Индиана Джонс и Великий потоп

ГЛАВА 14. КАППАДОКИЯ

Мысли Инди зажили собственной жизнью. Весь мир обратился в порождение чистого разума. Остались лишь впечатления, чувства, боль и наслаждение. Да и сам Инди обратился в мысль, и ничего другого ведать не желал.

Окруженный непроглядной тьмой Инди ничего не замечал даже под собственным носом – но зато совершенно ясно видел свой рассудок. Старые друзья парадом проходили перед ним по невидимому экрану, и каждый из них порождал целый шквал эмоций, от страсти до ненависти, от ярости до восхищения. Он видел Дориану Белекамус, свою бывшую преподавательницу археологии и любовницу, едва не сгубившую его. Прежний профессор-историк говорил, что он замечательный студент, но звезд с неба не хватает. Мадлен окликнула его из прошлого по имени и приторно рассмеялась, девочка по имени Марион заявила, что непременно даст ему в зубы. Вот появилась Дейрдра, и от первого же взгляда на нее сердце Инди облилось кровью, мучительно сжавшись от горя и жалости. Но Дейрдра посмотрела куда-то в сторону и пропала.

Инди обернулся посмотреть, что привлекло ее внимание, и его взгляду предстал полковник Фосетт, обращавшийся прямо к Инди. Губы его не шевелились, но Инди прекрасно слышал зычный голос полковника.

– Ты вовсе не утратил память, – рокотал тот, – Она при тебе, но под вуалью.

И это единственное слово пробудило в Инди воспоминания, как он с Дейрдрой и Фосеттом побывал в затерянном городе, нареченном городом D. Тамошние жители умеют скрывать под вуалью и себя самих, и город. И это как-то связано со сновидениями. Они правят городом через посредство сна; там Инди пришлось трудновато, ибо невозможно было отличить сон от яви. Теперь он знал, что Фосетт и Дейрдра погибли в авиакатастрофе. Инди тогда выжил, но его память закрыли вуалью – а теперь пелена рассеялась.

Мысли и образы сливались вместе, омывая Инди живым потоком. Он утратил ориентацию в пространстве и времени. Вокруг темно и прохладно; это уже не фургон. Инди не представлял, где находится, как тут очутился, и давно ли. Но все-таки ему должно быть что-то известно об этом месте. Не тот ли это гарем, о котором толковал Хасан?

Гарем. Это слово эхом отозвалось в Инди, и он снова увидел себя мальчишкой, приехавшим в Турцию с отцом. Они в Топкапи-сарае, огромном дворце султана. Власть султана рушится прямо на глазах, и отец надеется отыскать манускрипт, имеющий отношение к делу всей его жизни – поискам Святого Грааля, пока дворцовые архивы не уничтожены и не разрознены. Они идут по внутреннему двору; отец увлечен беседой с одним из советников султана, а Инди вдруг заметил пересекающих двор рослых ратников в курьезных шапках, с кривыми саблями на боку.

– Папа, папа, ты их видел? Кто это?

Отец укоризненно грозит пальцем. Но советник, дородный мужчина с аккуратной бородкой, кладет ладонь Инди на плечо.

– Это члены знаменитого корпуса янычар. Они великие воины, а заодно великие едоки похлебки. Для них это ритуал. Как раз сейчас они направляются на кухню за похлебкой. – Советник оборачивается к отцу. – Итак, о чем же мы говорили?

Они шагают дальше, но Инди замешкался позади. Увидев, что отец не обращает на него никакого внимания, он направляется в ту же сторону, что и янычары, и попадает на первую из многочисленных кухонь. Здесь нет ни янычаров, ни супа. Но зато есть сладости на подносах – бесчисленное множество подносов со сладостями. Кондитер замечает голодный взгляд Инди, устремленный на шеренги леденцов и пирожных, и угощает его липкой халвой, сваренной из миндаля на меду. Инди с благодарностью принимает подношение.

Как только кондитер отворачивается, Инди крадется в следующую кухню, где и находит янычаров. Их там человек шесть или семь, они стоят в круг возле самой большой на свете кастрюли с похлебкой. У каждого в руках миска и ложка. Они синхронно подносят ложки ко рту неторопливым отработанным движением.

Вернувшись во внутренний двор, Инди нигде не находит отца. Пройдя через двор, он открывает дверь возле того места, где видел отца в последний раз. Заглянув в пустой зал совета, он закрывает дверь, обходит здание и находит другую дверь. Эта оказывается более многообещающей. Отца по-прежнему не видно, зато обнаруживается нечто поинтереснее.

В конце длинного коридора виден дворик, где на лавках сидит дюжина девочек, а пожилая женщина что-то им рассказывает. Это султанский гарем; Инди знает, что ему тут бывать не положено.

Он поворачивается, чтобы вернуться в коридор, но теперь ему навстречу движутся двое круглолицых евнухов-негров, несущих корзины со свежевыстиранным бельем. Инди знает, что они евнухи, потому что отец рассказывал о людях, охраняющих султановых наложниц. Еще отец говорил, что доступ мужчин в гарем строжайше запрещен, а Инди как раз сюда и забрел.

Он проскальзывает обратно во дворик и затаивается за колонной, дожидаясь, когда евнухи пройдут мимо. Но едва войдя во двор, они ставят корзины на землю, и один евнух дважды хлопает в ладоши. На зов приходят две женщины и уносят белье, пройдя всего в трех футах от Инди, а евнухи занимают место у входа в коридор.

Теперь придется искать другой выход. Женщины оставляют корзины с бельем в углу двора, и это наводит Инди на светлую мысль. Он стрелой бросается в альков, протягивает оттуда руку, хватает из корзины просторное сборчатое платье и через голову быстро натягивает на себя. Платье слишком велико, но Инди придерживает подол руками, чтобы не мести подолом пол.

Со своей короткой стрижкой он не очень похож на девочку, поэтому, убедившись, что никто не видит, выходит из алькова и начинает рыться в корзине, пока не находит что-то вроде косынки. Только накинув ее на голову, Инди соображает, что это предмет нижнего белья дородной женщины. Чертыхнувшись, он уже собирается положить находку обратно, когда прачки возвращаются. Скрывшись с глаз, Инди беспомощно наблюдает, как корзины уносят. Ладно, сойдет и это! Старательно повязав «косынку», Инди собирается с духом, чтобы пройти через двор наложниц.

Ему не по нутру ходить в женской одежде, но Инди знает, что его герой, недавно почивший путешественник Ричард Фрэнсис Бертон именно так и поступил бы. А раз это подходит Бертону, то сгодится и для Инди. Бертон был мастером маскировки, неустрашимым бойцом, наездником и спортсменом, да вдобавок говорил на двадцати девяти языках и наречиях. Он вдоль и поперек исходил холодные перевалы Афганистана, выжженные просторы к западу от Калахари, неведомые районы Центральной Африки и запретные города ислама. Он был ученым, основавшим английское антропологическое общество, переводчиком сказок «Тысячи и одной ночи» и исследователем мистических таинств. Он был знаменит тем, что переодевание в местные наряды не раз избавляло его от верной гибели. Если и есть кто-нибудь, на кого Инди хочет походить, когда вырастет, то это Бертон, и сейчас Инди представился шанс испытать себя.

Больше ждать нельзя. Он выходит из алькова и через двор идет к дальним воротам. Никто не говорит ему ни слова, но дойдя до ворот, Инди с огорчением видит еще больший двор, где тоже томятся наложницы под присмотром еще более многочисленных чернокожих евнухов. Инди решает, что жизнь в гареме не по нему, и чем скорее он найдет выход, тем лучше.

Он шагает вдоль стены двора, держась подальше от евнухов и низко пригнув голову, как вдруг ему навстречу идет старуха. Прищурившись, она взирает на него с отнюдь не праздным любопытством. «Вот не было печали», – думает Инди, высматривая способ уклониться от встречи. Открыв первую попавшуюся дверь, он заходит внутрь.

С первого же взгляда на полураздетых и совсем раздетых женщин Инди становится ясно, что он попал в общую баню. Бросившись назад, Инди тут же натыкается на старуху. Та крепко берет его за плечо.

– Вы хотите помыться, юная госпожа? – спрашивает старуха.

Познания Инди в турецком языке пребывают в зачаточной стадии, но догадаться, что она сказала, нетрудно. Инди энергично трясет головой и пытается протиснуться мимо старухи. Однако она хватает его за руку и срывает нижнее белье с его головы.

– Кто ты?

– Я заблудился, – отвечает Инди по-английски. – Я был здесь с отцом, но он очень занят и не стал меня ждать.

Старуха выволакивает его из бани и конвоирует через двор. Движением руки подозвав к себе евнуха, она отдает ему приказ, и тот поспешно удаляется. Старуха подводит Инди к внушительным дверям, открывает их и подталкивает Инди в просторную комнату.

В центре зала журчит фонтан, вдоль стен выстроились стулья и диваны. Старуха указывает на стул. Инди садится. С его места сквозь приоткрытую дверь видна кровать под балдахином и затейливый камин в соседней комнате.

– Это апартаменты моего сына, – на безупречном английском говорит старуха. – Он султан, а мне даны султанские полномочия.

– Так вот где живет султан, в гареме? – изумленно спрашивает Инди.

Султанша хохочет.

– Позволь, я тебе растолкую. По обычаю, всякий мусульманский дом разделен на две половины: на гостевую, вроде этой комнаты, где мы с тобой сидим, и на гарем, то есть личные апартаменты, где проживает семейство. Разумеется, во дворце у нас весьма обширный гарем, ибо у султана большое семейство – четыре жены и множество наложниц, не считая прочих домочадцев.

Инди кивает. Ему доводилось слышать, что иной раз султаны держат в качестве наложников и мальчиков. Инди подобная участь не прельщает.

– Пожалуй, я лучше пойду, – говорит он, вставая и стягивая платье через голову. – Отец будет беспокоиться.

– Садись, – распоряжается старуха. – Найдется твой потерявшийся отец. Не всякому выпадает случай запросто потолковать с султаншей. Ты должен радоваться.

Катя безуспешно боролась со страхом. Связав друг с другом, их бросили в какую-то глубокую, темную нору. Инди давно уже не подавал никаких признаков жизни, и Катя уже начала побаиваться, что он впал в кому. Но теперь он что-то забормотал под нос и заворочался.

– Инди, ты что-то сказал? Ты меня слышишь?

– Я сказал, что рад был тут побывать, но отец, наверно, ужасно беспокоится за меня.

– Все в порядке. Ты оправишься, – отозвалась Катя. Инди бредит; остается надеяться, что это лишь на время. – Ты знаешь, где находишься?

Нелепый вопрос; она и сама не знает ответа. Но ведь надо же заставить Инди прийти в чувство. Пока что он вряд ли понимает, с кем связан.

Инди пребывал в замешательстве. Он взрослый и мальчик одновременно – какое-то ужасное несоответствие. Старуха рассказывает ему о странном турецком городе, а Катя что-то приговаривает на ухо.

– Ты знаешь, где находишься? – повторила Катя.

– Тебе следует там побывать, – вещала султанша. – Лава древних вулканов и тысячелетия выветривания сотворили диковинные образы. Обитатели долины вырубили себе в этих камнях весьма необычайные жилища, а вместо деревьев там тонкие шпили с лежащими на них огромными валунами.

– А как это место называется?

– Каппадокия. Запомни это название, молодой человек.

– Инди, ты меня слышишь? – встряла в разговор Катя.

Инди открыл глаза; дворец султана пропал, а сам Инди вернулся из детства и очутился в темном месте, чувствуя полнейший сумбур в мыслях. Будто в склепе – сыро, холодно, веет землей. Он сидит, прислонившись к чему-то подвижному, шевельнувшемуся в ответ на его ерзанье. Руки связаны за спиной, грудь обвита веревками.

– Екатерина!

– Тут я. Ты знаешь, где мы? – Ее голос раздавался у самого уха; Инди понял, что его связали с Катей спина к спине.

– В Каппадокии, – бездумно выпалил он.

– Как?

Инди смутился, все еще не нащупав грань между реальностью и галлюцинациями. Впрочем, наркотики уже теряют власть над ним.

– По-моему, мы в Каппадокии, а эти люди из корпуса янычар.

– Мне это ни о чем не говорит.

– По-моему, это означает, что мы в большой беде.

Толстая коса Секиз, шагавшей по тесным улочкам Стамбула, раскачивалась из стороны в сторону, будто черный маятник. Она шла на удивление быстро, и Шеннон замучался, стараясь не упустить из виду раскачивающейся впереди косы и тащившегося позади Заболоцкого. Наконец, они вышли на Галатский мост, переброшенный через Босфорский пролив, и Джеку больше не приходилось беспокоиться, что кто-нибудь потеряется.

Дойдя до середины моста, Секиз остановилась, поджидая спутников.

– Говорят, здесь кончается Азия и начинается Европа, – сообщила она, когда те подоспели.

Шеннон окинул взглядом хитросплетение извилистых улочек на холме к западу от пролива.

– Значит, слепой старик – европеец? – предположил он, когда все трое снова двинулись вперед.

– Вы разве не знаете, что в Турции теперь все европейцы? – рассмеялась девочка. – Таков новый уклад. Со старым покончено.

– Далеко еще? – поинтересовался Заболоцкий.

– Видите вон там Галатскую башню? Это рядом.

– Только не говори мне, что там есть особый переулок слепых прорицателей, – проговорил Шеннон, вспомнивший строгую организацию рядов на Крытом базаре.

– Нет. Этот старик очень необычный. Это вам не цыганский гадатель. Сами увидите.

Перейдя пролив, они зашагали по дороге и вышли на площадь. За площадью углубились в узкую, мощеную булыжником улочку Галип Деде Каддеси. Секиз указала на дверь по левую руку, с выписанной по-арабски и по-латински вывеской, гласившей «Galata Mevlevi Tekkesi». Открыв дверь, оказавшуюся калиткой, они очутились в ухоженном садике, среди зелени и веселого буйства красок множества цветов. По обрамленной клумбами дорожке подошли к скромному деревянному домику.

– Куда мы попали? – спросил Шеннон, но Секиз приложила палец к губам:

– Подождите.

Она постучалась. Вскоре дверь приоткрылась и оттуда выглянула престарелая женщина. Секиз переговорила с ней. Старуха указала куда-то в сторону от дома и закрыла дверь.

– Идите за мной, – сказала девочка, направляясь по другой дорожке, которая привела в уединенный закуток, осененный высокими кустами и деревьями. На лавке сидел седобородый старец, склонивший голову на грудь, будто в дреме.

– Кто тут? – не подымая головы, басом спросил он.

– Дедушка, это я, Секиз.

Подняв лицо, старец улыбнулся. Солнечный луч озарил его лицо, и покрытые бельмами глаза стеклянисто блеснули. Несмотря на седую бороду, рыжие волосы слепого могли поспорить цветом с шевелюрой Шеннона.

– А кто с тобой, малышка? – спросил старик, когда она села рядом и взяла его за руку.

– Я привела двух друзей. Они приехали издалека. Им нужна помощь.

– Садитесь, пожалуйста, – похлопал старик по скамейке возле себя.

Указав на скамейку, Секиз перевела слова деда.

– Сейчас мы выпьем чаю и поговорим, – старик троекратно хлопнул в ладоши. – Итак, как вас зовут и откуда вы?

Шеннон понятия не имел, что из всего этого выйдет, но сохранял спокойствие и внимательно слушал перевод. Сев, они с Заболоцким представились.

– Можете называть меня Альфином, – сообщил старик, протягивая руку. Шеннон пожал ее, но старик не отпускал его ладонь. – Знаешь ли ты, что у нас общий предок?

– Навряд ли, – отозвался Шеннон. – Мои дед с бабкой перебрались в Соединенные Штаты из Ирландии.

– Да, но мои дальние предки перебрались на Британские острова из этого края, тогда называвшегося Анатолией. Их называли галицийцами, но ты знаешь их как кельтов.

– А я и не знал, – Шеннон про себя отметил, что надо спросить Инди, действительно ли кельты происходят из Турции.

Альфин выпустил руку Джека и протянул ладонь Заболоцкому. Русский доктор помешкал, но все-таки ответил тем же.

– Пожалуйста, помогите отыскать мне дочь!

– Ты искал Бога и дочь, а теперь ищешь дочь и Бога, – провозгласил Альфин, и Заболоцкий резко отдернул руку.

Тут подошла старуха, открывавшая дверь, и поставила принесенный поднос с чаем на лавку. Секиз вручила чашки Шеннону и Заболоцкому и хотела передать чашку деду, но тот снова склонил голову на грудь. Шеннон бросил взгляд на доктора. Тот нахмурился и покачал головой.

– Ты, доктор Заболоцкий, не ведаешь, кто я, – сказал Альфин тоном утверждения. – Так не суди же о том, чего не ведаешь.

– Мне казалось, что лучше не слишком распространяться о тебе, – пояснила ему внучка.

Альфин помахал ладонью и снова поднял лицо.

– Я хранитель старинного обряда, который наше новое правительство пытается искоренить, но ему это не удастся. Дом, что перед вами – tekke. Здесь мы проводим свои церемонии. Нас называют мевлеви, мы члены суфитского братства. Мы ищем мистического единения с Богом через sema – песнопения, молитвы, музыку и кружение в танце.

– Но правительство запретило эти танцы, – переведя слова деда, добавила Секиз.

– Крутящиеся дервиши, значит, – заметил Шеннон, прихлебывая чай. – Как же, слыхал. В мою бытность в Париже одна девушка проиграла мне на патефоне лютневую музыку и сказала, что ее исполняли дервиши.

– Музыка тебе понравилась? – передавая чашку Альфину, поинтересовалась девочка.

– Слушать ее было трудновато, но я слыхал много всякой музыки.

– Наверно, надо быть дервишем, чтобы ее оценить, – улыбнулась Секиз. – Наша народная музыка пришлась бы тебе больше по вкусу.

– Послушайте, – вклинился Заболоцкий, – моя дочь пропала, а я тут сижу с вами, чаи распиваю, когда мне надо ее искать. Может он нам помочь, или нет?!

Альфин не стал дожидаться перевода.

– Сиди смирно, доктор, и слушай. Храни спокойствие. Я поведаю тебе все, что ты хочешь знать. Ты пришел, куда следует, хоть и не веришь этому.

На несколько секунд зависло молчание. Альфин отставил чашку и опустил голову настолько низко, что Шеннон испугался, как бы тот не свалился. Затем старец начал раскачиваться взад-вперед, вращая при этом головой. Шеннону стало дурно от одного вида его телодвижений.

Когда старик остановился, голос его зазвучал даже басовитее, чем прежде.

– Тех, кто похитил твою дочь, называют янычарами.

– Кто это? – уточнил Шеннон.

– Солдаты, воинство зла, – отозвался Заболоцкий, – самые отъявленные головорезы.

– В пору расцвета Османской империи янычары были лучшими солдатами на свете, – объяснил Альфин. – Они виртуозно владели ятаганами и могли снести голову с одного удара.

– Впечатляет, – пробормотал Шеннон, потирая шею.

– Но они стали слишком могущественны и влиятельны. Могли даже лишить султана власти. Они тоже суфиты, но из другой секты – бекташи. Из-за них-то новое правительство и запретило в 1925 году быть суфитом вообще.

– Но с какой стати им было похищать моего друга и его дочь?

Альфин помолчал.

– А с какой стати вы приехали в Турцию? В этом вопросе заключается ответ.

– Не понял, – подал голос Заболоцкий. – Мы здесь затем, чтоб взобраться на Арарат и отыскать Ноев ковчег.

– Тогда причина в этом, – мгновенно откликнулась Секиз.

– Но чем поиски Ковчега им не угодили? – недоумевал Шеннон.

– Учение ислама гласит, что Бог откроет Ковчег людям лишь в Судный день, – растолковал Альфин. – Янычары считают своим предназначением охрану Ковчега от посягательств тех, кто пытается открыть его ранее назначенного Богом часа.

– В Библии об этом ничего не сказано, – настойчиво изрек русский. – Господь желает, чтобы мы отыскали Ковчег и укрепились в вере.

Альфин просто промолчал.

Русский заговорил снова, но уже более кротко:

– Не скажете ли нам, где сейчас моя дочь?

– Каппадокия – край бекташей, – провозгласил Альфин. – Они и по сей день живут там.

– Это город? – спросил Шеннон.

– Нет, это район Турции, раньше бывший отдельным царством, – ответила Секиз.

– А где именно в Каппадокии их искать? – поинтересовался Заболоцкий.

– В подземном городе, – сказал Альфин. – В Каппадокии их много, но янычары живут лишь в одном.

– Как нам его найти? – не унимался Шеннон.

Альфин принялся раскачиваться всем телом, устремив невидящий взгляд прямо перед собой.

– Найдете дом с тремя peribaca. Там встретите человека, знающего, где держат ваших спутников, и как их найти.

– А что такое перь-йи-бака? – спросил неугомонный Джек.

Секиз передала вопрос деду.

– Он говорит, вы узнаете их с первого же взгляда.

Альфин повернул голову, и его бельма будто заглянули Шеннону в душу.

– Среди вас есть один лжец, верить которому нельзя. Он станет причиной горя прежде чем путешествие подойдет к концу.

– Как он выглядит?

Альфин поднял ладонь, пресекая разговор.

– Увидишь сам.

Поблагодарив Альфина за потраченное время, они в сопровождении Секиз дошли до калитки.

– Пожалуй, побуду у дедушки еще немного, – сказала она, пожелав им доброго пути.

– Спасибо, что привела нас сюда. По-моему, он видит лучше, чем я, – отозвался Шеннон и уже поворачивался, чтобы уйти, когда был остановлен внезапной мыслью. – Кстати, а в какую сторону добираться до Каппадокии?

– На юг, – ответила девочка. – Южнее Анкары.

– На юг! – повторил Шеннон и улыбнулся Заболоцкому. Тот сейчас выглядел не таким чопорно-самоуверенным, как прежде.

Борис дождался, когда Шеннон с Заболоцким совсем исчезнут из виду, и лишь тогда заговорил:

– Без толку повсюду хвостом шляться за этими идиотами. Надо выяснить, что тут затевается.

Братья приехали дней пять назад, опасаясь, что прибыли слишком поздно. Однако, вскоре выяснилось, что участие Заболоцких в секретной Афинской встрече задержало их. Так что братьям даже пришлось ждать.

Они собирались ликвидировать Заболоцкого в Стамбуле и на том покончить. Лишившись предводителя, остальные сложат руки. Но едва экспедиция прибыла, как Джонс с девушкой пропали, и это все изменило. Борис понимал, что Заболоцкому нельзя верить ни на грош, и подозревал, что внезапное исчезновение двух членов экспедиции является частью хитроумного замысла сбить с толку возможных преследователей.

Теперь, наверное, придется отправиться за ними на Арарат и устроить засаду в горах. Убить их там – дело немудреное. Пропажа экспедиции никого не удивит. Всем известно, как опасны тамошние курдские воины, да и сами горы изобилуют опасностями – взять хотя бы стаи диких собак и волков, змей и медведей, лавины, камнепады, незаметные трещины в ледниках и частые землетрясения. Но прежде надо доподлинно выведать, что же затевает эта контра.

– Что будем делать? – осведомился Александр, направляясь вслед за братом к калитке.

– Исполнять свой долг, браток!

– Хочу устранить вставший между нами барьер, – на подходе к гостинице сказал Заболоцкий. – В ближайшие дни нам предстоит познакомиться гораздо ближе, и потому прошу впредь звать меня просто Владимиром.

«Очевидно, я приобрел в глазах доктора Заболоцкого новое качество», – мысленно отметил Шеннон.

– Доктор Заболотски! – окликнул их портье. – Господин, тут для вас письмо.

Шеннон молча следил, как русский вскрывает послание.

– Это от похитителей, – прочитав, Заболоцкий перед листок Шеннону.

Вам следует немедленно покинуть страну, или ваша дочь и ваш друг умрут. Вы должны завтра утром сесть на пароход до Афин. Тогда заложники будут отпущены на свободу. Отправляйтесь домой. Если вернетесь в Турцию – умрете. Это последнее предупреждение.

– Каково ваше мнение? – поднял глаза Шеннон.

– Придется подчиниться. Нельзя же ставить на карту жизнь моей дочери.

Шеннону тут же пришли на ум слова Альфина и полученное от Библии руководство. Всего минуту назад он ничуть не сомневался, что им предначертано отправиться в Каппадокию. Теперь уверенность оставила его, но почти тотчас же Джек сообразил, что Афины тоже находятся к югу от Стамбула.

– Вы правы, Владимир. Надо следовать их указаниям.

Теперь, когда дела начали налаживаться, и впереди замаячило близкое освобождение Инди и Кати, Джек вдруг пожалел, что это не его похитили вместе с Катей, и остро позавидовал другу. Остается лишь надеяться, что Катя в Инди не влюбится.

Часом позже братья-близнецы вышли из калитки «Галата мевлеви теккеси». Старик оказался полезен и стал необычайно разговорчив, как только Борис пригрозил убить девчонку.

Но, выспросив все до последнего, Борис решил не испытывать судьбу. А вдруг эта пигалица со всех ног кинется к Заболоцкому и предупредит его? Так что в саду осталось три трупа. Старик и старуха умерли быстро, получив по пуле в затылок, а вот девчонка с воплем кинулась к калитке, и пришлось потратить на нее три выстрела.

«Какая жалость! – думал Борис. – Совсем дитя и такая симпатичная…» Но их дело – стоять на страже революции, а она куда важнее, чем жизнь любого человека, будь то ребенок, старуха или старик. Теперь ясно, что делать дальше. Старик без утайки выложил все о смиренных отшельниках-книгочеях, живущих в подземных норах. Те прекрасно осведомлены о Ковчеге и проведут экспедицию на гору. Джонс с девушкой отправились вперед уладить дело, а двое других задержались, чтобы покончить с бумажной волокитой.

Надо нынче же вечером отправиться в Каппадокию и довести начатое до конца. Борис ничего не знал о янычарах, кроме рассказанного стариком. Достаточно лишь знать, что это банда выживших из ума мусульманских анахоретов. Борис рассмеялся, вообразив, какой они с братом учинят погром в этом уединенном святилище. Янычары зароются в свои книжки, как уже однажды зарылись в землю, и смиренно займутся приборкой, когда все будет позади.