Играем в 'Спринт'

Николай Сергеевич ОГАНЕСОВ

Играем в "Спринт"

Повесть

В книгу вошли остросюжетные повести "Играем в "Спринт" и "Двое из прошлого", в которых автор раскрывает социально-нравственную подоснову преступлений. Автор исследует сознание людей, попавших в мир дельцов, и показывает, чем оборачивается для человека деформация морали. Герои повестей - наши молодые современники.

Глава 1

1

Был вторник. Двадцать девятое сентября.

Собственно, начать, наверно, надо бы с пятнадцатого, поскольку именно эта дата значится во всех официальных документах, а в постановлении следователя о возбуждении уголовного дела, например, даже час указан с точностью до минут - 21.40.

Точность - вещь безусловно полезная, кто спорит, но много ли толку в цифрах, если им не сопутствует хоть какая-то ясность? В подобных случаях они ничего не объясняют, за ними - пустота, или, выражаясь языком криминальных романов, сплошной мрак неизвестности. Наше дело как раз из таких, мрака хоть отбавляй, и указание на часы и минуты тут не что иное, как формальность, ни о чем особенно не говорящая. Во всяком случае, пока.

Это во-первых.

А во-вторых, раз уж речь зашла о датах, пятнадцатого сентября меня здесь вообще не было. Я находился за тридевять земель, практически в другом конце страны, и понятия не имел ни о путаных обстоятельствах этого дела, ни о роли, которую мне предстояло в нем сыграть.

Сейчас мне и самому не верится, что всего две недели назад я был дома, сидел на кухне, пил с матерью чай из тонких фарфоровых чашек, не спеша готовился к отъезду. Прошло совсем немного времени, и нет больше чашек, нет занавесок на окнах, нет нашей старой обжитой квартиры с видом на Исеть. Верней, все это, конечно, есть. Но очень далеко - в том городе за Уральским хребтом, где осталась мама, друзья, где я жил и учился и где так недавно мне, новоиспеченному выпускнику Высшей школы милиции, вместе с дипломом об окончании вручили направление, предписывающее ехать сюда, на юг, к месту своего назначения.

Я уезжал в город, в котором никогда прежде не был, о котором знал до обидного мало: знал, что там тепло, что количество солнечных дней в году переваливает за двести, а берега, поросшие древними папоротниками и экзотическими пальмами, омывает "самое синее в мире Черное море мое"...

Море и вправду оказалось пронзительно синим. И солнце, не обращая внимания на календарь, припекало щедро, по-летнему. И пальмы росли прямо на улицах, поддерживая свои вечнозеленые кроны толстыми и морщинистыми, как слоновьи ноги, стволами. Тропики, одним словом! Но, пожалуй, главным из всего, что меня здесь ожидало, была работа - первая в жизни самостоятельная работа, о которой мечтал чуть ли не с детства...

Ну, да я отвлекся.

Был, как уже сказано, вторник. Двадцать девятое сентября. Вторая половина дня, точнее, восемнадцать тридцать.

Я сидел на скамейке у раскаленного зноем парапета набережной лицом к морю. Сидел и ждал, когда короткая стрелка на моем хронометре подберется к цифре семь. До этого исторического момента оставалось полчаса.

Я говорю исторического, потому что ровно через полчаса мне предстояло выдержать что-то вроде экзамена на профессиональную зрелость: действуя на собственный страх и риск, я намеревался предпринять решительный шаг, с тем чтобы добиться наконец ясности, которой так недоставало в порученном деле. С детства питаю слабость к ясности. В любом деле... Впрочем, не буду забегать вперед. Пока я пребывал в состоянии относительного покоя или что ближе к истине - в состоянии накрученной до предела пружины.

Время тянулось адски медленно, как оно может тянуться, когда дожидаешься определенного часа. В таких случаях лучше всего отвлечься, не думать о бесконечно растянутых минутах, переключиться на темы более приятные.

Существуют десятки, а может, и тысячи способов убить время. Я выбрал простейший и, поднапрягши память, пытался воспроизвести одну из органных композиций Чеслава Немана.

Музыка вообще моя слабость, особенно современная, а музыкальные экзерсисы - привычка, перешедшая от матери, она постоянно что-нибудь напевает. Неудивительно, мама у меня профессиональный музыкант, работает аккомпаниатором в областной филармонии.

Обычно мелодия дается мне легко, однако в этот раз что-то не клеилось. Голова трещала и гудела, но, пожалуй, не от мощных аккордов немановского "Хаммонда", а от шума прибоя и еще от боли, поселившейся у меня в голове еще со вчерашнего дня. Похоже, это была несколько запоздалая реакция на перемену климата. Или первый симптом простуды. Потому что время от времени давал о себе знать второй, не менее отвратительный ком в горле, тугой, как теннисный мячик, и такой же упругий.

Скамейка, на которой устроился, стояла в полуметре от гранитного парапета, отчего возникала почти полная иллюзия одиночества. Моментами казалось, что вокруг нет ни души и что можно позволить себе сидеть вот так, не двигаясь, бесконечно долго.

Между тем времени у меня оставалось не так уж много, да и набережная была забита народом. Сюда полюбоваться штормящим морем со всего города стекались толпы отдыхающих.

Посмотреть и впрямь было на что.

Далеко, у самой оконечности волнорезов, один за другим поднимались огромные мутные валы. С глухим рокотом катились они к узкой полоске пляжа и, величественно опадая, выносили на своих гребнях обрамленные пышной пеной коряги, стволы деревьев, пучки коричневых и зеленых водорослей.

Захватывающее зрелище, завораживающее даже. Вот только головная боль, будь она неладна. К тому же, хотел я того или нет, мысли упорно возвращались к заметке, опубликованной в местной "Вечерке", которую получасом раньше купил в киоске у морского вокзала.

Я опустил взгляд на развернутый газетный лист.

В самом низу, между колонкой с объявлениями о размене жилой площади и программой телепередач, под рубрикой "ПРОИСШЕСТВИЯ" крупным шрифтом было напечатано:

ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ В ГОРОДЕ

И ПРИМЫКАЮЩИХ К НЕМУ ПЛЯЖНЫХ

ЗОНАХ ВОЗРОСЛО КОЛИЧЕСТВО НЕСЧАСТНЫХ

СЛУЧАЕВ.

Ниже и более мелко шел текст, который я успел выучить наизусть и теперь перечитывал скорее от безделья, чем по необходимости:

"Не так давно наша газета помещала на своих страницах подборку

материалов о злостных нарушителях Правил поведения на воде. Сезон

близится к концу, однако мы вновь вынуждены вернуться к этой теме.

Вчера в акватории морского порта на полном ходу опрокинулся

прогулочный глиссер, которым в нетрезвом состоянии управлял

рулевой-моторист Н. Н. Панчин. В результате опрокидывания пассажиры

глиссера гражданин ПРУДКИН Э. П. и его дочь ПРУДКИНА Л. Э. оказались

за бортом. Благодаря самоотверженной и оперативной помощи

спасательной службы потерпевшие были спасены.

Зарегистрировано еще несколько несчастных случаев.

Так, семнадцатого сентября на диком пляже, что неподалеку от

санатория имени С. М. Буденного, утонул житель нашего города

КУЗНЕЦОВ С. В. Как предполагают, во время купания он находился в

состоянии сильного алкогольного опьянения. Причиной смерти послужило

грубое нарушение гражданином КУЗНЕЦОВЫМ С. В. Правил поведения на

воде".

Далее следовали призывы к осторожности и краткие выдержки из упомянутых правил, поданные в форме интервью с представителем ОСВОДа.

Рядовая, в общем-то, заметка, ничего особенного. Подобные сообщения здесь не редкость и обычно мало кого интересуют, разве что самих потерпевших, их родственников или знакомых. Но как раз на это, последнее, обстоятельство я и рассчитывал.

Дело в том, что нынешняя информация появилась в газете по моей инициативе, при моем, так сказать, непосредственном участии. Я надеялся, что она привлечет к себе внимание людей, имевших отношение к случившемуся. К сожалению, ни имен, ни даже количества этих людей я не знал - я вообще не мог утверждать, что они есть, мог только предполагать.

Аргументация, чего греха таить, не очень убедительная, тем не менее начальник уголовного розыска подполковник Симаков согласился с моими доводами, слегка выправил текст и дал "добро" на публикацию. И вот заметка в газете. Остальное зависело от моих действий - действий, названных в законе коротко и исчерпывающе ясно - оперативно-розыскными...

Участь гражданина Прудкина и его дочери, о которых говорилось в заметке, беспокойства не внушала: они спасены, моторист Панчин, вероятно, уже лишен водительских прав и в ближайшее время понесет заслуженное наказание. Объектом нашего внимания являлись обстоятельства гибели гражданина Кузнецова, ибо в действительности они были куда сложнее, чем об этом сообщалось в газете.

Начнем с того, что труп утонувшего до настоящего времени не найден. Как потерпевший оказался на пляже близ санатория имени Буденного неизвестно. Был ли он пьян - неизвестно тоже.

Это бы еще полбеды. Куда важней было другое: Сергей Васильевич Кузнецов, двадцатичетырехлетний старший кассир бара-ресторана при местной гостинице "Лотос", прежде чем грубо нарушить Правила поведения на воде, совершил кое-что похуже.

За день до несчастного случая, то есть пятнадцатого сентября, в 21 час 40 минут, находясь при исполнении своих служебных обязанностей, он уложил дневную выручку в специальные мешочки - кстати, часть выручки была в валюте, поскольку бар и ресторан посещают иностранные туристы, поднялся по винтовой лестнице в вестибюль гостиницы, но до находящейся здесь же сберкассы, где его ожидал инкассатор, не дошел, хотя расстояние от подвала, в котором расположен ресторан, до сберкассы каких-то полсотни метров.

Поднятое по тревоге подразделение милиции тщательно осмотрело гостиничные номера, службы, бар и сберкассу, но не обнаружило ничего, что могло бы помочь в поисках пропавшего кассира. Он исчез, не оставив после себя никаких следов, и появился только через сутки, семнадцатого, на загородном пляже, да и то лишь затем, чтобы, скинув одежду, снова скрыться, на этот раз окончательно...

Приблизительно в такой последовательности изложены события в постановлении следователя, и не его вина, что события эти сильно смахивают на завязку детективного романа.

На скамейку по соседству со мной присела пожилая пара.

- Пойдет твоя "Комета", никуда не денется... - Мужчина говорил, обращаясь к своей спутнице - сухощавой женщине в детской панамке, но, видно, был человеком общительным и следующую фразу произнес, полуобернувшись ко мне: - Я на этом деле собаку съел, седьмой десяток здесь обитаюсь Через день-другой установится прекрасная погода. Поверьте старожилу, будет полный штиль...

В прогнозируемую перемену верилось с трудом, однако спорить со старожилом, "съевшим собаку", я не рискнул: нынешнее, на мой взгляд странное, сочетание кипящего в семибалльном шторме моря с полным безветрием и чистым, будто выкрашенным из пульверизатора, небом моему опыту ни о чем не говорило.

Обмахнувшись сложенной вчетверо газетой, я вытянул ноги.

До семи оставалось чуть больше четверти часа.

Высокие, грязно-желтого цвета волны продолжали яростно атаковать сушу. С грохотом обрушиваясь на берег, они взрывались клочьями пены и отступали, волоча за собой мокрую, сверкавшую на солнце гальку. Было что-то вечное в их неутомимом движении, угрожающее и одновременно притягивающее, почти гипнотическое.

Надо полагать, к концу сезона погода в этих краях действительно не балует постоянством: семнадцатого, в тот самый день, когда двое отдыхающих из санатория имени Буденного заметили тонущего в двадцати метрах от берега Кузнецова, море, к сожалению, было абсолютно спокойным. Я говорю "к сожалению", потому что утони Кузнецов в такой вот семибалльный шторм, его смерть, возможно, не казалась бы теперь столь нелепой.

Мне не пришлось побывать на месте его гибели, но по фотографиям, которые видел в деле, я хорошо представлял и пустынный пляж, и впадающую в море горную речушку, и одежду, сложенную на остывших к вечеру голышах. Представлял и человека, плывущего на выручку к тому, кто уже не нуждался в помощи. Когда Пасечник - мужчина, бросившийся спасать утопающего, - доплыл до места, где пятью минутами раньше беспомощно барахтался Кузнецов, над тем уже сомкнулись волны.

Позже в карманах оставленной на берегу куртки нашли служебное удостоверение, носовой платок, мятую пачку сигарет, спички и горсть монет. Все. Выручка из гостиничного ресторана как в воду канула. Юмор, быть может, и неуместный, но ведь не пошел же Кузнецов купаться, перекинув через плечо сумки, набитые деньгами?! Разумеется, нет. Он их где-то оставил, и не исключено, что у сообщника...

Скорее всего, размышлял я, Симаков думает так же. Иначе не дал бы согласия на объявление в газете. Но почему из всего аппарата городского угрозыска его выбор пал именно на меня - вот вопрос, который я задавал себе чаще других. Может, он думает, что сообщников Кузнецова следует искать среди местных? Делает ставку на то, что я здесь человек новый, не примелькался? Похоже, так оно и есть...

Нужно сказать, что на первых порах меня к текущей работе не привлекали. Дали время осмотреться. Я бродил по кабинетам, знакомился с коллегами, копался в архивах. Постепенно стало складываться представление об оперативной обстановке в городе. Если откровенно, она показалась мне довольно унылой: нераскрытых дел за следственными органами не числилось, в сводках преобладали мелкие хулиганы, незначительные по размерам хищения, случайные драки. Единственным рецидивным явлением, портившим в общем-то вполне благополучную картину, были фарцовщики. С ними боролись, но, очевидно, соблазн был слишком велик - как-никак крупный морской порт, да и иностранцев в этом райском уголке круглый год хоть пруд пруди, - и спекулянты, не считаясь с риском, продолжали делать свой "маленький бизнес"...

Что касается происшествия в гостинице, то краем уха я слышал об этом ЧП, но сведения были очень приблизительные - этим делом занимались другие сотрудники.

Словом, я был близок к разочарованию и внутренне готовился к длинной череде мелких и скучных поручений. Однако инкубационный период окончился раньше, чем я ожидал, и совсем иначе, чем мне представлялось.

В пятницу меня вызвали к "самому".

- Ну как дела, Сопрыкин? - спросил он, когда я по всей форме доложил о своем прибытии.

- Нормально, товарищ подполковник.

- С жильем устроился?

- Квартиру снял, - ответил я.

- Небось в центре и с видом на море? - поинтересовался Симаков, подняв на меня свои выпуклые небесно-голубые глаза, и я в очередной раз подивился, как он умудряется сохранить девственно-белый цвет лица при здешнем климате.

- Не то чтобы в центре, - признался я, - но в принципе нормально, товарищ подполковник.

- Не квартиру ты снял, а койку. И дерут, наверно, семь шкур. - Он улыбнулся, но улыбка получилась какая-то вымученная. - Кто сейчас квартиру сдаст - самый сезон, бархатный. Койка нашлась, и то, считай, повезло.

Он вытащил из кармана своей белой отутюженной рубашки блокнот и вырвал из него лист.

- Короче, Сопрыкин, такие дела: комнату мы тебе выделили. В доме гостиничного типа. Вроде как молодому специалисту. Через неделю она освобождается - и можешь вселяться.

Он поднялся с кресла, обошел вокруг стола и протянул мне листок:

- Держи - твой новый домашний адрес. Матери напиши, чтоб не волновалась: комната приличная. Не сомневайся, сам смотрел. Газ на две конфорки, и душ индивидуальный имеется. Ну а недельку придется потерпеть.

- Спасибо, - промямлил я и впервые со дня приезда вдруг по-настоящему осознал, что нахожусь тут не временно, не случайно, что здесь, в этом городе, предстоит жить и работать, и не месяц, не год, а возможно, всю жизнь. Черт знает почему, при мысли об этом у меня защемило сердце.

- Спасибо, - еще раз пробормотал я, пожимая протянутую руку.

- Не стоит. Женишься - квартиру дадим, - пообещал Симаков.

По его тону можно было догадаться, что с решением жилищной проблемы наш разговор не исчерпан.

Опустившись в кресло, он спросил, глядя на меня голубыми немигающими глазами:

- Ну как тебе город? Освоился?

- Не совсем, - признался я.

- Что так?

Я перевел дух.

- Раньше бывать не приходилось, товарищ подполковник, а сейчас времени не хватает, в чужих делах роюсь, ориентировки читаю...

В последние слова я вложил намек на свое затянувшееся безделье, но Симаков сделал вид, что не понял.

- Ориентировки - вещь полезная, - обронил он, как видно, думая о чем-то своем. - Ты когда приехал?

- В прошлую пятницу, неделю назад.

- Да-да, помню... - Он откинулся на спинку кресла, скрестил на груди руки и снова остановил на мне внимательный оценивающий взгляд. - Значит, в чужих делах роешься? Что ж, может, это и к лучшему... - Продолжая вслух какую-то свою мысль, заметил: - Только вот прическа у тебя не того, длинноватая. Не модно это сейчас... - Помолчав, добавил: - Значит, надоело, говоришь, по коридорам слоняться?

- Так точно, - по-военному четко доложил я.

- Надоело... - Видимо, он подвел черту под своими неясными для меня размышлениями. - Так вот, Сопрыкин. Считай, закончился твой карантин. Работа для тебя имеется... Ты раньше времени не улыбайся. Дело серьезное. Про Кузнецова слыхал?

- Слышал.

- То-то. Человек пропал. Это тебе, брат, не кража с пляжа.

Ребята рассказывали, что много лет назад Симаков начал свою службу в милиции с задержания пляжного вора, накрыл его в раздевалке вместе с поличным, и теперь, будучи уже подполковником и начальником отдела, часто приводил "кражу с пляжа" как пример самого быстрого и оперативного раскрытия преступления. Разумеется, делал он это с известной долей юмора.

- ...Пропал человек, - повторил Симаков. Он вытащил из пачки папиросу, постучал мундштуком по столу и, потарахтев спичками, закурил. Сначала из гостиницы испарился, потом, того лучше, камнем на дно. Улыбаться тут нечему, плакать впору... Валюты одной на семь тысяч и наших столько же. Соображаешь?

Он сделал паузу, чтобы я оценил всю значительность суммы. При этом на его скулах шевельнулись желваки, отчего лицо стало жестче и даже как будто потемнело.

- Ладно, не буду тебе раньше времени голову забивать. Подробности в прокуратуре узнаешь, у следователя. Потом ко мне зайдешь, обмозгуем, с какого конца лучше взяться. А после... - Он опять смерил меня взглядом и, изменив тон, заключил: - А после придется тебе, парень, на время забыть дорогу сюда, в розыск. Самостоятельно будешь работать. На свой страх и риск. Понял?

- Понял, - отозвался я.

- Вопросы имеются?

Вопросов не было.

Они появились позже, и ответы на них, увы, не мог дать ни опытный Симаков, ни менее опытный, но старательный следователь. Ответы предстояло искать самому.

2

Собеседник из меня оказался никудышный. Старожил-синоптик со своей спутницей не спеша удалялся вдоль набережной.

Похожие на удравших с уроков школьников, они держались за руки, женщина в панамке смеялась чему-то, ей вторил мужчина, а я глядел вслед и завидовал их беспечности, их хорошему, ничем не омраченному настроению.

Обратной стороной самостоятельности, о которой говорил Симаков, было одиночество, хотя об этом мой начальник, конечно же, не обмолвился ни словом.

Я был обречен на одиночество в силу порученного задания - оно предполагало мою полную изоляцию от сослуживцев, от случайных, не идущих на пользу делу контактов. Я успел убедиться, что это состояние, кроме прочих, имело еще одно малоприятное свойство: к нему нелегко было привыкнуть. А если прибавить оторванность от дома, чужой, незнакомый, по сути, город, получалось совсем худо.

Не знаю, уместно ли тут слово "ностальгия", но, глядя на здешнее раскаленное докрасна солнце, на праздные толпы веселых и беззаботных людей, я мысленно уносился за тысячи километров к северу, в свой далекий, скупой на краски город. Там уже ночь. Горят уличные фонари. Напоминанием о близкой зиме качаются голые ветки деревьев, и асфальт блестит от осевшей на него измороси. Оно, конечно, не так красиво: и моря нет, и горы пониже, да ведь это кому что нравится...

Я вздохнул и посмотрел на часы. Они показывали розно семь.

Пора.

Прихватив полиэтиленовую сумку с изображением бородатого Демиса Русоса, я пошел добывать двушку.

Ближайший телефон-автомат находился неподалеку, у входа в бильярдную.

К трубке на другом конце провода долго не подходили. Наконец монета проскочила в прорезь, и глухо, точно с другой планеты, донесся низкий, не то мужской, не то женский, голос:

- Слушаю.

- Это библиотека?

- Слушаю, говорите, - повторил голос.

- Это библиотека? - крикнул я, опасаясь, что меня опять не услышат.

- Абонемент это. Вам кого? - откликнулось в трубке.

- Кузнецову Нину позовите, пожалуйста.

- Кого?

- Кузнецову Нину!

- Нету ее. Ушла.

- Давно?

- Громче говорите, не слышно.

- Давно она ушла?! - гаркнул я что есть мочи.

- Хулиган! - возмутился абонент, и в наушнике раздались короткие, как многоточие, гудки.

Я повесил трубку. Расстраиваться было не из-за чего. Телефонный разговор с вдовой погибшего в мои планы не входил - важно было убедиться, что она уже вышла. В остальном я полагался на удачу.

От библиотеки до улицы Приморской, где Нина Кузнецова жила одна после смерти мужа, четыре квартала. Следовательно, через десять-пятнадцать минут она будет дома. При условии, конечно, что мне повезет и она пойдет домой, а не свернет куда-нибудь по дороге.

Вообще-то идея встретиться с вдовой погибшего принадлежала не мне. Она принадлежала Симакову. Он эту идею выдвинул, и он же, поразмыслив, забраковал, посчитав малоперспективной. "Искать надо не тех, кто на виду, - инструктировал он напоследок, - а тех, кто хорошо знал Кузнецова и держался при этом в тени, на расстоянии. Ищи, Сопрыкин, невидимок! Это и будет твое задание".

Легко сказать! Второй день я болтался по городу, стараясь напасть на след этих самых "невидимок", и все попусту. Тогда - с отчаянья, что ли, вспомнил об отвергнутом плане, и чем больше о нем думал, тем сильней становился соблазн пойти на Приморскую. В конце концов решил рискнуть: нас учили использовать любой шанс, каким бы ничтожным он ни казался, и не в моем нынешнем положении было пренебрегать этим правилом...

Я направился к лестнице. У ее каменного основания лежали два облезлых, подслеповатых льва. Сложив каменные морды на лапы, они меланхолично смотрели куда-то за линию горизонта.

Ступени вели круто вверх, к многоэтажному корпусу гостиницы, чьи ослепительно белые стены виднелись сквозь непролазные джунгли, раскинувшиеся по обе стороны спуска. Называлось это сооружение "Лотос". Тот самый "Лотос", из которого за день до смерти исчез Кузнецов. Гостиница стояла на Приморской, то есть на улице, куда лежал мой путь и где до своей кончины проживал известный нарушитель Правил поведения на воде. Вот, кстати, еще одна загадка: вместе с уложенной в парусиновые мешочки выручкой Сергей умудрился "пропасть" в ста метрах от собственного дома обстоятельство если и не подозрительное, то весьма странное...

"Как он вообще мог утонуть? - рассуждал я, одолевая подъем. - Родился у моря, плавать, верно, научился едва ли не раньше, чем ходить. Что привело его на пляж? Свидание с сообщником? Он пришел немного раньше назначенного часа, решил окунуться... Но с тем же успехом можно предположить, что свидание уже состоялось. Шоссе в том месте проходит в непосредственной близости от пляжа, есть даже съезд к берегу. Сообщник подкатил на машине, забрал свою долю и... А почему они не поделили деньги раньше? Почему не разъехались сразу после ограбления? Почему, наконец, сообщник не взял его с собой? И вообще, был ли у него сообщник? Кто сказал, что Кузнецов был не один?

С другой стороны, где он скрывался после пятнадцатого? Как попал на дикий пляж? Откуда? Вот и выходит, что началась эта история гораздо раньше, чем зафиксировано в официальных документах. Слишком много в ней неясного, необъяснимого..."

В любое другое время путь наверх не занял бы у меня и пяти минут, но, как видно, я действительно был не в лучшей своей форме: когда одолел подъем и вышел к двум точным копиям с оставшихся внизу меланхоликов, и спину и лоб покрывала испарина, а голова ныла, словно на нее надели тяжеленный железный обруч.

Наверху стояла бочка с квасом. Я постоял в очереди и взял большую кружку, но, не успев сделать и глотка, поперхнулся. Проклятый теннисный мячик почти наглухо перекрыл горло. А жаль! Квас был хорош. Бережно поддерживая кружку обеими руками, я прислонился к холодному боку цистерны и посмотрел вдоль Приморской.

То, что я видел, меньше всего походило на улицу. Передо мной лежала короткая и широкая площадка, открытая для проезда и стоянки автомашин. Благодаря сравнительно короткому спуску к морю, близости к центру и дюжине магазинов, расположенных в квартале отсюда, это было одно из самых оживленных мест в городе.

Правую от меня сторону площади из конца в конец занимал фасад "Лотоса" с подстриженными газонами перед входом, светильниками и клумбами, террасой, на которой под пестрыми зонтиками шла бойкая торговля прохладительными напитками. На другой стороне тоже имелись газоны и клумбы, выложенные песчаником дорожки, а также невысокая стена, сплошь покрытая рекламными щитами. Прямо напротив "Лотоса" стояло карликовое здание под вывеской "Канцтовары", а за ним, полностью скрытый от глаз прохожих декоративным кустарником, прятался одноэтажный домик, в котором ожидала меня... впрочем, никто меня там не ждал - Нина Кузнецова и знать не знала о моем существовании...

Неудивительно, что все мои мысли так или иначе сводились к вдове покойного. С самого утра я только тем и занимался, что перебирал различные варианты нашей встречи, - занятие сколь необходимое, столь и бессмысленное. Рассчитывать, что она пройдет по загодя разработанному плану, глупо, я прекрасно понимал это, но ничего с собой поделать не мог и, точно одержимый навязчивой идеей, вновь и вновь проигрывал предстоящую встречу в лицах, пытаясь предугадать ее исход.

Этим самым я занимался и теперь, что отнюдь не улучшало моего самочувствия. Поэтому я вернул кружку с недопитым квасом и двинулся через дорогу, чувствуя на спине ожог от прикосновения к холодной, как лед, бочке.

В изгороди, правее магазина "Канцтовары", имелся проход. Им я и воспользовался.

Бетонированная дорожка вела мимо заросшей виноградом стены, сворачивала за угол, к беседке, в глубине которой стояла старая садовая скамейка с несколькими уцелевшими перекладинами, и обрывалась маленьким тупичком - двориком, размером чуть больше прихожей в квартире стандартных размеров.

На ступенях, ведущих в дом, сидела девушка.

Я сразу ее узнал. По снимку, который видел в деле. Он был из традиционного набора свадебных фотографий и изображал не менее традиционный сюжет под названием "Молодая чета обменивается обручальными кольцами". У жениха - лицо в меру торжественное, чуть растерянное, а у невесты... говорят, будто невесты нефотогеничны, будто во время церемонии бракосочетания они выглядят куда хуже, чем до и после. Может, оно и так, не спорю, только на снимке двухлетней давности невеста вышла очень даже недурно. Правда, время и события последних недель изменили Нину, и изменили не к лучшему: у глаз залегли тени, когда-то пышные волосы были стянуты в тугой узел, а у губ обозначились складки, которых на фотографии не было и в помине.

Нина сидела вполоборота к дорожке, в точности повторяя ракурс со свадебного снимка, и сосредоточенно рассматривала столбик пепла, наросший на сигарете, которая дымилась в ее руке.

Она меня не видела - я остановился у пышного, в человеческий рост растения, напоминавшего листьями домашний фикус, и мог наблюдать за ней сколько угодно долго. Однако рано или поздно надо было начинать. Я собрался с духом и вышел из-за своего укрытия.

Нина мельком посмотрела в мою сторону, автоматически отозвалась на приветствие и, помедлив, сообщила:

- Квартиры не сдаются.

Это был устный вариант популярного в городе объявления: я встречал его написанным от руки, отпечатанным на машинке и даже в виде долговечных металлических табличек, накрепко прибитых к дверям и заборам.

- Мне самому впору сдаваться, - сказал я как можно беспечней, но, кажется, сфальшивил и поспешил добавить более нейтральным тоном: - На квартиру у меня нет денег.

Вероятно, она решила, что ослышалась:

- Простите, что вы сказали?

- Я говорю, что у меня ни копейки. В кино сходить не на что, не то что квартиру снять. Знаете, где я спал последнюю ночь? На лавке, в парке культуры и отдыха. - Само собой, ни на какой лавке я не спал - просто слегка сгустил краски, рассчитывая на сострадание.

- В парке? - переспросила Нина. - Не понимаю. Чего вы, собственно, хотите? Кто вы?

Вот теперь другое дело - примерно таким и мыслилось мне начало нашего разговора.

- Извините, я забыл представиться. Володя, фамилия Сопрыкин. В настоящее время нахожусь в законном трудовом отпуске, приехал к вам...

- Меня не интересует, к кому и зачем вы приехали, - сухо перебила она. - Объясните наконец, что вам нужно?

Я готов был удовлетворить ее любопытство и извлек из сумки книгу, на которую делал главную ставку.

- Литературой случайно не увлекаетесь? Продаю вот...

Нина недоверчиво посмотрела на увесистый том в буром с позолотой переплете, и я, пользуясь моментом, перешел в наступление:

- Не упускайте случай, девушка. Это уникальное издание! "История крестовых походов". Слышали когда-нибудь? Единственный в своем роде экземпляр. Берите, не пожалеете. Правда, у меня только второй том, но... минуточку... вы только послушайте... - Я раскрыл фолиант на заранее отмеченной странице, где речь шла о легендарном Ричарде Львиное Сердце, и, подражая манере профессиональных чтецов, с расстановкой начал: - "Король Ричард, возвращаясь в свое отечество, сел на корабль и направил путь прямо в Германию. Пристав к одной гавани, он отправился оттуда, переодетый, сухим путем и, проходя через Австрию, был преследуем лазутчиками и узнан. Чтобы лучше скрыть себя, он переоделся слугой и нанялся на кухню помощником. Но один из лазутчиков узнал Ричарда и уведомил о том Герцога. Был послан сильный отряд конных воинов, чтобы схватить короля..." Ну как? Захватывающая история, правда? Только не говорите, что вам неинтересно, чем закончился этот средневековый вестерн... Серьезно, девушка, покупайте, пользуйтесь случаем. Другой может не представиться...

Я ничего не знал о характере Кузнецовой, о ее интересах, вкусах и наклонностях, не знал, что ей нравится, а что нет, и потому действовал вслепую. Отсюда и книга, купленная накануне в букинистическом, - более удачного предлога для знакомства я не нашел, ведь Нина как-никак работала в библиотеке.

- Ну что, хотите посмотреть?

Она неуверенно пожала плечами.

Ричард Львиное Сердце выдавал себя за слугу. А вот за кого выдавал себя я? За спекулянта? Хиппового оболтуса, путешествующего по стране без копейки в кармане? За попавшего в беду человека? В моем положении любая из перечисленных ролей могла оказаться выигрышной.

- Смотрите внимательней. - Я с подчеркнутой осторожностью протянул книгу. - И обратите внимание на год издания.

Нина взяла том, в нерешительности подержала его в руках, потом положила на колени и раскрыла на титульном листе.

- Тысяча восемьсот двадцать третий! - заглядывая ей через плечо, прокомментировал я. - Представляете?! Эту книгу вполне мог держать в руках Пушкин. Не верите? Напрасно. Тиражи были маленькие, какая-то жалкая сотня экземпляров. И дата подходящая. Только подумайте: в двадцать третьем Пушкин еще молодой человек, Гоголь - совсем мальчик, а Толстого - великого Толстого! - и вовсе на свете не было!

Столбик пепла с ее сигареты сорвался и рассыпался по странице.

- Ой, извините. - Она поспешно сдула пепел.

- Ничего, - снисходительно успокоил я. - Понимаю ваше волнение и потому не тороплю. Зрите и восторгайтесь!

- Но зачем вы ее продаете? - удивилась Нина. - Это же действительно большая редкость.

- Большая, - поддакнул я, радуясь наметившемуся в разговоре перелому.

- И вам не жаль с ней расставаться?

Прозвучавшие в ее голосе интонации я истолковал по-своему. Надежда, что между нами перекинулся мостик, придала уверенности, и я с удвоенной энергией перешел к укреплению своих позиций.

- Конечно, жаль. Еще как. Сами понимаете, я не стал бы продавать без особой нужды. Несчастье у меня, бумажник стащили... Собственно, может, и потерял я его, не знаю, но скорее всего стащили. И как назло, все деньги там были, в среднем отделении. Остался, что называется, без средств к существованию. - Для убедительности я похлопал себя по карманам. - Хорошо, документы уцелели, иначе совсем труба. На последнюю мелочь телеграмму матери отбил. Жду перевода. Ну а пока - полное банкротство. Спать негде, за койку платить нечем. Чужой город, ни друзей, ни знакомых. Приболел вот вдобавок. Лихорадку какую-то подцепил, второй день трясет. Одно к одному знаете, как бывает...

Слушая мой треп, Нина рассеянно листала плотные, будто из картона вырезанные страницы, а я стоял сбоку и впервые после начала разговора позволил себе немного расслабиться.

Если не считать ссылки на болезнь, мой рассказ был чистым вымыслом, но, кажется, Нина принимала его за чистую монету, и в глубине души я уже поздравлял себя с успехом, почти не сомневаясь, что в самое ближайшее время с ее помощью нападу на след преступника. Как именно это произойдет и в чем конкретно будет заключаться ее помощь, я пока не знал, но это не мешало мне внутренне ликовать и праздновать победу.

Длилось это идиотское состояние всего секунду, не больше, и надо же было случиться - как раз в эту-то секунду Нина подняла голову. Что прочла она в моем взгляде, одному богу известно, только брови ее удивленно поползли вверх, и она поспешно отвернулась.

- Возьмите, - не глядя в мою сторону, она протянула злосчастный фолиант.

Это была расплата - справедливое возмездие за мою самонадеянность. Оно сработало как холодный, отрезвляющий душ.

- Но почему? - попробовал я спасти положение.

- Возьмите свою книгу, - настойчиво повторила она.

"Сейчас состоится изгнание торговцев из храма", - успел подумать я и зачастил с отчаянием утопающего, хватающегося за соломинку.

- Вы, наверно, из-за цены? Не беспокойтесь, я дешево уступлю, честное слово. Главное, книга вам нравится, остальное детали, об остальном мы договоримся...

- Все равно, - отрезала Нина. - У меня нет возможности ее купить.

- Ну хотя бы пятерку, - через силу выдавил я, ощущая закипавшую на самого себя ярость. А деньги отдадите завтра, мне не к спеху... - Я понимал, что сморозил глупость, но остановиться уже не мог: - Серьезно, давайте договоримся на завтра? У меня есть и другие книги, хотите принесу?

- Вы что же, так с библиотекой и путешествуете?

Ирония подействовала сильнее, чем если бы она послала меня ко всем чертям. "Знаю, зачем вы пришли, - будто говорил ее взгляд. - Вам нужны сведения о муже. Если так - спрашивайте прямо, к чему разыгрывать этот глупый спектакль, тем более что актер из вас неважный".

Я с треском заваливал экзамен. Я чувствовал себя как вор, на котором горит шапка. Ко всему прочему обидно было сознавать, что первая же серьезная попытка проявить самостоятельность потерпела полное фиаско. И из-за чего?

Нина поднялась со ступенек.

- Ничем не могу вам помочь. - Она смотрела с насмешливым любопытством, очевидно, ожидая, что произойдет чудо и я тут же, не сходя с места, сгину с глаз долой.

- Значит, нет?

- Нет.

Мне и в самом деле захотелось исчезнуть, то есть в самом прямом смысле взять и раствориться в теплом, перенасыщенном влагой воздухе. Без сомнения, я бы так и поступил, если б знал, как это сделать.

- До свидания, - сказала она.

- До свидания, - буркнул я в ответ и, кивнув, пошел со двора.

Ноги были точно ватные, в голове - ни единой стоящей мысли, полнейший вакуум. Я вдруг ощутил страшную, давящую на плечи усталость. Из всех желаний осталось одно: завалиться спать. И спать долго-долго, чтобы, проснувшись, можно было вспоминать о случившемся, как о дурном сне.

- Постойте, - раздался за спиной голос Нины.

Не уверенный, что не ослышался, я обернулся.

- Вам что, действительно негде переночевать?

Вероятно, мой вид сказал ей больше, чем я мог бы объяснить словами.

- Хорошо, я дам вам раскладушку... Только спать придется во дворе. Устроит вас?

Еще бы не устроило! Да предложи она мне лавку в беседке, собачью конуру, птичье гнездо на крыше, я согласился бы не раздумывая.

- Спасибо, - поблагодарил я.

Она пожала плечами:

- Не за что. Вы и в самом деле еле на ногах держитесь...

3

Близилась к концу программа "Время". Женщина из Гидрометцентра СССР вдохновенно рассказывала о движении холодных и теплых масс воздуха и приступила к описанию драматического столкновения циклона с гигантским антициклоном, когда я перебрался в комнату.

Наступила ночь. Душная южная ночь с желтой, как срез лимона, луной, россыпью крупных голубых звезд и неумолчным стрекотом цикад.

Я воспользовался приглашением хозяйки и, сменив жесткие ступеньки на упругие подушки дивана, продолжал делать вид, что с головой ушел в приключения короля Ричарда. В соседней комнате молочным светом мерцал экран телевизора. Нина возилась на кухне и не обращала на меня никакого внимания.

С тех пор как она великодушно позволила мне остаться, мы не перемолвились друг с другом и парой слов. Во дворе меня ждала раскладушка. Книга, которую так горячо расхваливал, оказалась скучной, практически непригодной для чтения макулатурой и представляла интерес разве что для собирателя древностей. Я добросовестно переворачивал страницы, но мысли были далеко - я вспоминал строчки из протокола допроса Нины Андреевны Кузнецовой. Разумеется, она об этом не догадывалась, иначе с треском выгнала бы меня вон.

Ее показания, зафиксированные на стандартном бланке, занимали всего полторы машинописные страницы. По словам Нины, в последний раз она видела мужа в роковой день пятнадцатого сентября. Видела утром, перед уходом на работу. Накануне он пришел поздно и отсыпался после дежурства. Нина оставила записку, позже ее приобщили к делу, но ничего существенного она не содержала - обычная записка в две строки: "Суп в кастрюле. Хлеб черствый. Если можешь, купи свежий".

Вечером, когда Нина вернулась домой, Сергей уже ушел на работу. Поздно ночью от сотрудников милиции ей стало известно о его исчезновении. На Приморскую он с тех пор не возвращался.

Ни подтвердить, ни опровергнуть эти показания было некому, так как соседей у Кузнецовых нет: после реконструкции улицы уцелел только их дом, остальные снесли при строительстве гостиницы несколько лет назад.

Далее в протоколе со слов Нины записано, что с мужем они жили нормально, ссор и скандалов между ними не возникало, ничего странного в его поведении она не замечала, спиртным он не злоупотреблял.

"Характер у него был мягкий, открытый, но, случалось, уходил в себя и тогда становился угрюмым, раздражительным", - сказала она следователю. Эта фраза вызвала уточняющий вопрос: как именно и по какому поводу проявлялась его раздражительность, однако ничего более определенного Нина добавить не смогла.

К работе он относился добросовестно, с интересом, о другой не помышлял. Имел многочисленные благодарности от дирекции - такими словами заканчивались показания вдовы погибшего...

Я оторвал взгляд от книги.

Вдова... Как нелепо звучит это слово. Ей всего двадцать. Приехала сюда три года назад, поступила в техникум на заочное. Жила в общежитии. Вскоре познакомилась с Сергеем, вышла замуж. И вот - вдова...

Дверь на кухню была открыта. Нина продолжала возиться у плиты, но не исключено, что в этот момент мы думали об одном и том же.

Интересно, любила она мужа? Была с ним счастлива? В протоколе об этом ни звука: не положено - официальный документ...

Я представил, как всего две недели назад на этом самом диване, возможно, в той же самой позе, что и я, с книгой в руках, сидел другой человек.

Молчали они? Или шутили? Улыбались друг другу? А может, ссорились?

Теперь этого человека нет в живых.

Каким он был? О чем думал? Чему смеялся? Неизвестно. И жизнь, и отдельные его поступки обернулись загадкой, которую по странному стечению обстоятельств предстояло разгадывать мне.

В декабре ему исполнилось бы двадцать пять. Мне двадцать пять стукнуло немного раньше, в июне. Выходит, мы ровесники! Случайность, конечно, простое совпадение, но почему-то оно смущало меня, хотя, если разобраться, ничего особенного в этом нет...

Я поежился. По плечам и спине пробежал озноб. До сих пор мне помогало самовнушение, и, отгоняя мысль о болезни, я снова уткнулся в книгу.

Итак, показания Нины. Они не противоречили характеристике, которую выдала на покойного администрация ресторана. Вежливый, безотказный, добросовестный - эти качества приводились и в письменных и в устных отзывах.

Один из сослуживцев Кузнецова дополнил его портрет следующим штришком; "Хороший был парень, что говорить... Ну еще одеться любил по моде. Знаете, наверно, стиль такой модерновый, заграничный вроде - нынче многие так ходят, не одни молодые... Придет, бывало, в полусапожках, только что шпор не хватает, ну, джинсы, конечно, рубашка с блямбой на кармане, словом, во всей амуниции. Вылитый ковбой, хоть в кино снимай. Не подумайте, что я в осуждение, у самого сын такой, тронутый маленько на шмотках. Вроде парень как парень, а штаны с нашлепками увидит, аж дрожит весь. У них это вроде как пароль, узнают друг друга по этим самым блямбам. В общем-то ничего, конечно, даже красиво, если меру знать. А Сергей, тот знал, всегда стройный, подтянутый ходил... Ну и работник, я уже говорил, отличный: аккуратный, честный, деньги всегда копейка в копейку сходились..."

При чтении этого протокола у меня возникло желание узнать, на какие средства приобретал Кузнецов свою "ковбойскую амуницию". Возможно, это не вызвало бы особого интереса - сам хожу в джинсах, - не будь гардероб покойного столь внушителен.

Два кожаных пальто, куртки всевозможных фасонов, полдюжины джинсовых костюмов на всех стадиях носки, около десятка пар импортной обуви, фирменные рубашки, которые он менял довольно часто, - все это, если вдуматься, стоило не так уж мало, да и в магазинах, как известно, подобные вещи попадаются нечасто. Выходит, переплачивал? Если добавить к перечисленному солидный стереофонический "Шарп" и еще два магнитофона поменьше, но тоже импортных, невольно зародится мысль о кладе, наследстве или богатой тетушке, ссужающей деньгами своего единственного племянника.

Но в том-то и загвоздка, что клада Кузнецов не находил, наследства не получал и родственников у него не имелось. Это установил следователь, который тоже заинтересовался источниками его доходов. Выяснилось, что получал Сергей прилично, за перевыполнение плана в "Лотосе" систематически выплачивались премии, и все же самая грубая прикидка показывала, что концы с концами не сходятся.

Следователь оказался человеком дотошным. В ходе его настойчивых бухгалтерских изысканий всплыл небезынтересный факт: полтора года назад Кузнецов приобрел несколько билетов лотереи "Спринт" и выиграл по двум из них две тысячи рублей.

Сумма значительная. Она устранила если не все, то некоторую часть бюджетных вопросов, а на остальные ответила Нина. На повторном допросе она подтвердила, что выигрыш имел место полтора года назад и что все деньги действительно ушли на покупку одежды для мужа. Где Сергей приобретал вещи, она не знала...

Я перевернул страницу.

Самовнушение не помогло. Головная боль не утихла, наоборот становилась все сильней. Ком в горле тоже увеличился и окончательно блокировал дыхательные пути. Пора было обратиться к более радикальным средствам.

Я собрался уже поинтересоваться содержимым домашней аптечки Кузнецовых, но Нина меня опередила.

- Садитесь ужинать, - позвала она. Голос был усталый и доносился словно бы издали.

- Спасибо, что-то не хочется, - отказался я.

Мысль о еде вызывала отвращение. Смешно сказать, но я мерз. На дворе теплынь, плюс девятнадцать, а меня неудержимо тянуло под одеяло. Я с сожалением подумал о теплом шерстяном свитере, который вместе с остальными вещами уже второй день лежал в одном из отсеков привокзальной камеры хранения.

- Давайте-ка без церемоний. - Нина вошла в комнату и поставила на середину стола хлебницу. - Садитесь. И не стесняйтесь, пожалуйста...

Вторично отказываться было неловко, и я поднялся с дивана.

- Вы макароны с томатным соусом любите?

- Обожаю. - Я сделал шаг, другой и с удивлением обнаружил, что пол подо мной подозрительно покачивается.

- Что с вами? - спросила Нина.

- Нет, нет, ничего. Это пройдет...

Однако не проходило: висевшая под потолком лампочка внезапно выбросила яркие протуберанцы, затем свет сфокусировался и превратился в луч мощного прожектора, направленного прямо в глаза. Нинина фигура выпала из поля зрения. Там, где она только что находилась, мелькали оранжевые и ядовито-зеленые, похожие на жонглерский реквизит кольца.

Что-то невыразимо гнусное, тяжелое возникло на дне желудка, оформилось в пульсирующую опухоль и медленно поползло вверх.

- Сейчас, одну минутку... - Я наугад побрел к двери, переступил порог и опустился на приступку, на которой несколькими часами раньше впервые увидел Нину.

Стало чуть легче. Ровно настолько, чтобы понять отчетливо и ясно заболел! Ничего хуже случиться не могло! Я не успел осознать последствий, к которым это может привести, - новый приступ головной боли накрыл меня и наглухо отрезал от внешнего мира.

Минуту спустя - а может, только почудилось, что прошла минута, - я поднял голову.

Надо мной низко висели звезды. От них исходили злые колючие лучи. Ни с того ни с сего они, вдруг сдвинулись с места и, постепенно увеличивая скорость, закружились, вовлекая в свой сумасшедший танец луну, крышу, черные силуэты деревьев, угрожающе нависших над тесным двориком. Этот дьявольский хоровод сопровождался таким оглушительным стрекотом, точно его издавали не цикады, а спрятавшийся в кустах оркестр, исполняющий нудную, состоящую из нескольких бесконечно повторяющихся нот мелодию...

Сколько прошло времени - неизвестно. То мне казалось, что проваливаюсь в сон, то вдруг наступало короткое просветление, но ни встать, ни двинуться с места не удавалось.

В памяти осталось прикосновение холодной ладони к пылающему лбу, тревожный Нинин голос. Она заставила меня подняться, отвела в комнату, насильно впихнула в меня несколько таблеток и подвела к дивану. Кажется, я пытался возражать, порывался уйти, что-то доказывал, но болезнь брала свое: усталость и тупое равнодушие овладели мной, заглушили остальные чувства. Я наспех разделся и, лязгая зубами, повалился в постель.

Свет померк внезапно, будто кто-то разом повернул выключатель...

...Сначала я был птицей, у которой на лету сковало морозом крылья. Потом - вмерзшей в оледенелый наст травинкой, деревом с намертво выстуженной сердцевиной.

Я рассыпался на тысячи осколков, гнулся под ураганным ветром; мое окоченевшее тело лежало посреди голой равнины, и не существовало в мире силы, способной спасти, защитить от жуткого, пробирающего до костей холода. Он проникал всюду, в каждую пору, в каждую клетку, от него стыла кровь в жилах, а кожа не выдерживала и дробилась на хрупкие ломкие кристаллы.

Это был бред. Самый настоящий бред, в котором не оставалось места реальности. Краем сознания я вроде понимал это и в то же время явственно видел бесконечную белую пустыню, себя, полузанесенного снегом, мерцающую вдали цепочку огней. То светились огни поселка, к которому мне надо было пробиться, или, может, туманное облачко Млечного Пути, или фары машин на заснеженной трассе. Нет, скорее то были факелы! Преследуемый конным отрядом герцога, я порывался бежать от погони, но тяжелые стальные латы тянули к земле. Я выбился из сил и теперь лежал, сжавшись в комок, беспомощный, одинокий, обреченный на верную гибель. Ветер заунывно свистел надо мной, сек лицо твердыми, как толченое стекло, крупицами снега и сыпал, сыпал, пока над грудой холодного железа не намело белый холмик...

В какой-то момент мне удалось разлепить веки, и тотчас что-то больно резануло глаза. Я застонал. Вероятно, меня услышали, потому что свет погас и пространство заполнилось серыми размытыми пятнами. На их фоне постепенно, как на бумаге, сунутой в проявитель, возникло лицо мамы.

"Ты?" - удивился я.

Она молча сняла с себя теплый пуховый платок, накинула его мне на грудь и укоризненно покачала головой.

"Как же так, Володя?.. - Губы ее оставались неподвижными, но я отчетливо слышал голос, который невозможно спутать ни с каким другим. - Ты совсем себя не бережешь... И писем от тебя нет. Обещал писать часто. Я жду, жду... Как же так, Володя?"

"Разве ты не получила телеграмму?" - хотел возразить я в свое оправдание, но мама заторопилась.

"Ладно, сынок, я ведь не упрекаю... - Черты ее лица стали терять определенность. - Ты все же выбери минутку, напиши, как устроился, где питаешься..."

Лицо стало уплывать куда-то в сторону. Я пытался остановить, крикнуть что-то вдогонку, но поздно. Мама исчезла.

Очнулся я оттого, что арктический холод сменился каракумской жарой. С меня ручьями лил пот. Едва ворочая распухшим, шершавым, как наждак, языком, я попросил пить.

Передо мной появился стакан с осевшими на дно ягодами малины. Его держала девушка в легком ситцевом халате. Лицо, охваченное ореолом волос, взгляд больших карих глаз показались мне смутно знакомыми.

- Вы кто? - спросил я у нее.

- Молчите... У вас жар, сильный жар...

Вспомнил: ну конечно, это Нина, только совсем другая, больше похожая на ту, с фотографии двухлетней давности.

- Который час? - прохрипел я.

- Половина первого.

Я не поверил.

- Половина первого ночи, - повторила она и протянула градусник. Поставьте, надо измерить. Час назад было под сорок...

- Да ну? - вяло удивился я, изо всех сил сопротивляясь обволакивающей необоримой дреме.

- ...тридцать девять и четыре... "скорую" хотела вызывать... испугалась... лекарство...

Голос становился все тише, пропадал, снова появлялся, и я, потеряв всякую способность к сопротивлению, погрузился в черную бездонную пропасть...

Глава 2

1

Утром меня разбудили шаги.

Кто-то топтался у двери, возился с замком, пробовал отворить форточку.

Прежде чем я успел открыть глаза, звуки оборвались, и мне не сразу удалось сообразить, продолжение ли это ночных кошмаров или кто-то действительно околачивается за дверью. В доме царила тишина, но тишина странная, как если бы за секунду до моего пробуждения был подан знак и говорившие до этого в полный голос вдруг разом смолкли.

Полусонный, я приподнял голову с подушки.

Смутное ощущение опасности, чьего-то незримого и оттого особенно гнетущего присутствия не исчезало. Прислушавшись, я понял, что не ошибся. Снаружи кто-то был. Сперва раздался шорох. Потом звякнула неосторожно задетая крышка почтового ящика. Прошло немного времени, и в дверь потихоньку постучали.

Затаив дыхание, я ждал, что будет дальше.

В комнату сквозь застекленную раму над входной дверью падал рассеянный пучок света. В нем лениво плавали взвешенные в воздухе пылинки. Где-то сбоку, на столе, размеренно тикал будильник. Более мирную обстановку трудно вообразить. Если б не человек, стоящий за дверью. Его молчание таило не совсем ясную и вместе с тем вполне реальную угрозу.

Первым нервы не выдержали у гостя. После продолжительной паузы стук повторился. Теперь стучали смелее, бесцеремонней, и не в дверь, а в плотно занавешенное окно.

Стремясь производить как можно меньше шума, я поднялся, чтобы подойти к окну и незаметно выглянуть во двор, однако на полпути споткнулся и задел стул.

- Кто там? - громко, якобы спросонья, спросил я.

Находившийся по ту сторону двери человек спрыгнул с крыльца.

Я кинулся к окну, отдернул край занавески. Никого. Только на повороте дорожки покачивались потревоженные бегством ветки кустарника.

Дверь оказалась запертой на ключ, но это уже не имело значения. О том, чтобы преследовать беглеца, не могло быть и речи - шансы догнать его, тем более в моем состоянии, равнялись нулю.

Я доковылял до дивана, влез в свернутое коконом одеяло и некоторое время, уставившись в потолок, переваривал случившееся. Ничего путного из этого не вышло. Голова работала туго, мысли путались, и найти сколь-нибудь разумное объяснение так и не удалось. Зачем приходил этот тип? Действительно ли он хотел взломать замок или мне померещилось? Непонятно.

Судя по времени, Нина ушла недавно. Перспектива оставаться в запертой квартире меня не устраивала - на два часа дня у меня была назначена встреча, ни отложить, ни перенести которую я не мог.

"Ничего, на крайний случай сгодится и окно", - решил я и закрыл глаза.

Еще минут десять я ворочался на своем сверхмягком ложе, силясь отыскать хоть какой-то смысл в происшедшем, и не заметил, как меня снова сморил сон.

* * *

Никаких психических отклонений я за собой не замечал. По крайней мере до сих пор. Но когда, проснувшись, услышал, что кто-то опять возится с дверным замком, первым делом подумал о слуховых галлюцинациях и поспешил посмотреть на часы.

Они показывали час дня. Секундная стрелка бодро бегала вокруг оси, из чего я заключил, что и хронометр мой, и сам я в полном порядке.

Между тем в замочной скважине провернулся ключ и в комнату вошла Нина.

- Добрый день, - сказала она.

- Здравствуйте, - сказал, вернее, прокаркал я, поскольку полноценной речи все еще мешали распухшие до невероятных размеров миндалины.

- Ну как вы? Лучше?

Видно, я не был создан для одиночества: вопрос Нины при всей его обыденности вызвал у меня острую потребность в общении. Захотелось поговорить с ней, поболтать о том о сем, без ухищрений, без задних мыслей, не контролируя каждое слово из боязни выдать себя. Но, увы, я не мог себе это позволить.

- Спасибо, вроде ничего, - ответил я.

- Давно проснулись?

- Только что. - Делиться известием об утреннем посетителе я счел излишним. - А вы с работы?

- У меня перерыв до половины второго. Принесла кое-что из продуктов.

Я в два приема подтянулся к изголовью, собираясь встать.

- Нет, нет, лежите, - остановила меня Нина. - Вам надо отлежаться. Температуру мерили?

- Не успел.

Она подала градусник. Я послушно сунул его под мышку и откинулся на подушку.

- Послушайте, а ведь мы с вами так толком и не познакомились. Вас как зовут?

- Нина, - сказала она, выкладывая из сумки свертки.

- А меня...

- Я знаю, вы уже говорили: Сопрыкин Володя.

- Наверно, раскаиваетесь, что разрешили мне остаться?

- Глупости... Скажите лучше, как вас угораздило простудиться в такую жару? - Нина вышла на кухню, но через дверной проем было видно, как она надрезает пакет молока. - А может, у вас грипп?

- Гриппозный больной - разносчик инфекции, - процитировал я из какой-то брошюры. - Он смертельно опасен для окружающих... Повис я у вас на шее, и идти мне некуда. Но вы потерпите, ладно? Вот переберемся мы с матерью сюда окончательно, она вас непременно навестит и выразит благодарность за спасение своего несчастного ребенка. Уж будьте уверены.

Нина поставила кастрюльку с молоком на огонь.

- А вы собираетесь переезжать? - спросила она.

- Ну да, затем и приехал...

И с некоторым опозданием я стал излагать незамысловатую историю, которую сочинил про запас вчера, сидя на набережной:

- Переезд - дело решенное. Мать давно рвется к морю. У нее хронический тонзиллит, слышали о такой болезни?

- Слышала, - отозвалась Нина.

- Неприятная штука. Врачи советуют менять климат, да и я в принципе не против. Все упирается в квартиру. Дали мы объявление о размене и у себя, и у вас в городе. Еще в прошлом году. Повторили несколько раз, только все без толку. Не хотят отсюда на север меняться, мы ведь с мамой за Уралом живем, я вам, кажется, говорил... Так вот, нет желающих, и все тут. Мы уже надеяться перестали, а недавно письмо пришло. От мужика одного. Он перевод по службе получил, перебирается с семьей в наши края. Вроде реальный вариант - двухкомнатная в районе цирка, семнадцатиэтажный дом, знаете, наверно...

Конечно, я врал, но врал по необходимости, в интересах дела, и потом, мое вранье было враньем безобидным, оно никому не причиняло вреда. А что самое удивительное - я настолько свыкся со своей выдумкой, что и сам почти верил тому, что говорил.

- Я, конечно, отпуск оформил, на месте хотел посмотреть, что к чему. Мне бы телеграмму перед выездом дать, предупредить, а я по запарке и не подумал, что могу не застать хозяев. Не повезло, короче. Разминулись. И опоздал-то на самую малость, всего на несколько часов: я - сюда, а обменщик этот с женой к родственникам уехал погостить. Соседи сказали, что вернется только через неделю, не раньше. Придется ждать, не ехать же обратно...

- Понятно, - суховато сказала Нина, и я догадался, что упустил момент, когда ее настроение сделало неприметный поворот к худшему. - Мне пора. - Она показала на плиту: - Скоро молоко закипит, не забудьте выключить. Продукты в холодильнике. - И прошла в соседнюю комнату.

- А вы не боитесь? - спросил я, гадая, что именно не понравилось ей в рассказанной истории.

- Чего, по-вашему, я должна бояться? - донеслось из-за двери.

- Ну, оставлять меня одного. Вдруг обчищу квартиру?

Нина вышла, держа в руках светло-коричневую, под цвет платья сумку.

- Не боюсь, - спокойно сказала она и неожиданно спросила: - Между прочим, вы на себя в зеркало смотрели?

- Нет, а что?

- Да так, посмотрите на досуге... И не забудьте принять лекарство, таблетки на столе.

Уже у порога Нина обернулась:

- Считайте, что вам не повезло, Сопрыкин Володя. У меня брать нечего.

И вышла, громко захлопнув за собой дверь.

Замечание Нины нисколько меня не задело. Я не принадлежу к числу мужчин, которые получают удовольствие, разглядывая себя в зеркало, и то, что сразу после ее ухода оно попалось на глаза, мне лично представляется чистой случайностью.

Просто зеркало стояло на краю тумбочки, куда я положил термометр, и, должно быть, машинально я взял его и поднес к лицу.

Хватило одного взгляда, чтобы догадаться, на что намекала Нина.

Я никогда не считал себя красавцем и, в общем, довольно сдержанно отношусь к собственной внешности, но то, что увидел, превзошло все мои ожидания. Можно подумать, что за одну ночь я прошел месячный курс голодания.

Из зеркала таращился тощий субъект с ввалившимися щеками, распухшими потрескавшимися губами и туго обтянутыми кожей скулами, из которых кустиками торчала рыжая, с красноватым оттенком щетина. А чего стоили уши - таким ушам позавидовал бы матерый африканский слонище. Жалкий портрет грабителя-самозванца довершали спутанные, торчащие во все стороны волосы цвета лежалой соломы.

Ошеломленный увиденным, я вернул зеркало в исходное положение и, избегая думать о зрелище, свидетелем которого только что стал, попробовал трезво определить, насколько далеко зашли последствия болезни.

В мою пользу была температура: тридцать семь и четыре по сравнению со вчерашней - пустяк, который можно не принимать во внимание. Голова тоже как будто работала ясно. Зрение в норме. Что еще? Я напряг мышцы, и они пусть не сразу, но подчинились. О вчерашней хвори, как ни странно, напоминала только общая слабость и чем-то похожая на ревматическую ломота в суставах.

Что ж, не так уж и плохо. Назначенное на два часа свидание не отменялось, а этого я опасался больше всего.

Откинув одеяло, я поднялся с дивана.

Голова слегка закружилась, и, чтобы не потерять ориентировки, я сосредоточил взгляд на фотографии, которая была просунута между стеклянными задвижками книжной полки. Сергей Кузнецов смотрел в пространство с безмятежной улыбкой человека, не подозревающего о грядущих несчастьях. Хотел бы я знать, каким виделся ему мир, что в нем радует и что огорчает, когда смотришь такими вот глазами?

Мои размышления прервало донесшееся из кухни шипение. Через край кастрюльки бежала пена. Я отключил газ.

От запаха подгоревшего молока судорогой свело желудок и потянуло на свежий воздух. Но сделать это оказалось не так-то просто. Пять минут ушло на джинсы, столько же, чтобы напялить на себя рубашку. Хорошо, на сандалетах нет шнурков, иначе, нагнувшись, я рисковал потратить полчаса на разгибание. В конце концов с одеждой было покончено. Мытье и чистка зубов - щетки у меня не имелось - заняли не меньше, чем одевание, но и эта процедура осталась позади.

Держась на всякий случай поближе к стенам, я вышел наружу. Погода была пасмурной. Не то чтобы тучи или туман, видимость как раз отличная, но во всю ширь неба простиралась сплошная серебристая пелена, а вместо солнца над головой висел матовый плафон, внутри которого светила стосвечовая лампа. Не знаю, в чем тут секрет, только все вокруг, даже листья на деревьях, стали почему-то в этом освещении необычайно контрастными, выпуклыми, а видневшиеся со двора верхушки кипарисов отдавали густой, переходящей в черное синевой.

Я запер дверь и сунул ключ под коврик. Конечно, лучше бы оставить его при себе, но я не оставил - вдруг в мое отсутствие вернется Нина?

По узкой бетонированной дорожке я вышел на улицу.

Многоэтажное здание "Лотоса" снизу доверху было увешано флагами всех цветов и оттенков. Со дня на день в городе ожидалось открытие международного фестиваля песни, и за неделю улицы начали украшать праздничными транспарантами, афишами, гирляндами. Дошла, стало быть, очередь и до "Лотоса"...

Я полез в задний карман. Выгреб оттуда горсть мелочи. Вместе с монетами в ладони оказался клочок бумажки - адрес моей будущей квартиры. Я разорвал его и выбросил в урну.

Теперь при мне не оставалось ничего лишнего.

2

Тофику Шахмамедову, к свиданию с которым я готовился со вчерашнего дня, надо было звонить ровно в два. В запасе имелось немного времени. Я присел за свободный столик на открытой террасе кафе и заказал бутылку "Фанты".

Причина, заставившая меня искать встречи с Шахмамедовым, крылась в его редком имени. Впервые оно встретилось среди множества других имен и фамилий при чтении материалов дела и уже тогда запало в память. К тому же именно его я видел запечатленным на свадебном снимке рядом с Кузнецовым во время бракосочетания.

Девятнадцатилетний таксист Шахмамедов, друг покойного, проходил свидетелем по делу. Но свидетелем не совсем обычным - он попадал в круг подозреваемых, поскольку ни на 15, ни на 17 сентября твердого алиби у него было. Пятнадцатого Шахмамедов работал во второй смене и разъезжал на своем таксомоторе по всему городу, оставаясь фактически бесконтрольным, а семнадцатого взял выходной и, если верить его собственным словам, с утра до вечера сидел дома и клеил обои. Мать Тофика находилась в отъезде, соседи в квартиру не заглядывали, подтвердить показания было некому. Следователь установил, что в его квартире действительно шел ремонт, но это, по вполне понятным причинам, мало что меняло. Разумеется, никто не собирался взваливать на Шахмамедова обязанность доказывать свое алиби закон есть закон, и этим занимались те, кому следует. Занимались, между прочим, основательно. Тем не менее, побывав вчера утром на "сходняке" так называют здесь неофициально существующий толкучий рынок, - я насторожился, услышав знакомое имя.

О "сходняке", куда меня привела все та же мысль о ковбойской экипировке погибшего, стоит, пожалуй, рассказать поподробней.

В районе морского порта, рядом с комиссионным магазином, есть сквер. Обычный городской сквер с аккуратными газонами и фонтаном в центре расходящихся лучами аллей. С самого утра по асфальтированным дорожкам сквера с независимым скучающим видом прогуливаются одетые по последнему крику моды молодые люди. Попав сюда и ни о чем не подозревая, вы наслаждаетесь журчанием воды в фонтане, любуетесь золотыми рыбками, идете в глубь тенистой аллеи, и тут до вашего слуха доносится едва различимый конспиративный шепот. Вы недоумеваете - откуда? Шепот повторяется, теперь можно разобрать слова: "Шмотки не нужны?" К вам обращается стоящий поодаль парень в вылинявших добела штанах, майке, украшенной эмблемой Коннектикутского университета, или девушка в прозрачном платье, сквозь которое можно увидеть пупырышки на ее коже. Парень предлагает куртку, рубашку; девушка - косметику, "жвак", фирменные кульки и сигареты. Представители обоего пола делают это с одинаково безразличным, отсутствующим выражением на лицах и, лишь убедившись, что вы "настоящий клиент", меняются прямо на глазах: начинают суетиться, на все лады расхваливают товар, настойчиво зазывают в сторонку, боясь, что "засекут" и будет "шум".

Ни покупать, ни продавать я, понятно, не собирался. Посещение "толчка" входило в план, который был разработан следователем. Мы надеялись отыскать здесь знакомых Кузнецова. Не тех знакомых, с кем он общался по работе, а тех, "невидимок", кого совсем не знали, к кому, собственно, и было адресовано вчерашнее объявление в газете.

Для начала я решил осмотреться и занял стратегически выгодную позицию на подступах к "торговому ряду". Сложность заключалась в том, что многих "продавцов" приводил сюда случай, нездоровое любопытство, а то и необходимость раздобыть денег на дорогу домой. Эти случайные "продавцы", или, как я их окрестил, "дилетанты", меня не интересовали, приезжие не интересовали тоже. Нужен был кто-то из местных, из завсегдатаев, нужен был профессионал!

Короля, как известно, сыграть нельзя, его играют окружающие. Помятуя об этом, я наблюдал за фланирующей в аллеях публикой, стараясь уловить закономерности в ее перемещениях. Задача оказалась не из легких, но в конечном счете после получасового ожидания я все же засек подходящий объект.

Мой избранник - упитанный прыщавый парень в коротких поношенных шортах и желтой жокейской шапочке - был явно из профессионалов: вел себя солидно, стоял в сторонке, клиентов не искал, но, если присмотреться повнимательней, именно к нему, как булавки к магниту, тянулись многие из торгующих, обращаясь то ли за советом, то ли за указаниями.

Рискнул обратиться и я.

Описав длинную кривую, я прошел вдоль зеркальной витрины комиссионки и приблизился к "толстяку".

- Привет, - сказал я.

- Привет, - без энтузиазма ответил он, даже не взглянув в мою сторону.

- Как жизнь? - поинтересовался.

Он не удостоил меня ответом.

- Выручай, старик, - в меру заискивая, я перешел на конспиративный шепот, заимствованный у "дилетантов", но и это не произвело на "толстяка" ни малейшего впечатления.

- Топай дальше, - бросил он, не шелохнувшись. - По понедельникам не подаю.

Шуточка так себе, ниже среднего, и чувствовалось, что весь его репертуар примерно на том же уровне.

- Послушай, серьезно. Дело есть.

Он промолчал, сосредоточенно глядя вдаль из-под прозрачного козырька своей шапочки.

Столь холодный прием мог обескуражить кого угодно, но я не сдавался:

- Может, отойдем? Поговорить надо.

- Здесь говори, коли охота есть. А нет - вали отсюда, мне и без тебя не скучно.

Насчет скуки это верно: сбоку уже маячил очередной тип, жаждущий получить консультацию.

- Напрасно заводишься. Дело серьезное.

- Ну? - обронил он безразлично.

Я понизил голос:

- Валюту обменять надо.

- Ну? - с тем же выражением повторил он.

- Что "ну"? Сумма большая, сечешь? Не в банк же идти. Оптовый покупатель нужен.

- А я при чем?

- Да брось ты... Я к тебе по-человечески, а ты... Помоги, внакладе не останешься.

Последний довод не оставил его равнодушным.

- Я тебя не знаю, - процедил он сквозь зубы. - Кто ты такой?

- Тебе что, фамилия нужна? - огрызнулся я. - Ты вроде не отдел кадров, и я не на работу к тебе устраиваюсь.

- Вот и топай, откуда пришел, - невозмутимо посоветовал он. - Я тебя в первый раз вижу. Может, ты из этих... - Он мотнул головой в сторону фонтана. Очевидно, райотдел милиции следовало искать в указанном направлении, но подобные сведения меня не интересовали.

- Не веришь мне, у Кузнецова Сережки спроси. Он тебе скажет, кто я и откуда. - Я прикинул, какой могла быть кличка у Кузнецова, и решил, что самое благоразумное взять производную от фамилии. - Надеюсь, Кузю ты знаешь?

- Впервые слышу. - Он стрельнул в меня крошечными водянистыми глазками, глубоко спрятанными между надбровными дугами и выпуклостями щек.

- Кузю, - повторил я. - С Приморской.

- Не знаю такого.

- Ну не знаешь, тогда и говорить больше не о чем...

Я смирился с поражением и сделал движение, собираясь уходить.

- Подожди, - остановил он. - Это случайно не тот кадр... ну, про которого Тофик рассказывал?

Где-то внутри у меня мгновенно загорелась контрольная лампочка и, точно милицейская мигалка, стала подавать тревожные сигналы: "То-фик... То-фик... Тофик..."

- Откуда мне знать, про кого тебе рассказывали? - Я боялся провокации со стороны "толстяка" и состроил постную мину: - Я тебе про Кузю толкую, а ты...

- Кажется, вспомнил, это тот деятель, что в "Спринт" два куска выиграл?

Я "просветлел".

- Он самый, а говоришь, не знаю.

Толстяк отвел глаза и хмыкнул:

- Везет же некоторым...

Казалось, он потерял ко мне всякий интерес, но это только казалось.

- И много у тебя валюты? - подумав, спросил он.

- Вагон и маленькая тележка. За вагон себе возьму, а за тележку, так и быть, бери себе.

Он оживился:

- Доллары?

- Не только. Марки, кроны, фунты, всего понемногу.

- Ты где остановился?

- Пока нигде. Утром приехал. Может, на Приморскую подамся, к Сергею. Не знаешь случайно, дома он?

Готов поклясться, что по лицу моего собеседника пробежала тень не то сомнения, не то недоверия. Он хотел что-то ответить, но в последний момент воздержался и, пожевав губами, сказал:

- Насчет валюты не обещаю, но попробую тебе помочь. Сам я такими делами не занимаюсь, разве что переговорю кое с кем. Придется немного подождать, как у тебя со временем: надолго приехал?

- Хорошо, - согласился я после подобающих в таких случаях колебаний. - Немного подождать я могу. Только немного!

- Годится, - произнес "толстяк", скрепляя наш договор. - Есть у меня один человек. Если он согласится... В общем, заходи на днях.

- Куда?

Он расплылся в улыбке:

- На кудыкину гору. Сюда, куда ж еще...

В это время, бочком и сильно сутулясь, к нам подошел загорелый дочерна парень в ярко-голубых джинсах и мятой рубахе с сержантскими нашивками на рукаве и клеймом на груди.

Мой английский не выходил за рамки школьной программы, но его хватило, чтобы перевести надпись: "Полицейский патруль. 14-е отделение полиции. Бирмингем, штат Алабама".

"Толстяк" не обратил на него внимания.

- Я их толкнул, Герась, - сообщил ему "полицейский". - За сто сорок.

- Ну и дурак, - отозвался Герась, употребив при этом весьма крепкое выражение.

Полчаса спустя я уже знал основные жизненные вехи Герася.

Помог телефонный звонок по номеру, который помнил не хуже, чем дату своего рождения, ибо это был единственный оставленный мне канал связи с розыском.

Человека по кличке Герась в милиции отлично знали. Там он значился как Герасимов Юрий Антонович. В прошлом его неоднократно задерживали и привлекали к административной ответственности за мелкую спекуляцию. Однако, к моему разочарованию, в данных о нем не содержалось даже намека на связи с покойным кассиром. Тофик Шахмамедов среди его знакомых тоже не числился. Правда, они проживали на одной улице, хотя и в разных ее концах.

Стопроцентной уверенности, что Тофик, о котором, между прочим, обмолвился Герась, и Шахмамедов, с которым дружил Сергей Кузнецов, одно и то же лицо, конечно, не было, и все же контрольная лампочка продолжала подавать тревожные сигналы. Интуиция подсказывала, что такое совпадение вполне возможно.

Чутье - советчик не очень надежный, это верно, но ведь и строгие логические обоснования далеко не всегда продуктивны. Словом, я решил попробовать и под тем же предлогом, что так удачно сработал на "сходняке", выйти на таксиста. Попытка не пытка, и терять мне было нечего.

В первой попавшейся гостинице я выпросил телефонный справочник и выписал оттуда номера всех абонентов, носящих фамилию Шахмамедовы. Их оказалось трое.

В двух случаях на просьбу позвать к телефону Тофика мне ответили, что я не туда попал, и посоветовали правильно набирать номер.

В третьем к телефону подошел сам Тофик.

- Слушаю, - с легким акцентом сказал он, когда я, не представившись, поздоровался и сообщил, кто мне нужен.

- Мы должны увидеться, у меня к тебе дело.

- Кто со мной говорит?

- Неважно.

- Я хочу знать, кто со мной говорит! - потребовал он сердито.

- Зачем? - Я возражал скорей из духа противоречия, чем из желания сохранить инкогнито: необходимости скрывать свое имя не было - Симаков на всякий пожарный снабдил меня легендой с богатым "валютным" прошлым.

- Сейчас я повешу трубку, - пригрозил Шахмамадов, и, судя по тону, он не шутил.

- Ладно, - сказал я, - раз для тебя это так важно. Меня зовут Володя, фамилия Сопрыкин. Я друг Кузнецова. Нам с тобой надо встретиться по очень важному делу.

- Что за дело?

- По телефону сказать не могу. Надо встретиться лично. И чем скорее, тем лучше. Ты тоже в этом заинтересован.

Тофик как воды в рот набрал.

- Ты слышишь?

- Слышу...

В трубке снова стало тихо. Очевидно, он обдумывал мое предложение.

- Хорошо, - сказал он наконец. - Я согласен.

- Вот и отлично. Ты когда свободен?

- Позвони завтра, в два.

- А почему не сегодня?

- Сегодня я занят, - и, не вдаваясь в подробности, Тофик отключился.

* * *

После того разговора минули ровно сутки.

За это время мои попытки нащупать связи покойного не принесли никаких результатов. В активе значились лишь невнятные обещания Герася, знакомство с Ниной и пока что несостоявшееся свидание с Шахмамедовым. Не густо, конечно, но я не отчаивался: в конце концов неизвестно, какова роль Герася, Нины и Тофика в этой темной истории - что, если они и есть те самые люди, на встречу с которыми мы с Симаковым рассчитывали?..

Я сидел под зонтиком на террасе кафе. Наискосок, через дорогу, у старинной пушки, направленной жерлом в сторону моря, толпились туристы. Оттуда доносились обрывки английской речи. Экскурсовод повествовал о русско-турецкой войне, а англичане - если то были англичане - без устали щелкали затворами фотокамер.

Что делать: у каждого свои заботы.

Я оставил на столе початую бутылку "Фанты" и поплелся к телефонной будке.

Рослый, одетый в униформу швейцар, стоявший у дверей "Лотоса", окинул меня суровым неодобрительным взглядом. Как видно, моя наружность резко расходилась с его представлениями о прекрасном. Немудрено: я выглядел как помятый больной пес, которого за дряхлостью выгнали из дома. Впрочем, до сих пор в этом городе бездомных собак мне лично видеть не приходилось.

Избегая смотреть на блестящий вращающийся диск, я набрал нужный номер. На первом же длинном гудке Тофик снял трубку.

- Это ты? - Впечатление такое, что он не отходил от телефонного аппарата со вчерашнего дня. Нелепая мысль, но, видно, я был не так далек от истины: едва заслышав мой голос, Тофик на едином дыхании выпалил явно заранее заготовленное: - Через полчаса жду у кинотеатра "Стерео". Справа. В руке буду держать "Огонек".

И все. Отбой.

Это ж надо, до чего самоуверенный тип!

Естественно, после вчерашнего я не ждал от него ни особой учтивости, ни дружеских излияний, но уж поздороваться-то он мог?!

Швейцар проводил меня более благосклонным взглядом, взглядом почти ласковым. На его широкой рыхлой физиономии читались самые теплые пожелания: иди, мол, парень, подальше. Чувствуй я себя чуть получше, обязательно бы задержался, чтобы высказать этому чванливому субъекту несколько соображений на его счет. Может, этот дядя с галунами отлично знал Кузнецова? Ну конечно! Почему и нет? Спрашивается только, где была его бдительность пятнадцатого? Куда он ее подевал? Глазел, раззявив рот, на прохожих? Мух ловил? А в это время преступник прошмыгнул мимо его недремлющего ока на улицу, в толпу, за угол и поминай как звали... А Тофик? Тоже еще тот гусь! Все предусмотрел: и время, и место, и опознавательный знак изобрел, небось уже и кукиш в кармане скрутил...

- Не хотите узнать свой вес? - перебил кто-то мои и без того сумбурные мысли.

Я обернулся. На обочине тротуара, у белых медицинских весов, сидела аккуратненькая старушка в белых нитяных чулках и теплой шерстяной кофте это при такой-то жаре!

- Вы мне? - спросил я.

Она закивала приветливо, глядя сквозь круглые допотопные очки:

- И силомер тоже есть...

- Некогда, бабушка. - Не хотелось ее расстраивать, и я пообещал: - В другой раз обязательно взвешусь. Специально к вам приду, хорошо?

Она застенчиво улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, и, как ни странно, настроение от этого немного улучшилось.

От гостиницы до кинотеатра "Стерео" спорым шагом не больше четверти часа. Я уложился минут в двадцать пять. Тофик - максимум в двадцать. Он уже курсировал у билетных касс с мятым "Огоньком" в кармане куртки. Сзади его спину украшала реклама "Мальборо". На голове - шар из черных как смоль волос.

Я подошел и, тронув его за плечо, показал на журнал:

- Мы так не договаривались, приятель. Держать в руке надо.

Он ответил хмурым взглядом.

- Ну, привет. - Я протянул руку.

- Здравствуй. - Он демонстративно не заметил протянутой руки.

- Давно ждешь? - спросил я, прикидывая, как бы разрядить атмосферу, но Тофик был настроен агрессивно. Его явно не устраивал предложенный темп, он жаждал ясности и, не откладывая в долгий ящик, разразился градом беспорядочных вопросов, больше смахивающих на обвинения.

- Чего ты хочешь? Кто ты? Откуда меня знаешь? - Каждый вопрос задавал почему-то дважды, причем первый раз произносил его правильно, а второй с акцентом, произвольно расставляя ударения в словах. - Зачем звонил? Какое у тебя дело? Где взял мой телефон?

- Погоди, погоди, - остановил я. - Не так быстро. Телефон есть в справочнике, ты же не кинозвезда. А зачем звонил, сейчас узнаешь. Давай-ка отойдем в сторонку, присядем.

Судя по тому, как Тофик шумно набрал в легкие воздух, как долго держал его там, мое предложение не укладывалось в продуманную им схему объяснения, но, когда я двинулся к свободной скамейке, он все же пошел следом.

Мы сели. Я - откинувшись на спинку, он - на краю, в напряженной позе человека, готового в любую секунду встать и уйти.

- Сережа говорил... - начал было я, однако Тофик тут же перехватил инициативу и в своей манере, повторяясь, зачастил.

- Сережи нет. Погиб Сережа. Погиб. Ты что, не знаешь? Не знаешь, да?!

- Представь себе, нет. Вчера, когда звонил, еще не знал.

- А сегодня? Сегодня знаешь?

- Сегодня знаю.

- Откуда?

- На Приморскую ходил. - С таким собеседником поневоле собьешься на его ритм.

- К Нине ходил?

- Да.

Я терпеливо ждал, когда иссякнут вопросы, должны же они когда-нибудь кончиться.

- Что она тебе сказала?

- Что Сергей утонул.

- И все?

- Все. - Я выдержал паузу. - А что еще она должна была сказать?

Это был первый пробный шар, но Тофик на него не отреагировал.

- Кстати, ты не в курсе, как это произошло?

- Не знаешь, как тонут?! - вспылил он, демонстрируя свой незаурядный темперамент. - Купался человек и утонул. Плавал, плавал, заплыл далеко и утонул...

- Несчастный случай, значит?

- Несчастный, несчастный, - сказал он и после затяжного молчания спросил: - Ты не местный, я вижу? Приезжий?

- Приезжий, - подтвердил я.

- А откуда?

- От верблюда.

Невежливо, конечно, но Тофик проглотил ответ и не поморщился. А может, просто не расслышал.

- Кузю откуда знаешь?

Ага, Кузю! Выходит, я угадал, назвав его так в разговоре с Герасем.

- Друзьями мы были.

- Друзьями? - Он сощурился недоверчиво. - И давно?

- Давно.

- А где познакомились?

Мне начинал надоедать этот бесцельный допрос. Впрочем, почему бесцельный? Цель-то у него наверняка была!

- Останавливался я у Сергея.

- На квартире?

- Ну-да, на квартире, а что?

- А то, что врешь ты все! - воскликнул он запальчиво и со злостью. Все, все врешь! Кузя никогда квартиру не сдавал! Никогда и никому не сдавал! Зачем врешь?!

Я понял, что дал маху, но ничего другого, как настаивать на своем, не оставалось.

- Я приезжал к нему в прошлом году, и в позапрошлом тоже...

- Неправда! - гнул свое Тофик. - Врешь ты все! Ни на какой квартире ты не останавливался! Никогда ты у него не останавливался! Зачем врешь?!

Настал мой черед возмущаться.

- Ладно, допустим, вру! Но зачем мне, по-твоему, это надо? Известно, что лучший способ защиты - нападение, и я прибег к этому древнему как мир оружию. - Он тебе что, обо всем докладывал? Или, может, отчет давал? Кто ты ему? Сват? Брат? Домовый комитет? И вообще, какое твое дело: останавливался - не останавливался!

Крылья широкого Тофикиного носа побелели от ярости, но он сдержался, сверля меня налившимися кровью глазами.

- Говори, чего хочешь! Говори, зачем звал, а то уйду!

- Так-то лучше...

В отличие от собеседника, неизвестно отчего успевшего воспылать ко мне ярко выраженной антипатией, я не питал к нему ни вражды, ни ненависти, и в этом было мое пусть маленькое, но преимущество.

- Ты не психуй, успокойся и слушай. Нам с тобой ссориться не к чему, нам понимать друг друга надо, иначе... иначе мы никогда не договоримся. В общем, считай, что тебе крупно повезло, приятель. Сейчас поймешь почему. Я убедился, что поблизости никого нет, и доверительно сообщил: - Нас с Сережкой общее дело связывало. Крупное дело, понял?

Тофик молчал.

- Я почему открыто говорю - мы с ним как-то обсуждали твою кандидатуру. Он сказал, что на тебя можно положиться. До сих пор мы вдвоем управлялись, без помощников, теперь его нет и кто-то должен его заменить. Так вот, я не против, чтобы его место занял ты... Многого от тебя не потребуется. У меня - валюта, у тебя - покупатель. Я продаю, он покупает, а ты в барыше. Риск минимальный. Платить буду хорошо, в обиде не останешься...

Я внимательно следил за реакцией Тофика, и был момент, когда подумал, что взрыва не избежать. Однако он взял себя в руки, хмуро свел брови к переносице и слушал не прерывая. Только глаза по-прежнему горели злым внутренним огнем.

- Я буду поставлять товар, ты сбывать. Все элементарно просто, механизм опробованный, осечек не дает. С покупателем имел дело Сергей, теперь будешь иметь ты. Кстати, ты должен его знать - он наш постоянный клиент...

- Не знаю, - угрюмо отозвался Тофик.

- Ты не спеши, - продолжал блефовать я, так как это был самый главный вопрос, ради которого пришел на встречу. - Вспомни, с кем Сергей встречался в последнее время особенно часто.

- Не знаю.

- Может, с Герасем?

Тофик брезгливо поморщился.

- Не знаю. Они вообще не были знакомы.

- Как же так, ваш общий знакомый. Ты ведь ему о Сергее рассказывал, вспомни...

- Что рассказывал? Что рассказывал?

- Ну о выигрыше в "Спринт". Забыл?

Если он и удивился моей осведомленности, то не подал вида.

- Мало ли что я рассказывал этому подонку. Мы на одной улице живем.

- Понятно. Тогда кто?

- Не знаю.

- Подумай. - Я попробовал закинуть ту же приманку, на которую клюнул толстяк со "сходняка". - На этом деле можно хорошо заработать, почти без риска. Тебе что, деньги не нужны?

- Чужие не нужны. Своих хватает!

- Опять заводишься? - упрекнул я, но Тофика уже прорвало.

- Я не знаю, зачем тебе это надо, но про Сережку ты врешь! Это точно! Он не такой был! - Сгоряча Шахмамедов повторил последнюю фразу трижды. Слышишь, ты... Сережа, он такими махинациями не занимался. И про деньги врешь, не было у него денег. Сам у меня взаймы просил... Подлец ты!

- Не закатывай истерики, нас могут услышать, - предостерег я, но мои слова только подбавили жару.

- Пусть слышат! Мне бояться нечего! - Он остановил на мне презрительный и вместе с тем почти ликующий взгляд. - Знаешь, что я сейчас сделаю?! Знаешь?! Я не буду с тобой ругаться. Я сейчас милицию позову. Милицию! Они твоему товару быстренько место найдут! И товару твоему, и тебе заодно!

- Зови, - хладнокровно сказал я, хотя мне не светило быть задержанным своими же коллегами. - Только учти, им говорить что-то надо, а что ты можешь сказать? Что? Ты даже имени моего не знаешь, я ведь мог соврать тебе вчера по телефону.

- Ничего, там разберутся, там во всем разберутся...

Тофик уже рыскал глазами по сторонам, и мне пришлось идти напролом:

- Ну, как знаешь. А насчет милиции не суетись. Еще неизвестно, кто из нас двоих их больше заинтересует.

- Как это? - не понял Тофик.

- Думаешь, я не знаю про гостиницу, не знаю про деньги?

Он растерянно уставился на меня.

- Что ты знаешь? Что?

Надо было пользоваться заминкой, иначе мои дела оборачивались совсем худо.

- Неважно.

- Нет, раз начал, говори. - Голос его звучал неуверенно.

- Ладно, замнем для ясности. Пошутили, посмеялись, пора и расходиться. Давай так: ты меня не видел, я тебя не знаю, и закончим на этом. - Я встал. - У тебя, приятель, с чувством юмора не все в порядке, ты уж не сердись...

Тофик тоже встал. Он подступился вплотную и с силой сжал мне плечо.

- Ты... ты настоящий подонок! Грязный и гнусный подонок! Подонок вот ты кто! - Он подумал, достаточно ли точно выразил свое ко мне отношение, и веско закончил: - Морду бы тебе набить, да руки пачкать неохота об такую мразь, как ты. Убирайся, пока цел!

При всей своей немощи я мог не беспокоиться за исход драки, даже если бы она состоялась: Тофик относился к другой, более лепкой весовой категории и вряд ли знал специальные приемы борьбы, которыми владел я. Но угроза быть задержанным висела надо мной, а не над ним, и потому мериться силой было не в моих интересах.

- Проваливай, - повторил он, воинственно поводя плечами.

Не стоило лишний раз испытывать судьбу.

Я плюнул на свое растоптанное в пух и прах самолюбие и молча ретировался.

* * *

Итоги встречи с Шахмамедовым, как пишут в официальных отчетах, оставляли желать много лучшего. Сергей Кузнецов не был знаком с Герасем этим фактом, по сути, исчерпывалась полезная информация, которую я немедля передал в розыск.

Помощи от Шахмамедова я не добился, на связи Кузнецова не вышел. Врал Тофик или говорил правду - неизвестно. По мне, лучше бы врал. Приятно, конечно, сознавать, что он парень честный, неподкупный, но для темной личности, каковую я представлял собой в настоящий момент, это было слишком слабым утешением. Моя задача заключалась в активном поиске людей совсем другого типа, и ценность каждого нового знакомого, как это ни парадоксально, определялась по принципу "чем хуже, тем лучше" - может, именно в этом и состояла основная сложность, с которой мне уже приходилось сталкиваться и с которой еще не раз предстояло столкнуться в будущем.

Ну хорошо, рассуждал я, шагая по усаженному вековыми платанами бульвару, допустим, Герась Кузнецова не знал. Возможно это? Вполне. Но почему он смутился, когда я сказал, что хочу остановиться на Приморской? И откуда у него сведения о "деятеле", выигравшем "два куска"? Не исключено, что Тофик тут действительно ни при чем: город невелик, слухи среди местных жителей распространяются мгновенно, и о крупном лотерейном выигрыше в свое время знали многие, в том числе и те, кто Сергея и в глаза не видел. Герась тоже слышал - в конечном счете не так уж и важно от кого, от Шахмамедова или от кого другого. Что же из этого вытекает? К сожалению, ничего - пустота, дорожка, ведущая никуда.

Предположим обратное. Тофик напутал или - что также не исключено сознательно соврал, и Герась прекрасно знал Кузнецова. Что меняется? Практически ничего - та же дорожка никуда. Мелкий спекулянт Герась вряд ли имел прямое отношение к случившемуся, да и не стал бы он по мелочи промышлять на толчке, подвергать себя опасности, заполучив похищенные в гостинице деньги, - не тот он человек...

В общем, как справедливо заметил один шекспировский герой: "Из ничего и выйдет ничего".

Да, попал я в переплет! Положение, прямо скажем, неважнецкое. Герась исключается. Шахмамедов исключается тоже. Но ведь не дух же святой организовал и осуществил комбинацию с бесследным исчезновением кассира! Кто-то это сделал!

С какой стороны ни подступись, выходило, что продолжаю плутать в трех соснах. А тут еще утренний посетитель, будь он неладен. Зачем он приходил? Что ему понадобилось на Приморской?

Мысли, одна другой мрачнее, проносились в моем взбудораженном воображении. А вдруг смерть Кузнецова связана с деятельностью крупной, крепко сколоченной банды? Что, если ободренная успехом шайка уже готовит следующую дерзкую акцию? Что у них на уме? Нападение на инкассаторскую машину? Налет на сберегательную кассу? Ограбление банка?.. Любое, самое фантастическое предположение не казалось мне чересчур неправдоподобным.

На душе было муторно, неспокойно, будто худшие опасения уже сбылись и вина за случившееся целиком ложится на меня, не сумевшего вовремя раскрыть, обезвредить преступников. Я понимал, что не время философствовать, что надо действовать, надо что-то срочно предпринимать. Но что? Что?!

Самым неприятным было даже не отсутствие улик, а овладевшее мной чувство полной беспомощности. Я был на так называемой грани отчаяния, хотя до сих пор считал это состояние пустой выдумкой... Выход, конечно, есть. Можно позвонить Симакову: так, мол, и так, заболел, мол, прошу освободить от дальнейшего выполнения задания, и он освободит, подберет что-нибудь полегче да попроще, только какой же это выход? Дезертирство, другого слова не подберешь.

Я пощупал лоб. Он был горячим и липким от пота. Кажется, снова подскочила температура. Гул улицы сливался с внутренним звуковым фоном, отчего в ушах возникло и уже не пропадало знакомое крещендо, исполняемое теми же, что и вчера, оркестрантами.

Слегка оглушенный, я приостановился у спуска в подземный переход. Взгляд случайно упал на витрину магазина, и я замер, впившись глазами в покрытое бликами стекло.

Там, где черная обивка витрины делала его поверхность почти зеркальной, в полный рост отражалась монументальная фигура Герася!

Само собой, вероятность нашей встречи была достаточно велика, и, сведи нас случай даже десяток раз на дню, ничего сверхъестественного в этом не заподозришь, но когда, решив удостовериться, что не ошибся, я обернулся и не нашел поблизости ни самого Герася, ни его жокейской шапочки, мне, признаться, стало не по себе. Мистика какая-то! Ведь только что он был здесь, почти рядом!

Я снова взглянул на витрину. Герась как ни в чем не бывало стоял на прежнем месте, с той лишь разницей, что успел изменить позу: оперся спиной о ствол платана, а руки заложил в карманы своих потертых шортов.

Как-то я уже говорил о своем отношении к музыке. Так вот, при виде Герася во мне, перекрывая все остальные звуки, вдруг зазвучало первоклассное соло на ударных. Неистовый латыш Лаци Олах с упоением колотил в упругую кожу барабанов, водил щетками по медным тарелкам, задавая бешеный ритм ударам сердца, а я стоял как вкопанный и боялся отвести взгляд от грузной фигуры своего вчерашнего компаньона и собеседника.

Герась прятался. Теперь это не вызывало у меня никаких сомнений. Толстый неповоротливый флегматик, он устроил за мной слежку и делал это с присущей ему неуклюжестью, не учел, что оба мы стоим под предельно острым углом к витрине, и потому с моего места отлично просматривается его божественное отражение.

Догадка сперва рассмешила меня. Потом обрадовала. Как не радоваться, ведь слежка - верный признак повышенного интереса к моей особе! Однако уже в следующую секунду я мысленно себя одернул: "Не обольщайся. Возможно, он прячется вовсе не от тебя, а, скажем, от дружинников или от милиции. При его бурной, богатой на приключения жизни это самое обычное дело".

Существовал только один способ проверки.

Недолго думая, я спустился в подземный переход и, пройдя холодным гулким тоннелем, вышел на противоположной стороне бульвара. Вскоре внизу показалась приметная издали желтая шапочка с похожим на клюв козырьком.

Это еще ничего не значило - наши маршруты могли совпадать.

Я подпустил Герася поближе и проскользнул в гостеприимно распахнутые двери пассажа. Лавируя в толпе покупателей, пересек торговый зал, вышел на параллельную улицу и остановился под прикрытием бетонной колонны.

Сквозь прозрачные стены пассажа видна была секция грампластинок. За ней дверь, через которую я только что вошел в магазин.

Герась не заставил себя ждать. Раздвигая людей своим могучим торсом, он, как груженая баржа, медленно продвигался в центр зала. Остановившись, привстал на цыпочки и поверх голов окинул помещение длинным взглядом. После этого его движения обрели неожиданную легкость, даже, я бы сказал, грациозность. Во всяком случае, перебегая с места на место, он не сбил ни одного покупателя, не свалил ни одного прилавка, что при его комплекции не могло не вызвать восхищения. Удостоверившись, что на первом этаже меня нет, Герась развил прямо-таки спринтерскую скорость. Он кинулся к лестнице, ведущей на второй этаж галереи, затерялся в толпе, спустя минуту вновь появился внизу и, беспокойно озираясь, трусцой побежал к выходу.

Этот стремительный рейд убедил окончательно: Герась охотился за мной, другого объекта для наблюдения у него не было.

Не знаю, что повлияло на меня больше: джазовая импровизация Олаха, игра в прятки или со скрипом сдвинувшиеся с мертвой точки события. Вероятно, все же последнее - усталость, мрачное настроение как рукой сняло.

Я прикинул, как быть дальше, и после секундного колебания решил принять участие в игре, несмотря на то, что мне в ней отводилась незавидная роль поднадзорного.

Думаю, что мой преследователь тоже относился к числу рядовых исполнителей. Главной фигурой тут был кто-то третий, по чьей воле, как видно, и разыгрывался этот спектакль. Именно он распределил между нами роли и теперь со стороны наблюдал, как я поведу себя в предложенной ситуации. Что ж, постараюсь его не разочаровать. "Потерявшись", я ничего не выигрывал, зато, продолжая делать вид, что не замечаю слежки, мог в случае удачи разгадать тайные планы противника. Для этого надо было как можно скорее вернуться на сцену, где меня поджидал сгорающий от нетерпения партнер.

Покинув свое убежище, я тронулся в обратный путь, чтобы еще раз подтвердить старую, но справедливую истину - кто ищет, тот всегда найдет.

* * *

Письмо получилось длинным.

Под впечатлением ночного разговора с мамой я не скупился на подробности. Написал про море, про солнце и пальмы, про райские условия, в которых отныне протекает моя жизнь.

Вышло немного приторно, и для достоверности пришлось вставить два-три намека на суровые милицейские будни. Еще страницу заняли сведения о южной кухне, о моем рационе и железном здоровье, а также приветы друзьям и соседям. Мама должна была остаться довольной. Что до Герася, чей силуэт вот уже битых полчаса уныло маячил у входа на почтамт, то его эмоции интересовали меня в самую последнюю очередь. Пусть помучается, не я его посылал, не мне и печалиться.

Я заклеил конверт, надписал адрес и не спеша направился к почтовому ящику. У выхода наткнулся на большой стенд с образцами поздравительных открыток, и только жалость удержала меня от подробного осмотра этой обширной экспозиции.

Дальнейшее складывалось по традиционной схеме: я "прятался", а Герась неутомимо меня преследовал.

Он сворачивал и останавливался там, где сворачивал и останавливался я, одновременно со мной убыстрял и замедлял движение. По дороге к кинотеатру "Стерео" он буквально наступал мне на пятки. У парикмахерской, куда я зашел побриться, терпеливо выстоял все двадцать минут. То же повторилось у киоска, где я, смакуя, продегустировал имеющиеся в наличии соки и воды.

А потом произошло непредвиденное.

В квартале от Приморской мой спутник пропал. Я почувствовал это сразу - слишком заметным было его присутствие на протяжении последних двух часов - и тут же подверг проверке все мало-мальски пригодные для наблюдения точки. Тщетно. Его не оказалось ни за афишной тумбой, ни за приткнувшимся у обочины автофургоном, ни за будкой мороженщицы.

Громоздкий, выше среднего роста Герась как сквозь землю провалился.

Озадаченный, я не знал, что и думать. Это не могло быть случайностью. Иначе за каким чертом тащиться за мной через весь город, какой резон тратить на это уйму времени? Может, я ненароком выдал себя: он заметил и потому смотал удочки?

Для верности я разбил весь наш путь на участки и мысленно прошел по каждому из них еще раз. Нет, придраться вроде не к чему. Причина в чем-то другом.

Я засек его у подземного перехода. Правильно. Но ведь он мог вести слежку от самого дома, с той минуты, как я вышел, чтобы позвонить Тофику? Мог, конечно. Наверняка так оно и было. А исчез? А исчез он именно в тот момент, когда я направился обратно. Ни раньше, ни позже. Тоже верно. Но тогда...

От смутной догадки в спину пахнуло холодком. Я невольно прибавил шаг и почти бегом свернул на Приморскую. Если я угадал, вся петрушка с Герасем представала совсем в ином свете: выходит, не я, а меня водили за нос. И даже топорность слежки была предусмотрена заранее, запрограммирована специально в расчете на мою глупость!

У беседки я зацепился ногой за корявый корень шелковицы и чуть не растянулся во весь рост. Но вот наконец поворот к дому...

Дверь была распахнута настежь.

Еще надеясь, что предчувствия меня обманули, я громко позвал Нину. Ни звука в ответ. Гробовая тишина. В замке торчал ключ, тот самый, из-под коврика. Продетое в ушко кольцо еще покачивалось, словно дразня меня: опоздал, опоздал...

Я влетел по ступенькам и застыл на пороге. Так и есть! Меня обставили, как младенца! Осел! Неисправимый самонадеянный осел! Пока я строил из себя проницательного Холмса, они преспокойно орудовали в квартире и даже не сочли нужным скрыть следы своего пребывания.

Я без сил опустился на сброшенную на пол постель.

Винить было некого: не сваляй я дурака, и обыск, учиненный в мое отсутствие, можно было предотвратить. Еще утром следовало догадаться, что квартира находится под чьим-то неусыпным вниманием, что оставлять ее без присмотра нельзя. Я недооценил противника, пошел у него на поводу, и вот результат - сдвинутая мебель, перевернутый кверху ножками стол, сваленная в кучу одежда.

Да, они не церемонились! В отличие от меня они знали, что делали, и, не предупреди Герась о моем возвращении, они, пожалуй, взялись бы отдирать доски от пола и ковырять стены.

"Ну что, доигрался?" - ехидно осведомился голос, который почему-то принято называть вторым "я", хотя на самом деле это злое насмешливое существо не имеет с нами ничего общего. "Игра еще только начинается, возразил я, - подводить черту рано". - "Ты так считаешь? - съязвил он. Знавал я одного нападающего, который на первой же минуте забил гол в собственные ворота. Так вот он рассуждал точно так же". - "Зато теперь у меня есть твердое доказательство, что "невидимки" не плод нашей коллективной фантазии, а реально существующие люди. Причем способные делать ошибки". - "Да ну?! - притворно удивился мой оппонент. - А я-то по наивности думал, что ошибку допустил ты". - "Да, я ошибся, но и они тоже. Они не выдержали и перешли к активным действиям, а это серьезный промах". - "Ну-ну, а сам-то ты в это веришь?" - нагло усмехнулся он.

Мне надоело препираться с самим собой, и я прекратил разговор. В моих рассуждениях безусловно имелись слабые места, но и доля истины в них тоже имелась.

Я не знал, что здесь искали. Ясно только, что заметка во вчерашней "Вечерке" попала по адресу. Ее прочли те, на чье внимание мы и рассчитывали. Прочли и сделали выводы. Мое появление на Приморской тоже не осталось незамеченным. Для кого-то оно послужило сигналом к действию. Пришли в движение скрытые рычаги, и события стали разворачиваться с нарастающей быстротой. Противник дал о себе знать и, сам того не желая, подтвердил нашу версию: Кузнецов погиб не случайно, он стал жертвой хорошо обдуманного и хладнокровно осуществленного преступления. Это был первый, пусть не очень большой, но важный шаг вперед.

Что до обыска, то о нем со всеми нелестными для меня подробностями надо было срочно сообщить в розыск. Представляю, какой разгон устроит мне начальство, - последний раз я выходил на связь с Симаковым позавчера.

Ладно, чему быть, того не миновать. А пока не мешало навести порядок в квартире. Я начал с осмотра. Не суетясь, обследовал обе комнаты и кухню. Разгром оказался меньше, чем показалось вначале. К тому же мне крупно повезло: тот, кто производил обыск, делал это со знанием дела, целеустремленно, и потому в общем хаосе просматривались все же элементы какого-то порядка. Платья Нины, пальто и джинсовые туалеты покойного валялись на полу. Вместе с вешалками их вытаскивали из шифоньера и бросали в одну кучу. Чтобы разместить вещи в прежней последовательности, достаточно было проделать ту же операцию в обратном порядке. Что я и сделал.

Потом возился с книгами, с постельным бельем. Потом с обувью и посудой. Сложней всего пришлось с мебелью, особенно с диваном - его оттащили на середину комнаты, - но, поднатужившись, я справился и с этим.

Постепенно квартира принимала прежний вид. Оставалось несколько мелких деталей, которые я не мог восстановить по памяти, но они были столь незначительны, что самый придирчивый взгляд не обнаружил бы теперь явных признаков чужого вторжения.

Будильник показывал без четверти семь, когда, обессилевший, я рухнул на диван и в последний раз окинул взглядом комнату.

И тут меня настигла мысль, от которой всеми силами старался избавиться в последние полчаса. Мысль, сводившая на нет все мои выкладки, не оставлявшая от них камня на камне.

Кто сказал, что они искали здесь выручку из ресторана "Лотос"? А если все гораздо проще и они охотились за валютой, о которой я говорил вчера на "сходняке" и сегодня у кинотеатра "Стерео"?!

Понятно, что после случившегося я не горел особым желанием выходить на прямой контакт с начальством. Меня вполне устроил бы дежурный, круглосуточно сидевший на связи. Но везение вещь капризная, и ее лимит на сегодня был, увы, давно исчерпан.

Несмотря на то что рабочее время давно истекло, Симаков оказался на месте. Дежурный не стал нарушать субординацию и с легким сердцем перекинул разговор на его кабинет.

После взаимных приветствий я во избежание нахлобучки с ходу принялся сыпать доводами в пользу своей вчерашней авантюры с посещением Кузнецовой. Как и следовало ожидать, моя инициатива не привела Симакова в восторг. Отрывистое "ну", которым сопровождался каждый новый аргумент в пользу моего визита на Приморскую, свидетельствовало, что он не в духе и что долго ждать разгона не придется. Правда, краткое описание нашего с Ниной знакомства вызвало некоторое потепление на другом конце провода. Суровое "ну" мало-помалу сменилось более мирным "так... так...", и, воспрянув духом, я доложил о свидании у билетных касс, о стычке с Шахмамедовым, о приставленном ко мне "хвосте".

- Любопытно, - расщедрился на реплику Симаков. - Ну и что дальше?

Пришла пора рассказать об обыске. В общих чертах я описал игру в прятки, внезапное исчезновение Герася и в заключение кавардак, который застал в доме.

Симаков отнесся к сообщению на удивление спокойно. Очевидно, причина заключалась в том, что он пришел к тем же выводам, что и я, только затратил на это значительно меньше времени. Кроме того, к нему стекалась вся оперативная информация, и не исключено, что в розыске уже знали, кто побывал на Приморской в мое отсутствие.

- Надеюсь, ты навел порядок в квартире? - спросил он.

- Навел.

- Правильно сделал.

- Но ведь они могут прийти снова! - Признаться, я был немного разочарован его реакцией. - Похоже, что они ничего не нашли.

- Пусть ищут, - невозмутимо обронил он. - Забудь об этом, считай, что ничего не было.

Его уверенность отчасти передалась мне.

- В таком случае у меня все.

- Хорошо, Сопрыкин, - лаконично похвалил он, подводя итог этой части разговора. - Просьбы имеются?

- Есть одна.

- Давай выкладывай.

Я знал, что мои товарищи не сидели сложа руки. Мы делали одно общее дело. Они тоже искали знакомых Кузнецова, его связи и за последние дни наверняка пополнили их список. Я попросил дать мне эту информацию.

- Понял, распоряжусь, - пообещал Симаков. - Завтра с утра передам через дежурного. Что еще?

- Пока все.

- Ну а вообще как? - спросил он после небольшой паузы. - Как ты?

Я ждал этого вопроса, но допускал, что он может и не спросить, - мало ли у него других забот?

- Нормально, товарищ подполковник. А у вас?

Чувствовалось, что он хочет что-то сказать и вместе с тем сомневается, стоит ли?

- Ты откуда звонишь?

Я понял, что его беспокоит, и заверил:

- Тут ни души, можно говорить хоть до утра.

- Неважно у нас, Володя, - неожиданно признался он, как, видно, высказывая то, о чем думал непосредственно перед моим звонком. - Надо бы хуже, да некуда. Версий миллион, а за какую ни возьмись - концы оборваны. Как в тумане действуем, ну а в тумане, сам знаешь, не больно развернешься: сколько ни маши кулаками, толку не будет. Тут расчет нужен, точность. - Он не удержался и вставил свой любимый афоризм: - Это тебе, брат, не кража с пляжа, тут алгебра, высшая математика. Противник нам ловкий попался, изворотливый, его голым энтузиазмом не одолеть, мозгами шевелить надо, иначе дело дрянь, так и будем кулаками в пустоте размахивать...

Я молчал, подавленный мрачным колоритом картины, которую он набросал.

- Ты на свой счет не принимай, - угадал он мое состояние. - Докладом твоим я в общем доволен. Просвет наметился, это хорошо. Теперь главное терпение. Зря не рискуй, не зарывайся. Учти, ты у нас на перспективном направлении работаешь. Так что не подкачай... И головой, головой больше работай. Ясно ли?

- Ясно, - отозвался я.

- То-то, - буркнул он. - Кстати, какие у тебя на сегодня планы?

- Никаких, - чистосердечно признался я.

- Тогда вот что, двигай-ка ты, Сопрыкин, домой. Хозяйка твоя задержится, переучет у них в библиотеке, а гаврики эти в любую минуту нагрянуть могут, это ты верно заметил. - Я услышал, как он затарахтел спичками. - Ну, лейтенант, все. Звони. Ни пуха тебе.

Посылать начальство к черту не положено, но в виде исключения я все же отдал дань традиции. Само собой после того, как повесил трубку.

3

Солнце, так и не пробившись сквозь затянувшую небо пелену, незаметно скатилось за горизонт. Где-то далеко на западе его отраженные лучи еще боролись с темнотой, отчего над морем стояло слабое фиолетовое свечение, но с каждой минутой свечение это становилось все слабее, и на город огромным беззвездным куполом уже опустился вечер.

Две недели назад приблизительно в это время Кузнецов вышел на залитую электрическим светом Приморскую и двинулся через дорогу к гостинице. Он не знал, что это будет его последний рабочий день. А может, знал? Может, не было никаких сообщников и мы зря ищем? Что, если он был одновременно и автором, и единственным исполнителем операции по ограблению "Лотоса"?

Тот вечер начался для Кузнецова, как и множество других вечеров. По крайней мере так казалось вначале. В ресторан он пришел без опоздания. Сослуживцы утверждают, что он был спокоен, собран и, как обычно, немногословен.

В этот вечер с ним говорили работники валютного бара, официанты, администратор, но ничего странного, настораживающего в его поведении они не заметили.

В двадцать один тридцать к гостинице подъехала инкассаторская машина. Инкассатор прошел в холл и, как обычно, начал принимать деньги в сберегательной кассе. Примерно в это же время Кузнецов сложил выручку в парусиновые мешочки: в один валюту, в другой - советские деньги - и в двадцать один сорок, сказав, что идет сдавать выручку, стал подниматься по винтовой лестнице в вестибюль.

Это последний из достоверно известных нам фактов. Здесь, на лестнице, его след обрывался.

Существовало несколько вариантов концовки того фатального вечера. И теперь, стоя на углу, в двух шагах от "Лотоса", я пробовал определить, какой из них ближе к истине.

Если бы это удалось, мою миссию можно было бы считать законченной. Я мог сворачивать дела и с чистой совестью готовиться к вселению в свою изолированную гостиничного типа квартиру с персональным душем, санузлом и двухконфорной газовой плитой. Впрочем, душ мне сейчас был явно противопоказан, а плита вообще без надобности - готовить я все равно не умел. Ну, эту-то проблему, положим, решить можно, а вот как быть с Кузнецовым? Тайна его смерти продолжала оставаться за семью печатями.

Шеф прав: мы действительно блуждали в тумане и, точно брегелевские слепцы, беспомощно разводили руками, пытаясь на ощупь выбрать правильное направление. Понятно, что используемый нами метод проб и ошибок не отличался совершенством, но пока это была единственная доступная нам система поиска.

Я свернул на Приморскую.

В сквере, у древней пушки, слонялась очередная группа туристов. Не знающие усталости, они густо облепили смотровую площадку и безостановочно щелкали своими фотовспышками, обращая в бегство расположившиеся на лавках парочки.

На крыше гостиницы, отбрасывая в темноту сполохи света, загорался и гас гигантский рекламный куб.

"Играем в "Спринт"! Играем в "Спринт"!" - мигала неоновая надпись, призывая прохожих испытать судьбу.

Тротуары были запружены народом. Экзотическими цветами выделялись в толпе воздушные наряды женщин, щегольские, преимущественно светлых тонов костюмы мужчин. Попадались и дети, веселые, загорелые, принаряженные под стать взрослым. Это была особая - курортная - публика, и настроение здесь царило тоже особое. Шарканье ног, нестройный гул голосов мешались с обрывками музыки, смеха, и чудилось, что с минуты на минуту грянут литавры, запоют трубы и начнется всеобщий праздник с карнавальным шествием, ослепительными фейерверками, танцами до утра. Праздник, к которому может присоединиться каждый, стоит лишь захотеть...

Когда мысли заняты одним и тем же человеком, надо быть готовым к любым неожиданностям. Мне вдруг померещилось, что в общем людском потоке мелькнула знакомая фигура. На этот раз то был не Герась, а сам Кузнецов. Подтянутый, коренастый, он шагал по противоположной стороне улицы в новенькой японской куртке, узких, в обтяжку, джинсах с бляхой на заднем кармане, в надраенных до зеркального блеска полусапожках.

Впечатление было до того сильным, что на миг я поверил в невозможное и чуть не бросился следом. К счастью, мужчина обернулся. Это привело меня в чувство, и тут же, не сходя с места, я дал себе слово при первом же удобном случае сходить в поликлинику и записаться на прием к психиатру. Видно, я все-таки не отошел после осечки с Герасем. А тут еще шум, музыка, перемигивание электрических гирлянд. От всего этого с непривычки кружилась голова.