17 ноября, 2015 год

Грейс шестнадцать лет

Очнувшись на больничной койке, я сразу же попросила медсестру помочь мне снова надеть кольцо. Я поднесла его к губам и прошептала пожелание, как учила меня бабушка.

Я не стала загадывать быстрой выплаты страховой суммы и не пожелала, чтобы в мире исчезла нищета.

А попросила лишь вернуть мне красоту.

Вскоре я отключилась, вымотанная самим фактом своего существования. Во сне мне удалось уловить обрывки фраз посетителей, хлынувших в палату.

«…самая красивая девочка в Шеридане. Изящный носик. Шикарные губы. Голубоглазая блондинка. Так жалко, Хизер».

«А могла бы стать моделью».

«Бедняжка даже не подозревает, что ее ждет, когда проснется».

«Ее спокойной жизни пришел конец».

Я медленно выходила из медикаментозного сна, не зная, что ждет меня в реальной жизни. Словно плыла по перебитому стеклу. Малейшее движение причиняло боль. Я лежала с закрытыми глазами, слыша, как приходили и уходили посетители: одноклассники, лучшая подруга Карли и мой парень Такер. Они перешептывались, охали и гладили меня по руке.

Еще не придя полностью в сознание, я слышала, как они плачут, вскрикивают и что-то неуверенно бормочут.

Моя прежняя жизнь, состоящая из школьных постановок, тренировок в группе поддержки и украдкой сорванных под трибунами поцелуев с Такером, казалась теперь недосягаемой, неправдоподобной. Развеялись чары сладостно-беспощадного заклинания, которое на меня наложили.

Я не хотела сталкиваться с реальностью, поэтому, даже когда очнулась, не стала открывать глаза. Держалась до самой последней минуты.

До тех пор, пока в палату не зашел Такер и не просунул между моих безвольно лежащих пальцев письмо.

– Прости, – хрипло прошептал он. Я впервые слышала в его голосе неуверенность и усталость. – Я больше не могу и не знаю, когда ты очнешься. Это нечестно по отношению ко мне. Я слишком молод для… – Такер затих, и стул под ним заскрипел по полу, когда он резко вскочил на ноги. – Просто прости, ладно?

Я хотела попросить его замолчать.

Признаться, что пришла в себя.

И жива. Ну, вроде того.

Что специально тянула время, так как не хотела знакомиться со своим новым обликом.

Но все-таки продолжала лежать с закрытыми глазами, слыша, как он уходит.

Через несколько минут после того, как щелкнула закрывшаяся за ним дверь, я открыла глаза и дала волю слезам.



На следующий день, после того как Такер порвал со мной, написав письмо, я решила встретиться с неизбежным.

Медсестра прокралась ко мне в палату как мышка, проворно и торопливо двигаясь при этом. Она глазела на меня с любопытством и вместе с тем настороженно, словно я монстр, прикованный к кроватным поручням. Судя по тому, как быстро она появилась, я предположила, что все ожидали, когда я открою глаза.

– Доброе утро, Грейс. Мы тебя ждали. Выспалась?

Я попыталась кивнуть и тут же пожалела о своем слишком энергичном жесте. Голова закружилась. Такая горячая, она напоминала воздушный шарик. Все мое лицо было обмотано бинтами. Я заметила это сразу же, как пришла в себя. В бинтах проделали небольшие дырочки для ноздрей, глаз и рта. Наверное, я смахивала на мумию.

– Что ж, приму этот легкий кивок за согласие! Кстати, проголодалась? Мы с радостью вытащим у тебя трубку и накормим. Могу отправить кого-нибудь за нормальной едой. По-моему, у нас есть говяжьи котлетки с рисом и банановый кекс. Хочешь, милая?

Твердо вознамерившись возродиться из собственного пепла, я собралась со всеми мыслимыми и немыслимыми силами и ответила:

– Было бы чудесно, мэм.

– Будет исполнено. А еще у меня хорошие новости. Сегодня тот самый день. Доктор Шефилд наконец снимет бинты! – медсестра старалась говорить с восторгом, но получалось наигранно.

Я рассеянно крутила кольцо на большом пальце. Мне совсем не улыбалось увидеть себя другой. Тем не менее время пришло. Я была в сознании, в здравом уме, теперь нужно нести ответственность.

Медсестра заполнила карту и ушла. Через час пришли доктор Шефилд и бабуля. Своим видом бабушка привела меня в ужас. Она осунулась, покрылась морщинами и выглядела невыспавшейся, хоть и надела свое воскресное платье. Я знала, что после пожара она жила в отеле и вовсю воевала со страховой компанией. Меня злило, что ей приходилось со всем справляться в одиночку. Обычно, когда требовалось что-то уладить, в дело вступала я.

Бабуля взяла меня за руку и прижала ее к груди. Я ощутила, как неистово бьется ее сердце.

– Что бы ни случилось, – она стерла слезы дрожащими морщинистыми пальцами, – я с тобой. Слышишь, Грейси-Мэй?

Ее пальцы замерли на моем кольце.

– Ты снова надела его. – Она удивленно посмотрела на меня.

Я кивнула.

Боялась, что если открою рот, то зареву.

– Почему?

– Возрождение, – прямо ответила я. Я не умерла, как мама, но мне необходимо возродиться из пепла.

Доктор Шефилд прочистил горло и встал между нами.

– Готовы? – виновато улыбнулся он.

Я показала ему два больших пальца.

За начало моей оставшейся жизни…

Он медленно снял бинты. Методично. Я чувствовала его дыхание на своем лице: от врача пахло беконом, мятой и этим больничным стерильным запахом резиновых перчаток и антисептиков. Он не показывал своих чувств, но сомневаюсь, что они вообще у него были. Для него я просто еще одна пациентка.

Он не стал предлагать слова поддержки, когда перед глазами закружились длинные ленты кремового цвета. Вместе с тканью доктор Шефилд лишал меня надежд и грез. Я чувствовала, как слабеет мое дыхание с каждым поворотом его руки.

Я попыталась сдержать слезы и перевела взгляд на бабушку в поисках утешения. Вздернув подбородок и застыв как истукан, она стояла рядом и держала меня за руку.

В выражении ее лица я искала подсказки.

Когда бинты свалились кучей на пол, бабушку перекосило от ужаса, боли и жалости. А к моменту, когда стало полностью видно мое лицо, она выглядела так, словно хотела съежиться и провалиться сквозь землю. Я желала поступить точно так же. Глаза защипало от слез. Я инстинктивно подавила их, убеждая себя, что все это неважно. Красота – преходящая подруга; она всегда меркнет со временем и не возвращается, когда действительно нужна.

– Скажи что-нибудь, – произнесла я грудным, низким и невыносимо хриплым голосом. – Пожалуйста, бабуль. Скажи.

Я с рождения пользовалась благами, которые давала мне хорошенькая внешность. Все в школе Шеридан крутилось вокруг Грейс Шоу. Когда мы с бабушкой приезжали в Остин, нас останавливали модельные агенты. Я была самой выдающейся актрисой в школьных постановках и членом команды поддержки. Само собой, очевидно, если не сказать – ожидаемо, что величие моей красоты открывало передо мной множество дверей. С густыми и золотистыми, как тосканское солнце, волосами, вздернутым носиком и соблазнительными губами я знала, что моя внешность – верный способ вырваться из этого города.

«Ее мать и цента не стоила, но, к счастью, Грейс унаследовала ее красоту, – однажды услышала я в продуктовом магазине слова миссис Филлипс, адресованные миссис Контрерас. – Остается лишь надеяться, что жизнь у нее сложится лучше, чем у этой мелкой потаскушки».

Бабуля отвела взгляд в сторону. Неужели все настолько плохо? Теперь бинты были полностью сняты. Доктор Шефилд запрокинул голову, разглядывая мое лицо.

– Начнем с того, что вам, мисс Шоу, очень повезло. Две недели назад вы пережили такое… что многие люди просто не вынесли бы. Я на самом деле потрясен, что вы еще с нами.

Две недели? Я провалялась в койке четырнадцать дней?

Я тупо уставилась на него, не понимая, куда он смотрит.

– Пораженные ткани еще не зажили. Учтите, что как только кожа заживет, раны перестанут вас беспокоить. И есть вероятность, что в будущем можно подумать о пластической операции, так что не унывайте. А теперь хотите взглянуть на свое лицо?

Я слабо кивнула. Мне следовало покончить с этим. Увидеть то, с чем придется жить.

Он встал и отошел в другой конец палаты, где достал из шкафа небольшое зеркало. Бабушка тем временем рухнула мне на грудь, и все ее худенькое тело затряслось от рыданий. Липкая рука бабули сжала меня как тиски.

– Что мне делать, Грейси-Мэй? Боже мой.

Впервые в жизни меня поглотила ярость. Это моя трагедия, моя жизнь. Мое лицо. Это меня нужно утешать. Не ее.

С каждым шагом доктора Шефилда мое сердце опускалось все ниже и ниже. Когда он подошел к койке, оно валялось где-то возле моих ног и глухо стучало.

Он протянул мне зеркало.

Я поднесла его к лицу, зажмурилась, сосчитала до трех и распахнула глаза.

И не охнула.

Не заплакала.

Даже не пикнула. Я просто уставилась на человека в отражении, на незнакомку, с которой, честно говоря, наверняка никогда не подружусь, и глядела, как посмеялась надо мной судьба. Вот вам мерзкая неудобная правда: моя мать умерла от передоза, когда мне было три года.

Она не возродилась, как мечтала. Она так и не восстала из собственного пепла.

И, смотря на свое новое лицо, я с уверенностью могла сказать, что меня ждет то же самое.


Уэст

17 ноября, 2015 год

Уэсту шестнадцать лет

Прекрасная возможность покончить с собой подвернулась на темной дороге.

Стояла непроглядная темень. Дорога покрылась тонкой коркой льда. Я возвращался от тети Кэрри, посасывая зеленый леденец. Каждую неделю тетя Кэрри передавала моим родителям еду, продукты и молитвы. Противно признавать, но даже с помощью ее праведных молитв оба моих родителя не могли вытащить себя из постели.

Вдоль извилистой дороги, тянущейся к нашей ферме, росли сосны, поднимавшиеся по очень крутому холму, из-за которого мотор начал рычать.

Я знал, что все будет выглядеть как настоящий несчастный случай.

Другое даже в голову не придет.

Всего лишь ужасное совпадение, схожее с другой трагедией, поразившей семейство Сент-Клеров.

Заголовки завтрашней утренней газеты так и стояли у меня перед глазами.

Мальчик семнадцати лет сбивает оленя на Уиллоу-роуд. Умирает на месте.

Тут же, посреди дороги, стоял тот самый олень и лениво смотрел на мою машину, которая приближалась к нему с возрастающей скоростью.

Я не включил фары. Не стал нажимать на тормоза.

Олень продолжал наблюдать, как я жму на газ, сдавливая руль с такой силой, что белеют пальцы.

Машина так быстро неслась по льду, что ее мотнуло в сторону и стало заносить. У меня больше не получалось управлять ею. Колеса двигались сами по себе.

Давай, давай, давай!

Я зажмурился и, стиснув зубы, позволил этому случиться.

Машина затарахтела и начала замедляться, хотя я вдавливал педаль в пол со всех сил. Я резко открыл глаза.

Нет.

Машина сбавляла ход, двигаясь медленнее с каждым метром.

Нет, нет, нет, нет, нет.

Пикап полностью остановился, замерев в метре от оленя.

Тупое животное наконец-то решило моргнуть и неторопливо ушло с дороги, мягко цокая по льду копытами.

Чертов тупой олень.

Чертова тупая тачка.

Чертов тупица, я мог бы прямо с утеса выброситься из пикапа, пока еще был шанс.

На несколько минут воцарилась тишина. Только я, покойный пикап и мое колотящееся в груди сердце, а потом из горла вырвался крик:

– Че-е-ерт!

Я стал колотить по рулю. Один раз, второй… третий, пока с костяшек пальцев не полилась кровь. Упершись ногой в консоль, я вырвал руль, бросив его на пассажирское сиденье и растирая руками лицо.

В груди все горело, а кровь пропитала сиденья, пока я рвал и метал в пикапе. Вырвав радио, я выкинул его в окно. Разбил ногой лобовое стекло. Сломал бардачок. Я крушил пикап, что не удалось сделать оленю.

И все же до сих пор был жив.

Мое сердце еще билось.

Зазвонил телефон, издеваясь надо мной жизнерадостной мелодией.

Он звонил снова и снова и, мать его, снова.

Я резко вытащил его из кармана и посмотрел, кто звонит. Это чудо? Небесное провидение? Нежданный спаситель, которому на самом деле насрать? Кто это?

Спам.

Ну конечно.

Всем плевать, даже если утверждают обратное. Я забросил телефон подальше в лес, потом вышел из машины и пошел пешком пятнадцать километров до родительской фермы.

Искренне надеясь, что натолкнусь на медведя, который завершит начатое.

Загрузка...