Инферно

ГЛАВА 1

В этот поздний час любой прохожий, следующий по пустынной улочке мимо здания медицинского вытрезвителя, решил бы, что наконец-то русский народ окончательно спятил. Ничем другим объяснить происходившее внутри заведения было невозможно.

Зарешеченные окна первого этажа, распахнутые настежь, вздрагивали с частотой шестьдесят раз в минуту. Вздрагивали от глухих ударов чего-то твердого по чему-то не менее твердому. Низкий тембр ударов сопровождался высоким дребезжащим звуком, словно при соприкосновении стекла с железом. И в аккомпанемент грохоту в живой уличный эфир врывался хор грубых мужских глоток, исполняющих суперхит семидесятых: «Наша служба и опасна, и трудна…»

Если бы любопытный прохожий все же заглянул за решетки вытрезвителя, желая выяснить, почему клиенты этого непопулярного в народе заведения так вдохновенно исполняют милицейский гимн, то он обнаружил бы следующую картину.

В небольшой комнате за сдвинутыми в центр четырьмя столами сидело шестеро молодых людей, барабанящих по столешницам кулаками и изливающих души упомянутой песней. От ударов все находящееся на столах подпрыгивало, звенело и вносило веселые нотки в пафос исполняемого произведения.

Вздрагивали и звенели полупустые бутылки водки «Россия», тарелки с квашеной капустой и солеными огурцами, кружки с отбитыми ручками, наполненные ярко-красным лимонадом и той же «Россией». Вилки, воткнутые в куски колбасы, торчащие из открытых консервных банок с тунцом в томатном соусе, мерно раскачивались в такт голосам, напоминая дирижерские палочки, управляющие концертом.

Как фон, как белый искусственный пар на концертах звезд мировой и отечественной эстрады, комнатку заполнял сизый сигаретно-папиросный дымок, от предельно-допустимой концентрации которого не спасали даже открытые окна.

Короче говоря, любопытный гражданин, решив, что отечественный маразм достиг той высоты, при которой задержанные сограждане с неподдельным вдохновением поют ментовские шлягеры, кинулся бы куда глаза глядят, не помня себя от ужаса. И вслед ему неслись бы знакомые с детства слова: «Значит, с ними нам вести незримый бой…»

Загадка, впрочем, решалась просто. Достаточно было взглянуть на календарь.

Пятое октября. Дата, большинству гражданского населения ничего не говорящая, имела огромное значение для той шестерки, что собралась сейчас в вытрезвителе. Сегодня был День уголовного розыска, праздник менее известный, чем, скажем, День милиции, но не становившийся от этого менее значимым. Все шестеро испытывали к нему трепетные чувства – в одной из комнат вытрезвителя располагалось отделение по раскрытию убийств.

Обещание руководства подыскать более подходящее для такого солидного заведения помещение пока оставалось обещанием. Свободные площади в нынешнее время – проблема из проблем. Вопрос, однако, решался. С лета. На высоком уровне руководства РУВД и районной администрации. Терки авторитетов. Пока без стрельбы. Но и без консенсуса.

Торжественная часть банкета давно уступила место собственно празднику, находящемуся сейчас в песенной стадии.

Песенная стадия – это, кстати, не так плохо. Языки еще шевелятся, а память воспроизводит текст. Когда уже ничего не воспроизводится – ни памятью, ни языком, – наступает следующая стадия, при которой возникает необходимость воспользоваться расположенными за стенкой удобствами. До этого, к слову, никогда раньше не доходило. Господа хоть и были по натуре гусарами, но офицерскую честь блюли и меру знали.

У наших «гусар» за песенной обычно следовала разговорная стадия, темой которой почему-то были не женщины и политика, а рабочие вопросы. Женско-политические проблемы относились к торжественной части.

Вовчик Белкин, в последний раз врезав по праздничному столу, удовлетворенно крякнул и отправил в рот порцию квашеной капусты собственного приготовления.

– «Застольная», в исполнении группы «Пролетарского гнева». Первое место хит-парада, – прокомментировал он. – Теперь что-нибудь «Лед Зеппелин». Раннего. «Хей-гей, мама, слыхала новость? Твой Сережка попал под поезд…»

– Про зайцев – это неактуально, прошу плеснуть. – Паша Гончаров пододвинул свои пустую кружку. – Черт, хорошо звучит, кружка водки!

Белкин разлил оставшуюся водку по посуде:

– Господа, имею тост. Предлагаю выпить за дураков.

– А почему не за дур? – резонно поинтересовался сидящий напротив Костик Казанцев.

– За дур был второй тост. Сам же речь толкал.

– А-а…

– Да, так вот, за дураков! Без которых наше общество в целом, ни наша система в частности не протянули бы и дня.

– Поясните, граф.

– С удовольствием. Если вы вспомните историю на Желтой улице, то поймете суть моего краткого выступления. Как известно, вычислить убийцу нам помогли не дедуктивные и прогрессивные методы, которые лично я считаю полнейшей чепухой, а банальное стукачество моего «барабана», извиняюсь за прямоту. И как вы помните, задержанный товарищ очень настойчиво добивался у меня, кто ж его вломил. На что я дабы не подставить своего человека, со всей ответственностью заявил, что разоблачению способствовали последние разработки в области криминалистики – использование экстрасенсорики и ясновидения – и что в скором временив с преступностью в нашем отечестве будет покончено. От всевидящего ока не укроется ни одна прошмандовка.

Товарищ на полном серьезе внял моим объяснениям, потому что излишками «серого вещества» не страдал, а я в силу своей артистичности убеждал его очень искренне. Спустя час в коридоре ко мне подошел следователь и осторожно спросил, правда ли, что мы отыскали убийцу с помощью экстрасенса. «Ну, само собой! А ты как думал? Извини, двадцать первый век на пороге, сколько ж можно с преступностью по старинке бороться? У нас и лазеры, и парапсихологи». Это я ему заявил. Он потом целый день на меня с уважением посматривал.

Ну, думаю, оказывается не только среди преступников дураки имеются, но и среди своих.

Каково же было мое удивление, господа, когда на другой день в одной из центральных газет, в интервью одного из наших высоких руководителей, я прочел примерно следующее:

«Несомненно, раскрытию убийства на Желтой улице способствовал принципиально новый метод – применение экстрасенсорики и ясновидения». Что и требовалось доказать! Думал, у нас два дурака, оказывается – три!

Да, так вот, господа, за них и выпьем. Удивительнее всего, что тогда я, кажется, сам поверил в экстрасенсов.

– Насчет экстрасенсов не знаю, а барабашка, похоже, у нас действительно завелся. У меня постоянно ручки со стола пропадают, – произнес Паша, поднося кружку ко рту.

– Я в барабашек не верю, я в «барабанов» верю. – Вовчик наконец опрокинул кружку и снова устремил свои светлые очи на квашеную капусту. Решившись наконец и кинув в рот еще одну горсть капусты, он встал. – Все, мне пора. Много не пейте. Я надеюсь, к утру вытрезвитель будет на прежнем месте и с крышей.

К крыше Вовчик относился трепетно. И не без причины. Пять месяцев назад, когда их группа вселилась в комнаты этого медицинско-милицейского учреждения, пришлось сделать небольшой косметический ремонт. То есть сорвать паутину и вымыть окна.

До переезда здесь размещалась вытрезвительская кладовая, имевшая отдельный вход с улицы.

В один из тех «ремонтных» дней, когда Вовчик с упоением натирал старой газетой надтреснутое стекло, проходящий дядечка поинтересовался:

– Что, ремонт?

– Ага, – незамедлительно согласился Белкин.

– Магазин, что ли, будет?

– Точно. Коммерческий. «Похоронные принадлежности», – мрачно пошутил Вовчик.

Мужичок испарился так же неожиданно, как и появился. Однако час спустя напротив второго окошка, к которому перешел усердный Вовчик, остановилась черная «иномарка». Из нее вышла пара быкообразных ребят и, приблизившись, задала намозоливший уши всех коммерсантов вопрос:

– Кто ваша «крыша»?

Вовчик, уловив, что ребята обращаются именно к нему, выдохнул на стекло, потер его грязной газетой и кивнул на соседнюю дверь:

– Со всеми вопросами туда…

«Быки», ничего не переспрашивая, изобразив на лицах серьезный настрой и достоинство, заглянули внутрь вытрезвителя. Прочитать вывеску у дверей они не удосужились. Что они там объясняли или спрашивали насчет «крыши», Вовчик так и не узнал. Спустя полчаса он ненароком бросил взгляд на место, где остановилась машина, но ни авто, ни его пассажиров уже не наблюдалось.

После этого случая Вовчик уверенно говорил, что у их команды самая крутая «крыша» в Питере. Крыша медицинского вытрезвителя.

Белкин накинул джинсовку, потряс руки остающихся товарищей и вышел на улицу.

Коллектив распался, и остальные тоже потихоньку начали собираться. Исключением был Игорь Петрович Таничев, которому злая судьба подкинула дежурство до утра. Петрович уже воткнул в сеть троллейбусную печку, хоть немного спасающую от подвальной сырости и осеннего холода. Постоянно держать печку включенной боялись по причине пожароопасности.

Обязанности по уборке и выносу мусора также ложились на плечи Таничева, но жаловаться на судьбу-злодейку он не стал, а спокойно собрал с опустевших столов объедки и бутылки и скинул все в мусорное ведро.

– Пока, Петрович.

– До завтра.

– Спокойной ночи. В смысле, без «мокрух».

– Сплюнь…

Сбивчивая речь Андрея, чересчур изобилующая словами-паразитами и междометиями, пока воспринималась присутствующими как должное.

И перебивали молодого человека исключительно уточняющими вопросами, не несущими попыток уличить в противоречии или лжи.

При желании запутать говорившего можно было бы за пару минут. С точки зрения ментовской, да и обычной, логики, его рассказ не выдерживал никакой критики. Но пока не перебивали. Правило такое. Если говорит – пусть говорит.

Андрею было двадцать четыре, возраст далеко не переходный, но страдающий остаточными явлениями детства и честолюбивой юности, когда кажущийся огромным жизненный опыт толкает на необдуманные шаги и бестолковые решения. По старому принципу: «Не надо меня учить…»

Мнение, что собственная значимость достигается не зрелыми мыслями, а приданием себе соответствующего облика, широко распространено. Вот и здесь то же самое. Тоненькое колечко, цепочка карманных часов, спрятанных в жилетке, далеко не молодежная стрижка со свежей укладкой, белая ниточка края визитки в нагрудном карманчик', портсигар с видами Парижа, запонки с черным камнем. Ослабленный галстук и расстегнутая верхняя пуговица.

И волнение. Правда, не напускное. Довольно близкое сходство с игроком в западном казино. поставившим на кон половину своего состояния и с тревогой ждущим решения капризного, не подчиняющегося ни чьей воле шарика.

Андрей сидел на табурете в центре небольшой кухни блочного дома, остальные расположились вокруг. Гончаров примостился на подоконнике.

– Не гони, – тормознул Андрея Белкин. – Спокойнее. Давай еще раз и внятно. Сегодня ты до двух находился дома. Хорошо. В два к тебе пришел Кузнецов. Зачем?

– Не знаю. Ей-Богу! Ну, зашел. К вам же заходят? Посидеть там…

– Допустим. Короче, зашел в гости. Дальше. В четырнадцать сорок – звонок в дверь. Открывал Кузнецов?

– Да, я на кухне с кофе возился.

– Ты ждал кого-нибудь?

– Нет, никого.

– Обычно ты спрашиваешь, кто там, за дверью?

– Всегда. Понимаете…

– Понимаю. Кузнецов тоже спросил. Без твоей просьбы. Ему ответили, что нужен Белов Андрей, после чего он открыл дверь. Понятненько. Продолжай.

Андрей слегка трясущимися пальцами открыл портсигар и прикурил.

– Не торопись только, – еще раз напомнил Белкин.

– Постараюсь. Вошли трое. Может, еще кто был. Там, на лестнице. Антона прямо на пороге вырубили. Он к вешалке отлетел. Я бегом в коридор. Тьфу! Идиотизм. Ствол в лицо. Револьвер. «К стене, руки за спину!» Подчинился, тут не до героизма дешевого. Двое – к Антону. «Ты Белов?» Он за нос держится, молчит. Один ему по животу кулаком… Антон упал. Но не отвечает. Ох…

Андрей сделал пару глубоких затяжек.

– Я признался. Все равно б узнали. Чего надо спрашиваю. Я Белов. Те ко мне. "Баксы

где?" – «Вы чего, мужики? Какие баксы?» Один дубинкой мне по шее, видите след? «Пятнадцать тысяч. Быстренько покажи, чтоб дяденек не злить». Черт, а? Сказал. А куда деваться?… Потом показал. Вон, в баре. Один проверил, нашел. Меня – на пол, руки «скотчем» замотали. «Лежи тридцать минут. И не вякай никому. Сунешься в ментуру – в узелок завяжем».

– Ну, это обычно. Понты.

– Мне тогда не до понтов было. Ушли бы только. Они по комнате пошарили и на выход. Слава Богу, думаю. А тут Антон встрял. Зачем? Неужели не знал, что сейчас творится? Они про него и забыли. У меня в прихожей гантели, восемь кэ-гэ каждая. Он и дернулся, дурак. Вскочил и крайнему по башке, на! Тот на пол. Второй выстрелил, еб… Прямо в голову. Антон даже не вскрикнул. Те – своего под мышки и в лифт.

– Лифт что, стоял на этаже?

– Да. Я не видел, как они садились. Слышал, двери закрылись.

– Ты же лежал лицом вниз. Как же ты видел Антона?

– Повернул шею. Вот так.

Андрей изобразил.

– Ладно, дальше.

– Я поднялся кое-как, к соседям побрел. Позвонился носом. Михалыч дома оказался.

Помог.

– Ты все время дома при параде? – кивнул Гончаров на костюм Андрея.

– Нет, конечно. Я по делам собирался, когда Антон пришел.

– И ты не сказал ему об этом? Вы ведь сорок минут сидели.

– У меня время еще оставалось. Я ведь так планировал – кофе попьем и разойдемся.

Паша переглянулся с Белкиным. Оба поняли друг друга однозначно. История шита белыми нитками, и с хозяином квартиры предстоит не один час работы. Чего не хотелось ни тому, ни другому. Сегодня организм требовал обильного отдыха после вчерашнего банкета, который не закончился простым кабинетным застольем, а затянулся до пяти утра, после того как прикупившие в ларьке еще один пузырь «России» Гончаров и Казанцев решили навестить Белкина. Давненько не видались.

Костик в силу любвеобилия предложил подснять девочек, но Паша уговорил не осквернять светлый мужской праздник присутствием женских юбок. Девочки пусть останутся на годовщину Октября или на Новый год.

Вовчик не то чтобы обрадовался визиту, но негостеприимным хозяином выглядеть не хотел. Однако, опасаясь, что ребята потребуют еще и ночную дискотеку, предложил в качестве банкетного зала кухню.

Пили много и долго, отпустив себе грехи тем, что сегодня пьют не они одни, а весь уголовный розыск страны, начиная стажерами и заканчивая генералами. Генералы – в кабаках, что соответствовало их положению, остальные – там, где нашлось место.

Под утро, отягощенные «Россией» и домашним белкинским винцом, Паша и Костик уронили богатырские головушки на кухонный стол и вырубились. Белкин сумел дотащиться до кровати.

Впрочем, к чести гуляющих оперов, ровно в девять тридцать утра вся четверка сидела на

диване начальника районного уголовного розыска, пожевывая отбивающий перегар «Даблминт» и уставившись в пол, пряча припухшие глаза.

Шеф и сам старался не отрывать взгляда от телетайпной ленты, потому что если вчера чем и отличался от ребят, так это возможностью богатого выбора напитков и закусок на столе.

Поэтому, прочитав вполголоса информацию за прошедшие праздничные сутки, он отпустил ребят с Богом, стандартно напомнив про какой-то порядок. Чтобы все было в нем.

Убойщики не возражали против порядка, мечтая побыстрее добраться до вытрезвителя, а точнее – до таничевского дивана, и отдать дань Морфею. Дань отдавали где-то до часу дня, после чего прошвырнулись в столовку, а вернувшись откуда, получили по телефону сообщение о случившемся на территории района убийстве. До места добрались на машине вневедомственной охраны, следующей в попутном направлении.

Гончаров соскочил с подоконника.

– Все понятно. Иди одевайся. Поедем к нам.

Здесь не та обстановка.

Андрей затушил окурок и вышел в коридор.

– Ну и как? – спросил Казанцев.

– Тьфу…

В тесном коридоре приехавший медик, разложив свой инвентарь, склонился над трупом Антона. Заметив ребят, он кивнул головой и продолжил работу. Дежурных медиков было всего трое на город, из-за чего возникала очередь на долгие часы, но сегодня, если можно так сказать, повезло. Эксперты, занимаясь привычным делом, бороздили комнаты.

– Хозяина откатать надо, – напомнил старший криминалист, заметив движение в коридоре.

– Откатаем.

Андрей снял бежевый плащ, перекинул через пуку и, еще раз взглянув на лежащего, вышел из квартиры.

Паша на секунду задержался.

– Ну что? – поинтересовался он у медика.

Причина смерти была очевидна, но вопрос задавался в ожидании любой дополнительной информации.

– Выстрел в висок, но не в упор. Удивительно, но пуля в голове, оружие, вероятно, слабомощное.

– Калибр?

– Извините, голубчик…

– Понял, виноват.

– Нос сломан боковым ударом. Пока все. Гончаров догнал не ставших ждать лифта коллег. По обыкновению вопросы поквартирного обхода легли на участковых и оставшихся членов убойной группы – Лешу и Колю. По армейскому принципу, как самые молодые они исполняли черновую работу.

Ребята не обижались, все начинали с этого; в конце концов, любая профессия познается с азов. А вытрясти информацию из что-то видевшего свидетеля порой не так просто. И фронт приложения своих способностей здесь довольно велик. Кнут – пряник, страх – совесть. И все остальное.

Перед дверьми вытрезвителя притормозили. Образ отдела по раскрытию убийств не должен сочетаться с незаправленным диваном, переполненными мусорками и портяночным ароматом, кто бы в отдел ни заходил. Солидность фирмы, как и солидность человека, начинается с внешности. Это не рекламная догма, это общепризнанный факт.

В дороге молчали. Добрались на машине экспертов, благо она бездействовала. Первые удары бензиновой вакханалии пока не коснулись министерства, но на талоны на колонках посматривали недовольно, и тенденции милицейских водителей сократить маршрут отмечались повсеместно.

Двадцатилитровый талонный лимит отделенческих машин, бивший по престижу, но не по личному карману, в любую минуту все-таки мог ударить по кошельку, и ссылки водителей на невозможность того или иного маршрута воспринимались с пониманием. Заправляться за свои кровные не хочет никто, какой бы ни была причина поездки. «Ломают двери? Бьют рожу? Где-где? Извините, это далековато. У нас лимит. К приезду ответственного от руководства машина должна быть на ходу. А к вам направляем участкового. Пешком. Ждите».

Гончаров в темпе аллегро придал помещению более-менее благопристойный вид, после чего пригласил Андрея.

– Падай, потерпевший. – Белкин с ходу давал понять, что испытывает легкое недоверие к услышанной только что истории.

– Но я действительно потерпевший.

– Без сомнения. А как тот, Антон, кажется? Он ведь тоже потерпевший, верно?

– К чему это вы? Ваш сарказм…

– Кончай демагогию. Пришли к тебе, убили его. Доходит? Отпускай тормоза побыстрее. Слушаю про деньги.

– Про пятнадцать тысяч?

– Про три рубля.

– Спокойней, Вовчик, – вмешался Гончаров. – Не пори.

– Деньги я занял вчера, – довольно уверенно ответил Андрей.

– Зачем, у кого? Давай без наводящих. Только подробнее.

Андрей опять полез за сигаретами в лежащий на коленях плащ.

– У меня в Саратове приятель. Никитин Игорь. Он раньше в нашем доме жил, потом уехал, уже после армии, когда женился. Занялся коммерцией, так, где что подвернется.

– Спекуляция.

– Ну, так прямо сказать нельзя…

– Ладно, можешь сказать криво. Дальше.

– Неделю назад, где-то в прошлый четверг, он позвонил мне по междугородке. Сначала то-се, как жизнь, дела. Потом предложил сигареты.

– Чего-чего? Закурить, что ли?

– Нет, партию сигарет. Американских, фирменных. Он крутился на них последний год. Я знал. А тут куда-то он влип. Я поинтересовался, что там за проблемы, но он не ответил. Ему срочно, очень срочно потребовались деньжата. Поэтому он предложил мне партию сигарет по существенно сниженной цене. Я прикинул, посчитал. Неплохой вариант. Я мог заработать довольно приличную сумму, продай здесь сигареты по нашим расценкам. Даже оптом. Понимаете?

– Да что тут непонятного? Спекулятивная сделка, наказуемая в застойные времена в уголовном порядке.

– Спорный вопрос.

– Оставим это. Дальше.

– Игорь предложил всю партию за пятнадцать тысяч.

– Обкуриться можно. Ну-ну…

– Завтра я должен выехать в Саратов вместе с деньгами.

– Один?

– Один. С погрузкой Игорь помог бы. Ерунда какая-то…

– Не ной. Что дальше?

Андрей начал тереть подбородок, явно не зная, чем занять руки. С подбородка он перешел на виски, затем на лоб.

– Я не знаю… Я не знаю, на кого думать. Просто не укладывается…

– Укладывать тебя пока не просят. Излагай суть. Где взял деньги? Или они были?

– Нет, я действительно взял. У одного человека. Но я не хотел бы его называть. Понимаете, я не допускаю…

– Что-что?! – Белкин грозно свел брови. – Что значит «не допускаю»? А ты допускаешь, что сейчас можешь отправиться в ИВС по подозрению в убийстве? Тоже мне, хочу – не хочу. Заметь, бизнесмен, вас в квартире было двое, один теперь – труп. И история, тобой рассказанная, пока никакого объективного подтверждения не находит. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это ты допускаешь?

– Позвольте, вы думаете… Вы хотите на меня это повесить?

– Кончай бросаться киношными фразами. Не зли лучше. Тебя сейчас просят изложить суть всех заморочек – табачных там, валютных и прочих. Просят как человека. Просят изложить целиком. Це-ли-ком. Кто дал деньги?

– Ну…

– Кто?! – Белкин сопроводил вопрос рефлекторным ударом кулака по столу.

– Хорошо. Знакомый. Володя Бражник.

– Это фамилия или погоняло? Ну, в смысле, кличка?

– Фамилия. – Андрей сунул руку в свернутый плащ и извлек портмоне. – Вот его визитка.

– Бизнес?

– Охранное предприятие. Там же написано. Володя – юрисконсультант.

– Бандиты?

– Ну, почему сразу бандиты? Там как раз, в основном, бывшие мен… Извините, милиционеры.

– И что же они охраняют?

– Я конкретно не знаю. Кажется, стоянки, гаражные кооперативы, личная охрана.

– Все равно бандиты. – Белкин был ярым сторонником исключительно государственной машины обеспечения правопорядка. Все остальные для него были бандитами. – Когда он передал тебе деньги?

– Вчера. Я обзванивал до этого всех своих знакомых, но только он предложил помощь.

Причем это тоже не его деньги. Он занял их для меня.

– У кого?

– Он не говорил. Я связался с ним в субботу, объяснил тему, он обещал достать. Сам он такой суммой действительно вряд ли располагает. Он не так давно в фирме.

– Зачем же ты ему звонил? Андрей слегка смутился:

– Я ж говорю, всем звонил. Наудачу.

– Пока допустим. Где, когда и на каких условиях он передал тебе деньги?

– Вчера, в три часа дня, в своем кабинете.

– Глянь-ка, у него даже свой кабинет имеется. Гончар, пошли лучше в юрисконсультанты, тоже по кабинету получим. А ты не отвлекайся продолжай. Вы были вдвоем?

– Да, разумеется. Условия займа вполне жесткие – возврат всей суммы через пятнадцать дней плюс пять процентов сверху. Если от пятнадцати дней до месяца – десять процентов.

– А потом счетчик?

– Нет, я бы вернул деньги в срок.

Паша, вновь обустроившийся на подоконнике, ухмыльнулся:

– И каковы гарантии, что ты его не кинешь? Или он тоже по натуре Ванька-дурак?

– Что значит тоже? И почему вы считаете, что кто-то кого-то обязательно должен кинуть? Почему в деловых вопросах не могут присутствовать нормальные, человеческие, дружеские, конце концов, отношения?

– Потому что, уважаемый, ваши «дружеские» отношения в основном заканчиваются подобными сегодняшней историями. А свою пафосную трескотню оставь для будущих деловых партнеров. Я правильно понял, что, как его, Бражник дал тебе деньги под честное слово?

– Нет. Я написал расписку.

– Просто расписку?

– С гарантией. Что, если в срок сумма не будет возвращена, я оформляю на Володю свою квартиру и машину.

Последнее предложение было произнесено Андреем с явной неохотой и на пониженных тонах.

Белкин гоготнул:

– Ни-че-го… Человеческие отношения. Слышь, Гончар, дай мне три штуки на обед, в долг, под мою квартирку!

– Я полностью исключаю Володю…

– Исключай кого хочешь. Расписка была заверена?

– Да. У них рядом нотариальная контора. Володю там знают.

– Дружба, заверенная нотариально. Очень, очень дальновидно. Гончар, сейчас закончим, сбегаем в контору, скрепим наши дружеские отношения большой нотариальной печатью. Я хочу быть полностью уверенным в ваших ко мне чувствах. И всем буду говорить, что теперь Паша Гончаров – мой друг, вот мандат. Ничего, Андрюха, у вас дружба.

– Это формальность, не больше.

– Да, да, понимаю. Деньги он передал после нотариуса или в его присутствии?

– Мы пригласили его к Володе в офис.

– А говоришь, никого из посторонних не было. Н-да.

– Володя передал мне деньги, и мы расстались. Я заехал в валютник, поменял рубли на баксы и отвез их домой. Вот, собственно, и все. Сегодня я собирался ехать договариваться о помещении. У меня знакомый на складе.

– Опять знакомый. Кругом одни знакомые.

– Ничего не поделать. Бизнес.

Белкин достал чистый лист. Последующий час прошел в детальном изучении упомянутых Андреем знакомых, знакомых их знакомых, подробностей их сознательной жизни, в том числе и интимной, тонкостей характера и склонности к противоправным поступкам и бякам.

Утомившись, Володя передал эстафету Гончарову, а тот спустя еще час беседы – вышедшему из темноты соседней комнаты Казанцеву. Костик времени попусту не терял, восстанавливая там силы путем бесстыдного сна прямо на столе. Теперь за восстановление сил принялись коллеги.

Что касается полученной информации, то мнение у всех было одно: Белов – лох, из-за его глупости погиб абсолютно посторонний человек, убийство напрямую связано с юрисконсультантом или его бандитами-охранниками, и за сегодняшний вечер оно вряд ли будет раскрыто. И лучше не доводить эту самую информацию до вышестоящих инстанций, иначе приключится всеобщий аврал и немедленное реагирование. Что, как показывает практика, никогда и ни к чему хорошему не приводило, за исключением бестолковых действий и последующих взаимных обвинений в отсутствии опыта и профессионализма. Поэтому героическое «Будем брать!» сейчас лучше не произносить и не давать повода произнести другим. Молчание – золото. Время кричать «караул» еще не наступило. Отдохнем.

Хотя бы пару часов.