Игры демиургов

Итак, 100 фактов обо мне.

1. Мордкович

2. Петр (который не Пинхас, а Песах)

3. Борисович

4. Израиль

5 пункт — еврей

6. Женат. И детей у меня двое трое. Девочка и еще девочка. И еще девочка.

7. А вот домашних животных у нас нет. Крыса две нету попугай два попугая ни одного один кот никого другие два попугая одна нет.

8. Ювелир.

9. Имею мерзкую внешность.

10. И гнусный характер.

11. Хотя мне неоднократно говорили, что я добрейшей души человек, добрый, заботливый и т. д., в общем, чушь собачья.

12. А еще знакомые девушки говорили, что я «эээ… нууу… вообще-то красивый. Странной такой, демонической красотой…». Тоже чушь.

13. Всегда говорю правду. Но каким-то таким странным образом, что ее понимают сплошь и рядом превратно. А то и вовсе наоборот. Это большое искусство, да.

14. Специально для Куранта (судя по всему друг автора по его ЖЖ прим. обработчика). Факт. Да, я могу засунуть кулак в рот. Но не хочу.

15. И языком до уха тоже достать могу. Не до всякого уха, конечно.

16. «Всегда быть в маске — судьба моя!» © Не всегда, но большую часть дня. Маска, очки, халат. Ювелир потому что.

17. Зрение у меня отличное. Но без очков все равно плохо вижу.

18. В жизни — неразговорчив и вообще малообщителен.

19. Совершенно не представляю, что еще можно тут написать, но честно доведу счет до ста.

20. Ну, вот, например, внешность! Замечательная тема, ее может хватить надолго! А хотя я уже всё написал… Да, правильно, внешность мерзкая… Рожа кривая, шерсть дыбом… зато глаза красивые, да.

21. Крыс, мышей, тараканов, вообще всяких насекомых, пауков, змей, птиц, рыб, любых прочих животных, а также растений и минералов — не боюсь.

22. Да и вообще из предметов окружающего материального мира не боюсь ничего.

23. Хотя в клетку к леопарду без крайней необходимости не полезу. Неразумно это.

24. К крокодилу — тоже. Не нравятся мне крокодилы. Скучные они. Да и я им тоже, наверное, не нравлюсь. Зачем обострять ситуацию?

25. Не могу себе представить, чтобы вдруг ударил человека. Вот как замахнусь — еще кое-как представляю, рука вперед двинулась — ладно, а дальше — ну никак! Функция «ближнего боя» отключена напрочь.

26. Хотя, если понадобиться, задушить смогу. Или ножом пырнуть. Или перегрызть глотку. Никаких психологических проблем! Проблема в другом — кто же мне даст-то спокойно глотку перегрызть?

27. Не знаю мук голода. Однажды три дня не ел, все ждал, когда же проголодаюсь. Не проголодался… Только вот шатало меня к концу третьего дня, как водоросль. Пришлось прервать эксперимент и наесться до отвала.

28. О еде тоже можно много чего наговорить! Например, готовить я умею. Все, что приготовляю, получается просто, вкусно и сытно. Как гречневая каша Собакевича.

29. Не люблю пенки от молока. А также жир и хрящи. И селедку. И кофе. И пиво. И еще много чего. Но все это ем вполне спокойно. Кроме пенок — их в Израиле не водится. Вот какое молоко наша корова дает!

30. 180. Это рост. Примерно. Я вообще-то сутулюсь.

31. 75. А это вес. Тоже примерно. Смотря сколько в себя съем.

32. Возраст. Опять-таки примерно. 100000 лет. (для забывших перевод из бинарной системы счета в десятиричную-обычную, это 64, но все же есть и на этот счет самнения) Но это, конечно, не в десятеричной системе счисления.

33. Однолюб. Обычно люблю только одну женщину в каждый отдельный момент времени.

34. По поводу однополой любви мне сказать нечего. О ней уже Всевышний высказался, а кто я такой, чтобы Его дополнять?

35. Кстати, о вероисповедании. Пожалуй, все-таки иудей.

36. Разных верований и заблуждений перепробовал множество, не понравилось.

37. Одно время предавался откровенному идолопоклонству — сотворил кумира и приносил ему кровавые жертвы. Все строилось на взаимном расчете: «ты жив моей верой и моей кровью, я у тебя один-единственный, так что давай, плати чудесами». И ведь платил! А когда в первый и последний раз дал осечку — был уничтожен. Да ну их, этих идолов!

38. Во всякие чудеса и таинственные явления — и не верил бы, а приходится.

39. Я Ленина видел! В гробу!

40. Эльдара Рязанова тоже видел, но живьем. Он мне понравился больше.

41. Аполитичен. То есть абсолютно.

42. Записываю обычно только то, о чем думаю в тот момент. То есть, львиная доля напридуманного пропадает бесследно.

43. Петь, плясать, рисовать, играть на музыкальных инструментах — не умею. Но говорят, когда напьюсь, у меня все это получается. Не знаю, не знаю… не помню я, что там происходит, когда я напиваюсь.

44. Да и вообще не помню, чтобы напивался.

45. Общаюсь гораздо больше с женщинами/девушками, а не с мужчинами. Почему так — сам не пойму!

46. Самым красивым в человеке считаю лицо. Причем основной критерий красоты — это… ну, живость, что ли. Бывают лица живые, а бывают застывшие. Живое — всегда красиво, даже если и не отличается правильностью черт.

47. Читать научился лет в пять. Не понравилось, бросил. Потом в школе пришлось выучиться заново.

48. Курить бросил в шесть лет. Не понравилось. Ага.

49. Первый в жизни просмотренный худ. фильм был «Включите Северное сияние». Как сейчас помню.

50. Вообще много чего помню. Например, как меня еще грудью кормили.

51. Сумбурное изложение фактов, да? Это потому что поздно уже, а у меня хронический недосып. Вот соберу мысли в кучку и еще что-нибудь напишу…

52. В самодеятельном театре успел сыграть всего одну роль — Пьяницы в Маленьком принце. Зато был весьма убедителен. Помню, когда ехал в автобусе, загримированный, старушки меня кто жалел, кто бранил — но все принимали за пьяного.

53. В другом самодеятельном театре играл самого себя. Спросите у Куранта, он вам подробнее расскажет, если захочет.

54. А еще я умел изображать самые разные звуки. Голоса животных, например, или духовые инструменты. И механизмы всякие… да много чего. Сейчас, без практики, уже не сумею, пожалуй.

55. Свидетели утверждают, что однажды, напившись, я изобразил крушение поезда. Стук колес, грохот, звон бьющегося стекла, визг разрываемого металла, крики людей — и все это одновременно! Даже не представляю себе, как такого можно добиться.

56. А чревовещать я до сих пор умею. Хотя, конечно, гораздо неразборчивее, чем раньше. И Куранта научил! Только он, когда чревовещает, у него морда красная, а у меня — ничего…

57. Одно время хотел научиться какой-нибудь экстрасенсорной технике… ну, оставим эту тему. Не вышло — и ладно.

58. А может, пусть это будет «58 фактов»? Ну устал, честное слово! А хотя нет, обещал. Посижу еще часок, подумаю…

59. Помню колоссальное потрясение, когда друг мне сказал, что наша общая знакомая в меня влюблена. Вернее, несколько наших общих знакомых! А я-то до той поры был свято уверен, что меня полюбить ну никак невозможно…

60. Помнится, после этого случая я провел эксперимент на местности. В автобусе заговорил с совершенно незнакомой солдаткой; перед разговором убедил сам себя, что вовсе даже не урод, и не косноязычный, а умный, красивый мужчина в самом расцвете сил. Через полчаса солдатка мирно дремала, доверчиво положив мне голову на плечо, а я сидел в совершенном обалдении. Мать честна! Так я что же, и в самом деле не косноязычный урод?!

61. Мою морскую свинку звали Бэд, Коммандор Синтакс Эррор Этлайн Первый. Потому что когда я написал программку, чтобы она сгенерила для свина красивое имя, машина выдала: Bad Command or Syntax Error at line 1.

62. А моего кота звали просто Кузя.

63. И это был единственный кот, которого хоть как-то звали. Все прочие коты и кошки, прикармливаемые потом, уже в Израиле, были просто котами и кошками.

64. А мою собаку звали Фильда. По отцу Фильке и матери Линде.

65. Помнится, Курант поэтому долгое время был уверен, что моего отца зовут Филипп, а мать — Линда. Ошибся, с кем не бывает…

66. В школе меня били. И довольно много. Больше, чем следовало бы, по справедливости. Да где же вы видели в школе справедливость?

67. Некоторые посты я пишу три года, ага.

68. Даже больше трех лет.

69. Однажды в детстве я покусал собаку.

70. А когда приехал в Израиль, получил удостоверение личности без печати. И благополучно пользовался им еще лет шесть.

71. Я ношу чужую бороду. Дело в том, что когда еще не был женат, умудрился поспорить со своей будущей женой и проиграть. Теперь у моей жены есть борода. Которую я ношу. Снимаю в аренду, что ли.

72. В школе я написал выпускное сочинение на тему «Человек, на которого я хочу быть похожим» о питекантропе.

73. После школы поступал в институт, куда до этого целый год ходил на лекции. По привычке протопал в знакомую аудиторию — и поступил по ошибке не на тот факультет. А на гораздо более престижный.

74. Через три года сорвался в Израиль, не закончив образование. Как раз недели за две до постановления, что третьекурсники считаются бакалаврами.

75. Несколько лет каждую неделю ездил играть в футбол. За всё это время умудрился забить всего два мяча. Оба — в собственные ворота. Причем один мяч — задом.

76. Всё, написанное здесь — чистая правда!

77. Память у меня скверная. Периодами. С этим надо что-то делать, но постоянно забываю.

78. Иногда вдруг наталкиваюсь на людей, с которыми у меня сногсшибательный резонанс. Могу их даже не видеть при этом. Через Интернет, например. Но чувствую всей кожей, могу сказать, что у них болит, в каком ухе жужжит, сели они или встали, принимают душ или спят… Через несколько дней контакт пропадает. Хотя и не всегда.

79. Я люблю свою жену. Об этом грех не написать!

80. Всех своих родных и близких я тоже люблю, разумеется. И друзей — а как же! На всех хватит любви, никто не уйдет обиженным.

81. Выпускной экзамен по химии я умудрился сдать, не написав ни единой формулы. Исключительно на психологии. Ну и красноречии тоже, не без того. Иногда на меня находит.

82. И выпускной экзамен по физике сдал вполне удачно. Хотя ни один опыт не прошел так, как надо. Но я очень убедительно объяснил, почему именно ничего не получилось.

83. У меня никогда не болят зубы. Сам я данного факта по достоинству оценить не могу, но судя по завистливому блеску в глазах знакомых — это, наверное, круто.

84. У меня вообще очень высокий болевой порог. Но проверять, пожалуйста, не надо.

85. Единственное исключение — головную боль не выношу совсем. Голова — это самое ценное, что у меня есть, в ней мозги. Когда с головой не всё в порядке — я просто перестаю существовать как человеческая личность. Так, тварюшка какая-то.

86. Часто получаю упреки в том, что содрал очередную сказку у какого-нибудь Кастанеды. Или Маркеса. Или Бушкова. Или еще у кого-нибудь, просто не могу сходу вспомнить фамилий. А, еще Шекспир, был такой. И несколько Толстых. Словом, есть у кого списывать. Но это маловероятно, ибо я их не читал. Зря, наверное.

87. Ненавижу телефоны. Все мои знакомые уже в курсе и почти не вздрагивают, когда я снимаю трубку и говорю «Алло!» злобным голосом. Незнакомые1083 — обижаются.

88. Никогда не мог запоминать даты. Из-за этого имел большие проблемы на уроках истории. Собственный день рождения выучил годам к восьми. С остальными — хуже. А какое сегодня число, могу посмотреть в таймере компьютера, так что и запоминать незачем.

89. Что еще положено писать в таких вот дурацких анкетах…? А, вот, например. Я не люблю холодной воды. Особенно когда она сверху на уши капает.

90. За 8 лет семейной жизни я поправился примерно на 30 кг. Сейчас во мне где-то 75–80.

91. Я очень мало сплю.

92. Мне дважды была предсказана насильственная смерть. Дата называлась одна и та же. Я не умер.

93. В детстве мне прочили великое будущее: музыкальное, педагогическое, медицинское, академическое… Только бабушка уверенно заявила: «Он станет ювелиром!» Это было единственно утверждение, не воспринятое всерьёз.

94. Иногда обнаруживаю разные сказки, явно написанные мной. Судя по почерку. Да и кому бы понадобилось их мне подсовывать? Но совершенно не помню, чтобы я это писал!

95. А бывает и наоборот. Сказка, запущенная в сеть, даже вызвавшая какие-то отклики и комментарии, вдруг исчезает бесследно. И никто, кроме меня, не помнит, что такая вообще была.

96. Меня не кусают пчелы, осы и шмели. В детстве я даже любил играть со шмелями — они такие симпатичные, пушистенькие. Осы несколько раз жалили — но не нарочно, просто так получалось. Например, залетела одна за шиворот, а я её случайно задавил. От укуса ничего не происходит, у меня иммунитет.

97. Уверен, что без секса прожить можно. Некоторое время. Без любви — нельзя.

98. Я вру только тогда, когда не могу сходу придумать правду.

99. Все комментарии к этой записи заскриню.

100. Я умею считать до ста.

ЖЖ автора где есть много сказочек: http://bormor.livejournal.com/2007/01/27/

— Алло! Это служба технической поддержки?

— Да.

— Говорит демиург Шамбамбукли. У меня проблемы.

— У всех проблемы. Расскажите подробно.

— Я купил у вас книгу. «Creation, Professional Edition». Что-то у меня по ней не получается…

— Что именно не получается?

— Да ничего! С самого первого шага.

— Что вы делали?

— Все как написано. Шаг первый, «да будет свет». Раньше это всегда срабатывало, а теперь…

— Чем вы руководствовались раньше?

— «Creation, Second Edition».

— Ну, рассказывайте дальше. «Да будет свет» — и что?

— Ничего, в том-то и дело. Раньше зажигался свет. А теперь мне в ответ Голос спрашивает: «укажите основные параметры».

— Это значит, что вы должны определить спектр и интенсивность излучения.

— Я догадался. Все определил, а получилась какая-то пестрая муть!

— Какое у вас расширение Вселенной?

— 600–800 стандартных единиц.

— А наше руководство оптимизировано под 1024! Укажите в своих настройках.

— Ага, понял. Минутку… (слышна возня, голос: «Да будет свет, б, Ж4,уа 1024, да, да, нет, ОК»)

— Ага, свет есть. Теперь другой вопрос.

— Спрашивайте.

— У меня тут спрашивают подтверждения, для перехода на следующий этап. Что говорить?

— Скажите, что это хорошо.

— Это хорошо. ОК.

— Получилось?

— Да. Теперь нужно разделять воду?

— Это произойдет автоматически. Расслабьтесь, откиньтесь на спинку кресла…

— Опять требуют подтверждения. Это хорошо?

— Это хорошо.

— Это хорошо! ОК. Ага, третий этап. С травой и деревьями.

— Есть вопросы?

— Да. Меня просят отметить все виды растений, которые я хочу видеть в своем мире.

— Ну, а в чем проблема?

— Я не знаю, не нарушится ли природный баланс, если я вычеркну крапиву и ползучую колючку?

— Природный баланс не нарушится, по умолчанию их функции будет выполнять финиковая пальма.

— То есть, она начнет колоться?

— Да.

— Тогда я лучше ничего не буду менять… Это хорошо. ОК.

— Еще вопросы есть?

— Да. Следующий этап. Я тут произнес «да воскишит земля гадами!», а мне Голос: «вы уверены?»

— А вы уверены?

— Ммм… нет.

— Тогда пропустите этот этап.

— Это хорошо. ОК.

— Еще что-то?

— Пока нет, спасибо.

— Не забудьте, что после конечного этапа следует сказать «очень хорошо».

— Не просто хорошо, а очень?

— Да. Это сделано во избежание случайного срабатывания.

— Спасибо.

(звучит музыка сфер, приятный женский голос просит подождать соединения)

— Алло! Служба тех. поддержки? Это опять я. Демиург Шамбамбукли.

— Что-то случилось?

— Да, с людьми что-то странное. Они какие-то идиоты и совсем меня не слушаются!

— Вы их сотворили?

— Да.

— По образу и подобию своему?

— Ну… да.

— Тогда ничего удивительного…

(короткая пауза, наполненная напряженным сопением. Щелчок. Гудки.)

Демиург Шамбамбукли осторожно открыл корзинку, достал из нее яичко (не простое, золотое!) и утвердил посреди Великого Ничто.

— Так, где оно тут включается..?

Яичко было совершенно гладкое, без указателей. Демиург Шамбамбукли почесал нос и снова полез в корзинку, за инструкцией.

— «Сориентировать Яйцо по продольной оси будущей Вселенной, с максимальным отклонением в 3 пикосекунды…»

Демиург Шамбамбукли поправил яичко и стал читать дальше.

— «Крутящий момент… скорость разбегания… избегать сотрясений… следить за равномерностью потока…» А как оно включается-то?!

Об этом в инструкции не было ни слова. Демиург Шамбамбукли поднял яичко, повертел его и так и сяк, надавил на острый конец, потом на тупой. Ничего не произошло. Демиург Шамбамбукли попробовал развинтить яичко. Оно не поддавалось. Наплевав на инструкцию, демиург Шамбамбукли потряс яичко. Безрезультатно.

Прошло несколько часов. Взмыленный демиург Шамбамбукли остервенело топтал яичко сапогами, швырял его о грани мироздания, пытался даже разгрызть… Бил, бил, не разбил.

Мышка бежала, хвостиком махнула…

И грянул Великий Взрыв!

Демиург Шамбамбукли с замиранием сердца представил свое Творение высокой комиссии.

— Ерунда какая! — скривился Первый. — Вы посмотрите, как у него изогнуто пространство!

— А что, даже красиво… — протянул Второй. — Это из-за тяготения, верно?

Шамбамбукли только кивнул. С тяготением и правда вышла какая-то несуразица. Мироздание расползалось в руках, и пришлось его скрепить первым, что придумалось.

— Вообще-то, интересная задумка. Оригинальная. — Третий с интересом наблюдал, как планеты бегают по орбитам. — Обратите внимание, как четко все работает. А ведь не должно, по идее…

— Это не по правилам! — упрямо возразил Первый. — Солнце должно обращаться вокруг планеты, а не наоборот!

— Но субъективно так и происходит!

— А яблоки? Почему они падают вниз, хотя должны улетать к горизонту?

— Так ведь здесь нет горизонта.

— Но субъективно-то он есть!

— Да ну, яблоки — это мелочь. Реки тоже вниз текут! Вот это проблема!

— Нет никакой проблемы. Сами гляньте, океаны тоже внизу.

— А почему они не выливаются?

— Куда?

— Вниз.

— А где тут низ?

Комиссия стала вертеть Творение и так и эдак, пытаясь определить, где тут верх, а где низ.

— Знаете, а вверх ногами даже симпатичнее выглядит!

— Звезд многовато… не люблю я эту мишуру.

— И сами они великоваты, пожалуй. Монументализм, причем помпезный.

— А очертания материков? Это уже абстракция какая-то…

Шамбамбукли потупился. Вообще-то, изначально материк был только один, но потом почему-то развалился на части.

— Но с гравитацией — это интересно придумано…

— Отнюдь! Я считаю, что это порочная идея. Так же, как и эта новомодная сила трения.

— Ну почему же! Ведь все работает?

— Некрасиво потому что! И яблоки падают вниз. Представьте себе, сидите вы под деревом, а оно вам на голову упадет!

— Да, это, конечно…

Шамбамбукли вздохнул. Глупо было даже надеяться, что его Творение заслужит наименование «Лучший из миров»

Демиург Шамбамбукли сидел в гостях у своего друга демиурга Мазукты.

— Ты совершенно напрасно себя ограничиваешь! — вещал Мазукта, расставляя на столике тарелки. — Видел я твой последний мир — не на что взглянуть. Предельная простота и функциональность, спартанские условия. Нет, это не по мне.

Широко взмахнув рукой с зажатой в ней вилкой Мазукта обвел окрестности.

— Вот, приятно взглянуть! Пространство! Масштабы! Одних звезд полтора миллиона. Или миллиарда, не помню уже. Солнц — аж четыре штуки. Горы — не ниже десяти миль, а мои степи!.. Ты видел мои степи? Они бес-край-ни-е!

— А зачем? — моргнул Шамбамбукли.

— Как зачем?.. Для красоты.

— И всё?

— И еще, чтобы скакать по степи весь день, от восхода до заката.

— Ты скакал?

— Нет. Но говорят, это здорово.

Мазукта разлил по бокалам вино и с гордостью показал этикетку.

— Столетнее! Это мне приношение от горных племен. Они меня любят.

— Правда? — вежливо спросил Шамбамбукли.

— Угу. Наверное.

Мазукта развернул полотняный сверток и принюхался.

— А ну-ка, что там мне сегодня принесли?.. Жареные быки, козы, овцы… о, мёд! Пчелиный! Шамбамбукли, в твоем мире пчелы есть?

— Нет.

— И очень зря. На, попробуй. Знатная вещь.

Мазукта разложил по тарелкам жертвоприношения и приступил к трапезе.

— Вкусно, — констатировал он с набитым ртом. — Люблю жареное мясо. Кочевники очень недурно научились его готовить. Любят они меня.

— Думаешь?

— Уверен. Они во мне души не чают, вот и дарят всякое — разное. Иногда еще юных девственниц приносят, но я их не ем.

— А что по этому поводу думают юные девственницы?

— Без понятия.

Мазукта облизал жирные пальцы и вытер их о скатерть.

— А почему бы им меня и не любить? Я хороший. Я им целый мир создал.

— А я думал, что миры делаются для демиургов…

— Ха! — фыркнул Мазукта. — Это ты создаешь миры для себя. Был я там, видел. Весь твой мир — комната 3х4 метра, стол, кровать, камин и канарейка. Да и та — заводная.

— Мне хватает, — осторожно возразил Шамбамбукли. — Там тихо, спокойно и уютно. И никто не беспокоит. А если мне захочется столетнего вина, то я и сам его могу сотворить.

— Такого — не сотворишь. Слабо.

— Ну так похожее сотворю. Я не гурман, знаешь ли.

— Знаю. Ты эгоист.

— Ну и что? Кому от этого вред?

— А кому от этого польза?

— Мне.

— Вот и я о том же говорю. Ты все делаешь для себя, любимого, а я — для людей!

— Например, для юных девственниц?

— Да что ты прицепился к этим юным девственницам!

— Да так, просто…

— Ты сам посмотри! Сколько я всего для людей сделал! Горы им воздвиг — раз! Степи расстелил — два! Леса насадил — три! А каких животных наплодил! И всё — ради их удовольствия.

— А людей зачем сотворил?

— Людей — для собственного удовольствия. Но все остальное — для них.

Демиург Шамбамбукли позвонил своему другу демиургу Мазукте.

— Слушай, ты как создавал людей?

— Из грязи, а что?

— Это первого. А потом?

— Что «потом»?

— Как он потом размножаться должен?

— Кхм… Один человек размножаться не может. Нужно больше.

— Двое?

— Как минимум.

— Это я уже и сам понял. Ты мне скажи, из чего второго делать? Тоже из грязи?

— Нет. Тогда они получатся одинаковые.

— А должны быть разные?

— Ну да.

— Тогда, может, мне привести к нему медведицу?

— Лучше не надо.

— А что делать?

— Ну, для начала усыпи его…

— И начать все заново?!

— Нет, не в том смысле. Просто чтобы заснул.

— А потом?

— А потом делаешь второго человека из кусочка первого. Клонирование учил? Ну вот. Вырезаешь у человека…

— Погоди, не подсказывай! Я сам догадаюсь!

— Ну, успехов тебе тогда.

Через несколько столетий демиург Мазукта зашел в гости к демиургу Шамбамбукли.

— Ну, как дела?

— Все получилось!

— Размножаются?

— Еще как! Вот, гляди.

Мазукта поглядел.

— Это… что?!

— Это они размножаются.

— Вот так?! Погоди, а… кто это?!

— Где?

— Кто это там с человеком? Это же… не человек!

— Ну да, это женщина.

— А она откуда взялась?! Должен же был получиться второй человек, а это… это какое-то непонятное существо!

Шамбамбукли забеспокоился.

— Я все сделал, как ты сказал. Усыпил человека, вырезал у него ребро…

— Ребро? Ребро?!

— Ну да.

— А надо было аппендикс! Он же специально для этого предназначен!

— Ааа… То-то я еще удивился, зачем у человека лишняя деталь?

Шамбамбукли с умилением повернулся к мужчине и женщине, которые, не обращая внимания на двух демиургов, самозабвенно предавались разврату.

— А по-моему, ничего получилось. Очень даже неплохо. Гораздо лучше, чем обычно из грязи.

— Нуу… — Мазукта потер подбородок, — главное, работает. А вообще-то, все к лучшему. Кто знает, что вышло бы, если бы ты вырезал двенадцатиперстную кишку?

Демиург Шамбамбукли подкрутил что-то в часах и с довольной улыбкой повернулся к человеку:

— Три дня!

— Чево?

— Я говорю, что ты будешь жить целых три дня! Этого достаточно.

— Достаточно для чего?

— Чтобы родить сына, посадить дерево и построить дом. На каждое дело — сутки.

Человек задумчиво посчитал на пальцах.

— Мало.

— Чего тебе мало? Дерево посадить — работы на час! Про сына я уж и вовсе молчу. Ну и дом тоже, если постараться, за сутки можно построить. Тебе же не нужны хоромы, так, шалашик какой-нибудь. Чтобы простоял три дня.

— Нет, так не пойдет! — Человек решительно замотал головой. — Сына заделать, это, знаешь ли… А если дочь получится? Переделывать уже времени не останется.

Шамбамбукли почесал в затылке.

— Да, это я как-то упустил… Ну, тогда добавлю тебе еще пару дней, для верности.

— И по девять месяцев между ними!

— А это зачем?

Человек посмотрел на демиурга укоризненно.

— Так я же их не в капусте находить буду!

— Упс…

Шамбамбукли хлопнул себя по лбу, достал записную книжку и принялся быстро листать ее, отыскивая основные рабочие параметры женщины.

— Да, верно… Девять месяцев. Ну, пусть десять, для ровного счета.

— Тогда уж год.

— Хорошо, итого три года на сына, и два дня…

— Не пойдет! — перебил человек. — Извини, что я тебе указываю, но сына надо не только родить, но и на ноги поставить.

— Это не обязательно.

— Но желательно. А еще дерево надо вырастить. Оно ведь тоже не сразу примется!

— Главное — посадить.

— По букве закона — да. А по духу?

Шамбамбукли почесал нос.

— Ну и сколько дней тебе надо на то, чтобы воспитать сына?

— Ну, пока дерево не вырастет.

— А сколько оно растет?

— Смотря какое дерево… — уклончиво пожал плечами человек.

— Ну примерно?

— Лет триста…

Шамбамбукли раскрыл рот и не сразу смог его закрыть.

— Двадцать лет! И не больше!

— Хорошо, — покладисто согласился человек. — Значит, двадцать лет я расту, потом двадцать лет воспитываю сына…

— Эй-эй! А не много тебе будет?

— А что я, хуже своего сына? Если он растет двадцать лет, то и я должен. Мы же один биологический вид, разве не так?

— Так-то оно так… — Демиург Шамбамбукли достал отвертку и снова полез настраивать часы. — Значит, сорок лет…

— Про дом забыл, — напомнил человек.

— Да, верно. И еще один день, чтобы построить шалаш…

— Какой шалаш? — удивленно вскинул брови человек.

— Обычный шалаш. Чтобы простоял три дня… о, блин!

Шамбамбукли повернулся к человеку и мрачно уставился на него.

— И сколько лет тебе надо, чтобы построить дом, который простоит сорок лет?

— Нуу…

— На всё про всё тебе ста лет хватит?

— Знаешь что? — человек подкупающе улыбнулся и взял демиурга за локоть. — Давай уж сразу тысячу? Для ровного счета.

Демиург Шамбамбукли позвонил своему другу демиургу Мазукте.

— Мазукта? Привет. У меня к тебе вопрос.

— Ну?

— В моем мире люди умирают, а у меня еще не построен загробный мир! И я даже не знаю, с чего начать!

— Ну, это просто. Место у тебя есть?

— Есть.

— Раздели его на две части. Та, что побольше — ад. Поменьше — рай.

— А зачем?

— Ну как же! Праведников после смерти отправляй в рай, остальных — в ад. В раю предоставляй все блага, а в аду и без них перебьются. Вот, собственно, и всё.

— Ясно. А как мне отличить праведников от остальных?

— То есть? Это же азы! Тот, кто соблюдает твои заповеди — праведник. А кто нарушает — грешник.

— Да я пока людям ничего не заповедовал, они меня и так устраивают.

— Хм… ну, тогда те, кто не убивает, не ворует, не лжесвидетельствует — это праведники, а остальные…

— У меня никто не убивает и не ворует.

— А насильники есть? Прелюбодеи? Растлители малолетних? Конокрады хотя бы?

— Да нет у меня никаких преступлений!

— Вообще никаких?

— Ну да.

— Нуу… тогда можешь пока обойтись без ада. Создай только рай и переводи своих мертвых туда.

— А что должно быть в раю?

— Все, о чем можно мечтать. Все, что тебе подскажет твоя богатая фантазия.

— Вот с фантазией у меня туго… ну ладно, что-нибудь придумаю.

— Да уж давно пора! — хмыкнул Мазукта. — Твоему миру тысяча лет, кажется? Где ты до сих пор хранил своих покойников?

— Да посадил в прихожей, поставил ему запись всей его жизни, пусть посмотрит, пока мы тут разговариваем.

— Подожди! Кому — «ему»?

— Человеку.

— Не понял. У тебя что, за тысячу лет только один человек помер?

— Ну да! Самый первый. Прожил свою тысячу лет, и всё. Теперь не знаю, куда его…

— Погоди, погоди! Он что, помер от старости?

— А от чего еще можно умереть?

— От голода, холода, болезней…

— В моем мире тепло и всем хватает еды.

— И болезней тоже нет?

— Нет, конечно. Я же новичок, до таких тонкостей еще не дошел.

— Стихийные бедствия?

— Disasters я отключил, зачем мне лишние сложности.

— Дикие звери?

— Опасных нет.

— Войны?

— А воевать-то зачем?

— Ну как же! За новые территории, за власть, за жратву, за самок…

— Самки людей называются женщинами. За них не надо воевать, их и так достаточно, и все прекрасны. Земли хватает на всех, продуктов — завались, а власть никому и даром не нужна.

— Да чем же они у тебя там занимаются тогда?!

— Ну как… Самосовершенствуются. Развивают науку, искусство, ремесла. Недавно изобрели телескоп — так представляешь, нашли у ближней звезды спутники! Я и сам не знал, что они там есть. Скотоводство очень развито, земледелие тоже. Эзотерикой балуются…

— Шамбамбукли..?

— А?

— Какой, говоришь, адрес у твоего мира?

— В455112. А зачем тебе?

— Да вот, хочу посылать своих святых после смерти в твой мир. Вместо рая. Не возражаешь?

Демиург Мазукта позвал в гости своего друга демиурга Шамбамбукли.

— О, привет! Это хорошо, что ты пришел, у меня для тебя подарок к Новому году.

— По какому летоисчислению? — поинтересовался Шамбамбукли.

— Неважно. По какому-нибудь. В каком из миров сейчас Новый год, по тому летоисчислению и подарок. Пойдем, покажу.

Мазукта потащил демиурга Шамбамбукли за руку и привел в крошечный мир — собственно, не мир даже, а лишь фрагмент мира. Это была уютная зеленая долина, накрытая прозрачным небесным куполом. Под куполом висело золотое солнышко, а внизу по долине бродили стада белоснежных овечек.

— Какая прелесть! — умилился Шамбамбукли.

— Это всё тебе, — Мазукта обвел крошечный мир рукой. — Можешь его вставить в рамочку или использовать при строительстве другого мира. Словом, делай что хочешь.

Шамбамбукли присмотрелся к стадам овечек.

— Выглядит очаровательно… а кто эти животные?

— Это агнцы, — пожал плечами Мазукта. — Твоя паства.

— Паства?

— Ну да. Раз ты их пасешь, значит, ты их пастырь. А они — твои агнцы. Бараны то есть.

— А вон тот зверь, черный и с длинными рогами — он кто?

— А, это… Это козлище.

— А он-то зачем нужен?

— Понимаешь… — Мазукта замялся, — так уж устроены агнцы. Сколько им пастырь ни указывает нужную дорогу, они все равно идут за козлищем. В крайнем случае, назначают козлом какого-нибудь самого жирного барана. Так что без него, сам понимаешь, никак.

— То есть, они будут считать своим хозяином какого-то козла, а не меня? — огорчился Шамбамбукли.

Мазукта рассмеялся.

— Ничего страшного! Главное, чтобы сам козел знал, кто тут хозяин.

Демиург Шамбамбукли натянул перчатки, с хрустом размял пальцы и кивнул: «приступим!»

Человек судорожно сглотнул.

— А может, как-нибудь…

— Я не понял, — нахмурился демиург, — тебе нужна женщина или нет?

— Нужна, — вздохнул человек.

— А раз нужна, то придется потерпеть. Это недолго.

— Больно будет? — обреченно поинтересовался человек.

— Еще как! — подтвердил его худшие опасения демиург. — Да не дрожи ты! Я буду проводить операцию под наркозом…

Человек расслабился.

— …местным, — закончил демиург.

Человек втянул голову в плечи и рефлекторно прижал руки к животу.

— Ложись! — демиург был настроен решительно. Он тщательно отмерил дозу обезболивающего и вколол улегшемуся человеку в живот.

— Уух! — прокомментировал человек.

— Терпи! Мужчина ты или нет? Думаешь, женщине будет проще рожать? Даже еще больнее!

Человек кивнул, зажмурился и покрепче вцепился пальцами в край операционного стола. Операция была долгой и трудной. Человек орал благим матом, звал маму, которой у него отродясь не было, крыл последними словами демиурга, будущую жену и весь женский род в целом, проклинал свою доверчивость и клялся, что никогда больше, ни за что… но тут операция как раз закончилась.

Демиург Шамбамбукли сделал последний стежок, зашивая человеку живот, и принялся творить женщину из ампутированного ребра. Тут человек ничем не мог ему помочь, разве что подсказать время от времени: «волосы… лучше рыжие… и грудь побольше… обе груди, если можно… а вот тут родинку…»

Наконец все было готово и демиург Шамбамбукли сунул человеку в руки новорожденное существо.

— Поздравляю! У вас женщина!

Человек, шатаясь от тяжести и потери крови, на руках понес доверчиво обнимающую его женщину через порог новой пещеры.

— Ну и зачем всё это было нужно? — поинтересовался наблюдавший за операцией через стекло демиург Мазукта.

— Ты имеешь в виду, зачем нужны были боль, кровь и страдания?

— Именно. Насколько я понимаю, тебе не составило бы труда провернуть все быстро и безболезненно. Так зачем же..?

— Понимаешь… — задумчиво протянул Шамбамбукли, ополаскивая руки после операции, — оно ведь как все должно было быть? Вот захотел человеку бабу. Попросил творца ее сделать. Творец вколол ему снотворное, уложил баиньки, трах-тибидох! — а когда человек проснулся, ему подводят уже готовую женщину и говорят «на, мол, пользуйся». И как после этого он станет к ней относиться?

Мазукта почесал за ухом и протянул: «поня-а-атно…»

— Ну вот. А так… может, он хоть немного будет ее ценить? — с надеждой произнес Шамбамбукли.

К демиургу Шамбамбукли пришел в гости его друг демиург Мазукта.

— Привет. Какие новости?

— Да какие у меня новости… Скучно.

— А ты бы с людьми поиграл, обычно помогает.

— Да ну их! Людям тоже скучно. Недавно они придумали играть в кубики, да и то бросили.

— В кубики?

— Ну да. Не знаешь такую игру? Берется глина, из нее лепится кубик и обжигается на солнце. А потом из кубиков строится башня.

— Хм… интересная идея. А бросили они ее почему?

— Поругались. То кубики не поделят, то еще что. Один говорит, клади так, а другой кладет эдак. Один хочет резные перила, а другой требует витые башенки. Словом, не смогли найти общего языка. Теперь сидят каждый в своем стойбище и друг с другом не разговаривают.

К демиургу Шамбамбукли пришел в гости его друг демиург Мазукта.

— Привет, ты чего такой мрачный?

— Да так… Вот, сам смотри.

— Ночь ведь, что я увижу?

— Ничего, там светло.

Действительно, всё было прекрасно видно, потому что город горел. На улицах валялись трупы защитников и нападавших, по улице двое пьяных солдат гнались за кричащей женщиной, еще один деловито обчищал карманы убитого горожанина.

— Ну и что? — спросил Мазукта.

— Плохо.

— А ты чего хотел? Это же люди, примитивные существа.

— Я же их сделал по образу и подобию своему! — всхлипнул Шамбамбукли. — Неужели и во мне есть… вот такое?!

— Не говори ерунды! — хмыкнул Мазукта. — Ты им задал отправную точку, вот и всё. Ну, создал, ну по своему подобию. А дальше они развивались уже сами, разве нет? Вот и… развились.

— А самое страшное знаешь что? — хлюпнул носом Шамбамбукли.

— Что?

— Вот это вот… всё, — неопределенным жестом указал на творящееся безобразие Шамбамбукли, — они совершают во славу мою и с именем моим.

— То есть как? — удивленно захлопал глазами Мазукта, — Ты хочешь сказать, что они в тебя веруют?

— Нет. Не веруют, а поклоняются.

— Кошмар какой, — передернулся Мазукта.

— Угу. Какую бы подлость ни совершили — «это творец нам так заповедовал!» Я не мог такого заповедовать! Даже пьяный! Ну, ты же меня знаешь, я вообще не пью почти. Зато у них совесть чиста, гордятся собой даже.

— Человеческие жертвоприношения еще не практикуют? — деловито осведомился Мазукта.

— Нет пока… кажется.

— Скоро начнут, готовься. Я же говорю, примитивные существа.

Солнце остановилось в зените, и от страшного жара стала трескаться земля. Пробудились древние вулканы, и появилось множество новых. По земле стлался удушливый дым…

— Ну, показывай, что там у тебя?

— Апокалипсис.

— А, ну это бывает. Какого типа: Армагеддон или Регнарек?

— А я почем знаю?

— Ну, как оно выглядело хотя бы?

— Нуу… мир стал рушиться. Солнце зависло — и ни в какую. Звезды погасли. Твари какие-то полезли…

— Волков среди них не было?

— Кого?

— Волков. Огромный волк не съел Луну?

— Вроде нет…

— Значит, не Регнарек. Ладно, сейчас разберемся.

Небо ежеминутно меняло цвет, и страшные знамения являлись на нем. Дикие чудовища вышли из-под земли и бродили по лесам, выдирая с корнем деревья. Ужас опустился на мир…

Демиург Мазукта оглядывался в некоторой растерянности.

— Даже не знаю, что тебе и сказать… По-моему, тут уже ничего не исправишь. Проще начать по-новой.

— Ууу, это столько мороки! — заныл Шамбамбукли. — Ты же всё умеешь, может, починишь как-нибудь?

Мазукта проводил взглядом обрушившийся в Ничто участок пространства.

— Сожалею. Это не лечится. Надо все сносить и устанавливать заново.

— Ладно, сноси, — вздохнул Шамбамбукли.

Мазукта величественно повел рукой…

Исчезали в одно мгновение горы и пустыни, испарялись моря, обращались в прах деревья. Небо затянулось темнотой, свернулось в плотный комок, вобрало самое себя — и схлопнулось. Не осталось ничего.

— Ну вот, можно начинать, — довольно хмыкнул Мазукта. — Сейчас создадим заново небо и землю, заселим разной живностью… Ты, кстати, сохранил хоть что-нибудь на диске?

— Конечно! — откликнулся Шамбамбукли. — Все самое ценное перенес на диск, как ты мне и велел.

— Отлично, давай его сюда. Сэкономим время.

— Пожалуйста, бери…

Шамбамбукли протянул демиургу Мазукте диск. Тот глянул — и вытаращил глаза.

— Эт-то что..?

— Диск. Ты же сам сказал…

— Шамбамбукли, — устало произнес Мазукта после долгого молчания, — когда ты наконец начнешь понимать, что тебе говорят?

— Ой! А ты что-то другое имел в виду? — забеспокоился Шамбамбукли и перевел взгляд на диск.

Под хрустальным куполом небес бережно хранилась плоская, идеально круглая земля, омываемая со всех сторон океаном. Были здесь и горы, и равнины, и леса, и пустыни. Бродили стада животных, летали птицы, плавали рыбы… И стояли, глядя вверх, люди — великое множество людей.

— Да, я что-то другое имел в виду, — кивнул Мазукта и стал неторопливо собирать инструменты.

— Так что? Теперь не будешь ничего чиниить?

— Не-а. Не надо ничего чинить. Пускай остается как есть — так тоже неплохо.

Не веря в свое спасение, ничего не понимающие люди стояли и смотрели в небеса. У кого-то, конечно, была истерика, кто-то истово молился, распластавшись ниц. Но большинство — просто стояли и смотрели.

Демиург Шамбамбукли зачерпнул густо-зеленого крема и щедро намазал левую щеку демиурга Мазукты.

— Так лучше?

Демиург Мазукта критически осмотрел себя в зеркале.

— Хм… чего-то не хватает, прошамкал он. — Подай-ка мне вон те вставные клыки.

— У тебя же есть уже две пары!

— Вот третьей и не хватает! И когти коротковаты.

Демиург Шамбамбукли покладисто помог товарищу нарастить когти и вставил ему в пасть еще одну пару клыков.

— Ну как?

— Жуть! — довольно ухмыльнулся в зеркало демиург Мазукта. — То, что надо!

— А зачем все это надо? Ну, эти шипы, рога, когти?

— А я сегодня председательствую на Страшном суде, — объяснил Мазукта. — Значит, должен навевать ужас одним своим видом.

— Я это понимал как-то иначе… — задумчиво нахмурился Шамбамбукли.

— Значит, неправильно понимал. Через четверть часа сюда войдут избранные представители человечества…

— Только избранные представители?

— Ну конечно! Всё человечество тут никак не поместится.

Шамбамбукли окинул взглядом зал Суда, что-то подсчитал в уме и согласился, что да, не поместится.

— Ну вот. Придут они на Суд, а Суд должен быть Страшным! И как, спрашивается, их напугать?

— Может, твоим величием и неземным сиянием?

Мазукта захохотал.

— Людей этим не проймешь! Нужно что-то такое… такое… чтобы до печенок пробирало!

Шамбамбукли покосился на вспухшую клыкастую морду, в которую превратилось породистое лицо Мазукты, невольно передернулся и отвел взгляд.

— А ты не перегибаешь палку?

— Все в порядке. Живые они меня не боялись, пусть хоть после смерти испугаются. А кроме того… я хочу действовать наверняка. Там, на земле, и так было довольно жутко. После всего, что люди успели увидеть при жизни, их нелегко будет смутить.

— Ну не знаю, — вздохнул Шамбамбукли. — Что-то здесь неправильно, но что — не пойму.

— И не надо, — махнул когтистой лапой Мазукта. — Отойди в сторонку и смотри, как я сейчас буду судить свой народ. Набирайся опыта у старших товарищей.

Мазукта умостился на трон из человеческих костей, поерзал, критически оглядел убранство зала и скомандовал:

— Начинаем!

Распахнулись высокие двери, и в зал вошли люди. Изувеченные, обугленные, прошитые насквозь пулеметными очередями, покрытые язвами и следами химических ожогов… Вошли — и уставились на своего создателя.

— Именно так мы тебя и представляли, — произнес после недолгого молчания умерший от лучевой болезни старик.

— Да не ломайся ты! — вещал демиург Мазукта, волоча за рукав вяло упирающегося демиурга Шамбамбукли. — Никто тебя там не съест. И ты не обязан ничего покупать, но хотя бы посмотри на настоящее качество! А то всё работаешь по старинке.

Стеклянные двери перед ними беззвучно разошлись в стороны, и глазам предстало многоцветие магазина.

— Вот, полюбуйся! Все, что нужно для профессионального демиурга. Любые комплектующие, для любого типа миров, учебная литература, готовые блоки… Ну, чего объяснять, сам смотри.

— Ух ты! — выдохнул Шамбамбукли и как завороженный, двинулся вдоль витрин. Действительно, было на что посмотреть. Как пасхальные яйца, лежали в своих гнездах нарядные планеты; рядом жемчужно поблескивали расфасованные по размеру спутники. Пузырьки с яркими и пастельными красками для украшения ландшафтов, цветные буклеты с типовыми курортными видами — копируй на здоровье! Гордо выпятив наклейки на пузатых животах, стояли длинные ряды бутылок с запечатанными океанами; рядом в никелированном ведерке прилагался бесплатный подарок от фирмы — ледяные кубики айсбергов. Мазукта протянул руку и снял с полки хрустальный пузырек с клубящимися внутри облаками.

— «Грозовая атмосфера», — прочел он на этикетке и протянул пузырек товарищу. — Хочешь понюхать?

Шамбамбукли нерешительно взял другой пузырек, тонкий и кристально прозрачный. Пшикнул из него на запястье и осторожно нюхнул.

— Горный воздух! — расплылся он в улыбке. — Мой любимый запах.

Мазукта хмыкнул и потянул друга дальше.

— Начинать надо не с воздуха, а с основных деталей. Земля, небо, светила. Остальное уже частности.

— А где тут… Ой, смотри, ка-ко-е!

Шамбамбукли остановился у полки, на которой переливалось всеми цветами радуги огромное квадратное солнце.

Мазукта пригляделся и солидно кивнул.

— Угу. Вещь. Суперплоское, никаких вредных излучений, автоматическая настройка на время года, вечная гарантия. Цену видишь?

Шамбамбукли перевел взгляд на ценник, тихо ахнул и отшатнулся от полки.

— Вот тебе второе правило, — осклабился Мазукта. — Никогда не нацеливайся на самое эффектное — оно, как правило, и самое дорогое. Я предпочитаю простые надежные модели. Пойдем.

Мазукта поволок Шамбамбукли к другому концу ряда.

— Вот. Советую купить одно из этих.

Шамбамбукли с сомнением уставился на россыпь невзрачных звезд.

— Какие-то они…

— Ерунда. Главное — функциональность.

Мазукта выбрал одну из звезд и сунул Шамбамбукли в руки.

— Бери и пойдем дальше.

— А почему она такая лохматая?

— Это протуберанцы.

— Значит, у нее активность нестабильная? — проявил техническую осведомленность Шамбамбукли. — А не взорвется?

— Такие светила взрываются редко. В крайнем случае, фирма-изготовитель выплатит компенсацию.

— Пятна какие-то… — брезгливо поджал губы Шамбамбукли, рассматривая звезду. — И знаешь, по-моему, у нее слишком жесткое излучение!

— А зачем существует озоновый щит, по-твоему? — парировал Мазукта.

— Да ну, озоновый щит… В этой защите всегда полно дырок, только успевай затыкать.

Мазукта в ответ только пожал плечами, отказываясь продолжать глупый спор. Шамбамбукли некоторое время потоптался у прилавка, перебирая звезды и рассматривая ценники, и наконец выбрал маленькую бледно-желтую звездочку, которая показалась ему «похожей на котенка». Так он и объяснил свой выбор Мазукте, не преминувшему упрекнуть друга в излишней сентиментальности.

— Иди сюда, — он подвел Шамбамбукли к большому ящику в углу магазина и сунул туда обе руки, разгребая погромыхивающее содержимое.

— Это что?

— Товары со вторых рук. Планеты я всегда беру здесь. Чуть-чуть подчистить поверхность — и можно использовать как новые!

Шамбамбукли двумя пальцами вытащил из кучи почерневшую спекшуюся планету.

— И что, вот на этом можно начинать новый мир?

— Брось, эта порченная. Сразу же видно.

Шамбамбукли послушно уронил планету обратно в ящик.

— Риск, конечно, всегда существует, — снисходительно объяснил Мазукта. — Зато цены просто смешные. На, возьми вот эту.

Он сунул в руки Шамбамбукли серый, довольно-таки потертый шарик.

— Этот использовался под динозавров. А они раса аккуратная, в каком виде взяли, в таком и отдали. Ну, может, только кладбища не стали тревожить.

Шамбамбукли повертел планету в руках и, когда Мазукта отвернулся, незаметно вернул ее в кучу.

— Так, что у нас на очереди? Растения, животные? Сейчас купим, сэкономим тебе два дня рабочего времени.

В отделе растительности Мазукта быстро перебрал пакетики с семенами и спорами: от моха ягеля до Игдразила включительно. Были тут и говорящие грибы, и конфетные кусты, и дубы, на которых росли золотые цепи, и даже новая разработка — бродячее Древо Желаний. Мазукта деловито отобрал полтора миллиона пакетиков и ссыпал их в корзинку.

— Тут необходимый минимум. Просто и без изысков. Пошли дальше.

Он оторвал Шамбамбукли от разглядывания запретных плодов на Древе Познания и потащил в другой ряд.

— Животные, животные… ага, вот они! Выбирай тех, что помельче и неприхотливее, и пойдем отсюда.

— Животных я обычно сам… Нравится мне это, — робко возразил Шамбамбукли.

— И разумные расы — тоже сам?

— Ну да… А они тут тоже продаются?

— А как же! Вот, смотри.

Он подвел Шамбамбукли к длинному стеллажу, где стояли в разных позах демонстрационные модели.

— Это люди, это эльфы. А вот гоблины, гномы, орки, мшарцы, крысюки, змеелюди… Вот этих, с волосатыми ногами, не знаю, наверное, новая разработка.

— А ты кого обычно используешь?

— Людей или орков. Самые неприхотливые твари, грязи от них только много. Ну, это мелочи. Так будешь что-то брать?

— Не-а.

— Ну и зря.

Мазукта направился к кассе, по дороге набирая в корзинку коробочки, баночки и пакетики с полок. Шамбамбукли вздохнул, вернулся к Древу Познания и еще раз полюбовался аппетитными плодами. «Непременно сделаю такое же!» — подумал он, хотя и подозревал, что подобного качества ему никогда не достичь. «Ничего, может, накоплю и приобрету со временем» — решил Шамбамбукли и пошел к выходу, где его уже поджидал Мазукта.

— Ну как, понравилось? — весело осведомился тот. — Я гляди сколько всего накупил!

Мазукта потряс сумкой.

— Обошлось даже дешевле, чем думал. Скидки, конец сезона, так что я еще и сэкономил. И альбом для слайдов получил в подарок от магазина!

— Мазукта, я все понимаю, но зачем мы сюда вообще ходили? Я понимаю, купили бы что-нибудь такое… замечательное. Но ведь нет! Только полную сумку всякого барахла!

— Ничего ты не понимаешь! — отмахнулся Мазукта. — Ты над каждым миром будешь корпеть по целой неделе, а я их теперь смогу ваять по три-четыре штуки в день. С тех пор, как нашел этот магазин, я знаешь, сколько миров успел создать? Больше шестисот! А ты? Меньше дюжины. Ладно, не обижайся. Пойдем ко мне, я сегодня угощаю.

— Давай в другой раз? Я что-то устал.

Демиурги распрощались, и Шамбамбукли пошел домой, грея в кармане ладонь о теплый бок маленького желтого солнышка.

А Мазукта пожал плечами, достал из кармана стопку слайдов и стал небрежно распихивать их в кармашки нового альбома. Шесть сотен фотографий. Совершенно одинаковых.

Демиург Мазукта пришел в гости к своему другу демиургу Шамбамбукли и принес тортик.

— Ой, привет! — обрадовался Шамбамбукли. — Заходи, садись. Я сейчас приготовлю чай. Тебе какой — жасминовый или шиповниковый?

— Мне кофе, — ответил Мазукта и прошел в комнату. Сел в одно из кресел и стал ждать хозяина.

Скоро появился сам Шамбамбукли, с подносом в руках. Вручил Мазукте чашечку дымящегося кофе, себе налил из чайника кружку чая, взял кусок пирога и сел — но не во второе удобное кресло, а на колченогую табуретку.

— Усмиряешь плоть? — с интересом спросил Мазукта.

— Ты о чем? — не понял Шамбамбукли. — А, о табуретке..? Нет, конечно. Она ведь предмет роскоши.

— Хм? — не поверил Мазукта.

— Это подношение от людей. Они мне самое ценное не пожалели. Теперь как-то даже неловко было бы не пользоваться. Ты видишь, из какого дерева она сделана?

Мазукта пригляделся.

— Из серого и занозистого. Названия не помню. А что в нем такого роскошного?

Шамбамбукли вздохнул.

— Это дерево очень редкое. Его вообще не должно было остаться в мире, я старался все ростки уничтожить еще в самом Начале. Но вот не уследил.

— А-а… — протянул Мазукта.

— Я вот не понимаю, — Шамбамбукли задумчиво отхлебнул из кружки. — Я ведь так старался! Я засадил всю землю совершенно замечательной растительностью! Розовое дерево, черное дерево, даже фиолетовое дерево — и все растут повсеместно, далеко ходить не надо. Чудная древесина, долговечная и податливая, целебные плоды, даже листья можно в чай заваривать (кстати, зря отказываешься, попробуй — рекомендую). А люди…

Он махнул рукой и снова отхлебнул.

— Что — люди? — переспросил Мазукта.

— Они их на дрова пускают, — мрачно отозвался Шамбамбукли. — А лечатся какой-то химической дрянью и безграмотными заговорами. Зато вот такой сорняк, — он пнул носком ножку табуретки, — специально везде разыскивают и ценят на вес золота. Почему так? Ведь невзрачная совсем коряга, и в обработку мало годится, и колючая к тому же…

— Видишь ли, — наставительно поднял палец Мазукта, — люди гораздо больше ценят не то, что лучше, а то, что труднее достать.

Демиург Шамбамбукли лучезарно улыбнулся человеку.

— Здравствуй! Ну наконец-то, и в моем мире появились пророки.

— Ага, — человек сдержанно кивнул. — Я имею честь говорить с демиургом Шамбамбукли?

— Да, это я. Да ты садись, садись. Выпей чаю, а вот тут пирожки, кушай. Я уже приготовил для тебя чудные заповеди, будет что рассказать по возвращении…

— Сожалею, вынужден отказаться, — человек изобразил сочувственный вздох. — Священный транс дается нелегко, у моего возвышенного духа есть только полчаса на разговор. Так что, если не возражаете, перейдем сразу к делу.

— Да, конечно. Если тебе так срочно… На вот, тут в корзинке скрижали, я сам только сегодня написал…

Человек, не обращая внимания на протянутую корзинку, уселся перед демиургом на стул, порылся в плоском кожаном портфеле и достал блокнот.

— Итак, начнем. Паства хочет знать, действительно ли Ваше имя Шамбамбукли, или под этим псевдонимом скрывается целая группа демиургов?

— Эээ…

— Ясно. Следующий вопрос. Вы принимали участие в строительстве мира. Если бы у Вас была такая возможность, что бы Вы хотели исправить?

— Одну минуточку…

— Ясно. Какую именно? Первую минуту творения?

— Но я не то имел в виду…

— Я так и понял. Конечно, досадно, когда всё с самого начала идет не так, как задумано!

— Но всё вовсе не идет…

— Тем более.

Демиург Шамбамбукли озадаченно замолчал.

— Следующий вопрос. Как Вы относитесь к назначению Гога Верховным Прасолом?

— Что?..

— А, понимаю, Вы возмущены. Я тоже. Не будем тогда заострять внимание на этом вопросе. Перейдем к следующему. Ваше главное увлечение в жизни?

— Погоди… — демиург Шамбамбукли попытался внести в разговор толику здравого смысла. — Вот тут у меня корзинка…

— А, Вы плетете на досуге корзинки? Это весьма похвальное увлечение. А каковы Ваши сексуальные предпочтения? И с кем Вы жили в последнее время?

- %* твою мать! — закричал Шамбамбукли.

— О! — человек восхищенно вскинул брови. — Мою мать? Вы? Лично?

Он быстро застрочил в блокноте.

— Ну и в заключение, Ваши планы на будущее?

— Еще одно слово… — прохрипел Шамбамбукли, — и я своими руками!..

— Значит, у Вас запланировано еще одно Слово? Ну, спасибо за Откровение, — коротко поклонился человек, сложил бумаги в портфель и исчез.

Это был лишь первый пророк из нескольких тысяч…

— Ты только послушай, какие я заповеди придумал! Обхохочешься!

Демиург Шамбамбукли покосился на листок в руках демиурга Мазукты.

— Заповеди..?

— Ага. Это очень занятная игра. Даешь людям какое-то указание, а потом смотришь, как они его выполняют.

— Ну-ка, дай взглянуть…

Демиург Шамбамбукли взял листок и прочел первую фразу.

— «Не стой под стрелой»… А что это означает?

— Это ничего не должно означать, это заповедь. Главное, чтобы звучало весомо и повелительно.

— Погоди, я чего-то не понимаю…

— А тут и понимать нечего! — Мазукта отобрал листок. — Вкладывать в заповедь какой-то смысл — глупое и неблагодарное занятие. Я сам так сперва делал, а потом понял, что это бессмысленно.

— Но почему?

— Да потому что людям ничьи советы свыше нафиг не нужны! Они все равно истолкуют любые слова так, как им больше понравится. Или каким-нибудь совсем дурацким образом. Лишь бы только не выполнять инструкции.

Демиург Шамбамбукли непонимающе заморгал. Мазукта вздохнул.

— Так. Объясняю подробнее. Вот, дал я, к примеру, людям такую полезную заповедь: «Мойте руки перед едой».

— В высшей степени разумное высказывание! — заметил Шамбамбукли.

— Кхм… да. Вот, взгляни сюда.

Мазукта протянул руку и достал с полки один за другим четыре толстых тома.

— Это что? — удивился Шамбамбукли.

— Комментарии мудрецов. Только на одну эту заповедь. Выясняли, что значит «перед».

Шамбамбукли присвистнул.

— Нехило… И к каким результатам они в конце концов пришли?

— Ну, если вкратце — то постановили, что промежуток между мытьем рук и поеданием пищи должен составлять не менее шести часов. А в те дни, когда приходится мыть руки с мылом, они и вовсе постятся.

— А… а какой в этом смысл? — осторожно спросил Шамбамбукли.

— Да никакого смысла. То есть, считается, что какой-то есть. Но высший. Недоступный человеческому пониманию.

Шамбамбукли недоверчиво хмыкнул.

— Или вот, — продолжал Мазукта, — «По газонам не ходить». Люди почти двести лет спорили, что я имел в виду. В конце концов, на основании косвенных намеков, подключив к работе лингвистов, установили, что такая форма глагола — «ходить»- употреблена в данном контексте с целью подчеркнуть, что по газонам нельзя перемещаться босиком, налегке и медленно. А в сапогах, бегом и с полной выкладкой — не только можно, но даже рекомендуется.

— Брр! — откомментировал Шамбамбукли.

— В общем, теперь для меня это просто игра, — заключил Мазукта. — Составляю пару десятков заповедей, а потом смотрю, как человечки начинают с ними извращаться. Иногда очень смешно получается! Попробуй.

Шамбамбукли неопределенно пожал плечами.

— Ну, не хочешь — не надо, — сказал Мазукта. — Только, когда будешь наставлять своих человеков, попомни мои слова. Заповеди должны быть четкими, ясными, не допускающими никаких двояких толкований и простыми в исполнении…

— Я не собираюсь давать никому никаких заповедей, — перебил Шамбамбукли.

— То есть как? — опешил Мазукта.

— Ну… так. Если человечество само не в состоянии разобраться, что можно делать, а чего нельзя — то кому оно нужно, такое человечество?

Тесная камера осветилась неземным светом и перед заключенным возникла сияющая фигура.

— Не ты ли великий ученый астроном Бармалео Бармалей? — вопросила фигура.

— Я, — кивнул заключенный. — А с кем имею честь разговаривать?

— Я — твой демиург.

— Шамбамбукли?

— Да, так меня зовут.

— Очень приятно.

— Взаимно.

Демиург и астроном вежливо поклонились друг другу.

— А можно немного притушить свет? — попросил Бармалео Бармалей. — Глаза режет.

— О, прошу прощения! — Шамбамбукли перестал сиять и разом утратил величественный вид. — Так лучше?

— Гораздо! А можно спросить, чем обязан визитом?..

— Все очень просто, — охотно отозвался Шамбамбукли. — Завтра на рассвете ты предстанешь перед Ученым Советом Великой Иквизиции. И тебя приговорят к мучительной смерти. А это неправильно.

— Неправильно — потому что я прав?

— Нет, потому что мне тебя жалко.

Бармалео Бармалей задумался.

— Но ведь она вертится? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он.

— Нет, — помотал головой демиург Шамбамбукли. — Не вертится. Это я тебе точно говорю.

— Не может быть! — нахмурился Бармалео. — Я всесторонне изучал этот вопрос тридцать лет и три года, провел массу измерений, и со всей ответственностью заявляю: она вертится! Могу доказать.

— Не можешь, — ответил демиург. — Потому что она на самом деле не вертится. Ты где-то ошибся.

— Не мог я ошибиться! — Бармалео Бармалей стукнул кулаком по коленке. — Я наблюдал за звездами, я для этого даже изобрел телескоп. Все выкладки перепроверял по десять раз. Ошибки нет!

— Очевидно, где-то она всё же есть, — ласково, как ребенку, улыбнулся демиург. — Мне бы не хотелось, чтобы тебя казнили, я решил тебя спасти и поэтому пришел лично заверить…

— Я не нуждаюсь в таком спасении! — насупился астроном. — Не надо мне вашей спасительной лжи, я стоял и буду стоять за правду!

— Ты хочешь сказать, что я лгу?! — удивился демиург.

— Я это, кажется, уже сказал. Ложь во спасение и всякое такое… Так вот — не надо. Спасибо, конечно, но обойдусь.

— Послушай, — немного помолчав, произнес Шамбамбукли. — Это мироздание я создал вот этими руками, — он показал астроному свои ладони, — и кому как не мне знать, что там вертится, а что нет? Я тебе говорю как крупнейший специалист в данном вопросе…

— А я не верю! — отрезал Бармалео. — Она все-таки вертится. И это факт!

— Нет, не вертится!

— Нет, вертится!

— Зуб даю, не вертится!

— Мамой клянусь, вертится!

Демиург навис над астрономом, уперев руки в бока. Астроном с вызовом вздернул на демиурга подбородок.

— Значит, так?

— Да!

— Ну хорошо же. Я тебе покажу… Я тебе сейчас так покажу!..

Демиург Шамбамбукли схватил Бармалео Бармалея за шкирку и свечкой взмыл вверх, сквозь тюремный камень, сквозь облака и тонкий озоновый слой. Астроном даже пискнуть не успел, как уже стоял рядом с демиургом на балкончике небесных чертогов.

— Вот, смотри сам! — Шамбамбукли ткнул рукой вниз. — Изволь убедиться, она движется равномерно и прямолиней…

Шамбамбукли поперхнулся на полуслове и уставился в недоумении на развернувшуюся внизу картину.

Зажмурив от удовольствия глаза, огромная черепаха медленно кружилась и раскачивалась в трансе под музыку сфер. На ее панцире неуклюже переминались с ноги на ногу три слона, стараясь попадать в такт. Лежащая на их спинах земля наклонялась то на одну, то на другую сторону, и от этого в океане возникали приливы и отливы.

— Ну, что я говорил?! — с торжеством воскликнул Бармалео Бармалей. — Все-таки она вертится!

— Безобразие какое… — возмутился Шамбамбукли. — Кто посмел поставить этот психоделический мотивчик? Я же сам запускал походный марш!

Он вздохнул, выдернул зуб и протянул астроному.

— На. Ты был прав.

— Я же говорил, а ты не верил, — наставительно поднял палец Бармалео Бармалей. — Наука не ошибается! Иначе она называется лженаукой.

— Ладно, — отмахнулся Шамбамбукли. — А что завтра с Инквизицией делать будем?

— Да ну её! — беспечно пожал плечами Бармалео Бармалей. — Навру чего-нибудь, велика важность! Это уже не принципиально, потому что… — его глаза сверкнули восторгом фанатика. — А все-таки! Она! Вертится!

— Чем занимаешься? — спросил демиург Шамбамбукли.

— Карты раскладываю, — мрачно отозвался демиург Мазукта.

— Получается?

— Нет.

Демиург Шамбамбукли присел на корточки рядом с Мазуктой.

— А что будет, если всё сложится?

— Мир во всем мире, — огрызнулся Мазукта, — и труднопредставимое счастье для всего человечества.

— Ух ты! — восхитился Шамбамбукли и посмотрел на расклад.

Мазукта как раз совмещал края двух карт.

— Так годится, по-твоему?

Шамбамбукли посмотрел, склонив голову набок.

— По-моему, красиво, — он провел пальцем по изгибу реки на месте соединения карт. — Вполне естественная граница.

— Я тоже так думаю. И народы там родственные, даже языки похожи. Вот с запада что приткнуть, не знаю…

Некоторое время демиурги передвигали контурные карты, убирали одни, подсовывали другие — но границы никак не хотели совмещаться. Постоянно наползали одна на другую, а несколько маленьких карт карманного формата и вовсе потерялись под широкими листами.

— Вот еще этих четырех королей надо распихать… — кусая губу, размышлял Мазукта. — Их рядом никак нельзя держать, один другого побьет.

— А если этого — туда, а того — сюда? — предложил Шамбамбукли.

— А этих двух?

— Ну… одного запихни на какой-нибудь остров.

— На остров нельзя, там у меня уже королева.

— Тогда на полуостров.

— Это можно…

Короли и тузы нашли свое место, с шестерками оказалось и того проще. Постепенно карта мира начала вырисовываться всё яснее. Границы стран притерлись друг к другу, пролегли пунктиры торговых путей, разными цветами обозначились политические и культурные связи.

— Смотри, кажется, получается! — обрадовался Шамбамбукли.

— Угу, — кивнул Мазукта, укладывая на место последнюю крошечную республику. — Все на месте, всё в порядке, в мире полная гармония и совершенство.

— Красота какая! — пробормотал Шамбамбукли. — Как у тебя здорово получилось!

— Да ну, ерунда, — скромно пожал плечами Мазукта. — Детская забава. Пойдем чай пить, поздно уже.

Он наклонился, поднял плащ, на котором только что раскладывал карты, встряхнул его и набросил на плечи. Разноцветные бумажки взлетели — и с шорохом осыпались на землю — одна на другую, одна на другую…

— Пущать не велено.

— Но я по важному делу!

— Все по делу.

— Ну пойдите, скажите ему, что Я пришел.

— Я с большой буквы?

— Да.

— Не пойду. Не велено беспокоить.

— Впустить! — крикнул Пророк, которому надоела эта возня у двери. Полог отодвинулся, и в шатер вошел посетитель.

— Здравствуй.

— Ну, проходи, нечистый.

Посетитель удивленно вскинул брови, оглядел себя, понюхал подмышки и обиженно спросил:

— Почему нечистый?

— В метафизическом смысле, — хмыкнул Пророк. — Ну хорошо, проходи, Сатана. Так тебе больше нравится?

— Ты меня с кем-то путаешь, — озабоченно пробормотал посетитель.

— Да? А кто же ты тогда?

— Я демиург.

Пророк расхохотался.

— И как же тебя зовут, в таком случае?

— Шамбамбукли…

— Вот ты и попался! — радостно ухмыльнулся Пророк. — Всем известно, что имя нашего демиурга Чурмбембдактчи. Он мне сам это сказал.

— Я такого не говорил! — возмутился Шамбамбукли.

— Еще бы! Ты, исчадие ада, конечно же, не можешь произнести этого имени. Ну, попробуй?

— И попробую! Чурем… погоди минутку… как ты сказал? Чермендак… Нет, Чурембендак… дук… дакт…

— Ага, не можешь!

— Ерунда какая-то! — помотал головой Шамбамбукли. — Зачем мне повторять всякую чушь? Это же я — демиург!

— Разумеется, именно так ты и должен говорить. Ты же, Сатана, великий искуситель. Но меня не обманешь.

— А я и не обманываю!

— Ну разумеется, — улыбка Пророка стала откровенно глумливой.

Шамбамбукли насупился.

— Я демиург.

— Ой, перестань, — отмахнулся Пророк. — А то я не видел демиурга! Он явился мне во сне, могучий и прекрасный, его голос был подобен колокольному звону, а на голове его был золотой венец…

— Ну и чем я виноват, что тебе снятся такие дурацкие сны?

— Это было пророчество! — нахмурился Пророк.

— Я могу надеть золотой венец, если это для тебя так важно.

— Поздно.

Шамбамбукли вздохнул.

— Ладно. Как бы меня ни звали — может, ты все-таки выслушаешь, что я хочу тебе сказать?

— Нет, — помотал головой Пророк. — Даже и не подумаю. Мне нет дела до твоих лживых речей.

— А зачем же ты велел меня впустить?

— Исключительно для посрамления.

— Хорошо, можешь посрамить, только сперва выслушай.

— Посрамить могу, а слушать не стану.

— Да очнись же ты! — закричал Шамбамбукли. — Неужели ты сам не понимаешь, что жечь детей в печах — безнравственно?!

— Эк тебя проняло! — засмеялся Пророк, глядя на покрасневшее лицо Шамбамбукли. — Что, не нравится, Сатана?

— Да, не нравится! И не говори мне, что это я тебе велел, или кто там твой бог. Ни один бог в здравом уме не мог такого приказать!

— Говори, говори, я тебя не слушаю. Я плюю на тебя, Сатана.

— Да какой я тебе, к черту, Сатана?! Что ты привязался с этим именем?

— Сатана, — спокойно ответил Пророк, — суть искушающее человека злое разрушительное начало. Раз ты задумал меня искушать — значит, ты Сатана.

— Я такого начала не творил, — медленно покачал головой Шамбамбукли. — Конечно, это очень удобно, сваливать свою вину на Сатану… но поверь мне, человека никто не искушает. Он прекрасно справляется сам.

— Ты мне наскучил, — отмахнулся Пророк и крикнул в сторону: — Стража!

В шатер вошел могучий стражник в кожаном доспехе. За ним ужом проскользнул секретарь с пером за ухом.

— Кого?

— Вот его, — Пророк указал на Шамбамбукли.

— Голову рубить или как?

Шамбамбукли судорожно схватился за горло, на котором виднелись уже два свежих шрама.

— Нет, — после секундного раздумья ответил Пророк. — На этот раз, пожалуй, утопление.

Стражник выволок Шамбамбукли из шатра.

— Уже четвертый в этом месяце, — заметил секретарь, делая пометку на папирусе.

— Тот же самый, — отозвался Пророк.

— И всё никак не угомонится! — с ноткой уважения произнес секретарь.

— Ничего, угомоним! — заверил его Пророк. — Наше дело правое. С нами бог.

— Ну что ты все прыгаешь туда-сюда? — недовольно поморщился демиург Мазукта. — Сядь, успокойся.

— Погоди, я еще раз попробую.

Демиург Шамбамбукли зажмурился, сосредоточился — и исчез. Не прошло и тридцати лет, как он снова появился — сконфуженный, с торчащим из груди кинжалом.

— Горе ты мое, — вздохнул Мазукта, выдернул кинжал и залечил рану. — И что тебе неймется? На кол сажали, камнями забрасывали… А вспомни, как тебя скормили пираньям! Я еле сумел потом собрать по кусочкам! Хоть объясни толком, зачем это всё?

— Некогда объяснять, там такое!..

— Чай остынет, — начал Мазукта, но Шамбамбукли уже опять исчез.

Мазукта покачал головой и отпил из своей чашки.

Вскоре появилась голова Шамбамбукли, а затем и весь он, по частям — руки, ноги, туловище. Мазукта со вздохом отставил чашку и подошел к расчлененному другу.

— Четвертовали?

— Ага. Сложи меня обратно?

— Нет, — отрезал Мазукта. — Сперва объясни мне, к чему такая спешка. Зачем тебе обязательно надо рождаться в этом дурацком мире и погибать дурацкой смертью?

— Там ужас и беззаконие, — всхлипнул Шамбамбукли, и по его щеке скатилась слеза, тут же услужливо вытертая Мазуктой. — Горят костры из книг, а на них сжигают живых людей, представляешь?

— Представляю, — кивнул Мазукта. — И что?

— Что значит «и что»?! Надо что-то делать!

— Допустим. И что именно ты делаешь?

— Я говорю людям, что это нехорошо. А они… вот.

— Каким людям ты это говоришь? — уточнил Мазукта.

— Ну всяким… От кого что-нибудь зависит. Первосвященникам, вождям, разным советникам…

— Ну и получаешь что заслужил! — подытожил Мазукта. — Ты не с той стороны взялся за дело.

Мазукта приделал руки и ноги товарища обратно к телу, поднял его голову и поднес к своему лицу.

— Если ты опять скажешь «бедный Шамбамбукли», я укушу тебя за нос! — мрачно пообещал Шамбамбукли.

— Ладно, не буду, — согласился Мазукта и посадил голову обратно на плечи. Шамбамбукли сел и осторожно повертел шеей.

— Больно, — пожаловался он. — Так что же я делаю неправильно?

Мазукта не торопясь взял свою чашку, отпил и задумчиво прищурился.

— У меня когда-то была такая же проблема, — признался он. — Ну, почти такая же. Люди собирались на холме и… неважно. А я, молодой тогда еще, спускался к ним и вразумлял. Шрамы до сих пор ноют… А потом…

Мазукта снова отпил, уставился в круговорот чаинок и замолк.

— Ну? — не выдержал Шамбамбукли. — Что ты придумал?

— Дрова, — односложно отозвался Мазукта.

— При чем здесь дрова?!

— А при том. Я сделал это удовольствие платным. Не понимаешь?

— Нет.

— Ну как же! Если бы я пришел к пророку и сказал ему все, что думаю — меня бы тут же дубиной по голове — и на корм свиньям. А я сделал иначе, я всего-навсего внушил главному казначею одну простую идею. Дрова ведь денег стоят?

— Ну…

— Правильно. Чтобы сжечь ребенка — нужны дрова. А на всех не напасешься. Значит, каждый, приносящий в жертву сына, должен заплатить за казённые дрова.

— Я не улавливаю…

— Да всё просто, — махнул рукой Мазукта. — Одно дело — бросить в огонь своего ребенка, это каждый может. Даже гордится потом — вот, мол, смотрите, не пожалел! А вот отдавать деньги… это совсем другое! На такое не каждый решится. Тем более, если надо заранее составить заявку для отчетности, подписать четыре разных бланка, несколько месяцев ждать очереди… В общем, за пару десятков лет такое развлечение полностью сошло на нет.

Мазукта похлопал по плечу сконфуженного Шамбамбукли и ободряюще улыбнулся.

— Да не переживай ты, с кем не бывает! Просто впредь не слишком полагайся на нравственность и здравый смысл. Миром управляют товарно-денежные отношения.

— Привет, — сказал демиург Мазукта, придя в гости к демиургу Шамбамбукли. — Как дела?

— Да что мне сделается, — пожал плечами демиург Шамбамбукли.

— Вид у тебя усталый.

— Это потому что я устал, — объяснил Шамбамбукли.

— Хм? — Мазукта изобразил на лице заинтересованность.

— Люди построили храм. И молятся там три раза в день. А я тут должен сидеть как дурак и слушать.

— Это необязательно, — заметил Мазукта. — Ты можешь сидеть как умный.

— Все равно тяжело это. Ладно бы еще что-нибудь интересное рассказывали — так ведь нет. Каждый день одно и то же, одними и теми же словами. Уже и сами не понимают, что говорят, затвердили и бормочут автоматически, а думают о чем-то своем.

— Хоть об интересном чем-то думают?

— Да когда как…

Мазукта уселся в кресло поудобнее, закинул ногу на ногу и, сотворив себе сигару, с удовольствием закурил.

— Ну и когда оно как? — спросил он, выпуская колечки дымы из ушей.

— Да вот сегодня, например, — сказал Шамбамбукли, присаживаясь на табуретку. — Один человек полдня думал: «Если Шамбамбукли всемогущ, то может ли он сотворить камень, который сам не сможет поднять?»

— Ну и в чем тут проблема?

— То есть как в чем? Мне уже самому интересно — могу я создать такой камень или не могу?

— А попробовать не пробовал?

— Нет. Это же теоретический вопрос, а не практический.

— Значит, не можешь, — пожал плечами Мазукта.

— Почему не могу? — обиделся Шамбамбукли. — Если допустить, что я действительно всемогущий…

— А ты всемогущий?

Шамбамбукли поперхнулся и задумался.

— Не знаю, — признался он наконец. — Если я не могу поднять камень, который сам же и сотворил…

— Брось ты этот камень, — отмахнулся Мазукта. — Ну-ка, давай, вспомни определение всемогущества!

— Нуу… это когда…

— Определения не начинаются со слов «ну, это когда», — строго заметил Мазукта.

— Хорошо. Всемогущество — это способность творить всё, что угодно. Так?

— Вот именно, — кивнул Мазукта. Ключевое слово — «угодно». Угодно тебе сотворить камень — творишь камень. Не угодно его поднимать — не поднимаешь. Это и есть настоящее всемогущество.

Демиург Мазукта пришел к демиургу Шамбамбукли.

— Привет. Ну, показывай, что там у тебя с твоим новым миром?

— Он уже не очень новый, — проворчал Шамбамбукли. — Я тебя звал посмотреть еще шесть миллионов лет назад!

— Да ну, брось, что такое шесть миллионов лет для целого мира! А я раньше не мог прийти, был занят. Ну, давай, показывай.

Демиург Шамбамбукли провел друга в новый мир и указал носком ботинка: «вот!»

— Ну и что это такое?

— Плесень.

— Сам вижу, что плесень. А что с ней не в порядке?

— Ее тут не должно быть.

— Это почему же?

— Потому что я ее не сотворял!

— А-а… — протянул Мазукта и, присев на корточки, ковырнул зеленую пленку пальцем. Понюхал, попробовал на язык и сплюнул.

— Шесть миллионов лет назад ее еще не было, — уточнил на всякий случай Шамбамбукли. — Тогда только в воде появились какие-то комочки, а теперь, видишь, уже на сушу выползли…

— Вижу, — кивнул Мазукта.

— Я ничего не трогал, всё сохранил как было, тебя ждал.

— И правильно сделал. Сейчас я тебя научу, что делать. Садись и пиши жалобу на поставщика.

— На кого?!

— Ну, кто тебе продал эту твердь? На него и жалуйся, что товар был не стерильный. А может, вообще пользованный. Прошлый владелец за собой не убрался, а у тебя плесень от этого расползлась.

— Да какой еще прошлый владелец? Я сам этот мир сотворил!

— А, ну да… Ты же у нас максималист, либо всё, либо ничего… Значит, точно говоришь, ты тут жизнь не насаждал?

— Нет.

— Ну, может, случайно, по ошибке?

— Да не делал я ничего такого! Землю — сотворил, воду — тоже, светила зажег, а оно вдруг само как поперло!

— Ну всё ясно, — подытожил Мазукта, поднялся и отряхнул ладони. — Один случай на миллиард, так бывает. Жизнь зародилась сама.

— И что мне теперь с ней делать?

— Ну, уничтожь, если хочешь.

— Жалко. Она ведь живая!

Мазукта посмотрел на кромку воды, где кишели в мертвых водорослях гнилостные бактерии.

— Ну, тогда оставь, если жалко. Даже интересно, что тут может получиться. Чем Деструктор не шутит, может, еще через шесть миллионов лет и разум появится. Люди там, или гоблины…

— Ой, а как же тогда… Как я им объясню, что это не я их сотворил, а они сами?

— А ты не объясняй. Когда дойдет до этого момента, главное — появись во всем блеске славы и объяви себя их богом и повелителем. И прибирай к рукам всё готовое, тебе же меньше работы.

— Но разве так можно? Нечестно получается…

— Ха! — хмыкнул Мазукта и сплюнул на зеленую поросль. — А какого еще отношения заслуживает жизнь, появившаяся из плесени?

Демиург Шамбамбукли пришел в гости к демиургу Мазукте и застал друга за работой. Мазукта сидел с несчастным видом, грыз карандаш и время от времени что-то неуверенно черкал на листочке. Таких листочков, исписанных и смятых, вокруг валялось множество.

— Ой, а что это ты делаешь? — спросил Шамбамбукли.

— Стихи пишу, — мрачно откликнулся Мазукта. — Да ты садись пока, налей себе чаю, я еще не скоро закончу.

— А почитать можно?

— Да на здоровье, — пожал плечами Мазукта.

Демиург Шамбамбукли взял первый попавшийся листочек и прочел:

— Ой! — вздрогнул Шамбамбукли. — Это ты о чем? Мазукта, ты что, влюбился?

— Да ну, делать мне больше нечего. Я же не для себя пишу.

— А для кого?

Мазукта молча извлек из-под бумаг толстую конторскую книгу и подтолкнул ее к Шамбамбукли.

— Последняя страница, молитвы на сегодня. Какой-то молодой остолоп слезно умолял сделать так, чтобы в него влюбилась знакомая девушка. Ну вот мне и приходится теперь работать его музой — стихи нашептывать, к цветочному ларьку подталкивать, подарки выбирать…

— А ты разве прислушиваешься к молитвам? — искренне удивился Шамбамбукли.

— А без этого нельзя, — вздохнул Мазукта. — Кто ж тогда в меня верить будет — нет, кто обо мне вообще будет знать! — если я хоть иногда чего-нибудь кому-нибудь не исполню? Нет, я, конечно, не все просьбы рассматриваю, у меня правило железное: по одному миллиону просителей в день, остальные перебьются.

— А как ты их отбираешь? Случайным образом?

— У меня случайностей не бывает! Кто первым обратился, с утречка, того и слушаю. Как там говорит народная мудрость… не помню, какого народа: «Кто рано встает, тому бог дает».

— Ясно, — кивнул Шамбамбукли. — Так что там с этим парнем?

— Что-что… вот, помогаю теперь, — Мазукта указал рукой на кипу бумаги. — Стихи пишу прочувственные. Не знаю только, клюнет ли она… Опыта в таких делах у меня не очень много.

Шамбамбукли в недоумении почесал затылок.

— Чего-то я не понимаю… А зачем это нужно? Он же тебя не стихи просил для него писать, а чтобы девушка влюбилась. Ты что, не мог ей просто приказать влюбиться, и всё?

— Шамбамбукли, ты дурак! — торжественно провозгласил Мазукта. — Извини, сорвалось, не смог удержаться. Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Ну-ка, вспоминай, чему тебя учили, какие основополагающие принципы мироздания ты знаешь?

— Закон сохранения…

— Так, раз!

— Ну, этот… с динамикой что-то…

— «Всё течет, всё изменяется». Два! Дальше?

— Эээ… «На всё воля Творца»?

— «На всё воля Творца, но сердцу не прикажешь!» — поправил Мазукта. — Это единственно ограничение, наложенное на демиургов. Если бы мы могли управлять еще и побуждениями… тогда совсем неинтересно было бы!

— А-а… Ясно.

— Ну вот. А теперь оттого, что у какого-то болвана бессоница и плохой аппетит, я должен ломать голову, заниматься всякой ерундой! — Мазукта в раздражении смахнул бумажки со стола. — Ну не поэт я, не поэт! По мне, так лучше опять в жерло вулкана, богом ремесел на полставки, кайлом махать — но не видеть никакой писанины! И хоть бы было из-за чего, а то ведь фитюлька какая-то, ни кожи ни рожи! Да вот, сам взгляни.

Мазукта указал перстом.

— Видишь, во-он та?

— Вижу… — медленно произнес Шамбамбукли.

— Ну вот, в нее он и влюбился. И чего нашел? Мелкая, тощая, и ногти обгрызены… Разве что глаза большие, но глаза, это, знаешь ли…

— Знаю…

— А он, понимаешь, весь в расстроенных чувствах, жить без нее, говорит, не согласен, любовь, говорит, с первого взгляда! Хочу, говорит… Шамбамбукли?..

— М-м?

— Ты меня слушаешь?

— Угу…

— А почему не дышишь?

Шамбамбукли вздохнул так глубоко, что заколыхались занавески, и глуповато улыбнулся.

— Э-эй, аллё, ты в порядке? — забеспокоился Мазукта.

— Ага…

— Шамбамбукли, да что с тобой? — испугался Мазукта. — Ты здоров? Шамбамбукли?.. Шамбамбукли!!!

Впервые в его бесконечной жизни Мазукте стало по-настоящему страшно.

— А если попробовать такой вариант… — неуверенно начал демиург Шамбамбукли.

Демиург Мазукта поднял на друга усталый взгляд.

— Ну?

— Я обернусь быком, а когда она придет купаться на берег, выйду и… и она залезет ко мне на спину, а я ее увезу!

— Куда?

— Куда-нибудь. Сработает, как думаешь?

— Сработает. Если она склонна к скотоложеству или ты — к насилию.

Демиург Шамбамбукли помотал головой.

— Да, действительно, чего это я… А как ты думаешь, если я прольюсь на нее дождем?..

— То она промокнет.

— Золотым дождем, — уточнил Шамбамбукли.

— Ну, значит, ее пришибет самородком. Это же человек, не забывай. Они страшно хрупкие.

— Не пойдет, — вздохнул Шамбамбукли. — Ну а если так — в полночь я влечу ей в окно вороном, ударюсь лбом об пол…

— И набьешь шишку.

— Да не перебивай ты! Ударюсь об пол и превращусь в прекрасного юношу…

— Давай я попробую угадать, — предложил Мазукта. — Итак, представим себе, что ты — девушка. Юная и простодушная, живущая в отсталой, полной предрассудков стране. И к тебе в полночь в окно влетает ворон. Мало того — превращается в незнакомого мужчину!

— В прекрасного юношу! — обиженно уточнил Шамбамбукли.

— Знаешь, я думаю, ей будет не до того, чтобы к тебе присматриваться. Итак, возможные реакции: упасть в обморок, завизжать как резаная, позвать на помощь, огреть тебя по лбу сковородкой…

— Хватит, хватит! — перебил Шамбамбукли и потер лоб. — Ну а что же мне тогда делать?

— А почему бы тебе не заявиться к ней таким, какой ты есть?

— Да ну, что ты… Я стесняюсь.

— А быком не стесняешься?

— Быком — это другое дело! Быку, знаешь ли, многое позволено…

Шамбамбукли вдруг замолчал на полуслове и принюхался.

— Пахнет чем-то… Мазукта, у тебя что-то горит!

— Где?! — Мазукта вскинул голову и пошевелил ноздрями. — Нет, это не у меня. Это… А, знаю, это от людей потянуло, жертвенным дымом. Так что ты хотел сказать?

— Я тут подумал…

— Нет, погоди-ка! — Мазукта порывисто встал и завертел головой, отыскивая, откуда пахнет гарью. Наконец, найдя источник, он близоруко приставил ладонь к глазам, некоторое время напряженно вглядывался вдаль, а затем коротко, с чувством, выругался.

— Что там? — обеспокоено спросил Шамбамбукли. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Отбой! — проворчал Мазукта. — У них там народные гуляния. Ярмарка, карнавал и всякие зрелища для развлечения толпы.

— А, ну тогда ладно, — рассеянно кивнул Шамбамбукли. — А что, если я тогда превращусь не в ворона, а в какую-нибудь другую птицу? Лебедя или…

— Можешь больше не суетиться, — мрачно перебил его Мазукта. — У людей сегодня праздник. Мне в жертву только что принесли очередную юную девственницу.

Демиург Мазукта вошел в комнату и небрежно сбросил мокрый плащ на пол.

— Ну, и что ты тут сидишь, весь в расстроенных чувствах?

— Да так… — пожал плечами демиург Шамбамбукли.

Мазукта проследил за его взглядом и ухмыльнулся.

— А, смотришь… Ну, я ведь говорил тебе, что незачем волноваться. Нашли же в конце концов.

— Угу.

— В этой реинкарнации она очень даже симпатичный эмбрион.

— Угу.

— Что «угу, угу»?! Ты так и будешь сидеть и ждать целых шестнадцать лет?

— И четыре месяца.

— Что?

— Шестнадцать лет и четыре месяца, — повторил Шамбамбукли. — Сейчас ей почти двадцать одна неделя.

Демиург Мазукта подтащил кресло и сел напротив Шамбамбукли.

— А ты знаешь, что пока ты тут предаешься депрессии, в твоем мире дожди, туман и унылая погода? Ты о людях подумал?

— А я и не знал, что тебя волнуют люди, — вяло удивился Шамбамбукли.

— Нет. Люди волнуют тебя, — объяснил Мазукта. — А меня волнует твое состояние! Так что давай, взбодрись, займись чем-нибудь.

— Чем?

— Тебе что, нечего делать? Тогда пойдем, мне поможешь.

Шамбамбукли неохотно поднялся на ноги и покорно уставился на Мазукту.

— Брр! Ненавижу этот твой обреченный взгляд! — передернулся Мазукта. — Но в покое я тебя не оставлю, и не надейся. Одевайся и пошли.

Он сорвал с крючка сухой плащ, решительно запаковал в него Шамбамбукли и подхватил с пола свой собственный, с которого уже натекла лужа.

— Пойдем, тебе понравится.

Мир, в который демиург Мазукта привел демиурга Шамбамбукли, оказался сер и неприветлив. Под ногами хлюпала жидкая грязь, с неба лились потоки воды, ветер то и дело швырял капли под капюшоны демиургов.

— А здесь кто в депрессии? — удивился Шамбамбукли и плотнее затянул ворот.

— Никто. Это называется «тропический ливень». Пошли.

Демиурги поднялись по скользкому склону, обошли гряду камней и уткнулись носом в высокую деревянную стену.

— Ага, пришли! — Мазукта довольно улыбнулся. — Где-то здесь была дверца…

— А что это такое? — спросил Шамбамбукли.

— Корабль, не видишь?

— Здесь, в горах?

— А ты предпочел бы лезть за ним в болото?

— Нет, но…

Шамбамбукли оглядел сооружение. На корабль оно было мало похоже. Если честно, то больше всего оно напоминало деревянный гроб с орудийной башней, и от этой ассоциации Шамбамбукли опять помрачнел.

Мазукта тем временем нашел в стене корабля плотно закрытую ставню, распахнул ее и крикнул внутрь:

— Ау! Вы там как, готовы?

Из окошка резко пахнуло зверинцем, и раздался многоголосый рёв — курлыканье, рычанье, мычание, ржание и даже чавканье.

— Отлично! — Мазукта снова задраил окошко и окликнул Шамбамбукли. — Эй! Хватайся, понесли.

— Куда? — опешил Шамбамбукли.

— В другой мир, — пояснил Мазукта и, крякнув от натуги, приподнял свою сторону корабля. — Ну, чего стоишь, хватайся!

Шамбамбукли послушно ухватил корабль с другой стороны, и демиурги, кряхтя и отдуваясь, поволокли его на новое место.

— А зачем мы это делаем? — поинтересовался Шамбамбукли на первом же привале, едва переведя дух.

— Так надо, — ответил Мазукта, утираясь платочком. — В том мире, понимаешь, извратилась всякая плоть. Ну вот я и собрал генетически чистые экземпляры, по паре от каждого сохранившегося вида.

— А там устроишь Потоп?

— Ты что, рехнулся? Знаешь, какой мне потом счет за воду придет? Нет, никого я уничтожать не собирался. Зачем? Пускай извращаются, даже интересно, что получится.

— А зачем тогда этих изолируешь в отдельный мир?

— Ну как — зачем? Контрольная группа. Для чистоты эксперимента.

Сон был беспокойным, очень хотелось проснуться, но никак не получалось. Два голоса спорили, то и дело переходя на повышенные тона — один голос знакомый, родной и вполне ожидаемый, а другой… никогда такого не слышала! Да мало ли что может присниться.

— Уйди, по-хорошему прошу. Не лезь ей в душу.

— Извините, но куда же мне еще лезть?

— А вот никуда и не лезь!

— Это почему же?

— Она моя.

— И вовсе нет! Вы ее что, купили?

— Нет. Я ее люблю.

— Я, представьте, тоже.

Девушка беспокойно перевернулась на другой бок, и голоса испуганно затихли.

— Ты ее чуть не разбудил! — прошептал один.

— Неправда.

— Уйди.

— Не уйду! Я первый был.

— Ха! Я с ней знаком почти с рождения!

— А я — еще до того, как она родилась!

— Я ей дарил цветы, защищал от хулиганов, провожал из школы домой!

— А я расстилал цветочный ковер ей под ноги, отводил в сторону молнии и берег ее дом от пожаров!

— Я переносил ее на руках через лужи, держал зонтик над ее головой…

— А я раздвигал над ней тучи и унимал холодный ветер!

— Я ходил с ней любоваться на закат…

— Который я устроил специально для нее!

— Я рассказывал ей про созвездия…

— Которые я зажигал по ночам!

— Я готов для нее луну с неба достать!

— А я могу сложить к ее ногам тысячи лун!

— Я с ней целовался в подъезде!!!

Наступило долгое молчание.

— А… она?

— А она со мной.

— Значит… вот так?..

— Ага.

Повисло еще более долгое молчание.

— Я ее отобью… — неуверенно произнес незнакомый голос.

— Не отобьешь! — девушка решила наконец вмешаться в свой сон.

— О-о… прошу прощения.

— Ничего страшного. Ты же просто сон, не извиняйся.

— Да… конечно. Я просто сон. Ну… тогда счастья вам?

— Спасибо, — сказала девушка.

— И тебе счастья, — добавил родной любимый голос. — Может, найдешь себе другую какую-нибудь.

— Ничего, я подожду, — уклончиво отозвался незнакомый.

— А теперь иди. Не мешай нам сниться друг другу.

— Правила простые, — сказал демиург Мазукта. — Берешь вот эту штуку, — он поднял в ладонях большую сверкающую каплю, — и бросаешь что есть силы!

Капля ухнула вниз, грянула о дно ящика и разлетелась миллионом крошечных капелек.

— А что теперь? — спросил демиург Шамбамбукли.

— А теперь надо заставить их снова собраться вместе. Всего-то делов.

— А, ну это запросто… — демиург Шамбамбукли протянул руку к каплям, но Мазукта его остановил.

— Они сами должны собраться. Понимаешь? По своей воле.

— А у них и воля есть?

— Есть… что-то вроде того. Это же игра. Каждая капля — модель человеческой души. И действует примерно по тому же алгоритму. Ну, начинай.

— Заставить их объединиться?

— Ага. Побудить к этому.

— Ну, а чего тут сложного? Я дам им язык, общий для всех. Они начнут общаться — и сольются в один народ.

— Дерзай.

Шамбамбукли тут же наделил капли языком. Как только они обрели способность высказывать свое мнение друг о друге, а главное, понимать сказанное — тут же переругались и разошлись в разные стороны. Мазукта хихикнул.

— Теперь моя очередь. Раз один общий язык не годится — я попробую наоборот, дам им великое множество самых разных языков.

Получив несколько десятков разных языков, капли тут же разбились на группы и воинственно уставились на соседей.

— Не помогло, — сказал Шамбамбукли.

— Вижу. Пробуй дальше.

— Я объединю их единой верой! — решил Шамбамбукли.

Единая вера не прижилась. Каждая группа капель тут же начала трактовать постулаты по-своему, и все только хуже перегрызлись.

— Нет-нет! — замахал руками Мазукта. — Не так. Я дам им множество верований, на любой вкус, и каждый найдет веру по себе!

Теперь, разделенные разными религиями, капли разошлись еще дальше друг от друга, некоторые налились рубиново-кровавым цветом и повели крестовые походы на иноверцев, захватывая их и испаряя на кострах.

— Нет, и так не пойдет, — вздохнул Шамбамбукли, когда убитые капли опять вернулись с дождем. — Дать им общую культуру?

— Ну дай.

С культурой произошло то же, что и с религией. Каждый взял лишь то, что понравилось ему, отринув остальное.

— Может, повести их по разным путям развития? — предложил Мазукта. — Противоположности притягиваются, они начнут приглядываться друг к другу, заинтересуются, найдут полезное для себя, смешают культуры…

Две основные культуры столкнулись и тысячу лет провели в затяжной бесполезной войне.

— Дать им общего врага?

Но и общий враг не объединил капли — хотя многие сплотились, всегда находились маленькие пронырливые группки, нападавшие на своих с тыла — норовя урвать самой легкой добычи. Когда же общих врагов стало много — целые группы капель стали метаться туда-сюда, заключая и нарушая договора то с той, то с другой стороной, объединяясь и распадаясь, ловя сиюминутную выгоду.

— Да как их, Деструктор побери, собрать вместе?! — не выдержал наконец Шамбамбукли.

— Понятия не имею, — пожал плечами Мазукта и захлопнул ящик. — В эту игру, кажется, еще никто никогда не выигрывал.

— Шамбамбукли, когда ты последний раз проверял свой почтовый ящик? — спросил демиург Мазукта, удобно развалясь в кресле и обмахиваясь рекламным буклетом.

— Ну, обычно я его проверяю каждые двести-триста лет. А что?

— Из него уже на пол сыплется.

Демиург Шамбамбукли присмотрелся к конверту на коленях у Мазукты и нахмурился.

— Мазукта, а тебе не говорили, что чужие письма читать нехорошо?

— Нелепое суеверие, бытующее среди людей, — отмахнулся Мазукта. — Мы с тобой выше этого.

Он бросил буклет на столик, закинул ногу на ногу и мечтательно уставился в потолок.

— Кстати, раз уж зашел об этом разговор. Шамбамбукли, а ты никогда не хотел опуститься на уровень? Побыть немного человеком?

— То есть? Я же уже был, и не раз.

— Ты притворялся, — пояснил Мазукта. — Это не совсем то.

— И ничего подобного! — возмутился Шамбамбукли. — Я…

— Ты сам себя ограничивал, чтобы казаться человеком, но при этом всегда знал, что эта бодяга — понарошку. Ты же сам сотворил этот мир, сила твоя в нем немеряна. Разве не так?

— Так, — подумав, согласился Шамбамбукли. — Ну и что?

— Таков закон мироздания, — вздохнув, сказал Мазукта. — Любого мироздания, причем. Демиург не может жить полноценной жизнью в собственноручно сотворенном мире. Для нас это всегда лишь игра, сон, наваждение… Шамбамбукли?..

— А?

— Ты не хочешь немного пожить по-настоящему?

В голове у Шамбамбукли замигал тревожный сигнал, установленный специально для таких случаев.

— Мазукта, — осторожно произнес он, — мне не нравится, как у тебя горят глаза. Ты наверняка задумал какую-то сомнительную авантюру!

— Да ну, ерунда! Не будь таким подозрительным. Вот, смотри.

Мазукта развернул рекламный буклет.

— Наша проблема в том, что мы ничем не ограничены в собственных мирах, кроме своей же собственной воли. Порочный круг. Значит, нам надо найти чужой мир, где наша сила ничего не будет значить!

— Чужой мир?..

— Ну да. Вот, группа демиургов, опытных дизайнеров, предлагает новый проект. Огромный мир, с густонаселенными городами, с обильной дикой природой и красивыми ландшафтами.

— Ну и что? Мы и сами…

— Вот, слушай. «Если Вы устали от бесконечного акта Творения, отдохните в нашем мире. Проживите полную переживаний и событий жизнь простого человека. Вы можете стать кем угодно — воином, торговцем, ученым, даже преступником…»

— Я не понимаю…

— А тут и понимать нечего. Идешь со мной?

— Мазукта, а тебе не кажется?..

— А, оставь!

Мазукта вскочил на ноги и стал расхаживать взад-вперед.

— Что есть наше существование? Мы закисли в однообразии…

— Я — нет, — тихо возразил Шамбамбукли, но Мазукта его не слушал.

— Наша жизнь размеренна и скучна. Где дух авантюризма, где напряжение, где борьба? А нам предлагают — настоящую, ты понимаешь — настоящую жизнь! Жизнь, где имеют значение лишь наши личные качества, а не какая-то зыбкая сверхъестественная сила. Всё реальное, всё взаправду! Короче — ты со мной или нет?

Мазукта лязгнул зубами и вполголоса выругался. При неверном свете костра никак не давалось не то что вытащить — даже разглядеть досаждавшую занозу.

— Ты в порядке? — встревоженно спросил Шамбамбукли.

— О да. Всё просто отлично! — процедил Мазукта.

Шамбамбукли успокоился и подбросил в костер еще веток. Мазукта врал. Ему было паскудно. Сапоги он потерял в болоте, вдобавок промок до нитки и весь перемазался в грязи. В босую пятку коварно вонзился какой-то сучок, а за шиворот заползла пиявка. Теперь же, пока кожаный доспех сох на рогульке перед огнем, Мазукту заживо ели комары. Шамбамбукли потыкал мечом в жарящийся на вертеле окорок гигантской крысы. Крыса подвернулась очень кстати — друзья уже успели проголодаться, а до ближайшего поселения было еще далеко. Вдобавок с ее трупа Шамбамбукли снял пару клепаных перчаток — он еще долго удивлялся, зачем они были нужны крысе.

— Я очень рад, что тебе здесь нравится, — с чувством произнес Шамбамбукли и протянул Мазукте кусок жареного мяса. — Действительно, свежий воздух, здоровый образ жизни… кхм, натуральное питание.

Мазукта взял протянутый кусок и принялся мрачно его пережевывать. Крысятина была пережаренной и жесткой как подошва. У Мазукты бурчало в животе, но он твердо решил не выказывать слабости и приберечь зелье Малого Лечения на самый крайний случай. Шамбамбукли грыз свою порцию как ни в чем не бывало и выглядел, на взгляд Мазукты, возмутительно умиротворенным.

— Ты еще не упомянул активные физические упражнения, — ядовито заметил Мазукта.

— Да, верно, — Шамбамбукли мечтательно улыбнулся в темноту над костром. — Упыри, гарпии, крылатые ужасы… Посмотри, как у меня бицепсы окрепли! — он согнул руку, и под кольчугой заиграли литые мышцы. — Даже мозоли уже зажили.

— Поздравляю, — буркнул Мазукта.

— Вот только… — Шамбамбукли задумчиво нахмурился, и его безмятежный лоб пересекла тревожная складка. — Ты уверен, что настоящие простые люди живут именно так?

Демиург Мазукта сидел в гостях у своего друга демиурга Шамбамбукли и пил кофе со сливками. Сам Шамбамбукли пил какао.

— Слушай, чего расскажу, — начал Мазукта.

— Ну?

— Замесил я недавно Хаос. А сам отлучился ненадолго. Ну, ты помнишь, мы с тобой вместе отлучались.

— Помню. И что?

— Я рассчитывал, что к моему возвращению Хаос как раз подойдет. А он прокис.

— Мои соболезнования, — Шамбамбукли состроил сочувственную гримасу и долил себе сливок в какао. — А что тут интересного? Такое со всеми случается.

— Хаос прокис, — продолжал Мазукта. — И расслоился. Твердь створожилась и осела вниз, а небо всплыло наверх. А поскольку меня не было, то они под шумок поженились.

— Кто?

— Земля и небо. И нарожали кучу детей самого уродского вида. Самый старший пожрал всех своих братьев, а с сестрами стал сожительствовать. И тоже нарожал кучу уродов…

— А об этом обязательно рассказывать во время еды? — поинтересовался Шамбамбукли.

— Да ты слушай! Его дети собрались, пришили папашу и расчленили его. Из волос сделали деревья и траву, из костей — горы, из крови — моря, из кишок — болота, из ногтей…

Шамбамбукли поперхнулся, отодвинул от себя чашку и утер рот.

— Мазукта! То, что ты рассказываешь, очень интересно, но…

— А потом они собрали божественное семя своего убитого отца, смешали с дерьмом и сделали первого человека…

— Мазукта! Эта космогония очень длинная или нет? Меня сейчас стошнит.

Мазукта посмотрел на друга с обидой.

— Ну, ладно. Тогда я вкратце. Были долгие темные века, когда на земле проходу не было от разнообразных больших и малых богов, титанов, природных духов и иже с ними. Они, само собой, дрались друг с другом, одних поубивали, другие сами подевались куда-то. Люди выступали то за одну, то за другую сторону, строили и разрушали храмы — ну, ты представляешь.

— Представляю.

— В конце концов боги почти перебили друг друга. Трупы поверженных врагов они проглотили, а затем отрыгнули в небо и получились созвездия…

— Мазукта!

— А чего? Я что, виноват, что так получилось? Меня там вообще не было! Короче, последние оставшиеся из богов отошли от дел и удалились на облака от греха подальше.

— Это всё?

— Нет. Люди в их отсутствие напридумывали себе уйму разных дурацких верований, и здорово передрались между собой. Но в конце концов восторжествовала одна догма, у которой нашлись самые сильные защитники. Сейчас там почти все верят, что у мира изначально, еще до Хаоса, был один-единственный творец.

— Ну вот и хорошо, — кивнул демиург Шамбамбукли и расслабился. — Я очень рад, что твоя история наконец закончилась, и можно спокойно попить какао. Люди вернулись к истокам и уверовали в тебя. Поздравляю.

— Да было бы с чем… — невесело усмехнулся демиург Мазукта. — Как, по-твоему, они называют своего творца?

— Ха! Ты посмотри, какое я письмо получил!

Демиург Мазукта протянул демиургу Шамбамбукли распечатанный конверт.

— Какой-то придурок спрашивает, в чем смысл жизни!

— А что тут смешного? — удивился Шамбамбукли.

— Ну как же! Ты вслушайся, вопрос-то какой: в чем смысл жизни? Нет, каково?

— А в чем он, смысл-то?

Мазукта поперхнулся.

— Повтори, что ты сказал?

— Я говорю, а в чем он, этот смысл?

Мазукта разочарованно вздохнул.

— Мда… Ты бы еще спросил, с какой скоростью течет время. Или сколько весит масса.

— Не понимаю…

— А тут и понимать нечего! Смысл есть производная от жизни. Только для неё существуют такие понятия, как «польза» или «вред». А соответственно, и «смысл». Потому что смысл равняется сумме пользы и вреда, деленной на жизнь. Ясно теперь?

— Хм… Угу. Конечно. Да. Ты прав. Очень смешная шутка.

Демиург Мазукта расстелил на столе игровое поле, расставил фигурки и взял в руки кубик.

— Ну, начинаем?

— Начинаем! — охотно согласился демиург Шамбамбукли. — Бросай.

Мазукта бросил кубик и довольно хмыкнул.

— Ага! Я играю белыми, а ты черными.

— Ну вот, — расстроился Шамбамбукли. — Я тоже хочу белыми.

— Да ты что? — рассмеялся Мазукта. — Добро должно быть с кулаками. Во! — он сжал пальцы. — А у тебя разве кулаки? Нет уж, жребий есть жребий, играй за Мировое Зло.

— Ну ладно, — согласился Шамбамбукли. — Значит, мои фигуры — эти? Воры, убийцы, насильники и прочие?

— Да. А мои — священники, судьи, учителя, врачи и исполнительная власть. Начали!

Демиурги одновременно склонились над столом и принялись деловито передвигать фигурки.

— Стоп! — сказал через некоторое время Мазукта. — Ты как играешь?

— А что?

— Вон тот твой ублюдок — что он делает со старушкой?

— Переводит через дорогу.

— Ты с ума сошел? Он же насильник! Отрицательный тип.

— А отрицательным типам нельзя переводить старушек через дорогу?

— Нельзя!

— Почему?

Мазукта задумался.

— Нельзя — и всё. Это доброе дело. А ты играешь за Зло.

— Минутку, — Шамбамбукли поднял руку. — Если мои фигуры станут совершать только плохие дела — их же никто любить не будет?

— Разумеется! Их должны бояться, а не любить.

— Нет, — Шамбамбукли решительно помотал головой, — я так не согласен. Если с ними никто не захочет водиться, то все же переметнутся на сторону белых, и я тогда проиграл.

— Почему у меня Мировое Зло никогда не проигрывает? — парировал Мазукта.

— Не знаю. А что я делаю не так?

— Ты всё делаешь не так! Шпионы у тебя предотвращают войну, бандиты грабят богатых и раздают деньги бедным, насильники… ну, эти вообще действуют только по любви и по взаимному согласию! Я, конечно, понимаю, что цель оправдывает средства — но не любые же средства!

— Ну давай поменяемся, — предложил Шамбамбукли, — раз ты так всё хорошо знаешь, возьми себе черных, а я продолжу за белых.

— Ладно уж, продолжай… Давай я тебе растолкую, что уже успел сделать. Смотри, вот это — Инквизиция, она предотвращает уклонение фигур в сторону Зла. Это — святое воинство, которому поручено обращать черных в белую веру. Это — образовательная система, которая уничтожает в зародыше любые крамольные идеи, чтобы даже мысли такой, переметнуться, не было. Это — лагеря, куда изолируются неисправимые элементы. Всех ведь не сожжешь, правда? Ну ладно, ты пока занимайся белыми, а я буду исправлять то, что ты уже натворил.

— Да… — сглотнул Шамбамбукли. — Тут, безусловно, нужно многое исправлять…

Демиург сидел за своим рабочим столом и читал письма. За время его недолгого отсутствия писем скопилось много. Были они в основном от детей, конечно. Детские письма всегда доходят до демиурга. В отличие от взрослых, которые доходят лишь изредка.

«Дорогой демиург! Сделай, чтобы завтра было солнышко!»

«Дорогой демиург! Сделай, чтобы завтра был дождик!»

«Дорогой демиург! Пускай моей сестре ничего не дарят на день рожденья! Она противная.»

«Дорогой демиург! Пускай мне подарят на день рожденья другого брата.»

«Дорогой демиург! Сделай так, чтоб не было войны.»

«Дорогой демиург! Сделай так, чтобы мы победили!»

«Дорогой демиург! Пускай папа вернется живой, ладно?»

«Дорогой демиург! Пускай папа вернется…»

«Дорогой демиург! Пусть бабушка выздоровеет!»

«Господи… Как я устала. Когда же я наконец умру?» — да, взрослые письма тоже иногда доходят.

«Дорогой демиург! Сделай так, что папа разведется со своей женой и женится на маме.»

«Дорогой демиург! Сделай так, чтобы мои родители не разводились.»

«Дорогой демиург! Не наказывай папу за то, что он со мной сделал. Папа хороший. Только пусть мне в следующий раз не будет больно.»

«Дорогой демиург! Пусть я скорее вырасту большой и красивой, и буду нравиться мужчинам. Тогда мама возьмет меня с собой на работу.»

«Дорогой демиург! Когда я вырасту, я хочу быть больше и сильнее папы. Я его убью.»

«Дорогой демиург! Моя мама в тебя не верит. Не убивай её, пожалуйста.»

Демиург опустил голову на руки и заплакал.

Голая неприглядная Правда лежала на операционном столе, вся опутанная трубками и проводами.

Мазукта пошевелил пальцами в хирургических перчатках и приблизился к столу.

— Так, что у нас тут?..

Шамбамбукли прочитал данные с таблички.

— Фамилия и имя больного: Истина Правда. Избита. Зверски. Кроме того, над ней надругались.

— Вижу.

Мазукта склонился над избитой Истиной, осторожно прощупал её живот и помрачнел.

— Живота не пощадили! Придется резать Правде матку.

Правда застонала.

— Ребенок… мой…

— Она что, в сознании? — испугался Шамбамбукли.

— Нет. Бредит, — успокоил его Мазукта. — Ишь, ребенка пожалела! Сама, между прочим, виновата!

— То есть как? — не понял Шамбамбукли.

— Связалась с дурной компанией. Ну и как обычно: сначала там просто вольно обращались с Истиной, потом стали над ней издеваться, дергать и вертеть как попало, а потом… всем скопом познали Истину. А она, между тем, была тяжелая!

— Кем тяжелая?

— Уже неважно.

— Меня никто не любит, — сквозь сон пожаловалась Истина. — На голую… Правду… глаза закрывают.

Мазукта без комментариев вколол Правде полный шприц чего-то розового, и она снова обмякла. После этого сама операция не представляла трудностей — тем более, была уже привычна и отработана до мелочей.

— Идея, — сказал наконец Мазукта, покачивая на ладони плод. — Мертворожденная. Вот что бывает, когда насилуют Истину. Всегда.

Он прицепил на ручку младенцу дохлый номер и отправил в анатомичку.

— Посмотрим, вдруг из неё еще удастся что-нибудь полезное извлечь. Сейчас рождается столько нежизнеспособных идей! Возможно, отдельные части из этой смогут их спасти.

— А куда нам теперь? — спросил Шамбамбукли.

— Ну, на сегодня уже ничего серьезного. Осмотр пятой и седьмой палаты. Слепая Вера и безумная Надежда.

— А шестая палата..?

— А… — Мазукта обреченно махнул рукой. — В шестой уже никакие средства не помогут. Там лежит совсем безнадежная Любовь.

— Тебе хорошо, — мрачно изрек демиург Мазукта.

— Мне? — удивился демиург Шамбамбукли.

— Угу. У тебя было счастливое детство.

— А у тебя?

— А у меня вообще никакого не было.

— Так не бывает, — неуверенно возразил Шамбамбукли.

— Я образно выражаюсь, — криво усмехнулся Мазукта. — Ну посуди сам, разве это детство? Никто обо мне не заботился, я прозябал в постоянной духовной нищете и творческом голоде. Это ты у нас отпрыск древнего благородного рода, у тебя, небось, и игрушки были сплошь заграничные, и образование ты получал самое лучшее. А меня образовала улица.

— Бедный, — пожалел друга Шамбамбукли.

— Именно что бедный. Сколько сил было затрачено, чтобы хоть как-то выбраться наверх! Сколько раз приходилось возвращаться назад и начинать всё с начала! Ползком, на коленях, по сантиметру, по микрону. Полезную информацию по биту собирал! Но всему научился — сам, без преподавателей. Неслабо, а?

— Ты умный, — согласился Шамбамбукли.

— А кем мне только не приходилось подрабатывать потом, когда выбился в боги! В первой же конторе мне сразу приколотили крылышки к пяткам, и сделали мальчиком на побегушках. Тысячу лет носился как угорелый, доставлял почту по назначению. Потом духом вулкана работал, потом… даже вспоминать не хочу. И платили-то крохи, а я их все на книги тратил! И мечтал, что когда-нибудь смогу сам создавать миры — а не только арендовать в них жилплощадь.

— Ну, у тебя сейчас хорошо получается, — заметил Шамбамбукли.

— Сейчас-то да, — усмехнулся Мазукта. — А знаешь, как я создавал свой первый мир? По крохам собирал! Буквально по песчинке. Купить-то не на что было. В каждую черную дыру заглядывал — вдруг да завалилось что-нибудь хоть мало-мальски пригодное? Все детальки вручную подгонял, многие сам вытачивал, о свою кожу полировал. Всё боялся, дурак, что плохо выйдет, никто не купит. Наивный… Это я уже потом сообразил, что бездомные боги любой мир с руками оторвут, будь там хоть какие дефекты. Их ведь, иждивенцев, тьма тьмущая, редко в каком мире меньше сотни тусуется. Что ни мир — то коммуналка. Чтобы целая вселенная кому-то одному принадлежала, без остатка — почти небывалый случай, я таких знаю всего миллиона два. Но тогда был еще глуп, по молодости лет, вот и старался изо всех сил. Столько любви и заботы, сколько я вложил в своё первое творение, никуда больше не вкладывал. Всё, что построил потом — сплошная халтура. Ведь так, да?

— Ну, я бы не говорил столь категорично…

— А я бы говорил! Кому и знать, если не мне. Но тот, первый мир, я создавал по-настоящему старательно. Душу вкладывал. В каждую травинку, в каждый камешек, чтобы не был похож на остальные, чтобы… А, чего тебе говорить, разве ты поймешь? Первый мир — он же как первая любовь. Их потом сколько ни создавай, всё равно… не то.