ЧАСТЬ ВТОРАЯ Господин мира

13

Показная пышность сопровождала раджу по жизни с самого момента его рождения. Жители Капурталы отчетливо помнили, как в два часа ночи 26 ноября 1872 года их разбудили залпы пушек, возвещавшие о долгожданном появлении на свет наследного принца. Так начались сорокадневные празднества, которые обошлись казне в миллион рупий и на которых присутствовали губернатор Пенджаба и махараджи Кашмира, Патиалы, Гвалиора и прочих соседних государств. Власти раздавали милостыню нищим и объявили амнистию двадцати восьми узникам тюрьмы. Ликование, с которым народ праздновал его появление на свет, объяснялось не только длительным ожиданием, но и тревожной ситуацией, вызванной тогдашним правителем, раджей Хараком, страдавшим кратковременными приступами бешенства. По предписанию врачей он вынужден был подолгу находиться в одной психиатрической больнице возле Дхара-масалы, небольшого города у подножия Гималаев. Для всех тех, кто считал его неспособным оставить после себя потомство, сообщение о рождении малыша было сюрпризом.

Сюрприз был особенно неприятен для одной из ветвей семьи, претендовавшей на трон и поставившей под сомнение истинность сообщения. По утверждению некоторых родственников, младенец не мог быть сыном своего отца, раджи Харака, а был отпрыском аристократа из Капурталы по имени Лала Харичанд, уступившего своего собственного сына в обмен на назначение его министром финансов страны. Англичане якобы организовали заговор, чтобы не допустить прихода к власти членов вышеуказанной ветви семьи. Они были категорически против этого по одной простой причине: эта ветвь семьи приняла христианство несколькими годами ранее благодаря добросовестной работе одних английских миссионеров-пресвитеров. Нельзя было допустить, чтобы христиане — пусть даже из королевской семьи — взошли на трон, поскольку это могло иметь опасные последствия во все более запутывающейся этнической и религиозной головоломке одного индийского государства.

Правда или нет, но родственники не отступились от своих притязаний перед лицом высочайших инстанций колониальной власти, дойдя до кабинета вице-короля, который поручил официальному врачу Капурталы подготовить доклад. Доктор Варбуртон провел небольшое расследование, допросив акушерку и медсестер, бывших при махарани. Он также смог расспросить и ее саму через переводчицу, поскольку мужчинам было категорически запрещено входить в зенану. В его докладе говорилось, что махарани была настоящей матерью новорожденного, и этот факт упрощал путь к формальному признанию наследника. Обиженная ветвь семьи ответила тем, что объявила врача взяточником, которого подкупили, и пригрозила предать это дело огласке. Они были столь навязчивы, что их изгнали из Капурталы и принудили жить в Джаландхаре. В качестве компенсации колониальное правительство позволило им носить титул раджи и удостоило их наград, дав отступившим членам семьи звание кавалеров ордена Звезды Индии и Британской империи. После того как дело уладили, было дано официальное объяснение, что речь якобы шла всего лишь об обычном скандале, который случается в королевских семьях во время наследования трона. Но семейный раскол завершился интересными последствиями.

Через пять дней после рождения принца женщины дома праздновали традиционную церемонию, чтобы уберечь ребенка от сглаза. В течение целой ночи звучали религиозные пения, а солдаты из полка били в большие барабаны у дворцовых дверей. На десятый день орды слуг принялись чистить стены и полы дворца, а родственники заполняли огромные кувшины молоком на ступенях у входа, отмечая таким образом момент, когда мать перестает быть «нечистой». На двенадцатый день, на другой церемонии, тоже согласно индуистской традиции, явился официальный астролог страны. Он прочитал гороскоп ребенка, делая многочисленные комментарии относительно его астральной карты, на которой было написано четыре имени. Вместо того чтобы это сделал отец, который находился в психиатрической больнице, тетя ребенка выбрала одно из имен, которое она потом шепнула на ухо ребенку: Джагатджит — «господин мира», так его назвали. В конце церемонии астролог прочитал полное имя наследника трона Капурталы: Фарзанд-и-Дилбанд Расик-аль-Иктидад-и-Давлат, Раджа-и-Раджаган Джагатджит Сингх Бахадур. Для англичан: раджа Джагатджит Сингх.


Малыш рос в зенане, окруженный аями, служанками и няньками, в обстановке комфорта и роскоши, невообразимых для любого европейца. Будучи единственным мальчиком среди всех детей, а значит, и единственным наследником, он привык быть в центре внимания с самого раннего детства, привык к обращению, соответствующему его статусу. Возле него всегда находился кто-то, кто следил, чтобы он не заболел, чтобы исполнить любую из его прихотей. Ему достаточно было поднять ногу, чтобы слуга обул его, или палец, чтобы другой слуга начал причесывать его. Он никогда не повышал голоса, потому что в этом не было необходимости. Одного взгляда хватало, чтобы выразить желание, которое немедленно воспринималось как приказ. Даже самые пожилые слуги падали ниц перед ребенком, дотрагиваясь до его ступней в знак почтения.

За его здоровьем следили с самым пристальным вниманием. Одна ая ежедневно собирала мочу малыша и внимательно рассматривала его стул. Если обнаруживалось что-либо необычное, его немедленно поили настоями лекарственных трав, а если было что-нибудь посерьезнее, вызывали лечащего врача. В течение всего детства Джагатджита ежедневно купали, начиная с мытья головы; потом его вытирали, уложив на некоторое подобие ложа, сделанное из переплетенных веревок, под которым находились раскаленные уuли и благовония, от чего волосы становились надушенными. Потом ему делали массаж с миндальным кремом, как того требовали правила. Для этого миндаль мололи каждую неделю. Тогда у него появились первые мысли о подкупе: он безуспешно пытался подкупить ай, чтобы избежать массажа, который был ему ненавистен. Все его детство прошло в окружении слуг, а позже наставников и преподавателей, так что он никогда не оставался один даже на мгновение. Возможно, поэтому, став взрослым, Джагатджит очень много путешествовал, чтобы оставаться самому на дорогах земли.


Он не знал своего отца, который жил в заточении в психиатрической больнице. Единственное, что запомнилось ему, это смерть раджи, потому что за ней последовали дни траура, в течение которых профессиональные плакальщицы наводнили своим плачем залы дворца. Джагатджиту было пять лет, когда он унаследовал страну. Он получил в наследство тринадцать почетных пушечных залпов, которые англичане определили для Капурталы, титул Его Высочества и пятое место в иерархическом порядке среди правителей Пенджаба. Но прежде всего он стал обладателем колоссального состояния, которое не соответствовало размеру Капурталы, занимающей тысяча шестьсот квадратных километров, что по сравнению с четырнадцатью тысячами соседнего государства Патиалы было, конечно, намного меньше.

Этим состоянием он был обязан своему деду, радже Рандхару Сингху, который благодаря безошибочной интуиции стал на сторону англичан, когда разразилось восстание 1857 года. Во время этой революции индусы и мусульмане, из которых состояли полки индийской армии, восстали против своих командиров, британских офицеров, нанятых Ост-Индской компанией. Хотя причиной восстания был страх перед обращением их в христианство и все более усиливающимися авторитарными действиями всемогущей компании, непосредственным предлогом к выступлению послужил слух о том, что новые ружейные патроны будут смазываться животным жиром. Это воспринималось как оскорбление и для индусов, думавших, что речь идет о коровьем жире, и для мусульман, боявшихся, что это будет свиной жир.

Зверства, совершаемые обеими сторонами в течение нескольких месяцев, пока длилось восстание, оставили трагический след в истории британской колонизации Индии. Восстание, рассматриваемое индийцами как их первая война за независимость, способствовало подъему индийского национального самосознания и пробило брешь в незыблемой власти англичан, что через девяносто лет привело к независимости. Для колонизаторов, которым понадобилось несколько месяцев, чтобы подавить восстание, это означало конец могущества Ост-Индской компании, которая с семнадцатого века управляла Индией как своим собственным бизнесом.

Королева Виктория приняла бразды правления огромной колонией и в прокламации, сделанной в 1878 году, решила заручиться лояльностью принцев. Англичанам, которых едва насчитывалось сто тридцать тысяч в стране с трехсотмиллионным населением, нужны были принцы, чтобы управлять столь большой территорией и всегда иметь возможность контролировать их, оставляя довольными каким-нибудь образом. «Мы будем гарантами власти и будущего рожденных принцев — правителей своих государств, — говорилось в прокламации. — Мы будем уважать их права, их достоинство и честь как свою собственную». Это был исторический момент, когда короли Индии перестали быть королями, а стали принцами. Защищенные Британской Короной, которая гарантировала им границы, доходы и привилегии, правители жили с тех пор уверенно и спокойно, не как их предки. Они уже не должны были отвечать перед своим народом, поскольку зависели от верховной власти Британии, которая одаряла их почестями, титулами и пушечными залпами, чтобы каждый, как он сам считал, мог сохранить свое место на иерархической лестнице. Англичане очень умело сделали принцев своими спутниками, каждый из которых находился на своей особой орбите.

Стабильность, которую обеспечила им Pax Britannica, сделала их податливыми и продажными. Они все больше и больше опирались на англичан, убежденные, что без них они не выживут, в то время как на самом деле это принцы были необходимы для выживания англичан в Индии. В результате раджи постепенно отходили от народа, забывая о заветах простоты и скромности, присущих индийскому обществу, и стали жить в роскоши, соперничая между собой и пытаясь догнать колонизаторов. Им тоже хотелось стать англичанами, но за это пришлось дорого заплатить, поскольку они принадлежали феодальному прошлому.


За то, что он стал на сторону англичан во время восстания, Рандхар Сингх из Капурталы был вознагражден огромными по своей протяженности землями, конфискованными у раджи из Одха, неосмотрительно ставшего на сторону бунтовщиков. Так несчастье одного стало процветанием и счастьем для другого. Эти земли обеспечили Капуртале громадный годовой доход в два миллиона четыреста тысяч рупий, которые стали оседать непосредственно в кошельках раджи. Уже в пятилетием возрасте Джагатджит Сингх был сказочно богат.

14

Раджа вырос, находясь одной ногой в Индии, богатой своими славными предками, а другой в Европе; одной ногой в феодальном мире, а другой в двадцатом веке. Одни давали ему уроки физики и химии, а другие — Камасутры (текст четвертого века, написанный на санскрите мудрецом, познавшим кодекс секса, чтобы вводить мужчин в искусство любви). Пока Джагатджит был малолетним, государство управлялось рядом блестящих британских чиновников; некоторым из них удалось стать генерал-губернаторами, как, например, сэру Джеймсу Лайэллу. Эти суперинтенданты в своей деятельности опирались на помощь надежных людей, из которых состоял совет чиновников страны, и все вместе они провели реформы, усовершенствовав систему управления таким образом, что, когда принцу исполнилось восемнадцать лет и он пришел к власти, все хозяйство находилось в полном порядке. Например, они сократили количество министерств, объединив министерства финансов и сбора налогов в одно, а также упразднили министерство по различным вопросам, которое занималось управлением конюшнями, слонами и прочей фауной.

Образование, полученное раджей благодаря тщательно подобранным преподавателям, было либеральным. Одновременно, согласно требованиям протокола, он приобрел хорошие манеры и ценности западной демократии без обязательства применять их на практике, поскольку ему приходилось править тремястами тысячами душ Капурталы, даруя им жизнь или смерть.

Его воспитатели пробудили в нем интерес к жизни Англии, ее истории, ценностям, институтам и обычаям. Англия представляла верховную власть, и в ней Джагатджит видел источник современной цивилизации. Лучшие автомобили, самые быстрые корабли, самые крепкие здания, самая большая империя, самая продвинутая медицина… Всем этим была Англия.

Как происходит взрыв? Что такое море? Какое различие между калотипом, литографией и фотографией? Воспитатели раджи удовлетворяли его детское любопытство, открывали ему глаза на мир, потому что люди из его семейного окружения не имели ни малейшего представления о жизни по ту сторону индийской границы. Благодаря британским аристократам, контакт с которыми Джагатджит поддерживал с самого юного возраста по праву своего высокого статуса, он познакомился с элитой этого общества. Он искренне восхищался этим обществом, а оно, в свою очередь, приняло его в свой круг как еще одного члена семьи. Поэтому раджа стал изучать английский язык с особым рвением. Впоследствии он овладел им настолько, что говорил свободно и безукоризненно, так по-британски, что никто бы не подумал, что он никогда не был в Англии. Его восхищение этой страной распространялось на всю Европу, колыбель технического прогресса конца девятнадцатого века. Машины, заменившие человеческий труд, аппараты, позволяющие говорить на расстоянии, воспроизводители картинок в движении, летательные машины… список изобретений, способных поразить воображение ребенка, был нескончаемым. И все это делалось в Европе. В результате Джагатджит взялся за изучение французского языка и вскоре уже хорошо читал и говорил на нем. Подобно многим своим соотечественникам, он обладал большой склонностью к языкам. Едва ли можно найти индийца, который не говорит на двух или даже трех языках, — это минимум для того, чтобы быть понятым в стране с четырнадцатью официальными языками и пятьюстами диалектами.

В десять лет раджа говорил на шести языках. Помимо английского и французского он прекрасно владел своим родным языком — пенджабским, родственным хинди, а также санскритом, который Джагатджит изучал с одним старым отшельником-индусом, и урду (древнеперсидский), являвшимся официальным языком при дворе. Этот старый обычай, унаследованный от империи Великих Моголов и сохранившийся через столетие после ее исчезновения, показывал, какой глубокий отпечаток оставило в Индии правление Моголов.


Джагатджит Сингх был воплощением тех радикальных перемен, которые произошли с индийскими монархами сразу после прокламации королевы Виктории. Через несколько лет раджа понял необходимость совершить прыжок через столетия. И Джагатджит продемонстрировал талант настоящего акробата, способного перепрыгнуть из одного мира в другой совершенно непринужденно. Ему пришлось одеться в европейский костюм, что было впервые в истории его рода, научиться играть в крикет и теннис, есть западные блюда и заниматься таким английским видом спорта, как pig-sticking (охота на диких кабанов с копьями). Однако раджа, внимая совету министров, продолжал ездить верхом на слоне — в тюрбане с перьями, сверкая бриллиантовой тиарой и колье из тринадцати нитей жемчуга. Он не забывал, что наследовал государство со всеми внешними признаками монархии, со всеми церемониями и ритуалами коронации, хотя понимал, что на самом деле это было тормозом из прошлого, в котором отсутствовал сам дух, придававший ощущение монархии. Ему внушали, что служба народу является самой важной миссией его жизни, но в глубине души раджа осознавал, как и все прочие властители, что его высокое положение обеспечено англичанами и даровано ему на пожизненный срок. А для того чтобы жизнь была комфортной и приятной, следует прежде всего ладить с властью. Сначала — добрые отношения с англичанами, а уж потом — служение народу. Конечно, эта система была порочной, однако в то время она казалась незыблемой. Мало кто заметил, что ветер истории уже принялся расставлять вещи по своим местам.


Стремительная адаптация раджи не проходила без помех или проблем. Непросто было примирить такие разные культуры, как английская и сикхская, непросто быть индийским принцем и британским кавалером в одно и то же время, древним и современным, демократом и деспотом, восточным монархом и европейским вассалом. Особенно при отсутствии отца, к которому следует добавить слабость матери, женщины традиционной, принадлежащей к другой эпохе. Все это оставляло его без необходимой уверенности для столкновения с меняющимся миром, чтобы разрешить противоречие: продолжать оставаться королем, не будучи им на самом деле.

Возможно, по этой причине Джагатджит Сингх принялся подавлять свои психологические проблемы, предаваясь обжорству. Вначале его пристрастие к еде ни у кого не вызвало тревоги; наоборот, пухленький наследник был действительно красивым мальчиком. Но позже, когда в возрасте десяти лет он стал весить свыше ста килограммов, это вызвало панику. Доктор Варбуртон, официальный врач Капурталы, посадил мальчика на строгую диету, которая не дала результата. Ребенок продолжал полнеть и слишком много спал. В это время у него появилась привычка просить помочь ему завязывать и развязывать норидар (пижаму), брюки в индийском стиле, очень широкие, которые держатся на шелковой веревке, обвязанной вокруг талии. Позже, когда раджа восстановил прежнюю форму, он не отказался от этой традиции. Индер Сингх, капитан его охраны, был ответственным за это в течение многих лет, выполняя особый каприз своего господина.

— Выращенный как единственный сын, вскормленный с малых лет сначала кормилицами, а потом аями, мальчик приобрел вредные привычки питания, — такой приговор вынес доктор Варбуртон в докладе Джеймсу Лайэллу, наставнику маленького Джагатджита, очень обеспокоенному прогрессирующей полнотой принца. — На сегодняшний день единственное, что мы можем сделать, это попробовать другую диету, — предложил врач.

— А если не подействует? Какие прогнозы по поводу того, что он будет продолжать набирать вес?

Доктор Варбуртон посмотрел на собеседника поверх очков. Он только что прочитал в одном из медицинских журналов статью и боялся, что она может подойти к тому случаю, который был у Джагатджита.

— Будем надеяться, что он не страдает детским ожирением, редкой болезнью. Пациенты засыпают стоя и продолжают полнеть до тех пор, пока не появляются тяжелые последствия для дыхания.

Наступило молчание. После довольно продолжительной паузы Лайэлл вновь подал голос:

— И…

— Многие умирают, прежде чем становятся взрослыми.

Лайэлл был поражен. После всего того скандала, вызванного другой ветвью семьи, перспектива остаться без прямого наследника и без возможности заполучить другого, ужасала. Перед политическим департаментом Пенджаба встала проблема.

— Посмотрим, как будет дальше, — продолжал доктор Варбуртон. — Может, это всего лишь следствие психологических проблем, которые проявляются через ожирение от еды!


Джагатджит остановился на уровне ста тридцати килограммов. Он был огромен для одиннадцатилетнего мальчика, однако его вес стабилизировался, и это принесло облегчение, хоть и временное, наставникам и врачам. Когда раджа достиг этого возраста, придворные решили искать ему первую жену. Мнение мальчика не учитывалось, поскольку у него не было возможности выбирать. Так требовала традиция. К тому же юный принц мог считать, что ему повезло, потому что, будучи сикхом, он не был ограничен в количестве жен, в отличие от мусульман, у которых не было права иметь более четырех жен. Только когда он станет взрослым и примет бразды правления, у него появится больше свободы в выборе жен, хотя доступ к женщинам из семей знатного рода всегда будет непростым, поскольку с самого детства они уже обещаны своими семьями какому-то определенному лицу.

Многочисленная группа придворных отправилась в долину Кангра, что в двухстах километрах от Капурталы, в поисках девушки из высокой касты, родом из раджпутов. Они хотели заключить союз, способный создать узы с великими семьями Раджастхана, родины раджпутов, откуда происходили и предки раджи, и с кем-нибудь, принадлежащим к очень высокой касте, чтобы создать «родословную» рода Капурталы. Изначально семья Джагатджита принадлежала к касте калалов, которым в давние времена поручалось готовить алкогольные напитки для королевских домов. Это была каста средней руки. Джасса Сингх, блистательный предок, с помощью сикхов, которые тогда составляли часть новой религии, сумел сплотить войско, подняться с оружием и объединить Капурталу. Но клеймо, остававшееся на калалах, продолжало давить на некоторых придворных, очень щепетильных во всем том, что было связано с генеалогией. Разве не говорилось в одной пенджабской пословице: «Ворону, калалу и собаке не верь, даже если они спят»? Поэтому было очень важно облагородить кровь.

В каждом селении прибытие делегации, явившейся на поиски невесты, сопровождалось барабанным боем. Девицы на выданье осматривались так дотошно, что многие родители начали жаловаться на излишнее рвение, с которым придворные оценивали физические достоинства кандидаток. Посланцы Капурталы вели себя высокомерно, потому что они представляли самого толстого принца, который только был на свете. Они знали о потаенном желании тысяч семей соединить одну из своих дочерей с раджей, поэтому ничуть не смущались, проверяя, настоящие ли у девушек ресницы или накладные, правдива ли информация о них или родственники преувеличивают достоинства претендентки. Ни один из членов делегации не согласился бы включить в заветный список мало подходящую кандидатуру.

В конце концов делегация из Капурталы выбрала прекрасную девушку по имени Харбанс Каур, ровесницу раджи. У нее были большие черные глаза и золотистая, как пшеница, кожа. Индианка по происхождению, она принадлежала к сливкам самых высших брахманских каст. Придворные начали вести переговоры с родителями о размерах приданого, которое надлежало выдать в момент бракосочетания, и определили его дату — 16 апреля 1886 года, когда молодые достигнут четырнадцати лет, то есть вполне подходящего возраста.

Свадьба прошла в строгом соответствии с сикхской традицией. Раджа не видел лица своей избранницы до того самого дня, когда был заключен брак, и сделал это через зеркальце, поставленное между ними. «Я стал смотреть в ее черные глаза, самые прекрасные, которые я когда-либо видел. Потом я улыбнулся, и она ответила мне улыбкой» — так было написано в дневнике Джагатджита. Единственное, что не нашло отражения в его записях, так это реакция Харбанс Каур, которая была поражена, увидев раздутое лицо своего безусого мужа, его тройной подбородок, потухшие глаза и огромный живот. Ни в одном дневнике не запечатлены подробности того, какими были первые впечатления покорной и испуганной девушки, как прошла ее первая ночь любви с неопытным и болезненно грузным раджей. Однако стало известно, что они не совершили супружеского акта.

К озабоченности, испытываемой двором и семьей по поводу здоровья раджи, который, несмотря на свою тучность, не проявлял признаков ухудшения состояния и недостаточности дыхательной системы, добавилось еще и сильное беспокойство по поводу его половой жизни и будущего династии.

15

26 ноября 1890 года не был обычным днем рождения. Джагатджиту Сингху исполнялось восемнадцать лет, что означало его совершеннолетие. Репутация тихони и добряка соответствовала внешнему виду пухлого молодого человека благодаря его более чем ста килограммам веса. Два человека должны были толкать веломобиль на тонких и больших колесах, который он использовал каждый день для утренних прогулок. Эта машина была идеей Дж. С. Элмора, главного инженера Капурталы, который установил велосипедные колеса на шасси и добавил к нему маленькое дополнительное колесо, сиденье и зонтик, чтобы защищать монаршую голову от солнечных лучей. Сидя таким образом на этом аппарате, подталкиваемом слугами, раджа разъезжал по городу и останавливался поговорить то с одними, то с другими, поскольку по натуре он был достаточно общительным. В иные дни он выезжал на лошади. Его наставники привили ему любовь к верховой езде, но он быстро уставал и боялся потерять равновесие в седле. Более комфортно раджа чувствовал себя, сидя на спине слона.

Прошло четыре года после свадьбы, а у молодой пары не было потомства. Но перед ожиданием, вызванным вступлением на трон, глухое беспокойство, которое царило за пределами дворца, было отодвинуто на второй план. Почти в тот же день, когда родилась Анита Дельгадо, человек, претендовавший на нее с таким пылом восемнадцать лет спустя, приходил к власти. Приготовления длились две недели. Триста приглашенных — англичане и индийцы — прибыли для участия в трехдневном праздновании, которое включало в себя церемонию, банкеты, прогулки по реке и охоту. «Гражданская и военная газета» — ежедневное издание, публикуемое в Лахоре, — предметом гордости которой было сотрудничество с ней Редьярда Киплинга, в выпуске от 28 ноября 1890 года сообщала «о хаосе во время открытия новой конькобежной дорожки у махараджи Патиалы из-за количества падений…»; о предупреждении, вынесенном молодым комиссаром полиции Пенджаба членам местного правительства в связи с тем, чтобы они «не носили на работе стоптанную обувь, а надевали нормальные туфли»; о штрафе в десять рупий, наложенном на одного пьяного английского солдата «за выкрикивание оскорблений вслед похоронной процессии мусульман» и тому подобном. Но передовица и основная часть выпуска были посвящены церемонии вступления Джагатджита Сингха I на трон.

«События в Дурбар-холле[19] были настолько живописны и так полны жизни, что навсегда останутся в памяти всех, кто присутствовал на празднике. Холл является великолепным произведением архитектуры с огромным крытым внутренним двором, освещенным электричеством. Перед ним собралось несколько полков вооруженных сил страны, среди которых выделялись гвардейцы в синей форме и туниках красного цвета с большими тюрбанами, кавалерийский полк, солдатам и лошадям которого невозможно подобрать соответствующие слова похвалы, а также длинный ряд великолепных, разрисованных узорами слонов с украшенными попонами и сиденьями на спинах. Животные стояли, совершенно не двигаясь, если не считать медленного покачивания хоботами. Внутренний двор Дурбар-холла был заполнен людьми, облаченными в нарядные костюмы, а европейские гости, расположившиеся на верхней галерее, с блестящими от восторга глазами наблюдали за происходящим внизу». В своей церемониальной речи по поводу вступления раджи на трон сэр Джеймс Лайэлл, бывший его наставник, а ныне генерал-губернатор Пенджаба, сделал краткий экскурс в историю великолепных отношений между королевской семьей Капурталы и Британской Короной со времен деда Рандхара Сингха. Расхваливая преданность воспитателей и доктора Варбуртона в их заботах о ребенке-принце, Лайэлл поздравил раджу с его успехами в учебе, особенно в изучении английского и восточных языков, которые были достигнуты, как он уточнил, «благодаря Вашему усердию и Вашим умственным способностям». Затем Джеймс Лайэлл поблагодарил за помощь всех членов правительства, которые за время несовершеннолетия раджи добились «больших успехов во всех сферах управления, не порывая при этом с традициями прежнего правительства сикхов». Свою речь генерал-губернатор закончил признанием порядочности, осмотрительности и доброго нрава раджи, пожелав ему всегда быть справедливым и рассудительным правителем по отношению к своим подданным «и великодушным землевладельцем на просторах Удха, откуда поступают такие великолепные доходы». Выступление было завершено цитатой из стихотворения одного поэта, который двести лет тому назад написал королю Англии несколько слов, показавшихся в это солнечное утро в устах сэра Джеймса Лайэлла удивительно вещими:


Скипетр и корона будут низвергнуты,

И все станет равным на земле,

Только память о справедливых

Оставляет нежный аромат в мире и цветет в пыли.

По окончании речи раздался взрыв аплодисментов, а сэр Джеймс Лайэлл подал знак радже, чтобы тот пошел за ним. Оба сделали несколько шагов в сторону огромных кресел из резного дерева, покрытых позолотой, где сидели августейшие предки принца. Формальное вступление на трон было совершено. В продолжение торжественной церемонии раджа встал и произнес свою первую большую речь перед публикой — «на безупречном английском языке, с восхитительным достоинством и полной уверенностью в себе», как описывал его выступление корреспондент «Газеты».

Джагатджит Сингх поблагодарил своих наставников, пообещал оставить ту же команду местного управления, упомянул добрую службу доктора Варбуртона, заботившегося о его здоровье, и пообещал следовать советам генерал-губернатора. «Я буду молиться за то, чтобы мои действия заслужили одобрение Ее Величества королевы-императрицы и моего собственного народа». Порядок слов в этой фразе не оставлял сомнений по поводу его приоритетов.

«Церемония закончилась, и гости стали возвращаться к себе, — повествовала «Газета». — Скачки заняли остальную часть дня, а когда стемнело, был дан банкет, открытый тостом за здоровье королевы-императрицы».


Когда праздничный шум утих и в маленьком государстве Капуртала воцарился покой, вновь поползли слухи о том, что раджа неспособен зачать, причем с еще большими инсинуациями, чем прежде. Никто не сомневался в том, что ему нравились женщины. Несколько служанок рассказали, как раджа с малых лет предлагал пощупать их, а если они не позволяли, он пытался подкупить женщин. Подробности о его забавах, которые распространялись махараджами Долпура и Патиалы, докатились до Дели, а его похождения с девушками из горных племен стоили ему серьезной взбучки. Также было известно увлечение Джагатджита профессиональными танцовщицами, приезжавшими из Лахора, города, который считался столицей порока и гульбищ.

Девушки, нанятые для развлечения монархов, оставались в их распоряжении для всяких сексуальных услуг. Они не были проститутками в полном смысле этого слова, а больше походили на гейш. Эти особы были весьма опытными в искусстве удовлетворения мужчин, умели поговорить, выяснить, что им по душе, и развлечь их. Им поручалось обучать юношей искусству секса, а также применению противозачаточных средств. Таких методов было несколько — от coitus interruptus[20], который называли «прыжком назад», до специальных свечей, содержащих масло левкоев и мед, и листьев плакучей ивы в клочке шерсти. Прочие способы заключались в том, чтобы выпить настойку мяты во время совокупления и натереть свой член соком лука или даже смолой. Кроме того, придворные танцовщицы знакомили молодых господ с правилами этикета при дворе, а также помогали им изучать урду, язык королей. Старые семьи, как и семья из Капурталы, вознаграждали девушек наделами земли и предоставляли комнаты в каком-нибудь дворце, чтобы они могли совершенствовать свое «искусство».

Харбанс Каур, официальная жена, не имела никакого права голоса в этих вопросах. Как и прочие женщины, она знала, что таков обычай, и принимала его со всей естественностью, точно так же, как ей приходилось мириться с полигамным браком, несмотря на то что ей было противно делить своего мужа с другой или другими. Эти укоренившиеся традиции не подлежали обсуждению, поскольку составляли часть образа жизни, идущего от предков. Первая жена всегда сохраняла привилегию оставаться первой и поэтому пользовалась особым уважением. Она отвечала за то, чтобы между новенькими установились «сестринские» взаимоотношения, а также делилась секретами, как доставить мужу максимум наслаждения.

Что касается Джагатджита, то его собственная семья вызвала самых опытных танцовщиц, настоящих красавиц, умевших принимать сложные позы, увековеченные на барельефах индийских храмов. Позы, навеянные Камасутрой, которая продолжала оставаться основой полового воспитания индийцев знатного происхождения. Правила Камы, Любви, были чем-то вроде технического пособия, написанного открытым текстом, без непристойностей, подобно тому, как обучают военным приемам и политической стратегии, необходимым для того, чтобы покорить женщину. Любовников классифицировали по их физическому состоянию, темпераменту и, прежде всего, размерам их половых органов, измеряемых в дюймах. Пропорции мужских и женских тел, представленных в скульптурах храмов, соответствовали сексуальным типам, описанным в Камасутре. Например, «женщина-лань», с упругими грудями, широкими бедрами, круглыми ягодицами и маленькой yoni, не превышающей шести дюймов, очень подходит в любви «мужчине-зайцу», чувствительному «к щекотке в бедрах, подмышках, на ступнях и в лобковой части». «Мужчина-производитель», которому нравятся крепкие женщины и обильная еда, прекрасно ладит с «женщиной-лошадью», отличающейся плотными бедрами (ее половой орган, «дом Камы», пахнет сезамом и имеет глубину в девять дюймов). Мальчики из аристократических семей осваивали такие позы, как, например, «раскрывшийся бамбук», «гвоздика», «лотос», «лапа тигра» или «прыжок зайца», в достаточно юном возрасте, еще раньше, чем начинали изучать алгебру. Одна из самых популярных поз, подробно описанная в Камасутре, имеет мистическое название: «Долг набожного».

Речь идет о том, чтобы «войти в женщину, забравшись на нее, как бык на корову: стоя сзади, поднимая рукой за пряди волос вверх», а она должна «грациозно отдаться ему, наклонившись вперед и держась обеими руками за лодыжки». В Камасутре даже любовные стоны классифицировались по степени полученного удовольствия: «голубка», «кукушка», «голубь», «попугай», «воробей», «утка», «куропатка». «В конце, по мере того как она будет достигать вершины удовольствия, у нее из горла выйдут нечленораздельные звуки» — так заканчивается глава, посвященная «стенаниям любви».

Семья верила, что танцовщицы сумеют сделать так, чтобы раджа «заработал». Но результат оставался тем же: принц много занимался сексом, но испытывал при соитии неудобство из-за живота, который не давал свободы члену, хотя тот и был в состоянии эрекции.

Тогда вмешалась куртизанка среднего возраста по имени Мунна Джан, женщина, которая до сих пор сохранила свою легендарную красоту. Ее вызывали несколько раз, чтобы найти решение. «Если главным препятствием является живот принца, — сказала она, — тогда давайте спросим у служителя слоновника». Смотритель слоновника, худой, костлявый мужчина, носивший красный тюрбан и военный сюртук, сильно изношенный и без пуговиц, авторитетно заявил, что толстые животные в неволе не размножаются. Он сказал, что это отнюдь не связано с их робостью, а объясняется тем, что им требуется специальная поза и угол наклона, а это невозможно обеспечить ни в зоосаде, ни в конюшнях. Решая проблему размножения своих подопечных, смотритель придумал одну хитрую штуку: в лесу, за новым дворцом, он сделал из земли и камней маленькую горку. Там слонихи укладывались, и наклон сильно облегчал «работу» самца. Результат был великолепен. Трубные звуки, которые разрывали тишину ночей в Капуртале, были хорошим подтверждением этому, как, впрочем, и растущее число рождающихся слонят.

Рассказ служителя слоновника вернул двору надежду. Но как применить его изобретение в случае с раджей? Ответ не заставил себя долго ждать. Инженер Дж. С. Элмор, весьма находчивый англичанин, вызвался воплотить в жизнь идею, поданную смотрителем слонов, и сконструировать наклонную кровать, сделанную из металла и дерева и снабженную эластичным матрасом. В течение недели, которая ушла на ее создание, он несколько раз консультировался с Мунной Джан относительно особенностей изобретения и попросил, чтобы ее девушки опробовали кровать с раджей. Блистательная куртизанка отправила своих самых красивых подруг, и улыбка удовлетворения, осветившая лица тех, кто ожидал окончания «испытания» в одном из соседних салонов дворца, больше не вызывала никаких сомнений. Какой успех! У раджи получилось соитие… Несколько раз!

Девять месяцев спустя после этого славного дня в истории Капурталы Харбанс Каур родила своего первого отпрыска, мальчика, которого назвали Парамджит Сингх. Король Эдвард VII направил поздравительную телеграмму, что привело в восторг юного принца. Чтобы отблагодарить Мунну Джан за оказанные услуги, раджа решил наградить ее браслетами на лодыжки из литого золота и пожизненной пенсией в тысячу рупий в месяц.

16

В 1893 году Джагатджит Сингх совершил свою первую поездку в Европу, чтобы присутствовать на свадьбе герцога Йоркского, будущего короля Георга V, после чего тот стал его другом. После этого он вознамерился отправиться на большую Всемирную выставку, организованную по случаю четырехсотлетия открытия Америки Колумбом

В целом это было восьмимесячное путешествие, ставшее его первым контактом с внешним миром.

Раджу сопровождала внушительная свита, в которую входил его дородный министр финансов, выделявшийся своей густой бородой, собранной в сеточку, личный врач Садик Али, одетый в темный европейский костюм и светлый тюрбан, глава эскорта, великан, похожий на отшельника из-за своей седой бороды и усов, и один европеец, подполковник Масси, мужчина лет пятидесяти с начинающим расти животом. Последний носил блестящий цилиндр, который контрастировал с изобилием тюрбанов. На групповой фотографии, которую они сделали в Париже, раджа сидел со скипетром в руке, в светлом плаще из блестящего шелка, в европейских брюках, широком галстуке и в тюрбане оранжево-розового цвета. Отцовство и выполнение обязанностей монарха, а может, простой факт взросления помогли ему сбросить вес. Он продолжал быть полным, но уже не таким тучным, как прежде. Удивление на этой фотографии вызывало присутствие одного лица: рядом с раджей сидела молодая женщина с тонкими чертами лица и маленькими черными глазами, одетая в атласный костюм с широкими рукавами европейского стиля и покроя. Это была его вторая жена, Канари, женщина веселая, с тонким характером, в которую Джагатджит был сильно влюблен. Как и первая супруга принца, она была уроженкой из долины Кангра и происходила из древнего рода раджпут, но ее семья не имела состояния. Как говорится, каста в обмен на деньги: аристократичность брахманов — индийских священников — соединяла их дочерей с мужчинами сомнительного происхождения лишь в том случае, когда они были очень богаты.

Однако и в случае с Канари тоже была любовь. Раджа лично поехал познакомиться с ней и остался очарованным ею; она была не такая, как остальные. Рани Канари не походила на покорную индийскую женщину, как Харбанс Каур, его первая жена. Она обладала чувством юмора и незаурядным умом, хотя совсем не говорила по-англииски и никогда не выезжала из долины Кангра. Одной встречи хватило для того, чтобы раджа предложил ей руку и сердце. В своем путевом дневнике Джагатджит Сингх сделал набросок того типа жены, которую он искал и которую, возможно, надеялся найти в рани Канари и восемнадцать лет спустя в Аните Дельгадо: «В действительности образованный индиец испытывает потребность иметь в своем жилище женщину с интеллектом, способную по своим качествам стать достойной подругой, чтобы разделять его радости и горести». Подавляющее большинство индийских женщин, приученных к жизни в зенане, почти не участвовали в общественной жизни их супругов. На самом деле многие индийцы неодобрительно относились к той свободе, которая позволяла англичанкам ходить в клуб и вести светскую жизнь. Их жены оставались дома. Но раджа был просвещенным индийцем, на которого очень большое влияние оказало полученное им либеральное образование, а также англофилия. Индийские женщины могли удовлетворять его в сексуальном отношении и быть матерями его детей, однако он искал такую, которая разделила бы все аспекты его жизни. Это всегда было непросто, возможно, за исключением императора Шах-Джахана, который, познакомившись с Мумтаз-Махал, оставался с ней всю жизнь. Сейчас, на рассвете двадцатого века, раджа мечтал — ив этом с ним были солидарны несколько его друзей — встретить женщину, способную стать женой и подругой одновременно и чувствующую себя комфортно в обоих мирах — восточном и западном, — как и он сам. Поскольку Джагатджит знал, что такую женщину найти труднее, чем иголку в стогу сена, он вознамерился «вылепить» будущую супругу собственными руками, однако понимал, что достигнет успеха лишь в том случае, если у его избранницы будут необходимые качества: хотя бы немного любознательности и как можно больше желания открыть для себя незнакомый мир. Поначалу он надеялся достичь этого с Канари и потому настоял, чтобы она поехала с ним в путешествие. К тому же с ней он мог развлечься и провести вместе немало приятных моментов.

Но неожиданно для себя раджа наткнулся на категорический отказ со стороны британских властей. Ссылаясь на требования протокола, они не позволяли ему путешествовать ни с одной из его рани, даже с Ее Первым Высочеством Харбанс Каур — таковым был официальный титул первой жены. Тог да раджа стал думать, как обойти неожиданно возникшую проблему. Он должен был действовать осторожно, потому что за год до этого уже имел место конфликт, который вылился для него в грозный выговор от англичан. «Неадекватное поведение» раджи во время отдыха в Симле — маленьком городишке, расположенном у подножия Гималаев, который британцы превратили в свою летнюю столицу и скрывались там от адской жары на равнине, — вызвало обильную переписку между полковником Хендерсоном из Лахорского гарнизона и сэром Джеймсом Лайэллом, его бывшим наставником и нынешним губернатором Пенджаба. Джагатджита упрекали в том, что он позволил увезти себя его другом раджей из Долпура, закоренелым ловеласом, которого англичане считали полностью испорченным. Дело в том, что этот принц, как и в давние времена, заполучал живших в горах девушек, покупая их в обедневших семьях тамошних племен. Англичане обвиняли раджей Долпура, Патиалы и Капурталы в том, что они использовали в качестве посредника индийского офицера. «Алиби, которое они приготовили, — говорилось в письме полковника Хендерсона, датированном 4 марта 1892 года, — выглядит убедительно. Они утверждают, что ищут служанок для зенаныу и будет очень трудно доказать обратное, хотя мы знаем, что их целью было заполучить наложниц. Эти девушки, попадая в гарем какого-нибудь индийского вельможи, действительно работают служанками у его жен, однако находятся в распоряжении раджи для сожительства, и ни жены, ни девушки не противятся такому положению. Мы точно не знаем, насколько далеко зашел в своих похождениях раджа из Капурталы». Далее в письме высказывалось обвинение в адрес раджи из Долпура, названного зачинщиком в подобного рода занятиях. Ожидалось, что показательное наказание, которое наложат на посредника, будет исчисляться двумя годами тюрьмы и послужит уроком для юных принцев. «Мы считаем такие действия в высшей степени аморальными, противными нашим законам и надеемся вскорости покончить с ними», — говорилось далее в письме, хотя было очевидно, что речь идет об укоренившихся обычаях, которые почти невозможно уничтожить. «Я хочу заметить сэру Джеймсу Лайэллу, что существует состоятельное племя, вовсе не бедное, в горах, на которых расположены селения окрестностей Кумаона, где девушки не только никогда не выходят замуж, но и не желают этого делать. Все они следуют обычаю спускаться на равнины, чтобы быть на содержании у богатых мужчин или зарабатывать себе на жизнь проституцией. Они делают это не потому, что нуждаются в деньгах, а потому что таков обычай».

Было непросто навязать британскую этику и ценности в столь древнем обществе, как индийское того времени, где среди определенных групп населения практика отдавать дочерей в проститутки считалась не только не позорной, но почти священной. С другой стороны, у правителей Индии всегда были сожительницы, поскольку речь шла о таком древнем обычае, как и сама монархия, и от которого немногие властители могли бы отказаться. Этот обычай имел религиозное происхождение. Древнее индийское верование приписывало куртизанкам волшебные силы, позволяющие монархам бороться со злыми духами. В древности махараджа Майсора, человек набожный и могущественный, ставил двух проституток, наиболее известных и самых распутных в городе, во главе процессии на празднике Дассоры. Считалось, что благодаря большому сексуальному опыту они могли накапливать в себе волшебные силы, которые мужчины теряли во время совокупления. С незапамятных времен существовало поверье, что куртизанки возвышали и защищали королей. Европейские монархи, вероятно, думали то же самое, поскольку сами окружали себя красотками. И совершали это, несмотря на противодействие Церкви.

В Индии наложницы заканчивали тем, что жили во дворце, подразделяясь на категории: Al, А2, В3 и т. д. К низшей категории относились простые деревенские девушки, выполнявшие одну-единственную миссию — контроль качества королевского семени, поскольку от этого зависело «хорошее качество» детей и, как следствие, «хорошее качество» правительства, которое эти дети впоследствии возглавляли. Таким образом, следить за семенем было вопросом государственной важности. В Индии всегда считалось, что воздержание вызывает избыточное накопление спермы, которая имела свойство сворачиваться точно так же, как молоко и масло. Поэтому наложница была в курсе количества половых контактов монарха, и, если они становились слишком редкими, она представала перед принцем, чтобы с помощью ловких манипуляций собрать его семя в хлопчатобумажный лоскуток, который потом сжигала в дворцовом саду в присутствии чиновника, носившего помпезный титул хранителя королевского семени.

Распознать, какое место занимали в зенане наложницы, было нелегко, поскольку все они одевались очень элегантно. Но о положении женщин в гареме можно было судить по украшениям, которые они носили, точнее, по их количеству и качеству, а также по той посуде, из которой они ели. Главные жены ели на золоте, в то время как сожительницы на бронзе. Большинство женщин были счастливы в гареме, потому что таким образом они уклонялись от сельской жизни в нищете; помимо этого у них была уверенность в том, что, даже покинув список фавориток, они, а значит, и их дети, не будут ни в чем терпеть нужды.

Чтобы контролировать демографическую ситуацию в гареме, раджа считал себя обязанным заставлять женщин — после рождения второго ребенка — перевязывать маточные трубы.

Покупал или не покупал Джагатджит девушек у племен горцев, с уверенностью сказать нельзя, но у раджи никогда не было недостатка в сожительницах. Его министры, будучи утонченными личностями, порой вынуждены были бросать свои служебные обязанности и отправляться на поиски женщин для него. «Я был в Кашмире и привез оттуда двух девушек для Его Высочества, — писал один из них в письме. — Проблема в том, что очень трудно избавиться от подозрений со стороны раджи, который думает, что ты сам мог воспользоваться ими».


Трения, сохранявшиеся между раджей и английскими властями, были следствием того патернализма[21], который царил в отношениях Британской Короны и принцев. Но первоначальный договор из знаменитой прокламации королевы Виктории гласил, что никто не имел права вмешиваться ни в дела зенаны, ни в личные дела принца, ни во внутренние дела каждого государства. Это были священные сферы. Однако порой у принцев появлялись капризы, с которыми англичане не могли мириться. Раджа Капурталы сильно разозлился, когда англичане не позволили ему взять на службу личным секретарем немца по имени Рудольф Колер. «Нежелательно для раджей брать на службу иностранцев европейского происхождения, — ответили ему в политическом департаменте, — поскольку они могут причинить нам вред, например передать важную информацию русским, которые хотят утвердиться на субконтиненте. Правительство Индии неодобрительно смотрит на наем иностранцев индийскими государями. Мы можем доверять одной нации — англичанам, и то, к сожалению, не всем». Раджа счел, что они перешли грань, и продолжал настаивать на том, чтобы взять к себе немца. Доктор Варбуртон, которого проконсультировал секретарь Пенджабского правительства, составил негативное донесение по поводу найма Колера, приводя очень весомый довод: немец крайне плохо говорит по-английски, а значит, из него получится никудышный секретарь.

Джагатджит не на шутку рассердился и даже приболел на некоторое время, как ребенок, чей каприз не был удовлетворен. Он написал секретарю правительства, что радже Долпура позволили нанять француза, почему же ему не позволяют нанять немца? Англичане решили замять это дело, нанеся сокрушительный удар. В один прекрасный день во дворец явилась полиция с приказом, предписывающим немцу покинуть страну. В результате Рудольф Колер больше никогда не вернулся в Капурталу. Оперативность действий полиции объяснялась тем, что доктор Варбуртон написал донос относительно того, что «раджа находится под влиянием немца, который вытягивает из него деньги и принимает участие в скандальных событиях». Вероятно, врач имел в виду знаменитые оргии, на которые их приглашал раджа Патиалы. Письмо Варбуртона заканчивалось следующими словами: «Раджа вне себя, оттого что ему дали отрицательный ответ на вопрос о найме Рудольфа Колера, и не поддается увещеваниям по поводу необходимости выполнять свой долг». Раджа рассердился.


После истории с немцем Джагатджит понял, что столкновение с властями ничего не дает. Настроенный в любом случае взять с собой в поездку рани Канари — нельзя было допускать, чтобы сворачивалась сперма, — он предпочел больше не настаивать и, пока заканчивалась подготовка к отъезду, привел в исполнение секретный план. «Сотни моих подданных стояли по обе стороны шоссе, желая мне приятного путешествия и выражая грусть в связи с моим временным отсутствием», — записал он в своем дневнике в день отъезда. Проезжая через Агру 8 марта 1893 года, он спросил себя, удастся ли ему в Европе увидеть такой же великолепный памятник, как Тадж-Махал. Гораздо позже раджа написал, что из всего того, что он видел в мире, Тадж, «единственный и несравненный», был «сокровищем планеты».

В Бомбее, после того как раджа провел утро на вручении премий высшего женского колледжа Александры, где получали образование дочери влиятельной фарсийской общины, он поднялся на корабль «Темза», который вышел в море, как только стемнело. «Мои люди не переставали расхаживать по кораблю, восхищаясь чистотой и абсолютным порядком, следя за маневрами, новыми для них, а также сложной системой механизмов, и спрашивая себя, как такой большой корабль не сбивался с пути в открытом море, ведь не было видно земли, чтобы матросы могли ориентироваться».

Его сопровождающие — врач, подполковник Масси, министр и прочие — не могли скрыть своего удивления, когда во время принятия аперитива в личном салоне раджи их встречала женщина, облаченная в великолепное сари. Это была рани Канари. Впоследствии вспомнили, что видели ее с одним из трех слуг-сикхов, одетых в рубахи ачкан и шаровары, с тюрбанами на головах, поднявшихся на борт в составе делегации. Раджа обманул всех, чтобы уехать со своей женой. Переодетая в слугу-сикха, рани Канари пробралась на корабль. Поскольку в те времена не было индивидуальных паспортов, трюк удался. Единственным, кто мог раскрыть эту уловку, был подполковник Масси, но раджа знал, что он этого не сделает. Масси, будучи одним из его наставников, ценил свое положение и считал себя другом раджи. В любом случае он бы его никогда не выдал, поскольку это дело ему самому понравилось. Он рассматривал поступок Джагатджита как еще одну шалость двадцатиоднолетнего принца, немного капризного, но, в сущности, хорошего парня.


Они сделали остановку в Египте, потом в Англии, Франции и, наконец, в Соединенных Штатах. Раджа присутствовал на лондонской свадьбе герцога Йоркского без своей супруги, которая остановилась в апартаментах гостиницы «Савойя», ее втором доме. Как потом говорили, жена раджи топила свою скуку в джине с тоником, напитке, к которому она пристрастилась уже тогда. Через день после свадебного торжества они смогли наблюдать с балкона уличную манифестацию в поддержку независимости Ирландии, которая напомнила радже «искусственные волнения, недавно начавшиеся в Индии по указке партии Национального конгресса». После этого в его дневнике появилась запись: «Эти манифестации напоминают мне бутылку газировки, которая при открытии имеет силу, но после выхода газа становится обыкновенной водой». Джагатджит, конечно, заблуждался, но тогда он был так уверен в своей правоте, что путал желаемое с действительным.

В Англии рани Канари ходила всегда переодетой в слугу, но позже, оказавшись по другую сторону Ла-Манша, супруги перестали соблюдать осторожность и она все чаще исполняла свою роль жены, одеваясь, как самая элегантная европейка.

17

В этой поездке Франция стала для него откровением. Молодой раджа был хорошо подготовлен к путешествию, ибо много читал о стране Просвещения, «короле-солнце»[22] и Наполеоне, личность которого его всегда восхищала. Кроме того, он очень увлекался архитектурой, как и все властители в Индии, поскольку для них строительство дворцов, зданий и памятников было одним из способов обессмертить свое имя. Несмотря на то что раджа достаточно много знал, действительность превзошла все ожидания, открыв ему более того, что он мог предвидеть.

Париж влюбил его в себя немедленно и бесповоротно: красота памятников, широта проспектов, дизайн парков, ювелирные магазины на Ванд омской площади, чайные салоны, театры, варьете… Роскошь, хороший вкус и утонченность французского стиля были восприняты им как нечто большее, чем он знал до сих пор. В свою очередь промышленный Лондон показался ему серым, скучным и уродливым. В глазах молодого раджи Франция блистала, а Версаль был ее самой яркой звездой. Джагатджит готов был возвращаться сюда каждый день, независимо от того, солнечная ли была погода или дождливая, чтобы восхищаться перспективами, разбивкой садов, выполненной гениальным архитектором-паркостроителем по имени Андрэ Ле Нотр; чтобы пройтись по Зеркальной галерее, символу абсолютной королевской власти, с ее двенадцатиметровыми потолками и зеркалами исключительных размеров; чтобы дать запугать себя в грандиозной галерее битв с изображением батальных сцен, составляющих историю Франции; чтобы созерцать некоторые из трех тысяч полотен самого главного музея искусства в мире; чтобы рассматривать инкрустированную мебель в апартаментах короля, обитую бархатом с золотым шитьем… Опера, конюшни, фонтаны и статуи, мраморные камины, барельефы и лепнина с позолотой, деревянные и мраморные полы — все это пленило его. Что касается Версаля, то он стал любовью с первого взгляда. В нем было все, что могло ослепить восточного принца: размах, красота, помпезность и дух истории.

Вдохновленный архитектурными изысками Парижа, Джагатджит решил воздвигнуть новый дворец в Капуртале. Это стало бы ею особой данью уважения к стране и культуре, которой он теперь восхищался больше, чем британской. Кроме того, это был бы элегантный и тонкий способ уколоть англичан, столь уверенных в своем расовом и культурном превосходстве, и сделать то, что ни один принц еще никогда не делал.


Благодаря тому, что раджа свободно говорил по-французски, он чувствовал себя как рыба в воде и легко контактировал с самыми известными архитекторами. Александр Марсель[23], возглавлявший известную студию, которая занималась гостиницей «Крийон» и Военной школой, а также прочими, очень престижными, проектами, и увлекшийся Востоком, зажегся идеей сделать мини-копию Версаля с добавлением сада Тюильри в низинах Пенджаба. Его решение укрепилось, когда раджа заявил, что он не ограничивает смету, чтобы включить все последние достижения техники, как, например, центральное отопление, водопровод с холодной и горячей водой, ванны в ста восьми комнатах, а также электрические лифты, шиферную крышу, которую придется завозить из Нормандии, и длинный список прочего, И хотя у Джагатджита не было возможности превзойти по размеру и грандиозности дворец соседнего государства Патиалы, он решил, что Капуртала, по крайней мере, посоревнуется в красоте и оригинальности проекта.


Очень скоро раджа, высокий и импозантный, всегда великолепно одетый, со своими замечательными проектами, начал вызывать большой интерес. Его пристрастие к покупкам (он покупал часы у Картье десятками) и заказы ювелиру Бушерону не прошли незамеченными, как не остались незамеченными его шелковые тюрбаны бирюзового и бледно-абрикосового цветов, которые воскрешали в памяти блеск Востока в тот момент, когда Азия была в моде. Вся Франция переживала настоящий ажиотаж по поводу открытия храмов Ангкора в своей колонии в Камбодже. Ориенталисты задавали тон в живописи. Исследование Индокитая распаляло людское воображение. В то время как Азия заняла почетное место в умах французов, в Париже внезапно появилась особа совершенно экзотического вида. Этот человек был способен говорить на хорошем французском не только о своей жизни, о своей стране и о мечте феодала построить Версаль в Индии, но также и о заслугах Наполеона, преимуществах и одновременно недостатках управления «Де Дион-Бутоном» и «роллс-ройсом». Раджа, со своей легкостью в общении, любезностью, культурой, богатством и хорошим образованием, имел большой успех.


Его история любви к Франции будет продолжаться всю жизнь. Эта любовь была гораздо более длительной и верной, чем его чувства к какой-либо женщине. Во Франции он испытывал совершенную свободу от обязательств и зависимости британского раджи. Во Франции никто не знал на самом деле границ его власти, никто понятия не имел о трениях и унижениях, которые он терпел со стороны англичан, когда они не хотели потворствовать всем его капризам. В этой стране с ним обходились как с настоящим сувереном, и это тешило его тщеславие, в то время как в Англии, несмотря на все свое богатство, раджа оставался королем понарошку, одним из тьмы индийских принцев.

Тот факт, что Джагатджит хорошо говорил по-французски, выгодно отличал его от всех прочих принцев и открывал ему двери в разные страны, где его принимали с распростертыми объятиями. Этот человек начал становиться популярным в Европе и олицетворял легенду, которая создавалась вокруг его личности. Фраза: «Ты богаче раджи Капурталы» — стала весьма популярной в парижском обществе. Среди раджей Индии он был далек от того, чтобы считаться самым богатым. Но Джагатджит сумел окружить себя ореолом, благодаря которому его таковым считали и благодаря которому он стал популярным[24]. Одной из самых больших заслуг раджи было то, что он утвердил название Капурталы на карте и с течением лет, совершая свои многочисленные поездки, стал олицетворять Индию в Европе. Совсем неплохо для принца крошечного государства, которое заслужило лишь тринадцать залпов салюта!


Слухи, что при случае раджа ездит со своей женой, переодетой в слугу, вызывали еще большую симпатию и интерес к его личности во французских аристократических семьях, которые принимали заморского принца в своих особняках и замках. Их очень забавляла необычная внешность раджи, а также то, что он не боялся идти на подобные уловки.

После путешествия по замкам Луары супруги возвращались в Париж, где целыми днями просиживали за чаем в кафе Булонского леса. В первой половине дня они ходили по ювелирным магазинам улицы Мира, делали покупки в универсальных магазинах Бон Марше, опустошали парфюмерную фабрику Пино («Я вышел оттуда беднее, но был доволен покупкой самых разнообразных духов», — было написано в дневнике принца). Кроме того, раджа встречался с Чарлзом Вортом, демиургом парижской моды, изобретателем прет-а-порте и первым модельером, который стал использовать этикетки на своей одежде. Раджа присутствовал на концерте во дворце Трокадеро или ужинал с принцессой де Шиме в «Д’Армонвиле», самом роскошном ресторане столицы. Он также посещал музеи и художественные галереи. В Музее восковых фигур врач Садик Али, один из его окружения, присел отдохнуть на скамейку на несколько минут. Когда он сменил позу, группа посетителей, не на шутку испугавшись, стала кричать: они приняли его за одну из фигур.

Но не все посещения принца носили развлекательный характер. Несколько вечеров Джагатджит посвятил посещению Национальной библиотеки, где пришел в восторг перед ее более чем тремя миллионами томов и где он терпеливо изучал коллекцию трудов на санскрите. Он также посетил Институт Пастера, и ему посчастливилось познакомиться с его основателем. «Это наполовину парализованный старик, передвигающийся с помощью палочки. Он был настолько любезен, что объяснил мне свою систему во время показа лабораторий, полностью существующих за счет пожертвований. Мы рассматривали опасных микробов под мощным микроскопом. Прощаясь, я пообещал ученому, что он получит существенное пожертвование и с моей стороны, помимо того, которое он уже получает от правительства Индии. Я хочу, чтобы Капуртала присоединилась к европейскому научному прогрессу», — записал в своем дневнике раджа.

Следующим этапом было путешествие в Нью-Йорк, которое они совершили за шесть дней на борту корабля «Париж», где Джагатджит завязал знакомство с американскими пассажирами, «которые никогда не устают рассказывать о своем превосходстве над закоснелыми европейскими монархиями». В Нью-Йорке делегация из Капурталы вызвала такой интерес, что за всеми ее передвижениями наблюдала местная пресса. «Обо мне говорят, будто у меня пятьдесят пять жен и что целью моего визита является желание добавить в список еще одну, американскую, жену. Также считается, что я курю необычайно толстые гаванские сигары и пью шампанское весь день. Мы много смеялись над этими заметками, написанными беззлобно и без намерения обидеть».

Чикаго вложил огромное количество денег во Всемирную выставку, самую значительную из всех, проведенных до сих пор. Впервые Соединенные Штаты удивляли мир таким размахом, который свидетельствовал об их будущем могуществе. В течение шести месяцев выставку посетили свыше двадцати семи миллионов человек, что составляло половину населения страны. Место, занимаемое выставкой, казалось волшебным королевством: величественные белые здания, воздвигнутые среди лагун и парков, содержали в себе все мировые достижения в области науки и искусства. Там были даже летательная машина и подводная лодка, которые произвели на индийцев большое впечатление. Принятые со всеми почестями, они совершили экскурсию на двух баркасах: один — с раджей, полковником Масси и министром финансов, а второй — со всеми остальными, включая и переодетую рани Канари. В конце экскурсии их восторженно приветствовала толпа из более чем пятидесяти тысяч человек, собравшихся поэтому случаю. «Нас посетил восточный монарх, — насмешливо сообщала «Чикаго Дэйли Трибьюн» 16 августа 1893 года, — его одежда и тюрбан сияют роскошным блеском. Он был в сопровождении тех, кто наверняка является его рабами и воинами, которые одной рукой отдавали салют павлиньими перьями, а другой поглаживали серебряные сабли. С балкона здания администрации подполковник Масси, представитель английского верховенства, поднял бокал белого вина и от имени индийского монарха выпил за здоровье толпы наших соотечественников, которые не знают, что такое король. Это был яркий, полный цвета и шума визит короля из «Тысячи и одной ночи» в сердце западной цивилизации».

18

Когда раджа и его свита вернулись в Индию, их принял представитель вице-короля — военный секретарь губернатора Бомбея. Рани Канари, которая оставалась переодетой в юношу, никем не была узнана. Путешествие не повлияло на нее так, как на мужа, который уже подумывал о следующей поездке, поскольку его восхитило все, что ему довелось увидеть в Европе и Соединенных Штатах. Канари это путешествие не доставило удовольствия, поскольку в течение длительного времени ей пришлось скрывать свое присутствие, и то, что поначалу было игрой, впоследствии стало тяготить молодую женщину. К тому же она не говорила ни по-английски, ни по-французски, и этот факт вкупе с первым не позволил ей обзавестись друзьями, создать собственные связи и адаптироваться к окружающей среде.

Рани Канари так и осталась внутри замкнутого круга индийских сопровождающих, где она, будучи единственной представительницей слабого пола, чувствовала себя не в своей тарелке. На самом деле она никогда не испытывала такого нестерпимого одиночества, как в те долгие вечера, проведенные в апартаментах гостиницы в ожидании мужа. А тот возвращался к ней с великолепными историями о мире, которые не очень-то интересовали ее. Было совершенно ясно, что рани Канари не оправдала надежд раджи и что ей вряд ли удастся осуществить мечты, связанные с его будущим. Осознание своей ненужности вызывало у нее приступы тоски, и, чтобы побороть ее, она все чаще применяла недавно открытое ею оружие — джин-тоник и сухой мартини, которые стали ее любимыми напитками на всю оставшуюся жизнь. Потихоньку, не отдавая себе отчета, принцесса, выкупленная из долины Кангра сикхским принцем, вошла в безвыходный туннель алкоголизма.


Раджа хотел реализовать свою любовь к западному образу жизни в собственной стране. Сразу же по возвращении в Индию он связался с властями, чтобы обсудить вопросы, касающиеся строительства телефонной станции, системы городской канализации, электрического освещения улиц и введения образования для девочек в школах. Политический департамент благосклонно воспринял добрые намерения раджи, но заметил, что ему мало что удастся сделать, если он будет продолжать швыряться деньгами в таком темпе и подолгу отсутствовать в Капуртале. Принцу не преминули напомнить, что он годами проводил по четыре летних месяца в горах, а в довершение ко всему совершил еще почти годичное путешествие за рубеж. Но увещевания ни к чему не привели: Джагатджит Сингх ни на йоту не изменил свой образ жизни и при этом не отступился от задуманных им проектов. Правда, он отложил строительство телефонной станции до 1901 года и начал работы по обустройству канализации и освещения вблизи своего дворца. Освещение улиц должно было подождать окончания работ по строительству его нового дворца, который теперь стал проектом номер один.

Джагатджит жаловался, что политический департамент не способен оценить его содействие развитию Капурталы и слишком бесцеремонно вмешивается в его частную жизнь. В конце концов он построил на свои деньги электростанцию, которая работала на угле в определенные часы, и, таким образом, город получил честь быть первым электрифицированным населенным пунктом в Пенджабе. Ему не только хотелось путешествовать по Европе, но и привезти Старый Свет в Капурталу.

Однако раджа, который к тому времени похудел и блистал великолепной фигурой, не собирался прозябать в своем маленьком мирке. Он знал, что может рассчитывать на бесценный труд своих министров и что для решения повседневных государственных вопросов в его присутствии не было необходимости. Принц, находясь в самом расцвете молодости, хотел наверстать все то, чего его лишила полнота. Он продолжал путешествовать по Индии и за один только год взял себе еще две жены, тоже из рода раджпут, а также несколько новых сожительниц. По мере роста его гарема росло и количество детей раджи. Одна за другой его жены беременели, последней была рани Канари, которая в 1896 году родила мальчика по имени Чарамджит, любимца всей семьи, которого позже стали называть Каран. В начале века раджа, которому стоило стольких усилий зачать своего первого сына, был гордым отцом четырех официальных отпрысков, которых он быстро научил французскому и английскому, надеясь послать их учиться в Европу, чтобы иметь веские основания для поездок туда каждый год. Дети сожительниц тоже получали хорошее образование, но официально их не признавали.

Страсть раджи к путешествиям была ненасытна. Официальный доклад свидетельствовал о том, что пятую часть своего времени после вступления на трон принц Капурталы провел вне страны. Ему позволили совершить путешествие в мае 1900 года при условии, что он не будет отсутствовать в стране в течение последующих пяти лет. В 1899–1900 годах он потратил четвертую часть доходов государства на себя самого и на свои поездки в Европу, говорилось в докладе. Лорд Лэнсдаун строго пенял ему на отсутствие интереса к государственным делам, частые отлучки, его экстравагантность и всем известную аморальность. В качестве проявления своего недовольства лорд Лэнсдаун решил не посещать Капурталу в этом году. Доклад завершался некоторыми извинениями в сторону Джагатджита: «Этот принц может существенно исправиться, поскольку у него добрый характер и он позволяет оказывать на себя влияние тем, кого считает своими друзьями. Образование, которое он дает своим детям, говорит об определенном уровне утонченности, а его главная амбиция явно заключается в том, чтобы с ним обращались как с настоящим английским джентльменом и чтобы ему позволяли контактировать со сливками общества».

Раджа хотел быть настолько космополитичным, что в 1901 году совершил святотатство, которое вызвало целый скандал, на этот раз в его собственной среде, среди сикхов: он сбрил себе бороду. По мнению Джагатджита, так было гораздо практичнее, а он не казался слишком уж «варваром» в Европе. Теперь не нужно было ни возиться с сеточкой, как остальным его единоверцам, ни тратить часы на расчесывание и укладку. Джагатджит поступал, как европейцы: брился каждое утро. Сикхи восприняли его выходку как вероотступничество и предательство обычаев своего народа. Раджа стал «белым»! Одна из пяти обязанностей сикхской религии заключалась в том, чтобы никогда не стричь себе волосы, поскольку это было признаком уважения к изначальной форме, которую Бог дал человеку. Остальные четыре обязанности заключались в том, чтобы всегда носить гребешок, символ чистоты; короткие брюки, чтобы помнить о необходимости морального воздержания; металлический браслет, символизирующий колесо жизни, и маленький кинжал как напоминание о том, что каждый сикх должен быть готов отбить любое нападение. Джагатджит оставил себе самое основное из религии, поскольку внешние признаки казались ему чистой формальностью: он ограничился тем, что молился каждое утро, читая страницы из «Грант Сахиб», священной книги сикхов. Гораздо позже раджа заявил, что, если бы он предвидел, что бритье бороды так оскорбит традиционалистов, он бы, без сомнения, не позволил никому прикасаться ножницами к своей бороде. На самом деле он просто опередил время. Несколько лет спустя многие сикхи стали брить бороду, не теряя при этом своей религиозной принадлежности.


Экстравагантность Джагатджита не оставляла ни у кого и малейшего сомнения в том, что он — наследник великих принцев и императоров прошлого. Для представителей высшего общества быть эксцентричным всегда считалось особой формой утонченности. В Капуртале, как раз перед своим вторым отъездом в Европу в мае 1900 года, после торжественной церемонии раджа заложил первый камень нового дворца. В течение ряда лет жители могли видеть, как год за годом воздвигалось это здание — совершенно незнакомого им стиля, с фасадом, позже окрашенным в розовый цвет, и белыми барельефами, с большими окнами во французском духе и крышей из серого шифера. А вокруг дома — сады, напоминающие ансамбль Тюильри Ле Нотра. Здесь прогуливались няньки и наложницы, возя коляски между аллегорическими статуями и фонтанами, такими же, как в Версале.

Его манера путешествовать тоже была экстравагантной. Во время одной из поездок в Бомбей на Punjab Mail раджа, ехавший в своих специальных вагонах, прицепленных к хвосту поезда, перевозившего около тысячи пассажиров, приказал личному секретарю, чтобы тот распорядился задержать движение на десять минут на станции Насик: он хотел побриться. Начальник станции заявил ему, что он не имеет права сделать это, и немедленно позвонил своему шефу, который приказал отправлять поезд. Пока секретарь настаивал на том, что его господином будут оплачены все убытки, вызванные задержкой поезда, телохранители угрожали машинисту, требуя подождать несколько минут. В результате начальнику станции пришлось уступить, и тысяча пассажиров ждала, пока раджа побреется.

Через какое-то время принц направил официальный протест в самые высокие инстанции железной дороги, а те передали его в политический департамент Пенджаба. Раджа оставался верен себе. «Если бы поезд не подождал несколько минут, — писал он, — я мог бы получить телесное повреждение, что обошлось бы железнодорожной компании гораздо дороже благодаря страховому полису, который я купил, чем убытки, вызванные маленькой задержкой». Видимо, он искренне считал, что подобные аргументы весьма убедительны.


Но англичане, хорошо знавшие индийских принцев, с которыми они поддерживали отношения, основанные на снисходительности, смогли направить экстравагантность раджи из Капурталы в правильное русло. Это были мелочи по сравнению с экстравагантными выходками других раджей. Так, например, принц одного из южных государств, большой любитель охоты на тигров, был обвинен в том, что он использовал младенцев в качестве приманки. Этот господин пытался оправдать себя тем, что за всю жизнь от него не ушел ни один тигр, что и было на самом деле. Махараджа из Гвалиора приказал доставить специальный кран, чтобы установить на крыше своего дворца самого тяжелого из принадлежащих ему слонов, в результате чего крыша провалилась, а животное поранилось. Он объяснил, что хотел проверить надежность дворцовой крыши, потому что купил в Венеции гигантский канделябр с целью превзойти те, которые висели в Букингемском дворце. Этот же махараджа был таким поклонником поездов, что заказал миниатюрный поезд, локомотив и вагоны которого разъезжали по серебряным рельсам между кухнями и огромной столовой его дворца. Пульт управления находился в том месте, где он садился. Манипулируя рукоятками, рычагами, кнопками и сиреной, махараджа регулировал движение поезда, который привозил напитки, еду, сигары и сладкое. Цистерны, полные виски или вина, останавливались перед сотрапезником, просившим налить ему стаканчик. Слава об этом поезде дошла до Англии в связи с тем, что во время одного из банкетов, данного в честь королевы, из-за короткого замыкания на пульте управления локомотив помчался по столовой на всех парах, и в результате платья дам и мундиры кавалеров были забрызганы вином и шерри, а также испачканы шпинатом и соусом карри, которым были политы куски цыпленка, полетевшие в гостей. Это была самая абсурдная железнодорожная авария в истории.

Если раджа Капурталы отказался от того, чтобы поезд, курсировавший между Дели и северными странами, проезжал через его государство, дабы не утруждать себя выходом для приветствия всех высоких начальников, которые бы ездили по этой линии, то раджа-индус одного из государств в Катиаваре отказался от того же по другой причине. Для его религии было оскорблением думать, что пассажиры, проезжавшие по территории принадлежащего ему государства, могли есть говядину в вагоне-ресторане.

Экстравагантность индийских принцев не знала границ. Один махараджа из Раджастхана вел все свои дела, включая и заседания совета министров и судей, из ванной комнаты, потому что это было самое прохладное место во дворце. Другой испытывал половое возбуждение от криков рожениц. Еще один, чтобы сократить расходы, поручил одному высокому начальнику одновременно выполнять обязанности государственного судьи и генерального инспектора танцовщиц, за что платил ему сто рупий в месяц. Махараджа Джай Сингх из Альвара купил двести семьдесят автомобилей и, по мере того как они ему надоедали, со всеми почестями хоронил их на холмах, окружавших его дворец.

Последний набоб Бхопала получил выговор от британских властей за то, что истратил колоссальную сумму денег на изготовление передвижной ванной комнаты с котлом для горячей воды, ванной, унитазом и умывальниками и прочим, чтобы ходить на охоту! Его брат, генерал Обайдулла Хан, которого вывела из себя нетерпеливость одного из продавцов в магазине часов в Бомбее, решил купить все имеющиеся в этом магазине изделия.

Махараджа Бхопура никогда не отправлялся в путешествие без своей статуи бога Кришны. Он всегда бронировал место для божества. Громкоговорители всех аэропортов мира часто повторяли одно и то же объявление: «Последний раз просим господина Кришну явиться на посадку…»

Во время пиров, которые давал набоб из Рампура, известный своей высокой образованностью, устраивались соревнования по ругательствам на пенджабском, урду и персидском языках. Обычно набоб всегда оставался победителем. Он побил рекорд, когда в течение двух с половиной часов сыпал ругательствами и разными оскорблениями, в то время как его ближайший преследователь исчерпал свой запас за девяносто минут.

Махараджи отпускали по поводу друг друга шутки в соответствии с их эксцентричностью. Они постоянно обменивались между собой девушками, жемчугом и слонами. Один юный принц, наполовину разорившийся, которому удалось провернуть хорошую сделку, продав дюжину «танцовщиц» одному персидскому миллионеру, в последний момент подсунул ему трех пожилых женщин, оставив себе невинных девушек.

Но самыми странными были причуды набоба Джунагадха из небольшого государства к северу от Бомбея, который превзошел всех остальных. Принц обожал собак и держал пятьсот особей. Он разместил своих любимцев в комнатах с электрическим освещением, где их обслуживали нанятые слуги. Один английский ветеринар, специалист по собакам, руководил больницей, предназначенной для животных. Те собаки, которым не посчастливилось выйти из больницы живыми, удостаивались почетных похорон под звуки траурного марша Шопена. Набоб приобрел всеобщую славу, когда отпраздновал свадьбу своих питомцев — суки Рошанары и любимого лабрадора по кличке Бобби. На эту грандиозную церемонию он пригласил принцев и чиновников, включая и вице короля, отклонившего приглашение «с большим сожалением». Пятьдесят тысяч человек толпились, чтобы взглянуть на свадебную процессию. На кобеле, наряженном в шелковый костюм, блестели золотые браслеты, а на невесте, надушенной как настоящая женщина, сверкали украшения с драгоценными камнями. Во время банкета счастливую пару усадили справа от набоба, а потом отвели в одну из комнат, чтобы молодожены смогли насладиться своим союзом.


В основном, чем богаче и могущественнее были принцы, тем эксцентричнее они себя вели. Непререкаемым авторитетом по вопросам плотских удовольствий и экстравагантности был один хороший друг раджи и к тому же его сосед. Махараджа Раджендар Сингх, ровесник Джагатджита, правил в Патиале, государстве, граничащем с Капурталой. Территория его владений, составляющая четырнадцать тысяч квадратных километров, была более густонаселенной, чем Капуртала, и махараджа, разумеется, был более богат, чем Джагатджит. Раджендар имел право на официальное приветствие из семнадцати залпов. Воспитатели научили его говорить на урду и английском, и с самых юных лет он стал подавать надежды в игре в поло и крикет, пока его увлечения спиртным и женщинами, которым он предавался с чрезмерной регулярностью, не изменили ход его жизни. Он жил во дворце, длина которого достигала пятисот метров, а задний фасад выходил на огромное искусственное озеро. Собаки-афганцы, павлины и закованные в цепи тигры у прудов, покрытых лотосами, заполняли сады.

Если англичане считали, что Джагатджит постепенно превращался в ловеласа, что тогда говорить о Раджендаре, который уже с одиннадцати лет демонстрировал большие способности в сексе и кутежах. Махараджа и его двоюродный брат, раджа из Долпура, имели репутацию «дико экстравагантных» распутников, как о них отозвался один английский офицер. Но тот факт, что молодые люди подвергались критике в секретных донесениях, не означал, что британское колониальное общество отвергало их. Наоборот, с ними общались многие из англичан, ведь, в конце концов, они были голубых кровей. Точно так же, как махараджа из Джайпура называл английскую королеву «Лизи», трое друзей — принцы Капурталы, Патиалы и Долпура — летом общались со сливками общества и вскоре превратились в любимую компанию нового вице-короля лорда Керзона и его жены, пока один инцидент не прервал эту идиллию.

Трое принцев настолько сблизились с леди Керзон, что одним вечером пригласили ее поужинать в Оакоувер, роскошную резиденцию Раджендара неподалеку от Симлы, с балкона которой были видны горные цепи Гималаев, на фоне которых яркими пятнами выделялись цветущие рододендроны. Дама пожелала увидеть знаменитые сокровища Патиалы, известные всей Индии. Прежде чем поужинать, она примерила колье из жемчуга, застрахованное в Ллойдсе на миллион долларов, и тиару, состоящую из тысячи одного голубых и белых алмазов; оба украшения считались сокровищами Патиалы. «Эти украшения смотрятся лучше на сари, — заметил Раджендар. — Почему бы тебе не примерить то сари, которое принадлежало моей бабушке?»

Немногие дамы из высшего общества устояли бы перед искушением надеть на себя такой наряд, независимо от того, было ли это кокетство, обыкновенное женское любопытство или желание выглядеть как восточная царица. В конце концов леди Керзон, одетая в красное сари, расшитое золотом, предстала перед принцами в украшениях Патиалы, в том числе и со знаменитым алмазом «Евгений» в тиаре, а также в колье из жемчуга. Она выглядела фантастически. На память о веселой вечеринке молодые друзья леди Керзон предложили сделать несколько фотографий, поскольку в качестве гостя у них был знаменитый пионер индийской фотографии, сикх по имени Дин Даял.

К несчастью для принцев, фотографию опубликовали в британских иллюстрированных газетах, что вызвало необычайный переполох: вице-королева Британской империи в наряде индийской царицы! Какой скандал! Лорд Керзон пришел в ярость и отдал приказ навсегда запретить трем принцам приезжать в Симлу, а заодно и остальным махараджам, если они предварительно не заручатся его согласием. Оскорбленный столь неадекватной реакцией вице-короля, Раджендар построил себе собственную летнюю столицу недалеко от деревни Чаил, в шестидесяти километрах от Симлы, на высоте трех тысяч метров. Там он приказал разбить поле для крикета, самое высокогорное в мире, на котором британские, австралийские и индийские команды устраивали большие турниры, наслаждаясь при этом великолепными видами на ледники Кайлаша и вершины Гималаев.

Джагатджит предпочел построить себе особняк в ста километрах от Симлы, в Муссори. Так появились высокогорные станции, как англичане называли эти летние городки, где атмосфера отличалась невероятной свободой и беззаботностью. Раджа построил особняк, вдохновленный видом одного из замков Луары, который произвел на него очень сильное впечатление. С коническими башенками, покрытый черепицей, обставленный мебелью эпохи французских королей, с картинами, севрской посудой и гобеленами, он получил экзотическое название Chateau Kapurthala. Это место приобрело известность благодаря танцевальным вечеринкам, которые проходили в масках, под аккомпанемент больших оркестров. Маски обеспечивали необходимую анонимность, чтобы европейские женщины могли поддерживать отношения с индийскими аристократами, не опасаясь своих мужей, отсутствовавших по причине непозволительной роскоши проводить четыре летних месяца в семье. По окончании вечеринки пары тайно отправлялись на рикшах, которые вереницей тянулись по Camels back, окружному шоссе, за горы, откуда любовники могли наслаждаться идиллическим пейзажем заснеженных вершин, зеленых склонов и цветущих лугов. Там пары проводили долгие часы, а потом рикши развозили гостей по домам. Некоторые наиболее отчаянные дамы отправлялись домой со своими возлюбленными.


Но Джагатджит не был закоренелым гулякой или пьяницей. Он был джентльменом, извлекающим пользу из общения с высшим светом, в отличие от Раджендара и его двоюродного брата, раджи из Долпура, которые предпочитали окружать себя сводниками, игроками, алкоголиками и подозрительными личностями, приехавшими из Европы. Англичане обвиняли раджу из Долпура в том, что он оказывает пагубное влияние на своего двоюродного брата, толкая его все дальше к неправедной жизни, и в том, что тот получал деньги в обмен на свою компанию. В одном официальном докладе Раджендара назвали «алкоголиком, беспечным отцом, неверным мужем и ужасным правителем». Когда вице-король направил высокопоставленного чиновника для серьезного разговора с махараджей по поводу его безразличия к делам управления и беспорядка в финансах, Раджендар, обидевшись, ответил ему: «Но я и так посвящаю полтора часа в день государственным делам!»

Больше всего Раджендару нравилась компания из лошадей. В его конюшнях насчитывалось семьсот чистокровных скакунов, тридцать из которых были сементальской породы; именно они обеспечивали Патиале и всей Индии победы на скачках. Ему также нравился крикет и поло. Он был меценатом Ранджи, своего адъютанта, который привел к высотам команду Патиалы по крикету. Махарадже удалось превратить «Тигров» — свою команду поло в оранжево-черной форме — в коллектив, наводивший ужас на все другие команды Индии.

Свою известность Раджендар приобрел после того, как стал владельцем автомобиля. Это событие сделало его первооткрывателем и вызвало настоящее потрясение. Автомобиль «Де Дион-Бутон» с номерным знаком «Патиала-0» изумил его подданных. Машина, которая могла перемещаться со скоростью пятнадцать-двадцать километров в час без помощи верблюда, лошади и слона, была воспринята как чудо. Но еще большим потрясением стало объявление Раджендара о своей свадьбе с англичанкой. Это был первый случай, когда индийский принц женился на европейке. Женщину звали Флорри Брайэн, она была старшей сестрой начальника конюшен Его Высочества. Вице-король, узнав о намерении махараджи вступить в брак, передал через своего представителя в Пенджабе самое твердое возражение: «Такой союз, заключенный с европейкой ниже вас по рангу, обречен на самый плачевный конец. Это приведет вас к постыдному положению не только в глазах европейцев, но и в глазах индийцев. В Пенджабе, как вы можете догадаться, свадьба не будет одобрена».

Несмотря на такое убийственное предупреждение, через два дня «Гражданская и военная газета» от 13 апреля 1893 года в передовице сообщила о тайной свадьбе махараджи Патиалы с мисс Флорри Брайэн по сикхскому обряду. Там же говорилось, что это событие нельзя было откладывать, поскольку невеста уже на пятом месяце беременности. Знать Патиалы, вице-король и губернатор проигнорировали это событие. Принцы из Пенджаба тоже. Джагатджит Сингх был в Европе, но он, несомненно, присутствовал бы на свадьбе своего друга. В глубине души раджа восхищался им, потому что Раджендар осмелился сделать то, о чем он сам втайне мечтал: добиться женитьбы на европейке. Эти товарищи по кутежам, весьма опытные в искусстве любви, опустошившие все горы в поисках наложниц, относились к белой женщине как к самому дорогому трофею, возможно, потому что добыть ее было труднее всего.

19

Для принцев европейская женщина воплощала в себе все тайны, эмоции и удовольствия, предлагаемые Западом, новым миром, которым они каким-то образом хотели завладеть. Другим провоцирующим фактом, толкающим их на то, чтобы соблазнить белую женщину, было желание переиначить противоречивые отношения — смесь восхищения и неприятия, — поддерживаемые принцами с британскими властями. Это, скорее всего, шло от индийской традиции романтической любви, где влюбленные были способны преодолевать барьеры, возведенные кастами и религиями, для удовлетворения своей страсти. Великие истории любви, которые позже кинематограф перенес на экраны к всеобщему восхищению масс, изобилую! в индийской мифологии с самых давних времен.

Но и это не все! Дело в том, что белая женщина занимала свое место в Камасутре. Согласно этой библии секса, у самой лучшей любовницы должна быть очень светлая кожа и ее не следует искать в своей стране, там, где живут женщины на которых женятся, исходя из того, что их происхождение известно и подтверждается родственными связями. Любовница должна быть издалека, из другого королевства или как минимум из другого города. Особая концепция любви индусов отличала женщину-мать, на которой женятся, от женщины-любовницы, с которой проводят время и занимаются сексом. Дихотомия[25], корни которой уходят в древность полигамного общества, имела место и в Европе. Но в индийской мифологии плотские удовольствия возвышают женщину, в то время как рождение детей, которые, со своей стороны, чисты и священны, унижает ее, и она должна подвергаться постоянному очищению. Для создания новой жизни индийские женщины отдают при каждых родах частицу своего тела и своей души, и в результате им очень трудно, чтобы не сказать невозможно, вместе с удовольствием отдавать часть себя самой, дабы стать хорошей любовницей.

Поэтому не следует удивляться, что все индусы, с самой колыбели воспитанные на учениях Камасутры, мечтают о том, чтобы когда-нибудь вступить в связь с европейской женщиной. Обладать белой женщиной было высшим символом большой роскоши и экзотического великолепия.


Первый известный союз между индийским принцем и европейкой стал полным провалом. Флорри Брайэн, высокая, светловолосая, с голубыми глазами и даже немного нескладная — «женщина-кобыла», происходящая от «женщины-слона» по классификации Камасутры, — была счастливой только во время медового месяца. По своей наивности она полагала, что ей под силу изменить мужа, но постепенно стала убеждаться, что это невозможно. Жизнь Раджендара продолжала протекать между попойками, женщинами и спортом. Флорри начала все больше и больше чувствовать себя одинокой. Ее соотечественники создали вокруг нее вакуум, поскольку она была низкого происхождения и непонятного рода, а женщины махараджи объявили ей войну. Поэтому, когда из-за лихорадки умер ее новорожденный сын, Флорри решила, что его отравили. У англичанки не было доказательств, и она, знавшая Индию достаточно хорошо, понимала, что никогда и не будет.

Два года спустя Флорри лежала на смертном одре, будучи жертвой таинственного недуга. «Ее тело страдало от какой-то настоящей физической боли, — так было сказано в заключении одним английским офицером, подполковником Ирвином. — Но это было из-за страсти, которая мучила ее душу и стала главной причиной, сломавшей ее».


Тысяча белых голубок, которых Раджендар приказал принести в жертву в память о Флорри, были слабой компенсацией одиночества и отверженности, выпавших на долю несчастной женщины. Ее драгоценности оказались у раджи Долпура. Британским властям Раджендар сказал, что таково было желание Флорри, но расследование подтвердило, что он был должен очень много денег этому радже.

Пять лет спустя после смерти Флорри премьер-министр Патиалы объявил, что махараджа Раджендар Сингх упал с лошади и в результате полученных травм скончался. Что ж, славная смерть для того, кто так любил этих животных. Но официальное объявление было ложью. Вице-король лорд Керзон в письме к королю Эдварду VII объяснил, что у махараджи был приступ delirium tremens[26], вызванный алкоголизмом. Ему было двадцать семь лет.


Голод на европейских женщин, который испытывали принцы, привел к тому, что некоторые особы, не очень щепетильные в вопросах нравственности, взялись за ремесло брачного сводничества. Первыми «агентами» были голландцы Лиззи и Парк ван Тасселль, ключница и ее муж, который жил тем, что демонстрировал полеты на воздушном шаре. Им удалось выдать свою дочь Оливию за раджу из Джинда, получив от него пятьдесят тысяч рупий и обещание выплачивать пожизненно тысячу рупий в месяц. При такой успешной сделке чета голландцев решила поставлять новых европеек для других принцев.


Англичане были в замешательстве и ярости. Внезапная страсть к белым женщинам вела к нарушению общественного порядка. Союз между европейками и индийскими принцами подразумевал признание физического и духовного равенства, что ставило под сомнение расовую и классовую иерархию империи, которая в свою очередь была отражением индийской системы каст, где каждый знал свое место и не задавался по этому поводу никакими вопросами.

Проблема была в том, что власти не слишком хорошо знали, как реагировать на влюбленность принцев. Вице-король лорд Керзон пытался воспрепятствовать свадьбе раджи из Джинда, но тот дал ему понять, что это не его дело. Лорд Керзон, будучи человеком, не склонным терпеть возражения, ответил тем, что запретил Оливии носить титул махарани, а супружеской чете бывать в Симле. Кроме того, он перевел на другое место подполковника Ирвина за то, что тот не смог воспрепятствовать этому браку. Но это было примерно то же, что ставить ворота в поле. На самом деле колониальное правительство не знало, как противостоять этой армии маникюрш, танцовщиц, студенток и прочих европеек и американок сомнительного происхождения, которые бросились соблазнять принцев их империи.

20

Если Раджендар Сингх из Патиалы и достиг высокого уровня экстравагантности, то его сын Бхупиндар превзошел его с лихвой, став человеком-легендой. Со своими ста тридцатью килограммами веса, чувственными губами и надменным взглядом, Бхупиндар был известен чрезмерным аппетитом (он мог съесть трех цыплят в один присест) и похотью (гарем махараджи насчитывал триста пятьдесят жен и наложниц). Этот человек сгорал от животной страсти и отличался от своего отца еще большим сексуальным аппетитом. Он ни минуты не колебался, когда приказал совершить вооруженное вторжение в земли своего двоюродного брата, раджи Набхи, чтобы выкрасть молодую блондинку с голубыми глазами, которую заприметил во время охоты.

Бхупиндар и Джагатджит Сингх в конце концов стали очень известными в Европе. Они привлекали к себе внимание не только как сикхи, монархи двух государств в Пенджабе, но прежде всего как сильные личности. Пресса поговаривала, что они якобы соперничали между собой, но на самом деле этого не было. Несмотря на то что молодые люди имели много схожих черт, они все-таки были разными. Количество сожительниц у Джагатджита никогда не приближалось к количеству любовниц Бхупиндара. К тому же последний был гораздо богаче, больше любил роскошь и вел себя более воинственно. Бхупиндар фанатически увлекался поло, а Джагатджит — теннисом. Оба признавали британцев единственной властью, хотя оба и сопротивлялись ей; если бы молодые люди могли самопровозгласить себя королями, они бы это сделали, не задумываясь. Бхупиндар предпочитал стиль восточного правителя; Джагатджит мечтал походить на французских королей.

По-своему оба были хорошими отцами. Многочисленные дети Бхупиндара Сингха жили во дворце под названием «Лал Багх». За ними присматривали толпы английских нянек, и все отпрыски имели право на одинаковое образование и посещали лучшие колледжи. Один посетитель, который провел какое-то время в Патиале, насчитал перед Лал Багхом пятьдесят три детские коляски. То же самое можно было наблюдать в Капуртале, но в меньшем масштабе.

Три тысячи пятьсот слуг разного рода сновали по огромному дворцу Патиалы. Бхупиндар нанял английского механика, получившего подготовку по обслуживанию «роллс-ройсов», чтобы тот занимался его двадцатью семью «Silver Ghost», помимо девяноста автомобилей других марок, которые он приобретал. Любитель поло, как и его отец, он продолжал поддерживать команду «Тигры» на вершине национального чемпионата, а также улучшал конюшню, доставшуюся ему в наследство.

Если его отец и прославился как донжуан, то способности к сексу, которые Бхупиндар Сингх демонстрировал с детства, были из ряда вон выходящими и поражали богобоязненных английских чиновников. Махараджа коллекционировал женщин, как коллекционируют охотничьи трофеи, в отличие от Джагатджита, который, если и был влюбчивым, все же обладал способностью хранить верность своей возлюбленной хотя бы какое-то время. Кроме того, раджа из Капурталы любил общество привлекательных и умных женщин и старался поддерживать дружеские отношения даже по окончании сентиментальной связи.

Бхупиндара интересовал только секс. Во время жаркого лета он приглашал своих друзей покупаться в гигантском бассейне и вознаграждал их присутствием в воде молодых красавиц с обнаженной грудью, одетых в обыкновенные бикини из хлопка. Куски льда освежали воду, и монарх со счастливым лицом время от времени подплывал к бортику бассейна, чтобы глотнуть виски и наугад дотронуться до чьей-нибудь груди. Как-то, с чисто провокационной целью, он пригласил одного английского офицера, который, увидев эту картину, не знал, как себя вести. С одной стороны, ему хотелось окунуться в «многообещающие» воды, а с другой, он боялся, что на это скажут власти. В конце концов англичанин предпочел искупаться, чтобы, как и все остальные, на себе испытать удовольствие от пребывания в знаменитом бассейне махараджи.

Ненасытная жажда секса привела к тому, что Бхупиндар, будучи еще очень молодым, придумал себе культ, чтобы утолять ее. Он сделал это при содействии индийского священника Пандита Пракаша Нанда, последователя темного тантрического культа под названием «куль» — по имени богини Куль, которую ему приходилось ублажать с помощью некоторых приемов секса. Два раза в неделю Бхупиндар организовывал «религиозные собрания» в отдаленном от дворца зале, где священник установил глиняную статую богини Куль, украшенную драгоценностями, взятыми у махараджи. Конечно, официальные махарани сюда не приглашались и совершение обрядов всегда было окутано великой тайной. Священник проводил ритуал, набросив на себя шкуру леопарда и раскрасив лицо в красный цвет. Выбритый наголо, с небольшой косичкой, которую он носил посередине головы, Пандит имел довольно странный вид. «Он выглядел хищным, но спокойным и полным достоинства», — рассказывал Джармани Дасс, премьер-министр Капурталы.

Священник начинал с того, что просил присутствующих, среди которых было много юных девушек — в большинстве своем девственниц, — чтобы они пели в честь богини. Потом всем собравшимся подавали вино, смешанное с афродизиаками, и махараджа предлагал девственницам подойти к алтарю и раздеться, дабы молиться богине. Те, несведущие и запуганные пышностью религиозной церемонии, повиновались беспрекословно. По мере того как наступала ночь, а алкоголь и добавки в него начинали действовать, великий жрец просил некоторые пары совокупляться перед статуей богини, прося их делать это медленно, поскольку важен был не половой акт, а манера держать себя и продлевать удовольствие. «Одну за другой девственниц гарема в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет подводили к алтарю в состоянии интоксикации, — рассказывал Джармани Дасс. — Этих девушек покупали в семьях горных племен и держали в одном крыле дворца, предназначенном для детей и подростков. Когда хозяева убеждались, что те уже достаточно созрели, их заставляли участвовать в церемониях, посвященных богине Куль, и повиноваться приказам своего господина. Вино, которое священник лил на голову девушек, стекало у них между грудей и доходило до живота, а потом до лобка, куда махараджа и прочие приглашенные подставляли рот, чтобы проглотить несколько капель жидкости, считавшейся священной и очищающей душу».

Джармани Дасс не уточнял, присутствовал ли на этих церемониях раджа Капурталы. Возможно, его никогда и не было на оргиях, которые воспринимались как признак дурного вкуса. Джагатджит был слишком утонченным для этого, что в какой-то мере подтверждается в конфиденциальном письме английского чиновника, близкого радже, написанном губернатору Пенджаба. Послание свидетельствует о том, что принц Капурталы вряд ли мог участвовать в подобных церемониях. «Министры из окружения раджи делают все возможное, дабы привлечь его к девушкам из рода раджпут, — писал чиновник. — Они прибегают ко всяким средствам, пытаясь отвратить его от сильного влечения, которое принц испытывает к европейским женщинам. Но радже не нравятся девушки раджпут. Предыдущее поведение Джагатджита Сингха показало, что его самое большое желание направлено на удовлетворение своих сексуальных потребностей с женщинами европейского происхождения или родственного ему. Раджа говорит и читает по-французски. Он подписался на журнал «La Vie Parisienne»[27], иллюстрации которого иногда заслуживают осуждения. Говорят, что на стене его спальни висит очень непристойная картина, хотя я не мог убедиться в этом своими собственными глазами».

То, в чем совпадали интересы обоих принцев, так это получение всяких афродизиаков. Поскольку они нуждались в этом для своего ритма жизни и оба были в некоторой степени ипохондриками, их всегда окружали многочисленные врачи — как традиционные индийские, так и европейские. Они обменивались ими, чтобы те лечили не только их самих, но и близких. Один слепой знахарь по имени Набина Сахиб часто посещал дворцы пенджабских принцев. Он обладал способностью определять болезни по пульсу пациентов. Поскольку женщинам из дворца не разрешалось показывать себя, а тем более позволять прикасаться к себе мужчине-врачу, чтобы определить, что с ними, этот знахарь приказывал им обвязать запястье веревкой и на расстоянии, вставив веревку себе в ухо, прослушивал их пульс. Точность его диагностики поражала европейских врачей.

Обход во дворцах начинался рано утром. Врачи устраивали прием в каком-нибудь специально отведенном помещении, а затем, обсудив различные признаки женских недугов, расходились по комнатам. За ними пристально наблюдали слуги, верные принцу. В некоторых случаях, для большей надежности, это были евнухи. Обычно врач разговаривал с больной через жалюзи или занавеску. Контакт лицом к лицу не допускался, хотя в экстренных случаях врачу разрешали просунуть руку под занавеской, чтобы послушать пульс. «Есть некоторые женщины, которые притворяются больными, чтобы добиться возможности пообщаться с врачом и дать ему пощупать свое запястье, — писал Николо Мануччи, итальянский врач, лечивший женщин из гарема императора Аурангзеба. — Врач просовывает руку под занавеской, и женщина начинает ласкать его руку, целует ее и нежно покусывает. Некоторые даже помещали ее у себя на груди…»

В начале двадцатого века индийские врачи продолжали подчиняться этим строгим правилам зенаны. В некоторых самых прогрессивных государствах, как, например, в сикхских государствах Пенджаба, только европейские и американские врачи могли лечить женщин непосредственно, без занавески, но только в экстренном случае. У них был такой престиж, что принцы доверяли им.

Закончив консультации, с записями в руках врачи обычно информировали раджу, причем всегда в присутствии индийских знахарей. В Патиале, поскольку там было свыше трехсот женщин, у врачей не было возможности писать отчет о состоянии каждой из них, используя ее имя. Поэтому для облегчения процесса женщин нумеровали в алфавитном порядке. Махарани присваивали буквы: А, В, С, D, Е, R., а вторым женам, рани, присваивали цифры: 1, 2, 3, 4, 5… Прочих женщин, окружавших махараджу, врачи обозначали с помощью букв и цифр одновременно: Al, А2, Bl, В2, О, С2… Таков был порядок, благодаря которому раджа мог ориентироваться по списку, где значился вид недомогания с описанием жалоб, прогноз и рекомендуемое лечение.

Раджи посещали больных женщин, и не только «официальных» жен (дочерей из аристократических семей), но и сожительниц, происходящих из горных племен. Попав в зенану, все ее обитательницы были достойны внимания раджи и все были уверены в том, что, как бы больны они ни были, их не выбросят на улицу. Чтобы знать, у каких из жен были месячные, Бхупиндар придумал простую вещь, которую вскоре переняли прочие раджи. Он приказал тем, у кого была менструация, оставлять волосы распущенными. Таким образом, он видел, к какой из женщин не нужно заходить, когда у него появлялось непреодолимое желание встретиться в интимной обстановке.

Движимый своим пристрастием к сексу, Бхупиндар использовал врачей для целей, не имеющих ничего общего с лечением. Помимо того что он знал, какие микстуры и вещества являются наиболее эффективными для продления эрекции, ему также хотелось узнать, существует ли способ вернуть молодость постаревшей любовнице, чтобы она оставалась для него такой же привлекательной, как в первый день. По свидетельству Джармани Дасса, Бхупиндару удалось добиться, чтобы врачи с помощью вагинальных инъекций достигли того, чтобы от тела женщин исходили чувственные запахи, вызывающие желание. Благодаря связям, предоставленным Бхупиндару его другом, раджей Капурталы, он нанял французских врачей, среди которых был и доктор Жозеф Доре с медицинского факультета Парижа. Этот врач занимался более серьезными операциями, включая и гинекологические, а Бхупиндар, будучи невероятно любознательным по отношению ко всему, что касалось секса, любил присутствовать во время их проведения.

Французские врачи осуществляли также и пластические операции, прежде всего на грудях. «Французские врачи были специалистами в этом искусстве и выполняли все точно по желанию раджи, который иногда хотел, чтобы груди были овальной формы, как манго, а иногда в форме груши. Когда у него возникала трудность в том, чтобы совершить половой акт с какой-нибудь из своих женщин, врачи были всегда готовы сделать операцию, чтобы облегчить проникновение».

Махараджа превратил одно крыло своего дворца в лабораторию, где производили экзотическую коллекцию духов, лосьонов и зелий. Индийские врачи соревновались в своем намерении создать соединения афродизиаков на основе золота и толченого жемчуга, а также специй, серебра, железа и трав. Эти средства становились более эффективными в сочетании с отваром моркови, смешанным с мозгами воробья. Но для того чтобы увеличить потенцию в той степени, которая устраивала бы махараджу, этого оказалось недостаточно. В конце концов французские врачи доставили во дворец устройство для радиационного облучения. Они подвергали принца лечению радиацией, гарантируя ему, что это увеличит «сперматогенез, способность яичек и стимуляцию центра эрекции». Но не потеря качества спермы огорчала Бхупиндара Сингха, отличавшегося огромным эгоизмом. Как и многих его друзей, его донимала другая беда, которая случалась все чаще и чаще: скука. Когда несколько лет спустя один журналист поинтересовался у него: «Ваше Высочество, почему вы не индустриализуете Патиалу?» — Бхупиндар ответил, как будто бы ему задали глупый вопрос:

— Потому что тогда у меня не осталось бы никого, кто захотел бы служить в вооруженных силах страны, и было бы невозможно обеспечить себя поварами и слугами. Все бы пошли в промышленность. Это привело бы к катастрофе.

Загрузка...