шутов и сумасшедших,

Но время тщательно следит

И радость отмеряет скупо,

И тайной болью бередит

Всех нас, скитающихся глупо.

Так хочется уйти от зла

Принять судьбу свою на веру…

Но отражают зеркала

Не человека, а химеру.

Что ж, ни кола и ни двора —

Всем правит неопределенность.

К тому же частая хандра

И в непонятное влюбленность.

Хроническая пустота,

От запредельного усталость.

И всех надежд и грез тщета,

А, вызывающая жалость,

Судьба невнятна и глуха,

С претензией на честь и скромность.

Лихая музыка стиха,

Где горше нищеты бездомность.

Вот сорок лет прожитых кое-как…

Ответь теперь, так что же это было?

Уныла жизнь? Унылее могила,

И только сердца стук пока тик-так.

Ты осторожен в выборе друзей,

Знакомых в этом судорожном мире.

Отчаянье рассеяно в эфире

Потоком злых, тревожных новостей.

А счастье снилось много-много раз,

Хотя и горе тоже часто снилось…

Беспомощно скажи: «Так получилось»…

И оборви трагический рассказ.

Запечатлей себя в потоке листьев,

Летящих по дорогам октября,

От суеты дневной пейзаж очистив,

В чуть желтоватом свете фонаря,

Блуждаешь по таинственным мгновеньям

Судьбой какой-то бережно ведом,

И снова на холодное забвенье

Меняешь старый, добрый, теплый дом.

Теперь не знаешь завтра ли, вчера ли —

Все дни смешались осенью давно

(В мистическом и вечном карнавале)

В настоянное на тоске вино.

Из дома, где ты прожил двадцать лет

Уходишь. Три часа всего на сборы.

Нас вывезут, успеют, волонтеры,

Когда других давно простыл уж след.

Увез бы кто подальше от невзгод,

Но сжались нервно ледяные пальцы,

В гостинице холодной постояльцы —

Мы пьем, грустим уже который год.

Как много было в прошлом разных грез,

Поэзии и музыки — как много!..

Теперь во тьме тревожная дорога

И неизвестности глухой вопрос.

Замучены бессмысленной гордыней,

И страхом смерти, близкой с каждым днем,

Они все пишут, что теперь, отныне

Живут, горят мистическим огнем.

Но странно выспренное многословье —

Ведь беды так обыденно просты…

Разрушено душевное здоровье

И дни, и годы, в сущности, пусты.

В болтливости своей не зная меры,

На публике играют без конца…

Истерики, глупцы, визионеры

Напрасно корчат из себя творца.

И ветер странствия закружит

Слова и мысли, и мечты,

Несвоевременные души,

Как те осенние листы,

Падут под ноги людям новым,

Пришедшим вскоре после нас.

Таким же к странникам суровым,

К ним будет выпавший им час.

О будущем грустить? Пустое.

Ведь нас в нем нет. Совсем? Почти.

Как завещание простое

Ты этот стих потом прочти.

Мы ничего друг другу не должны

И расстаемся так же, как всегда,

Нам годы без надежды суждены,

Провинциальных судеб города.

Вот правда жизни: суета сует

И тошно нам от пошлости земной.

Но выхода давно, похоже, нет

И только смерть приходит тишиной

Полночной, чтоб кого-то унести

В холодный свет, за временную грань…

Так что сжимай отчаянье в горсти

И в злое счастье верить перестань.

По одежке протягивать ножки,

Исходя из наличных чудес.

Топчет снова кривые дорожки

Сологубовский мелкий бес.

До бессилия все меркантильны,

Раздражает суетность дней,

А мечты так скучны, инфантильны,

И ночами все больше теней.

Мировое терзает уродство,

Эту жизнь, для которой ты прах,

Генерируя зла превосходство,

Даже в самых прекрасных стихах.

Вы с новой любовью бухали вчера.

(Была ваша жизнь прекрасна!)

И, выпив с тобою почти полведра,

Она вдруг сказала: «Согласна»!

Ты ей повторял: «Летом ждет нас Москва!

И Питер увидеть охота».

А утром с похмелья трещит голова

И надо ползти на работу.

Мораль этой басни скучна и проста:

Ведь сколько не выпьешь спиртного —

Очнувшись, поймешь, жизнь, как прежде, пуста,

И к нам неизбывно-сурова.

Ты по-прежнему жив, несмотря ни на что,

А вокруг тебя проклятый цирк-шапито

И паноптикум страшных вещей.

Ты болезненно любишь себя самого,

Ну а сердце не бьется, а сердце — мертво,

От фальшивых устало речей.

Нет кого-то родного и очень давно

Повторяется скукой в дешевом кино

Эта жизнь. И изысканным злом

Ты порою и сам отравиться не прочь.

Чтоб эпоху на свалку потом отволочь,

Сдать паскудное время на лом.

Пусть гримаса издевки лицо исказит —

В ней такое несчастье и горе сквозит.

И предсказанный близится срок.

Скоро все мы узнаем, как всех нас убьют…

Так пошли в ледяной этот мир — в неуют,

Примем то, что готовит нам рок.

Открою банку огурцов

И водки выпью я.

Как много в мире подлецов

И разного хамья.

Концерты, встречи, вечера,

Дежурный комплимент.

И театральная игра,

Что вновь в один момент

Обрушит на тебя поток

Провинциальной лжи.

Вот жизни скорбной потолок:

Пиши иль не пиши.

Мельканье судорожных лиц —

Все в поисках гроша…

Зря падает пред Богом ниц

Дешевая душа.

«Земля велика и обильна»,

Но правит в ней сволочь и хам.

И ложью, почти что всесильной,

Ломает людей пополам.

Повсюду витийствуют воры —

Их злая, преступная власть:

«России безмерны просторы,

И все невозможно украсть».

И здесь может хапать и хапать

Участник крысиных бегов.

И грязными пальцами лапать

Страну бесконечных снегов.

Но ты не обманешь природу —

Эпохе приходит конец.

История прочит уроду

Взамен капитала — свинец.

Нехватка смелости и ярости —

Жизнь обывателя пресна

И тянется до пошлой старости,

Вещами мертвыми полна.

Событий суетное крошево,

В них измельченная душа.

О, если б капельку хорошего —

Любви, ценой хоть в два гроша…

Всегда занудное ворчание,

Судьбы обыденной распад…

Потом вселенское молчание

Под небом, черным от утрат.

За окнами все та же суета,

И жуткого порой раскаты смеха —

Того убили, ну а тот уехал,

На стройке для рабов найдя места.

Куда не бросишь свой тревожный взор —

Вновь жизнь тасует судьбы, будто карты,

Хотя всегда надеешься на фарт ты,

Но попадешь в несчастий злой узор.

Какая же отрада для души,

Когда нет больше веры даже в чудо,

Когда вверху кремлевские иуды,

А рядом воры, шлюхи, торгаши?

Эпохи сюжет понятен

Для тех, кто зорко глядит.

Плевать, что народу приятен

Ворюга или бандит.

Барыги рулят страною,

И все на корню продают.

И стала общей виною

Память великих минут.

А мы готовимся к смуте,

И повторяем не раз:

«Россия — это не Путин.

А Пушкин. Вот и весь сказ».

Нелепая публика

Охоча до рублика.

Какая республика?

О чем вы? Смешно…

Кругом фанаберия,

Обман и безверие.

Ах, если бы Берия…

Но умер давно.

Зря машем мы флагами,

С печатью бумагами…

Здесь нужно Гулагами,

Да люд никакой.

И общество русское

Живет с перегрузкою

Под водку с закускою,

Под гиблой тоской.

С тоской мы бьемся каждый Божий день,

Придумываем жизни оправданья.

Но годы не отбрасывают тень

На наши суетливые скитанья.

Остановись на несколько минут,

И музыку услышь, что манит в бездну.

И вдруг поймешь — отныне твой уют

Мешает жить, тебе в нем стало тесно.

Но если нет возвышенной любви,

То человек один грустит и грезит,

А сволочь веселится сколько влезет

И строит счастье на чужой крови.

И так, ты продолжаешь разговор

С пространством, с бесконечностью ночною.

И одиночеством, и тишиною

С тобою вечный делится простор.

На грани больших потрясений,

Подземный чувствуя гул,

Все чаще выходят тени, —

Инфернальный ветер подул.

Реальности мир протекает,

Картинка все время плывет:

Несчастье опять завлекает,

В холодную полночь зовет.

Под небом чужим и тревожным

Труднее стало дышать,

Что мнилось нам невозможным

Нельзя уже удержать…

Все те же лица скуки и тоски —

Запойное безумье быдлограда.

А холод смерти серебрит виски —

Души твоей единая отрада.

И снится жизнь, которой не вернешь,

И рифмы ненаписанных сонетов.

А наяву: банальность, подлость, ложь

В беспамятство бредущих силуэтов.

И мусором ненужным по углам,

Скопились дни, слежавшиеся в годы.

И вот судьба, что рвет напополам

Надежды карты из твоей колоды.

Так очень просто молодость ушла

И постускнели все пути-дороги.

А зрелость ненавидит зеркала,

Их холод вечности и тьму тревоги.

Хорошей судьбы и прощайте.

Не надо пустых разговоров.

Других вы теперь восхищайте

В пыли европейских просторов.

Красивая внешность бывает

Проклятьем. Вы разве не знали,

Что время лицо размывает?

Что гордость приносит печали?

С годами все проще и строже,

И четче становятся знаки.

И то, что на свете дороже,

Уже проступает во мраке.

Ведь жизнь для того и дается,

Чтоб горя хлебнуть в полной мере.

А впрочем, пока ведь поется,

Пока не согнули потери?

Мелькают Парижи и Римы

Пред Вами. Взгрустну отчего-то…

Прощайте. И будьте любимы.

Запомню такой, как на фото.

Кончилась великая история.

Грустно, но, похоже, что — судьба.

Это не страна, а территория.

Ни к чему теперь твоя мольба.

Чьи-то губы прошептали: "Вот оно —

Счастье, воплощенное в гроши".

Всё, что в мире этом заработано,

Станет приговором для души.

Бесы открывают храмы многие.

И торгуют бойко близ икон.

И спешат купить чудес двуногие,

Веря вместо Бога в денег звон…

Вечность не нужна, ведь есть мгновение.

Наслаждайся жизнью — ведь уйдет.

Так и катится во тьму, в забвение,

Ложью одурманенный народ.

Жрет друг друга поедом народонаселение,

На руинах мается погубленной страны.

От величья прошлого — мерзость запустения.

Судьбы миллионов веком в мусор сметены.

Злой эпохи мертвые горят огни рекламные,

Ну а вместо душ клубится ледяная тьма.

Разговоры пошлые, общества стограммные,

Чтоб не потерять остатки куцего ума.

Становясь реликтовым народцем малочисленным,

Жадно потребляя и во сне, и наяву.

Заняты все тем же выживанием бессмысленным —

Как и полагается тупому большинству.

Только приближается расплата за предательство,

Рядом мир трагический, за каждою стеной.

Создает судьба такие людям обстоятельства!..

Воздает за мелочность тяжестью земной.

Тебе так часто здесь невмоготу,

Противны люди, и тем паче, вещи,

Что взяли всех вокруг в стальные клещи,

Любую убивая красоту.

Эстетика безжалостного зла,

Ирония вселенского распада.

Провинциалов тошных клоунада,

Чтоб смерть была безбольна, весела.

Они от страха влезут в книжный том

И в песенки застолья под гитару.

Так изменяют посланному дару,

Откладывая души на потом.

Живешь среди тварей двуногих,

И любишь, и мучишься зря.

И топчешь провинций дороги,

Стихами порой говоря.

Средь сотен таких же и тысяч

Грустишь ты на этой земле.

И пламя пытаешься высечь

Из сердца в тревожащей мгле.

Отчаянье горькое гложет:

Эпоха все лживей, больней.

И скоро тебя уничтожит

Недоброю памятью дней.

Жизнь в неудачах и в тоске вины —

Воспитывает боль нас очень строго.

И только ускользающие сны

Надеждою обманут на немного.

Мы пьем, но не пьянеем до конца.

И редко мы по ком слезу уроним.

Так растворяются черты лица

В обыденной за благами погоне.

И все ясней предчувствие беды —

Погибели без смысла и без цели.

Мы путаем зазря в ночи следы —

Давно у тьмы предвечной на прицеле.

Нам о величье родины твердит

Заезжая очередная шкура.

О Боже, им давно неведом стыд,

И как подла двуногая натура.

Иуды всех калибров и мастей

Слетаются на запах мертвечины.

Идет оплата по числу костей —

И это точно признак чертовщины,

Творящейся и в душах, и кругом…

(На лицах инфернальная усмешка).

Как много их, торгующих с врагом,

И как же отвратительна их спешка.

Торопятся продать и потребить,

Чужие жизни превратив в монеты.

О, грозное возмездие, ну где ты?

Неужто это можно позабыть?

Не стоит кривить душой,

Мой друг дорогой, не стоит.

Пусть даже бедой большой

Судьба тебя удостоит.

Пока еще в этой тьме

Твоя не кончена повесть.

В лихой людской кутерьме

Старайся услышать совесть.

Пусть голос ее порой

Тебе обещает муки.

От клоунов с их игрой

Спасут тебя его звуки.

Гитару в руки возьми

И, струны перебирая,

Вселенной тайны пойми,

В высокой тоске сгорая.

Общение с людом, что ждет позитива,

Меня утомляет, и я усмехаюсь.

Их жизнь до последней секунды фальшива,

В компании их я всегда задыхаюсь.

Застольные песни банальны до боли,

И так безобразно-скучны разговоры,

И еле терплю я весь шум этой своры,

Слегка утопив свою злость в алкоголе.

Мне хочется несколько стихотворений

Прочесть им. Но в пошлости люди упорны —

И их развлекает, как клоун ковёрный,

Приятель, боящийся собственной тени.

Ты сам виноват в горькой жизни во всём,

И это уже не исправить.

И должен, сказав и о том, и о сем,

Эффектную точку поставить.

К космическим далям стремилась душа

И душным давилась комфортом.

Теперь не хватает порою гроша,

И сердце отчаяньем стерто.

И в прошлом событий великий размах

Казался прологом к победе.

Теперь же во взгляде беспомощный страх,

И мир твой безумьем разъеден.

Во враждебной среде обитания

По просторам погибшей страны,

Продолжаешь зачем-то скитания,

С неизбывным мотивом вины.

Воплощаться, похоже, не стоило

И с двуногими горькую пить.

Только б небо потом упокоило,

Помогло все простить и забыть.

Приближается жизни крушение,

Сил все меньше, а горе — горой

Вырастает из опустошения…

И из зла, что казалось игрой.

Да и кем ты бы был — менестрель-одиночка

(Что скитается множество тягостных лет),

Если бы не печали прекрасная строчка,

Что летит к тебе снами с далеких планет?

А космический ветер несет твою душу,

О высоком призвании с ней говорит.

Ты с листвою осенней предчувствуешь стужу,

Что возвысит, очистит тебя и взбодрит.

Пусть порою страшит неожиданный фатум,

Обреченность твоя неизменно светла.

Мудрость сердца обязана горю, утратам.

Опыт жизни обязан иронии зла.

Холод, осень, свобода.

Из удушливых дней

Нас уносит природа

В мир промозглых теней.

Ветер. Стынет усмешка

На замерзших губах.

Инфернальная спешка —

Перед вечностью страх.

Годы. Снова скитанья

И никчемность минут.

Неудача восстанья,

Бытовой неуют.

Что осталось? Лишь строфы,

Ругань, слезы, мольбы.

Яркий свет катастрофы

Непонятной судьбы.

Я не люблю людей, но мне их жаль.

Такие вот капризы подсознанья.

И осени прохладная печаль

Тревожит вновь мои воспоминанья.

Легки прогулки: шорохи в ночи,

И небо — что еще на свете надо?

И звездного отчаянья лучи,

И жизнь моя в начале листопада.

Мне нечего просить или прощать

И в прошлом дорогие силуэты.

Лишь вечность продолжает восхищать

Больную душу возле самой Леты.