Играем в 'Спринт'

Я задержался у аптечного киоска, чтобы приобрести зубную щетку, и с покупкой в руке кратчайшим путем устремился к вожделенной тишине своего временного убежища.

Между тем мнимая встреча с Кузнецовым оказалась не последней. Предстояла еще одна и тоже из категории необъяснимых.

Ни о чем не подозревая, я свернул на ведущую к дому дорожку. Не успел сделать и трех шагов, как от темной массы беседки отделилась тень. Мне навстречу вышел плотный небольшого роста человек. Опираясь на костыли, между которыми свисали тесно прижатые друг к другу ноги, он бесшумно и очень быстро прошел мимо, совсем как привидение, с той лишь разницей, что привидения, насколько мне известно, не имеют запаха, а от него исходил слабый запах табака и бензина.

Мы разминулись, и я не успел хорошенько разглядеть лицо. Заметил лишь длинные, расчесанные на прямой пробор волосы и короткую рыжеватую бороду, покрывавшую щеки и подбородок незнакомца.

Я оторопело стоял на обочине дорожки. Надо было оглянуться, посмотреть вслед, но что-то помешало мне это сделать. Собственно говоря, не что-то, а вполне конкретное чувство, уверенность, что, обернувшись, наверняка натолкнусь на встречный, устремленный на меня взгляд.

Будь я кинорежиссером, непременно снял бы эту немую сцену под струнный квартет Бетховена. Есть там очень близкое по настроению место: несколько мощных отрывистых тактов, внезапно сменяющихся зыбкой и тревожной основной темой сонаты. Жаль только, мажорный финал сюда никак не монтировался. Когда я все-таки рискнул оглянуться, на дорожке было уже пусто.

Рыжебородый, если, конечно, он и впрямь не выходец с того света, не мог уйти далеко - слишком мало прошло времени, и, не отдавая себе отчета, зачем это делаю, я ринулся на улицу. Но и там мужчины на костылях тоже не было.

Не знаю, какой диагноз поставят мне в поликлинике, но, боюсь, что в нем не обойдется без упоминания о мании преследования. По оперативным данным, после пятнадцатого ни одна живая душа не появлялась на Приморской, и вдруг целое нашествие! Чудно: еще вчера я сетовал на застой в событиях прожитый день оказался перенасыщен ими.

Поднявшись по ступенькам, я первым делом проверил метку - крошечный, втиснутый в дверной зазор камешек. Он был на месте. Стало быть, на неприкосновенность жилища в мое отсутствие никто не покушался. И на том спасибо.

Я зажег свет. Включил телевизор. Прилег на диван.

Физическая усталость и недомогание, а попросту болезнь буквально придавили меня к постели. Тело ныло, как будто по нему весь день били палками. Нащупав на тумбочке упакованный в фольгу аспирин, я вытряхнул на ладонь таблетку и запил ее остатками чая. Есть не хотелось, несмотря на то, что весь мой дневной рацион состоял из нескольких стаканов фруктового сока.

По телевизору шел концерт покойного Джо Дассена, но звук оказался выключен, а вставать было лень. Рядом со стаканом лежала записка, которую, уходя, оставил для Нины. Я машинально перечитал ее, взял ручку и принялся выводить каракули на обратной стороне листа.

В путанице штрихов и закорючек появился чей-то ястребиный профиль, девушка в чрезмерно коротенькой юбке, силуэт человека, опирающегося на костыли. Ниже рука сама собой вывела прямоугольник, и без всякого усилия с моей стороны на рисунке стали возникать очертания гостиничного вестибюля и придуманные на ходу символы. Буквой В обозначился главный вход. Буквой З закрытые под замок запасные выходы. Р - валютный бар и ресторан. С сберкасса, Л - лестница на верхние этажи, М - мусоросборник. Остальные надписи я внес полностью и стрелкой указал маршрут, по которому должен был пройти Кузнецов вечером пятнадцатого сентября.

Получилось не очень аккуратно, зато похоже.

Однако чем дольше всматривался в рисунок, тем меньше делалось сходство. Буквы приняли вид загадочных иероглифов, спираль лестницы, ведущая в бар, обернулась неясным математическим символом, и хотя в вычерченной схеме не содержалось абсолютно ничего нового, она показалась сложной головоломкой, разобраться в которой мне явно не под силу.

Снова тайны! Хватит, сыт по горло, пропади они пропадом!

Я смял лист, бросил его в пепельницу, но спустя минуту рассудил, что лучше не оставлять рисунок, и поднес к нему зажженную спичку. Огонь перекинулся на бумагу. Она вздрогнула в язычках пламени, подернулась дымком, съежилась и застыла черным комком пепла.

Меня охватила глубокая апатия ко всему, что имело отношение к делу. Будь что будет, в конце концов имею я право на отдых!

Я поднялся с дивана и выбросил оставшийся после "кремации" пепел в раковину, пустил воду. Потом выключил свет и прибавил громкость.

Концерт окончился. Крутили какую-то слащавую мелодраму из жизни автогонщиков. Молодой герой с внешностью супермена и интеллектом говорящего попугая, преодолевая несуществующие трудности, уводил жену у своего менее удачливого коллеги. Для полного счастья ему недоставало заполучить "Гран-при" на каких-то заграничных авторалли, но, надо полагать, в финале он его обязательно добудет.

Кое-как раздевшись, я влез под одеяло и, скрестив под затылком руки, уставился в потолок. В этой позе я пролежал около часа.

Фильм успел завершиться полным триумфом автогонщика. Закончилась и программа "Время". Я не спал и не бодрствовал, а лежал неподвижно, как мумия из древнеегипетского захоронения, и тихая печаль витала над моим дерматиновым саркофагом. В медицине, если мне не изменяет память, такое состояние называют каталепсией - со мной и впрямь творилось что-то странное: я точно раздвоился. Одна моя половина, окаменев, продолжала покоиться на диване, в то время как другая легко и свободно маневрировала в пространстве. Невесомый, я парил над рощицей у спуска к морю, бродил по пустынному пляжу, взбирался на холм, откуда видны были верхние этажи санатория имени Буденного, опять возвращался в гостиницу и плутал лабиринтами коридоров.

Эти странствия до того меня увлекли, что я не услышал шагов во дворе, скрипа ступенек, не заметил, как в дом вошла Нина.

- Вы не спите? - спросила она с порога.

Ее голос спугнул подвижную часть моего "я" и вернул к действительности, в мир, где, слава богу, не все замыкалось на преступниках, похищенных тысячах и исчезнувших на дне морском купальщиках.

- Володя, вы спите? - спросила она погромче. Похоже, ей не терпелось услышать живой человеческий голос.

- Вроде нет.

Мне показалось, что, услышав отклик, Нина облегченно вздохнула. Я даже подумал: уж не для того ли меня пустили в дом, чтобы было с кем перекинуться словечком - какой-никакой, а все ж живая душа.

- А почему вы молчите?

- Задумался, - ответил я, и это была чистая правда.

Нина прошла в спальню. Включила свет. Задернула за собой портьеру. Я слышал, как она отворила шифоньер, и, обратившись в слух, настороженно ждал - заметит она следы обыска или нет.

- И о чем же вы думали, если не секрет? - послышалось из-за портьеры.

Кажется, пронесло - не заметила.

- Так, о разном.

- И все-таки?

- Да вот лежу и гадаю, почему у вас свидание сорвалось.

Мой намек не имел успеха.

- Ужинать будете? - спросила она.

- Нет, спасибо.

- А температуру мерили?

- Мерил, - соврал я.

- Высокая?

Вопрос с подвохом: скажи я, что нормальная, и могу в два счета очутиться на улице, под открытым небом, на жесткой скрипучей раскладушке, - я не забыл, на каких условиях был оставлен в доме. Нет, лучше не рисковать.

- Высокая. Я только что аспирин выпил.

Нина вышла из комнаты. На ней был легкий ситцевый халат, войлочные тапки с клетчатым верхом. Волосы она распустила, и они обтекали плечи точь-в-точь как у Марыли Родович на последнем Сопотском фестивале.

- Так с чего вы взяли, что у меня сорвалось свидание? поинтересовалась она и, подойдя к двери, набросила на нее цепочку.

Я облегченно вздохнул: диван, к которому успел привыкнуть, оставался за мной.

- Это совсем несложно: если вы с работы, то пришли слишком поздно, а если со свидания, то, пожалуй, рановато. Что, угадал?

Нина достала из кармашка халата сигареты, зажигалку и закурила, присев к столу.

- Вас, вижу, очень интересует, где я задержалась?

- Интересует, - сказал я. - Еще как.

- А почему, собственно?

Нет лучшего способа обескуражить собеседника, чем задать прямой вопрос, особенно когда ему есть что скрывать. Нина, по-видимому, знала это правило.

- Ну, я волновался, ждал. И потом, когда идешь на свидание, нелишне...

- Вы ошиблись. - Она стряхнула пепел, и по тому, как она это сделала, было видно, что курильщик из нее некудышный. - Я на работе задержалась. Переучет у нас.

- Вы, значит, в магазине работаете?

- Нет, я библиотекарь, - сказала она и вышла на кухню.

Вскоре оттуда донесся запах разогреваемого молока.

При мысли, что его готовят для меня, я содрогнулся - с детства не переношу молоко, особенно кипяченое. Однако спорить с женщиной, да еще если она задалась целью поставить вас на ноги, дело не только бесполезное, но и небезопасное. Я знал это по опыту общения с матерью, и Нина, ясное дело, вряд ли была исключением.

- Мне с детства противопоказано все молочное, - предупредил я, с тоской глядя, как она размешивает в стакане столовую ложку меда.

- Пожалуйста, без капризов, - подтвердила она мои худшие опасения.

- Неужто у вас совсем нет жалости!

- Пейте. - Нина подала мне стакан и стояла над душой до тех пор, пока последняя капля этого отвратительного пойла не перешла в мой организм. Не оценив проявленного мной мужества, она взяла стакан и отнесла его на кухню.

- Посидите со мной, - попросил я, когда, выключив свет и прихватив с собой книгу, она направилась к себе в спальню.

Нина в нерешительности остановилась, потом зажгла настольную лампу и присела. Свет мягким пятном лег на ковер, оставляя неосвещенными углы комнаты.

- Устали? - спросил я.

- Немного.

- Спать, наверно, хотите?

- Нет, рано еще. Я раньше двенадцати не ложусь.

- Бессонница?

Она неопределенно пожала плечами:

- Привычка. - Немного помедлив, спросила: - Скажите, а вас действительно зовут Володя?

- Конечно. А почему вы спрашиваете?

- Да так...

Меня кольнуло сомнение: что, если она все же заметила следы обыска и сейчас об этом скажет? Но даже если так и было, Нина предпочла обойти этот скользкий вопрос.

- Просто вспомнила место из книжки, что вы читали. Про короля, который переоделся, чтобы его не узнали.

- И что же?

- Ничего... Так вы серьезно решили переезжать?

- Серьезно.

Я думал, наш разговор только завязывается, но Нина посмотрела на часы.

- Уже поздно, - сказала она, - постарайтесь уснуть.

- Посидите еще, до двенадцати далеко.

Она промолчала, но книжку отложила.

Момент подходящий, располагающий к откровенности. Может, спросить у нее про Герася? Про Тофика? Сказать, к примеру, что они приходили, пока она была на работе. Нет, опасно, сейчас любой вопрос как шаг по минному полю.

- Это кто? - Я показал на фотографию, стоявшую на книжной полке. Брат?

Нина отрицательно покачала головой.

- Знакомый?

- Нет, это муж.

Или у меня начисто пропал слух, или она говорила слишком тихо. Так тихо, что я скорей догадался, чем услышал ответ.

- А где он?

- Погиб.

- Погиб?

- Да, несчастный случай.

Мы помолчали. Паузу заполнил пронзительный стрекот цикад. Сдается, со вчерашнего дня их стало еще больше и с каждым часом все прибывало.

- Это случилось две недели назад? - спросил я.

- Кто вам сказал?

- Никто. Просто спрашиваю.

Она потеребила оборку халата, разгладила на коленях складки.

- Да, две недели назад.

- Тогда я, пожалуй, знаю, как это произошло... Не удивляйтесь, фамилия ваша на почтовом ящике написана, а о муже я во вчерашней газете прочел, в разделе происшествий. Фамилии сходятся, инициалы, по-моему, тоже. Сначала думал: случайность... Кузнецов С. В. - правильно? Он, кажется, заплыл дальше, чем положено?

Я увидел, как медленно наполняются влагой ее глаза. В них вдруг отразилось и одиночество, и боль, и тревога, и страх. Я непроизвольно накрыл ладонью лежавшие на коленях руки.

Несколько мгновений она сидела неподвижно. Потом встала.

- Спокойной ночи.

- Я не хотел вас огорчать, поверьте...

- Спокойной ночи, - повторила она и вышла в соседнюю комнату.

Глава 3

1

Говорят, будто голодному человеку мерещатся сплошь изысканные яства, будто в его фантазии рождаются рецепты самых диковинных блюд, о которых не упоминается даже в толстых кулинарных книгах. Может, оно и так, не знаю, только первое, о чем я, проснувшись, подумал - это об обыкновенной горбушке и хорошо прожаренном куске мяса. Главное, рассуждал я, сбрасывая с себя одеяло, чтобы и того и другого было побольше.

С таким настроением одна дорога - на кухню.

Отбивной я там не нашел. Зато обнаружил хлеб, масло, два сваренных вкрутую яйца, колбасу и стакан остывшего чая. На десерт отдельно, в блюдечке, лежали приготовленные для меня таблетки. Целых три штуки.

Первым делом я выбросил таблетки, они были без надобности. Если не считать мучительно сосущую пустоту в желудке, чувствовал я себя превосходно. А вот остальное пришлось как нельзя кстати: мои деньги вместе с вещами лежали в камере хранения, и теперь я вряд ли наскреб бы на приличный завтрак. Разве что на булочку и стакан газировки. К тому же время завтрака давно минуло - мой самозаводящийся пылевлагонепроницаемый хронометр показывал половину двенадцатого.

Я наскоро умылся, обновив вчерашнее свое приобретение, затем поставил на плиту чайник и приступил к трапезе.

Четкой программы на предстоящий день не было. Я сознательно не строил никаких планов, поскольку со вчерашнего дня каждый мой шаг скорее всего контролировался Герасем. Верней, не обязательно им персонально, а теми, кого он прикрывал во время обыска. Для них я - темная лошадка, заезжий коммерсант, подыскивающий партнера для сделки. Следовательно, и вести себя нужно соответственно. Поболтаюсь по городу, наведаюсь на толчок, потрусь у комиссионок. Там видно будет, что и как.

Вскоре от яиц осталась одна скорлупа. В ход пошел третий бутерброд с маслом и последний кружок колбасы. Когда с ним было покончено и я собрался было почаевничать, в дверь постучали.

Я придвинул сахарницу. Повторялась вчерашняя история, но на этот раз у меня не было ни малейшего желания соревноваться в скорости с непрошеным визитером. С какой стати? Захочет - войдет, не захочет - пусть уходит, скатертью дорога. Не силком же его в дом тащить!

Стук повторился.

- Войдите! - крикнул я на всякий случай и высыпал в стакан пятую ложку.

Дверь, как ни странно, отворилась - должно быть, игра в прятки наскучила не одному мне.

- Проходите, - я намеренно громко зазвенел ложкой, наводя пришельца на цель.

Гость поскрипел половицами и направился к кухне. Еще шаг, и он вырос на пороге, заслонив собой весь дверной проем. Мать честная: Герась собственной персоной - прошу любить и жаловать! Воистину легок на помине!

- Салют, - сказал он, шныряя по сторонам заплывшими жиром глазками.

- Салют, - сказал я.

- Как жизнь?

- Течет, как видишь, - ответил я уклончиво. - Зачем пожаловал?

Он покрутил своей усеченной башкой. Спросил, показывая через плечо:

- Ты один?

- Нет, опер под столом прячется. С магнитофоном.

- Чего мелешь?! - недоверчиво покосился он, но не поленился и, присев на корточки, заглянул под стол.

- Ну ладно, хватит! - Я не забыл прием, который он оказал мне в день нашего знакомства, но с тех пор кое-что изменилось. Мы поменялись ролями, и я не отказал себе в удовольствии подчеркнуть это. Конечно, в доступной форме. - Выкладывай, чего надо. И покороче, у меня время не казенное.

Пустая затея: Герась обладал толстой кожей - булавочные уколы на него не действовали. Он втиснул свои пудовые кулаки в карманы шортов, прошелся, обживая пространство, отчего в кухне сразу стало и тесно и неуютно.

- А ты времени зря не терял. - Он показал на оставшуюся неубранной постель. - Неплохо устроился, а?

Меня так и подмывало поставить его на место, но я не мешал ему высказаться, ибо не сомневался, что немного погодя обо всем увиденном и примерно в тех же выражениях он доложит тому, по чьей указке здесь находился.

- Она девочка что надо, аппетитная. Не гляди, что худенькая. Последовал игривый жест и кивок в мой адрес. - Везет же некоторым...

- Меньше суй нос в чужие постели - повезет и тебе.

Нарывчики на его лице предательски побагровели. Не иначе как я ненароком задел больное место.

- Ты по делу или как?

- Да вот шел мимо, вспомнил про тебя. Дай, думаю, загляну. Ты ж говорил, что у Кузи остановишься.

- Ну заглянул. Дальше что?

Герась пропустил мою реплику мимо ушей.

- Чаи гоняешь?

- А ты против?

- Да нет... Может, угостишь?

- Перебьешься.

Мне не было жалко чая. Да и ему он был ни к чему. Просто шло взаимное прощупывание: он хотел убедиться, что я по-прежнему нуждаюсь в его услугах, а я намеревался внушить, что стремление к контакту с моей стороны не столь уж велико.

- Перебьешься, - повторил я.

- Что-то ты сегодня больно суровый, - насторожился он. - К чему бы это?

- Все к тому же. Давай ближе к делу. А нет - проваливай. Нечего из себя козырного туза корчить.

В компании мальчиков, которыми верховодил на толчке, Герась, понятное дело, привык к более почтительному обращению и теперь, обескураженный холодным приемом, перебирал в уме инструкции, полученные от хозяина. То, что он всего лишь марионетка, действиями которой управляют на расстоянии, уже не вызывало у меня сомнений. Доказательством тому был вчерашний обыск.

- Слушай, - выдавил он после глубокого раздумья, - да ты никак нашел, что искал?

- Не твоя забота. - Важно было не перегнуть палку, она и без того угрожающе потрескивала. - С вами найдешь, только языками трепать умеете.

У него внутри что-то сработало, точно кассовый аппарат выдал чек на покупку, и он малость приободрился:

- Не нашел?

- Я этого не говорил.

Однако Герась предпочитал обходиться без дипломатических тонкостей:

- Не финти, отвечай прямо: нужен тебе покупатель или нет?

- Ну, допустим, нужен.

- А без "допустим"?

- Нужен.

- Тогда собирайся, - тоном, не допускающим возражений, сказал он. Да поживей. Там разберемся.

* * *

- Одну минуточку, молодые люди! - Давешняя старушка, дремавшая у медицинских весов, завидев нас, встрепенулась и помахала зажатыми в кулачке лотерейными билетами. - Не желаете приобрести? Через неделю тираж!

Герась на ходу выудил из кармана горсть мелочи и остановился, отсчитывая монеты:

- Давай, бабка, авось у тебя рука легкая.

- Легкая, легкая, - согласно закивала старушка, протягивая сложенные веером билеты.

Герась, зажмурившись, вытянул наугад три штуки.

- А ты ж чего, сынок? - спросила она и посмотрела поверх допотопных очков молодыми не по возрасту глазами. - Бери. Или снова торопишься?

- Тороплюсь, бабушка, - сказал я. - В другой раз непременно возьму.

- Пошли, пошли, кончай трепаться. - Герась спрятал билеты в карман. Опаздываем.

Мы в темпе отмахали три квартала и свернули в безлюдный переулок, полого спускающийся к набережной. Он был нешироким, почти лишенным растительности. В просвете между крайними домами виднелась пепельно-серая полоска моря.

- Далеко еще? - спросил я.

- Уже пришли, - сказал Герась и направился к бару "Страус", вывеска которого висела поперек тротуара.

Он уверенно распахнул тяжелую дверь с медными поперечными полосами, с висевшей на гвозде трафареткой "Закрыто" и пропустил меня вперед.

В прохладном помещении мягко жужжал вентилятор. День стоял пасмурный, и внутри было сумрачно. Даже темно. Свет горел лишь в противоположном от входа углу. Там, на расположенных позади стойки полках, красовались сигаретные блоки, всевозможные вымпелы, пластинки, портреты эстрадных звезд - короче, целый иконостас для молящихся на подобные культовые причиндалы, а вместо лампадки горел розовый фонарь, освещавший многоярусную батарею разнокалиберных бутылок.

Под Герасем взвизгнуло обтянутое кожей сиденье. На этот звук, раздвинув бамбуковую занавеску, вышел худощавый парень в полосатой майке и широченных, усыпанных звездами подтяжках.

- Как дела, Витек? - приветствовал его Герась.

- О'кэй, - односложно ответил тот, пережевывая жевательную резинку.

- Клиента вот привел - наш кадр. Знакомься...

Витек бросил мимолетный взгляд, и я понял, что с этой секунды моя долговязая фигура, лицо, включая форму носа и разрез глаз, прочно отпечатались в его памяти. Что ж, будем считать, знакомство состоялось - я ведь тоже на память не жалуюсь.

- Мы не опоздали?

Бармен вопросу не удивился - надо полагать, знал, зачем мы пришли и кто нам нужен.

- Придется подождать, - сказал он, жестом приглашая меня сесть на высокий, обитый красной кожей табурет. - Вам кофе?

- Да, покрепче, - сказал Герась. - Чтоб с пенкой.

- И бутерброд с ветчиной, - добавил я, различив в полутьме поднос с едой. - Можно два.

Витек, не переставая двигать челюстями, поколдовал над кофеваркой, поставил перед нами чашечки величиной с наперсток, два стакана с водой и блюдце с бутербродами, после чего удалился, прошелестев бамбуковой занавеской.

- Музыку вруби! - крикнул вдогонку Герась.

Витек не откликнулся, но немного погодя из невидимых колонок заструился высокий медоточивый голос Демиса Русоса. Он, как водится, пел о солнце, о море, о неземной любви к красавице Афродите.

- Годится, - одобрил мой спутник и небрежно кинул на стойку пачку с золотым тиснением. - Кури.

Я отказался.

- Это же "Данхил", чудик! - поднял он брови. - Такие в магазине не купишь.

- Не имеет значения. Бросил. - Я принялся за декорированный петрушкой ломтик ветчины.

- Ну как знаешь... - Он спрятал пачку в нагрудный карман. Отхлебнул из чашки. - А погода сегодня ничтяк, не жарко.

Ох уж эти мне светские разговоры! Я попробовал кофе и запил его глотком холодной воды. Получилось очень недурно.

- Так откуда ты, говоришь, приехал? - спросил Герась.

- Говорю, что издалека. А что?

- Да так, любопытно.

- Про летающие тарелки слышал?

- Ну?

- Так вот я оттуда. Прибыл для налаживания контактов с братьями по разуму.

Он осклабился:

- С тобой не соскучишься.

- Очень этому рад, - сказал я, польщенный.

- Надолго к нам?

- Надолго.

- Дело или так, проветриться?

- Дело. Или так, проветриться. Выбирай, что больше нравится.

- Нет, я серьезно.

- Ах, серьезно. Ну, если серьезно, на работу вот думаю устраиваться.

- На работу? - заинтересовался он. - И куда?

За последние дни приходилось столько врать, что для разнообразия я позволил себе сказать правду:

- В милицию.

Он поперхнулся. По-моему, первым его побуждением было бежать сломя голову, однако встроенный в тесную черепную коробку механизм вновь сработал и выдал шпаргалку. Герась тупо уставился в чашку, потом на мой недоеденный бутерброд и наконец вымолвил:

- Ну шуточки у тебя! Меня аж в пот бросило. - Посидел в раздумье. Черт с тобой, не хочешь - не говори. Мне лично наплевать.

"А кому не наплевать?" - чуть было не спросил я.

- Давай так, - продолжал он, желая, по-видимому, обрести твердую почву под ногами, - давай по существу. Ты говорил, что у тебя есть валюта?

- Говорил.

- Я нашел покупателя, правильно?

- Пока я его не вижу.

- Он подойдет. - Герась посмотрел на "сейку", скрепленную на запястье необъятным по длине браслетом. - Должен подойти. Обещал. Но наперед нам с тобой надо кое-что обсудить.

- Что именно ты хочешь обсудить?

- Я о своей доле. Сколько ты мне отвалишь?

Да, изящным такой подход не назовешь!

- За что? - спросил я.

- Как за что? - оскорбился он. - Ты что ж, воображаешь, что я за красивые глаза стараюсь?

- А ты стараешься?

- Не морочь голову! Гони монету! Иначе...

- Что иначе? - Я облокотился о стойку. - Ты меня за кого принимаешь? За благотворительный комитет? Я даром деньги не плачу.

- Как это даром?

- А так. Где твой покупатель?

- Я же сказал, придет.

- Вот когда придет, тогда и обсуждать будем. Кстати, на который час вы с ним условились?

- На двенадцать.

- На двенадцать?! - искренне возмутился я. - Ты что, издеваешься? Уже час дня!

- Не час, а без четверти, - поправил он. - А если и час. Сказано ждать, значит, будем ждать.

- И до каких пор?

- Хоть до вечера.

Не зная, пригодится мне это или нет, я решил воспользоваться случаем, чтобы набить себе цену. К тому же опоздание вполне могло быть подстроено специально, как и вчерашняя слежка. Если не самим Герасем, то его хозяином.

- Ну нет, ребята, играйте в эти игры без меня. - Я встал.

- Ты куда? - Он встал тоже.

- Неважно. Так серьезные дела не делаются. Заруби себе это на носу и дружку своему передай. А мне здесь больше делать нечего. Пока. Привет семье.

И с чувством оскорбленного достоинства я направился к выходу из бара. По моим расчетам, Герась должен был не мешкая ринуться следом. Но он этого не сделал, во всяком случае, не торопился. Я успел дойти до угла, прежде чем услышал за спиной его учащенное дыхание.

Знать бы, на что ушли эти минуты! На совещание с барменом? С самим хозяином, который все время находился где-то рядом, за бамбуковой занавеской, и подслушивал наш разговор - недаром в помещении была этакая темень. А может, Витек и есть хозяин и ему не понравился наш спор с Герасем?

"Ну-ну, не сгущай краски, - осадил я себя. - Вспомни Русоса. Если бы вас подслушивали, то наверняка выключили бы музыку. Какое ж подслушивание при таком шуме!"

- Слышь, как тебя, подожди... - Герась догнал меня и дернул за рукав рубашки. Физиономия у него при этом была просительная и вроде как виноватая.

- Ну, что еще?

- Дай передохнуть... - Его грудь вздымалась, усиленно поглощая кислород, а глаза в узких, как бойницы, прорезях были беспокойны и трусоваты. - Сейчас... сейчас мы с тобой на тропу пойдем...

- На какую еще тропу?

- На обыкновенную... Маршрут есть такой. Стас по нему курсирует...

2

- Ох, засекут меня, ох, засекут... - бубнил Герась не переставая.

Он крепко приуныл, мой покровитель, и, думается, не без причины: позволив мне уйти из бара, он таки нарушил данные свыше инструкции. А тут еще гонорар за посредничество уплывал из-под пальцев. Есть от чего прийти в отчаяние.

- Чует мое сердце, влипну, ох, влипну...

Сопровождаемые его негромкими жалобными стенаниями, мы дошли до драматического театра и остановились под аркой у главного входа.

Даже отдаленно не представляя, как выглядит человек, которого караулим, не зная, предстанет ли он перед нами в бескозырке или, скажем, проедет мимо в кресле на колесиках, я тем не менее подверг ревностному осмотру всех, кто находился на площади перед театром. Их было немного на этом голом и пустынном в дневные часы пятачке: ватага мальчишек-велосипедистов, две-три парочки, спутавшие день с ночью и страстно обнимающиеся на виду у впавших в полудрему пенсионеров, да женщина с коляской - в Стасы никто из них явно не годился.

"Неужто снова облапошили? - подумал я, зараженный пессимизмом своего спутника. - Неужто опять, сам того не желая, я лью воду на чужую мельницу?"

- Засекут, как пить дать, засекут, - продолжал тянуть свою грустную арию Герась. - Я ж на учете. Меня в милиции как облупленного знают. А тут иностранцев полно...

- Где ты видишь иностранцев? - не выдержал я.

- Где-где, - передразнил он. - "Интурист" рядом. До "тропы" рукой подать. Мне б за километр обходить, а я суюсь прямо в пекло...

- Ладно, не скули.

- Конечно, тебе-то что, тебя здесь никто не знает. И карточки твоей в милиции нет...

- Нет, так будет. Связался на свою голову. Ну где она, "тропа" твоя хваленая? Идем, что ли?

- Подождем еще немного, а? - предложил он неуверенно и тут же, себе противореча, махнул рукой: - А, была не была, не век же здесь торчать. Пошли... - И двинулся через мощенную брусчаткой площадь.

В рощице, неподалеку от театра, действительно было помноголюдней. И тропа была. Да не одна, а с полдюжины. Тенистые, уложенные дерном, они петляли в душистых зарослях рододендрона, между увешанных мелкой листвой эвкалиптов и вели вдоль берега в лощину, где располагался гостиничный комплекс "Интуриста". Оттуда и валила сюда иностранная публика в поисках тишины и прохлады.

Не успели мы сделать и четырех десятков шагов по этому утопавшему в зелени Эдему, как идущий впереди Герась резко тормознул и шарахнулся вправо, совершив одновременно разворот на полных сто восемьдесят градусов.

- Стой! - скомандовал он.

По инерции я сделал шаг-другой в том же направлении.

- Стой, говорю! - прошипел он свирепо. - И не таращься в ту сторону! Не видишь, Стас клиента обрабатывает.

Навстречу нам по одной из боковых тропинок шел высокий пожилой мужчина в белой тенниске, подрезанных до колен хлопчатобумажных брюках и шлепанцах на босу ногу. Рядом с ним семенил среднего роста малый с круглым румяным лицом и, энергично помогая себе руками, что-то ему втолковывал. Это и был, как я понял, "Стас, обрабатывающий клиента".

Они прошли совсем близко, однако ничего, кроме обрывка фразы, произнесенной на скверном, искаженном до неузнаваемости немецком, я не разобрал.

- Он что, языки знает, твой приятель?

- Заткнись! - Герась дождался, пока оба скрылись за деревьями, и лишь затем сообщил: - Самоучка он. И по-немецки, и по-английски шпарит, будь здоров! - И уж совсем по-свойски поделился: - Во работает, гад! Который сезон на "тропе", а ни разу не попался. А спроси, почему?

- Почему? - откликнулся я.

- Нюх собачий. Он иностранцев этих за версту как рентгеном схватывает, знает, кто чем дышит: кто позагорать приехал, а кто чемодан порастрясти. Глаз у него наметанный. Ну и языки, конечно. Светлая голова! "Ладу" на этом деле поимел последней модели - уметь надо! Железный кадр! За ним не пропадешь! - Истощив запас комплиментов, он бухнулся на стоявшую поблизости скамью. - Хорошо, что не разминулись. Я ж говорю, ты везунчик.

Хотел бы и я так считать, только вот оснований пока не имелось. Мы прождали десять минут, и еще столько же. Герась пообмяк, растекся по скамейке своими могучими телесами, вроде вздремнул даже. А я вернулся к тому месту из немановского "Энигматика", на котором застрял во вторник, сидя на набережной. Но и теперь ничего путного не получалось, больно заковыристая была вещица.

Наконец Стас вынырнул из-за дальнего поворота дорожки.

Он приостановился, будто принюхиваясь, покрутил головой и направился к нам ленивой походкой человека, которому некуда и незачем спешить.

Герася со скамейки как ветром сдуло.

- Ну что, Стасик, с уловом? - заискивающе осведомился он, когда расстояние сократилось до пределов слышимости.

- А ты почему здесь? - Стас был недоволен и не скрывал этого. - Я тебе где велел находиться?

Герась указал на меня глазами: мол, не при постороннем же выяснять этот сугубо частный вопрос, подхватил его под локоть и отвел в сторонку. Он был значительно выше ростом и, чтобы вещать в снисходительно подставленное ухо, вынужден был согнуться в три погибели.

Стас слушал не прерывая. Потом задал ряд вопросов. И, заручившись исчерпывающей информацией о моей особе, вернулся, чтобы проверить ее по первоисточнику.

- Тебя как зовут? - начал он с азов.

- Владимир.

- Фамилия?

- Миклухо-Маклай, - не сморгнув, ответил я.

Стас скользнул по мне тусклым, ничего не выражающим взглядом.

- У тебя ко мне дело?

- Поговорим, там видно будет. - Я решил держаться прежнего курса на сдержанность - чем несговорчивей партнер, тем меньше подозрений он вызывает, тем больше к нему доверия. Прием, известный со времен строительства египетских пирамид.

- Что ж, поговорим. - Стас подал Герасю знак, и тот крупной рысью удалился в противоположную от моря сторону. - У меня пятнадцать минут. Свободных. Думаю, нам хватит.

Он присел рядом, закинул ногу на ногу, и я заметил маленькую аккуратную штопку на его безукоризненно выглаженных брюках. Очевидно, к одежде, как и ко времени, он относился предельно экономно.

- Ну давай, Вальдемар, выкладывай.

- Собственно, я думал, ты в курсе. Твой ассистент поднял меня из постели, сказал, что в двенадцать...

- Я не о том, - остановил он меня.

- О чем же?

- Кто ты? Что ты? Откуда?

В любом разговоре рано или поздно определяется лидер, тем более в таком, как наш. Последние полчаса инициативой владел я. Теперь функции нападающего взял на себя Стас, и мне пришлось перейти к активной обороне. Но я был не в претензии.

- Автобиографию, значит? Так бы и сказал. Тебе как, с подробностями или в сокращенном виде? Устно? Или, может, письменно? Характеристику представить, справку с места жительства?

Он растянул губы в улыбке, отчего лицо сделалось совсем круглым - не лицо, а лучащийся простодушием шар. Ну вылитый колобок из финальной сцены с лисицей!

- Герась предупредил, что ты парень с юмором. Это неплохо. Но... Улыбка сползла с его лица, будто ее там и не было. - ...Но я не Герась. Ты не клоун. И мы не в цирке. Не так ли? - Стас выдержал паузу, ожидая возражений, но таковых не последовало, и он тронулся дальше. - Я задал вопрос. Ты на него не ответил. Почему? - Еще одна многозначительная пауза. - Уточним для начала. Чтобы потом не путаться. Кто кому нужен? Я тебе или ты мне?

- Я считал, что взаимно. А иначе не к чему и огород городить.

- Согласен. И все же я тебя совсем не знаю.

Похоже, игра в "а ты кто такой?" была особенно популярной в их компании. И я не стал отступать от ее несложных правил.

- Но и я тебя тоже не знаю.

- Не уверен, - как бы между прочим обронил Стас.

В это время мимо нас неторопливой походкой продефилировала женщина со скучающим, ярко накрашенным лицом. Я дождался, пока она исчезнет в конце тропинки, и лишь тогда сказал:

- Тебе не кажется, что было бы намного лучше, если бы мы приступили прямо к делу? Сколько можно ходить вокруг да около?

Он кивнул, давая понять, что согласен и что ему тоже досадно тратить драгоценные минуты на пустячные препирательства, да что поделаешь - надо.

- Ну хорошо, а валюта у тебя откуда?

- Нашел, украл - какая разница?

- Разница есть. И большая, - возразил он.

- Не усложняй. По мне: встретились и разбежались - куда проще. Разве не так?

- Так-то оно так. Но почему я должен тебе верить?

- Верить, между прочим, легче, чем не верить, - изрек я подходящую к случаю истину. - Не так хлопотно.

- Да ты, Вальдемар, философ. А поконкретней можно?

- Можно и поконкретней: тебе придется мне поверить - у тебя просто нет другого выхода.

- Это в каком смысле? - Реакция у него была отменная. Совсем как у зверька, мгновенно фиксирующего малейший намек на опасность. Даже если опасность мнимая.

- В прямом. Я, например, сказал, что меня зовут Владимир. А мог сказать, что герцог Бекингем. И в том и в другом случае ты будешь сомневаться. Выходит, я прав: тебе нужна справка. Дай тебе справку, ты характеристику потребуешь, рекомендации, а у меня их нет. Какой же выход? Вот ты спрашиваешь, где я взял валюту? Я говорю, нашел. Тебя это не устраивает, но ничего другого я тебе не скажу. Поверишь - будем говорить дальше, не поверишь - распростимся до новых встреч, я ведь ни на чем не настаиваю.

- Интересно рассуждаешь. - Его выпуклые, не то серые, не то бледно-зеленые глаза, смотревшие до сих пор вяло и безразлично, на миг стали жесткими, злыми, и вновь проступило сходство со зверьком, хитрым и осторожным.

Он хотел что-то добавить, но тут на тропинке вновь появилась женщина. Она поравнялась с нами и, уперев руки в бока, глуховатым голосом спросила:

- Который час, мальчики?

Стас поднялся с лавки, подошел к ней вплотную и шепнул что-то на ухо.

- Скотина! - взвизгнула она и как ужаленная с крейсерской скоростью понеслась по дорожке к "Интуристу".

- Я слушаю. - Стас вернулся на скамейку и как ни в чем не бывало принял прежнюю позу.

- А чего слушать, я все сказал. Выводы делай сам, не маленький.

Могло показаться, что я избрал слишком крутую, рискованную линию. По сути же, я не рисковал совсем. Либо Стас замешан в историю с "Лотосом", и тогда в силу неизвестных мне причин сам во мне заинтересован и не выпустит прежде, чем не попытается использовать в своих целях. Либо я ошибся, и никакого отношения к смерти Кузнецова он не имеет, а может, и вообще его не знает. Тогда и подавно незачем с ним миндальничать: чем раньше мы расстанемся, тем лучше. В ближайшие дни им займутся другие люди и по другому поводу, уж я об этом позабочусь.

А пока требовалось создать видимость, что меня занимает исключительно сделка, о которой говорил Герасю, одна только сделка, и ничего больше. Это единственный способ заставить Стаса раскрыть карты.

- Мне не доверие твое нужно, а дело сделать. И как можно скорей. У меня времени в обрез, а вы второй день резину тянете, родословную мою выясняете, будто я спаниель с подмоченной репутацией. Что ты, что помощничек твой. Как не надоест? Я же у вас документы не спрашиваю!

- И напрасно, - желчно заметил Стас. - А вдруг я из милиции, что тогда?

- Это ты-то?

- А что, не похож?

Мне вспомнился вчерашний обыск, сомнения, которыми так и не поделился с Симаковым.

- Не хотелось затевать этот разговор, да ты сам напрашиваешься. Из милиции, говоришь? А кто устроил за мной слежку? Кто приставил ко мне этого ублюдка? Кто влез в чужую квартиру и перевернул в ней все вверх дном?! Да ты сам милиции боишься больше, чем я. Думаешь, не знаю, что вы искали на Приморской?

Признаться, я не рассчитывал, что застану его врасплох, но, кажется, именно так оно и случилось.

- Это не я! - выпалил он быстро, но как бы в опровержение слов на его круглых мучнистых щеках выступили розовые пятна. - Не был я у Кузи. Не был, и точка.

Если у меня и были сомнения, они исчезли раньше, чем он закончил фразу. После короткого "не был я у Кузи" я понял: мне действительно крупно повезло. Стас участвовал в обыске, по крайней мере о нем знал. И как ни быстротечна была последовавшая за его репликой секунда, я успел отметить и выделить главное: он назвал Сергея не по имени, не по фамилии, а уменьшительным Кузя. Одно это с лихвой окупало и дежурство на "сходняке", и неудачу с Тофиком, и малоприятное общение с Герасем. Сидевший рядом со мной человек не только был знаком с покойным - он находился с ним в достаточно близких отношениях. Что и требовалось доказать.

Неизвестно, о чем думал Стас. Создавшаяся ситуация вряд ли его устраивала. Он понимал, что дал маху, и стремился исправить свою оплошность:

- Повторяю, я там не был. Но, предположим, ты прав. Подчеркиваю предположим. Что же, по-твоему, мы там искали?

Версия, возникшая вчера во время уборки квартиры, как говорится, приказала долго жить, но Стас ожидал ответа, и мне пришлось к ней возвратиться.

- Валюту вы там искали. Валюту! Я сказал Герасю, что приехал с большой суммой. Он передал тебе. Ты и соблазнился. Весь дом перерыл, думал, что я ее на Приморской прячу. Нашел дурака...

- У тебя все? - Пятна исчезли. Щеки приобрели прежний мучнистый оттенок. Взгляд Стаса подернулся дымкой, что свидетельствовало о вновь обретенном душевном равновесии. - Что-то мы отвлеклись. Может, нам и говорить-то не о чем, а, Вальдемар?

- Может, и не о чем, - не стал спорить я.

- Много у тебя валюты?

- Немало.

- А точнее? - спросил он.

- Сначала скажи, какой суммой ты располагаешь?

- Тебя купить хватит. - Вопрос ему явно не понравился. Он постучал по циферблату часов. - В нашем распоряжении осталось семь минут. Ни секундой больше.

Речь шла о дутых величинах, и мне в конечном счете было безразлично, с какой цифры открывать торги.

- Скажем так: есть у тебя в обороте десять тысяч?

- Десять? - переспросил он.

- Десять-двенадцать.

Он нервно почесал переносицу.

- А ты не мог бы назвать более точную цифру? Сколько у тебя всего?

- Всего тысяч пятнадцать.

- Пятнадцать, - как эхо отозвался Стас.

Он опустил голову и погрузился в задумчивость, а я подумал, что это могло означать конец удачи и начало той самой дорожки, что ведет никуда.

- Все в марках? - спросил он минутой позже.

Я не сразу сообразил, о чем он.

- Я спрашиваю, все в марках? - В его голосе появились новые нотки, которых раньше не было.

- Нет, фунты, кроны, доллары.

Стас поднял голову. Он улыбался. Если бы существовала в природе сказка о колобке, пообедавшем лисицей, то я мог бы похвастать, что видел его живьем - до того сытая и самодовольная была у него физиономия.

- Слушай внимательно, Вальдемар, - сказал он, придвинувшись вплотную и впервые открыто посмотрев мне в лицо. - Ты парень неглупый. Многое понимаешь. Но не все. Это естественно. Всего не знаю даже я. Хотя, должен бы знать. Не так ли? - Он выставил перед собой ладонь, как бы упреждая мой протест. - Впрочем, это ваши с Кузей дела. Я в них не вмешиваюсь. Не буду тебя пугать, ты, вижу, не из пугливых. И торопить не буду. Просто предупреждаю: пути назад у тебя нет. Кузя свернул шею. Но я, как видишь, жив. И с этим тебе придется считаться. Отныне мы связаны одной веревочкой. Мне не обойтись без тебя. А тебе без меня. Ты обязан это понять. Понять и смириться. Вот все, что от тебя требуется. Детали мы еще обсудим. Позже. А пока подумай. Взвесь. И жди. Я дам о себе знать.

Выплеснув на меня всю эту абракадабру, он встал и, не оглядываясь, пошел по тропинке.

Ошеломленный, сбитый с толку, я смотрел ему вслед и не знал, радоваться мне или огорчаться.

Едва Стас скрылся за поворотом, как из растущих неподалеку кустов рододендрона, обламывая ветки, вывалился Герась. Только его-то мне и недоставало.

- Ну что, приятель, заждался? - спросил я, но он не был создан для сантиментов, его волновал чисто меркантильный вопрос.

- Рассчитываться будем или как? - промычал он, стряхивая с себя розовые лепестки.

- А что у нас сегодня?

- Четверг.

- Но вчера не было дождичка. Так что приходи в следующий. А сейчас, извини, мне некогда.

- Ты же обещал! - застонал Герась, оскорбленный, и вдруг припал к моему уху, как сделал это ровно четверть часа назад со Стасом. - Слушай, ты же Кузей интересовался. Я тебе о нем такое скажу, чего тебе о нем никто не скажет.

- Меня Кузя не интересует, - не в первый и не в последний раз солгал я.

- Он не утонул, - горячо зашептал Герась. - Убрали его, сечешь?

- Не пори чушь, кому это надо!

- Этого не скажу, не знаю, знаю только, что напрасно ты в это дело встреваешь, пожалеешь еще.

- Вот те на, ты же сам меня в него втравил!

- Ладно, - Герась уже раскаивался в своей откровенности, - сам разберешься... Так не дашь?

- Нет.

Он сплюнул под ноги:

- Я-то думал, ты человек, а ты...

- С хозяина получишь. Нет у меня денег. Нет и не предвидится.

Сзади он стал похож на огромный уродливый гриб, с которого по недоразумению смахнули шляпку.

3

Я включил телевизор.

Шла учебная программа для заочников. По астрономии. На экране мелькали изображения колец Сатурна, и ведущий, смакуя, перечислял гипотезы об их происхождении.

Мне было не до колец. Я все еще не очухался после свидания со Стасом, точнее, после речи, которой он разрешился под занавес.

Речь удивительная, что говорить, - жаль, я не застенографировал ее для Симакова, то-то обрадовал бы. Впрочем, я и без стенограммы запомнил слово в слово. Каждая фраза врезалась в память. Даже интонации. Оставался пустяк - докопаться до смысла. Ведь должен же быть в этой галиматье хоть какой-то смысл?!

Я взбил подушку и прилег на диван.

Смысл-то в его словах был. Только какой?

На память пришла сожженная накануне схема. Впечатление то же самое: внешне вроде бы элементарно просто, а вникнуть - чушь, бред, нелепица, сапоги всмятку. И все же разбираться надо, надо искать тот самый маленький ключик, с помощью которого, как известно, открываются самые большие двери.

Прежде всего уточним, что мы знаем о Стасе и Герасе, об этих действующих в тандеме предпринимателях.

Сделать это сравнительно легко. За три дня у меня скопилось достаточно информации, чтобы составить более-менее четкое представление об их процветающей компании.

Глава ее безусловно Стас. Он - поставщик, он "обрабатывает" клиентуру (ее в окрестностях "Интуриста" навалом, и одного я имел удовольствие наблюдать лично с час назад - турист в тенниске). Стас скупает у иностранцев барахло, когда подвернется случай, и валюту, и передает свою добычу по цепочке.

Следующее звено - Герась. Герась - диспетчер (возможно и даже наверняка у Стаса есть еще кто-то, кроме Герася, скажем, Витек из "Страуса"). Добытые на "тропе" трофеи попадают к нему, но сам он продажей не занимается. Герась находит посредников (например, мальчик на побегушках - тот, на "сходняке", в рубахе "полицейский патруль"), распределяет между ними товар, а они реализуют его на рынке.

Итак: поставщик - диспетчер - посредник. Три звена - замкнутый цикл. Не бог весть как сложно, зато в общем-то отлажено.

Спрашивается: какое место в этом механизме отводилось Кузнецову?

Поставщиком он не был, поставщик - Стас. Одним из диспетчеров? Маловероятно. Это работа для профессионалов и, как любое профессиональное занятие, накладывает известный отпечаток на личность, на характер и поведение, а у Кузнецова отличные аттестации: честный, порядочный, отзывчивый и так далее. Остается посредник. Теоретически он мог им быть. Но лишь теоретически. Посредник, насколько я могу судить, фигура в этой системе самая неустойчивая, эпизодическая. Его используют всего несколько раз: день, два, от силы неделю. В противном случае он быстро примелькается и обязательно попадет на заметку милиции. Приезжий - вот идеальная кандидатура: никакой мороки и минимум риска.

Нет, посредником Кузнецов не был.

Не был. И в то же время состоял в корпорации?

Пойдем дальше.

В своем ультиматуме - а его заключительная речь не что иное, как ультиматум, - Стас дважды упомянул имя покойного. Причем оба раза в одном контексте: "Я не знаю (чего?), а должен бы знать (почему?)", и второй раз: "Он свернул шею, а я жив". Очевидно, он подразумевал, что не знает того, что знал Кузнецов и будто бы знаю я. Но что? Что? А насчет шеи вообще непонятно. Намек на то, что Кузнецов погиб потому, что знал нечто, чего не знал он, Стас? А Стас, зная о том, что Кузнецов что-то знает, остался в живых благодаря тому, что... Нет, так и мозги вывихнуть недолго...

Вернемся к вещам более реальным.

После двухдневной проверки, которую он мне устроил, Стас, кажется, поверил, что мы с Кузнецовым были знакомы. Вот именно, что кажется! Во всяком случае, он заявил, что у нас имелись общие дела, в которые он, Стас, вмешиваться не желает. Может, он меня с кем-то путает? Или ляпнул первое, что пришло на ум? Не похоже. Слов на ветер он не бросает. Каждая произнесенная им фраза сказана не случайно и несомненно имеет свой, потаенный, но вполне определенный смысл. Прекрасно. Какой же? Имел ли он в виду предполагаемые дружеские отношения, якобы связывавшие меня с покойным? Конечно. Но не только это. Что-то еще...

Я встал и прошелся по комнате.

"Думай, Сопрыкин, думай! У тебя на руках данные, надо только суметь ими распорядиться, найти ключевую фразу, угадать ее смысл, выжать из нее все, что возможно".

"Это ваши с Кузей дела", - сказал Стас.

"Наши с Кузей дела..." "Наши дела..." "Наши..."

А что, если... что, если он решил, будто я участник ограбления?! Что мы с Кузнецовым сообщники?!

Странная, нелепая мысль, согласен, но - вдруг?!

В таком случае он, конечно, считает, что похищенные деньги находятся у меня. Да что деньги - кажется, он и смерть Кузнецова относит на мой счет! А то как же! Это наверняка соответствует его взглядам на конкурентную борьбу: убрал сообщника, убрал конкурента и теперь срочно продаю валюту, чтобы дать деру. Отсюда и "веревка", которой мы "связаны", отсюда угрозы, призывы "понять и смириться". "Мне без тебя не обойтись. А тебе без меня". Дескать, я знаю, чьих это рук дело, а коли так - будь любезен поделиться. Уж не по его ли велению сболтнул Герась "великую тайну" о смерти кассира?..

Ну и ну! Выходит, пока мы бьемся над этой историей, Стас ведет свое собственное расследование, ищет деньги и после сегодняшнего нашего свидания думает, что напал на верный след!

Ладно, так и запишем, гражданин колобок! В одном ты прав: теперь мы действительно связаны одной веревочкой, и мне без тебя не обойтись!

Я прибавил громкость. По телевизору передавали краткую сводку новостей.

На Ближнем Востоке рвались бомбы.

В Персидском заливе курсировали авианосцы под звездно-полосатыми флагами.

Наш официальный представитель в ООН выступил с новыми мирными предложениями.

Во Флориде полиция стреляла в демонстрантов. Убиты двое, ранены двенадцать человек...

Мне вспомнился парень с клеймом на рубахе.

"Полицейский патруль. 14-е отделение. Бирмингем. Штат Алабама".

Я не искал сравнения, оно само пришло на ум: от Бирмингема до Флориды, где убиты двое и ранены двенадцать, рукой подать. А вот что делает "алабамский полицейский" у нас, на Черноморском побережье Кавказа?! Интересно, задумывался этот парень когда-нибудь, с чьего плеча он носит рубашку? Или ему это безразлично?

Я вышел на кухню. Поставил на плиту чайник.

Половина пятого. До прихода Нины оставалось два с половиной часа.

Я поискал глазами газету. На подоконнике лежала стопа журналов, а сверху альбом в темно-зеленом бархатном переплете.

Вряд ли в нем хранились особые семейные тайны, не то Нина убрала бы его подальше. Я потянул альбом к себе. Он оказался тяжелей, чем я думал, и, выскользнув из рук, грохнулся на пол. Оттуда выпал черный конверт из-под фотобумаги, и, когда я его поднял, из него, сверкая глянцем, посыпались фотографии.

Я собрал их с пола и разложил перед собой на свободной части стола. Одну к одной, как карты в пасьянсе.

Лежавшие передо мной снимки были сделаны в разное время, но большим разнообразием не отличались. На всех, без исключения, был изображен Сергей. И везде один. Ощущение такое, что и фотографировал сам, пользуясь автоспуском, хотя некоторые кадры без посторонней помощи едва ли получились бы.

Вот он за городом. На фоне усыпанного осенними листьями леса. Правая нога чуть выдвинута вперед, большие пальцы рук просунуты под широкий кожаный ремень. Глаза прищурены, как будто смотрят не в объектив, а на дуло наведенного в упор кольта. Вот он жует резинку, вытягивает из-за крепко сжатых зубов тонкую эластичную нить. Вот стоит, подбоченясь, вполоборота к камере, эффектно выгнув корпус - из заднего кармана джинсов торчит горлышко коньячной фляжки.

Следующий снимок - лицо крупным планом: стальной взгляд из-под грубо простроченного козырька, верхняя губа чуть оттопырена, дымящаяся сигарета в углу рта.

Еще один: дача, на крыше редкие пятна подтаявшего снега, у крыльца, опершись на перила, Сергей - в подтяжках, широкополой шляпе с лихо загнутыми полями. Лицо напряженное, агрессивное, как у киногероя, готового спустить курок и всадить всю обойму в противника.

Были и другие. Сергей на пляже. Сергей в баре. Сергей стоя. Сергей сидя. Сергей в прыжке. В майке. В куртке. В коже. В джинсах...

Я смотрел и диву давался: кто он? Киноактер? Фермер? Скотовод с техасского ранчо? Поди разбери...

Речь, конечно же, не об одежде, верней, не только об одежде, одежда что - оболочка...

На ум опять пришел бравый сержант из Алабамы, кучка экстравагантной "попсы" на "сходняке", доморощенные "хиппи", группами и в одиночку шатающиеся по побережью. Откуда это? Откуда искусственные позы, заимствованные ужимки, вкусы, привычки, отстраненные выражения на лицах? Экипировка, наконец? Как откуда? Да ведь это Стас! Стас и его компания! О, нет, сам он не настолько глуп, чтобы участвовать в этом маскараде. Он сдержан, собран, он скромно одет - он бизнесмен и хорошо знает истинную цену тряпкам, знает и в прямом и в переносном смысле. Тряпки для него "товар", ничего больше, и он щедро снабжает им других, тех, что поглупее, стимулируя в них желание копировать, подражать, обезьянничать. Обезьянничать с кого попало: с удалых автогонщиков, с импортных и перелицованных на отечественный лад суперменов, кинотелеэстрадных звезд. И вот уже шагает по нашим улицам "полицейский". Ему неважно, где и во имя чего люди в такой же форме стреляют в демонстрантов, неважно и то, что нет на боку кольта, - его отсутствие компенсируют походка и взгляд, презрительно оттопыренная губа. Фирма "Стас и компания" работает с полной нагрузкой. Хотите быть ковбоем? Пожалуйста! А вы, девушка, парижанкой с Пляс Пигаль? На здоровье! Фермером в широкополой шляпе и патентованных подтяжках? Никаких проблем! Будьте ими, будьте кем угодно - только заплатите! Знай там, на родине патентованных подтяжек и чудо-штанов, о наших доброхотах-энтузиастах - грамотой бы наградили от министерства пропаганды, рады бы наградить, да ведь и приняли бы награду, такой вот Стас и принял бы - вот что страшно!

Ну да, как я мог упустить?! Стас и его компания и дня бы не продержались без еще одного звена в цепи - без покупателя!

Я смешал фотографии, сунул их в альбом и включил чайник.

Теперь я знал, кем был Кузнецов!

Он был покупателем!

- Полный застой - так охарактеризовал положение дел Витек, когда я спросил у него, почему "Страус" не ломится от посетителей.

К вечеру и бар, и его хозяин приняли вид более респектабельный. Под потолком ярко горели светильники. На низких столиках стояли свежие цветы. Сам Витек облачился в строгую черную пару, надел белоснежную сорочку с туго накрахмаленным воротничком. На его шее висела пестрая, удивительно похожая на настоящую бабочка.

- Сезон на исходе, какая же выручка, - сетовал он, машинально перетирая бокалы. - Студенты разъехались, а солидная публика ко мне не заглядывает, предпочитает рестораны. Разве что случайно забредут, как эти...

Он кивнул на компанию, занимавшую крайний от входа столик. То были степенные, средних лет мужчины, поглощенные своим, по-видимому, деловым разговором, которому, впрочем, не мешала ваза с фруктами и наполовину опорожненная бутылка с шампанским.

Кроме них, в баре находились еще трое: парень, клевавший носом в дальнем углу стойки, и две девушки, сосредоточенно танцевавшие под Поля Мориа.

- Да, не густо, - согласился я, прикидывая, с какого конца приступить к тому, ради чего пришел. - Стас не заглядывал?

- Нет, не заглядывал. - Витек, прищурившись, посмотрел в бокал на свет, остался им доволен и взялся за следующий. - Ну как, поладили вы с ним?

Я и сам не знал, как правильней ответить на этот вопрос, и решил промолчать, но он расценил мое молчание по-своему:

- Тоже верно - не мое это дело.

- Ну почему...

- Не мой масштаб, - охотно пояснил Витек. Челюсти его, как видно, отдыхали, и он был явно не прочь поболтать. - У каждого свой масштаб, свой потолок, выше которого не прыгнешь. У меня такой, - он отмерил расстояние от пола до собственной макушки, - а у Стаса - во! - Он закатил глаза кверху и прищелкнул языком для наглядности. - Разница!.. Выпьешь чего-нибудь?

- Денег не захватил.

Я покосился на батарею разнокалиберных бутылок. Ассортимент был неограниченным: от итальянского чинзано и мартеля до апельсинового сока и доброго десятка марок минеральной воды.

- Мудрец он великий, ваш Стас. Больно многого хочет, - вернулся я к затронутой теме, хотя она и не приближала меня к цели визита.

- Это уж как водится, - заметил бармен нейтрально.

- Он что, всегда такой?

- Какой?

- Ну, нахрапом берет?

Витек пожал плечами, от чего бабочка на его шее взмахнула крыльями, собираясь взлететь, да передумала и осталась висеть под идеально выбритым подбородком.

- Сейчас пленка закончится, надо сменить, - сказал он, откладывая салфетку. - Извини...

Я сидел как раз напротив двери в подсобку и, когда Витек раздвинул бамбуковую занавеску, ясно различил в глубине помещения фигуру знакомой комплекции. Там, внутри, сидел Герась. Он мирно с кем-то беседовал, одновременно отхлебывая из горлышка пепси-колу. Удивляться нечему, это в порядке вещей - у них тут что-то вроде штаб-квартиры.

Я перебрался на соседний табурет. Не для того, чтобы спрятаться, а чтобы разглядеть, кто был вторым. Но мой расчет не оправдался: возвращаясь, Витек заслонил собой щель в занавеске.

Между тем грянула запись с последнего диска "Спейс". Девушки в углу задвигались поживей. К ним нетвердой походкой подошел парень и неуклюже запрыгал, водя руками вдоль туловища.

- Разговор у меня к тебе, Витек...

Я решил не оттягивать, ибо ситуация изменилась и в любой момент из подсобки мог выйти Герась, а свидетели мне были ни к чему.

- Хочу приобрести стоящую аппаратуру. Не поможешь?

- Что, деньжата завелись?

- Только мне фирма нужна и чтоб без обмана, - ушел я от ответа.

- А что конкретно тебя интересует? - Витек наклонился над стойкой. "Панасоник"? "Джи Ви Си"? "Филипс"?

Откровенность и готовность к услугам с его стороны объяснялись не иначе как моей причастностью к делам Стаса, а также рекомендацией, которую дал мне Герась.

- Меня интересует "Шарп".

- Какой модели?

- Желательно последней.

- Стерео или моно?

- Стерео.

- С памятью? - Вопросы следовали один за другим и свидетельствовали о том, что возможности Витька практически беспредельны.

- С памятью, - на всякий случай подтвердил я.

- Неигранный, конечно?

- Конечно.

- О'кэй. - Он соорудил кольцо из большого и указательного пальцев, что означало "сделка состоялась". - Дня через два-три тебя устраивает?

- Устраивает.

- Неси бабки, сделаю в лучшем виде. - Витек поставил передо мной рюмку. - Что будешь пить?

- У меня с собой ни копейки, - напомнил я, обдумывая, как бы ловчее подвести разговор к главному.

- Неважно, я угощаю, - расщедрился он. - Такое дело полагается спрыснуть. Чего тебе налить?

- Ну, если угощаешь. - Я никогда не пил мартель и ткнул в соответствующую бутылку.

Он поцокал языком и отрицательно покачал головой. Жалко, что ли, стало? Я указал на стоящий рядом литровый сосуд с болгарским вермутом.

- Чудак, в них же вода! - рассмеялся Витек. - Обыкновенная водопроводная вода. Приличное пойло я в заначке держу - только для друзей и по повышенному тарифу.

- Ну ты и химик! - вырвалось у меня.

- А то как же, - не обиделся Витек. - Чего добру зря пропадать. Так тебе водку или коньяк?

- Все равно. - Я понял, что еще не удостоен чести считаться его другом и что, следовательно, не могу претендовать на его личные запасы. Кстати, сколько будет стоить "Шарп"?

- Две с половиной, - ответил он и наполнил рюмку.

- Две с половиной?! Это дорого.

- Дорого?! - Витек безусловно знал свой потолок, но уж здесь не терпел других авторитетов. - А сколько ж ты хотел? Стерео! С памятью! В упаковке! И пара кассет в придачу...

- Дорого, - повторил я. - Кузя за свой дешевле платил.

- А ты откуда знаешь?

- Он говорил.

- Что там он говорил! - раздраженно бросил Витек. - Я сам ему ту машину доставал, лично. В ней дефект был: автостоп не работал, и клавишу записи заедало, а цена та же.

Он явно химичил, как и со своей псевдоалкогольной коллекцией, но теперь это не имело никакого значения.

- Кузе сбавил, - сказал я, - и мне сбавь.

- Да не сбавлял я ему, не сбавлял! Ты бы его поменьше слушал, трепач он был, каких мало. Если на то пошло, магнитофон ему вообще даром достался... - Витек сообразил, что поверить в его альтруизм, мягко выражаясь, трудно, и внес поправку: - То есть почти даром. В долг он брал. Стас за него платил.

- Неважно, кто платил. Важно сколько. - Я изо всех сил старался не выдать обуявшую меня радость. - Сергей сказал, что вернул все долги. Значит, он и платил.

- Вернул?! - не на шутку возмутился бармен. - Из каких же это капиталов он их вернул? Из зарплаты?

- У него "Спринт" выигрышный был.

- Нашел, что вспомнить! Он свой выигрыш за месяц спустил, промотал до последнего пфеннига. А потом нищим ходил. Что ему босс подкинет, тем и сыт бывал. У меня же штаны клянчил, торговался за каждый рубль.

- Ты что-то путаешь, - подзадорил его я. - У Кузи деньги водились, это факт.

- Я-то ничего не путаю. Это он тебе лапшу на уши вешал, а ты за чистую монету принял. Кто-кто, а уж я его финансы наперечет знал. Он шмотки спокойно видеть не мог, твой Кузя, аж дрожал весь. С его аппетитом никакого "Спринта" не хватило бы. Ему б свой счет в банке иметь, а он кассиром при кабаке работал, за сто сорок рэ. Чужие считать - это он умел, а у самого в карманах шаром покати. А еще чистюлей прикидывался, нос воротил, если помочь просили...

Витек одернул пиджак и поправил манжеты, однако страсти в его словах не поубавилось. Правда, последующие его слова плохо вязались с предыдущими:

- Кузя, если хочешь знать, умнее всех нас оказался! Шутка сказать босса облапошил. Стас до сих пор места себе не находит...

Не сомневаюсь, что экскурс в недалекое прошлое Кузнецова был бы продолжен, но тут затрещала бамбуковая занавеска и на горизонте показался Герась.

Увидев меня, он поморщился, точно больной на приеме у зубного врача, и удивленно уставился на бармена.

- Ну, пока, ребята, - сказал я. - Не буду вам мешать. - И специально для Витька присовокупил: - А насчет цены надо подумать.

- Смотри не прогадай, - ответил он. - Машина классная, жалеть потом будешь.

Выйдя на улицу, я не удержался и заглянул в окно.

На следующий день я неоднократно и во всех подробностях восстанавливал то, что увидел внутри, хотя ничего из ряда вон выходящего там не происходило. Компания за столиком приканчивала вазу с фруктами. Девушки лихо отплясывали в ритме "диско", а Витек бережно сливал содержимое моей рюмки обратно в коньячную бутылку.

Герася рядом с ним не было. Он вынырнул из-под стойки, сказал что-то бармену и пулей понесся к выходу с явным намерением меня догнать. Я поспешил улизнуть, так как имел все основания полагать, что он снова будет клянчить гонорар за свои труды и отделаться от него будет непросто.

Знай я, что вижу Герася в последний раз и что жить ему оставалось считанные минуты, не стал бы так торопиться.

Но этого пока не знал никто.

..."Хорошилова Юлия Дмитриевна. Шестидесяти восьми лет. Проживает по улице Островского, дом 25. Пенсионерка. Бывшая соседка Кузнецова.

Чалычев Валерий Федорович. Девятнадцать лет. Улица Нагорная, 15, квартира 6. Санитар наркологического диспансера. Раньше работал на мотороллере, доставлял продукты в ресторан "Лотос". Встречался с Кузнецовым по работе..."

Список, составленный Симаковым, был длинным, и дежурный читал его медленно, с расстановкой, четко выговаривая фамилии и адреса.

При таких темпах меня давно уже выгнали бы из будки, но, к счастью, она стояла в блоке с другими автоматами и на нее никто не претендовал.

"Юрковский Николай Петрович, - продолжал с монотонностью говорящей машины дежурный. - Пятьдесят восемь лет. Проспект Мира, 8, квартира 31. Работает в горбольнице заведующим отделением. В прошлом году Кузнецов обращался к нему за медицинской помощью..."

Я слушал и смотрел через дорогу на двухэтажное здание библиотеки. Нина работала в фондах, в полуподвальном помещении, и заканчивала ровно в семь. На моих пылевлагонепроницаемых было без пяти.

"Янышевский Юрий Владимирович. Тридцать шесть лет. Улица Коммунаров, 200. Бывший официант ресторана "Лотос"..."

...Хорошилова, Чалычев, Юрковский, Янышевский...

Я механически усваивал информацию.

За минувшую неделю к старому списку прибавились новые фамилии, однако, как и прежние, они не вызывали у меня абсолютно никаких ассоциаций.

"Авдеев-Сайко Борис Борисович. Сорока двух лет. Севостьянова, 13. Часовой мастер, временно не работает в связи с общим расстройством нервной системы. В марте прошлого года производил ремонт наручных часов Кузнецова".

- Это все, - сказал дежурный. - Повторить?

- Не стоит. - У меня, как и у попавшего вопреки алфавиту в конец списка Авдеева-Сайко, тоже имелась нервная система, и она находилась отнюдь не в идеальном состоянии.

- "Первый" у себя? - спросил я.

"Первым" мы величали, разумеется, Симакова.

- У себя, но занят. Совещание. Просил не беспокоить. Что ему передать?

Действительно, что?

Едва ли мое начальство всерьез рассчитывало, что я вот так, запросто, выужу из массы фамилий имя преступника. Не настолько оно наивно.

- Передай, что список не пригодился. - Я подумал и решил, что эта формулировка чересчур безапелляционна. - Скажи, что пока не пригодился.

От описания встречи со Стасом, несмотря на ее несомненную важность, я воздержался. Отложил на потом. Сеанс связи и без того слишком затянулся. Помимо прочего, не исключено, что слежка за мной продолжалась, причем более квалифицированная, чем прежде, и длительные переговоры могли вызвать ненужные подозрения. С этим также приходилось считаться.

Назначив следующий сеанс на утро и попрощавшись, я вышел из телефонной будки.

В окнах библиотеки горел свет.

Дул ветер. Темно-серые, в черных подпалинах тучи все плотнее затягивали небо. В редких просветах между ними клубились белые и тяжелые, как круто замешенное тесто, облака.

Я подошел к торговавшей цветами тетке. Букеты стоили по рублю и выше, а порознь она не продавала. Я выскреб из карманов всю свою наличность. Набралось сорок две копейки. Пятнадцать из них следовало отложить на камеру хранения, иначе не видать мне своего багажа. "Хорошо, что меня не видит Витек", - мельком подумал я. Представляю, как вытянулась бы у него физиономия, узнай он о моих капиталах. А Стас, тот вообще лопнул бы от злости!

Пока я препирался с цветочницей, уговаривая ее разъединить букет, из дверей библиотеки вышла Нина. Меня она не заметила и пошла в сторону Приморской.

- Эх ты, кавалер, - пожурила тетка. - Рубля за душой нет, а туда же, в жентельмены. - Однако уступила: - Что ж с тобой делать, бери, все равно не распродать мне сегодня.

Я выбрал пурпурную, усеянную шипами розу, отдал деньги и перебежал через дорогу, но окликнуть Нину не решился.

Дистанция между нами не сокращалась, но у перекрестка Нину задержал светофор, и мы поравнялись.

- Володя? - удивилась она, когда я прикоснулся к ее согнутой в локте руке. - Вы что тут делаете?

Законный вопрос, непонятно только, почему я не подготовился к нему заранее.

- Да вот, на главпочтамт ходил, за переводом, - ляпнул я первое, что пришло на ум, и протянул розу, словно она служила неопровержимым доказательством правдивости моих слов. - Это вам.

- Спасибо, - поблагодарила она, но цветок за доказательство не приняла. - Откуда вы знали, что меня встретите?

- Предчувствие, знаете ли...

- А адрес?

- Какой адрес?

- Адрес библиотеки? Кажется, я вам его не сообщала.

Ну вот, снова надо хитрить, изворачиваться. Будет этому конец или нет?

- Книга попалась с библиотечным штампом, а на штампе адрес... Наверно, никогда еще мои слова не звучали столь беспомощно.

- И вы решили завернуть по пути с почты?

- Ну да. А вы что, мне не верите?

- Почему, очень правдоподобно, - сказала она. - Только главпочтамт находится в противоположной стороне.

- Разве? - Я мысленно обругал себя за непроходимую тупость. Простите, Нина, на меня иногда находит - болтаю, сам не знаю что. Не обращайте внимания...

Однако она ждала более убедительного ответа, и я понял, что, если снова совру, мне уже никогда не завоевать доверия. Но в том-то и беда, что есть вещи, о которых трудно говорить вслух, и это был как раз такой случай.

- ...Понимаете, - запинаясь, начал я, - просто время тянулось очень медленно, а вас все не было. - Одолев первую фразу, я отважился прибавить: - Я подумал, может, вам будет приятно, вот и решил встретить. Ведь это не преступление?

В ее глазах промелькнул испуг. Я узнал этот взгляд. Точно так же она смотрела вчера, когда мы сидели рядом в полутемной комнате.

- Если я некстати или помешал, вы скажите...

Нина не ответила.

Мы молча перешли через перекресток и остановились у низкорослой мохнатой пальмы, растущей прямо посреди выложенного плиткой тротуара.

- Напрасно вы встали, - сказала она, рассеянно разглядывая незамысловатый рисунок на панели. - Я оставила вам таблетки, вы их выпили?

У меня отлегло от сердца. Коли речь зашла о моем хилом здоровье, значит, мир восстановлен.

- Нечего улыбаться. - В ее голосе прорезались знакомые нотки, присущие врачам и медицинским сестрам. - При простуде самое главное отлежаться. По-моему, у вас и температура еще не спала.

Это не соответствовало действительности, но ничто не заставило бы меня возразить.

- И вообще, - продолжала Нина, - мне не нравится, что вы... - Она не договорила, что именно ей не нравится, но решимости в ее словах не убавилось: - Мне кажется, пора внести ясность!

Ничего хорошего такое вступление не сулило, и я поспешил вмешаться:

- Вы сегодня очень заняты?

- Я? - переспросила она.

- Да.

- Нет, не очень, а что?

- Просто я подумал, может, мы пройдемся немного, вы покажете мне город. Нет, серьезно! Я никогда раньше здесь не был. И потом, надо же мне что-то написать матери - я обещал разузнать все как следует...

Нина колебалась, и я пустил в ход последний довод:

- В конце концов я ваш гость. Вы просто обязаны оказывать мне гостеприимство... Давайте погуляем, а заодно внесем ясность. Вы же хотели внести ясность, верно?

Она улыбнулась:

- Не знаю... Дождь вот-вот начнется...

- Чепуха, это дело поправимое, у меня знакомство в небесной канцелярии...

Я задрал голову, и тотчас с пасмурного, низко висящего неба на меня шлепнулась первая увесистая капля.

Увы, Нина была права - собиравшийся вторые сутки дождь достиг наконец необходимых кондиций и обещал щедро пролиться на наши головы.

В ближайшие две-три минуты все разыгралось как по нотам: сперва на асфальте появились крупные мокрые пятна, потом окончательно погасло небесное освещение и, словно по взмаху дирижерской палочки, наступила абсолютная тишина. Умолкли птицы, улица опустела, а потерявший прозрачность воздух загустел, стал вязким и неподвижным.

Над нами беззвучно сверкнула молния.

Ослепительно яркая, она была похожа на остов могучего сухого дерева с многочисленными, раскинувшимися на полнеба щупальцами-отростками. На короткий момент вспышки мир сделался двухцветным и плоским, как отпечаток на передержанном негативе, и опять наступили потемки. Тишину расколол гром. Вместе с грохотом на землю обрушился ливень. Не дождь, а именно ливень, потому что вода падала сверху сплошной отвесной стеной. Она была повсюду: под нами, над нами, вокруг нас. В считанные секунды она окружила крохотный островок у навеса, под которым мы успели укрыться, и мне почудилось, что, кроме нашего таявшего на глазах пятачка суши, на всем белом свете ничего не осталось.

Следующий электрический разряд был намного поскромнее первого, зато сразу за ним шарахнуло с такой оглушительной силой, что содрогнулась под ногами почва и в воздухе запахло серой. Нина инстинктивно прижалась ко мне. Яростные удары следовали один за другим. Промежутки между ними становились все короче. Вдруг ахнуло где-то совсем рядом. Нина испуганно вздрогнула. Прошло несколько минут относительного затишья, и она, оттолкнув меня, выбежала из-под навеса.

Я кинулся следом.

Сверху хлестало как из ведра.

Глава 4

1

Около одиннадцати, сопровождаемый отголосками грозы, я брел на Приморскую. Небо очистилось. Светила луна. Тучи ушли далеко на юго-запад и, верно, висели сейчас где-то над песчаными пляжами Бургаса и Констанцы.

Улица была пустыннг.

Рыбьей чешуей блестел умытый дождем асфальт. Вдоль тротуара стояли тихие неподвижные деревья. Их невесомые кроны, изумрудно-зеленые там, где на них падал свет дуговых фонарей, казались сошедшими с волшебных полотен Руссо, а густые, иссиня-черные тени, лежавшие под деревьями, только усиливали это сходство.

Время от времени я останавливался, но не затем, чтобы полюбоваться игрой красок, хотя сам по себе вид расцвеченной огнями улицы был достаточно живописным. Повод был куда более прозаический: меня беспокоил субъект, вот уже с полчаса тащившийся следом.

Я засек его на обратном пути с вокзала, где пополнил свою отощавшую казну из лежавших в камере хранения запасов. Собственно, уже там, на вокзале, боковым зрением, что ли, я то и дело ловил на себе чей-то пристальный взгляд, чувствовал, что один и тот же человек назойливо ошивается рядом, но кто именно, не разобрал: больно много народу крутилось в зале ожидания, в буфете, куда я заглянул не без умысла, и на привокзальной площади. Правда, я мог и обмануться, и потому, возвращаясь в центр, дал кругаля, намеренно выбирая переулки потише и побезлюдней.

Вскоре убедился, что ошибки нет. Кто-то действительно повис у меня на хвосте. Стоило остановиться, и следовавший за мной тип тоже останавливался, тронусь с места - шаги слышны снова, но как ни ловчился, рассмотреть фигуру идущего позади субъекта так и не смог. Вряд ли это был Герась - не та манера, да и сноровка не та. Кто же тогда?

Поразмыслив, я счел за лучшее не мешать.

Слежка означала, что за моей особой продолжает приглядывать чье-то пытливое око, стало быть, интерес ко мне не потерян. Это должно было радовать, тем не менее особой радости я не испытывал: в самом деле, не такое уж большое удовольствие знать, что на протяжении всего дня за каждым твоим шагом наблюдают в увеличительное стекло...

Я шел, то и дело наступая в лужи, шел и мучился от одиночества, тяжесть которого становилась все ощутимей. Никогда раньше не думал, что это так мучительно трудно - быть одному. Настоящая пытка, хоть волком вой!

"Что молчишь?" - спросил я у мрачного типа, к которому обращался лишь в самых крайних случаях.

Дремавший где-то глубоко внутри голос откликнулся бодро, даже весело, как будто только и ждал, когда я о нем вспомню. Он предупредил, что последствия нашего свидания с Ниной еще выйдут мне боком.

Я и сам это понимал. Под угрозой оказалось практически все, чего удалось достичь: связь со Стасом, моя легенда и многое-многое другое.

"Вот именно, другое, - вставил мой критик. - Ты допускаешь грубейшую ошибку, путаешь свои личные дела со служебными, этого тебе никто не простит".

"Да в чем, черт возьми, я виноват? В том, что мне жалко эту девушку? Что сочувствую ей?"

"Сочувствуешь? И только? Со стороны это выглядело совсем иначе".

"Да ведь это со стороны!"

"А если кто-то действительно наблюдал за вами?"

"Что же делать?" - сдался я.

"А ничего, - пробурчал он. - Возвращайся домой, к мамочке, только и всего".

И, игриво хихикнув, сгинул.

Я вспомнил разговор, состоявшийся в прошлую пятницу в кабинете у начальства, вспомнил наполеоновские планы, которые строил, сидя на набережной, и почувствовал себя юнцом - незрелым младенцем, из тех, кого, обвязав веревкой, бросают в воду, считая, что это лучший способ научить плавать.

Интересно, думал об этом Симаков, посылая меня на первое самостоятельное задание?..

Если бы три дня назад мне сказали, что я не смогу отличить, где заканчивается работа и начинается моя собственная личная жизнь, я бы оскорбился. Чего проще? Вот дело, вот обстоятельства, вот свидетели и их показания, а вот он я - Володя Сопрыкин, работник уголовного розыска. Моя обязанность проверить факты, добыть доказательства, сделать соответствующие выводы и, вмешавшись в критический момент, подобно гроссмейстеру, одним махом решить поставленную задачу. Наивно? Да. И глупо. Теперь до меня начало доходить, что порученное дело - не шахматная партия, что мне далеко до гроссмейстера и что люди, задействованные в этой истории, не статичные фигуры, расставленные на доске в строго определенной комбинации. С появлением на Приморской из стороннего наблюдателя я превратился в непосредственного участника событий. Мало того, сам стал объектом наблюдения. Так вышло, что из абстрактного злодея, безликого врага общества преступник, существование которого уже не вызывало у меня сомнений, превратился в живого человека, угрожавшего мне лично, а дело, которым занимался по службе, - в личное мое дело. Да и могло ли быть иначе, если все происходящее - часть моей собственной жизни, часть, которую не проживешь заново, не выбросишь, не заменишь, не перечеркнешь крестом, как рекомендовал мне мой советчик...

Тип, сидевший внутри, помалкивал, и, ободренный его молчанием, я впервые за последние несколько часов открыто подумал о Нине.

Я познакомился с ней потому, что того требовали интересы дела. Те же интересы требуют от меня полной беспристрастности. Значит ли это, что я не имею права на личные симпатии и антипатии?

Все так, все правильно, и все же?..

Нет, придется, как видно, распрощаться с Приморской. Сейчас же пойду, попрощаюсь, заберу зубную щетку, и все - баста!

"А дальше что? - ехидно поинтересовался мой злопыхатель. - Ведь дорога в розыск для тебя закрыта".

"Ничего, переберусь б гостиницу. Там видно будет".

"Ну-ну, счастливого пути", - ядовито пожелал он и замолк, теперь уже надолго.

Подразумевалось, что надеяться на свободные места в гостинице может только такой ненормальный, как я, и что в конечном счете мне придется выбирать между жестким лежаком на городском пляже и не менее жесткой скамьей в зале ожидания на железнодорожном вокзале.

Оставаться у Нины нежелательно. О том, чтобы переночевать на бывшей квартире, тоже не могло быть и речи - я давно рассчитался с хозяйкой, и на моей койке наверняка уже блаженствует какой-нибудь счастливчик - здешние домовладельцы не любят простоев. Как же быть? Других вариантов не предвиделось. Разве что напроситься на ночлег к своему попутчику?

Как раз в этот момент его удлиненная светом фонаря тень упала на проезжую часть дороги.

Я продолжал топать по лужам, стараясь не замечать, как противно чавкают промокшие насквозь сандалии.

Шел и думал, что все мои рассуждения на поверку не стоят и выеденного яйца: как бы там ни было, сложившаяся ситуация требовала моего присутствия на Приморской. Другого выхода попросту нет.

Перемена местожительства и впрямь была чревата дополнительными осложнениями, а то и полным провалом. Связь со Стасом, разумеется, сохранится. Сообщить ему новый адрес пара пустяков: шепну Витьку, и вся недолга. А вот как объяснить ему свой уход? Под каким подать соусом? При его патологической подозрительности любой, самый убедительный предлог может не сработать, вызвать недоверие. Как ни крути, а пребывание на Приморской говорило в мою пользу, оно, пусть косвенно, подтверждало мою версию о близких отношениях с Кузнецовым, создавало видимость причастности к его делам и делишкам. Стоит уйти, и легенда о мнимой дружбе с Сергеем лопнет как мыльный пузырь.

Имелась еще одна, быть может, самая важная причина: я боялся оставлять Нину одну. Чутье подсказывало, что ей угрожает опасность и что с каждым днем, если не часом, она возрастает. Это ощущение возникло еще вчера, во время утреннего визита, и с тех пор не исчезало, а после сегодняшней аудиенции у "Интуриста" у меня появились вполне реальные основания для беспокойства. Прав я или нет - покажет время...

Откуда-то издали донеслись позывные "Маяка".

Половина двенадцатого.

Миновав освещенный холл гостиницы, у которого под гитару резвилась компания подростков, я не спеша перешел через дорогу, протиснулся между припаркованными к обочине автомашинами и нырнул во двор.

Место для обзора оказалось идеальным. Из-за кустов просматривался значительный отрезок улицы, вход в гостиницу и газоны по обе стороны от входа.

Кроме предававшихся веселью полуночников, у "Лотоса" не было ни души. Вскоре удалились и они.

Мы остались вдвоем: я и мой провожатый, не считая, конечно, обитателей гостиницы, большинство которых, судя по погашенным окнам, давно покоились в объятиях Морфея.

Я не сомневался, что мой спутник не ограничится провожанием от вокзала к дому. Скорей всего он затаился где-то поблизости: проверяет, останусь ли я здесь или мой визит на Приморскую только ловкий финт, имеющий целью сбить его со следа. Что ж, наберемся терпения, спешить мне некуда.

Прошло не менее четверти часа, прежде чем от торцевой стены "Лотоса" отделился темный силуэт.

Я до рези напряг глаза. Это был не Герась. Фигура показалась мне знакомой, хотя полной уверенности не было. И лишь когда он вышел на освещенную часть улицы, я его узнал и чуть не присвистнул от удивления.

Он постоял в раздумье, словно специально, чтобы я успел хорошенько его рассмотреть, направился было в мою сторону, однако на полпути остановился, нерешительно потоптался на месте, потом развернулся и прямо по газону зашагал прочь.

Я выбрался из кустов на дорожку. Очистил налипшую на подошвы грязь и пошел к дому, гадая, что заставило Тофика Шахмамедова сменить свою благородную должность таксиста на малопочтенное амплуа соглядатая.

За мной следил Тофик. Это было так же верно, как и то, что я понятия не имел, зачем он это делал.

2

По комнате, опираясь на костыли, расхаживал плотный, среднего роста парень лет двадцати пяти.

Не исключено, что он был немного старше или чуть моложе, - более точному определению его возраст не поддавался: рыжеватая, короткоостриженная борода и спадавшие на лоб волосы оставляли открытыми только нос и живые, чайного цвета глаза. Само собой, цвет глаз я различил несколько позже, когда успел к нему приглядеться, но узнал гостя сразу, едва приоткрыл дверь.

Своеобразная посадка плеч, полное отсутствие шеи, не говоря уже об остальных, не менее броских приметах, делали его внешность слишком запоминающейся. Это был тот самый человек, с которым мы столкнулись вчера под струнный квартет Бетховена и чье внезапное исчезновение привело меня в замешательство. "А ведь он вчера на машине уехал, - подумал я с опозданием на сутки, - не иначе как на машине, оттого я за ним и не угнался". Почему столь простая мысль не пришла в голову раньше, а возникла именно сейчас, когда это не имело уже ровно никакого значения, - непонятно.

И еще я подумал, переступая через порог: "Мир тесен, и, к счастью, не все в нем необъяснимо".

Увидев меня, бородач остановился.

- Володя? - спросил он обрадованно, точно мое появление было чудом, на которое он уже перестал надеяться.

- Володя, - подтвердил я. Встреча с Тофиком, кажется, начисто лишила меня способности удивляться.

Убедившись, что я - это я, бородач развернулся и, обращаясь к Нине, радостно возвестил:

- Ну вот, я же говорил! Цел и невредим твой квартирант. - Он в два скачка приблизился ко мне и протянул руку: - Давай знакомиться - Вадим.

- Очень приятно, - ответил я на пожатие.

- Ты где пропадал? Мы уже волноваться начали, не случилось ли чего...

- А что со мной могло случиться?

- Вот и я говорю, что с ним сделается, а она...

Я, а за мной и бородач посмотрели на Нину, но она демонстративно отвернулась, всем своим видом показывая, что мое отсутствие волновало кого угодно, только не ее.

- Что ж ты молчишь?! - воскликнул Вадим. - Сама себе места не находила, а теперь... Да вы что, поссорились?

Нина не ответила, я тоже, и он понимающе улыбнулся и окинул меня критическим взглядом.

- Между прочим, для тебя приготовлено. - Он показал на стопку одежды, поверх которой лежали толстые шерстяные носки. - Переоденься. С тебя вон вода течет.

Что правда, то правда - количество выпавших на меня осадков явно превышало годовую норму. Одежда промокла насквозь, и меня бил озноб. Поэтому я не стал вникать, в какой мере волен распоряжаться в доме этот самый Вадим: прихватил вещи и удалился в соседнюю комнату.

В сравнении с моим собственным новый наряд имел лишь одно, но весьма ценное преимущество - он был сухим. Брюки оказались малы и насилу сошлись в поясе, рубашка потрескивала на швах, а плотный, ручной вязки свитер еле-еле прикрывал локти. Но выбирать было не из чего. Я переоделся и вернулся к гостю.

Вадим расположился на самом краешке дивана, деликатно подвернув край постели, и вытянул перед собой негнущиеся ноги в ортопедических ботинках.

- Да, старик, это не Диор, - прокомментировал он мой выход. - Но на пожарный случай сойдет.

- Сойдет, - согласился я.

- Согрелся?

- Вроде бы. - Я был не прочь узнать, кто он и зачем пожаловал, но спрашивать впрямую было неудобно. К тому же, судя по активности Вадима, дежурными репликами дело не ограничится, а значит, рано или поздно все выяснится само собой.

Однако уже следующий вопрос показал, что интерес друг к другу у нас взаимный.

- Я слышал, новоселье скоро справлять будешь? - спросил он. Квартиру меняешь?

- Откуда такие данные? - осведомился я с наигранным удивлением. То есть удивление было самое что ни на есть настоящее - напрасно я зарекался, - но светский характер беседы не предполагал проявления открытых эмоций.

- Нина рассказала, - сообщил Вадим.

- Вот как?

- Мы ведь с ней старые друзья, - объяснил он. - У нас секретов нет. Так что я теперь о тебе много чего знаю, товарищ Сопрыкин.

Внутри у меня что-то оборвалось. Из всех пилюль, которыми потчевала меня Нина, это была самая горькая.

- Да-да, конечно, - промямлил я, стараясь вообразить, насколько далеко простираются пределы их откровенности и что еще могла рассказать обо мне Нина.

Вадим поспешил просветить меня и на этот счет:

- Оказывается, ты тоже приезжал сюда каждый год. Странно, что мы не познакомились раньше.

На секунду я потерял дар речи. Приезжал? Каждый год? Разыгрывают они меня, что ли?

- Прости, что ты сказал?

- Странно, говорю, что мы до сих пор незнакомы, - повторил он. Лицо его при этом оставалось по-прежнему спокойным и доброжелательным.

- Ах да, не познакомились... Действительно странно.

"Еще бы не странно!" - подумал я, когда ко мне наконец вернулась способность рассуждать здраво. Подумал и снова посмотрел на Нину. На этот раз наши взгляды встретились, и я заметил, как в глубине ее глаз загорелись и тотчас погасли лукавые искорки.

Она взяла у меня мокрую одежду и понесла ее на кухню, а я смотрел ей вслед и гадал, в чьих интересах появилась на свет эта небылица: в моих, Вадима или в ее собственных? Нет, видно, не дано мне понять женщин, как не дано разобраться в пружинах, управляющих их поступками.

Оставалось принять к сведению ежегодные поездки, которых никогда не совершал, и поражаться феноменальной точности, с какой было угадано мое сокровенное желание.

- Раньше я здесь чаще бывал, - продолжал тем временем Вадим. Человек я холостой, свободный. Кстати, ты женат?

- Нет.

- Вот и я тоже. Транспорт у меня свой. Никаких проблем: сел за баранку, выехал за кольцевую и знай жми на педаль - через пару дней дорога сама на юг приведет. Бывало, по нескольку раз в год приезжал: когда на недельку, когда и больше, старика своего проведать.

- Старика? - рассеянно переспросил я.

- Ну да, отца, - уточнил он. - Я ведь родился здесь, только не прижился, как видишь.

- Почему? - Я все еще с трудом улавливал, о чем он толкует.

- Учиться уехал. У нас с учебными заведениями напряженка, сам понимаешь, курортная зона, не до того. Ну а выучился, работу предложили, так и застрял в столице. Пока в общаге кантуюсь, а недавно в кооператив записался. Последние годы уже и не тянет сюда. Это для вас, северян, море в диковинку, а меня, знаешь, от переполненных пляжей с души воротит.

- На побывку, значит, приехал?

- Не совсем. Фестиваль послезавтра начинается, слышал, наверно?

- Музыкой увлекаешься?

- Увлекаюсь - не то слово. Это моя работа. Флейтист я в оркестре. Три фестиваля отыграл, этот четвертый. Можно сказать, бессменный участник.

- Да-да, припоминаю: мне Сергей о тебе что-то рассказывал, - рискнул вставить я, пользуясь Нининым отсутствием. Отныне я защищал уже не свою, а нашу с ней общую выдумку, и надо было подкрепить ее хоть каким-то подобием доказательств.

При упоминании о Сергее Вадим помрачнел.

- Идиотская история. Дичь какая-то. - Он нахмурился. - Я в понедельник приехал, хотел сразу зайти, ребят проведать, да репетиции все время съедают. Программа у нас очень плотная. А вчера газета под руку попалась, вот эта. - Он ткнул в лежавшую на столе "Вечерку" с заметкой под рубрикой "Происшествия". - Прочел и глазам не поверил. Ошибка, думаю, или опечатка. Не может, думаю, быть, чтоб Сергей... Он же крепкий, здоровый мужик был... Заехал вчера вечером, никого не застал. Весь день сам не свой ходил, не верю, и все тут... Мы ведь с Сережкой с детства знакомы... Заметив появившуюся в дверях Нину, Вадим тактично перевел разговор: - А в этом году в Карпаты хочу податься. Мотор у меня в порядке, резину только что новую поставил. И отпуск как раз подоспел. Вот закончим выступления, в тот же день и отчалю...

- Садитесь чай пить, - пригласила Нина.

- Я - пас, - Вадим отрицательно мотнул головой. - И так засиделся. Завтра генеральная. - Он поднялся с дивана. - Отправляюсь я. Извините, если что не так... Еще увидимся.

Он кивнул Нине, махнул мне рукой.

- Пойду провожу, - сказал я и вслед за ним вышел в чернильную темноту двора.

Вопреки ожиданиям Вадим двигался быстро, уверенно и прекрасно ориентировался на узкой, почти неразличимой в темноте дорожке. Меня же у самого порога угораздило влезть в лужу, и носок мгновенно пропитался водой.

- Давно приехал? - не оборачиваясь, спросил Вадим.

- Недавно.

- Это с тобой мы здесь вчера встретились?

- Да.

- Неловко получилось.

- Неловко, - согласился я.

Мы вышли на улицу и остановились у белого приткнувшегося багажником к тротуару "Жигуленка".

- Твой?

- Моя, - поправил Вадим, - она у меня женского рода. "Каравелла". Он любовно похлопал по блестящей крыше. - Посудина хоть куда. Правда, в экипаже один капитан, да и тот, - он хмыкнул, - Джон Сильвер, хоть флаг с костями вывешивай... Давай, старик, сядем, если не против. Мне тяжело стоять.

Я не возражал: обошел вокруг машины, подождал, пока он отопрет дверцу, и сел на покрытое искусственным мехом сиденье.

- Забрось мои ходули, - попросил Вадим.

Я помог ему уложить костыли.

- Ручное управление?

- Ручное. Хочешь, прокатимся? - предложил он. - Потом я тебя обратно доставлю.

- В другой раз, - отказался я, - настроения нет.

Мы опустили стекла: внутри было душно, не продохнуть. Вадим вынул кассету, вставил ее в магнитофон и надавил клавишу.

- Шопен? - спросил я, услышав легкие, как шелест листьев, звуки.

- Нет, Филд. Джон Филд. Два моих любимых ноктюрна. - Прежде чем произнести следующую фразу, он долго колебался, а в результате сказал то, что и без слов было очевидно: - Мне поговорить с тобой надо. - Он протянул мне сигареты. - Будешь?

- Спасибо, не курю.

Вадим сунул в рот сигарету, прикурил ее от электрозажигалки. Потом сложил руки на рулевом колесе и надолго застыл в этой позе...

Сладкие грезы Филда в сочетании с мягким удобным сиденьем навевали дремоту. Меня начало клонить в сон. Голова отяжелела, а между веками и роговицей вовсю царапал песок.

- Напрасно, старик, вы меня обманываете, - произнес Вадим глухо. - И ты и Нина. Не приезжал ты к ним в гости - это и слепому видно. И вообще, вряд ли был знаком с Сергеем. Думаю, что Сергея ты и в глаза не видел...

"Ну вот, сейчас он тоже потащит меня в милицию", - вяло подумал я, вспомнив, чем закончилась перебранка с Тофиком на ту же скользкую тему.

Но Вадим в отличие от Шахмамедова к обострению не стремился.

- Я это не к тому, чтобы спорить. Наверно, у вас с Ниной не оставалось выхода. Надо же было как-то объяснить мне твое присутствие. Он говорил подчеркнуто бесстрастно, и чувствовалось, что вступление продумано им еще до того, как мы сели в машину. - Ты не думай, ни во что вмешиваться не собираюсь, да и права такого не имею. Ездил ты или не ездил, неважно. Просто неприятно, когда тебя за дурачка принимают.

Уличив нас во лжи, он, как видно, изложил лишь часть того целого, что намеревался сказать, причем часть наименее сложную. Дальше его речь потекла не так свободно и напоминала скорее неряшливо составленный конспект или партитуру с пропущенными нотными знаками:

- Просто я хочу предупредить... Это, если хочешь, мой долг... Конечно, ты можешь не слушать, послать меня ко всем чертям... И вообще, если б ты не вышел провожать, но раз так... - Он помялся и сделал еще одну попытку перейти к сути. - Тебя, я понимаю, интересует настоящее, тебе нет дела до Сергея, только будь он жив... Не то я говорю, не то...

Во время очередной продолжительной паузы его мысль проделала извилистый путь и приняла неожиданное направление:

- Они не ладили, это не секрет. Слишком были разные. Он попроще на жизнь смотрел, знал, чего хочет от жизни. Жена, музыка, одежда - в сущности, очень скромные желания. А она... Ты не подумай, я не в упрек, только трудно им приходилось, адски трудно... Да что говорить: ты сам знаешь это лучше меня...

"Хотел бы знать", - уточнил я про себя.

- Ведь вы с Ниной... Я хочу сказать, что вы, конечно, давно знакомы...

Знак полувопроса, повисший в конце, оставлял лазейку, и хотя "ежегодные поездки" давали мне право ответить утвердительно, я предпочел промолчать.

- Понимаешь, старик, так получилось, что ближе этих ребят у меня никого нет. - Вадим откинулся на спинку сиденья. - Мы не виделись по полгода, по году, но я всегда знал, что меня здесь ждут, что мне будут рады. У меня ведь не так много друзей... Их и не может быть много. Не спорь, тебе этого не понять. И никому не понять... Ну да ладно, опять я не о том. Семейные неурядицы - дело внутреннее. Возможно... скорее всего они бы развелись, но и тогда оба остались бы моими друзьями. Оба, - подчеркнул он. - Я хочу, чтобы ты это знал. Я к тому, что... Имей в виду, я не дам Нину в обиду. Она жена моего друга. Если ты решил поразвлечься, учти... И незаконченное предупреждение прозвучало довольно грозно. - Не рассчитывай, что после смерти Сергея, - слово "смерть" ему не понравилось, и он изменил формулировку, - что после его гибели за Нину некому заступиться.

Теперь он высказался полностью, и я, признаться, вздохнул с облегчением: нравоучения, даже когда они облекаются в столь корректную форму, оставляют неприятный осадок. Разумеется, забота о жене погибшего друга объяснима, а решимость постоять за нее заслуживает всяческого уважения, но не ожидал же он, что в ответ я начну бить себя кулаком в грудь и вопить о своей порядочности.

Однако уже в следующую минуту я пристыдил себя: "Никто и не просит тебя стучать кулаком в грудь. Человек к тебе со своей бедой, со своими сомнениями, а ты сразу в бутылку..."

Время шло. Рядом со мной сидел близкий друг Кузнецова, и пусть мне тоже не по душе было слово "смерть" - как, впрочем, и слово гибель, - я адресовал Вадиму вопрос, который задавал себе чаще других:

- И все-таки непонятно, как это могло случиться? Он что, плохо плавал?

- То-то и оно, что нет, - сразу откликнулся Вадим. Он явно обрадовался возможности сгладить впечатление, которое оставила его проповедь. - Плавал Сергей превосходно.

- Может, неважно себя чувствовал? - предположил я. - Или ногу судорогой свело, так тоже бывает.

- Вряд ли. Кто же больной пойдет купаться. Какая в этом необходимость, он что, моря не видел?! А судороги... судорога ерунда. Для опытного пловца это несмертельно.

Его мнение не расходилось с моим собственным. Пожалуй, если бы мы поменялись местами и вопросы задавал он, я отвечал бы точно так же.

- В газете написано, что он был в нетрезвом состоянии.

И эта попытка поколебать нашу общую точку зрения не увенчалась успехом.

- Мало ли что написано! Он не полез бы в воду в подпитии. Ни пьяным, ни больным он не был, можешь не сомневаться. Это так же верно, как то, что в моей флейте четырнадцать клапанов, ни одним больше, ни одним меньше. И вообще, если хочешь знать, я не верю этой заметке.

- Как не веришь? - не понял я.

- Не верю, и все.

- Но его видели, - с моего языка чуть не сорвались фамилии Пасечника и Аксеновой - живых свидетелей гибели Кузнецова, но я вовремя спохватился. - Наверняка видели, иначе откуда столько подробностей?

- Утонуть-то он утонул, только я не верю, что это произошло случайно. - Вадим резким щелчком выбросил сигарету и тут же закурил новую.

- Ну ты и смолишь, - заметил я, наблюдая, как он выдувает из зажигалки застрявшие там крошки табака.

- Привычка. Какие у меня развлечения? Курево да езда. Ну еще музыка. Если уж в этом себе отказывать... - Он затянулся. - Ты торопишься, наверно, а я задерживаю.

- Ничего, только отключи, пожалуйста, музыку, а то в сон клонит.

Он выключил магнитофон.

- А может, все-таки проедемся?

- Не сегодня, - возразил я. - Ты что-то о случайности говорил.

- Наоборот, - поправил Вадим. - Возьми, к примеру, дорогу. Когда кто-то попадает под колеса, первое, что мы делаем, - выясняем, кто виноват. Долго и нудно ковыряемся в болтах и гайках, замеряем тормозной путь, ну и так далее. Водитель обвиняет пешехода в неосторожности, пешеход, если остался жив, обвиняет водителя в превышении скорости. Обоих выслушивает компетентный товарищ из инспекции и выносит решение: виноват такой-то. Но есть случаи, когда виновных нет: и водитель прав, и пешехода вроде обвинить не в чем. Все разводят руками и признают: случай, стечение обстоятельств. Это на дороге. Здесь тоже можно свалить на случай, это, кстати, легче всего. А можно с серьезным видом искать виновного: море виновато, что оно глубокое, берег, что крутой, Сергей в том, что не соблюдал каких-то там правил. Ну а представь на секунду, что он и не собирался их соблюдать, что тогда?

Намек был слишком прозрачным, чтобы искать подтекст.

- Уж не хочешь ли ты сказать, что он... - не произнесенное вслух слово не помешало Вадиму утвердительно кивнуть в ответ.

- По-моему, это единственное разумное объяснение, старик. Другого нет. Прикинь сам, зачем ему было лезть в воду? Да еще переться черт знает куда. Море-то вот оно, рядом, в пяти минутах ходьбы, а его понесло за город. Спрашивается: зачем?

- Но ведь должна быть какая-то причина?

- Причина? - Вадим глубоко затянулся. - Причин могло быть тысячи. В последний раз я приезжал сюда весной, в мае. Мне страшно не понравилось его настроение. Таким я его никогда не видел.

Он замолчал. Я подумал, что это все, и хотел уже порасспросить поподробней, но Вадим продолжил:

- Сергей был подавлен, нервничал, жаловался, что у них с Ниной не ладится. То винил в этом себя, то вдруг начинал обвинять Нину в глупости, упрекать в неумении жить как все. Надо знать Сергея, чтобы понять, каково ему было говорить об этом. Он ведь особой общительностью не отличался и раз делился, значит, припекло до крайности. Я пробыл тут дней десять и находился при нем почти неотлучно, боялся оставить одного. Уже тогда было видно, что добром это не кончится, слишком сильно он любил Нину, слишком тяжело переживал разрыв. Так и сказал мне перед отъездом: "Я не выдержу, если она меня бросит. Я не могу без нее жить". Это его подлинные слова...

Вадим закинул локоть на спинку сиденья и повернулся ко мне, словно проверяя, внимательно ли я его слушаю.

- Теперь сопоставь факты, - сказал он. - Вывод, по-моему, напрашивается сам собой.

Последние дни я только и делал, что сопоставлял факты.

Занятие чем-то похожее на детскую игру в кубики, где каждый кубик отдельный фрагмент общей картинки. Казалось бы, невелика премудрость: знай себе подставляй их друг дружке, пока не получишь искомое целое. Была, однако, в этой игре особенность - в кучу оказались свалены сразу несколько разных наборов. К тому же я понятия не имел, как в конечном счете должна выглядеть эта самая общая картинка. К имевшимся на сегодня фактам-кубикам Вадим подбросил новый, и его рисунок никак не стыковался с остальными.

В самоубийцу, который бросается в морскую пучину из-за личной драмы, еще можно поверить. Но при чем здесь деньги? Зачем самоубийце казенные деньги? Даже версия Стаса, по которой ограбление совершили мы с Кузнецовым, представлялась более убедительной. Нет, факты фактами, а с выводами придется повременить.

Вероятно, Вадим ждал, что, вызвав его на разговор о Сергее, я выскажу и свои собственные соображения, и был немного разочарован моей пассивностью.

- Может, надо сообщить об этом в милицию, как думаешь? - спросил он.

Неплохая мысль, правда несколько запоздалая.

- Зачем? Понадобится, они тебя сами отыщут.

- Тоже верно. - Он тронул потешного, составленного из крупных коричневых желудей человечка, который висел на резинке у лобового стекла, и тот упруго закачался, водя выпученными бусинками глаз.

- Симпатичная штучка, - заметил я. - Где купил?

- Тут, в магазине. - Он показал пальцем за спину. - Ты, я вижу, со мной не согласен?

- В чем?

- Ну, что Сергей... - Вадим искал нужное слово, но так и не смог его произнести.

- Откровенно говоря, нет.

- Почему?

- Долго объяснять.

Я посмотрел на часы. Стрелки моего "Полета" свидетельствовали, что сорок минут назад наступил новый день - пятница, второе октября.

- Ты не обижайся, но уже поздно, - сказал я. - Мне пора.

Вадим пожал плечами.

- Иди, конечно.

Я вышел из машины и обошел ее спереди.

- Подожди. - Он высунулся в окошко. - Чуть не забыл. Вот, возьми. - И протянул глянцевую бумажку размером с визитную карточку. - Это контрамарка на открытие фестиваля. На два лица. Для Сережки доставал.

- Но ведь я...

- Бери. - Он сунул мне билет. - Все. Счастливо оставаться.

Выпустив облачко выхлопных газов, машина тронулась с места и, круто развернувшись, стремительно понеслась мимо погруженных в сон этажей гостиницы.

С полминуты в близлежащих улицах слышался удалявшийся шум, затем он стих, и наступила тишина.

На мокром блестящем асфальте, там, где только что стояла "Каравелла", павлиньим пером расплылось радужное пятно бензина.

3

Я осмотрелся. Справа, на бетонном лафете, дремала обнесенная цепью пушка. Позади, за черными копьями кипарисов, искрилось море.

Отель, темный изнутри и залитый электрическим светом снаружи, был похож на огромный белый корабль, с минуты на минуту готовый пуститься в плаванье. Слабый ветерок играл в натянутых над столиками кафе тентах. Вокруг по-прежнему ни души. Только в кресле, у стеклянной двери "Лотоса", клевал носом тучный швейцар. Судя по блуждавшей на лице улыбке, ему снились чаевые.

Я вспомнил вчерашний вечер, тротуары, запруженные толпами нарядно одетых людей, смех и музыку, гул голосов, и пустая, сияющая огнями Приморская показалась мне гигантской декорацией, которую ненадолго покинули те, кому с восходом солнца предстояло принять участие в продолжении праздника.

И снова, как в прошлый раз, я подумал о Кузнецове, представил его идущим по улице, возвращающимся с работы. Это получилось само собой, без всякого усилия с моей стороны, и я не удивился, когда он действительно появился в конце квартала. Такой, каким хотел казаться: мужественный, слегка утомленный полуночный ковбой с осанкой Юла Бриннера и клацающими о мостовую подковками - ожившая фотография из альбома, фантом, тайна, которую неразгаданной я ношу с собой. Все громче подковки, все ближе и ближе четкий, подсвеченный сзади силуэт, расстояние между нами все короче. Я силюсь поймать его взгляд, но на лицо падает густая тень. Еще секунда, и он проходит сквозь меня. Гаснут за спиной шаги. И опять безлюдна улица. Опять тишина, прерываемая едва слышным журчанием стекающей в люки воды...

Он ушел. Как ушел тогда, пятнадцатого, как днем позже навсегда ушел из жизни, не оставив после себя никаких следов, ничего, кроме разноречивых воспоминаний, груды одежды, неоплаченных долгов и гадающих о его смерти друзей.

Как это сказал о нем Вадим? "Он знал, чего хочет от жизни". Чего же?

Жена, музыка, одежда.

Много это или мало?

Не знаю. Он считал, что достаточно, и все это у него было. Программа, выполненная на все сто? Впрочем, нет. Одна из трех опор, на которых строилось его благополучие, оказалась непрочной. Вадим прав: предполагаемый развод грозил вывести из равновесия все сооружение, мог повлечь любые, самые неожиданные последствия: месть, отчаяние, загул, бегство, наконец, на манер толстовского Феди Протасова. Любые - да, но не самоубийство. Ведь семья была лишь одним из слагаемых в этой системе ценностей, остальные-то оставались при нем...

Я подпрыгнул и сорвал с ветки несколько продолговатых, жестких как картон листьев. Растер их в ладони и поднес к лицу. Они пахли одуряюще сладко.

Почему Нина сказала Вадиму неправду?

На этот вопрос я, кажется, мог ответить. Но был еще другой, гораздо более сложный, - вопрос о причастности Нины к смерти мужа.

Сообщение Вадима о разладе в семейной жизни Кузнецовых имело как бы двойное дно. Поначалу я этого не понял, а когда понял, впал в уныние. Потому что разлад не всегда укладывается в сравнительно безобидную формулировку "не сошлись характерами". Иногда он означает и отчуждение, и непримиримость, и враждебность, и ненависть, а к чему могли бы привести подобные чувства, комментариев не требует.

Подозревал ли я Нину? И если подозревал, имелись ли для этого основания?

Формально она входила в число подозреваемых. По тем же формальным признакам в их число попадал и Вадим. Я обязан был рассмотреть даже кандидатуру швейцара из гостиницы "Лотос"...

На память пришел давний случай. Я тогда учился во втором или в третьем классе и однажды, собирая макулатуру для школы, наткнулся в общей бумажной свалке на связку книг в основательно потрепанных переплетах. На обложках стоял значок о принадлежности к популярной приключенческой серии. Кто-то выбросил их за ненадобностью или наивностью повествования, а может, и по ошибке. Так или иначе, я притащил книжки домой и, едва открыл первую страничку, с головой ушел в мир, где против коварной госпожи Барк, ее куклы и агента по кличке Бумеранг действовал отважный и находчивый майор Пронин.

В течение одной ночи освоив винегрет, щедро заправленный перестрелками, минами замедленного действия и шифрованными телеграммами, я немедленно приступил к поискам объекта для наблюдения и, конечно, тут же его нашел. Моей "жертвой" стал тихий безобидный старик, имевший несчастье соседствовать с нами по лестничной площадке. Он показался мне угрюмым, замкнутым, он не всегда отвечал на мое бодрое пионерское "здрасте", и я поразился, как это раньше не заметил, что рядом, за стенкой, живет и процветает матерый резидент иностранной разведки. Дальше - больше. Дошло до того, что каждый самолет, пролетавший над нашей блочной пятиэтажкой, я принимал за вражеский транспорт, с которого ему сбрасывают секретные инструкции и динамитные шашки. Приключение закончилось плачевно: в один прекрасный день - а может быть, вечер, уже не помню, - я решил самолично задержать резидента. Позвонил к нему в квартиру и выложил все, что знал о его шпионской деятельности. Возмущенный старик сгоряча надрал мне уши, а мать, разобравшись в причинах моей сверхбдительности, долго не могла унять смех. Наказывать меня она не стала, ограничилась тем, что рассказала немного о соседе, который по иронии судьбы оказался бывшим работником уголовного розыска. Он и привил мне впоследствии любовь к этой профессии.

С тех пор прошло много лет. Я успел кое-чему научиться. Тому, например, что подозрение - не самый лучший способ составить о человеке верное мнение, что в нашей работе это лишь одно из средств к достижению цели и что пользоваться им надо крайне осторожно.

Я отбросил смятые листья магнолии и вошел во двор.

С крыши еще срывались редкие звонкие капли. Они падали в лужи и, наверно, выбивали в них пузыри.

Сна не осталось ни в одном глазу. Он улетучился вместе с усталостью, и я пожалел, что не воспользовался предложением Вадима. Прокатиться бы сейчас по городу, поболтать о том о сем, не обязательно о Сергее - так, о музыке и вообще. А то махнуть на пляж, искупаться - смешно сказать, но если не принимать во внимание кратковременное и пока единственное погружение в морскую водичку в день приезда, я до сих пор не выбрал времени по-настоящему окунуться, поплавать вволю, все не до того было.

- Володя, это ты? - окликнули меня по имени.

- Нина? - По моим расчетам, она давно должна была видеть десятый сон - шутка ли, час ночи!

Я вслепую пошел на голос.

Нина сидела в беседке.

Лунный свет, чудом пробившийся сквозь густые побеги винограда, пятнами лежал на скамейке. Лицо и плечи Нины тоже были залиты лунным светом, но не прямым, а мягким, отраженным, от которого слабо фосфоресцировал воздух и поблескивали крошечные, похожие на застывшее стекло бусинки на листьях.

Я присел рядом.

- Он уехал? - спросила Нина.

- Уехал.

Это были первые слова, которыми мы обменялись после размолвки.

- Ты знал его раньше? - Она говорила, глядя в сторону, в противоположный угол беседки, хотя смотреть там было не на что: он был черным, как провал, ведущий куда-то под землю.

- Нет, с чего ты взяла?

Она не ответила.

- Вы, конечно, договорились встретиться?

- Конечно, - соврал я.

- И он пригласил тебя к себе на дачу?

- Пригласил, - ответил я, несмотря на то, что впервые слышал, что у Вадима есть дача.

- Я так и думала... - Возможно, она что-нибудь добавила бы к сказанному, но помешал резкий протяжный гудок, долетевший со стороны порта.

Нина поежилась. На ней было легкое платье, да и то без рукавов.

- Тебе холодно? - Я стянул с себя свитер и накинул его ей на плечи.

- Спасибо. - Она потянулась за сигаретами, но пачка была пуста, и Нина положила ее на скамейку.

Мы сидели молча. Я где-то читал, что молчание сближает. Может, оно и так, только наше молчание было скорее в тягость. Как будто каждый, думая о своем, догадывался, о чем думает другой, и чувство мнимого понимания, которого на самом деле не было и в помине, мешало отнестись друг к другу с настоящим доверием.

- Он рассказал тебе?

Странно, но мы действительно думали об одном и том же.

- Да, рассказал. Он говорит, что вы с Сергеем собирались развестись. Это правда?

Нина снова не ответила, и вновь воцарилась тишина. Теперь ее прервал я:

- Объясни, почему ты мне не веришь, словно подозреваешь в чем-то или боишься?

Я не предполагал, какой опасной темы коснулся, иначе ни за что не полез бы в расставленную самим собой ловушку.

- Ты не тот, за кого себя выдаешь, - негромко, но отчетливо сказала Нина.

- То есть как это не тот?

- Ты играешь какую-то роль, Володя, и сам не замечаешь, как при этом фальшивишь.

- Какую еще роль? - Я старался говорить как можно естественней, чтобы не выдать охватившей меня паники.

- Не притворяйся. - Она посмотрела на меня и тут же отвела взгляд. Я не знаю какую. Только чувствую, что здесь что-то не так. По отдельности - мелочи, а в сумме... Например, книга, которую ты принес. Это предлог, я сразу догадалась. Догадалась, что это как-то связано со смертью Сергея. Не знаю как, но связано. Ты ведь об этом не из газеты узнал, верно?

Я не нашел, что ей ответить.

- Не отрицай. Ты узнал об этом раньше, до того, как пришел сюда. Может быть, еще раньше, чем я. А вчера... Я не хотела этого говорить. Вчера кто-то рылся в шкафу, на полках. Если ты что-то искал, почему не сказал, не спросил? И еще: где ты раздобыл адрес библиотеки? В городе десятки библиотек, откуда ты узнал, в какой из них я работаю? Ты сказал, что прочел адрес на штампе, но в доме нет книг с библиотечными штампами. Я хорошо это помню, а когда пришла, специально проверила...

Ночь разоблачений, начало которой часом раньше положил Вадим, продолжалась. Нина исполнила свое желание внести ясность и сделала это предельно убедительно. Все, о чем она говорила, было справедливо. За исключением обыска, к нему-то я не имел никакого касательства.