Имя богини

Чaсть II. ЖЕМЧУЖИНА ПУСТЫНИ

Густое облако красноватой пыли, тяжело висевшее посреди бескрайней степи, свидетельствовало о том, что двухсоттысячная армия Зу-Л-Карнайна подошла к ал-Ахкафу.

Маленький отряд двигался гораздо быстрее тяжеловооруженной пехоты, обозов и утомленной долгим переходом конницы, поэтому через несколько часов путешественники догнали войска и, не вызывая ничьих подозрений, добрались до головного полка. Правда, на этом их везение и закончилось. Отборный отряд телохранителей победоносного Зу-Л-Карнайна окружил их со всех сторон. Могучего телосложения воин в белых пропыленных одеждах выехал вперед и церемонно произнес:

– Коль вы не таясь явились в лагерь, нет смысла подозревать в вас вражеских лазутчиков. Но неоднократно случалось, что прикидывавшиеся друзьями оказывались злейшими врагами, а злейшие враги проявляли мудрость и благородство. Вы поедете со мной и предстанете перед лицом аиты. Ему судить, враги вы или друзья.

Недолгий путь они проделали молча. Каэтана восторженно осматривалась, будучи не в силах оторваться от великолепного зрелища. Армия подтягивалась к стенам ал-Ахкафа. Цветные шатры военачальников и знати уже стояли в безопасном отдалении от городских стен. Гремело оружие, скрипели повозки, ржали лошади и протяжно кричали верблюды.

Панцирная пехота Зу-Л-Карнайна, завоевавшая ему полмира, бесконечными рядами шла мимо Каэтаны. Ветераны, гвардия... Было-то этим ветеранам от силы лет двадцать пять – тридцать. Закованные в белые доспехи с изображением стремительно падающего сокола, вооруженные длинными копьями и огромными щитами, они производили неизгладимое впечатление. Головы их венчали серебряные шлемы, в навершии которых сокол расправлял крылья.

Даже после трехдневного перехода по выжженной солнцем степи, измученные жарой и пылью, томимые жаждой, они выглядели грозно и всем своим видом являли готовность хоть сейчас вступить в бой.

Отдельным лагерем размещались конные полки тагаров, присланные Зу-Л-Карнайну ханом Хайя Лобелголдоем. Неистовые тагары, вооруженные кривыми саблями, одетые в меха и не признававшие доспехов, наводили ужас на противника своей невероятной жестокостью. И если бы Джералан – их родину – не разрывали на части охочие до власти младшие братья Лобелголдоя, то неизвестно, захватил ли бы его Зу-Л-Карнайн. Ибо покоренных тагаров не видел никто. Они молча подчинялись приказам: воинская дисциплина была у них в крови, – но признавали только своих военачальников. Безудержные в бою, они презирали смерть, бросаясь без раздумий на превосходящего числом противника, и очень часто заставляли того отступать. Зу-Л-Карнайн выпускал их впереди своих войск – как смертников, как свору злобных псов, которые ценой своей жизни обескровливали и выматывали врага, после чего в атаку шла тяжелая пехота.

По всему Джералану до сих пор ходили легенды о небольшом отряде тагаров под командованием хана Бог-до Дайна Дерхе. Они встретили полки Зу-Л-Карнайна в узком ущелье, не успев подготовить засаду и передохнуть после многодневного конного перехода. Скорее удивленный, чем обозленный их непокорностью, полководец предложил им либо присоединиться к его армии, либо идти с миром, освободив дорогу, ибо несколько сот человек никак не могли представлять серьезной угрозы для его войска. В ответ тагары прислали Зу-Л-Карнайну шесть мешков. В них было шесть голов отборных воинов из армии аиты.

– Забери своих воинов и приди сам, чтобы сосчитать наши царапины, – заявили они.

Разъяренный Зу-Л-Карнайн бросил на горстку тагаров отборную, конницу – закованных в железо тхаухудов, не знавших поражений. Но в узком ущелье могли свободно проехать только двое всадников, и тхаухудам было негде развернуться, они мешали друг другу. Грозные, огромные, величественные всадники оказались на удивление неповоротливыми и непроворными в этих необычных условиях. Налетевшие тагары изрубили первый отряд тхаухудов в несколько минут. Они с такой скоростью орудовали своими короткими кривыми саблями и копьями с крючьями на концах, с такой яростью врезались в смешавшийся строй конницы Зу-Л-Карнайна, что сама смерть, казалось, в ужасе бежала от них.

Старики рассказывали потом, что в этом сражении бог смерти Малах га-Мавет участвовал на стороне тагаров. Об этой битве слагали песни и легенды одна поэтичнее другой. Доподлинно известно только одно: в течение двух дней крохотный отряд сдерживал в ущелье огромную армию, закрывая своими телами единственный проход в Джералан. Они гибли один за другим, но никто не покинул поле битвы и не запросил пощады.

Хан Богдо Дайн Дерхе и еще пять человек, оставшиеся в живых на третий день этой кровавой битвы, выехали открыто навстречу униженной и разъяренной армии. Покоренный их храбростью, Зу-Л-Карнайн предложил им высочайшие посты.

– Послушай, хан! Вместе со мной ты дойдешь до края мира, вместе со мной ты потрясешь вселенную. Мне нужны такие воины. Куда ты торопишься, хан? Неужели смерть тебе милее, чем власть и слава? Властью я одарю тебя, а славу ты уже заслужил. Приди под мою руку, и я возвеличу тебя.

И говорят, что так ответил хан Богдо Дайна Дерхе могучему и грозному Зу-Л-Карнайну:

– Не те слова говоришь ты, аита! Славу нельзя заслужить – ею одарит меня Арескои за мои подвиги, а власть моя не меньше, чем твоя, – ею ты меня одарить не можешь. Ибо по-настоящему властен смертный лишь над своей честью и своей смертью. А его судьба и жизнь принадлежат богам.

После этого Дайн Дерхе и пять его воинов приняли свой последний великий бой. Они навеки остались в том ущелье, изрубленные мечами, исколотые копьями. Шесть прекрасных надгробий велел поставить в том ущелье Зу-Л-Карнайн, когда покорил Джералан, ибо великий полководец умел не только побеждать, но и проигрывать. А в той войне он числил себя проигравшим.

И поведал он втайне своим друзьям, что предпочел бы иметь своим наместником в Джеларане непокорного Богдо Дайна Дерхе вместо покорного Хайя Лобелголдоя.

Недалеко от тагаров разбили лагерь и кочевники-саракои. Они ездили на одногорбых черных верблюдах, закованных в черную броню, и шелковые шарфы закрывали нижнюю часть лица воинов. Любимым оружием саракоев были тяжелые палицы и булавы, усеянные шипами, а также колючие шары на цепях, обращение с которыми требовало великого умения.

Они по доброй воле присоединились к Зу-Л-Карнайну, потому что лишь с ним могли участвовать в стольких сражениях, скольких требовала их горячая кровь воителей.

Они никогда не возделывали землю и не выращивали садов. Говорили, что они, как и их верблюды, мало нуждались даже в пище и воде. Женщины саракоев были удивительно красивы и выносливы. Они сражались на-}равне со своими мужьями и нередко разрешались от бремени на бранном поле. Дети их воспитывались в ; седлах, и оружие служило им игрушкой.

Конечно, в таких условиях, в жарких безводных пустынях, большинство детей умирали, отчего племя саракоев никогда не было крупным. Однако они и не хотели плодить потомство и презирали оседлые племена за их многочисленность и мягкотелость.

Саракои воспитывали воинов, и те, кто выживал, с двенадцати лет принимали участие в битвах. Смуглые, с ястребиными носами и черными глазами, они были .грозой мирных жителей Урукура – уводили скот, сжигали поселения, умыкали женщин. Судьба этих пленниц была страшной и одинаковой. Захвативший женщину воин имел право держать ее у себя в шатре не более трех дней. По прошествии этого срока несчастных убивали.

Тхаухуды разбивали свои зеленые шатры правильными прямоугольниками, сооружая у стен ал-Ахкафа свой собственный маленький город. Они лелеяли своих коней, чистили их перед завтрашним сражением, разминали им мускулы. Прирожденные наездники, тхаухуды знали, как сильно зависит в битве жизнь воина от выносливости и скорости его коня. Воины эти отличались могучим сложением, и именно из них набирал Зу-Л-Карнайн полк своих телохранителей.

Тхаухуды сражались только конными. Вооружены они были длинными мечами. На широком поясе у них висело по двенадцать метательных ножей. Метали они их на полном скаку с такой силой, что брошенный нож пробивал насквозь доспехи из закаленной стали.

Зу-Л-Карнайн и сам был тхаухудом, так что конница готова была умереть за него по первому слову. Император до сих пор носил в левом ухе простую серебряную серьгу с хризолитом – символ мужества, который получал юноша, достигший пятнадцати лет и прошедший все испытания. Эту серьгу великий полководец ценил выше всех своих драгоценностей и никогда не снимал, даже на торжественных приемах и пирах.

Больше никаких отрядов Каэтана не рассмотрела, потому что как раз в это время их подвезли к огромному золотому шатру, который упавшим в пыль солнцем сиял посреди степи. На него было трудно смотреть, и все приближающиеся к шатру невольно склоняли головы, защищая глаза.

Навстречу им вышел седой человек в лазурном халате и широких пунцовых шароварах. Затканный серебром пояс перехватывал то место, в котором полагалось быть талии, пухлые белые руки были унизаны перстнями. Это был Агатияр – верный друг и советник императора, хитроумный вельможа и веселый собутыльник.

Агатияр действительно любил Зу-Л-Карнайна и со свирепостью и чуткостью верного пса оберегал своего господина от предательств, заговоров, покушений и переворотов. Он нес на своих плечах всю тяжесть власти, оставляя императору поля сражений. Император воевал и царствовал, Агатияр правил, и огромное государство Зу-Л-Карнайна существовало благодаря не столько великому полководцу, сумевшему добыть его в битвах, сколько визирю, удерживавшему его от развала.

Единственное, о чем беспокоился верный Агатияр, -что станет с империей, когда он умрет. Он искал себе надежную замену, искал и не находил. Те, кто был всецело предан повелителю, не были хорошими политиками. Те же, кто был искушен во дворцовых интригах, охотно плели их, чтобы добыть себе один из самых заманчивых тронов Барда.

С нескрываемым любопытством оглядев прибывших, Агатияр приосанился и торжественно возвестил:

– Великий император слышал о вас и желает видеть.

Друзья спешились и двинулись было к шатру, но телохранители преградили им путь.

– К императору не входят с оружием, – пояснил Агатияр.

– Обычно это не спасает, – ответила Каэтана, неохотно расставаясь с мечами и двумя метательными ножами.

Огромный Бордонкай недовольно сопел у нее за спиной. Почтительно поглядывавшие на него телохранители-уж они-то знали толк в воинах – бережно приняли его сверкающую секиру, и он облегченно вздохнул, видя, что к его оружию относятся с уважением.

Альв, отдавая свой кинжальчик, выпростал руки из-под свободной накидки, и воины суеверно отшатнулись от него, вытаращив глаза на густой мех, покрывавший человечка.

– Демон, – пронеслось тихим шелестом по рядам.

– Ну вот, – вздохнул Воршуд, – опять началось. Надеюсь, хоть тут меня есть не будут?

– Я бы на твоем месте не надеялся, – обнажил в волчьем оскале зубы Джангарай. От его улыбки телохранители замерли на неуловимый миг, прежде чем снова приобрели прежний невозмутимый вид.

Близнецы разоружились, не произнося ни слова, и Каэтана развлекалась тем, что угадывала, где Эйя, а где Габия. Но конечно, не угадала.

Ловалонга разоблачался дольше всех. Он снял плащ и аккуратно складывал на него меч, кинжалы, метательные звезды и два стилета. Куча оружия на плаще быстро росла, и, когда Ловалонга выпрямился, телохранители с недоверием посмотрели на него, явно ожидая продолжения. Воин выпрямился и величественно и спокойно произнес:

– Теперь все – слово рыцаря.

И тхаухуды отступили.

Агатияр переводил взгляд с одного лица на другое, хмыкал себе в усы и был чем-то страшно доволен. Когда с утомительной процедурой было покончено, визирь отступил в сторону, пропуская компанию внутрь шатра.

Обитель императора внутри выглядела еще более роскошной, чем снаружи. Пол был выстлан шелками. Низ кая и тяжелая походная мебель была инкрустирована таким количеством драгоценностей, что они в конце концов переставали восхищать, как не восхищает песок на морском берегу. В центре шатра стоял столб, обвитый серебряной змеей.

Затем перед путешественниками неслышно расступились десять рядов по десять телохранителей в парадных доспехах и с обнаженными мечами, готовыми к бою, и наконец, на небольшом возвышении, на троне из слоновой кости с подлокотниками в виде золотых львиных лап друзья увидели величайшего полководца Варда, Льва Пустыни, неистового фаррского владыку Зу-Л-Карнайна. И это оказалось для них потрясением, потому что никто и никогда, рассказывая о грозном воителе, не упоминал, что император еще совершенно молод.

Каэтана и ее спутники оказались лицом к лицу с молодым человеком, почти юношей. Он был худ, строен и светловолос. По-детски пухлые губы, хищный нос и девичий румянец во всю щеку. Кожа его была покрыта легким пушком, свежа и еще не нуждалась в бритве. Трудно было поверить, что это и есть человек, изменивший ход истории и перекроивший карту Варда. Одет он был просто – любой телохранитель превосходил своего господина богатством одеяний и оружия. И это понравилось нашим путникам.

Император неожиданно открыто улыбнулся и пожаловался:

– Ужасно не люблю парадный шатер. Может, пройдем в мои личные покои?

Он кивнул Агатияру и, не дожидаясь согласия, спустился с трона и скрылся за тяжелым ковром, висевшим У него за спиной. Там оказался вход в другой, значительно меньший, но гораздо более уютный шатер. Здесь было много пушистых мягких шкур, золото своим блеском не раздражало глаза, а на низком столике очень кстати был накрыт ужин. Телохранители нехотя остались снаружи, всем своим видом давая понять, что не одобряют неосторожности и доверчивости императора. В личные покои следом за маленьким отрядом прошел только Агатияр.

– Рассаживайтесь. – Император движением подбородка указал на пышные подушки, разбросанные по полу. – Рассаживайтесь и угощайтесь. Мне не терпится услышать вашу историю от вас самих, но я не хочу быть негостеприимным хозяином. Да, сказать по правде, я и сам очень голоден.

Некоторое время за столом велась оживленная беседа. Альв рассказал несколько на удивление свежих анекдотов, и все дружно смеялись. По тихому повизгиванию справа Каэтана определила, что там сидит Эйя. Габия, значит, примостилась слева. Судя по взглядам, которые император бросал на близнецов, его тоже волновала эта загадка. Он пытался определить признак, по которому их можно различить, но Каэтана предпочитала оставаться в этом вопросе монополистом.

Наконец, насытившись, Зу-Л-Карнайн откинулся на подушки и сказал:

– А теперь я хочу задать вам много-много вопросов. Насколько я понимаю, вам необходимо попасть в ал-Ахкаф. Зачем?

Друзья переглянулись. Положение было не то чтобы скверное, но и не особо радостное. Император заметил их смущение и быстро проговорил:

– Не волнуйтесь. Я умею выслушивать и отказ, и правду, даже если она мне неприятна. Действительно, я жесток, но вовсе не настолько, как меня изображают недруги. Просто ненавижу ложь, предательство, да и власти у меня многовато. Так, во всяком случае, говорит Агатияр, хотя я с ним не согласен. Поэтому расскажите все, что считаете нужным и на что имеете право. – Он помедлил, но все же продолжил: – Уже довольно давно я побывал в самом сердце пустыни, в древнем храме Джоу Лахатала. И его вайделоты предсказали мне множество вещей. В том числе встречу с вами. Поскольку большая часть предсказаний уже сбылась, я в них верю. И знаю, что даже если бы захотел вам помешать, то не смог бы этого сделать. Так что чинить препятствий не стану. А вот вы можете оказать мне большую услугу.

– Какую, ваше величество? – спросил Ловалонга, называя Зу-Л-Карнайна на западный манер.

– Если бы я знал какую! – немедленно откликнулся император. – Вы же представляете, как вещают вайделоты, – они оставляют себе возможность для маневра. Их никогда не уличишь во лжи и не обвинишь в ошибке, у них есть отговорка на все случаи жизни: ты неправильно истолковал предсказание. А как его прикажете истолковать правильно?

– Не думаю, что будет хуже, если я скажу тебе, аита, зачем нам нужно попасть в ал-Ахкаф. Мы должны встретиться с Тешубом, – промолвила Каэтана.

Император не казался удивленным:

– А я что-то подобное и предполагал. В ал-Ахкаф едут с немногими целями: продать награбленное самими, купить награбленное другими – это обычно. И редкого путника заносит посмотреть на храм Барахоя и поговорить с Тешубом. Я думаю, что не место такому мудрецу в разбойничьем гнезде вроде ал-Ахкафа. Предполагаю, он бы и сам оттуда давно уехал, но ведь храм Барахоя с собой не заберешь. Так чем я могу помочь?

– Не знаю, – растерялась Каэтана. – Даже если твоя армия пропустит нас к ал-Ахкафу, то нас не впустит в город его правитель.

– Я могу предложить Дахаку Давараспу помилование в обмен на Тешуба.

– Тешуб не уйдет из храма, о император, – вмешался в разговор Агатияр. – Более того, если Даварасп узнает, что ты интересуешься судьбой мудреца, он постарается выторговать у тебя нечто большее, чем просто помилование. А я всегда учил тебя: не доверяй поверженной змее, не оставляй ее за спиной. Дахак Даварасп – твой злейший враг. И он должен умереть.

– А нельзя ли как-то пробраться в город ночью, в темноте? – подал голос альв.

– Нельзя, о странное существо, – ответил императop. – Если бы такой способ был, то я давно изыскал бы его, чтобы не губить людей во время штурма, но увы. Здесь нужна либо очень сильная магия, либо презренный предатель. Но ни того ни другого нет в моем распоряжении. А стены города охраняются днем и ночью так, что не только перебраться через них, но и сделать подкоп практически невозможно. – Он с детским любопытством осмотрел альва и, протянув руку к его руке, спросил: – Можно?

– Да, аита, – важно кивнул Воршуд. Зу-Л-Карнайн осторожно потрогал гладкий блестящий мех и заулыбался.

– Расскажи, кто ты, странное существо. Ты ведь не демон?

– Нет, я совсем не демон. Я близкий родич людей, только они в здешних краях об этом напрочь забыли. У нас на западе, в Аллаэлле, и мы, альвы, и гномы, и эльфы живем среди людей, и никто нас не боится и не сторонится. Да мало ли еще иного народа. Мы жили в этом мире еще до появления человека.

– Да, я слышал об этом не раз, – закивал император. Сейчас он больше всего напоминал школьника, которого увлекла интересная история.

– Есть еще всякий лесной люд – например, у каждого дерева есть своя дриада – лесная дева. Они заботливо растят леса. У нас их называют нимфами. Разных нимф очень много, о великий император...

– Зови меня просто Зу, странное... Прости, а как зовут тебя?

– Воршуд, император Зу. Тебе интересно?

– Очень, Воршуд, очень. Продолжай, пожалуйста. Хотя нет, подожди. Агатияр, пошли-ка за Эйнкеем, и пусть объявит всем, что завтра на рассвете мы идем на приступ ал-Ахкафа. А сегодня пусть спокойно отдыхают. Да прикажи распорядиться насчет вина для солдат.

Пока посланный бегал к военачальнику, пока Агатияр отдавал распоряжения от имени императора, Зу-Л-Карнайн и его гости с наслаждением потягивали вино и ели восхитительные восточные сладости. Хотя Бордонкай и пытался удержать себя в рамках приличия, но самая маленькая его порция сразу опустошала несколько блюд, так что вернувшийся Агатияр велел повторить сладкий стол и принести вина гораздо более прежнего. Когда слуги, неслышно расставив все на столике, удалились, Агатияр пододвинул Бордонкаю самый большой кувшин:

– Пей, воин. А то, похоже, наши кубки тебе как капля росы усталому льву.

– Большая тебе благодарность, – расплылся в улыбке великан, – а то жажда мучит, а напиться никак не могу.

– Почему? Неужели ты думаешь, что император пожалеет вина? – рассмеялся Агатияр, а за ним и остальные.

– Да нет, конечно. Император у тебя добрый и вообще свой парень. – Тут у Агатияра брови поползли вверх, но он промолчал. – Просто госпожа Каэтана не велит сразу выливать весь кувшин в глотку, а просит подождать, пока хозяева сами поймут, в чем закавыка, – то есть что я пью много, – простодушно объяснил Бордонкай.

Зу-Л-Карнайн слушал его с нескрываемым восторгом.

– Пей, пожалуйста, – сказал он и опять обернулся к альву: – Мне ведь действительно интересно, Воршуд. В наших краях существ, подобных вашему лесному народу, не сыскать. Да и лесов, как видишь, нет. Я лес увидел впервые года два тому назад. Так что ничего о вас, кроме глупых, как выясняется, россказней, и не слышал. Расскажи про нимф.

– С удовольствием, – ответил польщенный таким вниманием Воршуд. – Видов нимф много, и у каждой есть свое занятие. Например, в озерах и болотах водятся лимнады.

– Ну, положим, там не только лимнады водятся, – вставил Джангарай.

– Я же о нимфах, – вспыхнул альв. – Конечно, он прав, – обратился Воршуд к императору, – в озерах и болотах всякой нечисти и раньше было много, а сейчас развелось и того больше. Но лесной народ к нечисти не относится, он всегда был тихим, мирным и кротким. А нимф на свете очень много – в горах, к примеру, водятся орестиады, альсеиды – в рощах.

– А какая же разница между дриадами и альсеидами? – заинтересовался Зу-Л-Карнайн.

– Дриада – она к дереву приставлена. Если дерево срубить или оно само от старости умрет – дриаде тоже срок вышел. Она вместе со своим деревом умирает. А альсеиды вечные. Их разве что боги или демоны убить могут, а времени и людям это не под силу.

– А ты, Воршуд?

– Я – смертный.

– Странно, – задумчиво сказал император, – я б никогда не подумал, что ты совсем такой же, как человек. Больше всего ты похож на духа, какими я их себе представлял. А настоящих духов я за всю свою жизнь не видел. А вы?

Друзья переглянулись. Они не знали, стоило ли рассказывать императору о всех пережитых ими приключениях. И вообще, они полностью доверились внезапно возникшему между ними и аитой чувству симпатии, но если они ошибаются? Однако долго молчать было невежливо и, как знать, может, и опасно. Так или иначе, но все понимали, что без помощи Зу-Л-Карнайна им не обойтись. Дружеская встреча давала надежду на благополучные отношения и в дальнейшем, но слишком много россказней ходило по Варду, и путешественники продолжали относиться к императору не без некоторой доли настороженности.

Видимо, тот понял причину неловкого молчания и рассмеялся. Его молодой звонкий смех мог бы рассеять любые сомнения и у более подозрительных людей, однако друзья думали прежде всего не о себе, а о том деле, которое гнало их вперед – в ал-Ахкаф, – в гущу сражения.

– Думаю, мне самому нужно рассказать вам о своих приключениях, – наконец молвил император. – Иначе я все время буду сталкиваться с тем, что вы постараетесь всячески сокращать свои истории, чтобы не сказать лишнего, так ведь?

Каэтана неопределенно улыбнулась, остальные сумели удержаться от комментариев, и только Бордонкай не то чтобы покраснел, но на его щеках появился легкий румянец.

– Агатияр поможет рассказать вам мою не такую уж простую историю, во всяком случае не простую в тех местах, где она касается вас. Думаю, на западе имеют представление о том, что мои тхаухуды двинулись из фарры на север и в короткий срок помогли мне завоевать Курму, Джералан, Урукур и покорить саракоев...

– А разве... – начал Джангарай, но спохватился, что перебивает не кого-нибудь, а самого императора.

– Что «разве»? – наклонился к нему Зу-Л-Карнайн, не обращая внимания на то, что в гостях не видно трепета и подобострастия. Но аите и вправду не нужен был страх, щедро перемешанный с ненавистью, и лесть, основанная на лжи. Эти люди более всего напоминали ему своим поведением верных тхаухудов, и прежде всего Агатияра, который не щадил императора, оставаясь с ним с глазу на глаз.

– А разве, – осмелел ингевон, – государство саракоев не имеет названия?

– У саракоев вообще нет государства, – улыбнулся Агатияр. – Они признали власть императора только потому, что он дал им возможность воевать со всеми, а не друг с другом, – ведь этой возможности они всегда были лишены по причине своей малочисленности и разобщенности.

– Когда из Курмы мы вступали на земли саракоев, – продолжал император, – пришлось пересекать совершенно безлюдную пустыню, что нас вначале весьма удивило, потому что саракои в таких пустынях рождаются, живут и умирают...

– А зачем тебе вообще понадобились эти пустынные земли, аита? – подал голос Ловалонга.

– Мне не были нужны эти земли, рыцарь. Но негоже оставлять у себя за спиной такого врага, какими могли быть эти отчаянные кочевники. А воины из них прекрасные, и я очень рассчитываю на них и в грядущей битве, и во всех последующих... Но дайте же мне рассказать о главном! – не выдержал император. – Честное слово, пора становиться тираном... Там, в пустыне, мы провели несколько дней, Прежде чем выбрались к прекрасному оазису. Места более красивого я тока на земле не встречал, хотя прошел достаточно стран. Это было небольшое озеро, вокруг Которого росла пальмовая роща и цвели удивительные Цветы, совершенно неприспособленные к жизни в пустыне. Там находился храм-самый старый на всем Варде храм Джоу Лахатала. И его вайделоты уже ждали нас со своими предсказаниями.

Если я правильно понял, то они просто позволили нам найти себя, а для других странников, караванов шаек и целых армий оазис был закрыт и недосягаем. Пустыня в том месте казалась непроходимой. – Император помолчал. Затем налил себе вина и виновато улыбнулся. – После посещения храма у меня осталось странное впечатление об устройстве мира. Я многого не понял, признаюсь вам откровенно. Во-первых, самый старый храм Джоу Лахатала на самом деле является храмом какого-то Древнего бога, – не знаю, какого именно, потому что его имена и изображения уничтожены, а вместо них изваян сам Джоу Лахатал и его символ – Аврага Могой, Змей Земли. К тому же вайделоты как-то очень странно вершат волю своего божества. Они довольно быстро нашли общий язык с моими предсказателями – ийя, странствующими вместе со мной от самой Фарры.

– У нас действительно хорошие предсказатели, – вмешался в разговор Агатияр, – и они не раз бывали нам полезны. Но здесь, похоже, смутились и они. Мы провели в храме несколько недель. Оазис оказался огромным, и в нем с легкостью разместилась наша не такая уж в то время и большая армия. Теперешняя, – Агатияр улыбнулся не без гордости, – вряд ли поместилась бы.

– Меня долго не пускали в храм, – вставил аита. – Вели себя с почтением, но ничего толком не говорили. Зато уж мои ийя не выходили от вайделотов, все что-то взвешивали, истолковывали, обсуждали. Не прошло и трех дней, как меня наконец соизволили пригласить.

Сначала объявили волю Джоу Лахатала относительно меня, но эта история не слишком интересная, ее я расскажу позже. А затем предсказали, что мне придется завоевывать Урукур дважды – и во второй раз мне встретится маленький отряд, который принесет мне удачу только в том случае, если я принесу его в жертву Джоу Лахаталу. Но так как божество человеческих жертв официально не принимает, то просто уничтожу отряд во имя него; – Тут император заметил выражение лица Бордонкая и поспешил договорить: – Нет-нет, это еще не все. Агатияр, да скажи ты ему, он же оставит государство без правителя только из-за того, чтоя стал рассказывать не в том порядке.

Каэтана успокаивающе положила руку на плечо Бордонкая: она понимала, что это только увлекательная завязка, а развязка обещает быть совершенно другой.

Агатияр решил, что лучше продолжить ему, иначе император пострадает из-за своей любви к эффектам.

– Подожди, подожди, воин, – повернулся он к Бор-донкаю. – Стали бы мы пить с тобой вино, тем более без охраны, если бы собирались убить тебя. – Он опять обратился ко всем: – Странная картина обрисовалась перед нами во время посещения храма. Такое впечатление, что Джоу Лахатал и его воля сами по себе, а вайделоты сами по себе: они как бы на стороне своего владыки, но при этом признают, что существует некий порядок вещей, над которым Лахатал не властен. И они считают необходимым предупреждать избранных о том, что Верховный бог не во всем прав. Как они не боятся этого делать – ума не приложу, но все же делают. Потому что сразу после того, как они объявили аите волю небесного владыки, тут же дали понять, что существует и другой вариант развития событий. Каково? – Тут и советник не удержался от эффектной позы.

– Неплохо, – согласилась Каэтана. – И что же выходит по другому раскладу?

– Выходит, что вроде как, кроме Лахатала, никто не останется в выигрыше, если тебя уничтожить. Собственно, воля Змеебога касалась лишь тебя лично, остальные его не интересовали. Но вайделоты тактично дали понять, что Лахатал сам не ведает, что творит. И поэтому выгоднее прогневить его и принять на себя тяжесть гнева, чем заслужить его расположение, которое, впрочем, не отличается ни постоянством, ни глубиной... Самое странное, что они не могли сказать, кто ты и почему мне нужно ссориться ради тебя с Верховным богом, которому я поклонялся всю жизнь. Только кокетливо намекали на то, что в тебе заинтересованы не менее важные лица, – сказал император. Потом внимательно посмотрел Каэтане в глаза: – Кто же ты?

– Не знаю, аита, – честно ответила она. – История моя коротка и уж совершенно неправдоподобна. А чтобы ответить на твой вопрос, мне необходимо попасть в ал-Ахкаф и встретить там Тешуба, о котором я знаю только то, что он живет в храме Барахоя и является одним из немногих хранителей и толкователей небезызвестной Таабата Шарран.

– И ты не боишься? – вырвалось у Агатияра. – Не боишься противостоять богам, не зная, кто ты? У меня складывается впечатление, что тебя не очень-то удивило нерасположение к тебе Джоу Лахатала, правда?

Каэтана пристально посмотрела на Агатияра. У нее не было оснований не верить императору и его советнику, но у нее не было и оснований верить им. Слишком серьезные вещи были поставлены на карту.

– Какое слово тебе дать, чтобы поверила в мою честность?! – воскликнул Зу-Л-Карнайн, и она поняла в короткую долю секунды, что только воины императора, всегда держащего свое слово, могут поверить на слово "заезжему рыцарю. Телохранители, отступающие от Ловалонги, не ставшие его обыскивать, и улыбающийся Агатияр – все эти картины пронеслись перед ее мысленным взором, и Каэ решилась:

– Твое слово, аита!

– Я с радостью даю его, благородная госпожа!

– В таком случае я готова ответить на твои вопросы. Но предупреждаю – я действительно не знаю почти ничего...

– Ну не совсем ничего, – тонко улыбнулся визирь. – Наши ийя вчера прибежали ко мне с криками: дескать, на одной небезызвестной реке произошла странная история – вы не слыхали о ней, дорогая Каэтана?

– Как, однако, слухи в степи распространяются, – глядя в потолок, заметил Джангарай.

– Не столько слухи распространяются, сколько слуги стараются. – Судя по всему, Агатияр был доволен своей работой. – Я ведь не зря ем свой хлеб, Ночной Король Аккарона. – И, оставив Джангарая сидеть с открытым ртом, повернулся опять к Каэтане: – Я действительно много о вас знаю. Было бы глупо человеку, занимающему мое положение и осмеливающемуся давать советы самому императору, не обратить внимания на то, что многие связывают ваши приключения с отдельными частями Таабата Шарран. Вы ее читали?

– Нет...

– Вайделоты прочли мне вслух всего несколько строк, – сказал император. – Обо мне там ни слова, и этот отрывок вообще неизвестно о чем: «Когда три бога сойдутся в степи, когда древний надсмеется над молодым, когда смерть убежит от смерти и ужас будет пронзен рогом коня, встанет на колени князь и падет от руки воина жрец», – они утверждали, что это связано с грядущей битвой. Вы понимаете что-нибудь?

Каэтана отрицательно покачала головой.

Ей было страшно.

В ал-Ахкафе в эту ночь никто не спал: город готовился к сражению. Сновали по улицам отряды солдат, скрипели колеса метательных орудий, которые подвозили к стенам...

В маленькой комнате, расположенной в левом притворе безлюдного храма, стоявшего посреди площади, сидел седой старик и что-то сосредоточенно писал на большом куске пергамента. Он явно торопился, потому что писал не отрываясь, только изредка распрямляя ноющую спину или растирая уставшую руку. Глаза его покраснели и воспалились от бессонницы, а лицо осунулось, стало прозрачно-желтым и как бы село на кости.

Старик был одет в длиннополое зеленое одеяние, а на голове его даже в этот ночной час .красовалась зеленая чалма. Седая борода его, не чесанная несколько дней, сбилась в клочья, а одежда забрызгалась чернилами. Это и был великий мудрец, провидец и лекарь Тешуб, живший в ал-Ахкафе с незапамятных времен.

«...Я почти уверен, дорогая моя госпожа, – писал он торопливо, – что вы не застанете меня в живых. Судьба человека во время войны непредсказуема, и, думаю, многие, кто хотел бы помешать нам встретиться, не преминут воспользоваться таким удобным случаем для исполнения своих планов. Однако не это страшит меня, а то, что я не успею сообщить вам самое важное, самое главное. Это знание я постиг только в последнее время и, к моему глубокому сожалению, не успел поделиться открытием ни с кем из ныне здравствующих моих друзей. Ваше главное дело – выполнить мою просьбу...»

Старик задумался, прикрыв глаза, но тут же опять, встрепенулся, почувствовав, что может задремать, а эту роскошь он не мог себе позволить.

«...Я обнаружил, что на Арнемвенде существует еще одна сила – не Древние боги, не Новые, не маги и не люди, а нечто иное, что присутствует везде, где есть хотя бы крохотный клочок незаполненного пространства...»

В этот момент за спиной старика послышались легкие шаги. Он медленно обернулся и увидел подходившего к нему высокого молодого человека, черноволосого и желтоглазого, ослепительно красивого и вместе с тем жестокого. Старик знал его – несмотря на невероятно древний возраст, память еще не подводила Тешуба.

– Все скрипишь, мудрец? – спросил молодой человек вместо приветствия.

– Здравствуй, га-Мавет, – спокойно ответил старик. – Я ждал тебя.

– В твоем возрасте только и делают, что ждут меня, – откликнулся Бог Смерти. – Но ты-то, кажется, ждал не меня, а совсем другого посетителя – или посетительницу?

– Зачем играть словами, Смерть? – перебил его Те-шуб. – Мы оба прекрасно знаем, кого я жду и почему ты оказался здесь именно этой ночью.

– Она совершила почти чудо, – негромко проговорил га-Мавет.

– Но она бы не успела в любом случае? – спросил Тешуб о том, в чем был уверен.

– Конечно... мы не можем рисковать.

– Вы все равно проиграете. Если бы ты выслушал меня...

– Прости, старик. – На губах га-Мавета появилась холодная улыбка.

– Ты думаешь, это вы, Новые боги, приняли такое решение? – повысил голос Тешуб. – Нет, нет и еще раз нет! Я открыл еще одно действующее лицо в нашей игре, и оно пугает меня, Смерть.

– Чем же? – против воли заинтересовался бог.

– Оно вездесуще. Оно находится везде, где есть хоть клочок пустоты, мрака или просто места, где может возникнуть что угодно, потому что оно пока никем и ничем не занято.

– Перестань рассказывать сказки, – оборвал старика желтоглазый, – нам пора. Я и так потратил слишком много времени, разговаривая с тобой. Но я всегда уважал тебя. Ты не боишься?

– В моем возрасте перестают бояться тебя.

– Разве в твоем возрасте уже не хочется жить?

– Хотеть жить и бояться умереть – это две абсолютно разные вещи. Хорошо, я готов.

Старик медленно поднялся из-за стола и отошел к колонне.

– Пойдем. – Бог Смерти вытянул вперед руку безупречной формы, затянутую в черную перчатку, и коснулся ею плеча старика. Однако вопреки его ожиданию ничего не произошло. – Что это значит? – спросил он жестко.

– Это значит, что я еще не готов умереть. Я не выполнил предназначенного, и ты невластен надо мной. Моя душа крепко привязана к телу и собирается дождаться ее.

– Ты мудр, – прошептал га-Мавет, – ты хитер. Но ты бессилен против меня.

– Дай мне только один день отсрочки, – внезапно попросил старик. – Дело вовсе не в том, что я хочу сохранить ей жизнь или облегчить ее задачу. Дело в том, что теперь и вы заинтересованы в том, чтобы узнать, какой тайной она владеет. И гораздо разумнее было бы помочь ей вспомнить, нежели рисковать многим, стараясь погубить ее. Вы надеетесь, что ее гибель с вами никто и никогда не свяжет? Неужели Джоу Лахатал и его братья столь наивны?

– А кому есть дело до несчастной смертной девчонки? – искренне удивился желтоглазый. – То, что она оказалась в центре событий, еще ни о чем не говорит.

– Глупцы, – простонал Тешуб. – Не хотите признать очевидные вещи, суетитесь, совершаете одну ошибку за другой и даже не подозреваете, что за вашими спинами уже высится тень. Дай мне всего лишь несколько часов!!!

– Не могу. – Бог Смерти схватил тщедушного мудреца и поволок его прочь из храма. Он вытащил Тешуба Ко входу и бросил его на каменные плиты у каменных дверей. – Завтра тебя найдут здесь мертвым и решат что это дело рук солдат во время сражения.

С этими словами он обнажил черный меч. Широко лезвие – сгусток мрака без единого отблеска света легко вошло в грудь старика, выпивая его душу.

– Гордись, мудрец, – проговорил га-Мавет. – Этот меч предназначен для богов.

Тело старика сотрясла крупная дрожь, затем он затих. Га-Мавет нанес несколько ударов, изуродовавших труп, – теперь было похоже, что растерзанного мудреца бросили у дверей, изрубив его в пылу битвы. Видимо, он препятствовал нападающим посягнуть на свою святыню.

В храм бог вернулся лишь на минуту – забрать пертамент.

На рассвете их разбудило звонкое пение сигнального рожка. Каэтана, Бордонкай, Ловалонга и Джангарай подскочили с первыми его звуками и стали собираться, не теряя ни секунды. Эйя, Габия и альв слегка повозились , иа ложах, пытаясь оттянуть минуту подъема.

– Скорее, – ингевон потянул альва за мохнатую ногу, высовывавшуюся из-под покрывала, – сражение скоро начнется.

– Не началось же еще, – буркнул Воршуд, натягивая покрывало на голову. – Прекрати меня дергать, пожалуйста, сейчас встану.

– Каэ, – обратился Эйя к Каэтане, которая уже успела умыться и теперь, свежая и довольная, надевала перевязь с мечами, – я хотел спросить вас, можно ли будет нам с Габией превращаться в волков, если мы получим более или менее серьезные ранения? Наши раны так быстрее затягиваются.

– Знаю, – ответила Каэ. – Думаю, что можно. Вряд ли во время битвы вам станут задавать бестактные вопросы...

У входа в палатку послышалось деликатное покашливание.

– Это я, – раздался голос Агатияра. – Можно войти?

– Конечно! – весело откликнулась Каэтана.

– О, вы уже готовы! – восхитился советник, входя внутрь. – Что значит великолепные солдаты. Правда, император вот уже несколько часов как проснулся и донимал меня вопросом: «Ты не спишь, Агатияр?» Вообразите, мне так надоело все время отвечать, что сплю, – и я предпочел проснуться.

– Бедный Агатияр, – сказала Каэ.

– Не страшно – отоспимся после сражения. Я, собственно, по просьбе Зу. Он хочет, чтобы вы во время сражения находились рядом с ним. – И, заметив моментально погрустневшее лицо Бордонкая, поспешил добавить: – Это в самой гуще схватки.

Бордонкай просветлел. Воршуд же пробурчал что-то невразумительное.

– Император велел спросить, не хочешь ли ты, о альв, остаться в обозе, дабы не подвергать свою драгоценную персону превратностям битвы? – продолжал Агатияр.

– Но намного ли я драгоценнее госпожи, императора, тебя и всех прочих? – сурово спросил альв. – Нет, спасибо, не хочу.

– Я почему-то так и думал, – одобрительно кивнул советник. – Тогда через десять минут мы с Зу ждем вас около шатра императора. Оттуда аита поведет свои войска на штурм города.

Он. повернулся и собрался уходить. У самого выхода остановился и, не оборачиваясь, произнес:

– На всякий случай, если другого уже не представится... Мне действительно было крайне радостно встретить таких людей, как вы. В конце жизни подобные встречи значат гораздо больше, чем в молодости.

И Агатияр вышел быстрыми шагами.

Сражение с самого начала стало развиваться прямо противоположно намеченному плану. Императорские войска еще не успели построиться на поле, стенобитные орудия только-только подвезли к стенам, а защитники города уже начали бой. Тяжелые камни, пущенные из метательных орудий, врезались в стройные ряды тхаухудов, нанося серьезный урон.

– Откуда у них в пустыне камни? – удивился Эйя.

– Здания поразбирали, – бросил через плечо Зу-Л – Карнайн и закричал трубачу: – Труби отступление, пусть отойдут назад и перестроятся.

Во все стороны понеслись конные гонцы, чтобы передать командирам полков приказ императора.

Но армия аиты не была бы непобедимой, если бы его военачальники дожидались приказов на каждый случай. К тому времени, когда посланники домчались до полков, воины уже были построены в длинные шеренги и отошли на безопасное расстояние от городских стен.

– Надеюсь, камни у них когда-нибудь закончатся, – сказал император. – Не буду же я зря губить людей. Агатияр одобрительно хмыкнул.

– Хорошо же. – Зу-Л-Карнайн взмахом руки подозвал к себе одного из тагарских сотников, которые группой стояли в отдалении, и отдал ему несколько негромких приказов.

Практически сразу после этого со стороны лагеря раздался жуткий скрип. Обернувшись, Каэ увидела, что приближаются влекомые множеством верблюдов осадные башни, собранные, очевидно, этой ночью, потому что накануне никаких башен они не видели. Неуклюжие сооружения, сколоченные из дерева и обитые железом, были выше стен ал-Ахкафа и с трудом передвигались по полю сражения, увязая колесами в песке. Страшная тяжесть делала их громоздкими и неповоротливыми, но все же у башен было неоспоримое преимущество – на вершине каждой находились лучники-саракои, известные на весь Бард своим искусством. Повинуясь приказу императора, они начали обстреливать защитников города, как только те оказались в пределах досягаемости их стрел.

Люди на стенах города стали падать один за другим. с отчаянными криками.

Император еще раз взмахнул рукой, и с осадных coоружений полетели горящие стрелы. Они попадали в цель одна за другой, и вскоре в городе занялось несколько серьезных пожаров.

– Теперь им придется заняться своими делами слегка отвлечься от нас, – улыбнулся император.

Каэтана с любопытством оглядела его. Верхом на пр красном гнедом скакуне, закованный в блестящие стальные доспехи, увенчанный золотым шлемом с белыми перьями, аита был очень и очень хорош собой. Его глаза возбужденно сверкали, он сиял улыбкой, демонстрируя великолепный ряд зубов, – юный император радовался битве, упивался ею. А чувство страха, казалось, было ему неведомо.

– Не понимаю, – обратился он к своим новым друзьям, – на что рассчитывает этот мятежник. Не нравится мне его уверенность. Что же он приготовил?

– Думаешь, владыка, что все-таки приготовил? – серьезно поинтересовался Ловалонга, и сразу стало ясно: говорят два солдата, два военачальника, а не просто демонстрируется вежливое любопытство.

– А ты как думаешь?

– Я не знаю всех деталей, аита. Но думаю, что, если Дахак Даварасп не полный безумец, он утаивает какой-то козырь, который пустит в ход только в самом крайнем случае. Значит, в момент, который покажется нам выигрышным, переломным, когда победа будет близка, нужно быть готовыми к любым неожиданностям.

– Дельный совет, – обрадовался Зу-Л-Карнайн. – Я и сам так считаю.

Некоторое время обе стороны обстреливали друг друга из баллист, катапульт и луков. Копейщики враждующих сторон не без успеха демонстрировали свое искусство. Император не хотел начинать атаку, чтобы не губить множество людей, но понимал, что нет смысла долго стоять у стен города в ожидании изменения ситуации. В этом положении обе враждующие стороны могли находиться еще много дней.

– Я не могу стоять у стен города очень долго, – промолвил аита, обращаясь к Каэтане. – Здесь пустыня, а у нас нет воды. В городе же много источников. Мы сойдем с ума от жары, наши животные взбесятся. Нам нужно действовать быстро и решительно.

Наконец отборные отряды пехотинцев, шедшие за императором от самой Фарры, пошли в атаку. Они несли Длинные осадные лестницы и тараны. Защитники города высыпали на стены, швыряя на головы осаждающих камни, горящие угли, забрасывая их копьями и метательными ножами. Несколько раз волна тхаухудов накатывалась на стены и уходила обратно, оставляя во рву вязанки колючих кустарников, собранных в пустыне. Отряды землекопов шустро работали под прикрытием щитоносцев и лучников, засыпая ров в тех местах, где сражение было потише. Пехотинцы отвлекали на себя внимание защитников, а тагары приставляли лестницы на тех участках стены, откуда жители ал-Ахкафа уходили в самые горячие точки обороны.

Так могло продолжаться довольно долго, пока аита наконец не разглядел, что защитники на стенах опять перестраиваются. Он моментально велел трубить построение коннице.

– Зачем? – удивилась Каэ.

– Думаю, они поняли, что еще немного – и мы полезем на стены. Сейчас на месте Давараспа я бы сделал вылазку с самыми свежими силами и продемонстрировал припрятанный сюрприз.

Армия императора быстро и слаженно перегруппировала боевые порядки и приготовилась к битве.

А потом зазвучали протяжным стоном трубы, городские ворота распахнулись и оттуда с гиканьем хлынула конница.

Впереди всех, сопровождаемый двумя знаменосцами, летел неистовый всадник в зеленом плаще – князь Да-хак Даварасп.

Это было воистину страшное сражение. Словно одержимые демонами пустыни, княжеские войска сражались так, как люди сражаться не могут. Смертоносной косой прошлись они по рядам тагарской конницы и смяли левое крыло войск Зу-Л-Карнайна в одном неистовом порыве. Их было слишком мало, чтобы взять тагаров и саракоев в клещи, но они вырубали их, словно молодой лес. И хотя тагары не побежали, но дрогнули и отступили, нарушая боевые порядки.

Затем, в мгновение ока перестроившись, узким и мощным клином воины ал-Ахкафа врубились на полном скаку в ряды тхаухудов. И облетевшими листьями падали с седел могучие рыцари – краса и гордость армии Зу-Л-Карнайна.

Аита сидел, побледнев от ярости, и в напряжении кусал себе губы до крови. Он уже несколько раз порывался вмешаться в ход этого дикого и непредсказуемого сражения, но что-то останавливало, заставляя задуматься и прислушаться. Такую отчаянную смелость он уже однажды встречал на своем веку – в ущелье Джералана. И битву с воинами Богдо Дайна Дерхе запомнил на всю жизнь.

А Дахак Даварасп вел себя не просто как смелый воин или разумный полководец. С дерзостью бессмертного существа, презревшего обстоятельства и судьбу, он носился по полю брани. И везде, где мелькал его зеленый плащ, сражение закипало с новой силой. Наконец Зу-Л-Карнайн одним движением руки отстранил пытавшегося что-то возразить Агатияра, выхватил из ножен меч и, указывая им на ал-Ахкаф, вскричал:

– Вперед! Победа с нами!

Через несколько минут маленький отряд наших друзей оказался в самой гуще схватки. Аита рубился яростно, со всем восторгом юности и со всей ненавистью, на которую он сейчас был способен, – ненавистью и болью за гибель своих лучших воинов, которых привей под стены ал-Ахкафа, пообещав славу, а не могильный покой. Верные телохранители неотступно следовали за императором, защищая спину, – а в бою это самое главное.

Каэтана фехтовала как автомат. Выпад, обманное движение, удар в горло. Уход в сторону, двойной поворот кисти, развернуть храпящего коня, удар «падающий лист». Пол-оборота, меч в левой руке, удар поперек лица. Противники валились из седел, а она, закусив губу, повторяла и повторяла: «Выпад, пол-оборота, удар...»

Каэтана была так спокойна не от отчаянной храбрости. Она не считала Таабата Шарран истиной в последней инстанции и, что бы там ни предсказывал Олорун, была уверена, что из такой мясорубки живыми уйти не удастся. Минутой раньше, минутой позже. Умирать, правда, не хотелось. Поэтому собственное участие в сражении Каэтана про себя называла «маршем активного протеста против покушения на ее драгоценную персону». Пока что «марш протеста» вроде бы достигал своей цели.

Эйя и Габия сражались как одно целое – четырехрукое, двуглавое чудище, у которого глаза имелись и на лице, и на затылке. Краем глаза отметив мельницу со сверкающими лопастями, которую представляли собой близнецы, Каэтана подумала, что, быть может, и на этот раз обойдется. Во всяком случае, энтузиазма у противника на их фланге заметно поубавилось. Ловалонга и Джангарай вырвались вперед, рубя в капусту насмерть перепуганных всадников ал-Ахкафа, и те расступились пропуская Дахака Давараспа.

Зу-Л-Карнайн настойчиво стремился к своему врагу но сражение перешло в настоящую свалку, где сбились в тесную кучу люди, кони, верблюды. Со всех сторон неслись стоны, крики раненых, раздавался лязг оружия. Мертвые не падали из седел – только безвольно клонились к шеям коней, – ибо падать было некуда, настолько плотно сбились войска на том крохотном пятачке, где решались судьбы сражения, ал-Ахкафа, да и всей империи.

Рядом с Каэтаной раздавался мерный стук, пробивающийся сквозь шум битвы, и громкое дыхание «и-ах, и-а-ах». И отборная гвардия Дахака Давараспа попятилась при виде закованного в железо башнеподобно-го исполина Бордонкая, размахивающего своей секирой. Ущербная Луна ходила взад и вперед, как маятник. На прямом движении она крушила панцири, как скорлупку, и разрубала грудные клетки, а на возвратном сносила головы, отчего кровь вокруг Бордонкая хлестала ручьями. Плащ его намок, а с доспехов и гривы коня текла дымящаяся алая жидкость. «Странно, что я не теряю сознания», – подумала Каэ. Она снесла голову с плеч противника, в чем не было особой ее заслуги: воин как завороженный смотрел на Бордонкая, покрываясь мертвенной бледностью, и на Каэтану внимания просто не обратил.

– Вот это и есть усмешка судьбы! – произнесла она вслух, перевела взгляд на соседнего воина и замерла.

Перед ней на чалом скакуне, облаченный в зеленый плащ, заляпанный кровью, сражался князь Дахак Даварасп. Но не это испугало Каэтану. Просто ей стало понятно, отчего так развивается битва и Зу-Л-Карнайн проигрывает ее окончательно и бесповоротно. Ей стало понятно, что вряд ли она будет погребена по-человечески, потому что ей предстоит умереть здесь и сейчас. И хотя к самой возможности гибели она относилась философски, но такой способ умереть ее несказанно обидел.

За спиной у Дахака Давараспа, усмехаясь бледными губами, возвышался рыжеволосый и зеленоглазый воин в шлеме из черепа дракона. Сам Арескои со своими воинами явился на поле брани, чтобы принять участие в этом сражении. И не было спасения тем, кто волею судеб стал его противником.

Ветряная мельница Эйя – Габия замедлила свое движение и снизила обороты. Закрыли собой, как живым щитом, Каэтану Джангарай и Ловалонга, понимая, как ненадежен и жалок этот щит перед лицом неистового бога. Смешались и отступили телохранители аиты, не привыкшие сражаться против бессмертных, ибо повелось полагать, что бессмертные боги всегда находятся на их стороне. Как мертвый штиль в центре тайфуна, образовался пятачок тишины в самой гуще гремевшего сражения.

Где-то там, словно на краю вселенной, вырвавшиеся из кольца войск ал-Ахкафа саракои топтали верблюдами бегущего противника. Лезли на стену дикие тагары под командованием Хентей-хана, сына Хайя Лобелголдоя; развернула смертоносную змею гвардия копьеносцев. Бесстрашные ветераны с копьями наперевес спешили на помощь своему повелителю, готовые сражаться за Зу-Л-Карнайна и с Богом Войны, и с Богом Смерти, и со всеми остальными богами, которые будут иметь глупость выступить против аиты. И неистовые тхаухуды мечами вырубали себе просеку в рядах княжеской дружины, уже оправившись от первого потрясения. Но все они были слишком, слишком далеко. Где-то там крохотная, лазоревая на белом точка – Агатияр потрясал саблей, понукая войска, не нуждающиеся в понукании" а здесь, в этом замершем от ужаса мгновении, надменный Арескои смотрел в глаза Каэтане. И смерть отражалась в зеленой глубине его вертикальных зрачков.

В этой тишине решался исход битвы. Ни один смертный, даже беспредельно отважный Зу-Л-Карнайн, не мог помыслить себе выступить против бессмертного. Каэтана тронула коня, понукая его двинуться вперед на Дахака Давараспа и Арескои. Не от храбрости, нет. Из боязни стоять на месте, бессильно и безвольно опустив руки.

И тут тишина лопнула и разлетелась на части от яростного рыка. И гигант Бордонкай, высоко занеся свою секиру, ринулся на зеленоглазого бога. Нечто похожее на замешательство и удивление отразилось на бесстрастном до сих пор лице рыжеволосого. Страх промелькнул в раскосых глазах Дахака Давараспа; и он рванулся в сторону, оставляя Бордонкая лицом к лицу с Арескои – Убийцей Дракона. Но казалось, гиганту неизвестно, что перед ним стоит всемогущий Победитель Дракона Гандарвы. Неизвестно или, более того, просто наплевать.

Арескои неуловимым движением вынул из воздуха секиру – точную копию Ущербной Луны – и сказал:

– Спасибо, смертный. Давно у меня не было такого развлечения. В благодарность за это ты умрешь легко. – Голос у него оказался таким же холодным и бесстрастным, как и взгляд. Но Бордонкай, похоже, не собирался умирать.

Такого сражения не помнила земля со времени войны богов и титанов. Арескои был быстр и стремителен. Бордонкай казался высеченным из камня. Он был на полголовы выше бога и шире его в плечах. Рядом с ним исполин Арескои выглядел хрупким юношей.

Секиры вздымались и падали, высекая брызги искр, – еловно два огромных кузнеца ковали божественный меч. Было видно, как ходят мускулы гигантских тел; и испуганно вздрагивало небо над головами воинов.

– Отойди, смертный, ты храбро сражаешься, и я пощажу тебя. Отойди и пропусти меня к ней.

Бордонкай даже не ответил. Он изогнулся в седя выбросил тело вперед и нанес сокрушительный удар сещ кирой по черепу дракона. Оглушенный Арескои пошатнулся в седле – не то от удара, не то от изумления. И хотя крепче стали был шлем из черепа Гандарвы, Ущербная Луна оставила на нем глубокий след, подобный шраму.

А Бордонкай не останавливаясь вздымал и опускал секиру.

На черных доспехах Арескои одна за другой появлялись глубокие вмятины, по бледному лицу поползла красная тонкая струйка – кровь у бога оказалась вполне человечья. И Арескои громоподобно взревел, словно ураган пронесся над притихшей степью.

И тогда за спиной брата появилась желтоглазая смерть Бордонкая – Малах га-Мавет.

Каэтане было ясно, что Зу-Л-Карнайн проиграл это сражение, а она проиграла не только свою жизнь и судьбу, но жизни и судьбы тех, кто разделил с нею ее ношу. Армия аиты не разбежалась только потому, что все были одинаково напуганы. Напуганный Дахак Даварасп, неизвестно чем заплативший за такое божественное вмешательство, застыл каменным истуканом. Но было совершенно ясно, что, когда падет Бордонкай, войска ал-Ахкафа начнут свое победное наступление и ничто не спасет тех, кто выступил против князя Урукура и его бессмертных покровителей.

Бордонкай же, прекрасно понимая, что сулит ему появление Черного бога, тем не менее пытался дотянуться в последнем рывке до Арескои. И даже Малах га-Мавет приостановился, замерев перед этой безумной отвагой.

Где-то вовсю кипело сражение, и Каэтана увидела, что тагары, никогда не считавшиеся со стратегией и реальностью битвы, разрушили северную башню ал-Ахкафа, нагромоздив во рву переправу из собственных тел, а лучники саракоев одного за другим расстреливают защитников на стенах. И если бы не два бога, вмешавшиеся в ход сражения, Зу-Л-Карнайн к вечеру взял бы город. Эти мысли пронеслись у нее в голове с быстротой молнии. А когда она отвела взгляд от городских стен, то увидела, что за считанные секунды ситуация снова изменилась. На поле битвы появилось еще одно действующее лицо.

Между Бордонкаем и братьями-богами восседал на коне стройный, как тростинка, воин. И сам он, и его оружие, и доспехи – вернее, полное отсутствие таковых, – и даже конь вызывали изумление людей. Громадное животное с одним рогом во лбу и драконьей мордой с оскаленными клыками было сплошь покрытo зеленоватыми чешуйчатыми пластинами. Эта естественная броня делала дивную лошадь совершенно неуязвимой. Всадник же, в полную противоположность своему скакуну, был гибок и изящен. Ростом он не уступал ни Арескои, ни Малаху га-Мавету, но выглядел моложе и светлее. На лице его блуждала милая рассеянная улыбка. Налетевший ветер растрепал ничем не прикрытые серебристые волосы – всадник был совершенно седым.

Он обернулся к Каэтане, и она охнула. Узкое тонкое лицо с высокими скулами было ей известно с незапамятных времен, но кто это, она вспомнить не могла. Знакомыми казались и высокие изломанные брови, и разноцветные глаза – один черный, другой зеленый. Зрачки их, кстати, были не вертикальные, а самые что ни на есть обыкновенные. Тонкие длинные пальцы небрежно поигрывали уздечкой. Доспехов на всаднике почти не было. Только широкий металлический пояс с наборными пластинами, короткой юбочкой закрывавшими живот, да невероятной работы наручи от запястья до локтя на изящных нежных руках. На нем была легкая безрукавка с глубоким вырезом. И на гладкой коже шеи на простом шнурке висел какой-то талисман.

Каэтана глядела на него во все глаза, силясь вспомнить, но только смутные неясные образы носились перед глазами.

Двухголосое существо Эйя – Габия внезапно выдохнуло:

– Траэтаона?!!

Неведомо как очутившийся рядом Зу-Л-Карнайн возбужденно прошептал Каэтане прямо в ухо:

– Это первое сражение, в котором я в лучшем случае играю роль слона, но не ферзя. Я ведь был уверен, что Траэтаоны не существует.

– А кто это? – одними губами спросила Каэтана. Если император и удивился, то она этого не увидела, потому что во все глаза смотрела прямо перед собой – на невиданную лошадь и дивного всадника. Тем не менее ответил:

– Древний Бог Войны, предшественник Арескои.

События на поле брани тем временем стремительно развивались.

– Когда двое бессмертных не могут справиться с одним смертным, этот смертный нравится мне больше. Я принимаю его сторону. Сразимся?

Траэтаона казался хрупким на фоне трех исполинских фигур: совсем не таким грозным и мрачным, как Малах га-Мавет; не таким надменным и безжалостным, как Арескои; и вовсе не таким яростным и могучим, как залитый кровью врагов Бордонкай. Но оба бога попятились назад, услышав его предложение, и Малах га-Мавет сказал:

– Зачем тебе этот смертный, великий Траэтаона? И зачем тебе сражаться с нами? Разве мы не одной крови?

Но звонко рассмеялся в ответ юный Древний бог:

– Я истосковался по битвам, га-Мавет. Этот воин тронул мою душу...

Его конь, грозно нагнув голову и выставив вперед рог, двинулся на противника.

Арескои неуверенно переглянулся с братом, затем сжал зубы с такой силой, что заходили желваки, и прошипел:

– Хорошо, воин! Ты сам этого хотел.

Каэтана не заметила, когда и как расступились люди и остановилось сражение у стен ал-Ахкафа. В несколько неуловимо коротких секунд расчистилось большое пространство. Враждующие стояли плечом к плечу, затаив дыхание и глядя на то, чего смертным не удавалось увидеть на протяжении многих тысячелетий. Разве что в начале мира были люди свидетелями таких битв.

Арескои протрубил в огромный золоченый рог, и звук его разнесся по всему пространству, сотрясая небеса. И поднял черное знамя га-Мавет.

На звук рога из небытия вышло призрачное войркю Арескои – войско демонов и мертвецов. Эта третья армия в считанные мгновения заполонила все окрестности. Тревожно ржали кони, кричали верблюды. В ужасе застыли на стенах солдаты Урукура, не понимая, что происходит внизу. Воины Арескои разворачивали свои полки, угрожая Траэтаоне и так и не отступившему Бор-Донкаю.

– Не многовато ли, братец? – рассмеялся Траэтаона в лицо Новому Богу Войны. – Не бесчестно ли выпускать против меня все свое войско?

– При чем тут честь? – искренне удивился зеленоглазый. – Может, хоть так мы тебя одолеем...

– Хоть и бесчестно, но откровенно. Это уже хорошо. – Траэтаона коротким кивком отослал Бордонкая назад: – Это моя битва, воин.

И тот послушно отступил, заняв место чуть, впереди Каэтаны и Зу-Л-Карнайна,

Призрачные войска стояли в боевом порядке. Самыми первыми под черным знаменем га-Мавета высились две фигуры: Зат-Бодан, Бог Раздора, и Зат-Химам, Бог Ужаса. Зат-Бодан имел уродливое тело красного цвета, кривые когти и зубы и острые, прижатые к голове уши. Из пасти его высовывался змеиный раздвоенный язык. Зат-Химам был величиной в два человеческих роста и покрыт чешуей. Вместо лица у него была морда древней рептилии с немигающими глазами без век. Его очертания постоянно расплывались, менялись, таяли, не давая возможности сосредоточить на нем внимательный взгляд, ибо доподлинно известно: то, что можно рассмотреть и постичь, не так страшно. И только неизвестное и непонятное способно вызвать настоящий ужас.

Герои прошлых тысячелетий, павшие на полях битвы или давшие некогда обет служить после смерти Арескои, составляли основную часть войска. Но были в нем и адские псы, и рогатые змеи, и отвратительные грайи, разжигавшие в сердцах людей жажду мщения, зависть и злобу. Непобедимо было войско Победителя Гандарвы.

– Люблю войну, – сказал Траэтаона, обнажая легкий и тонкий, как и сам он, меч.

Его конь без понуканий бросился вперед и огромными клыками вцепился в красное уродливое тело Зат-Бодана. Тот взвыл и истаял мелкими клочьями дыма. Бросившегося на Траэтаону Зат-Химама конь пронзил своим витым рогом. И ужасом наполнились глаза Бога Ужаса. Он выл и корчился, не в силах освободиться, пока Траэтаона не отсек ему голову неуловимым, почти ленивым взмахом меча. Лишенный телесной оболочки, демон исчез с поля битвы.

А Траэтаона прошел по рядам армии Арескои, сея в них опустошение. Как спелые колосья под серпом опытного жнеца, беспомощно падали некогда великие и могучие воины, способные поспорить с самим Арескои в силе и выносливости. Но Траэтаоне не было равных ни среди людей, ни среди богов. Если Арескои был Богом Войны, а га-Мавет – Богом Смерти, то Траэтаона был и самой битвой, и смертью на поле брани. Он не повелевал, а вдохновлял, не приказывал, а дышал, не убивал живых, а создавал мертвых. И это было жуткое но прекрасное зрелище. Стало совершенно ясно, почему изящный Траэтаона не отягощен доспехами и вовсе не грозен. Не было на свете руки, способной его поразить. И не было ему нужды внушать страх своей жертве. Какая ему была разница, будет или не будет бояться тот, кому суждено пасть от руки Траэтаоны?..

Арескои боялся. И Малах га-Мавет тоже боялся. Более того, они даже не скрывали своего страха и не выступили против Траэтаоны. Когда от призрачных войск Арескои осталась дымящаяся бесформенная груда, когда с жалобным воем пали под ударами тонкого меча последние адские псы и с испуганным шипением расползлись рогатые змеи, братья-боги повернули своих коней, пришпорили их и понеслись прочь от Древнего Бога Войны.

Траэтаона, запрокинув голову, расхохотался, хлопнул по Плечу Бордонкая и молвил:

– Прощайте, смертные. Теперь вам самим придется решать свои распри.

И растаял в знойном воздухе.

Несколько минут на поле битвы царила тишина. Люди оглушенно мотали головами, пытаясь понять, не было ли у них чего-нибудь вроде теплового удара. Первым пришел в себя Зу-Л-Карнайн и с отчаянным криком бросился на ДахакаДавараспа. Лишенный божественной поддержки, князь Урукура оказался не таким уж и хорошим воином. Он слабо сопротивлялся и наконец спешился, бросил меч и преклонил колени.

– Ты победил, аита, – прошептал он едва слышно.

По всему полю битвы пронесся победный клич. И тагарская конница хлынула в распахнутые ворота ал-Ахкафа, отчаянно рубя тех, кто еще сопротивлялся.

Войны Урукура довольно быстро пришли в себя и, словно не обратив внимания на то, что их князь сдался на милость императора, отчаянно сопротивлялись, сражаясь за каждую улицу и каждый дом.

Каэтана пришпорила коня и въехала в ал-Ахкаф, почти не отвлекаясь на сражение. Друзья окружили ее тесным кольцом. Впереди несся Бордонкай, еще не пришедший в себя после непосредственного общения с богами, что, однако, не мешало ему прокладывать в рядах защитников ал-Ахкафа дорогу к храму. Воршуд торопился следом.

«Когда три бога сойдутся в степи, – твердила Каэтана про себя слова предсказания, – когда древний надсмеется над молодым, когда смерть убежит от смерти и ужас будет пронзен рогом коня, встанет на колени князь и падет от руки воина жрец».

Неизбежная гибель Тешуба наполняла все ее существо невыразимым отчаянием. Им всем некуда было податься, не у кого спросить совета...

В конце улицы высилась громада из серого камня. Широкие ступени уходили вверх, словно безумный зодчий затеял строить лестницу на небо, да передумал и на верхней площадке поставил храм. Стройные витые колонны поддерживали легкую, почти невесомую крышу. Крылатые каменные львы охраняли сверкающие на солнце бронзовые двери. В двух огромных чашах фонтанов тихо и приветливо журчала вода, как будто там, на площади, на сто пятьдесят ступенек ниже, не гремело яростное отчаянное сражение, захлебывавшееся кровью последних защитников ал-Ахкафа.

Вырвавшись из гущи схватки, маленький отряд принялся взбираться по ступеням и сразу оторвался от безумного мира, лежащего под ногами. И с каждым шагом в их сердцах разгоралась надежда. Бордонкай взял секиру на плечо и, подхватив запыхавшуюся Каэтану на полусогнутую руку, легко преодолевал одну ступеньку за другой.

Они достигли верхней площадки и замерли, оглушенные. Перед приоткрытой дверью храма, прямо на мраморных плитах, покрасневших от крови, лежал, нелепо вывернув руки, маленький старичок. Тело его было жестоко изрублено, а морды каменных львов забрызганы кровью так, будто это они сошли со своих пьедесталов и растерзали несчастного мудреца. И хотя тело старика было изуродовано, мертвые глаза смотрели в небо ясно и кротко. И лицо было таким спокойным, словно он тихим летним утром прилег на поляне послушать пение птиц.

Тихо-тихо журчит вода в фонтанах. Неслышно ступая, подошли к мертвому близнецы. Одновременно наклонились и сложили на его груди окровавленные изломанные руки. И тихо прошептали: «Тешуб...»

Звонко запел внизу рог, и громогласными криками взорвалась площадь, возвещая победу Льва Пустыни, неистового Зу-Л-Карнайна, над Дахаком Давараспом, мятежным князем Урукура.

Они спускались по лестнице, потрясенные страшной и нелепой гибелью Тешуба. Странное дело – никто из них не знал мудреца при жизни, но его светлое лицо со множеством морщинок у глаз, которые возникают у часто улыбающихся людей, казалось им близким и родным.

Тешуб унес с собой в царство мертвых их надежды, чаяния, мечты о другой жизни. Он унес с собой тайну, которая стоила жизни не ему одному. И Каэтана, спускаясь по лестнице с безразличием автомата, постепенно начинала приходить в себя. Беззлобный и безобидный старик – хранитель знаний – не мог быть опасен никому, кроме Новых богов. Единственной виной его было желание хранить верность своему богу и быть накоротке с истиной.

Бордонкай тяжело шагал, прижимая к себе тело Тешуба. Ему было больно – никогда еще не видел исполин более несправедливой смерти.

– Значит, он должен был сказать нам нечто крайне важное, – наконец вымолвил Ловалонга. – Около храма не было сражения...

– Выходит... – выдохнул Эйя.

– Выходит, – продолжал Джангарай, – кто-то специально проник сюда, чтобы убить старика, потому что очень боялся нашей с ним встречи. Я не люблю клясться, – жестко сказал ингевон, – но сейчас я клянусь всеми Древними богами – и мне все равно, слышат они меня или нет, – что я докопаюсь до истины, которую от меня так упорно стараются скрыть.

– Сначала похороним Тешуба, – сказала Каэ, – а потом обратимся с нашими вопросами к тем, кто уже знает часть ответов.

Бордонкай недоуменно посмотрел на нее, но Габия сообразила моментально:

– Вы думаете, госпожа, что предсказатели ийя предвидели такой исход?

– Да. И я уверена, что хоть плохонький совет, но они нам все же дадут. Телохранители Зу-Л-Карнайна бежали вверх по ступенькам, посланные аитой разыскать и привести гостей живыми и невредимыми. Увидев издалека, что Бордон-кай несет тело какого-то человека, воины решили, что кто-то из членов маленького отряда погиб, а они не уберегли и теперь император снесет им головы. Поэтому, когда выяснилось, что убитый старик – подданный Да-хака Давараспа, они вздохнули с облегчением. Но на всякий случай окружили друзей плотным кольцом и всю дорогу не спускали с них глаз.

Ал-Ахкаф недаром назывался жемчужиной пустыни: это был огромный зеленый оазис со множеством фонтанов, искусственных прудов и ручейков. В городе не было обычных для Урукура глинобитных хижин или старых покосившихся домиков – здесь жили только богачи, знать и отборные воины. Каждое здание в ал-Ахкафе было произведением искусства и плодом тяжкого, изнурительного труда зодчих и строителей. Обнесенные высокими стенами из белого камня, окруженные небольшими, но прекрасными садиками, каждый дом или дворец в городе мог при необходимости стать хорошо защищенной крепостью. Поэтому армия Зу-Л-Карнайна, ворвавшись в город, не сразу завладела им. Многочисленные лучники сидели в засадах на крышах и осыпали нападавших стрелами. Из зданий выбрасывали прекрасную тяжелую мебель из розового и черного дерева, которое в пустыне стоило дороже золота, и перегораживали ею улицы, воздвигая баррикады прямо на глазах изумленных врагов. Никто не мог бы сказать, что ал-Ахкаф легко достался противнику.

Зу-Л-Карнайн занимал дворец самого Дахака Давараспа. И если на окраинах города еще кипело кровопролитное сражение, то здесь был кусочек мирной жизни. И конечно, все держалось тут на плечах вездесущего Агатияра, который, казалось, успевал одновременно присутствовать в нескольких местах, наводя порядок толковыми распоряжениями. Он сразу обратил внимание на усталых запыленных друзей, перемазанных кровью с ног до головы, которые вошли в ворота дворца в сопровождении двух десятков воинов. От его острого взгляда не укрылось; и то, что. Бордонкай держит на руках тело старика, и поэтому он не стал задавать лишних вопросов.

Агатияр приблизился и с минуту постоял в молчании, почтив таким образом память Тешуба. Затем обратился к Каэтане:

– Вы не успели? – В голосе его почти не было слышно вопросительных интонаций.

– Нет, – ответил за всех Ловалонга. – Он был уже мертв, когда мы прибежали на верхнюю площадку храма.

– Жаль, – сказал Агатияр. – Я бы с радостью поговорил с ним.

– У тебя же была такая возможность, – удивилась Каэ. – Разве ты не находился здесь, когда император завоевывал Урукур два года назад?

– Ах, госпожа, – всплеснул руками Агатияр. – Кабы я знал, в какую сторону бросаться в первую очередь, я сам стал бы провидцем и мог предсказать и ваше будущее, и свое... Признаюсь, я даже не слышал о Тешубе, – не до того было. Да и храм Барахоя отнюдь не относится к числу почитаемых.

– А что ты вообще думаешь по этому поводу, Агатияр? – с интересом спросила Каэ. Ей действительно нравился этот умный, хитрый и дальновидный человек.

– Если бы я был на месте ваших противников, то не стал бы действовать так грубо. Грубость, видите ли, почти всегда нелепа. Или даже безумна.

– И что бы ты сделал? – спросил Джангарай.

– Я бы похитил вашего мудреца. И вы были бы сбиты с толку. Возможно, продолжая его разыскивать, легко попали бы в ловушку, приготовленную мной со всем тщанием. Но ваш противник намного глупее, чем я ожидал, – к вашему счастью. Тешуб убит, но зато сразу ясно, что он должен был сообщить вам нечто очень важное. Более того, теперь вам не остается ничего другого, как добиваться истины, – отступать уже поздно.

Каэ улыбнулась и кивнула, соглашаясь:

– Если бы меня оставили в покое, я, возможно, не стала бы так настойчиво пробиваться в ал-Ахкаф, да еще и накануне войны. Но такое противодействие сразу подчеркивает важность происходящего. – Она помолчала и закончила дрогнувшим голосом: – Дорогой ценой заплачено за эти крохи сведений, чтобы теперь все бросить на полпути.

– Идемте во дворец, – пригласил Агатияр. – Император ждет нас.

Аита в окружении телохранителей, военачальников и жрецов находился в тронном зале дворца. При виде вошедших друзей и верного Агатияра он легко соскочил с огромного кресла, стоявшего на возвышении, и подбежал к ним.

– Живы, целы?

– Да, император, – устало склонила голову Каэ. – А вот Тешуб мертв. Мы не смогли ему помочь.

– Горько, – сказал Зу-Л-Карнайн. – Но поверь, я ничего не мог поделать.

– Думаю, тут никто ничего не мог бы сделать, аита, – вставил Агатияр. – Вряд ли убийцей был человек.

– Почему ты так думаешь? – удивился аита.

– Даже если Тешуб и был убит руками смертного, то стояли за этим все равно боги, мой повелитель. – В присутствии подданных Агатияр вспоминал, как нужно официально обращаться к императору. – В истории, которую поведала нам благородная госпожа, фигурируют в основном не люди. И не люди заинтересованы в том, чтобы скрыть от госпожи какую-то тайну. Я не знаю, .где можно отыскать целый экземпляр Таабата Шарран, поэтому вряд ли в ближайшее время нам станет ясно, что именно должна сделать наша дорогая гостья, в чем ее предназначение.

– Ты полагаешь...

– Я думаю, о правитель, что теперь только наши многомудрые ийя смогут ответить на вопросы, которые вам и нашим гостям угодно будет задать...

Вперед выступил высокий худой старик в длинном бесформенном балахоне:

– Мы точно не знаем, сможем ли помочь, о госпожа. Но попытаться все-таки необходимо.

– Конечно, – бросил Джангарай, – не трать зря времени, скажи, в чем ваш совет.

Ийя недовольно поморщился, словно тень промелькнула по его лицу, – было видно, что резкость Джангарая была ему неприятна.

– Госпожа должна пройти испытание. – Он обернулся к опешившей Каэ и спросил: – Ты согласишься на это?

– Думаешь, у меня есть выбор? – заинтересовалась она.

– Выбор всегда есть, – медленно и с расстановкой произнес жрец, подчеркивая каждое слово.

– Тогда я делаю этот выбор, – улыбнулась Каэ, – А что должно показать испытание?

– Есть ли в тебе магия, – произнес старик абсолютно бесстрастно. Его худое лицо со сморщенной кожей, похожей на высохший желтый пергамент, было в эту минуту непроницаемо, будто он говорил о совершенно обыденных вещах.

Каэтана высоко подняла правую бровь:

– И что это даст?

– Это должно ответить на многие вопросы, госпожа, – поклонился жрец. – Мы думаем, что недаром тебя вызвал в этот мир самый великий и могущественный маг нашего времени. В этом и должна крыться разгадка.

– Остановись, – вдруг прервал старика император. – Я, кажется, имею право хотя бы понимать, о чем идет речь, а ты говоришь туманно и неясно.

Тут полководец обернулся на своих придворных и небрежным жестом выслал их из зала. Вельможи и военачальники повиновались беспрекословно, а верные телохранители нерешительно затоптались у дверей, пытаясь раствориться в пространстве и при этом не оставлять императорскую особу наедине с группой чужеземцев. Конечно, подвиги пришельцев и их роль в прошедшем сражении были известны всем до единого, но именно этим они и пугали сейчас охрану. Зу-Л-Карнайну пришлось повысить голос: – К вам приказы не относятся?

– Но, повелитель, позволь нам...

– Не позволю! – рявкнул аита, и телохранители моментально скрылись за дверями. – Нет, пора становиться тираном. Меня же никто не почитает...

– Зато тебя все уважают и берегут, – улыбнулась Каэ, – а это гораздо важнее.

– Tы думаешь? – с искренним любопытством спрб сил ее, аита.

– Конечно. Если ты станешь тираном, тебе будет гораздо легче править и совершенно невыносимо жить. А так тебе действительно трудно править, но жить легче. Так что выбирай.

– Пожалуй, я выберу второе, – рассмеялся Зу-Л-Карнайн, – но иногда очень хочется стать деспотом.

Агатияр осуждающе покачал седой головой. Император обернулся к предсказателю, который терпеливо ожидал продолжения разговора, и произнес:

– Я не понимаю, при чем здесь погибший маг и как связано испытание со смертью Тешуба?

– Все связи в этом мире, император, имеют множество смыслов и значений, – тихо ответил жрец. – Некоторые из них видны сразу, другие обнаруживаются со временем, а многие узлы и сплетения так и невозможно отыскать. Вы как-то связаны с госпожой, и этих связей множество. Госпожа связана с вызвавшим ее сюда магом, и связей этих тоже множество. Я не посмею утруждать моего повелителя рассказами о наших бесконечных спорах – мы с братьями так и не пришли к конкретным Выводам. Но мы почти уверены, что госпожа является носительницей какой-то невероятно сильной магии – настолько могущественной и грозной, что даже боги боятся ее. Думаю, – тут он поклонился Каэ, – что вы когда-то были волшебницей, колдуньей. И каким-то образом перешли дорогу Новым богам. А вот Древним – нет. Так случается... Полагаю также, что вы узнали какую-то тайну, которая угрожает благополучию, а может, и самой жизни бессмертных. В отместку Новые боги отняли у вас память, а безвольное и безумное тело бросили на произвол судьбы. Думаю также, что герцог Арра отыскал ваше тело и призвал в него вашу душу, заплатив за это собственной жизнью. Таабата Шарран – единственный доступный смертным экземпляр, хранившийся у Тешуба, исчез, и мы можем только восстанавливать отдельные фрагменты. Думаю, вам следует пройти испытание на магию. Возможно, ваши навыки вернутся к вам.

– А это не опасно? – вмешался в разговор Воршуд.

– Нет – ответил жрец, но ответил как-тослишком поспешно, что не укрылось от внимания друзей, чьи чувства и без того были напряжены до предела.

– Ты лжешь! – С холодной яростью Ловалонга двинулся на старика. – Я не стану принимать во внимание твои седины; если ты замышляешь дурное против госпожи, я изрублю тебя на куски.

Бордонкай молчал, но при единственном взгляде на него становилось ясно, какая судьба ждет посягнувшего на драгоценную особу маленькой хрупкой женщины.

– Подожди, Ловалонга, – остановила она талисенну. – Предсказатель прав. Я понимаю, что подобные испытания не гарантированы от несчастных случаев и возникновения непредвиденных ситуаций, но разве все наше предыдущее путешествие было безопасным и спокойным? Жрец прав – его объяснение кажется мне вполне логичным. А если ко мне вернется хотя бы часть моего искусства, я сама постараюсь справиться с остальным. Вопрос только в том, кем я окажусь после испытаний, – я бы не хотела стать алчной, стремящейся к власти женщиной, наделенной неправедным могуществом. – Она повернулась к притихшему жрецу: – Если вы увидите, что моя магия опасна не только Новым богам и не столько им, сколько людям, сумеете ли вы остановить ме, ня до того, как я причиню кому-нибудь непоправимый вред?

– Да, – твердо ответил ийя, глядя ей прямо в глаза.

– Тогда я готова, – просто сказала Каэ, улыбаясь друзьям.

– Нет! – завопили близнецы в один голос с альвом. – Нет!!! Не нужно, слышите?

– Почему?

– А вдруг вы не сможете справиться с тем, что гнездится внутри вас? Тогда мы никогда не увидим именно вас...

– Обещаю, что увидите. Мало ли что гнездится в обычном человеке, – если всему давать волю, мир будет населен монстрами, по сравнению с которыми чудовища Лахатала будут казаться несмышлеными карапузами. Я сумею остаться собой. Мне нужна помощь лишь в одном случае – если я перестану понимать, что это уже не я.

Жрец кивал седой головой.

– Когда состоятся испытания?

– Похороним мудреца, – ответил старик, – и...

– И займемся мной, – весело подсказала Каэ, – Я согласна.

Она обвела взглядом побледневших друзей:

– Не волнуйтесь, все будет в полном порядке. Зато я смогу узнать, в чем моя задача.

Один из троих жрецов не был так же спокоен, как братья. Его одолевали сомнения. Еще в храме Джоу Лахатала, предупрежденный вайделотами о том, что скоро появится женщина, способная каким-то образом повлиять на судьбу Арнемвенда, он начал испытывать сомнения и страх. Книга предсказаний всегда туманно повествует о будущем. Иногда даже случается так, что ты читаешь о будущем, а выясняется, что все это уже произошло, причем достаточно давно, и опять остаешься у сухого кувшина без надежды на лучшее.

Старый жрец сидит у камина в одной из комнат дворца. Он думает, что много дал бы за то, чтобы эта женщина, так стремительно ворвавшаяся в их жизнь у стен ал-Ахкафа, исчезла. Завтра испытания.

Ийя боится, что вопреки данному обещанию не справится, не остановит ее: если она и впрямь так сильна, как предполагают его братья, ей не составит большого труда уничтожить их, и тогда Вард в мгновение ока окажется под ее властью.

В двери стучат. Старик удивленно поднимает взгляд на вошедшего – он не видел его прежде. Ночной гость невысок ростом и одноглаз. Нос кривой и перебитый в нескольких местах, а некогда буйная шевелюра начала уже заметно редеть. Человек облачен в синий плащ, на ногах у него дорогие сандалии из золоченой кожи.

– Приветствую тебя, Шаннар, – говорит он.

Жрец вздрагивает всем телом, как от сильного удара, – его никто не называл по имени вот уже семь десятков лет: у предсказателей не бывает ни имен, ни лиц. Однако вот он перед ним – странный человек, знающий то имя, которое сам жрец стал уже забывать.

– Я к тебе по делу, весьма неотложному, – подчеркивает гость, и жрец пододвигается у огня, давая место незнакомцу.

– Я тебя знаю? – спрашивает он на всякий случай.

– Нет, конечно, , – беспечно отзывается гость. – Но я тебе нужен.

– Зачем?

– Ты сейчас думал, что дорого бы заплатил, чтобы уничтожить девчонку.

Ийя не слишком потрясен – скорее понимает, что его собеседник гораздо более могущественный маг, нежели он сам.

– Мне тоже нужно, чтобы она исчезла с лица земли, – говорит гость, – я помогу тебе и не возьму никакой платы. Ты помоги мне, а я помогу тебе.

– Зачем тебе ее смерть? – спрашивает жрец. Он уже понимает, что против воли проникся к незнакомцу доверием и симпатией.

– Если она получит то, от чего ее однажды отлучили, то мир погиб, – шепчет одноглазый. – Она не ведьма, но иногда с ведьмами бывает легче справиться, и они приносят меньше вреда, чем могущественные маги, незнающие толком, чего они хотят.

– Ее уже пытались убить, – говорит жрец. – Сейчас ее охраняют преданные люди.

– Но ведь она может умереть во время испытания, – говорит одноглазый вкрадчивым голосом. – Подумай, нужно ли тебе становиться между богами во время их спора. Ты уже видел, к чему может привести противостояние Древних и Новых.

Ийя слушает и кивает. Одноглазый повторяет вслух его собственные мысли. Старик считает, что оба его брата поступают крайне опрометчиво, позволяя втянуть себя в эту запутанную и таинственную историю. Странная женщина опасна, как ни глянь. Встань против нее – и Древние боги, которые так или иначе вмешиваются в мирские проблемы, окажутся на ее стороне. Это уже точно известно, и он прекрасно знает многие детали и подробности ее путешествия в ал-Ахкаф. Такие детали и подробности, о которых не нужно говорить ни императору, ни Агатияру, ни кому-либо другому. Встань на ее стороне – и все Новые бессмертные ополчатся против непокорного, – видимо настолько мешает им эта удивительная женщина.

Оскорбленные боги опасны, испуганные – опасны вдвойне. Старый жрец с ужасом вспоминает долгие разговоры с вайделотами из храма Джоу Лахатала. Они тоже находятся на распутье, не зная, какую сторону им принять или вообще остаться в стороне, наблюдая за происходящим. Жаль, что подобная роскошь недоступна ему, – необходимо принимать решение, даже если этого очень не хочется.

А змеящийся, обволакивающий голос одноглазого продолжал звучать, проникая в самые отдаленные уголки души старика:

– Подумай, подумай хорошо, о мудрейший. Подумай о своем повелителе, – он неопытен, он дерзок по молодости лет. Станет старше – станет мудрее, но нужно, чтобы у него была такая возможность – стать старше, ибо боги могут с легкостью отвернуться от императора, и из непобедимого и могущественного он превратится в беспомощного и гонимого.

– Он не ведает, что творит, – вздыхает ийя, думая о своем.

Он думает, что предостерегать императора бесполезно: мальчик действительно бесстрашен и встанет на защиту тйто, что полагает справедливым. К тому же его окрылило лицезрение великого Траэтаоны – он видит в этом знак свыше и не собирается больше считаться с волей Новых богов. Возможно, он в чем-то и прав, но... Нет и еще раз нет – эта женщина обязана уйти из жизни тихо и внезапно, не успев изменить ход событий, не успев столкнуть с вершины горы тот небольшой камень, который вызовет лавину. Эту последнюю мысль он обдумывает вслух:

– А если она уже столкнула его, все бесполезно.

Но одноглазый будто читает в мозгу собеседника все несказанное и отвечает на вопрос:

– Сейчас еще есть время остановить эта лавину. Но как знать, не будет ли поздно уже завтра? Ну же, решайся, мудрейший! Кто, кроме тебя, может принять единственно верное решение? Соглашайся, ибо сегодня судьба Барда в твоих руках. Соглашайся!!! И однажды настанет день, когда ты сможешь сказать себе: «Я, и только я, спас этот мир».

Чем, кроме глубокой обеспокоенности, можно объяснить, что мудрый и опытный жрец не распознал в словах одноглазого самого примитивного искушения – искушения гордыней и славой?.. Кто знает.

– Как? – спросил жрец, теребя полу своей хламиды старческими худыми руками в темных пятнах.

Лицо его было спокойным и величественным, но дрожащие руки выдали одноглазому все сокровенные мысли старца.

– Очень просто, о многомудрый. Сегодня на рассвете, когда она спала, мой человек отрезал у нее небольшую прядку волос – совершенно незаметно. Вот. – С этими словами он полез в складки своего синего одеяния и извлек оттуда маленький сверточек – лоскуток шелковой зеленой ткани, в который что-то было завернуто.

– Что ты предлагаешь? – спросил ийя неожиданно севшим голосом.

– Выбери для нее смерть на свое усмотрение. Пусть не мучается долго, она ведь ни в чем не виновата, – скороговоркой ответил одноглазый. – Главное, чтобы все было кончено в считанные секунды.

– А не проснется ли ее магия? – с тревогой в голосе спросил жрец.

– Что может быть сильнее магии Джоу Лахатала, если ты держишь в руках ее волосы? – ухмыльнулся одноглазый. – Не мне тебя учить, как отправить ее в царство Баал-Хаддада. Поверь, безглазый бог ждет ее уже очень давно.

Голос одноглазого становился все мощнее. Он уже не уговаривал жреца; он повелевал, приказывал, и старик понимал самым краем сознания, что должен подчиниться, выполнить этот приказ, потому что...

Ийя не выдержал напряжения и повалился со скамьи ворохом старого тряпья – сознание милосердно оставило его на некоторое время, необходимое мозгу для того, чтобы прийти в себя, не сломаться под давлением чужой воли, мощи и власти.

Старик лежал на каменном полу, крепко сжимая в руках мягкий шелковый сверточек.

Одноглазый смотрел на него несколько секунд, затем Усталым движением провел ладонью по лицу и словно снял маску. Куда девались хищный крючковатый нос, страшное бельмо на глазу?

Легконогий молодой человек в туманных прозрачных одеяниях тенью выскальзывает из покоев старого жреца. Стражи, которые стоят у дверей, его не видят. Стройный силуэт легко проходит сквозь толщу камня и появляется уже за пределами дворца Дахака Давараспа.

Его ждут. В тенистом садике, у звонкого ручья, стоят двое – высокие, одетые в черное, могучие братья – рыжий и черноволосый.

– Что, Вахаган? – с нетерпением спрашивает рыжий, и его зеленые глаза сверкают, как у тигра.

– Он поможет нам, – отвечает посланник богов, склоняясь перед братьями в легком поклоне.

– Я доволен тобой, – говорит рыжий.

– Я доволен тобой, – одновременно с ним произносит желтоглазый, и Вахаган облегченно вздыхает: хорошо, когда тобой довольна смерть.

– Когда назначено испытание? – спрашивает Арескои.

– Сразу после похорон Тешуба.

– Она о чем-нибудь подозревает?

– Думаю, нет, брат мой. – Вахаган на всякий случай склоняет голову перед Победителем Гандарвы.

– На этот раз мы сотрем ее с лица земли!

– Мы вышвырнем ее за пределы Арнемвенда!

– Она ничего не вспомнит.

– Магия, – хохочет Вахаган, – она найдет свою магию...

Испуганные прохожие шарахаются от тенистого сада, в котором никого нет, но откуда доносятся раскаты громового хохота. Нынче в ал-Ахкафе происходит слишком много странного.

Старый жрец пришел в себя и огляделся. Он не нашел в зале своего собеседника и почему-то очень обрадовался этому. Сам разговор казался ему не то сном, не то давним событием, и он хотел на время отвлечься от гнетущих и тягостных мыслей. Но тут его пальцы ощутили гладкую шелковистую плоть свертка, в котором хранились волосы Каэтаны, и прорицатель застонал в непритворном горе – о, как бы он хотел, чтобы осталась жива эта веселая и сильная женщина с обезоруживающей детской улыбкой! Но он не мог позволить себе ни жалости, ни сострадания, ни милосердия. Во имя спасения Варда, во имя примирения Древних и Новых богов она должна была погибнуть, ибо ийя полагал, что в лице Каэ он устранит саму причину раздора между богами.

Своими мыслями старик не поделился ни с кем.

В страшной жаре, стоявшей в тот год в пустыне, тела убитых не могли долго сохраняться не тронутые тлением. Поэтому, как только бои в городе закончились, император отдал приказ своим воинам собрать тела павших, чтобы предать их погребению согласно обычаям. Жителям города также было разрешено забрать тела своих родных и близких. Так, с одной стороны, император поступал благородно и проявлял уважение к павшим в кровопролитной битве, а с другой – предупреждал возможность появления страшных болезней, непременных спутниц войн.

Воины Зу-Л-Карнайна принялись за дело, разыскивая тела павших друзей среди трупов, которые были нагромождены и в степи, на подступах к городу, и на самих его улицах.

Бесстрастные, как всегда, саракои собрали своих мертвых, несколько раз обойдя место сражения и тщательно убедившись в том, что никто не останется лежать не погребенным по обычаям предков. Они вынесли тела товарищей в степь, где и закопали, совершив над местом захоронения странные церемонии.

Тагары похоронили своих воинов еще днем, сложив их тела штабелями и облив какой-то горючей жидкостью. Затем, когда костер догорел, насыпали прах в огромный золотой сосуд и запаяли его, поставив на крышке печать. Прах воинов, погибших при взятии ал-Ахкафа, они обещали привезти домой, в Джералан, и похоронить. Согласно обычаям над павшими будет возведен курган, один из самых больших могильных холмов.

Тхаухуды тоже устроили погребальный костер, но по всем правилам. В качестве дров император приказал использовать тонкие, легкие и прямые бревна драгоценного черного дерева. Пепел воинов, в отличие от тагаров, был пущен по ветру. Тхаухуды верили, что ветер донесет прах товарищей до моря, вредную Фарру.

В городе плач и стоны раздавались целый день и всю следующую ночь. Женщины Урукура скорбными черными тенями бродили по полю битвы, по высохшей, растрескавшейся степи, разглядывая убитых, – искали родных. Мало мужчин, способных держать в руках оружие, выжило в этом сражении.

На весь этот страшный день Каэ забилась в дальний угол сада и лежала на спине, закрыв глаза, – ее несло на волнах воспоминаний. Но память о мире, из которого ее сюда призвали, молчала. Да и сам прежний мир казался все более нереальным. Она знала, что он есть на самом деле, но уже в это не верила. Ее дом, ее судьба всегда были связаны с Арнемвендом...

Тешуба хоронили отдельно от всех. На площади перед храмом Барахоя сложили высокий помост из черного дерева, обрядили тело старика в лучшие одежды, какие только смогли обнаружить во дворце Дахака Давараспа.

– Зачем, аита? – спросили жрецы. – Тешуб и при жизни не нуждался в таком великолепии.

– Не знаю, – прошептал Зу-Л-Карнайн, – не знаю, как вымолить у него прощение, хотя я ни в чем вроде не виноват. Но ведь можно было...

– Нет, – Каэ взяла его за руку, – не кори себя...

Вокруг помоста, на который водрузили тело Тешуба, выстроился почетный караул императорских телохранителей во всем великолепии. Богатырского сложения воины в парадных, начищенных до блеска доспехах – будто это не они еще вчера рубились у стен города – стояли, обнажив мечи.

Костер разожгли на площади, прямо перед храмом Барахоя.

Как ни странно, на похороны мудреца пришло много жителей. Сначала они опасливо жались на соседних улицах, стояли у самых стен домов, выходящих на площадь. Но потом осмелели и подошли поближе. Пока жрецы читали молитвы и кропили погребальный костер благовониями, чтобы отогнать злых духов и облегчить мудрецу переход в иное состояние, друзья молча стояли рядом с императором и Агатйяром, чуть в стороне от многочисленной свиты.

– Ты думаешь, – обратился Зу-Л-Карнайн к одному из жрецов, проходящему мимо, – что ему это действительно поможет?

– Наши священнодействия – нет, – без тени смущения ответил жрец. – А вот то, что мы при этом о нем вспоминаем, болеем душой и скорбим, – и есть главное, что человек может сделать для человека. Посмотри вокруг, аита, – сколько людей, переживших подобное горе, собрались сегодня здесь, несмотря на естественный страх перед тобой и твоими воинами, несмотря на боль своих утрат. Они все поминают Тешуба добрым словом. Говорят, он никому никогда не отказывал в совете или помощи. Он был светлым человеком, повелитель.

Каэтана слушала, и на душе у нее становилось все радостнее. Это было странное, труднообъяснимое состояние. Тяжесть собственных проблем, горечь утраты, беспомощность и потерянность перед лицом чужой, более сильной воли – несмотря на все это, она ощущала себя чистой, радостной и всемогущей.

«Может, это и есть признак обладания магической силой», – подумала Каэ, но не стала никому ничего говорить по этому поводу.

Воины подошли к помосту с четырех сторон, держа в руках зажженные факелы. Протяжно зазвучали трубы, а гвардия ударила мечами о щиты так, что звон пронесся по площади, отражаясь от каменных стен, и затих где-то в бело-голубом высоком небе.

– Нужно ли что-нибудь бросать в костер?-спросил аита у жреца.

– О повелитель, – ответил тот, склоняя голову, – Тешуб сказал бы, что ритуал не важен. Но если ты захочешь что-то положить от себя, сделай это. Не препятствуй душе...

Император сделал знак рукой, и десять слуг с видимым трудом вынесли вперед ладью, сделанную из серебра и слоновой кости, доверху наполненную драгоценными резными вещами.

– Не жаль красоты? – спросил Агатияр.

– Пусть будет легким его небесное плавание, – прошептал император. – Не верю, что место старика в подземном царстве.

– Почему? – искренне удивился визирь.

– У него лицо божественного ребенка – кроткое мудрое. Я люблю тебя, Агатияр, и рад, что ты со мной, но я очень хотел бы, чтобы у нас был такой советник при дворе.

– Кто этого не хочет? – откликнулся Агатияр. – Но Тешуб не служил земным владыкам...

– А Давараспу? – обернулся к нему Зу-Л-Карнайн.

– Конечно нет, о повелитель. Тешуб жил в ал-Ахкафе, а не служил здесь...

Пока они говорили, жители города, по примеру завоевателя, подходили к огромному костру, жар от которого стал распространяться на довольно большое расстояние, и бросали в него скромные подарки – кто что хотел и мог.

Летели в костер кольца, резные украшения, цветы и монеты, горсти орехов и даже несколько детских игрушек. Увидев это, аита прошептал несколько слов на ухо слуге, и тот с поклоном исчез. Возвратившись спустя несколько минут, доложил:

– Он спас жизнь многим детям этого города. Говорят, он был хорошим врачом.

Длинная вереница рыдающих людей, которые пришли проводить мудреца в последний путь, выстроилась у костра. Постепенно жители города затопили всю площадь, не подходя близко только к тому месту, где в окружении телохранителей и придворных стоял Лев пустыни Зу-Л-Карнайн.

Каэтана смотрела на огромное ревущее пламя, которое рвалось к небу алыми языками, и удивлялась, что огонь никак не доберется до тела старика. Наконец она тоже решила подойти к костру, чтобы положить в него свое подношение. Она еще не решила, что подарить мудрецу, провожая его в последнюю, самую дальнюю дорогу, но шагнула вперед. Ее мгновенно окружили Джангарай, Ловалонга и Бордонкай. Когда люди увидели фигуры трех рыцарей, сдвинувшиеся с места, они невольно подались назад, освобождая значительное пространство. И на это образовавшееся свободное место ступила Каэ, вытаскивая из-за пазухи карту, нарисованную рукой покойного Арры.

– Прими, о Тешуб, прощальный привет твоего далекого друга. И мою глубокую признательность... – Она шнурком перевязала свернутый в трубку пергамент. Затем шагнула к костру и положила в него свой дар.

В этот же миг, по невероятной случайности, как подумала Каэтана, огонь взметнулся вверх алым столбом и охватил тело Тешуба. Теперь языки пламени обнимали и словно приподнимали высохшее старческое тело. И оно зашевелилось – или это поплыло жаркое марево и задрожал от невыносимого зноя воздух.

Люди на площади затаив дыхание смотрели на эту картину. Перед огромным – в несколько человеческих ростов – погребальным костром стояла хрупкая маленькая женщина, которая словно не чувствовала жара, и смотрела на мудреца задрав голову. Она прощалась с ним – губы ее шевелились, будто она что-то спрашивала или обещала. А старик вдруг приподнялся в огненном море и вытянул к ней руку, уже превратившуюся в почерневший факел. Так он и тянулся к ней этой пылающей рукой, пока та окончательно не превратилась в пепел и прах.

Каэтана долго стояла у догорающего костра, и никто не смел помешать ей, нарушив эти минуты молчания.

– Это и был тот знак, которого нам не хватало, – произнес жрец. – Я назначаю испытание сейчас же.

– Как вы себя чувствуете, благородная госпожа? – спросил Джангарай едва слышно, поддерживая Каэ на крутой лестнице, ведущей вниз, в подземелье.

– Спасибо, нормально. – Она сильнее обычного оперлась на его руку. – Послушай, Джангарай, ты жрецов различаешь в лицо?

– Нет, госпожа, – улыбнулся ингевон. – Когда я смотрю на них, мне кажется, что я только что выпил кувшин белого вина и у меня в глазах троится.

– Я раньше тоже относилась к ним именно так. Даже наши близнецы по сравнению с ними казались мне абсолютно разными. А теперь сдается, что один из них как-то странно на меня смотрит. Двое остальных ведут себя по-прежнему, а один отличается и походкой и выражением глаз, и руки у него дрожат чуть сильнее.

– Возможно, – ответил ингевон, не придавая словам Каэтаны слишком серьезного значения. – Они все-таки разные люди.

– Наверное, ты прав. Это я паникую перед испытанием, вот и все. Самое простое объяснение.

Ловалонга, услышавший последнюю фразу, откликнулся:

– На панику меньше всего похоже, госпожа. По виду скажешь, что вы идете с кавалером на увеселительную прогулку.

Они спускались по полуистертым от времени маленьким ступенькам, и каждый невольно думал о том, сколько людей прошло по ним в подземелье за долгие тысячелетия его существования. Каэтана с Джангараем шли в середине процессии, которую замыкали Ловалонгас Бордонкаем, Эйя, Габия, Воршуд и император с верным Агатияром. Телохранители, недовольно ворча, вынуждены были остаться наверху. Впереди всех шли трое жрецов, высоко подняв над головой голубые кристаллы, источавшие призрачный холодный свет.

Довольно долго спутники двигались в подземном коридоре – почти тоннеле с каменными сводами и сырыми замшелыми стенами. Стены, освещенные голубым светом, выглядели более чем странно и довольно жутко. Они были украшены черепами людей и каких-то человекоподобных существ, причем подобие иногда было весьма относительным.

Насмешливо скалились на вбитых в камень крюках черепа с тремя или двумя рогами, похожими на рога Тр.игарануса. Смотрел пустыми глазницами вполне человеческий череп таких размеров, что Каэ невольно посторонилась, проходя мимо него. Бордонкай тихо выругался, увидев на стене чей-то неполный скелет, прикованный цепями. Скелет будто порывался двигаться прочь от места своего успокоения. Джангарай утешил себя тем, что это проделки сквозняка.

Погруженная в свои мысли, Каэ не сильно реагировала на то, что видела вокруг. Она вдруг явственно ощутила, что некая мысль, родившаяся в глубине ее мозга уже довольно давно, .наконец созрела и готова появиться на свет, – но нет времени, чтобы спокойно разобраться в происходящем. Каэ ужасно боялась, что она упустит момент и мысль эта, казавшаяся ей почему-то чрезвычайно важной, ускользнет – и поминай как звали. А между тем она была готова понять нечто невероятно нужное, необходимое всем. И ей хотелось еще долго брести по странному подземелью, лишь бы никто не отвлекал ее от разговора со своим внутренним голосом.

«Тебе ничего не кажется странным в этом мире?» – спрашивал голос.

– Слишком многое. Объясни конкретнее. «Могу и конкретнее. Не слишком ли много здесь нечисти?»

– Ну не знаю. По сравнению с прежним миром – возможно.

«А тебе не кажется...»

– Мы пришли! – Торжественный голос жреца ворвался в ее сознание и разбил хрупкое стеклянное тело новорожденной мысли.

Каэ обвела своих спутников и провожатых непонимающим взглядом.

– Дитя мое, – наклонился к ней жрец. – Не слишком ли вы рассеянны? Ведь сейчас начнется испытание, ставкой в котором будет ваша собственная жизнь.

Каэтана подняла голову и огляделась.

Жрецы привели их в огромную пещеру с высокими сводами, с которых свисали гигантские сосульки – сталактиты, отчего пещера казалась пастью зверя, ощерившегося перед последним прыжком. В центре пещеры было небольшое озерцо со спокойными кристально чистыми водами. При первом же взгляде на него Каэтана поморщилась. Она начала испытывать устойчивое отвращение к подземельям и подземным водоемам после посещения города джатов.

На противоположном берегу озерца находилось каменное возвышение, напоминающее трон. Здесь природа изваяла из камня множество фигур, застывших в стремительном движении. Говоря по правде, это было очень красиво. В призрачном свете кристаллов, . которые по-прежнему держали в руках жрецы, все приобретало таинственный, сказочный вид.

– О госпожа, – с поклоном обратился к ней ийя, -Вы должны занять каменный трон.

Каэ поняла, что испытание началось, и даже не успела заволноваться. Она ободряюще кивнула своим спутникам и двинулась в обход озера к своему месту. Двое жрецов отвели остальных ко входу в пещеру. Они скрылись во мраке, и хотя Каэ знала, что друзья не так уж и далеко от нее, все равно ощутила себя заброшенной на необитаемый остров. Третий жрец шел следом за ней. Он подождал, пока Каэ заберется на трон, и установил в каменном гнезде голубой кристалл.

Возвышение было гораздо массивнее, чем казалось издали. Каэ сидела на этом странном троне, окутанная призрачным светом, и видела перед собой только зеркальную поверхность воды.

...Баал-Хаддад не торопясь шел известными только ему путями, опираясь на свой трезубец. Его безглазое серое лицо было повернуто в ту сторону, откуда исходил голубой свет. Он знал, что в спокойных водах озера станет ждать своего часа, пока изгнанная из тела душа не станет метаться в поисках выхода. И тогда он завладеет ею...

Ийя трясущимися руками достал из складок своего одеяния шелковую тряпицу, – его братья были поглощены ритуалом и не заметили этого скользящего легкого движения. Через несколько минут все должно было кончиться.

Испытание между тем началось.

Все, кто стоял за спинами жрецов, по ту сторону подземного озера, видели, как один из них плавными движениями рук стал творить в воздухе нечто – и мириады огненных пылинок поплыли через озеро по направлению к Каэ, принимая облик огненного змея. Старик внимательно следил за тем, как поведет себя женщина, сидящая перед ним на каменном троне. Если она сможет вспомнить свою магию, то сейчас начнет творить встречное заклинание, призванное уничтожить змея. Если не вспомнит, то попытается убежать или сразиться с ним или выберет еще какой-нибудь путь. Он должен быть наготове, чтобы спасти ее в ту секунду, когда окажется, что его помощь все же нужна.

Огненный змей – подобие Авраги Могоя – медленно плыл по воздуху, и его чешуя сверкала и переливалась в темноте. Наконец свет, исходящий от змея, смешался с голубым светом кристалла, бросая голубые всполохи в самые дальние уголки пещеры.

Напряжение, повисшее в воздухе, стало физически ощутимо. Воршуд прижался к Бордонкаю, широко открыв глаза. Эйя и Габия вцепились друг в друга, а Джан-гарай и Ловалонга застыли с каменными лицами. Императора и его советника без всякого почтения оттеснили назад.

Каэтана сидела по-прежнему неподвижно, будто и не видела чудовища, неумолимо приближающегося к ней. Наконец змей достиг трона и опустился на камень. Он. несколько раз обвил подножие и стал перетекать все выше и выше, стремясь уничтожить свою жертву.

– Она ничего не может с ним сделать, – в отчаянии прошептал жрец. – Уничтожь змея, – обратился он к брату,

– Не могу, – прохрипел тот, и в этот момент стало очевидно, что он уже пытается истребить существо, созданное его заклинанием, но оно не подчиняется приказам.

Второй ийя присоединился к первому, посылая заклинания одно мощнее другого, но змей, казалось, обрел другого, более сильного, покровителя и не желал исчезать. Вот его громадная голова взвилась в воздух перед самым лицом Каэ, открывая чудовищную пасть, и Габия, не выдержав, истошно закричала.

Каэ вздрогнула на своем троне и вскочила с места, всматриваясь в темноту, вслушиваясь, затем позвала:

– Габия, Габия!

Все потрясенно глядели на хрупкую женскую фигурку, стоявшую на возвышении. Огромный змей все еще угрожал Каэтане своими клыками, но она его явно не видела. Более того, она стояла как раз в том месте, где качалась огромная змеиная голова. Для Каэтаны ее не существовало.

Эйя отвесил сестре звонкую затрещину.

– Уйдите все! – рявкнул жрец – Уйдите, вы ее погубите!

Габия послушно отбежала назад, в темноту и там и осталась. Другие не сдвинулись с места. Ийя не стал спорить. Он обратился к братьям:

– Вы чувствовали магию?

– Нет, – ответили они.

– Что же тогда произошло?

Каэ успокоилась на своем возвышении. Она поняла что с друзьями все в порядке.

Испытание казалось ей скучным и утомительным делом – у нее перед глазами то и дело вспыхивали красные пылинки. И стоило большого труда не отводить от них взгляда – эти световые эффекты раздражали и оставались абсолютно непонятными для нее.

Жрецы посовещались несколько минут и решили повторить испытание. Однако теперь они не были едино-атласны в своем решении. Одного из них пугало полное отсутствие реакции со стороны испытуемой – он нервно мял в руках сверток с ее волосами. Старик знал, что, когда в его руках находится это смертельное оружие, женщина – там, на троне, который установлен над источником энергии, многократно усиливающим заклятия, – совершенно беспомощна и беззащитна. Она должна была погибнуть от клыков змея. Ийя по природе своей был человеком мягким, принятое решение претило ему самому – но теперь, когда он воочию убедился в силе женщины, пришел к выводу, что испытание нужно продолжать до ее гибели.

Его братья более всего были испуганы неподчинением и независимостью собственного творения, но и они решили повторить опыт.

Жрецы начали творить новое заклинание. По мере того как они это делали, вода в озере стала приходить в волнение. Наконец она взбурлила, и на поверхности показалась отвратительная жабообразная голова. Приплюснутая, увенчанная наростами, похожими на рога, вся покрытая пятнами, она была блестящей и склизкой. Круглые глаза не мигая смотрели на людей, а на нижней челюсти висела кожистая бахрома. Чудовище открыло пасть, сверкнув кинжальными зубами, оглушительно заревело и стало высовывать из воды голову, которая оказалась посаженной на длинную шею. Шея была мощней и защищенной роговыми пластинами.

Каэ тоже увидела подводного жителя. Она вскочила на своем троне и выхватила из ножен мечи Гоффаннона, сверкнувшие в голубом свете ослепительным льдистым блеском.

– Это страж озера, – прошептал ийя мертвеющими губами. – Это не его магический образ, это он сам. Мы разбудили его.

– Спасайтесь! – закричал второй жрец, быстрее сообразивший, что происходит на самом деле.

Третий стоял охваченный ужасом, полный сомнений, не зная, что предпринять.

Страж озера стремительно рассекал водную гладь, двигаясь прямо к нему. При этом немигающие глаза чудовища смотрели только на маленький шелковый сверток в руках несчастного старика.

Бордонкай вылетел вперед на помощь старику, размахивая своей ужасной секирой. Бежала по берегу озера Каэ, думая только о том, чтобы успеть. Она успела удивиться, что монстр двинулся не к ней, а к одному из ийя.

Все произошло в считанные секунды. Чудовище пересекло водоем и стало выбираться на берег. Полностью появилась из воды длинная шея, показалась мощная широкая грудь, продолговатое туловище, которое покоилось на коротких когтистых лапах с перепонками.

Голубовато-зеленое в холодном призрачном свете кристалла, тело чудовища все тянулось и. тянулось из воды. Зашуршал о камни чешуйчатый хвост, по форме напоминающий крокодилий.

Внезапно монстр весь выгнулся в стремительном броске, его голова метнулась вперед, обогнув Бордонкая, и схватила клыкастой пастью истошно завопившего жреца. Мощные челюсти сомкнулись на его теле только на мгновение, затем опять разжались, и сломанное тело выпало из них. Край одежды зацепился за один из кривых клыков, и чудовище отчаянно замотало головой. В одном из таких мощных рывков голова натолкнулась на Бордонкая, и исполин отлетел в сторону, сбитый с ног страшным ударом.

Страж озера несколько раз щелкнул зубами, и наконец тело старика с оторванной рукой отлетело в сторону, а чудовище вернулось в воду и стало стремительно погружаться. Громадный хвост еще несколько раз ударил по воде, вспенив ее, но уже через несколько секунд только стремительно сужающаяся воронка на месте погружения жуткого монстра напоминала о его существовании. Люди в оцепенении стояли на берегу озера, вода в котором опять стала спокойной и прозрачной.

– Это называется испытанием?! – Разъяренный император налетел на двух потрясенных жрецов: – Вы хотели убить ее!

– Нет, повелитель! – закричал ийя. – Нет!!

– То, что случилось, аита, лежит за гранью нашего Понимания, – прошептал второй, опустив голову.

Оба брата подошли к страшному, изуродованному телу. Осторожно перевернули его на спину, замерли. В широко распахнутых глазах мертвеца застыл нечеловеческий ужас, левая рука была оторвана, одежды залиты кровью. Но в правой, уцелевшей руке старик все еще сжимал нечто. Один из братьев не без труда разжал мертвые пальцы, и из них выпал мокрый шелковый лоскут. В него была завернута прядь темных волос. И хотя точно нельзя было сказать, кому они принадлежали, оба брата, не сомневаясь ни секунды, с ужасом уставились на покойного.

– Зачем? – прошептал один. – Зачем ты это сделал?

– Как же так?! – Второй взял в свои руки сморщенную старческую кисть, всю в темных пигментных пятнах...

Когда беспомощная человеческая душа, изгнанная из тела столь жестоко и внезапно, стала растерянно метаться по пещере, оглашая ее беззвучными воплями, Баал-Хаддад поднял свой трезубец и безошибочно вонзил его в то место, где у человека находится сердце. Трезубец прошел сквозь бесплотную тень и вышел с другой стороны. Нанизанная, как рыба на гарпун, жертва извивалась в страшных муках, а безглазый Повелитель Мертвых уже шагал одному ему известными путями на встречу с братьями.

Когда дорогу ему преградил высокий мужчина в белых доспехах, Баал-Хаддад, не колеблясь, наклонил к нему конец трезубца со словами:

– Не выдержал, братец, выбежал навстречу?

– Идиот!!! – зарычал внезапно тот. – Повелитель гниющей плоти, выродок безглазый! Это не она!!!

Баал-Хаддад поднес трезубец к лицу и принюхался. Тень на остриях извивалась и корчилась.

– Верно, не она. Ну тогда сам и лови ее, если я способен повелевать лишь гниющей плотью. Попробуй справиться с ней, ловец душ...

Безглазый бог расхохотался и ударил о землю своим страшным оружием, исчезая из виду. Сброшенная этим ударом с трезубца, исковерканная душа отлетела в сторону человека в белых доспехах. Он схватил ее, смял и запустил крохотный комок в темноту, где нет ни смерти, ни воскрешения, – Джоу Лахатал гневался...

– Горе нам, горе нам, о император! Позор нам, благородная госпожа. – Жрец стоял на коленях у тела брата.

– Потом, потом. – Молчавший до сих пор Агатияр наконец очнулся и опять принял на себя тяжесть руководства. – Уходим отсюда. Хватит с нас испытаний и кровавых трагедий.

Повинуясь просьбе Каэтаны, Бордонкай завернул мертвое тело в плащ, поднял его и понес к выходу из пещеры. Остальные окружили императора и Каэ и двинулись следом за гигантом. В самом конце процессии два жреца, моментально постаревшие, тяжело плелись, придавленные им одним понятным открытием и всем понятным горем. Пещеру покидали торопливо. Никто не хотел проверять, не появится ли еще раз из глубин озера его смертоносный страж в поисках новой жертвы...

– Страшное дело замыслил наш несчастный брат. – Лицо ийя было скорбным, вокруг рта залегли новые бесчисленные морщины, но голос звучал ровно и бесстрастно: – Он похитил прядь волос госпожи. Это опасное оружие в руках умелого мага. Если бы госпожа смогла вспомнить свои заклинания, то он разрушил бы их действие. Но госпожа не вспомнила магию, и змей должен был сожрать ее, ибо мы не смогли его остановить.

Каэ внимательно слушала, не говоря ни слова. Ей было необходимо выяснить все вплоть до мельчайших подробностей, прежде чем признаваться, что никакого змея она не видела. Видела только вполне реального стража озера, и этого ей хватит до конца дней.

– Все произошло совсем не так, как мы предполагали, – подтвердил второй жрец, – но и не так, как думал наш несчастный брат.

– Но почему, почему он так вероломно поступил? – вскричал император.

– Он сомневался, аита, – ответил вместо жрецов Агатияр. – Он подумал, что, уничтожив госпожу, уничтожит и противоречие, а это в корне ошибочное мнение.

– Ты прав, советник. – В знак уважения к прозорливости Агатияра оба ийя склонили седые головы.

– А теперь, госпожа, ответьте на наши вопросы, – попросил Каэтану один из братьев.

Она была согласна отвечать, ибо давно уже поняла, что жрец, поведение которого показалось странным, погиб там, в пещере, и теперь ей нечего опасаться... Пока...

– Я готова.

– Самое главное, как вы узнали, какой из монстров настоящий? – Старик даже привстал в волнении. – Мы не ощутили никаких признаков использования магической силы, однако вы отличили чудовищ.

– Просто там был только страж озера, – ответила Каэ совершенно откровенно.

Ийя переглянулись, после чего второй Переспросил:

– Вы говорите, что видели только одного Монстра, и все?

– Еще я видела много красной пыли, мерцающие точки в воздухе – не самое приятное явление, честно говоря, будто глаза пытаются запорошить.

– О боги! – выдохнул жрец. Второй молчал.

– Ну что же, – наконец выговорил первый ийя. – Теперь все понятно.

– Что понятно? – осведомился Зу-Л-Карнайн.

– О император! Госпожа не обладает никакой магией, но она обладает гораздо более серьезным и, что самое важное, редким даром – прозревать истинное. Очевидно, ее предназначение и заключается в том, что с этой способностью связано. Наши чары не подействовали на нее, потому что госпожа видела суть того, что за ним стоит. И в то время как все мы находились в одной реальности с созданным нами огненным змеем, она была в том мире, где магическое существо оставалось лишь горсткой пыли, из которой его создали. Магия не существует для госпожи. Поэтому, когда наш несчастный брат наложил заклятия на похищенную прядь волос, страж озера бросился на того, кто его притягивал: ведь брат так и держал волосы при себе.

– Я только не понимаю, – признался Агатияр, – откуда все-таки появился этот самый страж озера?

– И я не знаю, о советник. Мы хотели создать его магический образ, но, видимо, брат наш использовал слишком сильные заклятия, разбудив и подняв со дна само чудовище, за что и поплатился.

– Он сам так решил? – внезапно спросил император. – Или кто-то внушил ему эту мысль?

– Боюсь, что внушили, аита, – пробормотал старик. – Мы хотели вопросить тень нашего брата обо всем, что он скрыл от нас при жизни...

– И что?

– Ее нигде нет... – Ийя обвел всех присутствующих глазами, полными слез.

– Что значит «нигде»?

– Нигде, господин, – скорбно подтвердил жрец, – ни среди живых, ни среди мертвых.

– Хорошо. – Голос Джангарая прозвучал резче, чем хотелось бы ему самому. – Испытания ничего не дали, – Что нам теперь делать?

– Ждать, – предложил ийя.

– Чего ждать? – загремел Джангарай. – Ждать, пока одна из смертельных случайностей не настигнет госпожу и она не лишится жизни?!

– Ведь уже ясно, – выступил вперед Ловалонга, – что наша госпожа действительно предназначена совершить нечто, что пугает Новых богов. Но нужно же наконец узнать истину!

– Они правы, – обратился к жрецу император. – Что толку в ожиданиях? Это все равно что осаждать город в пустыне – сам умрешь от жажды и жары, прежде чем пересидишь защитников.

– Тогда мы можем предложить гоепоже переночевать в храме, – промолвил старик. – То, что приснится ей этой ночью, будет истолковано как знамение. Мы помолимся великому Барахою за нее.

Ночь в храме прошла неспокойно. Огромное пространство было наполнено неясными шорохами, голосами. Были слышны звуки чьих-то осторожных шагов по мраморному полу. Если говорить откровенно, Каэтана чувствовала себя более чем неуютно. Но беда заключалась в том, что поговорить откровенно было не с кем. Опустевший со смертью Тешуба храм зажил своей собственной жизнью, абсолютно непонятной и непредсказуемой.

Каэтана мыкалась между колонн, усилием воли удерживая себя от того, чтобы не запеть легкомысленную песенку или не начать декламировать стихи вслух. Гулкое эхо разносило звуки по всему пространству храма, искажало их до неузнаваемости, и одиночество от этого становилось все невыносимей. Страха не было. Была тоскливая вселенская пустота, боль, до поры до времени таившаяся в самой глубине души, и огромное детское непонимание того, что происходит.

Каэтана задумалась. С самого начала, с того времени, когда она выпала из сна в этот удивительный мир и приняла тот факт, что ей суждено остаться в нем навсегда, ее подхватила и закружила в бешеном водовороте череда нескончаемых событий. Она оказалась вовлеченной в чью-то чужую, непонятную ей игру, в которую, похожее играли вообще без правил. Пора было устанавливать свои правила, но она не знала какие. Невольно вспомнились ей слова растерянного аиты: «Это первое сражение, в котором я играю, в лучшем случае, роль шахматного слона». Какую роль играла она в этом театре богов?

Неожиданно Каэтана разозлилась. Ей вовсе не улыбалось провести ночь стоя, как лошадь на конюшне, в темноте пустого храма.

– Между прочим, – заявила она, обращаясь неизвестно к кому, – лично я ложусь спать.

– Повремени немного, пожалуйста, – раздался негромкий голос из-за колонны.

Каэ покачнулась, но в обморок не упала.

– Повременю. А убивать не будете?

– Риторический вопрос, – ответствовал кто-то невидимый. – Ты же хочешь спросить совсем о другом.

– Не спорю. Но прежде чем спрашивать, я бы хотела увидеть, у кого спрашиваю.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился некто. Во всем храме зажегся неяркий голубоватый свет, и из-за колонны вышел невысокий темноволосый человек в длинном плаще. От него веяло теплом, покоем и уютом.

– Красивая, – задумчиво сказал человек, разглядывая Каэтану так, словно хотел навеки запечатлеть в памяти ее черты.

– Спасибо, – растерянно улыбнулась она.

– Ну так что же ты делаешь ночью в пустом и неуютном храме? Спать лучше в постели.

– Я бы и спала, но предсказатели Зу-Л-Карнайна возвестили, что единственный мой шанс получить ответы на все вопросы, которые мучают меня и моих друзей, – это провести ночь здесь. Вы знали Тешуба?

Человек погрустнел:

– Мир праху и свет его душе. Мы с ним были почти друзьями. Жаль, что я не смог ему помочь, но такова цена.

– Цена чего?

– Милое дитя, не стоит вмешиваться в еще большее количество историй, чем ты уже вмешалась. Не удивляйся, – улыбнулся он, заметив изумленный взгляд Ка-этаны, – я многое о тебе знаю. Даже больше, чем Тешуб. Немногим могу помочь, правда, но все, что смогу, сделаю. Сначала выслушай меня, а потом задавай вопросы. И давай сразу договоримся так – иногда не следует заранее знать, что тебя ждет, поэтому я буду отвечать по своему усмотрению. А для начала я хочу рассказать тебе одну притчу.

Каэтана молча кивнула.

– Тогда пойдем и сядем там, на ступеньках. На улице сейчас теплее, чем в храме. Луна уже, наверное, взошла. Фонтаны журчат.

– На плитах засыхает кровь Тешуба... – мрачно продолжила Каэтана.

– Кровь уже давно смыли, дитя. И тебе это известно. А если говорить иносказательно, то кровь его напитает песок пустыни и на том месте вырастут дивные цветы если не сейчас – так через столетия. Пошли.

Они медленно вышли из храма и сели на теплых, нагретых за день ступенях.

– Так вот, Каэ. Когда-то, несколько тысячелетий тому назад, в Урукуре правил мудрый князь. Утверждают, что имени его история не сохранила, но скажу тебе по секрету, что звали его Тэйя. Хотя это не важно. Важно, что он очень хорошо разбирался в тонкостях человеческой души.

И вот однажды он призвал к себе мудрецов и сказал им, что хочет, чтобы они соорудили корабль, который плавал бы по воздуху, как по воде. На что они, конечно, возразили: такое невозможно, ибо наука не допускает, чтобы предмет тяжелее воздуха поднялся, опираясь на него. Это, мол, под силу только богам. Но Тэйя возразил им, что повелитель гемертов давно уже обладает подобным кораблем. И беда в том, что у ученых Урукура не хватает мудрости построить подобную машину.

Что ты думаешь, дитя мое? Через полгода хитроумный Тэйя уже летал по воздуху на таком корабле. Не говори человеку, что это невозможно, и он перешагнет через невозможное не глядя. Я понятно говорю?

– Понятно, и, как я понимаю, впереди у нас в основном невозможное. Но все-таки расскажи, как быть. Если ты многое про меня знаешь, то должен знать, как неприятно мне выглядеть куклой в игре богов. Они изрядно разозлили меня – ведь я их не собиралась беспокоить. Они убивают направо и налево добрых и мудрых людей. Они травят меня и моих друзей, как диких зверей. Может, и сил у меня меньше, и могущества, но недостойно жить во тьме неведения. Знаешь, говорят: блаженное неведение. Так вот, я уверена, что блаженного неведения не бывает.

– Предпочитаешь докапываться до сути вещей? – улыбнулся человек.

– Да, – твердо ответила Каэ и не таясь посмотрела ему.прямо в глаза. – Предпочитаю.

– Хвала тебе за это! Даже не стану отговаривать и объяснять, как это хлопотно и опасно. Каждый сам выбирает себе дорогу и в конце ее получает то, к чему по-настоящему стремился всю жизнь. Что касается конкретных советов, то у тебя есть единственный выход. И Тешуб не присоветовал бы тебе ничего другого – нужно идти на северо-запад.

Это довольно далеко отсюда – я имею в виду то место, которое тебе нужно отыскать. Ищи Безымянный храм Безымянного божества. Там отвечают на незаданные вопросы. Скажешь, расплывчатый и неясный совет? Но ты ведь еще меньше любишь четкие и предельно ясные предсказания. Видишь, сколько я про тебя знаю? Тебе нужно достичь Запретных земель, где живут дети Интагейи Сангасойи. Они так и зовутся – сангасои. Это могущественный и очень гордый народ. Если они поймут, что у тебя действительно есть незаданные вопросы, то проводят тебя к Безымянному храму. Но не буду утверждать, что ты доберешься туда без приключений.

– А Арескои, Малах га-Мавет, Кодеш...

– Остановись, а то придется долго называть разные имена. Да, это серьезная опасность. Серьезная, но не единственная. Но видишь ли, чем интересен Безымянный храм. Если тебе действительно нужно попасть туда, чтобы получить ответ на незаданные вопросы, если действительно больше никто не может на них ответить, то человек обязательно доберется до этого места.

– А на мои вопросы действительно никто не может ответить?

– Я – нет. Во всяком случае, на большинство. А если найдется такой мудрец, то ведь и надобность в путешествии отпадет сама собой, – ты и так будешь знать, как тебе дальше поступать, правда?

– Красиво изложено, – кивнула Каэ. – А что делать с моими друзьями?

– Пусть те, кто хочет, идут вместе с тобой. А те, кто не захочет, – что ж... Значит, у них нет настоящих проблем.

– Скажи, а про Барахоя ты можешь рассказать?

– Могу, отчего же нет. Барахой – Великий, как его потом стали называть глупцы и льстецы, – когда-то создал этот мир. Он постарался оградить его от других миров и попытался истребить в нем зло. Он думал, что всемогущ и всеблаг, но это заблуждение всех молодых богов. К старости они приобретают опыт и мудрость, но, к сожалению, обычно это происходит слишком поздно и сделанного не исправишь. Обустроив мир, Древние боги ушли на покой. А ушедших богов скоро забывают, так что и Барахоя тоже забыли. Говорят, он иногда спускается на землю, появляясь в тех немногих храмах, которые еще остались от былых времен, и по мере сил старается исправить свои ошибки. Но ошибок слишком много, а он один.

– Почему один? Разве другим Древним богам нет дела до этого мира?

– Конечно, есть. Но каждый исправляет свои собственные ошибки. И к сожалению, Новые боги ведут себя почти так же, как Древние на заре времен, – подобно легкомысленным детям.

– Ничего себе легкомысленные дети!

– В случае с тобой – испуганные дети.

– Чем испуганные? Чем я могу угрожать бессмертным? Для них то время, которое отведено мне на жизнь, промелькнет незаметно. Что рядом с их вечностью моя жизнь и зачем они так отчаянно пытаются сократить ее?

– Ты задаешь вопросы, которые обычно остаются незаданными.

– Ты даешь ответы, которые нельзя назвать ответами в строгом смысле слова. Но если я правильно тебя поняла, мне просто необходимо отправиться в путешествие к Безымянному храму...

Человек лукаво улыбнулся:

– Беседовать с тобой – сплошное удовольствие, – и тут же перешел на серьезный тон: – Прости, я не могу помочь тебе ничем более существенным. Но и Те-шуб не сделал бы большего – больше вообще никто для тебя сделать не может, кроме одного человека. И этот человек – ты сама. Но я постарался, как сумел, чтобы нелепая случайность или чей-то злой умысел не оставили тебя без единственной путеводной ниточки. Запиши это, пожалуйста, на мой счет.

– Я искренне признательна, но кто я тебе, чтобы засчитывать или не засчитывать, чтобы решать или судить?

– Тебе это не так важно знать, как важно мне, чтобы ты знала, сколь много значит для меня твое мнение.

– Ты опять говоришь загадками, незнакомец.

– Что же здесь загадочного, дорогая Каэтана? Я хочу в меру своих слабых сил заслужить твою благодарность если не сейчас, так в будущем.

Каэтана улыбнулась, наклонилась ближе к незнакомцу и заглянула ему в глаза. Они неожиданно оказались грустными и молодыми. Странное дело, лицо его – правильных черт, но ничем не примечательное – все время ускользало из ее памяти. Отвернешься – и его уже нельзя припомнить. А вот глаза... Глаза были замечательные – их взгляд проникал в самые тайники души и говорил о том, чего, чувствовала Каэтана, постичь невозможно.

– Как, однако, время пролетело, – сказал человек, поднимая голову, – рассветает. Ночи нынче короткие. Ну что ж... Мне пора.

– Подожди, пожалуйста. Мы же еще ни о чем не поговорили. Я и вопросы правильные придумать не смогла. Скажи, а на какой вопрос ты бы хотел ответить сам?

– Ты удивительная девочка. Знаешь, ведь такой вопрос действительно есть, и ты почти вплотную подошла-к нему. Я и хочу услышать его, и боюсь одновременно. Но я обещаю тебе, что очень скоро мы опять встретимся, сядем вместе посмотреть на звезды и поболтать о том о сем, и тогда я отвечу на него – очень подробно и обстоятельно, – обещаю.

– Честное слово?

– Честное слово.

Незнакомец наклонился и поцеловал Каэтану в лоб.

– Удачи тебе, дитя мое. До свидания.

– До свидания, – прошептала она, закрыв глаза. А когда открыла их, человек уже шел в храм, устало опустив плечи. Еще мгновение, и он скрылся за дверями.

Каэтана, повинуясь внезапному порыву, сорвалась с места и побежала. Она рывком распахнула двери, влетела внутрь и замерла. В храме опять было темно, и никого, ни единой живой души, даже звука шагов не было слышно.

– Подожди, подожди, пожалуйста! – закричала она в полный голос, оглядываясь по сторонам, стараясь в темноте разглядеть силуэт, хотя бы легкий шорох услышать.

– До свидания, Каэ, – донесся до нее далекий-далекий голос. И шел он откуда-то сверху.

Она застыла на месте, привалилась спиной к колонне и медленно сползла вниз на пол. Уснула она моментально и спала без снов.

Когда полуденное солнце раскалило каменные плиты на площади перед храмом, а милосердная тень уменьшилась до крохотного пятачка, Эйя и Габия потеряли терпение. Они решительно поднялись на ноги и заявили:

– Если она собирается провести там и вторую ночь, то мы, конечно, не против. Ну а вдруг там что-то случилось? А мы здесь сидим, как будто так и нужно.

– Именно так и нужно, – спокойно ответил Джан-гарай. – Не вламываться же в храм великого Древнего бога.

– Храм, кстати, уже опустел. И никакого бога в нем нет. В нем есть библиотека и был Тешуб. А вот Малах га-Мавет, или Арескои, или еще кто-нибудь вполне могут навестить там госпожу Каэ. И что тогда? – загорячились близнецы.

Великан Бордонкай неспокойно завозился:

– А я и не подумал об этом – вдруг это правда? Что-то она долго не выходит.

– Тебе, друг мой, и не положено думать, – осклабился Джангарай. – Ты силен не головой.

– Это правда, – не обиделся Бордонкай; понурился, но тут же вскинулся: – Тогда что я вообще делаю тут, если мне положено быть при Каэтане? – И, не слушая больше ничьих возражений, он взял на плечо секиру и зашагал вверх по лестнице.

Эйя и Габия увязались следом. Они так настороженно поглядывали вокруг и прислушивались, что Джангарай и Ловалонга тоже почувствовали беспокойство.

– Кто его знает, – пробормотал аллоброг и двинулся по направлению к храму. Джангарай догнал его через несколько шагов и тихо спросил:

– Скажи, а ты действительно веришь, что это ночное бдение в храме может привести к каким-нибудь результатам?

– Другого пути нет. Так что попытка не пытка?

– Хорошая поговорка, – развеселился Джангарай. – Нужно запомнить.

– Так это же госпожа любит ее повторять – разве не слышал?

Два высоких старика ийя присоединились к ним у самой лестницы. Один из них нес в руках груду старинных свитков, а другой – принадлежности для письма и чистый пергамент.

– Что это? – спросил Ловалонга, указывая на свитки.

– Это, сын мой, толкования снов. Если вашей спутнице что-либо приснилось, то эти записи помогут нам правильно установить, какое указание дает божество.

– Если оно вообще способно на это, – вставил Джангарай.

Жрец неодобрительно на него покосился, но промолчал.

– Способно, способно, – хором заверили ингевона Эйя и Габия. – Указания давать способен кто угодно.

Такого неуважения к божественной персоне старый ийя вынести не мог.

– Не говори столь опрометчиво, – обратился он в пространство между близнецами. – Барахой был грозным богом, и, если он не правит миром, это не значит, что он в нем невластен. Из всех божеств, нам известных, только он, если пожелает, сможет остановить Новых богов.

Бордонкай первым достиг верхней площадки, в два огромных шага пересек ее и отворил двери храма. Эйя и Габия вбежали следом. И туда же двинулись оба жреца. Джангарай и Ловалонга, переглянувшись, остались у входа с обнаженными мечами.

Каэтану они нашли мирно спящей в глубине храма, у самого алтаря. Она ровно и глубоко дышала, на лице ее розовел румянец, а губы смягчала мечтательная улыбка – никто не сказал бы, что именно Каэ преодолела такое огромное расстояние и участвовала в одной из самых великих битв.

Один из стариков наклонился, и осторожно потряс ее за плечо. Каэтана заворочалась, недовольно забормотала, пытаясь устроиться поудобнее и ухнуть в еще более сладкий и глубокий сон, но каменные плиты действительно были не самым лучшим ложем, поэтому она открыла глаза и приподнялась на локтях. Прямо над собой она увидела встревоженные лица троих своих друзей и двоих ийя, приготовившихся слушать рассказы о ее снах и толковать их.

– Всю ночь не спала, – заявила Каэ. – Хочу спать.

Жрецы переглянулись.

– Тебе ничего не приснилось, госпожа?

– Нет, заснула под утро как убитая. Шутка ли – а-всю ночь разговаривать с настоятелем.

– С кем? – оторопело переспросил ийя.

– Или с главным жрецом... Как он правильно называется?

– С каким главным жрецом? – с бесконечным терпением допытывались предсказатели.

Лицо Бордонкая приняло нежное выражение волкодава, у которого пытаются отобрать заветную косточку. Он решил, что ночью в храме Каэтане кто-то угрожал.

– Невысокий человек, – незамедлительно ответила она, усаживаясь и потягиваясь. – Лицо странное, потому что запомнить его нет никакой возможности, все время уплывает из-под взгляда, даже если смотреть прямо на него. А вот глаза удивительные, божественные глаза...

Каэтана огляделась:

– А где остальные?

– Ловалонга и Джангарай стерегут вход на случай всяких неожиданностей, – ответил Эйя.

– А Воршуд?

Близнецы переглянулись с Бордонкаем.

– Вот дух нечистый... Действительно, куда же он делся?

– Может, библиотеку осматривает? – неуверенно предположил исполин. – Все-таки мечта почти сбылась. Он же у нас не лесной и не городской, а библиотечный.

– Да, и не вижу причин говорить это таким пренебрежительным тоном, – послышался тонкий голосок альва откуда-то справа, из-за колонн.

Все обернулись в ту сторону. Альв вышел на освещенный тонким лучом, падавшим из отверстия в крыше, пятачок в таком виде, что все рассмеялись. Даже сдержанные жрецы позволили себе скупо улыбнуться. Воршуд с ног до головы был покрыт пылью и паутиной, которую, казалось, собрал у всех пауков Варда.

– Не вижу ничего смешного, – моментально насупился маленький человечек. – Это не вам, гладкокожим, – умылся, и все. Меня теперь как отскребать – ума не приложу. Щеткой, что ли?

– Ты где был? – строго спросила Габия, насмеявшись вволю.

– В библиотеке. Потом, знаете ли, опять спешка начнётся – все по коням и айда куда-нибудь дальше. Я эту нашу горькую планиду уже наизусть выучил – вот и решил воспользоваться моментом. Пока госпожа беседовала себе о том о сем с приятным мужчиной, я прорвался в хранилище. Они на меня внимания не обратили. Кстати, если меня спросят, то я так и скажу, что зрелый мужчина, – это не шалопай какой-нибудь. И он лично мне очень приглянулся. А куда потом делся, я не видел,

Ийя опустились на каменный пол около Каэтаны, отложив в сторону рукописи и свитки.

– Вы можете подробно рассказать о своей ночной беседе? Она вам не приснилась?

– Что значит – приснилась? – возмутился альв. – Я же своими ушами слышал и видел, как они говорили!

– Видел тоже ушами? – съязвил Эйя.

– Вот уж кто молчал бы, – огрызнулся альв.

– Все споры на потом, – попросила Каэ и повернулась к предсказателям императора: – Я понимаю, что вы не знаете о человеке, который мог бы находиться сегодня ночью в храме. Вы не ожидали его появления?

Те выдержали довольно долгую паузу, но все же решились:

– Надеялись, госпожа. Но думали, что он явится вам во сне. То, что он почтил вас своим личным присутствием, многое меняет. Он сказал что-нибудь важное?

– Он посоветовал идти в Запретные земли и искать Безымянный храм, где якобы отвечают на незаданные вопросы. Вам это о чем-нибудь говорит?

– Говорит, госпожа, – торжественно ответил – один из стариков.

Они поднялись на ноги.

– Нам необходимо о многом побеседовать с вами, ищущие, но сначала нужно вознести благодарность тому, кто помог тебе, – хозяину этого места.

– Конечно, – сказала Каэ, поднимаясь. – С огромным удовольствием. Он мне очень понравился, такой милый человек. И обещал ответить еще на один вопрос, но попозже.

Жрецы уставились на нее с таким странным выражением на лицах, что она осеклась и замолчала, переводя взгляд с одного старика на другого.

– Я что-то сказала не так, мудрые?

– Ты сказала удивительную вещь, госпожа. Ответь, называл ли себя твой ночной собеседник?

– Нет, мудрые. Но вы назовете его?

Те переглянулись, и более старый и морщинистый церемонно ответил:

– Его нет нужды называть, госпожа. Ты и сама знаешь, кто пришел к тебе этой ночью, только боишься произнести это имя вслух...

– Барахой?

Ийя склонили седые головы.

– Нет, – улыбнулась Каэ. – Нет. Это как раз и невозможно. Он совершенно обыкновенный. Просто уставший человек...

– В нем совмещены все лица, поэтому лицо его незапоминающееся... – благоговейно прошептал жрец. – Не называй его имени вслух за пределами этого места. Джоу Лахатал все еще у власти, и он не потерпит, чтобы кто-нибудь получил помощь от его предшественника.

– Странно, – сказал альв, пытаясь собрать со своей густой шерсти самые большие комки паутины.

– Что тебе странно? – повернулся к нему один из стариков.

– Я ведь думал, что вы служите Джоу Лахаталу. А остальные боги, особенно Древние, находятся как бы в забвении. А вы, похоже, рады появлению Барахоя.

– Ты мудр, странный человек, – улыбнулся ийя. – Мудр и проницателен. Мы не служим богам – мы истолковываем их поведение, а это совершенно другая роль. Мы храним знания, а это большой груз и большая ответственность, поверь. И мы уже давно замечаем, что под властью Джоу Лахатала Вард становится все беднее и несчастнее, нежели он был при своем творце – Великом Барахое. Мы не можем говорить об этом вслух, ибо Лахатал неизбежно покарает отступника. Но мы не можем и оставить все как есть, не вмешиваясь...

В этот момент в храм протиснулись, едва приоткрыв массивные двери, Ловалонга с Джангараем. Старик мельком глянул на них и продолжал:

– Обычно человек, приходя в этот мир, не задает вопросов, почему все устроено именно так, а не иначе. Он принимает все как данность и старается приспособиться к ней. Редкие люди пытаются познать мир и изменить его в лучшую сторону. Еще реже кому-нибудь удается достичь успеха.

Второй старик внимательно слушал и, когда первый остановился, чтобы перевести дух, сразу вступил в разговор:

– Мы стары и не ищем богатства и власти. Поэтому нас трудно запугать и нельзя купить. И мы, хранители древнего знания, видим, что мир вокруг нас меняется не в лучшую сторону. Новые боги ведут себя словно дети, которые получили в подарок красивую игрушку и теперь вовсю забавляются ею, пряча от взрослых. Они закрыли дорогу на Арнемвенд Древним богам, и тем стоит немалых усилий даже на короткое время появиться здесь. Боюсь даже подумать, что Древние потеряли интерес к миру, который когда-то создали. Возможно (и я допускаю и такой вариант), Новые боги поумнеют со временем и все войдет в свою колею. Но ведь может случиться и так, что игрушка не дотянет до того момента, как ребенок повзрослеет, а будет сломана значительно раньше...

Первый жрец поднял руку, и его брат замолчал, а старик сказал:

– Ваше появление очень многое изменило в нашем мире. Во-первых, Новые боги очень боятся вас, госпожа. А значит, вы в состоянии повлиять на ход событий – не знаю как. Открою секрет: ваше будущее, прошлое и настоящее сокрыто от нас, как если бы вас не было вообще. Мы долго думали об этом, отправляя вас в этот храм. И теперь знаем ответ...

Все, включая и Каэтану, уставились на старца затаив дыхание, а он продолжал тихим и торжественным голосом:

– Человек не может увидеть то, что неизмеримо больше его самого. Тогда он видит какую-то одну деталь, фрагмент по которому чаще всего neB состоянии вое – произвести целое.

Вы неизмеримо больше, чем мы вначале предполагали, госпожа. Вот почему вас так боятся враги и так любят друзья. Мы совершили бы огромную ошибку, попытавшись предсказать ваше будущее, но еще страшнее было бы не увидеть, что на вас возлагаются сейчас наши надежды...

Каэтана наконец обрела дар речи:

– Но отчего ты так уверен, мудрый, что это был сам Барахой, а не кто-нибудь еще?

– Ваше описание, госпожа, и еще – появление на поле битвы великого Траэтаоны. Слишком много тысячелетий прошло с тех пор, как он вмешивался в сражения смертных. Только теперь мне ясен смысл его появления. Древние боги надеются на вас, госпожа, так же как уповают и люди.

– Но почему на меня? Почему они сами не могут навести порядок на Варде?

– Не знаю, – честно ответил старик, но через несколько мгновений произнес: – Возможно, это и есть тот вопрос, на который обещал ответить Барахой.

– Возможно, – прошептала Каэтана. – А знаешь, мудрый, ведь тяжело жить с такой ношей. Одно дело – отвечать за себя. И совсем другое – взвалить на плечи весь мир и узнать, что твоя задача – сделать гораздо больше, чем в человеческих силах.

– Кто знает, где пределы возможностей человека? – неожиданно сказал альв.

– Мы посоветуем императору отправить вас как можно скорее в Запретные земли и дать охрану. Это немного, но лучше, чем вообще ничего.

– А дорога? – спросила Габия. – Как мы узнаем дорогу?

– Это знание не является запретным, и мы дадим вам карту Варда, на которой отмечены земли, лежащие за хребтом Онодонги. Путь далек, но сравнительно безопасен, – сказал жрец. – Большую часть его вы пройдете по землям Эреду и Джералана, которые покорились Зу-Л-Карнайну, так что люди вам вряд ли посмеют угрожать. Что же касается нелюдей, то мы будем надеяться на то, что вы, госпожа, и дальше сможете справляться со всеми трудностями. Помните, что не важно, в сущности, кто правит Арнемвендом – Новые или Древние боги. Важно, чтобы на земле существовала истина. Вы читали Таабата Шарран?

– Нет, – призналась Каэ. – Во-первых, мне никто и никогда не давал в руки эту книгу, а во-вторых, я слышала, что полного экземпляра нет почти ни у кого. Мне обязательно нужно ее прочесть?

– Может, и не стоит, – вдруг сказал второй ийя. – Во всем есть некое предопределение. Истину нельзя отыскать, она сама открывается в совершенно неожиданных случаях. Будем надеяться на то, что великий Олорун знал, что говорил, когда предсказывал возрождение мира.

– Прими наше благословение, – улыбнулся первый жрец. – Это самое большее, что мы можем тебе дать, ибо все остальное в состоянии отобрать у тебя люди или боги, а вот нашу веру и надежду отнять не сможет никто.

– Благодарю вас, – ответила Каэ, почувствовав то, что стояло за этими простыми словами, – благодарю.

Они вышли из полумрака храма на яркий солнечный свет.

Притихшие спутники долго разглядывали Каэ как некое особое существо, но она подозревала, что этих впечатлений хватит им ненадолго, – потрясение скоро пройдет.

– Что будем делать теперь? – спросил Джангарай, когда они спустились на площадь.

– Спать, – откликнулась Каэ. – Покажите мне какой-нибудь дом, в котором можно найти постель, и я в нее упаду.

Друзья еще не успели ничего придумать, как на площади появился взмыленный отряд тхаухудов, посланный императором для сопровождения его гостей. Не прошло и нескольких минут, как их с почетом доставили в пышные покои дворца, где уже успели убрать все следы разорения.

Дахак Даварасп жил отнюдь не бедно, поэтому спутники не могли пожаловаться на отведенные им помещения. Пожелав им приятного отдыха и сообщив, что к вечерней трапезе император будет рад их видеть, охранники удалились. А друзья разбрелись по своим комнатам и отдали должное прекрасным пышным постелям, созданным для того, чтобы на них видеть самые яркие, сказочные и сладкие сны.

Солнце уже клонилось за городские стены, окрашивая их во все оттенки красного цвета, который навевал грустные размышления о недавней битве, когда их разбудили и пригласили в покои императора. Каэтана обнаружила, что ее наряд был заменен другим, не менее практичным, но более добротным, а то, что замене не подлежало, было вычищено, выглажено и выглядело лучше нового. Она с радостью погрузилась в ванну с горячей водой и получила немалое удовольствие, надевая хрустящую, пахнущую чистотой и свежестью одежду.

Когда Каэ вышла в длинный коридор, блещущий золочеными лепными украшениями, то обнаружила уже поджидавших ее товарищей – таких же умытых, нарядных и сияющих свежестью.

– Прекрасно отдохнул, – поделился впечатлениями Бордонкай. – А девушки тут какие прислуживают – одно удовольствие смотреть.

– Удовольствие не смотреть, а... – Джангарай махнул рукой. – Смотреть – какое уж тут удовольствие?

– Ну и как? – поинтересовалась Габия.

– Не трави душу, – отмахнулся Джангарай. Суровый Ловалонга, обычно не приветствовавший такие разговоры и никогда прежде в них не участвовавший, неожиданно рассмеялся и спросил:

– Выходит, мы все время зря теряли?

– То есть?

– То есть зря заботливый Агатияр прислал нам самых лучших рабынь?

– Н-да... – расстроился Бордонкай.

Коридор огласился дружным хохотом, который не смолкал до тех пор, пока они не остановились у покоев императора.

Большой отряд тхаухудов стоял перед дверями. Они почтительно расступились, пропуская друзей. Двери отворились, и спутники вступили в огромный пиршественный зал, убранный на западный манер. В высоком кресле во главе стола восседал Зу-Л-Карнайн. Вокруг суетились слуги и рабы. За столами сидели суровые полководцы и военачальники, поэтому праздник мало походил на те, что были привычны Ловалонге и Джангараю, – никто не лебезил и не кричал хвалу. И воины и их повелитель хорошо знали себе цену и не нуждались в лести.

Навстречу маленькому отряду поспешил седобородый Агатияр, так пышно разряженный, что они едва признали его под грудой шелков и драгоценностей.

– Агатияр, – не удержалась Каэ, – зачем это тебе?

– Не говорите, дорогая госпожа, – рассмеялся визирь. – Ненавижу все эти наряды, драгоценности и связанные с ними церемонии. И мне это действительно ни к чему. Но сейчас Зу-Л-Карнайн будет принимать изъявления преданности от побежденных князей Урукура и лично от Дахака Давараспа. Конечно, наш император отказался напяливать что-либо подобное, пользуясь. своей неограниченной властью, и удовлетворился простеньким нарядом. А впечатление могущества и богатства призван производить я, вот мне и мучиться.

Пока они говорили, Агатияр подвел их к императору и стал усаживать на самые почетные места. Каэтане досталось кресло по правую руку аиты, которое было ничуть не ниже его собственного.

– Не жалуйся, Агатияр, – наклонился к визирю юный полководец. – Я тебе целую провинцию подарил во искупление.

Тот возвел глаза к потолку, всем своим видом показывая, что разве это искупление.

– Ийя многого не захотели мне говорить, – негромко сказал император Каэтане после того, как приветливо поздоровался со всеми гостями и они заняли отведенные им места. – Мотивируя тем, что это знание таит в себе еще больше скорби и опасностей, чем все остальные. Но они предупредили меня, что тебе нужно торопиться, и я должен помочь, чем смогу. Знаешь, я помог бы и без совета предсказателей, потому что вы мне очень. понравились. Не будь я императором, поехал бы вместе с тобой.

– Я не покоряю весь мир, ваше величество, -рассмеялась Каэтана.

– Как знать, дорогая Каэтана, как знать... Что-то говорит мне, что ты, возможно, делаешь гораздо большее, – ответил император, наливая себе и Каэ вина.

Слуги Давараспа при виде такой царственной простоты застыли в изумлении. На их веку ни один повелитель не делал этого сам.

– Не хочется так быстро расставаться. Твой исполин меня покорил – я ему хотел что-нибудь подарить, и узнаешь, что он мне ответил?

– Что? – заинтересовалась Каэ.

– Что у него все есть – друзья, оружие, конь и задело, ради которого он готов умереть. Что, говорит, ты можешь мне еще дать, аита? И смеется. Великий воин...

– Великий, – откликнулась Каэ, разглядывая Бордонкая.

Гигант, довольный тем, что на пиру вино наливают сразу, как пустеет кубок, не тратил усилий на то, чтобы сдерживаться, а добросовестно пил и ел за пятерых, рассудив, что неизвестно, где и когда он опять попадет на такое пышное празднество.

– Человек, который не побоялся выйти против бога, велик, – опять заговорил император. – Может быть, на обратном пути заедете ко мне? Сделаю Бордонкая полководцем – дам ему армию обучать. Ловалонгу поставлю наместником, Джангараю княжество отыщем; альву библиотеку выстрою размером с город, свезу туда со всего мира редкости; как ты думаешь – согласятся?

– Не знаю, – честно сказала Каэ. – Ты от души предлагаешь, поэтому жаль отказываться. А так я бы не огласилась. Ну что Ловалонга будет с провинцией делать или даже с целым королевством? Он же оттуда сбежит через несколько дней.

– Сбежит, – согласился Зу-Л-Карнайн, – и я бы сбежал. С удовольствием.

– За все нужно платить, император – это твоя плата за славу и великие подвиги.

– Ну да. Ты говоришь, как Агатияр, – по-мальчишески обиделся аита, и опять стало заметно на неуловимо короткое мгновение, что ему не так уж много лет – великому полководцу и Льву Пустыни. Что он еще очень и очень юн. – Ладно, – сказал Зу-Л-Карнайн, делая небрежный жест. – Надо перетерпеть церемонию, а там уж будем со спокойной душой веселиться.

Повинуясь приказу императора, в зал впустили побежденных князей. Аита повернулся к Каэтане со страдальческим выражением на красивом лице и спросил грустным голосом:

– Ну как? Вид у меня достаточно грозный? Каэ не покатилась со смеху только потому, что нужно было поддерживать авторитет полководца. Она набрала побольше воздуха в легкие, затем медленно выдохнула, расслабляясь.

– Нахмурься, что ли, – обратилась она к Зу-Л-Карнайну.

Аита послушно сдвинул брови и обратил гневный лик к Дахаку Давараспу, стоявшему перед ним на коленях. Точнее, бывший правитель Урукура опустился на пол, где стоял, а от императора его отделял еще длинный стол, за которым сидели пирующие. В зале воцарилась тишина. Все переводили взгляд с императора на побежденного князя и обратно.

– Ты посмел, – загрохотал аита, и Каэ поразилась тому, как изменился его голос, – теперь это был грозный голос прирожденного владыки, не терпящего возражений и непокорности, – ты посмел восстать против меня. Знаешь, каким будет твое наказание?

– Прости, Лев, – еле слышно пролепетал князь. – Я не знал, что так получится. Сам бы я никогда не. посмел восстать, но ко мне явился посланец от Арескси и заверил в том, что ты проиграешь все последующие сражения, ибо в твоем лагере находятся...

Император привстал с кресла, чтобы лучше расслышать последние слова Давараспа, а люди замерли, боясь упустить хоть единый звук, но тут высокое окно с цветными стеклами разбилось со звоном и грохотом, и страшное нечто ворвалось в пиршественный зал. В мгновение ока, раньше, чем успели что-либо понять ошеломленные тхаухуды, чем сорвались со своих мест Джангарай и Ловалонга, а Бордонкай оторвался от очередного кубка, – птица, более всего похожая на ворона, только огромных размеров, пронеслась через весь зал, подлетела к Давараспу и изо всей силы клюнула его в глаз. Судя по тому, как мгновенно оборвался на звенящей высокой ноте крик мятежного князя, клюв пробил ему глазницу и проник прямо в мозг. Тело урукурского владыки безвольно свалилось на пол, обагрив узорчатые каменные плиты кровью. А ворон вылетел через разбитое окно прежде, чем кто-либо опомнился и пришел в себя.

– Это говорит нам больше, чем он сказал бы живой, – заметил Зу-Л-Карнайн.

Подбежавшие слуги подобрали тело пленника, вытерли кровь и посыпали это место свежими цветами. Празднество продолжалось, однако воины Зу-Л-Карнай-на пили в тягостном молчании.

– Прости, аита, – наклонилась к нему Каэтана. – Из-за нас ты столкнулся с Арескои, да еще и с его братьями.

– Рано или поздно это все равно бы произошло, – отозвался тот. – Зато увидел Траэтаону и повоевал под его командованием. К тому же теперь я лично заинтересован, чтобы ты благополучно добралась до Запретных земель.

– Знаешь... – Она тронула его рукой, и император, отвыкший за время своей власти и славы от таких жестов, удивленно на нее посмотрел. – Я насчет библиотеки – ты бы действительно мог это сделать для Воршуда?

– Конечно, – улыбнулся аита.

– Я думаю, зачем тащить его в такую даль? А вдруг он захочет остаться с тобой и засесть в самой большой библиотеке мира – это ведь его мечта. Давай спросим...

– Спроси, дорогая Каэтана, – сказал император. Каэ поманила к себе Воршуда. Альв менее других казался потрясенным только что происшедшим событием и с аппетитом уплетал жареную гусиную грудинку в каком-то пряном соусе. Увидев приглашающий жест Каэ, он старательно вытер шерстку салфеткой из белого полотна и степенно двинулся к императору. Воршуда распирала гордость – он и помыслить не мог, что будет сидеть за одним столом с князьями, ханами, полководцами и самим Зу-Л-Карнайном, от одного имени которого ему становилось дурно в таком далеком теперь Аккароне.

Он поклонился императору, но не очень глубоко, и тут же подумал, что гордость распирает его не слишком сильно. Воршуд чувствовал себя ребенком, обнаружившим вдруг, что он вырос из старых вещей и игрушек. Занятый этими мыслями, альв не сразу понял, что говорит полководец о какой-то самой большой в мире библиотеке...

Наконец ему удалось уразуметь, что Зу-Л-Карнайн приглашает его к себе на службу и сулит неслыханное – построить огромное здание и свезти туда все книги, какие только укажет ему Воршуд или назовут знатоки. И альву будет позволено всю жизнь провести в этой сокровищнице знаний – это будет его владение, его княжество, его дом.

Ослепительная реальность, лучше всякой мечты, вставала во весь рост перед маленьким мохнатым человечком. Он смотрел во все глаза на аиту, пожелавшего сделать ему такой грандиозный подарок. Наконец он решился задать вопрос. И то, что он спросил, удивило его самого гораздо больше, чем собеседников.

– А вы? – спросил он у Каэтаны.

– Мы двинемся дальше. Послушай, Воршуд, – она притянула его к себе за руку, – у нас положение шаткое и ненадежное. Новые боги не простят нам победы у ал-Ахкафа. Мы стали опасны, так что меры против нас будут приняты гораздо более серьезные. Но мы должны идти – это единственное, что остается. А ты... Такого шанса не будет больше никогда. Пока Зу-Л-Карнайн хочет сделать тебе этот подарок, пока он не занят более важными делами, соглашайся, Воршуд!

Маленький альв смотрел на Каэтану темными глубокими глазами:

– Вы действительно хотите мне добра?

– Зачем ты спрашиваешь?

Аита наклонился поближе, чтобы услышать ответ Воршуда. Почему-то он был уверен, что заранее знает этот ответ.

– Я благодарен императору за его доброту. Само желание создать для меня библиотеку – это уже огромный подарок, больше которого никто не сможет сделать. – И альв поклонился Зу-Л-Карнайну. – Но я пойду с вами, дорогая госпожа. Пойду, потому что не могу не идти. Когда-нибудь, возможно, я напишу книгу об этом путешествии, и, возможно, император согласится принять ее в дар. Но ни одна книга на свете не заменит мне той жизни, которой я живу сейчас. – Он обратился к аите: – Госпожа Каэтана всегда говорила мне, что человек ежесекундно делает свой выбор. И каждая секунда определяет всю его дальнейшую жизнь. Я делаю свой выбор здесь и сейчас, о император! Я благодарю тебя, но отвечаю – нет.

– Так я и думал, – ответил аита, откидываясь на спинку кресла. – Я был уверен, что ты откажешься, как уверен в том, что Ловалонга откажется от королевства, Джангарай – от княжества, а Бордонкай – от армии. Я не предлагал ничего вашим близнецам, но, что бы ни предложил им, и они откажутся – уверен. Ты, – повернулся он к Каэтане, – можешь дать им значительно больше, чем обыкновенный владыка одной четверти Варда. Ты могущественнее, поэтому у меня есть к тебе просьба. Я серьезно, – заверил он, видя, что Каэ улыбается.

– Хорошо, император. Если это в моих, силах, я выполню ее.

– Я попрошу очень много или очень мало – это как посмотреть. Но не сегодня. Сегодня мы будем праздновать победу и не станем говорить о том, что ждет нас впереди. А завтра... завтра ты уедешь. И перед тем как мы расстанемся, я попрошу у тебя об одной вещи. Вина! – крикнул император, и слуги, наконец оказавшись в своей тарелке, бросились наливать вино из кувшина, Лкоторый стоял у правой руки аиты.

Утром следующего дня, бодрые и отдохнувшие, члены маленького отряда собрались около дворца, следя за сборами каравана. Жрецы ознакомили друзей с картой, которая хранилась ими как зеница ока. На ней Вард был изображен значительно подробнее, чем на любой другой карте. Она не заканчивалась Джераланом, а показывала, что за хребтом Онодонги есть еще огромное пространство, называемое Запретными землями. Между Онодонгой и страной тагаров лежали леса, официально относящиеся к территории Джералана, но там никто из тагаров не жил.

Жрец объяснял друзьям путь, одновременно набрасывая его пером на прекрасной старинной бумаги карты:

– Удобнее всего идти прямо через весь Урукур, по пустыне, на Эреду. Затем через Джералан и леса – к Онодонге. Запретные земли носят еще одно название: Сонандан – Земля детей Интагейи Сангасойи.

– Странное название, – сказал Джангарай.

– Я не могу точно объяснить, почему она так называется, – мягко улыбнулся жрец. – Слишком много легенд ходит об этом, и никто не знает, сколько в них выдумки, а сколько правды. Раньше, бывало, люди шли в Сонандан, а теперь времена очень изменились. Ну ладно. О главном, – перебил он себя. – За Онодонгой протекает река Шанг. На ее правом берегу и начинается Сонандан.

– А насколько он велик? – спросил альв.

– Сонандан, если верить легендам, – огромное государство. Но что там происходит сейчас, не знаю.

– Может, – вдруг испуганно прошептала Габия, – может, Сонандана уже и нет вовсе? Может, и храма нет? Мы придем, а там пустыня или развалины, как в Тор Ангехе.

– Глупая ты животная, – лучезарно улыбнулся Эйя. – Госпоже-то кто сказал отправляться в Запретные земли? Вот видишь!.. – торжествующе закончил он, глядя на покрасневшую Габию. Но последнее слово все равно осталось за его неугомонной сестрой.

– Что касается животного... – начала она, но Эйя предпочел не спорить и поднял руки, сдаваясь.

Ийя с отеческой улыбкой наблюдал за ними, думая о том, дойдут ли они до далекой земли. Чем больше опасностей преодолеет маленький отряд, тем большие испытания будут ждать его впереди. А боги мстительны. Они не прощают людям своих ошибок. Так было всегда...

По рядам воинов и слуг прокатился ропот и стих: перед дворцом появился император. Лев Пустыни, аита Зу-Л-Карнайн со свитой и неизменным верным Агати-яром, которому наконец удалось избавиться от праздничных одеяний и отвоевать право носить свой любимый синий халат и боевую саблю. Агатияр приветливо раскланялся с друзьями и лично отправился проверять, все ли взяли с собой в дорогу тхаухуды, выделенные в качестве сопровождения по землям императора.

Слуги в последний раз проверяли подковы у коней и крепость сбруи; пересчитывали бурдюки с водой и мешки с продовольствием. Несколько кузнецов на переносных горнах подправляли оружие солдатам, уходившим в поход вместе с Каэтаной и ее друзьями. Площадь перед дворцом превратилась в небольшой военный лагерь, и аита, глядя на него после вынужденного пребывания в роскошных палатах, явно отдыхал душой.

– Знаешь, – пожаловался он Каэтане сразу после приветствия, – я вырос в строгих условиях. Наша Фарра не очень богата. На меня нынешняя роскошь давит. Снова хочу в поход, на войну. Может, завоевать для тебя Запретные земли?

– Запретные земли нельзя завоевать, владыка, – вмешался в разговор жрец. – Даже боги не решаются этого делать. Равновесие мира нарушится и он придет к гибели, если какой-нибудь безумец пойдет в Сонандан с войском.

– Ладно, ладно, – отозвался император. – Кажется, пора становиться тираном, а то все время кто-нибудь в чем-нибудь с тобой не согласен. Предсказатели запрещают воевать там, где хочешь. У Агатияра свой взгляд на финансовый вопрос. – Зу-Л-Карнайн махнул рукой с видом полной безнадежности. – Теперь вот ты...

– А что я? – встревожилась Каэтана.

– Уезжаешь... Я ведь обещал высказать тебе свою просьбу.

– Да, император. Я слушаю.

– Перестань называть меня императором, – взмолился аита.

– Это вся просьба? – обрадовалась Каэ. – Стоило ждать до сегодня?

– Подожди, подожди, – встревожился полководец. – Никакая это не просьба, точнее, тоже просьба, но не та... – Он выдохнул. – Если ты исполнишь все, что тебе предназначено, и захочешь вернуться... Если ты не встретишь своего единственного в мире человека... В общем, Агатияр все твердит, что в империи нельзя обойтись без мудрой императрицы, так что я буду ждать.

Каэтана молчала, глядя в упор на красневшего и бледневшего юношу, который положил к своим ногам одну четвертую часть Варда и угрожал западным королевствам.

Потрясатель Тверди, Лев Пустыни, великий полководец Зу-Л-Карнайн набрал полные легкие воздуха и решился выговорить:

– Выходи за меня замуж... Нет! – запротестовал он, видя, что Каэ собирается возразить. – Не торопись отказываться. Я же буду ждать. Зачем торопиться, если. тебя ждут. Я хочу, чтобы в моем государстве императрицей была ты. Если захочешь...

В этот момент зазвучал рожок, оповещая всех о том, что отряд тхаухудов готов к отправлению. Кочевники-саракои расселись по верблюдам. Они должны были сопровождать Каэтану до самого Эреду, а там поворачивали назад, в свои родные пустыни; до Онодонги должны были дойти двадцать отборных тхаухудов из личной гвардии императора.

Джангарай и Ловалонга, Эйя и Габия, альв и Бор-донкай поочередно подходили к аите, кланялись ему и говорили слова искренней благодарности. Юноша печально смотрел, как они усаживаются на коней, устраиваются в седлах, распрямляют плечи, отряхивая прах прошедшего, и устремляются в будущее. «Эти люди живут будущим», – неожиданно понял полководец. А он для них приятное, радостное, но уже прошлое. И ему сделалось горько.

Каэтана еще была здесь. Он повернулся. ней:

– Что ты ответишь?

– Ты почти не знаешь меня:

– Догадываюсь, что это и есть типично женские отговорки...

– Не совсем. Я не знаю, сколько мне лет, не знаю, кто я. Ищи себе другую жену, аита, – славную, достойную, знатную.

– Даже Агатияр не стал говорить мне эти глупости, когда я объявил ему свою волю. Я уже сказал – иди в Запретные земли. Я подожду тебя. Или, быть может... – Он не договорил.

– Нет-нет, я еще не нашла себе мужа. – Каэтана не знала, как объяснить аите то, что требовало долгих бесед, за несколько оставшихся минут.

Телохранители стояли с напряженными лицами, будто понимали, что сейчас решается судьба их повелителя, а они не могут ему помочь.

Каэтана молчала, не в силах выразить все, что молнией проносилось у нее в голове.

– Хорошо, – наконец не выдержал Зу-Л-Карнайн. – Счастливого тебе пути.

– Спасибо, – сказала она, не зная, как попрощаться с этим странным человеком, который вдруг стал милым и близким так внезапно, причем в самый миг разлуки. – Прощай.

Она чувствовала, что это не те слова, которые нужна ему сказать, но нужных не находилось. Она повернулась, подошла к Агатияру и подставила ему лоб.

– Прощай и ты. Спасибо от всего сердца.

– Удачи, дорогая Каэ. – Визирь поцеловал ее. – Буду ждать, вдруг ты еще поцарствуешь на пару с моим мальчиком, а?

Она растерянно посмотрела на старого советника:

– Найди ему хорошую жену, Агатияр. Я ведь просто увлечение...

– Если бы ты оказалась права, – вздохнул советник. – Я еле уговорил его не ехать вместе с вами. Пусть хранят тебя наши надежды и чаяния.

Старые жрецы-ийя стояли рядом, благословляя путешественников, и Каэтана, попрощавшись с ними, вскочила в седло Ворона, который немедленно взвился на дыбы, продемонстрировав, что не устал и готов нести ее хоть на край света.

Каэ потрепала коня по холке и догнала друзей. Караван змеей проструился по улицам ал-Ахкафа и вышел из городских ворот. Со стен на них смотрели солдаты и жители города. Они отошли уже довольно далеко, когда Каэ обернулась в последний раз посмотреть на город, который должен был стать конечной целью ее странствий, а оказался только отправной точкой длинного и трудного пути. И увидела, что из ворот города вылетел небольшой отряд из нескольких всадников и на бешеной скорости понесся к ним, вздымая за собой тучи пыли.

– Опять что-нибудь забыли, – обреченным голосом сказал Зу-Самави, командир тхаухудов, которому и дотошный Агатияр, и сам обожаемый аита за это утро успели надоесть хуже слепней, вызывая его к себе для все новых и новых указаний, смысл которых вкратце сводился к следующему: довезти госпожу живой и невредимой хоть на край света, иначе император со свету сживет, Агатияр разорвет на части, а потом оба они тоже умрут.

– Тоже мне великая загадка, – бормотал под нос мудрый воин. Он достаточно долго прожил на свете и знал, как возникает любовь в столь юном возрасте, как у их владыки, – для этого хватает и нескольких дней. Тем более что в очаровательную госпожу он и сам бы влюбился, да времени на это нет...

Между тем всадники приблизились к поджидавшему их каравану, и оказалось, что первым скачет на превосходном скакуне сам император с таким выражением лица, будто он уже успел потерять свою империю. Сзади несется Агатияр с растрепанной и всклокоченной бородой – ни дать ни взять кто-то пытался выдрать ее с корнем. А уже за ними, на несколько корпусов отстав от повелителя, скачут те немногие телохранители, которые успели вскочить на коней, когда обнаружили, что-их полководец неистово шпорит своего скакуна, вылетая из ворот дворца...

Император на всем скаку что-то кричал. Но встречный ветер относил его слова. И, судя по лицам телохранителей, они были не совсем обычны.

Многие из них – сейчас еще совсем молодые – надолго переживут своего повелителя. И долгими зимними вечерами будут рассказывать о нем, великом и легендарном, своему многочисленному потомству. Конечно же, о битвах и сражениях, о походах в дальние страны, но обязательно – о таком непривычном и незнакомом в тот единственный день в ал-Ахкафе.

Император скачет и кричит:

– Я люблю тебя! Слышишь?! Я люблю тебя!

Наконец он подлетает к застывшей девушке, которая как влитая сидит на вороном скакуне; девушке в мужской одежде и с двумя мечами, висящими крест-накрест за спиной. Он хватает ее за руку и говорит:

– Это самое убедительное, что я мог придумать, чтобы ты вернулась. Я буду ждать, потому что я тебя люблю. И если ты не хочешь быть императрицей, мне не нужна империя.

– Империями не швыряются, – тихо говорит она.

– Если я выживу... – отвечает она. Они берутся за руки и отъезжают в сторону. Их кони идут рядом и изредка трутся мордами. Агатияр приводит в порядок бороду и горячо жалуется на жизнь Ловалонге, затем Джангараю, затем Бордонкаю и альву, а затем – просто в пространство. Телохранители пытаются отдышаться и выплюнуть пыль, которой они наглотались во время этой безумной скачки.

От города двигается большой отряд конной гвардии для охраны повелителя. Только от этого невозможно охранить. И избавить тоже невозможно.

Когда Каэтана и Зу-Л-Карнайн возвращаются, император уже спокоен.

А потом караван двигается в путь и быстро превращается в темную точку на фоне светлых песков Урукура, и слепящее солнце мешает разглядеть его.

Но одинокий всадник на белом коне еще очень долго стоит, всматриваясь вдаль, и большая свита не осмеливается помешать ему...