Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

От автора

«Это теперь как мертвому припарки», – говорит по-немецки Ружена Грябер Кнежа. В трубке – треск. Мой муж, который в нашем разговоре за переводчика, пожимает плечами. На тот момент Ружена была единственной из еще живых узниц с первого транспорта, кого мне удалось разыскать; ее лагерный номер – 1649. За пару месяцев до звонка она с готовностью соглашалась дать интервью для моего документального фильма о первых аушвицких заключенных, но здоровье тогда помешало мне полететь в Швейцарию, чтобы с ней встретиться. А сейчас проблемы со здоровьем – у нее.

Я пытаюсь объяснить: мой главный интерес – поговорить с ней о Словакии, о том, как забирали ее и других девушек, как их предало собственное правительство.

«Мне не хочется перед смертью думать об Аушвице», – со вздохом отвечает она. Можем ли мы ее в этом винить? Ведь ей на ту пору было уже 92 года.

Я отправила Ружене благодарственную открытку, а потом нашла интервью с ней в Фонде Шоа[4] на немецком. Его можно перевести, но интервьюер из Фонда не задал ей вопросы, интересовавшие меня. Эти вопросы накопились у меня за годы, что прошли после работы с Реной Корнрах Гелиссен – узницей с первого транспорта, с которой мы больше четверти века назад, в 1992, написали книгу «Клятва». После выхода «Клятвы» меня стали находить члены семей других женщин с первого транспорта, они делились историями о своих двоюродных сестрах, тетях, матерях и бабушках, и у меня возникали новые и новые вопросы. Я снимала и записывала интервью с этими людьми, однако без живого общения хоть с кем-то из выживших узниц мои вопросы не получали ответов. Мне понятно стремление родственников оградить этих женщин (бывших узниц) от журналистского внимания: после трех лет ада в лагерях смерти, в столь преклонном ныне возрасте (за 90), кому хочется вновь переживать тот кошмар? Мне тоже не хотелось никого ранить своими болезненными вопросами, пробуждающими призраков прошлого.

Через год после телефонного разговора с Руженой я разослала семьям «второго поколения» электронное письмо с приглашением отправиться вместе со мной на мероприятия, посвященные 75-й годовщине первого транспорта, и повторить на поезде путь их матерей из Словакии в Аушвиц. Интерес проявили очень многие, но поехали мы в итоге небольшой группой, состоявшей из членов трех семейств: сыновья Эрны и Фелы Дрангер из Израиля (Ави и Акива), дочери Иды Эйгерман Ньюман из Америки (Тамми и Шарон вместе с детьми Тамми – Даниэллой и Джонатаном) и дочь Марты Ф. Гегор – Орна из Австралии. И вдруг, за пару недель до нашей встречи с остальными участниками, я узнаю, что в качестве почетного гостя на этих мероприятиях будет присутствовать девяностодвухлетняя Эдита Фридман Гросман (№ 1970). Через несколько дней мы уже говорили с Эдитой по Фейстайму. Контакт между нами возник с первой же минуты, и Эдита сказала, что в Словакии с радостью встретится со мной и моими операторами. Прошло две недели, и вот мы сидим в номере старой советской гостиницы с обшарпанными белыми стенами, и я задаю вопросы, которые нужно было задать Рене Корнрайх (№ 1716) 25 лет тому назад.

Эдита похожа на Рену: такая же энергичная, находчивая, остроумная. Маленький воробушек, одаряющий окружающих своей энергией. Время, проведенное нами вместе в Словакии, превратилось в вихрь событий: мы посетили бараки, где держали Эдиту и других девушек, станцию, с которой их депортировали. На мероприятиях по случаю годовщины мы познакомились с президентом и премьер-министром Словакии, с израильским послом, с детьми других выживших узниц. После слез и объятий группа «второго поколения», сопровождавшая меня, подружилась с семьями «второго поколения», живущими в Словакии. Под конец той недели мой муж сказал: «Тут документальным фильмом не обойдется. Придется писать книгу».

Писать об Аушвице непросто. Это не тот проект, за который берешься с легким сердцем, но, имея поддержку Эдиты, я решилась. Эта книга – не мемуары одной Эдиты, она посвящена всем женщинам с первого транспорта – точнее, тем из них, о ком удалось найти информацию. Я обнаружила, что в Канаде живет еще одна уцелевшая узница, Элла Рутман (№ 1950), и, решив свести этих двух женщин, отправилась в Торонто. Эдита и Элла помнили друг друга, но даже по прошествии стольких лет вели себя настороженно. Они заговорили по-словацки, и по ходу их беседы я поймала на себе страдальческий взгляд Эдиты. Теплой дружбы, которую рисовало мое воображение, не получилось, – как я поняла, в Аушвице Эдита Эллу недолюбливала. Их встреча проходила в атмосфере неловкости, отчужденности – до тех пор, пока две эти пожилые дамы не принялись в лупу разглядывать свои номера на левой руке.

– Моего уже почти не видно, – произнесла Эдита, – совсем стерся.

Воспоминания тоже со временем стираются. Но правду найти можно всегда, если знаешь, где искать. Рассматривая однажды старые фотографии Эдиты, я заметила на одной из них лицо Ружены Грябер Кнежи.

– Ты знала Ружену? – спросила я.

– А как же! – ответила Эдита, словно это разумелось само собой. – Мы учились в одном классе, а потом, уже после войны, близко дружили с ней и ее мужем Эмилем Кнежей. Он был писателем, как и мой муж. Мы навещали их в Швейцарии.

Круг замкнулся.

Многие из этих женщин были знакомы до Аушвица: жили в одном городке, ходили в одну школу или синагогу, но в интервью Фонда Шоа очень мало кто из них упоминает девичьи фамилии. Иногда рассказчица называет подругу детским прозвищем или просто описывает внешность, и из-за этого бывает трудно определить, имеется ли в виду та или иная девушка с первого транспорта. Интервью Марги Беккер (№ 1955) – один из редких примеров, где рассказчица почти всегда приводит полные имена девушек, с которыми она и Эдита вместе выросли, и Эдита сумела найти бóльшую их часть на школьной фотографии. Пока я не увидела это фото, мне бы и в голову не пришло спросить Эдиту про Ружену, поскольку в списке депортированных рядом с именем Ружены указан другой город. Я и не знала, что в детстве она жила в Гуменне. Как жаль, что я не начала это расследование, когда они все еще были живы!

Я уже вношу последние правки в этот текст, когда компьютер издает звук, извещающий меня о новом письме.

Я тут же открываю в «экселе» таблицу, где собрала все имена девушек с указанием городов и возраста, и вот пожалуйста – Корнелия Гелбова. В первоначальном списке, который хранится в Яд Вашем, она значится под номером 232. Примечательно, что ее сестру в своем интервью упоминает Ружена Грябер Кнежа. Они вместе были в Равенсбрюке. Обе девушки – на одной странице с тремя другими узницами, о которых вы вскоре узнаете, – с Эдитой и Леей Фридман и их подругой Аделой Гросс. И на той же самой странице – две девушки, с которыми некоторые из вас уже знакомы, – Рена Корнрайх и Эрна Дрангер.

В работе над этой книгой я изо всех сил старалась быть точной: установить даты всех описываемых событий, соблюсти корректную хронологию, обеспечить правильный временной порядок приведенных в тексте повествований. Эдита заверяет меня, что полной точности мне никогда не добиться. «Ни у кого не получится. Слишком огромный материал. Ну не нашла ты какую-то дату, ну и что с того? Главное в том, что это произошло».

Остается надеяться, что так оно и есть.

В этой книге много рассказчиков. Она строится на моих беседах с очевидцами событий, выжившими узницами, членами их семей, а также на интервью из Фонда Шоа. Чтобы полнее раскрыть каждую отдельную историю и подробнее описать атмосферу и политическую обстановку того времени, я пользовалась мемуарами, литературой, документами о холокосте. Я постаралась выстроить как можно более полную картину, повествующую о девушках и юных женщинах с первого «официального» еврейского транспорта, отправленного в Аушвиц.

Я глубоко признательна Эдите Гросман и ее семье, а также семьям Гросс, Гелиссен и Брандель за то, что приняли меня в свой узкий круг и относились ко мне как к почетному члену. «Ты нам как двоюродная сестричка», – сказала мне Эдита, когда мы праздновали ее 94-й день рождения. Вокруг нее сидели сын, невестка, внучки и двое правнуков. Это великая честь и привилегия – стать причастной к истории этих женщин, быть их покровительницей и летописцем. Их забрали в Аушвиц еще подростками. Вернулись из них лишь немногие. Их история, хроника их выживания – это дань почтения всем женщинам и девушкам мира.