Империя-Амаравелла

Воевода

.

И вот, ко мне тайно принеслось слово, и ухо мое приняло нечто от него.

Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей,

объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои,

и дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне.

Иов

.

Чужие сказки Нижне-Румска.

Оперативный отряд Резерва

Тьма рвется в сновидения. Снятся кошмары. Понимаю: рядом концентрируется антиматерия. Отмечаю сны вещие, но разобраться в них разума не хватает.

Ко всему прочему добавилось ощущение раздвоения. Как у жителей Страны Пирамид, у меня появился двойник души, живой, но невидимый. Я предположил, что это от внедрения в сознание многомерности Вселенной. Надо отвлечься, переключиться на художественную литературу. Хороший роман одолевается за сутки, включая ночь. Иногда что-то интересное выписываю в тетрадь. Удовольствие – высший класс.

На страницах кипят страсти, цветет любовь. Суть того и другого никак не дается. Если при чтении являются живые картины и образы, признаю: автор – талант. Такая книга лучше кинофильма.

Научная или серьезная научно-популярная книжка требует около недели. С трепетом вглядываюсь в оглавление, медленно перелистываю… Только потом чтение и конспектирование. Так я научился выделять главное.

Особое место – переводной беллетристике. Там живут мистеры, сэры, леди, мадамы… Судари и барышни – из того же класса. Сделал вывод: люди Империи не любят таких книг. Потому что население делится по внешним половым признакам, на мужиков и баб. В более возвышенном варианте звучит: мужчины и женщины. Но смысл один. В разных местах слышу, как эти понятия конкретизируются по-разному: мущина, бабец, девушка, юноша… Согласен: все рождаются самцами и самками. Но не всем дано стать мистерами и мисс?

«Мужики и бабы», – хорошо для мобилизации. Народ понимает призыв, превращается в ополчение и решает поставленную задачу. После чего возвращается в состояние воинственной толпы, состоящей из мужиков и баб разного возраста. А такая толпа не любит чужих и слишком умных. В толпе разрешено выделяться мышцами, животами или тем, что ниже.

Такой вот в Империи закон жизни. Такой же непоколебимый, как закон Ома. Разве можно не соглашаться с законом Ома или ненавидеть его? Даже если шарахает электричеством. Так говорит мне рассудок. Но сердце утверждает: тут что-то не так!

Первое лето без малейшего недомогания! Сеновал, гантели, перчатки, дрова, огород, велосипед… Ежедневно максимальная активность тела и разума. В новом состоянии я поглощаю информации больше в разы.

В сентябре Миха дал поносить пуловер, единственный на всю округу. Но я в него не влез. А в прошлом году он висел на мне, как на огородном пугале. Михины узкие по-восточному глаза округлились. Ведь еще полгода назад он наблюдал сцену вручения мне билета члена Резерва Партии. По болезни я не смог присутствовать на общем торжестве, и вступил в ряды Арьергарда Авангарда на ходу, без оркестра, речей и поздравительного рукопожатия. Меня остановили в школьном коридоре; я шел в класс, опираясь от слабости на стену.

Я удивился не меньше Михи. Ибо внутри, в самовосприятии, оставался прежним: слабым и болезненным. Требовалось время, чтобы привыкнуть к себе новому.

Мосол, сын беглого Моряка, вернулся в город после годичного пребывания у родственников на «материке». Застал меня за колкой дров. Осмотрев облитые загаром мышцы, с уважением сказал:

– Атлет! Как ты это сделал?

Я ответил чьими-то словами:

– А само собой. Дар Свыше.

Откуда я могу знать, что или кто там, Свыше, дарит дары? Но понимал, что дар Свыше, – совсем не халява и не подарок с расчетом. Может быть, мой невидимый спутник замешан в этом. Но никак не злое Нечто.

И пришло удивительное открытие! Оказывается, не только читать умные книги или совершенствовать телескоп, но и полоть картошку или расчищать двор от снега, или даже пить-есть, – все можно делать с удовольствием. А не по необходимости.

В отцовском доме перемен со мной будто не заметили. В лицо не говорилось ни плохого, ни хорошего. Мачеха продолжала, – вкупе со всеми прочими достойными, – обсуждать на кухне с отцом мои поступки. Я же не понимал, что делал чрезвычайного. И вообще, какие у меня могут быть поступки? Отец поддакивал, иногда посмеивался. Я ходил заочно осуждаемый, очно не оцененный никак. Мачеха могла наехать на кого угодно без всякого повода. Обозвать, наорать матом, пригрозить и все такое. Отец в такие конфликты не вмешивался. Последующей разборке они не подлежали. Так что я находился в выгодном положении.

Нижне-Румск – стоячее болото между рекой и Океаном. Только живет в нем не Клюква, а граждане. Неспроста в голову лезет мелодия с надоевшими словами: «Клюкву старую с болота он любил…»

Новые одноклассники организовали частную экскурсию на правый берег Румы. На лодке, хозяин которой обещал вернуться за нами вечером. Я поехал затем, чтобы посмотреть на болото издали, со стороны. Но города с другого берега не увидел. Только дальние сопки, чуть пониже тех, у подножия которых мы высадились. Вот это да! Всего час ходу по воде – и город исчез! Стал иллюзией, хранимой в памяти. Пространство и время играют в странные игры не только в космическом масштабе.

Солнце ушло за бесконечное облако; сумрачно, неуютно, дико. Тем не менее, на пустынном берегу я не заметил и малейшего присутствия Нечто. Или он обитает там, где много народу? И действует через тех, кто знает меня? А без них ничего не может?

Спички нашлись у меня, единственного курящего в классе. Всю ночь мы жарим моллюсков, собранных на мелководье. Большой мир исчез, мы мало говорим, больше думаем.

Я представил себя в составе маленького оперотряда, которому предстоит освоить необжитое пространство. А в нем кипит своя жизнь, не нуждающаяся в нас. Медведи, рыси, олени, муравьи… Настоящие хозяева сопок и побережья. И они имеют полное право поступить с нами по своим правилам. По закону своей жизни, неопровержимому, как закон Ома. Для этой жизни человеческая цивилизация чужда, неприемлема.

А где еще могут быть применимы нормы бытия людей Крайнестана, да и всей Империи? В инозвездных мирах Тау Кита и Эпсилон Эридана? Неужели? Не везде во Вселенной болота с Клюквой.

За пару месяцев осознав новое физическое состояние, я обрел и предельно возможную самостоятельность в собственных действиях. Начал с того что, не поставив никого в известность, оформился в девятый класс средней школы. И твердо решил: никаких заводов, ПТУ и всего такого прочего. Ибо отсутствие обучения и воспитания – это необученность и невоспитанность. Не желаю я жить по понятиям, даже если они всенародные! Мое сообщение о переходе в среднюю школу дома восприняли молча.

После этого записался сразу в несколько кружков Дома Молодежи. Но самым серьезным шагом стало вступление в оперативный отряд горкома Резерва Партии. Свершился поступок, не обусловленный ни решением, ни даже намерением. Мало того, я и не подозревал о наличии в городе такого отряда.

Действовали ноги, а не голова. Ноги привели на площадь перед трехэтажным зданием, в котором на втором этаже размещается верховная власть города и района – объединенный городской комитет Партии Авангарда. На первом – комитет молодежной организации Резерва. Об этом я знал, но оказался тут впервые.

Потом понял: не любопытство вело мои ноги. Слишком уж целенаправленно. И, – вне понимания. Произошло так, словно мне отключили самоконтроль и как куклу довели до цели, о которой не подозревал. Очень уверенно я открыл главную парадную дверь города, прошел по коридору и остановился перед табличкой «Оперативный отряд Резерва». Легонько постучал и, не ожидая ответа, вошел.

Встретили десять пар иронических глаз. Две среди них – женские. Сразу увидел: все старше меня на несколько лет и жизнь понимают как положено. А тут на пороге их опорного пункта пацан-девятиклассник! Но я смотрел без растерянности и сказал спокойно, почти отрешенно:

– Хочу к вам в оперотряд.

Народ в комнате развеселился. Посмеявшись, они переглянулись и приступили к экзамену-тесту. На пустом столе волшебным образом возникли бутылка водки, граненый стакан и баночка соленых огурчиков. Налили стакан до краев и протянули. Я уверенно взял стакан правой рукой, жестом левой отказался от огурчика. Тренированный мачехиным самогоном, двести миллилитров казенной жидкости проглотил профессионально, с легким выдохом. Поставил пустой стакан на стол и посмотрел на отряд с повтором вопроса. Ведь ответа еще не дали.

Оперотряд, оценив антиалкогольную крепость юного кандидата на фронт борьбы с алкоголиками и хулиганами, дружно расхохотался. Поняв, что вопрос решен положительно, я улыбнулся.

Поздним вечером, на сеновале, немножко задумался. Туда ли я записался добровольцем? И ближе там буду к Нечто или оно отдалится? А через недельку-другую вернулись жуткие сновидения. Просыпался весь мокрый, они убивали настроение на весь день.

Объявлена неделя идеально гладких поверхностей. Они изгибаются, взаимопересекаются, охватывая со всех сторон. Я предположил во сне, что так переварил какую-то тему из космологии или микрофизики. И, не выходя из сна, решил проверить, так ли уж гладки поверхности. Дотронуться пальцами не получилось. Касания они почему-то не допускают, пальцы соскальзывают до того… Удивительно, плоскости живут, – двигаются, изменяются, – но упрямо ускользают от прямых ощущений.

Они существовали передо мной и наяву, подряд несколько дней. И становилось страшно, когда они вызывающе, – я сказал себе «нагло», – изгибались рядом, чем бы я ни занимался. Подобные вещи, – это я понимал твердо, – не для нормального человека. Так можно однажды проснуться в пригороде, в Желтом Доме. Но в том, что это проявление ненормальности: нет, не согласен.

И нашел выход из подобных ситуаций-наваждений. Надо погрузиться в любимую книгу или вспомнить подходящий фильм. Например, увидеть Алкида, который ничего не боится. Или путешественника Синдбада. Но лучше всего – мысленно призвать на помощь волшебную птицу Роух. Она могущественнее и добрее всех, в том числе Алкида. Узнав о ней, я немедленно поверил в ее существование. И, бывало, иногда высматривал на восточном горизонте. Я еще не знал, что Восток там, где захочешь.

В оперотряде Резерва идеала не нашел. Да, сильные, уверенные люди. А почему бы и нет: ведь они под крылом полиции и горкома Партии Авангарда. И непосредственно курирует отряд сам начальник уголовного розыска. Появилось неудовлетворение. Не обрел я в отряде чувства личной безопасности. Оба городских комитета вместе с отделом полиции оказались неспособны оградить от вездесущей Тьмы. Мало того, я заметил, что она притаилась и в этих, новых для меня людях. Как же они смогут навести порядок в целом городе?

Да, живого идеала в отряде не нашел. Но обнаружил большее. То, чего и ожидать не мог, – познакомился с Сашей. Подобного ему я не встречал никогда. Такие люди приходят в мир этой планеты крайне редко. Позже узнал: оперотряд создан для поглощения его избыточной энергии. Мать Саши занимает высший в городе пост, – секретарь объединенного городского комитета Партии Авангарда. Ростом и силой Саша превосходил всех. И по одному, и толпами. Что поразило: он повел себя при первой нашей встрече так, будто встретил после долгой разлуки очень близкого человека. Но ведь мы до того и не подозревали о существовании друг друга!

Мы сблизились естественно, по закону всемирной гравитации. И открылось: рядом с ним я надежно прикрыт от любого зла. Мудрые ноги привели не в оперативный отряд, а к Воеводе. Так кто же управляет мной?

Пришлось отложить в сторону папку с надписью «Идеал». Она успела серьезно распухнуть от выписок отовсюду, но ясности так и не прибавила. Но присутствие в оперотряде кое-что прояснило. Мне вдруг открылось, что большинство людей, – за редким исключением, – слабее муравья вне муравейника. И потому они объединяются в отряды и отрядики. Включение даже в маленькую группу возводит в степень, недостижимую наедине с собой. Человек делается как бы зверем, членом стаи. Стайные эмоции горячат кровь, и стираются индивидуальные различия. Если стаей овладеет ярость, она начнет грызть любого, на кого укажут. Ярость! Яростный оперотряд, – таким видели его партийные и полицейские кураторы. Есть ярость служит делу Империи, то оперативнику, – члену государственной стаи, – прощается многое.

Я не нашел в себе ни ярости, ни ненависти. Достаточно быстро понял: процесс охраны правопорядка – это противостояние отрядов. Один опирается на государство, другой на неорганизованные массы. Но все они живут на одной территории и внутри одной Империи. Выходит: происходят разборки между своими, внутрисемейные ссоры-драки. Неужели нельзя урегулировать процесс другими способами? Я их не видел, но их не может не быть. А выбранный вождями способ меня не удовлетворял. Что-то тут сильно не так. Почему ярость одних подлежит наказанию, а других, – ненаказуема? Ведь все думают и живут одинаково!

Отряду Резерва не хватило имперского цемента сплочения. Каждый думает и говорит о другом хуже, чем о себе. Особенно много злословят на Воеводу. Я слышал, пока не вошел в его семью. Тогда зависть к Саше распространилась на меня. Втайне каждый хотел быть на моем месте. Близость к вершине власти…

Не теряя близости к Саше, я на время отключился от оперативного отряда. И снова погрузился в книги. Нет, скорее, в знакомую магию напечатанного слова. Многие книги лишены этой магии. Такое становится ясно, когда тронешь обложку, коснешься пальцами страниц, пробежишь глазами по строчкам… У настоящей книги свой запах, свое притяжение, даже свой взгляд. Некоторые смотрят так красиво, что не хочется отпускать, пока не прочтешь всю, до реквизитов издательства. Эти книги сами идут ко мне, не я их выбираю. Не мои книги безвкусны и бесцветны… Они неживые или злые.

Еще я узнал: некоторые книги говорят! Они шепчут о том, чего нет в строчках автора, а берется откуда-то издалека. Это «издалека» может находиться совсем близко. Только для меня оно недостижимо. Но я слышу шепот, сообщающий через книги о предстоящем.

…Грядет новая эпоха, и откроется большая злая сказка. Охватит она собою весь земной мир. Надо остеречься. Но не надо бояться. Ведь сказка та существует не сама по себе. Мы все живем внутри чего-то безмерного, похожего не необъятную Книгу. Книгу всех книг… Она очень древняя, и в ней нет ни начальных, ни конечных страниц. И потому имя автора узнать не дано.

И предстает она каждому в особенном варианте. Получается, у каждого своя безграничная Книга. В чужие книги, как и в чужие сны, лучше не заходить. Если только очень попросят… В мою Книгу зашел кто-то непрошенный, когда я был совсем мал, и не заметил проникновения. И захотел непрошенный гость стать хозяином моих страниц. Внутри моей Книги он угрожает мне. И преследует, действуя через других, которые живут рядом. Люди, животные, даже растения… Он напрягся, когда я познакомился с Воеводой, – значит испугался.

Как узнать, кто написал бесконечную Древнюю Книгу? Только автор может что-то изменить в ней. Почему он оставил возможность для проникновения зла? Одна из малых книг, умная и знающая, сообщила:

– Ты еще не знаешь? Дом, в котором ты живешь, непрерывно расширяется.

Я не поверил. И рассмеялся. И сказал с иронией:

– Значит, ты тоже увеличиваешься? И текст твой меняется?

– Не надо смеха, – серьезно сказала малая книга, – Тебе трудно подумать как следует? Если Вселенная расширяется, то за счет чего? Пустоты ведь как таковой нет. Так вот: за счет себя самой! То есть своих частей и частичек, без которых Вселенной нет и быть не может. Ну?

– Ух ты! – восхитился я, – Сильно сказано! Непрерывно расширяющийся дом! Но ведь комнат это расширение не прибавляет? По твоей логике, ты увеличиваешься. Но мыслей на твоих страницах не становится больше. Если увеличивается всё, везде и повсюду, реального свободного места в доме не прибавится. И этот процесс бессмысленен. Да и все равно мне, что происходит со Вселенной. Пусть расширяется, сжимается, делится, умножается, – на моей судьбе это никак не отразится.

– Низко летаем, – грустно отреагировала книга. – Очень низко. По-крокодильи.

Но не повелся я на ее грусть. Она уже не поучает, она осуждает. И без нее есть кому это делать. И сказал с вызовом:

– Лучше летать низко, чем ползать высоко. Да и, – чем выше, тем холоднее.

– Тем неуютнее, – не по-книжному поправила книга, – А я думаю: леопард, замерзший на вершине высокой горы, получил крылья…

Какая мне разница, летает леопард или нет? Следующую мысль книге не решился высказать. Мало ли кто еще услышит? Дело в том, что, – скорее всего! – Вселенная и не думает расширяться. А это люди удаляются друг от друга и от книг. За счет уменьшения самих себя. Обмельчения… Но при долгом растяжении стен могут появиться щели…

Я закрыл противоречащую мне и себе книгу и задумался. Как собрать и сопоставить все происходящее со мной? Вот, к примеру… Рядом невидимые сущности, а не могу понять, кто они. Только ощущаю неизвестно что. Физика, а тем более химия, – они ничего не могут объяснить. Ученые хотят разъять пространство и время на атомы, чтобы захапать международные премии по разным наукам. А неученые, – по литературе.

А ведь в многомерности наверняка получаются деформации. Вот и появляются межпространственные щели, норы, провалы… По гладким поверхностям можно проскользнуть куда угодно. Отсутствие реакции тоже реакция, только иного рода. А законы в мирах могут как действовать, так и бездействовать. И там, где царит бездействие, нельзя говорить ни о веществе, ни о каких-либо полях. Но оттуда легко наблюдать мой мир и влиять на него.

Итак, они видят меня и все такое. Я не могу с ними поговорить. Добрые они или злые, – все равно не могу. Может, написать на столе обращение крупными буквами?

На следующий день, листая в библиотеке научно-популярный журнал, наткнулся на упоминание о хрустальных черепах. Вне болот и Клюквы… Журнал сам попросился в руки. Неужели мной заинтересовались и черепа?

Ночь выдалась безлунная, застойно-тоскливая. Я высунул голову за дверь сеновала и направил луч фонарика в небо. Бесполезно, Луна не нашлась. Жаль.

Но стремление разобраться в смыслах моего запутанного мира не могло не пробиться наружу.

В начале девятого класса сосед попросил сделать копию свидетельства о рождении. Я постарался сымитировать все, кроме водяных знаков. Улицы узнали о появлении копировальщика, у меня появился небольшой, но постоянный доход. Накопив нужную сумму, приобрел листы ватмана, мягкие карандаши. И решил посетить все городские кинотеатры. Смотрел ранее недоступные фильмы и рисовал интерьеры. Почему-то решил: в соотношениях сторон и высот зданий имеется какая-то закономерность. Собрав десяток рисунков, приступил к ним с линейкой и транспортиром. И разочаровался, – в архитектуре клубов и кинотеатров не нашлось ничего общего. Стало ясно: выяснить что-либо о размерностях пространства таким путем не удастся. Здания в Нижне-Румске строились без учета структуры Вселенной.

В школе продолжал следовать уже отработанной методике освоения учебной программы. В сентябре штудировал все учебники. Плюс отменил отдельные тетради по предметам. Ведь переписывать учебники по меньшей мере глупо, как и писать домашние задания. Лишняя трата времени. Немного подумав, все же оставил одну девяностолистовую тетрадь, общую на все предметы.

Со вступлением в оперативный отряд изменился и распорядок дня. Часто возвращался в каморку на сеновале глубокой ночью и просыпался, когда отец и мачеха на работе. Со спокойной совестью пропускал занятия. Уверенность в отличном знании всех предметов с удовольствием демонстрировал при «неожиданных» проверках после долгих пропусков.

Мне ставили двойки за отсутствие на контрольных и непредставление домашних заданий. Перед экзаменами за четверть я тратил несколько дней на их исправление. Практика показала, что я прав. Носить в школу одну тетрадь, да не каждый день, – появилось какое-то самоуважение. А выступления экспромтом у доски по вызову учителей доставляли наслаждение и приводили одноклассников в восторг.

Но независимость, оказалось, имеет пределы. Пришлось корректировать свое поведение. Точкой начала коррекции стал срыв урока географии. Ее вела заслуженная учительница Империи. Регалии, опыт… Опыт уверял ее: если ученик прогуливает, то он неуч. Я не посещал школу две недели. Она вызвала к доске и занесла ручку над классным журналом. Чтобы поставить жирную двойку. А то и единицу.

Я поступил незрело – поспешил. Следовало дождаться контрольного вопроса и ответить. А я сразу заявил, что знаю географию не хуже нее. И предложил проверить по любой теме, включая не пройденные. Моя уверенность смутила не закаленную педагогическую душу и она заколебалась. Класс затих в ожидании нестандартного ответа, за которым следует пятерка с наставлением:

– Молодец! Но на экзаменах прошу отвечать в рамках учебного курса.

То есть учебника…

После минутного замешательства заслуженная учительница впала в истерику и выбежала из класса. Меня вызвала директор, красивая представительная дама. Говорила мягко, а потому доходчиво. Я подумал вначале: она расположена ко мне с первой встречи, когда я положил на директорский стол аттестат за восьмилетку и избрал франкский язык. Тот, который она преподавала. Ее занятия я тоже пропускал, но она относилась к этому спокойно.

Но из беседы уяснил: школа знает об оперотряде и моей близости к мэру города. А сама директор – подруга Полины Диомидовны. Оказывается, мать Саши интересуется моими школьными делами. Такого я не ожидал.

Пришлось публично извиниться перед учительницей. Мои знания она больше не проверяла, но решила на экзамене выше четверки не ставить. Я не возражал: золотая медаль не светит по-любому. К тому же появился новый интерес. Захлестнул поток книг о военной авиации, которых до того не замечал. Приплюсовались занятия в кружке авиамоделирования, и родилась мечта – стать военным летчиком. Получить престижную профессию, да к тому же вырваться из Нижне-Румска! Экзамены в военное училище сдам, вне сомнения. Но вот медицинская комиссия…

И я приступил к подготовке. Страх высоты, вестибулярный аппарат… Аэроклуба в городе нет, парашютов не достать. Пришлось изобретать, скрывая интерес от Саши. Качели-карусели в парке, кружение на месте, ходьба по заборам, прыжки с конька крыши отцовского дома в палисад…

Пошли травмы-предупреждения, предостережения. Я их не замечал. Качал силу, развивал реакцию, испытывал себя на перегрузки. Я еще не знал, что нетерпеливость или торопливость мешают достижению желанной цели.

Спрыгнув очередной раз с крыши дома, попал ногой на булыжник. В другой раз сквозь ступню в резиновом сапоге прошел громадный ржавый гвоздь, торчащий из доски. Штакетина соседнего забора подломилась, и я упал в занесенный снегом огород. А под сугробом ожидал моток колючей проволоки. Ржавая колючка вонзилась в глаз. Неизвестно сколько вытекло крови, но глаз не видел ничего несколько дней.

Травмы скрывал от всех, никому не жаловался и к врачам не обращался. Стать летчиком-истребителем во что бы то ни стало! Я соединил в сознании мечту с предназначением. Но окружающий мир не считался с моими тайными устремлениями. Он требовал развития других качеств: жесткого характера, стервозности.

К мачехе приехал родной брат. Что за колдовское место, из которого они берутся? И чего им там не хватает? Я смотрю на него и понимаю: жизнь снова меняется. Он планирует в свои сорок начать здесь новую жизнь. Ему изначально дано, как и Максу, – физическое совершенство. Мышцы играют как на Тарзане. Внутри – столь же дикий. Дикость легко проявлялась при воздействии спиртного. Приняв дозу, он начинал крушить ближнюю материю, как мертвую, так и живую. Однажды в гневе поднял бревно десятиметровой длины и стал вращать вокруг себя как игрушечное. Когда он появлялся в таком состоянии, отец с мачехой запирались в доме. До вытрезвления…

Как-то я вернулся за полночь и направился на сеновал. Поднялся по лестнице и увидел: кровать занята пьяным Тарзаном. Без колебаний встал рядом с кроватью, тряхнул его за плечо. Он очнулся, и я той же рукой указал ему на выход. Вторая рука оставалась в брючном кармане. Тарзан оценил обстановку в соответствии с собственным опытом. В руке, спрятанной в кармане, он увидел нож. И послушно спустился по лестнице, исчезнув на несколько дней. Больше он не делал попыток оккупировать мое жилище. Я сообщил в дом об изгнании Тарзана. Открылась дверь, распахнулись окна. На дворе жаркое лето.

Я мог бы пожаловаться на Тарзана Саше. Воевода физически непобедим. Более чем двухметровый рост и соответствующий вес сочетаются с молниеносной реакцией. Он в совершенстве владеет приемами единоборства. Занятия по вольной борьбе и самбо в спортзале отдела полиции показали: ему не требуется изучать и тренировать приемы. Я наблюдал: открывает наставление по боевому самбо, внимательно читает описание, знакомится с рисунками. Потом на минутку закрывает глаза. И, – всё! Он усвоил прием и готов использовать при надобности. Никто в отдельности и никакая группа не могут одолеть Сашу.

Я не стал жаловаться. Только еще раз задумался. Ни Тарзаном, ни Алкидом мне не стать. Они такие от рождения. И копировать их – дело глупое. Папка «Идеал» требовала уничтожения. Но к чему, в таком случае, стремиться? Да, все-таки к профессии летчика-истребителя!

Домой ночами добирался теперь или на Сашином тяжелом мотоцикле, или на дежурной машине отдела полиции. Авторитет в обществе скакнул вверх. Главное, – я стал недоступен критике со стороны мачехи. Но ощущения нужной свободы нет. Все сильнее давит барачный стиль бытия. Все о всех знают всё! Единая большая семья… Им комфортно так: Михе, Максу, Генке Епифану… А мне – нет! В маленькой семье Воеводы дух барака отсутствует. Здесь я млею от ощущения истинного дома.

***

Но от социума не убежать. Макс на улице врезал как следует младшему брату. Думаю, было за что. Просто так Макс руками не машет. Но брат пожаловался отцу, и тот сказал мне:

– Иди, разберись…

Я понял: приказ исходит от мачехи, не мог он сам сочинить безрассудную авантюру. Но возражать не стал. Макс уже нигде не учился, накручивал рабочий стаж и стал еще сильнее. Подошел к нему и сказал:

– Ты должен извиниться. Достаточно передо мной.

Макс ослепительно улыбнулся, – зубы у него не как у меня, никогда не болели, – и посоветовал засунуть слова в то самое место. Мне стало ясно: в принципе он прав, он только ответил на грубость, и извиняться не за что. Но кругом застыли в ожидании друзья-товарищи с моей и соседних улиц. В новом качестве отступление равносильно трусости и бессилию прежних лет. И я повторил предложение в тоне требования.

Тогда он схватил могучей рукой мое плечо. Но случилось не то, чего ожидали зрители и сам Макс. Оторвав руку от плеча, я легко поднял его тело над головой и несколько раз прокрутился. Но бросать на землю не стал, а мягко опустил на траву.

Народ в оцепенении, Макс ошарашен. Больше он не пытался демонстрировать мне свою силу. И, – что понравилось, – оценил деликатность. Ведь другой на моем месте… Он не мог знать, что во мне сидит запрет: не могу просто так ударить-оскорбить кого-либо.

Удовлетворения от выполненного приказа отца не ощутил. Не было в нем разумности. Вначале ему следовало самому выяснить, что произошло. Но через мачеху сработало общее правило: свой прав, даже если он не прав. А состав оперотряда, – семья или мотострелецкая рота, неважен.

Как же мне быть? Противостоять общему правилу – бессмысленно. Следовать ему – противоестественно. А единые алгоритмы действуют везде. Включая литературу. А школа, – уж совсем! Вдалбливание одного подхода, зазубривание учебников. Учителя отличаются от учеников только объемом памяти. Неужели Партия Авангарда не заинтересована в обучении-воспитании на высшем уровне? К концу десятого класса при моем появлении в школе после длительного отсутствия учителя нервничали. Многим хотелось вкатить мне вечную двойку, но как это сделать?

Предметы по точным и естественным наукам завязали в железные алгоритмы. И натаскивали на использование предметных аксиом лишь в одной, жесткой конструкции. Я при ответах использовал ту же базу, но более свободно. Ведь правильный ответ можно получить множеством способов. И как это интересно!

Химию вообще не считал за науку. Логики в ней не видно. Ведь все дело в реакциях. На входе одни вещества, на выходе другие. Но ведь смысл не в этом, а в том, что происходит в ходе самой реакции, внутри нее. Я спрашивал учителя: а где сам процесс, каков он? И не получал ответа. Если и учитель химии не знает, то химии как науки нет, а есть набор экспериментальных данных.

Но присутствовать на занятиях периодически надо. Только чем развеять скуку? Через Сашу я нашел, чем заняться.

***

Мы сидим в его гостиной за журнальным столиком и листаем прессу. Я задаю вопрос:

– Почему тут вместо «нога» пишут «нижняя конечность»?

Он забавно хихикнул, помял пальцами нижнюю губу и объяснил:

– Гонорар от количества слов зависит. Ты лучше послушай, как упражняется в городской газете наш любимый всеми Рутен…

Он продекламировал с наслаждением:

– Там, где зимы снежные, ждут подруги нежные…

И, сотворив прищур, добавил:

– А ведь можно и так: «А где зимы нежные, там подруги снежные…» А?

Я рассмеялся. Получилось загадочнее, а потому лучше. Поэта Рутена знают все: кудряво-смуглый, горбоносый и очень юркий корреспондент. И тут я решил – надо попробовать.

Так я сделался вначале классным, а затем школьным поэтом. И совершил удивительное открытие: значение каждого слова окутано целым облаком смыслов. Соприкасаясь в речи или тексте с другим, это облако меняет очертания, цвет, плотность… Многое меняется. Значения слов проникают друг в друга, деформируются. Так рождаются и красота, и безобразие. Поразительно, сколько может быть связей между самыми отдаленными словами!

Красивые тексты переводить на другой язык намного легче. Да и вообще, смысл песни на чужом языке можно понять без перевода. Если слова и музыка талантливы, а я обладаю чутьем. Но как это проверить?

Ответить на вопрос помогла учительница литературы Алла Даниловна. Ее уроки не пропускал, – чрезвычайно красиво и интересно. Да и сама как прекрасная песня: стройная, светящаяся, всегда в оригинальных цветных платьях. Она объявила эксперимент: двухчасовое сочинение без перерыва. На проигрывателе – виниловая пластинка с записью «Времен года». Имя композитора я сразу забыл, оно не имеет значения.

Задачка простая: пару раз прослушать одно из времен, и передать словами композиторское видение, его эмоции. Класс вошел в крутой ступор. А ведь в нем ребята с музыкальной подготовкой. У меня сломалась ручка-чернильница. Весь первый час пытался отремонтировать. Безуспешно. Алла Даниловна устала сопереживать и вручила свою. Кивком поблагодарил и тут же принялся записывать то, что всплыло за час ремонта. Всплыло много чего, едва успел за оставшийся час.

На следующем уроке литературы мое сочинение она зачитала как образец. Класс не удивился, но я не понял: почему у других не получилось? И у тех, кто имеет музыкальное образование?

Но, все же… Музыка без слов может быть передана через слова! Ноты превращаются в буквы и передают смысл. Восхитительно…

Эксперимент Аллы Даниловны, решил я, можно продолжить и в других направлениях. О чем-то таком думал в годы своей слабости. Именно тогда слышал звуки, которым нет соответствия в земном мире. И нет ни букв, ни слов, способных передать их значение. Из тех звуков рождается музыка, для которой на Земле нет инструментов. И голоса, чтобы спеть ту песню, тоже нет. Это точно! А смысл в тех звуках настолько объемен… Ощущения во мне рождались нечеткие, всё шло из такого далека… И все равно сердце сжималось, слезы и радость сливались в одном…

Я попытался вспомнить отзвуки неземного и выразить в стихах, – не получилось. На бумагу ложилось то, что можно купить в любом книжном магазине. Шаржи и сатира на одноклассников, какая-то неправдивая лирика. Народ в школе читал, цитировал. Но мне ясно: жалкое бумагомарание. За год накопилось таких опытов на целую тетрадь. Надоело. Я бросил стихотворчество и взялся за написание фантастических рассказов.

***

В первом замысле решил соединить несоединимое.

…Человек изобрел сверхсветовой способ передвижения. И захотел достичь края Вселенной. Края бесконечности! Уже в пути он обнаружил, что в бесконечности любая скорость конечна, и в итоге равна нулю. Старт дан, остановиться не дано, а финиша нет. Нельзя вернуться, нет возможности куда-то прибыть, ибо цели не существует, ложная она.

Я крутил сюжет и так, и этак, но позитива не выходит. Нет у рассказа окончания, и всё. Внутри бесконечности все конечно и стремится к небытию. Сочинилось бессмысленное приключение. Я разочаровался. И решил, – не мое это дело, ничего не выйдет.

Возможно, я слишком живо представлял абстракции. Неохватность Вселенной поразила не только сознание. Я занялся поиском других способов дотянуться до отсутствующего Края. В итоге проделал рискованный опыт.

Непродуманный мысленный эксперимент, чистая авантюра. Нашел выброшенные настенные часы и разобрал. Внимание затормозилось пружиной, обеспечивающей движение всех частей. Жесткая лента, закрученная в спираль, таящая энергию.

Зачем я поместил ее внутрь себя? И пошла она раскручиваться от центральной точки внутри головы. Как бы из металла, невесомая, удлиняющаяся по условиям опыта на сколько угодно. Лента-спираль… Она пружинит, стремится к расширению слишком быстро. Приходится тратить силы на сдерживание. Вот она достигла костей черепа и, раскручиваясь все быстрее, стала давить на них. Остановить пружину-спираль не смог, она обрела самостоятельность. Голова, готовая расколоться, застонала. Я закричал от боли и вышел из опыта в поту и ужасе. И понял, что ничего не понимаю. Начал исследование в состоянии трезвой яви, но он продолжился во сне. Как совершился такой переход незаметно? Разбуженный моим криком отец, – как и в случаях с приступами зубной боли, – протянул зажженную папиросу. Но папиросы с сигаретами от такого не помогают.

Слишком раннее проникновение в космологию? Я не готов? Но зачем мне это надо? У мотивов нет хвостов, или их не ухватить. Со мной происходит что-то безмотивное, необъяснимое. Как во сне, так и наяву…

***

С оперативным отрядом, а потом отдельно с Сашей изучил весь город. И не всегда меня ночами доставляли домой на транспорте. А город практически не освещался: несколько уличных фонарей в центре не в счет. В заросшем громадными деревьями центральном парке электричества хватило только на танцплощадку. Имелось несколько пеших маршрутов возвращения, с перекрестками и поворотами. Асфальт лежит на центральной улице и некоторых примыкающих кусочках. Погоды случаются разные, варианты я выбирал в соответствии.

Стоит классическая крайнестанская ночь, безлунная и тихая. В самый раз для разгула фантазий или чтения книг на сеновале. Тороплюсь домой после очередного дежурства в оперотряде. Кое-где деревянные тротуары, но в основном – бездорожье. Приходится временами дотрагиваться до шершавого дерева заборов. Все маршруты сидят в оперативной памяти крепко. Выработался рефлекс, я кожей ощущал близость нужных поворотов.

На этот раз не получилось. Почему-то пропустил поворот на свою улицу, и вышел на следующую, параллельную. Пришлось повторить. Но снова мимо. И так несколько раз.

Остановился в недоумении. Как может внезапно исчезнуть целая улица? Причем та, на которой живу. Но факт налицо. Вынужден был вернуться к центру и добираться домой другим путем. Другим получилось. Дом на месте, не исчезла моя улица!

Ранней зарей, в нетерпении, устремился к перекрестку, которого не нашел ночью. Внимательно повторил все то, что делал несколько часов назад. И ничего не понял. Нет, не мог я пропустить поворота, хоть в кромешной темноте. Загадка та еще! И – случайностью тут не пахнет. Не абстракция ведь, чистая конкретика.

И еще: теряется ведь не чужое, а свое. Свои кошелек, невеста, улица вот. Даже, говорят, судьба становится чужой… Может, я заблудился так, что действительно оказался не в своем мире? Даже если так, то не само собой получилось. Ведь и слово, которое хочешь произнести, появляется на языке непроизвольно, это я точно знаю. Столько раз проверено…

Да, кто-то всеми этими делами управляет. Кто есть истинный царь?

***

Друг Миха забросил гармошку, которой пытался овладеть параллельно со мной, подарил кому-то копию моего телескопа и уехал в Ерофейск, на курсы киномехаников. Решение взрослое, я не смог бы повторить. Миху я рывком опередил в телесном развитии. Но по владению практикой бытия, – куда уж! Профессия, которая обеспечивает экономическую независимость, – основа. Пока я вижу себя только военным летчиком. Все известное прочее не подходит.

Миха закончил курсы и распределился в деревню, от Нижне-Румска выше по течению. Крутить кино в сельском клубе… И захотелось навестить его. Да и недалеко: речным теплоходом до пристани солидного поселка с деревообрабатывающим комбинатом, а от него автобусом еще километров десять.

Рейс выбрал ночной, и оказался на пристани поселка в четыре утра. Первый автобус в шесть, не ждать же! Прохладное тепло августовского предутрия, яркая Луна, смешанное дыхание реки и тайги… Грунтовка петляет: то уходит в таежную чащу, то бежит рядом с Румой. Иду своим, привычным уже, ускоренным шагом. Дышится легко, мозги освобождаются от цивилизационной дури. Да, молодец Миха, обосновался в сказочном месте. Тут тебе грибы, ягоды всякие, изобилие. И никакой опеки!

Радуясь за Миху, преодолел полпути, и дорога приблизилась вплотную к Руме, берегом предстала. Смотрю и вижу: на тихой воде плот бревенчатый, а на нем мужик рыбу ловит. Да, ведь начался нерест кеты. Я к мужику: поговорить, уточнить дорогу к деревне. А на бревнах солидная куча рыбы серебрится в лунном свете. Вот, и рыбину можно попросить, куда ему столько. Будет нам с Михой на завтрак.

Шагах в пяти от плота резко затормозил: мужик превратился в медведя! Мощный зверь, центнера три, не меньше. Почуяв меня, поворачивает морду и внимательно осмотривает сверкающими глазками. Я похолодел и внутренне сжался. Но, видимо, неуч-двоечник показался ему неаппетитным. Отвернувшись, он продолжает свое дело. Раз, – лапа в воде! Два, – на плот летит очередная рыбина! Я медленно возвращаюсь на дорогу и бесшумно продолжаю путь. О возвращении назад и мысли нет. Около километра иду на цыпочках, а затем мчусь как на рекорд. Но помню – от медведя не убежишь.

…Охотники не поверили моему рассказу. Чтобы хозяин тайги отпустил одинокого путника безнаказанно? От медведя в таких случаях нет спасения. Поломает человека и продолжит рыбалку.

Саша Воевода поверил. Говорить с ним – великое удовольствие. О такой свободе интеллекта я лишь мечтаю. У народа – мозаика из кусочков языка, составленная в кланово-телеграфном ключе. Во мне же поселился литературный стиль мышления; но говорить так, как хочу или мог бы, удается редко. И в диалогах меня не понимают.

Меняюсь я, по-моему, слишком медленно. В доме Воеводы научился держать вилку и нож, пользоваться унитазом, еще много чему. Но это – внешнее. Да и трудно преображаться в обстановке всеобщей стабильности. Я, вместе со всеми, считаю: как сейчас будет всегда. И Полина Диомидовна всегда будет мэром, в готовности помочь мне. Но я ни разу не попрошу ее ни о чем. Да и не знаю, о чем просить. И Саша всегда будет рядом. Иногда мы вместе будем завтракать тем, что приготовила Полина Диомидовна. Часто не надо, – праздник пропадет.

К сожалению, у стабильности во времени есть и другая сторона. Мачеха при визитах Саши всегда будет просить провести в дом телефон. Хотя знает, что технической возможности нет. Можно только запараллелиться с капитаном дальнего плавания, у которого сын садист. Но капитан не согласится, он слышал о мачехином характере. Я против объединения с Крабом в любом вопросе. Мое мнение для мачехи ноль. А зря. Полина Диомидовна сделает так, как я скажу.

Но все равно мачеха за глаза будет хулить Сашу. Привычка, наверное… И еще: стабильность означает, что я навсегда останусь в Нижне-Румске. Полина Диомидовна найдет приличное место и так далее. Но не хочу, городской Олимп не нужен. Просто мне хорошо в доме Воеводы. На деле я младший брат и приемный сын. И могу делать в квартире что угодно. Например, подойти к книжному шкафу, и полистать один из томов собрания сочинений Вождя. Обложка из мягкой красной кожи вызывает уважение. Близость к Партии дает нам с Сашей обходиться без комплексов, зависти, жлобизма. Хотя, возможно, мы с ним сами по себе такие.

Саша надежен и умеет все. Не то что я. Разбирает и собирает свой мотоцикл. Провел электричество в отцовский сарай. Рядом со своим домом, у забора военкомата, возвел гараж с расчетом на машину. Я трудился рядом. Мы укрепляли стропила на крыше, работа завершалась, и я топором перерубил себе жилы у левого запястья. У Саши округлились глаза, такие у него вижу впервые. День выходной, повезло. Полина Диомидовна, рассмотрев рану, превращает в порошок какую-то таблетку. Крови нет вовсе. Расправив жилы, засыпает порошком рану и туго перебинтовывает. Несколько перевязок, и через трое суток рука прежняя. Но остается шрамик, на всю жизнь. Напоминанием: разумная любовь превыше любого лекарства и врача.

***

Идем с Сашей мимо центрального универмага-гастронома, рядом с его домом. Народ расступается, обтекает нас, как река валуны порога. Никто не смотрит нам в глаза. Боятся показать бессильную зависть и злобу. Но разве такое можно скрыть?

– Валера! – смеется Саша, – И так всегда. Как говорит военком: «Куда солдата ни целуй, везде у него задница».

Из окна магазина с рекламного щита улыбается метровый младенец с ложкой во рту. Под ним надпись: «Наш малыш прибавил в весе, ел питательные смеси». Саша тряхнул крупными черными кудрями и снова рассмеялся, блеснув золотой коронкой. И добавил:

– Нет, ни ложкой их взять, ни плеткой. Они не изменятся. Ибо в принципе неизменяемы и неубеждаемы.

Я слушаю, смотрю и думаю. Думаю и слушаю.

– В нашей с тобой стране нормальное уличное движение невозможно. Ни дорог, ни правильных правил. Вот если забетонировать всю территорию… И понастроить караван-бараков. Как ты считаешь?

Да, согласился я молча, дорог в городе нет. Целые улицы иногда пропадают. А на других можно и днем ноги переломать. И нет выезда на Большую Землю, в Империю. Но все забетонировать? Бетона и рабсилы не хватит, Империя чересчур велика.

Рабсилы недостает и в органах защиты правопорядка. Нижне-Румск уверенно держит лидирующее место по уровню преступности в списке минигородов. Недавно, перед моим вступлением в оперотряд, из Ерофейска прислали свежего начальника уголовного розыска. С задачей нормализовать показатели. Получится, – вернется на высшую должность. И он использует оперативный отряд Резерва на полную катушку. В его игре мне пришлось исполнить роль жертвенной пешки. Уголовно-полицейская киноромантика задурила голову, и смысла своей роли я вовремя не понял. А роль тривиально-классическая: внедриться в банду, промышляющую квартирными кражами и грабежами торговых точек. С тем, чтобы взять на горячем…

***

Пришлось демонстративно покинуть оперативный отряд. Меня проверили на маленьком деле. Скоро заслужил доверие. Воров накрыла на месте преступления полицейская засада. Банду определили в зону, а я вернулся к прежнему ритму жизни. Поднимая себя, начальник уголовного розыска развернул рекламу вокруг меня. Грамота управления внутренних дел Крайнестана, статья в краевой газете с описанием подвига… Задумался-засомневался один Саша: ведь полицейские сводки-отчеты читают и правонарушители. Как специально, сделали так, чтобы раскрыть им личность «шпиона-предателя». Начальник уголовки вернулся с триумфом в Ерофейск. А я остался в Нижне-Румске с бесполезной «корочкой» внештатного сотрудника уголовного розыска.

«Чужой» оперативный отряд занес мое имя в черный список. Такие вещи не проходят бесследно. Борьба оперативных отрядов не способна устранить зло. И я ощутил близкое дыхание Нечто. Или Некто…

Но Воевода оставался рядом. Я больше провожу времени в его квартире, чем в отцовском доме. Мы будто вечно знаем друг друга. Его мотоцикл мог разбудить сонную тишь окраинной улицы и на утренней заре. Просто ему делается скучно, и он едет ко мне.

– Как ты тут, без моей заботы? – спрашивает он с улыбкой, щуря густую черноту.

– Без заботы живем беззаботно, – отвечаю я серьезно, скрывая радость.

– Тогда садись. Поедем, позавтракаем. Мать приготовила кое-что…

На рифленом железе взлетно-посадочной полосы аэродрома мотоцикл выдает полную мощность. У меня вырастают крылья. Саша – сама надежность. После поездки – отдых дома.

Из комнаты с видом на кинотеатр «Родина» наблюдаем мир. Вид на «Родину» с самого высокого в мире второго этажа… Смотрим на рекламный щит нового фильма, закуриваем по импортной сигарете. Сделав затяжку, он спрашивает:

– Ты как? Не против?

Приглашение на премьеру… На выбор: в зрительном зале или в аппаратной. Саша работает киномехаником «Родины». Я предпочитаю смотровое окошко.

– …Бес—причинность, бес—толковость, бес—контрольность…

Любит он вот так делить слова. В поисках смысла. Мы словно бы пытаемся войти внутрь не нашего родного, а чуждого, иностранного языка.

– Валера! Ты думаешь, он такой, каким кажется? – возмутился он, когда я высказал малое восхищение кем-то, – Народ наш люминевый, заскорузлый. И не склонный… Снаружи смотришь: будто золото. А поскребешь чуть, – ржавчина.

«Не склонный…» Так я и не спросил… Но рассказал об энергии Мана, которой владеют люди островов в Океане. Он пошевелил крупными губами, сощурил и без того узкий взгляд.

– Ну-у, брат, ты кое-что не так… Правильно эта энергия называется «Мани». Закон Мани-Мани…

Саша говорит убежденно, как знающий. Мне остается воспринимать. Вездесущий, не только островной, закон по сути «мани-акален». Он за-мани-вает человека в соревнование с кем попало за что попало. Нехороший закон. Но отвергать его неправильно. То есть нехорошо! Противоречие я понял не сразу.

Эта самая мани-энергия передвигает по миру все вещи, в том числе выпивку и закуску. И понявшие механизм действия закона могут «на халяву» получать намного больше, нежели упорным честным трудом на благо Империи. Требуется только знать: где когда встать, что кому сказать и сделать. Если в чем-то сомневаешься, – промолчи, выразив уважительное согласие.

***

Сашу часто приглашают в разные дома на застолья. Без меня он не ходит. Как-то мы попали в неудобный переплет. Приходим в назначенный час, хозяин дома на месте, а подруга жизни неизвестно где. Прием высокого гостя срывается, хозяин в растерянности. Тут, в момент высшего напряжения, прибегает соседский мальчик и сообщает: только что видел ее в ближнем лесочке. И она там кувыркается на травке с известным мужичком. Хозяин стартует и через несколько минут возвращается с неверной женой, прячущей от нас глаза. Мы с Сашей «слиняли». На обратном пути он замечает:

– Вот так! На чужой кровать рот не разевать. Или все же?..

***

На меня нахлынула тоска. Итак, Мани-энергия передвигает не только вещи, но и людей. И в центре Империи она не менее мощная, чем в Крайнестане. Куда от нее деться?

Иногда Саша организовывает ужины в центральном ресторане «Север». Отвлечься самому, показать мне мир с другой стороны. Оркестр исполняет музыку, которой не знает и транзистор Михи. В основном блатные песни с антиимперским душком. Импортируются они из зон, оконтуренных колючей проволокой. В городе всегда присутствуют освобожденные или беглые зеки. Некоторые имеют при себе портмоне размером с дамскую сумочку. Они определяют оркестровый репертуар, закусывают жареным папоротником, пьют пятидесятиградусную «Славинскую».

Саша открыто посмеивается над зековским жаргоном. И не обращает никакого внимания на взгляды бородачей с ножичками в карманах, излучающие неприязнь. Он их не боится. Я, рядом с ним, тоже. Бокал в Сашиной ладони как рюмка в моей. Он, причмокивая, дегустирует коньяк, оглядывает ресторанное пространство, дымит импортной сигаретой. Те же действия в моем исполнении выглядят примитивно. Саша посматривает на меня, я пытаюсь понять смысл происходящего в замкнутом пространстве «Севера». Те люди, которых я знаю, ресторанов не посещают.

Закон Мани в Крайнестане делит вещи и продукты на два потока. Часть народа пьет самогон и дешевую магазинную водку. Эти люди курят папиросы «Север» или сигареты «Нищий в горах». Название происходит от картинки на пачке: чабан и отара на горной вершине. Как овцы туда забираются? Другая часть народа заказывает «Славинскую» или марочный коньяк у официанта, окутывая градус черной или красной икрой.

Пить и курить я начал одновременно, с двенадцати лет. Мачехиному самогону вполне соответствовали контрабандные сигареты из травы, произрастающей в южных приграничных странах. Но половое воспитание из-за болезней затормозилось. И передо мной выросла еще одна проблема. Романное пространство Эроса на деле оказалось болотом беспорядочного удовлетворения полового рефлекса.

Полина Диомидовна редко использовала властные возможности в ближнем кругу. Но тут… Она стала решать семейную задачу, – женитьбу сына, – через высокие связи в Ерофейске. И поставляла из своих командировок в столицу Крайнестана всякий раз по две девицы. Какую себе, а какую мне, – определял Саша. Резонно, моя очередь еще и не наступила.

Я не запомнил всех. Они приезжали то на два дня, то на недельку. Квартира наполнялась шорохом и визгом. О чем с ними говорить, представления не имел. Одна, очень степенная и на вид высокообразованная дочка краевого министра по прибытию тотчас устремилась к книжным полкам. Я сказал себе: «О!». Не глядя, она выхватила томик «Трех гвардейцев» и углубилась в строчки. Очень скоро ее интеллектуальный пыл остановила фраза: «Поелику г-н Шевалье…» И, глубокомысленно расширив глазки, она обратилась к Саше:

– А что такое «поелику» и что такое «г-н»?

Я сказал себе: «А-а…» Саша с превеликим усилием сдержал приступ смеха и принялся разъяснять. Ответ оказался забавнее вопроса. В отличие от Саши, я не смог удержаться… После завершения смотрин и отъезда дам из высшего крайнестанского круга Саша сказал:

– Ну, ты не прав, Валера. Зачем отлуп? Она так поелична!

И замурлыкал одну из любимых песенок:

– Приди ко мне, моя лилипуточка…

Вот так, день за днем, книжные чары и близость к Воеводе оттесняли от меня ароматы винегрета и самогона. Школа близилась к завершению. Полина Диомидовна привезла Татьяну и Машушу. Первая выше меня, вторая ниже. Этот привоз попал в цель. Через пару лет Саша женится на Татьяне. Ее папа – большой чин в управлении имперской безопасности. Папа Машуши – генерал в штабе Крайнестанского военного округа. Машуша – стройно худенькая. Татьяна – пышная, лицом как полная луна, походит на принцесс из фильмов о южной стране Хинд.

Но я никак не мог определиться с женским идеалом. И как-то вспомнил о красавице из знаменитой ленты «Темноморочка». Саша смешно хихикнул, пошевелил губами, покусал зубами нижнюю, расширил бойницы глаз.

– Темноморочка… Проще надо быть. Беломорканалочка – вот кто тебе нужен. И роднее, и звучит как…

– Почему роднее? – не понял я.

– А рядом с ней южный берег Темного Понта не виден. Всё кругом будет свое. Родная девочка в полосатом бушлатике…

***

К концу одиннадцатого класса я определился с будущим. И полностью приготовился к поступлению в летное военное училище, расположенное на другом краю Империи. Успел даже пройти медицинскую комиссию. Боря, лучший спортсмен школы, решил ехать со мной, но комиссию завалил. Такой вышел парадокс.

Но еще не все шары вошли в игру. Военный комиссар города прибыл в родную школу. Меня там не нашел, но обнаружил в моем активе десяток стимулирующих двоек. Затем повесткой пригласил на встречу, открыл блокнот, перечислил предметы и оценки. И заявил:

– Империя не дойная корова. Проехать тысячи километров, чтобы завалить экзамены – роскошь.

Я попытался объяснить истинное положение дел, но он и слушать не стал. Однако! У меня оставался легкий способ сломать сопротивление военкома – обратиться к Полине Диомидовне. Но нет – действует внутренний запрет на просьбы-жалобы.

И настроение закачалось, будущее вновь застлал серый туман. На фарватере засветились знакомые бакены: завод, профтехучилище, институт в Ерофейске… Но какие там профессии, в тех институтах? Да и стипендии таковы, что студенты не выживают без помощи со стороны. Просить у мачехи?

Выход из тупика давно имелся у того же военкома. Пригласил в кабинет и с ходу предложил выбор: один из трех военных институтов на территории Крайнестана. Автомобильный, танковый, общевойсковой… Задав несколько уточняющих вопросов, я выбрал расположенный в приличном городе. У военкома – разнарядка; а мне армии не избежать. Причем службы кадровой, а не срочной. От этого распределяющего кабинета до пенсии… Если не потеряюсь на какой-нибудь войне.

Вернулось чувство близкой опасности. Тьма не исчезла, просто притаилась. Никто из знакомых не желает посвятить жизнь службе в Имперских вооруженных силах. Некомфортно там. Все мечтают обустроиться с минимальным риском и максимальным удобством.

***

У Воеводы два взгляда. Для всех – стальной, пружинистый тонкий прищур с напряжением мышц челюсти. Для близких – прищур теплый, без напряжения, с подрагивающими от готовности рассмеяться ресницами. Черные кудри во втором варианте светятся легким серебром. А ведь седины нет. Это замечаю не только я, но и мать.

Мать, Полина Диомидовна, – исключительная личность, я восхищаюсь. Ростом между моим и Сашиным, на работе становится похожей на него не только лицом, но и мощью. Но дома она – мать, мягкая и равная мне. До партийного кресла руководила судостроительным заводом. Будучи директором, развернула жилищное строительство. И поднялись среди бараков вначале четырехэтажные кирпичные дома, затем блочные пятиэтажки. Это от нее расходятся волны стабильности городского бытия.

Но я узнал других из городской, – и даже ерофейской, – элиты. И пришел день начала сомнений. Странно все. Партия учит одному, а партийные боссы, за редким исключением, творят другое. Мани-энергия в Нижне-Румске действует свободно. Чиновники пользуются спецраспределением, рабочие что-то да выносят с завода. Все об этом знают, а Партия Авангарда нет?

***

На уроке физики мы писали сочинение о работе лампы-триода. Мое стало школьным бестселлером. Саше сказала мать. Выходит, Партия знает все, что желать знать. Тогда почему левая, берущая рука выше правой, дающей? Да, странно получается: на нижнем уровне сила – власть, а на высшем власть – сила. Заблуждения мои разлетались осколками известных имен.

Обнаружил удивительные совпадения в биографиях Алкида и Александра Двурогого. Оба не имели земных отцов. У обоих великое предназначение. Но многие факты их жизни не соответствуют чудесному рождению и предназначению. Гибель Алкида в огне из-за женской глупости, – неправдоподобно. Обстоятельства смерти Александра – тоже… Источники врут! Вот бы написать настоящую биографию Алкида! Но как узнать, что было на самом деле? И было ли?

Одно ясно: эти герои ни в какие партии не входили и не создавали их. И делали то, что говорили.

База оперативного отряда «Чандра».

Погружение в Историю

Нас такие события напрямую не касаются. Да и происходят они, скорее всего, не в нашем измерении. Тем не менее, Система показала мне место прилунения астронавтов. На этот раз земляне попали точно: рядом с посадочным модулем – остатки сооружений, построенных в неведомые времена неизвестным народом. Мне известно: одна из задач Системы – не допускать подобных совмещений. Произошел казус! И я спросил:

– У тебя сбой? Почему земляне рядом с древним поселком?

– Я в исправности, Наир, – ответила Система, – Но у тебя нет допуска на мой ответ.

Вот так! Очередная закрытая тайна Лунной Базы!

– И как мне получить допуск?

– Обратись к Куратору.

Но с Атхаром нет связи. Тут еще рядом с Энергоотсеком, недалеко от его квартиры, забегали тени-призраки. Уверен, они появляются не просто так. А вдруг теперь – по причине лунного визита землян, происходящего с нарушением неизвестного мне в полном объеме протокола? Пределы Базы я покидал лишь раз, в период адаптации.

Между тем все активнее шевелится шип любопытства. Или любознательности, подобной той, что наполняет жизнь моего подопечного Валерия смыслом? Атхара найти не удается. Как же быть? На экране вижу: люди в неудобных скафандрах суетятся у края кратера, пытаясь разглядеть: что же там, внизу. Ничего у них не выйдет без спецтехники. А для экзоархеологов планеты работы на поверхности Луны на сотню столетий. Артефакт на артефакте! Многие не тронуты метеоритами. Некоторые в полной исправности. А сколько скрыто в глубине!

Ну почему всё это не входит в сферу интересов оперативного отряда «Чандра»? Что здесь творится – не знаю. Что на Земле делается – не понимаю. Все в оперотряде понимают, а я – нет! И почему мне досталась такая упрямая «звездочка»? За что? Насколько проще с Графом…

Самое время для внутренней разрядки присоединиться к астронавтам…

***

Нам как-то удалось проскочить труднейший период. Болезни, преследующие Валерия, приводили меня в полное расстройство. В детстве-юности Графа нет таких сложностей. А медицина Империи?! Она настолько примитивна! Больницы его не принимают, нет гарантий излечения. Он вылез за счет внутренних ресурсов, которые не поддаются анализу. А зубная боль, от которой освободится не скоро… Надо же: во время ночных приступов с зубами отец предлагает сыну папиросу. Убийственная вещь, а ведь рядом столько лекарственных трав.

Но из этих минусов проистекает великий плюс. Организм его в ходе болезней и прочих испытаний получил такие иммунитет и закалку, что многое сможет легко преодолеть. Он не станет ни алкоголиком, ни наркоманом. И, – ни за что не организует собственную жизнь так, как принято вокруг; так, как делает свою судьбу его отец. Хорошая прививка, но дорогостоящая.

Я думал о Валерии, направляясь к себе в жилище. Попробую еще раз вчитаться в дневники Графа, в них столько… Атхар как-то сказал, что Валерию не хватает бойцовских качеств. Тут я не согласен! Все это у него имеется, но нет злости к человекам. Обзаведется ею – изменятся характер, интересы, многое. И станет как все… А защитить себя и ближнего научится.

Высказал личное мнение Атхару, и он спросил:

– Что ж… А не хочешь привить ему качества, имеющиеся у тебя?

И добавил с хитренькой улыбочкой, собрав у рта мелкие морщиночки:

– Лучше думать что делаешь, чем делать что думаешь.

Коричневые крапинки в светло-зеленой радужке глаз увеличились. И взгляд стал таким теплым… Я тогда смутился и этим, и тем, что надо бы на самом деле крепче подумать. И переключился на иную грань:

– Я встречаю в нем то, чего нет у других. Не могу объяснить… Он не готовится ни к экзаменам, ни к зачетам. Ни часа, ни минуты. И сдает сразу, после ознакомления с контрольными вопросами. Ответы объективно отличные, но высший балл ставят экзаменаторы не всегда. Тоже загадка.

Атхар заинтересовался:

– Легко дается все… Общая подготовка?

– Да, конечно, он изучает вне школы столько всего! Но не только. Что-то еще, более важное… При всех проверках он сохраняет полную уверенность, не волнуется нисколько. Совсем без сомнений в своем знании.

И, переварив наконец хитрый вопрос Атхара, вернулся к нему:

– Как я могу передать что-то от себя, если не предсказать его следующего шага? Сколько всего происходит без моего содействия… Иногда я даже не понимаю как. Он не соображает что делает, а результат превышает все мои позитивные расчеты, сделанные после!

Я сообщил Атхару, каким образом Валерий вошел в семью мэра Нижне-Румска. А Куратор только хмыкнул, как делает друг «звездочки» Воевода в подобной ситуации. Хмыкнул, едва сдержав улыбку. Не посчитал важным?

– Но, Атхар… Возник новый, очередной парадокс! Анвар обрел силу, достиг достаточно высокого положения в социуме, но не использует обретенное. Не соревнуется. Ни с кем. Не конкурирует! Живет как играет..

– Ну и что? – чересчур уж спокойно отреагировал Атхар.

– А то! – почти вспылил я, – Он хорошо знает, чего не хочет. Но плохо понимает, к чему стремиться. Летное училище! Да впереди столько региональных войн и конфликтов, что не избежать ракеты в чужом небе.

Атхар и на этот довод не отреагировал. Вот Сухильда, та проявляет искренний интерес. Ей, как и всем, кроме Атхара, не разрешаю использовать имя Анвар: только Валерий. Так он решил совместно с матерью, и не нам менять. Сухильда при разговоре о нем не сдерживает волнения, перебирает длинными голубоватыми пальчиками черные локоны. Я любуюсь оригинальным живым цветосочетанием.

– Чужой он там… Одиночная мишень для дьявола.

Так она сказала. Я не согласился.

– Мало ли людей не от мира сего во всех временах…

И – к чему упоминание о дьяволе? Персонифицировать Тьму… Сухильда отвергла мое обобщение.

– Я не о том. Внутри него Свет. Источник Света… Нет, не в физическом плане. Он проявится неизбежно. Кто с ним по-настоящему подружится, тому выпадет великая удача. Да, получит в ответ лучик. Очень драгоценный лучик…

«О, Сухильда! – сказал я себе, – Ты смотришь глубоко… Не ожидал. Разве я не о том же думаю? Но ты говоришь как земная гадалка из табора». Но сказал об ином:

– И что мне делать? Он не имеет возможности раскрыться! Не получится самореализации. Жизни на это не хватит. Империя вот-вот войдет в трудные времена.

– В твоих руках, Наир, – почти вечность…

Гадалка из табора… Их в Нижне-Румске хватает. Надо бы Валерия отвернуть от них. Но здесь, на Базе, можно чуть-чуть. Как обворожительно звучит ее голос…

– Тебе, Наир, выпал редкий случай. Даже единственный. Атхар не просто так выделяет приоритеты. Попробуй переместить его ближе к центрам Империи. Окружи влиятельной поддержкой. Ты знаешь, как это делается.

Мне захотелось всплеснуть руками, как делают женщины Внизу. Да что значат наши знания!?

– Он будет отлипать от всякой поддержки. Активно отказываться, – я сам не заметил, что использую логику Сухильды, – До той поры, пока не поймет смысл своего предназначения.

– А почему надо знать смысл? Тем более в начале пути… Твоя проблема в том, что не получается приблизиться к нему. Ведь так?

Еще как так. И не просто проблема, а загадка. Тот разговор с Сухильдой крайне полезен. Воспоминания отвлекли от обдумывания меню то ли на обед, то ли на ужин. Прислонил ладонь к ключу-отпечатку на люке своей квартиры, как услышал зов Куратора.

***

Итак, личная встреча в столовой оперотряда. Столик в дальнем углу. В литровых бокалах горит протуберанцами апельсиновый сок. В вазочках три вида печенья. Кухня на Базе – автомат. Но почему от некоторых блюд исходит теплота рук и аромат вложенной в готовку любви? Вот как сейчас. Столик окружен синим полупрозрачным сиянием. Знак-предупреждение: не беспокоить! Куратор не торопится и начинает с малого. С эпизода.

– Расскажи, как получилось… Как он потерял свою улицу. Ночью, при возвращении домой.

Я понял: его интересует то же, что и меня. Вопрос на самом деле звучит так: какая сила той ночью помогла или помешала «звездочке»? Ему известно, что эта сила – не я. Я был тогда рядом. И подтверждаю – улица действительно исчезла. Но откуда возьму ответ? Объяснив, как это произошло, спросил:

– Ты знаешь больше?

И тут, внезапно, до меня дошло – эта загадка связана с другой, большей. Со смыслом существования оперотряда «Чандра». Атхар заметил мое волнение.

– Да. Знаю. Но мое знание тебе не поможет. Пока… Ты не исчерпал свой потенциал влияния.

Я вздохнул. Если бы… И попытался выразить смятение:

– Я пытаюсь вносить коррективы. Но выходит так, что условия складываются помимо моих действий. Даже вопреки. С Графом не было такого. Ни у кого в отряде такого разлада не наблюдается.

– Хорошо что признался. Мог бы и промолчать. Я ведь был рядом с вами той ночью. Извини, но у меня свои права. Я все же начальник. Куратор…

Протуберанец в моей руке заволновался, предвещая световую бурю. От печенья уже не пахнет любовью. Атхар усмехнулся, я невольно повторил усмешку. И сделал хороший глоток солнца, иначе слова не проходили через горло.

– Хорошо, что признался? Ты видел то, что было мне недоступно?

– Да, видел. Ему организовали засаду. На том самом маршруте, на родной улице. Десяток идиотов со сдвинутой психикой. Из тех, кто не понимает, что творит. Поодиночке они трусливы и не опасны. Но иногда собираются стаями. Точнее, их собирают. Тебе известно, что Нижне-Румск ставит рекорды по всем видам преступности…

Это «их собирают» прозвучало как удар колотушкой большого барабана. Оркестровый инструмент «нашего» одноклассника Бори-спортсмена. Кто-то вербует отморозков и зомбирует на конкретную задачу. Во времена Графа такого не случалось. Понятие честь еще бытовало. Все удары направляются из одного источника? Как же я… Формируются противостоящие оперативные отряды. Враг к нам ближе, чем мы к нему…

Я допил сок, повертел в пальцах и отложил кусочек печенья с растительным узором. Все такое кислое… Надо собирать разбежавшиеся мысли. Пока я ни на что не годен.

– Между мной и Анваром барьер, – признался я Атхару, – До Графа могу дотронуться. А здесь – какая-то стена. Просил Систему помочь, но…

Атхар улыбнулся. И так ярко, что я засомневался не только в своем разуме. А он еще вопросы ставит вселенские.

– Наир… Тот, кто зомбирует стаи и тот, кто стены ставит – не один и тот же? Как считаешь?

Я машинально взял печенье и принялся жевать. Оказалось ничего, с тем же апельсиновым вкусом. Придется выложить Атхару все свои догадки-сомнения. Мелочь в моем понимании может обернуться общей проблемой. Куратору виднее. Чтобы протолкнуть печенье через пересохшее горло, я отпил из его бокала. Он чуть кивнул. Посмотрел ему прямо в глаза, и на мгновение показалось: я беспомощный мальчик, испытавший незаслуженную обиду. Мальчик рядом с отцом, готовым утешить и помочь. Ну как не рассказать обо всем?

– Есть у меня… Впечатления, ощущения… Не знаю, как определить. Люди Внизу называют это «дежа вю». У других в отряде нет. Дело в моей психике? Не зомбируют же и меня! Кажется, что я знал Анвара до того. И вот… И твое лицо как будто мне… До такой степени, что… Будто и тебя я знал до Лунной Базы.

Я замолчал, с ненавистью глядя на вновь наполненный бокал. Новый протуберанец горит совсем ярко, почти ослепляюще. Неужели на кухне нет чего попроще, нейтральнее? Атхар одобрительно качнул головой и я продолжил откровение.

– Я видел некоторые из его снов. С трудом великим внедрился. Мы ведь не можем предвидеть будущее? Так?

– Даже мы не можем, – подтвердил Атхар, – Так.

– А в его снах оно есть! Грядущее не наступившее… Предстает живым и красочным, полным движения и смысла. Я проверил через Систему, это так, подтверждено. А бывает, мне и ему снится одно и то же. То, что я назвал снами-мечтами. Нереально. Но как близко… Как то в полусне он назвал своего друга Сашу Сандром. Было на квартире Воеводы. Это имя пробудило во мне… Не подберу точных слов, но что-то родственное. И оно же вызвало у меня странное сновидение… Вижу: сидит мой Валерий, но под другим именем, в пестрой компании за пиршественным столом. Две группы: одни жирные и грязные, другие светлые и чистые. Он среди светлых, и грозит им некая опасность. Странное место – будто и Земля, а будто и нет…

…Атхар выслушал и долго молчал. Охранное сияние вокруг нашего стола углубило морщины на его лице, зелень в глазах сгустилась, и он показался глубоким старцем. Затем, покрутив в руках золотистый бокал, твердо, почти приказом, сказал:

– Тебе следует погрузиться в историю. Доступную нам реальную историю планеты. Послепотопный период…

Он нацеливает на материалы сверх учебного курса. Из него я кое-что, конечно, знаю. Первое после Потопа поколение было мощнее, сильнее, разумнее последующих. Тем более – нынешних. Возродилось подобие бывшей цивилизации. Деградация продолжается. Прогресс вкупе с имперским вектором готовят новое глобальное потрясение. И вот, в дичающей массе загораются наши «звездочки». Но что они могут? Что дадут мне детали истории? Ключики к пониманию происходящего? Грядущее все равно не предсказать… Детали, увиденные через сновидения, что они прибавят?

– Посети Георэма, Наир, – сказал Атхар, положив на прощание руку на мое плечо; рука оказалась неожиданно тяжелой, – Он ждет тебя. У себя дома…

А ведь я задумывался о такой встрече. Георэм действует в так называемой Первой Империи, в Вечном Прайме. Оттуда проистекает многое из происходящего во времена Анвара.

***

Иду по селенитовой мостовой, посматриваю на звезды за куполом, и пытаюсь представить личность основателя белой расы современных землян, одного из сыновей Нуха. У него три имени: Иафет, Яфис, Алунджа-хан. Начал он свое бытие в южных предгорьях центра Ассии. Его потомки заселили Уруббу за несколько миграционных потоков. Империи складывались уже в те ранние века. И Лирий со своим Вторым, Восточным Праймом сможет помочь.

Судьба сыновей и внуков Иафета… Моя Империя – наследие, продолжение правого крыла миграции в Уруббу. Беглые рабы, пожелавшие свободы, самостоятельности. А почему бы и нет? Коламбийская Федерация – продолжение основного потока. Наверное, осталась память об изначальном происхождении. Потому Восток и Запад противопоставлены. От соревнования до конфронтации. Но – вероятность объединения обеих Империй растет. Впереди – общая суперзадача. В недалеком будущем начинается мясорубка, в которой «звездочкам» отведена особая роль. Система объединенное будущее показывает нечетко, туманно.

Но в тумане том и разрешится противоречие между бывшими господами и рабами. Вопрос в том, насколько мощно прозвучит потрясение.

Нет, я слишком рационален. Валерий мыслит не так. Как посмотреть на истоки текущего его глазами?

Что характерно для прошлого страны, в которую его поместило Провидение? Сплошь революции, перевороты, внутренние войны, смены режимов и курсов. Никакой стабильности. Все зависит от личных качеств вождей, которых всегда в избытке. Не хватает разумных менеджеров, их периодически уничтожают и высылают за пределы. Значение интеллекта в государстве падает ниже красной черты.

Нет, не то… Валерий скажет: Тьма усиливается. И временами сгущается так, что Света не видно. Вместе с интеллектом уходят в тень красота и вера.

Да, без веры и добро легковесно, любой ветерок развеет. Но это уже чисто моя мысль.

***

Георэм ждет, завернутый в тогу, на диване напротив входа. Встречает как патриций Первой Империи рядового гражданина. Гордое лицо, прямая осанка, – хоть в ноги кидайся! Оценивающий взгляд сверху вниз, неторопливая фраза:

– Высочайший Повелитель обозрел свой народ и нашел, что ему не хватает добродетели. Что ты на это скажешь, о непокорный?

Я начал объяснять цель визита, но Георэм остановил меня.

– Нет, не надо говорить. Посмотри вначале…

О, у него объемный проектор! Пространство комнаты заполнила уменьшенная копия пейзажа. Время и место определил сразу – начало деятельности Пророка Меча и Разделения. Георэму ведомо, что мне требуется? И желаемое здесь, в цветущем оазисе, который скоро станет полупустыней, каменистой и бесплодной? На подъеме, у горизонта, видны жилые дома. Или развалины, слишком далеко. Я смотрю со стороны и сверху, как гигант на мир лилипутов, но вижу изнутри, глазами одного из них, загорелого до темной бронзы человека, черноволосого, худого, в накидке песочного цвета. Двойное видение, но проку мало.

– Его зовут Иуда, – поясняет Георэм, – Имя обычное там, но сам он… Но ты понимаешь. Он уже знает то, о чем современники не догадываются. Ощутил близость Вечности и пытается понять глубинный смысл происходящего. Он убежден – перед ним разворачивается новый план Истории. Иуда в поисках источника Света, с ним мне легко. В отличие от твоего… Смотри, Наир! При жизни Иуды начнется поворот, в ходе которого Тьма исказит лучи Света. То, чем обеспокоен наш оперативный отряд, происходит отсюда.

Георэм нашел болевую точку? Атхар ничего не делает просто так… Я обратился во внимание.

– Иуде предстоит сделать выбор из четырех возможностей. Первая – примкнуть к Пророку. Вторая – отстраниться, стать наблюдателем. Третья – встать на сторону большинства своего народа. Четвертая – приклониться к Империи. Последние два варианта, как скажешь ты, Наир, ведут во Тьму. Еще не знаю, что он выберет. Но заглянул вперед и кое-что выяснил…

***

Ушел я от Георэма еще более встревоженный. Он разрешил мне через Систему продолжить наблюдение за Иудой. Георэм не сомневается в связи судеб Иуды и Анвара. Но у моей «звездочки» нет такой свободы выбора. И нет возможности узнать то, что доступно Иуде за тысячи лет до…

Георэм подействовал как стимулятор. Я впервые услышал имя Шойль в прямой связи с правителями той Империи. «Кое-что выяснил» – сказал Георэм. Это «кое-что» способно взорвать сознание миллиардов. Шойль как ядро диверсионного оперативного отряда Прайма? Империя искала новую идеологию, немыслимую тогда вне религии. Власть качалась, лучшие имперские умы забеспокоились. Одним лишь мечом диктатуру Вечного Прайма не удержать. Борьба с сектой, продолжающей учение Пророка, оказывалась бесполезной. Кто из властителей предложил использовать новое Слово для блага Империи, Георэм не узнал.

Задача решалась в глубокой секретности. Внедриться в число последователей Царя Нищих и преобразовать учение в соответствие с требованиями имперских перспектив…

Я начинал соображать. Преобразовать – то есть отредактировать. Во времена Анвара говорят: сокрытие, искажение или забвение… Что лучше? Или что хуже? Пришлось просить Куратора дать пару земных суток для уединения. Не готов я к работе! В голове история переплелась с мифологией, жизнь на Лунной Базе с днями на Земле. А Внизу Валерий одной ногой застрял в Большой Сказке. Его небыль окутала и меня.

Магия кружит и над Базой. Программа боевой подготовки нацелила отряд на изучение оружия психического происхождения. Мы, похоже, готовимся к войне с колдунами и злыми волшебниками. Но о сокрытом в ином измерении Нечто, – или Некто, – думать не хочется. Над пространством обеих Империй оживились неопознанные объекты. Уфология вне наших интересов. Мы и не фантасты. Но я согласен с Валерием – фантастика есть дверь во многие реальности. Если она настоящая.

Планета.

Валерий. Разговор с Румой

Оперативный отряд городского комитета Резерва Партии Авангарда разваливается. У меня ощущение, – почти убежденность! – он создавался исключительно для меня. Чтобы через него я познакомился с Воеводой. Нет, поправка: первоначально – для Саши, затем для нас обоих.

Уеду из Нижне-Румска, исчезнет и оперативный отряд. Так и должно быть. Сколько их, всяких-разных, отметилось на страницах имперской истории! Белые, синие, красные, зеленые… Тактические, оперативные, стратегические… Партийные, профессиональные, общественные… Мне предстоит вступление в самый большой и организованный – армейский.

Отряд Резерва не нравился из-за способов противодействия злу. Оперативники действовали точно так же, как их противники. Слова расходились с делом.

Собирая чемодан, задумался. Верно, уезжаю не куда-то, а откуда. В армию без неба и самолетов, пехоту. Даже если в итоге не окопная, а воздушная, морская или снежная, – все равно не тянет. Саша единственный, кто удивился моему решению. Мне удалось скрыть от него увлечение авиацией и договор с военкомом.

Что есть офицерская служба, не представляю. Главное сейчас – получить высшее образование на государственном обеспечении. Под крышей государства я независим от людей. Что и требуется. Из военного института можно распределиться за пределы Крайнестана.

Придется носить на одежде красные пентаграммы. Пентаграмма – не просто знак отличия, принадлежности, она управляющий символ. В Нижне-Румске встречается редко. На фасадах Дома Офицеров и Клуба Моряков, над дверью военкомата. Сквозь нее на меня смотрит невидимое Нечто, я всей кожей чувствую. Чем ближе к Центру, тем этих знаков больше. Как такое множество отразится на мне? Терпеть не хочу знаков, символов, штампов, печатей…

Более всего печалит расставание с Сашей. Отдаляюсь от заботы искренней, от защиты. Саша поступил заочно в ерофейский институт и устроился учителем истории в вечерней школе. Я на такое, да еще и в Нижне-Румске, не способен. В местном болоте Клюква меня утопит.

С переменой предназначения вернулись страхи, кошмарные сны. Самый жуткий – со свиньями. Злые глазки, хрюканье, дурной запах… Они подступают все ближе, мощные челюсти тянутся к моей плоти. А бежать некуда. Просыпаюсь мокрый и долго восстанавливаю самообладание.

Сны откуда берутся или даются? У каждого они свои. У кого-то их нет вовсе. Какой-нибудь мелкий джинн по наводке хозяина залез в мою голову? Что ему надо: чтоб я уехал или остался? Знал бы, сделал наоборот.

Тут еще магия привычки. Травяной аромат сеновала, близкие звезды, Луна… И свобода: хочу иду в школу, хочу не иду. В армии такого не будет. Жить придется внутри школы.

Перебазировал книги и тетрадки в ящик на чердаке. Каждую подержал в руках. Библиотека небольшая, но драгоценная. Ни единой бесполезной книжки. Часть подарил Саша. Что будет с ними без меня? Вдохнув книжный запах, мысленно попрощался с библиотечкой.

***

У деревянной пристани на сваях покачивается белый теплоход «ОМ-5» с круглыми иллюминаторами и черными шинами по бортам. Утро солнечное, толпа на пристани как праздничная клумба. С борта различаю Сашу: голова возвышается черной махровой гвоздикой среди многоцветных недоросликов.

Но тоски уже нет – я отрешился от текущей ситуации. Ее отодвинул звук. Вначале прозвучал сигнал-призыв: «О-о-о-м-м…» Дважды, протяжно и туго. Как волны, расходящиеся от тела теплохода крыльями севера и юга. Пристань с городом вписываются в историю, звуковые вибрации отражаются от застывшего неба и накрывают палубу эхом будущего. Вцепившись в крашеные поручни, слушаю голос планеты.

За бортом шумит изначальная жила Крайнестана – Рума. Зеленовато-коричневая кровь Земли закручивается водоворотами-омутами. Бакенов не видно.

В каюте намного тише: слушаю шепот, проникающий через открытый иллюминатор. Река обращается ко мне, но не сразу понимаю. Тихий голос возрождает картины-воспоминания, представляя их по-новому. Рума дотрагивается до нужных ей нейронов, и на всплески памяти накладываются несуществующие дни и ночи. Никакой логики… От сопок к воде спускается тяжелое таежное марево.

***

Вот, услышал! Рума заговорила голосом Саши-учителя.

– Ты ничего не знаешь, Валера… Откуда есть-пошла земля, на которой ты проживать изволишь? Так-то! А без этого как в будущее смотреть?

Рума-Саша поведала, что я из потомков Алунджи-хана. Какое красивое могучее имя, подумал я. Размножились потомки Алунджи-хана и расселились по потеплевшим северам. Так получились разные народы. Основывали они грады и веси, разрастались желаниями. И начали враждовать да воевать меж собой. Установилась братская привычка – убивать друг друга. Интересная привычка-традиция. Национальный обычай перерос в международный…

Рассказ о древней истории закончился, передо мной лицо Саши: черные подстриженные кудри, могучий лоб, прищуренные черные глаза. Сейчас они светят теплым солнцем. Крупные бледные губы разошлись в улыбке, блеснула золотая коронка. О, да он сидит у телевизора, и где-то рядом я. На цветном экране концерт народного ансамбля смешанного состава. Озвучиваются «Фаррарские хроники».

Ансамбль самозабвенно, в сопровождении древних инструментов, поет известные мне слова:

– Суриан попросили фаррары: вернитесь с господством над нами… Вместе жить-поживать, да врагов усмирять…

Саша с иронической усмешкой повернулся в мою сторону. Я замер в ожидании комментария. Но комната ушла за завесу золотистого тумана. Пришла другая картинка.

…Вот, разом наблюдаю себя в домах Паши и Юры, приютивших меня в трудные дни. Со стороны хорошо видно: обращаются со мной как со своим, родным. Ни лишних вопросов, ни обидного сочувствия. И эти добрые люди потомки Алунджи-хана. Неужели таких в мире меньшинство?

Чуть было слезы не выступили, но вот я уже на чердаке отцовского дома, у ящика с книгами. В руках одна из любимейших, «Неизбежность странного мира». Пахнуло очарованием непредсказуемых микрочастиц, для которых нет случайностей. И вспомнил – я ведь не успел вернуть в библиотеку книги, взятые незаконным путем. Ничего, приеду в отпуск, сделаю…

***

Рума вскрывает память легко, как отец молотком разбивал косточки абрикосов, съеденных мной однажды после болезни. Но и ей запрещено проникновение в Стертое Время. Увидеть бы маму и закрепить в памяти ее лицо, взгляд, руки… Уходя, мама не просила отца. Она сделала наказ. Она понимала, каков он, и что будущее может предложить ему и ее детям. Наверняка ей известен самый главный, верховный закон. Неисполнение наказа и нарушение обещания – отступление от закона. Заключив брак, отец узнал о наследственном нарушении психики в семье мачехи. И – не бывает у людей двух матерей.

Это Рума шепчет, сам я так думать не способен. Или не Рума говорит через воспоминания, а тот, кто выше любой реки? И выше Луны, с которой дружу лицом к лицу. В народе говорят: увидишь молодой месяц с правой стороны – к счастью. Моя Луна никогда не предстает передо мной справа или слева. Но все равно, не может она, как и звезды, править жизнью. И против Нечто бессильна.

Часть четвертая

Дон Педро

Планета. Свято-Покровск.

21-й Имперский Военный Институт

Рума не отпустила – Институт расположился на ее берегу, почти в центре большого города Свято-Покровск. Абитуриенты живут в палатках на стадионе. Подъем в шесть, отбой в двадцать два. Утренняя зарядка, передвижение строем и все такое. И так всю жизнь? Похоже, я попал не туда…

Абитура, собранная хитрыми военкомами из разных мест Крайнестана, чувствует себя по-домашнему. Народ бодро машет руками и ногами под барабанный ритм, яростно штурмует полевую кухню, стараясь добыть бациллу покрупнее. В первый же день понял: если выпаду из общего ритма, быстренько отощаю и стану непригодным. Используя наработанные в оперотрядовский период мышцы, пробивался в час кормления к повару в белой шапочке с литровой разводягой. Повар опытен и понимает: в первом ряду люди, более других нуждающиеся в подкреплении организмов. И не скупится на мясо для них. Мой яростный напор запомнили. И, если я опаздывал к раздаче, народ расступался и освобождал путь к притягательной зелени кухонного бока.

Зарядку удалось заменить наведением порядка кругом палатки. Постепенно я становился своим в толпе. Рецепт простой: наблюдать и копировать. Абитура успела пройти хорошую школу выживания, освоила науку борьбы в семьях и на улицах. Из таких получатся настоящие командиры, полезные Империи. А родная страна обеспечит им судьбу без нищеты.

Через неделю усвоил: попал в братский оперативный отряд. Выполняй несколько правил в отношениях – и ты свой. В каждом отряде специфические правила, в армейском они нерушимы. Но если побратаюсь с твердым кодексом, рискую потерять Сашу. И все то, чем жил до того, будет не нужно.

…И пришли новые сны. Они погружали в полуузнаваемые миры, в которых умею летать. Без крыльев, но и без телесных усилий. Секрет прост: захотеть, напрячь что-то внутри себя – и в воздухе. Просыпаясь, забывал, что именно требуется напрячь. И странно: в тех полузнакомых мирах летаю я один. Те, которые внизу, пытаются меня приземлить самыми разными способами, даже с применением оружия. Они хотят наказать: побить, поставить в угол, арестовать…

И не понять, откуда эти сны. То ли от хозяина темноты, то ли от того, кто сопровождает меня, оставаясь невидимым. Возможно, сопровождающий не один…

***

За месяц палаточной жизни решение созрело. Точку поставил красочный плакат, – над головой румяного курсанта в каске предупреждающая надпись: «Воин, помни! Ночью темнее, чем днем!» Восхищенный глубиной мысли, стал думать о том, как завалить вступительные экзамены, начинающиеся завтра.

Но не сдать экзамены оказалось труднее, чем заработать на них «отлично». Первые два – письменные, с детскими вопросами. Решил обойтись без разговоров с комиссией, написал на листе свои исходные данные и добавил, что по предмету не готов. Соседи по столу справа и слева крайне удивились. Они хотели поступить, но не знали, чем заполнить свои листы. Посочувствовав несколько минут, предложил помощь. Дважды писал ответы за двоих с превеликим удовольствием.

Объявленный результат за письменные ответы поверг в шок. Ребятам справа и слева выставили по хорошей оценке, а мои пустые листы заслужили удовлетворительно. Вывели среднее арифметическое. Разбираться – глупо, подставлю обретших надежду. Почерк мой оказался слишком характерным… Не сдать устные экзамены и обмануть медкомиссию тоже не вышло, и вступление состоялось.

***

Случился парадокс: зачисление в ряды профессиональных защитников Родины успокоило. Ротная казарма, двухъярусные железные кровати, хозработы в ожидании начала учебного года нисколько не напрягли. Я обрадовался возможности размяться и взялся за труд с максимальным размахом. Трудовой энтузиазм неожиданно вызвал очередную перемену.

Отделение с утра бросили на разгрузку песка перед казармой. Требовалось освежить парадные дорожки кругом здания. Темно-красный кирпич стен, желтый крупный песок в кузове грузовика, нежная зелень травы… Такое сочетание поднимает тонус. Я присвоил единственную лопату-«грабарку», у остальных пехотные штыковые. Лопата моя захватывает в три раза больше, но песок летит в три раза дальше. Мышцы стонут от удовольствия. И я знаю, что со стороны выгляжу колоритней, чем Макс из прежней жизни.

В тот ударный час и проходил рядом командир родной курсантской роты. Наблюдал он за мной целую минуту. Затем подозвал и приказал следовать за собой. Ничего не поясняя, привел в чужую казарму, указал свободную койку и сообщил:

– Твое место на ближайший месяц. Вживайся…

Он иронично, но по-доброму, улыбнулся. Так я попал на курсы младших командиров. Тут и осознал, что есть настоящая жизнь с исчерпывающей нагрузкой. Зубрежка уставов, строевая подготовка, огневая и прочие предметы. Каждое утро свежий подворотничок, сапоги блестят непрерывно, кровать заправлена по правилам геометрии… За месяц научился делать невообразимое. Разборка и сборка автомата с закрытыми глазами – понятно. Но вот владение ниткой с иголкой…

Казарма – тот же знакомый с рождения барак, не привыкать. Но вот запах сапожной ваксы пропитал все клеточки тела, даже серые, на годы вперед. Я возненавидел его сразу, но пользовался ежедневно. Так воспитывается воля. В итоге из никого меня сделали образцовым сержантом, командир роты мог быть доволен.

***

Процесс обучения – не сержантские курсы, напряжение на порядок меньше. А если военная психика недозагружена, она впадает в лирический минор. Вспомнив школьные опыты, взял в руки перо. И скоро стал модным казарменным поэтом. Ребята, поступившие в Институт, чтобы скрыться от жизненных неприятностей или уголовного преследования, дальше второго курса не задерживались. Уходя, они переписывали мои строчки в дембельские альбомы.

Само собой, пригласили в Литературный клуб Института. Десятка полтора разномастных Рутенов собирались вечерами в одной из Красных комнат и озвучивали зарифмованные чувства. После чего начинался шумный обмен мнениями. Просидел три заседания, так и не раскрыв тетрадку. И решил – тут делать нечего. За пределами «Клуба» Рутенов не знают, я единственный «народный».

Но барачно-военный минор захватил не накрепко. Картины иных миров, с другими красками и ритмами жизни прорывались через сны… Чтобы их отразить, требовались неизвестные слова, непрожитое пока настроение. Уверенно воспринял одно: печаль и радость носят там другие одежды.

Ночами просыпался от казарменной духоты, не досмотрев самое-самое. Не успевал дойти до разгадки. Нерешенное вносило в жизнь разлад. И когда однажды ночью пришел голос, сообщавший о зареве над Кафскими горами, о дорогах солнечных и лунных, я чуть удивился и постарался забыть обо всем непонятном и непонятом. В планетной географии нет Кафских гор… Так ведь и башню может заклинить.

Отвлекло от самоанализа и углубленное медобследование. Обнаружился полный рот больных зубов. Жуткая реанимация челюстей заняла месяц и помогла воспринять металлизированный воинский регламент если не как родной, то как единственно возможный. А, значит, постараться в нем максимально адаптироваться, не умаляя собственной личности.

Начал с того, что исключил из личного распорядка коллективную утреннюю зарядку. Строевую подготовку тоже посчитал излишней. Отделение мое на этих занятиях прекрасно обходилось без командира. Поочередно назначал за себя желающих развивать командирские навыки. Но полностью избежать строя невозможно. Передвижения роты и взвода – только в строю и с песней. А ведь хор мне с детства противопоказан! Как и все прочее, совершаемое толпой, пусть и организованной. Маршевые песни путают нейронные связи мозга, я не воспринимаю их смысла.

Грохот сапог по асфальту, громовой армейский ор… В колонне я иду, сцепив отремонтированные зубы, и стараюсь найти взглядом что-нибудь отвлекающее. Но взгляд наталкивается всюду на красную пентаграмму. Символ Империи… Кровавая клякса преследует круглосуточно, ночами пробиваясь багровым ненавидящим глазом невидимого Циклопа.

Мир этот, – я снова убеждался, – крайне близок к миру чужому и чуждому. В нем и обитает жуткий зверь-Нечто, желающий моей крови. Я поселился в казарме, чтобы научиться воевать. То есть обороняться и нападать, защищая Родину. Кто же красноглазый зверь из Тьмы – друг или враг Империи?

Красная пентаграмма родного пространства-времени раздражает. Почему? Золото тоже бывает красным. И почему перевозчиков дерьма называют золотарями? Какое золото ценнее, белое или красное?

Комиссары в фильмах-боевиках пахнут едким потом, портянками и сапожной ваксой. Они держат в мозолистых руках маузеры, шумно втягивают дым искрящих цигарок и гордо сморкаются на паркетные полы. Их сопровождают широкогрудые подруги в красных косынках. Носители белого золота, напротив, чересчур образованы, ходят слишком мягко и прямо держат спину. Они предательски интеллигентны и не способны на безграничный поступок. Их дамы стройны, сдержанны в эмоциях и смотрят на мир через презрительный прищур.

В моей казарме все насквозь красные. Кроме командира роты, – он немного белый. И курит такие же сигареты, как Воевода. Где он их достает, ведь мать у него не секретарь горкома?

***

Институтская программа обучения – детский сад. Из меня получается круглый отличник; ведь тут не школа, занятия не пропустишь. Народ постоянно зубрит. В свободное время предпочитаю лежать на койке и размышлять. В школе называли Академиком, тут присвоили Профессора. Повысили или понизили – неважно. Важно, что прозвище фиксирует непохожесть на других. Сам не желая, я выделился из массы. То есть опять не свой…

Как стать своим в не своем отряде? Оказаться от должности командира отделения? Сделать вид, будто не дается математика или тактика общевойскового боя? Засунуть склонность к литературе и поэзии в то самое место? И – включиться в общенародное соревнование. Тут главное – быть не просто сильным, а злым. И давить беспощадно несогласных с твоим мнением-позицией других, менее сильных и злых. Таким путем можно войти в группу избранных, в могучую кучку. А она в роте сложилась. Быть внутри оной – большое преимущество.

Но вот не получается со злостью-ненавистью! Действует тот самый внутренний ограничитель! Почему? Может потому, что обретая силу и здоровье после многих лет бессилия и болезней, не думал о достижении превосходства? Нет нужных желаний? А где их взять?

***

Зима в Свято-Покровск прокралась ночью, на мягких лапах. Мороз легко просачивается через кирзу и портянки. К холодам я привык в Нижне-Румске. Но, – казарма, учебный корпус, полигон, – тройное единообразие за полгода достало… Тоска крутит душу в винт ежеутренне после пробуждения. Тьма тьмущая, куда ни глянь!

И вот, в утреннем полусне кто-то заговорил внутри меня:

– В винт? Тьма? Поэт…

Голос симпатично рассмеялся. Интонации Сашины. Понимаю – похоже просто, но расслабился, и ответил как ему:

– Да, Тьма! Хоть с фонарем днем ходи, как тот философ. Заодно лучиком в твои внутренности…

Не-Саша немного погрустнел.

– Лучше не надо. Я не из твоей сказки. Просто жаль тебя. Вот и… Ты же нормальный здоровый мужик. А ищешь чего-то придуманного. Небыли, что ли… Зачем? В этом мире столько радости – черпай сколько можешь. Успеешь помонашествовать. Да и повоевать тоже. Собрался всю жизнь в портупее и сапогах?

Он по-братски сочувственно рассмеялся и пропал. Угодил не-Саша точно в зреющее решение. Вернее, в замысел…

***

Мистический план бытия разворачивался в тесной связи с видимой реальностью. Началась первая сессия. Сам того не сознавая, я продолжал поступать неординарно. Исключенность из толпы становилась привычкой, чертой характера. Что само по себе чревато…

На первый экзамен, – по истории Партии Авангарда, – вошел первым, с трудом выдержал тридцать минут подготовки за столом, но на листе ничего писать не стал. Экзаменатор ответом восхитился и против правил немедленно объявил высший балл. Взвод не удивился, Профессор все же. Подошел друг мой Аким, командир второго отделения, и попросил сдать экзамен за него. За пару секунд провернув ситуацию в голове, согласился. Риск имеется. Но за что мне цепляться, когда замысел созрел? А друг Аким точно утонет, он больше легкоатлет во всех делах, чем курсант. А экзаменатор – преподаватель новый, нас видит впервые. Как можно запомнить всех тридцать?

Зашел я ближе к концу экзамена, представился Акимом и попросил разрешения ответить без подготовки, причем на любой билет. Подполковник, не поднимая взгляда, согласился. И вторично озвучил отличную оценку. Сохраняя абсолютное спокойствие, принял восхищение Акима, отметил странные взгляды сокурсников, и постарался забыть о происшедшем. Позже, после окончания Военной Академии, узнал, что тот подполковник понял всё, но не стал поднимать волну. Думаю, ему стало интересно, такое в войсковой практике встречается нечасто.

Отношение ко мне изменилось еще раз. Который? Получилось, я совершил подобие подвига. Экзамены-зачеты продолжались. Делать нечего, и от скуки я консультировал любого желающего не «утонуть». В свободные часы бродил по территории Института, рассматривая знамена, пентаграммы, бетонный забор, за которым с юга прячется Рума. Другие стороны света указывают на близость городских соблазнов. Можно выпросить у ротного увольнение, но куда идти, к кому? Поговорить по телефону с Сашей? Но система связи! Надо предварительно заказывать через городской телеграф. Да и Саша, скорее всего, на очередной сессии в Ерофейске. Масштабы Крайнестана угнетают.

И, пройдя половину экзаменов, написал рапорт об отчислении из Института, вошел в канцелярию роты и молча положил листок перед командиром. Он прочел, стрельнул двойной синей искрой, усмехнулся так, как может только он, свернул бумагу, спрятал в карман кителя и объявил:

– Я в штаб. Разберемся. Жди здесь…

Вернулся он через час и протянул другой лист, со штампом и печатью. Я всмотрелся и оторопел: отпускной билет на десять суток плюс время на дорогу! Почти две недели чистого отдыха в Нижне-Румске! Подарок более чем царский. Я смотрел на ротного и не знал, что сказать.

Такого в истории Института не бывало: внеочередной отпуск курсанту посреди сессии без объективного основания. Но рота не удивилась. Рота знает: со мной обязательно что-то происходит. Должно происходить! Полярные чувства ко мне усилились. Когда-то они покажут себя, особенно левые.

В тот момент они проявились только у командира второго взвода Серафимыча. Столкнулся с ним при выходе из канцелярии. Оценил он все в момент и возмущенно фыркнул. Мой комвзвода на мои причуды внимания не обращал и поступал мудро. Но старший лейтенант Серафимыч… Переполнил я чашу его возмущения перед началом экзаменов. Строевая подготовка на плацу сопровождалась осенним дождичком и пронизывающим ветерком. Асфальт сверкал лужами, и сапоги не выдержали дискомфорта. Пришлось ретироваться в казарму, чтобы просушить портянки на батарее отопления.

Серафимыч отличается строгой хмуростью, накачанностью гирями и непримиримостью к отступлениям от всех уставов разом. Твердым баритоном он приказал вернуться на плац. Проверив сапоги, я убедился, что пока не готов к такому исходу. Из-за отвращения к ваксе накануне недостаточно тщательно обработал сапоги. Серафимыч повторил приказ, но я посоветовал ему заняться проблемами в своем взводном хозяйстве. Вот после, добавил я, когда командование поручит ему роту, он сможет все свое время посвятить моему воспитанию.

Конечно, зря я так. Он окинул меня неприязненным взглядом и удалился. Чтобы вернуться в будущем с другими правами.

***

В доме отца суетливая, неискренняя теплота. Тут же решил: все следующие посещения Нижне-Румска начинать со встреч с Сашей. А там – как пойдет. Отец как всегда молчит, говорит мачеха. Первую новость, которую она с веселым смехом выложила, крайне малоприятна.

В поисках толстенного тома по космологии, который я забыл вернуть, явилась заведующая библиотекой. Мачеха пригласила ее на чердак, к ящику с моим богатством. Обнаружив десяток книг с печатью родной библиотеки, заведующая впала в транс. Но, посмотрев на обложки, вздохнула. Думаю, с одобрением: их не читали и не будут читать ни юные, ни престарелые обитатели города. Кто захочет добровольно искривлять мозги корпускулярно-волновым дуализмом? Прощение созрело тут же, на чердаке. Мачеха, похоже, не поняла, что подставила меня под уголовный кодекс.

На следующий день Саша смеялся над мачехиной «подставой».

– Да ну… Мать все равно прикрыла бы…

Мать… Полина Диомидовна обрадовалась мне не меньше Саши. Мы устроились за кухонным столом, она рядом разжигала на плите аппетит. Да, здесь я почти дома. Как дома…

– Мать, – сказал Саша, добавляя мне котлетку посочнее, – А Валера наш командиром устроился. Специалист по муштре…

Он рассмеялся так легко и заразительно, что Полина Диомидовна улыбнулась. Но от «муштры» стало неудобно, и я рассказал о причине отпуска. Тут Саша расхохотался так, что люстра под потолком закачалась.

– Мать, а случай-то самый тот. А?

И на столе появилась холодненькая бутылка «Славинской». Под рюмочку я услышал в этот вечер такое, чего не ожидал. Все дело в том, что народ привык жить общинами, в бараках да казармах. И надо уметь не просто выживать… Полезно петь, ходить и собираться колоннами, партиями, съездами. Но вот общую физзарядку после подъема – этого и Саша принять не смог. Полина Диомидовна добавила: указания Серафимычей встречать молча и с опущенными глазами. Саша еще раз качнул люстру.

– Не переживай зря, Валер! Мы все коллективно живем на центральной площади и водим хороводы кругом главной статуи. Это нормально. Это называется служить отечеству верой и правдой.

Я вздохнул. «Славинская» расслабляет качественно. И домашняя котлеточка, приготовленная добрыми руками, гасит волнение. Да, борьба с Системой, даже пассивная, обречена. Но и приспособиться к ней не получится. Несовпадение – мой диагноз. Отверженность, ненормальность…

Саше позволено быть исключительным. Его не сожрут. Он слишком велик для присутствия в колоннах. А мне придется…

Следующим вечером сидим в его комнате с видом на «Родину», пьем не спеша коньяк неизвестной мне марки, курим недоступный народу импорт. Разговор с долгими паузами… Сегодня я не хочу возвращаться в отцовский дом. Может быть, завтра…

– Вся цивилизация идет не тем путем, – заявляю я, – Не только Северная Коламбия, но и мы.

– Ошибка? – заинтересовался он, – Ты имеешь в виду технологическую сторону?

– Не совсем. Технологии – следствие. Дело в искушении, захватившем всех. Дело в качестве того, что внутри нас. Там, где все начинается. Дисбаланс чувствуется. Мной…

Тут я удивился, что могу так думать и говорить. Или дело в неизвестном коньяке?

– Но время еще есть? – спросил он, доливая в мой бокал, – На нас с тобой хватит? Или пора куда-то бежать?

«Куда-то бежать…» Ясно, посмеивается. Но ведь так произнес, будто знает куда. А почему бы и нет? Он же Воевода! У меня заработало воображение. В поисках волшебной, лучше древней, сказки, в которую мы войдем вдвоем. Костер с легким дымком, удочки на берегу, палатка рядом… Саша или заглянул в мои фантазии, или угадал.

– В дикость и варварство зовете, генерал? А как же без люля-кебабов да икорки с маслом? А про Машушу ты подумал?

Так, Саша склоняет беседу к прозе. Значит, так надо. Что ж… Видимо, он увидел мое разочарование и добавил с улыбкой:

– Ну-ну… Может, и есть дорога в сказку… Но тогда и оттуда имеется. Не для всех, но… Думал о таком?

Что я мог ответить? А он хитро усмехнулся:

– Знать бы место стыковки. Русалочку бы встретили. Нет, пару русалочек…

Ну вот, развеселился. Сейчас скажет что-нибудь такое: принцы поступают принципиально, цезари кушают цесарку… Или что генераторов недостаточно для правильного кружения энергии. Хорошо бы иметь еще регенераторы и дегенераторы…

Я согласен. Но не отменить теплоходы-самолеты.

***

В Институте обнаружил, что сессию по всем предметам завершил на «отлично». Ну и что? Эти баллы я бы все равно заработал. Так же без напряжения, волнения. Неинтересно.

Таким образом, в армию я влетел случайно, но застрял надолго. Встреча с Сашей вооружила терпением. Мне подарены большие уши, они для терпеливых.

…Равнение в шеренгах и рядах, оттянутый носок… Мощный удар двухсот подков по асфальту. Со стороны красиво. Хор в сто голосов минус один. Я молчу, иначе рота собьется с ритма.

Народ идет дружно, поет с чувством. Потому что понимает задачу. Сын солдата не станет генералом, и мечтать – только время терять. Вот найти невесту в Свято-Покровске с квартирой или отдельным домом – неплохо и реально. А дальше – была бы страна родная, и нету других забот…

В моем отделении два генеральских сыночка. Плюс снятый с должности старшина роты сержант Новик, до Института прослуживший два года в войсках. И другие с талантами да амбициями. Передать бы отделение кому-нибудь из них, да рапорт писать лень. Неудобно к тому же. Пришлось самому решать. Посоветовался с ребятами, предложил Новику. Я остаюсь командиром де-юре, но де-факто командует Новик. Взводному все равно, а ротный не будет вмешиваться. Утвердили. Свободного времени прибавилось, но куда его девать?

Перед летним отпуском заглянул в Красную комнату. Там уже трудятся двое мастеров-оформителей: Сэм по перу, Леон по кисти. Задача – за отпускной месяц заново оформить все четыре стены. Посмотрел, спросил: чем помочь? Леон, как ведущий спец, дал тестовое задание, – воплотить на листе фанеры маслом фигуру комиссара на лихом скакуне. Через час предъявил работу. И по глазам Леона понял: экзамен сдан. Он побежал к командиру роты, и меня определили в команду третьим. Отпуск переносится на сентябрь. А в сентябре Саша в Нижне-Румске, что и требуется. Август в роли свободного спеца-«художника», в тишине-спокойствии, среди цветных запахов красок и растворителей, – красота!

В любое время можно позагорать, окунуться в воду Румы, побродить по городу… Я обрадовался, потому что забыл: плюсы не ходят без минусов. А у Тьмы нет выходных и отпусков.

***

Красная комната – идеологическое лицо роты. И, соответственно, батальона, и так далее. Перьям плакатным и редис тут самое место разгуляться. Если еще учесть вывески на служебных комнатах, бирки для оружия, шинелей и прочего, Сэм – писарь-монополист. С моим появлением в бригаде монополия закачалась. Этого минуса я не учел. К тому же Сэм в штате моего отделения, но никакой дополнительной свободы у него нет. А позавидовать можно и загару.

При горячем солнце я преодолевал забор, отделяющий Институт от Румы, и устраивался на сером песочке. Рума здесь – река пограничная, на той стороне страна Чин. В ста метрах от излюбленного мной места – наблюдательная вышка. Пограничники привыкли ко мне и не беспокоили. Потому я мог иметь бронзовую кожу в мае.

Сэм и наградил кличкой «Дон Педро». Именем отрицательного персонажа свежего фильма «Ихтиандр». Народ дружно восхищался Ихтиандром и ненавидел дона Педро. Сэм исходил из моего внешнего сходства с актером, и я не обиделся. У меня свое мнение. Ведь фильм держится как раз на этом минус-герое! Он живой, многослойный, по-мужски красивый. Не то что отвратительно-картинный, даже картонный Ихтиандр. Земноводная инфантилия! А старый рыбак, – убийца дона Педро, – это ж сгусток зла, олицетворение Тьмы!

Но имя имеет значение. Мне дано это знать с детства. Кто-то в годы мамы, в Стертое Время, подсказал мне… Пусть будет еще одно – прозвище. Как добавочная защита имени истинного.

Вместе с образом дона Педро в меня вошел волшебный запах теплого моря, которого не видел. Аромат морской воды, водорослей на влажных камнях, свежего ветра… Возникали ассоциации с иными, светлыми мирами. А вместе с ними оживали знакомые противоречия, несостыковки с миром имперским.

Крутые мужики, которые отсиживались в казарме от зоны или личных проблем, отчислялись. Как поэт-выразитель мятежных душ, я находился под их защитой. За кого-то приходилось сочинять лирические послания, кому-то собственноручно вписывал в альбом заказное четверостишие…

.

Есть где-то в море утес одинокий,

Отброшен от берега злою волной.

Как этот утес я сейчас одинокий,

Тоже несломленный, тоже пустой…

.

Вот так, примерно… Какие люди, такое настроение. Но тот фарватер недолго держал бакены. Пришел день, и в казарме остался один друг – Аким. Рыжий потомок древних суриан, таких рождается все меньше. Редкий генетический всплеск: рост, мощь, горячий нрав… Акиму требовался документ о незаконченном высшем образовании, а не пожизненный контракт с вооруженными силами. Но наследник изначальной крови господ не вписался и в собственный план.

Однажды он вернулся из города за полночь. В роте понял: не добрал дозу. Выпросил у кого-то флакон цветочного одеколона и развел водичкой в чайнике-нержавейке. Но как без собрата? Разбудил меня и пригласил в каптерку. Вид белой взвеси и ее приторный запах вызвали рвотный рефлекс. Аким упросил-таки поприсутствовать. После той ночи одеколонные ароматы преследовали две недели, отбивая аппетит успешнее самогона на абрикосовых косточках. Я переживал, Аким посмеивался. Из-за этой страсти к спиртному в любом виде Аким ушел из Института раньше планируемого. Я остался один, без внешней защиты.

Из спортивных сборов в Ерофейске вернулся Слим, фаворит тянущихся к физическому превосходству. Он до поступления имел разряд кандидата в мастера по вольной борьбе. На последних соревнованиях заработал звание мастера. Вес сто двадцать, на голову выше… Авторитет силы требует постоянного подтверждения. А на меня он давно косил глаз, да опека рядом страшила. Теперь он решил – пришла очередь.

Слим демонстрировал мастерство на ковре спортзала. Я шел к выходу из расположения роты, мимо пути нет. Заметив меня, он подошел к краю мата и предложил схватку. Но я о чем-то размышлял и не услышал. Тогда Слим ухватил меня за руку и бросил через себя. От неожиданности я упал неправильно. В итоге левая рука выскочила из плечевого сустава.

Черная перевязь через плечо для поддержки-восстановления плеча… Я не расстроился, напротив. Травма освободила от подъемов по тревоге и полигонов на полгода. Дальше носить перевязь стало неудобно. Случай подтвердил: свобода выше призрачного самолюбия. Пусть Слим и ему подобные доказывают преимущество. Если оно того требует – то его нет! Командир роты и раньше старался не назначать меня в наряды и караулы. А теперь и вовсе запретил – и как «раненого», и как спеца-художника.

Но и свобода не абсолютна, к ней нельзя привыкать. Серафимыч не забывал нашего противостояния. Весной ротный ушел в отпуск, он остался за него. В праздничный день вызвал в канцелярию и приказал заступить дежурным по роте. Это рушило планы на вечер, я отказался. И постарался обосновать отказ, чтобы не пострадать за невыполнение приказа.

– Не имеете права! Дежурным по роте назначается командир отделения или замкомвзвода. Моим отделением командует сержант Новик. Его и назначайте.

Он опешил. Но, собравшись, объявил:

– Тогда погоны на стол! Оденешь курсантские рядовые.

Я улыбнулся, отстегнул погоны и положил перед ним. Серафимыч в тот же день включил меня в приказ на освобождение от должности. Но в волнении забыл освободить от звания. Остался я сержантом без отделения. Но исправлять «ошибку» Серафимыча не стал. Так произошел случай, уникальный в истории Института. И кличка дон Педро зазвучала по-иному. Ведь и минусы без плюсов не ходят. Хоть чуть-чуть…

***

Нет, есть все же иные миры. Может быть, и какие-то светлые оазисы-отражения на этой планете имеются. Там не носят в карманах ножей и не пытаются возвысить авторитет через унижение ближнего. И песни там другие. А тут поют так: вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Уменьшительно-ласково…

Дону Педро стало легче готовиться к войне за интересы Империи. Он втянулся в общий ритм, научился как-то обходить острые углы. Но все равно считает дни до очередного отпуска и встречи с Воеводой. Он тоскует и по коротким разговорам с Полиной Диомидовной.

Кажется по-прежнему: они хоть и далеко, но будут всегда. Какое счастье: позвонить из аэропорта Ерофейска перед посадкой в самолет до Нижне-Румска. Саша встретит у трапа. И мы на его машине, уже не на мотоцикле, – на берег Румы. Разведем костер, сварим в котелке ушицу из свежепойманной кеты или горбуши, позвеним стаканами. Возможны ли дни дороже этих?

.

Все люди ошибаются. Дон Педро в фильме сделал несколько ошибок, обеспечившие печальный конец. К ножику, вышедшему из тумана, подвели… Народного тумана. И все эта любовь земная, в коей Тьма подлунная! Дону захотелось вдруг жениться. Пришел бы ко мне за советом, я бы ему показал. Чтобы он увидел, как живут люди, которые женились. Лучше б они шли в монастырь. Но слов не хватит. И мозгов, чтобы понять.

Встречи с Воеводой меняют. В этот раз он не настаивал на союзе с Машушей. Он стал понимать глубже. Да, народ стремится построить на кусочках земли свой рай. Скудный, дырявый, гнилой, барачного типа, – но рай. О, этот бессказочный мир! В нем все знают, что такое хорошо и что такое плохо. Они кожей ощущают, что их рай мне не нужен.

***

Наступал очередной Новый Год. Меня ожидает пиршество. В столовой на ужин почти никого не будет, все в городе, все пристроены. Пристроились… А в меню курсантской столовой любимый жареный палтус.

Съел за четверых. А когда в животе варится вкуснятина, обязательно приснится сказка. Надо только не мешать. Я не препятствовал, но сказка не пришла. Вместо нее приснился прокурорски строгий, медвежий баритон:

– Как ты неблагодарен, Валерий… Ты отстранился от людей, потому что через них идет зло. А через кого идет добро? Разве не касались тебя добрые люди, их слова и дела? Но чем ты заплатил? Что ты дал в ответ?

О, сколько справедливых вопросов! Я прошептал:

– Но у меня ничего нет! Чем я могу заплатить?

Голос оставил за себя знак вопроса. Я расстроился и проснулся. Предстоит бессонная ночь. Найти Серафимыча и попроситься в наряд?

И в этот самый миг вопроса подошел Митя. Свято-Покровского происхождения, из добрых людей. Присел на край кровати и сказал:

– Если ты не занят, пойдем со мной? У меня сбор…

Он перечислил имена. Ребята из нашей роты, из авторитетов. Четверо из моего отделения. Великолепная десятка, отборный оперотряд. Слим, Скирда, Шепель, Чика… Народ, знающий как и зачем жить, как твердо стоять на своих ногах.

Осмотревшись, сказал всем привет, даже улыбнулся. Давненько не сидел за таким широким семейным столом. А вид и аромат закусок! Палтус во мне скромно съежился, освободив желудочное пространство.

Место мое напротив Слима. Устроившись, оценил ситуацию поплотнее. Надо понять, ведь пригласили по итогу голосования. В центре поля зрения – Слим. Сидит основательно, стул под ним поскрипывает, да не разваливается. Он не пропадет и без интегралов с дифференциалами или глубокого проникновения в тайны общевойсковой тактики-стратегии. Смотрю на него внимательно. Не так давно мы вновь столкнулись. Тьма нацелила его на меня, уходящего из-под контроля.

Остановил меня Слим на лестничной площадке, взялся за поясной ремень и со злобой дернул на себя. Кожаный ремень порвался, но я не шелохнулся: смотрел в себя и ждал. И дождался, – императив отошел в сторонку. Что мне его вес и призерство! Справиться с неправым мастером – легко! И я принял вызов на драку на спортивной площадке. Народ, видящий и слышащий происходящее, принял меня за самоубийцу. Напрасно. На песке у волейбольной сетки я уже знал, что и как с ним сделаю. Но решил предварительно прояснить ситуацию не для себя. И спросил:

– В чем причина ненависти ко мне? Я сделал что-то против тебя?

Слим включил спортивные мозги, но не нашел ответа. Как и страха в моих глазах. И после нескольких минут напряженного размышления извинился. Придется Тьме искать другое орудие. Слима в роте считают самым могучим, и на меня смотрят с этого дня как героя войны и революции.

Рядом с ним улыбается Скирда, великий пловец на все дистанции. Наращивает мышцу, калькирует судьбу со Слима. Скирда понимает расклад: после легкой проверки меня на крепость обходит стороной. Этот тоже никуда не денется, будет старательно строить семейный рай от первой доски и до заката… Шепель – секретарь ротной организации Резерва плюс аккордеонист-запевала. В доармейский период освоил приемы восточного единоборства, знает болевые точки организмов. Куча талантов в одном! Чика скрыто завидует ему. И чтобы превзойти отставание, занялся боксом и пытается прорваться в солисты Институтского ансамбля песни-пляски… Словно голос у него там изменится.

Никто из них мне не идеал. Саша Воевода один их всех положит рядком на снежку или травке. И будут они шелковыми ходить да мудрости просить.

Тост первый, второй, третий… За присутствующих дам, за любовь и все такое… Мне на двоих со Слимом достался трехлитровый графин спирта, настоянного на лимонных корках. Больше никто на спирт посягнуть не решился. К утру мы его уговорили. Слим покачивался, я держался более устойчиво. Он не знал секрета трезвления, открытого мной в оперотрядовский период. И не развивал вестибулярный аппарат, готовясь в военные летчики.

Перед восходом появилась мама Мити. Взгляд натолкнулся на ее материнский, и я растаял. А она разливает нам крепкий чай, что-то говорит. Слушаю голос, не вникая в слова. И мне кажется, что рядом играют отблески Радуги. Те самые, что рассыпаны по сказками и сновидениям.

Захрустела фольга, посверкивая быстрыми отражениями. Мама протянула мне шоколадку, улыбнувшись взглядом и уголками губ. Кто она? Откуда? Или это спирт во мне играет? Точно так улыбается Полина Диомидовна, когда мы с Сашей рядом.

Солнце за окнами бревенчатого дома полыхнуло апельсиновым огнем, и в его свете засверкал небесный бриллиант, обозначая надежность доброго начала всех миров. Неважно, что заметил его только я. Ведь Небо улыбается всем. Или нет?

***

Перемены идут. Но в какую сторону они разворачиваются? Аморфный образ злого Нечто отодвигается. Обозначилась надежда на второе жизненное дыхание, без которого судьба может не состояться. С его приходом, надеюсь, откроется великий смысл имперского бытия.

Уровень личной свободы не падает. Но куда я ее расходую? Самое интересное занятие – оформление топографических карт командиру курсантского батальона полковнику Будко. Полковник – больше белый, интеллигент; колоритно красив и открыт. Я рисую позиции войск, направления главного и второстепенных ударов, вырабатываю и оформляю решения на бой. Командно-штабные игры приносят комбату высшие баллы за успешное воплощение грамотного замысла. В итоге они обеспечили ему выдвижение на приличную должность в штаб военного округа, в Ерофейск. А я обрел знания, даваемые в Военной Академии.

Алгоритм приятия решения командиром восхитил гениальной простотой и применимостью в любой области бытия. Красиво нанести на карту то, что нравится, – приятнее ужина с палтусом. Задачи полка, дивизии… Задача дня в наступлении… Так родилось понятие «задача жизни». Комбат долго смотрел на меня и серьезно сказал:

– Ну, ты и выдал, сержант! Даю ценный совет: держи такие открытия при себе. Тогда – далеко пойдешь…

Совет принял, но смысла его не понял. Начальство не любит слишком умных? Нет, тут что-то другое… И как он смотрел! Будто и не он смотрит, а я на себя сам… Только очень взрослый, умудренный ошибками и поражениями. Я тогда головой тряхнул, чтобы снять наваждение.

И откуда это все происходит? Слишком сложно, не понять. Ведь даже загадки-нестыковки моей биографии как-то взаимосвязаны. Никакого хаоса, нагромождения случайностей. Но не знакомое же мне Нечто творит судьбы людей?!

Сэм, Леон и я стали востребованной бригадой по художественному оформлению. Учебные классы на кафедрах, ротная Красная комната, стенгазеты и все такое прочее. Военный округ объявил конкурс на лучшую стенгазету в связи с какой-то годовщиной. Обычно мы работали втроем. Не спеша, без лишнего энтузиазма. Выходило не хуже, чем у других. Но и не лучше. Держали уровень. Но тут получилось, что Сэм и Леон отсутствуют. Понял я ситуацию одновременно с комиссаром батальона и командиром роты. И когда меня вызвали в канцелярию, уже знал, зачем. И на вопрос, справлюсь ли один, на секунду закрыл глаза, представил себя за работой и объявил:

– Да, мой капитан! Легко!

Он усмехнулся по-своему: левый край губ чуть ниже правого. В глазах отразилось синее небо одной из сказок. Подвести – немыслимо. И я добавил:

– К утру газета висит. В наилучшем варианте.

Как я представил себе перед работой, так и вышло: газета получила первые места по всем номинациям. В глазах ротного я вырос еще на голову. Но радоваться, оказалось, рано.

***

Агрессивный холод вновь сгустился поблизости. И почему? Действую в интересах Империи, выполняю поручения наилучшим образом. Чьи чаши переполнились? Конечно, каждый – раб своей Лампы. Один я безламповый. Неужели это основание для того, чтобы показать мне, где рукав пришивается? Такое ощущение, что сквозь глаза однокурсников смотрит сама Тьма. Неподвластным ей оставается командир роты. Но у него обострились личностно-семейные проблемы. А тут еще национальный обычай тушить костры водкой… Но он занимает высшую планку в рейтинге командиров. Пока ему прощается.

Для очередного натиска Тьма выбрала двух друзей-Толиков. Толики критически оглядели стенную газету и меньший ростом, – впрочем, и больший пониже меня, – громогласно заявил:

– И что тут выдающегося? Куда смотрела комиссия…

Больший Толик хихикнул. Стою рядом, пытаюсь понять, чего они добиваются. Ведь оба практичные, суперразумные. У обоих на носах бракосочетания. В приданое – отдельные дома с приусадебными участками. Вокруг образовалась толпа, склоняющаяся к критическому мнению Толиков. Я вспомнил день и бессонную ночь: ведь пришлось не только писать-рисовать, но и подготовить самому все статьи, в том числе передовую за ротного. Кто еще способен на такое? И отреагировал неадекватно, именно так, как желал невидимый провокатор.

– Вы, мужики, кто, искусствоведы? Редакторы? И что-то тут соображаете?

Меньший Толик оскорбился. Мелкие всегда злее крупных. В десантуру надо брать именно мелких и злобных. Они если вцепятся во вражескую конечность, то всё – пассатижами не оторвать. Вот: он подошел вплотную, блеснул глазками по-волчьи, и с дрожью в голосе сказал:

– Пристроился за нашими спинами! Красишь-малюешь, а мы на полигоне окопы роем…

Впервые я пожалел, что отдал должность Серафимычу. Толики из моего отделения; будь я командиром – и не вякнули бы. А хвалили бы газету пиететно-подобострастным дуэтом. Во мне шевельнулся возмущенный императив, я махнул рукой и меньшего Толика снесло к стене под предмет раздора.

Через полчаса он принес заявление в молодежную организацию Партийного Резерва. И вечером руководящее бюро пригласило на экзекуцию. Конечно, в Красную комнату, которая на треть – дело моих рук. Уж тут я не в гостях, как они, члены бюро. И потому, не ожидая осуждения за происшедшее с Толиками, произнес речь, отразившую все мое негодование. И заклеймил в ней неграмотность и невежество. Сказал что хотел и вышел. Бюро так и не пришло к какому-нибудь решению. Вторично они едва ли рассмотрят этот вопрос. Толики с сочувствующими разочаровались и упали духом. А я сделал вывод, что темная сила еще не взяла верх. Свежий рапорт об отчислении из Института писать рановато.

Так, от случая к случаю, в шатком равновесии плюсов и минусов, текло прерывистое время. До выпуска оставался год с небольшим. Начался отбор кандидатов в Партию Авангарда. Квота – пять процентов выпускников военных институтов. Разнарядка вне добровольной инициативы. Кандидаты определяются сверху. Подошел секретарь Резерва и сказал:

– Валера, пиши заявление. Ротный приказал. Да и комиссар…

Думать тут нечего. Сам комиссар! А приказ ротного, – все равно что указание отца родного. Ясно – сработала воля, исходящая отнюдь не от Темного Нечто. От меня ничего не требовалось, комиссар подготовил необходимые рекомендации. А знание Устава да Программы, обоснование мотивов вступления, – детская игра. Прошло не сложнее, чем вступление в восьмом классе в ряды молодежного Резерва. Тогда без объяснений приказали принести фото три на четыре. После чего я привычно заболел. Потом кто-то вручил билет и наказал:

– Не потеряй только. Проблем не оберешься.

Проблемы кому нужны? Так я научился крепко хранить документы. Бдительность и еще раз бдительность!

***

Но Тьма, невидимо-неслышимо, сгущалась. На выпускном курсе наступила свадебная пора. Свадьбы начинались в ресторанах, продолжались в домах и на квартирах. Плюс промежуточные застолья малыми и большими отрядами. Без пятисот миллилитров на человека за стол не садились. Пользуясь привилегированным положением, после таких ночей я отсыпался в казарме.

Закончилось и странное состояние – сержант без отделения. Как-то само собой… Расстроило одно – потеря надбавки за звание. Пришлось усилить практику разгрузки ночами вагонов на железнодорожной станции. Отряд после отбоя переодевается в спортивную форму и преодолевает бетонный институтский забор. Уголь россыпью, цемент и соль в мешках, ящики мороженой рыбы… Пашу за двоих, а потому после трудовых ночей считаю вправе отоспаться. Ротный меня в такие часы «не замечает».

«Великолепная десятка» теряет единство. Внутри действует имперская установка на достижение личного превосходства. Даже секретарь Резерва Шепель, умеющий не задевать острых углов, не избежал неприятностей. Друзья-земляки, Скирда и Чика, поочередно постарались начистить ему физиономию. Не удалось, но накал зависти-злости не пригас. Я в позиции наблюдателя, пытаюсь выявить скрытые пружины… Зависть сама по себе бесцветна и безвкусна. Наполняется в зависимости от стремлений: поднять себя на уровень превосходящего тебя в чем-то или принизить его до своего ущербного положения. Второй путь приводит к ненависти и попыткам унизить интеллектуально либо физически. Завидующий всегда слабее объекта зависти, вот и консолидируется с подобными.

***

Мне так и не удалось с кем-либо сблизиться. Вижу на военизированных лбах красную пентаграмму, – печать моего врага. А выдержки все меньше. Взвод пережил несколько командиров. Замом остается несгибаемый сержант, поступивший из войск, самый старый из нас. «Железный Клоп», – так прозвал его народ. Меня железистость Клопа не беспокоила. Личность странно-загадочная, я никак не мог понять, куда его причислить, в какой отряд. В бритве не нуждается, на лице ничего не растет. Счастье его складывается из простых вещей: строгое следование букве устава, вымученная четверка и хороший кусок колбасы. Палку вареной может сожрать за один прием! Многие слова он выговаривает так, будто никогда не видел их в написанном варианте. Представляется: «Шишант…», далее фамилия. Шишант означает старший сержант. За все годы у меня с ним не было и малейшего противоречия. Мое отсутствие на зарядках, строевой подготовке, общих построениях, в караулах и на полигонах, а часто на учебных занятиях считается естественным. Мы с Шишантом живем в разных, непересекающихся плоскостях-измерениях.

Но невозможное, случается, становится возможным, переходя в унылую действительность. Плоскости пересеклись. Что могло обернуться для меня минимум крахом военной карьеры. А к последнему курсу я все-таки сжился с перспективой вечной службы Империи.

Накануне великого государственного праздника я вернулся из города заполночь в сильном подпитии. Народ готовится к утреннему параду и планирует графики праздничных дней. За ними – последняя осенне-зимняя сессия. В роте атмосфера нервного возбуждения, каждый видит себя состоявшимся, успешным командиром взвода, роты и так далее. И надо же нам столкнуться лицом к лицу! Он посоветовал лечь спать, я в ответ посоветовал мне не советовать. Кончилось короткой разборкой.

В течение ночи Шишант ухитрился доложить о происшествии ротному. Отцу родному… Тот прибыл на утреннее построение «на взводе». И первым делом перед строем объявил мне пять суток ареста за «расстегнутый подворотничок». После чего исчез на несколько дней, оставив за себя Серафимыча. Настроение мое упало до уровня плинтуса. И, конечно, не додумался, что ротный основательно взвесил возможные последствия моего поступка и свою реакцию. Он меня спасал, а не наказывал. Курсант военного института, а особенно выпускник, не мог находиться под арестом. Такого не бывает, в истории не случалось. Но я и этого не знал.

Цвета мира исчезли, радуга помрачнела. Цвет сгущенной крови проник на ее алый край и распространялся на другие цвета. На таком тревожном фоне зрела обида на «отца родного», единственного в роте носителя белой кости и голубой крови. В дурном настроении сходил на парад. Обилие багровых пентаграмм и полотнищ на улицах и главной городской площади усилило дискомфорт.

Имена-названия не случайны. От Саши пошла привычка задумываться над смыслом слов. Военный парад на главной площади сменился гражданской демонстрацией. Демон-страцией! То есть – шествием демона по улицам. Шествие закончилось, демон освободился от текущей нагрузки, и куда ему деваться? Демоны не лентяи, без работы не сидят. А я потерял бдительность. И, возвратившись в казарму, настроился на худшее.

.

Но странно: в роте обычная суета, на меня никто внимания не обращает. По плану вечером я в кругу «великолепной десятки». Но Нечто вгрызлось в мое отравленное эго. Не знал я еще одной важной детали – ротный приказал Серафимычу не сажать меня. Арест – формальность, призванная остудить мстительную натуру Шишанта. А Серафимыч помнит мои портянки, погоны и многое другое. Демоны закружились над нами обоими.

Неопределенность, основанная на невежестве, не продолжается долго и приводит к реактивной глупости. Я вошел в канцелярию и заявил:

– Прошу записку об арестовании! Готов убыть на гауптвахту.

Серафимыч послал меня подальше и посоветовал больше не беспокоить. Но дурь моя крепчала. Я сделал еще два захода. И он не выдержал. Глупая моя настойчивость освобождала его от ответственности перед начальником.

***

Гауптвахта в связи с праздничной амнистией сияет пустотой и порядком. Начальник ее, люминиевый старший лейтенант, обрадовался мне как брату.

– Не переживай, не успеешь соскучиться. К вечеру тут лечь будет негде. У тебя право выбора камеры…

Железобетонная коробка, окошко под потолком с разбитым стеклом, еле теплая батарея отопления. Из удобств – две скамейки. Нары на день пристегиваются к стене. К сумеркам в коробку четырнадцати квадратных метров свалили десяток пьяных солдатиков. Я укладываю их в компактную кучку и не позволяю покуситься на скамейки. Дважды за ночь по моей просьбе часовой выливал на пытающуюся буянить братию ведро холодной воды. К утру арестантики протрезвели, и тюремная романтика закончилась.

За ночь крайнестанская природа расщедрилась на снег, мороз и ветер. В камере – чуть теплее, чем за разбитым окошком. А дни пошли праздничные, никакой работы не положено, исключительно строевая подготовка. И я ужаснулся: восполню все пропущенные занятия и далеко не в райских кущах!

Заснеженный асфальт двора, я старший команды. Солдатики маршируют вокруг меня, пытаясь тянуть носок и соблюдать единый ритм. Арестанту ремней не положено, по телу гуляет морозный ветерок, здравый смысл замерзает.

Люминиевый старлей, – а именно люминиевых подбирают на такие должности, – изобразил отъезд на личном мотоцикле. Конечно же, я купился. Ворота закрылись, звук цилиндров утих, и я завел команду под безветренный навес-тамбур. Но начальник через секунду рядом, с торжествующей ухмылкой!

От имени коменданта гарнизона получаю еще десять суток ареста. Наконец дошло, что я полный идиот. По-всему, просижу тут до самой пенсии, и выйду образцовым учителем строевой подготовки.

Но! Отсидел всего шесть с половиной суток. Генерал, начальник Института и гарнизона, освободил своим приказом. Сессия продолжается, как и серия свадеб. Меня одного, пожалуй, не задевают оба ветра. То и дело вспоминается прочитанная в детстве сказка о мудрой сестрице, предостерегающей неразумного братца:

– Не пей из копытца, козленочком станешь.

Козленочек – симпатичная тварь, но из него вырастает козел. И даже козлище, козлина! Как-то в институтской библиотеке обнаружил книгу без обложки, в которой сплошь загадочные письмена-фразы. В связи с копытцем вспомнил:

– «От веры чужой удаляйся, и из источника чужого не пей, чтобы пожить многое время. И чтобы прибавились тебе лета жизни».

Притча… А за ней скрытый ветер принес голос знакомый, но не узнанный:

– Из Колодца Желаний не пей…

***

Задумался я над смыслами недоступными да над примерами неблизкими. Или мне неизвестно, что имперская женщина после обретения печати в паспорте меняется качественно? Но разве мать может превратиться в мачеху? Нет, просто в женщине всплывает скрытое… Вот и запивает крайнестанский мужик горькую и кончает жизнь досрочно да бесславно.

Хельга – весьма очаровательная дама. И с приданым – усадьба да все такое. «Великолепная десятка» от нее без ума. При естественном развитии отношений куда бы я делся? Но! Она неожиданно заявила:

– Все переженились. Не пора ли и нам?

То были не слова, а ведра ледяной воды рядом с кострищем. Я потерял способность мыслить и шевелиться. Ощущение такое, будто после холодного обливания в руках загорелась очередная записка об аресте. Придя в себя, посмотрел на нее и увидел потухший бакен, выброшенный штормом с фарватера. Не нашлось Света в том взгляде! А мерцало то, что объединяет всех – общее правило жизни. Но разве я собирался играть по общим правилам и хоть раз о том объявил? Я им кукольный мальчик что ли?

По моему виду она поняла ошибку. Но то была не ошибка, а предопределенный выбор. Выбор, предложенный мне не изнутри, а снаружи. Но так дела не делаются! Добровольно под новый арест я не подписывался. Они тут все перепутали! Близость не есть родство! Близких много, родных маловато… Их нельзя штамповать печатями. Мы с Сашей знаем; видели, что из штампования получается.

Меня осудили все. Полоса изоляции от бывших «друзей» все же не бессрочная гауптвахта, и сильно я не переживал. Но тем не менее, еще раз убедился: что-то со мной не так. Почему мои решения всегда приводят к осложнениям? Люди выбирают где проще, где теплее, где обильнее… Нормальные люди.

***

Право на выбор есть всегда, даже у меня. Женский вопрос можно решить и так – убрав его в сторону. Пусть на время, вариации на тему всегда имеются. Распределение после выпуска – сложнее. Институт готовит кадры для Крайнестана. Громадный военный округ, нерасторжимая служба без замены в тайге, степях, мерзлоте. Вовремя продвинуться-выдвинуться маловероятно: конкурс тем больше, чем выше по иерархии. Можно начинать с одного из четырех видов военной романтики: воздушный десант, морская пехота, арктические войска, мотострелецкий взвод. Перспектива – выйти на пенсию командиром роты, умудренным и ценным имперским профи.

Но в округе есть исключения. К примеру, остров Самакин в Океане, восточнее Нижне-Румска, на самом пограничье. Там финансовые да прочие коэффициенты и замена через пять лет. Можно выбрать любой из западных округов. Но на Самакин нет распределения выпускников.

Позвонить Воеводе? Полина Диомидовна оживит связь с Машушиным папой. Для него отправить меня на любой край Родины – дело легонькое. Комбат Будко собирает чемоданы в Ерофейск. К нему обратиться проще, но когда он там окажется? А списки делаются уже сейчас. Попробуй потом скорректировать готовую бумагу. Нежелание распределяться как все переросло в нежелание распределяться в любом направлении. А приличные варианты вдруг стали пробиваться сквозь завесу безнадежности.

Комиссар батальона предложил место на северо-западе Империи, в цивилизованном городе на берегу Сурианского моря. Как ему удалось? Пока я размышлял, народ смотрел на меня как на выскочку, пользующегося подковерными рычагами. Зависть… А когда отклонил предложение, назвали придурком. Отказался и попросил комиссара сделать бумагу в распоряжение командующего округом. Свободный билет, решение будет принято после прибытия в коридоры военной власти в Ерофейске. Комиссар удивился:

– Какой смысл? Ведь окажешься там же, где все, только последним. Заткнешь собой дыру в лесном военном городке. И пробудешь там отсюда и до заката. Ты этого хочешь?

Но я настоял, и он сделал. Приоритетное место на западных берегах досталось Сэму, он тоже имел заслуги перед комиссаром. Может быть, я приеду в те цивильные места через пять лет. На запад через крайний восток – интересная логика. Наверное, я на самом деле идиот.

И сны соответствующие, куда деваться. После решения вопроса с распределением приснилось небо. Родное, теплое, близкое. Только с иным рисунком звезд. И с двумя лунами.

Сэм не скрывает радости от предстоящего места службы. Меня перестали называть доном Педро, комбат уехал в Ерофейск, «отца родного» отправили служить в войска. Серафимыч не успел зачислиться в Авангард, и место ротного занял другой старлей, мастер спорта и член Партии. Серия перемен перед выпускными экзаменами не насторожила. Оценки меня не беспокоят, за «поведение» в связи с арестом в дипломе тройка. Но я знаю: сдам все на отлично при любых условиях. А цвет диплома не имеет значения. Но! И самая малая малость может сыграть великую роль. С такими, как я, только так и бывает.

***

Сменщик Будко полковник морской пехоты Фомин не вызвал симпатий. Невысок и округл, почти шар. А шары – они несгибаемы.

Рота готовится к выезду завтрашним утром на полигон. Три дня подготовки – и первый государственный экзамен, по стрельбе. Приемная комиссия из Генерального Штаба, и потому неизвестно все: ночью или днем, из каких видов оружия, какова мишенная обстановка… На огневой рубеж не допускались даже представители штаба Крайнестанского военного округа. Волнуются за результат все, кроме Фомина. Он только что прибыл на должность, и вероятный провал считался бы заслугой предыдущего комбата и кафедры огневой подготовки.

К тому же перед ним внезапно предстала серьезная задача. По ее поводу он и пригласил меня вечером в кабинет.

Из импортного магнитофона на подоконнике звучит патриотическая песня, густо пахнет неизвестным одеколоном. Из того класса, который легко разводится водой в чайниках-нержавейках. Динамики приглушены, но я разбираю слова. Песня о том, хотят ли суриане войны. Крепкая левая песня. Будко себе такого не позволял, он предпочитал не насыщенные краски, а полутона. Фомин нейтрально улыбнулся круглым лицом, протянул демократично руку. И по-кошачьи мягко спросил:

– А вы, курсант, хотите войны?

Мне не до симпатий, дипломатии, а тем более – политики. Глаза бы мои на него не смотрели!

– Нет. Я не хочу воевать. В армии я случайно.

Ответ без пяти минут лейтенанта заслуженному морскому пехотинцу не понравился. Представил его в молодости: маленький злой спецназовец. Невольно посмотрел на сапоги: прокусит или нет? Решил, что нет, живот помешает. Он ограничился тем, что поморщился и перешел к делу. Я, конечно, знал суть и ответ приготовил. Итак, сделка: делаю ему решение на генштабовские командно-штабные учения, оформляю рабочую карту, а он обеспечивает мне успешную сдачу госэкзаменов. Какой смешной расчет! Он уверен, что курсант не сможет отказаться от предложения полковника, своего начальника. Он, конечно, нуждается во мне. Но я-то в нем – нисколько. Не понимать простой расклад… Я постарался быть максимально кратким и минимально корректным. Обстановка слишком соответствовала.

– Господин полковник! Вы не можете мне помочь по двум причинам. Первая – нас обоих будет экзаменовать министерство обороны и генеральный штаб. Но в разных местах… Вторая – вы не знаете лично никого ни на кафедрах, ни в столичной комиссии. Ну как вы сдадите за меня экзамен, если я его завалю?

Глазки его округлились, язык одеревенел. Почувствовав удовлетворение, я добавил, что подготовка к первому экзамену начинается завтра, и я не вправе рисковать. То есть на его карты времени у меня нет. День-другой назад – может быть…

Морпеховские глазки цвета океанской волны сузились, выплеснув багровые отсветы. Он сжал бесцветные губы, помолчал, и скомандовал:

– Курсант, вы свободны!

Разговор наш слышали через неплотно прикрытую дверь. Народ окончательно убедился в том, что я – полный недоумок. Все понимали, что разговор с комбатом не закончен. И неизвестно, как он продолжится. В душу вернулся сумрак. «Ночь продержаться, да утро простоять», – подумал я. А в учебном центре, на полигоне, он не достанет. Пять госэкзаменов… Где он может меня ухватить? Может, комиссар прикроет, больше некому… Но морской пехотинец тверже Шишанта!

А ведь Фомин мне кого-то напоминает! Какого-то Панкрата… Что-то с памятью моей стало… «Панкрат-оружейник» – всплыло вдруг имя. А за именем и лицо. Маленькие глазки, сжатые в полоску бледные губы, нос картошкой. И злоба вперемешку с ненавистью. Откуда? Из какой-нибудь забытой сказки, скорее всего.

Но связь с Нечто явная. Фомин на его стороне и не простит. Куда он истратил годы от лейтенанта до полковника? Не научиться соображать профессионально и не уметь красиво показать грамотное решение! Ему бы гауптвахтой руководить.

***

Утренний подъем роты контролировал лично комбат. Мы выстроились в две шеренги. Он прошел вдоль строя, сказал несколько ободряющих фраз относительно предстоящих испытаний. Затем вывел меня из строя и объявил пять суток ареста за расстегнутый подворотничок.

«Ну никакой фантазии! – возмутился я про себя, – Снова подворотничок!» И решил, что посадят после экзаменов. А это ничего, потеряю недельку, всего-то. Но ошибся: Фомин уже вручал мне записку об арестовании, действие которой начинается немедленно. Вот как! Заполнил собственной рукой, ни одной ошибки. Всю ночь писал-переписывал?

Комбат с неприязнью посмотрел на бакенбарды, которыми я старался прикрыть слишком великие уши, и скомандовал:

– Собирайтесь, курсант! Завтракать будете на месте. С такой дисциплиной в курсантской столовой нечего… Тем более в офицерской.

Кинул в вещмешок зубную щетку, пасту… Ну и какой может быть выход из морпеховского тупика? Разве что попутками добираться до полигона… Помог бессменный секретарь Резерва Шепель. Проходя мимо меня и полковника, он шепнул:

– Сделай вид, что направился на гауптвахту. Провожать он тебя не будет. Не положено. Колонна пойдет через час. Маршрут знаешь. Мы тебя подберем.

Да, просто и гениально! Недооценивал я Шепеля, он единственный искренне сочувствует. Мы могли стать друзьями. Другие злорадства и не скрывают. В том числе Сэм, получивший привилегированный пропуск на Запад.

***

А на полигоне густо пахнет летний многоцвет, колосятся травы, поют птички. Спецкоманда готовит мишенное поле. Рота насыщается напряжением и страхом. Приехал комиссар батальона, мы поговорили. Комбат на учениях зарабатывает неуды, пребывая в убеждении, что я сижу в камере. Возможно, эта мысль как-то скрашивает заслуженный неуспех. С новым ротным у меня контакта нет, и я попросил комиссара пустить на стрельбы первым. Экзамен этой ночью. Остальное держится в тайне.

Комиссар тепло улыбнулся и сказал, что уже откорректировал очередь. От меня требуется сдать экзамены, – лучше по верхней планке, – а дальше порядок. Приказ министра обороны о присвоении звания, – проект готов, – зачеркнет записку об арестовании. Мало того, комбат будет умолять вернуть ее и уничтожить, чтобы никто свыше не увидел.

Я уверенно пообещал сдать все «Госы» на отлично. Главное – идти первым в очереди. Чтобы руки не успели связать. Да-а… Вот и еще одна недооценка. Я думал, комиссар помогает из благодарности за качественное оформление партмероприятий. Но нет… Если б не тот арест, сделал бы он мне красный диплом.

***

Бронетранспортер, крупнокалиберный пулемет, ночная стрельба с ходу по движущимся целям, групповым и одиночным. Три группы мишеней. В заключение – спешивание и в атакующем ритме бросок гранаты в окоп противника. Мишени на ходу поднимаются-опускаются, движутся не по прямым, а непредсказуемо. С таким уровнем сложности мы за годы учебы не встречались.

Условия упражнения нисколько не смутили. Небо знакомое, родное: звездочки подмигивают, Луна улыбается; а с пулеметом я «на ты», настроение абсолютно деловое. Сопровождающий на бронетранспортере столичный полковник, заметив мою явную уверенность, принюхался: не хватил ли курсант миллилитров сто пятьдесят перед выходом на огневой рубеж.

Короткими очередями, сэкономив половину боекомплекта, поразбивал половину лампочек в мишенных группах. Затем с диким криком «ура» поразил врага в окопе. Фанерную фигуру взрывом гранаты раскидало на куски.

Пока ремонтировали повреждения, мой «передовой опыт» озвучивали по радио. На центральной вышке и огневом рубеже вышли боевые листки. Комиссар представил меня, как отличника учебы и члена Партии Авангарда, заместителю Председателя Комиссии. Исторический момент рукопожатия со столичным генералом и застал морпех Фомин. Его покинул дар речи, рука при попытке откозырять затряслась. Еще бы: он известен как двоечник, а я – мастер ночной стрельбы по фронтовым нормативам. Столичный генерал сделал вид, что не заметил круглого полковника.

Так мы с морпехом Фоминым разошлись курсами, и не стало у нас общих точек соприкосновения. Он негодовал и боялся, я не хотел. И спрятал поглубже вещдок – предписание на арест. Экзамены проходил так, как обещал комиссару. Пока не наступил последний, высшая математика. Предмет, о котором я никак не беспокоился.

К последнему испытанию нас вернули в казарму. Три дня… Можно позагорать на берегу Румы, но нет желания. Я бродил по расположению роты, консультируя по самым сложным вопросам. Оказывается, некоторые однокурсники ухитрялись конспектировать лекции с ошибками, неточно. Собственных я не имел ни по одному предмету. Кроме секретных конспектов по некоторым военным дисциплинам. Но они подлежат уничтожению. Математика – моя любимица. С ней можно власть размять интеллект, порадоваться за себя при удачной попытке поиска неординарных решений. Вела математику Виктория, жена командира параллельной роты. Числился я у нее в отдельном, «красном», списке под номером один. И за меня она беспокоилась меньше, чем я. Получилось так, что она консультировала-готовила роту, я занимался своим взводом. На три дня вернулась кличка Профессор. Наступил период расслабления после стольких предельных месяцев неустойчивости и бестолковости. Перед глазами встают лесные пейзажи Самакина, в ушах шумит строгий Океан. Там расположился целый армейский корпус, место для одного лейтенанта обязательно найдется.

***

Но ранним утром перед экзаменом Свято-Покровск застрял в глазу антициклона. Странное климатическое образование, нередкое, но непредсказуемое и неуправляемое. Бессолнечная шуршащая тишина, с сизой пеленой над городом. Отказавшись от завтрака, я направился к месту экзамена. Надо успеть первым, мало ли что случится при такой мглистой атмосфере.

Иду по серому асфальту, небо темнеет, воздух сгущается. Звуки шагов отдают эхом. Будто и не я иду, а кто-то другой, в неизвестном отдалении, в громадных сапожищах. И я забеспокоился: что-то происходит, и не без участия старого недруга под именем Нечто. Да, именно так, подтверждение не замедлило – из кусочка Тьмы внутри меня донесся голос-эхо:

– Зачем это все? Что потом? Для чего? Опять как все?

Вопросы провокационно-мировоззренческие. Готовых ответов не нашлось. Меня провоцирует иная математическая логика, не познанная на этой планете. Но к черту вопросы, надо успеть первым!

Колдовским образом я не успел. Вышел из казармы заранее, один, лишил себя завтрака, и вот… Не успел, но и не опоздал. Очередь захода в класс сдачи переиначилась, меня записали ближе к середине. И явился я вовремя, в соответствии с новым списком. А был ли старый, где я значился первым? И куда подевались два часа? Разве можно так долго идти из казармы в учебный корпус, отстоящий на сотню метров?

Ну да ладно! Пригладив бакенбарды, вошел в класс. Рядом с Викторией трое гражданских из Комиссии. По глазам видно – способны завалить корреспондента Академии Наук. Но не меня! Взял билет, на который взглядом нацелила Виктория. Вопрос наипростейший – определение неопределенного интеграла. А к нему детская задачка. Сразу бы к доске, но там один отвечает, а другой готовится.

Пришлось занять место за столом. Взял ручку, и… И понял, что ничего не соображаю. В математике, да и в арифметике круглый ноль! И ведь никакого волнения, просто в голове некая пустота образовалась. Не вакуум энергетический, а первобытно пусто там, где лежала математика. Попытался напрячь все имеющиеся серые клеточки. От напряжения явился образ: караван верблюдов, бредущий мимо бархана. А на вершине песчаного холма сидит одноклассник Боря и стучит пальцами по натянутой коже тамбурина. И, провожая веселым взглядом караван, исполняет свою любимую бескрайнюю песенку:

– Шел один верблюд… Джам-бам-ба-ра-ба-джам-бам-ба… Шел другой верблюд…

И так пока не кончится верблюжья процессия. А последнего верблюда и с вершины бархана не видать.

Вот она, моя судьба! Караванщику математика не нужна, она ему вредна.

Вместе с караваном меня вытащили к доске. Постоял там, ничего не изменилось. Только песок вдали завихрился серыми смерчиками, да Боря успел перейти к сотому верблюду. Виктория в недоумении, Комиссия с оживлением переглядывается. Начали задавать то ли наводящие, то ли уводящие вопросы. Но я упорно молчу. Наконец, смирившись с неизбежным неудом, извиняюсь и говорю:

– …Что-то со мной не то… Ничего не помню… Совсем ничего!

Виктория вышла из класса, и пошла суета Свято-Покровского масштаба. Явились начальник учебного отдела, Институтский комиссар, еще кто-то. Экзамен приостановили. Через минуту объявили перерыв на час. Переговоры с Комиссией затягивались, пришлые знатоки арифметики не желали лишать меня заслуженной двойки.

Вернулась Виктория, посадила в пустом классе за стол, ударила несколько раз мягким кулачком по люминиевой спине. И принялась писать ответы по другому билету. От меня требовалось побыстрее переписать в экзаменационный лист. Тут я удивился: переписываю быстрее, чем пишет она. Но все равно мало что соображаю. В заключение она с обидой сказала:

– А я им объявила до начала, что ты у меня лучший…

***

Борьба за «лицо», за показатели, за… длилась пару часов. Член Партии Авангарда не мог не сдать выпускного экзамена вот так, ни с того ни с сего. Думаю, этот довод стал главным аргументом. Сам я уже никому не был нужен. Добрел до казармы и устроился на бетонном крыльце у входа. Антициклон не уходит, предвещая незаконченное высшее и долгую дорогу в неизвестность. Чем займусь, что умею? Устроиться грузчиком на железнодорожном вокзале? По крыльцу снуют туда-сюда лейтенанты, собирающиеся в известные точки на карте колыбельного Крайнестана. У них в головах нет пустоты, и никакая Тьма их не преследует. Они считают, я сделал это нарочно. Заклинило дона Педро в очередной раз… Никто из сослуживцев, с которыми столько лет вместе, в одной вонючей казарме, и сочувствия не выразил. Обидно? Да нет, непонятно…

Но вот подошел комиссар батальона, положил руку на плечо, негромко сказал:

– Долго сидеть будем? Тройка. Партбилет спас. И что с тобой происходит?

Вместо ответа ударил кулаком в свой медный лоб – и ни звука, в пустой голове нечему звенеть. Самому бы знать! Антициклон сдвинулся. Нет, не один я в противостоянии с невидимой вредящей силой. Кто-то определенно мне помогает. В самые переломные моменты. Кто-то вытаскивает из капканов, в которые я с таким упорством лезу…

Внепланетная База «Чандра».

Сектор Стратегических Задач.

Индиго-фактор и паутина Князя Дзульмы

.

Человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого; и если бы какой мудрец сказал, что знает, он не может постигнуть этого.

Пророк-Царь

.

Атхар процитировал древнюю земную притчу и сделал долгую паузу. Оригинальное начало! Взгляд напряженный и оттого морщины на лице кажутся более глубокими. Смотреть больно, и отвернуться не могу. Экран непозволительно укрупняет детали. А в голосе Куратора обертона чрезвычайности.

– …но мы будем делать свое дело при любых условиях! Остаются все наши задачи. С этого момента направление главного удара – проблемы Наира! Всем наблюдать за его «звездой» Валерием. Непрерывно следить за обстановкой в готовности подключиться к Наиру как здесь, так и Внизу в физическом воплощении. Враг слишком близко, и я вижу – «звезда» Наира проваливается в Темноту.

Я обрадовался и обеспокоился. Прямая помощь оперотряда может сдвинуть развитие событий Внизу куда надо. Возможно… Но не опоздал ли Куратор с решением? Ведь я несколько раз докладывал: не справляюсь. И откуда взялась так называемая Темнота, столь активная и беспощадная? Мы с Анваром на пороге выпуска из Военного Института. Столько преодолели трудностей, но по-прежнему никакой ясности. Он просто притягивает неприятности. А мне не удается проникнуть в будущее хоть на месяц. Без такого проникновения как понять, куда и что сдвигать?

***

– Горомир! – по-военному скомандовал Атхар, – Введи всех в общую ситуацию. Иначе запутаемся, заблудимся, обманемся.

Экран явил укрупненное лицо Горомира. Пронзительно синие глаза в огненно-рыжем обрамлении – супер! Видно, раскопал что-то важное. И недавно, иначе я знал бы.

– Буду краток, подробности в обобщающем файле…

Голос почти спокоен, но в привычном баритоне заметна чуждая басовая нотка.

– Для наглядности представляю карту.

На стене развернулась панорама-схема планетной поверхности, расцвеченная необычным образом. Горомир выделил Уруббо-Ассийский Альянс и Коламбийскую Федерацию одним красным цветом. Вот! Как я сам не дошел? Не две Империи, а одна! Я пребывал в том же заблуждении, что и люди Внизу. Горомир объясняет, меняя насыщенность цветов карты.

– Обе Империи – из одного истока. Результат миграции одного народа. Их предки говорили на одном языке. Социум планеты всегда делился на касты. И, соответственно, сосуществовали господа и рабы. Тот миграционный поток направлялся из экваториальной полосы восточного полушария на северо-запад Уруббы, освобожденной от ледников. Северо-восток Уруббы, успевший покрыться мощными лесами, а потому более трудный для освоения, избрали беглые рабы. Те из подневольной касты, кто пожелал жить свободно. Потому их прозвали фаррарами, беглецами. Сурианами их назвали по имени одного из племен, составлявших некогда единый народ. Это произошло позже отпочкования через сотни лет. Левая, социально полноценная часть миграции, распространилась на северную часть Коламбии значительно позже.

Я пока не понимал значения горомировской информации для собственной задачи. И какое она имеет отношение к работе оперотряда «Чандра»? Меня интересует ближнее будущее, а не дальнее прошлое, в общих чертах известное. Но товарищи мои слушают. А Сухильда спросила:

– Ты говоришь о последней великой миграции людей. Она и определила то состояние человечества, в котором проходит жизнь подопечного Наира?

– Да, в солидной части. Беглые рабы-авантюристы, пожелавшие сотворить новую судьбу на востоке Уруббы. Им пришлось строить жизнь заново, с превеликим трудом. Разом и делали, и учились делать то, что делают. Среди них нашлись узкие специалисты-ремесленники, но не было менеджеров и носителей культуры. Фаррары селились в местах, где их не смогли бы достать бывшие господа. В лесных чащах, у болот, дальних рек и озер. Размещались рассредоточено, гнездами в несколько жилищ. Начинали с полуземлянок, деревянных хижин. Обозначим этот период как Эра Черного Солнца в истории фарраров. Население росло быстрее интеллекта. Пошли нескончаемые междоусобицы. Проще ведь захватить, чем производить самому. Наиболее разумная часть из них наконец обратилась к прежним хозяевам с просьбой навести порядок среди разросшихся племен. Попытка не удалась. Не прижилась единая азбука, народ отверг объединенный культ. Жрецы идолов и необразованные вожди-язычники – они повели свой народ к самоуничтожению. Жен убивают на могилах мужей, а стариков и младенцев приносят в жертву идолам.

Самые разумные из вождей, выходцы из племени суриан, бывших господ, ищут спасение у внешней силы. Первой «крышей» стал Каганат со столицей в Куайбе, принесший фаррарам Ариильскую религию Исхода. Затем, через сотни лет, они признали верховенство Вечного Прайма. Как они могли предвидеть, что и эта Империя скоро развалится и исчезнет? Но с Праймом пришли письменность и владычество Нового Храма…

***

Горомир озвучивает детали, мне неизвестные. И проясняется то, что воспроизводится во время Анвара на территории Уруббо-Ассийского Альянса. Который, оказывается, лишь половина глобальной Империи. Это требуется переварить. Мне помогает вошедший в паузу Эль-Тагир.

– Прости, Мирогор, у меня маленькое добавление. Из хроник любимой Эйндалусии…

«Мирогор…» Эль-Тагир улыбается! При улыбке коричневые глаза делаются огромными. Он в моем воображении превращается в мудрую бронзовую птицу-вещунью.

– Вы не забыли? Моя Эйндалусия – лучшее место на Земле во все времена. Однажды прибыл к нам торговый человек из тех самых восточных мест, из поселения на реке Итиль. Шкуры-меха менял на мечи. И поведал он о городе по имени Уртаб. Рассказывал о нем со страхом, как о городе ужаса и тьмы. Надо бы нам уточнить расположение темного города Уртаба. Пока я не понимаю, с кем мы боремся. Или готовимся к борьбе…

На большой экран вернулся Куратор.

– Да, Уртабом займемся. Но его не надо искать, посмотрите чуть южнее Славина, – согласился он, – Наш невидимый враг силен там, где условия для него подходящие. С условиями и требуется разобраться. В первую очередь и как следует. Кто слышал о Великом Исказителе? То-то… Георэм, ты готов?

Так, Атхар ведет подготовленную видеоконференцию. Впервые, обычно мы используем экспромт. Георэм сейчас скажет такое, что мои нейроны заклинит. Он такое умеет.

– Буду говорить о четвертом предательстве Цифы. Три первых вам известны. И они прощены, – Георэм говорит почти спокойно, но ощущаю с трудом сдерживаемое волнение, и оно передается мне, – Цифа ввел Шойля в Круг наследников Пророка и авансировал первичный авторитет. Так в тесный братский союз внедрился диверсант Империи. Агент Прайма…

О, Георэм! Ты, конечно, знаешь, о чем говоришь… Но как странны и тяжелы твои слова! Их нет в том отсеке Лунной Базы, где мы изучаем религии мира. Но всё ли мы извлекли из того, что имеется? И почему я нисколько не сомневаюсь в истинности слов Георэма? Ведь его за них люди планеты подвергнут мучительной смерти, дай им власть. Но я слушаю как откровение…

– …именно Шойль создал первый в новую эру диверсионный оперативный отряд имперского значения. А первосвященники Нового Храма продолжили его дело. По преданию, Шойль стал учителем предков суриан. И потому боги дождей, молний, громов, полей, лесов с принятием новой религии не исчезли, а трансформировались в писаные образы под иными именами. Искаженные отражения Истины…

«Нет, – Тьмы, а не Истины!» – подумал я. И произнес вслух, но Георэм не остановил монолог.

– Мы на «Чандре» знаем: не светом звезд и лун жива личность человеческая. Первые вожди фарраров звались вещими, ибо к магии черной стремились. И потом было так. И есть так. В том наше беспокойство. Оперативные отряды Внизу создаются всегда против кого-то. Против, а не за. Там даже дружить зовут против кого-нибудь. О, сколько там отрядов! Продавцы Империи дружат против покупателей, чиновники против граждан и так далее. Идет рокировка, но ничего не меняется. И как легко они переходят из одного отряда в другой! Часто действуют в нескольких разом. Люди непрерывно группируются, кучкуются. И все они, обретя перспективу, тянутся к наследию колдунов-прорицателей. Все хотят видеть свое будущее, чтобы успеть повлиять на вариативность настоящего. Ведь так, Наир?

Вот он и заметил меня. Я только кашлянул. Еще бы не так! А ведь с оперотряда началось преобразование моей «звездочки». Иначе как бы он вырвался из «клюквенного болота»? Выходит, иногда отряды нужны? И тот, оперативный отряд Резерва в Нижне-Румске, возымел смысл из-за воздействия на судьбу Валерия? Где здесь магическая составляющая? Но о том после подумаем. Пока другие вопросы напрягают мои нейроны.

***

Шойль – предатель? Под покровительством Цифы, сподвижника Пророка-Посланника? Шойль – Великий Исказитель? Крупная неожиданность. То-то Георэм сегодня такой веселый. А между тем мой возбужденный мозг представил красочную картинку: из мутного тумана имперской истории выныривает Шойль, посверкивая красными глазами. Почему у него глаза такого цвета? Ведь он наполнил жизнь, затосковавшую после ухода Пророка, новыми чудесами и близкими надеждами. Глаза цвета неба больше к лицу. Итак, произошел спектакль. А люди не заметили подмены режиссера-постановщика? Я знаю, помню: в Цифе бурлили сомнения, но длились недолго. Шойль пришел ярким, богатым, речистым, талантливым. И сопровождали его феномены чудные.

Но внимание – Георэму, он переходит к демонстрации.

– Я сделал запись этого спектакля с Шойлем в главной роли. Запись документальная, по заказу Куратора. Извините, с моими пояснениями. Без них никак.

…Перед нами благословенный светлый город Димашк. Отряд под командой имперского военачальника Шойля готовит очередное растерзание последователей Пророка. Сколько уже было подобных расправ! Но подпольная секта крепчает. Командир отряда разумен, и потому предан Империи. Она – его Родина. Она дала его семье богатство и почет, а ему обширное образование, знание многих языков, неограниченные перспективы. Все блага земли легли к его ногам. Он разумен, и потому благодарен. Благодарность, – в стремлении обеспечить безопасность Империи, покарать ее врагов. А что делать, если обычная кара не действует? Почему бы гидру секты не привлечь на службу Империи? Тем более, что располагает к тому объективная необходимость: старые религии износились-обветшали, и более не держат надежно великое здание Прайма. Нужна новая, могучая опора. Новая идеология, способная прекратить брожение в народе. Основу ее он видит, она живуча, надо только чуть-чуть… Хитрый план детально обоснован и утвержден на самом верху. Под грифом «абсолютно секретно». Валерий может добавить: над грифом – черная печать. Я согласен.

Посмотрите, вот наш герой… Облаченный в пурпурно-голубой лён, в золоте и каменьях, пахнущий красным ладаном. Вечерний хлеб печали и слез не для таких, как он…

***

Георэм превращается в поэта. Он так вжился в тему, что это естественно. Хорошая иллюстрация. Не хватает нам Валерия. Он скажет примерно так:

– Благословенна та земля и светла, но обитатели ее – туманны. И прячут в себе Тьму скрытую.

Я смотрю на Шойля так, что в глазах резь. Красавец мужчина! Какая уверенность, какой огонь! Глаза как две пентаграммы, так нелюбимые моей «звездочкой». Я тоже вошел, вслед за Георэмом влился в тему…

Крутая задумка, как говорят Внизу. Информация, добытая Георэмом, супервзрывная. Поставить рядом с казначеем-епископом религиозной общины имперского советника-соглядатая. А лучше – оба в одном. Учредить в общинах обязательную исповедь – что позволит быть в курсе не только дел, но и намерений. И главное – добавить в ткань Вести-Наследия свои узоры, вытравив антиимперские краски. А слова неугодные, не подлежащие редактуре-рецензированию – объявить неистинными и уничтожить.

Ложь и Истину поменять местами! И не понадобится открытая борьба, увеличивающая сопротивление.

Георэм продолжает показ, вводя нас в транс. Солнце близкой древности кипит, исторгая в искаженную действительность возмущенные протуберанцы. Горячий воздух волнуется, рисуя недостоверные миражи. Само время плавится от внутреннего жара.

– Карательный отряд Шойля в Димашке готовит публичную казнь. Командира еще нет на месте. Он на пути к эшафоту устроил привал. Рядом – ближние легионеры, будущие члены диверсионного оперативного отряда. Здесь их двое, Ананья и Ифтих. Но для свидетельства достаточно. Ананья – искусный врач и маг. Ифтих – преданный крепкий воин, поможет вовремя прибыть к цели. Посмотрите, послушайте: они обсуждают детали сценария, который вскоре внедрится в сознание миллионов.

***

Я вспомнил текст, прочитанный то ли в Информатории, то ли в Центре Религий.

«Осиял его внезапно свет с неба. Он упал на землю. И голос: «Шойль! Шойль! Что ты гонишь меня?» Шойль: «Кто ты, Господи?» Голос: «Я Тот, которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна». Шойль: «Господи, что повелишь мне делать?» Голос: «Встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать». Ослепшего Шойля привели в Димашк, где к нему явился Ананья, которому Господь повелел вернуть тому зрение и креститься, чтобы тот смог возвещать имя Господа перед народами и царями и пострадать за Него».

Такова буквенная запись из прошлого. После описанного Шойль возвестил о себе как сподвижнике Пророка Меча и Разделения. Причем с особыми полномочиями.

Смотрю видеозапись Георэма. Смотрю, слушаю, соображаю. Да, был свет! Вот он! Но свет не солнечный и даже не лунный, а луч мрачный, сгущение туманное. Заговорщики не ожидали и поразились глубоко сами. И еще больше уверились в задуманном. Теперь их не уличить в обмане никаким детектором. И слепота явная. Неважно, что наведена она искусной рукой мага-врача. Успех первого представления обеспечен.

***

Магия, творимая отрядом из прошлого достигла другого оперативного отряда, расположенного в ином, лунном измерении. Истинный постановщик дотянулся до нас, зрителей из иновременья. Отсек Оперативного Отдела дрогнул. Вещь в принципе невозможная!

Демонстрация Георэма завершилась, на экране вновь лицо Атхара. Он спокоен. Смотрю в глаза и вижу: он знает много больше, чем сообщает нам. И о Шойле знает больше Георэма. И об Анваре…

– Чтобы так воздействовать на нашу полувиртуальную Базу, надо иметь крючок внутри нее. Крючок живой и мыслящий.

Атхар сказал, а я спросил себя: «Кто?»

– Датчики слежения за планетой выведены из строя, – бесстрастно доложила Система.

– Датчики в порядке, – так же бесстрастно поправил Атхар, – Нарушена связь с ними.

– У Энерго-технического комплекса тени. Живые, – продолжается доклад, – Идентифицировать не удается. Блокировка на них не действует.

– Тени оставить в покое! – приказал Атхар; бесстрастие покинуло его, – Резервы защиты на рабочее место Наира! Защитить файлы Георэма!

Атхар откорректировал действия Системы прежде, чем она предложила решение! Полномочия Атхара весьма велики. А полномочия основаны на информации. От нее все возможности… Мое рабочее место – в опасности. Нападающий разъединил меня с Анваром, чтобы воздействовать на нас в отдельности. С чего он начнет? Как мне нырнуть Вниз, чтобы оказаться в нужное время в нужной точке?

– Шеф! – не сдерживая волнения, обратился я к Атхару, – Имеется возможность обойти обычную рабочую схему? Мне срочно надо Вниз!

– Знаю! – тут же отреагировал Атхар.

А мой прежде пустой экран слежения замерцал густой багровой тьмой. В трехмерной глубине засветились две красные пентаграммы. Нет, ассоциация неточная: тут не символ объекта, а он сам. Два глаза, с черными пульсирующими зрачками. Глаза звериные, но разумные.

Рядом со мной побледневшая Зефирида и веселый, в пилотке с пентаграммой, Ерофей-Лисий. Почему он веселый? Зефирида шепотом сообщает:

– Связь рабочих столов с твоим нарушена. Активизируй наши шлемы, будем работать втроем. В полунезависимом режиме.

Стало полегче, пропала пульсация в висках. Но я рано обрадовался. Из тьмы, чуть ниже мерцающих глаз, потянулась к моей голове черная, гибкая по-змеиному, но вполне на вид человеческая рука. Мне понятно, что руки на Базе нет. Возможно, ее вообще нигде нет. Но от нее в меня хлынула столь мощная волна страха, что захотелось стать никем и ничем. Исчезнуть отовсюду! Состояние, несомненно, предсуицидное. Момент, в который рефлексы могут стать полностью независимы от контроля сознания.

Один я не справлюсь. И втроем тоже. Или сердце остановится, или рука моя воткнет карандаш в собственный глаз. В локальную сеть подключился Майк и давление извне разом ослабло. Нет уже черной, тянущейся из Тьмы руки, ее сконструировало мое подсознание. Но кто-то спровоцировал процесс! Так и зомби стать недолго.

В голове просветлело и донесся голос Атхара:

– Успокойся. Ничего с тобой не случится. Самое большее – потеряешь работоспособность на пару дней. Для таких атак мы неуязвимы. Вас в связке четверо! Вышвырните его вон!

Сработали слова Атхара? От страха и следа не осталось. Тьма в трехмерности рассеялась вместе с пульсирующими глазами. Восстановилась связь с планетой. И Внизу спокойно. Уруббо-Ассийский Альянс в полосе стабильности, Свято-Покровск далеко от международных конфликтов и горячих точек. До начала выпускных экзаменов в 21-м Военном Институте несколько суток. На горизонте ничего беспокоящего?

Да когда такое бывало!? Аура нового комбата пульсирует как-то неестественно. Вот где моя тревога! От этой темной личности, сделавшей в Крайнестане карьеру за счет родственных связей, можно ждать минус-сюрпризов. Моральные принципы не прочитываются. А их легко найти у преступников-рецидивистов. Еще эти тени на Базе… И отказ от распределения на западную границу Империи! Сколько понадобилось усилий, и с комиссаром батальона повезло, – а вот… Кого больше ненавидит невидимый враг, меня или Анвара?

***

Система вновь возвестила тревогу. На экране и рабочих местах – вид на планету. Да какая-то она не такая… Западное полушарие неузнаваемо, над всем материком плотная серая пелена. Ни циклонов, ни малого вихря, странная завеса, ничего не разглядеть. И – те же глаза-пентаграммы там, где должна быть столица Северной Коламбии. А вместо черной руки, – звук, исторгнутый именно оттуда, и легко достигший «Чандры».

– Опять вы на моем пути, вредные айлики! Такие мелкие, но такие вредные!.. Наирчик, ты кто? Никто, тень бледная. Скоро, скоро я приду к тебе. Жди…

И шипение в динамиках… О, какая уверенная злоба в предупреждении! В висках снова запульсировало.

– Это не Земля, – доложила Система, – Продолжаю определение координат.

Атхара не слышно. Но голос Майка пронизан любопытством. Я иным, нефизическим зрением вижу, как он теребит пальцами трехмерный знак на груди – три кварка в глюонном поле. Давно хочу попросить дубликат, выйдет замечательный подарок Валерию. У него нет своих вещей, будет красивый значок со значением.

– Мы в чужом мире! Посмотрите на расположение звезд!

И на самом деле, ничего знакомого. Нас вот так запросто переместили неизвестно куда? Связь с Валерием действует. У него, над ним, небо нормальное, привычное. Но я-то сам где? Вместе с «Чандрой» или отдельно? Накатило почти отчаяние, вылившееся в крик:

– Я что, на самом деле лишь «тень бледная»? Ничего ведь не выходит!

Вопль остался без ответа, но боль в висках убрал. Система тут же выдала сообщение:

– Пространственные координаты восстановлены.

.

Но ведь мы заглянули в неизвестный мир! А Некто назвал нас «айликами». Устанавливаются новые контакты, стабильность исчезает. Кто инициировал соприкосновение с незнакомой планетой? Кто обитает на материке, закрытом пеленой? Некто из Тьмы обладает супервозможностями? Или мираж космических масштабов?

Я не заметил, как проговорил вопросы вслух. Отряд смотрит непонимающе. «Тень бледная…» Голос Атхара зазвучал вовремя:

– Не мираж, Наир. Нас предупреждают и торопят. Из интересов не только ближнего будущего. Твой враг, Наир, показал опорную базу на той планете. И не по своей воле. Некто стал активнее, он спешит. Чем яснее он проявит себя, тем мы ближе к цели.

Опять парадоксы-противоречия. Чем сильнее враг, тем лучше для меня? Прокричать ему: «Здравствуй!»? Зачем нужен отряд «Чандра»? Фиксировать события на Базе и Внизу, спасать себя от ударов? Каков смысл моего пребывания в отряде, как он связан со злобой Некто? Кто я такой на самом деле? Ведь я не могу оградить Анвара даже от маленьких неприятностей…

И я заявил, нацелясь через экран на Атхара:

– Всё, Куратор Атхар! Я так больше не могу! Снимай меня с задачи. Пользы от меня никакой.

Зазвенела тишина, освещение в отсеке пригасло, проявились темно-синие тени. Атхар не рассердился. Но сохранил серьезность.

– Наир! Ты заразился от Валерия земными слабостями. Но он только вступает в биографию. Ему можно колебаться-сомневаться. Но тебе – нет!

Твердое «нет!» потрясло. Стало стыдно за срыв. И я прошептал, словно нашкодивший мальчик:

– Простите… Я постараюсь…

Атхар будто и не заметил моего преображения. Но мучительную тишину его голос устранил.

– Отряд! Нам показали планету по имени Ила-Аджала. Одну ее сторону. Есть еще материк Ард Ману, светлый и цветущий. Страна сказочная, желанная. Близится наш час… Разделение Империй Внизу уже чисто формальное, они готовятся к слиянию. Зреет единая Имперская цель – прорваться в тот сказочный мир. Наша задача – ликвидировать прорыв, не дать исказить сказку, как они сделали на Земле. Всем собраться у озера, у Эйндалусского Дома. Обсудим текущие проблемы.

***

…Белые лотосы на синей воде, цветные юркие рыбки… Кругом узенькая песчаная полоса. За ней светло-зеленая трава-мурава, мягкая и шелковистая. И деревянный домик, собранный из цельных стволов. Окна в вязи наличников, резное крылечко. Сине-голубые линии выделяют солнечность сооружения. Дом реконструирован Эль-Тагиром до моего прибытия в отряд. Красиво, но я тут был всего раза два. На Иле-Аджале наверняка подобные жилища. И среди настоящих лесов, каких на Земле скоро не останется.

Расположились кто на песке, кто на траве… Воздух насыщен ароматом зелени, цветов и близкой воды. Впервые отряд собран весь. Обстановка выбрана не случайно.

– Наир! – мягко спросил Атхар, – Что у тебя?

– Завтра, – по-земному, – начинается подготовка к государственным экзаменам. Он справится. Оснований для волнения нет.

И, посмотрев на качнувшийся лотос, поправил себя:

– Не было…

И вовремя. Последние уроки мной еще не усвоены.

– Ошибаешься! – не стал щадить мое самолюбие Атхар, – Мы все ошибаемся. Основания всегда есть. Особенно – когда уверен в успехе. Тебя трясут эмоции, и это хорошо. Рациональность предоставим Системе. Вслед за Наиром всем погрузиться во внутренний мир Валерия. Прочувствовать его! Попутно и в себе разберемся поглубже…

Рациональность – Системе. Да во мне ее уже не осталось. Мысли текут беспорядочно. Атхар требует, чтобы я представил свое видение. Но будет ли оно кому-то полезно?

– Он меняется часто. И неожиданно… В последние месяцы, на выпускном курсе, пытается отыскать корень, первоначало собственного бытия. И не только своего. Использует интуитивно философский метод оценки. Ему бы на уроки Георэма… Важно: неприятие общепринятых стандартов жизни. Думаю, с рождения заложено. Или до того внедрено… Так бывает?

Никто не ответил. Я оглядел низкое искусственное небо над озером. Птичек бы завели, что-ли… Но кто их должен и может завести? Разве словами передать то, что творилось и творится в душе «звездочки»? Ладно…

– Вначале императив проявлялся крайним образом – как нежелание жить в данном мире. Очень не понравилось ему место и время рождения. Но с чем мог сравнивать младенец? Возможно ли определить отношение к чему-либо без сравнения? Потом выявилось крупное противоречие. Врожденный интеллект, спектр способностей и, – невозможность их реализовать. Оно и сейчас крепко действует. Могу предсказать одно: на семейно-бытовом уровне ничего не выйдет. Он внутренне против. С детства видит: все кругом знают, чего хотеть и идут к цели без раздумий. Им бы его потенциал! К окончанию института все переженились, а он и не думает. Видимо, тут все решит случай. То есть эмоции. Но все равно… Полагаю, все дело в предназначении, которое для меня секрет.

Я перевел дух и решил: птичек не надо. Шумно станет. Того, что есть в зоне рекреации, достаточно. Похоже, мы тут не задержимся.

– Что из всего этого пригодится в будущем? Он защищен от зла в главном. В том, что не сможет привязаться ни к чему земному, бренному. Георэм объяснит понятнее. Что здесь: опять императив как великое благо, как дар-спасение? Не знаю. Каким-то скрытым чувством определяет изнанку человеческую, которая и есть суть. Обычно она за личиной лицемерия. Отсюда следствие: не ценит практически все, за что цепляются другие.

Работать с ним тяжело. Я могу сравнивать. Графа сопровождал как хотел. Мог вплотную приблизиться, переместиться по его судьбе вперед-назад насколько захочу. К тому же биография Графа исторически жестко зафиксирована. То есть внешний план биографии. А в случае с Анваром конец совсем не виден. Будто жил-жил, и вдруг перешел туда, где наш контроль недоступен. И – в солидном возрасте. Но в каком – даже приблизительно неясно. Будущее – в плотном тумане. Как и некоторые текущие моменты. Не могу пробиться, как ни пытаюсь. Уверен, ни у кого из вас нет таких проблем.

И еще… Он почти не зависит от моих действий. Или совсем не зависит? Как он обеспечивает себе материальную, интеллектуальную и духовную устойчивость, не понимаю.

И еще… Он слишком чувствителен. Маленький укол воспринимается как удар. Имеется риск неправильной реакции на раздражение. Возможно, это хорошо: появится способность ощущать опасность до ее приближения. Если вспомнить, что его преследует Некто. Или, как он его пока называет, Нечто….

Пока шел сюда, осенило: Индиго-фактор! Индиго – так называют Внизу детей, особо одаренных. У большинства экстраспособности со взрослением пропадают. Я сопоставил с Пси-фактором. Майк лучше других знает, как он действует на субатомном уровне. А мы все погружены в тот слой, из него и состоим. Опять непредсказуемые величины? Но ведь Некто осведомлен об Индиго-факторе не хуже нас. И обязательно использует. Следующий удар будет нанесен по Валерию. Откуда и как? Один не справлюсь…

И еще… У меня то и дело появляется ощущение, будто я бывал в ситуациях, которые он переживает. Это нормально? Или… Или я тоже, как и он, из племени Индиго?

– Нормально! – подытожил мой путаный доклад Атхар и объявил встречу законченной.

Мне требовалось побыть в одиночестве. Излияние эмоций опустошило. Прощались со мной как с братом, попавшим в небольшой переплет: выберется, а сил не хватит, – поможем. Каждый прикоснулся: кто взглядом, кто рукой.

Задержался Ерофей-Лисий, и я обрадовался. Одному среди лотосов и рыбок все же не очень… Подошли вдвоем к домику, но внутрь я не захотел. Наверняка там все в Эйндалусском стиле. Не до райских зрелищ.

Присели на приятно скрипнувшие доски крылечка. Вид на озеро отсюда особенно красив. Вода из лунного льда, почти настоящая, структурированная. Лотосовое лунное озеро… Завораживает.

Ерофей-Лисий посопел орлиным носом, наслаждаясь ему одному ведомым запахом, пригладил коротко стриженые русые волосы. Шевельнулся, чтобы добиться скрипа ступеньки, довольно улыбнулся.

– Зови меня Ерофей. Так удобнее, – сказал он, улыбнувшись широко и ярко, – Я почему-то решил, что не помешаю тебе. Не ошибся?

– Нет.

Он продолжил более уверенным тоном:

– Там, Внизу, территориально я недалеко от тебя. Во времени чуть позади. Несколько десятков лет всего. При нужде буду рядом быстрее других.

– Благодарю, – неожиданно для себя я растрогался.

– Твоему Анвару, – прости, нашему Валерию, – крупно повезло. С местом-временем рождения. В условиях, сопровождающих моего Ивана, я его не представляю. Не выживет, определенно. Когда всюду террор, тюрьмы и лагеря… Это видеть надо. Увидишь, ужаснешься, и – познаешь ненависть. К человекам…

О-о! А ведь боль Ерофея не меньше, не слабее моей! Индиго-фактор… Об Иване знаю немного, он тоже из них. Но ведь круто одаренных на планете значительно больше, чем наших «звездочек». Они рождаются в каждую эпоху. Есть поколения, когда их процент резко возрастает. Но кто из них получается? Так называемые гении? Или злодеи? Да те же самые признанные и почитаемые Внизу гении – кто они на самом деле? Так ли уж светлы и благообразны? Среди них, уверен, – и правые, и левые. Люди привыкли желаемое выдавать за реальное. Может действовать и внушенное заблуждение. Результат искушения… А искуситель, кто он? В самом общем смысле ответ ясен. Но конкретно, в каждом случае… Индиго новейшей эры вполне подходят на роль проводников воли того самого обитателя Тьмы. В его руках не одна планета, как оказалось. Нет, в Пси-факторе, даже в его Индиго-варианте, мне не разобраться. Георэм скажет: действует во всех мирах одна, единая воля, вершится одна стратегия. То есть истинный хозяин – один. Это я принимаю. Но ведь важно понимать, как реализуется Единая Воля. А как понять, когда тут и там Шойль-Исказитель?

***

Я слишком много думаю. Ерофею надо выговориться, а мне выслушать. Обоим станет легче.

– Эта постоянная борьба добра и зла! Я не могу быть объективен. Зло работает и открыто, и в масках. Исторические оценки абстрактны, безжизненны, даже когда правдивы. А «звездочкам» приходится непрерывно делать выбор. Постоянно противостоять и себе: желаниям, страстям, мечтам.

Он замолчал, и я с сочувствием сказал:

– Понял. Мы как бы вне этого противостояния. У нас нет проблемы личного выбора. Все предельно регламентировано. Отклониться вроде и некуда. Но я же сорвался?!

– Это не срыв, – натянуто, усилием улыбнулся Ерофей; серые глаза блеснули светлой энергией, – Нормальная, правильная реакция. Мы не железные. Нас ведь готовят к какой-то особенной задаче. И Куратор считает – надо созреть, пройти через многое. Но в чем ты точно прав: Внизу мы более беспомощны, чем наши подопечные. Смысла опеки не понимаю… Оперативный отряд, живущий в оранжерее… С нами им не легче, чем без нас. Но я могу ошибаться.

Итак, не я один в сомнении относительно нашей роли Внизу.

– Наир, ты озабочен невозможностью предвидеть поведение врага. Но и он зависит от конкретной обстановки, от положения в Империи. А та по сути своей требует непрерывных трансформаций, метаморфоз. Особенно в годы отсутствия внешнего военного противостояния. Время жизни твоего Валерия можно назвать рваным временем.

– Рваным?

Ерофей мыслит слишком широко, я не сразу понимаю.

– Затишье, потом смена властителей. Череда реформ… Отсутствие заданного результата… Перевороты… Разрушение механизмов управления, создание новых, их притирка к деформированному бытию… Снова напряжение, рвущееся в слабых местах. Повтор за повтором, без намека на улучшение бытия отдельной личности. Человек беззащитен. Трудно таким, как Валерий. Но, к счастью, он выбрал оптимальный путь – связал судьбу с имперской армией.

– С самой несвободной кастой, – заметил я.

Я всегда сомневался в оптимальности такого пути.

– Да. Да! Но присутствие в этой касте обеспечит ему стабильность и устойчивость на фоне перемен. Армия в любой Империи приоритет. А Индиго-фактор, искра… Он сам не даст ей затухнуть. А мы поможем. Если сможем…

Помолчали, наблюдая за несколькими стрекозами, плавно парящими над чашами лотосов. Откуда они? Дом Сказки пуст, в нем никакого оборудования. Тени у Энергоотсека, стрекозы над озером… Пси-фактор?

– В отряде «Чандра» каждый – единственный. Не как Внизу, там почти все как клоны. Но самый единственный – Атхар. О Кураторе известно меньше, чем о ком либо. Всё в нем какое-то… Не знаю, как передать. А глаза? Словно мудрость мира сияет через них. И еще, Наир… Я все чаще сопоставляю его с тобой. Его глаза – как твои, тот же свет! Постареешь – будешь внешне как он. Но вопрос – где он пребывает на самом деле? Всегда ли в пределах Базы? Мы-то не меняемся. А он, похоже, перенапрягается. Заметно…

Вот! Ерофей тронул тему, к которой я боялся прикоснуться. И говорить об этом не готов. Ерофей понял и вернулся к прежнему смыслу беседы.

– Имя твоей «звездочки» означает Свет. Во множественном числе. Кто его так назвал?

– Мама. Ты знаешь, он вырос без нее.

– Да. Надо мне еще погрузиться в твои записи. Имя не случайное, оно участвует в формировании судьбы. Он не будет отвечать злом на зло. Его предназначение – нести, излучать Свет. А Тьма будет противодействовать, как и положено по Высшему Замыслу. Атхар умница, раньше всех осознал.

Тут он отметил элементы сходства между мной, Куратором и Анваром. Глаза одинаковые, зеленые с коричневыми вкраплениями, уши, разрез губ. Мало ли внешних совпадений среди людей? Что важно: Свет… Ерофей сам сказал: чтобы понять, надо вжиться. И я предложил ему, стараясь убрать из голоса грусть:

– Войдешь в хранилище Системы, посмотри земной фильм «Ихтиандр». Я включил его в реестр. У Валерия прозвище дон Педро. А еще Профессор. В школе называли Академиком. Там было меньше зависти. Дон Педро – персонаж по сценарию минусовый. Но Валерий доволен, даже рад. Посмотри, сопоставь, многое поймешь.

Только в этот момент, к концу беседы с Ерофеем, я дошел до своевременности нашего общего сбора. Валерий остался один, без близкой поддержки. Командир роты, «отец родной», убыл на другое место службы. Командир батальона тоже. Комиссар? Не знаю… Его возможности при новом комбате, личности упертой, в возможной критической ситуации почти нулевые.

Ерофей поднялся, крылечко не скрипнуло. Сделал осторожный шаг, стараясь не примять желтый цветок на длинном стебельке.

– Непременно, Наир! Думаю, скоро ты отправишься Вниз в полном воплощении. И я постараюсь. Но вот еще что… Все же скажу… У меня сложилось стойкое ощущение: твой Анвар-Свет попал в Империю из Сказки, которая сильно превосходит и хваленую Эйндалусию. И скрытая память о прежнем мире мучает… Потому он и ведет себя так. Не как все, не как надо бы. Может быть там, в Сказке, он получил наставление? И что-то узнал о предстоящем земном?

Планета. Ерофейск.

Амаравелла, первый контакт

Мама и папа Машуши встретили как родного. Квартира – высший класс, куда там Сашиной в Нижне-Румске. Оказался тут по настоянию Полины Диомидовны. Процесс запущен ее рукой, теперь остров Самакин никуда не денется. Боюсь, как бы в Ерофейске не оставили, не хочу начинать службу под «родственной крышей».

За накрытым по-праздничному столом понял: Свято-Покровск с 21-м Военным Институтом Министерства Обороны остался позади навсегда. Туда уже не вернусь. Немного жаль: закончился период максимальной свободы, почти беззаботности. Именно так, несмотря на обилие порогов. Впереди неизвестность, планы в голове отсутствуют.

Полина Диомидовна умеет выбирать друзей-близких. Здесь уютно. Люди красивые, смотреть удовольствие. И, что еще приятнее, – добрый интеллект. Но между нами дистанция… Мама держит себя с достоинством умной царицы, ей не трудно, так воспитана, и соответствующая внешность. Папа на вид демократичнее, но настолько выше любого командира курсантского батальона, что страшно делается. В его глазах читаю озабоченность за будущее дочери. И я озабочен его озабоченностью. От того немного не в себе.

Но не только от того. Что-то во мне происходит… Застольные голоса удаляются, я почти не слышу. Звенит в ушах и, похоже, теряю сознание. Но нет, не совсем так. Вижу себя над Ерофейском, залитым ярким солнечным светом. Над городом ясное небо, а прямо надо мной нависает черная туча, закрывшая солнце, луну, звезды. Нет моего, личного, индивидуального неба!

А в темноте развернулась лента, представившая черно-белые кадры из всех лет пребывания в Военном Институте. Запах свежей ваксы, холод камеры гауптвахты, второй, – нет, третий! – арест, завал последнего экзамена. И еще, и еще… Все неприятные, чрезвычайные дни и ночи, связанные незримой нитью, не оставляющей места случайности. Да, сколько сказано неверных слов, сделано некрасивых поступков! Кто подвешивал передо мной морковки, за которыми я двигался, как тупой ишак? Туча надо мной наполнена свежими громами и молниями, на ней светится мое имя. Хорошо, что не первое, а второе. Морковка-то ни при чем. Сам такой…

Но и темнота! Как не знать, кто скрывается в туче! Тот самый, ненавидящий, присутствует и здесь, в квартире людей, так расположенных ко мне, подкожными нервами чувствую.

Звон затих, я вернулся за стол, и услышал вопрос Машуши:

– А вот ты можешь вспомнить самый светлый день из всех лет учебы?

По-свойски спросила, по праву. Так, что внутри, у самого сердца, я ощутил холод готового сжаться капкана. Да что же это такое!? Ладно, поиграем в ваши игры… И, собравшись, рассказал первое, что пришло в голову.

– Могу. Как-то летом, в жару за тридцать, в дальний караул не хватило людей. Это за городом, на полигоне. Комроты спросил, могу ли я готовить. Первое там, второе… Я ответил, что легко. Я всегда так отвечаю. Так на сутки определился поваром. Первый раз пересолил, потом все пошло. Так вот, недалеко от караулки колодец. И вода в нем волшебная, живая. Я ничего не ел, только ее и пил. Рядом с колодцем… Готовил, мыл посуду, воду пил и загорал. Там можно на всю жизнь остаться. Хоть поваром в карауле. Рядом с тем колодцем…

Комнату заполнила тишина. А я вспомнил: за все институтские годы был в нарядах всего несколько раз, из них трижды поваром в дальнем карауле. Стол оживился, они приняли мой ответ за оригинальную шутку. Сашу бы сюда, он всегда знает, с кем каким языком говорить. Машуша с подругой Татьяной от него без ума. Языку этих людей мне еще учиться! У них есть то, чего нет у меня: малая родина, цели, мечты. Они ни за что не станут поваром при колодце. У моего любимого писателя, Графа, тоже не было малой родины. Вот и убежал он из дома, из семьи. Достал его ближний круг. Выходит, врут поэты. Малая родина – не березы или пальмы за окном, и не дубы с елочками в грибном лесу. Не река непереплываемая и не сопки в снегах да медведях. Это люди, к которым тянет. Меня тянет только к Саше. И получается, родина моя все же, – Нижне-Румск. Еще и потому, что оттуда поднимаются в воображении самые дорогие картины.

***

Вот! Как по заказу…

…Отец с раннего утра на заводе. Мы с мамой на огороде. Она сгребает граблями в кучу сухую ботву и листья, подкладывает смятый газетный лист, подносит горящую спичку. Поднимается серо-голубой дым, кисловатый, с горчинкой. Запах кружит голову. Дымный, без огня, костер наблюдаю отчетливо. Но маму увидеть не получается.

***

– Инстинкты – из области физиологии, – уверенно говорит мама Машуши; голос у нее приятный, как у модной певицы, – Животное начало. А у нас – психика. Все дело в избирательности, в предпочтениях. Вот где основа человеческой свободы. В выборе…

Какая умная у Машуши мама, красивая и холодная.

– Не нравится – не делай, – поддерживает ее Машушин папа; он тоже красивый, но теплее, – Нравится, – вначале разберись. Да и сила воли…

К чему это они? Надеюсь, колодец мой ни при чем. Я мог бы добавить, что сила воли рождается от противодействия страху. А вообще – все пыль да туман, как сказал бы им Саша.

Я отказался от ерофейских вариантов. И распределение свершилось при мне, одним звонком с квартирного телефона. Образовалась свободная неделя, заполняемая прогулками по городу с Машушей и вечерними застольными беседами. Пару раз звонила Полина Диомидовна, мне удалось поговорить с Сашей.

***

Вот и заветная дверь отдела кадров. Мимо снуют штабные офицеры, я их не замечаю. Пока рядом не останавливается полковник и радостно восклицает:

– Привет! Ты что здесь делаешь, курсант?

Мой комбат, Будко! Объясняю: жду вызова в кабинет с целью оказаться в Центро-Самакинске. Будко воодушевляется:

– Какие проблемы?! Будет тебе Самакин! Могу любое место в пределах округа.

Исчезает за дверью, через минуту выходит с расстроенным лицом.

– Да что ж ты… Да там тебя ждет готовое предписание. Разве ты не знал?

Он расстроен тем, что не успел помочь. Объясняет, где его кабинет, в случае чего… Мне становится ясно: Самакин неизбежен, что бы я ни делал. И ни Машуша, ни кто другой здесь ни при чем. «Да, – прозвучало в голове, – И звезды ничего не решают». Очень знакомый голос.

Я помчался в аэропорт. Но рейсы в Центро-Самакинск на неделю вперед заполнены до краев. Папа Машуши предложил два варианта: или продлить даты на предписании, или вовсе отказаться от него. Чем плохо в Ерофейске? Но, посмотрев на мое лицо, улыбнулся и сказал:

– Полетишь завтра военным самолетом.

Я оживился и уткнулся взглядом в картину на стене. Холст, масло… Оригинал! Как я раньше не заметил? А, бессмысленный хаос из цветных линий да пятен, потому и не притянуло. Ближе к правому краю серое сгущение, плотное и искрящееся. Взгляд прилип к нему. Странно: чем дольше смотришь, тем сгущение больше. Словно, надвигаясь, картина расширяется. И вот, я внутри серой тьмы, в глубине пульсирует красная точка. Возникает чувство опасности.

– Тут какой-то провал, – с трудом оторвавшись от картины, не удержался я от эмоционального замечания, – И в глубине его кто-то живой…

– Ты видишь то, чего нет, – рассмеялась Машуша.

– Отчего же?! – серьезно сказал ее папа, – Может, и есть… От художника группы «Амаравелла» подарок. Они пишут на космические темы. Но не фантазируют, по их словам. А берут вдохновение из снов.

Амаравелла…

Прозвучало как «морская волна». Или межзвездная? Папа добавил:

– Слово из древнейшего на планете языка. В институтах не изучают. А тебе, Валерий, в Академию надо нацелиться.

Я чуть было не усмехнулся. Поступить – не проблема. Правда, высшая математика не вернулась на свое место в голове. Но едва ли она нужна при приеме. Вот стать кандидатом для поступления – это да. Практически невозможно. Отбор такой, что… Нужно быть минимум генеральским зятем. Куда уж нам, как говорил секретарь Шепель.

– Амаравелла означает «Несущие Свет». Смысл слова шире. Кроме Света, он включает и пространство, и невидимое излучение. А тебе, лейтенант, снятся вещие сны? Из иных миров?

Неужели это он спросил? Так куда я стремлюсь?

***

Салон военного транспортника пуст. У правого борта деревянная скамеечка. Для одного пассажира длинновата. Экипаж знает: летят из-за пехотного лейтенанта. Три летчика, молодые и веселые, с интересом оглядели меня и решили развлечься. Набрав высоту, включили автопилот и принялись гонять по салону футбольный мяч. От участия в матче я отказался, настроение не то. Грустно стало: если б не Нижне-Румский военком, тоже летал бы. Военным летчиком, даже истребителем.

Закончив первый тайм, они достали бутылку «Славинской» и разлили по стаканчикам. К месту пришлись огромнейшие бутерброды с маслом-сыром-колбасой, приготовленные мамой Машуши. После пира летчики открыли второй тайм. Я повернулся к иллюминатору и увидел сразу две луны! Одна большая желтая, другая малая бледная. Смотрю на них и понимаю: золотая предназначена для дня, серебряная для ночи. Отсюда: за бортом одновременно и день, и ночь. Ведь мы летим над облаками, а тут возможно всякое. Спросил летчиков. Один посмотрел в иллюминатор и сказал:

– Это водка такая, лейтенант. Разомнись, и небо нормализуется.

Откуда ему знать, что у каждого свое небо? Но почему в моем вторая луна? Грозовой темной тучи ведь нет. Какая-то сказка преследует. Мрачная, незнакомая, чужая. Блуждающий ад, ищущий жертву.

– Где мы сейчас? – спросил я.

– Над Нижне-Румском…

Амаравелла значит «Несущие Свет»… Но Свет может быть как белый, так и черный. Как и серый…

Часть пятая

Ободряющая улыбка Дзульмы

Введение в подлунный закон

«Триггер-виски салуну» – да! Кола-локовому лимонаду – нет!» Даешь счастье здесь и сейчас! В армии, как и на гражданке, личные местоимения главные части речи.

Который год спрашиваю себя: почему полотенца загрязняются так быстро? Ведь мы, прежде чем их коснуться, тщательно моем руки и лицо. Никакого логически верного ответа не нахожу.

На земле растут лунные цветы. Они распускаются, чтобы завянуть и опасть. Иллюстрация неотвратимости гибели. Солнечные цветы не имеют возраста, они излучают собственную энергию. Не опадают их лепестки, но постоянно меняют форму и цвет.

А Луна прикидывается ночным Солнцем, и люди думают, что она светит. Убери от зеркала свечу, и оно погаснет.

Некоторым снятся черно-белые сновидения. Кому-то никогда ничего не снится. У меня сны только цветные. Бывают такие жуткие, что смутят самого Епифана, сочинителя детских страшилок. Один из таких снов повторяется ежегодно.

***

…Город, возведенный из тяжелого крупного камня, пуст. Никакой жизни – ни даже мошки или червяка. Каменная мостовая под ногами звучит гулко, эхо шагов катится долго и далеко. Здания многоэтажные, глазницы окон без ставней и украшений, мертвые. Их давным-давно пора закрыть-завесить. Неба нет, сплошная серая пелена, низкая и плотная.

Неизбежность и любопытство тянут вперед. Шаг за шагом… Где-то впереди источник неодолимого притяжения. Сгусток чарующей энергии. Перекрестков нет или я их не замечаю.

Вот и главная городская площадь. Здания вокруг особенно высоки, их шпили упираются в серую низкую пелену. Храмы неведомых божеств, они лишены окон, двери затворены. Мне не туда.

В центре гранитной площади – живая статуя на невысоком каменном постаменте. Это она притягивает к себе. Кто-то шепчет во мне: не подчиняйся, вернись… Но куда возвращаться? Да и зов слишком силен. Мне надо подняться на постамент и приблизиться.

О, да это женщина! Единственное живое существо в городе. Храмы посвящены и принадлежат ей. Когда-то в городе обитали люди, но они в экстазе притяжения стали частичками живой статуи. Теперь она – центр необитаемого мира. Как она прекрасна, очаровательна, обворожительна! Светло-коричневая полупрозрачная ткань окутывает упругое, совершенное тело. Сияющие глаза смотрят с холодным вожделением. Она страстно желает овладеть мной. И присвоить навсегда. На гордо поставленной голове – корона в цветных камнях, увенчанная золотым шпилем. Статуя-храм… А то, что у нее четыре руки, не умаляет притягательной красоты. Взгляд леденеет и притягивает все сильней. Притяжение с чуть заметным отталкиванием… Так даже интереснее.

Смотрю в огромные зеленые глаза и делаю шаг на постамент. Звуки затихают, эха больше нет. Навстречу тянутся четыре руки, приглашая в объятия. Вожделение импульсом передается мне. По телу разливается горячая истома, кровь пульсирует на пределе вен и артерий.

Остается шаг, и я замечаю, – кожа ее покрыта влажным клейким веществом. Достаточно прикоснуться, и не оторвешься. Абсолютный, вечный клей… Во мне восстает протест: встречная волна, поднятая тем, кто пытался меня остановить, рождает страх, перестающий в ужас.

Но сила вожделения не слабее сопротивления. Открывается знание: упаду в объятия, золотой шпиль короны вонзится в мое сердце, обозначив миг экстатического слияния. В тот миг я исчезну, стану частью статуи…

От этого сна просыпаюсь в горячем поту. От других кошмаров – в холодном. Сколько раз пытался проникнуть в его вещий смысл! Что-то угрожает мне в будущем. Умных к умным, а меня – к статуе?

Я раньше думал, что в сказках нет логики. Так ли?

Свободная зона Крайнестана

Во времена Третьей Империи, до появления на ее месте Уруббо-Ассийского Альянса, на острове Самакин обитали изгои-добровольцы. Смена режима привела сюда заключенных, лишенных права жизни на Большой Земле. Затем режим помягчел, и окраинный остров стал одним из имперских форпостов. Но теперь без спецпропуска простому человеку сюда нет дороги. Узнав это, обрадовался. Нижне-Румск для меня близко, но я для него далеко. При желании за два выходных могу организовать встречу с Сашей. Самолетами туда-назад.

Определили меня командиром взвода в мотострелецкий полк. До столицы острова – час езды по шоссе. А рядом – сопки и казармы на них. Командир роты, бесперспективный капитан, появляется за неделю до зарплаты, наводит порядок и снова исчезает в запой. Из взводных я единственный кадровый, профессионал. И пришлось заниматься как взводом, так и ротой в полном объеме. Основным методом воспитания пришлось избрать принуждение, похожее на террор. Для успеха дела перетряс сержантский состав и создал руководящий оперативный отряд, способный держать роту в управляемом состоянии. Такому в Институте не учили… Но без этого полученные знания-навыки бесполезны. Солдатики роты через полгода уходят на дембель, и мечтают сделать из юного лейтенанта доброго всепрощающего братика. Два месяца пахал денно и нощно, забыв о Вселенной, Амаравелле, сказках и снах.

Осенняя проверка дивизии штабом военного округа – вне графика, неожиданная. Тестировали все: боевую готовность с подъема по тревоге, умение владеть боевой техникой и оружием, даже навыки работы с топографической картой. Дивизия едва вытянула тройку. Мой взвод, – единственный, – каким-то образом заработал отличную оценку. Комиссия усомнилась и занялась проверкой подготовки командира взвода. После чего высший балл утвердили. Что подняло и рейтинг полка.

Тут и началось… Раскрылся веер предложений! Командир полка уходил на материк начальником штаба дивизии и позвал с собой, гарантируя должность комроты. Мне предстояло командовать однокурсниками и закончившими родной Институт ранее, в приморской незаменяемой тайге. Отказался без раздумий. «А если роту в прежнем полку, примешь?» – спросили меня. Я задумался. Комиссар дивизии не менее убедителен: «Соглашайся на комиссара роты с условием выдвижения через год на комиссара батальона». Переквалификация! – но оно стоило того. Да я оформлю пространство роты с ее Красной комнатой так, что она станет аппетитнейшей в округе конфеткой! А начальник дивизионной контрразведки нарисовал перспективу романтической карьеры в его ведомстве с поступления в разведшколу и до… Особо привлекательно!

Большой выбор иногда хуже полного его отсутствия. Я почти не спал, взвешивая варианты. Начальник контрразведки познакомил с дочерью. Красивая и наверняка разумная… До печати в документе… Но Машуша повыше рангом. Менять одни браслеты на другие? Жестокий роман получиться может. А командирская или комиссарская карьера открывает надежду прорваться в Академию. Но это жизнь, в которой нет времени и сил даже для беллетристики. Всю энергию потребляет любимый личный состав… Да уж!

Месяц переживаний, и я прибыл к комиссару дивизии с собственным предложением: готов служить под его началом, но – в самом Центро-Самакинске, региональной столице. Полковник оторопел от такой наглости. Затем рассмеялся, развернул на столе карту города и ткнул в нее пальцем.

– Вот. Почти в центре, помощником комиссара отдельного батальона связи по работе с Резервом.

Согласился немедленно и вопрос решился в течение дня. Впереди работа, в которой ничего не соображаю. Но это же рядом с трамваями-троллейбусами! Цивилизация с драмтеатром, ресторанами и прочим. Нет ни персональной ответственности за подчиненных, ни непрерывного рабочего дня с кошмаром в офицерском общежитии. А восхищаться крайнестанской природой можно и со стороны. Чтобы съехать с сопки, необязательно карабкаться на нее вместе с солдатиками на занятиях по лыжной подготовке. Разумный лыжник пользуется фуникулером гарантированного выходного дня. И – шаговая близость библиотек с музеями! Оказывается, долг Родине, изложенный в Присяге, можно отдавать по-разному.

***

И закрутились переполненные дни, складываясь в месяцы на Лунном пути. Дважды отказывался от повышения в должности, не желая менять городское пространство на межсопочную экзотику. К тому же параллельно действовала линия контрразведки. Ритм личного бытия «устаканился», неизбежные перемены душа моя отвергала, протестуя против переездов. Но, приведя в смятение меня и командование армейского корпуса, прилетела Машуша. Специальным военным рейсом… Смысл визита прозрачен и обоснован. Героическими усилиями удалось избежать прямых вопросов и ответов. Как сказал Саша, я упорно продолжал закрывать открывающиеся двери. Но он меня не осуждал.

То, чему учился в Военном Институте, спрятано за ненужностью в ящик на «чердаке». Новую, полувоенную профессию освоил в совершенстве, но не уставал удивляться ее безразмерному многообразию. Комиссар дивизии то и дело добавлял новую нагрузку. Пришлось преподавать в выпускных классах средней школы военное дело и основы безопасности. Кроме законных выходных еще два дня в неделю не появлялся на службе. В паре с профессиональным художником занялся оформлением интерьера городского Дворца Молодежи. Попутно для столовой своей части написал копию известной картины, запечатленной в памяти с детства, с обложки первого учебника, «Родная речь».

Свободы становилось все больше, а свободного времени все меньше. Иногда забывал, где и кто я есть. Мог исчезнуть из поля зрения непосредственного начальника на двое-трое суток. Прощалось все! Но… Перерыв постепенности случился, когда сделал маслом громадный портрет Вождя для клуба части. Внезапно в чужом доме отключилось сознание. Третий раз я отсоединился от текущего мира. Очнувшись, ощутил себя мальчиком, сидящим в бессилии на крыльце отцовского дома. Картинка ушла, я осмотрелся. И, устроившись на кровати в трехкомнатном доме-бараке с двумя печами, незаслуженно выделенном командованием, задумался. Да, живу в чужом доме. Все дома на этой планете для меня чужие. Но не в этом дело. И спросил себя, оглядывая казенную мебель: тем ли заполнены дни мои и ночи? Но – что я могу? Изо всех сил стараюсь как все… Но внутри-то остается несогласие. Будто я странник-чужеземец, не знающий, куда ведет его дорога.

Событие вместе с переживаниями длилось недолго, но потрясло. Суть его я так и не понял. Но посчитал за знак и сделал вывод: пора покидать Центро-Самакинск. Соглашаться на все: хоть в глухие медвежьи леса, хоть в оленью мшистую тундру. Втянуться в соревнование по семейно-денежным задачам и нормативам – нет, не получается! Под завесой преданности Партии Авангарда и Империи примкнувший к предложенному способу бытия? Противно делается временами! Но других-то путей нет. Нет?

Позвонил комиссару дивизии и колесо закрутилось. И, похоже, в каком-то более приемлемом направлении. Так я думал.

Амаравелла?..

***

Минипоезд мчит по узкоколейке на север острова. Купе столь мало, что Саша мой не смог бы и прилечь на полке. Рельсы приблизились к океанскому берегу, темные волны лижут серый песок в десятке метров от железнодорожной насыпи. Смотрю на пузырчатый накат прибоя, пока вид не перекрывает картина художника-космиста, увиденная в Ерофейске. Проваливаюсь в серое пятно и оказываюсь над островом. Но лечу не сам по себе, как бывает в снах, а на спине громадной белой птицы, обхватив руками ее шею.

Остров в океане, недалеко от берега, мне незнаком. Он соединен с сушей узким перешейком. На материковом берегу – свиноферма, погрязшая в экскрементах. Запах наверняка накрывает остров. А там и без того подобие свалки. И – между разномерными бараками, по бестравной почве, бродят человеческие фигуры в знакомой полевой форме. Какое отвратительное место!

Волшебная белая птица, сделав круг над островом, понесла в глубь материка. И вскоре глазам предстала ожившая, реальная сказка. Невероятной красоты леса, луга, озера… Река с водопадом и Радугой над ним. Под Радугой на берегу мерцающей жемчугом реки группа всадников. Люди такие красивые, каких на Земле нет. Их окутывает цветная аура, а кони в движении не касаются травы.

Я внутри сказки? Своей, родной, но еще не прочитанной или не написанной? Слезы выступили на глазах от тоски и невозможности оказаться там. Смахнул пальцем влагу и заметил: Радуга над водопадом искажена. Алый край пропитан густым багровым оттенком. Как он неприятен и не к месту! Кто исказил Радугу моей Сказки?

Амаравелла?!

Очнулся от стука колес и хрипа поездного динамика. Грудной женский голос исполняет песню о Родине. «Зачарованная Сурия, заповедная…» Зачарованная, – околдованная. Звездная дама приятным тембром предлагает любить заколдованную Родину. Дух древних фаррарских идолов закружил над поездом. И понял я: покоя не предвидится, соревнуйся со всеми или нет, – неважно.

Надо продержаться среди сопок Самакина около года. Затем – один из западных военных округов. Может быть, там совсем по-другому.

Пока я всего лишь помощник комиссара полка. А по другим, отсеянным вариантам, мог быть уже комбатом, комиссаром батальона или же контрразведчиком серьезного гарнизона. Третий приснился реализованным во всех деталях. Военное поселение в красивейшем лесном месте, служебный особняк с кабинетом, отдельный дом-коттедж со всеми удобствами… И ощущение неподвластности любому гарнизонному начальству. Они подо мной, а не я под ними! Но все равно что-то не то и не так! Да что же мне надо, если не удовлетворен и таким классным вариантом?

В поселке, рядом с которым расположилась северная дивизия, обитает смесь освобожденных зеков и полноправных гражданских лиц. Внешне одних от других не отличить.

Предусмотрено всего два культурных заведения для развлечения. Одно – кафе без названия с застекленной верандой и набором спиртного с закусками. Другое – беленый известью деревянный домик с надписью над входом «Пивбар». Прежде чем получить кружку пива из бочки, приходится качать мотоциклетный насос. Зимой «Пивбар» отапливается дровами, что придает заведению пикантность.

Плюс ко всему в продмаге никогда не кончается пищевой спирт. Но рыбы или икры в продаже нет: добывают либо в реке, либо в океане кто как может. В Нижне-Румске рыбу тоже либо сами ловят, либо покупают у рыбаков. В Крайнестане действует единый торговый закон. Но в Нижне-Румске у меня имеется выход на приоритетный канал продвижения самых модных, то есть необходимых пищевых продуктов. Саша, еще не получив второй, юридический диплом, занял должность в отделении полиции аэропорта. Полиция изымает излишки пушного и продовольственного товара у пассажиров, уничтожает по акту, а затем складирует в комнате за глухой дверью с решеткой. Прилет мой в Нижне-Румск теперь начинается с этой тайной комнаты. Мы заполняем картонную коробку рыбой соленой и копченой, икрой, водкой-коньяком и отправляемся на Сашиной машине на берег Румы.

***

Через два месяца после моего прибытия северная дивизия подверглась внезапной проверке. Снова штаб округа! Везет… В тот момент я исполнял еще одну должность – помощника комиссара дивизии. Каким-то образом мне удалось удачно представить свою работу в обоих местах. Дивизия получила заслуженный неуд, но в докладе комиссия отметила высокое качество моего труда. Комиссар дивизии написал представление о повышении в должности, но Ерофейск его заблокировал. Там ждали моего звонка или появления. Я упорствовал, не желая вливаться в бомонд.

Пока открывался-закрывался вопрос о выдвижении, ко мне воспылали завистью-ненавистью те, кого я «обошел» в карьерном движении. Лидером среди них стал один из помощников комиссара, мохнаторукий капитан Иглевич, успевший сблизиться со мной. Блондин, склоняющийся к бесцветности, но не так ярко, как сокурсник по Институту Чика, имеющий цвет соломенный, истинно фаррарско-сельский, то есть исконный. Иногда я думал, что через Иглевича можно видеть пустоту, и даже сделал несколько бесполезных попыток. Луч искания не проникал через маску, выражающую симпатию. За моей спиной пошли оговоры, извращение фактов. На это я не реагировал, пока он в подпитии не напал на меня, демонстрируя боксерские навыки. Приземлив его одним ударом, задумался. Императив не сработал. И так еще два раза с другими претендентами на мое лицо. Почему? Как будто Тьма оставила меня в покое, ведь я согласился на ее условия и веду себя соответственно?

И решил пока не предпринимать ничего, чему способствовала наступившая полоса великого бездействия. Непосредственное подчинение сразу двум начальникам сделало независимым от обоих. Вместо повышения обрел максимально возможную здесь степень свободы. Но куда было ее девать среди островной тайги? Разве что на застолья… Надо только помнить, что в таких местах Империи закон – тайга, а прокурор – медведь. Трезвея, понимал, что Тьма никуда не исчезла. Ей просто нет необходимости нападать снаружи, она действует изнутри. Но простого понимания недостаточно. Требовались манящие цели, магнетические стимулы.

Имперский путь…

Плохо склеенные идеалы распадались. Крайнестан покидаю без них и видимых перспектив. От опоры на штаб военного округа отказался. Запад не ждет как родного.

Но безотносительно к линии жизни впереди зрели маленькие и большие открытия. Живой апельсин по вкусу, запаху и цвету точно как в повести «Апельсины из Магриба». Строки выписаны волшебной рукой! Мне бы так научиться… Точнее – возыметь дар. Темный Понт, южное море, – как в фильме «Ихтиандр». Немного лет прошло – но я уже не совсем дон Педро. И по-прежнему не Ихтиандр, удобно-мягенький, приторно правильный. Я успел убедиться: он – человек-маска, не имеющий собственного стержня.

Какая воля ведет меня непредсказуемыми путями? Вот я и в Куайбе; город древний и тем великий, куда крупнее и цивилизованнее Ерофейска. Здесь – штаб Западного военного округа Империи. Там и определили новое место службы: городок Светлый Храм, в часе езды от Куайба. Храма в городке не нашел, но дома и улицы на самом деле светлые. Люди Крайнестана не знают, что здесь происходит, иначе поднялись бы на мятеж. С деревьев за палисадами на асфальт падают зрелые абрикосы, сливы, шелковица… Народ их не замечает, и на тротуарах остаются цветные влажные пятна.

Как можно давить сапогом абрикос! До этих дней я видел его один раз, и то консервированный, из железной банки, лет в тринадцать после болезни. Отец купил банку по пути с работы и всю вывалил в чашку. Я провалялся без сознания несколько дней, и так проголодался, что съел все в момент. Сюда бы из Крайнестана рыбу с икрой, а туда абрикосы со сливами! Что может быть проще?

***

Мотострелецкий полк, развернутый по штатам военного времени… Единственный придворно-показной на весь округ, проверки почти непрерывно. Полк – трамплин, офицеры выкладываются по полной.

Осмотревшись, осознал: влип. Служба напоказ! Придется пахать вместе со всеми, круглосуточно. Под присягой подпись, куда я денусь?! Ситуацию усугубило принятое в округе обращение начальника к подчиненному. Командующий армией на построении дивизии мог загнуть такой мат в адрес комдива, тоже генерала, что гражданские уши трепетали. Военный городок расположился в центре города, и все происходящее тут не тайна для жителей Светлого Храма. Военный народ считает такое нормальным, одним из условий продвижения по службе. В Крайнестане такого не замечал. И потому продержался недолго.

После очередной проверки комиссар дивизии на собрании офицеров назвал меня негодяем и бездельником. Среди прочих. Прочие промолчали, а я тут же потребовал извинения. Собрание побледнело, комиссар побурел, но извинился. Досрочно завершив сходку оскорбителей и оскорбленных, пригласил в кабинет и объявил, что капитаном мне не быть. Я заявил, что возвращаюсь на командирскую стезю. Мы расстались врагами, и меня вывели за штат полка.

И открылось великое противостояние на высоком берегу исторической реки Данабр. Штаб округа еженедельно предлагает новую должность. Всякий раз я отказываюсь, решив держаться до победы, не соглашаясь на компромиссы. То есть на равнозначные должности и переезд в закрытые военные городки. Таких «дыр» на территории военного округа хватает.

Секретарь полкового парткома, умудренный майор, сказал с сочувствием:

– Валера, ты вызвал огонь на себя. Они тебя зароют.

Мы сидим на траве городского парка-дендрария, разместив закуску и бутылку с привычной этикеткой на срезе пня особо ценного дерева. Выдохнув после стакана, отвечаю:

– Ничего. Я продержусь. Им не за что меня взять. Ниже хорошей оценки за все проверки у меня нет. В антипартийных кружках не состоял, продажей военных тайн не занимался…

Он вздыхает с недоверием, разливает… Родное дыхание имперского зеленого змия смешивается с чистым духом природного парка. Над нами образовалась компромиссная аура. Дышится легко, и я не переживаю. Зарплата идет, так можно просидеть у пеньков хоть до очередной революции. А там придут свои и снимут осаду. Секретарь парткома спрашивает:

– Разве ты не знаешь, какой у нашего человека главный орган?

Я попытался представить анатомию имперского человека. Но угадать не смог, и он ответил на свой вопрос:

– Главный орган – третья рука, так называемая мохнатая лапа. Понял? А на двух других конечностях – крепкие закаленные локоточки. Иначе не пробиться. Понял?

Как не понять? Нужные органы, когда столько врагов, внешних и внутренних. Но зачем та же голова?

– Хорошо бы и денежку иметь, – с тоской добавил секретарь, – Деньги есть – орел летаешь, деньги нет – с жена сидишь.

Теперь я ему сочувствую, вместе с зеленым змием. Хотя сам ощущаю себя так же, как после ареста морпехом Фоминым накануне выпускных экзаменов в 21-м Военном Институте. И, – что весьма странно, – ситуация на самом деле сходится в деталях.

Полк подвергся внезапной проверке. Офицеры отстрелялись на твердый «неуд». Выдвижение командира и начальника штаба на вышестоящие должности стало сомнительным. Главный проверяющий смилостивился и поставил условие: оценка полку по огневой подготовке будет той, какую покажет первый не отстрелявший хитрое ночное упражнение. Но штат полка прошел весь. Тут и вспомнили обо мне, заштатном.

Отстрелялся я как обычно. Вместо пятерки полку все же выставили «хорошо». И всем сразу стало неплохо. Кроме меня.

***

Зимой парк-дендрарий Светлого Храма – как новогодняя открытка. Сколько я их перерисовал на листы ватмана для украшения новогодних праздников в Институте! До службы двадцать минут автобусом, но хожу через парк, по аллее, освещенной желтыми шарами электрических фонарей.

С фиолетового неба на фуражку планируют желтые снежинки, белый снег вихрится над сапогами. Аллею населяют вечнозеленые кусты и деревья. Говорит с ними приятнее, чем с людьми. Этим ранним утром поделился впечатлениями от свежего фильма «Золотой каньон шерифа» производства Северной Коламбии. Аллея выслушала и прошептала:

– Ну почему вы, люди, так живете? Каждый мечтает присвоить чужой клад.

Я не согласился:

– Не все. Я не хочу. Кто-то еще, может быть…

– Ты… Ты такой маленький и слабый. Тебе пора искать свой клад. Тот, что спрятан в той жизни…

Какой еще «той»? Прошлой? И с текущей нет сил разобраться. Кругом одни Фомины. Откуда они только берутся?

– А ты – как маяк для них, – услышала мои мысли аллея, – В темноте свет виден далеко… Ты постоянно колеблешься. Выбираешь… И делаешь ошибки. Ты неустойчив. Мысленеустойчив…

Мысли-смыслы… Что мне вкручивает мерзлый дендрарий? Но как с ним не согласиться?

– Да, так. Это плохо, мне надо пропитаться железом и стать волосатым. В Центро-Самакинск, ко мне, приехал Росс. Из моего отделения в Институте, из «Великолепной десятки». Папа у него комиссар с двумя генеральскими звездами на каждом плече. А тесть – замминистра обороны, с четырьмя звездами. Он предложил служить с ним. Гарантированная карьера. Быстрее, чем с Машушей или с… Я отказался. Дурак?

Снег пошел такой, что утро обратилось в ночь, фонари расплылись в туманные пятна.

– Может, и не дурак. Поглядим-посмотрим, – по щеке мягко скользнула зеленая веточка, – Быть железным и волосатым… Нет, это некрасиво! Ты ведь не желаешь стать пешкой в игре твоего врага? Того, который прячется во мне?

Откуда им все известно, зеленым собеседникам? Они же не Амаравелла. И они не бывали внутри той картины. А тьма, она всегда внутри природы, зачем ей прятаться? И потребовал:

– Объясните!

В ответ изменился снегопад. Снежинки выросли в ладонь и планировали извилистыми траекториями, не задевая друг друга. В этот день отдел кадров предложил подходящий вариант, с повышением в должности. Мой ультиматум с возвращением в командиры сработал. И секретарь парткома удивился:

– Не думал, что можно делать судьбу своими руками…

***

Дальше пошло интересней, я обрел энергию для исполнения необходимого.

Танковая дивизия разместилась в двух гарнизонах. В одном – танковые полки и частями обеспечения. Во втором – все прочее под общим руководством командира мотострелецкого полка, куда я и попал. Звание капитана по скрытой инициативе прежнего дивизионного комиссара задержали на полгода. Я не расстроился и твердо решил прорываться в военную Академию. А там, как сказала Аллея – поглядим-посмотрим. Что же касается Тьмы и Нечто… Если они предусмотрены в мире, какой смысл отвергать реальность? Если не союз, то компромисс разумен. Сколько можно нырять в неизученные реки?

И пришло подтверждающее видение, зафиксированное в полусне пробуждения.

Окружающая чернота расслоилась и получилась улыбка. Без особо выраженных эмоций, но говорящая.

– Вот и я, маленький айлик… Не бойся…

«Айлик!» Почему не дон Педро? Он же в курсе.

– Ты начинаешь понимать… Да, моя армия обретает силу. Скоро я буду хозяином многих территорий. Ты ведь убедился: мой закон «Ты мне – я тебе» стал всеобщим правилом. Что ты можешь один? Подумай… Не лучше ли со мной? Только скажи «Да!» – и обретешь в Империи величие. Путь твой станет легким и радостным, и мои преданные слуги станут почитать тебя. Злато-серебро, транспорт, жилье, женщины… Все – в лучшем виде. Если захочешь… Я тебя не принуждаю. А дон Педро плохо кончил, гордиться нечем…

Меня трясло легкой дрожью. Нет, это не сон. Не совсем сон. Какое-то прошлое не отпускает меня. Может быть, ответ в Стертом Времени? Но туда не пробраться. Нет, люди на такое не способны. Даже смертельные враги высшего ранга.

Рапорт в Академию «рассмотрели» и направили на полгода в командировку, чтобы отдохнуть от меня. В самый западный регион, в столицу Светлосурии Менеск.

Теперь я командир группы из тридцати офицеров на курсах повышения квалификации. Полугодичный выходной… Среди ароматов вареной картошки, жареных грибов, свойского фаррарского самогона и одиноких женщин. Смена диеты должна пойти на пользу. Жизнь налаживается, компромисс работает. В этой жизни у меня выходных дней явно больше, чем рабочих.

Но иное начало мира продолжает беспокоить. Появилось свободное время, и через библиотеку вернулся Восток. А его древний поэт сказал мне:

– Не взирай на мир глазами вожделения; ведь и спина змеи украшена узорами, но яд ее смертелен.

«Ну и что?!» – сказал я себе. Но не тут-то было! В ожерелье сновидений добавилась еще одна жемчужина.

***

Среди украшенных солнечными цветами холмов лотосовое озеро. А на золотом песчаном берегу – моя Мечта. Я поднимаюсь от озера на вершину холма, она провожает меня зеленым в солнечных искрах взглядом. А за спиной горит фиолетовым пламенем коса, расплетенная в знак прощания. Кожа ее цвета апельсина мерцает бриллиантовыми капельками. К вершине холма, где я на мгновение обернулся, донеслось ее имя. Но я не смог запомнить – оно из звуков, незнакомых на Земле.

Проснулся с убеждением, что моя радужно-апельсиновая Мечта будет ждать, пока не вернусь.

Сон сбил с едва устоявшейся линии. И я отказался от выгодного предложения остаться в Менеске с последующей крутой перспективой. Вернулся в танковую дивизию в новом качестве, к которому прилагались служебный транспорт и квартира с видом на главную площадь города. Надо осваивать обязанности комиссара полка. То есть забыть надолго сладкое слово «свобода». И я позавидовал другу детства Михе. Трудится он мастером на заводе, как и его отец в свое время. Наряды рабочим расписывает, зарплату определяет. Авторитету побольше, чем у командира взвода. И привычный распорядок жизни: работа-дом, дом-работа. Жена, дети, огород с картошечкой… В мозгах никакой путаницы, четкая картина мира, сны без сновидений.

То ли что-то внутри открылось, то ли из Тьмы шли подсказки. Но я чувствовал близость контрольных проверок полка и гарнизона. И успевал готовить для проверяющих тематические вечера-утренники с оригинальными сценариями. А под занавес ревизии – белая скатерть на природе, уставленная яствами да напитками.

Обращаются ко мне по званию да имени-отчеству. Никаких донов Педро или айликов… Есть желание расслабиться – никаких преград. Хочешь – ресторан или приватный банкетный зал в гарнизонной офицерской столовой. Побольше романтики надо – заколдованное незамерзающее озеро недалеко имеется. Со дна бьют ключи целебные: стопочку сливовой и в воду за молодящей энергией.

Главное – уметь показать работу. На территории полка оформил побольше пентаграмм, знамен, гербов и прочих имперских символов с бодрящими лозунгами. Идешь меж казарм, и глаз радуется ало-цветной красоте.

А устанешь от гарнизонно-городской суеты – можно и мероприятие предусмотреть в селе недалеком, среди садов фруктово-ягодных. Жизнь – как сказка, исполняющая желания.

Прежняя задумчивость забывалась, не хотелось биться лбом о всякие ворота, открываться не желающие. Как писал сурианский историк: «Твердость убеждения – чаще инерция мысли, чем последовательность мышления». Долой инерцию! А сказки – небыль.

***

Процесс поступления в Академию внешне подобен поступлению в Институт. Тот же палаточный лагерь, военизированный распорядок. Но отличия могут шокировать людей, не понимающих смысла имперского соревнования. В первую очередь абитуриентов предупредили о бдительности в собственной среде. Нам следовало остерегаться друг друга. Особенно – беречь документы от похищения. Ежегодно особо озабоченные абитуриенты таким образом уменьшали конкурс и повышали собственный шанс. Пришлось пришить внутренние карманчики к трико и спортивным трусам.

Ну и что? Воры не мы, а внедренные агенты заграничных спецслужб. В Военную Академию принимают лучших из лучших офицеров имперских вооруженных сил.

Методика, выработанная в школьные годы, впиталась в кровь. Даже недостаточно зная предмет, я не готовился к экзамену, сохраняя полную уверенность. Тут еще пришло известие о расширении на десяток мест факультета, на который поступал. Можно пройти со всеми тройками.

Неужели царствующий абориген Тьмы имеет такую власть на территории Уруббо-Ассийского Альянса? А без него что, жизнь обратится в хаос? Случайности и совпадения имеют ли место быть? Если все же да, то представление о линии судьбы теряет всякий смысл.

Академическая нагрузка по интенсивности не превосходит институтскую. Казармы отсутствуют. Жизнь в столице Империи предлагает возвышенные нормы бытия. От офицерского общежития отказался, выбрал квартиру. Чем дальше от сослуживцев, тем спокойнее. Никаких «великолепных десяток» или «семерок».

«Спасибо Партии родной за трехгодичный выходной». Такую мантру любят повторять слушатели военных академий столицы Империи великого града Славин. А я удивился: как мне, минуя все выгодные предложения, удалось преодолеть путь из Нижне-Румска в имперский центр? В академии поступало не более пяти процентов выпускников военных институтов. Остальные пригодились там, куда их распределили, в стороне от служебной лестницы, и без возможности сменить специальность. Разве что уволиться и найти себя вне армии.

Первым делом я провалился в колодец под именем Академическая Библиотека. Открылся широкий доступ к произведениям тех, кого человечество назвало гениями. Гении сообщили: свобода внешняя не равна внутренней. А ведь я искал-добивался внешнего приволья. Внутри-то что?

Детское открытие о многомерности Вселенной подтвердилось. Гениальные умы, безусловно, присутствуют в каждом измерении. И узнаваемы всюду, даже имена их сходны или совпадают. Потому что заняты они тем, что выходит за пределы известной реальности. То есть тем, что объединяет все измерения! Но воспринимается в каждом из них чуждым.

Вначале заворожил мистическим мастерством Гоголь. Откуда он его взял? Дар врожденный или наработанный? И обнаружил, что поэт считал свое перо инструментом Бога. То есть он – исполнитель Высшей Воли. Ранее о Едином Создателе и Хозяине Вселенной я только изредка слышал. И пропускал мимо понимания или осознания. Но сейчас? Если это так, надо менять все мои представления о Тьме и Свете. Гоголь, конечно, гений, но не больше. Гении тоже люди, не могут не ошибаться. Это он так о себе говорит, потому что… А на деле неизвестно, кто его на самом деле вдохновлял-инспирировал. Если кто-то говорит «Верую!» – это еще не значит, что вера его верная. Сама судьба поэта заставляет сомневаться. Как будто нашел свой Храм, но ведь не выбрался из жизненного тупика! Зачем под видом покаяния выворачиваться наизнанку перед народом?

Нет, величие в чем-то одном не означает примера для подражания. Все эти памятники в городах и весях… Кому они надо? Гениям в могилах? А наверху, рядом с березками, идолов без них хватает.

***

На пруду у бывшего монастыря белые лебеди волнуют небо. Красивое место, похожее на полуестественный парк в Центро-Самкинске. Удобные тропинки для кроссов на километр и три. Терпеть не могу бега, но приходится выкладываться вокруг белокаменных стен. Два лебедя замирают у обреза воды и смотрят на нас. Спрашиваю спутницу:

– А бывают лебеди красные, зеленые или синие?

Спутница молчит, она не отвечает на глупые вопросы. Ее знание – из институтского курса биологии. Она никогда не узнает, что аксиомы физики, геометрии, биологии, – совсем не атрибуты реальности. Других просто нет. Так определил оперативный ученый отряд.

Наверное, она посчитала меня придурком. Я ушел не прощаясь. Набрел на маленький уютный кинотеатр и попал, – вторично, – на ленту «Золотой каньон шерифа». С рождения во мне живут другие, неизвестные ученому оперотряду аксиомы. Вот почему мои «сапоги» дорогу знают.

Оказавшись в кадре, присел на горячий камень. Команду шерифа пропустил вперед, и вошел в каньон один. Мне их золото не нужно. Ведь шериф каким был до каньона, таким и выйдет обратно.

Герои фильма за поворотом ущелья уничтожают друг друга. Слышны выстрелы, крики… Излучение золота действует-злодействует. Мне надо осмотреться.

Над головой застыл термоядерный взрыв, воздух колеблется пьяным маревом, по отвесным каменным стенам скользят алые пятна. До конца сценария полчаса. Могу на камне дождаться шерифа с призами. Но зачем они мне?

Поднимаюсь, и солнечный взрыв сдвигается с мертвой точки. Разом приходят в движение горы по обе стороны каньона. Алые пятна сливаются в темнеющие полосы, собираясь в багровый занавес. Это знак – мне надо пробиться сквозь него, и войти в другое пространство. Оттуда нет обратной дороги. Мир желтого золота и красных шерифов останется без меня. Мой путь – в иное измерение.

Из зрительного зала вышел последним, так и не поняв – прошел я свой каньон или это предстоит сделать. Вопрос прекратил сновидения на целый месяц, и распался на веер меньших вопросиков.

***

Сменить профессию на должность, внутренний мир на внешний со всеми удобствами? Заманчиво… На это не требуется ни гениальности, ни даже таланта. Путь шерифа… Разве не по нему идут мои сокурсники? Отличаюсь от них лишь отсутствием третьей волосатой руки-лапы.

Я снова закачался? Следует ожидать реакции. Точнее, коррекции… Она не замедлила.

Очередным утром на выходе из подъезда меня поджидала овчарка килограммов на девяносто. Синеватый оскал, рычание, красные точки в глазах. Те самые красные точки… Не собачьи глаза, а живые пентаграммы. И ярость в них совсем не животная. В отряде хозяина Тьмы не только люди… Да что же такое получается? Он обещал мне с черной улыбкой поддержку, всевозможные призы и награды. Ладно, люди слово не держат, я успел привыкнуть. Но он? Он на меня пса своего натравливает! Собакевича я не испугался, и зверь отступил. Но куда я лезу?

Курс тихо лихорадило, обострилась борьба эгоизмов. Нет, она постоянно обострена, но я находился вне процесса. Владельцы накачанных мышц и навыков борьбы демонстрируют физическое превосходство. Метящие на место в адъюнктуре блистают цитатами из рефератов и смотрят на окружающих из-за облаков. Те и другие владеют правом распределения в центр Империи. Приходится противостоять там и тут. Внутреннее напряжение растет. Как и в Институте, золотых медалистов и краснодипломников выращивают с первой оценки.

***

Вернулись давние сомнения, я снова не верю в правильность союза с Нечто. Говорят – судьба… Слово, всего лишь фиксирующее цепь событий. Безличное слово.

Некая воля предложила, сохраняя свободу выбора, сделать более глубокий срез мира. Едва слышимый внутренний шепот в полусне…

Сейчас бы к кинотеатру «Родина» переместиться, что на главной улице Нижне-Румска. И уткнуться взглядом в окно на втором этаже дома напротив. И дождаться появления в нем Саши. Он непременно посмотрит в мою сторону, распахнет раму и махнет приглашающе рукой. Он ни с кем никогда не вступал ни в какие союзы. Что он мне скажет? Прямого ответа на вопросы может и не быть. Но примерчик из собственной практики приведет. Впрочем, я и сам могу вспомнить…

После напрасных попыток унизить Воеводу местный дебил-центр нанял в Ерофейске мастера спорта, абсолютного чемпиона по боксу и еще каким-то единоборствам. Ростом и весом он соответствовал Саше. Навели чемпиона на цель на главной улице, рядом с Домом Молодежи. Останавливает он Сашу и спрашивает:

– Ты Воевода?

– И что? – говорит Саша.

Чемпион бьет в челюсть. Саша реагирует, и удар проходит по касательной. Боксер тут же получает ответный и легко преодолевает десяток метров до стены Дома Молодежи. Из них первые метра три летит в воздухе, не задев полуметровую деревянную оградку зеленой зоны. Остальной метраж скользит по мягкой травке, пока не утыкается головой в фундамент. По словам очевидцев, отдыхал он так часа полтора. Дебил-центр надолго впал в трепет.

Хороший пример. Но это же Воевода! А я кто? Не только правильную позицию занять, и слова-то верного не подберу вовремя. Да и враг у меня неосязаемый, действует не напрямую, а окольными путями. Заочно беседы не получилось, и я решил поговорить с кем-нибудь из доступных очно.

Взяв бутылку пятидесятиградусной, зашел в гости к однокурснику, которого считал надежнее и разумнее других. Застолье не прояснило ничего. По дороге к метро столкнулся с процессией, какую раньше не встречал. Словно галлюцинация, навеянная зеленым змием…

Женщины разного возраста в платках, немного пожилых мужчин. Все в сером и черном, с глазами, устремленными в никуда. Они обходили меня как невидимое препятствие, не замечая. Требовалось разгадать, откуда бредут живые тени.

Минут через десять процессия кончилась, а передо мной предстало здание Храма с распахнутыми дверями. Купол горит вечерней зарей, из глубины льется теплый желтый свет.

Первый Храм в жизни! Волнение овладело мной. Не колеблясь, вошел и оторопел. Хмель выветрился в секунду. Я стою внутри золотого каньона! Стена напротив вся из золотых иконных окладов, с вкраплениями драгоценных камней. Заключенные в оклады незнакомые лица смотрят с укором и любопытством.

Золотое сияние растекается под куполом плотными волнами. Стало немного жутко. Но я пересилил робость и подошел ближе к рисованным ликам. Чтобы лицом к лицу… Дышится свободно, аромат ранее не обоняемый, – сравнить не с чем.

Переходя от одного лика к другому, пытаюсь понять, почему их собрали в одном месте, таком сияющем и пахнущем. На мне плащ и шляпа, которую в растерянности не снял. И чуть не вздрогнул от командного голоса за спиной.

– Шляпу снимите! И выйдите, здесь вам делать нечего!

Ого, и в Храме армейский порядок. После узнал, что встретил меня агент имперской безопасности. Незнание подсказало: тут не казарма, и голос не Серафимыча, не обращай внимания. И продолжил изучение ликов. Пока мои локти за спиной не ухватили крепкие руки. Но я подготовлен не слабее и легко разжал капкан. И услышал:

– Вызвать военный патруль?

Он вычислил меня в секунду! Нет, патруль нам ни к чему. И я молча подчинился, так и не получив ответы на поднявшийся вихрь вопросов.

Открытие Храма воспринял как падение свежей розы с зимнего неба на Нижне-Румскую улицу. Загадочное очарование… Но бредущая по столичной улице процессия, покинувшая Храм после вечерней службы – не соответствует она внутреннему содержанию Храма. Как радость и печаль в одном флаконе. Да и страж в рясе…

Принялся копать в библиотеках источники по религии, сплетенные с мифологией. Мифологическое многобожие не привлекло. Неестественно: при многих богах единый порядок невозможен. Даже в семьях, где нет единого главы – бардак. А уж Вселенная… Поэт Гоголь знал – Бог один. Причем обладающий необоримой силой. Отсюда – во Вселенной обязана царить гармония. Но почему ее нет на территории Империи? Да, два начала: плюс и минус, добро и зло. Но Хозяин-то один! Как может какая-то Тьма определять мою судьбу? Черти с рогами и хвостами не сильнее собаки. Если я боюсь собаку, она может напасть. А если не боюсь – ни за что. Проверено. Так что чертей нет, Гоголь не прав.

А вот Тьма определенно существует! Она пролезла в меня, поселилась даже в Храме. У нее крепкие руки, спрятанные под рясой. Но я смог разжать капкан! Значит, не сила правит миром, а Закон, которого я не знаю. Путаница в голове усиливалась.

Книга за книгой, журнал за журналом. Религия, атеизм, Храм, секты… Везде разный подход, несовпадающие оценки. В одном из научных журналов наткнулся на статью о хрустальных черепах. В них обнаружили громадный энерго-информационный потенциал. Библиотека иного измерения? Статья сказала: существует два языка познания Вселенной, а следовательно, и Закона. Один – научно-материалистический, которым я пользуюсь. Другой – магический или мистический. Проблема Храма, само собой, открывается вторым языком. Как, вероятно, и проблема Тьмы, давящей на меня.

Реальность раздвоилась. Черепа-то – чьи останки? Неужели до Потопа на планете жили хрустальные люди? В таком случае они обладали невероятным могуществом. Но все погибли! Что-то здесь сильно не так. Если я произошел от обезьяны, то хрустальные черепа расшифровать мне не дано. Никому из обезьяньих потомков не удастся. Почему Хозяин Тьмы называет меня айликом? Причем с ненавистью! Ненавидят тех, кого боятся.

Одно ясно – человечество о себе ничего не понимает. Надо продолжить поиск. И я углубился в главную библиотеку страны за сокровенным знанием.

Нижне-Румская мистика. Расставание

Из линейного отдела полиции аэропорта Ерофейска связался с аэропортом Нижне-Румска. Саша встретил у трапа самолета, как заведено. Прилетел в военной форме, чтобы «ублажить» отца.

– Ну, ты и переменился, майор! – воскликнул Саша.

И улыбнулся. Но уже по-иному. Обычно – как старший брат младшему, не желающему взрослеть. А сегодня – как равному. «Неужели? – подумал я озадаченно, – Похоже, я выведен из ранга воспитанника оперативного отряда горкома Резерва. И не внешне, иначе бы он так не сказал. Что же изменилось внутри?»

Проходим сквозь барачное здание аэропорта. Деревянный пол совсем рассохся, щели в палец. Краска на стенах неприятного зелено-синего тона, прораба маляров надо казнить без суда и следствия тут же. На телеэкране зала ожидания поет и выплясывает джигу модный отечественный певец. Как ему удается сочетать столько ипостасей? Он еще сам себе композитор и поэт-патриот. Ростом меньше меня, а сколько талантов собрал! Три бородатых мужичка в засаленных ватниках крутятся около безалкогольного буфета, пряча глаза от Воеводы. Беглецы-транзитники. То ли из зоны, то ли в зону торопятся. Саша окинул их профессиональным ментовским взглядом, улыбнулся телевизору и сказал:

– Смотри, Валера, какой певучий кузнечик…

Я улыбнулся. Не поэтической певучести кузнечика и не прозаичной молчаливости ватников. А настроению, которое приходит рядом с Сашей. Он мне заменяет сразу отца и деда. А может быть, и маму с бабушкой. Как тут не радоваться?

В ментовском хранилище загрузили в картонную коробку конфискат: копченую рыбу, красную икру, консервированных кальмаров и крабов, несколько бутылок «Славинской Особой». Устроив коробку в багажник Сашиной машины, спросил:

– Кто-то еще будет? Тут на целый взвод.

– Зачем нам кто-то еще? – сощурил он глаза, – Я подумал, твой аппетит тоже изменился. Хлеб возьмем по дороге.

Отпускной маршрут стал традицией: через весь город на берег Румы, к чистой спокойной заводи. Смотрю на улицы, людей, вдыхаю знакомый с младенчества запах. И не удивляюсь – город не тянет к себе. Вот, остался позади слева перекресток. Повернуть туда, и через десяток минут мы у дома отца и мачехи. И туда не тянет. Чувство малой родины, – если это оно, – посещает только в квартире Воеводы. Особенно когда Полина Диомидовна суетится рядом, бросив на несколько часов свой горком.

***

Саша передумал. И не стал вытаскивать коробку с припасами. Достал бутылку, два стакана, разложил на тарелке бутерброды с икрой.

– Давай по одной. За встречу!

Выпили, выдохнули, похвалили икру за свежесть. Я добавил благодарность его жене Татьяне за отсутствие в Нижне-Румске. Она в Ерофейске, у папы с мамой. Гуляют с Машушей по проспектам-бульварам, нас обсуждают. Саша налил еще и сказал:

– Посиди, отдохни с дороги. Выпей, закуси. Я быстро…

Включив на минимально комфортную громкость авторадио, я прилег на травке. Небо, река, Саша. Нет – Саша, небо, река… В таком сочетании хорошо. Без Саши вся эта канитель не нужна.

Саша умеет все, смотреть приятно. Первым делом он развернул трехметровую сеть. Вырубил топориком в лесочке рядом две жерди. Приладил к ним сеть, воткнул в песчаное дно. На дальнюю жердь повесил ментовскую фуражку. Чтобы рыбнадзор зря не суетился и не мешал. До вечера далеко, катера надзора раза два поднимут волну. Сеть натянута течением, Саша занялся костром. Подвесил над ним чугунный котел. Сухостой приготовлен заранее. Немножко удивляюсь: как у него с такими габаритами все получается быстро, ладно и красиво! Всего полчаса прошло, а он сеть вытаскивает. В ячеях три кетины, одна – самка. Вот: отделяется от икры пленка, щепотка соли, легкое движение ложечкой, и в чашке икра-пятиминутка, деликатес. В котел загружаются куски рыбы, приправы, пряности. Под занавес он добавит туда граммов сто коньячку. То будет настоящая уха, а не рыбный супчик! От такой за уши не оторвать.

Готово! Аромат от котла, смешанный с синеватым чистым дымком, окутывает нас. Саша протягивает ложку. Тоже традиция. Я зачерпываю, пробую. И с серьезнейшим видом киваю. Годится! Можно!

Вместо скатерти цветной плед. Чашки с ухой, стаканы с «Особой», свежий хлебушек. Один тост, другой… Водка мягко скользит по душе и действует медленно, без напора. Разговор льется неспешно, прервавшись однажды. Катер рыбнадзора замирает в метре от вновь поставленной сети, голос инспектора звучит дружески:

– Добрый день, мужики! Александр, помощь не нужна?

Они не отказались бы разделить трапезу. Саша ограничивается отрицательным жестом руки над головой. И поясняет:

– Их хоть двое всего, но они маленькие, злые и вонючие. Все нам тут испортят.

– Таких не к рыбам, – соглашаюсь я, – А в армейский спецназ. Любого загрызут.

Катер ушел в сторону города, подняв отсвечивающую зеленью серо-синюю волну. Саша разливает по полной для профилактики стресса от встречи.

– Развелось их… Штаты раздувают, а браконьеров не уменьшается. Никакого морального кодекса не признают.

Я рассмеялся. А кто признаёт? Мы что ли? Но по сути Саша прав. Он ловит не для продажи. Чуть для семейного стола, да иногда для меня. Из магазинной рыбы такой ушицы не сваришь. Икры-пятиминутки не приготовишь. Имперские рыбообработка с торговлей где-то пробуксовывают.

– Кровь диких предков бурлит в жилах народных, – говорит Саша, сверля суперприщуром бледно-розовый кусочек в ложке, – У каждого свой идол под подушкой. Из века в век одно и то же. Мы с тобой никогда не войдем к ним в родство. Так? Они опознают себя легко, по моральным приметам. И объединяются в ячейки, комитеты, комиссии. Это придает им значимость и колорит. Каждая ячейка строит свой рай по своим понятиям. Понятия возводятся в закон.

На доброе солнце набежала злая тень. Надо же, среди дня потемнело! Но я вижу скрытое. В Саше гнездится великое напряжение. В этом мире теней надо крутиться даже ему. Наши встречи редки, излишнее давление выпустить не с кем. Он лучше меня знает действующие аксиомы-формулы жизни.

Ячеистые объединения угнетают и зажимают слабых и неорганизованных. Своих они не дают в обиду. Своих проталкивают и протискивают в государственные структуры. Но где хотя бы интеллект, спрашивается в задачнике Малинина-Буренина?

Тучка упорно цепляется за краешек солнца. Я смеюсь, расправляя кустик ромашки, примятый краем пледа.

– Вспомнил… В прошлом отпуске… Габида знаешь? Пригласил он меня в гости. Говорит открыто: «Сильно хочу поумнеть». Кто-то по секрету шепнул ему, что мозги стимулируются сахаром. Показал запасы. Думаю, он скупил весь сахар в городе. Не слышал, эксперимент получился?

Саша не слышал. Только усмехнулся, покосившись на упорную тучку.

– А я вспомнил другое. Мультфильм о волке с зайцем. Из жизни, да? Ну не пойму, почему народ так любит зайца? Это ж хитрый и подлый звереныш, способный на любую пакость. А волк? Прямой, непосредственный, одинокий. Чего он хотел? Подружиться, влиться в коллектив, чтоб не скучать одному. Но ему поставили условие: веди себя как заяц. Нормальный волчара. А характер… Да кого угодно перекосит, когда один против стаи.

Рассказывает мультик и смотрит на меня так, будто видит и знает столько всего… Да рано мне сообщать. И я поведал о хрустальных черепах и закрытом способе обмена информацией. О мистическом языке… Его реакция удивила.

Он помрачнел, налил до краев стакан, и разом опорожнил. И всё окружающее переменилось. В остатках костра потух последний уголек, на прощание испустив голубую струйку дыма. Вода Румы из темно-синей стала коричневой, от реки пахнуло неприятным влажным ароматом. Ромашки в траве поблекли.

***

Я бросил взгляд через Руму, к темной зелени сопок. И не поверил глазам. Саша смотрит туда же: лицо напряглось, крупные губы сжаты, глаза как бойницы для пулеметов.

Сопок нет! Вместо них громадный скальный массив, над которым полыхает багровое зарево. В уши ударил глухой раскатистый, почти громовой звук. Как от удара колотушкой по громадному барабану. Один удар, другой…

Но ведь такого не может быть!

– Мне всегда интересно, куда идет караван…

Саша произнес загадочную фразу вполголоса, пытаясь рукой отыскать бутылку «Славинской» на пространстве пледа. Пришлось помочь ему. Как только я отвел глаза от миража, он пропал. И тучка оторвалась от солнечного края, оставив на крючке протуберанца серый клочок.

– И что ты думаешь? – спросил я, забирая у него бутылку.

– Когда-то мир делился на Эоны. Теперь на зоны. Ты знаешь, сколько их, зон?

Стараясь понять, что происходит в первый день отпуска, я занялся перечислением:

– Свободного режима, общего, строгого, усиленного, карцерного, карьерного…

– Но у нас народная демократия, – не дал продолжить Саша, – Народ может свободно мигрировать между зонами. Свободного режима, как назвал ее ты, самая обширная.

– Это где? – спросил я.

– Это там, где один грязный стакан на троих. А заедают из сковороды общей ложкой. И утираются рукавом.

А то я не знал! Разве ж сам не оттуда? Но его упоминание об Эонах! Неожиданно прозвучало, странно отозвалось… Как струна в груди натянулась и прозвенела.

В заводь с миражом мы больше не возвращались. Саша выбирал другие места. В доме отца дневал-ночевал я редко. Месяц получался необычный. Иногда мы сидели в квартире целый день, молча выкуривая по полторы пачки заграничных сигарет. Полина Диомидовна старалась не мешать.

День отъезда складывался традиционно. Застолье в доме отца, после чего он и мачеха садятся в Сашину машину. Она во что бы то ни стало желала присутствовать в аэропорту. Всякий раз. Мне это не нравилось, отец воспринимал ее желания как закон, Саше все равно. Она за несколько минут успевала так испортить настроение… То цеплялась к пассажирам, то к буфету, рвалась на летное поле… На сей раз я ухитрился сделать так, что у трапа мы оказались вдвоем.

И тут случилось невероятное. В горле сформировался тугой вязкий комок, сердце больно сжалось, выступили обильные слезы. Смотрю на Сашу и не вижу. Столь плотной и непроницаемой оказалась слезная завеса. Попытался преодолеть непонятное состояние, не удалось.

А ведь никто не видел моих слез лет где-то с четырнадцати! Никто не мог похвастать тем, что уловил на моем лице даже тень расстройства типа страха или печали. И неважно, что происходит внутри, снаружи я непоколебим. Что за напасть сегодня?

– Что это с тобой? – обеспокоенно спросил он, – Все будет нормально.

Я ничего не ответил, голос не подчинился. Накатило давнее, почти забытое ощущение предельного одиночества. Словно на всей планете душа моя единственная. Мы обменялись рукопожатием, и я поднялся по трапу в салон. И только там вспомнил, что из-за ненужного мачехиного застолья не успел попрощаться с Полиной Диомидовной.

***

Единственное место в Академии, где можно отодвинуть тоску – библиотека.

Плиний Старший упоминает о некоем большом острове на севере, которого не найти на современных картах. Остров Энингия… Этим же словом обозначался рай фарраров. Остров мог существовать до Потопа. Но рай? Я продолжал искать. Задача – найти проход, через который зло проникло в мой сегодняшний мир и распространилось по Империи. Из рая – едва ли. Из допотопного прошлого? Из соседнего измерения?

Но ведь имперское зло не есть нечто чужое, постороннее. Оно неотторжимое, родное. При чем тут иные измерения? Слова и дела прежде созревают в глубине сердец. А сурианская пословица гласит: «У нежити своего облика нет, она ходит в личинах». Как распознать, отличить маску, – в этом я немного понимаю. На Иглевичах натренировался. Но дальше-то что делать?

***

Отец с мачехой покинули Нижне-Румск. Продали дом и купили квартиру в пятиэтажке провинциального городка в центральной Сурии. В месте, насыщенном наведенной радиацией. Тут в секретных подземельях куется военная мощь Империи.

Решение на старость, не исключено, правильное. Отец приближался к пределу, и очередной отпуск я вынужден провести не в Нижне-Румске. Успеть в оба места не получится, страна слишком велика. Новая квартира более чужда, чем дом, в котором начинал жизнь. В городке нет стоящей библиотеки, серость и глубинная запущенность. Но в одиночестве среди людей бездействие вредная вещь. И лучше найти стоящее дело… Нашел.

За месяц написал фантастический рассказ. Идея появилась ниоткуда и вылилась на страницы сама по себе. Тогда я не знал, что приличные рассказы пишутся дольше многих романов.

В перерывах обыденщины, за обедами-ужинами, мачеха делилась устремлениями. Новая мебель, усовершенствования на даче, снова телефон… Получалась такая обширная программа, что я не выдержал и спросил:

– Вы собираетесь прожить тысячу лет?

Квартира номинально принадлежала отцу, но она умудрилась переписать ее на себя. И торжественно заявила, что завещание по собственности в ее руках. То есть веди себя, служивый, по моим правилам. Она не способна представить, что имеются люди, готовые отказаться от любой собственности.

В книжной лавке наткнулся на повесть «Метельный полустанок» и проглотил за ночь. Повествование в два этажа… Автор – талант. Написал о близких мне проблемах. Но! – не угадал многослойности земной жизни. И строятся слои-этажи не таким простым образом. Инопланетяне ни при чем. Как и звезды, они ничего не решают…

Вернувшись в столицу, приобрел электрическую пишущую машинку. Распечатал рассказ и решительно вошел в кабинет редактора центрального издательства. Он прочел и включил в ежегодный сборник фантастики. Событие могло изменить вектор судьбы очень круто. Но у меня не хватило духа. Впереди распределение из Академии, остается сдать несколько выпускных экзаменов. А уж там, сказал я себе, поглядим-посмотрим. Но выбор между карьерой военной и писательской пришлось отложить. Я забыл о незримом влиянии противоположных начал и непредсказуемости дня завтрашнего.

***

Непредсказуемость?

Удивительным образом повторилась ситуация с последним выпускным экзаменом в 21-м Военном Институте. А экзамен наиважнейший – политическая работа в войсках. Мстительный Нечто подсунул билет с требованием изложить содержание последних книг лидера Партии Авангарда. А я их так и не успел открыть. В том неведомом хранилище, откуда я черпаю информацию в таких случаях, этих книг не оказалось. Экзаменаторы ждали знания биографической конкретики.

Допрос приостановился, прибыло высокое начальство. Никто и думать не смел, что я не читал первоисточники. На закрытом совещании признали меня полуидиотом и выставили «тройку». Но оценки на мою жизнь не влияют никак.

Теперь – распределение. У меня созрели связи с тремя высокопоставленными личностями, способными решить вопрос как надо. Требовалось только попросить, чего они и ждали. Но запретительный императив сидит крепко. С одиннадцати лет ведь никого ни о чем не просил. А раньше потребности не имелось. Вдруг возник еще вариант – предложили поучаствовать в заграничной войне. Понюхать пороху, получить орден, и – ускоренная карьера. От приказа повоевать на чужой земле куда бы я делся! Но предложение позволяло думать. Я не нашел в той войне своих интересов и отказался.

Но вдруг тесть моего друга-сослуживца, генерал из министерства обороны, решил по своей инициативе устроить меня поближе. И сообщил о том. Но под ковром переплелось в соперничестве столько могучих мохнатых лап! Одна из них, – родственник известного мне по Самакину капитана Иглевича, – действовала против меня, намереваясь отправить в Крайнестан. Но аргументы светлой стороны оказались весомее. И мне предложили переждать несколько месяцев в Старграде, пока не откроется подходящая вакансия в Славине.

***

Старград… Округ столичный, средоточие гегемона-пролетариата. Тут всегда в наличии бесплатные свободные квартиры для ссыльных интеллигентов-оппозиционеров. И отсюда до городка, где поселился отец, ближе, чем до Славина.

На «переждать» терпения должно хватить. Обстановка последних месяцев напрягает… В Славин не очень тянет. Опять не знаю, чего хотеть. Князь Дзульма затеял хитрую игру, ничего не понимаю. В глазах людей пустота, в зеркалах тоже нет света. Радуга где-то в небе, а человек на земле…

В Старграде я за штатом. Дело знакомое, можно и на службу не ходить. А в городе что делать? Грязные улицы, серые дома, мощные монументы и памятники, тяжелые набережные. Мрачная претензия на показное величие. Глаза прохожих скользят по асфальту, не устремляясь к горизонтам. Что можно найти среди плевков и окурков? Ссыльная оппозиция никак себя не проявляет. Вот направить бы ее на очистку родной территории.

Впечатлений набралось достаточно, чтобы представить Империю громадной, голографически устроенной Матрешкой. Крайняя оболочка, – где и нахожусь в данный момент, – это вооруженные силы и прочие слои, нацеленные на внешнего противника. Следующая – идеология, от военной доктрины до пентаграммы. Слой за слоем, до наименьшего вкладыша – человека отдельного. Но ведь размер в этой модели не имеет значения. Самое малое равно самому большому. Потому как единый ранжир, общий стандарт и единообразие всюду. Что и делает матрешечный организм Империи могучим монолитом, внушающим страх любому сопернику.

Идеолог Империи недавно сказал: «Стремителен поток вечности… Но мы – суриане, наследники фарраров! И в наших силах остановить его».

Иду по Старграду, чтобы увидеть вечность, остановленную исторической петлей. Уши мои великие делаются еще больше в надежде услышать секретное заветное слово, дающее крепость рукам и гибкость разуму. Понять то, что заставит весь остальной мир в трепете склониться перед непревзойденной голографией Матрешки.

Упрямые люди разместили город на слиянии двух крупных рек. Погоду что ли не учли… Мрак, серость, грязь и барачный дух заполняют чисто фаррарское поселение. Ссыльное предназначение исходит из этой мрачности? Или мрачность есть следствие ссыльности?

Пролетарские районы изучить не решился. В песнях поется о светлых зорях над ними; помню, на гармошке исполнял. Зачем еще одно разочарование? Но взглянул издали, со стороны на индустриальный пейзаж. Неискушенный инопланетянин, увидев исторгаемые могучими трубами дымы, сливающиеся с низкими облаками, непременно сделает вывод: человек создал фабрики по производству облачности. То есть люди управляют климатами. И что делать иноземному гостю в столь мощной цивилизации? И дать нечего, и взять не хочется… Достаточно заглянуть в нужники и увидеть, как умело соединили потребление с выделением. Грызть семечки, сидя на унитазе, попутно читая газету! И громко делиться новостями с теми, кто закусывает за стенкой на кухне…

Дух перегара и чеснока заставил забыть об удобствах общественного транспорта. Да, такой народ держать в трезвости нельзя. Вот и творится непрерывное чудо – превращение воды в алкоголь. Весьма органично сочетаясь с борьбой против пьянства.

***

Пожалуй, я слишком глубоко погрузился в критический минор.

Когда не знаешь – не зовешь и не прогоняешь. Прекрасное состояние! Но я, к сожалению, успел узнать. Существует некая страшная Тьма, преследующая с рождения. Ей противостоит неизвестная добрая воля, которая отчасти нейтрализует и мою собственную глупость. Дорога моя пролегла через каньон между этими двумя силами. «Сучность является, а явление собакоподобно…» Классическая фраза.

Какое удачное место для службы за штатом! Два часа на автобусе – и в гостях у мачехи. Почему я все время что-то ищу? В новой квартире не оказалось того, что ценилось в крайнестанском доме. О содержимом чердачного ящика молчу. Те же виниловые пластинки, где они? Захотелось просто подержать в руках номера «Кругозора», подаренные Сашей. И я спросил:

– А пластинки вы разве не привезли?

Она переспросила с наивным удивлением:

– Пластинки? А что это такое?

О! А ты гой еси, женщина? Так спросили бы тебя в Каганате со столицей в древнем городе Куайбе. Там господствовала крепкая ариильская религия и спрашивали с чужаков по-свойски. Не из того ли исторического далека последняя жена моего отца?

Я вздохнул. Сколько каблуков поразбивала она под ритмы, вычерченные на тех пластинках! Вопросы кончились. Немного жаль личного архива. Похвальные грамоты, тетради по микрофизике и метеорологии… Пара десятков книг, самых любимых. Научно-популярные, фантастика… А вот грамоту ерофейского управления внутренних дел поместил бы на стену этой квартиры. Пусть смотрят и трепещут.

Четырех месяцев в Старграде хватило. Я позвонил в Славин, в «кадры». И согласился на первое же предложение. Опять временно и «за штат». Начинаю привыкать к тому, что для меня в Сурии нет должности. Все места закрыты, кроме Крайнестана. Но мне туда не надо.

***

Уртаб тоже мегаполис, но без пролетарских традиций. Иной слой Матрешки, уютнее и веселее: приятно постукивают розовые трамвайчики, солнце играет на цветных стенах домов, гранит не довлеет над головами и не давит на ступни.

Попал в Генштабовский Военный Институт, где сплошь мохнаторукие занимают должности, в которых мало что соображают. Но город светел, и это компенсирует… Чтобы не заскучал, мне поручили преподавание философии в русле идеологии Партии Авангарда. Кафедрой гуманитарных предметов руководит полковник с невоенным образованием и страстью к армейскому порядку. В древней военной молодости служил старшиной, обеспечивал сослуживцев портянками, салом и спиртом в закрытых огневых поозициях. Старшинская закваска крепко застряла в горячей фаррарской крови. «Железный клоп» вернулся, понял я. Но в более высоком качестве. Его подняли партийно-историческая диссертация плюс связи в столичных кругах. Способ, каким его обходить-игнорировать, нашелся. В кресло комиссара Института Провидение, – использую гоголевский термин, – поместило заместителя комиссара Южно-Самакинской дивизии. Будучи подполковником, он участвовал в моем перемещении из лесного военного городка в столицу острова. Крайнестанское братство на Западе Империи ценится дорого. Но я не изъявил желания вступить и в этот оперотряд. Императив, похоже, врожденный.

В целом, если исключить «заштатность» и ожидание нового перемещения, в Уртабе комфортно. Село тут так слилось с городом… У народа деревенские корни, дачи за городом, участки в городской черте. Плодово-ягодное и овощное изобилие… Похоже, я попал на светлую сторону Матрешки.

Вернулись сны с полетами. Часто выше облаков, иногда по-над землей, – в таком случае за мной охотятся не умеющие летать. Светлые сновидения чередуются с темными, почти кошмарами. Но независимо от сюжета мысли легки. Там я дома, а в – яви в гостях у неприятеля. Сны помогают преодолевать дневные неувязки.

Однажды взлететь не удалось. К ногам привязали гири из желтого металла. Гири из минералов каньона шерифа или окладов Храма. Враг все ближе, он окружает, чтобы подстрелить при взлете. Враг не уверен, что гири меня удержат. Небо сновидения темнеет, и я затрудняюсь определить, где нахожусь. Есть крайний выход – уйти от опасности, провалившись в другой, более глубокий сон. Но боюсь затеряться в многомерности и очнуться в совсем другом пространстве-времени. Судьба моя решается в первой реальности. Если она на самом деле первая…

Пытаюсь отделаться от золотых гирь или проснуться. Так и не понял, что вышло.

Лекции, семинары… Философия позволяет мыслить без навязанных в детстве и далее стереотипов. Лекции превратил в размышления вслух по заданной теме. Говорю и смотрю в курсантские глаза. В надежде заметить искорку интеллекта. Если он есть, его не скрыть. Но напрасны ожидания.

Военно-гражданские тусовки-попойки не приносят удовлетворения. Для народа они способ сплочения и поиска новых союзников в продвижении. Но куда двигаться вне имперского штата? Пришлось вернуться в жизнь людей, ставших загадкой еще в школе. Заново открылся знаменитый писатель Граф. Я не полюбил его книги. Но как человек он оказался отличным от автора романов. Связанный глупостью и жадностью близких, одинокий и ищущий, он не сдался. Почувствовал: у меня с ним какая-то связь, пусть и опосредованная временным интервалом. Нет гения, который бы гениально прожил жизнь. Письма и дневники Графа – почти моя, родная Вселенная. Он искал праведничества вне Нового Храма. А священнический слой в его время был многочислен, богат и славен. И не терпел оппозиции.

В городе процветает литературно-художественный бомонд. Попытался найти понимание там. Но претендующие на исключительность и патриотичность поэты-писатели громко восхищаются какими-то глубинными пластами в деревенской глубинке и пытаются перенести их в свои шедевры. Они описывают то, чего я никак не могу отыскать ни в каких матрешечных слоях. У нас не получилось общего языка.

Период разброда и шатаний в биографии продолжается, и ничего с этим не поделать. Где-то рядом разгорался костер языческого жертвоприношения, и запах собственного горелого мяса достиг моего обоняния. Ничего, и Графа пытались поджарить. А решения принимаются не людьми. Люди их всего лишь исполняют, чтобы потом ответить за чужие кровь и жареную плоть.

Мне выделили квартиру в новом микрорайоне, по личному выбору из трех вариантов. И я поразился: такой же комплекс домов, какой в детстве соорудил из снега на своей улице в Нижне-Румске! В точности до деталей… Нет, не зря Уртаб издревле называют городом колдунов.

Из соседних квартир пахнет отвратительно знакомо: винегретом и самогоном. Действует голографический принцип: в любом отдельном кусочке Матрешки непременно присутствует то, что имеется в другом. И тут как везде. А светел Уртаб только снаружи.

«Железный клоп» попытался перекрыть аспирантуру в Университете, но я его обошел. Тогда он решил по-старшински прижать в служебных деталях. В ответ я выдвинул себя кандидатом в секретари партийной ячейки и победил. Так началась острая фаза противостояния. Чего бояться? Они на меня и служебной характеристики не вправе написать, я вне штата.

Ушел институтский комиссар, на его место заступил вовсе не друг. И быстро нашел крючок, на который попытался меня зацепить. На межкафедральной конференции, которую я организовал в плане воплощения в практику диссертационной темы, не совсем удачно выступил курсант из моих учеников. Комиссар собрал офицеров кафедры и заявил:

– Вы, подполковник, плохо работаете. Выступление незрелое…

Я внимательно посмотрел ему в глаза. И увидел истинного фаррара, ставшего господином. В глазах горят красные точечки, но он не знает о них. Он давно кукла… Мне по действующему канону положено сказать примерно так:

– Господин полковник! Так точно! Признаю – дурак-с! Благодарю за критику. Больше не повторится.

Но сказал по-другому:

– Вы сделали оценку… Следовательно, знаете, что и как должен был сказать тот курсант. Мне тоже хочется знать. Да и другим любопытно и полезно. Предлагаю прямо сейчас сообщить нам, в чем его ошибка. Думаю, все будут благодарны за науку…

Новый комиссар крепко покраснел, помолчал с опущенными веками и сказал:

– Да, я поторопился. Я действительно не разбираюсь в этой теме. Прошу прощения, товарищ подполковник.

Еще бы он разбирался! Общенаучная картина мира – тема, которую я разрабатываю с первого курса Академии. Да в ней академики-философы ничего не понимают. Кафедра не восхитилась моей жесткой позицией. Точнее – активной оппозицией. Кафедре тоже хочется жареного мяса. Еще и потому, что по результатам последней проверки меня объявили на собрании в столице лучшим преподавателем Славинского военного округа. За что меня зацепить? Всегда найдется за что! К примеру, «за расстегнутый подворотничок». А если его нет, «за неопрятный галстук». Приходится почаще смотреть на себя во все зеркала. Но я уже кое в чем разбираюсь. И знаю – основная борьба идет не снаружи, а внутри меня. Враг сменил улыбку на гневную усмешку.

В эти хмурые дни открылась «Роза Мира». Интересная попытка транспортировки зла в этот мир. И какая мрачная форма! Я моментально опознал руку того, кто направлял автора книги. Он же передвинул ее поближе ко мне. Такие вещи вредно читать в плохую погоду. В таких сочинениях не действует Иная, Высшая Воля. Она авторами игнорируется. Замутненные зеркала миров…

Диссертацию на предзащите в Университете разбомбили те, кто в картине мира не разбирался и приблизительно. Пришлось подготовку к защите пока отложить. Философское исследование Ока Тьмы в рамки моей работы не вписывается. Остается с головой окунуться в омуты греха и водовороты страсти. Но утонуть не успел.

***

Неожиданно из столицы поступило сразу два предложения. Принять должность в штабе округа или уехать за границу военным советником. Сразу ясно: одно от хозяина Тьмы, другое от Иной Воли. Чтобы завершить текущий этап противостояния, выбрал «горячую точку» в жаркой стране. Чем обрадовал многих, избавлявшихся от моего беспокойного присутствия.

Внепланетная База «Чандра».

Жилой отсек. Квартира Георэма

Образцовый патриций, «гражданин Мира» Георэм суетится как варвар, ожидающий визита высшего чиновника Вечного Прайма. Экран во всю стену гостиной демонстрирует уходящую в бесконечность каменистую пустыню. Редкие безымянные кустики чахнут под мощными потоками лучей сердитого солнца. Ни ветерка, ни облачка.

В затылок дохнуло прохладой. Оглядываюсь и удивляюсь – над входом кондиционер, аппарат лишний и бессмысленный. Система жизнеобеспечения Базы держит температуру в норме. Георэм, стирая влажным платком испарину со лба, выносит последний стул. На полу толстый пушистый ковер с изображением культового здания под чистым небом.

– Ты раньше назначенного, Наир, – говорит он, расправляя складки пурпурной тоги, – Создаю эффект полного присутствия. Шеф потребовал прямого эфира. Так говорят Внизу в твое время? Приглашены все, непосредственно замкнутые на твою задачу.

– Но зачем прямой эфир? Мы в любом случае не участники. С записью работать проще.

– Не знаю, – отозвался Георэм, проверяя настройку изображения ручным пультом, – Куратору виднее.

– А что будем смотреть? До Валерия века и сотни километров… Моя помощь нужна?

Георэм взволнован и не пытается скрывать возбуждение. Впервые вижу его таким.

– Нет. Устраивайся ближе к экрану. Зрителей будет много, амфитеатр в квартире не возвести. Не торопись с вопросами. Увидишь, поймешь…

Солнце пустыни какое-то нереальное. Откуда он взял кондиционер? С Георэмом что-то не так. Но об этом после… Первые после меня – Ерофей и Сухильда. Она внешне спокойная, но сквозь голубоватый оттенок кожи проглядывает синева. Или я замечаю то, чего нет? И это со мной что-то не так… Майк, Лирий, Эль-Тагир… Его коричневые глаза выражают невозмутимость, он улыбается мне. Сразу становится легче. Откуда напряжение? Внизу, как всегда, не все как надо. Но экстраординарности не предвидится.

Горомир устраивается рядом, накрыв собой солидный кусок синего неба. На ковре оно бессолнечное и прохладное. Борода оттенком соперничает с солнцем пустыни. Спрашиваю:

– Ты когда стричься будешь?

– А-а… Надо говорить «постригаться». Горячо у тебя? Ничего, Валерий справится. Он уже так закалился…

– Как сталь, – усмехнулся я; Горомира не смутит и прямое вхождение в предлагаемый Георэмом сюжет, – Но твой Медведь покрепче будет. Он как Алкид из мифов. Великая сила, не используемая в личных целях.

– А есть разница, – поправляет Горомир, – Алкид имел возможность стать царем. А Медведь – всего лишь раб вождя племени. Признаю, вожди фарраров долго не живут. Смирение Медведя велико, но и оно будет иметь конец. Надеюсь, в тот момент окажусь рядом.

– Но откуда такое смирение? И в Алкиде, и в Медведе…

– А в предназначении. Из великой цели, Наир.

Горомир становится религиозен, склоняясь к монотеизму. А его Медведь обитает в обстановке духовного хаоса. Подарить ему веру Горомир не способен, такие дары не приходят из вневременья. Сухильда считает такое табу спорным. Ее Ильза – арийка. Из племени северных суриан. Арийский дух, принесенный когда-то с Южных Гор, живет и в Сухильде. Близость к первоначальной магии… Ильза – шаманка. Но не жрица, не признает никаких идолов. Сухильда упоминала, что Ильза легко может переходить из одного мира в другой. О каких мирах речь, я не уточнил. Да, у всех них высокое предназначение. Но в чем будущее величие Анвара-Валерия? «Звездочек» объединяет ненависть к ним темного скрытого Некто. Они как оперативный отряд, распыленный во временах. Но все вместе способны ли они противостоять Темноте? Я переполнен неясностью, нужна встреча с Атхаром.

– Как ты, Наир? – спрашивает Шелом, устраиваясь за спиной, – Мир тебе! Я просмотрел твои последние хроники. И меня тревожит… Ты близко воспринимаешь конкретику жизни Внизу. Слишком близко.

В точку сказано! И я признаюсь:

– События с Валерием будят во мне что-то… Болезненно отзываются. Душа моя родственна ему и его времени, не иначе…

Шелом немного колдун, волшебник. А голос! Магия обертонов, располагающих к полной откровенности.

– Но ты, Наир, не оттуда. Иначе опекуном был бы другой. Это есть аксиома нашей работы.

Я думал и об этом. И о возможной ошибке. И о шаткости аксиом. Надо спросить Атхара, передается ли через поколения иммунитет к искушениям. К тому же алкоголю. Валерий пока держится. Насколько его хватит? Внизу год от года все тяжелее…

Лирий, только успев войти и оценить обстановку, объявил, дергая пальцами мочку левого, большего уха:

– Друзья мои! Я подготовил историческую справку. Небольшую, с целью облегчить работу Горомира. Он простит, надеюсь. В ожидании Куратора… Никто не против? Предполагаю, главная общая задача нашего отряда близка как к личной судьбе Анвара, так и к реалиям Восточного Прайма. Ведь так, дорогой мой Наир?

Обаятельное, несмотря на яркую асимметрию деталей, лицо Лирия расплылось в улыбке. Что сказать? Ведь я все меньше понимаю. И только склонил голову.

– Фаррары стали называться сурианами более десяти веков назад до времени Анвара. Суриане исторические, истинные – соплеменники Ильзы. Так, Сухильда? Те и другие в основном части единого народа. Низшие касты пополнялись и за счет войн между близкими родами-племенами-народами. Пленные, обретая статус рабов, быстро ассимилируются. Фаррары начинали отдельную судьбу непросто, тяжело. Понимаю и сочувствую им. Ведь их могли вернуть обратно, в рабское состояние. Им пришлось стать лесными и болотными людьми. Мой Грек видел их и слышал о них. Это красивые сильные люди. Высокого роста, с золотистой кожей, они обладали великой энергией жизни. Истинные арийцы, ведь так, Сухильда? Они дольше других сохраняли арийскую, изначальную внешность, потому что жили вдали от стремления к роскоши. Арии, – это люди, сохраняющие лучшее из прошлых поколений. Цивилизация, какой мы ее знаем, развращает. Люди в ней мельчают быстро, это легко проследить. Я процитирую слова Первосвященника Прайма. Как красиво он отзывается о фаррарах:

«Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный, – но получивший имя от похода на нас, неприметный, – но ставший значительным, низменный и беспомощный, – но взошедший на вершину блеска и богатства; народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, имеющий дерзость оружия, беспечный, неуправляемый, без военачальника, такою толпой, столь стремительно нахлынул будто морская волна на наши пределы…»

А вот свидетельство императора:

«Зимний же и суровый образ жизни тех самых суриан таков: когда наступит ноябрь, их князья выходят со всеми сурианами из Куайба и отправляются в полюдье, то есть круговой обход, а именно – в фаррарские земли, платящие дань сурианам. Кормясь там в течение зимы, они в апреле, когда растает лед на Данабре, возвращаются в Куайб, собирают и оснащают свои корабли и отправляются в Прайм с товарами и рабами.»

А столетием позже живущий там же один из послов писал:

«В северных краях есть некий народ, который греки по его внешнему виду называют рыжими, сурианами, мы же по их месту жительства зовем северными людьми…»

Таким образом, суриане-северяне долгое время рассматривались другими народами отдельно от фарраров. Но по сути, те и другие – потомки ариев. И только где-то за тысячу лет до Анвара суриане передали фаррарам свое имя. Вот, у нас появилось свое, новое летоисчисление.

***

Все двери из холла-гостиной закрыты. Зачем? Мы тут как в консервной банке. Скоро дышать станет нечем. Я покрутил головой, чтобы поймать волну кондиционера. Ничего. А Лирий беспричинно рассмеялся и добавил:

– Все-таки у них получилось. Они не вернулись в рабское состояние, хотя и призвали бывших господ для наведения порядка. Так начиналась цивилизация, выросшая позже в Третье Царство с династией императоров, а затем ставшая Уруббо-Ассийским Альянсом. Но соседи-«господа» не забыли их первоначального происхождения. А ведь Империя в Северной Коламбии становилась сходным путем. Мигрировали туда, правда, не беглые рабы. Но Коламбийская Федерация начиналась от тех же народов.

Да, Лирий поработал основательно. Но еще не закончил, придется потерпеть.

– Предлагаю свой вывод, – он, словно желая подчеркнуть асимметричность своего облика, снова потянул пальцами мочку левого уха, – Для появления Империи необходимы определенные условия, внутренние и внешние. В том числе психологические, которые, возможно, наиважнейшие. Но без внешней инициирующей силы Империя невозможна. А вот ее я вычислить не смог. А ведь отсюда проистекает предназначение имперского могущества. Для нас это что-то значит?

Майк, – я ощутил на расстоянии, – напрягся. Физик и историк по призванию, он единственный, кто работает во времени будущем по отношению к Анвару. Но – за океаном, в Коламбийской Федерации, где проявилась его «звездочка». Генри – советник президента, и рядом с ним делается то, что всколыхнет и Лунную Базу. Как Майк контрастен: светлый гений внутри, «серая мышка» снаружи… Он пригладил почти невидимые брови и сказал обычно, на грани шепота:

– О Лирий! Ты умница. Но как понять, какие непознанные силы пестуют вашу Империю? Светлые или темные… Народы станут пушечным мясом для решения суперзадач. Они уничтожат биосферу! А ведь начинали почти в райских условиях. Еще чуть, и нам придется спасать «звездочек». Из твоего будущего они разрушат настоящее и прошлое. Деформируется пространство – сминается время.

Эль-Тагир в знак согласия хлопнул ладонями. И сказал:

– Обе Империи вошли, несомненно, в стадию упадка. Им придется объединить усилия, чтобы выжить. И все равно окажется поздно. Переселиться на другие планеты родной звезды не получится. Не успеют их приспособить. Инозвездные миры недостижимы. Они ищут что-то другое. Процесс явно предустановлен. Мы можем повлиять на результат? Майк, тебе виднее, куда они катятся…

Майк вздохнул от тяжести вопроса:

– Да, грядут времена… Представьте, как живет мой Генри! Климат, погоды – все непредсказуемо даже на сутки. Рекорды за рекордами, от температур до силы ветров. Просыпаются вулканы, океан наступает. Инфраструктура не выдерживает. Построено столько убежищ! В скалах, на дне морей… Но не убежать им от грязи, которую сами произвели. Да, Империи соединились. Но что внутри? Деление на секты, кланы, группы… Новый Храм распадается. Даже приверженцы Религии Последнего Откровения…

Георэм остановил дискуссию:

– На правах хозяина позволю вмешаться. Всем ли удобно? Майк упомянул о Храме. Наша встреча связана с ним…

***

Он замолчал, остановив взгляд на входной двери. Гости повернули головы следом. У входа стоит Атхар. Я с болью отметил: а он реально постарел со времени недавней нашей встречи! Минуя приветствия, Атхар усталым, но твердым голосом сказал:

– Объединенная Империя бросила все силы и средства на секретные исследования. Начаты они во времена разделения. Эль-Тагир верно угадал направление. Мощь военно-промышленного комплекса брошена на прорыв. Нам предстоит создать отдельную группу. Жду пополнения… Внизу сгущается Тьма, оперотряд «Чандра» приближается к своему Часу… Но мы не готовы! Многое еще не понято. Главное, основное, исходное не понято! Для чего мы и собрались…

Он сделал несколько шагов вправо вдоль стены, где уже стоит Георэм со стулом. Атхар оперся рукой на его спинку и спросил мягко, негромко:

– Георэм…Время спектакля созрело?

– О да, шеф!

Спектакль в Троэйде

Кондиционер отключился, стало совсем тихо. Пустыня исчезла. Через нее Георэм вводил нас в эпоху Иуды?

Мы на берегу моря, спокойного до зеркальности. Перед нами город, возведенный из камня, облицованный мрамором, расписанный яркими красками. Здания двух, трех и четырехэтажные. Некоторые непривычно круглые, под конусными куполами-крышами.

И какое чистое голубое небо распростерлось над давним веком! И люди совсем не такие, какие населяют предзакатные Империи. В красивых естественных одеждах без намека на единый стиль, уверенно смотрящие как за горизонт, так и на уличные плиты.

– Продолжаем наблюдение за Шойлем, – начал пояснения Георэм, – Для чего, станет ясно в процессе сеанса и после размышлений. Мы в начале текущей эры, которую я называл бы его именем. Перед нами город Троэйда, в Праймской провинции Эйша. Посмотрите карту…

Рядом с ним, у верхнего угла экрана, проявилась схема региона.

«После размышлений…» Почему Атхар придает личности Шойля высокое значение? Неужели она так важна для наших проблем? Да, диверсант Прайма. Да, духовный резидент Империи в тайной религиозной секте. Наследный фарисей из достойного колена, ставший уважаемым гражданином.

Я успел поинтересоваться его биографией, заслуживающей не одного романа или комикса. Родился в очень приличной и богатой семье, пусть и не столичной, но дающей хорошие перспективы. Именно семейное воспитание позволило ему из ремесленника, шившего палатки, подняться до члена Верховной Коллегии Судей. Но этого не хватило бы, чтобы стать начальником большого вооруженного отряда Империи. Еще: знание нескольких языков, высшее образование, таланты поэта и проповедника… И этого недостаточно. Первичную имперскую обкатку Шойль прошел в религиозно-светском кружке авторитетного ученого Гамалила. А тот близок к высшей имперской знати. Возможно, Гамалил находился в курсе имперского замысла или даже явился одним из тех, кто инициировал его.

Смотрю на суету людей в приятном глазу городе и пытаюсь понять, что мы упустили из того исторического периода. Какое сокрытое там знание способно переменить наше понимание самих себя? Атхар пожелал, чтобы мы разобрались самостоятельно.

Где начало Нового Храма? И каково оно? Скорее всего, в этих вопросах кроется истина. Наследие Пророка Меча и Разделения его народ отверг. Прайму оно тоже не понадобилось. Но открытая борьба с новой верой не принесла успеха. И правящая мысль Империи осознала допущенную ошибку – попытку физической ликвидации Пророка и его сподвижников. Ошибку требовалось исправить. В те годы Империя искала новую идеологию, тогда вне религии немыслимую. Старый политеизм исчерпался. Культ Ариила, реформированный до крайностей, не подходил из-за локальности. Отдаленный Восток не соответствовал по политическим мотивам. Стали искать среди подпольных течений и сект. Заинтересовались наиболее живучей.

Пророка на Земле уже нет, стал возможен обходной маневр: создание Храма, управляющего верой. Гениальная мысль! Приспособить Благую Весть для нужд Империи! А Храм, по сути имперский, окрестить Новым, противопоставив всем другим. В том числе Ариильскому Храму Буквы, основанному на Каменной Книге.

Замысел мощный, потребовались неординарные люди, преданные Империи. Создать специфический, уникальный оперотряд, способный заменить идеологический фундамент обширного государства на иной, родной для всех народов, включенных в имперское пространство… А особая роль в том оперативном отряде предназначалась для того, кто проникнет в ряды последователей Пророка, станет там своим-равным, а затем ведущим авторитетом.

Шойль, широко одаренный и обаятельный, талантливый мистификатор, – у него в этой роли не могло быть конкурентов. Выдающаяся личность, вовремя созревшая в нужном месте. Прямо кандидат на роль яркой «звездочки»!

Я уже видел, как он создает сценарии и претворяет их. В мыслях предвосхитил оценки Георэма и Атхара, и едва ли ошибся в основе. Карта ушла и Георэм продолжил:

– Шойль в данный момент здесь. Со своим оперативным отрядом и учениками. Расширяет число сторонников. Необходима поддержка для преодоления остатков сопротивления группы Цифы. Изнутри преодолеть… У них еще остаются сомнения. Троэйда – один из центров свободной религиозности. Поднять здесь волну – и она достигнет всех краев Империи. Да и удобно для человека, воспитанного в роскоши. Водопровод, канализация, прекрасный климат, зеленая зона… В дома подается горячая вода из геотермальных источников. Водопровод будет действовать бесперебойно еще тысячу лет. Как это вам?

Нам это никак, сказал я себе. В Уруббо-Ассийском Альянсе такие вопросы не в приоритете. Как и в последующей Сурии. Анвару, чтобы увидеть водопровод с унитазом в квартире, понадобилось пятнадцать лет. И то в чужой квартире. А очень многие будут греть воду на печах до самого заката…

Между тем мы прошли через громадный каменный рынок, заполненный шумом от множества продавцов и покупателей. Изобилие продовольствия, одежды, украшений… Колонны, разноразмерные арки, блеск цветного мрамора. Дышится там, конечно, получше чем у Георэма. В гостиной непонятная духота, сжимающая нос и бронхи. Вот теперь бы включить еще один кондиционер… Но потерпим и посмотрим.

***

– Я покажу вам красивый спектакль с предварительной репетицией. Мы воспринимаем происходящее через Иуду, и потому не видим его. Но доверьтесь, Иуда знает, с кем имеет дело. Он давно следует за ним по пятам. Не понимаю, как его труд остался неизвестным. Но судьба моей «звездочки» видна далеко. Дальше судьбы Шойля. Сделаем два скачка во времени. Сейчас подойдем к городской гостинице, где остановился Шойль. Тут пройдут и репетиция, и сам спектакль. Тренировка ночью, постановка – завтра.

– А в чем смысл постановки? – не сдержал нетерпения Ерофей.

– Оживление мертвого на виду у широкой публики. Факт станет общеизвестен и закрепится в хрониках. Без таких вещей в те времена харизма не срабатывала. Народ требует чуда, и оно случается.

Ерофей почесал орлиный нос. Он начинал входить в тему.

– И на таких вот сюжетах можно заработать авторитет?

– Без них тяжело, Ерофей.

– На нашей с Наиром территории народ тоже чуда ждет. Ежедневно. А благодати просят от вождей да президентов. Как в сказках от царя-батюшки. Чтоб жизнь им облегчил да счастья прибавил. А сами либо на печи валяются, либо самогонку хлещут, так что дым из ушей клубами. Да посматривают, где бы кусок халявный оторвать.

Злой стал Ерофей… К тому есть основания. Лицом к лицу с человеко-дробильной машиной… О факте оживления-воскрешения в Троэйде мне известно. И вот – фальсификация! А чудеса, если присмотреться, непрерывно происходят. Достаточно просмотреть любой кусок биографии Анвара. О, мы уже на месте представления.

***

Да, гостиница шикарная. Три этажа, каменная кладка под цветным мрамором, все удобства. Дороговато и по тем временам. Умеет устраиваться будущий кумир. Улица в центре, оживленная, по мостовой люди в ярких нарядах туда-сюда мелькают. У входа в гостиницу трое. Одного узнаю – Шойль. Как не узнать само обаяние в пурпурном плаще с расшитой золотой нитью каймой. Двое других, в одеждах попроще, похоже, близнецы.

– С Шойлем участники постановки, – поясняет Георэм, – Они не братья. Шойль умеет находить нужных людей. Один – из его отряда, с именем Ифтих. Другой – каскадер, исполнитель трюка. Сейчас он готовится, надо измерить-проверить. На камни требуется положить демпфер. Под одежду что-то одеть. Кровь как-то изобразить. Каскадер умеет останавливать дыхание и пульс. На какое-то время. Ночью он попробует, как все работает. Падать-то ему. Он начинает, то есть присутствует в начале собрания и падает вниз. Ифтих завершает: внизу подменит «ожившего» и вместе с Шойлем возвратится наверх. Немного расслабленный, немного в крови… А каскадер исчезает, растворяется в толпе. Дело-то будет вечером. Как вам?

Мне ясно. Дважды смотреть не хочу. И предлагаю:

– А зачем наблюдать репетицию? Можно сразу на спектакль?

Георэм устремляет взгляд на Атхара. Тот кивает. Движение на экране останавливается, меняется фокус.

– Проявите внимание. Чтоб не осталось сомнений. Иуда, а вслед за ним я, заметили разницу в облике обоих актеров. У них глаза разного цвета. У Ифтиха черные, у каскадера зеленые. И еще: у Ифтиха на пальце правой руки перстень. У каскадера никаких украшений, ему нельзя. Мелочь, вот и не заметили. Или значения не придали.

Экран на мгновение тухнет, меняя картинку.

Мы в просторной комнате. На полу ковер, подушки. На стенах масляные светильники и свечи. Свет через широкое окно выливается на праздничную вечернюю улицу. Шойль старается привлечь максимум внимания. Стало обидно: а ведь он не только жителей Троэйды, но и меня, находящегося во вневременье, надувает. И Анвара, и многие миллионы других… Ради безопасности и долголетия своей Империи? Только ли?

Шойль сидит в центре комнаты. У всех в руках кубки с вином, лепешки. По пурпурному одеянию Шойля гуляют багровые тени, притягивая взгляды. Окно распахнуто настежь. На подоконнике устроился зеленоглазый юноша, по виду – уставший от трудного дня. Он нервно теребит тонкими пальцами край льняной накидки. Шойль дважды обращается к нему по имени Ифтих.

Мы наблюдаем за сидящим на окне. Вот, он закрывает глаза, покачивается всем телом и медленно падает наружу. Мне кажется: естественнее ему, засыпающему, упасть в комнату. Кто-то вскрикивает, кто-то подбегает к окну, смотрит вниз и кричит что-то людям на улице.

Вечеринка в гостинице прерывается. Шойль бежит по лестнице вниз, за ним остальные.

Далее работает сценарий, изложенный Георэмом. Шойль расталкивает людей, склонившихся над упавшим и спрашивает:

– Что с ним?

Ему отвечают, что бедный юноша мертв, никаких признаков жизни. Шойль молитвенно вскидывает руки к звездному небу, прижимает погибшего к груди и объявляет:

– Нет! Жизнь не покинула его!

Начинается великий шум, люди вокруг обмениваются впечатлениями. Шойль поднимает ожившего и помогает сделать первый шаг. Суета увеличивается, рядом с Шойлем – люди его отряда. В этот момент и происходит подмена. Воскрешенный неуверенно осматривается. На пальце его мы видим перстень. Кто-то подносит фонарь прямо к лицу: черные глаза Ифтиха как два маленьких зеркальца.

Мне интереснее поведение Шойля. И я прошу Георэма:

– Ближе! Сделай ближе! Фокус!

Георэм понимает. Лицо Шойля занимает полэкрана. Да!

– Глаза! – почти кричу я, – Вглядитесь в его глаза!

Перед стеной гостиницы света немного, ближайший фонарь в отдалении, у двери. Что облегчает верное видение. Зрачки Шойля сверкают насыщенным красным огнем.

– Тьма! Наш враг, то самое Нечто – в нем! – не могу сдержаться я, – Он в нем у себя дома! Они в сознательном союзе! Вот почему и откуда так пошло!

И тут совершается еще одно чудо! На этот раз натуральное, не поддельное. Лицо Шойля поворачивается анфас, замирает. Взгляд его упирается в мое лицо и останавливается. Несомненно, он видит меня! Краснота в зрачках багровеет и наливается ощутимо тяжелой ненавистью. Отбросив логику, задаю багровоглазому вопрос-утверждение:

– Так это твой план?! А Прайм с Шойлем всего лишь…

Он отвечает голосом Шойля, и мы понимаем:

– И никак по-другому! Вы все будете жить по моему плану…

Он переводит взгляд в глубину гостиной Георэма. Я поворачиваюсь. Да, цель – Атхар. По лицу Атхара скользят багровые отсветы, но он улыбается, удовлетворенно и спокойно. Возвращаюсь к экрану. Лицо Шойля лишено привлекательности, искажено всплеском эмоций. Да, Атхара Тьма ненавидит куда больше, чем меня.

Через секунды мы вновь в гостиничном номере, где продолжается проповедь. Ифтих смотрит на Шойля с обожанием, как и положено смотреть воскрешенному на воскресителя. Все участники вечеринки в восторге. На улице тихо, народ внимает словам, падающим из ярко светящегося окна.

Сам Шойль едва ли в курсе о недавно состоявшемся прямом видеосеансе между Нечто и Лунной Базой. Он – ретранслятор.

– Достаточно! – объявляет Атхар, – Благодарю, Георэм. Мы получили больше, чем я ожидал. Теперь послушайте…

На экране снова пустыня; наконец-то кондиционер включен и выходит на полную мощь. Вовремя, духота усилилась, встреча с живой Тьмой возбудила до легкого пота. Атхар не выглядит впечатленным. Надо учиться у него самообладанию. Куратор говорит с интонацией учителя начальной школы. Нет, это я ощущаю себя учеником.

– Напомню известные слова Шойля. Важно для понимания…

«Он дал нам способность быть служителями Нового Наставления, не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух животворит. Если же служение смертоносным буквам, начертанное на камнях, было так славно, что сыны Арииловы не могли смотреть на лицо Пророка по причине славы лица его преходящей, – то не гораздо ли более должно быть славно служение духу?»

– А вот еще отрывок из его многочисленных сочинений:

«Итак закон противен обетованиям Божиим? Никак! Ибо если бы дан был закон, могущий животворить, то подлинно праведность была бы от закона; но Писание всех заключило под грехом, дабы обетование верующим дано было по вере в Пророка Меча, а до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того, как надлежало открыться вере. Итак закон был для нас детоводителем к Господу, дабы нам оправдаться верою; по пришествию же веры, мы уже не под детоводителем».

Атхар замолчал, посмотрел каждому в лицо. И, похоже, остался доволен. От недавних «чудес» он даже помолодел. И в голосе столько энергии:

– Главное! Шойль отверг Каменную Книгу, все заповеди. И мало того – объявил их смертельными для человеков. То есть прямо выступил против Высшей Воли и против Пророка, который подтвердил силу Закона. Спросите себя: как можно отделить значение слова от духа, в них присутствующего? А дух от слова, его выражающего? Спекуляция понадобилась, чтобы изобрести Новое Наставление, противопоставленное так называемому «Старокнижию». Неужели Слово Истины может потерять силу Духа?

***

Тут и до меня дошло. Соображать начал… По Шойлю, буква убивает. Требуется главенство духа. Он имеет в виду некое глубинное понимание, достаточно неопределенное. Внесловесное. Но если слово имеет четкий смысл, то, как ни копай в глубину, этот смысл не убрать. Только вместе со словом. Первенство духа тут означает полную свободу в толковании смысла. Свобода же дается тому, кто уполномочен. Но выражает он новый смысл той же буквой! Словом!

Если в Законе сказано «Один», а мне желательно «Три», чтобы изменить действительность, то почему бы не включить в это «Один» дополнительные смыслы, позволяющие утверждать: в одном скрыто три! Триединство, тройственность…

Вспомнил эпизод… Не рассказал Атхару, посчитал за незначительный факт. Но в свете сегодняшнего знания… Я прорвался в будущее Анвара, но без него. Впереди оказался, думаю. Ему предстоит встреча с любопытным экземпляром. Уездного масштаба музыкант будет нести чушь, утверждая: слово вторично, первичен бессловесный звук. Пророки-Посланники-Мессии ему не нужны, поскольку истину черпает из музыки. Если б еще своей… Но до самого конца он не напишет ничего. Воспроизводит за плату чужие сочинения, не задумываясь о смыслах. А «дух» свой, как и Шойль, выражает словами, то есть буквой.

Раздались аплодисменты: опять я мыслил вслух. Разозлился немного на себя и решил объясниться:

– Ничего такого я не… Шойль – исполнитель. Талантливый импровизатор – но всего лишь. Он служит Империи, а Империя – интересам Тьмы. Важно было увести народ от Закона, то есть от служения Высшей Силе. При четком, неискаженном, ясном понимании Закона Тьма бессильна. Размыть смыслы – и легко подчинить религию имперской идеологии. Вот они и объявили, что кровью жертвы прощены все грехи будущего мира, оправданы все преступники. Делай, что хочешь, ты неподсуден. Темный дух, воплотившийся в Шойле и имперском оперотряде, отредактировал слово пророческое и включил в Новое Наставление. Поработали и над обрядом. Я понял, зачем ввели исповедь. Через нее Империя узнавала не только то, что делают, но и что думают верноподданные. Вот где исток новодоговорной религии и Нового Храма. Но как все это пропустил краеугольный Цифа?

Ерофей, кажется, удивился:

– Ты утверждаешь, что религия Нового Храма с самого начала религия имперская! Так вот откуда пренебрежение Эсхатоном…

Это он о Воскрешении и Суде. Его ненависть ко всему имперскому получала системное оформление.

– Именно так! – подвел итог собранию Атхар, – И никак иначе! Мы стали свидетелями воплощения сценария Тьмы. Ученики Пророка предали его. Если б не это, Шойль не вошел бы в круг сподвижников-последователей даже при посредничестве Цифы. Уверен, вы поняли, что в нашем оперотряде недопустимо разнозначное толкование основ… Всем, кто в связке с Наиром, – повышенная готовность.

– А как закончил Шойль земную биографию? – задала Сухильда прощальный вопрос.

Атхар помолчал, рисунок морщин стал четче.

– По преданию, император обезглавил его. То ли по ошибке, то ли вследствие вспышки безумия. Как бы без причины. Такая смерть делает жертву мучеником, возвышает над живыми. Реформированное Наставление укрепилось. Но я считаю, предание сочинено самим Шойлем. Его способности предполагают такое. Разыграли еще один спектакль. А Шойль ушел на пенсию, по имперской программе защиты заслуженных граждан…

Вот так Пророк Разделения, называемый Царем Нищих, стал защитником власть имущих. Зачем делить людей на левых и правых по Истине? Свой-чужой – вот критерий оценки!

Над головой, рядом с Галактическим Рукавом, светит планетный диск. Попытался представить, как пошло бы развитие человечества, не будь в его истории Шойля с оперотрядом. И других подобных. Ведь и наследники Заключительного Посланника разошлись в толковании изначальных смыслов. Внизу все так перепутано! Найдет ли моя «звездочка» верное направление без опоры на живого носителя истины?

***

Какие по-кошачьи беззвучные улицы на Базе… Куда я направляюсь? Да, в Оперативный отсек, ставший Стратегическим. Бессмысленная попытка… Вывеску сменили, а народ-то прежний. Как и Внизу. Люди предпочитают хаос в головах. Верное понимание никому не надо. Ничего мы там не изменим. Жизнь не фантастический роман с позитивом под занавес. Деградация ускоряется. Успеет ли Анвар выполнить земное предназначение до начала всеобщего катаклизма? Я почему-то уверен, что обойдется, он не потеряет индивидуальность. А другие пусть живут по любимым шаблонам. Каждому по его любви.

Все же на Базе надо завести Радугу. Пусть искусственную. Настроение требует посидеть на травке у озера, дождаться появления стрекоз.

Но Система объявила общую тревогу.

На обзорном экране, охваченная языками черно-багрового пламени, горит планета. Система показывает то, что недоступно зрению или оптическим приборам. Это заставляет предположить: Систему и Базу в целом создали существа, значительно более развитые, чем мы. А Тени, появляющиеся у Энергоотсека – то, что осталось от них. Связи с Землей нет, снова блокада.

– Не нервничай, Наир, – услышал я Атхара, – Связь не наша проблема. Она восстановится. Как только погаснет черное пламя.

Снова период полного незнания и бессилия! Сколько раз я не смог вовремя помочь? Память любит предлагать болезненные воспоминания.

Года через три после окончания Института он приехал в отпуск в Нижне-Румск. Большую часть времени с Воеводой, оснований для беспокойства нет. Но зло проскальзывает там, где его не ждешь. Ведь тогда Система посчитала ситуацию спокойной. И я появился в разгар инцидента.

***

Они решили отвлечься на танцплощадке в центральном парке. Кто на «Чандре» мог предположить, что именно в этот вечер там соберется отряд «мстителей»? Валерий встретил одноклассниц, разговор отвлек от обстановки. Воевода находился в другом конце площадки, вне прямой видимости. Среди «мстителей» те, кто отсидел в зоне за воровство по итогу операции угрозыска, проведенной с участием моей «звездочки». Этот момент-подставу не понимающего что делается юноши я тоже пропустил. Не успел вовремя…

Их собралось около двадцати. Они тихонько организовали кольцо, и один самый «смелый» ударил сзади в область правого виска. Валерий упал, потому что стоял перед дамами с опорой на одну ногу. Поднялся после удара почти мгновенно, но уже в круге. И пропустил еще один удар. Эти «мстители» нападают всегда в превосходящем количестве, в темноте, лучше из-за угла. Так они воспитаны. Прямой встречи на равных избегают. Их бы на полигон Базы вытащить и погонять реально.

Валерий принял верное решение. Повернулся кругом, одновременным ударом двух рук сшиб двоих и вышел из кольца. Больше они ничего не могли сделать, страх не давал приблизиться на дистанцию удара. А ближе к Воеводе они рассыпались в толпе танцующих.

Саша видел меньше меня: только заключительный этап. Валерий, не желая звать на помощь, приближался к нему, сдерживая натиск двух десятков. Я проследил после их судьбы – люди зоны: то туда, то оттуда… Но в нужный момент Наир отсутствовал! Просчет не единичный…

Память предложила еще один случай. Тут Тьма действовала не прямо через людей, а опосредованно, более хитро. Валерий служил в Светлом Храме, ожидая за штатом назначения на должность. Стояли морозы, полк принял участие в больших маневрах. Он мог бы остаться, нечего там делать без штатных обязанностей. Но решил прогуляться. Устроился на машине командира батареи противотанковых управляемых снарядов. Холодно, отсек двигателей открыт, и почти весь угар идет внутрь бронетранспортера. Естественно, он надышался побольше водителя и комбата. На остановке поднялся на броню, от свежего воздуха потерял сознание и упал под колесо. А у комбата перед глазами слоны дорогу переходят, больше он ничего не видит. Спас полковой комиссар, объезжавший колонну. Затем – трое суток без сознания в санитарной машине. Обошлось без последствий, но и без моего участия.

Похожие случаи не укладываются в десяток. И в другой тоже. Сейчас Атхар утверждает, что Валерий в глубине кризиса, опаснее которого не было. Ко мне подключены все оперативники. Слушаем Атхара и каждый определяет возможности участия.

– Он теряет последние ориентиры. Он не знает того, что стало известно нам. Ищет смысл, но не понимает, где искать. Требуется срочное решение, для него неожиданное. Наир, ты будешь корректировать работу всего отряда. Уртаб стал для него чрезвычайно опасен. Нужен переезд. Ерофей, Горомир и Сухильда – направить усилия на военное ведомство в столице, Славине. Там определите, куда его отправить. Остальные в Уртаб – с задачей блокировать всяческую угрозу. Беречь больше, чем свой живот!

Ерофей уточнил, он предпочитает ясность сразу:

– На что акцент в Славине? Перевод в столицу?

Атхар развел руками. Странный для него жест.

– Если бы я знал точно… Лучше всего – на несколько лет за пределы Империи. Там это называется интернациональный долг.

– В «горячую точку»? – удивился я, – А если временно, пусть снова «за штат», в тихое местечко где-нибудь у Темного моря или Меотийского залива?

– Не годится. Он за время службы объехал почти всю страну. Так внутренний кризис не снять. Еще чуть, – и он полностью во власти Тьмы. В таком случае весь наш отряд окажется бесполезен; ни в отставку, ни на пенсион я не пригожусь. А вам… Вам придется искать убежище в другой Вселенной. Сможете?

***

Для нормализации обстановки вокруг «звездочки» понадобилось семь земных суток. За эти дни и ночи убедился: Атхар видит то, что мне недоступно. Но не он же предопределяет? Все острее вопрос – кто же он, наш Куратор? Все идет к тому, что скоро, – очень скоро, – тайны раскроются. Но сейчас нужен большой разговор. Иначе и я впаду во внутренний кризис.

Атхар согласился на встречу у Дома Сказки. И сразу определил рамки беседы.

– Предмет нашего интереса – Анвар и ситуация вокруг него. Жаловаться на свое бессилие не рекомендую.

Строг он сегодня. Но выглядит хорошо.

– Да, я сорвался недавно, – осудил я себя, – Сам не понимаю, как… Думаю, Земля влияет. Я ведь оттуда? Нет, не утверждаю бесполезность своей работы. Но уверен – большинство проблем Внизу решаются без нашего влияния. То есть не нами.

– Ты еще скажи, что Анвар – сам себе оперативный отряд. Ты тоже ищешь смыслы… Дарю аксиому: предопределение – в соответствии с предназначением! Никак не наоборот. А твой подопечный выразился бы так: я больше неправ справа, чем прав слева. Да, путаница усиливается. Ты знаешь, что поддельная история воздействует на ход вещей?

– Поддельная… То есть подделанная? Переписанная, искаженная? Но как?

– Ни мы, ни База с Системой не разберемся в этой каше. Истинные причинно-следственные связи скрыты глубоко. Как тут верно определить свое место?

Закрутил Атхар… И добавил такое…

– Некоторые не просто думают, – говорят! – что оперативный отряд «Чандра» действует исключительно в собственных интересах. Самообеспечением занимается. А ты?

– Ну-у.., – это он совсем! Слов нет…

– И это так. На данном отрезке нашего бытия.

Это уж… Но почему он начал с понимания предопределенности? Бесполезность или бессилие сегодня не означают того же завтра.

– Ты уже говорил нам, что смысл нашего здесь пребывания откроется… Вот-вот. У него, Внизу, то же самое? Он успел отказаться от стольких выгодных предложений! Со стороны – глупо. Сам для себя иногда пальцем не желает пошевелить. Я возвращаюсь к истории Графа и обнаруживаю совпадения. Даже единство в линиях судеб.

Глаза Атхара засветились радостью. Он поражает!

– И я увлекся дневниками Графа. Семья, работа, религия… Поиск смысла личного бытия… Да, оба движутся в одном направлении. Целые пласты биографий совпадают. Мысли-выводы тождественны. Но знака равенства все же нет.

Я чуть не возмутился. О каком он равенстве? Внешнем?

– Еще бы! Среда рождения, стартовые условия! Граф в ситуации Анвара вообще мог не состояться. Но разве в этом дело? Я сопровождал его в последнем отпуске в Нижне-Румск. Они с Воеводой говорили о том, чего я не знаю. Я видел мираж, поднявшийся на другом берегу Румы. Не понимаю. Какие-то Эоны, видение гор с заревом над ними… Тот день был хорош, хоть и необъясним. Мне с ними уютно. Но им и без меня хорошо. Они так созвучны… Великая редкость меж людьми. Он не вернется в Нижне-Румск. Он больше не встретится с единственным другом. Замены – не будет. Атхар, мы оба это знаем. Пусть я не могу заглянуть в его будущее, я чувствую сердцем. Такое чувство вернее знания. Но как почувствовал это он там?! Если чувством можно угадать истину, скрытую и сокровенную, то отсюда много следствий…

Атхар вытянул вперед руку, на нее опустилась сине-зеленая стрекоза. По озеру прошли волны, закачались лотосы. Чувством или душой догадываюсь, о чем он думает. О том же… О том, кто все упорнее нам противодействует. О том, как это сопротивление сочетается с предопределением. О Высшей Воле… Так и оказалось.

– Не надо бояться, Наир. Чем опаснее наступающее Зло, тем больше сил и энергии дается тебе. Вопрос в том, готов ли ты использовать даруемое.

– И тем измеряется степень моей личной свободы? Сделав правильный выбор, я могу проиграть? И каждое текущее испытание – тренировка, подготовка к следующему? Так будет всегда?

– Ты правильно думаешь. Всегда! Но не в Вечности.

Стрекоза отправилась в полет к лотосам. Озеро успокоилось. Радуги не хватает…

– Вечная жизнь… В Системе нет специальной программы по изучению религии. А ведь тут, – как мы убедились недавно, – самое-самое… Почему?

– А истинная вера – дар! Можно тысячу лет изучать Свитки – и бесполезно.

О каких он Свитках?

– Но Анвар… Его жизнь проходит в Имперском воинствующем атеизме. Среди моря заблуждений. Как ему быть?

Атхар возмутился, подобно мне ранее.

– Наир! Не ты, а он в окружении Тьмы. Это его предают женщины, друзья, книги, музыка… Все то, что искусственно и фальшиво. Но «звездочки» – они ведь особенные! Он обрел способность видеть печать Тьмы на лицах людей, на вещах, в научных теориях… Потому-то ни к кому и ни к чему не привязан. А единственный друг? Ты еще… Мы еще с ним встретимся.

Я не понял последней фразы, но решил пока отложить вопрос. И продолжил с издавна больного.

– Атхар! Почему я не могу проникнуть в его будущее? Да, он ежеминутно делает выбор. Ошибки наслаиваются. Всегда множество вариантов, слишком ветвистое дерево?

– А вот тебе противоречие… Он там проживает внутреннюю жизнь, а ты здесь внешнюю. Тебе его труднее понять, чем ему тебя.

– Так? Да? А если соединить внутреннее и внешнее? Два видения мира личности…

– Вот! – Атхар резко поднялся на ноги; лотосы закачались в спокойной воде, – Тогда-то и возникнет истинная реальность. Возродится Айл, приблизится Ард Айлийюн… Разновременность и разнопространственность – иллюзии. Пришли и уйдут.

Он меня совсем запутал. Как будто меня разделили на части и разбросали не глядя, куда попало. О чем-то таком я уже думал. Все же надо спросить.

– Мы – информационные копии реальных людей? Может быть, «звездочек»? Пусть не своих, но…

Об Айлах, – и айликах, – не решился. И так слишком сказочно выходит. Фантастических предположений много: мы инопланетяне, из другого измерения… Если Внизу откроют наше присутствие, кем нас назовут?

Атхар сегодня переполнен сюрпризами. Как странно он смотрит… Будто сюрприз за пазухой держит.

– Но достаточно. Идем, Наир. Пора гостя встречать.

Давно не было пополнения. Когда-то и меня вот так встречали. Почему он назвал его гостем?

Мы в Стратегическом отсеке. Он стоит перед нами спокойно, оглядывая отряд напряженным прищуром. Глаза то ли черные, то ли фиолетовые, не разберу. Волос на голове черный, вьющийся. Выше самого высокого из нас Ерофея на голову! Горомир перед ним карликом кажется. На вид – могуч и знает о том.

Кого он мне напоминает? Но память прошлого блокирована, напрасный вопрос. Как и от Атхара, от него идет добрая волна. На Земле такое тепло называют отеческим или братским. Приподнялось тяжелое верхнее веко. Какой заинтересованный встречный взгляд… Фиолетовый все же…

– Знакомьтесь! – сказал Атхар, – Его зовут Сандр.

Планета. Валерий – преодоление аксиом

.

«Образумьтесь, бессмысленные люди! Когда вы будете умны, невежды?»

Псалом

.

«Откуда же исходит премудрость? И где место разума? Сокрыта она от очей всего живущего и от птиц небесных утаена».

Иов. О премудрости

.

Выбор левый, выбор правый… Еще одна дилемма решена. Отказ от должности в Славине в пользу заграничной командировки. Есть ведь и такая профессия – Родину защищать за ее пределами.

Посмотрим снаружи на драматическую комедию имперского режима. В таланте ее постановщиков я настолько разочаровался, что дальше некуда. Хоть взрывайся… А тут такой подарок, нежданный-негаданный.

В Уруббо-Ассийском Альянсе, похоже, наступает предел. Как в редких Храмах, так и в многочисленных Красных комнатах – алтарные стены с изображением Синклитов. Где пока живые, где уже мертвые, но все активно действующие. Два вида святости… И в то же время каждый гражданин – сам себе бог.

Мне ли не знать! Столько лет в наркотическом кайфе шагаю в ногу с отрядным армейским братством, оттачивая животные инстинкты до мастерского автоматизма. Земная любовь приняла в широчайшие объятия, имперская вертикаль протягивает руку поддержки. Да предательская задумчивость не оставляет: оглядываюсь на бывшие идеалы.

Отдалилась самохвалимая Сурия от своих серебряных лет на дистанцию недостижимости. И я перестал понимать, что здесь делаю и кто я такой. Край как надо в Нижне-Румск, встретиться с Сашей. Но не получается. Еще один барьер восстал, какой-то серый, безвидный и тем непреодолимый.

Теперь уж – после командировки. В той жаркой стране приоритет – Религия Последнего Откровения. Религия как образ жизни, а не ритуальное возжигание свечей в Храме при полном непонимании происходящего под куполом. А мой народ погряз в аксиомах, взятых неизвестно откуда. Все верят в чертей, но никто – в ангелов. Враждебную мне Тьму можно окрестить Дьяволом. Но где тут религия? Бог разве нуждается в дыме свечей? Или в посредниках, которых не сосчитать и служителям Храма? Сильно тут все не так…

Лично я убежден: кто-то невидимый заботится обо мне, поддерживает. Возможно, и не один. Дьяволы, джинны, лешие и русалки – ни при чем. Пусть люди договариваются со своими домовыми. Это не моя мистика.

Мир переполнен чудесами, но самому не разобраться. Люди хотят прямой веры: помолился нарисованному лику, подал записочку храмовнику, написал просьбу Вождю, нажал кнопочку, – и можно в ожидании запрошенного счастья поваляться на диване. А еще лучше – подождать в компании за столом, с бутылочками-девочками. Оккультный культ, а не религия. Теорему, не имеющую доказательств, опровергнуть невозможно.

Пока не освобожусь внутри себя от общенародного набора аксиом, формул, неписанных законов и пока не заполню пустоту… До той поры нет у меня права на встречу с Воеводой.

Часть шестая

Территория Откровения

Планета.

Заговор «черных полковников» и притяжение глины

На планете сосуществуют несовместимые по смыслам бытия цивилизации. Разлом между ними куда глубже, чем между Империями. В той глубине я пока не свой…

То, что явилось внешнему зрению, ошеломило: отсутствует казарменно-барачная повседневность! Нет всепоглощающего соревнования каждого с каждым за обладание кусками вещества и мерами энергии. Здесь живут братья, а не братаны. А люди как дети – что думают, то и говорят.

Я попал в мир, из которого вышли в книжное и кинопространство мои любимые сказки. Мышление освободилось от царапающих мозг аксиом и радость забрезжила на всех горизонтах. Но я поторопился с ожиданиями.

Контингент военных советников размещается в двухэтажных коттеджах у берега моря, рядом с селением рыбаков. Но объединяет нас не территория, а партийная принадлежность. То есть партийное бюро с секретарем. И это привычное с детства единство регулирует все: ритм дыхания, способы передвижения, списки нужных вещей, предметы интереса… В составе партбюро, – «деды-старики», точно как в любимой фаррарскому сердцу казарме. Первое братанское предупреждение поступило через неделю:

– Ты, дорогой, слишком свободно себя ведешь. Так нельзя, у нас надо спрашивать. Что купить, куда сходить…

Безоблачное южное небо посмурнело: оно не любит излишнего напряжения.

– А если я не согласен?

– Получишь партийное взыскание и «да здравствует Родина».

Он говорил с ласковой улыбкой и дружелюбно. Брал на испуг Родиной полковник имперской артиллерии, он же секретарь партийной ячейки. Так я столкнулся с заграничным оперативным отрядом Партии Авангарда.

На первый удар не среагировал, решив уточнить детали. Прежде всего – откуда оно, «дедовство», взялось тут? Конечно же, из древней фаррарской закваски. Командировочный офицерский бомонд преследовал главную цель – накопить побольше инвалюты. Здесь же перебиваются хлебом с салом, с оказией поставляемыми из родных пенат, да попивают самопальную ханку. В свободное время, которого хоть отбавляй, лежат под бесплатным кондиционером и преданно смотрят единственный имперский телеканал. А в выходные дни на открытой площадке в пределах поселка крутят отечественные фильмы. Обязанностей мало, свободы много, вот и кучкуются по интересам. Пока не образовалась лидирующая группа с пониманием собственной избранности.

Имперский анклав с импортированным образом жизни… Ну уж! Секретари, комиссары… Нет уж! С меня хватит!

***

Самопальному питию я предпочел магазинно-рыночный коньяк-виски. Новый мир требовал близкого знакомства. Игнорируя неписанные запреты, свободно посещал столичные кинотеатры, рестораны, дома местных офицеров. «Деды» возмущались. Им не нравится, если кому-то не нравится то, что им нравится. Среди них – комиссар. Эта должность, не оговоренная контрактом, тоже импортировалась. Его озаботили мои «несанкционированные-несогласованные» поездки в столицу чужой страны, удачно расположившуюся в часе езды от коттеджа.

– Валерий! – по-братски сказал он, – Тебя могут сфотографировать. И фото появится в зарубежном журнале…

– И что? – ответил я, сдерживая эмоции, – Пусть смотрят и завидуют, как живут настоящие суриане не только дома, но и в гостях.

Он решил, что я плохо соображаю. И добавил:

– Да тебя сразу отправят назад. Я обязан…

Я не дослушал:

– Если меня отправят назад, ты полетишь следующим рейсом. Я не подписывал документа, который мне запрещает делать то, что я делаю. Действую в рамках контракта. Или у тебя есть другой циркуляр?

Другого циркуляра не было. Отступив, комиссар не сдался. Он не один, они будут совещаться. Они подмяли под себя всех, кроме меня. Но не платить же им за партийный нейтралитет! По всему, назревала война всех против одного. Или одного против всех. Ничего, нам не привыкать.

И я продолжил знакомство с непартийным сказочным миром. Многое удивляло. Особенно – отсутствие знакомой армейской иерархии.

…По времени – начало совещания у министра обороны. Все участники на месте. Солдат-уборщик не успевает домести пол у трибуны и обращается к министру:

– Брат, прости, но осталось немного. Через минуту закончу, и можете начинать.

Министр согласно кивнул, а генералы будто и не заметили неувязки. Или ее действительно не было? Да на моей Родине этот солдат через сутки подметал бы плац в самом отдаленном дисциплинарном батальоне Крайнестана. А его командир потерял бы должность и звание.

Меня познакомили с высшими чинами армии вне служебного контракта. И контакты показали: отношение к тому солдату – норма, и не исключение.

***

Диктатуру Партии Авангарда в поселении военных советников я не отменю. Да и не надо – фаррарский дух отрядного эгоизма надо чем-то сдерживать. Требуется сменить доминанту этого самого духа. Иначе меня поставят в угол на горох и командировка окажется бесполезной. Не стал ждать, пришел в то самое бюро и объявил ультиматум:

– Или вы сами уходите в результате созванного вами досрочного отчетно-выборного собрания, или за вас это сделаю я. Но тогда вы уйдете бесславно и с позором.

Они поверили, что я буду воевать до победы? В таком случае, если они не поднимут белый флаг, скандал выйдет наверх, и главный военный советник Империи в этой стране вынужден будет реагировать. И беленьких среди вожачков с партийной окраской не окажется. Теперь «деды» будут наблюдать за мной пристально, собирая досье.

План действий созрел моментально. Главное – опережающий темп. И помнить – они тут не профи, у них нет комиссарской подготовки и школы жизни, пройденной мною. Обошел все коттеджи, поговорил с каждым советником. В итоге через три дня имел представление о соотношении сил. Определил, кого рекомендовать в состав бюро и на должность секретаря. И понял: встречи с главным военным советником не избежать, такая повестка собрания требует утверждения сверху.

Изложив ситуацию в тезисах на бумаге и заручившись поддержкой трех «не дедов», я вошел в кабинет генерала раньше, чем кто-то из моих противников. Все они по военной профессии имели черные петлицы и околыши на фуражках, что дало возможность назвать их «черными полковниками». А их несогласие с моей претензией на независимость объявить заговором.

Главный генерал быстро сообразил, в чем суть, и сыграл на моей стороне. «Деды» развернули наступление раньше, но опоздали. Явного компромата на меня не нашлось, сфабриковать не успели. Общественное мнение после моих индивидуальных бесед склонить на свою сторону у них не получилось. Привлекли против меня представителя контрразведки, но тот сделал неверный выпад, не уточнив деталей моей службы, за что поплатился. Его отозвали на Родину под прикрытием отпуска и навсегда. События развивались так быстро, что противник растерялся и впал в панику. И на встрече с генералом через несколько дней после объявления войны «деды» выглядели бледными тенями. И когда начальник предложил мне решить их судьбу, они задрожали. Но я понял, что это предложение – способ дать мне возможность без потерь остановить наступление.

– Полковник, я даю вам право определить наказание тем, кто преступил нормы поведения…

Главный советник говорил и смотрел мне в глаза с какой-то надеждой. И знанием, что я не одену чужую одежду даже на короткий срок.

– Единственно законное решение – ваше, – сказал я генералу перед строем военного имперского анклава, – Но партбюро требуется переизбрать немедленно.

Вне решения этой проблемы вся борьба не имела смысла. Это понимали все, и он согласился. А подготовить собрание так, чтобы добиться нужного результата, – чисто техническая задача, которую я мог осуществить в полусонном состоянии.

В бюро и секретарем избрали тех, кого я предложил и уже подготовил к новой нагрузке. И только в этот день смог вздохнуть облегченно и оценить цвета неба и океана.

***

Восток знает, как вернуть вкус халвы. Простое утоление жажды можно превратить в блаженство. Стоит только потерпеть до обостренного желания. И, не торопясь, маленькими глоточками, с долгими паузами… С личной свободой дело обстоит так же.

Свобода сама по себе еще не счастье. И не признак личной правоты. Тьма отступает не по собственному желанию, а под давлением Света. Мне требовались знаки, знамения. Человеку всегда мало того, что есть. Неужели я не удовлетворен тем, что оказался на Территории Откровения, избранной Свыше для размещения изначальных Храмов и ниспослания Откровений? И недостаточно полной победы над объединенным в партийный отряд противником?

Наверное, – ведь эти события укладывались в «естественный ход вещей», – мне хотелось маленького чуда. Я начинал понимать, что противодействовать Высшей Воле Тьма не может, она всего лишь враг человеку. И Свет побеждает не потому, что он светлый, а потому что действует в соответствии с Высшими, неоспоримыми установками. А у меня право выбора, которым я пользуюсь чаще всего неправильно и неверно. И если я прав в борьбе с «заговором черных полковников», то надо держать эту линию дальше. А если нет? Тогда я в заблуждении, которое будет усиливаться.

Добрый знак означал бы поддержку… Подтверждение пришло и было оно двойным, усиленным. Вначале на освободившееся место комиссара Генштаб прислал соответствующего мне по пониманию общей и конкретной ситуации полковника. Плюс он оказался мастером восточных единоборств, и я немедленно попросился в ученики. Второе событие произошло во дворе моего коттеджа. Мы отдыхали после трудного дня, температура которого в тени достигла половины от точки кипения воды. Собрались вчетвером, с дамами. Беседуем о секретах древних монахов, наблюдаем за воронами, устроившимися на бетонном заборе метрах в тридцати. Вороны крупные, как коршуны в Империи. Естественно, разговор перешел на них.

– Они разумные, сказал я, – У меня с ними обоюдная дружба.

Новый комиссар поверил, дамы нет. Что мне оставалось делать? Только пожелать, с верой и надеждой. Один из воронов взлетел с забора, на минуту исчез с глаз и, вернувшись, пролетел над нашими головами. Надо мной чуть задержался, и к ногам упала серебряная цепочка. Я рассмеялся от радости. И сказал, обращаясь к ворону, занявшему прежнее место на заборе:

– Мне ничего не нужно. Но со мной две женщины. Принеси еще что-нибудь.

Через минуту на то же место падает серебряная крупная брошь, тоже потемневшая от времени. Несомненно, вороны владеют кладом, которому сотни лет. Люди убедились в разумности птиц, я – в реальности того мира, который людьми не признается.

***

Как бороться с общественными миражами? Если еще и со своими не разобрался… Диктатура черных полковников ликвидирована. Но ожидаемого спокойствия нет. В родном посольстве и столичном Доме Дружбы приличные библиотеки. Нахожу то, что и не мечтал найти. История… Сколько накрутили! В учебниках одно, в документах другое. Ученые не имеют единства в теориях. История – одна из коллективных иллюзий! Уверен, ее переписывали столько раз, что сама реальная, – когда-то бывшая объективной, – история исказилась. И мы живем в полудостоверном мире. И чтобы как-то закрепиться в этом туманном болоте, ощутить устойчивость, каждый обладающий возможностями отряд вешает на себя знаки исключительности. Плодятся святые, чудеса, победы национального оружия… Групповой знак избранности-величия каждый член отряда вешает на себя. Так возникают объединения «черных полковников» и прочие группы более крутых террористов.

А в моей жизни открылась эпоха беспартийной демократии, психологического комфорта и спокойной рыбалки над коралловыми полями в прозрачном море.

– Просторна и богата страна Сурия. Но почему вы так бедно живете?

Спрашивает абориген-полковник. Мне, советнику, положено дипломатично отвечать и на такие вопросы.

– Но, друг мой, мы поставляем вам лучшее в мире оружие и военную технику. Вам помогают наши специалисты…

А по сути, я должен сказать: приоритет любой Империи – военная мощь. Иначе она не сможет претендовать… Его небольшая страна, лишенная глобальных претензий, живет богаче и свободней. А люди черпают смыслы в религии. То есть в вечности. В их глазах светится счастье. Но мир колеблется с возрастающей амплитудой, и они захотели опереться на чужую силу. Наши государства взаимодействуют, но они несовместимы, у нас разные ориентиры и несовпадающие календари. Хавва-Пандора, укрывшись от Адама, вскрыла печать на запретном кувшине. Из него вылетели все беды и множество календарей. На дне осталась мера. Она долго размышляла, выйти к людям или нет. Не успела, Адам вернул печать на место. Теперь люди точно не знают, когда начинается очередной год и новый день. У каждого народа своя Луна.

Луна моего друга Ахмада из рода Хашим. Пока не знаю, что это значит. Эта Луна транслирует знание, о котором я понятия не имел. Вот: меня с рождения сопровождают ангелы и бес. Тело ангела соткано из света, а беса-джинна из особого огня. Человек выбирает, чьим советам следовать. Тем ступая на одну из двух дорог – солнечно-звездную или лунную. Идущие по правому, звездному пути делаются праведниками. Все просто и понятно. Бинарность мира, известная с детства, обретает глубину.

– А как насчет эльфов и домовых? – спрашиваю я.

Он отвечает: у каждой реки, долины, цветка есть свой добрый и злой духи. Доброе и злое заложены в каждой вещи. Даже в армейском ботинке. Люди первых поколений обладали другим зрением и могли видеть суть вещей.

Две дороги, право выбора… Ангел справа, джинн слева. Каким ухом я слушаю? У каждого желания свои ноги, растущие справа или слева. Неверные – те, у которых оба уха левые. Слева – известная мне Тьма. Она шепчет: гуляй, Валера, твои желания превыше, ты сам себе менеджер, зачем тебе тесный Договор? Сочини себе удобный. Не можешь, слов не хватает? Воспользуйся готовыми вариантами, от искушенных в искусе. Так чьему откровению я следовал ближние годы?

Беседы с Ахмадом пробудили непонятное. Слышу от него фразу из Последнего Откровения и могу продолжить ее на языке оригинала! Тут дело не в ушах и даже не в памяти… Неужели нить тянется из Стертого Времени? Не из этих ли слов пел я песни на картофельном поле у дома? Нить все еще жива и вибрирует?!

Каждый вбирает в себя от джинна сколько хочет, а от ангела – сколько может, если местечко есть, если осталось. Но как иначе? По судьбе я столько раз убеждался: добро вещь неудобная по жизни. Практично иметь от него оболочку и носить как визитку, как орден. Не тяготит, но украшает.

***

Песочек на берегу океана – лучшее место для занятий. При температуре не выше имперской летней любой прием борьбы усваивается с первого показа. Мастер-комиссар, провожая взглядом стаю розовых фламинго, сказал:

– Мы с тобой внутри Книги Перемен. Я не учитель, а всего лишь тренер.

– Но мне нужен учитель!

…Тренер у меня был. По борьбе вольной. Он же начальник уголовного розыска и шеф оперотряда. Подставил меня под другой оперотряд и скрылся. Господа советники, возвращаясь на Родину, получают колики в печени и других органах. Из-за экономии динаров и дирхемов. Друзья и родственники Ахмада знают, что правая рука выше левой. Мне среди них уютно и безопасно. Даже на элитном пляже службы безопасности другой страны.

Комиссар-мастер, оценив историю с «черными полковниками», назвал меня отдельным оперотрядом. Он говорил серьезно, но я не согласился. Он не в курсе: один, и только один Саша Воевода в одиночку превосходит любой оперотряд. Комиссара мои местные друзья-братья не приняли в свое общество. Никого более не приняли. И в том нет моей заслуги. Тут что-то мистическое, корни которого в дне завтрашнем. То есть в предназначении.

Разве мало я видел физически сильных и волевых мужиков? Ни один из них не способен стать оперотрядом. Никто из них не станет своим на Территории Откровения, на Священной земле.

Как реализуется мистический план? Не через магию же. Случай с воронами – не магия. Не колдовство: я не нажимал кнопку, не произносил мантру, не кооперировался с бесами. Требуется новое понимание… Чем реальный мир отличается от фантастического? Мерой истины в словах, звуках, красках?

Пришлось вернуться к любимым авторам, которых считал гениями, мастерами слова. Начал с «Апеллесовой черты». Перечитал раз, другой. Никакого эффекта, не ощущаю присутствия волшебного пера. И однажды, проснувшись среди ночи, принялся машинально переписывать текст на бумагу. Работа робота… И вскоре не сдержал крика восхищения. Открылось разом все: ритм, подбор слов и звуков по длине и звучанию, и что-то еще, не передаваемое рациональным способом мышления. Так же получилось с «Местом для памятника», «Поводырем». Но не вышло с «Черным монахом», – еще загадка.

***

Бесцветности в мире нет, но какого цвета зеркала? Такие вопросы важны, если обитаешь в чужом сне. В бумагах своих обнаружил цитату неизвестного автора:

«Бог – это Я целого мира, но ты не можешь видеть Его по той же самой причине, по которой без зеркала ты не можешь заглянуть в собственные глаза. Ты не можешь видеть свои глаза точно так же, как ты не в состоянии укусить свои зубы или посмотреть, что творится внутри твоей головы. Твое «я» спрятано так искусно потому, что в тебе прячется Сам Бог».

Цитата пригодится. Пока главное – зеркало. Разберемся с отражениями. Восток и Запад могут служить зеркалами друг для друга, но взаимными отражениями не являются. Представив это, я понял, что Империи не противостоят. И никогда не противостояли. Империя одна, разделенная географически. Но не политически или идеологически. Они изображают непримиримые противоречия, затрачивая на создание мировой иллюзии немалые средства.

Иллюзорное разделение имеет глубинный смысл. Так, оно принуждает кусочки внеимперского мира стремиться к одной из Империй в расчете на защиту от давления другой. Тайна имперского единства спрятана так глубоко, что ее не все знают в высших элитных кругах.

Правила большой игры не представляю. Но подозреваю, в будущем они могут иметь для меня особое значение.

Открытие из начальной школы: важнейшее из искусств – умение задать себе правильный вопрос. Ответ придет сам. В каком мире я живу? Внутри голой материи или в океане Духа? Догадываюсь, где искать вопросы…

Мы с Ахмадом загрузили машину снедью и приехали на берег материального моря. На участок, не принадлежащий правительству. С Ахмадом мне почти как с Сашей. Они хозяева в своих мирах. Но где мой мир, где им будет со мной так же уютно?

– В своей жизни я прочитал сказок больше, чем тысяча и одна. В некоторых упоминаются красочные волшебные страны. Они существуют?

– Попробуй рыбу. Ее делали на углях, – отвечает Ахмад, – Ты маленький мальчик?

– Да, – признаюсь я.

– Тогда все хорошо. Один из наших путешественников встретился в пути с семью мудрецами. У тебя впереди длинный путь. Семь мудрецов открою тебе много тайн.

– Опять дороги?! Я устал от них, брат, – вздохнул я расстроенно, – Я не хочу менять мир, не буду делать революций. Бог так высоко… А вокруг и внутри меня происходит такое… Мне хочется знать, что делать. Или ничего не надо?

Ахмад улыбнулся так, словно Радугу увидел. Мне бы так научиться.

– Ничего вокруг тебя не изменится к лучшему, пока ты сам не изменишь себя. Но ты сможешь. Если не повзрослеешь слишком быстро. Тебе не нравится рыба?

Нет, прививки не будет. Мальчикам не дают рецептов от неприятностей. Мальчикам предстоит выработать иммунитет. И с иммунитетом жить, не взрослея.

Я повернул голову на звук клаксона. К берегу подкатил автобус, из него выпорхнули десятка полтора юных дам, задрапированных в черное. Привлеченный жаром тел, с моря налетел ветер, и глаза мои округлились. Ожившие статуэтки работы величайшего из мастеров! Ахмад пояснил:

– Студентки столичного университета. Приехали освежиться. День очень жаркий.

Не снимая одеяний, статуэтки вошли в воду. Полчаса купания, и они на берегу. Мы с ветром затихли, глядя на облепленное влажной тканью человеческое совершенство. Они сохранят стройность и изящество до глубокой старости. В родной Сурии женские организмы изнашиваются рано. Известно, почему: Максова ранняя зрелость плюс раскрепощенность. Эрос, не блокированный религией, пленяет с детства. Биологическое созревание опережает нравственное и интеллектуальное на много лет. Часто на всю жизнь.

Волшебное перо Рабиндраната… Его многозначная «Майя» – история любой земной мечты. Я дописал к рассказу несколько строк. Об иллюзии как результате самообмана. Об изменчивой магии глаз, за которой прячется мистика. А за мистикой… В стране Ахмада глаза женщин цветные, и они светятся. Здесь нет бесцветных замутненных зеркал.

Специалист-филолог, ищущий в словах управляемую магию вечности, сказал, что сурианский язык – зеркальное отражение языка Территории Откровения. Опять зеркало! Все дурное появляется из мутных отражений. В них обитают кошмары.

Свиньи могут вырваться из сна-ужаса. За ними придут свинопасы и свиноеды. Запах свинячьего дерьма распространится на Территорию. В такой обстановке невозможно работать.

***

Книга Перемен нашла в себе почетное место для Уруббо-Ассийского Альянса. Несгибаемая Партия Авангарда круто поворачивала генеральную линию. В имперских верхах пошло брожение, народ перегруппировывается в новые отряды. Обе Империи объявили курс на сближение. Намек на слияние? Нет, слишком рано. Громадный антиимперский мир имеет все возможности консолидироваться. Только общий непреодолимый кризис может тому помешать. Неустойчивость на планете растет. Зоркий глаз с независимым кошельком способен предвидеть сроки неизбежности. Мне это не дано.

Но я могу достаточно уверенно предположить: на подходе испытания сверхсекретной военной технологии. Понадобится суммарная имперская мощь. Военно-техническая элита имеет тайную цель, с географической привязкой. Следует ожидать локальных беспорядков. Интересно, где? Боюсь, именно на Территории Откровения. Здесь много ресурсов и немало исторических загадок.

А в родной Империи завяжется очередной кровавый передел. Свежеорганизованные фаррарские отряды начнут резать и рвать материю по своим лекалам.

Ахмад меня «успокоил»: имеющее начало имеет и конец. И Вселенная в целом предназначена Творцом к уничтожению. Но что мне судьба Вселенной?

Совсем недавно я чудом избежал полного разочарования. Не соглашаясь с общими нормами, думал и действовал как все. Потерял все цели с идеалами, а на их место воздвигать нечего. Только тут, среди людей иной цивилизации, явилась надежда на заполнение пустоты. И вот, снова перетряска? Или все же знание судьбы Вселенной имеет значение для личной линии жизни? В таком случае надо вырваться из колонны, в которой марширую под радостную улыбку князя Тьмы.

***

Тренировка по единоборствам не клеится. Песок вяжет ноги, день мутно-серый, несмотря на раскаленное до бледности небо. Решили заняться сбором крабов. После отлива остаются неглубокие озерки, а там их – скопища. Они зарываются в песок, из которого торчат перископами глазные шарики. Лучшее оружие для охоты – трезубец, которым обычно бью кальмаров. Наполнили крабами мешок и присели отдохнуть на раскаленный камень. Тут и подкатил автомобиль Ахмада.

– Ты за мной? – спросил я с надеждой.

– Да, – он извинился перед комиссаром, – Люди ждут. С главным вашим договорились. Отдохнем денек-другой…

Я облегченно выдохнул. Давно пора… «Ждущих людей» я успел узнать неплохо. И считал братьями. Они занимают верхние посты в военной иерархии, но в общении как дети. Для меня, не повзрослевшего, в самый раз.

Эксклюзивный пляж министерства обороны… Кроме нас, никого. Близ воды полотняный навес, под его тенью скатерть. Лангусты из директорского фонда столичного рыбзавода, шашлык из молодого барашка; из него же крепчайший яичной желтизны бульон, рыба трех сортов, громадное блюдо плова, овощи, зелень… И, конечно, имперские коньяк с водкой.

Эти люди устали от рабочего напряжения. Они предвидят перемены и решили перед ними расслабиться, чтобы потом сосредоточиться на главном. Я тут свой, от меня нет секретов. Говорим на смеси двух языков. Алкоголь позволяет находить нужные слова без натуги. Нет, не алкоголь… Воздух светлый, без мути, небо голубое и чистое. Надо проверить, как вода.

***

Метров на двадцать зеркальное мелководье; дальше волны, мягкие и теплые. В животе столько всего, сил на движение нет. Лег на спину и засмотрелся на небо. Волна поднимает и опускает, не хочется думать ни о чем. Когда очнулся от безвременья и с гребня волны посмотрел на берег, то поразился. Фигурки людей под навесом в длину спички. На сколько километров меня отнесло?

Вода южного океана плотная, при желании не утонешь. Я сделал попытку доплыть до берега. Не тут то было – противодействует мощное течение. И профессиональный пловец не сможет. Итак, бесполезно. И волнение ушло. Океан не пустыня. Чуть южнее оживленные морские трассы, встретится или лайнер, или рыбацкое судно. Тепло, до вечера продержусь.

Но когда фигурки на берегу обратились в точки, забеспокоился. Лайнер может оказаться под флагом недружественной страны. На рыбаков надежды мало. В море полно хищников, которые не прочь полакомиться иностранным телом. И тогда не только словами, но и сердцем взмолился. Впервые в жизни…

– Господи! Спаси, помоги вернуться на твердую сушу.

Еще раз осмотрелся и покорился провидению. Не в моих руках судьба моя, вне сомнения. К чему напрасные движения и мечты о несбыточном? Ведь нет гарантий и в завтрашнем дне. Люди не знают такой простой и непреложной аксиомы? К тому же море такое теплое, такое ласковое. Я как младенец в люльке, которую качает мама. Причин для смятения нет.

Отвлекшись от мудрых мыслей и лицезрения бездонного неба, глянул в сторону суши. И удивился: могу рассмотреть лица людей. Один указывает рукой в мою сторону. Я не стал грести, доверился силе, возвращающей меня. Перед зеркалом мелководья достал ногами дно и пошел пешком. Вода расступалась без сопротивления.

Я думал, что качался на волнах несколько часов. По береговому времени прошел час. О, какова же была скорость течения как в океан, так и обратно!? Ахмад внимательно смотрит на меня. Остатки страха я успел ликвидировать стаканом родной «Славинской». И он, не найдя признаков для тревоги, негромко сказал:

– Да-а… Я не думал, что ты такой сильный… Я хорошо плаваю. Но так не смог бы.

Чудеса не всегда видны. Смотреть надо уметь. Да, кто-то или что-то спасает меня… Вспомнил свет, осветивший улицу детства. Кто помог бессильному справиться с нагруженной тачкой и не потеряться в той мрачной ночи? Ведь я тогда не молился и не молил. В чем дело? И услышал слова, прозвучавшие у правого уха:

– Будет так, как ты захочешь…

Голос не из Тьмы. Кто он?

Моя комната на втором этаже коттеджа. Шумит кондиционер, за окном крупные южные звезды и большая Луна. Я за письменным столом. Пытаюсь найти себя внутри бесконечности. Нет пока системы координат. Детские опасные опыты предостерегают: не занимайся тем, что превосходит понимание. Тем не менее…

Жду появления схемы, чтобы отразить на бумаге. Вспоминаю: Вселенная снаружи может восприниматься как элементарная частица. Меньше электрона. И при этом остается неизмеримо громадной. Каков же ее Создатель? Вселенную я воспринимаю органами чувств и мышлением, а Его – не могу. Где и зачем тут я, среди мириадов звезд и планет?

Не получается схема. Закрываю глаза, и передо мной загораются далекие солнца. Их все больше, они двигаются, сливаясь в тысячезвездное скопление. А внутри него вращаются по невидимым орбитам обитаемые планеты. Приближаюсь к одной из них. На планете живут существа, похожие на людей. Очень красивые и могучие, куда там землянам.

Картинка далекого мира уходит. На ее месте – череп, прозрачный и громадный. Хрустальный, – приходит знание. Он живой, мыслящий. И смотрит куда-то внутрь меня. Чувствую – хочет что-то передать. Но поток мыслей чрезмерно плотен, не могу воспринять. Прорывается в сознание единственное из множества чувство-переживание. Горечь… Тоска по потерянному телу… Мне становится так грустно, что открываю глаза. По щекам текут слезы.

Опять хрустальный череп! Что за наваждение! Череп на одном из языков звучит «Голгофа»… Определенно, идет целенаправленное воздействие на психику. На столе – белый бумажный лист.

***

Сижу в заграничном служебном кабинете и ничего не делаю. Открывается дверь, входит Ахмад.

– Я договорился с твоим начальством. Мы едем на север, в горы. На моей машине. На столько дней, на сколько захочешь.

Судьба строится вне моей прямой активности. Не в первый раз…

Лента шоссе как голодная змея – извивается, с трудом выдерживая направление. Ахмад крутит руль и улыбается. Он из потомков Заключительного Посланника, из благословенного рода. С ним мы не встретим ни одного джинна. Песок меняет цвета вне всякой логики, от желтого до красного. Солнце катит в гору, небо бледнеет, в салон рвутся горячие струи. Я невольно повторяю движения ног Ахмада, давящего педали.

– В горах есть вулканы? Спящие…

– Не знаю. Надо спросить у ангела гор.

Мы одновременно жмем на педаль тормоза. Дорогу переходит большая серо-коричневая ящерица.

– Но горы твои надежны? Как узнать, будет землетрясение или нет?

– Очень просто. Разберись, что за люди там живут. Что их беспокоит, какова их вера…

Действительно просто. С такого знания и должна начинаться сейсмология. Да и любая другая наука. С анализа человеческого спектра… Нет в нем Радуги – жди беды.

– Тебе, Валерий, часто снятся сны. Так?

– Всегда.

Я не помню ночи без цветного сна. И с непростой завязкой. Почему он спросил? Я разучился управлять сновидениями. В детстве получалось легко, длинные сериалы снились по сюжету, который нравился. И летаю в последние годы редко… Поделился этим с Ахмадом, он выслушал, но заговорил о другом.

– Это случилось давно. Четыре тысячи лет прошло или больше. На земле, созданной для счастья, Бог сотворил для людей большое пресное озеро. На берегах его поселились люди, построили города. Жизнь их текла безмятежно, и скоро они стали нарушать все, что только можно нарушить. Всевышний предупредил их через пророка, но они не вняли… И земля вместе с озером опустилась. На полкилометра вниз. А вода стала соленой, мертвой.

– Кладбище под водой? И законсервированные трупы…

Как я раньше не догадался! Сейчас там курорт. У смерти берут рецепты для продления жизни. Да, наверное, такие вещи можно предсказать.

Ахмад улыбнулся как полная Луна. Над северным горизонтом поднялась голубая горная цепь. А меня кто-то схватил громадной ладонью и чуть сдавил пальцы. И тут же отпустил.

– Поднимемся немного и отдохнем, – сказал Ахмад, посмотрев на меня.

Еще час на спине змеи и мы рядом со скалами. Ступил на щебень обочины и дыхание снова замерло. Отпустило, и в ноздри хлынул такой странный запах, что я застыл на месте. Нос затрепетал, я закрутил головой, пытаясь определить источник необыкновенного аромата.

– Что с тобой?

– Запах! Здесь всегда такой запах? Откуда?

Ахмад принюхался и сказал:

– Ничего такого. Пахнет как обычно.

Как ему поверить? Как можно не ощутить такое! Тут и сладость, и терпкость и еще… Мёд, специи, мята, шоколад… И что-то, непонятное мне.

Справа впереди ровная площадка, место для привала. Отпил воды из пластиковой бутылки, аппетита нет. Захотелось осмотреться. Сложный аромат исходит от гор. Ничего другого тут нет. Дорога пахнет по-иному. Видимо, дело не в физике или химии, а во мне. Что особенного в этих горах? Почему они так действуют на меня? И почему запах, а не что-то иное? Цветные пятна, например? Вспомнил картину из детства. Лет в двенадцать иногда бесцельно бродил по улицам Нижне-Румска. Недалеко от дома, слабость сказывалась. Однажды на улице, пересекающей мой путь, увидел женщину в невероятном платье. Метров сто до нее, но четко отпечаталось: красивейший узор сине-зеленых тонов, плавно меняющий очертания при движении. Ни до, ни после ничего подобного…

– Нас ждет прохладный город. Ты давно стоял под дождем? – остановил мои искания Ахмад, – Поехали!

Горного серпантина я не заметил: запах продолжал гулять по салону, отключив прочие органы чувств. Исчез он на подступах к городу. Здесь нам открылся другой мир. По небу плывут облака, солнце отражается от луж на асфальте улиц. Ежевечерне, в один и тот же час, на город проливается обильный дождь, а температура в два раза ниже, чем в столице страны на берегу океана.

Остановились в скромной гостинице на углу центрального перекрестка. Прогулялись по улицам, заглянули на рынок, перекусили в небольшом кафе. Ахмад встретил давних друзей и пригласил на вечер. Я продолжал принюхиваться, прислушиваться. Почему того запаха нет в городе? Дожди его смывают?

Ветер пригнал грозовые тучи с молниями и громом. От необычности стало совсем уютно. Я стоял у подъезда гостиницы, пока совсем не промок. Как давно не было хорошо от прохладного дождичка! В Свято-Покровске бегал голышом под ливнями вокруг казармы. Набиралось нас не больше десятка.

Собрались гости, накрыли скромный стол. Большую часть заняла сочная темно-зеленая трава. Из разрешенных наркотиков. Раскрепощает сознание, не оставляя похмельного синдрома. Применяется при мозговых штурмах. У меня внутренний запрет на наркотики, пусть безобидные. От травки отказался, но в коллектив влился. Послушал: говорят что думают. А думают хорошо, не только о суетном. Но гости собрались просидеть за разговором до утра. Я собрал все одеяла и устроился на балконе. Один из гостей сказал:

– Мы уйдем рано. Сохрани в себе Восток, когда окажешься на Западе.

Да уж, пожелание… Эти люди рождаются и умирают искренне для своих, загадочно для чужих. Он мне пожелал того же. В Империи многие появляются на свет мудрыми стариками. Земная рассудочность… Друг детства Миха в первом классе знал, что ему в жизни нужно и для чего. А если все знаешь, зачем задумываться? Ни сомнений, ни неврозов, простая и ясная технология жизни.

Ранним утром мы двинулись дальше, к облакам. Поднялись на перевал и открылся настолько роскошный вид, что голова закружилась. До самого горизонта горы и долины, с господством двух цветов, голубого и синего с вкраплениями зеленых тонов. А наверху – синее небо с ослепительно белыми тенями прозрачных дождей. И – бледный, почти невидимый диск Луны. Лента дороги, петляя, упирается в городок, составленный из сахарных кубиков. Отсюда километров двадцать по курвиметру. Такие вычислительные операции я мысленно легко проделываю после прохождения курса на кафедре военной топографии в Военном Институте.

– Там дешевый вещевой рынок. Твои соплеменники стремятся… Поедем?

– Нет, – ответил я, – Не тянет. Вернемся в город дождей.

Красивая, но лунная дорога, сказал я себе. Шмотки не волнуют мою кровь.

– А вот посидеть тут, посмотреть кругом – с удовольствием.

Он согласился. Мы нашли удобный камень, и Ахмад сказал очень серьезно:

– Ты как Джоха. Тот ходил на рынки, чтобы посмеяться над глупостью.

– У нас его зовут Ходжа, – понял я, – Показывают в кино как смешного хитрого клоуна. Но думаю, он суфий. Жил во времена Железного Хромца. Так?

– Это Железный Хромец жил в его времена, – поправил меня Ахмад, – Он не возражал императору, но и не боялся его. Он хорошо знал, кого должен бояться человек. Познавший себя алмаз избирает убежище в стеклянном сосуде с чистой водой. Его самого не видать, а он видит все.

Ого! Это совет? Быть внешне невидимым, незаметным… Вот как сейчас. Я вижу много и далеко, но кто видит меня?

– Ты не знаешь, почему я родился в Империи, а не в этих горах?

– Знаю, – рассмеялся он, – Чтобы приехать военным советником.

– А вам нужны мои советы? Вам нужно оружие Империи.

– Так, – согласился он, – Империи – вещь необходимая. Кто-то должен ковать оружие. А кто-то – выбирать, у кого его брать. А что касается… Разве ты не нужен нам, а мы тебе? Без военных советов?

Голос Ахмада удалялся, затихая. На севере, за горами, за долами, что-то таится. Грозное и беспощадное. Не оттуда-ли достигает меня чарующий загадочный запах? И откуда взялось ощущение угрозы? Нет, всего лишь голое предчувствие, ничего конкретного.

В Последнем Откровении сказано, что Бог сотворил семь небес. Звезды – еще не небо. У звезд планеты, на них живут иные люди. И звезды – тоже земля. А там, где звезды кончаются, начинается первое небо. Только первое! И где-то там, то ли в небесах, то ли за ними, приготовлено для человеков истинное бытие. Для тех, кто избрал звездную дорогу, не лунную…

В моей Луне тоже что-то звездное… В детстве любил с ней беседовать. Не просто словами, но и настроением, и чем-то еще. В глубине соленого мертвого озера стоят законсервированные трупы. Как соляные столбы. И ждут воскрешения. Скоро они предстанут на Суде. Где буду в этот момент я?

– Ахмад! Луна здесь большая? Близкая?

– Ты совсем маленький… Тебе не хватает нежности? Но у тебя хорошее истинное имя. Кто тебе дал его?

На обратном пути попросил притормозить там, где странный аромат показался сильнее. Слева дорога ограничена отвесом скалы, справа – обрыв в ущелье. По ту сторону, высоко, бьет родник. От родника спускается девушка в черном платье с кувшином на плече. Рядом с ней ветер, и какая она стройная! И как ступает – прямо перелетает с камня на камень.

А над горой с родником повис серебряный лунный диск. Дневная Луна, недостижимая красота с кувшином, очень серьезный Ахмад рядом с машиной, и странный запах гор…

Никаких бараков, канализаций, империализаций… Небеса – это Эоны! Мои мысли удваиваются. Чувства – тоже. Словно рядом еще один я. Но другой – умнее, сильнее, сказочнее. Умеющий говорить с Луной когда захочет.

Я резко повернулся, чтобы успеть ухватить зрением… Но… Подошел Ахмад, положил руку на плечо и тихонько сказал:

– Нам пора…

Внепланетная База «Чандра». Информаторий

Все-таки я нарушил запрет. Как удержаться: прилунились разом две экспедиции. Вначале земная, чуть позже – неизвестная. Система разрешила виртуальный вариант прогулки. Жаль, мне хотелось поиграть в полном воплощении. Предстать в качестве арбитра – представителя третьей цивилизации.

Земляне вышли на Контакт впервые и не по своей инициативе. И выглядят напуганными. Слушая инопланетян, я постарался протестировать их истинный замысел, скрытый внешним сценарием. Коламбийской Федерации предложили Договор. Люди Земли забывают о претензии на Луну, а взамен получают технологию проникновения на планету, не тронутую машинным прогрессом. Связь лунного модуля с планетой Внизу действовала надежно, и Договор утвердили за три часа.

Астронавтам невдомек, что с ними говорили не сами инопланетяне, а биодроны, способные обретать любой внешний вид. На встрече они вызывали доверие. Замысел хозяев выявить не удалось. Но руководят ими отнюдь не светлые нормы-правила. Почему они с такой готовностью, почти «бесплатно» дарят Империи некий цветущий и населенный мир? Колонизация целой планеты…

Встреча озадачила и встревожила. Всплыла мысль: визит биодронов как-то связан с итоговой миссией моего оперативного отряда. Запросил у Системы информацию о подобных случаях в прошлом. Она отослала за разрешением к Куратору. Тут еще вспышка активности Теней. И опять у Энергоотсека. Требуется немедленная встреча с Атхаром.

О вероятном наказании за неуважение к табу я забыл. Атхар отклонил предложение на встречу у воды. Бассейн спортзала или озеро у Дома Сказки… Недавно открыл – близость воды снимает возбуждение. Он определил Информаторий. Стеллажи с книгами, свитками, кристаллами памяти. Двух и трехмерные экраны, кабинеты полного погружения в кристаллы… Скучно и прозаично; не помню, когда я тут был последний раз.

Атхар явился ниоткуда. Во всяком случае, я не заметил, откуда и как. Стоит спокойно и уголками губ демонстрирует иронию.

– Ты, Наир, хорошо потрудился в эти дни. Я доволен.

Я проявил полную несостоятельность, а он доволен?

– Но… Я везде не успеваю! Назревает новый кризис. Без постоянного физического воплощения рядом с Анваром не справлюсь.

Атхар продолжает улыбаться.

– Невозможно! Скоро узнаешь почему. Пока ведь с ним порядок?

– Пока да. Но только потому, что его прикрывает какая-то сила, неизмеримо большая, чем все мы. И она не скрывает свои действия, не считает нужным. На Земле такое называют чудом.

– И ты не знаешь, что это за сила? – без иронии спросил он.

– Понимаю, о чем ты. О Ком… Но у меня нет свидетельств. Могу только предполагать. Собираюсь посчитать, сколько раз он мог погибнуть или потерять себя.

– Поговорим и об этом. А сейчас – кое-что из скрытого. О создателях Лунной Базы… Что тебе известно?

Вот. Наконец-то! Он сделал два шага в сторону, освободив вид на метровый демонстрационный экран.

– Твердо знаю одно – они не мы.

– Верно. И не земляне. Две расы строили Базу. Одна – из планетной системы в созвездии Стрельца. В направлении к ядру Млечного Пути. Их родная звезда Внизу именуется Роус. Под номером… В десяти световых годах от Солнца. Скромный красный карлик. Сириус к ней ближе, чем к нам. Интересный треугольник получается? По сравнению с нами они гиганты. Иная биология, но тела по белковому составу схожи с земными. А скелет хрустальный. Раса, родственная земной.

Однако! Скрывать такое! На Земле найдены хрустальные черепа – вспыхнуло в памяти. Но хрусталь – материал не очень…

Атхар угадал мои сомнения:

– Не земного типа хрусталь. Алмаза крепче. От земных мерок пора отказываться.

Да у меня нет никаких мерок! Пустота… Но память еще работает. Двенадцать черепов! Или тринадцать? Внизу постоянно запутывают все, что только можно. Я рассказал Атхару о земных хрустальных черепах. Он кивнул и добавил:

– Тринадцатый – не на Земле. Он на планете Ила-Аджала. Место ссылки великого существа расы Стрельца. Там его зовут Вёльв.

Ила-Аджала, Вёльв… Какие сказочные имена! Место ссылки черепа? Разве неживое можно наказать ссылкой в зону или на сказочную планету?

– Атхар! – почти взмолился я, – Не надо по капелькам. Я начинаю нервничать.

Он улыбнулся как отец подающему надежды сыну. А я заметил, что он еще чуть постарел. Словно обычный житель планеты, раб времени. Грустно… Ничего я о нем не знаю… Слушал я завороженно.

– …Двенадцать черепов на Земле, тринадцатый на Иле-Аджале. Земные выглядят как человеческие, но реально они больше. Тринадцатый воспринимается громадным, на деле он меньше. Высокие, могучие, красивые, разумные люди. Да, люди. И они вовсе не мертвы. Тела их сосредоточены в черепах. Можешь считать это заклятием, действующим в ином измерении. Я сам не понимаю. Планету Ила-Аджала просто так не отыскать. Трехмерные телескопы показывают далеко не все. Планета и близка к нам, и очень далека. А вот Луна, на которой пребываем, вращается и вокруг Илы-Аджалы. А рядом с ней еще один спутник, поменьше, по имени Ида.

Слова Атхара разносятся по Информаторию отзвуками медного колокола. Вселенная – большая Книга Перемен? Строители Базы – люди расы Стрельца. А другие кто? Я подумал, Атхар услышал.

– Другие… Их зовут айлами. Обитатели Илы-Аджалы. Доазарфэйровские… Азарфэйр – уничтожающий огонь. Огненный Цветок, съедающий все живое.

Очень сильный удар колокола! Огненный Цветок… В близком галактическом окружении творится такое! А я жалуюсь на беспомощность в своих микрозаботах! Двойная Луна, одна на две планеты! Как-то это все связано с отрядом «Чандра», иначе мы здесь не говорили бы.

– Наир, что ты считаешь наиважнейшим? Я не читаю в твоей голове. Разве что мысли внешние, излученные.

***

Рисунок звезд на каждой планете свой. В небе надо уметь ориентироваться. К тому же Галактика многомерна и не статична. Галактический год – целых двести миллионов лет! Да, иные мерки…

Рассказал Атхару о «заговоре черных полковников», чудесном спасении в океане, остановке на горной дороге… О девушке с кувшином, дневной Луне…

– Анвар что-то там зафиксировал. Что-то важное, мне недоступное. У меня не получилось приблизиться. Воплощения не получилось. Чувственный всплеск помешал.

– Хорошо, – неизвестно что одобрил Атхар, – А как с чувствами у него?

– Борьба! Эти эмоции… Знания, рациональное – отодвигаются. Ему труднее, чем мне, в энной степени.

– Да, до гармонии там далековато. Как и здесь, – подвел итог Атхар, – Знания уходят на второй план? А может, так и надо? Анвар склоняется к Последнему Писанию. Процесс будет непростым. Но как иначе оторваться от иллюзий Шойля и ему подобных? Командировка на Территорию Откровения – хороший старт. А ведь нас с тобой ждет весь отряд!

Сильно! Атхар спланировал день заранее, как колдун-прорицатель. И выбрал для общего сбора Центр Мировых Религий. Ничего я в Кураторе не понимаю.

***

Мы на арене; по кругу возведены виртуальные копии домов совместной молитвы различных конфессий, за ними – настоящие комнаты с вещественной атрибутикой Храмов. Можно переодеться, найти нужный текст в нужной книге, совершить выбранный ритуал и все такое. Хоть раз дома использовались по назначению? Скорее, это музей духовной культуры.

Оперотряд сосредоточился на площадке в центре арены. На Базе в последнее время предпочитают практику, предложенную в Последнем Откровении – местом обращения к Творцу может быть любое чистое пространство. Соратники мои меняются серьезно, религия становится необходимостью.

Я рядом с Атхаром, напротив отряда. От присоединения ко всем остановил взгляд Сандра.

– Рад видеть вас в готовности, – серьезно сказал Куратор, – С этой встречи в книге нашей жизни открывается новая глава. Сандр, встань рядом со мной.

Я стою слева, Сандр занял место справа от Атхара.

– Рассмотрим три вопроса. Первый – информация о Базе, доложит Наир. Вторая – постановка задачи Сандру и его группе. Третий – анализ перемен Внизу. Наир, прошу.

Неожиданно… Я собрал воедино знания, полученные недавно. Хрустальные черепа и строители Лунной Базы, планета Ила-Аджала с двумя спутниками и неизвестным пока светилом…

…Хладнокровие сохранил один Аллан, попечитель друида Гуэна. На зеленом берете – цветок ромашки, выращенный в комнатной оранжерее. Голубые расширенные глаза, белый чуб, свисающий на бледный лоб. Близко я с ним не знаком.

Никто не мешал, рассказ вышел кратким и емким. Единственное дело, которое сделал за последний месяц относительно прилично. Атхар дождался, пока народ усвоит информацию и повернулся к Сандру.

– Ты возглавишь специальную группу. Вам предстоит собрать все двенадцать черепов. В готовности переместить куда потребуется. И проникнуть в суть секретного эксперимента обеих Империй. Объединенной Империи! По моим данным, готовится прорыв на планету Ила-Аджала, ее светлый материк. Отбываете завтра. Набор-отбор желающих сегодня.

Я вздрогнул: как можно забыть! И, от волнения путая слова, рассказал о встрече двух экспедиций в полусотне километров от Базы. Отряд продолжал молчать, Атхар будто и не заметил сообщения о Договоре инопланетян с Империей.

***

Анализ обстановки на планете занял не более минуты, – главное уже отметили. И Атхар объявил перерыв. Повинуясь внутреннему порыву, подошел к Сандру. Он, показалось мне, ожидал этого.

О, какой прищур, цвета глаз не рассмотреть. Голова большая, в черных кудрях, черты лица крупные, правильные. Смотрит сверху, но не свысока. А вправе, – от фигуры исходит мощная энергетика, сравнимая с атхаровской. А ведь какая разница в возрасте! Кому плюс, Атхару? Даже в естественных, планетных условиях они оба светятся. Приветствием стало пожатие рук, и я спросил:

– Как сегодняшние задачи связаны с моей?

– Отойдем, – предложил он.

Мы остановились у минарета.

– Твоя задача – моя задача, – сказал он, целя прищуром в переносицу; в носу защекотало, – Всё так завязано, что и Атхар не объяснит.

Он тоже знает и понимает больше меня!? Оценивает, взвешивает… К нему в группу записаться? Нельзя. А то бы с удовольствием, с таким командиром ничего не страшно.

– А как ты отличишь оригинальные черепа от поддельных? И секретные лаборатории – шпионский детектив может получиться. Их на Земле миллиард успели начирикать.

Да что ж это я! Не успел с человеком познакомиться, а уже раздражение, горячий сарказм включил. Неужели зависть? Нет, не то… Но как он отреагировал!

– Буду иметь в виду, – Сандр улыбнулся, глаза раскрылись, меня накрыла теплая зеленая волна, – Ничего, пробьемся. Люди сами раскроют секреты, дело в правильно обставленном вопросе. Главное – время и место прорыва в Ард Айлийюн.

«Ард Айлийюн…» Еще удар медного колокола. Кто ты, Сандр? Вчера явился, а сегодня я готов бежать за тобой как собачка…

– Ты, Наир, ближе других к нашему противнику. На Иле-Аджале он почти дома, но сам бессилен. Требуется приличный десант. Он ведь никогда не старается за кого-то. Всегда против. На Земле он победил, пусть не окончательно. «Звездочки» – вот истинный оперотряд, аргумент победы. Но и тут не все просто.

Я ухватил его желание: устроиться где-нибудь в зеленом месте у синей воды вдвоем со мной и крепко поговорить. Чем я заслужил? Странно – напомнил он друга Валерия Воеводу. Во внешности много совпадений… Вот Сандра бы на мою приоритетную задачу! Он быстро наведет порядок.

Снова, – на этот раз беспричинный, – удар колокола. И голос следом:

– Если ты с кем-то вместе плакал и смеялся, радовался и страдал…

Где-то я слышал эту фразу…

***

Повестка сбора, объявленная Куратором, исчерпана. Но сбор не окончен. Что еще, какой сюрприз? Сигналом окончания перерыва послужил призыв к молитве с минарета над нами. Я вздрогнул внутри, Сандр негромко и легко рассмеялся.

– А теперь займемся просвещением. Подчистим картину мира, как иногда выражается Валерий.

Атхар избрал новую манеру речи. О, эта Книга Перемен, без начала и конца!

– Внесем ясность в вопрос о Шойле. Георэм, ты профессионал, прошу.

Георэм коснулся Сандра классическим гордым взглядом. Как почетный гражданин Прайма на варвара посмотрел. Я замечаю то, чего раньше не было? Или то, чего не замечал из-за погружения в себя?

– Личность Шойля сложна на взгляд постороннего. Он воспитан в преданности Империи. Лицемерие – родовая черта. Без этого качества командиру диверсионного оперотряда не обойтись. Главная его профессия – режиссер-постановщик гениальных спектаклей. Последняя постановка, мученическая смерть, – до сих пор проходит под «браво». Я посмотрел глазами Иуды, вам не советую.

Георэм тоже говорит по-другому. Что на нас воздействует? Слушаю внимательно, тема велика и чрезвычайна.

– Шойль отменил букву Закона и утвердил приоритет духа. Исчезла ясность в толковании Ниспосланного. В букве хранится видимый, ощущаемый смысл. За букву можно уцепиться и вскрыть его содержание. Буква – это слово. У людей не другого инструмента обозначения и понимания реальности.

Первый дар Первочеловеку – слово, имя любой вещи. Дух Шойля – свобода в объяснении Закона. Но, – парадокс! – для изложения своей позиции Шойль использует все ту же букву. Букву модифицированную, преобразованную. Искаженная буква стала лицом парящего вне координат духа. Так истинный Дух Закона скрылся от не желающих принять его, от заблудших в Майе.

Георэму в лекторы бы податься. У Валерия подготовка, он легко поймет. Но мне требуется мобилизация.

– Зачем? Дело в том, что Закон тверд и непреклонен. И не все в нем соответствует имперскому духу. То есть и духу Шойля. Люди его времени знали: буква изучается и понимается. Дух – постигается. Постижение есть дарение! Но твердость и непреклонность сдерживают стремления любой личности. Услышав Шойля, человеческий разум оторопел, затем обрадовался и поверил. Идеологи Прайма воздвигли новые, непознаваемые разумом аксиомы. Искусственно созданное противостояние буквы и Духа как бы исчезло. Но то была уже не та буква! Великая Иллюзия окутала планету. Заказ Князя Тьмы исполнился!

В сознании просветлело. Георэм понимает как надо. Излагает слишком уж… Но не все же такие темные, как я. Правильно, требуется видеть основные рычаги воздействия Тьмы на умы. Люди и до Шойля требовали власти над собой не пророка, но царя. Магия власти, почитание земного трона, очарование им. Смысл проделанной религиозной революции – освящение абсолютного земного единовластия. Так сотворилась картина мира, угодная Империи. Так над религией воздвиглось здание Нового Храма, а над людьми Храма – каста храмовников, связанная с Праймом теснейшим образом.

Мне стало неуютно. Сколько может натворить всего один оперативный отряд! И один человек! История продолжает крутой поворот. И вот, мы на пороге превращения еще одного райского уголка Вселенной в преддверие ада. Но Шойль, как бы он ни был гениален, в одиночку не…

– Стоп, Георэм! – не удержался я, – Как он все-таки преодолел сопротивление Цифы? Как Краеугольный Цифа и его окружение стали союзниками Шойля?

Георэм протянул в мою сторону указательный палец.

– Цифа в возрасте, имеет большую семью. У других тоже родные, близкие. Они жили по завету Пророка Меча и Разделения, вне иерархии. Царь Нищих запретил для последователей титулы старшинства. Никого не называли отцом, учителем, вождем… Братство в вере! Пророк любил Цифу, опиравшегося на здравый смысл, замешанный на наивности. Привязанный к земле человек слаб. У него много ниточек связи с материей, за которые можно ухватить. Цифа – прежде всего человек…

Правильно объясняет Георэм. Так было. Ничего не изменишь. Но сценарий принадлежит не Тьме. На Иле-Аджале он ничего не сможет без имперского десанта! И какая часть соли в этом блюде наша?

Последнюю фразу я произнес, и на нее отреагировал Сандр. Никак я не ожидал!

– Наир, у «звездочек» тоже сильная привязка к земле. За жизнь набирается столько ценного, дорогого… Не только и столько вовне, сколько внутри. Нам, – и тебе особенно! – повезло, что наименьшие привязанности у Анвара. В том нет ничьей заслуги. Как там говорят, его бережет сама судьба, отсекая все то, что дорого большинству человечества.

Оно так, я это разумел и до Сандра. Но не пора ли нам оперировать более ясными понятиями? Пусть Внизу люди употребляют одно и то же слово в разных субъективных значениях, делая вид, что понимают друг друга. Получается – каждый слушает только себя. Но мы…

Мы с Анваром – на Территории Откровения. В том числе Последнего, неискаженного. Ведь высшая аксиома: Откровения ниспосылаются через пророков-посланников. Только! Храмовники соорудили так называемое Новое Наставление, основанное на сочинениях Шойля, близко не стоявшего рядом с Пророком. Закон не бывает новый или старый, он не от людей, и не стареет. Закон Свыше вечен и неизменяем. Это жизнь человеческая кончается быстрее, чем начинается.

Казалось бы, предельно ясно. Но почему так мало понимающих? Ученик на Земле может превзойти учителя. И обязан хотеть этого. Но такое – в географии или там в спорте. Но Религия низводится Творцом! Люди, стремящиеся изобрести собственную религию, безрассудны.

Покинул я сбор не менее обеспокоенный, чем до него. Мы не сможем собрать наших подопечных и объяснить им достигнутое проникновение. Но – достигнутое ли? Нам дано знание без наших усилий, задаром. Внизу приходится прорываться через ошибки и заблуждения. И не только…

***

Уруббо-Ассийский Альянс вступил в очередную авантюрную перестройку. В головах иерархов уверенный сумбур. Зарубежные программы свертываются, нет возможностей для их поддержки. Авторитет Империи падает.

На карте обозначаются новые «горячие точки». Азарфэйр, Огненный Цветок прорывается в неожиданных местах. Маршрут авиарейса, на котором возвращается Валерий, проложен над районом, где начались боевые действия. У обеих сторон конфликта имеются ракеты класса «Земля-Воздух».

И Система объявляет тревогу. Я снова опаздываю!

– Сандр! – командно резко звучит голос Атхара, – За рабочий стол Наира! Полное воплощение и немедленно Вниз. Ты знаешь, что делать.

Сандр, подмигнув, перенес меня вместе с креслом в сторону. Экран, шлем, голубой купол… Он двигается как призрак, бесшумно и быстро. Вот, качнул мощным плечом, и купол скрыл его от нас. Серебристая вспышка, и Сандра нет за столом.

– Наир! – тем же тоном говорит Атхар, – Займи свое место. Держи связь с Сандром. Вдвоем вы справитесь.

Вдвоем? Да почти весь отряд подключился ко мне. Но нет ясности. И я попросил:

– Атхар! Требуется знание того, что собирается делать Сандр.

– Да, конечно. Он задержит его вылет на несколько дней. Болезнь или что-нибудь еще. В самом аэропорту, возможно, сменит рейс, откорректирует маршрут полета. Исключит промежуточные посадки. Борт будет проверен до винтика. Он сможет. Еще вопросы?

Какие еще вопросы! «Он сможет»… А вот я точно не справлюсь. Все-таки, надо признать, Атхар заставил нас войти в историю Нового Храма. Или Храма Духа. Сами не достигли бы. Кроме, может быть, Георэма. Мои размышления прервал голос, который моментально опознали все.

– Я уничтожу маленького вредного айлика на не вашей планете. Даже не думайте мне помешать! Вы боитесь, что я испорчу вашу Систему? Не бойтесь, она мне понадобится. Оперативный отряд «Чандра»… Не слушайте Куратора, с ним вы погибнете. А я – спасу. Ваш гуру поведал сказку о хрустальных людях расы Стрельца. Сказку! А я открою быль, чистую правду. Посмотрите на свой экран!

Мы все послушно повернули головы. На экране пульсируют две багровые пентаграммы, заключенные в черный с красными прожилками сгусток. Лицо Тьмы…

– Он что, прослушивает нас? – воскликнул я, – Тогда все действия Сандра…

Атхар ответил сразу:

– Не прослушивает. Для этого ему нужен свой человек в отряде. Это я даю ему информацию. Есть у меня такой канал… Так что не переживайте. Но он в курсе, что мы его слышим. Внимайте, пригодится.

– На планетах Сириуса моя опорная база. Биотехническая цивилизация. Я сотворил ее из псевдолюдей Расы Стрельца. Ничтожное стеклянное человечество пыталось колонизировать, захватить Сириус. Я взорвал одну из звезд и предложил им взаимовыгодный Договор. Многие согласились. Они выполняют мои поручения, я облегчаю им освоение новых миров. Таких, как Земля и Ила-Аджала. Эти две планетки мне очень нужны. Но некоторые стекляшки меня не поняли. Тринадцать из планеты звезды Роус оказались на Земле. Вы знаете, во что они превращены. А главарь их влачит жалкое бытие на Иле-Аджале. Это они вместе с предками вредного айлика построили то, что вы зовете Лунной Базой. Признаю, пока я не добрался до вас. Они сохранили технологию в тайне. Но все тайное становится явным, ведь так говорят на Земле? Не повторяйте путь предателей своей расы. Иначе разделите их участь. Я предлагаю отряду Наира свою помощь. Нет, не Договор, не будем спешить. Вы обеспокоены состоянием планеты Земля. Вас тревожит судьба Арда Айлийюн. С моей помощью вы легко решите эти проблемы. Мы объединим оба мира, и вы станете в нем не последними. Отберите канал связи со мной у Гуру-Куратора и мы начнем…

***

Передача закончилась. Экран показал движение Теней рядом с квартирой Атхара. Видно, как они свободно проникают в закрытую для нас зону и возвращаются. Атхар это перемещение никак не комментирует. Что ж, пусть бродят…

Следом еще одна новость: робот Базы обнаружил в одном из кратеров древнейший космодром с нацеленной на Землю ракетой. Роботы и ракета сразу! Эту новость Атхар прокомментировал:

– Следы деятельности айлов доазарфэйровского Арда Ману. Сейчас – безобидные устаревшие игрушки. Проблема в том, что космодром возведен на луне по имени Чандра. А не на луне по имени Луна. Смещение измерений… Боюсь, это следствие проводимых Внизу секретных разработок. Знак того, что нам надо ускоряться…

…Всё, сподобился! Сказка вторгается в жизнь, жизнь становится сказкой. Вступаем в мир темной и светлой магии. Отличить одну от другой не умеем. Допустим, мы остановим прорыв Империй на райский континент Илы-Аджалы. А у них там свой Темный материк, населенный войском Князя Тьмы. На самой Земле вот-вот дышать станет нечем, глотка чистой воды не найти.

Система доложила о нормализации обстановки, и Атхар разрешил расслабиться, не покидая рабочих мест. Ко мне приблизился Лирий.

– Наир, мы бесполезные люди. Внизу народонаселение усиленно разъединяется и объединяется в новые отряды. Соревнование за обладание всем, чем только можно, достигает кульминации. Георэм нам показал и рассказал о причинах. Почему не сбросить эту информацию Вниз? Да, большинство отвергнет. В Сурии усилится противостояние. Но она и без того…

Лирий смотрит на меня, как на последнюю надежду. А кто я такой? Чем он озабочен? Когда он спокоен, его и не видно. Взгляд может проскользнуть по лицу и не остановиться. Волнение выводит наружу скрытое обаяние, и от Лирия глаз не оторвать. Вот как сейчас.

– Наир, в Сурии будет очень неспокойно. Послушай, что ответил фаррарский вождь Даур на призыв императора Вечного Прайма: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашею землею, а мы чужою привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будут на свете война и мечи».

Понятно… Лирий предвидит наступление времени новых войн и новых мечей. Надо ли возвращать Анвара на родную имперскую землю? Ведь нетрудно найти иной вариант. А Лирий спрашивает:

– Где он окажется, вы просчитали?

Я кое-что знаю и надеюсь, Атхар слышит нашу беседу.

– Да, вернется в Уртаб, один из имперских мегаполисов. Недалеко от столицы. Здесь ему будет легче, чем в Славине. Инфраструктура достаточно развита. Альтернативой может стать какой-нибудь городок в Уруббе. Варианты до наступления момента эвакуации…

– О, Наир! – воскликнула Сухильда, блеснув черными глазами, – Что есть Уртаб? Или Арта, как называли его ранее. Я интересовалась. Всего около полутысячи лет назад то был тайный город. Центр магии! Никто чужой не мог найти в него дороги. А если попадал, назад не возвращался. Делали там магическое железо. Он открылся миру, но все равно считается центром колдовства. Быть ему, уверена, опорным пунктом Тьмы. Или Наиру это неизвестно?

Мне известно… Кое-что. Да, в Уртабе будет непросто. Придется заниматься безопасностью. А близость Тьмы… Это, скорее всего, нам на руку.

Но в целом настроение отряда позитивное, почти веселое. Пик напряжения позади, это естественно. Но разве этим возмутился Атхар, решив добавить сомнений в наши и без того колеблющиеся души?

– Не рано ли радуетесь? Прикиньте… А вдруг Ард Айлийюн сказка, придуманная Князем Тьмы? А Империя Внизу еще менее реальна? А вы, яростный оперотряд, всего лишь элемент еще большей, круто завернутой сказочной истории? И я вместе с вами… Гиперреальность, не способная осознать свое происхождение… Мало того, мы можем оказаться изнанкой чьей-то поэмы об Иле-Аджале. И в натуре существуем не здесь, а на кончике пера. А здесь лишь отражения через зеркало сказочника. Или сказительницы. Как вам такое? Опровергнуть сможете?

А ведь не сможем, осознал я. И не только я.

– Готовящийся прорыв тоже видимость? – спросил Майк; взгляд его выражает недоверие, – Тогда каково наше предназначение? Пусть и сказочное?

Не вижу Атхара, но почувствовал: губы искажены яркой иронией. И, конечно же, он продолжил плести сеть сомнений:

– А вы знаете, как создается истинная реальность? Как любят говорить Внизу, объективная действительность. То, что рядом с нами – нейтральная видимость, на стороне сказки ощущается болью или радостью.

– Да ладно! – с досадой сказал обычно молчаливый Аллан, – Если мы есть, то необходимы. И неважно, кто мы и где со стороны. Главное – кто мы для себя. Империя, думаю, вполне реальная вещь, а не общее сновидение. Создать такой запутанный сложный мираж кому под силу? Что там Внизу, Наир? В самом общем, интегральном виде.

Я невольно скопировал невидимую ироническую усмешку Атхара.

– А там в разгаре кризис и деградация. Человечество выбрало не тот путь и ко времени, которое мы прикрываем, уперлось в тупик. Тьма заполняет пространство городов и весей. Мертвые души бродят по улицам, и нет разрушителя идолов, подобного Алкиду. Элита поняла – спасения нет. Идет интеграция всех усилий, чтобы бросить их на прорыв. Но мертвые останутся в мертвом мире…

– Наир! Ты становишься оракулом! – воскликнула Зефирида, – Но что будет с теми, кто сохранил душу и разум? Их ведь тоже есть…

На оракула я не тяну, и пока собирался с ответом, на помощь пришел Ерофей.

– Боль – наша, но дело – нет. Не Тьма правит мирами. И не она решает судьбы. Происходящее и есть самое справедливое. Кто не согласен, пусть еще раз посетит Центр Религий.

– Так, и нет сомнений! – поддержал Ерофея Горомир, – Вот я никак не пойму, почему от индивидуальной судьбы Анвара зависит судьба и успех всего нашего отряда. Но мы доверяем Куратору Атхару. И я доверяю. Это ведь и есть вера? Разве не так?

***

Да, мы еще не единое целое. Не отряд. В полосе непредсказуемости и неустойчивости так нельзя. У меня нет неуверенности, но колеблюсь в каждой ситуации. Тут и учащение того, что Внизу называют «дежа вю». Будто я видел ранее происходящее с Анваром. Странное чувство знакомости… Он там несколько раз необъяснимым образом терял сознание, начиная с момента смерти матери. В памяти и подсознании в это время происходила очередная коррекция. Что-то уходило, что-то приходило, делалась перегруппировка внутри психики. Со мной происходило то же самое, с некоторым запаздыванием. Я не говорил Атхару. Не понимаю чего-то крайне важного.

Эль-Тагир оказался самым решительным. И обратился к Атхару, решительно, почти резко:

– Нам нужны знания, которых мы не имеем. Система на мои запросы не реагирует. Отсылает за доступом к Куратору.

Атхар ответил немедленно:

– Все необходимое, в том числе знания, будет дано вовремя. Если будем готовы. Тогда только каждый обретет полноту. Во многом. И в знаниях…

Полноту!? О-о-о…

Валерий. Возвращение в Сурию

Внутренний бардак не прибавляет преданных друзей. Внешние имперские связи ослабели. Зори над Славином побагровели, цвет пентаграммы сгустился. Страна Ахмада отказалась от присутствия военных советников. Первыми убыли те, кто пугал Родиной других. Пришла моя очередь, но внезапно меня скрутила лихоманка непонятного происхождения.

Вначале прямые линии обрели волнистость, цвета потеряли естественность. Затем пространство расслоилось на плоскости, которые начали вокруг меня танец, знакомый с юности. Они изгибались самым причудливым образом, но не сопересекались. Ориентироваться стало невозможно. Затем накатила неодолимая слабость.

В госпитале я потерял сознание. Но наблюдал себя со стороны, слышал разговор врачей. Подходящего диагноза не нашлось, на всякий случай поставили капельницу. В бумагах записали интоксикацию неизвестного происхождения. На следующий день я полностью пришел в себя, и потребовал сигарету.

Недомогание пришло как молния с небес, и так же ушло. Но неделю пришлось провести в палате. Мнение оставшегося контингента советников разделилось. Одни считают: симулирует полковник, чтобы на валютный счет побольше накапало. Другие утверждают: слишком близок к местным, вот и отравился непривычным блюдом.

Хорошо объяснил Ахмад: зараза сама по себе не пристает. Понятно – на все повеление Свыше. И я сказал ему:

– Империя заболела. Почему бы и мне немножко не пострадать? Все-таки я крепко связан со своей страной. Родину ведь не выбираем. Мы еще встретимся?

– У нас тоже перевороты-революции случаются регулярно, – успокоил он, – Власть переходит к очередному клану и все успокаивается. На какой-то срок…

– Но у вас не так… Твой народ имеет общий ориентир. Религия Последнего Откровения входит с детства в каждого. И люди не переходят какие-то рамки. А у нас любой беспорядок может перерасти в гражданскую войну. Впрочем, она никогда не прекращается…

– Это как? – не понял Ахмад.

– Население занято самоуничтожением. Традиция, народный обычай. Отравленная водка, наркота, пьянство на дорогах и кухнях, суициды… Некачественное продовольствие, обвес, обман… В целом – воинствующий материализм. Или атеизм, – не знаю как сказать точнее.

Говорю с горечью, и память возвращает к страшному образу. К озеру мертвецов-соляных столбов на Территории Откровения. Нет живой воды в мертвых берегах. Но и живые берега не держат воду мертвую…

С Ахмадом встретился раньше, чем мог предположить. В международной зоне аэропорта нам объявили: вылет задерживается на сутки. Официальная версия – техническое состояние самолета. Истинная причина задержки вылета достигла пассажирских ушей в течение часа. Неизвестная мятежная группировка, объявившая себя политически независимой, заявила о готовности сбивать любые воздушные цели, если не будут выполнены ее требования. На вооружении группировки – новейшее оружие, в том числе ракеты класса «Земля-Воздух». Полеты над опасной зоной отменили, идет коррекция маршрутов.

Чтобы снять стресс у пассажиров, менеджеры аэропорта подали обед. Естественно, ошиблись на одну пайку. И, само собой, не досталось мне. Это был знак – все будет хорошо. Пока разбирались, кто виноват и что делать, пришло время Луны. Давно не видел ее такой желтой, почти золотой. Она не забыла меня, несмотря на долгий перерыв в диалоге. Недавно появилась в горах, – не просто так! А теперь посылает не только отраженный свет невидимого Солнца. К солнечным лучам примешалось что-то еще, чисто лунное, несущее спокойствие и легкую грусть. Понятно – ведь я на пути в страну одиночества. Надо будет где-то устраиваться, показывать себя в новой должности, оценивать и считать…

Здесь в любое время можно было найти Ахмада. Там – Воевода, но так далеко… И снова чудо: Ахмад преодолел пограничный и таможенный барьеры, имея при себе все для подъема настроения. Мне повезло неизмеримо больше, чем тем, кому досталась аэропортовская пайка. Мы прошли к стойке кафе, поговорили, и он ушел. Но не покидает ощущение, что рядом присутствует кто-то большой, сильный и надежный. Для меня присутствует. Пару раз оглянулся, осмотрелся. Никого. Но ощущение не уходит, становится четче. Будто друг мой Воевода наблюдает за мной из-за близкой стойки бара. А если он рядом, беспокоиться не о чем.

***

В самолете накатил страх. Летели не над морем, как положено, а над безлюдными горами. Вынужденная посадка невозможна. В своей военной биографии я пролетел на разных типах самолетов расстояние, равное нескольким длинам земной окружности. И никогда не боялся.

Командир лайнера объявил: пересекли границу родной Империи. Стряхнув оцепенение полусна и преодолев страх, еще раз посмотрел в иллюминатор.

Что это?! Внизу – бескрайняя то ли песчаная, то ли водная пустыня. То ли волны, то ли барханы… Солнце играет на них ало-багровыми отблесками, режущими глаз. Вместо сине-голубого неба – ультрафиолетовая бездна. Как сквозь нее прорывается Солнце? – удивился я. Коснулся платочком иллюминатора, присмотрелся и определил центр бездны. Как не узнать! Словно на картинах сурианских продвинутых художников.

Амаравелла!

Тьма устрашает… Призывает к союзу вернуться, на путь лунный. Но разве нет у меня свободной силы воли?!

Часть седьмая

«Стон и скрежет в сумраке ночном…»

(из фаррарского сказания)

Реставрация дона Педро. Звездный путь

Над Славином небо серое и промозглое. Какое бывает в пятницу тринадцатого, совмещенную с понедельником. Смешанный день продолжался неделю.

Полковники-генералы в кабинетах Генштаба и Главного Политического управления смотрят на меня как Алиса на Буратино. Империя качается, вот-вот загремит под фанфары, а им все мало. Но я твердо решил – никакой мзды! И кадры активно начали предлагать хлебные места в Крайнестане. Замыкать кольцо судьбы таким образом я не собирался. Пусть Алисы сами туда прогуляются. А то лишайниками от сидения за одним столом обросли, контейнера с домашними вещами ни разу не грузили.

А у меня в послужном списке двенадцать погрузок-разгрузок. И за штатом не привыкать, если в Славине и Уртабе нет места. За два года службы советником накопилось девяносто суток отпуска, могу и подождать. Но главное не в этом. Главное в том, что мне уже ничего не хочется. Все чаще накатывает слабость, напоминая о детских сложных годах. Происходит что-то такое, чего не могу понять.

В Уртабе квартира, придется отлежаться там. Тьма – да фиг с ней, где ее нет. Так и получилось – определили временно за штат военного института в Уртабе. Длинный отпуск, мне надо бы в Нижне-Румск, но не могу. Сил не хватит ни на самолет, ни на поезд. Неужели исчерпан выделенный лимит на километраж?

Тут еще родная страна действует на нервы. То ли курс все еще меняет, то ли разваливается. И вот, объявлено государство Сурия без руководящей роли Партии Авангарда. Новый элитный оперативный отряд приступил к перекройке собственности и ресурсов. Народ потерял страх перед властью и вошел в загул.

Кризис Империи совпал с личным кризисом. Вода Забвения захлестнула и меня. И снова стал я искать то, чего нет. Что еще делать, если нет понимания происходящего? Недавно одолевал мастеров всяческого единоборства, и вот – со мной легко справится пятилетний мальчик. Нервы обнажились и соединились с болевыми точками Сурии.

Запредельным напряжением воли выхожу на ежедневные прогулки при любой погоде. Иначе через несколько дней не встану с кровати и утону в слезах бессилия. Зрение и слух перестали реагировать даже на опасность. Однажды столкнулся с трамваем, не услышав звонка.

Сны тоже меняются. Приснился младший брат, погибший в Куайбе от лап зеленого змия, слуги хозяина Тьмы. Со змием он сдружился за мачехиным столом, а иммунитета не обрел. Брат обратился с просьбой:

– Я не могу найти себе места. Помоги мне…

А я не способен помочь и себе. Атеистический человек по глупости изо всех сил старается защитить себя от земных бед. Суета напрасная. Каждый осушит свою чашу до дна. И что потом?

***

Медленное угасание продолжается. Я теряю силы, килограммы и ориентиры. Год за штатом, год бесполезной борьбы. Зарплату привозят домой. Стало неудобно, и я написал рапорт об увольнении из армии по причине болезни. Детальнейшее обследование военными врачами не обнаружило в организме и малейшего отклонения. Внутренности и конечности в полном порядке. Предложение получить диагноз за мзду отверг. Пришлось обратиться к гражданской медицине. Результат тот же! Неужели медицинский умысел? Заговор «черных врачей»?

Ситуация между тем усугубляется. Пульс в норме не ниже ста. До того я взбегал на любой этаж, перепрыгивая две ступеньки, а сейчас с трудом одолеваю один лестничный пролет. Начал подводить голосовой аппарат. В горле застыл склеенный из битого стекла шар. Голову обхватил тесный не снимаемый шлем. Временами тело теряет управляемость, руки-ноги действуют сами по себе. Вселенная кругом то и дело схлопывается в обозримый шар, угрожая превратиться в элементарную частицу. Все эти и прочие явления тонут в океане страха, всеохватывающего и беспричинного. Животный ужас не оставляет ни на секунду. Как себя чувствует барашек, определенный на заклание, когда рядом человек-убийца точит тупой нож?

Преодолевая отчаяние, проштудировал килограммы литературы по народной медицине Запада и Востока, Севера и Юга. Поменял образ жизни, начиная с питания. Напрасно. Наконец уяснил, что здоровье нельзя купить и за все золото мира.

Начались падения в длиннейший черный колодец, на дне которого открывается ясный свет. Падаю с ужасающей скоростью и без расчета на добрый исход. Врачи скорой помощи после возвращения из одного такого провала не нашли отклонений от нормы. Разве что я становлюсь мокрым, как после ныряния в Руму.

До первого низвержения в «колодец» в сновидении и наяву явились цифры определенных Свыше лет жизни. По ним до финиша далеко. Но кто подарил это число? Надо разбираться, несмотря ни на что. Начал с наследства Пророка Разделения, отредактированного Храмом. Читал, перечитывал, конспектировал. Удалось за строками загадочных притч увидеть великого целителя. Но, как ни странно, не он был первым лицом, первым планом Нового Наставления. Основную часть составили слова человека, лично не знакомого с Пророком. Почему он назвал себя сподвижником и учеником? Что-то здесь не так…

Обратился к истории Храма. Я ожидал органического единства трех источников: Пророк-Посланник, Шойль, постановления Храмовых собраний. Вместо него обнаружил: и Шойль, и Храм в целом противоречат как исходному тексту Нового Наставления, так и Каменной Книге.

Подарили мне Восточную «Песнь Бога» Южного происхождения, текст с комментариями. Книга потрясла экзотической ясностью. Верховная Личность Господа – вот что привлекло в первую очередь. Единый и единственный Творец Вселенной… Внутри натянулись и зазвенели струны. Где? Наверное там, где присутствую истинный Я. Но полное понимание не складывается. Непонятно, для чего Творцу лично я? Сотворен, чтобы исчезнуть? Да еще в таком бессильном, ужасном состоянии? Неужели мое предназначение – быть и уйти лишним?

Пришлось в поисках ответов обратиться к массиву Старокнижия. Опять внимательное изучение, сопоставление, неоднократное конспектирование. Тут не действовал отработанный алгоритм вытаскивания истины по школьным или академическим предметам. Так скрупулезно я не вгрызался ни в одну науку.

Вначале увидел, – ярко и ясно, – глубину несоответствия между тем, кем я обязан быть и кто есть на деле. Получалось, я нарушил все заповеди, доведенные известными мне пророками. Странно, почему я еще жив и не наказан более серьезным образом!?

И как же быть? Смириться с несоответствием и ждать последнего падения в черный колодец?

***

Сколько сил ушло на процесс увольнения из вооруженных сил! Почти год кадровики в Славине искали подходящую статью. Может быть, именно тут моя ошибка? Надо было пересилить себя и продолжить службу? Сколько инвалидов, как физических, так и интеллектуальных, сидит в кабинетах! Прибавится еще один – Родина и не заметит.

Крепко я задумался. Предельное волевое усилие стало процессом непрерывным, чертой характера. Ни один симптом не желает уходить. Неопределенный безотчетный страх, сплетенный с ужасом близкой смерти, накатывает девятыми валами. До Саши не добраться, а рядом – никого близкого, готового что-то разделить, а что-то умножить. Да и невозможно стыдно в таком виде предстать перед Воеводой.

Единственное утешение – я сохраняю интеллект, способность соображать. Анализ, синтез, надежда на интуицию, на прозрение: ведь они меня сопровождали всегда! И я занялся проникновением в мир глубинных причин происходящего. Ибо на поверхности, на физико-химическом уровне, патологии отсутствуют. Некоторые тексты из Старокнижия вызывают чувство прямого ко мне отношения. После очередного приступа, выжавшего килограмм веса, открыл наугад страничку и попал под холодный душ.

.

Враги мои говорят обо мне злое: «когда он умрет и погибнет имя его?»

И если приходит кто видеть меня, говорит ложь; сердце его слагает в себе неправду, и он, выйдя вон, толкует.

Все ненавидящие меня шепчут между собою против меня, замышляют на меня зло; «слово велиала пришло на него; он слег; не встать ему более»,

Даже человек мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднял на меня пяту».

.

Ну в точности с меня списано! И встал передо мной после обжигающих слов то ли сон давний, то ли сказка забытая. И в том сне-сказке напротив глаз моих не лицо, но морда мрачная до черноты, с очами красными, злобными. Враг мой от и до… Смотрит и обещает точно такой расклад, как в псалме открывшийся. Нет, не сон, и не сказка! Произошло это со мной в истинной реальности. В той, в которой я был не один, а входил в оперативный отряд братьев.

В этом мире нет такого отряда. Кроме Воеводы, никого у меня нет. В этом мире диверсант на диверсанте. Не истина им нужна, а выгода. Вот и делают вид, что служат Империи.

И словно молния пронзила, как бывало не раз перед наступлением критической слабости. Бьет она без предупреждения точно в центр головы, в макушку. Раздвигает кости черепа и за мгновение достигает пальцев ног. Какая жуткая острая боль! И принесла молния догадку: это ведь Шойль создал Новый Храм! Росток посадил! Не один, конечно, целый отряд имперский работал. Это они исказили образ Пророка и Того, кто послал его. Это они пытаются запутать меня и тем погубить. Так же, как тот с черной мордой и красными глазами. Выходит, вместе они действуют-злодействуют. И все для того, чтобы потерял я свое предназначение во Вселенной, и провалился окончательно в бездонный Провал, из которого нет выхода ни в какую добрую сказку. Ничего, – теперь мне известно, как выглядит Тьма, Нечто…

И я найду против него оружие!

.

Еще раз проштудировал все доступные Тексты. Нет, не нахожу. Мало того, явно ощущается в строках вмешательство человеческое. Не понимаю, как такое возможно? Во всех веках действует свой Шойль?

Напрягая оставшиеся силы, отправился в букинистические магазины. И нашел два перевода Последнего Откровения. Но рано радовался. Оба перевода несовершенны, сделаны давно, тексты не совпадают. Не звенит струна… А языка оригинала не знаю. Придется искать комментарии к переводам, пытаться понять смысл между строк…

***

Напрасность попыток выйти из кризиса привела к решению обосноваться в деревне. Город угнетает грязным воздухом, запахами кухонь и туалетов всего подъезда. Железобетон блокирует энергию космоса, но через него свободно проходят звуки всех квартир разом. И не только звуки. Мысли соревнующихся между собой за лучшее место в Империи граждан соединяются в общегосударственном масштабе и перекрывают свет звезд. В таком многоэтажном бараке не выжить.

Выбор из нескольких вариантов оказался удачен – это село еще держится. На улицах трава-мурава, в реке и прудах обилие рыбы, огороды-сады засеяны-засажены. Скоро и тут все исказится, замусорится, переприсвоится, деградирует. Но времени для оздоровления должно хватить. Осенью и весной печь с дровами и углем; ежедневно лопата, пила, топор… Хорошо помню, как поднимался с колен после восьмого класса.

«Вот и затрубили трубадур с трубадурочкой…» Посмотрел бы на меня Саша! В одиночку, обессиленному и еле живому, предстоит справиться с задачами, которые решаются семьями и годами. Надо ведь еще провести водопровод, посадить новый сад вместо старого, отремонтировать дом. А в доме соорудить рабочий кабинет.

Первым делом привез велосипед. Падая-поднимаясь, изучаю окрестности. Попутно вживаюсья в сельский социум. Он – обнаженнее городского. И здесь никто не обожает другого, но в глаза о том говорит нередко. И я принялся коллекционировать сельскую мудрость.

– С тобой говорить – что районную газету читать! – сказал сосед соседу после обмена мнениями о текущем моменте. В той газете народ интересовался только прогнозом погоды.

Становилось веселее. Теперь будет легче отыскать свой рецепт оживления. В книжках не нашел, предстоит анализ практики.

Двое бодрых и здоровых Иваныча поссорились навечно. Один, семейный, физически сильный, пригласил холостяка, слабого, но психосоматически несгибаемого. Застолье в новогодний праздник… Холостой Иваныч обозрел стол и восхитился обилием закусок. И так набил желудок, что не оставил места для самогона. И, прощаясь, попросил бутылку первача с собой. Основание – это его доза-доля, которую не выпил из-за дурацкой еды. Конечно, ему не дали. Он обиделся, и от расстройства заболел. Думаю, от обжорства. Придя в норму, рассказывал односельчанам, как сходил в гости к жадному семейному Иванычу. Такому жадному, что выпить не дал. Услышав это, семейный Иваныч сообщил всем, что гость за вечер сожрал столько, сколько они вдвоем с женой за неделю не съедят. В итоге друзья стали врагами. Но по-прежнему чувствовали себя невозмутимо и весело.

Внимательно выслушав обоих, так и не понял, в чем секрет бодрости, которую ничем не сбить. И решил посетить открывшийся сельский Храм.

Полуобнаженный красный кирпич, двор в запустении. Из притвора сквозь сумрак вижу в глубине несколько образов. Посмотреть, кто они? Но не смог сделать и шага вперед. Явное сопротивление. Внутреннее или внешнее, – неясно. В хмуром настроении вернулся на двор. Над селом летнее солнце, воздух свеж. А тонус тот же…

И вспомнил эпизод из внеимперского бытия. Мы с Ахмадом стоим на берегу моря, рядом домики рыбаков и Храм религии Последнего Откровения. Прозвучал призыв к вечерней молитве, и к Храму потянулись жители рыбацкого поселения. А во мне действует сомнение – войти-не войти… Чего Ахмад ожидал в тот момент от меня? Сегодня знаю – религия не распространяется насилием. Никакого принуждения! Но приглашение ведь не принуждение?

***

День за днем, в усталости от напряжения, пытаюсь преодолеть сумеречное состояние. Не зная, на что рассчитывать, ищу знаки, знамения.

Этот день начинался тихо, безветренно. Солнце желтое, не злое. На западе два облачка замерли рядом, беседуют. Узнать бы, о чем. Спазм покинул горло, дышится непривычно легко. С трудом прокручивая педали велосипеда, двигаюсь по извилистой тропке вдоль речки. Берега поросли высоким камышом, шуршащим при малейшем ветерке. Сегодня камыш молчит. Какая беззвучная, космическая тишина!

Внезапный шум заставил спешиться. В сотне метров вверх по течению речки из камышей поднялись два журавля. И, беспокойно крича, закружили надо мной. Крылья у них удивительные, ярко-синие. Несколько плавных кругов, и синие журавли не спеша полетели к безоблачному востоку. Солнечный свет отразился от крыльев и синим лучом коснулся меня.

И я тут же понял сразу две вещи. Первая – птицы уводили меня в сторону от гнезда. Вторая – во мне произошел сдвиг. Синих журавлей не бывает! Как и красных лебедей. Следовательно, я куда-то смещаюсь, и меняется моя картина мира. Куда?

Вернулся домой крайне озабоченный. Сил хватило бросить велосипед у калитки, войти и упасть на кровать. И тут же провалился в сон. Приснилось, что идем мы с Сашей по грунтовой дороге, ведущей с востока на запад. Позади солнышко восходит, перед нами развилка дорожная. Одна дорога ведет в город, виднеющийся среди редких лиственниц, другая теряется в дремучей тайге. Мы знаем: на развилке пути наши расходятся. И в прощании нет необходимости. Минутку постояв, пошли каждый по своему выбору. Он – в город, я – в неизвестность.

Проснулся – слезы текут по щекам. Девическая плаксивость обуяла, поставил себе диагноз. Только этого не хватает! Но слезы не текут без причины? И где ее искать, во сне?

После встречи с синими журавлями сил немного прибавилось. И я решил вернуть ощущение риска. Ведь до падения в слабость жил как авантюрист. Соглашался на любую командировку, хоть на месяц или неделю. Горячих точек на карте во времена моей службы хватало. Стоимость жизни там измеряется не цифрами, а способностью преодолеть страх гибели своей и ближних. Который уже год боюсь сам себя! О критическом бессилии не сообщал ни отцу, ни Саше. До Саши десять тысяч километров, до отца – тысяча. Начнем с малого…

Но какая тысяча! Даже полтора часа за рулем от городской квартиры до деревенского дома даются с величайшим трудом. После езды требуется не менее трех часов отдыха. Подъем после синих журавлей ушел. Тело отказывается служить, дух протестует. Разумом превращаюсь в Гоголя, винящего себя во всех грехах человеческих. Понимаю: страдания из-за смены Пути. Даны как знамение очищения и подтверждения. Толпами по Звездной дороге не ходят. Нет, не вернусь к собутыльникам и сопостельницам! Нет в том ни смысла, ни удовлетворения малейшего. Что бы ни случилось…

.

«Объяли меня волны смерти, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня. Но в тесноте своей я призвал Господа и к Богу моему воззвал».

Так и произошло! Запомнил я этот час как никакой другой. Молю о здоровье, слезы текут по лицу, и все клеточки во мне трепещут. Истонченным за годы страданий естеством осознал – Он рядом, видит и слышит. Именно в то мгновение всплеска убежденной веры началось мое оживление. Час за часом, день за днем – силы и энергия возвращались. Через год уже легко справлялся со всеми приусадебными делами. И понял – пора ехать.

Зачем? Чтобы поднять себя до возможности преодолеть расстояние до Воеводы. А еще – то, что можно назвать долгом перед отцом. Пусть мы с ним никогда не беседовали. Пусть он не интересовался моими делами, не давал советов, не учил чему-то. Встречи в отпусках не приносили ни радости, ни облегчения. Его дом не был моим домом. Но – так надо!

Проехал я тысячу километров незнакомых дорог за рекордные двенадцать часов. Сел за накрытый мачехой стол и ужаснулся: ничего не изменилось! Те же слова, то же настроение… Мне стало плохо. Вернулось бессилие, тело охватила мелкая дрожь. Нет, в этом доме мне не стать своим! А чужим не хочу. Когда рядом орет матом чужая женщина и требует сыновнего почтения – хочется бежать. А когда ее поддерживает отец – хочется бежать вдвое быстрее.

Мачеха – прирожденный черный вестник. Как она умудряется плохие вести узнавать первой? С превеликим удовольствием поведала она о гибели друга моего Саши. А ведь он не сделал ей ничего плохого! Почему они оба, сидя передо мной, дружно радуются такому исходу?

– Он развелся с Татьяной, женился на другой, завел много детей, их стало нечем кормить, и он застрелился.

Так она сказала, с торжествующей ухмылкой. Я не поверил. Я никогда ей не верил. Эта новость не имела отношения к ухудшению моего состояния. Вызвали врача, но я знаю им цену лучше них самих. Уколы, таблетки, но «лучше в стационар»… Ну уж нет!

Дождавшись утренней зари, сел за руль. Обратный путь занял восемь часов. В Уртабе задерживаться не стал. На таком отдалении мачеха безвредна, мне полегчало, и я вернулся в деревенский дом нормальным. И первым делом, в связи с мачехиной черной вестью, вернулся к анализу имперской семьи. Ведь только вчера был там, где «муж и жена – одна сатана». Татьяна – тоже мачеха внутри, у Саши не было семьи. Так, видимость. В предпоследнем отпуске он сказал:

– Валера! Она на тебя так смотрит! Отбей ее у меня.

То была мольба, она его достала. Но такая интрига выше моих сил. А может, надо было? Половину удара принял бы на себя.

Тревога моя растет, нет дыма без огня. И вот, накопив энергии, я заказал телефонный разговор с Нижне-Румском, обозначив абонента «квартира Воеводы». Фамилию и адрес там знает каждый пес в подворотне.

Незнакомый голос… Вторая жена Саши, знающая обо мне достаточно. Да, Саши уже нет в этом мире. Ушел, когда сыну исполнилось три месяца. Я спросил: «Почему?» Ментовская служба, где пуля дура…Полины Диомидовны тоже нет… На долгий разговор сил не хватило. Даже имени ее не спросил…

Итак, печать на одиночестве поставлена! Вот откуда те слезы в аэропорту Нижне-Румска при прощании! Из будущего… Внутри себя я знал! И – не успел. Командировки, болезнь бессилия – мелочь, заслонившая главное. Требовалось одно – оторвать задницу от кресла или дивана и сесть в самолет. Одна встреча, один разговор – они способны изменить линию судьбы. Всевышний определяет наш удел в соответствии с тем, что мы делаем и что ценим. Выходит, не делал и не ценил…

Если сейчас впаду в депрессию, Саша не поймет. Нет, никто в этом чуждом мире не увидит моих слез и не услышит стона или жалобы. Смерти нет, имеет место переход, встреча возможна, не отменена. Все зависит от меня.

***

И пришел сон…

Мы с Сашей у него; но все не так, как всегда. Без улыбки, сияющих глаз, юмора… Лицо его как камень, рука ледяная. Идет нейтральный разговор, не дающий радости. Будучи во сне, понимаю, что он пришел для встречи со мной. Но оттуда нельзя вернуться каким был. Стараюсь не показать, что знаю, откуда он… А вдруг не помнит, что умер? Но через минуту ясно – помнит. И сил дано немного. Ноги его слабеют, он тяжело садится на диван, который обычно занимал я, руки все холоднее. И наконец произносит слова, ради которых явился:

– Валера, ты оставил меня одного в областном центре…

Спрашиваю себя: почему в областном? Ведь Нижне-Румск центр районный. Но все равно – он напоминает о моем эгоизме, то есть предательстве.

Мы оказываемся на улице, он в бессилии ложится на крашеную зеленую скамейку. Откуда она взялась? Запас жизни для визита кончается. Мне понятно – он уходит. Не в силах наблюдать, отворачиваюсь. Еще одно предательство! Понимаю, но почему ничего не меняю?

Скамейка вдруг оказывается за городом. Она пуста, и мне надо идти. Куда, к кому, зачем? А в городе всем известно, что Воевода вернулся, и в народе поднимается страх. Ведь все они злорадствовали, услышав о его гибели. Многих я помню по именам.

***

Такие сновидения приходят не просто так. Думаю много дней. И делаю вывод: если мы и можем что-то сделать, то только в этой жизни. Знать бы, что надо делать.

Получается, Саша перед пулей ждал меня. И у него шла полоса одиночества. Он тоже никому не жаловался. Воевода ни у кого не просит ничего. Он не мог знать, где меня найти, я постоянно менял адреса. А Тьма целилась в него из имперского пистолета из-за близости ко мне. Этого, возможно, он не понимал.

А я сделал серию ошибок, которые привели к такому раскладу. И все же… Во мне крепнет уверенность, что Саша не погиб. Ведь известие не потрясло меня до основания. Удар прошел почти мимо, по касательной. Мне надо сделать ответный ход. Разрыв во времени ничего не значит.

Одно ясно: я пока плохо разбираюсь в аксиомах мира.

.

«Удалитесь от меня все, делающие беззаконие».

«Возненавидел я сборище злонамеренных, и с нечестивыми не сяду».

Псалмы.

.

Трудно следовать пророкам. Но я отказался от улыбки Князя Тьмы. И не стараюсь ублажить ни дальних, ни ближних.

Педро Зурита не умер от удара ножом. Его вылечил доктор Сальватор. Дон Педро продолжает жить. Но он очень изменился. Сэм не ошибся, он – это я. Я ношу такую же бороду; правда, она седеет. Глаза те же, да и возраст меня не берет. Вот с ушами проблема – у того Зуриты они поменьше, аккуратнее. Ничего, встретимся во сне, откорректируем. С Сэмом я успел встретиться в этой жизни, навестив его в крутом городе на западной окраине Империи. Он занимал должность, предложенную мне комиссаром курсантского батальона. Командир взвода охраны военных складов… Через день на ремень, начальником караула. Перспектив ноль, он хмур, замкнут и нищ. Жить там красиво, но на зарплату взводного не разгуляешься. Видел его глаза: тоска по Крайнестану и та же зависть…

***

Загадка: кого ни спрошу, не видят они снов. Тем более цветных. А вот кошмары имеются. Но что есть кошмар? Сгущение повседневности, консервы пройденных дней. Как говаривал первый вождь последней Империи – «они говорят, как мочалку во сне жуют». Законсервированную мочалку…

Корреспондент телевидения задал вопрос:

– Откуда вы берете идеи и сюжеты романов-рассказов?

– Из сновидений…

Чистая правда, но они не верят. У меня имеется совет: пройдите то, что прошел я и, возможно, вам откроется. Нагрузитесь страданиями, вследствие которых приходит обострение чувств, когда начинаешь ярко видеть то, чего раньше не замечал. И можно в этом случае рассчитывать на озарение в любом деле – от оздоровления до творчества. Важно искать рецепт не вовне, а внутри. Там, где звенит струна! Я писал, когда было плохо. И тем более пишу, когда лучше. Цветные сны не оставляют… Случается, так приходят целые рассказы. И законченные картины из будущих романов. В цвете, действии, живые. Остается диалоги с образами перенести на бумагу. Этот труд во многом технический.

Но ничто в мире не отменяет мольбы. Чтоб со слезами в сердце, с ощущением, что Он – рядом!

Кризисы перерастают в подъемы. Так случается. Но и взлеты не бесконечны. Летать во снах стало тяжелей. Я понимаю, что сильная гравитация – результат прежней жизни в близком контакте с Тьмой. Разовым покаянием от такого груза не освободиться. Та ехидная улыбка Дзульмы – она живет и действует. Я продолжаю искать…

Деревенский ясновидящий увидел: я только что перенес острое воспаление легких, знакомое с детства. Но теперь, вооруженный знанием поколений знахарей, вылечился за сутки обливанием холодной водой. Подойдя ближе, ясновидящий поднял взгляд и сменил высокомерное равнодушие на почти преклонение. Ясно, что он увидел, – восьмую чакру, конус с центром на маковке головы. Третье уже подтверждение… В этот конус и бьет молния с небес, когда требуется.

Иметь то, чего нет у других – и не понимать, плюс это или минус… В чем роль восьмого энергоцентра? Восток о том молчит. Запад невежественен. Не в том ли корень ненависти Князя Тьмы? И связь с предназначением… Некого спросить.

***

В Уртабе, недалеко от моего дома, выстроили Храм. Маленькая копия того, что видел в Славине. Перекрестные золотые лучи остро бьют по глазам. Напряженная тишина, как перед атакой пехоты. Но лица в окладах тут выписаны не так тщательно. Через них скрытое знание не придет.

Не смог ответить на вопросы и служитель Храма. В этот раз никто не выпроваживал, и я смог походить вдоль стен, в попытке что-то да найти. И вот, там где кончаются лики, и стоят врата в недоступное тайное помещение, я обомлел. Что за видение?! Передо мной кусок плотного мерцающего тумана, а из него медуза цветная сверлит меня красными глазками. Присмотрелся: туман заключен в стеклянный куб, а куб на золотом постаменте. Неужели храмовники не замечают жуткого соседства? А у меня добавилось ощущение «дежа вю»: где-то когда-то видел я и туман этот и медузу в нем!

С Храмом понимания не вышло. И направился я в монастырь, что на полпути от города к моей деревне. Здесь приняли, и от диалога не отказались. Продлилась беседа двое суток в легкости и спокойном размышлении. Недомогание в монастырских стенах исчезло. Вместе с подготовленными вопросами. Разговор пошел по своему, внутреннему закону, и был он по душе.

– В нашем мире работает закон зеркальности. Ведь так, брат? – спрашиваю я, – Совсем недавно я понимал его как закон расплаты…

Главный монах слушает, улыбается. От бороды пахнет свежо и непонятно. Тот же сложный аромат источают древние катакомбы, уходящие отсюда в Куайб и неизвестно куда дальше. Аромат тайного доверия… И я продолжаю:

– Как только делаю плохое – приходит страдание. Раньше я переживал, не соглашался, боролся. Теперь рассматриваю как подарок. Часто тяжелый, мучительный, но подарок. Благодаря страданию я здесь. Чему безмерно рад…

Монах делается серьезным. Небо над жестяным куполом сияет чистой синью. Дышится свободно, воздух просто сказочный.

– Теперь, когда вижу человека в постоянной эйфории, считаю: он в великом заблуждении. Самоудовлетворенность… Она отделяет от истины как плотное одеяло.

– Страдание земное как дар небесный… Очень хорошо…

Монах не утверждает, просто акцентирует. Ценный нюанс. Располагает к откровенности.

– Началось такое лет пятнадцать назад. За годы привык в одиночку и падать, и подниматься.

– А почему тебе не остаться с нами?

Предложение, однако… Оказаться своим в Новом Храме – неожиданно. Но не зазвенела струна, не мой путь. Шойля не обойти. Да и куда мне в монашескую свежесть преддверия меловых катакомб! Не вышел ни знаниями, ни чистотой внутренней. К тому же я как сборник вопросов, на которые нет ответов. Как черный лебедь в белой стае… Наверное, я задержался бы на недельку. Но на третий день небо затянули серо-черные облака, задуло прохладой, запахло близким дождем. Не вытянет моя машина подъем по крутому глинистому склону.

Прощание поразило больше, чем приглашение остаться. Главный собрал братию и сказал:

– Отче покидает нас…

И они склонились в поясном поклоне. От неудобства я покраснел и не нашел слов. Знак!? Знамение, требующее расшифровки.

***

Очередная поездка к отцу принесла новые знаки. В дороге накрыла красная пылевая буря. Едва успел найти место на обочине трассы, поднять стекла и включить габариты на полную. Пыль плотная, капота не видать. Воздух в салоне светится алым, тревожным. Словно я внутри глаза Тьмы. Снаружи что-то ревет и стонет. Шоссе двухполосное, узенькое. Неужели дальнобойщики несутся сквозь невидимость? Да они меня снесут и не почувствуют.

Через час пространство очистилось, но я успел вымотаться. И – нигде следа красной пыли или песка! Трасса чистая, никого в обе стороны, самая глубинка имперская.

Вечный обычай – накрытый стол, разлитый по стаканчикам самогон. Первые минуты держусь. Но она пропускает вторую, и я отключаю звук. Через слова ее выплывает такое…

***

Дар или наказание? Отрешенность, пришедшая в миг смерти матери, дала прорасти способности видеть в человеках потаенное. Чаще темное блестит, чем светлое. Видел, но старался как бы не замечать. Ни знаний не было, ни опыта. Серия измен-предательств плюс собственная слабость обострили детскую способность до сверхчувственности. В глубине человеческой всегда – намерение, проистекающее от одного из двух начал. Внутреннему зрению оно открывается сразу, как посмотришь-послушаешь.

Намерения Лота и жены его не совпали. Она стремилась к тому, что для Лота всегда было позади. В том смысл выражения «обернулась назад». И стала женщина соляным столбом. Еще шифровка… Народ тот хорошо обустроился. Цветущая земля, берег живого озера. В те времена оно было выше уровня океана.

Катастрофа опустила местность на несколько сотен метров. Вода напиталась солями, выход которым дало землетрясение. Тела погибших пропитались солевым раствором и так застыли. Соляные столбы в глубине Озера Мертвецов. Наверное, они погружены в осадочный слой – столько лет прошло. Таков физико-химический смысл древней истории. А если подняться по лестнице смыслов… Ожидают они Суда в просоленном, ограниченном, мучительном состоянии. Соленой рыбе в бочке намного легче.

***

Между второй и третьей она пообещала сделать завещание на меня. В который раз? Устал я от повторов. И объявил:

– Разве я претендую на наследство? Мне все равно, кому вы его определите. Хоть слесарю из жилконторы…

Молчание… Главный козырь в ее игре против меня нейтрализован. В ее понимании я – придурок. Чем теперь склонить меня к послушанию? Разговор сломался. Я задумался и сказал почему-то:

– А на даче капуста сохнет. Поливать надо с утра…

На заре разбудил отец и сказал:

– Ты собирался капусту поливать. Пора…

Объяснять-переубеждать? Нет, пора так пора. Капуста ни при чем. Отсутствие мудрости приводит к печали. На перекрестке одного из глубинных райцентров мою машину таранил мотоцикл с пьяными в дым водителем и пассажиром. Неизбежность столкновения я осознал за несколько секунд до него и успел сделать что надо. Мотоциклисты, отброшенные метров на двадцать, невредимы. Но на разборку происшествия ушли полный день и километр нервов.

***

На недостаток знамений жаловаться нет оснований. Вопрос в том, на сколько процентов я идиот. Вкусное – еще не значит полезное. Есть разрешенное, но есть и запретное. Знать и уметь различать – уже мудрость?

Короля играет свита, двор. Сатану играют люди, следующие за ним. Где туз, там и шестерки. Зачем мне чужие игры? Хватит хотеть стать самым сильным, красивым, хитрым, избранным… Таких столько, что арифметикой не сосчитать. Они непогрешимы, как и их Империя.

Но по мере оздоровления расширялись контакты. Потребовался алгоритм для выстраивания отношений. Любовь к материи не сочетается с интеллектом. Достаточно хитромудрого рассудка. Высовываться, – получать по башке. Притворяться своим, – стану им. Где тут середина?

Опыт сельской коллекции: есть ли в нем мудрость? Сосед мой, Гена-дачник, старается жить так, чтобы избежать любой конфронтации, самой малейшей. Разве плохо держать мир со всеми? Смотрю и думаю: какой умный Гена, какой комфортабельный! Ни в плохом его не заметил, ни в хорошем не видел. Для того и другого надо ведь себя проявить как-то. Однажды рядом с ним поссорились две дачные дамы из-за водопровода. Серьезно разошлись в проблеме собственности, твердо встали на несовместимые позиции. Что грозило засухой обеим. Гена сделал заключение: правы обе. Проблему не помог решить, но никто из дам на него не обиделся. Я не такой умный как Гена, и сказал:

– Да вы все неправы! Откажитесь от собственных претензий, и будет вам счастье.

А для Гены добавил:

– На двух стульях усидеть никому не дано. Тот, кто это пытается делать, заключил контракт с сатаной. А друг моего врага мне не друг, а враг. Противостоящие стороны не могут быть обе правы. В лучшем случае только один рядом с ангелом. Но это не теперь.

Я понимал, что и этому кусочку Мира объявил войну, но не мир. Им ведь не ангел нужен, а своя амбиция да копейка. Внутренне они все потянулись стукнуть меня по башке. Но я, тем не менее, остался удовлетворенным. И посмеялся, как Саша в таких случаях. Пусть попробуют дотянуться! Итак: миру – война!

Между тем Сурия продолжала реконструкцию Матрешки. Возрождалось героическое прошлое, очищалось нержавеющее оружие предков. Багровый запах вечной войны горячит народную кровь и шевелит голодные ноздри. На очереди новые жертвы.

А я продолжаю ошибаться, осознавая это после.

***

Зима, снег, ночь. Луна, тишина…

Возвращаюсь по сельской улице из гостей. В голове туман, сгущенный самогонкой. Мимо беззвучно проскользили сани, запряженные вороным жеребцом. На санях мощная фигура в овчинном тулупе. Фигура не шевелится и, кажется, не дышит, – морозный пар не исходит от его дыхания. От моего выдоха медленно оседает серебристым подлунным облачком. Видение? Не знаю, но не из текущей реальности сани. Сани ушли в ночь, оставив четкий след. Смотрю им вслед и вижу собаку.

Собака взялась ниоткуда. Большая, красивая, светлая, в коричневых пятнах. Невероятно добрая, от нее прямо струятся флюиды дружбы. Поднялась на задние лапы, положила передние на мои плечи, – голова у неба, не видать. И предложила игру. Мы катались в снегу, поднимались, обнимались, снова падали… Пока не надоело. Она проводила до дома и исчезла, как только я открыл калитку палисада.

Тут же рассказал о случившемся соседям-аборигенам. Не поверили, вышли на улицу – а там следы на свежем снегу. Их с перепугу чуть столбняк не хватил. Объяснение – в деревне живет женщина-оборотень. Боятся ее до ужаса. После той ночной игры эта женщина покинула деревню. А я крепко задумался.

Похоже, я превращаюсь в элемент фона на чужом пейзаже. Крапивкой возрастаю или репейником. Кто меня определил на такую роль? И почти откровением прозвучали фразы из территориального прошлого. Не успел отследить, каким ухом услышал их.

***

«Кое-кому продолжает казаться, что он гоняет дичь меж деревьев в общинном лесу, удит рыбу на племенной реке… Ан нет! Другие застолбили ваши поля и сады, это им машут цветами яблони и абрикосы, посаженные вашими отцами и дедами. Да, это еще не небытие! Вы еще грезите жизнью. Вы еще мечтаете о круговороте дождей и снегов, еще краснеете под жарким морозом и мерзнете от стужи на горячем песке. Что же с вами случилось, суриане? Следы ваши на земле зарастают сорной травой, впереди туманы и видения несбыточные. Хотите остаться тенями и призраками в собственной судьбе? Где же ваши стрелы колючие да мечи острые?»

О, да! Уже нет былой возможности красиво порыбачить на поплавок. Пруды или захватили чиновники-собственники, или замусорили дикие рыбаки-халявщики. И так везде и во всем. А произошло все за считанные годы! Каждый поливает грязью Партию Авангарда, но Партия держала народ в страхе и был порядок. На Территории Откровения – религия на месте страха. Океан Ахмада прозрачен и светел, берега чисты и доступны. Там моей удочке никто не помешает.

Что есть стрелы и мечи, в чем мое оружие? Не дошел я до понимания своего Предназначения. Самая тяжкая из сверхзадач…

Все дело в сказках; и словах, из которых они сотканы. Ибо в начале было Слово. Да, пытаюсь владеть словом, но пока лишь играю с ним. На пути волшебства слово может стать капканом.

«Зип-файл!» – выкрикнул я, открыв компьютерный диск с текстом Старокнижия, выпущенный анонимом. Но кто, кроме храмовников, станет этим заниматься? Канонические тексты знаю почти наизусть, и потому не составило труда увидеть несовпадения. Они сюда включили и некоторые апокрифы! Но – изменили их в соответствии с текстом действующего Нового Наставления.

Молния ударила через восьмую чакру так, что закипела кровь в пальцах ног. И струна зазвенела – это исчезнувший Прайм выстрелил по мне из своих арбалетов. Они продолжают подгонять условия задачки под свой ответ! Итак, Шойль жив, Шойль будет жить… Это он пытается прикрыть дверь, за которой меня ждет Пророк Меча и Разделения! Как зовут того, кто присоединил к Откровению колдовскую книгу предсказаний, исполненную мрачным шифром? Присвоенные текстам имена условны, это признает сам Храм.

Шойль выполнял задание, обеспеченное всесторонне. Одному такое не под силу. Ученик без учителя… С той поры и пошло-поехало… Хотя нет, много раньше, сторонники Ариильской религии открыли путь тайного реформаторства.

Эти люди не имели Со-Вести, Совместной Вести! То есть ниспосланное не проникло в их сердца. Что и позволило перейти пределы дозволенного, стать редакторами, цензорами, корректорами Слова. В душе мой звенит струна, и я знаю, что за дух владел ими.

Активность врага моего, прячущегося во Тьме, направлена сюда – заменить Со-Весть на ее суррогат. И до сих пор я бродил по лунным дорогам, руководствуясь суррогатом, инспирированным Князем Тьмы. Вот почему меня качает вправо-влево. Я не иду, я шатаюсь!

Возмущение сотрясло до тончайших нервных окончаний! Ну какую добрую, волшебную сказку можно написать под влиянием темноты, даже мрака?! Рядом столбами пылает огонь ада, а я делаю вид, что обладаю разумом и даром Слова.

В растерянности брожу по улицам, пока ноги не приводят в книжный магазин. Рука потянулась к полке, струна напряглась, я раскрыл томик. Вот – новый, свежий перевод Заключительного Послания! На этих страницах я слышу интонацию: за чувством тянется смысл, обращенный лично ко мне. Слово неизмененное, не отредактированное безрассудством. Только теперь вошел в понимание формулы: «Блаженны нищие духом…». Пророк, Царь Нищих сказал о тех, кому всегда не хватает Слова, исполненного Духом. О тех, которые тянутся к нему, и всегда им мало. Ибо считают они себя не первыми…

Ну то ж! Боролся и искал. Нашел – и не отдам!

***

Исходящие от человеков темные, колющие волны эгоизма и больного самолюбия ощущаются сразу. Знания и опыт их легко опознают. Людей легких, светлых, сияющих меньше. Рядом с ними тепло и дышится легко.

После ухода мамы кругом меня образовалась пограничная сфера, отделившая от мира. Она и защитила от прямой агрессии в годы первой беспомощности. Мачеха светлых ненавидит. Ненависть уничтожила значительную часть фотографий в семейном альбоме, в который и я внес лепту. На некоторых оставшихся она выцарапала ненужные ей лица. Рука не поднялась лишь на фотографии мамы.

К старости действие первача, доведшего до гепатита крайней степени, усилило агрессивность. Она принялась вступать в рукопашные схватки с несогласными. И получала, по выражению отца, головотрясения. Однажды, проглотив граненый стакан без закуски, заметила через окно кухни потенциального противника. Включила форсаж, рванула с места и поскользнулась на бетонной лестнице подъезда. Диагноз – перелом основания черепа. Куда попадают люди с таким диагнозом от зеленого змия?

К отцу я приехал после ее похорон. Ждал, пока снимется внутренний запрет. Перевез его к себе в Уртаб, затем продал квартиру и облегченно выдохнул. Еще одна полоса завершалась. Точку в этой полосе поставила смерть отца в девяносто четыре года.

К нищете Духа располагает одиночество среди людей. Не монашеское или отшельническое, таковое противоестественно и возможно как исключение. Место людей в ближнем кругу занимают животные. Они являются сами, если и не ждешь. В начале эпохи слабости явился черный котенок. Черная кошка прожила рядом почти двадцать лет. Через полгода после кончины она пришла в сон в виде упитанного и довольного черного кота. И передала мысль: не беспокойся, у меня все хорошо. Настроение нормализовалось. Кошка, конечно, не человек. Но соображает часто далеко не хуже. И потому обретает соответствующую ценность.

Приближалась очередная весна и, соответственно, деревенская полоса жизни. И пришли три сновидения, с паузой в неделю между ними. Снился котенок, очень красивый и непохожий ни на одного из тех, кого я видел. И вместе с ним пришло знание: он предназначен только мне. То есть будет сотворен исключительно для меня. Но откуда и как явится, не открылось. Я воодушевился: еще бы, живой подарок, да еще какой!

И вот, я в своем деревенском доме. В соседнем живет еще одна моя кошка, четырехцветная, очень разумная. Она явилась ко мне в тот месяц, когда черная пропала, чтобы найтись. Начались ревность, скандалы… У кошек это тоже бывает. А я к тому времени научился понимать их язык. Пришлось их развести территориально.

Приехал, разгрузил машину и цветная кошка вошла в дом, который она считала своим по праву. Огляделась и, подняв голову, молча спросила. Я ответил:

– Ее больше нет…

И она сказала на своем, кошачьем языке:

– В таком случае я возвращаюсь к тебе.

– Хорошо, – согласился я.

Она обрадовалась, а я понял, как явится подарок. Ведь дело исключительное: дар Свыше, эксклюзивный. В ожидании прошло лето, на удивление спокойное и легкое. В сентябре по виду кошки определил – скоро. И в шутку сказал:

– Ты опять принесешь трех котят. Что с ними делать? Снова на птичий рынок везти? Или позвать Иваныча?

А жила цветная кошка у холостого Иваныча, специалиста по утоплению котят. Кошка моя испугалась и пропала. Нашел я ее ранним утром в сарае, в картонной коробке. Рядом – один котенок. Но больше обычных раза в два и какой-то неприглядный, серый, некрасивый. Держу его на ладони и размышляю: что делать? Тут в левое ухо вкрался шепот:

– Какой он безобразный! Явно не твой котенок. Отдай его холостому Иванычу…

Я уже готов был согласиться, как услышал другой шепот, справа:

– Ты забыл свои сны? Ты не признаешь знамений? Это твой котенок, он сотворен для тебя.

Да! Конечно! Сразу пришло облегчение. И мы жили втроем месяц, пока не пришла пора моего возвращения в город. Назвал его Котёнком, и началась великая дружба между котом и человеком. За полгода он вырос в громадного котяру и обрел красивейшую внешность. Уже летом, в деревне, пришло ему и другое имя – Малыш. Он не возражал, отзываясь на оба. Но – только на мой зов.

А мир вокруг нас продолжал трансформироваться. Менялся и я, и мои сновидения. Отрывочные картины, законченные сюжеты… Кто-то проталкивает через меня свои сценарии, часто жуткие до жара и озноба. Определенно, у меня контакт с иным измерением. Мало того, я стал явственнее ощущать рядом чье-то присутствие, доброе и дружеское.

Городской народ, имеющий статус, предпочитает расслабляться на природе. Однажды попал на ментовско-прокурорскую сходку. Как и в других слоях Имперской Матрешки, тут в расслабление включались необходимые компоненты: выпивка, закуска, уточнение расстановки сил, в том числе физических. Я не пил, только изображал. Под занавес опорные имперские люди проверили способность противостоять товарищу по судьбе. Выявился самый сильный, из прокурорских. Непобежденная мишень одна – я. Вел его тот самый змий, который в войске Тьмы не на последнем месте.

Тут случилось для всех неожиданное. В двух метрах от меня прокурор-агрессор упал ниц. Так падают сбитые сильнейшим ударом. Невидимый удар выбил из него не только алкоголь. Сам встать он не смог. Помог подняться и посоветовал скорее отправиться домой. Пешком… Он посмотрел на меня с испугом и выполнил предложенное беспрекословно.

Кто его отключил, не знаю. Я ощутил в тот момент легкий порыв ветра. Тогда предположил – ангел. Но кроме ангелов и сатаны, рядом со мной кто-то еще. И он не из Тьмы…

***

У меня два рабочих кабинета, в городе и деревне. Работа идет одинаково туго там и тут. Господа писатели новой Сурии издают по две-три книжки в год. Когда они их успевают написать? Такое невозможно, даже если просто переписывать, а затем набирать на клавиатуре готовые тексты. Но почему легко издаются, ясно. Рынок, то есть потребление, соответствует уровню технического мастерства, проявленного на книжных полках.

Пишу о вещах, существование которых в истинной реальности несомненно. Но их нельзя ни потрогать ни… Чтобы увидеть-услышать, требуется настрой. Самому его не создать. Как он созревает, мне неизвестно.

За городским окном бессолнечная, облачная зима. Роман дается все труднее, пока вовсе не тормозится. Я перестал видеть то, о чем пишу. Нет внутреннего видеоряда… Голый сюжет, как скелет в школьном кабинете биологии.

После многих дней застоя случайно поднимаю трубку старого, неисправного, неподключенного телефона, пылящегося на письменном столе. Давно хочу выбросить, но цвет не позволяет – нежно-алый, как спелое яблочко. Поднял трубку и набрал номер, совершенно произвольный.

И, – чудо! – мне ответил женский голос.

Тембр знакомый, но не могу узнать. Я растерялся и не сразу представился. Голос сказал:

– Я не забыла, кто ты… Я – Азхара…

Нет, не сон то был. Может быть, полузабытье за столом. Полуреальность… Имя Азхара взволновало больше, чем тембр голоса. Стало светло и как-то сказочно. Разговор сложился сам собой. Я сообщил, что не хватает деталей для романа. Забыл подробности… И попросил ее, не теряя связи, осмотреться и рассказать обо всем, что видит. Видит и помнит, добавил я. Азхара согласилась! Ее рассказ отпечатался во мне четко, и готовый сюжет ожил.

Услугами мистической связи пользовался три раза. Цифры номера не имели значения, я их не запоминал. Отведенное нам время заканчивалось, и она спросила:

– Ты сделал, что хотел? Написал о том, что забыл?

– Написал.., – с дрожью в голосе ответил я, – Получилось как мечтал. Но я не понимаю…

Я пытался сказать: «До встречи…» Но где нам встретиться? И как? Азхара ждет на той стороне мира, я слышу ее близкое дыхание. Дар речи вернулся, но связь оборвалась. Восстановить не получилось. Телефон яблочного цвета куда-то исчез. Как гласит один из законов Уорда: «Несохраненное не сохраняется».

Благодаря Азхаре я написал сказку о себе, «Ард Айлийюн».

***

Звезды можно увидеть днем не только из глубины колодца. Смотрю через оконное стекло. Недавно на неровный асфальт упал дождь. Спокойная лужа ничего не отражает. От легкого ветерка появляется рябь, в неверной воде замечаю отражение яркой звездочки. Звезда покачивается на мелкой волне, протягивая ко мне цветные лучики. Поднимаю голову, но на дневном небе не найти звезд. Ветерок уходит в сторону, вода успокаивается, и отражение исчезает. Снова ветерок, и снова – звездочка! Приглашаю соседей, но они ничего не видят. Жаль, очень красивая звездочка. И светит только мне. Ночью, среди многих, ее не отыскать.

Такие знамения помогают держаться в нужной форме. Есть ведь и другие знаки. Перемены в состоянии планеты поражают. В течение одного поколения потеряли силу народные приметы. Ритмы, поддерживавшие жизнь веками, меняются, исчезают. Абрикосы в садах вымерзают и в теплые зимы. Уходят подпочвенные воды, наступает скрытая засуха. Ускоряется бег времени.

Волнами накатывает страх за планету и себя. Ведь свет в конце черного колодца может и не появиться. По ту сторону может ждать Тьма, торжествующая и беспощадная.

А пока давление Тьмы то усиливается, то слабеет. Она все лучше разбирается во мне. Похоже, мы оба в борьбе совершенствуемся. Она старается деформировать мои желания, мои оценки… Иногда ей удается манипулировать чувствами, подталкивая к гневу, скорому суждению… В ближнем круге все больше зависти, лицемерия… Энтропия расползается по планете. Люди называют себя членами Нового Храма, не имея малейшего представления о Пророке и ниспосланном через него Наставлении.

Нет универсального земного лекарства от действия Тьмы. Даже настойка пиона, снимающая у людей невроз, не действует. От страха не освободиться, но его можно скрыть, преодолеть. Преодоление выматывает. Тьма ждет, чтобы я попросил о снисхождении, о пощаде… Но я познал, кто Хозяин всего и всех. И Тьма в курсе.

Из противостояния родился закон: если думаю и действую правильно, ни один клеврет Тьмы даже не приблизится. Но когда темнею, – от того же алкоголя, – то уж…

Князь Тьмы, похоже, торопится. Мир людей делается полиморфным. Некоторые начинают творить сегодня то, что вчера им было не присуще. Лица их неузнаваемы.

Красный край Радуги вбирает буро-коричневый оттенок. Цвет запекшейся крови… Чую запах свежесмазанного оружия. Против кого? Империи не будут воевать друг с другом. Сурия запуталась в определении национальных смыслов, идей. В умах витает волшебное слово – Энингия. Завтра оно всколыхнет мир.

Книга Перемен челюстями беспощадной обложки вцепилась в страну Сурию и будет ее пережевывать, пока суриане не повернутся передом куда надо.

Но нет намека на поворот: отчищаются нафталиновые национальные аксиомы. Древние тексты неточного происхождения внедряются в горячие головы. Пытаюсь понять:

«Сто раз возрождалась Сурия – и сто раз была разбита от севера до юга».

«И там сражалось Солнце с Месяцем за землю ту. И Небо сражалось за поле битвы, чтобы земля та не попала в руки чужие, а осталась сурианской. И там плачет мать о детках своих, которые пролили кровь на поле сражения, и то поле стало сурианским. Новояры находятся там до сего дня, а земля та, – наша из-за крови, пролитой мечами».

«Мы ее сеяли и усеивали костями своими и кровью своей поливали – и потому она наша».

***

Имперские селяне бросают землю древних сражений. Пустые дома занимают дачники, уставшие от городов. Я смотрю, мне открывается. Поселяются из класса не падающих. Ни разу не упали. Чтобы упасть, надо подняться. Хоть раз. Они в поисках вечного здоровья. И начинают возводить семейные Энингии. Как тени из фаррарского прошлого. Эти призраки душ необходимы, чтобы оттенить предназначение. В этом мире так – без Тьмы поблизости не заметишь Света.

Некоторым теням сопутствует «дежа вю». Яркое, но нечеткое. Несомненно, я встречался… «Ард Айлийюн»? Неужели так серьезно? После каждой книги мной овладевает недомогание. После этой – особенно сильное. Такое бывало у любимого мной Графа. Что означает: работа сделана нормально!

Недалеко поселился регент хора… Увидел на расстоянии – и мощное отторжение. Первое чувство – явный знак. Он указывает на необходимость дистанции. Я понял. Но в работе над продолжением «Арда Айлийюн» ощутил необходимость на время перейти черту. Требовалась сгущенная Тень. И беспокоила надежда прояснить «дежа вю».

Тем, кто не падает, Тьма предоставляет льготы и привилегии. Регент сколотил первичный капитал на исполнении шлягеров в злачных заведениях, будучи музыкантом-исполнителем. Возраст и амбиции предписали иную нишу в профессии, не столь прибыльную, но позволяющую подняться как-то в иерархии внешней и внутренней. Убытка Князь не допустил, предложив его супруге специализироваться на бухгалтерских балансах для нового сурианского бизнеса. Главное – умножить и укрепить земные приоритеты, держать высоко девиз «Жить надо хорошо». Что есть «хорошо», определяется сравнением по количеству собственности и близости к соответствующему слою бомонда.

Скрыть подобный подход невозможно, понять легко. Разросшееся Эго так светится в ультрафиолете, что с Луны видно.

Регент любит, когда его называют композитором. Хотя сам не сочинил и одного аккорда. С таким распухшим Эго музы не дружат. Меломан-классик, он выработал свою шкалу величия:

– Буквы не нужны! Звуков достаточно. Прекратите читать и слушайте. Будете совершенны, как я…

Слушаю… Слушаю и вижу микро-Шойля, забывшего неотвратимость воздаяния. Но звуков для создания земной Энингии оказалось недостаточно. Нужны еще цифры. Так что приходится и исполнять, и считать. И, когда деревенский дом перестроили и он обрел признаки, относящие владельцев к сельскому бомонду, начался подъем величия.

– Я и по происхождению благороден! Кровь голубая, косточки беленькие. Бумагу осталось на дворянство выправить… Твоя религия – пропаганда. Не нужны мне пророки! Мои ощущения выше и дают всё!

Глазки густо поблескивают елеем. Слышу звон люстры над головой, и жаль регентский нос.

***

Князь Дзульма знает свое дело. На то ему выдан мандат до скончания века сего. Для человеков у него много крючков. И попавшие на крючок служат всем, чем могут. А в обмен на земные конфетки отдают разум, интеллект, со-весть, честь. Достаточно арифмометра и какого-нибудь музыкального инструмента. А откуда берутся цифры и ноты, – вместе со словами! – совсем неважно.

Чтобы удостовериться, я заглянул в Ард Айлийюн. Не в тот, который на бумаге; а в тот, который в памяти. И сказал себе: нет, «композитор» не «дежа вю» как феномен психики, а единый тип, существующий во всех подлунных мирах, обычный и естественный. А в моей деревне его нет в реальности, это фантазия реконструировала сборный образ и разместила поблизости. Другие на том месте видят иное…

Таким хотел лицезреть меня Дзульма. И как часто я колебался, оглядываясь по сторонам! Какой-такой Рай или Ад? Мало ли что пишут-говорят? Кто оттуда вернулся? Где подтверждения? Главное – состояться в этой жизни! А что – вернуться под крышу Князя, и все нормализуется. Буду крутиться не хуже других… Близкие примеры сыграли обратную роль – отвращение к земной премудрости поднялось выше облаков.

***

Малыш стал мне другом и союзником на пять лет. Понимал меня быстрее и лучше, чем я его. А будил ночью лишь по острой необходимости. Вдвоем мы извели змей в саду. Он их ловил, доводил до изнеможения и ждал меня. Пяти уничтоженных лопатой гадюк оказалось достаточно, чтобы нашу территорию они проползали стороной.

Мы слышали зов друг друга во сне и наяву. И когда он явился ночью и позвал, я тотчас включил свет. Малыш замер у кровати, а у двери – симпатичная трехцветная кошечка.

– И что? – спрашиваю его.

Кот мой объясняет: кошечка голодна и надо бы ее накормить. Радостно улыбнувшись, говорю:

– Ты умница, мой Малыш. Мы ее накормим. Скажи ей, пусть проходит в комнату.

Пока Малыш говорил с кошечкой, я достал из холодильника еду. Но она продолжает стоять у двери. Наполнив тарелку, я обращаюсь к ней:

– Чего же ты ждешь? Проходи.

После этих слов она прошла к печи, к столовому месту Котёнка. Ела не спеша, аккуратно, посматривая на нас. Он лег рядом и наблюдает. Как только кошечка насытилась и вернулась к двери, подошел ко мне и заявил:

– Но ведь и я голоден.

– Знаю, сейчас и тебя накормим.

Он поел, промурлыкал благодарность, и они с кошечкой удалились. А я до утра оставался в размышлениях. С той ночи пошла полоса явного проникновения в иную реальность. Первым делом, обозрев доступное прошлое, твердо убедился, что я не один. И теперь имею право говорить: «Мы пришли, мы приехали, мы уезжаем…» А как иначе? Я слабый, маленький человечек, не претендующий на величие в перепутанном мире. Одному мне не спастись. Ведь мир этой планеты остро бинарен как в пространстве, так и во времени. И Творец окружил человека не только соблазнами, но и защитой от них. А испытания могут стать как тем, так и другим. Все дело в полноте и степени точности личной картины мира.

Бинарность, двойственность – она хитра и многообразна. И накрыла меня черная волна, которую не сумел предвидеть. Никто не знает, что приготовил день завтрашний. Приход, приближение Тьмы мое естество давно воспринимает кожей, поверх которой особо чуткие нервы.

Но тут… Ничто не предвещало перемен. Солнечный день, теплый вечер, хороший метеопрогноз. Малыш прибежал перед сумерками, быстренько поел и исчез в саду. У него свой мир, и я в него не вмешиваюсь. Он возмужал, обрел опыт, мощью превосходит не только котов, но и собак. А к людям я научил его близко не подходить и никому не доверять.

Он ушел и через час я почувствовал: что-то сильно не так во мне и в мире. Небо почернело, скрылась Луна, погасли звезды. И внезапно ударила гроза, прилетевшая на крыльях северного урагана. Ливень низвергался сплошным потоком, молнии сверкали непрерывно, грохотало так, что оконные стекла звенели.

Я собрался искать Малыша. Проверил фонарь, взялся за плащ-накидку, и в ту же секунду на меня напала диарея. Какие тут поиски!

Трое суток без перерыва – гроза, ливень, ураганный ветер. И трое суток – диарея. А вместе с ней – физическая слабость. Ко всему этому – обреченность. Ведь уже в первую ночь непогоды стало ясно: Тьма забрала Малыша, я снова остаюсь один.

Высшей Силе было угодно лишить меня возможности на малейшие усилия. Я смирился, и зло отошло на безопасное расстояние. Мне давалась передышка.

Усилилось ощущение близкого присутствия невидимого помощника-двойника. В руки попал научный журнал со свежей статьей о поиске хрустальных черепов. И почувствовал, кто-то стоит за спиной и читает те же строки. Поколебавшись, написал на журнальной странице: «Кто ты? Откуда?» Ответа не последовало.

Валерий.

Штамп Земли и Печать Неба

Время пить и время трезветь…

Штампы Земли – на Дороге Лунной. Печать Неба – на Дороге Звездной. Я сделал выбор, мне помог Шойль.

Оказывается, Цифа четырежды предал Учителя. Имеющий разум поймет. Четвертый раз, – после петухов, – став другом Шойлю. Диктатура Прайма пыталась овладеть не только пространством, но и временем. Стать Вечной Империей. Понадобилась идеология, основанная на крепкой религии. Политеизм годится для маленьких демократий-мотыльков.

Новый Храм обожествил земную власть и сам обрел непогрешимость. На Небо поставили штамп Земли, сделав небесное проекцией земного. Отражение заявило о своей первичности. В Откровении реформировали все, что не смогли уничтожить. В образовавшиеся пустоты добавили свои кирпичи, и здание воздвиглось. Идеологи Имперского Храма начали раздавать химические карандаши для рисования крыльев.

Я прошел сквозь тысячи книг, на ходу меняя критерии отбора. Пока не нашел Книгу Различения. Отгремел позади колокольный гром Красных комнат в казармах и храмах, померкли собрания непререкаемых ликов.

Сказка моя приближается, пробивая путь сквозь тревогу и радость. Можно вмешаться в любой сон, но я стал осторожен.

Авторы теории Сепира-Уорфа – во всех измерениях реальности. Чтобы перейти из одной сказки в другую, требуется всего лишь различать контексты не совпадающих картин мира. Сменить понятийную структуру сознания – дело не невозможное.

Ориентиры дороги моей внутри, а не вовне. Но пока люди контекста бушуют и бесчинствуют. На живую букву пикируют мертвыми цифрами, чтобы заменить изначальные смыслы. В существующем и ощущаемом контексте все неправы. Не светят цветы в их садах, лишь отражают чужое. О, сколько у них лунных цветов!

Они не читают моих книг; строки в них воспринимаются интеллектом, но не головным арифмометром.

Мудрость сказала устами Джохи:

– Не легкой судьбы надо бы просить, а легкой старости…

На географической карте планеты зеленым штрихом я наметил свой звездный путь. Непознанный аромат гор на Территории Откровения достиг Уртаба.

Амаравелла!

Часть восьмая

Амаравелла

Внепланетная база «Чандра». Смена контекста

.

«Они солгали на Господа и сказали: «Нет Его, и беда не придет на нас, и мы не увидим ни меча, ни голода.

И пророки станут ветром, и слова Господня нет в них; над ними самими пусть это будет».

Посему так говорит Господь Бог Саваоф: за то, что вы говорите такие слова, вот Я сделаю слова Мои в устах твоих огнем, а этот народ – дровами, и этот огонь пожрет их».

«Где же боги твои, которых ты сделал себе? – пусть они встанут, если могут спасти тебя во время бедствия твоего».

От Иеремии

.

Отряд в возбуждении. Мы на пороге Часа, но никто не представляет, каким он будет. Сроки определяются происходящим Внизу.

Система фиксирует невиданные знамения. В основном они концентрируются в обеих Империях и на Территории Откровения. Я пытаюсь понять их истинный смысл, да не получается.

Самое, по-моему, страшное – громадные медузы в оболочке серо-серебристых клочьев тумана. Красноглазые, способные принимать любую форму, даже человеческую. Скопления медуз блокируют несколько крупных портов.

Восход в Коламбии сделался тройным: по три солнца встают по утрам с багровой дугой над ними. К полудню картина неба становится прежней, односолнечной. В Сурии с рассветами порядок, но над куполами монастырских храмов поднялись огненные столбы выше облаков, ночами извергающие молнии.

Жителей Северной Коламбии по ночам беспокоит грохот сурианских танков. Обитатели Сурии наблюдают бронетехнику Коламбийской Федерации. С утренней зарей они пропадают.

Северное сияние украсилось светящимся шаром с кометоподобным хвостом. Шар стоит на месте и с орбитальных спутников не фиксируется.

Солнце побагровело, Луна из желтой стала ярко серебристой.

Священный город Ариил окружило призрачное войско: кавалеристы в сверкающих доспехах и с автоматами. Осада появляется днем, ночами ее нет.

В оставшихся лесах, тайге и джунглях объявилось параллельное человечество. Предсказатели утверждают, что оно – смена, новое население планеты. Храмовники опознали в нем «глиняных людей», без божественной искры в сердцах. Ученые заявили, что они – раса, сопровождавшая человечество на протяжении всей истории. Они – не потомство Адама; к ним относились неандертальцы, с которыми не было вражды.

Историки наконец признали, что летописцы и их последователи переписывали историю столько раз, что окончательно все запутали. Тем не менее, знамения сопоставляются с подобными в летописях. Народы обвиняют во всем правителей и храмовников. Зреют мятежи и погромы.

Наука объявила о своем бессилии. Лучшие имперские мозги заняты решением некоей первостепенной задачи, объявленной суперсекретной. И нацеленной на всеобщее благо. Но большинству становится все «до лампочки».

***

Ерофей пригласил посмотреть обзор событий в Информаторий. Мы все пытаемся выяснить параметры наблюдаемого Внизу относительно нашей точки отсчета – времени Анвара. Система как бы в растерянности. Объяснение у нас имеется: искажение биографии человечества ее историками по заказу правителей создало множественные наслоения в ткани планетного времени. Критическая масса фальсификаций все же сработала.

– С этим не разобраться, – растерянно говорит Ерофей, – У землян реальность никогда не совпадает с тем, что они описывают. Периодически они зачеркивают написанное ранее и создают новую бумажную историю. Пошло обратное влияние. Сочиненное отражение теперь воздействует на отражаемое. На саму реальность. Никто не знает, как…

Вот и растет на планете путаница. Оживают мифы, начала обращаются следствием неизвестно каких придуманных интерпретаций. Парадоксы множатся, получается полный дурдом. Ерофей крутит в пальцах металлическую пентаграмму и щурит серые глаза на ближнюю книжную полку.

– Но, Ерофей! В таком случае мы не имеем критерия истинной реальности? Они там попали в собственную дурную сказку. Ложь в умах материализуется! Так и теория обезьяньего происхождения станет истинной…

Ерофей рассмеялся.

– А что! Вполне вероятно.

Что за смех? Да мы тогда столкнемся с такой реальностью!

– Ерофей! Но они потеряют человеческий облик?

– А он у них есть? Наир, ты уверен, что они там все люди?

Он продолжает смеяться. На самом деле, не плакать же. К нам присоединяется Сухильда. Сегодня она особенно привлекательна. Черные глаза и волосы, голубая кожа… Не устаю восхищаться оригинальными контрастами. Но – слишком крепка и энергична. Ей бы в общество классического матриархата, цены не будет. На Базе мы не земляне в полном смысле. Близким контактам тут не бывать – одно из условий пребывания в отряде. А от нее веет чем-то таким…

– О чем страдаете? – спрашивает она, – Вас не берут в Энингию? Меня тоже. Но я не расстраиваюсь.

Она улыбнулась, перламутр зубов блеснул голубым лучом.

– Что есть твоя Энингия, о красавица? – с улыбкой спросил Ерофей, пряча пентаграмму в карман куртки.

– Энингией называли райскую землю, населенную самыми древними сурианами. Оттуда пришли основатели Сурии, господа фарраров. С Энингии, с Рая, начиналась ваша Империя. Впрочем, вы все оттуда, не с Марса. И я не с Венеры. Внизу все больше спорят об истоках. Олигархи, иерархи – все устремились в Энингию. Началась продажа справок о прямом элитарном происхождении.

– Вот-вот! – присоединился к беседе Аллан, – Захотели суммарной подлунной мощью пробиться в Небеса. А об умножении земного величия не забывают.

Аллан сильно расстроен, иначе сам не вступил бы в разговор. Видно, и земли друидов коснулась путаница. И бастарду-жрецу Гуэну приходится несладко. А вот Базу Тьма не беспокоит. Видно, что-то серьезное готовит. Я огляделся. О-о… Скоро в Информатории соберутся все. Словно договорились.

Система предложила очередную новость, без привязки к времени Анвара.

– Альянс меняет окраску. Багровое, выросшее из красного, чернеет. Они возвели нового идола – черное солнце Ра. Друзья мои, у желтого карлика есть черный двойник?

Друзья?! Система обращается к нам за знанием? Выдержав паузу, Система продолжила, уже голосом Атхара:

– Черное солнце – идея строителей пирамид. А те, что теперь, решили черными лучами написать новую историю своего мира. Ведь полотно новейшего времени совсем лишилось информации.

Здорово! Скоро Система заговорит стихами. Но кроме меня, ее поэтизации никто не заметил. А Шелом, всегда погруженный в прошлое, неожиданно выдал сразу три варианта толкования:

– Что есть такое Ра? Невидимое, мистическое солнце… Скрытая звезда или черная дыра… Или сгущение темноты и мрака… Есть чему порадоваться. Ленту истории пытают на разрыв…

– Мы радуемся? – безосновательно возмутился я,– В одной из фаррарских летописей написано… Было написано: «Мы ходили, словно потомки псов, и могли быть горды, что не берегли себя». Ничего ведь не изменилось! Чему тут рваться?

– Но в той же летописи есть и другое, – нелогично продолжил Шелом, играя обертонами и без того завораживающего голоса, – И так там написано:

«…и тогда всякий из вас будет ходить словно кудесник, и пропитание для воинов будет создаваться с помощью заклятий. Но воины станут рабами многословья, и от многих тех словес вы лишитесь мужества, и станете рабами дани и золотых монет, и за монеты захотите продаться врагам…»

***

Отряд делается аморфным. Разобщение, разброд. То ли напряжение действует, то ли переорганизация требуется. Атхар не вмешивается. А пора вводить строгое единоначалие.

Да, затишье… Как перед штормом, ураганом, грозой…

Система показывает кадры из телепередачи. Храм в Уртабе… Подкупольная трехмерность наполнена серым сиянием. На самом деле – от багровости мало что осталось, даже оклады заметно потускнели. Батюшка в черном энергично машет кадилом, дымок превращается в серо-серебристый туман. Народ рыдает, некоторые дергаются в конвульсиях.

– Экстаз? Просветление наоборот? – в недоумении спрашивает Сухильда.

И, как бы в ответ, помещение Храма пронизывают синие и красные лучи. «Экстаз» достигает апогея. Пожалуй, я понимаю символику. Суриане – носители синего цвета. Фаррары – красного. Синий – символ холода, сдержанности, собранности. А также голубой крови, белой кости; признак господина. Красный – ярость, анархия, бунт. Железная кровь восстающего раба. Красное и синее – антиподы. Отсюда ржавчина революций и гражданских войн. Сколько суриан истребили фаррары? Мегатонны голубой крови взорвутся на их земле! Фаррары присвоили имя суриан. Но не стали ими. Тьма предпочитает железо…

Горомир задает нужный вопрос. Самый главный вопрос.

– Внизу готовится серьезнейшая встряска. Хватит ли времени Анвару для решения задач жизни?

Он спросил, не ожидая ответа. Никто не ответит. Предназначение нашего отряда определяется судьбой Анвара. Полной ясности нет, Атхар только намекает. Я догадываюсь, в чем смысл.

– А нельзя блокировать перемены отдельно в Сурии? – спросила Сухильда, – Хоть как-то воздействовать?

Беседа перетекает в общую дискуссию, не имеющую практического выхода. Как бы в Информатории не заиграли синие и красные лучики.

– Сурия неповторима! – жестко заметил Майк, – Переделать ее основы невозможно. Лучший способ самоуправления в ней – железная самодержавная вертикаль. А ее нет, сломалась. Имеющаяся власть самоустраняется, пытаясь скрыться от плодов собственной деятельности. Лучше не будет. Во времена Анвара началась последняя революция. Но жители Сурии ее не заметят. Не до того станет. Даже если сработает «кротовая нора», спасутся немногие.

В разговор вмешалась Система, используя голос Атхара с добавкой иронии.

– А вы не думали, что Империя – всего лишь иллюзия? Скрывающая до времени мир истинный?

– Ну-ну! – возмутился Горомир, – Ты не очень! По твоей системной логике и База иллюзия. Или чье-то сновидение, в которое мы попали не по своей воле. А наша воля работала и продолжает…

Нет, не так все просто! У нас нет инструмента, способного надежно отделить вымысел от действительности, сказал я себе. Индульгенций нам не предложат. А мешанина Внизу знаю откуда взялась. Перемешали люди Слово Истины со словами мертвецов своих. И назвали эту смесь Договором. Анвар нашел опору для себя вне океана свободного от Закона сочинительства. Последнее Откровение… Не измененное ни в чем, изначальное. Я согласился со «звездочкой». Но не все в отряде разделяют нашу позицию. Вот где причина моей грусти-печали. Здесь же начало аморфности отряда… Но вот и Атхар!

Явился как и положено, как бы ниоткуда. Отряд замолчал как никогда. Да, выглядит Куратор чересчур необычно. Мне на секунду страшно стало. Аура настолько мощная и яркая, что в глазах поначалу потемнело. Одежды светлые, морщин почти нет. А взгляд! Как два излучателя…

***

И началось волшебство… Информаторий исчез. Ни стен, ни пола. Отряд будто в пустоте повис. Но быстро пустота сменилась круговой зеркальной стеной, и каждый из нас отразился в ней. Кроме одного – Атхара. Каждый увидел себя в двойном облике. Один привычный, повседневный. Другой…

Я смотрю на себя другого и не узнаю: апельсиновая кожа, гордая красивая голова, юная энергия, во взгляде пронизывающее понимание. А я для него в зеркале виден?

Долго смотреть на такое нельзя… Перевел взгляд на Атхара. Нет, то не аура атхаровская, то Радуга свернулась в кольцо! А дальше, за полупрозрачностью многоцветия, цветущая радостная земля. Так должна бы выглядеть Энингия сурианских предков.

Вернулся к своим отражениям. А их уже три! Третье не узнать невозможно: Анвар, «звездочка» моя! Что это значит?

– Смотрите внимательно, – голос Атхара звучит отовсюду, – Каждый себя! А ты, Наир, и на товарищей своих. Не торопитесь, зеркало простоит сколько потребуется.

…Итак, напротив меня трое. Я, член «Чандры», в возрасте неизвестном; Анвар с седой бородой «а ля дон Педро»; третий юный, только в совершеннолетие вступил.

Перейдя к другим отражениям, сделал открытие, которое усвоить сразу никак. То совсем не разные личности, высветившиеся напротив. То изображения одной и той же личности! Каждый из нас состоит из трех существ? Невозможно! Тот неузнанный, юный я – особенный. Аура чистая, легкость, полупрозрачность, радужность, скрытая мощная энергия… Слов не хватает. Суперчеловек из волшебной сказки! Неужели изначально я и есть он? И вспомнилось: айлы… И еще: «айлик».

Сколько мы так простояли? От ощущения триединства я впал в оледенение. Но ведь думал о чем-то подобном, и не раз! Отчего же восприятие почти шоковое?

Зеркало исчезло. Я сделал глубокий вдох, длинный выдох. Информаторий на месте. Атхар тоже; необычный, но вот – рядом. Без него ясности не будет.

– Да, братья мои! – он заговорил мягко, сочувственно, – Разве вы были не готовы к открытию? Вы, оперативники, присутствуете рядом со «звездочками» всегда и везде. Но вне их четырехмерности. Некоторые там ощущают ваше присутствие. Чаще – в критических ситуациях. Да, мы вне их мира. Хотя вы и они – одно!

Тут Атхар посмотрел на меня. О, какой взгляд! Теплая родная волна охватила и закачала, и сделалось уютно и безопасно… О таком взгляде грезит Внизу Анвар… С детства до седины мечтает.

– Лунная База, сооруженная не только для нас, делает оперативника относительно независимым от ленты земного времени. Каждый ведет Внизу сам себя. И каждый из вас тот, имя которому – АЙЛ! Айлы – ими вы были до появления на этой планете и до прибытия на «Чандру». Айлы – обитатели планеты Ила-Аджала. Хозяева мира под именем Ард Айлийюн. Отсюда или с Земли его не представить, не хватит слов и красок. Именно в эту вашу, – нашу! – Сказку готовит вторжение объединенная земная Империя! Теперь вам ясен основной смысл пребывания в оперативном отряде…

Атхар замолчал, переводя взгляд от одного к другому. Я переваривал новость, как и все. Вот как! Я родился в Арде, в Сказке. Затем как-то, – по своей воле! – оказался и на Земле, и на Лунной Базе «Чандра». На Луне, которая одна на две разные планеты.

Предназначение оказалось сложной вещью. Пока центр моего сознания здесь, на Базе. Они там… То есть я там, в обоих местах, явно живой, в разных временах и пространствах. Но здесь я кто? Ведь мы об этом не раз говорили… Захотелось объяснения от Атхара и я его получил.

– Гипотез можно изобрести множество. Кто-то – из вас – предложил считать оперативников информационными копиями. Не знаю… Ведь я не ясновидец, понимаю далеко не все. Но разве вы не ощущаете себя отдельными личностями? Разве вы не люди? Да, здесь на вас наложены определенные ограничения. Они необходимы. Иначе вы не будете готовы к предназначению. Час приблизился, ограничения спадают. Да, вы и айлы, и люди Земли, и оперативники Лунной Базы. Скоро вы станете едины. Только так обретете необходимые возможности. Я здесь дольше каждого. У меня нет отражений, я в единственном числе. Вы заметили – я старею, в отличие от вас. Вы переменитесь, станете совершенными. Я останусь таким, каков есть. Такова моя роль, и с этим ничего не поделаешь…

Пока он объясняет – все просто. Но наедине со своим сознанием… Нет, не сплю я. Полноценные сны – земная привилегия. Будь я мудрее, раньше бы понял если не триединство, то двуединство с Анваром. Вспомнились его отравления. Ведь я ощущал те же симптомы, что и он! В деревне я, – он! – отравился незрелыми бобами с грядки. Две горсти проглотил, смертельную доху токсинов. И отказался от врачебного вмешательства. Другой бы пропал насмерть. Обливание холодной водой ликвидировало отравление за сутки. Похоже на чудо. Я здесь, в безопасности на Базе, растерялся. А он – нет. То есть я – нет. Запутаться можно. А не менее страшное отравление в Уртабе? Съел из холодильника испорченные приготовлением и длительным хранением овощи. Оказалось – отрава мгновенного действия. Кто остановил метаболизм? Впрочем, вопрос лишний, риторический. У него замерли все внутренние органы: желудок, кишечник, почки, печень… Организм не пропустил и не впитал заразу. Я на Базе почувствовал, что каменею. А он снова не обратился за помощью к людям. В присутствии соседа по лестничной площадке, который был крайне напуган его видом, вышел в другую комнату и устремился с мольбой к Творцу. Облегчение пришло тут же! Яд исчез, организм заработал. Сосед испугался еще больше и решил – колдовство!

***

Сколько их было, подобных чудес? И почему мы в отряде так суетимся, беспокоимся? Ведь ясно, Кто все решает. Но нет, еще не всем ясно. И я обратился к Атхару с предельной откровенностью.

– О, Атхар… Мы знаем сейчас о себе больше, чем о тебе. Эта тайна нам откроется?

Он согласно кивнул. Теперь я мог продолжить:

– В земном воплощении у меня связь с Создателем. Это несомненно. Там я более истинный? Ведь Анвару бывает достаточно одной мольбы, обращения к Нему – и помощь приходит мгновенно.

И рассказал о случае, который только что вспомнил. А затем, поскольку Атхар молчал, добавил:

– Здесь у нас нет болезней, личных проблем. Так что же, молиться не о чем? Мы тут религиозны на словах. А там, Внизу – сердцем! Ведь все «звездочки» находят истинную веру, каждый в свое время. Да, мы разделены. А в Арде? Там реальность, подобная земной? Ведь мы вернемся обогащенные и лунным опытом. Остается великая загадка – Лунная База. Ее создатели…

Я остановился. Но ни Атхар, ни кто другой не собирались отвечать или возражать. Все смотрят на меня с ожиданием. И скрытой поддержкой. Как тут не поделиться сокровенным?

– Я над этим столько думаю! Сколько раз на Земле я падал, стоял на краю! Невидимая сила поднимала, очищала, освещала путь. Помните случай в детстве Анвара? Свет, указавший путь ночью, подаривший силы трижды справиться с тачкой по приказу отца, – этот Свет не земной! Не из материальных фотонов. Система о нем представления не имеет, в Информатории о том Свете ничего. И – откуда мне стало известно о дороге Звездной и дороге Лунной? Из Арда?

Атхар помолодел от моей почти исповеди. И голос его нес свежую энергию:

– А всеми мирами правит Одна Сила, друзья мои. Вам она известна. Получилось так, что открыл ее для отряда наш Анвар. Некоторые ищут материальный образ, понятный, доступный восприятию. Это пройдет. Ведь я тоже обращаюсь к Нему. И молю об успехе в нашем деле.

Атхар, Атхар… Он тоже из айлов, несомненно. Из доазарфэйровских? Небеса, Эоны… Никто ничего не решает. Ни Тьма, ни Свет сами по себе. А мы получаем соответствующее. По мольбам, мыслям, словам, действиям… И даже вот такое разноуровневое состояние… У Анвара Внизу появилась блестящая догадка о возможности перехода из одной реальности в другую. Какой простой способ: изменяем внутреннее понятийное поле, – изменяется Контекст. Но вот предстоящее совмещение реальностей в меня пока не вмещается. Атхар сейчас предложит… Перенацелит нас?

– А теперь, отряд, сконцентрируемся на Анваре. Не на Наире! Пока они не единая личность.

– Не спорю, – легко согласился я, – У него больше общего с Графом, чем со мной. Их внутренние пути почти совпадают. Схожий поиск смыслов, один путь к вере.

– И они оба справились со старостью, превзошли ее, – поддержал Майк. – Мало кто Внизу способен…

– Анвар, в отличие от Графа, еще не закончил свой земной путь, – обрадовался я поддержке, – А если сравнить их внешне? У обоих служба, гульба, нерешенный женский вопрос. Одинаковые психосоматические реакции. Страхи, сбои в желудочно-кишечном тракте, страдания после написания книги… Наконец, разочарование в своем творчестве, чего я не совсем принимаю…

Никто не возражает. Но и не соглашается. То ли за, то ли против… Граф какое отношение имеет к нашему отряду? Ведь «звездочка», как и другие. Есть еще какой-то оперативный отряд? Но Граф не страдал раздвоенностью. Он не разговаривал с Луной; в конце биографии знал, куда бежит и откуда. У Анвара не так. Ему не от кого бежать. И он не знает, куда направляется. Высшее предназначение на Земле еще не проявилось. Но интеллект он сохранил, волю тоже. Но почему бы не посмотреть?

***

Забыв взять разрешение у Атхара, попросил Систему показать путь Анвара. Система поняла буквально. Мы увидели дорогу, не обозначенную никаким знаками. По жаркому песку идет человек в белой накидке, белобородый, с зеленой повязкой на голове. О, да он совершил паломничество в главную святыню Религии Последнего Откровения! Выполнил свою мечту. Одну из них… Мы наблюдаем отрезок биографии, мне до того недоступный.

– Покажи лицо, – попросил я Систему.

Неожиданная ассоциация! Если Атхару добавить седую бороду, то не отличишь. Глаза одинаковые, и не выцветшие, как бывает у стариков. И не сутулится, идет прямо. Хорошо идет… Седой странник поднял голову к раскаленному небу, – и отряд дружно ахнул. Его взгляд определенно достиг нас. И меня! И! – он поднял правую руку и как бы грозит нам указательным пальцем! У Атхара расширились глаза, и он такого не ожидал.

– Он видит нас? – спросила Сухильда осипшим голосом; лицо ее побледнело, потеряв цвет.

На меня никто не смотрит, кроме Атхара; он спрашивает:

– Куда он направляется, Наир?

– К горам на юге полуострова. В уверенности, что там место окончания его земного пути.

Я вспоминаю и смотрю: Анвар не спешит, но и не медлит. Уверенность в каждом шаге. Почему это не нравится Атхару? Добавляю:

– Ничто больше не удерживает его на земле. Что тут не так? Это неправильно?

Атхар повторяет недавнее движение Анвара, направляя палец на меня:

– Совсем неправильно! Абсолютно! Он узнал о нас больше, чем положено. Чем я полагал. И считает он не по-нашему. Вы заглянули в его глаза? Ему необходим привал. Отдых подольше! Пока я не определю, как изменить маршрут.

Не знаю, что и думать. Помогает Сухильда:

– Он не должен идти туда, куда идет?

Атхар в растерянности? Он решил, что возможности Анвара слишком быстро выросли? И превосходят наши? От меня Атхар ничего не требует. Потому что я ничего не смогу? Но почему кто-то сверху должен влиять на мой выбор Внизу? И твердо заявляю:

– Будет, что он решил! Что бы мы ни делали! Если ему суждено переменить направление, он это сделает сам. Я это знаю лучше всех вас. И лучше тебя, Атхар.

Атхар нисколько не смутился, не возмутился. Даже остался доволен моим дерзким выступлением. Он тоже понимает: неизбежность неотвратима. Последней черты нет. И я решил объяснить свою с Анваром позицию.

– Он оттолкнул земной шар. Он ближе к Небесам, чем мы все. Ему ничего не стоит проникнуть в Систему и погулять в ней как дома. Не делает этого, потому что неинтересно. В нем ни страха, ни расчета, ни любопытства. Он узнал, кто его Господин. Прочее ему скучно.

И тут меня озарило. Надо уточнить координаты Слияния! Пока я думаю, что две иные мои сущности будут «притянуты» сюда, к Лунной Базе. Ведь здесь потенциал…

– Атхар! Мои обретения там, на Земле, останутся со мной? После воссоединения? Не лучше ли слиться в этой пустыне? И продолжить путь, избранный им?

Атхар рассмеялся. Негромко, раскованно, по-детски.

– А ведь ты прав. Наир. Я оказался нетерпелив. Большой недостаток… Твои сердце и душа мудрее моих. Я очень рад! Исполняется то, о чем я мечтал. А теперь выслушай и сделай то, о чем попрошу.

Просьба… Кто в состоянии не выполнить предлагаемое Куратором? Даже если за пределами… Атхар предложил мистический вариант вмешательства. Практически магию! Заглянуть в решающий момент жизни Анвара. И таким образом, чтобы видели его мы, а он нас нет. Система на такое сама не способна. Магия Базы хитрая, но по сути техническая.

Итак, один экран для Земли и иного измерения… Плюс видео с участием человека, сделавшего выбор… Попробовать можно. В этом что-то кроется, Атхар зря не предложит.

Прямо в Информатории, без шлема и рабочего стола, я смог настроиться на погружение. Соединение произошло моментально. Анвар не удивился. Словно ждал встречи, сидя на горячем камне с южной стороны красного бархана. Невидимый, я устроился рядом. Раньше так близко подходить к нему не удавалось. Через пару секунд понял, что невидимость моя призрачна. Вот, его атхаровская аура окутала нас обоих, он смотрит мне в глаза! Объяснять ничего не пришлось, он все прочитал во мне.

– Желание Ахияра для меня превыше приказа Родины, – негромко рассмеялся он.

Атхар-Ахияр… И нет избыточного жара пустыни, и солнце над головой другое, и закружили рядом запахи свежей воды и цветов. А где-то из-за зеленого холма, бывшего песчаной грудой, слышатся голоса, красочно говорящие о чем-то родном.

Он сделал серьезное лицо, но смешинка таится в уголках губ.

– Сделаем! Родной оперотряд просит помощи – поможем. Впереди сверхзадача… Буду рад принять участие. Горы мои подождут…

***

Лунная База погрузилась в непроницаемую тишину. Происходит такое!.. И – вне Системы. Он произнес имя Ахияр, нам незнакомое. Как среагировал Атхар? Это ведь ключик к нему…

Теперь мы способны заглянуть вперед, в нужные день или ночь. С определенной степенью точности. Но позиция у отряда исключительная, все может быть. Даже то, чего быть не может.

Система объявила о готовности через десять земных минут. Неужели создатели заложили в нее эмоции? А заминке чувствуется растерянность. Впервые она заработает не по собственной логике, ее поведет неизвестная программа. Нет, не программа! Система станет моим орудием, средством проникновения в нужную точку будущего. Поведу ее я, идущий по пустыне к своей цели. Тот я, который прошел такую дорогу, что ее насыщенность не в состоянии усвоить я, находящийся на Лунной Базе. Но лучше в детали парадокса не входить.

***

Вначале – туман. Объемный, непроницаемый, серебристый. Постепенно, от центра к краям, он рассеялся. Осталась колеблющаяся окантовка, указывая на зыбкую вариативность видимого.

В центре картины Анвар. Аура – свернутая Радуга. Перед ним три человека, напряженные до красных прожилок в глазах. Они недовольны тем, что не имеют сил для отмены происходящего. Один – в форме генерала Коламбийской Федерации. Другой в скромной черной рясе с громадной золотой свастикой на груди, украшенной бриллиантами и цветными камнями. Непогрешимый иерарх Сурианского Храма. Третий – в гражданском костюме, при галстуке. Из верховных политиков-олигархов.

В отдалении за ними просматриваются здания, сооруженные из камня, древнего происхождения. Местность несомненно горная. Видны пальмы, цветущие кусты.

В стороне от трех властителей замерла небольшая группа советников в полевой форме, с блокнотами и компьютерами в руках. Мы не успели к началу разговора. Говорит храмовник:

– Да, мы потеряли страну, возведенную предками. Но мы – на пороге Энингии! Разве такой исход не выше любых страданий?

О, да иерарх оправдывается перед Анваром. Ай да я! Годы назад он – я! – самостоятельно изучил два языка: Коламбийской Федерации и Последнего Откровения. И оба как нельзя к месту-времени.

– Вы посеяли разруху и гибель в своем мире. И за это хотите в дар себе, – не народу! – обрести рай на чужой земле? Ваши заблуждения страшнее гибели, хуже самой страшной смерти. Вы обманули самих себя.

Рассмеялся генерал, опираясь на силу, спрятанную в скалах:

– Ха-ха… Кто преградит нам путь?! Уж не ты ли, седобородый одинокий старец?

Анвар улыбнулся. Говорил он негромко, спокойно, тем заставляя собеседников напрягаться.

– Я? Может быть. И, возможно, не только я…

Храмовник в скромной рясе, без орденов почета, ведущий в тройке. Он полуобернулся, простер руку назад. В глубине картины, огибая горную гряду, течет река под прерывистым слоем тумана. У храмовника густой баритон с грудным тембром, звучит красиво, внушительно.

– Имя одной реки Фисон, имя второй реки Гихон, имя третьей реки Хиддекель, четвертая река… Четвертую ты видишь, старец. Мы у входа в Энингию! Ну почему мы должны отказаться?

В последней фразе он сорвался на фальцет. Как мальчик, у которого грозят забрать игрушку. Слушая, вспомнил кусочек тумана с красноглазой медузой, виденный Анваром в Храме. Из тех ли медуз, что блокировали берега Империй?

– О, услада глаз моих! О, неужели? Ты на самом деле тот самый Анвар? Дорогой, он присоединился к нам? Как мило!

Это пропела подплывшая к генералу крутобедрая дамочка в красном полубикини. Невероятного размера молочные железы, на твердом лице крепкий слой косметики. Я поразился любовному вкусу генерала. Анвар ее не услышал и не заметил. Гражданский иерарх строго спросил:

– Ты вступишь в наш оперотряд? Нет? Ты же из нас! И не забывай, Сурия дала тебе все, что ты имеешь. Вспомни, блудный сын! Поселиться в Энингии, расстаться с немощью и сединами…

Я не видел глаз Анвара, но голос пронизан презрением:

– Что вам мои слова? Лучше напомню послание через брата Исайю…

«Так вы говорите: «мы заключили союз со смертью и с преисподнею сделали договор; когда всепоражающий бич будет проходить, он не дойдет до нас, – потому что ложь сделали мы убежищем для себя, и обманом прикроем себя».

***

Наступила пауза. Донесся шум реки, бьющей о камень. Откуда они взяли на высокогорье реку? Туман, окантовывающий виденье, посверкивает цветными блестками. Пейзаж позади беседующих прикрывает голубоватый, еле заметный флер. Подобное видел с Анваром в кинотеатре Нижне-Румска. Старый фильм-сказка, снятый на целлулоидной пленке… Смотрели из окошка киноаппаратной; киномехаником работал Саша Воевода. И неожиданно сердце мое, которое то ли на Лунной Базе, то ли в этих полудиких горах, сжимается. Остро захотелось встречи. Но я ведь Наир, не Валерий!

Трое переминаются, бледнеют и краснеют. Они видят радужную ауру Анвара, и поражены, тщетно пытаясь это скрыть. Белая накидка, без следа дорожной пыли, слегка колеблется ветерком. Анвар продолжает цитировать пророка, глаза дамы в кусочках красного наполняются слезами страха.

.

«И поставлю суд мерилом и правду весами; и градом истребится убежище лжи, и воды потопят место укрывательства.

И союз ваш со смертью рушится, и договор ваш с преисподнею не устоит. Когда пойдет всепоражающий бич, вы будете попраны. Как скоро он пойдет, схватит вас, ходить же будет каждое утро, день и ночь, и один слух о нем будет внушать ужас.

Слишком коротка будет постель, чтобы протянуться, слишком узко одеяло, чтобы завернуться в него.

Вы беременны сеном, разродитесь соломою; дыхание ваше – огонь, который пожрет вас.

И будут народы, как горящая известь, как срубленный терновник, будут сожжены в огне».

.

Анвар закончил говорить и поднял обе руки так, что они простерлись крыльями над головами беглецов-иерархов.

Трансляция оборвалась.

Оперативный отряд «Чандра» безмолвствует. Информаторий после сеанса проникновения смотрится неуютно. Скучные стеллажи, на них ненужные экспонаты. Музей-библиотека… Как надоело здесь. Хочется на Землю. Там можно делать нужные дела. Каково быть айлом, еще неизвестно.

– Мы побывали на месте прорыва в Ард Ману. Система не может точно определить его координаты. Что скажете?

Атхар спросил, смотря на Георэма. Тот поворошил пламя бороды, хмыкнул. И неуверенно заговорил:

– Оказалось, рассмотрение всего одной жизни… Вначале я склонялся к… Зависть, жадность и все такое привели к концу цивилизации. Так я думал. Но теперь… Они всего лишь симптомы болезни. Суть – в отклонении. В независимости от Высшей Инстанции. Но это… Меня интересует внутреннее состояние Анвара. Чем оно отличается от обычного? Он легко преодолел сопротивление Системы. Как? Почему таких мало? Наир…

Мое имя прозвучало как мольба. Растерялся Георэм. Не видел его таким. Что-то надо сказать… Знаю, что!

– А все просто. Жизнь прожить чужим в своем мире. Пройти через заблуждения, страдания, поиск Истины… Искать в себе причину всех своих бед. Выйти на диалог с Творцом через сердце… Вот и все.

– Таким путем он опередил весь наш оперотряд?

И не только наш, сказал бы я. Георэм хочет услышать рецепт, годный для него. Но его Иуда идет тем же путем. Знающий Георэм не вжился в свое земное состояние? Там, в его времена, полегче. Рядом с пророками открываются все двери к мудрости. Люди потом запутывают следы очень быстро. Всем в отряде интересно, как Анвар-Валерий рвал паутину… Попробую еще.

– Я как-то пробыл с ним Внизу несколько дней. За несколько лет до сегодня увиденного. Впервые его мысли достигали меня. Он оглядывается и осуждает, корит себя. За то, что не успел воздать добром за добро людям, которые любили его и помогали ему. Он считает, что помешали собственные глупость, невежество, неправедность. И вот – этих людей нет рядом. Нигде нет. И он просит Всевышнего дать ему возможность, силы, условия для восполнения неисполненного.

– Прекрасное желание! – воскликнула Зефирида, – Но разве выполнимое? В какой жизни?

Мне сделалось не по себе. Она до сих пор не вошла в суть! Посоветовать утонуть в Книге, в Свитках? Она сама должна пожелать. И попробовал подойти с другой стороны.

– Я не могу использовать свой опыт. Откуда ему взяться на Базе? Пытаюсь ответить тебе и себе, используя то, что узнал от него. Увидел в нем… Мы знаем, что такое картина мира. Так вот, он обнаружил, что она не в голове. Не во внешнем разуме. А в сердце. То есть в душе и духе. Стягивающим центром картины его мира является Творец. Получается – мир совсем не то, что думают о нем люди. Многие люди. Мир его – не материя. Не вещество, не энергия Вселенной. А только то, что естественным образом притягивается к центру. То есть к Творцу. Это и есть истинная реальность. Чем ближе к центру, тем достовернее… Так, в общем и целом. А в истинной реальности нет ничего невозможного.

Я посмотрел в глаза Зефириде, Георэму, другим. Неужели ничего не объяснил? Наверное, сам еще не понял как надо. Система освободила от неловкости. Нейтральный голос сообщил:

– Куратор! У Энергоотсека призраки. Двенадцать. Прибыл Сандр с группой.

На сообщение о призраках Атхар никак не среагировал. При появлении Сандра оживился. А я обрадовался так, что наступил кому-то на ногу. Оперативник, вернувшийся из полного воплощения, выглядит измотанным. Как пятеро из группы. Сандр словно только что закончил легкую прогулку, завершив ее плаванием в озере у Дома Сказки. Свежий и веселый. Найдя меня взглядом, он подмигнул и слегка улыбнулся. После чего подошел к Атхару и доложил:

– Спецгруппа задачу выполнила! Черепа собраны и в готовности к доставке в место Прорыва.

– Ну вот, – как-то по-домашнему, по-земному то есть, пригладил седину обоими руками Атхар, – Вот мы и готовы! Прошу карту!

Система развернула топографическую карту. Сандр ткнул пальцем. Так и есть! Горы юга Священного полуострова, Территории Откровения. Анвар вывел нас точно, там это происходит. Будет происходить. Что для нас одно и то же. Система изменила фокус, открылся горный ландшафт с высоты. Масса людей, техники… Вгрызаются в прошлое, выводя в настоящее мертвый город.

– Здесь размещены будут пункты управления и основная база Прорыва. Целый лагерь…

Палец Сандра сдвинулся левее. Система последовала за ним. Здесь – никакой активности. Внимание привлекли проемы, ведущие внутрь горного массива. Чуть в стороне аэродром. За ним – армада танков и другой бронетехники.

– Осталось им немного, – продолжил Сандр, – Ближе по времени пробиться не удалось. Но неважно. Да, я присутствовал при вашем последнем сеансе. Здорово! Наир, ты меня не заметил?

Пришлось по-атхаровски погладить себя по голове. Сандр довольно улыбается. Я ждал, что от среднего верхнего зуба блеснет золотой лучик. Нет… Тут он сказал такое…

– Я не хотел, чтобы меня заметили. Мог нарушить… Но Анвар ощутил мое присутствие. Так вот, – он, и только он, выведет отряд в нужную точку пространства-времени. Сами мы ошибемся. Расчет бесполезен. И, – расчет, сделанный в наших умах и с помощью Системы, может быть доступен контролю Тьмы. А к Анвару она не подберется.

Вот как! В груди похолодело. Вот где смысл определения главной задачи Атхаром! Основной удар Тьма нанесет по нему. То есть по мне! Это я – «маленький вредный айлик»!

– Они раскапывают город Мариб. Сабейское царство. Оно близко ко времени Георэма. Еще ближе к Шелому. Так, Шелом?

– Но Мариб существовал и во времена мои! Цветущий город-оазис, – Лирий так взволновался разъяснением Атхара, что не дал ответить Шелому, – Мой Грек гуляет по нему как свободный бродяга. Богатым странником. Как это? Разница в тысячу земных лет. Минимум!

Вот и первая нестыковка, понял я. Исторический зигзаг, вызванный неоднократным переписыванием истории Внизу. Как он скажется на нашей задаче?

Общее внимание переключилось на Атхара. Но Куратор наш будто и не заметил несостыковки. Он столько раз уже проходит мимо важнейших «мелочей»… А временной парадокс грозит вывести из игры Лирия со всеми его отражениями. Предсказать уже ничего нельзя. Еще и призраки дюжинами бродят по Базе.

– Не беспокойте себя пустяками, – сказал Атхар, подойдя к Лирию и отечески положив руку на плечо, – Через несколько дней мы войдем в пространство противодействия. База переместится в измерение Илы-Аджалы. Придется земной Луне обойтись без нее и нашего отряда. Для нас же сохраняется возможность посещать Землю через остающийся здесь модуль. Не исключено, Внизу понадобится помощь. А сейчас о главном.

Он нашел взглядом скамейку у стеллажа с кристаллами памяти и присел. Тяжко ему дается этот день.

– Запомните! Все мы по происхождению – айлы. Родина наша – Ила-Аджала. Планета, похожая на Землю. Не на сегодняшнюю, а прежнюю, до первых Империй. Наше появление на Лунной Базе и Земле обусловлено попыткой Имперского Прорыва на Ард Ману, светлый материк нашей планеты. Позволю себе многословие. Еще раз соберемся вместе перед тем, как отправиться Вниз. Но окажемся не совсем на Земле. И не на Иле-Аджале. В некоем пространстве, соединяющем оба мира. Я не знаю, как далеки они друг от друга в привычном людям континууме. Да и так ли это важно? Но мы можем действовать только в пространстве-времени, с которым имеем живую реальную связь. Именно потому вам пришлось прожить жизнь на Земле. Я ждал этого момента много лет. Думал, не дождусь. С появлением Сандра пришла уверенность. Да, ваш Куратор тоже многого не знает и не понимает. Мне не дано воплотиться на Базе в образе, данном вам. Что ж, судьбы индивидуальны… Вы убедились – мы не ошиблись с выбором главной задачи. Наир, Анвар, Нур… Да, Наир… Ты вовремя напомнил о важности иметь истинную картину мира. В центре которой – неискаженный образ Создателя. Мы благодарны Анвару, который первый из нас понял важность… К нему, центру нашего сердца, нельзя прикасаться даже воображением. Он строится из того, что дано Им Самим. Через Писания, через Посланников. Через Свиток, как говорят на Иле-Аджале. Никаких добавлений либо искажений. Иначе попадем не в тот оперотряд. В отряд Тьмы! Империя подготовила свой конец именно отходом от истинного Образа. А на Иле-Аджале требуется его возродить. Не сможем – разделим там участь земного человечества. И не получится помочь людям Внизу.

Теперь о тактике наших действий. Вы многому научились на Базе. Теперь поняли, что не зря обретали навыки и умения в Центре Боевой подготовки, в спортивном секторе. Они останутся в вашем едином айловском воплощении. Три жизни станут одной. Но отдельных трех и не было. Поймем когда-нибудь. Я не смогу вами командовать в точке Прорыва. По нескольким причинам… Наилучшая кандидатура на роль командира оперативного отряда – Сандр. Без командира нельзя. Но Сандр уйдет вперед, у него отдельная цель. Он – на острие направления главного удара. А если не Сандр, то кто?

И тут, к моему великому удивлению, отряд дружно высказался вслух – все разом произнесли:

– Наир!

Атхар улыбнулся мне и продолжил:

– Да! Командиром назначаю Наира. По общему выбору. Князь Дзульма к нему особо неравнодушен. Берегите командира… Я не смогу подстраховать, как здесь. Все мысли о пребывании в гиперреальности или чьем-то сне отбросьте. Вы реальны не меньше, чем люди Земли. Скорее, больше. Оставшиеся часы, – да, часы, – посвятите прямому контакту с самими собой на Земле. Подготовьтесь к переменам и там.

Планета. Анвар. Путь на Мариб

«Все бедствия людей оттого, что у людей этих нет веры, а без веры люди могут быть руководимы только выгодой. А человек, руководимый только выгодой, не может быть ничем иным, как только обманщиком или обманутым».

Граф

.

«Какое небо голубое», – как в детской сказке. Оно такое надо мной на всем пути. Странников ни попутных, ни встречных. Раз в несколько дней возникают оазисы. Пополняю дорожные припасы, отдыхаю, обмениваюсь словами и ощущениями. В оазисах остались те, кому некуда уйти: беспомощные, то есть лучшие. Небо безоблачное, но за северным горизонтом шумят грозы. Иногда догоняет освежающая прохлада озоновых волн.

Территория Откровения преобразуется. Тысяч пять лет назад на ней дышала зелень, звенели ручьи, не пересыхали колодцы. Прошлое возвращается. А в иных местах планеты обезвоживание и опустынивание.

Полуденная сиеста необходима. Останавливаюсь там, где нахожу малейший признак жизни. Пусть пучок серой травки или колючий кустик. Сажусь рядом на песок, смешанный с каменным сколом. Накрываю ладонью сухое спящее растение, настраиваюсь. И ощущаю пульсацию. Пробуждаются корни в предвкушении дождя. Опережаю грозовые ливни на один ночной переход.

Известия по пустыне разносятся скорее, чем в электрифицированных мегаполисах. В оазисах меня встречают как вестника преображения. Словно я управляю северным ветром новой жизни по имени Шималь.

Ночь – интригующее время. Ложусь на спину, рассматриваю небо. Фиолетовую бесконечность, пронизанную цветными искрами. Она преодолима, завораживающая бездонность. Ни физик, ни философ не справятся с этим парадоксом. Небо землян, марсиан или обитателей планет у звезд Стрельца – одна и та же материя. То есть небо – та же земля. Небо каждой планеты отличается цветом, составом молекул. Вариации…

Небеса – иное, их не достать ни глазами, ни приборами. Но возможно ощутить внутри себя. Я смотрю на ночное небо планеты и пытаюсь проникнуть в Небеса, заглядывая в себя через материальную бесконечность.

Исполнена давняя мечта – паломничество к Храму, основанному Первочеловеком. Оттуда я пошел налегке. Весь груз умещается в дорожной суме. Лишнее не плечи тянет, оно внутри прячется. Пусть и не осталось привязанностей к тому, чем жил. Признак отрешенности не белая борода, а радостная готовность к любому исходу. Дается она Свыше, из-за пределов семи Небес. А среди звезд никто надо мной не властен и в малейшем. Не на себя полагаюсь – эра самонадеянности завершилась. Достаточно пережитого, со всеми наслаждениями да испытаниями. Они оставили отпечатки, но не тяготит уже этот опыт.

Впереди поднялся тугой вихрь песка и пыли. Шалит шайтан, тяжким злом играет. Но не приблизится ко мне. Многомерен внешний мир человека – рядом обитает столько разных существ, а он не замечает. Разумом и собственный мирок не объять. Спросить кружащего в танце джинна, сколько мне лет? Он ответит, а я забыл… Цифры не волнуют кровь.

Всевышний наполнил путь спокойствием и уверенностью. Все, что имею – от Него. Он дал, я принял. И никто не отнимет принятое: ни враг, ни ржавчина, ни старость.

Ночные звезды обостряют понимание собственной ничтожности. Я – почти никто. Народ любит ставить печати святости-праведничества. Но разве воспаришь от земли голосованием? Не принимаю…

Воображение другим занято. Уподобляюсь иногда художникам группы «Амаравелла», рисую мысленно миры невиданные. Один из способов самопознания, проникновения за пределы неизвестной Вселенной.

Из некоторых нарисованных фантазией картин-миров смотрит Тьма. Рубиновые пентаграммы глаз пытаются заглянуть в душу мне. Я переменил имя Тьмы. Вначале Нечто стало Некто. Затем я присвоил ему имя Никто. Для меня он значит именно столько. Люди дали ему много наименований, но нет у него имени собственного. А у меня два имени. Одно – внутреннее, зазведное. Другое – земное, манифестационное.

Не потерял Никто надежду. Рассчитывает, что последнее одиночество сломит меня. Нет у него разума. Одиночество не страдание, а великий дар.

***

Этим утром пробудила не заря, а приблизившийся грозовой фронт. Ритм сдвинулся, сегодня что-то произойдет. Готов ли я? Несколько дней назад путь пересек странник. Исключительное событие. Мы примерно одного возраста. И одного рода-племени. Между нами близкое родство, но не понимаю, какое. Спрашивать – неправильно. Знание придет. Мы с ним еще встретимся. И не раз.

К полудню я прошел заметно меньше, чем накануне. Тормозило предвкушение встречи. Присел на удобный камень. Воздух свеж, словно рядом тень оазиса. Предчувствие не обмануло. И я не удержал улыбки – мне о нем кое-что известно.

– Мир тебе, Атхар!

– И тебе мир, Анвар, – ответил он тем же.

Странно он смотрит: как отец на сына. Такое сразу чувствуешь. Бороды у него нет, но морщин побольше.

– Присядь! – приглашаю я, – Кресло для двоих. Я ждал тебя. Но не так скоро.

Понимаю: впереди нечто серьезное. Атхар прибыл помочь настроиться. Он оттуда, куда нет тропинок. И в нем больше мудрости, чем в любом из встреченных мной за всю жизнь. Тот, кого я считал двойником, и явился недавно, – из группы подопечных Атхару. Высока его ответственность.

Мы помолчали, наблюдая за отсветами молний на севере. Гром докатывается мягкими волнами, укладываясь у ног неровным ковром.

– Да… Время сжимается. Пришла пора крупных решений и дел. Я не успеваю…

Он не успевает? Не верю. Он устал. Ему бы по песочку горячему недельку побродить. Атхар немного волнуется, подбирает слова. Не успел подготовиться к разговору – это да.

– Очень важно… Сегодня тебе предстоит согласиться на изменения… Или отказаться. Ты идешь к месту земного конца. Манит запах гор, в которых однажды побывал. Не торопишься?

Я нахмурился. Он знает… До гор тех далеко. Многое можно успеть. Но зачем откладывать? Рассказал о происшествии с Пророком, за которым прибыл ангел смерти. В те времена ангелы приходили в явном облике. Пророк не согласился с уходом из жизни, в знак протеста выбив ангелу глаз. Ангел вернулся к Господу, не зная, как быть. Творец вернул ему утраченное и отправил обратно с новым наказом. И сказал ангел Пророку:

– Тебе позволено продлить земное бытие. Накрой ладонью шкуру быка. И сочти шерстинки под ладонью. Сколько их будет, столько лет прибавится.

Крепко задумался Пророк. И спросил:

– Но ты все равно явишься за мной?

Выслушав ответ, известный ему, заявил:

– Нет! Забирай меня сейчас…

Атхар покачал головой, ничего не сказал. А я добавил:

– Кто есть Пророк, а кто я – муравей пустыни?

Радуга кругом Атхара запульсировала, алый край побагровел. И сказал он, понизив тон:

– Выслушай…

И нарисовал словами картину, рядом с которой все мои, созданные ночным воображением – опыты дилетанта в сравнении с свершением гения. Ард Айлийюн, народ айлов… Ила-Аджала, Азарфэйр… Темный дух, преследующий айлов и Нура… Оперативный отряд, идущий через Ард Ману… И оперативный отряд на Лунной Базе «Чандра».

Не все он рассказал, но достаточно, чтоб я ощутил несовершенство свое и малознание.

– Я не буду просить ни о чем, – завершил рассказ Атхар, – Но направлю к тебе Наира… Ты его называешь двойником, что почти верно. Не уходи с этого камня…

***

Встреча с Наиром превратилась в видеоконференцию. Добраться зрением до Лунной Базы – это так просто. Ведь я с детства держу близкий контакт с Луной. А после – проникновение за пределы текущего времени. Крепкий разговор с сильными мира сего…

Атхар умница, не сразу обрушил на меня все при встрече. Дал время собраться, подумать. Встретить самого себя в ином воплощении – штука из ряда вон!

Какой насыщенный получился день! Но разве я не был готов? Элита Объединенной Империи готовится к бегству. Они бросили свои народы, отреклись от возложенной ноши. Забыли – за все придется платить. Дважды ответить – на Земле и Небесах. Человечество продлится и наложит на их имена клеймо проклятия.

И до Атхара знал: могу многое из того, что в народе считается чудесами. Я не стремился к ним. Не в этом смысл. Оказывается, моя аура сравнима с атхаровской. Становится интереснее… Меняю направление пути. Мое второе Я пребывает недалеко. Астронавты могли с ним встретиться. Есть еще Я на планете Ила-Аджала. Там меня зовут Нур.

Атхару с его оперативным отрядом неизвестно – у меня есть еще одно Я. То, что в центре сердца живет. Не его ли айлы называют Роух? Птица Роух, являющаяся бриллиантом с Небес… Во мне живет божественная птица…

***

В Лунном отряде появился любопытный новичок, Сандр. Не стал о нем расспрашивать. Но давняя печаль с этим известием покинула меня.

Недавно приснился Саша Воевода. Ничего серого или мрачного. Подтверждение… Проснулся в оазисе с такой легкостью…

Предвестия сопровождают с юности. Однажды увидел растущую пшеницу иным зрением. С высоты холма, замерев у велосипеда. Стебель ее вовсе не сухой и бледно-желтый, а зелен и полон жизни. Поле пшеницы как бы парит над почвой. А у земли обретает насыщенный коричневый оттенок. Необычное зрелище.

В те годы угол зрения менялся на горизонт понимания. И сегодня я не настолько дерзок, чтобы утверждать: обрел независимость от бренного. Прошлое пока не ушло. Через него меня поворачивает в Царство Сабейское, где состоится Схватка.

***

По цифрам я старше всех, кого знал. Люди ушли, а я многим не воздал добром за добро. Здесь один из крючков, цепляющий ленту жизни. Документальный фильм разворачивается в памяти, не раскрашенный самооправданиями и самомнением.

Вздымаю ногами песчаную пыль, а вместе с ней поднимаются кадр за кадром.

В восьмилетке я дважды уходил из дома. Чтобы узнать, – есть отношения без расчета-корысти, без активной глупости. Лет через десять встретил двоих одноклассников в роли преподавателей профтехучилища в Нижне-Румске. Одного из них помню лучшим лыжником школы, красивым, стройным… Иностранная пуля на границе разорвала спортсмену легкое. Его комиссовали без орденов и перспектив. Военные корреспонденты прошли стороной. Второй, семья которого приютила меня, согнулся под тяжестью крайнестанского быта.

Мы соприкоснулись в кабинете Воеводы, тогда заместителя директора заводского ПТУ. Он пригласил их на воспитательную беседу за упущения в работе, в моем присутствии. Что я сделал? Сказал привет, пожал руки, сообщил Саше, что учился с ними. Они и лиц не подняли, в глаза не посмотрели. На том и кончилось. А мог бы озадачить Сашу поручением, куда бы он делся.

Можно оправдываться тем, что Империи требуются профессионалы, а не праведники. Пустые слова… Хоть в чьей-то судьбе принял участие, так чтобы справа? Больше символами занимался, во внешнем смыслы искал.

Саша рассмеялся, увидев чуть скошенную звездочку на капитанском погоне.

– Ну-у, Валера! Станешь полковником, будешь звезды на погонах химическим карандашом рисовать…

Я пошел дальше – рисовал красные пентаграммы в обмен на часы личной свободы, которые использовал против себя, и не на пользу другим.

С другом-соседом детства Михой встречался почти каждый приезд в Нижне-Румск. Наглядный получился образец осуществления жизненных установок. Женился на девице из деревни, где работал киномехаником. Закончил заводское училище, стал мастером на заводе, как и отец. Трое детей, комната с кухней в двухэтажном бараке. Жена – пес цепной. Для воспитания выбрасывала на лестничную площадку чемоданы с его вещами и кричала, чтобы не возвращался таким или без… Отец и мать Михи внуков не признали ввиду их генетической разноцветности. Потомство: блондинка яркая, чернокожий и совсем цветной – в обоих родах и намека нет на такое разнообразие. Город портовый, мать Михи быстро разобралась. Такое вот счастье выковал себе из материала судьбы соратник детских лет. Любовъ, асисяй…

Смотрел я на него в тот момент воспитательный. Жена мужа из квартиры выставила, меня солдафоном обозвала. Его полуузкие, как у знаменитого актера Коламбийской Федерации, глаза слезами наполнились. А улыбка все та же, с приятной иронией. Смотрел и видел: не нравится ему происходящее, но другого ничего не желает, сроднился. Понимал я, но и словом не помог.

Квартирно-барачный вкупе с женским вопросы свернули со звездной дороги стольких… У меня они в приоритете не значились, что и спасло. Но ударов с этих флангов получил достаточно. Как и от суперборьбы эгоизмов.

Пошел я другим путем, но не избежал капканов Нечто. О, сколько их у него! Фильмография переполнена неправедностью, сил нет смотреть. Радужная аура не заслужена, еще один дар из многих. Как аванс для задачи, уточненной Атхаром.

***

Решил остановиться, отвлечься от самоанализа. Вовремя – на востоке загорелась малая точка, как звездочка дневная. Несколько секунд, и стала подобна бриллианту. Цветные лучи пробежали по дальним барханам, высветили вкрапления минералов в камешках под ногами. Один из лучей замер над головой. Всем черепом ощутил, как закрутилась восьмая чакра. И зазвенела струна. Вновь дохнуло запахом дальних гор. Остро знакомый волшебный аромат… Бриллиант на прощание ослепительно блеснул и пропал.

Что за знак? Неужели я не прав, и надо стремиться туда, куда шел до Атхара? Или подтверждение, означающее слияние стремлений в последнем? О, как растянуто изнутри мгновение человеческой жизни! Как трудно дается верное решение!

Пойду к иерархам, отменившим комиссаров. Как последний комиссар последней Империи, попробую им помочь. Вспомнился один из детских снов. С высоты полета коршуна смотрю на Нижне-Румск. Восхищаюсь небом, рекой, тайгой. Завод не работает, природа чиста и благоприятна. Но людей на улицах нет. Все попрятались в катакомбы, траншеи. И отгородились от неба деревянным накатом. Сон – из реальности, которая вот-вот будет.

Огонь, вода и медные трубы… Притяжение страсти, сребролюбие, тяга к славе… Это они закрыли чистое небо не только над Крайнестаном.

Да, господа иерархи постоят в углу, прежде чем отправятся по назначению! Мои буквы и слова – против их цифр и темного духа.

Вот он, Магриб, точка бифуркации! Успели не только раскопать, но и восстановить. Горят золотом и серебром два храма, посвященные Солнцу и Луне. На фронтонах: солнечный диск и лунный серп. Впечатляет! Поднимаю знания, нужные здесь. Именно тут располагалась штаб-квартира Лилит, первой искусительницы и исказительницы, волшебницы и предсказательницы. Что значит – штаб Князя Тьмы. Древний Уртаб – всего лишь региональный центр. Джиннов тут, по-видимому, великое множество. Кипит работа… Всюду статуи, из мрамора и металла. От голых утесов сползают полосы белесого тумана, укутывая постаменты. Создается впечатление, что фигуры плывут над землей, обретя самостоятельность.

Подхожу ближе. Безлюдно. Народ отдыхает или панорама развернута только для меня? Слева от храмов, отделенный выступающей скалой – мраморный дворец правителя. Или правительницы. Придется уточнить. Роскоши побольше: фруктовые деревья, пальмы, фонтаны, цветочные клумбы… Сквозь смешанный аромат растений и цветов доносится запах дымящих благовоний. Мирра и ладан. Приятно…

И здесь никого. Не хочется, но куда-то надо войти. В храм или дворец? Над храмами сплошь облака, у скальных вершин они сливаются с туманом и, кажется, текут вниз. На границе с туманом облака медленно меняют цвет, становясь то апельсиново-нежными, то кроваво-багровыми. В ритме с изменением цвета перед входами в храмы вспыхивают светящиеся столбы. Магия действует, не иначе.

Тут многое не так, как представлялось историкам. По их мнению, культовые здания разнесены на километры. Тот, что слева, – дворец, – они считали за Храм Солнца. Возможно, их поставили рядом для концентрации магической энергии. Или сюда докатилось смешение времен.

На вид дворец безопаснее. Обитель прабабки тирана-царя, истребителя заблудшего избранного народа. Звали ее Македа, то есть Огненная. Видно, сильно рыжей была. И крутой, любила как власть показать, так и повеселиться.

До реализации плана вторжения в «Энингию» где-то тут процветал небольшой город. Его бесследно снесли. В отдалении за дворцом должно быть искусственное озеро с громадной дамбой. Богатейший оазис… Вот там, в километре отсюда, туннели. Они ведут в полости, где и размещена техника Прорыва.

Все то, что возведено на поверхности и сооружено в подземельях, подлежит уничтожению. Древнее капище не должно возродиться. Такова и моя задача.

Да, нигде никого. Это – «демон-страция». Мне показано поле битвы. Требуется обойти его с предельным вниманием. Ведь предстоит руководить оперативным отрядом. Ведь я и есть Наир!

Белая полоса тумана подобралась к ступеням дворца. Встречусь я там, не исключено, с духами огня. Побеседуем… В давние года царь-пророк навел в этих местах порядок. Козлоногая Македа отреклась от неправедной веры, а ее союзники-джинны сделались царскими рабами. Побеждал он больше не мечом, но оружием истины. Или мы слабее? Лунный оперативный отряд «Чандра» – как мощно звучит!

***

Итак, вначале дворец, затем подземелья. Таков план, но что выйдет?

Какой привлекательный парк! Зелень, цветы, фонтаны и фонтанчики, дорожки удобные меж ними, все пересечения под прямым углом. Я об этой сатанинской геометрии говорил Гене-дачнику в деревне под Уртабом. Тот и грядки ровнял по бечевке. Не помогло… Вот, и тут – в каждом углу сгущения Тьмы. Еще раз убеждаюсь – в бинарности один из смыслов земного бытия. Сколько в парке Македы красоты, прячущей зло!

Иду, наслаждаюсь ароматами. Как удобно тут можно жить-не тужить! Открылся вид на дворец. Перед входом площадка, замощённая темным мрамором, – внушающая почтение пауза. Здание поднято над уровнем земли на семнадцать ступенек. Над ними пять четырехгранных колонн, обозначающих главный вход. А внизу, на площадке, две статуи в мой рост на постаментах. Справа – мужчина, слева – женщина. Обнаженное искусственное совершенство…

Во дворце – портал, посредством которого позволено проникать в иные миры. Один из бездонных колодцев Вселенной. Этот колодец захвачен Тьмой. По нему мне с отрядом предстоит вернуться в светлую радужную Сказку. Пройдем!

Еще шаг – и я внутри здания. И тут только прямые, иногда острые углы. По периметру массивные колонны в два ряда. Тоже не круглые, как и перед фасадом. Впереди, в дальнем краю зала – тронное возвышение. За ним – темно-фиолетовый занавес, скрывающий секреты и личные покои владельца. Господствуют две краски – золото и киноварь. Да темная синь для оттенения-подчеркивания.

Понятно – дворец служебный. Дом царя-царицы не здесь. И не в храмах. Мудро. Медленно прохожу к трону, замечаю: занавес колышется. Интересно, откуда ветер? Где ветер, там должен быть звук. В этом дворце волновали сердца музыкой и песнями. Кому воздавали хвалу? Солнцу, Луне, кому еще? В каком виде представал перед ними хозяин Тьмы? Как он их очаровывал?

Занавес колыхнулся, как от резкого порыва ветра. Но воздух спокоен, не звучит. Тяжелая ткань на излученные мысли реагирует? Не читает, конечно, но ощущает их наполненность светом либо тьмой. За занавесом никого, но я пройду, посмотрю. Не оставлять же за спиной неизведанное. Один шаг иногда решает задачу жизни.

Вспомнил Цифу. Его краеугольное покровительство обеспечило Шойлю проникновение в круг последователей Пророка Меча. Без этого первого шага у Шойля ничего бы не вышло. Как возрадовался в тот день Никто! Может, заплясал и запел. А над той Империей сгустился мрак, набирая человеческую энергию для экспансии на Востоки и Запады. Имперские хозяева Шойля обошлись без возрождения генштаба Лилит. И без этого враг человеческий стал человеку другом. Сам-то он ничего не может. Была б его воля – давно бы со мной разделался. Теперь любуется моей седой бородой и ломает мозги вопросом: с какой целью я оказался в месте его главного удара?

Занавес уже не колышется. Нет в здании воздуховодов. Колодец здесь, но пока в нерабочем состоянии. Не дворец, а мышеловка.

Направляюсь в подземелья. На разведку-рекогносцировку. Реального соотношения сил и средств не представляю. Земные стратегия-тактика здесь не работают. Не будет ни синих, ни красных. Ни зеленых, ни белых. Только правые и левые. Впервые в жизни точно знаю, на какой я стороне.

Схватка

Милая мать, твой упрек справедлив; на него не могу я

Сетовать. Нынче я все понимаю; и мне уж не трудно

Зло отличать от добра; из ребячества вышел я, правда…

Гомер. Одиссея

.

Обретение единства – как таинство под печатями семи мудрецов. Обращение живой абстракции в конкретную форму…. Превращение цифрового ряда в значимую фразу…

Вначале – абсолютная темнота и осознанное бесчувствие. Из юности вернулись недоступные прямому касанию идеально гладкие поверхности. Знакомая игра рядом вокруг: верчение, кручение, волнение… Игра та же, но в цвете – от золотого до кровавого. И прежняя загадка – они ухитряются не сопересекаться. Зрения нет, а я их вижу! Что со мной? Неужели память о жизни – всего лишь сон, из которого всплывают такие кошмары?

Я будто и есть. Но каков внешне и где, – вопрос. Не хватает зеркала. Память имеется, но в ней такая мешанина! Несовместимые куски из трех источников.

***

Первым из чувств восстановилось обоняние. Кто-то поджег охапку осенней листвы. В ее дымящей горечи уловил запах сгоревших непрочитанных сказок. Сколько их сожгли на всех планетах Вселенной? Но не я служил Прометеем! Кем же я был, почему не помешал испепелить их? Костер со сказками потух, но тут же включилось осязание – множество игл впились в отсутствующее тело. Где руки, ноги, голова – не знаю.

Исчезли жуткие гладкие плоскости и открылось зрение. Рядом играют чистые нежные цвета, переходя из одного в другой. Иголки пропали.

И в этот миг осознал себя как отдельное существо, занимающее четкий объем в бесконечности. Слияние прошло как соединение трех снов в ограниченном пределе. Сновидения, такие разные по протяженности и насыщенности, одинаково реальные, остались в памяти. А я – проснулся!

Но ни земли, ни неба, сплошь цветное сияние. Но – я же тут не один! Световым конусом на макушке головы ощутил теплое прикосновение дружественного взгляда. Повернуться получилось легко. Как я обрадовался: рядом, удобно расположившись в радужном коконе, улыбается Атхар. Нет – Ахияр! Кто он мне теперь? На вид прежний, каким был на Лунной Базе: морщины, седина, светло-зеленые с коричневыми крапинками глаза. Мои глаза! Отец в одном сновидении, невидимый спутник во втором, Куратор-учитель в третьем. Все три роли соединяются в человеке с именем Ахияр. В имени этом – надежды моего народа, к которому предстоит вернуться в новом естестве. А если так, из всех четырех имен мне остается – Нур.

– Нур… Вот и свершилось, – сказал Ахияр.

– Где же остальные? – прошептал я, одним желанием приближаясь к нему.

– Скоро… Времени здесь нет.

***

Оперативный отряд «Чандра» проявился разом весь, образовав сферу вокруг Ахияра. Я отыскал взглядом Сандра: он, как обычно при встрече, улыбнулся мне глазами и краешками губ. В нем, на мой взгляд, ничего не изменилось, – во всех трех воплощениях одни и те же главные черты.

Но как мы говорим? Находясь неизвестно где, вне привычных физических условий? Где тут воздух для переноса звуков? Чем дышим и живем?

– Вот и наступило ваше время!

Тембр голоса Атхара хорошо различается. Сандр заговорил на полтона тверже ожидаемого:

– Вот и сошлись Восток и Запад, Восход и Закат… Смертным такое не под силу. Но где твоя белая борода, Нур?

Общий смех вызвал звездный фейерверк в окружающем сиянии. Здесь настолько уютно! Мир наш – объединяющая цветная сфера; в центре ее – малый шар с Ахияром. В блаженстве проще привыкнуть к себе новому? Где мы – в общем коконе рождения? Когда осознаем свой новый потенциал?

– Командир! – строго сказал Ахияр, – Принимай командование!

Блаженство кончилось. Начался дискомфорт! Ну какой из меня командир? В отряде собраны такие личности! Достаточно взглянуть на Зефириду – истинная императрица, готовая властвовать на территории любых размеров. Но вопрос-то уже решенный… Как же… И я уточнил:

– Хорошо. Но не зовите меня командиром. Лучше – комиссаром. Комиссаром-координатором. Пойдет? А общее руководство будет осуществлять штаб. В составе Ахияра, Сандра, ну и меня. И – в штаб войдет Вёльв. Вначале – дистанционно.

Никто не возразил, я успокоился. Двенадцать черепов группа Сандра сосредоточила в районе нашего предстоящего «приземления». Аджай, – я уверен, – перебазировал Вёльва, пока в прежнем виде, к Кафским горам.

Как замечательно, когда в сознании имеется все необходимое для решения такой сложной задачи! И не надо искать данные в постороннем хранилище.

– Я дважды побывал на месте предстоящей схватки. Предлагаю отпечаток рекогносцировки из своей памяти. Действовать будем в подземельях. Целесообразно отряду разделиться на тройки. Видите пульсирующие точки? Ими отмечены важнейшие объекты. Тройки создаются и выбирают свой объект сейчас. Начало атаки – мой сигнал. Начнем мы с Сандром. Попытаемся вразумить имперское руководство, склонить к капитуляции без жертв. На этом этапе все наблюдают отсюда. В готовности «приземлиться» у своих объектов. Окажется затруднительным – у входов в туннели, ведущие к ним.

Пока народ сосредоточивался, я описал свое видение общей ситуации и сделал акцент на необходимости действовать не только жестко. Но и жестоко. Неизбежность насилия… И добавил, что замысел в реальности будет обязательно уточняться.

Сказав и показав что хотел, я еще раз – для себя – представил фон, на котором придется действовать. Деградация охватила всю планету, не коснувшись Территории Откровения. Здесь возрождается жизнь, пустыня уходит. Какой парадокс – именно тут место Прорыва на Илу-Аджалу. Три Священных города – внутри непроницаемых яйцевидных куполов. Их происхождение неопределимо. Каким образом я в облике Анвара смог пройти через один из них?

Потенциал Объединенной Империи сосредоточен в одной точке. Мариб… Запад предоставил инопланетную технологию Прорыва. Восток обеспечил акцию оружием и специальными зарядами. Они смогли проникнуть в практическую хромодинамику! Плюс к тому район Мариба – древний центр земной магии. Его реконструировали и усилили. Загадочно: древнее оборудование и манускрипты сохранились в отличном состоянии. Получился любопытный симбиоз науки с колдовством. Противостоять нам будут люди Империи и духи Тьмы. Те и другие профи своего дела, элита.

.

Мариб, конец Триумвирата

Граница запретной зоны – два ряда колючей проволоки на железных столбах. Проволоку охраняют отборные морпехи и десантники. Плюс невидимые людям огненные духи-джинны. Люди и демоны заключили контракт.

Мы с Сандром приземлились внутри ограды. Два человека без оружия в десантной униформе не вызвали подозрений. Народу несколько тысяч. Мы идем затем, чтобы дать им шанс. Я здесь третий раз, Сандр впервые. Он то и дело отстает, ему любопытно.

Минуем ряды брезентовых палаток и деревянных строений барачного дизайна для обслуживающего персонала. Сразу за ними каменное двухэтажное здание. Рядом снуют туда-сюда девицы в одеяниях монашек.

– Смотри, Валера! Они ж тут на подбор. Монастырь на экспорт?

Становлюсь рядом и отвечаю:

– Друг мой Воевода разве задавал такие вопросы? Он предлагал ответы.

Сандр смеется. Да так, что монашки останавливаются и лицезреют нас с неробким интересом. Ясно: собрали их не из монастырей. К новой участи девицы еще не привыкли. Об обещанной Энингии они едва-ли что-то понимают. Но они юны, а день яркий и ласковый.

.

Идем дальше, мимо шатров гражданского сора земли: политиков, олигархов, священников, ученых и инженеров. Пусто, все на объектах. У организаторов проекта эпохи на учете каждая человеческая единица. Военные сливки расположились слева от дороги, разделяющей лагерь. Те же палатки, но без дополнительного изыска наподобие табличек с фамильными гербами. И тут ни деревца либо цветочка. Сандр щурит глаза, замедляет шаг. У громадного шатра со знаменем Объединенной Империи суета. Знамя вознеслось метров на тридцать – на алом фоне золотой двуглавый орел в обрамлении белых звезд. Вот он, полевой штаб авангарда Прорыва, группы зачистки Арда Ману. Отряд Аджая приготовил для них не один сюрприз. Уверен, до них дело не дойдет.

Сандр не совсем освоился, он наполовину Воевода. Ему хочется ломать и крушить врага, и начать со штаба. Но не здесь решается наш вопрос. Дальше Сандр идет не глядя по сторонам, шевеля крупными губами, потряхивая черными кудрями. Привычка не из Арда.

***

В тишине, оставив слева Дворец правителей, приблизились к Храмам Солнца и Луны. Наблюдаю: со времени моего последнего визита произошли изменения. Оба Храма соединили поверху крутой золотой аркой. На ее вершине укрепили багровую свастику. Вниз по дуге в обе стороны – светящиеся алые пентаграммы. Символы земного прошлого не оставляют меня.

Невольно сощурил глаза подобно Сандру. У основания культовых зданий клубится плотный белый туман. Очень хорошо – туман облегчит выполнение созревшего замысла.

Духи-джинны предупредили: нас встретила та же руководящая троица. Триумвират… Но уже не равноправный. Объединенный Храм взял первенство, возвысился над Империей. Дитя в очередной раз переросло родителя. Никакого разноообразия…

Легко читаю малополезные мысли троих. В физике и магии Прорыва иерархи не соображают, но общую расстановку представляют достаточно четко. На севере Священного полуострова сформирован второй эшелон экспансии на Илу-Аджалу. Храмовники отбирают кандидатов в третью волну. Военные сделали несколько попыток проникнуть внутрь куполов, закрывших Священные города. Пытались даже пробить туннели. Но отброшены неведомой силой. Планируют в финале операции нанести атомные удары. Накопленные заряды девать некуда.

Сандр стоит справа, чуть позади. Нарочито обозначает мое лидерство. Первым заговорил храмовник.

– Старец?! Я узнал тебя! Удивительное превращение. Секрет откроете?

– Откроем, – заверил его Сандр, – Вот прикроем ваш балаган, и пришлем молодильных яблочек. Заявочку подготовьте…

Военный сверкнул на него бешеными глазами, гражданский нетерпеливо вздохнул. Им беседа не нужна, они готовы разделаться с нами. Храмовник в троице единственный разумный. И я обратился к нему, стараясь выражаться помягче.

– Вы не пробьетесь. Вашей Энингии не существует. Будете упорствовать – пропадете! Вы в курсе, с Территории Откровения начинается обновление планеты. Хотите жить? Советую: преобразуйте Храм в соответствии с Последним Откровением. Вы очарованы идолами… В Храме складированы ящики с золотом и драгоценными камнями… Думаете, понадобится в раю?

Золото – эксклюзивная тайна Храма. Раскрытие тайны ничего не дало. Единство троих сохранится до достижения общей цели. С сожалением вздохнув, махнул рукой в сторону Объединенного Храма. Туман активно заклубился и устремился в нашу сторону. Подплыв к триумвирату, белая масса окутала ноги и стала медленно подниматься. Все трое дернулись, но туман держал крепко. Дойдя до подбородков, замедлил движение. Лица вожачков искажены, но раскаяния не наблюдается.

– А не сохранить ли головы? – спросил меня Сандр, – Мумии в назидание пока живым?

Представив, что могло получиться, я поморщился. И решительно махнул рукой. Туман скрыл фигуры, застыл на секунду и отступил. Перед нами три монумента.

– Гибель их неизбежна, – ответил я Сандру, – В таком виде простоят и сотню лет. В назидание…

В военном лагере усилилась суматоха. Сандр оглянулся на шум и застыл на месте.

– Нур, Вёльв вышел на связь: у нас открывается Колодец. В лагере. Ты не против, если я замкну его на Антарес?

– Нисколько. Они подобны своим вождям.

– Но монашек оставим? – тоном, взятым из Нижне-Румской юности, попросил он.

– Оставим.

Стало веселее. Сандр превращает работу в игру – пусть побудет Александром. Время было хорошим, и не требует полного забвения.

Магический туман устремился к шатрам и палаткам. Они его как дополнительное прикрытие сотворили, но подчиняется он сильнейшему; впитает с поверхности земли все лишнее, сожмется и вместе с захваченным мусором исчезнет в космической червоточине. Станция назначения – адская звезда, красный гигант.

Сандр не стал дожидаться окончания акции. И заинтересовался царским дворцом.

– Со вкусом домик построили. Но айлы делают лучше. Правда?

Как давно мы не были вместе! Как долго я думал о нем на Земле в его отсутствие! И что вышло? «Давно» и «долго» уместились в мгновенные вспышки воспоминаний. Теперь у нас только общие дела. На другое не согласен. А туман, закрывший лагерь, почернел и устремился в стягивающую точку. Туннель к Антаресу заработал. Каменный «монастырь» нетронут. Испуганные «монашки» выглядывают из окон.

Вот и открылся наш фронт. Схватка началась бесшумно.

– Как поступим? – обратился я к Сандру, – Отсюда понаблюдаем или устроим командный пункт поближе к театру военных действий?

И заметил: по-земному спросил, к Воеводе обратился. Сандр понял и по-горомировски хмыкнул. Тут пришло известие от Ахияра – он с Вёльвом занялся наведением моста к звезде Роус, родине хрустальных людей.

.

Мариб. Подземелье

Очень важно: заработала внепространственная линия Солнце-Роус. Создаются условия для полного оживления тринадцати из Расы Стрельца во главе с Вёльвом. Полных гарантий у нас, смертных, ни на что нет. Но с ними шансы на победу в Марибе возрастут.

Мы перед входом в один из туннелей. Сандр приказывает своей группе передислоцировать хрустальные черепа. Ахияр в связи с этой задачей переместился на Лунную Базу. Оказывается, тени-призраки у Энергоотсека – живые внешние оболочки хрустальных людей. Постепенно открываются тайны, к которым раньше мы не были готовы.

А ведь всего лишь Луна, маленький спутник двух небольших планет. И звезды не мертвые сгустки плазмы. И на Солнце есть жизнь. Но столь отличная от нашей… В земном детстве я любовался Луной через самодельный телескоп. Не думая, что она – зеркало Солнца. Всего лишь зеркало… Свеча на столе и ее отражение – разве можно их сравнивать? Отражение ведь наблюдается в зеркальной пустоте. Таких пустых зеркал, сколько их рассыпано по мирам?! А в них – мертвые, неживые отражения. Разве имеет смысл задавать вопрос, что лучше: светить или отражать чей-то свет?

Но Луна – не пустое зеркало. Солнце и Луна сотворены для людей во взаимосвязи. Только люди не понимают. Я пока – среди мало понимающих. Потому что ближе к Замыслу начинается высший пилотаж. Я не готов к нему. Мысли крутятся между земным и небесным, мой образ мира еще формируется. На Земле не попал в летчики-истребители. Но мечта более чем воплотилась! Перемещаюсь в пространстве сам; и легче, чем в сновидениях. А ведь механизм полетов во сне и наяву – один. Просто: захотел и включил кое-что в себе…

***

Операция в целом превосходит мое осознание! Кто ей руководит? Только не «комиссар-координатор» Нур. Наверное, Ахияр. И, в паре с ним, Вёльв, который входит в истинную силу.

Земной мой опыт – знания и практика Валерия. Общевойсковой военный институт, военная академия в Славине, да курсы-школы между ними. Полком-дивизией не командовал. Но почти все виды боевой техники и вооружения освоил прилично. Плюс навыки, полученные на полигоне «Чандры». Для выполнения ограниченных задач, подобных атаке на подземелья Мариба, может быть, и достаточно. Но для победы – нет. Новые личностные возможности не освоены. А ведь против нас, кроме Империи, магия древних людей и духи-джинны. А необходимость учета земных процессов, деформирующих пространственно-временную метрику? Нет, куда отряду без Ахияра и Вёльва! Так что я комиссар при них, не более.

А еще… Для победы будет мало всего того, что у нас есть, у обеих рас. Суть вот где, – в том повороте во внутренней судьбе Валерия, на который отряду и мне указал Ахияр. Усвоил я эту суть, не забыл? Если да, то я чуть более, чем комиссар.

Передо мной – трехмерная копия подземелий Мариба, развернутая в деталях. Теперь могу видеть и слышать происходящее в реальном времени. С тройками связь устойчивая.

Сколько понастроили! Вот они, последствия договора Коламбийской Федерации с инопланетянами, свидетелем которого на Луне я оказался. Один ускоритель частиц чего стоит! Труба диаметром в два сандровских роста, радиус колеса метров сто. В центре – концентратор кварков и возбудитель глюонных полей. Все туннели выводят к трубе ускорителя, а на полпути соединяются внутренним кольцевым проходом. Плюс инфраструктура: энергетика, водопровод, канализация, кухни-столовые и все такое… Они могут жить и действовать в подземелье автономно достаточно долгое время. Конструкция поменьше некоторых земных, но качественно не на один порядок высшая.

Всюду непонятные приборы, неизвестные механизмы. И масса оружия. Инженеры, ученые, храмовники, охрана… Красным выделены объекты первой важности. Зеленые точечки – оперативники «Чандры». Как несколько карасей в приличном озере, населенном хищниками…

Главное: они не верят в нашу силу, несмотря на истребление лагеря и уничтожение триумвирата. В умах Энингия! Они зомбированы идеей ложного, чужого Рая.

Вовремя добраться до центра мегаколеса – вот наша проблема. Там начнется самое сложное. Субкварковое инопланетное сердце бесовского проекта… Уничтожение его недопустимо. Последствия не просчитать. Овладеть центром поручено бородатому Горомиру. Но пока операция в самом начале.

Сухильда настояла на том, чтобы я смотрел ее глазами. Первое препятствие – черные громадные скорпионы с тремя боевыми хвостами и клешнями-челюстями. Жуткие создания! И откуда такие взялись? Ответом приходит информация от Ахияра:

– Сработала неучтенная нами червоточина, выводящая к одной из трех звезд Сириуса. Скорпионы оттуда. Они, – и не только они, – для Темного материка Илы-Аджалы. Канал мы перекрыли. Но успели им воспользоваться для переброски в Магриб части оперативного отряда Арда Ману. Встречай братьев. Нур!

Новость потребовала паузы. Сколько всего сосредоточилось на малом кусочке Земли! Я осмотрелся. Кругом серые скалы, под ногами завалы щебня. И ни единого зеленого кустика либо травинки. Дорога одна, соединяет все входы внутрь горного массива. Небо безоблачное, на нем ослепительный белый шар. Ни ветерка. Пахнет чужими горами и чем-то очень навозным.

Хороший контраст для айлов, привыкших к чистым снегам и морозам. Снежной Стае предстоит с ходу вступить в схватку. А вот и они! Отряд айлов появился у западного края скалы; у начала дороги, ведущей ко Дворцу правителей несуществующего царства. Братья… Светящиеся аурой, они остановились в двадцати шагах. Между нами столько километров и лет! А я узнал всех. Впереди Джай с Гайаной, за ними найды Предгорья. Слева-позади от Гайяны айлы первого отряда Ахияра: Барк, Чанда, Киран и Антар. Справа-позади от Джая – отряд Сандра, то есть мой отряд, вместе с обоими дозорами. Как ярко улыбается Джахар! Они почти не изменились. Как же я по ним соскучился!

***

Не сдержав порыва, я почти бегом устремился к тому, кто остановился правее всех, опираясь на мощный, из цельного ствола, посох. Живот заметно меньше, прическа с бородой так сплелись, лица не видать; но он тот же, неповторимый и единственный. И какая милая привязанность к трем цветам в одежде: белому, желтому и коричневому! Ни у кого во всех трех мирах нет такого сочетания.

– Глафий! – прошептал я, и прижался к нему, надежному и близкому.

От бороды с усами повеяло неземным медом, руки обвили меня обнаженными корнями столетнего дуба.

– Нур!.. Ты все такой же… А я ожидал встретить солидного мужчину с приличной бородой…

О, если бы он видел меня несколько дней назад, бредущего по местным пескам! Оторвав меня от себя и успев смахнуть слезу, Глафий сказал прежним густым баритоном:

– Оставим радость встречи на потом. Дождемся Сандра! Прибыли под твое начало, командир Нур!

Мне ли спорить с Глафием!? Я пригласил айлов к видеосхеме. Одновременно, в виртуальном формате, пошло знакомство с оперативниками «Чандры». Пока пополнение вникало в конкретную обстановку и выбирало места включения в общую атаку, я параллельно передал необходимое знание. И еще раз осмотрел прибывших. Они учли местный климат. Никаких теплых вещей, крылья летающих айлов обнажены и сияют белизной. Для землян они как ангелы. А ведь это – знак. Означающий – и ангелы с нами! А иначе зачем?!

К тому моменту отряд «Чандра» расправился с мегаскорпионами и продвинулся на несколько десятков метров, сметая сопротивление человеческой охраны. И остановлен почти невидимой, непонятной преградой. Мы смотрим глазами Сухильды: мерцающая алыми искрами серая полупрозрачная пелена, упругая и вяжущая при соприкосновении.

Отряд Арда Ману исчез в туннелях. Мне остается ждать. В суть преграды вникнуть с ходу не удалось. Горячее оружие «Чандры» и холодное отряда Джая-Глафия бессильны. Ахияр молчит. Значит, до предела занят Вёльвом. И – с Вёльвом. Все-таки окончательный успех – в противостоянии межзвездном. Наши трудности на ранг пониже. Люди охраны в подземельях применяют против нас легкое огнестрельное оружие и пускают в ход ножи, кулаки, сапоги. Более мощные средства поражения запрещены и нам. И как же прорваться в центральную пещеру?

Тройка Майка с пришедшим на помощь Арри противостоящую пелену и режут, и бьют, чуть ли не кусают, то и дело застревая в ней. Глафий машет посохом-дубиной рядом с Джаем и разгорячившейся Зефиридой. От ударов Глафия сыплются искры и растекается гул, как от ударов по большому барабану. Знакомый звук.

Джай не выдерживает, отходит назад и расправляет крылья. И врезается в преграду, держа перед собой нечто похожее на круглый щит. Преграда прогибается. Кажется – еще чуть, и она лопнет. Но энергии Джая недостаточно, его отбрасывает. Ломая крылья, он падает рядом с Глафием. Над ним склоняется Зефирида, а я успеваю заметить энергетический всплеск. Источник недалеко от них, в поперечном кольцевом проходе.

Неустрашимый Глафий растерян, он испугался за жизнь Джая. И просит о срочной помощи. Принимаю решение: Зефириде эвакуировать Джая во вневременной кокон и оставаться с ним. Сам устремляюсь в место энерговсплеска. В уверенности, что там – источник многих наших затруднений. И удивляюсь скорости перемещения по освещенным редкими светодиодами коридорам. Метров двести за несколько секунд… Куда Акиму, рекордсмену 21-го Военного Института, до моего результата!

***

Вот он: естественный грот в стороне от основного коридора. Вход закрыт завесой, идентичной той, что остановила продвижение отряда. Мерцающая красными искорками серая пелена… За ней угадываю человека в позе лотоса. Рядом с ним целое скопище духов – их отличаю по мутным контурам.

Вот оно что! Древний маг-жрец, восстановленный Тьмой. Ему поручено творить против нас черную магию. Сами джинны такого не делают, только по зову и при посредстве людей. Забываю о завесе и вхожу в грот. И там понимаю, почему она не остановила. Дело – во мне. Не дубиной надо махать и не головой с разбегу стучать. А идти вперед, не замечая преграды, в полной вере и уверенности. Тут же передаю «открытие» всем.

Останавливаюсь в трех шагах от мага, духи в гроте замирают.

– Встань, мумия! Если способен. Если нет – помогу.

Он поднимает веки, в них зияет чернота. Но он видит и узнает меня.

– Это ты, Свет… Ты явился раньше предсказанного срока. Духи, как всегда, неточны. Чего ты от меня хочешь, Свет?

Заглядываю в его сознание. Оно сумеречно, ущербно. От человеческого малая часть. Но готовится к борьбе со мной! Он готовится, но я готов. И приказываю:

– Сними все заклятия, печати, мантры с янтрами… Все штучки, которыми наполнил Магриб и подземелья. Повинись перед Творцом. И тогда, возможно, будет тебе приличный исход.

В древнем недочеловеке нет веры, а потому и раскаяния. По существу, он мертв. И даже в таком псевдо-живом состоянии продолжает наполнять черную чашу своих Весов. А светлая – пуста.

Он поднимается медленно и тягуче, как резиновая кукла в высокой температуре. И, делая медленные пассы левой рукой, что-то шепчет. Решаю: достаточно будет искусства айлов. Отправляю сгусток энергии в виде желтого искрящегося шара. Помню, от такого давным-давно растаял металлический идол. Айловского шара хватило: жрец рассыпался, сложившись в кучку костей. Теперь из них и собачьего скелета не собрать. Джинны немедленно покинули грот. Вышел и я. Скальный коридор отделан грубо, без претензий. Небрежнее, чем подземные ходы, ведущие от монастыря под Уртабом до самого Прайма.

***

С ликвидацией человеческой магии сопротивление не ослабло. На занятые объединенным отрядом позиции опустилась тьма. Электроосвещение ничего не решает. Свет фонарей поглощается мраком без малейшего отражения или рассеивания.

– Они научились ловить фотоны, – предположил Ерофей, – И арестовывать. Действует прилично организованный филиал Губчека. Не иначе…

Зазвучал громадный барабан, раскаты грома грозят взорвать барабанные перепонки. Пришлось блокировать слух. К звуковым ударам присоединились багровые сполохи, проникая в психику. Оперативники идут на ощупь, медленным шагом. Теряются драгоценные минуты.

Огнестрел нам не страшен. Но поднимается из каждой клеточки тела животный ужас. Действует инфразвук? Айлам, не прошедшим закалку Лунной Базы, очень тяжело. Ахияр проявился в кольце связи, и я попросил сообщить, что творится вне Мариба. Настроение Ахияра показалось мне слишком плюсовым: он рассмеялся, причем свободно, как на отдыхе.

– Порядок, командир-комиссар. Князь Дзульма мобилизовал против нас всех, кого смог. Все отверженные кёнинги, все ближние ракши-демоны-джинны пытаются воевать с нами.

Ничего я не понял. И попросил:

– А подробнее можно? И где Сандр?

– Хорошо, будет подробнее, – согласился Ахияр, – Надеюсь, настрой твоего отряда не упадет. Ты знаешь, мы прикрыли канал Сириус-Иш-Арун. Они собрались замкнуть магический треугольник Роус-Сириус-Иш-Арун. А Иш-Арун – Солнце в ином измерении. Понимаешь?

Как не понять! Мы тут, в катакомбах, все дипломированные астрофизики и космологи. Империалисты рвутся в мой мир, собирая авантюристов из ближайших звездных систем. Я беспокоюсь об исходе борьбы внутри земных скал, в то время как схватка распространилась на межзвездное пространство. Настрой моего отряда?.. В разговор вошел невидимый Сандр:

– Привет братьям-айлам! Мир вам… Рад, что мы вместе. Нур называет себя комиссаром. По-земному, он там поработал и в этой должности. Но для меня он командир, а я – в составе его отряда. Мне такое распределение подходит. А вам?

Сандр рассмеялся как Ахияр. Что с ними? Но Сандр добавил уже серьезно:

– Айлы! Глафий, Джахар… Загрузите в себя опыт, накопленный Нуром. Он успел состариться на Земле, приобрел кое-что на нашей Чандре… Всем пригодится.

– А мы уже, – подтвердил Глафий, – Мы с Нуром. И тебя ждем.

Ахияр, тоже серьезно, заключил:

– Но к делу! Растет опасность подрыва атомных объектов на планете Земля. Все искусственные спутники замкнуты на Имперский военный штаб. Нур с Сандром уничтожили руководство в Марибе, но штабных дублей несколько. За нейтрализацию ядерных зарядов и защиту атомных энергостанций взялся народ Вёльва. Иначе все живое на планете исчезнет. И Земля станет удобной для заселения дикобразов Сириуса.

***

Итак, везде война. И в Космосе нет нейтралитета. К кромешной темноте с багровыми зарницами мы кое-как приспособились и потихоньку двигаемся к технологическому центру подземелья. Но легче не становится. Не фиксируемое мной излучение бьет через психосоматику. Особенно страдают айлы отряда Арда Ману. У меня солидный земной опыт преодоления животного ужаса. Но помогает он братьям слабо. С неиспытанным ранее напором страха справиться очень непросто. Вот-вот кто-нибудь потеряет самоуправление.

Добавился приятный голос, меняющий тембр с женского на мужской. Пошла контрпропаганда. Точнее, спецпропаганда.

Дзульма, Князь Тьмы, обещает оперативникам вечную юность с выбором места жизни. Нам показали ландшафты нескольких планет. Разрешено пригласить с собой до десятка дорогих каждому людей. Хоть с Земли, хоть с Илы-Аджалы. Желающим – должности в войске Тьмы. Мне предложено руководство Особым Отрядом с правом самому определять его задачи. Разрешено убирать плохих-злых по своему усмотрению. Роль карающего меча, межпланетной разведки-контрразведки…

Отряд Арда Ману, кроме Глафия, в замешательстве. Плюс ко всему в темноте высветился знакомый многим непроницаемый серебристый туман с красноглазыми медузами. Кроме медуз, в тумане плавают ожившие символы Империи: пентаграммы, свастики, золотые орлы, монеты… В наше сознание внедряют ложную картину мира.

– Все это иллюзии! – кричу я, – Вы их можете легко отбросить, в том числе страх. Мы сами себе делаем проблемы. Вспомним, как исчез Хиса. Его никто не тянул, он добровольно вошел в западню. Не было у него опоры. Веры не было! Если ее нет, нечем фильтровать желания.

Нет, не помогает. Требуется перегруппировка, для некоторых – передышка в Коконе. Зефирида там, Аджай почти в полном порядке. Приказываю оперативникам «Чандры» закрепиться на достигнутом рубеже, остальным эвакуироваться. Мне придется покинуть подземелье. Сандр и его спецгруппа ждут в парке у Дворца.

Вот я и на месте. Сандр сосредоточен, глаз почти не видно. Веки отяжелели, губы сжаты. Взглянув на меня, он отправляет группу в туннель, на помощь тройке Горомира. Мы вдвоем, рядом с действующим фонтаном. Смотрю на игру прозрачных струй и понимаю: еще не поражение. Даже не отступление. Просто лицо Сандра чуть бледнее обычного. А сквозь неповторимый, единственный во Вселенной прищур пробивается мысль-догадка. Он на пороге секрета Дворца царей!

Расслабляюсь как Валерий рядом с Воеводой. И в этот момент открывается тайна, перед которой остановился Сандр.

– Сандр! Это не колодец! И не классическая кротовая нора. Здесь будет, – уже почти есть! – стабильный коридор между Марибом и Кафским Предгорьем. Я видел своими глазами, но не сообразил. Начало в тронном зале, за занавесом. По внутренней протяженности коротенький коридорчик, за один пеший переход преодолевается. Техника пойдет самоходом. Поток танков, боевых машин десанта, транспорт с горючим и боеприпасами… Настоящая интервенция. Ард Ману безоружен, на той стороне их никто не сдержит.

Сандр опустил тяжелую руку на мое плечо. Легко улыбнулся и сказал:

– Не бери в голову. Пыль все это и туман. Справимся. Отдохни. Хочешь водички? Или чего еще?

Я ничего не хотел. Решил последовать совету – отдохнуть. А где это можно? Внутри себя. А там, в себе… Круговорот мыслей, чувств, переживаний, берущих начало из всех моих ипостасей. Из всего пройденного…

***

…Наверху то же, что и внизу. Завтра будет то же, что и вчера. Ну какие перемены? «Кто виноват?» и «Что делать?» – вот единственно великие вопросы. Но я – не из фарраров?! И мне известны ответы. Они издавна как решали? Те, кто внизу, стремились наверх. Освобождая место, опускали вниз бывших наверху. И проклинали тех, кто был до них, вчера. Чтобы затем продолжить их дело по тем же обычаям и традициям. Непрерывное возвращение к удобным истокам – священный процесс. Периодически делаем пластику лицам кумиров и перебиваем буквы на постаментах. Меняем таблички на улицах. Восстанавливаем разрушенное и занимаемся самовосхищением. Чтобы затем как следует осмотреться в поисках врага, мешающего претворить планы.

О, я мыслю как правоверный сурианин! Но кое-что не сходится. Родина – это что? Запах земли, по которой ходил в детстве босиком? В Нижне-Румске земля перегорожена заборами. Мой огород источает специфический аромат. Главный в нем – присутствие мамы. Огород сына Моряка пахнет свежим молоком. Общего запаха нет, заборы не дают слиться, смешаться в один. Единый аромат – единая родина. Но ведь тоже на время!

Нет, жизнь в Сурии – всего лишь сон. В реальности никакой Империи не существует. Главное во сне – вовремя проснуться. Проснешься – и поймешь. Может быть…

Умные ученые утверждают: объяснить можно все. Требуется лишь оплатить исследования. То есть заказать правильный ответ. Кто заказывает, того и ответ.

Да, они всегда пытались меня запутать. На самом деле ничего нельзя ни объяснить, ни понять. Смысл необъятен.

…А ведь это Тьма через левое ухо внедряется в мозги. Но у меня преимущество: я знаю ее замысел, а она мой – нет.

Чтобы получить верный ответ, надо задать правильный вопрос. Пророку-исполнителю Божественной Миссии показали картинку предстоящей казни. Нормальный человек не пожелает такого и врагу. И он взмолился: «Господи, пронеси чашу мимо!», – и возможная реальность обратилась в иллюзию для тех, кто желал ее. Иллюзия – разновидность пустых сновидений. Перекладина для Пророка, как и тень Македы, – элементы тяжелых пустых снов. Пустое обретается в пустоте.

А действие получается при слиянии мысли с эмоцией. И в ткань бытия вплетается новая нить. Темная или цветная.

Множество нитей сплелось передо мной в пространственную карту Земли и Илы-Аджалы. Неужели ею пользуется Дзульма, Мрак Отверженный? У меня есть опыт работы с военными картами. Смотрю: и вижу замысел.

Объединенная Империя занимает Ард Ману. После завершения экспансии уничтожается земное человечество. Ядерный военный потенциал сохраняется. Планета заселяется скорпионами и пауками Сириуса. Отсюда они распространяются по Солнечной Системе. Темный материк Илы-Аджалы предназначен элите Князя Тьмы. Там же разместится Особый Отряд, командование которым предложено мне. Лунная База также передается в мое ведение. Вот как!

После освоения двух измерений Солнца приходит очередь звезды Роус. Раса Стрельца подлежит подчинению либо уничтожению.

Карта живая, объемная.

Солнце стынет в сером небе багровым шаром. Такое оно на закатах в Стране Теней, в вонючих болотах.

Осуществлению великого замысла мешает Священная Территория Земли. Три города недоступны. Полуостров зеленеет, становится громадным оазисом, запретным для джиннов и шайтанов. Здесь не будет свалок, мусорных куч, супермаркетов, оперного разврата, коллективных бань и прочего бардака.

Страшная карта, ужасное возможное будущее. Необходимо новое осмысление задач жизни. Как недостает песен Фреи и Джахара…

.

Мариб. Контратака

Пророк, Царь Нищих, не колебался. Но без мольбы не ходил. Мольбы не к Эонам или Небесам, а к Тому, Кто сотворил их для нас. Непрерывная связь-молитва, ибо нет силы и могущества ни в ком под Небесами. Равны перед Ним по слабости Князь Тьмы и мой Котёнок.

Да, Котёнок… И для меня открылся Колодец Желаний? И не свободен я от видений, вызванных скрытыми ассоциациями? Я посмотрел на Сандра с вопросом. Сколько мы сидим у фонтана? Час или день?

– Надо же! Киса.., – воскликнул он голосом Воеводы.

Значит, не видение…

Из-за цветочной клумбы вышел кот, остановился и нацелился желтым с зеленью взглядом в мое лицо. Сдерживая волнение двух жизней, я поднялся и пошел навстречу. Присел и принялся рассматривать его также внимательно, как он меня. Усы, расцветка, прочие признаки… Плюс то, что опознается не органами чувств, и что словом не передать.

Несомненно, это он. Меня узнать труднее, много перемен, особенно внутренних. Я протягиваю руки и шепчу:

– Малыш…

Он прыжком взмывает ко мне, я подхватываю и прижимаю к груди. Сандр стоит рядом и улыбается. Но не как землянин, а как айл.

– Мурлычьте, не буду мешать. Восхищения происходящим скрыть не могу. Признаюсь, сомневался. Теперь убежден – вы предназначены друг другу. Малыш сотворен исключительно для тебя. Нур. Потому что ты – исключение.

– А ты разве не исключение? – спросил я.

Малыш полизал мне нос и посмотрел на Сандра. Ему тоже неясно.

– Нет, – с долей печали произнес Сандр, – Специально для меня никто не сотворен.

Малыш мой, вытянув лапы, потянулся к нему. Он переменился. Времена потерь и разлук добавили веса телесного и разума в сердце. Не менее десяти килограммов, почти рысь. Причем вес не жировой, а мускульный. О, вот оно… Котёнок как ретранслятор: через него я ощутил давление кусочка пустоты в душе Сандра. Малыш мой обрел не простое видение, а сердечное. Сандр почувствовал и растерялся. А Малыш глянул на меня, я кивнул, и он прыжком переместился на плечо Сандра. И, обвив лапами шею, принялся мурлыкать в правое ухо. Вот, и в ушах разбирается.

Сандр заулыбался, и не прищурился, а просто закрыл глаза. А меня тем временем отыскал Ахияр. Он с отрядом Вёльва будет здесь через минуты. Следом и Зефирида с айлами Арда Ману.

– Сандр! – негромко сказал я; Котёнок передал ему что хотел и с высоты сандровского плеча обозревал красоты парка. – Сандр… Пора заканчивать. Сейчас явится подкрепление и вперед.

– А куда денешь Малыша?

– Никуда. С нами пойдет.

Сандр беспокоится о Котёнке… Очень хорошо. Прошедший школу Лунной Базы больше чем землянин. И больше чем айл. Теперь мы волшебники пространства-времени, новая раса людей с отдельным предназначением. И потому обязаны ощущать боль и радость любого котенка или муравья. И я добавил:

– Все будет хорошо. Работы осталось чуть-чуть. С Дворцом придется повозиться. Но мы же вместе…

***

Хрустальный народ… Совсем они не такие громадные, как я ожидал. В том зачарованном лесу Илы-Аджалы Вёльв заставил нас видеть то, что хотел. Они ростом с Сандра, один Вёльв чуть повыше. Различия в лицах такие, что сразу не уловить: цвета глаз, щек, губ, даже ушей непрерывно меняются в тональности и насыщенности. Один из многих способов обмена информацией. Придется учиться.

– Нур.., – протянул теплую крепкую руку Вёльв, – Ты мало изменился. Такой же юный и торопливый. Ничего, вернется седая борода… Слышал, она тебе к лицу.

Что сказать? Таких людей земляне называли богами. А они просто другие. В чем-то серьезно другие. Впрочем, и себя-то пока не знаю как следует. Да и Котёнка.

Ахияр, Джай, Зефирида… Все рядом. И улыбаются мне и Вёльву. А он не отпускает меня.

– А это твой друг с двумя именами, Котёнок и Малыш. Красавец…

Малыш застыл на плече Сандра и слушает Вёльва завороженно. Пытается определить суть светящегося человека. Аурам айлов он не удивляется. Да, Вёльв и Малыш заинтересовали друг друга.

Прав Вёльв: тороплив я. Но сейчас, когда айлы в подземелье… Диалог, на мой взгляд, уходит в сторону. С нетерпением смотрю на Ахияра. Нет, никакой я не командир. И даже не комиссар. Ахияр кивнул мне и громко сказал:

– Нур координирует наши действия отсюда, от Дворца. Вместе с Сандром. Всем остальным пора. Вёльв, твои люди выбрали туннели? Вёльв и я с Горомиром должны оказаться первыми в центре главной пещеры. Нур, ваша задача здесь – не допустить преждевременного пробуждения силы Дворца.

Пока Ахияр ставил задачу, Малыш перебрался на руки Вёльва. Они поняли, кто есть кто.

– Нур, – обратился ко мне хрустальный вождь, – Малыш пойдет со мной? Я буду рад.

И, надо же! – Малыш мой обрадовался предложению.

***

Внешне Сандр отрешен от всего. Уютно расположился на траве рядом с цветами, уперся прищуром в колоннаду Дворца. Я вновь развернул объемную модель подземелья, наблюдаю за продвижением усиленного оперотряда. Смотрю зрением Вёльва, любуюсь грациозностью Котёнка. Для людей из Расы Стрельца нет темноты, существующей для землянина или айла. Их зрение спектром охватывает и красоту межзвездных пространств. На месте космической пустоты у них чарующая наполненность.

Перед Вёльвом и Ахияром поднялся трехголовый пёс-истребитель. Малыш мой среагировал мгновенно. Спрыгнув с плеча прямо на пса, он ударил лапой в громадный нос. Страшилище тут же обратилось в облачко тумана и развеялось. Магия действует и на нашей стороне. Наше волшебство. Я вздохнул. А Сандр сказал:

– Яростный и могучий оперотряд… В чем победа, комиссар Нур?

Оказывается, он наблюдает за схваткой. Опять обманул, по-детски рассердился я. И ответил с вызовом:

– Не в ярости и не в силе!

– А в чем? В правде что ли?

– И не в правде. Твоей, моей или чьей-то…

Он то ли хмыкнул, то ли хихикнул.

– Ты заметил, как твой Малыш действует? Редкий из землян способен так. Да и айлам Арда Ману до него… Вёльв с ним на пару пройдет и генератор отключит. Без всякой помощи. Котёнок больше человек, чем многие люди. Так можно сказать?

О, Сандр погрузился слишком глубоко. Не готов я к таким вопросам. Любая козявка может оказаться правее человека. Но с человеком, даже самым левым, она не сравняется. Сандр хочет понять… И не желает признаться в непонимании.

***

Небо над Марибом посерело без прихода облаков и туманов. Исчезло Солнце. Явились обе луны, Чандра с Идой. Не покидая Мариба, мы переместились в измерение Илы-Аджалы.

Я повис над увеличенной картой-моделью. Умеющему летать такое легко. Тьма не желает сдаваться. Вынут еще один козырь из рукава: Хиса, на вид живой и здоровый, предстал перед нами сразу во всех туннелях. И в каждом звене – айл, знавший его. Продвижение затормозилось. Враг цепляется за минуты и секунды, пытаясь запустить установку инопланетян и открыть прямой путь из Дворца для армии.

– Братья мои! – сказал многократный Хиса. – Куда вы устремились? Ради чего? Вам обещано все желаемое, а вы отвернулись. Ради кого к смерти торопитесь? Ард Ману обречен, спасайте себя!

Отряд мой остановился, не зная как поступить. О-о…

– Нет нигде Хисы, – закричал я, пытаясь снять общее замешательство, – Никто из них, хоть Дзульма, не способен воскрешать мертвецов или возвращать людей, спрятавшихся в чужой сказке. Воскрешает тот, кто творит. Мы – правее тех, кто повесил перед нами изображение Хисы. Уберите мертвую картинку с дороги. Амаравелла…

Моей вспышки оказалось достаточно. ПсевдоХиса исчез. А небо над Марибом пошло черно-серыми волнами, готовя то ли мерзлый град, то ли горячий дождь. Деформированное пространство способно на многое. Но ничего оно не извергло. А в зените его загорелась искорка, быстро ставшая сияющим бриллиантом. Исчезли обе луны, большая золотая и малая серебряная. И увидели мы с Сандром, что уже вечер, а родная звезда высвечивает цветы заката.

Бриллиантовая звезда в зените, апельсиновое Солнце над горизонтом… Соединились многоцветные лучи, осветили древний Дворец. Я узнал бриллиант, потому что такой же, поменьше, горит в моем сердце. Миг встречи с ним – великая награда. А награды – после дел.

***

Тут поднялся рывком Сандр. Наступил и наш час. Включилась магия Дворца. На верхней ступени стоит женщина в розовом. Лилит имя ее.

Исчерпала Тьма силы свои в настоящем. И в прошлом у нее мало что пригодно для битвы с нами. Ахияр с Вёльвом и Горомиром решили задачу, не ощутив поставленных преград. Уничтожены те, кто намертво прикипел, приварился к многосулящей Темноте. Но нет на руках оперативников крови невинной. Оставшиеся инженеры отключают генератор и прочую технику. Пришедшая с далекой звезды технология еще послужит землянам и айлам.

Лилит с семнадцатой ступени простерла к нам руки. Мы услышали рев двигателей и лязг гусениц. Кто им дал бесполезную команду? Механизированного десанта не будет.

– Чего она хочет от нас? – спросил Сандр.

– Не пускает во Дворец. То есть в Портал. Стена с востока – фальшивая. Дама не в курсе, что все кончено. Нет у них коридора на Илу-Аджалу. Он под контролем Вёльва. Раса Стрельца знакома с данной технологией. Она для них почти примитив. Но нам послужит.

– Понятно, командир. А что делать мне? Заняться дамой? – оживился Сандр.

– Ни в коем случае. К дамам подпускать тебя рановато. Займись маршевой колонной. Иначе скоро такой шум поднимется…

– Как скажете, комиссар!

Сандр широко улыбнулся, погрозил пальцем Лилит, хлопнул меня по плечу и пропал из виду. Приблизившись к лестнице, я жестом пригласил первую жрицу земной Тьмы вниз. На твердую почву, только что освобожденную от магии. Пока она спускалась по отражающему закат мрамору, я увидел еще шестнадцать ее обличий. Все они – земное женское совершенство. Во всех знакомые черты. Нет, не охрана Портала ее задача.

Я поддался уловке и остался без Сандра. Будет трудно. Она принимала облик женщин, которые пересекли мой земной путь. До Фреи и Азхары ей не дотянуться, в Закрытое время не пробиться… Мне известно, чего желает тот, кто послал ее. Не пропала у него надежда развернуть меня в обратную сторону. Будет предлагать то, от чего я отказался на земной дороге. Стоит закачаться в убеждениях, и появляется возможность крутнуть ситуацию назад. И обратить полный разгром в частичную, но победу. Тогда Ард Ману встретится с оставшейся элитой Империи и частью армии. Столкновение разгорится с новой силой.

Да, от одного человека иногда зависит очень многое. Достаточно ощутить себя избранным, великим, превыше значением Глафия или Майка… Тогда все – небо над Марибом почернеет и пропадет с глаз моих тот бриллиант.

Лилит ступила на парковый горизонт, остановилась меж статуями. Здесь кончается власть прямых и острых углов. В этой точке она надеется отыскать во мне самое больное, слабое местечко. Становится интересно…

Щелчок пальчиками – и началось движение. Статуи обратились в прекрасных мужчину и женщину. Склонились перед Лилит, выслушали приказ и побежали вверх. А черты ее лица, меняясь, искали наилучшее сочетание. Наиболее действенное. Она не может копаться в моем сознании или памяти. Я сам там неполный хозяин. Она пользуется тем, что известно из моих книг или свидетельств людей. Да тех свидетелей давно уж нет. Но Тьма имеет свой банк данных. Меня всю жизнь сопровождает один из духов огня. В его памяти – отпечаток биографии в том виде, каком позволено. Посмотрим…

Статуи вернулись, неся трон. На нем Лилит окончательно преобразилась. Зеленое полупрозрачное платье, на голове корона с золотым шпилем. И запах – колдовской, манящий. Вспоминаю, – он из повторявшегося земного сна. Да и сама Лилит оттуда же. И рассчитывает на претворение сновидения в реальность. Но я столько раз его пережил!

Ничего они не понимают в психике человека, прошедшего три жизни. Я не служил куклой в их театре; и не был регентом, исполняющим чужие напевы.

– Я помогу тебе, – сказал я.

И воспроизвел воображением тот жуткий сон: пустой каменный город, женщина-жрица на главной площади… В том сновидении вел меня запах вожделения. Сон – предупреждение… Не сразу, с запаздыванием, но я внял ему на Земле. Созревшую картинку отправил ей, сказав:

– Будет легче с деталями. А они важны? Ни на что не способна отжившая легенда по имени Лилит. Кроме как на пустые слова. Другого пути ко мне у твоего хозяина не осталось. И здесь не дам ему ни единого шанса. Ты передо мной только потому, что я позволил.

Статуи вернулись на постаменты и окаменели. Безобразие!

– А кто займется троном? – строго спросил я, – В нем тонна веса. Поставили прямо на дороге! Надо бы обратно…

Лилит переварила мои слова и, не вставая с каменного сиденья, сказала:

– А я не Лилит. Я царица. Стало скучно. Наш дом не здесь… Я покажу его…

Пусть ее… Надо ж чем-то заняться до возвращения Сандра. Слияние мое завершилось и можно немного развлечься. От повтора давнего сюжета она отказалась. Что еще в запасе?

– Давай, – разрешил я, – Показывай.

***

И на месте трона возникла… Нижне-Румская квартира Воеводы. Те же три комнаты, но каков метраж! Олигархический, хоть в футбол играй, как те летчики в салоне летящей машины. Вот, Саша выходит из своей комнаты в черном безупречном костюме, только без галстука.

– Валера, тебе какую музычку? Может, отсюда?

Он указывает на журнальный столик. На нем аккуратно разложено то, что выбросила мачеха, покидая с отцом Нижне-Румск. Книги, мои тетради, пластинки… Я в легком замешательстве. Не дождавшись ответа, Саша ставит диск из своей коллекции. Голос певицы смешивается с приятным желудку запахами. Из кухни доносится вопрос Полины Диомидовны:

– Ребята, вам какой соус к мясу, острый или помягче?

Сердце стучит гулко и часто. В квартире я не весь. И понимаю, – если отвечу Саше или матери, все изменится. Случится так, как не случилось в той жизни. Исправится непоправимое, Сашу минует девятимиллиметровая пуля. Усилием воли сдерживаю порыв. Тело охватывает дрожь, обильный пот течет по спине.

Квартира исчезает, сидящая Лилит смотрит с усмешкой. Смахнув ладонями пот со лба, негромко говорю:

– Не знаю, жила ты на Земле или не жила. Мне все равно. Нет тебя ни в прошлом, ни в будущем. Слова твои и картины твои – пустота. Знай, – я доволен каждым днем, который прожил, каким бы он ни был. Я доволен местом, временем, испытаниями и страданиями. Мое согласие с пройденным – моя благодарность Ему. Тому, кто подарил жизнь и наполнил ее лучшим из того, что я достоин. Сам же я и этого не заслужил.

Говорю с несуществующей женщиной, а ищу слова для Сандра. Что ему скажу? Как чуть не переоценил свои силы? Да, неправильно искушать себя по собственному желанию. Приготовленного на Пути достаточно. Но хорошо, что Сандр не присутствовал. Его земная квартира… Ведь в сердце у него и без того кусочек боли, несомой с Арда Айлийюн.

Настроя оказалось достаточно. Исчезла Лилит, и дымка не осталось. Но успел я напоследок зафиксировать ее исконный образ: медные ногти, железные зубы, под тысячелетними лохмотьями немытая шерсть. Вот как! – в детстве неземном уже встречался с ней. Тогда Сандр быстренько поставил ее на место.

Поднялся по ступенькам, прошел по гулкому залу, раздвинул фиолетовый занавес. За царской сценой тишина. Полное безмолвие. Оперативный отряд «Чандра» выполнил предназначение.

***

И в парке тихо. Удивительно: ни листик не колыхнется, ни травинка. Поднимаю голову. Пора бы сумеркам сгуститься, но в небе сияет Бриллиант. Сияет и приближается, распространяя Радугу. А деревья, кусты, цветы склоняются под цветным небом, пока не получилось ровное зеленое поле в цветочных пятнах. Посадочная площадка для драгоценной радости…

.

«И вот, бурный ветер шел с севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из середины его как бы свет пламени из средины огня.

И видел я как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри него вокруг; от вида чресл его и выше и от вида чресл его и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние было вокруг него.

В каком виде бывает радуга на облаках во время дождя, такой вид имело это сияние кругом».

Иезекииль

Птица Роух

– О, Нур мой! О, Наир, Анвар, Валерий… Сколько имен приобрел ты со времени нашей последней встречи!.. Теперь ты знаешь: чтобы найти, надо потерять. Чтобы вернуться, надо уйти. Извне ты увидел себя то, что в тебе. Что ты искал, Нур? Дорогое или забытое? Или незнаемое?

Склонившись перед белой птицей, я всматриваюсь в родное лицо. Как он прекрасен! Тон встречи задан. Никаких ню-ню и асисяй. Замечательно. С кем я еще поговорю о том, что беспокоит со всех сторон?

– Роух… В этом смысл полосатого мира? Всех подлунных царств… Путь, дорога? Не цель, не результат. А всего лишь Переход… Где, в чем критерий? В возвращении домой? Но где мой дом?

Он головой покачал. А в глазах его… Он смотрит на меня из меня же! Он бесконечно мой, и вечно во мне…

– У каждого своя птица Роух? Нет, не верю… Ты – один!

– И правильно. Весь Мир – одна частица. Называй ее атомом, кварком, чем еще… Неважно. Частица – одна. И всё – в ней. И я – один.

– Но Вселенных столько, сколько людей? Тех, в ком живешь ты…

– И да, и нет. Все Вселенные едины, они – одно целое. Как ты ее назовешь, одной частицей? Электроном, кварком, всплеском гравиполя? Условности… Ты знаешь, Творец Один. Единственный. Множественность – в одном, целое не разделить. Нецелое не существует. В этом для тебя великая тайна.

И я понял, что еще не дозрел. Сплелись во мне времена и пространства. Разные вселенные соединились. Но они и не были разъединены! В прошлом – обретение знаний, лунно-земных привязанностей-оков … В будущем – цели и мечты, тоже как цепи, только ардовские. В настоящем – разрыв где-то внутри.

– Ты стал собой, Нур. И стал мной. Я – это ты.

О, какой я глупый! Ничего не соображаю. Пришел на экзамен, к которому не готов? Где там у меня разрыв? Все мои времена, – а их три, – стянуты тугим кольцом. И проходит оно через три периода. По одному в каждом времени.

В Арде Айлийюн – оперотряд, идущий к Кафским горам. На Земле – три решающих года, от пятнадцати до восемнадцати. И они связаны с оперативным отрядом Арьергарда Авангарда. На Лунной Базе этот период открылся с появлением Сандра. В те дни через состояние Анвара я вошел в Последнее Откровение.

Во всех временах общее и единственное – присутствие рядом Сандра, Воеводы! Без него ничего бы не случилось. От него все началось, через него продолжилось. Смысла этой тайны предстоит постигнуть. Прежде до меньших бы дойти…

***

– Роух… В детстве я пробовал втиснуть в себя бесконечность. Голова не вместила. Почему? Из-за спрятанного внутри нежелания? Или противоречия данного опыта иной цели? Во мне ли преграда?

– А вот тут – стоп! Контекст взорвется, он недостаточен для такого. И всегда будет так, пока ты внутри времени.

– А из времени самому не вырваться?

Нет Индиго-факторов. Нет Пси-непредсказуемости. Каждому Свыше дается столько Радуги, сколько он может и желает взять. Да желающих мало. Погрязших в кусках материи много.

Потому человечество изучает физику, химию, биологию… Но нет этих всех наук и отдельных законов. Есть невежество в научной оболочке, порождающее иллюзорные манифестации вещества-энергии. А они организованы единым законом Единого Творца и Хозяина. Закон – реален. Остальное – самообман.

– Но, Роух… Я еще не совсем… Ты же приходил? Прилетал… С Востока Земли.

– Нет. Я появлялся из тебя в тебе. А каким путем… Времена не разделили нас. Они поделили тебя на разные слои. А на деле тебя в тех слоях не было. И слоев нет.

– Меня нет в Арде? Нет на Земле? Нет на «Чандре»?

– Отчего же! И нет, и есть… Что ты так цепляешься к буквам? Как только поймешь, Империя исчезнет.

– Ну уж нет! Буквы-то есть! А Тьмы нет? Нет Прохода в Кафских горах, нет бараков и зон с телогрейками, нет потерь и одиночества в разных мирах… Что же мне остается?

– Тебе мало себя самого? И все перечисленное есть. Но не где-то и когда-то. А здесь и сейчас. Разом! Вся твоя бесконечная вселенная в тебе. И я в тебе. И ты во мне. Ты – это твоя звезда. Ты – это атом, мезон, кварк любой реальности. Потому что ты один на все бесконечности…Тьма, Свет… Придется учиться жить без бинарности. Внутри ее нет. Она – вовне, всегда где-то и когда-то.

***

Как не задуматься очередной раз? Что будет там, где царила Империя? Если она во мне – я волен поступить с ней как хочу. Как понимаю, так и сделаю. Храмовники могут писать заявления в союз безработных…

Что есть Амаравелла? Мой земной опыт бесценен. Нарисовал картину ночи маслом, воспроизвел арию на слова без смысла, произнес молитву на манер мантры… Достаточно – вот и открыл в себе проход для Тьмы. Забрел на площадь или в музей, застыл в восхищении перед сгустком вещества – расширил проход. Посмеялся над человеком, стремящимся к праведности – вошел в область Тьмы еще глубже. Исполнил за денежку песенку о маленьком урочке в кожаной маечке – и ты там обеими ногами. А если к тому же вступил в один из оперотрядов: интернародный, национальный, столичный либо уездный бомондовский – ты добровольный пленник Дзульмы. Радуйся ободряющей улыбке Князя. В клубе «Амаравелла»…

Роух не опаздывает. Но к встрече кто готов?

Ила-Аджала. Кафское Предгорье

По внешним признакам я снова айл. Но почему нет ощущения родины? Куда я вернулся?

Рядом Ахияр, отец. Незабытые скалы, снег, облачное небо… Товарищ из земного детства называл отсутствующего отца Матросом. Я могу обращаться к Ахияру только по имени. Вслух подчеркнуть кровное родство не получается. Начало жизни имеет значение.

Он сильно постарел. Операция по защите Арда отняла слишком много… Действовал во временном ритме, не допускающем виртуального воплощения. Сделал то, чего не смог бы даже Сандр. Джай собирает Большой Совет, но Ахияра на нем может не быть. Не верю, нет. Не мог он исчерпать себя. Здесь что-то иное.

Для отряда «Чандра» и хрустального народа соорудили красивый городок. Большинство уже там. Ахияр отказался. Предпочел плетеное кресло, ему и стоять трудно.

***

– Кризисную точку мы прошли. Но борьба не закончилась.

Звуковая волна дрожит тонкой струной. Надо бы поберечь дыхание… Рядом на стульчике чай от Глафия. Ахияр делает глоток и продолжает:

– Айлы изменились. Дзульма проявится по-иному. Темный материк… Не думайте, что достигли цели или победы.

Он смотрит на Джая, старшего сына. Сегодня летающие люди – авангард народа Арда Ману. Но не Партия Авангарда.

– Мы включены во многие времена и пространства. Айлы вошли в межзвездные противоречия. Мы в новом контексте бытия, и наш язык недостаточен. Возьмите у Расы Стрельца сколько сможете… Сократите незначимое, незнаемое, неузнанное…

Ахияр обратил взгляд за спину Джая. Я оглянулся. Вёльв, Азхара и Сухильда… Голубокожая Сухильда посматривает на апельсиновую Азхару не совсем по-сестрински. Кровь Ильзы, одной из родоначальниц сурианского рода северной Уруббы, передалась ей? Она слишком горяча и энергична, и на Лунной Базе я так считал. Забота, которой она окружала Наира, в Арде Ману по отношению к Нуру выглядит неуместно. Доазарфэйровская арийка Илы-Аджалы…

Азхара научилась носить одежды терпения и выдержки. Но что задумал Вёльв? Инопланетянин прикасается светящимися пальцами к талиям женщин разных времен, и они втроем приближаются к нам. И Вёльв, улыбнувшись Ахияру, обращается к Джаю:

– В Галактике есть народы, не отклоняющиеся от предложенного Пути. Никогда. Но мы, – как и предки-соплеменники присутствующих, – не из них. Обитатели планет звезды Роус низвергнуты по той же причине, по какой случились Потоп и Азарфэйр. Мы заблудились. Не в мире, в себе! Осознание Ошибки вернуло нас в позицию Бытия. Тебе интересно, прекрасная Сухильда?

Он улыбнулся ей и легким нажимом пальцев отвел в сторонку. Джай занялся чаем Ахияра. Мы с Азхарой впервые вдвоем. Странная получается встреча. У Азхары – годы ожидания, почти безнадежности. За мной – две жизни, наполненные и тем, о чем не надо вспоминать. Азхара статью и красотой превзошла Фрею в юности. Смотрю и сопоставляю: насколько изменилась она с тех дальних времен? Глаза ярко-синие, в окружении фиолетовых ресниц громадные, как озера лотосовые. Утонуть можно. И коса синецветная на фоне платья светлого, в лесных цветочках предстала как речка родниковая в саду Арда! Но неужели я оцениваю Азхару?! Удивительно, но по-иному не могу.

***

Распахнулись глаза, воздух передал мне их движение. Да, те самые… Те, которые искал до старости на дорогах земных, но не нашел. И уверился: они из сказки, мне недоступной. Как недостижимы лотосовые озера, из которых улыбается ангел воды… А голос – тот, звучавший из трубки неисправного оранжевого телефонного аппарата в Уртабе. Что, она о том же?

– О, Нур, – руки потянулись ко мне, она удержала их, – Я слышала тебя… Твою печаль… Так далеко! Но все прошло, верно?

Она спрашивает меня, а сомневается в себе. Образ, хранящийся в ней, не совпал с вернувшимся. Она кое-что узнала о Земле и «Чандре». Считает себя недостойной стать спутницей Наира и Анвара? Прежнего Нура нет…

Сделалось больно и неудобно. Словно я статуя для поклонения, памятник. Что предпринять? Чувства ее пересилили колебания разума.

– Я с тобой, Нур! Теперь я всегда буду с тобой!

Я дрогнул от сердечного всплеска и внутренне сжался. Не слова ее! Их смысл; то, что за словами! Они прозвучали так красиво и к месту. А я словно получил удар сзади, из темноты. Все дело в этом «я», таком знакомом, таком земном! Тот самый крючок, которым Князь Дзульма переманил человечество на свой левый берег. Мне захотелось крикнуть:

– Сандр! Спаси Азхару! Спаси меня!

Но горло пересохло. Да и не в силах Сандр. Никто не в силах. Неужели Ард Ману уже во власти Тьмы, а народ мой стал наследником фарраров? Айлы сами хотят творить свою судьбу и историю? Я пришел в Империю свободным от такого гибельного желания и не впитал его на подлунных путях…

О, моя Азхара… Вместе с Фреей вошла на территорию Свитка, но Свиток не вошел в нее. Она в состоянии неведения. В сердце нет убежденности, которая и рождает силу веры. У нее нет защиты. И она может обмануть себя.

О, Сандр! Я знаю, что делать! Я коснулся руками ее плеч, она прижалась ко мне. Для нас зазвучали слова, рожденные в трудный земной час.

.

Я жил не в одной Вселенной

И каждую взял я в свой сон.

В звуке летит он небренном,

И слышен как звёзд перезвон.

.

Искрит в траве бриллиантом

В той радужной капле, – как стон…

Видно, я не был атлантом,

Пересилил меня Харон.

.

Дальний зов твой – шепот скрытый…

Я уснул не на том берегу.

Ты найдешь меня сном не забытым,

Отыскать тебя сам – не смогу.

.

Если забыла, – то вспомни!

Ведь сны мои, – крылья двоих.

Смялись словесные корни,

Вдвоем мы распутаем их.

.

Заснёшь над моей страницей,

Сила слов закружит судьбой.

И сны твои синей птицей

Вознесут нас над той рекой.

.

Дальний зов твой – шепот скрытый…

Я уснул не на том берегу.

Ты найдешь меня сном не забытым,

Отыскать тебя сам – не смогу.

.

Диск Иш-Аруна зацепился за горную вершину. Как тогда… Алый снег, багровые тени…

Рядом с Ахияром самые близкие. Чуть поодаль – люди Вёльва и Линдгрен. Да, сама сказительница Линдгрен, помолодевшая на тысячу лет и такая похожая на Фрею.

Ахияр призвал нас для прощания. Он более стар, чем был я на Земле. Морщины сделали лицо неузнаваемым. Время Илы-Аджалы губит его. Но он так решил. Радуга ауры Ахияра равна Радуге Вёльва. Что значит: жизненной силы в нем не меньше. Почему же он уходит?

Тишина какая: слышен шорох уплотняющегося снега.

– Запомните мои слова и передайте другим…

Издали донеслось ржание. Я вспомнил Кари, преданную лошадку. Где она, что с ней? И Малыша рядом не видно. День застойно серый. А ведь в небе двойник Солнца Иш-Арун, да и радужное свечение хрустальных людей добавило столько света и красок… И у природы свое настроение, она прощается в Ахияром.

– Оперативники Лунной Базы… Кто пожелает, может вернуться в то время, какое предпочтет. На Землю… Но прежде пусть подумает, где он нужнее и где ему лучше. Взвесит чаши… Жизнь наша – временное прибежище, краткая дорога, проверка. С рождением впитываем приготовленную картину мира. Затем вносим в нее изменения, сами меняемся. Перемены фиксируются, и мы покидаем мир. Шаг первый и последний, вход и выход… Между ними – растянутое изнутри мгновение. Миг, который на Высшем Суде развернется в подробную видеокнигу. Думайте, какие кадры-строки в нее включаете-вписываете. Надеюсь, имею право на такое напутствие.

Он легко вздохнул, пошевелил пальцами рук, сплел их.

– Сандр! Не оставляй Нура. Он еще мал, хотя думает, что повзрослел. А ты, Нур, не теряй больше Сандра. Не покидай его надолго. Вам вредно разлучаться. Мужская дружба ценней поднебесной любви.

Теперь для всех. Придется заняться Темным материком и преобразовать Ард Ману. С учетом опыта земного человечества. Да, вы – айлы! Но айл – не национальность и не профессия. И не отдельная раса людей. Айл – состояние. Состояние знания и веры. Вы вкусили от древа различения… Без этого в бинарном мире никак. Не люди мера добра или зла. В Высших Эонах нет ни того, ни другого. Вечность не миг, там нет времени. А в адском пекле и миг равен вечности. Свиток Арда Ману неполон. Одной из задач «Чандры» было восполнение недостающего. Мы нашли Завершающее Откровение в родственном мире. Книгу Различения…

***

Он протянул руку, с трудом поднял деревянную чашку с медовым напитком, поднес к губам. Чуть прикоснулся, поставил обратно. Мы потянулись, чтобы помочь, другой рукой он остановил порыв. Чашка из волшебного дерева Арда Айлийюн! Куратор Атхар однажды дал мне прикоснуться к нему на Лунной Базе. А у меня в тот момент и «дежа вю» не случилось! Вот, – напиток заиграл радугой, заискрил цветными звездами… То самое дерево, которое отыскал в странствиях земных автор «Бухты радужных струй».

Диск светила отцепился от горного пика, небо изменило цвет. Снег стал светло-малиновым, воздух заискрился. В прохладный, слегка медовый, аромат вплелась линия терпкой горечи. Освежающая нота…

– Нур! Пригласи Фрею поближе. Сандр, помоги встать.

Я вернулся с Фреей, с которой и словом единым пока не обменялся. А она все та же, с каштановым узлом-короной на голове. И платье как у Азхары, только цветочки не такие яркие на светло-зеленом фоне.

Ахияр рядом с Сандром. Они одного роста, но Ахияр худ и почти прозрачен. А ведь ровесники. Но жизни разные и по времени, и по напряженности.

– Фрея… Сандр… Дайте руки…

Просьба – как приказ. Кто ослушается? Ахияр соединил их руки, положил сверху свои, почти бесплотные.

– Я ухожу. И благословляю вас. Знаю о вас больше, чем вы о себе. Предопределена вам долгая совместная судьба. Станете лидерами единого народа Илы-Аджалы.

Он поднял руки, опустил их на плечи Сандра. Сандр приобнял друга, и словно пушинку, перенес в легкое кресло. Аура Ахияра вспыхнула, как бриллиант-Роух в небе, и рассыпалась множеством цветных искр.

И не стало Ахияра на планете Ила-Аджала.

***

Сандр прикоснулся к моему локтю.

– Пройдемся? Помнишь, где ты костер развел…

Болевая точка нашего прощания, не забыть. И – место устрашающего явления Дзульмы. Мы тогда не знали его прозвищ. Я в тот одинокий час сильно испугался, но постарался скрыть слабость духа от Сандра.

Каменное плато, речка, лесок… За ним – разноцветные домики для оперативников «Чандры» и людей Вёльва. Снова ржание… Теперь намного ближе.

– Это где?

– А это рядом, – светло улыбнулся Сандр.

Прощание с Ахияром далось ему трудно. Но он умеет держать удар и перерабатывать негатив. Сильный хлопок ладонями – и от деревьев к нам полетела лошадка, светло-пепельная, в коричневых и черных пятнах. Я перестал дышать. Неужели? Лошадка приземлилась в десятке шагов и махнула головой, разметав черную гриву. И, ударив передним копытом о зимнюю бледную траву, нацелилась правым глазом в меня.

– Кари? – выдохнул я.

– А об этом лучше знает Глафий, – сказал Сандр, – Он где-то рядом.

– А где же Глафию быть, как не рядом, – прогремел в тишине родной голос, – Глафий всегда будет там, где Нур и Сандр.

Румяные щеки, золотистые усы и борода, волос ниже плеч солнечной копной, лучащийся любовью взгляд.

– Глафий всегда знает лучше. Это не Кари, а дочь Кари с Воронком. Но в ней – память обоих.

– А где же…

– О, все лошади нашего отряда в полном здравии. Они в родном Арде, у себя дома. Пустыни-то нет. Территория Арда Айлийюн понемногу расширяется.

Я подошел к лошади, положил одну руку на гриву, другой обхватил шею. И опустил голову, коснувшись лбом ее уха, чтобы никто не увидел слез. Возвращение состоялось.

Плечами ощутил прикосновения Сандра и Глафия. Наши ауры соединились в одну Радугу. А когда справа услышал легкое дыхание и мурчание Малыша, стало всего достаточно. Потому что в глубине сердца улыбнулась единственная птица Роух? Нет, потому что понял, чего не хватало под звездами.

Фрея

(вместо эпилога)

Мастер Времени рядом.

Из края в край сердца моего разнесся отзвук мгновений, сложенных в секунды, часы и года. А за ними – удары отдаленного, предупреждающего колокола.

– Слышишь? Часы Мои предельно просты. Чем изощреннее техника, тем ненадежнее. Человеческие картинки претендуют на отражение мгновений жизни. А ведь истина и жизнь за пределами Часов.

Я узнал голос Мастера.

Силой Часов закручены вихри перемен. За спиной множатся птичьи гербы, встречные марши, хвалебные оды, сургучные печати… За каждой эмблемой – оперативный отряд.

Амаравелла? Нет!

Теперь и я знаю, в чьих пальцах кисть, кто управляет пером писателя и поэта, откуда приходят ноты. Но не надо цементировать левое ухо или по-монашески отрубать пальцы. Все, что требуется – освободить в себе горящий Бриллиант.

– Роух.., – шепчу внутри себя.

И слышу:

– Один Закон. Одна черта. Одна струна…

Как не согласиться с такой простотой?

– …Но их проявлений бесконечно много. Измерения неизмеримы. Один – не имя числительное, но собственное. Надлунное, высшее Имя. Рядом с ним – никакого другого. Но в мирах подлунных есть слово, звучащее отдельно от прочих… Имя земных имен…

О-о, Роух! Знаю, о ком ты. Думаю о ней с первой секунды возвращения. Я произносил имя ее в беде и ликовании. Шептал вслух, но чаще – внутренним голосом.

***

Вот, она рядом, и не ждет от меня ничего ради себя. В ней нет печали, но скрытая радость. Она и ждала, и не ждала уже Ахияра. Он явился, чтобы уйти. И она согласилась с решением. Потому что известно ей то, чего я не знаю. Каждому свое незнаемое.

И что? Я вернулся к той, кого призывал и о ком тосковал в обоих мирах. Ту, которая стерта из моей земной памяти; ту, которая больше не нуждается в печати сокрытия. Нет больше Закрытого Времени. Для нее я был всем и есть всё, и нет в мирах любви выше.

Я встретил и – сжался!

Она рядом. Мы смотрим в расщелину, где исчезает тропа. По ней ушли Ахияр, Малыш, за ним я, позже – Сандр. И другие, раньше нас. Все вернулись. Но не все остались. Пахнет горами…

Уходил мальчиком. Сегодня я ростом выше Фреи. Но по-прежнему мал и беззащитен в ее глазах. А я просматриваю кадры из двух миров. Дни и ночи Арда Айлийюн и Стертого Времени на Земле, открывшегося у тропы, смешиваются в единую линию, из которой сплетается один образ.

Я опускаюсь на колени и прижимаюсь к ней, шепча то ли вслух, то ли про себя. Имя земных имен…

– Мама…

.

Она дождалась, когда созреет во мне общее, единое представление. И опустила руки на мою голову. Корона на ней, – знак мудрого терпения, – расплетается и накрывает меня защитным водопадом.

Удар колокола…

Не все свершилось. Чего недостает? Со стороны невидимого леса донеслась мелодия. Джахар…

Как же по-другому! У кого другого такой дар? Он успел передать Фрее мелодию. А она в ответ подарила голос.

И вот, Нур и Фрея слушают песню о том, что прошло. И о том, что могло и может произойти. В мелодию вплетены два голоса, и других не надо: ее и Джахара. А слова – из земной копилки…

.

…Я жил не в одной Вселенной…

.

Восьмая чакра крутнулась настороженно: в далёком далеке воспалился красный взор, ищущий цель.

Амаравелла?..