В середине 90-х годов издательство Oxford University Press заказало мне учебник по Новом Завету для колледжей. Я сомневался в том, что этот труд будет способствовать моей карьере: занять прочное положение и получить постоянный пост в учебном заведении я пока не успел, а университетские советы неодобрительно относятся к учебникам, для написания которых не были предприняты долгосрочные исследования. Я задумался: чем может быть чревата попытка изложить основы историко-критического подхода девятнадцатилетним студентам, для которых он окажется полной неожиданностью? И я решил обзвонить нескольких друзей, работающих в той же сфере, и выяснить их мнение. Стоит ли мне браться за это дело? И если да, с какими проблемами я могу столкнуться при попытке кратко и сжато изложить азы библеистики для молодежи, только что закончившей школу?
Я получил массу полезных советов и подсказок, но по-моему, самым мудрым из них оказалось замечание моего друга Чарли Косгроува, который за несколько лет до того помог мне с учебой в аспирантуре (он учился в Принстонской семинарии двумя курсами старше и нередко подтягивал меня). По поводу учебника Чарли сказал: «Труднее всего будет решить, что в него не включать».
В конце концов я написал учебник и убедился, что Чарли был абсолютно прав. Решить, что включить в книгу по Новому Завету, очень просто, поскольку материала хоть отбавляй. Но чтобы книга получилась удобной для использования и доступной, от ряда важных или просто любимых тем придется отказаться. А вычеркивать темы, которые близки и дороги тебе, бывает мучительно.
Так произошло и с данной книгой. Когда речь заходит о разночтениях в Библии, мне трудно остановиться — их так много, в том числе и примечательных, и в то же время важных. Однако мне удалось сдержаться и ограничить дискуссию одной главой, предыдущей. Со следующей главой возникли те же трудности. Любой исследователь, взявший на вооружение историко-критический метод подобно мне, мог бы с легкостью написать по ее теме целую книгу, а я был вынужден довольствоваться одной главой.
Как мы видели в предыдущей главе, расхождения в Библии важны отчасти потому, что они заставляют нас со всей серьезностью относиться к каждому автору. То, что говорит Марк, может совсем не сочетаться с тем, что говорит Лука; у Матфея и Иоанна могут возникнуть разногласия, и оба они будут противоречить тому, что сказано у Павла. Но если присмотреться к противоречивому смыслу трудов различных библейских авторов, мы обратим внимание не только на подробности и мелкие детали, о которых говорилось во второй главе. Существуют более общие, системные различия между этими авторами и книгами — различия не просто в некоторых деталях, датах, маршрутах, описаниях поступков и перечислении их очевидцев. Многие различия в текстах библейских авторов имеют непосредственное отношение к самой сути их посланий. Порой представления одного автора о каком-либо важном вопросе расходятся с представлениями другого автора; при этом речь идет об основополагающих вопросах — кем был Христос, как достигается спасение, как должны жить последователи Иисуса.
Различия такого масштаба — не просто отдельно взятые противоречия, а чрезвычайно важные альтернативные отображения. Невозможно понять их, если не дать высказаться каждому автору Большинство читателей не воспринимают Библию таким образом. Они полагают, что, поскольку книги Библии собраны под одной обложкой, все их авторы говорят, в сущности, одно и то же. Они считают, что с помощью текстов Матфея можно понять тексты Иоанна, Иоанн подсказывает, как разобраться в текстах Павла, Павел помогает истолковать книги Иакова, и так далее. Такой гармонизирующий подход к Библии, основополагающий для религиозного чтения, имеет несомненное преимущество — помогает читателям увидеть объединяющие темы Библии, но вместе с тем ему присущи очень серьезные недостатки: он зачастую создает единство мыслей и убеждений там, где изначально не было ни того, ни другого. Библейские авторы не соглашались друг с другом во всем, что обсуждали; иногда существенные разногласия между ними пускали корни очень глубоко.
Историко-критический подход к Библии не подразумевает убеждения, что все авторы вкладывали в свои тексты одни и те же мысли. Он дает возможность оценить характерные для каждого автора взгляды, его понимание, его представление о том, какой является и должна быть христианская вера. Расхождения, о которых мы уже говорили, принципиальны, чтобы понять: они встречаются в текстах библейских авторов. Важные различия, которые мы обсудим далее, убедят нас в том, что расхождения — не просто мелочи, а вопросы большой значимости.
Я не хочу сказать, что историко-критический подход — единственный способ чтения Библии. Умудренные опытом богословы, прекрасно осведомленные о проблемах изучения Библии, затронутых историко-критическим методом, придумали способы воспринимать Библию как Священное Писание, несмотря на все расхождения в ней. Об этом будет подробно рассказано далее, в главе 8. А пока важно уловить, что такое историко-критический подход и как он может повлиять на понимание Библии.
В некоторой степени этот подход опирается на постулат, согласно которому «каноническое» Писание — то есть собрание под одной обложкой книг, обладающих некоторым авторитетом с точки зрения верующих — отнюдь не является формой, присущей библейским книгам изначально. Когда Павел писал послания к основанным им церквям, он не думал, что пишет Библию. Он считал, что пишет письма, удовлетворяя отдельные потребности по мере их возникновения, опираясь на свои размышления, верования и проповеди того времени. Лишь позднее кто-то собрал эти письма вместе и счел их богодухновенными. То же самое произошло и с евангелиями. Марк, как бы его ни звали на самом деле, понятия не имел, что его книга войдет в сборник вместе с тремя другими книгами и будет названа Священным Писанием, и уж конечно, ему даже в голову не приходило, что его книгу будут толковать в связи с текстами, написанными другими христианами тридцать лет спустя, в другой стране и в иных условиях. Несомненно, Марк хотел, чтобы его книгу читали и понимали саму по себе, — как и Матфей, Лука, Иоанн и все прочие авторы новозаветных книг.
Согласно одному из положений историко-критического метода, мы рискуем неверно истолковать книгу, если не дадим ее автору высказаться самому, если попытаемся подогнать смысл его слов к смыслу слов другого автора, если будем воспринимать все книги Нового Завета как одну большую, а не двадцать семь отдельных. Эти книги были написаны в разные времена и в разных местах, при различных обстоятельствах, с целью разрешить различные вопросы; их авторы придерживались каждый своих представлений, убеждений, предположений, традиций и источников. В некоторых случаях они излагают совершенно разные взгляды на вопросы, имеющие большое значение[17].
Сравнение текстов я начну с обсуждения примера, который представляется мне особенно наглядным и приковывающим внимание. Как и в случае с расхождениями, о которых мы говорили во второй главе, различия подобного рода можно заметить только при вдумчивом «горизонтальном чтении» отрывков, но на этот раз вместо того, чтобы обращать внимание на попадающиеся там и сям мелкие разночтения, мы сосредоточимся на более широких вопросах, на принципиальных различиях в способе изложения конкретной истории. Во всех евангелиях она представлена совершенно по-разному, но является ключевой для каждого из них — речь идет о распятии Иисуса. Можно предположить, что во всех евангелиях в рассказ о распятии вложен один и тот же смысл, а разночтения просто отражают небольшие изменения ракурса, смещение акцентов: один автор подчеркивает какие-то одни моменты, другой — другие. Но на самом деле различия гораздо значительнее и фундаментальнее, чем можно предположить. Нигде это не прослеживается более отчетливо, чем в повествованиях о смерти Иисуса у Марка и Луки.
С XIX века ученые признают, что Евангелие от Марка было написано первым, примерно в 65–70 годах н. э. И Матфей, и Лука, писавшие свои евангелия спустя 15–20 лет, пользовались Евангелием от Марка как одним из основных источников. Вот почему почти все сюжеты Марка можно найти у Матфея или Луки, и по той же причине текст всех трех евангелий в отдельных случаях повторяется слово в слово. Некоторые фрагменты совпадают в двух евангелиях, а в третьем отличаются от них, потому что слова Марка были изменены только в одном из более поздних евангелий. Это означает, что если мы возьмем одну и ту же историю, скажем, из Евангелий от Марка и Луки, и обнаружим в ней различия, то они существуют лишь потому, что Лука изменил слова источника, которым пользовался, — в одних случаях пропустил часть слов и фраз, в других кое-что прибавил, вплоть до целых эпизодов, а иногда перестроил предложения. Вероятно, будет логичным предположить: если Лука изменил слова Марка, то сделал это потому, что хотел придать им иное звучание и смысл. Иногда различия представляют собой незначительные изменения формулировок, но встречаются и такие, которые принципиально меняют весь смысл рассказанной истории. Это относится к изображению Иисуса, идущего на смерть.
В версии Марка (Мк 15:16–39) Понтий Пилат приговаривает Иисуса к смерти, римские воины высмеивают Иисуса и бьют его, а затем ведут на казнь. Симон Киринеянин несет его крест. Все это время Иисус молчит. Воины распинают его на кресте, но он продолжает молчать. Распятые вместе с ним разбойники издеваются над ним. Проходящие злословят его. Первосвященники и книжники насмехаются. Иисус молчит, пока наконец не издает громкий и горестный крик: «Элои, Элои! ламма савахфани?», который Марк переводит для читателей с арамейского как «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Кто-то подает Иисусу губку с уксусом. Он испускает дух. И сразу происходят два события: завеса в храме рвется пополам, а сотник признает: «Истинно Человек Сей был Сын Божий».
Это драматичная и волнующая сцена, исполненная страсти и пафоса. Иисус все время молчит, словно от потрясения, только в конце испускает крик, словно эхом повторяя Псалом 21. Насколько я понимаю, этот обращенный к Богу вопрос — подлинный. Иисус действительно хочет знать, почему Бог покинул его в таком положении. Согласно чрезвычайно популярному толкованию этого отрывка, Иисус цитирует Псалом 21:1, потому что на самом деле думает о финале того же Псалма, где Бог вмешивается и защищает страдающего псалмопевца. Думаю, такое прочтение — попытка придать чрезмерное значение этому отрывку, которое лишает «вопль богооставленности», как его называют, всей силы. Дело в том, что Иисуса отвергли все: его предал один из учеников, от него трижды отрекся ближайший из последователей, его бросили все ученики, отвергли иудейские власти, приговорили к казни римляне, высмеяли первосвященники, прохожие и даже двое разбойников, распятых вместе с ним. В конце концов у него возникло чувство, что даже сам Бог о нем забыл. Иисус погружается в пучину отчаяния и мучительной душевной боли и умирает. Этой картиной Марк что-то пытается растолковать нам. Он не хочет, чтобы читатель утешался, зная, что Бог на самом деле рядом и способен избавить Иисуса от физических страданий. Иисус умирает в муках, не зная точно, почему должен погибнуть.
Но читатель узнает эту причину. Сразу после смерти Иисуса завеса рвется пополам, а сотник признает Иисуса Сыном Божьим. Разорванная пополам завеса указывает, что смерть Иисуса открыла Бога всему Его народу, а не только иудейским первосвященникам, совершающим жертвоприношения в храме. Смерть Иисуса принесла искупление (см. Мк 10:45). И кто-то сразу же осознает это — но не ближайшие последователи Иисуса и не иудеи из толпы, а солдат-язычник, только что распявший его. Смерть Иисуса приносит спасение, и это намерены признать язычники. Это отнюдь не малоинтересный отчет о том, что «на самом деле» произошло в момент смерти Иисуса. Это богословие, облеченное в повествовательную форму.
Историки давно предположили, что в этом рассказе Марк не только объясняет значение смерти Иисуса, но и пишет о ней, ориентируясь на определенный круг читателей — на более поздних последователей Иисуса, терпящих гонения и муки от рук властей, противостоящих Богу. Подобно самому Иисусу, его последователи не знают, за что им столько боли и страданий. Но Марк объясняет этим христианам, что они могут быть уверены: даже если они сами не понимают, почему страдают, Богу это известно, Бог действует за кулисами, чтобы превратить мучения в искупление. Для достижения цели, которую преследует Бог, требуется пройти через страдания, а не избежать их, даже если эта цель в настоящий момент неясна. Таким образом, смерть Иисуса, по версии Марка, служит образцом, позволяет христианам понять, ради чего они терпят гонения.
Рассказ Луки тоже чрезвычайно примечателен, содержателен и драматичен, тем не менее он совсем другой (Лк 23:26–49). Речь не просто о расхождениях в некоторых деталях: различия гораздо существеннее. Они определяют общий характер изложения и в результате влияют на возможное истолкование текста.
Как и у Марка, у Луки Иуда предает Иисуса, Петр отрекается от него, Иисуса отвергают иудейские власти и приговаривает к казни Понтий Пилат, но не высмеивают и не бьют воины Пилата. Только Лука сообщает, что Пилат добивался, чтобы Иисуса судил царь Галилеи Ирод — сын царя Ирода из рассказа о рождении Иисуса — и не кто-нибудь другой, а воины Ирода насмехаются над Иисусом прежде, чем Пилат признает его виновным. Это расхождение, однако оно не влияет на общее восприятие различий между двумя повествованиями, на которые я здесь указываю.
У Луки Иисуса уводят на казнь, Симона Киринеянина заставляют нести его крест. Но по дороге к месту распятия Иисус не молчит. В пути он встречает женщин, оплакивающих его, обращается к ним и говорит: «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и детях ваших» (Лк 23:28). Далее он пророчествует о грядущих бедствиях, которые им предстоят. Судя по всему, Иисус вовсе не потрясен тем, что с ним происходит. Он больше озабочен участью окружающих, нежели собственной судьбой.
Более того, Иисус не молчит, пока его распинают на кресте, в отличие от повествования Марка. Вместо этого он молит: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23:34)[18]. По-видимому, Иисус поддерживает тесную связь с Богом и беспокоится больше о тех, кто совершает казнь, чем о себе. Иисуса высмеивают представители иудейских властей и римские воины, но только не те двое, которых распяли вместе с ним — в отличие от текста Марка. Один из разбойников пытается злословить Иисуса, но другой унимает его, упрекает за это и объясняет, что они получили по заслугам, а Иисус не сделал ничего плохого (вспомним, что Лука подчеркивает полную невиновность Иисуса). Затем разбойник просит Иисуса: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» Ответ Иисуса приковывает внимание: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк 23:42–43). В этом повествовании Иисуса вовсе не ставит в тупик то, что с ним происходит, и причины этих событий. Он совершенно спокоен, он все держит под контролем, он знает, что произойдет, и понимает, что будет дальше: он очнется в раю Божьем, и разбойник вместе с ним. Это полная противоположность описанию у Марка, у которого Иисус чувствовал себя забытым и брошенным вплоть до самого конца.
На земле сгущается тьма, завеса храма рвется пополам, пока Иисус еще жив — в отличие от описания Марка. Здесь разорванная завеса должна указывать не на то, что смерть Иисуса приносит искупление, так как он еще жив. Она свидетельствует о том, что его смерть — «власть тьмы», как он говорит ранее в том же евангелии (Лк 22:53), и она знаменует суд Божий над иудейским народом. Разорванная завеса выступает здесь как знак отрицания Богом иудейских традиций поклонения, символом которых является храм.
И самое главное: вместо того, чтобы перед смертью издавать вопль, исполненный тоски и отчаяния («Для чего Ты Меня оставил?»), у Луки Иисус громким голосом молится Богу и провозглашает: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». С этими словами он испускает дух (Лк 23:46). Здесь Иисус не считает, что Бог покинул его, и не гадает, за что ему такие муки одиночества и смерть. В этом случае Иисус чувствует, что Бог рядом, и утешается мыслью, что Бог на его стороне. Иисус полностью осведомлен о том, что с ним происходит и зачем, он вверяет себя попечению небесного Отца, твердо зная, что случится дальше. Затем сотник подтверждает то, что прекрасно известно самому Иисусу: «Истинно Человек Этот был праведник».
Трудно передать, как велика разница между этими двумя изображениями смерти Иисуса. Ранее я указывал, что ученые иногда полагают, будто повествование Марка было призвано вселять надежду в тех, кто терпел гонения и муки, объяснить им: как бы ни выглядели эти страдания, за ними стоит Бог, добивающийся искупления. С какой же целью Лука мог изменить повествование Марка — так, чтобы Иисус уже не умирал в терзаниях и отчаянии?
Некоторые критически настроенные толкователи предполагают, что Лука вполне мог тоже писать для христиан, терпящих гонения, но вкладывать в свои слова, обращенные к этим страдальцам за веру, совсем иную мысль, нежели Марк. Вместо того чтобы подчеркивать, что во всей сцене смерти Иисуса присутствует Бог, хотя на первый взгляд дело обстоит иначе, Лука мог предлагать христианам образец для подражания, объяснять, как они должны терпеть муки — подобно Иисусу, совершенному мученику, который до самой смерти был убежден в своей невиновности и уверен в осязаемом присутствии Бога в его жизни, сохранял спокойствие и держал себя в руках, зная, что эти страдания необходимы для обретения рая как награды, что вскоре все будет кончено, и начнется другая, благословенная жизнь. Эти два автора ведут речь об одних и тех же событиях, но пытаются донести до читателей совершенно разные мысли, относящиеся как к смерти Иисуса, так и к стойкости его последователей, терпящих гонения.
Затруднения возникают, когда читатели объединяют эти два повествования в одно всеобъемлющее, в котором Иисус говорит, делает и испытывает все, что есть в обоих евангелиях. При таком подходе основополагающие мысли Марка и Луки неизбежно затмеваются и теряются. Иисус уже не умирает в агонии, как у Марка (поскольку он держится уверенно, как у Луки), но и не хранит спокойствие и уверенность, как у Луки (поскольку он в отчаянии, как у Марка). Каким-то образом ему удается сочетать и то, и другое. Кроме того, его слова приобретают совсем иное значение, поскольку он говорит все то же, что в обоих евангелиях. А при попытке объединить Евангелия от Матфея и Иоанна читатели получают еще более хаотичный портрет Иисуса и ошибочно полагают, что они восстановили подлинный ход событий. Подходить к этим историям с подобных позиций — значит лишать каждого автора присущей ему цельности, а его историю — вложенного в нее смысла.
Так читатели составили знаменитые «семь последних слов умирающего Иисуса» — объединили предсмертные слова, которые он произносит во всех четырех Евангелиях, и решили, что теперь эта история известна им полностью. Но этот толковательный прием не дает возможности получить историю в целом. Он создает пятое повествование, радикально отличающееся от четырех канонических — пятое, которое, в сущности, представляет собой результат переписывания четырех евангелий, пятое евангелие. Делать это не возбраняется, если есть желание: мы живем в свободной стране, нам никто не помешает. Но с точки зрения приверженцев историко-критического метода, это далеко не лучший подход к изучению евангелий.
В целом мое мнение заключается в следующем: и евангелия, и все другие книги Библии — обособленные, разные и самостоятельные тексты, их не следует читать так, словно во всех говорится одно и то же. Это далеко не так, даже если речь ведется об одном и том же предмете (скажем, о смерти Иисуса). Евангелие от Марка отличается от Евангелия от Луки, Матфей пишет не так, как Иоанн, и в этом можно убедиться, изучив истории распятия методом «горизонтального чтения». При горизонтальном подходе голоса всех евангелистов будут услышаны, тексты не перепутаются и не образуют мегаевангелие, неизбежно сглаживающее акценты каждого.
Безусловно, синоптические евангелия рассказывают разные версии историй, содержащихся в них. Однако между ними есть сходство, которое отличает их от Евангелия от Иоанна. Давно известно, что причина этого заметного сходства — использование одних и тех же источников. Матфей и Лука обращались к Евангелию от Марка, местами воспроизводили его дословно, а иногда меняли, причем существенно, когда им требовалось представить какую-либо историю в ином свете.
Хотя многие невнимательные читатели Нового Завета не замечают этого, Евангелие от Иоанна — совсем другое дело. За исключением Страстей Христовых, большинство отрывков, которые есть у Иоанна, отсутствуют в синоптических евангелиях, а большинство сюжетов из синоптических евангелий не встречаются у Иоанна. И даже если сюжеты в них совпадают, Иоанн представляет их принципиально отличающимся образом. В этом можно убедиться, если в целом сравнить Евангелие от Иоанна с синоптическими.
Если прочитать синоптические евангелия и составить план ключевых отрывков — историй, образующих, так сказать, костяк повествований, — каким он будет? Лука и Марк начинают с рождения Иисуса в Вифлееме непорочной девой. Первое важное событие, упомянутое во всех трех евангелиях, — крещение Иисуса Иоанном, после чего Иисус уходит в пустыню, где его искушает диавол. Вернувшись из пустыни, Иисус начинает проповедовать скорое явление «Царства Божия». Характерная форма его учений — притчи. В Евангелии от Марка сказано, что Иисус наставлял слушателей только с помощью притчей (Мк 4:11). Кроме того, он творит чудеса. Одно из типичных его чудес — первое у Марка — изгнание бесов из одержимого. Так продолжается его служение в Галилее: Иисус излагает притчи, совершает акты экзорцизма и ближе к середине пути он берет троих последователей, Петра, Иакова и Иоанна, с собой на гору и преображается в их присутствии, а затем начинает беседовать с явившимися с небес Моисеем и Илией. После преображения Иисус продолжает служение, пока в последнюю неделю жизни не отправляется в Иерусалим. Он изгоняет торгующих из храма, затем присутствует на Тайной вечере и объявляет ее Вечерей Господней (или причастием), на которой хлеб — его тело, вино в чаше — его кровь. Затем он предстает перед судом иудейских первосвященников и выслушивает обвинения в богохульстве. Далее следует уже знакомый финал: авторы евангелий рассказывают о смерти и воскресении Иисуса каждый по-своему.
Поразительно, что в буквальном смысле слова ни одного эпизода, образующего костяк повествования в синоптических евангелиях, нет у Иоанна. Он не говорит о том, что Иисус родился в Вифлееме, и не упоминает о непорочности его матери, почти не останавливается на крещении и не описывает искушения в пустыне. Иисус не проповедует пришествие Царства Божьего и ни разу не рассказывает ни одной притчи. Он не изгоняет бесов. О преображении не сказано ни слова. По прибытии в Иерусалим он не выдворяет торгующих из храма (это он уже сделал во второй главе — Ин 2), не утверждает вечерю Господню (вместо этого он умывает ученикам ноги) и не предстает ни перед каким официальным судом иудейских представителей власти.
Если в Евангелии от Иоанна нет всех этих эпизодов, которые выглядят неотъемлемыми атрибутами истории Иисуса, то что же в нем есть? Множество сюжетов, не содержащихся в синоптических евангелиях. Иоанн начинает с пролога, таинственно описывает Слово Божье, которое само было Богом и посредством которого Бог создал вселенную. Мы узнаем, что это Слово стало человеческим существом, то есть понимаем, кто такой Иисус Христос — Слово Божье, облеченное плотью. Ничего подобного в синоптических евангелиях нет.
Иоанн рассказывает о чудесах, которые творит Иисус во время общественного служения, но не называет их чудесами — буквально «деяниями силы». Они называются «знамениями». Что они знаменуют? Что Иисус — тот, кто явился с небес, дабы даровать вечную жизнь всем верующим в него. В Евангелии от Иоанна описано семь таких знамений, большинство которых не значится среди чудес в синоптических евангелиях (за исключением хождения по воде и насыщения толп). К знамениям Иоанна относятся чудеса, знакомые читателям Библии и любимые ими на протяжении веков — превращение воды в вино, исцеление слепорожденного, воскрешение Лазаря из мертвых. В этом же евангелии Иисус проповедует, но не о Царстве Божьем, а о себе: рассказывает, кто он такой, откуда пришел, куда идет, как может принести вечную жизнь. Для Евангелия от Иоанна типичны высказывания «Я есмь», в которых Иисус отождествляет себя и поясняет, что он способен сделать для народа. Эти заявления «Я есмь» обычно подкрепляются знамениями — в доказательство, что Иисус говорит о себе правду. Он говорит: «Я есмь хлеб жизни», и в подтверждение преумножает хлебы, чтобы накормить многих; он говорит: «Я свет миру», и в доказательство исцеляет человека, родившегося слепым; он говорит: «Я есмь воскресение и жизнь», и воскрешает Лазаря из мертвых.
В Евангелии от Иоанна Иисус говорит подробно и пространно, между тем как в других евангелиях ограничивается запоминающимися, афористичными изречениями. С длинной речью он обращается к Никодиму в главе 3, с речью к Самарянке — в главе 4, а его длиннейшая речь к ученикам полностью занимает четыре главы (13–16) и сопровождается молитвой на всю последующую главу. Ни одного из этих обращений или высказываний «Я есмь» нет в синоптических евангелиях.
Гораздо больше можно сказать об уникальных особенностях, присущих Евангелию от Иоанна; я считаю, что это не просто расхождения между ним и синоптическими евангелиями, а совершенно разные изображения Иисуса. Разумеется, и три синоптических евангелия не идентичны, но различия между любым из них и Евангелием от Иоанна особенно примечательны, в чем можно убедиться, рассматривая те или иные тематические акценты.
Ортодоксальный христианский догмат по вопросу пришествия Христа в мир, общепринятый на протяжении столетий, гласит, что до рождения он был божественной сущностью, равным, но не идентичным Богу Отцу, и что он «воплотился», стал человеком, благодаря Деве Марии. Но этот догмат не излагается ни в одном из евангелий Нового Завета. Идея существования Иисуса до рождения в виде божественной сущности, которая стала человеком, содержится лишь в Евангелии от Иоанна; идея его рождения от девственницы — только у Матфея и Луки. Только при слиянии двух этих идей могли появиться взгляды, которые породили ортодоксальное вероучение. Авторам евангелий идея непорочного зачатия и идея боговоплощения представлялись совершенно разными.
В Евангелии от Марка ничего не говорится ни о том, ни о другом. В начале повествования Иисус предстает уже взрослым, Марк не упоминает об обстоятельствах его рождения. Если бы мы располагали единственным евангелием, Евангелием от Марка — а в ранние эпохи существования церкви для некоторых христиан оно и вправду было единственным, — мы понятия не имели бы о какой-либо особенности рождения Иисуса, не знали бы, что его мать была девственницей и что сам он существовал еще до того, как появился на земле.
В Евангелии от Матфея ясно сказано, что мать Иисуса была непорочна, но не высказано никаких предположений по поводу богословского смысла этого обстоятельства. Мы уже видели, что Матфей старался подчеркнуть, что все детали рождения, жизни и смерти Иисуса являлись осуществлением пророчеств из Писания. Так почему же он родился у непорочной девы? Потому, что иудейский пророк Исайя сказал, что «дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Мф 1:23, цитата из Ис 7:14). На самом деле Исайя имел в виду другое. В Еврейской Библии он говорит, что у «молодой женщины» родится сын, но это пророчество не о будущем Мессии, а о событии, которое вскоре произойдет во времена самого Исайи[19]. Но когда Библию переводили с древнееврейского на греческий, «молодую женщину» Исайи (ивр. alma; для «девы» в этом языке есть другое слово) заменили греческим словом «дева» (parthenos) — именно в таком переводе читал Библию Матфей. И он решил, что Исайя предсказал не события своего времени, а пришествие Мессии (несмотря на то, что в Ис 7 нет этого слова). Поэтому Матфей написал, что Иисус родился от девственницы, думая, что так гласит пророчество Священного Писания.
Лука придерживался иных взглядов. Он тоже считал Иисуса рожденным от девственницы, но не ссылался на пророчество. Он нашел более прямое объяснение: Иисус — в буквальном смысле слова Сын Божий. Мария зачала по воле Божьей, значит, ее сын — также сын Бога. Как узнает Мария от Ангела Гавриила (о чем говорится только у Луки), «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим» (Лк 1:35). Беременная не от мужа и не от другого человека, а по воле Бога, Мария рожает существо, природа которого отчасти божественна.
Итак, Матфей и Лука по-разному излагают причины рождения Иисуса от девственницы, но что еще важнее — ни у Матфея, ни у Луки нет никаких намеков на то, что рожденный от девственницы существовал до рождения. Для этих авторов Иисус начал существовать только после того, как родился. В их евангелиях вообще ни словом не упоминается о существовании Иисуса до рождения. Эта идея исходит от Иоанна, и только от Иоанна.
Иоанн не упоминает о непорочности матери Иисуса: вместо этого он объясняет пришествие его в мир как воплощение ранее существовавшего божества. Пролог к Евангелию от Иоанна (Ин 1:1-18) — один из самых возвышенных и выразительных текстов во всей Библии и вместе с тем один из наиболее противоречивых, оспариваемых, толкуемых превратно. Иоанн начинает (Ин 1:1–3) повествование величественным вступлением о «Слове Божием» — сущности, независимой от Бога («бывшей у Бога»), но в некотором смысле равной Богу («было Бог»). Оно появляется в начале у Бога, через него создается вся вселенная («все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть»).
Ученые столетиями спорят о подробностях этого отрывка[20]. Лично я считаю, что автор обращается к истории сотворения в Быт 1, где все появляется по слову Бога: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Произнося Слово, Бог сотворил все, что появилось в мире. Автор четвертого евангелия, подобно другим сторонникам иудейской традиции, полагал, что изреченное Богом Слово представляло собой некую независимую сущность, связанную с Ним, но вместе с тем обособленную. Она была «у Бога», но изреченная, отделилась от Бога; она «была Бог» в том смысле, что изреченное Богом было частью Его сущности. Его речь лишь явила вовне то, что уже имелось внутри, в Его разуме. Следовательно, Слово Божье было внешним проявлением внутренней божественной реальности. Она и была у Бога, и была Богом, и стала средством, благодаря которому появилось все сущее.
В Евангелии от Иоанна это ранее существовавшее божественное Слово Божье стало человеческим существом: «И Слово стало плотию и обитало с нами… и мы видели славу Его» (Ин 1:14). Заранее ясно, кем был этот человек — Иисусом Христом. Здесь Иисус не просто иудейский пророк, который внезапно появляется на сцене, как у Марка, и не богочеловек, возникающий в момент зачатия (или рождения) при участии женщины, забеременевшей по воле Бога. Он само Слово Божье, которое было у Бога в начале, на некоторое время переселилось на землю и даровало людям возможность вечной жизни.
Иоанн не объясняет, каким образом это Слово пришло в мир. Он не рассказывает о Рождестве, не упоминает Иосифа и Марию, Вифлеем, непорочное зачатие. Именно этим его евангелие отличается от повествования Луки: если Лука изображает Иисуса возникшим в некий исторический момент (зачатия или рождения), то у Иоанна Иисус представлен как воплощение в облике человека божественной сущности, пребывающей вне истории.
Что происходит при попытке объединить эти взгляды? Теряются сразу оба характерных акцента. Основную идею каждого автора затеняет ортодоксальная догма о боговоплощении посредством Девы Марии. Читатели Нового Завета, объединяющие эти два текста, создают собственное повествование, развивающееся параллельно учениям Луки и Иоанна и содержащее учение, которого нет ни в одном из упомянутых евангелий.
В Евангелии от Иоанна также содержатся иные взгляды на слова Иисуса о его общественном служении. Далее я сравню их с высказываниями из самого раннего синоптического евангелия — Евангелия от Марка.
Во многих отношениях итог учениям Иисуса в Евангелии от Марка подведен в первых же его словах: «Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк 1:15). Всякий, кто знаком с древним иудаизмом, обратит внимание на апокалиптический характер этой мысли. Иудейская апокалиптика — разновидность мировоззрения, возникшая примерно за полтора столетия до рождения Иисуса и широко распространенная среди иудеев в его времена. Греческое слово «апокалипсис» означает «обнародование», «откровение». Ученые назвали эти взгляды апокалиптическими потому, что их сторонники верили: Бог открыл или явил им высшие тайны, благодаря которым можно постичь смысл реальности, в том числе низшей и неприятной, существующей на земле. Одним из вопросов, ответ на который искали сторонники апокалиптических идей, был следующий: почему в мире столько боли и страданий, особенно среди народа Божьего? Страдания порочных людей еще как-то можно понять: они просто получают по заслугам. Но почему мучаются праведники? Почему праведники страдают даже больше грешников и от рук самих грешников? Почему Бог допускает такое?
Иудейские апокалиптики верили, что Бог открыл им тайны, чтобы помочь во всем разобраться. В мире есть могущественные силы, противостоящие Богу и Его народу, — такие, как дьявол и его свита. Эти силы правят миром и теми, кому принадлежит власть в нем. По какой-то таинственной причине Бог позволил этим силам процветать в нынешний «лукавый век». Но грядет новый век, когда Бог свергнет силы зла и создаст царство добра, Царство Божье, в котором не будет больше боли, горя и страданий. Верховная власть сосредоточится у Бога, а с дьяволом, его приспешниками и другими силами зла, приносящими столько страданий (вызывающими ураганы, землетрясения, голод, эпидемии, войны), будет покончено навсегда.
Учение Иисуса у Марка носит апокалиптический характер: слова «исполнилось время» подразумевают, что нынешний «лукавый век», рассматриваемый относительно ленты времени, почти завершился. Конец уже близок. «Приблизилось Царствие Божие» — явное указание на то, что Бог вскоре примется за дело и сокрушит злые силы и государства, которые они поддерживают — например, Рим, — и во всем мире воцарится его царство, царство истины, мира и справедливости. «Покайтесь и веруйте в Евангелие» — призыв о необходимости подготовиться к грядущему царству, изменить свою жизнь, примкнуть к силам добра, отречься от сил зла, а для этого принять учение Иисуса, которое вскоре восторжествует.
Для Иисуса в Евангелии от Марка это царство уже близко. Как он говорит ученикам, «истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе» (Мк 9:1); позднее, после описания космических катаклизмов, знаменующих конец эпохи, он объясняет: «Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как все это будет» (Мк 13:30).
Как возникнет это царство? С точки зрения Марка, его основателем станет «Сын Человеческий», верховный судия земли, который будет судить людей согласно тому, приняли ли они учение Иисуса: «Кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами» (Мк 8:38). И кто же этот Сын Человеческий? Для Марка — сам Иисус, которому предстоит быть отвергнутым своим народом и его властями, претерпеть казнь, а затем восстать из мертвых (Мк 8:31). Иисус умрет, воскреснет и наконец вернется как судия, и вместе с ним появится Царство Божье.
Но поскольку царство явит Иисус, для Марка это царство уже заблаговременно проявлено в земной жизни и служении Иисуса. В этом царстве не будет бесов и нечистых духов, и Иисус изгоняет их; в нем не будет болезней, и Иисус исцеляет недужных; в царстве не будет больше смерти, и Иисус воскрешает из мертвых. Царство Божье уже просматривается в служении Иисуса и его последователей (Мк 6:7-13). Такова суть многих притчей Иисуса в Евангелии от Марка: царство просматривается в поступках Иисуса слабо, пока почти незаметно, но вскоре оно появится во всей красе и славе. Оно подобно крошечному горчичному зернышку, из которого, если посадить его в землю, вырастает высокий куст (Мк 4:30–32). Большинство слушателей Иисуса отвергли эту идею, но судный день уже близок, вскоре Царство Божье вступит в силу, и тогда весь мир станет другим (Мк 13).
В Евангелии от Марка Иисус мало что рассказывает о себе. Он говорит в основном о Боге и грядущем царстве, а также о том, как люди должны готовиться к нему. Сыном Человеческим он называет себя неизменно уклончиво: он никогда не говорит «Я — Сын Человеческий». Вместе с тем он не утверждает, что он и есть Мессия, помазанный правитель грядущего царства, и так продолжается до самого конца, до допроса его первосвященником (Мк 14:61–62).
Хотя Иисус признан в этом Евангелии Сыном Божьим (см. Мк 1:11; 9:7; 15:39), сам он предпочитает не пользоваться этим титулом и лишь нехотя признает его (Мк 14:62). Важно знать, что для древних иудеев выражение «сын Божий» имело глубокий смысл. В Еврейской Библии «сыном Божиим» может называться народ Израиля (Ос 11:1) или царь Израиля (1 Цар 7:14). В этих случаях в роли сына Божьего выступает некто избранный Богом для осуществления его замыслов и выражения его воли на земле. Для Марка именно таким избранником становится Иисус — тот, кто исполняет высшую волю Бога и ради этого идет на смертную казнь на кресте. Но поразительно то, что в Евангелии от Марка Иисус никогда не упоминает о своей божественности, о том, что он существовал еще до рождения, что в некотором смысле он равен Богу. У Марка он не Бог и не претендует на этот статус.
Совсем иначе обстоит дело в Евангелии от Иоанна. У Марка Иисус говорит в основном о Боге и грядущем царстве и почти не упоминает о себе, только сообщает, что ему предстоит казнь в Иерусалиме, в то время как у Иоанна практически все, что сказано Иисусом, касается его самого: он объясняет, кто он такой, откуда прибыл, куда идет, как он может даровать вечную жизнь.
У Иоанна Иисус не проповедует о грядущем царстве Бога: акцент сделан на его собственной личности, о чем говорят постоянные выражения «Я есмь». Именно он дает средства к существованию («Я есмь хлеб жизни», Ин 6:33), освещает жизнь («Я свет миру», Ин 9:5), он единственный путь к Богу («Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня», Ин 14:6). Вера в Иисуса — путь к вечному спасению: «Верующий в Сына имеет жизнь вечную» (Ин 3:36). По сути, он равен Богу: «Я и Отец — одно» (Ин 10:30). Слушатели-иудеи, по-видимому, прекрасно понимали, о чем он говорит: они сразу схватили камни, чтобы побить его за богохульство.
В одном отрывке Евангелия от Иоанна Иисус претендует на имя Бога для себя, говоря иудеям-собеседникам: «Прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Ин 8:58). Авраам, живший 1800 годами ранее, — отец иудеев, а Иисус заявляет, что существовал еще до него. Но на этом его претензии не заканчиваются. Он ссылается на отрывок иудейского Писания, где Бог является Моисею в виде горящего куста, повелевает идти к фараону и вывести народ Божий из Египта. Моисей спрашивает Бога, как его имя, чтобы объяснить израильтянам, какое божество прислало его. Бог отвечает: «Я есмь Сущий… скажи сынам Израилевым: Сущий [Иегова] послал меня к вам» (Исх 3:14). Поэтому, когда Иисус в Ин 8:58 говорит «Я есмь», он претендует на божественное имя. И здесь слушатели-иудеи без труда поняли смысл его слов. И вновь схватились за камни.
Разница между Евангелиями от Марка и Иоанна не только в том, что у Иоанна Иисус говорит о себе и отождествляет себя с божественным, но также и в том, что Иисус не учит тому, чему он учит у Марка — пришествию царства Божьего.
Идея грядущего царства на земле, где верховную власть будет осуществлять Бог, а все силы зла будут уничтожены, не звучит в заявлениях Иисуса в Евангелии от Иоанна. Вместо этого Иисус объясняет людям, что вечную жизнь в небесах они обретут, только родившись свыше (Ин 3:3–5). Вот что означает у Иоанна «Царствие Божие» в тех немногих случаях, когда оно фигурирует в тексте: оно означает жизнь на небесах, наверху, с Богом, а не новые небеса и новую землю под ними. Вера в Иисуса — вот что дарует вечную жизнь. Верующие в Иисуса будут жить с Богом вечно, неверующих ждет кара (Ин 3:36).
Многие приверженцы историко-критического метода убеждены, что в Евангелии от Иоанна, написанном последним, уже не говорится о близящемся появлении на земле Сына Человеческого, который воссядет судией на земле и возвестит начало утопического царства. У Марка Иисус предсказывает, что эти события произойдут в ближайшем времени, при жизни его поколения, так что их увидят его ученики (Мк 9:1; 13:30). Но к тому времени, когда Евангелие писал Иоанн, — вероятно, к 90–95 годам н. э. — предыдущее поколение уже успело умереть, скончались многие, если не все ученики. То есть они умерли до пришествия царства. Что можно сделать с учением о вечном царстве здесь, на земле, если это царство так и не возникло? Заново истолковать учение. Иоанн истолковывает его, переосмысливая основные идеи.
Апокалиптическое мировоззрение, отраженное в трудах Марка, характеризуется наличием исторического дуализма — с нынешним «лукавым веком» и будущим Царством Божьим. Наш век и век будущий — их можно расположить на горизонтальной ленте времени, нарисованной поперек страницы. Евангелие от Иоанна превращает горизонтальный дуализм апокалиптического мышления в вертикальный дуализм. Это уже не дуализм эпохи, продолжающейся на земле, и новой, грядущей и тоже земной эпохи: речь идет о дуализме жизни на земле и на небе. Мы внизу, Бог вверху. Иисус как Слово Божье нисходит с небес для того, чтобы мы сами испытали «рождение свыше» (буквальный смысл Ин 3:3 заключается не в том, что «вы должны родиться во второй раз», а в том, что «вы должны родиться свыше»[21]. Когда мы испытаем это новое рождение, уверовав в Христа, явившегося свыше, тогда и у нас появится вечная жизнь (Ин 3:16). А после смерти мы вознесемся на небеса, чтобы жить с Богом (Ин 14:1–6).
Царство уже незачем ждать на земле. Оно на небесах. И мы можем попасть туда, веря в того, кто сошел с небес на землю, чтобы наставлять и учить нас. Это учение кардинально отличается от увиденного нами в Евангелии от Марка.
Зачем Иисус творит чудеса? Большинство читателей наверняка ответят: потому, что он сочувствует людям и хочет избавить их от страданий. И этот ответ подтверждают синоптические евангелия. Более того, чудеса в этих евангелиях указывают, что долгожданное царство уже начало возникать — благодаря деяниям Иисуса:
Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим и послал Меня… проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение…
И Он начал говорить им: ныне исполнилось писание сие, слышанное вами (Лк 4:18–21).
В другом отрывке последователи Иоанна Крестителя приходят к Иисусу, желая узнать, тот ли он, кто должен появиться в конце времен, или им ждать другого. Иисус отвечает им: «Пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют. И блажен, кто не соблазнится о Мне» (Мф 11:2–6). В синоптических евангелиях Иисус — тот, кого долго ждали и кто возвестит царство.
Однако в тех же ранних евангелиях Иисус решительно отказывается творить чудеса, чтобы доказать неверящим, кто он такой. У Матфея книжники и фарисеи говорят Иисусу: «Учитель! хотелось бы нам видеть от тебя знамение» (Мф 12:38). Они хотят доказательств, что его власть исходит от Бога. Вместо того, чтобы исполнить их просьбу, Иисус разражается яростной отповедью: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка» (Мф 12:39). И он продолжает объяснять: как Иона был, в сущности, мертв три дня и три ночи в чреве кита, так и «Сын Человеческий» будет «в сердце земли» три дня и три ночи.
Речь идет о Книге пророка Ионы из Еврейской Библии, где говорится, как Бог отправил пророка Иону к заклятым врагам Израиля — ассирийцам в город Ниневию, чтобы призвать их к покаянию. Иона отказывается и отплывает в другом направлении. Бог поднимает на море бурю, во время которой судно начинает тонуть; узнав, что причина тому — непослушание Ионы, моряки выбрасывают его за борт. Огромная рыба глотает Иону, но через три дня извергает его на сушу. Чтобы вновь не навлечь на себя гнев свыше, Иона отправляется в Ниневию, проповедует свою весть и обращает в свою веру город.
Иисус противопоставляет свою ситуацию положению Ионы. Он, Иисус, проповедует упрямцам, а они не раскаиваются. Однако он отказывается чудом подтвердить свои божественные полномочия. Единственным доказательством станет «знамение Ионы», которое в контексте Евангелия от Матфея означает знамение воскресения. Иисус будет мертв трое суток, а затем восстанет. Этого события, а не его деяний в ходе общественного служения, хватит, чтобы убедить народ в том, что он провозглашает истину.
Такие взгляды Матфей выражает повсюду в своем евангелии, они помогают нам разгадать смысл одного из его самых загадочных эпизодов. Перед началом общественного служения Иисус уходит в пустыню, где его искушает диавол (Мф 4:1-11). Матфей упоминает о трех конкретных искушениях, но лишь два из них имеют очевидный смысл. Во время первого, после сорокадневного поста, искуситель подстрекает Иисуса превратить камни в хлебы. Иисус отказывается: его чудеса предназначены не для него самого, а для других людей. В третий раз диавол требует поклониться ему, а взамен обещает царства мира. Искушение очевидно — кому не захочется править миром? Однако оно имеет особый подтекст для Матфея, которому известно, что править миром Иисус будет в любом случае. Но сначала ему придется умереть на кресте. Искушение в данном случае заключается в возможности избежать Страстей Христовых. Иисус снова отказывается: поклоняться следует лишь Богу.
А в чем же состоит второе искушение? Диавол ставит Иисуса на крышу иудейского храма и подзуживает спрыгнуть вниз: если он и вправду Сын Божий, Ангелы подхватят его и понесут, не позволив ушибить даже палец. Чем может быть заманчив прыжок с десятиэтажного здания? Необходимо понять, где все это происходит: в Иерусалиме, сердце иудаизма, в храме, очаге поклонения Богу, где бывает множество иудеев. Иисуса искушают, подбивая спрыгнуть вниз у всех на виду, чтобы ангелы явились и подхватили его. Иными словами, для Иисуса это соблазн предоставить народу чудесное доказательство тому, что он и вправду Сын Божий. Иисус решительно отказывается: «Написано также: „не искушай Господа Бога твоего“».
У Матфея Иисус ничего не творит в доказательство своих слов. Вот почему в этом Евангелии его чудеса называются чудесами, а не знамениями. Это демонстрации силы, предназначенной для помощи нуждающимся и для того, чтобы подтвердить приближение Царства Божьего.
А в Евангелии от Иоанна? У Иоанна эффектные действия Иисуса названы знамениями, а не чудесами. Они подтверждают, кто такой Иисус, и убеждают людей верить в него. Называя себя «хлебом жизни», Иисус совершает знамение хлебов, которых хватает, чтобы накормить «множество народа» (Ин 6); заявляя, что он — «свет миру», Иисус сопровождает эти слова знамением — исцеляет человека, родившегося слепым (Ин 9); утверждая, что он «воскресение и жизнь», он доказывает это знамением и воскрешает Лазаря из мертвых (Ин 11).
Удивительно, что приведенная у Матфея история о том, как Иисус отказал иудейским книжникам и фарисеям в знамении, кроме знамения Ионы, отсутствует в Евангелии от Иоанна. Но зачем она там? С точки зрения Иоанна, Иисус дает знамения своим служением. Иоанн также опускает историю о трех искушениях в пустыне. Опять-таки, почему? Потому что считает, что Иисус доказывает, кто он такой, с помощью чудесных знамений, а не отвергая дьявольские искушения; таково его божественное призвание.
Знамения у Иоанна предназначены, чтобы подкреплять веру в Иисуса. Как сам Иисус говорит царедворцу, который просит исцелить его сына: «Вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес» (Ин 4:48). Иисус исцеляет сына, и его отец обретает веру (Ин 4:53). Значит, автор Евангелия от Иоанна считал, что все эти знамения подтверждали личность Иисуса и приводили людей к вере: «Многое сотворил Иисус пред учениками Своими и других Чудес, о которых не написано в книге сей. Сие уже написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин 20:30–31). В то время как у Матфея сверхъестественные доказательства статуса Иисуса строго ограничены, у Иоанна они являются основной причиной чудес, которые творит Иисус.
Значительные различия между текстами новозаветных авторов можно обнаружить не только в четырех евангелиях, но и во многих других книгах Нового Завета, таких, как труды апостола Павла.
Тексты Павла были написаны раньше всех евангелий. Большинство его посланий относятся к 50-м годам христианской эпохи и примерно на 10–15 лет опережают появление самого раннего из евангелий — Евангелия от Марка. Павел и все евангелисты работали после смерти Иисуса, авторы евангелий не просто описывали для потомков все «подлинные» слова и поступки Иисуса. Они рассказывали истории о его изречениях и деяниях, рассматривая их сквозь призму своих богословских представлений, что особенно заметно в некоторых отрывках. Павел также исходил из своих богословских взглядов. Но многие взгляды, содержащиеся в трудах Павла, не согласуются с найденными в евангелиях, а также в книге Деяния Апостолов, написанной автором Евангелия от Луки.
К важным аспектам учения Павла относится вопрос о том, каким образом мы можем предстать перед Богом. По меньшей мере со времен Реформации богословы утверждают, что этому вопросу Павел придавал первостепенное значение. Сегодня большинство специалистов по трудам Павла признают, что это мнение — чрезмерное упрощение, при котором упускается из виду немалая часть подтекста семи бесспорно павловских посланий, упомянутых в главе 2. Несомненно то, что Павла волновал вопрос, каким образом люди — например, готовые обратиться в веру — могут вступить в надлежащие отношения с Богом, и Павел был убежден, что это может произойти лишь при условии веры в смерть и воскресение Иисуса, а не в результате исполнения заповедей иудейского закона.
Это учение идет вразрез с другими новозаветными взглядами, в том числе изложенными в Евангелии от Матфея. Должны ли последователи Иисуса и впредь соблюдать иудейские законы, если они стремятся к спасению? Ответ на этот вопрос зависит от того, к какому автору мы с ним обратимся. Действительно ли надлежащее предстояние или оправдание перед Богом непосредственно связано с верой в смерть и воскресение Иисуса? По меньшей мере один ключевой эпизод в Евангелии от Матфея расходится по этому вопросу с текстами Павла.
«Оправданием» Павел называет надлежащее предстояние человека перед Богом. Представления Павла об оправдании можно найти главным образом в его Посланиях к Галатам и Римлянам. В них Павел различными способами объясняет, каким образом человек может предстать перед Богом. Его самое известное и, бесспорно, преобладающее мнение (оно содержится и в других посланиях) гласит, что человек «оправдан верой» в смерть и воскресение Христа, а не соблюдением иудейского закона.
Разобраться в богословском смысле оправдания по Павлу можно, попытавшись представить себе его логику. Для этого понадобится начать с самого начала, когда Павел был еще не последователем Иисуса, а человеком, воспринимающим веру в Христа как кощунство, которое надо пресекать. В посланиях, написанных примерно через двадцать лет после периода этих гонений, Павел нигде не сообщает нам, что поначалу он сурово осуждал христианскую веру, но указания на это рассеяны по текстам его посланий. Вполне возможно, его оскорбляло уже то, что Иисус претендовал на роль Мессии.
Прежде чем уверовать в Иисуса, Павел, как набожный иудей, несомненно, представлял себе, каким скорее всего будет Мессия. До появления христианства никто из иудеев не верил, что Мессия будет страдать и умрет. Совсем напротив: что бы ни думали иудеи о нем самом, все они сходились во мнении, что Мессия будет воплощением величия и могущества, способным воплотить замысел Божий на земле. Иудеи не воспринимали отрывки из Писания, повествующие о страданиях праведника Божьего, как упоминания о Мессии. И ни в одном из этих отрывков (Ис 53, Пс 21) Мессия не упоминается.
Мессия должен пользоваться особым благоволением Бога и быть его могущественным и сильным наместником на земле. А кем был Иисус? Малоизвестным странствующим проповедником, который нарушил закон и был распят за подстрекательство к бунту против существующих порядков. Большинству иудеев, живших в I веке н. э., попытки назвать Иисуса Мессией, показались бы в лучшем случае смехотворными, а в худшем — кощунственными. Никто не мог быть похожим на Мессию в меньшей степени и выглядеть так же нелепо, как распятый преступник (см. 1 Кор 1:23). Очевидно, Павел тоже так считал. Но затем с Павлом что-то произошло. Позднее он утверждал, что Иисус явился к нему после смерти в видении. Это видение убедило Павла, что Иисус вовсе не мертв. Но как такое могло быть?
Как и подобало иудею с апокалиптическими взглядами, бытовавшими до распространения веры в Иисуса, Павел был убежден, что завершение «лукавого века» ознаменуется воскресением мертвых, что Бог, сокрушив силы зла, поднимет из мертвых всех людей, которые предстанут перед судом, и праведники обретут вечное воздаяние, а грешников ждет вечная кара. Если Иисус не мертв, что Павел «знал», так как видел его живым (допустим, спустя год или два), значит, Бог наверняка воскресил его из мертвых. А если Бог воскресил его из мертвых, стало быть, Иисус пользовался особой милостью Божьей. Он скорее всего Мессия, только не такой, каким его представляли раньше иудеи, а иной.
Но если он и вправду избранник Бога, Мессия, почему он умер? С этого места мы начнем рассуждать вместе с Павлом — пройдемся по логической цепочке от конца к началу, от воскресения Иисуса к его смерти и жизни. Павел рассудил, что Иисус не должен был умереть за какой-либо проступок, если он и вправду был Мессией и пользовался особой милостью Бога. Не должен он был поплатиться и за свои грехи. Тогда за что же? Очевидно, за грехи других людей. Как на жертвоприношении в иерусалимском храме, Иисус был принесен в жертву за грехи, совершенные другими людьми.
Зачем Богу понадобилась смерть Иисуса за других? Видимо, затем, что человеческая жертва — единственная подходящая для такого жертвоприношения. Иудейские правила жертвоприношения вряд ли годились для расплаты за грехи. Но означает ли это, что Бог стал по-другому относиться к оправданию людей перед ним? Разве не он называл иудеев своим избранным народом, разве не он дал им закон, чтобы отличить их от прочих народов? Да, рассуждал Павел, так оно и было. Закон и пророки наверняка указывают на Христа как выбранное Богом решение проблемы с людьми.
Но что это за проблема с людьми? По-видимому, она состоит в том, что все люди — не только язычники, но и иудеи — нарушили законы Божьи и нуждались в идеальной жертве во искупление своих грехов. Вместе с тем это означает, что все — не только иудеи, но и язычники — должны принять жертву Мессии, которого Бог прислал, чтобы искупить людские грехи перед ним. Неужели люди не могут предстать перед Богом, просто исполняя его закон? Очевидно, нет. Иначе не потребовалась бы казнь Мессии на кресте. Распятый Иисус пролил кровь за других людей и принес искупительную жертву за грехи. Те, кто верит в его смерть (и в его воскресение, доказавшее, что смерть Иисуса — часть замысла Божьего), предстанут перед Богом — будут оправданы. Те, кто не верит, не могут быть оправданы.
Все это означало, что соблюдение иудейского закона уже не играет роли для спасения. Даже иудеи, скрупулезно соблюдающие этот закон, не могут быть оправданы перед Богом. А как же язычники? Должны ли они стать иудеями и попытаться следовать закону, уверовав во Христа? Для Павла ответ абсолютно ясен: ни в коем случае. Попытки человека следовать закону показали бы: он считает, что милость Божью можно заслужить — как повод для гордости. Всякий, кто попробует оправдаться, соблюдая закон, не избавится от греха, следовательно, все его старания будут напрасны.
Единственный способ оправдаться — верить в смерть и воскресение Иисуса. В Гал 2:15 Павел говорит: «Мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона; ибо делами закона не оправдается никакая плоть».
Таково учение, которое Павел излагает в Посланиях к Римлянам (1–3) и к Галатам (1–3). Последователям Иисуса незачем стараться соблюдать закон, разве что «любить ближнего, как самого себя» и придерживаться твердых нравственных принципов, чего Бог по-прежнему ждет от своего народа. Но следовать всем предписаниям и требованиям закона — проходить ритуал обрезания, есть кошерную пищу, соблюдать шаббат и другие еврейские праздники — необязательно для спасения, а тот, кто думает (и действует) иначе, рискует лишиться своего спасения (Гал 5:4)[22].
Я не раз думал о том, что случилось бы, если Павла и Матфея заперли бы вдвоем в одной комнате и предупредили, что не выпустят, пока они не придут к твердому соглашению о том, как последователям Иисуса надлежало относиться к иудейскому закону Интересно, сумели бы они обрести свободу или их скелеты истлели бы взаперти?
Если бы Матфей, писавший евангелие через 25–30 лет после появления трудов Павла, прочел хоть какие-нибудь из посланий Павла, то вряд ли вдохновился бы ими, а тем более счел богодухновенными. Матфей придерживается иных взглядов на закон, нежели Павел. Матфей считает, что последователи Иисуса обязаны соблюдать закон. В сущности, они обязаны исполнять его еще ревностнее, чем большинство религиозных иудеев, книжников и фарисеев. У Матфея Иисус говорит:
Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном. Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное (Мф 5:17–20).
Павел считал, что последователи Иисуса, пытающиеся соблюдать закон, рискуют утратить спасение. Матфей полагал, что последователи Иисуса, не соблюдающие закон или не превосходящие праведностью самых религиозных иудеев, никогда не обретут спасение. Богословы и толкователи долгие годы пытались согласовать эти две точки зрения, и это стремление вполне понятно, поскольку обе они содержатся в каноническом Новом Завете. Но тот, кто читает Евангелие от Матфея, а затем Послание к Галатам, никогда не заподозрит, что существовала причина или способ примирить эти два высказывания. По мнению Матфея, быть великим в Царстве значит соблюдать все заповеди вплоть до последней, а чтобы войти в Царство, требуется соблюдать их еще усерднее, чем делают книжники и фарисеи. Для Павла войти в Царство (иначе говоря, получить оправдание) можно только благодаря смерти и воскресению Иисуса; язычникам строго запрещено придерживаться иудейского закона (например, обрезания).
Разумеется, Матфею также известно о смерти и воскресении Иисуса. Большую часть своего евангелия он посвятил описанию этих событий. И он тоже считает, что не может быть спасения, кроме как благодаря смерти Иисуса. Но для спасения требуется также соблюдать закон Божий. Ведь этот закон дан самим Богом. Если он когда-то ввел закон, то вряд ли потом передумал.
Один отрывок из Евангелия от Матфея указывает, что спасение, в сущности, вопрос не только веры, но и действия — эта идея совершенно чужда Павлу. В одном из эпизодов повествования об Иисусе, найденном только у Матфея, говорится о судном дне, который наступит в конце времен. Сын Человеческий придет во славе, со святыми ангелами, и все народы земли соберутся перед ним (Мф 25:31–45). Он разделит их на две группы, «как пастырь отделяет овец от козлов»: овец поставит справа от себя, козлов слева. Тех, кто стоит справа, он позовет в Царство Божье, «уготованное вам от создания мира». Почему все эти люди попадут в царство?
«Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне».
Но «овцы» озадачены. Они не помнят, чтобы встречались с Иисусом, Сыном Человеческим, а тем более делали все перечисленное для него. И он объясняет: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Иными словами, только тот, кто заботится о голодающих, жаждущих, нагих, больных и заточенных, наследует Царство Божье.
«Козлы» же отправляются «в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его». Почему? В отличие от «овец», они не заботились о Сыне Человеческом, когда он в этом нуждался. Они тоже озадачены, потому что не помнят встреч с ним. Но они видели других нуждающихся и отвернулись от них: «Так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». Матфей завершает рассказ категоричным заявлением: «И пойдут они в муку вечную, а праведники в жизнь вечную». Таковы последние обращенные к народу слова Иисуса в Евангелии от Матфея.
Как согласуются эти слова с текстами Павла? С трудом. Павел убежден, что вечная жизнь ждет тех, кто верит в смерть и воскресение Иисуса. В рассказе Матфея об овцах и козлах спасения удостаивается тот, кто никогда даже не слышал об Иисусе. Оно даровано тем, кто проявил гуманизм и заботу о ближнем, когда тот особенно нуждался в них. Это совершенно иной взгляд на спасение[23].
В Евангелии от Матфея есть еще один удивительный эпизод. Богач приходит к Иисусу и спрашивает: «Учитель Благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» Иисус объясняет: «Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди». На вопрос, какие заповеди, Иисус перечисляет некоторые из десяти. Его собеседник отвечает, что уже выполнил их все, что еще требуется от него? Иисус советует ему раздать все его имение, «и будешь иметь сокровище на небесах» (См. Мф 19:16–22). Затем Иисус говорит: «И приходи и следуй за Мною» — и обратите внимание: призыв следовать за Иисусом звучит только после того, как богач раздает все, что имеет, и наследует небесное сокровище.
Интересно, что получилось бы, если бы двадцать лет спустя тот же богач обратился к Павлу Если бы Павла кто-нибудь спросил, как можно обрести вечную жизнь, неужели он ответил бы: «Соблюди заповеди»? Только не Павел. Заповеди тут совершенно ни при чем — в отличие от смерти и воскресения Иисуса. Посоветовал бы Павел собеседнику отдать все его имущество и в итоге получить сокровище на небесах? Ни за что. Только вера в Иисуса может принести вечную жизнь.
Бесспорно, Иисус говорил о спасении до его смерти, Павел — о спасении после нее, а Евангелие от Матфея написано позднее трудов Павла. Более того, у Матфея Иисус говорит о Страшном суде, который, очевидно, наступит после его смерти и воскресения. И в этом суть проблемы: если Иисус Матфея прав и соблюдение закона и любовь к ближнему как к самому себе может обеспечить спасение, как может быть прав Павел, считающий, что все это не имеет никакого отношения к спасению?
В новозаветных книгах содержатся и другие существенные и незначительные различия. Приводить примеры особенно удобно, если задавать целенаправленные вопросы.
Смерть Иисуса занимает центральное место в трудах апостола Павла и всех евангелистов. Но почему Иисус умер? Какое отношение его смерть имеет к спасению? Ответы могут быть различными, в зависимости от того, к какому из авторов мы обратимся.
Марк недвусмысленно утверждает, что смерть Иисуса принесла искупление грехов. Как заявляет сам Иисус у Марка, «Сын Человеческий Не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк 10:45). Смерть Иисуса стала для людей выкупом, помогла им рассчитаться с Богом, которому они задолжали из-за грехов; это искупительная жертва.
Лука пользовался Евангелием от Марка как источником, добавляя, вычеркивая и меняя слова Марка так, как он считал нужным. И что же он сделал с этим стихом? Вычеркнул его целиком. Почему Лука так обошелся с ним? Потому что он придерживался иных взглядов на смерть Иисуса.
Отметим в этой связи: удивительно то, что у Марка «свидетельство» искуплению, принесенному Иисусом, обнаруживается сразу же после его смерти, когда завеса в храме рвется пополам — это значит, что со смертью Иисуса люди получили доступ к Богу. Но Лука меняет последовательность событий — завеса рвется, пока Иисус еще жив. Многие ученые придают этой детали большое значение: разорванная завеса уже не подчеркивает искупительный смысл смерти Иисуса, а говорит о том, что храм иудеев предстал перед судом Бога. Разорванная завеса — знак, что храм будет разрушен.
Так каковы же причины смерти Иисуса у Луки? Этот вопрос проясняет второй труд Луки, Деяния Апостолов, в котором апостол проповедует спасение, обретенное благодаря Христу, чтобы обращать людей в веру. Ни в одной из этих миссионерских проповедей не сказано, что смерть Иисуса явилась искуплением. Вместо этого постоянно подчеркивается вина людей, которые отвергли избранника Божьего и убили его. Смерть невиновного (Иисуса) должна заставить людей покаяться в грехах и обратиться к Богу, чтобы Он простил их (см. Деян 2:36–38; 3:17–19). Лука считает, что залог спасения — не искупительная жертва, а прощение, полученное вслед за покаянием[24].
Но разве искупление и прощение не одно и то же? Отнюдь. Дело обстоит так: допустим, вы должны мне сто долларов, но вернуть их не можете. Есть два пути разрешения проблемы. Кто-нибудь другой (друг, брат, родители) может заплатить сто долларов вместо вас. Это подобие искупления: кто-то другой берет на себя обязанность вернуть ваши долги. Но вместо этого я могу просто сказать: «Ничего, деньги мне не нужны». Это прощение: никто ничего не платит, Бог просто прощает долг.
Смерть Иисуса имеет большое значение и для Марка, и для Луки. Но для Марка его смерть является искуплением, а для Луки — полученным людьми шансом осознать, что они грешны и должны просить прощения у Бога. Следовательно, смерть Иисуса объясняется совершенно разными причинами — смотря какого автора вы читаете.
Миссионерские обращения в Деяниях затрагивают не только вопросы спасения: в них звучат смелые высказывания о Христе и о том, как возвысит его Бог после смерти. В своем обращении к будущим христианам из Антиохии Писидийской Павел говорит о том, как Бог возвышает Иисуса, исполняя пророчество Писания:
И мы благовествуем вам, что обетование, данное отцам, Бог исполнил нам, детям их, воскресив Иисуса, как и во втором псалме написано: «Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя» (Деян 13:32–33).
В этом тексте Иисус становится Сыном Божьим в день воскресения. Но как это согласуется со словами, которые Лука повторяет повсюду? В Евангелии от Луки глас произносит те же слова: «Ты Сын Мой, ныне Я родил Тебя» (Лк 3:22) при крещении Иисуса[25]. Но еще раньше Ангел Гавриил возвестил Марии до зачатия и рождения Иисуса, что «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим» (Лк 1:35). В данном примере Иисус объявляется Сыном Божьим из-за непорочного зачатия: он физически сын Бога. Но как могут принадлежать Луке все три высказывания? Я не уверен, что их можно согласовать; возможно, Лука почерпнул различные традиции из разных источников, расходящихся друг с другом по этому вопросу.
Та же проблема возникает с некоторыми другими высказываниями Луки об Иисусе. Например, рассказывая о речи Петра в день Пятидесятницы, Лука говорит о смерти Иисуса и подтверждает, что Бог вознес его на небеса и возвысил: «Итак, твердо знай, весь дом Израилев, что Бог сделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли» (Деян 2:36). Здесь опять-таки создается впечатление, что Иисус возвышается при воскресении, именно тогда Бог «сделал его» Господом и Христом (Мессией). Тогда как же относиться к повествованию о рождении Иисуса у Луки, где Ангел объявляет пастухам, которые «содержат ночную стражу у стада своего», что «ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь» (Лк 2:11). В этом примере Иисус назван Мессией (Христом) и Господом уже при рождении. Как Иисус стал и Мессией, и Господом в разное время? По-видимому, мы вновь имеем дело с внутренним расхождением в трудах Луки, которое объясняется обращением к разным источникам.
Мы уже видели, что в книге Деяния Апостолов попадаются расхождения не только с евангелиями, но и с трудами героя этих повествований, Павла. Особенно примечательный пример содержится в одном из немногочисленны фрагментов Деяний, в котором Павел обращается к слушателям-язычникам, произносит проповедь перед афинскими философами среди ареопага (Деян 17:22–31). Павел начинает проповедь, похвалив слушателей за особую набожность, но дальше говорит о том, что они опасно заблуждаются, считая, что можно поклоняться Богу, поклоняясь идолам, ибо Бог «не в рукотворенных храмах живет». Он сотворил мир и все, что есть в нем, будучи Господом неба и земли. Но «оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем всюду покаяться». Это ключевой стих речи. По мнению Павла, язычники поклонялись языческим божествам от невежества. Они просто не знали, как еще можно поступать. Бог не придает этому значения и предоставляет им шанс обратиться к истине, уверовать в него через Христа, воскресшего из мертвых.
Данный отрывок примечателен тем, что сам Павел говорит о языческой религии в одном из посланий и недвусмысленно заявляет, что он вовсе не думает, будто язычники поклоняются идолам от невежества, или что Бог готов простить им эти поступки в надежде на раскаяние. В Рим 1:18–32 Павел указывает обратное — что «гнев Божий» изливается на язычников потому, что они умышленно и осознанно отвергли знание о Боге, присущее им от природы. «Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им» (Рим 1:19). Они не воплощали религиозные замыслы не из невежества, а полностью сознавая истину: «Но как они, познавши Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили… славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся».
Неужели Бог не придал значения этому греху? Наоборот: «Так что они безответны» — то есть им нет оправданий. И Бог карает их, не только в некое неопределенное время в будущем, но и в настоящем, делая их все более развращенными, греховными и безнравственными или не мешая им становиться такими.
Итак, перед нами два противоречивых свидетельства об отношении Павла к идолопоклонству и язычникам. Поклоняются ли они идолам из невежества? «Павел» в Деяниях отвечает утвердительно, Павел в своих посланиях — отрицательно. Пренебрегает ли Бог их делами? Согласно Деяниям — да, по мнению Павла — нет. Несут ли язычники ответственность за свое идолопоклонство? По мнению Деяний, нет, по мнению Павла — да. Направлен ли на них гнев и суд Божий в настоящее время? В Деяниях — нет, у Павла — да.
Ученые нередко пытаются найти способ примирить эти противоположные взгляды. Чаще всего они заявляют, что, поскольку в Деяниях Павел обращается непосредственно к идолопоклонникам, желая обратить их в христианскую веру, он не говорит им, как на самом деле относится к ним, чтобы не оскорбить. Откровенно говоря, мне всегда верилось в это с трудом. Это означало бы, что Павел ради новых обращенных в веру был готов солгать, скрыть то, что он считал отношением Бога к их религиозной деятельности. О Павле можно сказать многое, но думаю, он все же не лицемер и не обманщик. Истинный Павел скорее завел бы речь про адские муки, чтобы образумить слушателей, заставить их понять свои ошибки; тактичность — еще одна черта, редко приписываемая историческому Павлу. По-видимому, Павел из Деяний заметно отличается от подлинного, по крайней мере, когда речь заходит о фундаментальном вопросе — божественной реакции на идолопоклонство.
В последнюю очередь я задам вопрос о серьезном расхождении во взглядах, который тревожил многих христиан древности: каким должно быть приличествующее христианину отношение к государству? Авторы отвечают на этот вопрос по-разному, иногда их ответы расходятся. Взгляды апостола Павла находятся на одном из концов спектра:
Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению… ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро (Рим 13:1–2,4).
Всякая власть от Бога, он установил власть ради общего блага, никто не должен противиться ей, в противном случае он будет противиться Богу.
Диаметрально противоположные взгляды содержатся в Откровении, где правящие власти названы греховными, подчиняющимися силам зла; в конце концов их ждет гнев Божий и кара. К таким «правящим властям» относится антихрист и его приспешники. Здесь город Рим назван «великой блудницей» и «матерью блудницам и мерзостям земным», «упоенным кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых». Но почему принято считать, что под «вавилонской блудницей» из Откр 17 подразумеваются римские власти, которые так хвалил Павел? Потому что ангел толкует для нас смысл видения «Вавилона великого». Зверь, на котором она сидит, имеет семь голов, символизирующих «семь гор, на которых сидит жена»; сама она «есть великий город, царствующий над земными царями» (Откр 17:18). О каком великом царствующем городе на семи горах могла идти речь в I веке? Конечно, о Риме, построенном «на семи холмах».
В книге «Откровение» Рим — отнюдь не благосклонное учреждение, работающее ради всеобщего блага, не слуга Божий, назначенный ради благополучия его народа, как у Павла. В Откровении Рим — ужасная, никудышная, богохульная, донельзя безнравственная, угнетающая и жестокая власть, назначенная не Богом, а его врагами. Но наступит день, когда Бог сокрушит Римское государство, дабы установить свое царство блага и стереть «вавилонскую блудницу» с лица земли.
Почти 25 лет я читаю курс лекций по Новому Завету в университетах, главным образом в Рутгерсе и университете Северной Каролины в Чапел-Хилл. За это время я успел убедиться: труднее всего заставить студентов осознать, что историко-критический метод требует дать каждому автору Библии возможность высказаться, поскольку во многих случаях некоторые авторы могут сказать по тому или иному вопросу то, о чем умалчивают другие. Порой различия заключаются в расстановке акцентов, в других случаях представляют собой расхождения в повествовании или логических построениях авторов, но иногда эти различия настолько велики, что влияют не только на подробности текста, но и на серьезные вопросы, рассматриваемые авторами.
В этой главе я попытался охватить несколько примечательных «серьезных» расхождений: кем был Иисус? Как он пришел в этот мир? Чему он учил? Зачем творил чудеса? Как он относился к собственной смерти? Почему он должен был умереть? Благодаря чему люди получили право предстать перед Богом? Как относится сам Бог к «лжерелигиям»? Как христианам надлежит относиться к властям? По любым меркам это важные, основополагающие вопросы. Новозаветные авторы отвечают на них по-разному.
Но кем были эти авторы, если они так часто и по таким принципиальным вопросам расходились во мнениях друг с другом? Этот предмет мы рассмотрим далее в нашем историко-критическом исследовании новозаветных Писаний, поставив вопрос о том, кто же все-таки написал Библию.