Имперские ведьмы

Глава 4

Кракен вовсю бушевал в зените, так что Чайка, оглохшая и ослепшая, заметила чужака, только когда он выступил из-за груды камней, наваленных опрокинутой ступой.

Поначалу Чайка решила, что кто-то из сестер оказался случайно на островке и, заметив падающую ступу, примчался на поживу.

– Опоздала, подруженька, – мстительно произнесла она и, лишь бросив взгляд в сторону гостя, поняла, что ошиблась. Явившийся был слишком высок, широк в плечах и чем-то резко отличался от любой из сестер. Пружинисто вскочив, Чайка изготовилась к бою.

– Тогда уж не подруженька, а мил-дружок, – сказал Влад для того, чтобы что-нибудь сказать. Беспомощная девчонка преобразилась во мгновение ока, зареванное лицо стало холодным и сосредоточенным, ладная фигурка, затянутая в кожаный комбинезончик, напружинилась для стремительного броска, а вокруг левой руки опасно засветились огни Эльма, что так любят изображать кинематографисты и иллюстраторы фэнтезийных романов. Огни эти не понравились Владу больше всего, и он быстро добавил, мотнув головой в сторону неприятного свечения: – Ты это дело погаси, нечего зря электричество тратить.

Говорил незнакомец странно, с силой выдыхая воздух и производя громкие бессмысленные звуки, но все-таки основной смысл его речей был понятен. Главное, что нападать он не собирался, по крайней мере – сейчас.

Чайка успокоила раздраженно шипящую бирюзовицу и произнесла более миролюбиво:

– А хоть бы и мил-дружок, но ступа-то все равно сдохла. Так что мы оба на бобах остались.

Мил-дружок ничего не понял. Он стоял, переводя взгляд с перемазанного лица на лоснящуюся кожу комбинезона, затем на исцарапанные ноги. Не вязались эти детали друг с другом. То есть лицо с босыми ногами гармонировало, а комбинезончик был явно из другой оперы. Затем взгляд зацепился за длинную палку, что, словно дедовская берданка, торчала у девушки над плечом. Сразу наполнились живой памятью казарменные страшилки, что звучали в дортуарах после отбоя. Можно и к гадалке не ходить: палка выстрогана из неизвестного науке дерева.

– На метлу не зыркай, – предупредила девушка, и Влад обратил внимание, что говорит она, не разжимая плотно сжатых губ.

Вот, значит, каков враг, с которым империя сражается уже три сотни лет… Веснушки и свежая ссадина над бровью – неужто результат падения с космической орбиты? Вполне возможно, если вспомнить потрескивающие молнии между пальцев. Серьезная девочка… но почему-то совершенно не хочется выхватывать оружие, которого осужденному Кукашу иметь при себе не полагается ни в какой ситуации.

– Милости прошу в гости, – сказал Влад, указывая на открытый люк.

– Говорят тебе, нет там ничего, – сразу поникнув, ответила девушка. – Я смотрела, сдохла ступа, внутри одна мертвечина.

– Ты что, внутри хозяйничала? – взревел Влад и ринулся в рубку. Контрольные огоньки успокоили его.

О неблагополучии сообщали лишь два сигнала: катер неверно ориентирован относительно твердой поверхности и потому не может взлететь, да входной люк блокирован все той же нештатной поверхностью. Ну, не приспособлен межзвездный разведчик к посадке на планеты – слишком длинный, слишком тонкий, чтобы отнести жилые отсеки подальше от реактора, да и от носа корабля, где слишком сильно встречное излучение. А уж поднять его – задача и вовсе нереальная. Хотя, как говорят, бывали случаи, когда пилоту удавалось самостоятельно поднять катер с земли. При наличии искусственной гравитации вес не играет роли, остается управиться только с массой, и хотя инерция – штука упрямая, но человек порой еще упрямее.

Впрочем, Влад и не собирался предпринимать никаких шагов для своего спасения. Вот стихнет шторм, наладится связь, тогда Влад пошлет на базу гравиграммку, выслушает матюги дежурного лорда, а потом примется ждать спасателей. И ни у кого не возникнет ни малейших сомнений… ну да, не стал смертник совершать трудовых подвигов, так на то и мудрость изречена: «Солдат спит – служба идет». А каторжник Кукаш тем временем потолкует по душам с босоногой летуньей.

Чайка стояла возле распахнутого створа и наблюдала за действиями нового знакомца. Судя по всему, мил-дружок и впрямь не первый раз был внутри ступы. Он по-хозяйски оглядел огни на стенке, что-то слегка переменил в их расположении. Сквозь решетку на одном из выступов доносились неразборчивые механические хрипы. «Замолкни, дурак!» – прикрикнул мил-дружок, и наступила тишина. Слишком уж одновременно случились два эти события, чтобы объяснять их случайностью. Между тем хрипящая штуковина была так же мертва, как и все кругом, а магию, вздумай мил-дружок применить ее, первым заметил бы кракен, раскинувший лапы на полмира.

– Ты что, – настороженно спросила Чайка, – умеешь приказывать мертвым вещам?

– Ерунда, – отмахнулся Влад. – Он просто настроен на звук моего голоса. Вот и вся хитрость.

– Но ведь он мертвый, – словно маленькому, повторила Чайка очевидную вещь.

– И что с того? – мил-дружок в упор не желал понимать самых очевидных вещей. – Ты что же, только с живым дело имеешь? Так не можешь? – Влад поднял с пола сорванную с запретной двери пломбу, подкинул на ладони, поймал, разжав кулак, продемонстрировал пломбу летунье.

– Так могу. Но для этого силы нужно – совсем ничего. А ты хриплую решетку голосом пришиб. И потом… – Чайка запнулась, но все же задала главный вопрос: – Я правильно поняла, что ты в этой скорлупе давно?

– Больше месяца.

– И кроме тебя тут не было ничего живого?

Влад кивнул, и кивок этот прозвучал для изощренного слуха кратким, но исполненным горечи «да».

– И падал сюда вместе с ней?

– Конечно.

– Но ведь я видела, как ступа маневрировала. И хорошо, между прочим, маневрировала, мне аж завидно стало.

– Это я маневрировал, а сама она, на автопилоте, может только простейшие маневры совершать.

– Вот и я о том! – закричала Чайка. – Мы ведь тоже на таких ступах летаем, но чтобы им приказывать, надо, чтобы она была живая! А твоя – умерла давно, сам же сказал: больше месяца. Как же она тебя слушалась?

– Она и сейчас слушается, только взлететь не может, для этого ее вертикально поднять надо. А так… – Влад, не садясь в кресло пилота, привел в действие сервомоторы биоманипулятора, и Чайка с ужасом увидела, как, чмокнув, распались запоры на внутреннем створе и язык ступы, который она так и не успела ампутировать, длинный, белый и смертельно опасный, вылетел из пасти, дрожа, завис над камнями, метнулся в сторону и сорвал одиноко растущий цветок. Потом, изогнувшись петлей, ринулся к ней.

Чайка с трудом сдержала крик. В замкнутом помещении было некуда деваться от убийственного языка и нечем защищаться. Это была верная гибель, то, чего сестры боялись больше всего. Но язык, не коснувшись ее, замер в полушаге. Неимоверно истончившийся кончик языка сжимал сорванное растение.

– Подарок, – сказал мил-дружок.

Чайка медленно выдохнула и осторожно взяла цветок двумя пальцами. Цветок был ничем не примечательный, не содержал никакой силы, годной для волшебного зелья, да и лечебными свойствами похвастаться не мог. Совершенно бесполезное растение, но то, как он был подан…

– Испугалась? – спросил Влад. – Сейчас я его уберу.

Чмокнули запоры, язык исчез.

– Эта штука, – переводя дыхание, сказала Чайка, – она не живая, но и не совсем мертвая. Говорят, прежде кое-кто из сестер делал таких големов. Это всегда плохо кончалось. Нельзя с големами дело иметь. Ты ее убей, или давай, я убью.

– А с меня потом начальство голову снимет за порчу оборудования, – сказал Влад. – И вообще, ничего в нем нет опасного. Кремнийорганика, псевдобелковые структуры… – он замолк, исчерпав свои познания в области квазиживых систем.

– Этому тоже можешь приказывать? – спросила Чайка, указав на артиллерийские батареи… Прорва косной, неодушевленной энергии, стократ больше, чем требуется помелу для полета, но все негодное, ибо мертвое не летает, а лишь падает.

– Могу и этому, только отчитываться придется, почему стрелял да зачем…

Уже второй раз мил-дружок упомянул некие недобрые силы, от которых он зависит. Значит, рано или поздно придется встретиться с этими… настоящими хозяевами. Мысль эта плотно легла в память, так, чтобы всякую минуту Чайка была готова ко встрече с неведомым врагом. Именно врагом, потому что всякий раз, когда симпатичный мил-дружок поминал эти силы, вокруг него ощутимо сгущалось темное облачко ненависти.

И хотя Владу Чайка ничего не сказала, он, словно подслушав тайную мысль, бесшабашно воскликнул:

– А, семь бед – один ответ! Смотри. Да не туда… вон, видишь, горка? Сейчас мы ей вершину поправим.

Одно неуловимое движение, и вершина, вздымающаяся на добрых полкилометра, обратилась в вулкан. Огненный смерч, опустошая окрестности, прошелся по соседним вершинам, раскалывая камень, сжигая и уничтожая все, вставшее на пути. Корабль ощутимо тряхнуло, сквозь распахнутый люк пахнуло жаром. Снаружи что-то горело, а на пульте тревожно замигали огни, извещавшие, что корабль подвергся нападению и задет выстрелом.

– Дела!.. – пробормотал Влад, сам не ожидавший такого эффекта от собственной стрельбы. – Красиво садануло.

– Впечатляет, – уклончиво согласилась девушка, завороженно созерцающая катаклизм.

Лишь когда огонь снаружи начал стихать, Влад понял, что произошло. Плазменная пушка рассчитана на стрельбу в физическом вакууме, где она способна стрелять на многие сотни и тысячи километров. Гигантские орудия космических крепостей так и вовсе способны поражать цель, отстоящую на десятки астрономических единиц. Но здесь, в плотной атмосфере, плазменный заряд вызвал ионизацию воздуха уже у самых орудий, так что досталось не только горам, но и стрелку. Пальба в атмосфере из плазменной пушки оказалась страшным и самоубийственным делом. Дальность стрельбы уменьшилась в десятки раз, зато плотность огня возросла обратно пропорционально квадрату расстояния. Еще пяток таких выстрелов – и истребитель уничтожил бы не только все окрест, но и себя самого.

– Скажу, что едва не врезался при посадке и пришлось убирать помеху, – пробормотал Влад, разглядывая расколотую гору. – Потому и бил на полную мощность. А впредь мне наука: сначала думать, а потом палить.

– Это никогда не мешает.

Влад глянул на собеседницу и наконец задал простой и естественный вопрос:

– А как тебя зовут? Ну не подруженькой мне тебя кликать-то.

Прежде среди сестер бытовало поверье, что знание имени дает недругу власть над тобой. Пустое суеверие – сам не позволишь, никто над тобой власти не возьмет. Но все-таки ведьмы неохотно называли свои имена. Однако разговор с хозяином мертвой ступы складывался так, что не ответить было просто неудобно.

– Чайкой меня зовут.

– А меня – Влад.

– А мил-дружок – что такое?

– Это вроде как у вас – подруженька. Ласково, да не очень.

Влад быстро перевел артиллерийские батареи в режим подзарядки, повернулся к Чайке.

– Ты знаешь, у меня ощущение, что мы с самого начала называли друг друга по именам.

– В общем-то так оно и было.

Чайка, по-прежнему стоявшая в дверях, осторожно кивнула в сторону пульта и спросила:

– Можно, я посмотрю его поближе? Я не стану… хозяйничать.

– Посмотри. Только не касайся ничего. Вообще-то здесь сенсорное управление, все настроено на меня, но мало ли…

Чайка подошла, наклонилась, словно обнюхивая приборы, а может, она и в самом деле обнюхивала их, Влад не разобрал. Зато он вплотную увидал метлу, на которую ему решительно запретили зыркать. Это действительно оказалась метла: пучок сухих веток, накрепко перевязанных грубой бечевкой и насаженых на длинную палку. Уже прорву лет люди не пользуются этим допотопным инструментом, и метла известна им лишь из волшебных сказок. Непременный атрибут злой ведьмы… «Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мясца поевши!» – смотри, Ивашка, как бы на обед не угодить…

– Не понимаю! – вынесла окончательный приговор Чайка. – Мертвый он, как есть. Тут просто некому приказывать. Как ты с ним управляешься?

– Да вот, получается как-то, – Влад пожал плечами. – Ты ведь тоже не только с живым дело имеешь. Ну, например… – Он хотел было указать на помело, но поостерегся и, запнувшись на мгновение, закончил фразу: – Например, комбинезон – живой?

– Одевка-то? – Чайка провела ладонями по бокам. – Живая, конечно.

Она щелкнула одевку по носу, та послушно сползла и свернулась у ног, недовольно сопя и поблескивая пуговками глаз.

– Да… – выдохнул Влад.

Смотрел он вовсе не на сброшенную одевку, а на то, какая она, Чайка, без одежды. Было в этом взгляде неприкрытое восхищение, радость и почему-то с трудом сдерживаемая жадность смертельно изголодавшегося зверя. Взгляд притягательный и пугающий одновременно.

Засмущавшись неведомо чего, Чайка послала панический сигнал одевке и перевела дух, лишь когда непроницаемая черная кожа привычно облекла ее тело.

– Такого я не ожидал, – произнес Влад, растирая лицо рукой. Очевидно, странное наваждение отпускало его медленнее. Он помолчал немного, потом проговорил, словно пробуя на вкус имя: – Слушай, Чайка, давай присядем и расскажем друг другу все с самого начала. Кто мы такие и откуда здесь взялись.

– Давай присядем, – согласилась Чайка. Проигнорировав приглашающий жест в сторону одного из мертвых предметов, она присела на корточки и начала рассказ: – Ты же видишь, я простая ведьма. – Влад кивнул, подтверждая, что он уже понял: его собеседница – самая что ни на есть простая ведьма. – Сегодня у меня первый вылет… неудачный. Только вылетела – тут кракен. Значит, надо несолоно хлебавши домой бежать. А помелу для нового вылета пятьдесят лет силу копить. Старухой буду… Вот я и погналась за тобой, потому что обида взяла. Я же не знала, что это ты летишь, думала – обычная дикая ступа, живая… теперь тут и останусь, пока не загнусь. Вот и вся моя история.

– Ясно… – протянул Влад. – То есть дело ясное, что дело темное. Значит, мы оба тут не по своей воле кукуем… На орбиту я тебя, положим, постараюсь поднять, а дальше уж и не знаю как. Планета твоя далеко?

– Какая планета? – искренне удивилась Чайка. – Планеты – это звезды бродячие, что по небу ходят. До них и в ступе не долететь. А я на Земле живу.

– Так, это уже интереснее! – сказал Влад. – Дело в том, что я тоже с Земли прилетел. Родился там, вырос. Вот только ведьм у нас на Земле нет. В сказках рассказывается, что прежде были, а сейчас нет. И на метлах у нас никто не летает, а ты ведь на помеле сюда заявилась?

– На помеле, – согласилась Чайка.

– И как это все друг с другом согласуется?

– Слушай, а может быть, ты со Старой Земли? У нас рассказывают, будто раньше ведьмы на другой Земле жили. И там кроме них еще были люди – мужчины и женщины. А потом между простыми людьми и ведьмами вражда пошла. Многих сестер убили, а остальные собрались и улетели на Новую Землю. И где Старая Земля находится, никто уже не знает.

– Я знаю. У нас и сейчас живут мужчины и женщины, а вот ведьм, таких, чтобы летать умели и молнии с пальцев стряхивать, – ни одной.

– Конечно, мы же улетели, и сила с нами ушла. Слушай, я вот знаю, что женщины на ведьм похожи, только силы в них нет. А мужчины – кто такие? Хоть бы краем глаза посмотреть…

– Посмотри, – разрешил Влад.

– Так ты, что ли, мужчина? – догадалась Чайка. – А я-то гадаю: и на человека вроде похож, а какой-то не такой.

– Спасибо на добром слове, – Влад усмехнулся. – Все-таки признали похожим на человека. А вообще, как вы без мужчин обходитесь, дети у вас откуда берутся? Сами, что ли, заводятся, от сырости?

– В капусте находим, – в тон Владу ответила Чайка. – А вообще, если колдунья захочет ребенка, то она идет к старшим сестрам, те у нее кровь берут, еще что-то, творят специальные заклинания – я их не знаю, это старушечья ворожба, – и потом у женщины рождается дочка. У некоторых сестер по тринадцать дочерей бывает, но это у тех, кто летать не может. Вот если бы я от кракена не сюда бросилась, а домой, то тоже пошла бы и завела себе дочку.

– Рано тебе о дочках думать, – не слишком искренне сказал Влад. – Погоди, разберемся с твоим кракеном, еще полетаешь.

– Кракен и сам скоро уберется, а вот помело у меня погасло, и заново его не разжечь. Одна всего змейка, а их надо помелу штук тридцать скормить, а без этого толку не будет.

Влад согласно кивнул, не вдаваясь в подробности. А что можно сказать? Пообещаешь девчонке помощь, а потом в дело вмешаются Мирзой-бек и гранд-майор Кальве… Уж они-то не станут выяснять, как молоденькие ведьмочки обходятся без мужиков, они с ходу за помело возьмутся. И держись, Чайка, – навеки тебе быть бескрылой.

– В наших сказках, – сказала Чайка, – мужчина обязательно или прекрасный принц, или великан-людоед. Людоедов побеждают, а в принцев влюбляются и потом живут долго и счастливо.

– До принца я не дорос, – невесело пошутил Влад, – до великана – тоже роста не хватает. А что касается людоедов, то их и в настоящей жизни предостаточно. Мяса человечьего они, конечно, не жрут, но и добрей от этого не становятся. Им только на зубы попади, не выпустят.

– У нас то же самое. Едят друг друга поедом.

– Тогда давай думать. Может быть, можно метелку твою от реактора подзарядить, ну… от ступы?

– Не, я смотрела, там все мертвое, метла такого не ест. Ей бы звездчатки погуще или бирюзовицу.

– А сама ты что ешь? Тоже только живое?

– Ага, – Чайка улыбнулась, блеснув ровненькими зубками. – Особенно люблю по ночам у мужчин кровь пить…

Заметив, что Влад слушает с серьезным видом, она расхохоталась и произнесла, словно извиняясь:

– Я всякое ем: и вареное, и печеное. Ватрушка у меня знаешь какая знатная получается? Но живое, конечно, лучше. Некоторые сестры только живое и едят. Пауков глотают, мокриц, червей дождевых. Я пробовала червяков – невкусно. Пресные они, и земля на зубах скрипит; у них всегда земля внутри. А вот яблоки – люблю, и ракушки – морские гребешки.

– Яблок и гребешков не обещаю, – сказал Влад, старательно пропустивший мимо ушей менее аппетитную часть рассказа, – но рацион у меня не каторжный, а боевой, так что и вдвоем с голодухи не погибнем. Давай обедать.

Сублимированные продукты на Чайку впечатления не произвели, хотя свою долю она подъела до последней крошечки. Влад смотрел на сосредоточенно жующую Чайку: «Все-таки она еще ребенок. Жить ей, по собственным ее словам, осталось недели две, ей бы сейчас метаться, пути к спасению искать, а она черт-те чем занимается, и на уме у нее прекрасные принцы и людоеды-великаны. Да и я хорош, нет чтобы сразу спросить, что ей известно о пси-векторе и как бы к моему поводку ключик подобрать… Хотя о пси-векторе она, скорей всего, и не слыхивала и кличет его каким-нибудь волшебным именем. Ребенок, право слово…»

Вслух он сказал:

– Кончится шторм – постараюсь взлететь. Авось сумеем и без помела, на моих скоростях, насобирать тебе звездчатки и бирюзовиц.

– Не насобираем. Кракен все подчистую сожрал. Разве что где-нибудь совсем далеко. И потом, ты же говорил, что взлететь не можешь.

– А я через «не могу» постараюсь. Катер-то исправный, но на боку лежит. Сумею его стоймя поставить – взлечу, не сумею – значит, не судьба.

– И всего-то? – удивилась Чайка. – Так я могу твою ступу хоть сейчас на попа поставить… – Она глянула в низкий потолок рубки и поправилась: – Нет, сейчас не могу. Кракен еще не ушел.

– А когда уйдет?

– Часа через три. Хотя кто его знает, инфернальные существа непредсказуемы.

Влад глянул на приборы. Пси-вектор стремительно падал, через три часа майор Кальве сможет подергать за поводок, а уж он никогда не откажет себе в этом удовольствии.

– Ладно, – бесшабашно сказал Влад, – раз ближайшие три часа мы все равно обречены на безделье, то давай отдыхать. На улице уже темень, ты, наверное, с ног валишься. Хочешь, устраивайся в кресле да спи. А я покараулю.

Ничего себе предложеньице – спать при постороннем! Чайка ажно подскочила на месте.

– Ну уж нет! Сам спи!

– Как знаешь, – Влад зевнул. – А я покемарю минут пяток… – Он откинул кресло пилота, превратив в койку, повалился на него и затих.

Некоторое время Чайка сидела молча, настороженно вслушиваясь в тишину, стараясь понять, что происходит. Неужто и вправду спит, словно новорожденный малыш, вот так, в открытую, безо всякой защиты, при постороннем? Или это изощренная ловушка?

Очень осторожно, готовая мгновенно отпрянуть, Чайка коснулась сознания спящего. Влад действительно спал. Причем даже во сне он был недоволен, что спит в такую минуту, когда кругом пропасть дел и бездна нерешенных проблем. И все-таки он не мог проснуться, потому что она, Чайка, в раздражении приказала ему: «Спи!» Приказала, даже не вкладывая в слова силы, ведь по-настоящему колдовать еще нельзя. И вот он спит, открытый, беспомощный, беззащитный…

Бедняга, как же он выжил-то до сих пор в этом мире, не стал легкой добычей первого встречного, не замкнулся в себе, не озлобился. Вон, сколько шрамов на душе, и всего страшней жуткий, незаживающий рубец. Это из-за него вокруг Влада то и дело сгущается непроницаемое облако ненависти.

Спящий вздрогнул, ощутив ее присутствие.

– Это я, – сказала Чайка. И навстречу ей сквозь шрамы и рубцы поднялась теплая радостная волна, лишь где-то совсем далеко глухо уркнул изголодавшийся зверь. Ведь это ему, а не ей сказал Влад: «Я покараулю».

И этот человек, которого так била жизнь, еще способен улыбаться, радоваться, говорить о сказках, о прекрасных принцах и великанах-людоедах… Глупый прекрасный великан, попавший на зубы принцам-людоедам.

Чайка провела ладонью по покрытому испариной лбу, и Влад мгновенно открыл глаза.

– Кракен ушел. Больше спать нельзя. Сейчас сестры на поживу слетятся.

Влад вскочил, бросил взгляд на приборы, тихо ругнулся.

– Что-то не так? – спросила Чайка.

– Шторм. Гравитационных ударов вроде бы больше не будет, а фон страшенный. За атмосферу носа не высунуть.

– Какой фон?

– Ну… – Влад запнулся, не зная, как объяснить. – Сполохи видишь? Мы чуть не на экваторе, а северное сияние в полнеба.

– Так это ветер! – Чайка чуть не добавила: «Что его бояться?» – но вовремя вспомнила, что это ей в непродуваемой одевке нечего бояться, а Влад в своих мертвых тряпках беззащитен даже перед такой мелочью и, значит, должен скрываться на этом островке.

– Ничего! – успокоила Чайка. – Управимся и здесь. Ну что, поднимать твою ступу?

– Давай!

Чайка легко выпорхнула из корабля, движением, напоминающим лучника, выхватывающего из колчана стрелу, коснулась метлы, и вдруг не стало девушки: над камнями, светясь голубым, зависла вражеская торпеда. Затем раздался треск, долгий скрежет, и восьмидесятиметровая игла галактического разведчика поднялась в воздух, замерла под нелепым углом и медленно выпрямилась, указав острием зенит.

Держать ступу на весу было неимоверно тяжело, метла мгновенно сожрала единственную бирюзовицу и требовала еще, но больше не было ничего, и Чайка отдавала себя саму. Только незримая нить, оставшаяся между ней и Владом, позволяла ей держаться. И она увидела, как Влад, впившись пальцами в сияющие огни перед собой, слился в единое целое с неодушевленным механизмом, и мертвая ступа ожила. Чудовищные мышцы налились силой, железы – ядом и огнем, бельмастые глаза – зоркостью. Ступу уже не надо было держать, она сама висела в воздухе, огромная, страшная, смертельно опасная.

На борту распахнулась еще одна пасть, о существовании которой не подозревал никто из сестер, и голос Влада позвал:

– Готово! Лети сюда!

Ни секунды не колеблясь, Чайка скользнула навстречу судьбе.