Император всея Московии

Так что я был вполне доволен, когда поглядеть на царскую кавалькаду собралось немало народу. Не сходя с коня, спокойно дождался, пока дворцовый стряпчий найдёт и доставит 'пред светлы очи' обоих Мокрых, а те традиционно бухнутся, кланяясь, на колени. Такой тут этикет, одним махом не изменишь...

- Ну, здравствуйте, люди добрые! Что ж глаз не кажете, или, может, забыли меня? - Широко улыбнулся, показывая собеседниками и окружающей толпе доброе расположение духа.

- Здрав будь, Великий государь царь Димитрий Иоаннович! Не прогневайся, помилуй нас, сирых! Не достойны мы твоё величие тревожить! - И вновь забухали головами оземь.

- Кто чего достоин, а кто нет - то мне решать. А ну-ка, поднимитесь оба! - Чуть пристрожил голос. - Поднимитесь, поднимитесь, кому говорю!

Встали с колен. Глядят неуверенно: оно, конечно, не впервой царя видят, и в минувшую встречу был тот с ними ласков - так то когда было! В тот раз ласков, а ныне, не дай бог, грозен станет? Нет, братцы, Дмитрий Умнов добро помнит...

- Слушайте все, и не говорите после, что не слышали! За верную службу в трудный час жалую я Елпидифору и Сысою, прозванием Мокрых и детей их, и внуков освобождением от всех пошлин и поборов, какие на Руси в сей день существуют! И даю им об том особые грамоты. Ну-ка - обернулся я к стряпчему, протягивая два заранее подготовленных свитка - передай.

- В память же о верности, ими проявленной, вручаю из своих царских рук особый знак. Сей знак удостоверяет право пожизненно подавать челобитье государю Всея Руси в собственные руки беспрепятственно.

Тронув коня, подъехал в обалдевшим от царских милостей паромщикам и, склонившись в седле - невместно принародно самодержцу спешиваться пред простолюдинами, сами же не поймут и вновь начнут сплетни разносить - поочерёдно приколол к стареньким кафтанам золотые знаки отличия.

Такие же награды, в виде Шапки Мономаха с датой от Сотворения Мира 'ЗААЕ', то есть '7115' и словом 'БЫЛЪ' под ней, красовались на груди каждого из спасших меня стрельцов и командиров, а также особо отличившихся храбростью при штурме Кремля, включая сироту Стёпку Пушкарёва, подорвавшего памятный фугас у Фроловских ворот. Мсье Буонасье, которого я решил сделать придворным гравёром, с дальнейшей думкой о монетном дворе, изготавливал матрицу и пуассон для знака без роздыху сутки напролёт, а златокузнец делал отливки из благородного металла. Затем Буонасье принялся за изготовление такой же формы, но меньшего размера для серебряного знака, которым планировалось наградить всех прочих бойцов. У тех, кто был ранен в день мятежа, часть знака, изображающая меховую опушку царского венца, будет окрашена в красный цвет, а семьи погибших получат чернёный...

ГЛАВА 6

Как всё же хорошо, что табак на Русь ещё не завезли!

И без того в Грановитой палате стоит духота от сотен горящих свечей, вонь от тел потеющих в шубах - это в августе-то месяце! - и высоких шапках дущатого соболиного меха бояр смешивается с запахом выгорающего в лампадах низкокачественного оливкового масла, именуемого здесь отчего-то 'деревянным'... У самого давно уже спина свербит от пота, будто искусанная злобными мухами - и не почесаться, даже если бы было можно это сделать, наплевав на правила древнерусского этикета: не позволят несколько слоёв парадных одежд из добротного иноземного сукна, да покрытая расшитой золотой нитью синей индийской парчой шуба. Добро хоть, что на голове не золотая Шапка Мономаха, а менее претенциозный убор. Как там говаривал управдом Бунша: 'Вы думаете, нам, царям, легко?!' Да вот ни разу!

А если бы ко всей той благо-вони, которой пропиталось помещение, добавились ещё клубы табачного дыма - то эффект для непривычного человека был бы сравним с применением газового оружия в Первую мировую...

Весь этот паноптикум официально называется 'собранием Правительствующего Сената'. Судя по всему, мой предшественник в царском теле был до некоторой степени поклонником Древнего Рима, или хотел им казаться. Потому и переименовал увеличившуюся в числе Боярскую Думу на римский лад. Да и себя на полном серьёзе именовал в письмах европейским властителям 'императором', переплюнув Ивана Грозного. [К ERудитам: и это - тоже исторический факт. Так что первый император на Руси - отнюдь не Пётр Великий. Впрочем, большинство иностранных государств императором ни 'рекомого Димитрием', ни Петра Первого так и не признали до самой их смерти]. Тот хотя и решил с какого-то бодуна именовать себя прямым потомком Октавиана Августа по мужской линии. Если припомнить, что у того Октавиана сыновей не было вообще, а единственную дочь Юлию разгневанный владыка Рима за распутство выслал на какой-то островок, где та вскоре и померла - что-то в этой версии не сходится. Видал я уже черновики этих писем Дмитрия и справедливо решил, что над московским государем в Европе только посмеялись. Ну никак бедная и малонаселённая Русь не могла сравниться ни с нынешней империей германцев, ни тем более - с Римом, раскинувшимся в давние времена от Британии до Армении...

Собственно говоря, собирать лишний раз сенаторов в Кремле мне не хотелось. За два с лишним месяца я уже разобрался, кто из них что из себя представляет и какого уровня пакостей от кого в будущем стоит опасаться. Всё-таки власть - тот ещё гадюшник. Стоит ступить неосторожно, и обязательно цапнут. Правда, самые ядовитые из гадин, князья Шуйские с подручными, уже схвачены и изолированы, но вот посворачивать им головы, как сделал бы Иоанн Васильевич, теперь нельзя. Хотя и хочется. Не та политическая ситуация, чтобы устраивать массовые казни. Боярство и богатые дворяне возмутятся: какие-никакие, а Рюриковичи, притом происходящие не от младшего, а от старшего сына самого Александра Невского. Конечно, открыто вряд ли кто устроит новый мятеж, поскольку в данной ситуации царь в своём праве карать за бунт, но вот подлить позже какой-нибудь дряни в пищу или устроить 'апоплексический удар табакеркой по голове' вполне могут. А этого мне совсем не хочется. Так что приходится привлекать их к подобию сотрудничества и делать вид, что всё идёт по плану.

Четвёртый час бояре работали, не покладая... ушей. Сменяя друг друга, к ступеням престола выходили все трое думных дьяков и, торжественно держа перед собой свитки 'столбцов', громкими голосами перечисляли вины тех, кто не так давно сидел здесь же, в Грановитой палате: Василия Шуйского, его брата Дмитрия, Василия Голицына... Самих обвиняемых в мятеже я велел не приводить. Всё-таки нынче у нас не телешоу с юридическим уклоном, транслируемое на всю страну по телевидению, а формальное завершение проводившегося с мая месяца следствия. Говоря откровенно, хотелось обойтись без этого сборища, но... Закон есть закон. Членов Боярской Думы, а теперь Сената русский царь не может осудить без 'приговора' этого органа власти. Вернее, мочь-то может, но вот права на это не имеет: 'народ нас не поймёт', как верно говорили в советское время.

...Весь оставшийся день на Никольской улице грамотеи-печатники набирали из металлических литер строчку за строчкой, разводили и перемешивали краску, ругали подсобника за неладно обрезанную бумажную десть. Прибывший на Печатный двор под охраной троих стремянных стрельцов дьяк лаялся неподобно и требовал государевым именем шибче поворачиваться, не дав остановить работу и на вечерней заре. Всю ночь монотонно, раз за разом вертели друкари рукоять винтового пресса, прижимая лист за листом к смазанному краской набору, развешивая царский указ для просушки на вервии, словно бабы выстиранное платно. Три сотни листов за едину ноченьку - не шутка! А наутро осовевшие от бессонницы стрельцы доставили те листы в Разбойный Приказ, откуда бирючи развезли их по московским площадям, а спешные гонцы, сложив указы в сумки, разъехались по всем старшим городам Руси.

'Государь указал, и бояре приговорили', - а народ слушал, как во весь голос кричали бирючи слова этого указа и давался диву: насколько кроток и преисполнен христианского всепрощения нынешний государь, и как мягко наказаны бунтовщики. При покойном Иоанне Васильевиче, батюшке нынешнего самодержца, пожалуй, не обошлось бы без плахи, кольев и виселиц, а ныне преступников лишь ссылали, лишив, правда, всех чинов, а князей - и вычеркнув из родословных книг, будто и не было таковых ни среди Рюриковичей, ни среди Гедиминовичей. Василия Голицына и Дмитрия Шуйского со всей роднёй, 'со чады и домочадцы' под караулом из проштрафившихся стрельцов угоняли далеко на восток. Голицыным предстояло ехать до Томского острога, а затем самостоятельно добираться до места впадения реки Иркут в Ангару, где и обосноваться на жительство, построив при этом укрепление против вероятных набегов немирных аборигенов. Для будущего острога им была выделена та самая пушка, которую использовали мятежники во время московского погрома. В конце концов, если Иван Третий вырывал языки вечевым колоколам, то почему бы Димитрию не отправить в ссылку орудие?

Более многочисленному клану Шуйских предстоял ещё более далёкий путь. Им было указано отыскать реку Хэйлунцзян (да, я почему-то случайно запомнил, как китайцы по-своему обзывают наш Амур) и сплавиться по ней до устья, где и поселиться в остроге на морском побережье без права возвращения в Центральную Россию вплоть до именного царского указа.

Ну а сам Василий Иванович Шуйский, как главный изменник, согласно указу, должен был покинуть этот мир. Впрочем, никто не собирался его казнить: заливающегося на допросах слезами и сдающего всех подельников без разбора, бывшего боярина и почти царя милостиво постригли в монахи под именем Василиска и, вместе с лишённым митрополичьего сана Исидором, до зимы отправили в подвалы Чудова монастыря. Пусть грешники помолятся, попостятся, а как на реках станет лёд, под охраной стрельцов, чтоб чего не стряслось, отправятся в Архангельск. А уж оттуда по весне их на поморском коче вывезут за Маточкин Шар: пусть строят скит на Новой Земле. Топор да пару заступов им выделят, равно как и мешок ржи. А там уж как приживутся: на всё божья воля.

Что касается основной массы мятежников и бандитов, захваченных во время мятежа и пойманных позже по показаниям свидетелей и допрашиваемых татей, то я решил приспособить их к делу. Незачем им зазря хлеб скармливать, пускай потрудятся. В отличие от князей да бояр большинству этих погромщиков физический труд не в новинку. Колонна преступников была отправлена под конвоем в Тулу, куда уже был вызван отряд касимовских татар. От этих природных людоловов не очень-то поубегают. Получив инструменты, первые русские каторжане должны будут проложить дорогу от самой Тулы до хорошо известного мне места. Того самого, где в двадцатом и двадцать первом веках будет стоять моя родная Киреевка. Я особо настоял именно на этом, поскольку других мест, где точно имеются природные ископаемые, попросту не знал. Конечно, в прошлой своей жизни я бывал и на Сивашских соляных озёрах, видел и рудники Криворожья, и шахты российского и украинского Донбасса. Вероятно, и сейчас смог бы их отыскать, доведись оказаться в тех местах. Но увы: Кривбасс, Донбасс и Приазовье для нас были недоступны. Сейчас там лежало Дикое Поле, где хозяйничали татарские разбойничьи орды.

Случалось мне в прошлой жизни съездить и на Север, куда семейство дочери перебралось. Показали там родичи громадный котлован Ковдорского рудника, на дне которого КамАЗы кажутся размером со спичечный коробок и хвалились, что металлов в тамошней руде - чуть не вся таблица Менделеева. Может, и привирали, но в Советском Союзе пустое место никто бы осваивать не стал. Вот бы где прииск открыть, да вряд ли выйдет. И не только потому, что точное место указать я не сумею, поскольку определённо знаю лишь, что город тот будет стоять западнее Кандалакши, а вот насколько западнее - и не ведал сроду. Проблема тут ещё и в том, что есть у меня нехорошее подозрение: а не прихватили ли ту землю, где в СССР будет стоять город Ковдор, шведы? Финские племена в семнадцатом веке точно живут под ними, а до советско-финской границы в ту мою поездку было не так уж и далеко... Ну и третья проблема - транспортная. Грузы в Русском царстве перевозятся либо по рекам, либо санными обозами. По тёплому времени и колёсные повозки используются, но в весеннюю и осеннюю распутицу возить руду на телегах - людям мучение и лошадям погибель.

А с лошадьми на Руси дела такие, что, может, бывает и хуже, но не сразу сыщешь. Мало их сейчас, да и те, что есть, в массе своей породы слабой и низкорослой. Татарские лошадки, может быть, и лучше, но не намного. Конечно, свежая кровь от захваченных при стычках с ногаями и крымчаками коней постепенно улучшает породу, но такими темпами чего-то путёвого в ближайшую сотню лет добиться вряд ли получится. Вот у ближайших западных соседей - мадьяр и ляхов - боевые кони на загляденье: быстрые, выносливые, злые в сече... Вот только вожделенные венгерские жеребцы отделены от нынешнего русского рубежа Диким Полем, где 'резвятся' чамбулы степняков и никому неподконтрольные казаки-разбойники, которым по большому счёту всё равно, кого пограбить: ногайскую ли отару угнать, в окрестностях ли русского приграничного острожка покуролесить, маеток ли шляхетский на польской Слобожанщине дымом в небо пустить или на своих судёнышках-'чайках' в Крым или на Туреччину наведаться. Лишь бы было потом с чего дуван дуванить. Казакам по их нынешним обычаям хлебопашествовать под страхом смерти запрещено: так и живут с добычи, звериной охоты да рыболовства.

Эх, тяжела ты, шапка мономаховая, сколько всяческих забот вместе с тобой на голову свалилось! И ведь вот какая беда: и менять в русском царстве нужно многое, но притом так, чтобы не оттолкнуть ревнителей старины, как случилось при Борисе Годунове и чьей поддержкой впоследствии воспользовались Шуйские, готовя свержение моего предшественника в этом теле, 'царя, рекомого Димитрием'. Сейчас я - единственный, кто знает, что в истории моей страны этот дворцовый переворот удался, вчерашнего 'Государя Димитрия Иоанновича', убив, опорочили, на столетия прицепив кличку 'Лжедмитрий', а Русь рухнула в самую кровавую часть Смуты, чьи последствия ощущались триста лет. Я человек, слабо верующий уже в силу рождения своего в СССР и большевистского воспитания, тем не менее затрудняюсь назвать как-то иначе, нежели чудом божьим факт, что сознание моё оказалось в голове двадцатитрёхлетнего Дмитрия - не то сына и наследника Грозного царя, не то и вправду самозванца, захватившего престол Московской Руси. Остатки его разума в первое время проявлялись и пару раз даже вытесняли меня куда-то вглубь мозга, но уже на второй день моего пребывания в этом теле от прежнего владельца (кстати, искренне считавшего себя царским сыном) остались только независимая манера поведения, умение разговаривать на нескольких языках, включая греческий, польский и татарский, узнавать знакомых людей и тут же вспоминать о них всё, известное прежде 'государю'.