Краткий биографический очерк см. в статье: Капелюшников Р. Философия рынка Фридриха фон Хайека // Мировая экономика и международные отношения. 1989. №12.
Хайек Ф. А. Общество свободных. London: Overseas Publications Interchange Ltd., 1991; Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. М.: Новости, 1992; Хайек Ф. А. Дорога к рабству. М.: Экономика, 1993; Хайек Ф. А. Частные деньги. М.: Институт национальной модели экономики, 1996. [См. также: Хайек Ф. А. Контрреволюция науки. М.: ОГИ, 2003; Хайек Ф. А. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005; Хайек Ф. А. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006; Хайек Ф. А. Цены и производство. Челябинск: Социум, 2008; Хайек Ф. А. Судьбы либерализма: очерки об австрийской экономической школе и идеале свободы. М.: ИРИСЭН, 2009.]
Перевод «Контрреволюции науки» готовится к выходу в свет издательством «Сatallaxy». [См.: Хайек Ф. А. Контрреволюция науки. М.: ОГИ, 2003.]
См.: Поппер К. Р. Нищета историцизма. М.: Путь, 1993. Двух ученых связывала тесная дружба. Именно по инициативе Хайека Поппер был приглашен в Лондонскую школу экономики. Их многолетнюю переписку предполагается опубликовать в одном из томов академического «Полного собрания сочинений Ф. А. Хайека».
К своим «изобретениям» Хайек относил проект денационализации денег (см. ниже) и проект двухпалатного парламента особого типа. Верхняя палата такого парламента занималась бы законодательством в строгом смысле слова, устанавливая «правила справедливого поведения», по определению Хайека, в таких сферах, как гражданское право, уголовное право и др., тогда как нижняя ведала бы делами собственно государственного управления, выпуская необходимые «инструкции» по таким проблемам, как бюджет, оборона, внешняя политика и т.п. По мысли Хайека, такое разделение функций освободило бы законодательный процесс от искажающего давления корыстных групповых интересов.
См.: Хайек Ф. А. Конкуренция как процедура открытия // Мировая экономика и международные отношения. 1989. №12. [См. наст. изд. с. 378—393.]
Mises L. v. Die Wirtschaftsrechnung im sozialistischen Gemeinwesen // Archiv für Sozialwissenschaften und Sozialpolitik. 1920. Vol. 47. No. 1.
Как показал Хайек в «Контрреволюции науки», истоки идеи всеобъемлющего централизованного планирования лежат в технократических фантазиях Сен-Симона, от которого она и была воспринята Марксом.
Это, например, наглядно видно из дискуссии о безденежной экономике в советской литературе 20-х годов. См. блестящее изложение этой дискуссии у Л. Юровского: Юровский Л. Н. Денежная политика советской власти (1917—1927). Избранные статьи. М.: Начала-пресс, 1996.
Furubotn E. G., Richter R. Institutions and economic theory: an introduction to and assessment of the new institutional economics. Saarbrucken, 1995. P. 15.
См.: Vaughn K. I. Economic calculation under socialism: the Austrian contribution // Economic Inquiry. 1980. Vol. 18. No. 4; Murrell P. Did the theory of market socialism answer the challenge of Ludwig von Mises? // History of Political Economy. 1983. Vol. 15. No. 1; Lavoie D. Rivalry and central planning: the socialist calculation debate reconsidered. Cambridge, 1985.
Эта работа опубликована в издании: Хайек Ф. А. Частные деньги. М.: Институт национальной модели экономики, 1996.
Hayek F. A. Prices and production. London, 1935. P. 69—100, 148—157 [Хайек Ф. А. Цены и производство. Челябинск: Социум, 2008. С. 80—119, 175—192]; Hayek F. A. Profits, interest and investment. London, 1939. P. 3—71; Hayek F. A. A comment // Economica. 1942. Vol. 9. Nov.
Hicks J. The Hayek story // Critical essays in monetary theory. Oxford, 1967; Hayek F. A. Three elucidations of Ricardo effect // Journal of Political Economy. 1969. Vol. 77. No. 2.
Kaldor N. Professor Hayek and the concertina effect // Econimica. 1942. Vol. 9. Nov. Основной контраргумент Калдора состоял в том, что в случае превышения денежной нормой процента «естественного» уровня возрастет прибыльность всех методов производства, пусть одних в большей, других в меньшей степени. Поэтому предприниматели станут расширять выпуск всех видов продукции, а не только наиболее капиталоемких. Следовательно, те изменения в вертикальной структуре производства, которые предполагаются «эффектом Рикардо», происходить не будут.
Garrison R. W. Hayekian trade cycle theory: a reappraisal // Cato Journal. 1986. Vol. 6. No. 2; Moss L. S., Vaughn K. I. Hayek’s Ricardo effect: a second look // History of Political Economy. 1986. Vol. 18. No. 4.
Kim K. Equilibrium business cycle theory in historical perspective. Cambridge, 1988.
Двенадцатая финлеевская лекция, прочитанная в Университетском колледже, Дублин, 17 декабря 1945 г. Опубликована: Hodges, Figgis & Co., Ltd., Dublin, and B. H. Blackwell, Ltd., Oxford, 1946.
По происхождению оба термина – «индивидуализм» и «социализм» – являются изобретением сен-симонистов, основоположников современного социализма. Сначала они ввели термин «индивидуализм» для обозначения конкурентного общества, против которого выступали, а затем придумали слово «социализм» для обозначения централизованно планируемого общества, в котором вся деятельность управляется по тому же принципу, что и на отдельной фабрике. О происхождении этих терминов см. мою статью «Контрреволюция науки»: Economica. VIII (new ser., 1941). P. 146. [Рус. изд.: Хайек Ф. А. Контрреволюция науки. М.: ОГИ, 2003. С. 137—252.]
Bisset R. Life of Edmund Burke (2d ed., 1800), II, 429. Ср. также: Dunn W. C. Adam Smith and Edmund Burke: Complimentary Contemporaries // Southern Economic Journal (University of North Carolina). Vol. VII. No. 3 (January, 1941).
Карл Менгер, который в новейшие времена одним из первых сознательно возрождал методологический индивидуализм Адама Смита и его школы, был, вероятно, также первым, кто указал на связь между «проектной» теорией общественных институтов и социализмом. См.: Menger C. Untersuchungen über die Methode der Sozialwissenschaften (1883), особенно книгу VI, гл. 2, где он пишет о «прагматизме, который, вопреки намерению его представителей, неминуемо ведет к социализму». (Рус. пер.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные сочинения. М.: Территория будущего, 2005. С. 433.).
Знаменательно, что уже физиократы перешли от рационалистического индивидуализма, с которого они начинали, не только близко к социализму (полно раскрытому в работе их современника Морелли «Кодекс природы» [1755]), но к проповедованию худшего вида деспотизма. «Государство делает с людьми все что захочет», – писал Бодо.
Burke E. Reflections on the Revolution in France (1790), в Burke E. Works (World’s Classics ed.), VI, 105: «Таким образом, само человеческое сообщество всего через пару поколений искрошилось бы в пыль и прах индивидуального бытия и в конце концов рассеялось бы по всем четырем сторонам света». (Рус. пер.: Бёрк Э. Размышления о революции во Франции. М.: Рудомино, 1993.) То, что Бёрк (как указывает А. М. Осборн в своей книге «Руссо и Бёрк» [Oxford, 1940], p. 23), сначала нападавший на Руссо за его крайний «индивидуализм», позднее нападал на него за крайний коллективизм, не есть непоследовательность, а всего лишь результат того, что проповедь рационалистического индивидуализма и Руссо и всеми остальными неизбежно вела к коллективизму.
Tocqueville A. de. Democracy in America, trans. Henry Reeve. London, 1864. Vol. II. Bk. II. Ch. 2, где Токвиль определяет индивидуализм как «взвешенное и спокойное чувство, побуждающее гражданина изолировать себя от массы себе подобных и замыкаться в узком семейном и дружеском кругу. Создав для себя таким образом маленькое общество, человек перестает тревожиться обо всем обществе в целом» (Рус. пер.: Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. С. 373). В примечании к этому тексту переводчик приносит свои извинения за введение французского термина «индивидуализм» в английский язык и поясняет, что, насколько ему известно, «никакое английское слово не может быть точным эквивалентом данного выражения». Как указал Альбер Шац в упоминающейся ниже книге, использование Токвилем устоявшегося французского термина в таком особом смысле является полностью произвольным и ведет к серьезной путанице с устоявшимся значением.
В своем превосходном обзоре истории индивидуалистических теорий Альбер Шац делает верный вывод о том, что «...прежде всего мы с очевидностью понимаем, чем индивидуализм не является – как раз тем, чем его обыкновенно считают: системой обособленного существования и апологией эгоизма...» (Schatz A. L’Individualisme économique et social [Paris, 1907]. P. 558). Эта книга, которой я чрезвычайно обязан, заслуживает быть гораздо более известной как вклад не только в предмет, обозначенный в ее заглавии, но и вообще в историю экономической теории.
В этом отношении, как правильно разъяснил Карл Прибрам, индивидуализм есть необходимый результат философского номинализма, тогда как коллективистские теории уходят корнями в традицию «реализма» (или, как недавно более точно назвал ее К. П. Поппер, «эссенциализма») (Pribram К. Die Entstehung der individualistischen Sozialphilosophie [Leipzig, 1912]). Однако этот «номиналистский» подход присущ только истинному индивидуализму, тогда как ложный индивидуализм Руссо и физиократов, в соответствии с его картезианским происхождением, является последовательным «реализмом», или «эссенциализмом».
Особого рода (лат.).
Ferguson A. An Essay on History of Civil Society (1st ed., 1767). P. 187. Cр. также: «Формы общества ведут свое происхождение от неясного и отдаленного начала; они возникают – задолго до рождения философии – из инстинктов, а не из размышлений человека... Мы приписываем предварительному замыслу то, что стало известным только из опыта, то, что никакая человеческая мудрость не могла предвидеть, и то, чего никакой авторитет – без согласия с настроениями и нравами своего времени – не мог бы дать возможность индивиду исполнить» (Ibid. P. 187, 188).
Небезынтересно сравнить эти места с похожими высказываниями, в которых современники Фергюсона выражали ту же основную идею британских экономистов XVIII в.:
Tucker, Josiah. Elements of Commerce (1756), перепечатано в: Tucker, Josiah. A Selection from His Economic and Political Writings, ed. R. L. Schuyler (New York, 1931). Р. 31, 92: «Главное не в том, чтобы уничтожить или ослабить себялюбие, но в том, чтобы придать ему такую направленность, при которой оно может способствовать общественному интересу при преследовании своего собственного... Действительная цель настоящей главы, собственно, и состоит в том, чтобы показать, как универсальный движитель человеческой натуры, себялюбие, может в рассматриваемом случае (как и во всех прочих) получить такую направленность, что будет служить общественным интересам благодаря тем усилиям, которые оно станет возбуждать при преследовании своего собственного интереса».
Smith, Adam. Wealth of Nations (1776), ed. Cannan, I, 421: «...направляя эту промышленность таким образом, чтобы ее продукт обладал максимальной ценностью, он преследует лишь собственную выгоду, причем в этом случае, как и во многих других, он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения; при этом общество не всегда страдает от того, что эта цель не входила в его намерения. Преследуя свои собственные интересы, он часто более действенным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это». (Рус. пер.: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Соцэкгиз, 1962. С. 332.) Ср. также: Smith A. The Theory of Moral Sentiments (1795). Рart IV (9th ed., 1801). Сh. I. P. 386. (Рус. пер.: Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997.)
Burke E. Thoughts and Details on Scarcity (1795) // Burke E. Works (World’s Classics edn). VI, 9: «Милостивый и мудрый распорядитель всех вещей, который понуждает людей, хотят они того или нет, связывать при преследовании собственных эгоистических интересов общее благо со своим индивидуальным успехом».
После того как эти утверждения являлись предметом презрения и насмешек со стороны большинства авторов в течение последних ста лет (K. Э. Рэйвен не так давно называл цитировавшееся последним утверждение Бёрка «вредной сентенцией», см.: Raven C. E. Christian Socialism [1920]. P. 34), интересно наблюдать, как один из ведущих теоретиков современного социализма усваивает выводы Адама Смита. Согласно А. П. Лернеру (Lerner A. The Economics of Control. New York, 1944. P. 67), первостепенная полезность ценового механизма для общества заключается в том, что «если он правильно используется, то побуждает каждого члена общества делать в погоне за собственной выгодой то, что соответствует всеобщему общественному интересу. В своей основе это великое открытие Адама Смита и физиократов».
Ср.: Schatz А. L’Individualisme économique et social [Paris, 1907]. P. 41—42, 81, 378, 568—569, особенно место, цитировавшееся им (p. 41, n. 1) из статьи Альбера Сореля (Sorel A. Comment j’ai lu la „Reforme sociale“ // Réforme sociale. November 1, 1906. P. 614): «Каким бы ни было в то время мое почтение, к тому же в значительной мере внушенное и опосредованное, к „Рассуждению о методе“, я уже знал, что из этого прославленного рассуждения проистекло столько же общественного безрассудства и метафизических нелепиц, абстракций и утопий, сколько и положительных установлений, что, ведя к Конту, оно привело также к Руссо». О влиянии Декарта на Руссо см. также: Janet P. Histoire de la science politique (3d ed., 1887). Р. 423; Bouillier F. Histoire de la philosophie cartésienne (3d ed., 1868). P. 643; Michel H. L’Idée de l’йtat (3d ed., 1898). P. 68.
Ключевое значение Мандевиля в истории экономической теории, долго не принимавшееся во внимание и оцененное по достоинству лишь несколькими авторами (в частности Эдвином Кэннаном и Альбером Шацем), теперь начинает признаваться в основном благодаря великолепному изданию «Басни о пчелах», которым мы обязаны покойному Ф. Б. Кэйе. Хотя главнейшие идеи Мандевиля уже обозначены в первом издании «Басни» 1705 г., решающая разработка, и в особенности полно выраженный взгляд на происхождение разделения труда, денег и языка, встречается только во II ее части, увидевшей свет в 1723 году (см.: Mandeville, Bernard. The Fable of the Bees, ed. F. B. Kaye [Oxford, 1924]. Pt II.P. 142, 287—88, 349—350). (Рус. пер. первой части: Мандевиль Б. Басня о пчелах. М.: Мысль, 1974.) Здесь есть место только для того, чтобы процитировать решающий пассаж из его обзора развития разделения труда, где он замечает, что «...мы часто приписываем превосходству человеческого гения и глубине его проницательности то, что в действительности обязано долгому времени и опыту многих поколений, очень мало отличавшихся друг от друга по природным способностям и благоразумию» (Ibid. Р. 142).
Стало уже привычным характеризовать Джамбаттиста Вико и его лозунг (обычно неверно цитируемый) – homo non intelligendo fit omnia – все творится человеком не разумеющим (Opere, ed., Ferrari [2d ed., Milan, 1854], V, 183), как начало антирационалистической теории общественных явлений, однако представляется, что Мандевиль не только опередил, но и превзошел его.
Вероятно, заслуживает упоминания и то, что не только Мандевиль, но и Адам Смит занимает почетное место в разработке теории языка, которая в столь многих отношениях поднимает проблемы, сходные по своей природе с теми, что ставят другие общественные науки.
Descartes R. A Discourse on Method (Everyman’s ed.). P.10—11. (Рус. пер.: Декарт Р. Сочинения. М.: Мысль, 1989. Т. 1. C. 256—257.)
О специфическом подходе к экономическим явлениям, свойственном инженерному сознанию, см. мою работу: Hayek F. A. Scientism and the Study of Society // Economica. Vols IX—XI (new ser., 1942—1944), особ. ХI, 34 ff. [Рус. изд.: Хайек Ф. А. Сциентизм и изучение общества // Хайек Ф. А. Контрреволция науки. М.: ОГИ, 2003.]
Со времени первой публикации этой лекции я познакомился с поучительной статьей Джерома Розенталя (Rosenthal J. Attitudes of Some Modern Rationalists to History // Journal of the History of Ideas. Vol. IV. No. 4 [October, 1943], P. 429—456), в которой довольно детально описывается антиисторическая позиция Декарта и особенно его ученика Мальбранша и приводятся интересные примеры презрения, выражавшегося Декартом в его «Разыскании истины посредством естественного света», к изучению истории, языка, географии и особенно классической литературы.
Bonar J. Philosophy and Political Economy (1893). Р. 85.
Бенн А. У. справедливо замечает: «У Кенэ следовать природе означало выяснять путем изучения окружающего нас мира и его законов, какое поведение наиболее способствует здоровью и счастью, а естественные права означали свободу следования установленному таким образом пути. Такая свобода принадлежит исключительно мудрым и добродетельным и может быть дарована только тем, кого опекающая власть в государстве соблаговолит признать таковыми. С другой стороны, у Адама Смита и его учеников природа означает всю совокупность импульсов и инстинктов, которые движут индивидуальными членами общества; они утверждают, что лучшие установления возникают благодаря свободной игре этих сил – при уверенности в том, что частичная неудача будет более чем компенсирована успехами в другом месте и что преследование каждым своего собственного интереса обернется наибольшим счастьем для всех» (Benn A. W. History of English Rationalism in the Nineteenth Century. 1906. Vol. I. P. 289).
Подробнее по этому вопросу см.: Halévy E. The Growth of Philosophic Radicalism. 1928. P. 266—270.
Противоположность между шотландскими философами XVIII в. и их французскими современниками выявляется также в недавней работе Глэдис Брайсон: Bryson G. Man and Society: The Scottish Enquiry of the Eighteenth Century. Princeton, 1945. Р. 145. Она подчеркивает, что шотландские философы «всё хотели покончить с картезианским рационализмом с его упором на абстрактный интеллектуализм и врожденные идеи», и неоднократно отмечает «антииндивидуалистические» тенденции у Давида Юма (p. 106, 155) – используя слово «индивидуалистический» в том смысле, который мы здесь называем ложным, рационалистическим. Но иногда она впадает в распространенную ошибку, рассматривая их как «типичных представителей мысли того века» (p. 176). Еще существует чрезмерная склонность, главным образом в результате принятия немецкой концепции «Просвещения», считать взгляды всех философов XVIII в. сходными, тогда как во многих отношениях расхождения между английскими и французскими философами данного периода гораздо более серьезны, нежели сходство. Распространенная привычка смешивать воедино Адама Смита и Кенэ, вызванная прежней верой в то, что Смит был многим обязан физиократам, безусловно должна исчезнуть теперь, когда это убеждение было опровергнуто недавним открытием У. Р. Скотта (см.: Scott W. R. Adam Smith as Student and Professor. Glasgow, 1937. Р. 124). Важно также, что побуждением к работе как для Юма, так и для Смита послужило, как сообщают, их неприятие Монтескье.
В работе Рудольфа Голдшaйда (Goldsheid R. Grundlinien zu einer Kritik der Willenskraft. Wien, 1905. S. 32—37) можно найти заставляющий задуматься анализ различий между британскими и французскими социальными философами XVIII в., искаженный, однако, неприязнью автора к «экономическому либерализму» британцев.
Burke E. Thoughts and Details on Scarcity (1795) // Burke E. Works (World’s Classics ed.). Vol. VI. P. 15.
Эта фраза вновь и вновь используется Токвилем при характеристике последствий социализма. См., в частности: Oeuvres complètes, где он пишет: «Если бы, в конце концов, мне пришлось предложить общую формулу, передающую, чем мне представляется социализм в его целостности, я бы сказал, что это новая формула рабства».
Locke J. Two Treatises of Government. 1690. Bk II. Chap. 4, §22: «Свобода людей в условиях существования системы правления заключается в том, чтобы жить в соответствии с постоянным законом, общим для каждого в этом обществе и установленным законодательной властью, созданной в нем». (Рус. пер.: Локк Дж. Сочинения. М.: Мысль, 1988. Т. 3. С. 274—275.)
Lerner A. The Economics of Control. New York, 1944. P. 5.
Lord Acton. Nationality (1862) // The History of Freedom and Other Essays. 1907. P. 288. (Рус. пер.: Лорд Актон. Очерки становления свободы. L.: Overseas Publications Interchange Ltd., 1992. C. 124.)
Действия, которые правительство может целенаправленно предпринимать по сокращению той неопределенности для индивида, которая действительно поддается устранению, – это вопрос, породивший столько путаницы, что я боюсь оставлять в тексте краткое упоминание о нем без хотя бы некоторых дополнительных разъяснений. Суть дела в том, что хоть и легко защитить отдельного человека или отдельную группу от потерь, которые могут быть вызваны непредвиденными изменениями, мешать людям замечать эти изменения, когда они произошли, значит просто перекладывать эти потери на плечи других людей, но не предотвращать их. Если, например, капитал, вложенный в очень дорогостоящий завод, защищен от обесценения под влиянием новых изобретений благодаря запретам на их внедрение, то это повышает защищенность владельцев данного завода, но лишает общество выгод от новых изобретений. Или, другими словами, если мы сделаем поведение людей более предсказуемым, мешая им приспосабливаться к непредвиденным изменениям в их знаниях о мире, реально это не сократит неопределенность для общества в целом. Подлинное сокращение неопределенности состоит всегда в увеличении знания и никогда – в препятствовании использованию людьми новых знаний.
Различие между рационалистическим и истинно индивидуалистическим подходами хорошо видно из разнообразных мнений, выражавшихся французскими наблюдателями по поводу видимой иррациональности английских общественных институтов. Например, жалобы Анри де Сен-Симона на то, что «сотни томов in folio, мельчайшим шрифтом, не хватило бы, чтобы перечислить все органические несообразности, существующие в Англии» (Oeuvres de Saint-Simon et d’Enfantin. Paris, 1865—1878. T. XXXVIII. P. 179), Токвиль парирует тем, что «...эти странности англичан могут иметь какое-то отношение к их свободам» (Tocqueville A. L’Ancien régime et la révolution. 7th ed.; Paris, 1866. P.103). (Рус. пер.: Токвиль А. Старый порядок и революция. М.: Московский философский фонд, 1997. С. 61.)
Нужно ли еще раз цитировать Эдмунда Бёрка, чтобы напомнить читателю, каким важнейшим условием возможности существования свободного общества он считал силу моральных правил? «Подготовленность людей к гражданской свободе прямо пропорциональна их расположенности накладывать моральные цепи на собственные аппетиты; и пропорциональна тому, насколько их любовь к справедливости выше их жадности; пропорциональна тому, насколько их здравое и трезвое мышление выше их тщеславия и самонадеянности; пропорциональна тому, насколько они расположены предпочитать советы мудрых и добродетельных лести плутов» (Burke E. A Letter to a Member of the National Assembly [1791] // Burke E. Works [World’s Classics edn]. Vol. IV. P. 319).
Dibelius W. England (1923). Р. 464—468, английский перевод 1934 г.
Vermeil E. Germany’s Three Reichs. London, 1944. P. 224.
Lord Acton. Nationality (1862) // The History of Freedom and Other Essays. 1907. P. 270—300. (Рус. пер.: Лорд Актон. Очерки становления свободы. L.: Overseas Publications Interchange Ltd., 1992. C. 102—138.)
Lord Acton. Sir Erskine May’s Democracy in Europe (1878) // Lord Acton.The History of Freedom. P. 78.
Lord Acton. Lectures on Modern History. 1906. P. 10.
Lord Acton. Sir Erskinе May’s Democracy in Europe // Lord Acton. The History of Freedom. P. 93—94.
Tocqueville A. de. Oeuvres complйtes. T. IX. P. 546.
Lord Acton. Sir Erskinе May’s Democracy in Europe // Lord Acton. The History of Freedom. P. 88.
Lord Acton. The History of Freedom in Christianity (1877) // Lord Acton. The History of Freedom. P. 57. (Рус. пер.: Лорд Актон. Очерки становления свободы. L.: Overseas Publications Interchange Ltd., 1992. C. 98.)
Президентское обращение к Лондонскому экономическому клубу от 10 ноября 1936 г. Перепечатано из: Economica. Vol. IV (new ser., 1937). P. 33—54.
Президентское обращение к Лондонскому экономическому клубу от 10 ноября 1936 г. Перепечатано из: Economica. Vol. IV (new ser., 1937). P. 33—54.
Или, скорее, фальсификации (cр.: Popper K. B. Logik der Foschung. Wien, 1935. Passim). (Рус пер.: Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983).
Более полный обзор процесса, в ходе которого ожидания постепенно заняли такое важное место в экономическом анализе, следовало бы, вероятно, начать с работы И. Фишера Appreciation and Interest (1896).
Ср., в частности, по этому вопросу: Mises L. v. Grundprobleme der Nationalökonomie. Jena, 1933. S. 22ff., 160ff.
Меня давно удивляло, почему в социологии, насколько мне известно, не делалось систематических попыток проанализировать общественные отношения в терминах соответствия и несоответствия, или совместимости и несовместимости, индивидуальных целей и желаний.
Ср.: Hayek F. A. The Maintenance of Capital // Economica. Vol. II (new ser., 1935). P. 265; перепечатано в: Hayek F. A. Profits, Interest and Investment. London, 1939.
Это отделение понятия равновесия от понятия стационарного состояния представляется мне не чем иным, как неизбежным итогом процесса, продолжавшегося довольно долго. Сегодня, вероятно, всеми ощущается, что эти два понятия связаны не по сути, а только в силу исторических обстоятельств. Если полное отделение все еще не состоялось, то, по-видимому, только потому, что до сих пор не было предложено никакого альтернативного определения состояния равновесия, позволившего бы сформулировать в общем виде те положения равновесного анализа, которые, по сути, не зависят от понятия стационарного состояния. Очевидно, несмотря на то что бóльшая часть положений равновесного анализа отнюдь не рассчитана на применение только к стационарному состоянию, каковое, вероятно, никогда и не будет достигнуто. По-видимому, процесс отделения начался с Маршалла и проведенного им различения между долго– и краткосрочным равновесием. Ср. его утверждения вроде следующего: «...сама природа равновесия и причин, его обусловливающих, зависит от продолжительности периода, который занимает расширение рынка» (Marshall A. Principles. 7th ed. Vol. I. P. 330). (Рус. пер.: Маршалл А. Принципы политической экономии. М.: Прогресс, 1984. Т. 2. C. 12 [с исправлениями].) Идея состояния равновесия, не являющегося стационарным состоянием, уже присутствовала в моей работе: Hayek F. A. Das intertemporale Gleichgewichtssystem der Prise und die Bewegungen des Geldwerters // Weltwirtschaftliches Archiv. Bd. XXVIII (Juni, 1928), и она, конечно, очень важна, если мы хотим применять аппарат теории равновесия для объяснения любого из явлений, связанных с «инвестированием». Богатую историческую информацию по этому вопросу в целом можно найти в: Schams E. Komparative Statik // Zeitschrift für Nationalökonomie. Bd. II. No. 1 (1930). См. также: Knight F. H. The Ethics of Competition. London, 1935. P. 175n; о дальнейшей разработке проблемы после первой публикации настоящего очерка см.: Hayek F. A. Pure Theory of Capital. London, 1941. Chap. II.
Ср., в частности: Morgenstern O. Vollkommene Voraussicht und wirtschaftliches Gleichgewicht // Zeitschrift für Nationalökonomie. Bd. VI (1934). S. 3.
Другим примером, имеющим более общее значение, могло бы, конечно, служить соответствие между «инвестициями» и «сбережениями» – то есть соответствие между пропорцией (в терминах относительных издержек), в какой предприниматели готовятся поставить к определенной дате производственные и потребительские блага, и пропорцией, в какой на эту дату станут распределять свои средства между производственными и потребительскими благами все потребители (ср. мои работы: «Price Expectations, Monetary Disturbances and Malinvestment» [1933], перепечатано в «Profits, Interest and Investment» (London, 1939. Р. 135—56) и «The Maintenance of Capital» (в том же издании, с. 88—134). Здесь может быть небезынтересно упомянуть, что, изучая ту же сферу, которая навела меня на настоящие размышления, а именно теорию кризисов, великий французский социолог г. Тард выдвигал в качестве их основной причины «противоречие верований», или «противоречие мнений», или «противоречие надежд» (Psychologie économique. Paris, 1902. T. II. Р. 128—129; ср. также: Pinkus N. Das Problem des Normalen in der Nationalökonomie. Leipzig, 1906. Р. 252, 275.
Интересный вопрос, который я не могу, однако, здесь рассматривать, касается следующего: должен ли каждый отдельный индивид быть прав, чтобы мы могли говорить о равновесии, или будет достаточно, если в результате взаимопогашения разнонаправленных ошибок количества различных товаров, выносимых на рынок, окажутся такими же, как если бы каждый индивид был прав. Мне кажется, что равновесие в строгом смысле слова потребовало бы соблюдения первого условия, но я могу представить, что иногда могло бы оказаться полезным более широкое понятие, требующее соблюдения лишь второго. Более полное обсуждение этой проблемы должно было бы учитывать огромное значение, которое иные экономисты (включая Парето) придают в связи с этим закону больших чисел. По данному вопросу в целом см.: Rosenstein-Rodan P. N. The Coordination of the General Theories of Money and Price // Economica. August, 1936.
Или же, поскольку ввиду тавтологического характера Чистой Логики Выбора «индивидуальные планы» и «субъективные данные» выступают как синонимы, согласованностью субъективных данных разных индивидов.
В последнее время это, видимо, часто признают, хотя скорее в неявной, чем в осознанной форме, когда подчеркивают, что равновесный анализ лишь описывает условия равновесия, не пытаясь выводить положение равновесия из имеющихся данных. Равновесный анализ в этом смысле был бы, конечно, чистой логикой и не содержал бы высказываний, касающихся реального мира.
Конкретно (лат.).
Проведенное здесь разграничение может помочь в преодолении давних разногласий между экономистами и социологами по поводу роли, которую «идеальные типы» играют в аргументации экономической теории. Социологи часто подчеркивали, что обычные процедуры экономической теории включают допущение об определенных идеальных типах, тогда как экономисты-теоретики указывали, что их аргументация носит настолько универсальный характер, что им не требуется прибегать к каким-либо «идеальным типам». Истина, по-видимому, состоит в том, что в сфере Чистой Логики Выбора, которая в основном интересует экономиста, он в своих утверждениях был прав. Но как только у него возникало желание применить их для объяснения социального процесса, он вынужден был обращаться к тому или иному «идеальному типу».
По определению (лат.).
Старые экономисты зачастую яснее выражались по этому поводу, чем их последователи. См., например, у Адама Смита (Smith A. Wealth of Nations. Cannan, ed. Vol. I. P. 116): «Однако для соблюдения такого равенства в общей сумме выгод и невыгод [заработной платы] необходимы даже при наличности наиболее полной свободы три следующих условия: во-первых, данная отрасль торговли или промышленности должна быть хорошо всем известна и давно утвердиться в данной местности...» (Рус. пер.: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Соцэкгиз, 1962. С. 99); или у Давида Рикардо (Ricardo D. Letters to Malthus. October 22, 1811. P. 18): «Сказать, что люди не знают самого лучшего и самого дешевого способа вести дела и платить свои долги, не было бы ответом мне, потому что это вопрос факта, а не науки; такое же возражение могло быть выдвинуто почти против любого положения политической экономии». (Рус. пер.: Рикардо Д. Соч. М.: Соцэкгиз, 1961. Т. V. С. 23.)
См.: Kaldor N. A Classificatory Note on the Determination of Equilibrium // Review of Economic Studies. Vol. I. No. 2 (1934). P. 123.
Ibid. Passim.
Ср.: «В обществах, основанных на разделении труда среди множества индивидов, распределение прав собственности на производимые товары создает своего рода духовное разделение труда, без которого ни производственный расчет, ни ведение хозяйства были бы невозможны» (Mises L. v. Gemeinwirtschaft. 2d ed.; Jena, 1932. S. 96 [Мизес Л. Социализм. Экономический и социологический анализ. М.: Catallaxy, 1994. C. 80]).
Знание в данном смысле – это нечто большее, чем то, что обычно описывается как умения, и разделение знания, о котором мы здесь ведем речь, – это нечто большее, чем то, что понимают под разделением труда. Говоря короче, «умение» относится только к знанию, которое человек использует в своей профессии, тогда как то дополнительное знание, о котором нам надлежит иметь какое-то представление, чтобы мы были способны высказать нечто о процессах в обществе, – это то знание альтернативных возможностей действия, которое человек непосредственно не пускает в дело. Можно добавить, что знание в том смысле, в каком это понятие употребляется здесь, идентично предвидению лишь постольку, поскольку всякое знание представляет собой способность делать предсказания.
То, что все высказывания экономической теории относятся к вещам, определяемым в терминах отношений к ним людей, то есть что «сахар», который экономисты могут иногда упоминать, определяется не его «объективными» качествами, а тем, что, как полагают люди, он будет тем или иным образом служить их конкретным потребностям, является источником всевозможных трудностей и недоразумений, особенно в связи с проблемой «верификации». Безусловно также, что именно в связи с ней контраст между verstehende – понимающим подходом (нем.) – общественных наук и подходом бихевиористов становится столь ярким. Я не уверен, что бихевиористы в социальных дисциплинах сознают, сколь многое из традиционного подхода им пришлось бы отбросить, если бы они захотели быть последовательными, или что они несмотря ни на что пошли бы на это, если бы знали о последствиях. Например, это подразумевало бы, что утверждения теории денег должны относиться исключительно к, скажем, «круглым металлическим кружкам с неким оттиском на них» или к другим физическим объектам либо группам объектов, определенным подобным же образом.
Эти условия обычно обозначаются как отсутствие «трения». В опубликованной недавно статье (Knight F. Quantity of Capital and the Rate of Interest // Journal of Political Economy. Vol. XLIV. No. 5 [1936]. P. 638) Фрэнк Найт правильно указывает, что: «„ошибка“ – это обычное обозначение трения в экономических дискуссиях».
Это было бы одним, но, вероятно, еще недостаточным условием для обеспечения того, чтобы при данном состоянии спроса предельная производительность различных факторов производства в различных вариантах их употребления уравновешивалась бы, так что с этой точки зрения было бы достигнуто равновесие производства. Не является необходимым, как можно было бы подумать, чтобы всякое возможное альтернативное применение любого вида ресурсов было известно хотя бы кому-то одному из каждой группы владельцев, использующих данные ресурсы для одной и той же конкретной цели. Это обусловлено тем, что если владельцам, использующим каким-то определенным способом свои ресурсы, известны и иные варианты их употребления, то знание подобных альтернатив будет находить отражение в ценах на эти ресурсы. В этом отношении для распространения знаний об альтернативных вариантах применения m, n, o....y, x некого товара будет достаточно, если А, который использует имеющееся у него количество этих ресурсов для m, знает об n; В, который использует свои для n, знает об m; тогда как С, использующий свои для о, знает об n, и т.д., пока мы не дойдем до L, который использует свои для z, но знает только об у. Мне неясно, в какой мере дополнительно к этому требуется определенное распределение знаний о том, в каких пропорциях могут комбинироваться различные факторы в производстве каждого товара. Для полного равновесия потребуются дополнительные допущения об имеющихся у потребителей знаниях относительно пригодности соответствующих товаров для удовлетворения их потребностей.
Прочитано в Клубе моральных наук Кембриджского университета 19 ноября 1942 г. Перепечатано из: Ethics. Vol. LIV. No. 1 (October, 1943). P. 1—13. Некоторые из вопросов, поднятых в данном очерке, рассматриваются более подробно в моей работе «Сциентизм и изучение общества», появившейся в трех выпусках журнала «Economica», 1942—1945.
Comte A. Cours. T. IV. Р. 258.
Ср., напр.: Stebbing L. S. A Modern Introduction to Logic. 2d ed. 1933. S. 383.
Я уверен, что мне не нужно применять особых мер предосторожности против неверного понимания моих последних высказываний о соотношении между историей и теорией как какого-то принижения роли истории. Я хотел бы даже подчеркнуть, что вся цель теории состоит в том, чтобы помочь нашему пониманию исторических явлений, и что самое совершенное знание теории будет на деле почти бесполезным без самых широких познаний исторического характера. Но это совершенно не относится к моей настоящей теме – природе «исторических фактов» и той сравнительной роли, которую история и теория играют в их объяснении.
Между прочим, я не убежден, что этот последний момент действительно составляет различие между общественными и естественными науками. И если нет, то, как я думаю, ошибаются естествоиспытатели, веря, что они всегда имеют дело с реальностью как целым, а не только с ее избранными «аспектами». Но это еще проблема, можем ли мы вообще воспринимать или говорить об объекте, который указан нам сугубо демонстрационно и который поэтому является «индивидуумом» (в логическом смысле) в отличие от «единичного класса» (и, следовательно, действительно конкретен, а не абстрактен), – проблема, которая может увести слишком далеко от моей нынешней темы.
Перепечатано из American Economic Review. Vol. XXXV. No. 4 (September, 1945). P. 519—530.