Илиада Капитана Блада

Глава четырнадцатая Фея подземелья

Уважение сэра Блада к Лавинии выросло бы еще больше, когда бы он узнал, что в момент его визита в дом Биверстоков ее там не было уже в течение нескольких дней. Доктор Шелтон, давний и бездонный должник Лавинии, разыграл перед губернатором спектакль по составленному ею сценарию. Свалку в порту тоже, естественно, организовала она, чтобы отвлечь внимание от выгрузки с борта рыбацкого баркаса большого деревянного ящика, в котором был доставлен на Ямайку сын губернатора Энтони. Страшный удар, нанесенный ему во время схватки в доме дона Диего, поверг его на несколько дней в бессознательное состояние, когда же юноша из этого состояния вышел, то у него наступила, выражаясь научным языком, амнезия — полная потеря памяти. Разумеется, управляться с человеком, находящимся в подобном состоянии, было нетрудно. В ответ на предложение дона Диего Лавиния мгновенно ответила согласием. Энтони был отправлен на Ямайку, перед высадкой его усыпили, чтобы он не понял, куда его доставили, и чтобы очертания родных берегов не пробудили ненужных воспоминаний. После этого уложили в ящик с предварительно просверленными дырками. Пользуясь суматохой, ящик погрузили на телегу и, замаскировав, отвезли в Бриджфорд. Хитрость Лавинии заключалась в том, что для выгрузки ящика с Энтони она выбрала самое людное место на острове. Транспортировка его из любой другой точки на побережье не могла пройти незамеченной, люди губернатора рыскали повсюду, и только в порту их можно было отвлечь.

Почему Лавиния не захотела устраивать свое свидание с Энтони на каком-нибудь другом острове? Очень скоро это станет понятно.

Уже через час ящик был выгружен во дворе бриджфордского дома и двумя наиболее доверенными слугами снесен в тайные катакомбы, сто лет назад вырытые первым Биверстоком под своим домом. Может быть, у этого человека были основания скрываться, может быть, эти подземелья нужны были ему для каких-то других целей — это осталось тайной. Говорили, что первый Биверсток был немного алхимиком, немного магом, все может быть. Одно было неопровержимо — подземелье он вырыл огромное и, если так можно выразиться, прекрасно оборудованное. Жители Бриджфорда изрядно бы удивились тому, что рассказы о жутких тайнах дома на окраине не такое уж преувеличение.

Лавиния, отлично осведомленная о секретах родового гнездышка, решила воспользоваться прадедушкиным наследством. Чтобы отвлечь внимание губернаторской полиции от того места, где она решила наконец выяснить отношения с предметом своей страсти, она велела всем слугам во главе с Троглио перебраться в Порт-Ройял. Ему одному была объяснена суть разыгрываемого представления. Он должен был следить за тем, чтобы слуги не проболтались о том, что госпожи в Порт-Ройяле нет. Разумеется, всем было щедро заплачено, и поэтому все помалкивали не только из страха. Таким образом, сэр Блад, несмотря на всю свою природную проницательность и несмотря на два десятка людей, приставленных к дому Биверстоков в столице колонии, до самого последнего момента и не подозревал, что его просто-напросто обвели вокруг пальца.

Интересно, что в тот самый день, когда Энтони прибыл на Ямайку, Элен вышла на набережную Санта-Каталаны. В отличие от брата, находившегося в беспамятстве, она пребывала в тоскливом ужасе. Причиной подобного состояния были те изменения, которые произошли с доном Мануэлем за время, прошедшее с момента их бегства из логова дона Диего.

Начиналось все в высшей степени достойно. Дон Мануэль явился в рыцарственном ореоле в тот самый момент, когда девушке угрожала реальная и очень близкая опасность. Герой вырвал героиню из лап мерзкого похотливого паука. Но вскоре после того, как они взошли на борт «Тенерифе», начали выясняться настораживающие вещи. Во-первых, оказалось, что на борту корабля нет Тилби. Элен попросила прислать камеристку в отведенную ей каюту. Дон Мануэль несколько смущенно улыбнулся и заявил, что не знает почему, но девушка отказалась взойти на борт. Элен сразу поняла, что это ложь. Зная Тилби, она не представляла, что есть причина, из-за которой девушка решила бы расстаться со своей госпожой. Она не стала разоблачать эту наглую ложь, а просто потребовала повернуть корабль к берегу. Дон Мануэль указал на огни, высыпавшие на побережье.

— Это люди моего дяди, они не оценят вашего порыва. Я просто не имею права подвергать вас такому риску.

Несмотря на фальшивый тон, которым это было сказано, обстоятельства складывались столь очевидно не в пользу Элен, что она промолчала. Ей оставалось только молиться за Тилби.

На следующее утро выяснилось кое-что похуже — «Тенерифе» направляется отнюдь не к Ямайке, как считала Элен, а наоборот, к Санта-Каталане. Выяснилось это за завтраком, и так неожиданно, что девушка уронила в чашку с бульоном серебряную ложечку.

— Что вы сказали? — переспросила она дона Мануэля. Тот, великолепно одетый, надушенный, в тщательно расчесанном парике, с аппетитом продолжал свою трапезу.

— Почему, мисс, вас так удивляет то, что я наконец решил попасть туда, куда я должен был попасть еще полтора месяца назад? Я как-никак нахожусь на службе.

Интонация его речи, пропитанная ироническим ядом, говорила о том, что спорить не о чем, но Элен все же попыталась выяснить отношения.

— Вы обещали мне, что, если я соглашусь уехать, то отвезете меня домой.

— Обещал... — раздумчиво сказал дон Мануэль, поправляя локон своего парика, — что есть обещание? Я, например, не обещал вам спасти вашего брата, а спас. И это, разумеется, не было оценено.

— Когда вы прекратите вспоминать об этом злосчастном эпизоде? — вспылила Элен. — Это неблагородно! И потом, если бы вы не вмешались в это дело, Энтони был бы давно выкуплен у этого негодяя и находился бы...

— В ваших объятиях?

— Если угодно! — с вызовом сказала Элен.

Испанец с трудом сдержал гнев:

— Это, мисс, было бы противоестественно.

— Вы не хуже меня знаете, что мы не являемся кровными родственниками. Только нелепое уважение к ни на чем не основанной условности ввергло нас в этот кошмар.

Дон Мануэль вернулся к своему завтраку.

— На условностях держится наш человеческий мир.

— Уж кому, как не мне, помнить об этом.

— А что касается кошмара, в который вы якобы ввергнуты, то мне кажется, вы превратно истолковываете произошедшее. Я, наоборот, вытащил вас из кошмара.

— Не хотите ли вы выставить себя моим спасителем? И брат вам обязан, и вот теперь сестра!

— Разумеется. Ведь вы отправились со мной по своей воле.

— Ложь!

— Да отчего же ложь?

— Да оттого, что вы меня увезли обманом.

Дон Мануэль скомкал свою салфетку и бросил на стол.

— Не будете же вы утверждать, что, если бы я открыл вам свои планы увезти вас на Санта-Каталану, вы тогда предпочли бы остаться в Мохнатой Глотке?

Элен молчала, с ненавистью глядя на своего «спасителя».

— Все зависит от того, что бы я сочла большим прегрешением перед Энтони: бежать с вами на подобных условиях или погибнуть там.

Лицо дока Мануэля исказилось, и он вышел, больше ничего не сказав.

Вот в таких «беседах» и проходило плавание к берегам острова, где правил отец капитана «Тенерифе». Как это иногда случается, неуступчивость женщины нисколько не охлаждает настойчивости мужчины. Если же мужчина от природы горяч, самоуверен да еще к тому же богат и знатен, то и сама холодность служит дровами в костре, на котором кипит страсть.

«Да, — сказал себе дон Мануэль, — если она действительно меня не любит, то значит, надо заставить ее полюбить меня!» Будучи человеком неглупым, он понимал, что это совсем не просто, что это может занять немало времени, и, сидя у себя в каюте, занимался обдумыванием плана, при помощи которого можно было бы достигнуть цели.

Элен пребывала в полном отчаянии. Дни, проведенные в заточении в Мохнатой Глотке, она вспоминала как забавные приключения. Дикость дяди казалась ей намного менее опасной, чем иезуитская обходительность и циничная рассудительность племянника. Завеса приличий нарушалась меж ними лишь изредка, и тогда Элен могла видеть оскал той ярости от уязвленного самолюбия столичного щеголя.

Опасность стала ближе, опасность стала реальнее. Элен ощущала это всем своим существом. Она понимала, что дон Мануэль не остановится ни перед чем. Положение усугублялось тем, что она не ощущала в себе прежних внутренних сил, которые позволяли ей отражать атаки дона Диего. Поэтому Элен старалась не конфликтовать со своим элегантным тюремщиком по любому поводу, как это было в Мохнатой Глотке. И их совместные трапезы представляли собой не яростные перепалки, а почти молчаливое перетягивание невидимого каната.

Племянник был и хитрей, и изощренней своего дяди, и поэтому словесные дуэли, если они все же случались, были намного утомительней. Причем, что характерно, дон Мануэль не признавал права своей пленницы на одиночество. Как только у него возникало желание помучить ее, он без предупреждения заявлялся к ней в каюту с полным набором колкостей и ядовитых острот. И каждый раз Элен была готова к тому, что после испепеляющей словесной атаки он на нее набросится. Конечно, она собиралась сопротивляться, но заранее понимала, что всякое сопротивление будет безнадежным. Дон Мануэль найдет способ избежать печального опыта своего дяди. Элен чувствовала себя беззащитной, и ожидание того, когда это произойдет, изматывало ее не меньше, чем качка, потрепавшая «Тенерифе» в проливе Акадугу. Постепенно она начала удивляться тому, что мучитель так тянет.

Когда показались берега Санта-Каталаны, она вздохнула с некоторым облегчением — все же какое-то изменение. Хотя ничто не говорило о том, что на берегу власть дона Мануэля над нею станет меньше, чем на корабле.

Санта-Каталана представляла собой небольшой, но хорошо укрепленный город с преимущественно испанским населением. Он был построен на месте заброшенного индейского поселения, камни из развалин которого пошли на постройку домов и храмов новых хозяев здешних мест. Положение города было очень выгодным во всех отношениях.

Впрочем, не о географическом положении Санта-Каталаны размышляла мисс Элен, когда вышла вслед за доном Мануэлем из кареты, остановившейся перед трехэтажным дворцом, выстроенным в классическом испанском колониальном стиле. Дворец стоял на одной стороне великолепно вымощенной площади, напротив величественного католического собора, и являлся резиденцией местного алькальда, другими словами — правителя.

Парадные двери дворца распахнулись, и из них выбежала девушка в простом белом платье и с криком: «Мануэль!» — бросилась на шею дону Мануэлю.

— Аранта! — улыбнулся он. — Как ты выросла!

— Не смейся надо мной, — насупилась девушка, — я прекрасно знаю, что уже давно не расту. Вот здесь — да.

— Сеньора Аранта де Амонтильядо, — продолжая улыбаться, сказал дон Мануэль, обращаясь к белокурой спутнице, — моя сестра.

Черноволосая девушка сделала книксен. У нее было наивное девичье личико и быстрые смешливые глазки.

— А это мисс Элен Блад, дочь его высокопревосходительства губернатора Ямайки.

Элен ответила на приветствие девушки.

— Она приехала к нам в гости? — обрадованно воскликнула Аранта.

— Я бы выразился именно так, хотя у мисс Элен, возможно, несколько иной взгляд на это.

— Ой, Мануэль, у тебя всегда какие-то сложности. Пойдемте скорее наверх, папа ждет, вон он у окна.

В окне второго этажа действительно была хорошо различима фигура мужчины в пышном парике и с поднятой в приветствии рукой. Они вошли в дом, встреченные сначала приветствием стражников, а потом поклонами лакеев. Аранта все время щебетала, крутилась волчком от счастья, ластилась к брату и дружелюбно поглядывала на неожиданную гостью.

— Почему вы такая грустная? У нас хорошо, папа у нас такой добрый!

Единственное, чем могла ответить Элен, это улыбкой.

Алькальд ждал сына в церемониальном зале, украшенном хрустальной вязью жирандолей. Паркет был местами в перламутровых пирамидах воска, нарочно не убираемых месяцами под светильниками, — такова была европейская мода, и здесь ей старались следовать. Элен отметила, что хотя Санта-Каталана вряд ли превосходила Порт-Ройял размерами, но она явно ушла вперед и по роскоши, и по какой-то внутренней значительности. Все же испанцы появились в Новом Свете значительно раньше британцев и вросли в эту землю глубже.

Дон Франсиско был похож на своего брата и общей крупностью, и тембром голоса, который он, правда, всячески старался сдерживать. Правитель колонии в здешних местах и в нынешние времена едва ли мог оказаться по-настоящему мягким человеком, это было бы противоестественно, но уж во всяком случае в его облике не было ничего дикого, как у дона Диего. И Элен оставалось надеяться, что и характер у него не похож на братнин. Впрочем, ни на что другое больше надеяться не приходилось.

— Познакомься, папа, это мисс Элен Блад, дочь губернатора Ямайки.

В отличие от своей дочери дон Франсиско не выразил особенной радости. Могло даже показаться, что он неприятно поражен этим известием. Он поклонился гостье и сухо сказал сыну:

— С приездом.

Очнувшись, Энтони огляделся, не поднимая головы с подушки. И сразу догадался, что находится не на корабле. На кораблях нет таких просторных кают, и на кораблях не бывает так тихо. Скрипит такелаж, стучат каблуки по палубе, еще корабль всегда качается. Эта зала явно прочно стояла на земле. Это ощущение прочности, устойчивости было Энтони приятно. Он помнил, что недавно была качка и она доставляла ему неприятные ощущения — ему казалось, что сознание при каждом толчке как бы подходит к некоему краю и готово выплеснуться.

Энтони закрыл глаза и попытался вспомнить, как его зовут, кто он и откуда. И опять ему это не удалось, и опять ему от этого стало тоскливо и страшно. Да, суша лучше, чем вода, земля лучше палубы, но этого было недостаточно для обретения внутренней опоры, необходимой для того, чтобы выбраться из пропасти, в которую он рухнул. Единственное, что он знал о себе, — с ним что-то произошло, нынешнее состояние ненормально, и надо попытаться вернуться, вернуть свою память. Стены беспамятства, окружавшие его, очень напоминали каменные стены, окружавшие теперь его постель, — ни единого просвета, ни единого лучика. Этот каменный подвал был даже чем-то предпочтительнее, здесь, например, горят свечи, а провал его памяти ничто не освещало.

Осторожно поднявшись с постели, вставив ноги в туфли, оказавшиеся подле ложа, Энтони подошел к стене и коснулся рукой одного из камней, что составляли кладку. Камень был прохладный, между тем внутри каменного мешка было достаточно тепло. Он обошел свою «спальню» по периметру, стараясь обнаружить дверь. Сознание того, что из узилища в принципе есть выход, облегчило бы душу. Но ему не удалось обнаружить никаких следов двери. Кроме того, совершенные усилия, как бы ни были они малы, утомили его. Энтони поспешил лечь. Опять нахлынуло страшное ощущение, что сознание вот-вот оставит его, а душа покинет тело. Он закрыл глаза, чтобы хоть так воспротивиться этому. Никто не знает, что испытывает умирающий, однако Энтони казалось, что это все-таки не смерть. Эти ощущения терзали его. Забытье продолжалось довольно долго, или ему просто показалось, что это было долго. Но когда он очнулся, рядом с ним стоял небольшой стол, на котором располагался поднос с едой. Посуда и приборы были серебряными. Мясо, фрукты, вино и перуанские сладости. Энтони был голоден, но он не стал набрасываться на еду. Сначала еще раз обошел свою каменную каюту и снова внимательно осмотрел все стыки между камнями кладки в поисках щели, которая могла свидетельствовать о наличии двери. Под конец он обнаружил, что, помимо стола с пищей у кровати, с другой ее стороны стоит стул, а на нем сложена мужская одежда. Энтони исследовал ткань предложенного ему камзола с таким вниманием, словно там тоже могла оказаться дверь. Ничего не обнаружив, он оделся. Костюм пришелся ему впору, еда — по вкусу.

Больше делать было нечего, но такой человек, как Энтони, долго в бездействии находиться не мог. Ему трудно было сидеть и ждать неизвестно чего. Он вдруг подумал, что появление еды и одежды как раз в тот момент, когда в этом возникла нужда, свидетельствует о том, что за ним наблюдают. Неприятное открытие! Он вскочил и, громко стуча по камню каблуками своих новых башмаков, подбежал к стене и вытащил из подсвечника свечу. Он вспомнил, что с помощью огня можно обнаружить наличие щели, даже если таковой не видно. Медленно и тщательно, то на коленях, то на цыпочках он исследовал каждый дюйм на стене. Безрезультатно. И тут ему пришло в голову, что если почти догорела эта свеча, то и все остальные, находящиеся в подсвечниках, тоже вот-вот должны погаснуть. И тогда кто-то, кто хочет за ним наблюдать, должен принести новые. Энтони расположился на постели таким образом, чтобы видеть три подсвечника из четырех, горевших в зале, и стал ждать. Довольно скоро глаза стали болеть от напряжения, лоб покрылся испариной, пальцы, сжимающие огарок, свело от напряжения, огоньки свечей стали постепенно расплываться...

Очнувшись, Энтони обнаружил себя лежащим на боку. Мгновенно вернулась и мысль о подсвечниках, он вскочил, бросился к одному из них и обнаружил, что тот заряжен пятью большими новыми свечами. Значит, с ним случился не секундный обморок. На Энтони нахлынуло отчаяние от собственного бессилия. И тут же внутри что-то екнуло — это ощущение полного отчаяния было ему чем-то знакомо. Совсем недавно он его уже испытал. Но когда? По какому поводу? Ответить себе Энтони не успел, потому что почувствовал, что он в помещении не один.

В кресле рядом с его кроватью сидела прекрасная девушка. Белое одеяние и распущенные светлые волосы делали ее похожей на сказочное существо. Несколько секунд он ее молча рассматривал, словно ожидая, не исчезнет ли она, не плод ли это его измученного воображения. Все возможно в этом странном зале без окон и дверей, где свечи сами вырастают в подсвечниках.

Наконец, убедившись, что это не сон и не призрак, что она живая девушка — об этом говорил едва заметный трепет ресниц, — Энтони спросил:

— Кто ты?

Почему-то он был уверен, что она не ответит.

Но она ответила:

— Это не важно. Мое имя ничего тебе не скажет.

Энтони несколько успокоило то, что девушка оказалась живым человеком, он вытер кружевным рукавом пот со лба и, приблизившись к кровати, осторожно присел на край подальше от кресла незнакомки.

— Что ты еще хочешь у меня спросить? — очаровательно улыбнулась она.

— Кто я?

— Этого я тебе не скажу. Я просто не знаю. Спрашивай еще, я попытаюсь тебе помочь.

Энтони огляделся, ему почудилось, что кто-то еще есть в помещении.

— Где я?

— Здесь тебе ничего не угрожает.

— И это все, что ты мне хочешь сказать? — В голосе Энтони послышалось разочарование.

— По-моему, это немало.

— Тогда... тогда, может быть, ты можешь объяснить мне, что со мной произошло? Я чувствую, что у меня с головой не все в порядке.

— Это правда, ты тяжело болел и забыл все, что было с тобой.

— А здесь, в этой пещере, я нахожусь под арестом?

— Нет, что ты! — Девушка изящно переменила позу, платье на ней было странное: что-то наподобие греческого хитона, оно совершенно свободно облегало фигуру. — Ты не в заточении, ты в убежище.

Лейтенант кивнул, но все, что он услышал, никакой ясности не принесло.

— Скажи мне, как я сюда попал?

— Налей мне вина.

Энтони обернулся к столу, стоящему рядом с кроватью, — там был подан обед. Лейтенант взял графин и налил в высокий бокал рубинового цвета напиток. Рука его слегка дрожала. Передавая бокал, он случайно коснулся пальцев незнакомки: они были теплыми — дополнительное подтверждение ее реальности. К тому же от нее шли волны приятного, можно даже сказать, божественного аромата.

Девушка отпила один небольшой глоток и сказала:

— Ты попал сюда потому, что я выкупила тебя у тех, кто хотел воспользоваться твоим беспамятством.

— Выкупила?

— Да.

— Почему?

— Во-первых, потому что поняла — тебе грозит гибель, если я этого не сделаю.

— А во-вторых?

— А во-вторых, — девушка опять отхлебнула вина, — мне не хотелось бы об этом говорить сейчас. Не настаивай, прошу тебя.

Энтони помотал головой и посидел секунду с закрытыми глазами.

— Это все очень сложно и, значит, очень подозрительно. Я ничего не понимаю.

— Ты мне не веришь? — укоризненно спросила девушка.

— Нет, нет, верю, прости меня. Как тебя зовут? Да, я, видимо, и это не имею права знать. Но я благодарен тебе, если ты вызволила меня из неприятностей.

— Не из неприятностей, я спасла тебя от верной гибели.

— Да, да, я понимаю и еще раз благодарю тебя. У меня к тебе остался только один вопрос. Ты прости, что я его задаю, он тоже может тебя задеть.

— Спрашивай, — улыбнулась красавица и вновь самым элегантным образом сменила позу.

— Если ты меня спасла, то зачем держать меня в заточении?

— Нет ничего проще, чем позволить тебе уйти, но куда ты пойдешь? Ты даже не знаешь, куда идти.

Энтони кивнул:

— Да, это правда, проклятая голова!

— К тому же эти люди, у которых я выкупила тебя, прекрасно осведомлены о твоем беспамятстве. Деньги свои они уже от меня получили, и теперь они с удовольствием сделают с тобой то, что и собирались с самого начала. Я думаю, что они выследили мою карету, когда я увозила тебя, и держат мой дом под наблюдением.

— А откуда ты меня увозила?

— Я и этого не скажу тебе, — по лицу блондинки промелькнула легкая тень неудовольствия, — если тебе не обязательно знать, как меня зовут, то тебе наверняка не стоит знать, где тебя собирались убить.

Молодой человек налил себе вина, но пить не стал.

— А этот дом... — продолжала рассуждать красавица. — Ты должен понять: чем лучше он скрывает от тебя окружающий мир, тем лучше он скрывает от мира тебя. Человек без памяти, ты бессилен против него. Ты должен сначала прийти в себя, вспомнить, кто ты, и до тех пор, пока это не произойдет, тебе лучше оставаться здесь.

Узник покорно кивнул.

— А чтобы тебе не было скучно, я буду тебя навещать.

— Спасибо.

— И, поверь, не нужно тебе стремиться узнать, что за этими стенами. В свое время ты все узнаешь. Обязательно. В этом сражении, которое у тебя разворачивается за обладание самим собой, я на твоей стороне. Ты должен мне верить.

— Я постараюсь.

— А теперь выпей со мной вина.

Бокалы соприкоснулись с таинственным звоном.