Император Пограничья 15

Глава 4

Заседание Боярской думы я назначил на полдень следующего дня. К этому времени город уже гудел, как растревоженный улей. Триста двенадцать арестов за одну ночь — такого Владимир не видел за всю свою историю. Бояре собрались в зале думы взволнованные, кто-то испуганный, кто-то возмущённый. Многие лишились родственников, друзей, деловых партнёров. Атмосфера была накалённой.

Накануне Полина и Василиса доложили о результатах аукциона. Продажа предметов роскоши из дворца принесла в казну двести тридцать семь тысяч рублей. Неплохо, учитывая, что эти вещи были куплены на ворованные деньги. Особенно хорошо продались картины — коллекционеры из других княжеств готовы были платить за произведения модных художников. Позолоченный бюст Веретинского ушёл за две тысячи какому-то эксцентричному купцу из Твери, который, по слухам, собирает мрачные артефакты, оставшиеся от погибших князей.

Двести тридцать семь тысяч — ручеёк в море долгов, но всё же. Плюс символизм: дворец очищен от награбленного. Веретинский с Сабуровым окружали себя дорогими вещами, пока народ страдал. Теперь эти вещи превратились в деньги для казны, которую те же князья разорили.

Кто-то мог бы спросить: как можно украсть у самого себя? Ведь княжество — это вотчина князя, он монарх, владелец этих земель, но власть — это не только права, но и обязанности. Да, князь владеет княжеством, но ему также доверены государственные средства для управления землями и заботы о народе.

Налоги, пошлины, доходы от княжеских земель — собираются не для личного обогащения правителя, а для нужд государства. Деньги должны идти на армию, на ремонт зданий, на больницы, на жалованье чиновникам, на науку и образование. У князя есть полное право на достойное содержание, на дворец, на двор, на представительские расходы. Однако когда он тратит казну на бессмысленную роскошь, в то время как солдаты идут в бой без патронов, а больницы остаются без лекарств — это воровство у собственного народа.

Веретинский купил массивный золотой бюст самого себя, который продался за две тысячи рублей. На эти деньги можно было выплатить годовое жалование тридцати солдатам. Или купить лекарства для городской больницы на полгода вперёд. Но нет — князь предпочёл любоваться собственным золотым отражением.

Вот что такое казнокрадство. Когда правитель ставит личную прихоть выше нужд народа, которым обязан управлять.

Я вошёл в зал Боярской думы с толстой папкой в руках — отчётом Артёма Стремянникова. Федот с двумя гвардейцами встали у двери. Не для угрозы, просто для порядка. Хотя угроза тоже прекрасно считывалась.

Заняв место в кресле князя на возвышении, я окинул взглядом собравшихся. Человек двести пятьдесят. Старая аристократия Владимира, те, кого не арестовали прошлой ночью. Некоторые смотрели с затаённым страхом — а вдруг за ними придут следующими? Другие с плохо скрытой яростью — как смеет этот выскочка из Пограничья трогать их людей?

— Господа бояре, — начал я ровным голосом, — полагаю, вы хотите объяснений. Почему прошлой ночью были заключены под стражу сотни человек, включая глав Приказов, судей и офицеров.

Боярин Селезнёв, пожилой аристократ с седыми бакенбардами, поднялся с места:

— Ваша Светлость, это беспрецедентное нарушение… Вы арестовали половину государственного аппарата без предупреждения, без объяснений! Среди задержанных — представители знатнейших родов!

— Представители знатнейших родов, — перебил я, открывая папку, — которые годами грабили княжество. Систематически, организованно, безнаказанно.

Я поднял первую страницу отчёта:

— Звенигородский Пантелей Аристархович. Глава Судебного приказа. За два года получил взяток на триста тысяч рублей. Вот банковские выписки, — передо мной с глухим стуком легла тонкая папка. — Вот свидетельские показания, — ещё одна. — Вот записи переводов, — ещё одна.

Лица собравшихся перекосились, будто те хлебнули уксуса. В глазах многих забрезжило понимание. Судя по дрожащим губам началась мысленная ревизия собственных грехов.

— Кисловский Николай Макарович. Руководитель Таможенного приказа. В его ведомстве числятся триста сорок семь сотрудников. Реально работают сто восемьдесят. Остальные — «мёртвые души», получающие жалованье, но никогда не появляющиеся на службе. За три года украдено восемьсот тысяч рублей.

Ещё страница:

— Главный интендант армии. Завышение цен на военную форму в четыре раза. Двести двадцать тысяч рублей разворовали на одной только закупке.

Я методично перечислял преступления, называл имена, озвучивал суммы. С каждым новым пунктом лица бояр становились всё мрачнее. Кто-то бледнел, кто-то краснел, но все молчали.

— Общая сумма хищений, — закончил я, захлопывая папку, — минимум четырнадцать миллионов рублей за последние пятнадцать лет. Это годовой бюджет всего княжества. Десять раз.

Тишина. Потом взорвалась.

— Это клевета! — вскочил боярин Мстиславский. — Вы не можете судить людей по каким-то бумажкам!

— Эти «бумажки», — ледяным тоном произнёс я, — называются уликами. Представьте себе, именно так работает правосудие. Всё заверено печатями, подписано, задокументировано.

— Вы превысили полномочия! — подал голос другой боярин. — Арестовывать без санкции суда…

— Здесь нет власти выше моей, — в моём голосе, расходясь волнами зазвучала Императорская воля. — Я князь Угрюмский и Владимирский, правитель этих земель, и моя воля здесь — закон! Вы сами выбрали меня, господа. Выбрали для того, чтобы навести порядок в этом княжестве. Именно это я и делаю.

Встал, опёрся руками о стол, глядя на них сверху вниз:

— Вы хотели сильную руку? Получайте. Закон един для всех. Для министров и писарей. Для бояр и простолюдинов. Вор остаётся вором, независимо от того, какой герб висит над его воротами. Титул — это ответственность, а не щит от правосудия.

— Но среди арестованных есть невиновные! — воскликнул кто-то из задних рядов.

— Если есть невиновные, — отрезал я, — суд их оправдает. У каждого будет адвокат, процесс, право на защиту. Но если виновен — ответит по закону. Вернёт украденное. Отсидит срок. Или отправится на эшафот, если преступление того заслуживает.

Боярыня Ладыженская, вдова, управлявшая имением покойного мужа, внезапно встала и произнесла звонким голосом:

— Ваша Светлость правильно поступает. Мой покойный супруг всю жизнь служил честно. И видел, как воры богатеют, пока честные люди с трудом сводят концы с концами. Пусть они ответят за всё.

Это было неожиданно. Боярыня из старинного рода открыто поддержала меня. Несколько человек в зале одобрительно кивнули. Другие смотрели на неё с возмущением — предательница своего класса.

— Благодарю за поддержку, — кивнул я ей.

Ей вторил Председатель Боярской думы боярин Курагин, человек осторожный и проницательный:

— Методы жёсткие, — признал Фёдор Петрович, взвешивая каждое слово, — но альтернатива хуже. Княжество на грани банкротства. Армия без снабжения. Казна пуста. Мы можем возмущаться арестами, можем говорить о превышении полномочий. Но факты остаются фактами: украдены миллионы. И кто-то должен за это ответить. Иначе через год нам не на что будет платить жалованье солдатам, и тогда вопрос о боярских привилегиях потеряет актуальность.

Боярин Селезнёв медленно поднялся:

— Ваша Светлость, вы понимаете, что творите? Вы раскололи княжество. Натравили народ на знать…

— Я не раскалывал княжество, — перебил я жёстко. — Его раскололи те, кто воровал, пока народ голодал. Те, кто покупал особняки за границей на деньги, которые должны были пойти на государственные нужды. Те, кто считал, что знатность даёт право безнаказанно грабить собственную страну.

Обвёл взглядом зал:

— Вы выбрали меня, чтобы я навёл порядок. Так вот, господа: я вымету отсюда поганой метлой всех, кто считает, что может обирать этот славный город и его жителей. И если кто-то из присутствующих думает, что его знатный род защитит от ответственности, — он глубоко ошибается.

Снова сел в кресло:

— Заседание окончено. Вскоре у следствия будет полная картина преступлений. Всем доброго дня.

Бояре расходились медленно, переглядываясь, перешёптываясь. Некоторые с облегчением — значит, их не тронут. Другие с затаённым страхом — а вдруг следующими будут они? Пусть боятся. Страх — отличная прививка от воровства.

Пока бояре переваривали услышанное, Крылов, временно исполняющий обязанности главы владимирского Сыскного приказа — прежнего начальника арестовали в ту же ночь — развернул масштабную операцию по сбору улик. Григорий Мартынович работал как одержимый.

Его первым делом стало выявление чистых сотрудников в самом приказе. Из восьмидесяти следователей и полицейских оказались незамешанными только сорок три человека. Остальные либо брали взятки, либо активно покрывали коррупцию. Крылов безжалостно вычистил их всех, заменив своими немногими подчинёнными из Угрюма.

Среди чистых оказался Лука Волков — старший следователь, тот самый дознаватель, который когда-то приезжал в Угрюмиху арестовывать меня по доносу учителя Петровича, а потом помог мне в конфликте с воеводой Дроздовым. Высокий, жилистый мужчина с внимательным взглядом и привычкой записывать каждую деталь. Крылов проверил его особенно тщательно — человек, который не побоялся поехать арестовывать воеводу, мог быть либо принципиальным, либо продажным. К счастью, оказался первым. За двадцать лет службы ни одной взятки, ни одного закрытого дела по указке сверху. Волков стал правой рукой Крылова.

Обыски начались в день ареста. Дома, кабинеты, служебные помещения арестованных чиновников прочёсывались методично. Находили сейфы с наличными. Документы, которые преступники не успели уничтожить. Записные книжки с кодами от счетов. Переписку с подельниками.

В особняке Звенигородского обнаружили целый архив компромата на других бояр и чиновников — страховку на случай, если придётся от кого-то избавиться. В кабинете же главы Счётного приказа нашли чёрную бухгалтерию, где скрупулёзно фиксировалось реальное распределение украденных средств. В доме главного интенданта — склад дорогих подарков от подрядчиков: часы, картины, ювелирные изделия.

Каждая находка документировалась, фотографировалась, описывалась в протоколах. Крылов не давал ни малейшего повода для обвинений в фальсификации. Всё по закону, всё процессуально чисто.

Голос Пограничья освещал весь процесс с первого дня. Листьев и его команда пахали не разгибаясь. Первая полоса после ночи арестов вышла с крупным заголовком: «Ночь пустых кресел: Триста двенадцать арестов по обвинению в коррупции».

Листьев не просто пересказывал факты. Он копал глубже. Публиковал выдержки из обвинительных заключений. Печатал фотографии особняков, купленных на ворованные деньги. Брал интервью у родственников жертв — тех, кто пострадал по вине казнокрадов.

Параллельно Пётр Павлович Стремянников выстраивал юридическую базу для конфискации. Опытный адвокат изучил конвенции Содружества, княжеские кодексы, прецеденты судов. Составил матрицу: для каждого случая своё правовое обоснование, самое сильное.

Когда он прислал мне свой отчёт, я потратил вечер на изучение. Работа была виртуозной.

Закон «О государственной службе» запрещал чиновникам получать доход от должности, кроме жалованья. Любые «консультационные услуги», оказанные фирмами родственников тем же ведомствам, где служил чиновник, квалифицировались как злоупотребление. Доходы подлежали изъятию в казну плюс штраф в двойном размере. Можно было применить ретроактивно за последние десять лет — срок давности.

Доказательство незаконного происхождения средств. Артём проследил цепочки переводов от княжеской казны до конечных счетов. По закону Содружества средства, полученные через казнокрадство, подлежали возврату государству. Даже если деньги переведены третьим лицам «по договору», при доказанном криминальном происхождении сделка признавалась недействительной.

Фиктивные фирмы — мошенничество, конфискация по Торговому кодексу. Контракты с несуществующими компаниями автоматически квалифицировались как мошенничество. Подставные фирмы без реальной деятельности не имели прав на имущество. Все средства на счетах таких «компаний» переходили государству.

Счета мёртвых без наследников — выморочное имущество. Владельцы многих счетов были мертвы, казнены Веретинским или умерли своей смертью. У части не было законных наследников. По праву Содружества такое имущество переходило князю той земли, подданным которой являлся умерший.

Невыполненные контракты — гражданские иски о взыскании ущерба. Подрядчики получили деньги, но работы не выполнили. Княжество как пострадавшая сторона подавало иски о возврате средств плюс неустойка.

Содружество подписало Конвенцию о противодействии отмыванию средств. Многоступенчатые переводы через подставных лиц признавались отмыванием. Банки обязывались сотрудничать со следствием и замораживать подозрительные счета. После доказательства отмывания следовала конфискация всей суммы.

Пётр Павлович построил правовую машину, способную перемолоть любую защиту. Каждая лазейка закрыта. Каждый аргумент подкреплён законом и прецедентами. Адвокаты арестованных могли сколько угодно возмущаться — закон был на нашей стороне.

Чем больше я вчитывался в правовое обоснование, тем яснее понимал одну неприятную истину.

Все эти законы существовали во Владимире всегда. Запрет на доход чиновников от должности — принят ещё при деде Веретинского. Конвенция о противодействии отмыванию средств — подписана Владимиром двадцать лет назад.

Так почему же эти законы не работали раньше?

Ответ был прост и омерзителен: избирательное правоприменение.

Власти Владимира — сначала при предшественниках Веретинского, потом при нём самом, затем при Сабурове — намеренно создали систему, где законы есть, но не соблюдаются. Где все их нарушают. Абсолютно все. Чиновники берут взятки, бояре воруют, судьи выносят приговоры по указке. Это не сбой системы. Это сама система.

Потому что когда все нарушают закон, власть может в любой момент на «законных основаниях» уничтожить любого неугодного. Не нравится боярин? Проверь его финансы, найди хищения — а они есть у всех, — и отправь на эшафот. Чиновник высказался не вовремя? Покопайся в его делах, обнаружь взятки — и в тюрьму. Купец отказался дать нужную сумму? Налоговая проверка, выявление нарушений — и банкротство.

При этом друзья власти делают то же самое безнаказанно. Тот же Звенигородский брал взятки десятилетиями подряд. Все знали. Но его не трогали — потому что был полезен, был своим. Засулич воровал на армейских поставках — и ничего, пока не начался Гон, а потом и война. Скоропадский убивал людей отсутствием лекарств — молчали, пока он поддерживал государя.

Закон превращается в политическое оружие. В инструмент террора. В способ держать всех на коротком поводке. Ты соблюдаешь законы? Прекрасно, ты хороший. Но стоит тебе стать неугодным — власть вспомнит, что три года назад ты недоплатил налог на пять копеек, или нанял работника без оформления. И всё — ты преступник, ты враг государства.

Избирательное правоприменение разрушает саму идею закона. Закон перестаёт быть всеобщим правилом и становится дубинкой в руках того, кто у власти.

Именно поэтому во Владимире существовала такая чудовищная коррупция при наличии антикоррупционного законодательства. Законы были. Но их применяли только к противникам. А своих крышевали.

Я откинулся на спинку кресла, перечитывая отчёт. Крылов собирал улики. Пётр Павлович готовил юридическую базу. Артём контролировал финансовые потоки. Коршунов отслеживал возможные попытки бегства или давления.

Машина работала, а крысы в банке поняли, что выхода больше нет.

Суды начались через неделю после арестов. Я отобрал троих самых одиозных преступников для показательных процессов. Остальных будут судить чуть позже, но этим троим я решил устроить публичную порку.

Первый — боярин Звенигородский Пантелей Аристархович, бывший глава Судебного приказа. Триста тысяч рублей взяток за пять лет, десятки закрытых дел, сотни вынесенных по заказу приговоров. Но дело было не только в деньгах. Волков в ходе подготовки к судебному процессу нашёл документы, доказывающие, что Звенигородский за взятку закрыл дело о некачественном ремонте жилого дома в центре Владимира. Подрядчик украл половину выделенных средств, строители схалтурили. Через полгода здание обрушилось. Погибли девятнадцать человек, включая троих детей.

Но это было ещё не всё. Лука Северьянович обнаружил зашифрованный дневник с внутренней бухгалтерией, который Звенигородский не успел уничтожить. Боярин нанимал убийц. За последние пять лет минимум семь человек погибли при «несчастных случаях» — те, кто мог свидетельствовать против него или мешал его схемам. Купец, собиравший доказательства коррупции в Судебном приказе, — упал с балкона собственного дома. Следователь, отказавшийся закрыть дело по указке Звенигородского, — сгорел в своей постели от «непотушенной свечи». Журналист, писавший разоблачительные статьи, — найден в реке с камнем на шее. В каждом случае платежи со счетов Звенигородского шли в карманы известных наёмных убийц из преступного мира. Волков установил личности троих из них — все трое подтвердили, кто платил, в обмен на смягчение приговора.

Второй — полковник Засулич Макар Тимофеевич, главный интендант Владимира. Именно он поставлял снаряжение и боеприпасы во все подразделения. Поставлял так «умело», что заработал миллион рублей хищениями на поставках. Потрясающей деловой хватки человек. Его бы таланты, да в мирное русло… Солдаты получали по восемьдесят патронов в год вместо положенных по текущим нормативам пятисот. Как показал Гон даже этого было преступно мало, но патроны в Содружестве оставались вещью весьма дорогой.

Важно другое, во время недавнего Гона, некоторые Стрельцы защищали крупные поселения с полупустыми подсумками. Крылов установил: в деревне Боголюбово погибло тринадцать бойцов, у которых закончились патроны в критический момент. Погибли, потому что полковник предпочёл купить себе поместье с землёй вместо того, чтобы обеспечить солдат боеприпасами.

Засулич также участвовал в схеме с фальсификацией качества бронежилетов. Контракт был на поставку бронежилетов четвёртого класса защиты. Реально поставляли второй класс — в три раза дешевле. Разницу делили с подрядчиком. Григорий Мартынович нашёл рапорты с поля боя: минимум тридцать два бойцы за последние годы погибли от пуль, которые не пробили бы нормальные бронежилеты. Засулич убил их так же верно, как если бы выстрелил в спину каждому. И когда родственники погибших пытались добиться расследования, полковник использовал связи, чтобы закрыть дело. Два свидетеля — бронники, готовые дать показания о фальсификате, — погибли при «нападении разбойников» по дороге в суд.

Третий — боярин Скоропадский Феофан Семёнович, бывший глава Аптекарского приказа. Четыреста тысяч рублей хищений на закупках медикаментов. Липовые контракты с несуществующими поставщиками, завышение цен, поставки просроченных лекарств. Крылов нашёл записи: за три года в княжеских больницах умерли сто семнадцать пациентов от болезней, которые вылечить было вполне реально, если бы имелись нужные медикаменты. Григорий Мартынович доказал прямую связь между хищениями Скоропадского и этими смертями.

Крылов также обнаружил, что «уважаемый» Феофан Семёнович использовал служебное положение для устранения конкурентов жены в торговом бизнесе. Через подконтрольных инспекторов санитарной службы закрывал неугодные лавки и мануфактуры по надуманным причинам. Минимум пятеро предпринимателей, отказавшихся «договариваться» с министром, были разорены, а двое покончили с собой, не выдержав банкротства.

В конечном счёте все трое были не просто ворами. Они были убийцами. Просто убивали не ножом, а документами и подписями. А что именно нужно делать с душегубами я знал прекрасно.