In Nomine

Глава первая. Луксурии.

На первый взгляд отцу Джозефу было около сорока лет. Болезненно худощавый, даже стройный и обладатель очень строгого лица. Самое то для священника, который проповедует о Геенне Огненной. Его глаза, похожие на дождливое небо, внимательно осмотрели нехитрую обстановку небольшой квартирки и прищурились, когда увидели раскрытый журнал на столе. Отец Джозеф поджал тонкие губы, нервно улыбнулся Регине, которая поставила перед ним чашку с кофе, и, вздохнув, достал из потрепанного дипломата черную папку, которую протянул Оливии.

Монахиня тут же углубилась в содержимое, потом удивленно показала одну из фотографий Регине и, отложив папку, закурила сигарету, заставив отца Джозефа закашляться.

– Простите, я не курю, – скривился он, когда от дыма начало першить в горле.

– Правильно делаете, отец Джозеф. А я все пытаюсь бросить, но как изгоню очередного ублюдка обратно в Пекло, душа так и просит никотина с алкоголем.

– И Телепузиков, – вставила Регина, занимая место за столом. Она покраснела и, смахнув журнал в сторону, виновато улыбнулась. – Прошу прощения. Рекламные брошюры уже не помещаются в почтовый ящик.

– Скажите, отец Джозеф, ваша клиентка всегда выглядела как героиновая блядь? – ничуть не смущаясь статуса гостя, спросила Оливия. Голубые глаза оценивающе пробежались по дрожащим рукам святого отца, а пухлые губы тронула улыбка. Кашлянув, девушка взяла в руки заинтересовавшую её фотографию и ткнула пальцем на женщину, которая сидела в углу бедной комнатки и скалилась прямо в камеру.

– Я бы сказал, что она выглядела как человек, из которого уходили силы, – кисло поморщился отец Джозеф, услышав слово на букву «Б».

– Понятно. Так и любого засерю описать можно. Вы когда-нибудь видели, как выглядит человек, мучающийся запором примерно неделю? Из него тоже все силы выходят. Куда хуже вашей клиентки. Ладно, что-то я разболталась. Расскажите поподробнее о том, что случилось, – хмыкнула Оливия, выпуская в воздух тонкую струйку дыма.

– Я знал Марту примерно восемь лет, – тихо ответил отец Джозеф. Он пригубил кофе и, вздохнув, продолжил: – Она всегда была… очень чуткой женщиной. Помогала маленьким бродягам, когда на улице стояли морозы, и давала им приют на ночь…

– Хреновая идея. Её запросто могли бы ткнуть ножом в бок под утро и жестоко содомировать. Были случаи в практике, когда милосердие клиента приводило к твердому предмету в прямой кишке этого клиента.

– Она была добра к каждому созданию, с которым её сводила жизнь, – поморщился гость, неприязненно посмотрев на сестру Регину. – В какой-то момент она пожаловалась мне, что у неё часто болит голова, а сны преисполнены кошмаров.

– Каких кошмаров? – спросила Оливия, беря в руки блокнот в коричневой обложке, украшенной непонятными отцу Джозефу знаками. – Сексуальных?

– Простите?

– Её ебали во сне? Пердолили, как сидорову козу? Жарили во всех позах? До крови царапали лоно?

– Эм… Нет. Кошмары были абстрактными. Чаще всего она описывала их как тьму, которая разговаривала с ней, пыталась сбить её с пути, соблазняла. Марта рисовала картины по мотивам своих снов. Вот, взгляните, – мужчина протянул Оливии рисунок, на котором была изображена голая женщина в языках пламени. Рисунок был настолько качественным, что казалось, будто нарисованная женщина в ближайшую секунду начнет свой соблазнительный танец. Но Оливия внимательно всмотрелась в лицо женщины. Оно было пугающе злым и жестоким, а черные глаза внимательно смотрели на того, кто держал рисунок. – Странность в том, что Марта никогда не умела рисовать. Даже простые каракули были для неё чем-то сверхъестественным.

– «Точка, точка, огуречек, получился человечек», тоже для неё было трудно? – спросила Оливия, усмехнувшись. Отец Джозеф поджал губы и кашлянул. – Не стоит злиться. Чаще всего к нам приходят люди и говорят, что душой их близких завладел демон, а на деле оказывается, что любимый сынок словил передозировку и просто обосрался. А когда пытался встать, измазал стены в говне. Не всегда виноваты демоны, святой отец. Чаще всего виноват человеческий идиотизм и боязнь получить по жопе от родных.

– Простите, вы не могли бы выражаться… помягче, – поморщился священник, но наткнувшись на лед в глазах Оливии, замолчал. – Хотя бы самую малость.

– Мир таков, каков он есть, отец Джозеф, – холодно бросила монахиня. – Здесь люди подыхают от «пыльцы феи», избивают жен кулаками, вымещают злобу на детях, до смерти лупцуют животных за то, что те напрудили лужу, и сваливают все на демонов. Только демоны здесь не при чем. Виноваты сами люди. Именно они позволяют демонам забрать их души, а когда становится слишком поздно, бегут к нам. «Ох, спасите-помогите, меня хочет выебать Диавол». Вы хотите, чтобы я была помягче? Я и так, блядь, предельно корректна.

– Это точно. Обычно концентрация слова «блядь» у сестры Оливии зашкаливает, – кивнула Регина, делая маленький глоток кофе из своей чашки. Она взяла рисунок, который священник положил на стол, и нахмурилась. – Подождите. Вы говорите, что Марта не умела рисовать вообще, да?

– Да, сестра.

– Я вам верю, – хмыкнула Регина, кладя рисунок на стол и поворачивая его к священнику. – Левый угол.

– А чтоб тебя… – прошептала Оливия, недовольно смотря на маленький знак, который терялся в языках пламени. Он изображал странные кривые фаллические загогулины в обрамлении древних арамейских символов. – Сигил луксуриев.

– Простите? – не понял отец Джозеф. – Чей сигил? Лкусуриев?

– Это значит, что ваша клиентка попала в сети блудниц. Хитрожопые крысы. Давно не появлялись, и на тебе. Регина, дай мне «Познание».

Та кивнула и, порывшись в ящике стола, извлекла на свет толстую книгу в тяжелой деревянной обложке. Отец Джозеф заинтересованно подался вперед и внимательно осмотрел рисунок, нанесенный на деревянную пластину.

– Мне не доводилось видеть такой книги, – тихо произнес он.

– Естественно. Это «Познание». Основной труд ордена святой Ангелины и наша реликвия. Эта книга содержит сведения о всех дьявольских легионах, верховных иерархах и рядовых ублюдках Ада. Раньше каждый орден владел своим «Познанием», – буркнула Оливия, раскрывая книгу. Она пару минут просто листала страницы, бережно переворачивая их толстыми пальцами, а потом, удовлетворенно хмыкнув, повернула книгу к отцу Джозефу. Тот, нахмурившись, внимательно посмотрел на гравюру, изображающую похожую женщину в языках пламени. От рисунка тоже веяло странной злобой и жестокостью.

– «Луксурии, они же блудники и блудницы, – прочел отец Джозеф. – Если где творилась похоть и блуд, луксурии обязательно появятся, да душу светлую на тьму обрекут». Первый раз о них слышу, если честно.

– Блядищи, – со знанием дела ответила Оливия, закуривая сигарету. – Самые отъявленные блядищи. Все вокруг себя превращают в бордель, ненасытные, как соседский бульдог Патрик, охочий до чужих ног. Очень любят беззащитные души девственников и девственниц, уродов и добряков.

– Иными словами – кормятся неудачниками, – резюмировала сестра Регина. Она вздохнула, увидев на лице отца Джозефа растерянность, и пояснила более подробно: – О Вавилонской блуднице наверняка слышали?

– Конечно.

– Это и есть Луксур, а её подданные именуются луксуриями. Она одна из верховных демонесс, отвечающих за блуд.

– Еблю, – поправила её сестра Оливия. – Редкостная блядь. Если она нашла себе душу, то вцепится в неё всеми пальцами и не отпустит. Вашей Марте повезло, что она погибла так рано.

– В смысле? – нахмурился отец Джозеф.

– Обычно луксурии не позволяют своим носителям умирать, пока цель не достигнута. Их цель – смутить душу. Спихнуть её с правильного пути. Одержимость луксуриями осложняется и тем, что носитель фактически осознает, что творит, но не может бороться. Поэтому он медленно, но верно убеждает себя в том, что виновен. А луксуриям только этого и надо. Когда человек сдается, демон убивает его, тело пожирает, а душу забирает в Ад. Понятно? Ваша Марта боролась за душу, но демон был сильнее. В какой-то момент он понял, что её не сломить, и убил её. Изувечить тело… Луксурии это любят, отец Джозеф. Скажите, вы не замечали за Мартой странного поведения в эти дни?

– Она… хм… приставала ко мне, – покраснев, ответил священник. – Однажды схватила меня за… хм…

– Я же говорила. Отмороженные на всю башку, – со знанием дела кивнула Оливия. – Только луксурии полезут к священнику веселья ради.

– Получается, что ничего нельзя сделать?

– Что, например? Надо было звать раньше, – фыркнула Регина. – Сейчас мы можем лишь помолиться за её душу, как и вы.

– А другим ничего не грозит?

– Другим? – переспросила Оливия. Отец Джозеф икнул и кивнул. – Кому это «другим»?

– Марта работала в приюте. Там же находилась её комната.

– И когда вы, блядь, собирались это сказать? Решили нагнать интереса? – прошипела девушка, поднимаясь со стула. – Вы хоть понимаете, что мы теряем время?

– Нет, – растеряно вздрогнул священник.

– Тварь убила Марту не потому, что сдалась или поняла, что её душой не завладеть. Она убила ее, потому что нашла жертву слабее.

– Вы поможете?

– Нет, конечно. Будем сидеть на жопе ровно, как остальные шарлатаны. Расценки вам известны? – ругнулась Оливия, направляясь к шкафу. – Предоплата пятьдесят процентов, плюс все расходы ложатся на вас, как на заказчика. Согласны?

– Да.

– Переводите деньги на счет и оставьте адрес. Мы сегодня же навестим приют, где работала Марта. Возможно, еще не поздно спасти чью-то душу, – глухо ответила монахиня, скрывшись в шкафу, из которого тут же полетели вещи, книги и прочий хлам. – Регина!

– Да? – меланхолично спросила та, рассматривая ногти на правой руке.

– Где мой дробовик?! Сколько раз я говорила тебе, что нельзя трогать мои вещи. Это мои вещи!

– Ну, началось… – закатила глаза девушка и кисло улыбнулась отцу Джозефу. – Я провожу вас. Не забудьте оставить адрес приюта.

– Дробовик? – побледнел тот, когда до него дошел смысл сказанного.

– Именно. Демоны испытывают боль точно так же, как и люди. Надо только знать, куда и чем стрелять, – улыбнулась Регина, открывая дверь. – До свидания, святой отец.

– До свидания, – прошептал тот, когда перед его носом захлопнулась дверь. Отец Джозеф немного потоптался на пороге, осмотрел косяк двери, на котором были вырезаны защитные символы и молитвы, а потом, покачав головой, направился к лифту, гадая, а правильно ли он поступил, когда решил постучать в дверь жилища двух чокнутых монахинь из ордена святой Ангелины.

Приют был серым четырехэтажным зданием, расположенным на перекрестке между Пятой и Сорок седьмой. Район имел дурную славу, но мэр Города почему-то решил, что организация приюта в здании бывшего борделя несомненно пойдет на пользу как Городу, так и жителям района. На деле все вышло совсем по-другому.

Здание быстро приняло вид окрестных домов, став серым и невзрачным, подвал оккупировали бродяги и уличные торчки, возле светофора всегда терлись проститутки с лицами, напоминающими гравюры из страдающего Средневековья. Окна первого этажа были закрыты толстыми и плотными решетками, неспособными пропустить солнечный луч в помещения, а возле входной двери круглосуточно дежурил молодчик одной из банд. Руководство приюта согласилось на условия бандитов, когда одной ночью приют чуть не сгорел от десятка метко пущенных в его стены коктейлей Молотова. Впрочем, оно было и к лучшему. Охранник гонял бродяг и наркоманов, следил за порядком и частенько помогал женщинам, работающим в приюте, заменяя грузчика. И сейчас он лениво наблюдал за отцом Джозефом, который рассеянно мерил шагами улицу и посматривал на часы.

Священник остановился, когда к зданию подъехал убитый «Кадиллак Севиль» грязно-зеленого цвета и, бухнув двигателем, остановился. Первой из машины вышла сестра Оливия и, открыв заднюю дверь, взяла с заднего сиденья большую черную сумку. На монахине по-прежнему было черное платье, но волосы она стянула в тугой хвост. Оливия поморщилась, осмотрев улицу, и скривила лицо, когда увидела пару ночных бабочек возле светофора. Отец Джозеф подошел ближе и с тревогой посмотрел на черную сумку. Всю обратную дорогу до приюта он мусолил в уме слова сестры Регины о дробовике. Ни одна из знакомых монахинь не вела себя так, как эта странная парочка, но друг отца Джозефа, молочник Билл Уайзелл, с которым он частенько играл в покер, настоятельно рекомендовал ему обратиться именно к ним.

– Эй, – хмыкнула сестра Оливия, бросая смятую купюру в грязную шляпу, лежащую возле бездомного. Тот ощерился беззубой улыбкой и осенил себя крестом. – Купи себе виски. Дрожишь, как парализованный дрищ от героиновой ломки.

– Храни тебя Бог. Дай поцелую… – бродяга сделал было попытку подняться, но Оливия отшатнулась от него, как от прокаженного.

– Отсоси-ка, блядь, – поморщилась она и, хрустнув шеей, уставилась на отца Джозефа мрачным взглядом. – Поцелует он. Давно вы здесь мерзнете, падре?

– Примерно пару часов. Мне тяжело находиться в комнате Марты, – ответил священник и кивнул сестре Регине, которая замерла рядом с Оливией. Девушка тоже держала в руках черную сумку, о содержимом которой отец Джозеф мог только догадываться. – Хотите осмотреть её комнату?

– Аболютно верно. Еще как хотим, – буркнула Оливия и, поднявшись по ступеням, подошла к охраннику, который без стеснения курил самокрутку и довольно улыбался. – Эй, пижон, к тебе пара вопросов есть.

– А с чего мне на них отвечать? Ты из полиции? – усмехнулся тот. На вид обычный молодой парень. Наглый и забитый наколками, как и большинство выходцев из гетто. Когда он улыбался, становилось видно, что вместо своих зубов у парня сплошь металлические. Оливия вздохнула и, наклонив голову, проникновенно взглянула ему в глаза.

– Видишь ту тощую жердь, стоящую рядом со святым отцом?

– Ну, – кивнул парень, без восторга осматривая долговязую фигуру сестры Регины, которая закурила сигарету и теперь бросала в сторону охранника весьма красноречивые взгляды.

– Представь себе, она монашка. Сечешь? У нее секса не было с рождения. А ты ей понравился. Гляди, как глазенками своими лупает… Мне стоит только шепнуть, как она выебет из тебя все соки, а из берцовой кости сделает себе трость, если будет ходить в раскоряку. И ты не сможешь от нее сбежать или спастись. Убить её ты тоже не сможешь. Крестик-то не просто так носишь, да? Веришь в карму, наверняка? Короче, ты не представляешь, на что способна баба, у которой никогда не было секса. Могу организовать вам встречу, если продолжишь и дальше корчить из себя недотрогу, – ответила Оливия и улыбнулась. Парень в ответ лишь вздрогнул и поежился, когда Регина помахала ему рукой и кокетливо улыбнулась. – Время тает, пижон. Пара вопросов, пара ответов, и твоя жопа никогда не познает ярость охочей до похоти монашки.

– Вы из-за Марты тут? – тихо спросил парень, сдавшись под напором аргументов сестры Оливии. – Ну, которая дуба дала.

– Ага. Из-за нее. Ты мне другое скажи, пижон. Странного не замечал?

– Странного?

– Я, блядь, что, невнятно говорю? – ехидно буркнула Оливия, сжимая пухлый кулачок. – Или тебе по роже дать, чтобы сера из ушей вылетела вместе с мозгами?

– Ты точно монашка? – хохотнул парень, смотря на злую Оливию сверху вниз. – Ладно, не бузи. Странное с этим приютом постоянно творится, как меня сюда поставили. Сначала все нормально было, а потом хрень началась. Ко мне директриса клеиться начала, потом учителя. Даже мужики, представляешь? Я одного чуть не пристрелил, когда он меня за жопу хватать начал.

– Ну, жопка у тебя правда славная. Как цельный и идеальный орешек, – усмехнулась Оливия. – Дальше что?

– Детвора глазки строила, – неуютно поежился парень. – Прикинь? Я нормальный, не подумай чего. Но это, сука, было ненормально. В их глазах реально похоть горела. Я аж не удержался и молитву читать начал, которой меня мать научила в детстве. Так они как брызнут в разные стороны, только пятки засверкали. Теперь косятся, когда мимо проходят. Иногда нормально себя ведут, иногда облизываются. Я бы свалил отсюда давно, но приказы Сумрачного Тима не обсуждаются. Особенно если хочешь вырасти. Вот и тусуюсь тут.

– А Марта? Она говорила что-нибудь странное? Кроме всякой озабоченной белиберды?

Охранник на секунду задумался, а потом кивнул.

– Что?

– Иногда шипела что-то на непонятном языке. Странно, но мне прям дико страшно становилось. Словно всю радость и силу откачали из тела. А за день до смерти она ко мне подошла. Нормальная вроде, но кожа у нее как у мертвяка была. Еще мне показалось, что она дико напугана. Знаешь, монашка, Марту здесь все любили. Хорошая баба. Кофе мне вечером всегда делала, пончики приносила, болтала просто так о разном. А в этот раз она жалобно так улыбнулась и сказала мне, что будет скучать по нашему трепу. Жаль ее.

– Хорошие всегда первыми уходят. Одно говно и остается, пижон, – хмыкнула Оливия и, махнув рукой, позвала отца Джозефа и Регину. – Он говорит, что в приюте чертовщина изо всех щелей лезет. Боюсь, что луксурии на детей переключились.

– Это плохо, – согласилась Регина, лукаво подмигивая покрасневшему бандиту

– Это, блядь, исключительно хуево, – отрезала Оливия и, дернув Регину за руку, потащила за собой. – Кончай глазки строить. Мы работать приехали, а не за пищей для твоих греховных снов. Отец Джозеф, где комната Марты?

– На четвертом этаже. «Сорок седьмая». Я провожу, – ответил священник, ежась от холодного ветра. Он поджал губы, пересекшись взглядом с охранником и, вздрогнув, поплелся следом за монахинями.

Когда монахини вошли в комнату Марты, им в нос тут же ударила невероятная вонь. Оливия, скривившись, подошла к окну и, не справившись с замком, просто высадила стекло локтем, после чего, кашлянув, покачала головой.

Стены, как и говорил отец Джозеф, были исписаны богохульными каракулями, два тяжелых, бронзовых креста были перевернуты верх ногами, а на спинке кровати монахини увидели царапины, словно кто-то в припадке пытался разорвать дерево на куски. Чуть позже стал понятен и источник вони, когда Регина, склонившись над прикроватной тумбой, осторожно взяла за хвост дохлую крысу, которую словно выжали досуха и переломали бедному существу все кости. Монахиня подошла к окну и, не церемонясь, вышвырнула трупик на улицу, чем вызвала гневные крики прохожих, на чьи головы упал нежданный сюрприз.

– Такта в тебе, как в пьяной кобыле, – фыркнула Оливия, включая в комнате свет и осматривая бардак. – А Марта ваша к аккуратистам не относилась.

– Наоборот, в ее комнате всегда царил идеальный порядок. Это случилось за несколько минут до смерти, – покачал головой отец Джозеф, присаживаясь на стул. – Я, как обычно, навестил её, мы собирались пить чай, но все изменилось, когда я случайно прикоснулся к её руке. Марта подскочила примерно на метр, чуть не пробив головой потолок, её руки вывернулись в другую сторону, а белки глаз почернели. Она словно прилипла к потолку и, повернув лицо ко мне, зашипела.

– Да, эти ублюдки не любят, когда мы к ним прикасаемся. Для них это прикосновение подобно раскаленному кинжалу, который впивается в плоть, – кивнула Оливия, осматривая кровать. Она удивленно хмыкнула и, наклонившись ниже, понюхала мятую простынь. – Еблей воняет! Натуральной. Греховными соками и еблей.

– Простите?

– Отец Джозеф, прекращайте удивляться, – поморщилась она. – Где луксурии, там всегда воняет сексом. Именно воняет, а не пахнет. Да, аромат так-то сбивает с ног. Где там мои сигареты?

– Но Марта была непорочна. Я знал, – тихо произнес отец Джозеф, размеренно перебирая четки. Оливия хмыкнула и, выпустив к потолку дым, продолжила осмотр. Регина ходила за ней и внимательно все фиксировала в толстом блокноте.

– Ну, непорочность – вещь хрупкая. Кому-то достаточно крепкого хера, а кому-то ручки для душа, – философски буркнула Регина.

– Луксуриев интересуют только девственники. Непорочные и чистые душой, – кивнула Оливия. – Они любят доводить человека до белого каления всякими похотливыми мыслями и образами. Пять лет назад нам довелось с ними пересечься, когда старший солдат Луксур проник в тело девушки. Мы нашли её на потолке со скалкой во влагалище. Дурное зрелище, отец Джозеф. Гниду удалось изгнать, но он сбежал до того, как отведал свинца. Эти бляди боятся тех, кто знает, как им можно сделать больно. Жаль, что вы не пришли раньше.

– Я не знал, – вздохнул мужчина и снова поежился, когда взглянул на перевернутые кресты. – Зачем они так изуродовали комнату?

– Они думают, что это охуеть как смешно, – фыркнула Оливия. – Такие затейники, аж диву даешься, что у них в головах. На деле – просто конченые мракобесы, которым мало души. Они еще и засрут все, чтобы об этом говорили, как можно долго. Что-то вроде фирменной подписи. Так… а вот это уже интересно.

– Что именно? – спросил отец Джозеф, вставая со стула. Оливия протянула ему небольшой блокнот и, раскрыв его, ткнула в изображение сигила, который был на рисунке. Отец Джозеф нахмурился, когда перевернул страницу, потом следующую и еще одну. На каждой странице блокнота было одно и то же. Сигил и куча грязных словечек. – Это не почерк Марты.

– Знаю. Рисунок тоже не её. Её рукой владел луксурий. Его художества. Меня другое интересует. Зачем оставлять столько напоминаний о себе?

– Смутить тех, кто придет? – спросила Регина, закусив губу. На худом лице монахини явно читалась тревога, как и на лице Оливии.

– Возможно. Ты же знаешь, как эти бляди любят нагонять таинственность вокруг себя, – кивнула та и нахмурилась, когда в комнату вошла светловолосая девочка в простеньком сером платьице. Она подошла к отцу Джозефу, который улыбнулся и ласково потрепал её по голове. На лице Оливии тут же отразилась целая гамма эмоций.

– Простите. Это Кэти, – представил девочку отец Джозеф. – Это сестра Оливия и сестра Регина из ордена святой Ангелины.

– Здравствуйте, – тихо ответила девочка, застенчиво смотря на монахинь.

– Привет, дитя. Не мешайся тут, пожалуйста, – буркнула Оливия, а потом, замолчав, лукаво улыбнулась. – Хотя… Ты знала Марту?

– Да. Она была добра ко мне.

– Да что ж такое, – вздохнула Оливия. – Ко всем она была добра. Что, ни одного подзатыльника даже не отвесила? Не обозвала какую-нибудь старуху сморщенной шалавой? Не играла с ручкой душа в ванной?

– Сестра, – тактично кашлянул отец Джозеф. – Я думаю, что это неуместно.

– Уместно. Лучше пусть узнает сейчас, чем её наивностью воспользуются другие, – вставила Регина. Она подошла к девочке и осторожно коснулась руки длинными пальцами. Девочка вздрогнула, но, против ожидания, не превратилась в демона и не взлетела к потолку. – Ты заметила что-нибудь странное, дитя?

– Да. Госпожа Марта часто плакала по ночам, а из её комнаты доносился грохот.

– Это все от гороха. Не налегай на бобовые и будешь спать спокойно, – усмехнулась Оливия, без стеснения копаясь в шкафу. Но девочка словно не обратила внимания на циничную шутку монахини и задумчиво посмотрела на кровать.

– К ней ночью как-то Бобби заглянул и потом рассказывал, что госпожа Марта на потолке сидит и смеется. Ему не поверили, а госпожа директор велела его высечь.

– Умное решение, без сомнений. А потом удивляются, когда к ним смерть приходит, – кивнула Регина. – Что-то еще странное было?

– Да тут и так все понятно, – буркнула Оливия, закончив со шкафом. Она повернулась к отцу Джозефу и застыла, когда увидела, что в комнате еще кто-то есть. Этим кто-то оказался темноволосый паренек, который тихо стоял в коридоре и настороженно наблюдал за монахинями. Оливия осторожно подняла руку и тревожно посмотрела на Регину. Та легонько кивнула в ответ и медленно потянулась к черной сумке. Отец Джозеф растеряно переводил взгляды с одной монахини на другую и тщетно пытался подобрать слова. Но подросток, не мигая, смотрел на Оливию, которая осторожно подошла ближе и остановилась в метре от него.

Тут стало видно, что его кожу испещряют какие-то странные черные щупальца, словно вены разом стали черными и набухли от крови. Взгляд у парня был отсутствующим, а пальцы слабо дрожали, но улыбка была еще более странной. Нечеловеческой.

– Эй, – тихо бросила Оливия и помахала перед лицом подростка ладонью. – Ты кто такой?

– Это Бобби… – подала было голос Кэти, но Оливия сердито шикнула и велела ей замолчать.

– Ты странный. Просто до одури, – продолжила монахиня. Регина тем временем вытащила из сумки большое распятие из матового металла и, сжав его в левой руке, правой осенила себя крестом. В комнате тотчас стало еще холоднее, и изо рта Оливии вырвался пар. Бобби жутко улыбнулся и, склонив голову, посмотрел на сестру Оливию. – Моргни, что ли, блядь.

– Сестра…

– Заткнитесь, отец Джозеф. Вы нихуя не понимаете, что происходит, – вновь шикнула Оливия, осторожно перемещаясь к своей сумке. Она взяла сумку и, открыв её, вытащила тяжелый дробовик, мрачно блеснувший вороненным стволом. – Видишь это, Бобби? Или ты, блядь, не Бобби, а просто используешь пацана, как щит? Сраный бздун и богохульник. Ну, покажешь мордашку, или мне самой снять маску?

– Хаишшь тхээм тхра…1 – это не был голос человека. Это была леденящая душу злоба и тьма, которая выскакивала изо рта парня, словно ругань.

– Ну, конечно, – фыркнула Оливия. – Поуказывай мне еще, гнида. Много вас тут, говноедов? Много ведь, да?

–Мурахтэ диа Луксур’т тхраэд2, – скривив губы, ответил Бобби. Отец Джозеф вжался спиной в стену и неслышно бормотал какую-то молитву, но Оливия не сводила со странного парня внимательного взгляда. – Диэм тххурса рэбехх3.

– Знаю. Поэтому вы измарали стены и накалякали рисунки. Как же ты на нашу соседку-то похож, ублюдок. Старая жаба так же выглядела, когда заливала глаза дешевым виски. А я говорила ей, что, если уж собралась пить, так пей хороший виски, а не всякую дрянь. Ладно. Что вам тут надо? Души?

– Хха… хаишшь роттум дуэс шарран4, – лающе рассмеялся тот, с ненавистью посмотрев на священника. – Мурахтэ диа Луксур’т шиххаэ тот муттин. Итт рукку5.

– Вон, что. Как знала, – поморщилась Оливия, снимая дробовик с предохранителя и нацеливая его на посмеивающегося одержимого. – Это ловушка, Регина.

– Плохие новости, – вздохнула Регина.

– Наихуевейшие, сестра. Ублюдки хотят вытащить свою госпожу сюда. А для этого им нужны мы, – буркнула Оливия и, прицелившись, спустила курок.

Дробовик разорвал звенящую тишину и холод, наполнив комнату жаром и удушливым дымом. Бобби в мгновение ока взлетел к потолку и, вцепившись скрюченными пальцами в потолок, злобно зашипел, но Оливия уже навела на него оружие и снова выстрелила. На голову ей посыпалась побелка и куски штукатурки, однако одержимый в который раз скакнул в темный угол и издевательски рассмеялся. Входная дверь тут же закрылась с резким стуком, а мебель, находящаяся в комнате, взлетела в воздух, заставив Оливию перебежать в коридор.

Регина, спрятавшись за шкафом, который висел над землей всего в паре сантиметров, громко читала древний текст экзорцизма, продолжая сжимать в руках крест, который ощутимо нагрелся. Она выставила вперед руку и, вздохнув, вышла из укрытия. Одержимый, увидев её, зашипел, но снова уклонился от очередного выстрела.

– Во имя всех шарлатанов, лицемерно вещающих о добре! Засунь свой гуманизм в жопу, Регина. Ты видела его кожу? Его душа принадлежит тьме, – крикнула Оливия, заряжая дробовик. Маленькая Кэти плакала, прижавшись к отцу Джозефу, а тот с широко открытыми глазами смотрел на потолок, по которому резво носился одержимый подросток. Изо рта парня падали ошметки черной пены, которые с шипением въедались в паркет и наполняли воздух комнаты ароматом серы. На какой-то момент он отвлекся, резко что-то прошипел и, улыбнувшись, бросился на Оливию. Однако монахиня была готова. Она задержала дыхание, прицелилась и, когда голова одержимого поравнялась с мушкой, нажала на курок, окрасив стены красным и черным. Стоило телу упасть на пол, к окну метнулась какая-то неясная тень, которая исчезла, легонько качнув занавеску.

– Оливия, – поморщилась Регина, вытирая что-то скользкое и красное с щеки.

– Чего? – бросила та, кидая дробовик в сумку и доставая пару блестящих «люгеров». – Его нельзя было спасти, и ты прекрасно это знаешь. Ты слышала, какую херню он нёс? Думаешь, мне приятно?

– Что это было? – тихо спросил отец Джозеф, прижимая к себе дрожащую Кэти.

– Одержимый, чьей душой овладел луксурий, – пояснила Регина, откладывая крест и беря из сумки оружие. – К сожалению, экзорцизм не помог. Душу давно уже поглотила тьма.

– Боюсь, что другие обитатели приюта очень на него похожи, – стиснула зубы Оливия, когда на дверь обрушился град ударов. – Слышите, как они хотят поздороваться с нами? Дружелюбие так и прет, сука. Хули ломитесь, демоны?! Сейчас, блядь, выйдем, не торопите.

– И что делать? – растеряно спросил священник, сжимая побелевшей рукой четки.

– Не высовываться, когда мы откроем дверь. Идете за нами и не отлипаете, – пояснила Оливия, проверяя оружие. – Все понятно?

– Да.

– И не смотрите им в глаза. Ваша вера сейчас на волоске висит. Даже я это чувствую, – скривилась монахиня. – Их глаза – это портал, через который луксурий может запросто занять ваше тело, а мне очень не хотелось бы сносить вашу голову, отец Джозеф.

– Согласен, – буркнул тот. – Они боятся молитв?

– Еще как. Кэти, – Регина наклонилась к девочке и, задрав её подбородок, улыбнулась. – Что бы ни случилось, не отходи от нас. Держись рядом, поняла?

– Да, сестра Регина, – кивнула девочка.

– В таком случае – пошли, пока эти ублюдки дверь не вынесли, – хмыкнула Оливия. Она криво улыбнулась, навела пистолеты на дверь и дважды выстрелила. За дверью раздался жуткий вой и непонятные выкрики, от которых у отца Джозефа дыбом встали волосы. Монахиня подошла к двери и ударом ноги резко её распахнула.

Весь коридор четвертого этажа был забит беснующимися одержимыми. Оливия, быстро осмотрев толпу, ехидно улыбнулась. Одержимые были взрослыми, ни одного ребенка не наблюдалось. Наоборот, помимо работников приюта, в толпе были и бродяги, и знакомый Оливии охранник, чьи глаза тоже залила тьма. Ругнувшись, монахиня снесла голову ближайшего одержимого, который отвратительно лязгал удлинившимися клыками, а потом медленно двинулась вперед, напевая под нос какую-то песню.

Регина шла рядом с ней и методично выкашивала рискнувших броситься на нее, раз за разом нажимая на курок тяжелого девятьсот двадцатого Кольта. Пули разносили головы одержимых вдребезги, с влажным хлюпаньем, но монахиня все же старалась стрелять по ногам. Зато Оливия себя ни в чем не ограничивала. Оливия шла вперед с улыбкой и лишь изредка пряталась за спину Регины, чтобы перезарядить оружие, после чего снова возвращалась на позицию. За ними, пригнувшись, резво семенил отец Джозеф, держа за руку Кэти. Глаза священник устремил в пол, побелевшими губами отчаянно тараторя молитву и изредка вздрагивая от выстрелов. Одержимые корчились, но подойти ближе не могли, словно какая-то неведомая сила отбрасывала их от разъяренных монашек. Однако процессия остановилась, когда впереди возникла дверь на лестницу, у которой стояла высокая фигура в темном платье. Лицо незнакомки скрывал капюшон, но руки, которые выглядывали из рукавов, человеку явно не принадлежали. Существо коротко рыкнуло, и все одержимые отлетели к стенам, после чего раздался тихий смешок. Ехидный, сухой и жаркий.

– Как это мило, – со странным акцентом произнес женский голос. Оливия закатила глаза к потолку и ехидно поджала губы, когда незнакомка скинула капюшон и глазам монахинь предстала красивая женщина с копной рыжих волос, которые словно жили своей жизнью и состояли из жидкого пламени. – Сами пришли в мои ручки.

– Не кривляйся, а, – буркнула Оливия, пользуясь моментом и перезаряжая оружие. – И не вертись. У меня и так голова кругом, вдруг раню тебя, а не убью.

– Орден святой Ангелины еще жив. Прекрасно, – женщина словно не заметила угрозу в голосе Оливии и медленно направилась в её сторону, покачивая бедрами. Её лицо было красивым, но эта красота была злой и грешной, а черные глаза пылали дьявольским пламенем, когда женщина смеялась. Зубы её тоже мало походили на человеческие. Это были натуральные звериные клыки, длинные, острые и пожелтевшие от старости. Отец Джозеф в какой-то момент сконфуженно покраснел, когда понял, что завороженно смотрит на большие, колышущиеся груди незнакомки. Тщетно он старался убрать взгляд, а естество буквально пылало от раздирающего мужчину желания. – Кажется, кто-то хочет испить молока из моих грудей?

– А, ты про этого, – кивнула Оливия. – Чего тут удивляться, когда ты сиськами вертишь перед носом праведника. Не вертись, пожалуйста. Руки трясутся от гнева.

– Ты всерьез думаешь, что сможешь меня убить? – рассмеялась женщина, разводя руки в стороны. – Давай. Попробуй.

– С радостью, – Оливия прицелилась и выстрелила, но пуля прошла сквозь голову женщины, словно через туман. Красивое лицо подернулось рябью, а затем на нем появилось ехидно-обиженное выражение.

– Ах, как неловко. Не получилось, прости.

– Ты еще не обрела физическую форму, Луксур.

Отец Джозеф попятился, когда до него дошел смысл сказанного и, закрыв глаза, вернулся к молитве. Оливия с сожалением опустила пистолеты и показала идущей женщине язык.

– Ну и какого хрена ты сюда приперлась, мать твою? В Аду не сидится?

– Слишком жарко. Слишком душно. Слишком скучно, – лениво ответила женщина, ласково касаясь дрожащих от нетерпения одержимых. Те слабо повизгивали, когда их касалась её рука, и блаженно вздыхали, провожая её преданным взглядом. – Этот приют даст мне тело, сестра. А ты позволишь моему духу проникнуть в него. Жаль, что выбор невелик. Я бы предпочла роскошное тело, подходящее мне по статусу.

– То есть, тело старой проститутки, которая сдохла от того, что свалилась в канаву и сломала себе шею? – уточнила Регина. – Ты права. Подходящего нет. Поэтому мы с радостью отправим тебя обратно, пока не появится подходящее.

– Вы еще не поняли, глупышки? Я уже в стадии перехода, – рассмеялась демонесса, злобно скрежетнув зубами. Оливия обернулась и влепила себе ладонью по лбу, когда увидела, что Кэти, не мигая, смотрит на Луксур. Глаза девочки медленно наливались тьмой, а дыхание стало холодным и прерывистым. – Останови меня, сестра. Убей девочку. Что? Не можешь? Или не хочешь?

– Не могу. Пока не могу, – буркнула Оливия. Демонесса подошла почти вплотную и жадно обнюхала монахиню. – А вот это невежливо. Я, между прочим, малость вспотела, пока твоих ублюдков отправляла домой.

– Сладкая плоть, благословленная Им, – манерно прошипела Луксур, касаясь щеки Оливии когтистой лапой.

– А ну убери от меня свои пиодермические пальцы! Я понятия не имею, куда ты там совала их и что трогала, – взвилась монахиня, наставляя на Кэти пистолет. – Еще шаг, и я снесу ей голову.

– И попадешь туда, где тебя заждались, – улыбнулась демонесса. – Очень заждались, сестра.

– Чтоб тебя фараоновы жабы скопом отмудохали, – вздохнула Оливия и, переглянувшись с Региной, слабо улыбнулась. – Я должна это сделать.

– Знаю, – ободряюще улыбнулась высокая монахиня и направила на Луксур пистолет. – Когда ты сделаешь это, я тоже буду готова.

– Вы не можете, – изумленно бросила блудница, гневно кривя губы. – Это грех, а вы не имеете права грешить.

– Ну не надо тут нести, блядь, херню, – поморщилась Оливия. – Каждый имеет право выбора. Лучше уж нагрешить, чем позволить тебе проникнуть в наш мир. Заебешь же всех до смерти своей болтовней и ненасытной жопой.

– О, да. А перед этим поставлю всех на колени и заставлю себе отлизать… – демонесса вдруг замолчала и резко обернулась. Замолчали и монахини, уставившись на худощавого мужчину, который стоял возле двери, ведущей на лестницу, и лениво подбрасывал в воздух золотую монетку.

Он был одет в светло-серый костюм и начищенные до блеска лаковые туфли. Лицо мужчины было вполне обычным: длинный нос, тонкие губы и черные глаза, как и у самой демонессы. Он удивленно вскинул бровь, когда понял, что на него смотрят, и, вежливо улыбнувшись, подошел ближе. Оливия и Регина молча переглянулись, когда увидели, что одержимые кланяются незнакомцу, но тот их в упор не замечал.

– Простите, не хотел мешать. Такие прелестные обзывательства. Заслушаешься, – вежливо произнес он, улыбнувшись монахиням, и повернулся к Луксур, у которой слова застряли в горле, а на лице застыла маска неприкрытого изумления. Незнакомец шутливо погрозил демонессе пальцем и, поймав монетку в кулак, спрятал её в нагрудный карман. – Итак. Вы закончили?

– Не совсем, – настороженно ответила Оливия, поднимая пистолет на уровень глаз. – Ты, блядь, кто такой и какого хера вылез из Ада? Хотя, плевать. Постой в кустах, рояль, сейчас с этой жабой разберемся и тобой займемся.

– Вижу, что закончили, – вновь улыбнулся мужчина. Он нахмурил брови, когда посмотрел на Кэти, в чьих глазах плескалась тьма, а потом вздохнул и резко вцепился демонессе в горло, заставив Оливию открыть рот от удивления. Та зарычала и на миг приняла истинный вид, от которого замерло сердце в груди отца Джозефа, рискнувшего открыть глаза. Он увидел, что в руках странного мужчины извивается клубок ядовитых змей, формой напоминающий женщину, а вместо головы у нее была огромная пасть без каких либо глаз. Мужчина даже не шелохнулся, когда клыки Луксур впились ему в руку. Наоборот, он мягко рассмеялся и поджал губы. – А вот кусаться – это плохо. Плохая девочка. Плохая.

– Возвращайся в пекло, Малит! – прорычала Луксур. – Переход почти состоялся.

– Я так не считаю, – мужчина лениво щелкнул пальцами, и Кэти, вздрогнув, растерянно упала на пол и протерла глаза, смотря на диковинную картину.

– Как ты смеешь, наглец?! Ты лишь мизинец Владыки! Ты ничтожен предо мной! – демонесса вернула призрачный облик, и её волосы обвили руку незнакомца, который спокойно ждал, пока та успокоится. – Я вырву твое черное сердце и сожгу его в пламени!

– Если бы ты знала, сколько раз я это слышал, – вздохнул тот и посмотрел на часы. – О, мы задержались. Порой домой, дорогая. Владыка очень хочет с тобой пообщаться.

– Нет, Малит, – вздрогнула от ужаса демонесса. – Пощади!

– Увы, таков приказ. Когда покидаешь Ад без разрешения, будь готова, что за тобой придут редитумы, – мужчина внезапно превратился в яркое пламя с очертаниями человеческой фигуры и раскатисто рассмеялся. Оливия и Регина тут же наставили на него оружие, но тот на них даже не взглянул. Он приблизил свое лицо к лицу Луксур и тихо прошептал что-то, не достигшее ушей монахинь. Демонесса утробно закричала, словно её начали рвать на части, призрачный лик исказился от боли, а потом она попросту исчезла в яркой вспышке.

– Зачет, дружок, – хмыкнула Оливия, протирая глаза. Демон, принявший человеческий облик, тихо рассмеялся в ответ. – Шикарные спецэффекты, пламя вот это, змеи. Шик.

– Это моя работа, сестра Оливия, – ответил тот, вновь начиная играть с монеткой. Желтый металлический кружок крутился в его пальцах так, словно жил своей жизнью. – Справедливости ради, без вас я бы не справился.

– Так. Заткнись для начала, – перебила его Оливия и повернулась к отцу Джозефу, после чего обвела взглядом коридор. Люди, которых покинули демоны, растерянно смотрели друг на друга, на странных монахинь с оружием и лужи крови. Монахиня вздохнула, почесала стволом «люгера» бровь и виновато улыбнулась отцу Джозефу. – Надеюсь, вы сможете им объяснить, что произошло. Неловко как-то вышло. Кровища вся эта…

– Не беспокойтесь об этом, – снова подал голос демон, щелкнув пальцами. Все, кроме него и монахинь, моментально замерли, словно на групповой фотографии. – Через час они не вспомнят важных деталей, а все произошедшее покажется им дурным сном. Я слишком занят, чтобы пачкать руки уборкой. Вы не против?

– А, плевать, – отмахнулась Регина и направилась к комнате. – Сумки только заберу. И хотелось бы чего-нибудь выпить. Крепкого.

– Через дорогу есть достойный ресторан, где хорошая выпивка и омерзительная еда, – ответил мужчина. – Там никто не помешает нашему разговору.

– Хорошо, черноглазый. Но учти, выкинешь фокус – отправлю тебя обратно, даже вздохнуть не успеешь, – тихо и угрожающе произнесла сестра Оливия, смотря на демона снизу вверх.

– Не сомневаюсь, сестра Оливия. Я наслышан о вашем пылком нраве. Если мы покончили с любезностями, то предлагаю спуститься вниз и пообщаться в более приятной обстановке.