Имперский марш

В Бескрайнем заливе бусинами рассыпаны острова – Спящий архипелаг. Его не видно с Большой земли, и не только потому, что он слишком далеко от берега, ведь залив в самом деле простирается на многие-многие километры. Но еще и потому, что эти острова закрыты от чужого взора Заслоном – особым волшебством, которое существовало здесь всегда, со времен образования самого залива Бескрайний. Островов всего четыре: Рока-Алада, Центральный, Безымянный и Светлоярск. Рока-Алада – единственный остров, верхушка которого чуть-чуть видна с берега зимой в ясную погоду. Он был открыт давным-давно чужеземными мореплавателями, поэтому и носит иностранное название. Безымянный до сих пор необитаем. Центральный остров крупнее других, из-за него со Светлоярска, самого дальнего из островов, не видно материк.

На острове Светлоярск улицы расходятся от площади веером, ветвятся на переулочки, словно крона дерева. А ствол – широкая дорога – ведет к городу за Воротами. Они всегда закрыты, туда войти нельзя. Светлоярск – красивый остров, таинственный остров, печальный остров.

Первое, что я помню из детства, – прохладную ночь.

Мне и брату по полтора года, и мама бежит с нами на руках по берегу озера. Обычный человек запоминает себя лет с трех, так мне говорили. Но я почему-то помню все гораздо раньше, чуть ли не с рождения. Бежать маме трудно, мы довольно упитанные дети. Кругом, наверное, лес – елки, елки, елки… Пахнет мхом – я потом узнаю, что это мох. И луна круглая и желтая, как тарелка каши. Вдруг на луну набегает тень большой птицы – кто-то гонится за нами. Брат чувствует это, как и я, и начинает плакать. Мне почему-то не страшно, только очень жалко его. И маму тоже. Но я еще не понимаю почему.

Хищные птицы настигают, кружат над нами, снижаются, распластав огромные крылья. Мама останавливается, в страхе прижимая нас к себе. Наконец одна из птиц ударяется о землю, и перед нами словно вырастает человек.

– Гражданка 12-М. А., остановитесь! Юниор-полиция!

Молодой парень в форме – это сейчас я понимаю, что ему было не больше семнадцати-восемнадцати лет, а тогда он казался взрослым дядькой, большим и страшным, – тычет маме под нос блестящий полицейский жетон, на нем растопырила крылья та самая хищная птица. Орлан. И юниор-полицейских не называют иначе как орланами. Двое других тем временем тоже принимают человеческий облик.

– Не усложняйте своего положения. Отдайте детей, и мы отпустим вас.

Дядька-полицейский говорит очень сердито, так мне кажется. Двое других молча стоят рядом. Один – между мамой и озером, другой загораживает тропинку, по которой мы бежали. Мой брат перестал плакать и теперь грызет кулак, сверкая глазами на полицейского.

– Ну же, сделайте это, вам самой будет легче, – говорит орлан уже мягче.

Мама медленно опускает нас на землю. Мы стоим, вцепившись в ее ноги.

– Алеша, иди к дяде, – говорит мама бесцветным голосом и гладит брата по светлым волосам.

Тот удивленно задирает голову и смотрит на маму, но потом послушно идет на руки к полицейскому.

– Вот и молодец, мужчина! – говорит орлан, подхватывая брата. – И девочку тоже, уважаемая.

– Как? Почему?!

– В этом виноваты только вы, – строго говорит полицейский. – Если бы вы сразу отдали сына, а не бросились в бега, девочка была бы с вами. А теперь вы преступница, и по закону вам полагается год тюремного заключения. Но мы сделаем вид, что вы передали детей добровольно, и просто отпустим вас.

– Умоляю вас… – стонет мать.

– Не нужно умолять. Если я сейчас отдам вам ребенка, меня самого отдадут под суд, и вам это не поможет, – твердо говорит орлан. – Иди ко мне, девочка.

Не знаю, почему я пошла. Не заревела, не вцепилась в маму. И когда полицейский взял меня на руки, не расцарапала ему нос и даже не стала пинаться ногами. Он взглянул на меня, а я… притихла. Брат повеселел, увидев меня снова рядом, заулыбался, начал болтать. И только мама стояла одна на скользком берегу и смотрела, как нас уносят.

Что было дальше я, конечно, видеть не могла. Узнала гораздо позже.

Из озера медленно-медленно, одна за другой, вышли белые девы печали, освещая путь тусклыми фонариками. Они покачивали головами и негромко пели, протягивая моей матери руки, чтобы забрать ее к себе.

И мама пошла с ними.

В тот день я видела последний раз не только маму, но и брата. Следующим же утром Алешу отдали в другую семью – богатую и благополучную, где его могли не только накормить и одеть как следует, не только дать красивые развивающие игрушки, но и учить у лучших учителей, а если заболеет – лечить у лучших врачей.

Об этом говорили при мне няни из интерната. Они думали – я не пойму и не запомню. Мне было полтора года, и я действительно не понимала, что такое усыновление.

Но через несколько лет я вспомнила все. И захотела разыскать брата.