Инопланетяне в Гарволине

Приехав по названному адресу, кинохроника принялась выискивать упомянутый в тайном сообщении памятник природы, чтобы заранее выбрать наиболее подходящее место для киносъемок. К сожалению, ничего особенного обнаружить не удалось, в общем-то обычная роща, да еще небольшой сарайчик.

А телевизионщиков поставил на ноги сигнал о разыгрывающихся в рощице сценах, оскорбляющих общественную нравственность. Телевизионщиков предупредили, что такие сцены происходят преимущественно по ночам, затягиваясь иногда до пяти утра. Опоздав по своему обыкновению и явившись к одиннадцати, побив тем самым собственный рекорд опоздания, микроавтобус телевидения подъехал к рощице, когда там уже стояла машина кинохроники. Первым из микроавтобуса выскочил какой-то громадный детина и принялся спешно расставлять штативы, чтобы установить на них камеры и юпитеры. За ним попрыгали остальные.

Обе ветви средств массовой информации легко установили контакт.

— И вы здесь? — удивился оператор кинохроники. — Странно… А главное, незачем было беспокоиться, ведь могли бы все материалы от нас получить. Интересно, где же мужики с вилами?

Телевизионный деятель с удивлением взглянул на коллегу из конкурирующей фирмы.

— Меня тоже удивляет отсутствие мужиков, только на кой черт им вилы? Никогда не слышал, чтобы в оргиях применялись вилы.

— А чем же они станут защищаться?

— Защищаться? От кого? От девок, которых собираются… того…

Услышав о девках, которых собираются… того… к беседующим подтянулись остальные кинохроникеры. Прежде чем обе стороны обменялись имеющейся в их распоряжении совершенно тайной информацией, единственный из прибывших, знающий истинную причину вызова, громадный Веслав, успел вытащить все захваченное с собой телевизионное оборудование и разбросать его на большой территории. Одна из поставленных перед ним задач заключалась в том, чтобы затянуть время, погрузка же в микроавтобус дорогостоящего и тяжеленного оборудования наверняка потребует немало времени. Как минимум пару часов, если он, Веслав, не поможет.

Несколько озадаченные разноплановостью ожидающих их сенсаций, разбитные журналисты тем не менее решили духом не падать, а снимать все, что ни подвернется интересного. Пока же не происходило абсолютно ничего, не только интересного, но и вообще ничего. Да и никого не было поблизости, за исключением парнишки подросткового возраста, случайно пасущего поблизости коров. При виде неожиданно появившихся в глухомани столичных машин и разномастной публики, повалившей из них, парнишка позабыл о коровах и во все глаза уставился на приехавших. Вряд ли можно было признать оскорбляющим нравственность факт, что мальчишка пасет коров вместо того, чтобы сидеть на уроке в школе, но даже если с большой натяжкой и признать, факт этот не стоил того, чтобы из— за него мчаться сломя голову за тридевять земель.

Руководитель бригады кинохроники был очень недоволен.

— Наверняка опять ошиблись! — злился он. — У нас вечно путают. И теперь мы, как идиоты, вот примчались сюда вместо Беловежской пущи или какой другой…

С ним не согласился руководитель телевизионщиков.

— Никаких пущ! — твердо заявил он. — Из очень достоверного источника мы получили сообщение, что именно здесь.

— А что именно? — попытался поставить точки над «i» киношник.

Телевизионщику очень не хотелось признаваться, что их провели как мальчишек, и он старался напустить как можно больше туману.

— Трудно сказать. Официально одно, а из частного источника — совсем другое. Но источник достоверный.

— Возможно, собирались что-то организовать, да не вышло, — предположил киношник.

— Все возможно…

— Так что же, возвращаемся?

— Я бы не стал торопиться. Не мешало бы все-таки заполучить хоть какой-нибудь материал. Пусть даже хоть паршивый сенокос…

Кинохроника тоже пришла к выводу, что возвращаться с пустыми руками глупо, надо хоть что-то снять, пусть даже простое дерево. Хорошо бы старое. Стали озираться в поисках старого фотогеничного дерева, но как назло тут росли только самые обычные деревья неинтересного среднего возраста. Замусорена, правда, роща была основательно, но замусоренность наших лесов уже всем надоела, не та тема, чтобы привлечь внимание широкой общественности.

— Проедем куда подальше, — решил глава бригады кинохроники, но, оглянувшись на свою машину, увидел, что из нее уже вытащено все оборудование. Это была заслуга Веслава. Свою первую задачу он выполнил; рассеяв по лесу оборудование своей бригады, он принялся за оборудование кинохроники и с ним тоже отлично справился, тем самым лишив и ее возможности сдвинуться с места в ближайшие час-два.

Ошеломленный трудолюбием коллеги из дружественного учреждения, кинооператор позволил себя уговорить немного прогуляться по ближайшим окрестностям с целью изучения натуры. Но не успел он и шагу шагнуть, как кто— то из телевизионщиков громко вскрикнул:

— О! Глядите!

Проследив за указующим перстом телевизионщика, журналисты увидели, как из-за деревьев в некотором отдалении от них выскочила женщина, производящая впечатление абсолютно голой. И молодой. Всего одно мгновение виднелась ее изящная фигурка на фоне лесной зелени, тут же из этой зелени вытянулись две мужские руки и втянули несчастную обратно в чащу.

Если кто из столичных журналистов не совсем проснулся, если кто зевал и почесывался, то теперь все в мгновение ока, стряхнув с себя лень и оцепенение, превратились в энергичных охотников за сенсациями. Кинохроника отказалась от поисков другой натуры. Похоже, коллеги из телевидения были лучше информированы…

Женская фигурка опять мелькнула среди деревьев, и обе творческие бригады, не сговариваясь, кинулись в том направлении. Голая баба в лесу под Гарволином — это совсем не то, что, например, сто голых баб на пляже в Сопоте. Наверняка тут что-то происходит, может, и в самом деле удастся снять интересные кадры.

Облава организовалась сама собой с потрясающей оперативностью. Облава из самых что ни на есть благородных побуждений, можно сказать, облава по зову сердца, ибо следовало немедленно установить, кто же заставляет бедную женщину в таком виде метаться по лесу. Облава не на женщину, а на преследующие ее преступные элементы, наверняка позволяющие себе и многое другое, оскорбляющее общественную нравственность. Найти негодяев, заснять их преступные деяния и… получить премию.

Руководствуемые столь благородными побуждениями, пыхтя и сопя под тяжестью подхваченных на ходу камер, журналисты со всех сторон пытались подобраться к лесной нимфе, но это оказалось очень непросто. Нимфа появлялась и исчезала внезапно, что весьма затрудняло охоту на нее. Никому даже толком не удалось разглядеть женщину. Понятно было лишь одно — она совсем голая и она от кого-то скрывается. Значит, правда, где-то здесь и в самом деле происходят бандитские оргии. Интересно, почему именно под Гарволином?

На лесной дорожке у другого конца полянки стоял «вартбург» фоторепортера. От всех остальных участников облавы его скрывала лесная чаща, ибо обе машины средств массовой информации въехали на полянку по другой дороге, более удобной. Сарайчик, представляющий собой гвоздь программы, находился как раз на полпути между ними.

Мрачный фоторепортер всеми силами старался держать невесту на возможно большем расстоянии от зрителей и как можно ближе к своей машине. И с каждой минутой мрачнел все более. Он не предполагал, что охотников на Марысю окажется так. много. А Марыся, уже не сомневаясь в горячих чувствах, пробужденных ею в любимом мужчине, старалась вовсю, понимая, что ревность лишь еще более укрепит эти чувства.

Фоторепортер старался всячески помогать невесте. Умело руководя ее действиями, вовремя то показывая издали девушку, то втаскивая ее за очередной куст, он завлек многочисленных охотников в глубь леса. Охотники уже не сомневались, что девушку преследует негодяй, она же пытается от него убежать. Ошалев от страха, несчастная не видит целого табуна спешащих ей на помощь честных людей и, скрываясь в гуще леса, очень затрудняет их задачу. Трудности не остановили благородных защитников жертвы насилия, они продолжали стремиться ей на помощь.

Поначалу секретарша с удовольствием выполняла свою задачу и от души веселилась, видя, как ревнует влюбленный фоторепортер и как увлеклась ею вся эта стая журналистов. Но постепенно она стала уставать, к тому же некоторые из преследователей излишне, по ее мнению, приблизились к ней. Взглянув на часы на обнаженной руке, девушка решила — пора! Убедившись, что ее все видели, она вбежала в сарайчик через дверь, схватила лежащую там свою одежду и выскочила через стену — две доски там специально отодрали, они держались лишь на одном гвозде — прямо в объятия возлюбленного. Придерживая одной рукой девушку, фоторепортер второй рукой вставил доски на место, и оба бросились к его автомашине. По дороге молодой человек весь пылал от справедливого гнева. Зубы его сами собой скрежетали, глаза метали молнии. Секретарша таяла в объятиях любимого.

В машине он был вынужден выпустить ее из объятий, включил скорость, отпустил сцепление и нажал на газ. Дверцу захлопнул, когда на спидометре было уже пятьдесят.

— Марыся, ты просто золото! — крикнул с заднего сиденья редактор, который весь извелся от волнения. — Блестяще провела операцию! С меня поллитра… Ох, глупости говорю. Проси что хочешь, бриллиантовое колье, звезду с неба…

— Талон на телевизор, — перебила девушка и, обратясь к фоторепортеру, попросила: — Остановись на минутку где-нибудь, надо же мне одеться. Не могу я выйти в таком виде на рыночной площади в Гарволине.

Фоторепортер подумал — выйди Марыся в таком виде на гарволинской площади — и пусть приземляются хоть десять межпланетных кораблей, на них никто не обратит внимания. Однако вслух такого говорить не стал.

Неумело, в спешке организованная облава упустила зверя. Правда, обнаженную женскую фигуру проследили до входа в какой-то сарай, и даже вслед за ней в сараюшку с разбегу вскочили два охотника. В сарае было темно. Осмотревшись и не увидев преследуемой, один из преследователей выскочил обратно, другой же задержался на минутку. Этого оказалось достаточно для того, чтобы включился скрытый проектор. По старой простыне, висящей на одной из стен сарая, побежали завлекательные картинки. Изумленный вскрик коллеги заставил его товарища вернуться в сарай.

Не веря глазам своим, оба какое-то время пялились на кадры фильма, потом, вспомнив об остальных, спохватились и выскочили из сарая. Лес огласился их громкими призывными, хотя и не очень вразумительными криками:

— Люди!!! Помереть мне на этом месте!!! Скорее сюда!!!

Вот каким образом участники эксперимента получили в свое распоряжение как минимум сорок пять минут полной свободы действий. Обе творческие бригады в полном составе застыли перед простыней, заменяющей экран. Дополнительным, непредусмотренным организаторами эксперимента зрителем оказался коровий пастух, в полном ошеломлении наблюдавший сначала приезд в его тихую рощицу двух столичных машин, потом общую суматоху и облаву, а теперь вот это потрясное кино…

В соответствии с графиком операции космический корабль уже должен был стартовать с укромной лесной полянки, вот почему руководитель эксперимента так волновался и подгонял фоторепортера.

Как впоследствии выяснилось, они напрасно торопились, со стартом у экипажа произошла заминка. Виновницей ее явилась гигантская тыква. Нет, сама по себе она была незаменима и, будучи надетой на голову спортсмена-тяжеловеса, придала последнему идеально нечеловеческий облик, тем более что в самой середине так называемого «лица» пришельца торчал хвостик, оставшийся от стебля, на котором тыква некогда росла. К сожалению, выяснилось, что, напялив на себя тыкву, автоматический подъемник не был в состоянии не только поднимать, но и вообще сидеть в нормальной позиции. Мешала крыша вертолета, спортсмен просто не умещался в машине с тыквой на голове. Пришлось посадить его прямо на пол, и, растолкав своей тыквой остальных пришельцев, которые забились по углам, спортсмен заявил — он ничего не видит и не ручается, что не выпустит из рук рукоятки лебедки. Естественно, такого нельзя было допустить, никто из астронавтов не желал рисковать жизнью. Озадаченные путешественники долго думали и пришли к такому решению: в Гарволин подъемник полетит в своем натуральном виде, без тыквы на голове. По прибытии на место опустит платформу с пришельцами и только после этого напялит на себя тыкву, что вполне было в его силах.

С проблемой справились, но решение ее тем не менее заняло какое-то время, что и явилось причиной некоторой задержки старта. Вот так в самом начале и выбились из графика…

Редакционный «фиат» без особой спешки въехал на рыночную площадь Гарволина и затормозил на стоянке. Из него вышли трое: уже немного успокоившийся редактор, фоторепортер и нормально одетая секретарша. Редактор с секретаршей сразу же направились в кафе, фоторепортер замешкался, извлекая из багажника фотооборудование.

В кафе за столиком у окна, откуда открывался великолепный вид на всю площадь, их ждал замдиректора Центра по изучению общественного мнения. От ожидания и волнения он весь извелся.

— Ну, наконец-то! — прошептал он трясущимися губами. — Я уже думал — вы никогда не приедете. Ничего не происходит или это я просто ничего не вижу? Наши люди будут в зале ожидания автовокзала. А ваши?

— А мы здесь! — немного удивленно ответил подоспевший фоторепортер, расставляя у окна свои фотоаппараты.

— Нет, я спрашиваю, где остальные?

Пододвинув секретарше стул, редактор сел и сам шепотом ответил:

— А остальные везде. Попрятались. Кинохроника и телевидение пока в лесу, возможно, как увидят вертолет — примчатся.

Взглянув на часы, редактор что-то подсчитал в уме и добавил:

— Думаю, минут через сорок они будут в состоянии заняться работой.

Перешептывание заговорщиков перебила официантка, подошедшая принять заказ.

— Надо будет сразу расплатиться, — сказал фоторепортер после ее ухода. — Потом можем не успеть…

— Ага, вижу наших! — воскликнул редактор, заметив двух мужчин, прогуливающихся у магазинных витрин.

Замдиректора чуть не вышиб лбом стекло, кинувшись разглядывать «наших».

— Это которые? Вон те, с сумками? А что у них там? Зачем им такие? И вот эти штуки…

— Какие штуки? — не понял редактор.

— Ну, вроде букетов, которые они держат в руках. Будут цветы преподносить?

Пришлось редактору раскрыть производственную тайну:

— Да нет же, это микрофоны, замаскированные под букеты. А в рукаве проходит провод…

— И что, они обо всем знают? Вы ввели их суть эксперимента? — нервно допытывался замдиректора.

Редактор в ответ рассмеялся, тоже нервно.

— Как бы это вам понятнее объяснить… Мы сообщили им, что на площади будет происходить нечто интересное, а их задача — изучать реакцию граждан на происходящее и записывать их высказывания на магнитофонную ленту. О сути эксперимента им не сообщили, сказали — нечто чрезвычайно интересное, но, тсс, это военная тайна, мы сами узнали по знакомству, чтобы никому ни словечка. В общем, туману мы напустили порядочно, они так толком ничего и не поняли.

Оставив в покое газетчиков, замдиректора Центра принялся расспрашивать о представителях других средств массовой информации, телевидения и кинохроники, которым тоже предстояло освещать ожидаемое событие.

Туг редактор темнить не стал и рассказал все как есть: обе творческие бригады он держит в рощице под Гарволином, недалеко, в нужный момент успеют подтянуться сюда. Замдиректора чрезвычайно интересовали все обстоятельства разыгранного в рощице фарса, он принялся расспрашивать о технических деталях.

— И что, кинопроектор включается автоматически? Ведь для этого нужно электричество. Вы подвели к сараю электричество?

— Слишком много хлопот! — возразил редактор. — Правда, поначалу хотели попросить военных протянуть линию, а потом обошлось. Кинокамера работает на батарейках. Смотрите, об этом никто не должен знать!

От восторга замдиректора захлебнулся кофе и закашлялся. Вспомнив о своих служебных обязанностях, секретарша с силой ударила его несколько раз по спине. Обретя способность говорить, замдиректора поинтересовался:

— А откуда?..

Редактор шепнул ему что-то на ухо и немного громче добавил:

— У нас связи… А вы себе и представить не можете их достижения в области науки и техники. Чего только у них нет!

В этот момент фоторепортер, не отрывающийся от окна, больно ударил его под столом в косточку. Вовремя ударил. Еще немного — и позабывший сам о конспирации редактор проболтался бы, что это подчиненный замдиректора Центра по изучению общественного мнения социолог пан Здислав был инициатором хитрой выдумки и организовал все эти чудеса науки и техники через своего военного брата. Дернувшись от боли, редактор спохватился и придержал язык, пробормотав:

— Так что у нас связи… частным порядком… военная тайна…

А поскольку, говоря это, он в замешательстве пялился на секретаршу, замдиректора сделал вывод, что имеет честь сидеть за одним столом с современной Матой Хари, и перестал задавать опасные вопросы. От военных тайн лучше держаться подальше…!

— Боже, как я волнуюсь! — перешел он на безопасную тему. — Как волнуюсь! Долго еще?

— Спокойно! — сам жутко взволнованный, нервно произнес редактор. Оторвав взгляд от секретарши, он глянул на часы и проинформировал: — По графику должны появиться через десять минут.

От волнения он не мог усидеть на месте. Вскочил со стула, опять плюхнулся на него. Молчать он просто не мог и принялся болтать о том, что приходило в голову. Замдиректора узнал, что редактор лично проследил за отправлением вертолета, лично проверил, все ли снаряжение астронавтов было погружено в него, самих же астронавтов он, тоже лично, еще раз проинструктировал — опять взгляд на часы — ровно один час и пять минут назад. Потом оставил команду и помчался в рощицу на редакционной машине. Уж очень его беспокоило то, что там происходило. И надо сказать, Марыся — тут обожающий взгляд на девушку — справилась со своим заданием просто блестяще, с помощью бравого фоторепортера…

— Кстати, — вспомнил фоторепортер, — а мой «вартбург» так и остался стоять в лесу.

— Не волнуйся, милый, — успокоила его секретарша. — Потом съездим за ним, я не забуду.

Редактор наконец замолчал, и все четверо выжидающе уставились в окно.

Двое мужчин на скамейке у автовокзала передвинулись в тень. В сотый раз взглянули на часы, потом на небо.

— Могли бы и поторопиться, — пробурчал один из них. — Солнце печет, холера, того и гляди получишь солнечный удар.

— Да, и пиджак не снимешь, — поддержал его жалобы коллега. — Надо было протянуть провод через рукав рубашки.

— А теперь уже поздно, вот-вот прилетят. Не станешь же при всех разоблачаться?

Тяжело вздохнув, второй поинтересовался:

— А ты хоть знаешь, что прилетит? Я так толком ничего и не понял: что-то такое особенное, сказали, а что именно?

— Я тоже не знаю, — ответил первый. — Да и никто не знает. Сообщили только, что такое… нетипичное, ни на что не похожее, а о подробностях расспрашивать запретили. Военная, мол, тайна…

Прогуливающиеся по рыночной площади, каждый отдельно, мужчины с букетами нечаянно встретились у витрины одного из магазинов. Витрина была оформлена самым изысканным образом: посередине декоративный цветочный горшок с пеларгонией, на заднем плане, украшенном несколько выгоревшей материей красного цвета, на всеобщее обозрение выставлены портреты государственных мужей, собственных и дружественных, а под ними образцы товара: свитер неопределенного размера в грязно-серые и бордовые полоски и пиджак в зеленую елочку, тоже очень странного размера: неимоверно длинный, неимоверно узкий в плечах с неимоверно короткими рукавами. Рядом с пиджаком, вероятно для создания колорита, валялось нечто грязно-желтого цвета, очень похожее на забытую в витрине половую тряпку, в которой, присмотревшись внимательнее, можно было все-таки распознать шейный платок.

Внимательно разглядывая горшок с пеларгонией, один из мужчин спросил, стараясь не шевелить губами:

— Ты хоть знаешь, что здесь должно произойти?

— Никто не знает, наверху запроектировали и нам спустили, — так же конспиративно ответил второй и, не выдержав, поинтересовался: — Как ты думаешь, какой это размер?

— Нетипичный, — наверное, для инвалида. А говорили, что-то будет приземляться. Здесь, на рыночной площади.

— Знаешь, мне кажется…

— Что?

Оглянувшись и убедившись, что на них никто не обращает внимания, оба конспиратора еще внимательнее уставились — один на пиджак, другой на пеларгонию — и продолжили обмен мнениями.

— Кажется мне… раз нам ведено заниматься исключительно реакцией людей, значит, предполагают — у кого— то что-то нечаянно вырвется.

— Думаешь, шпионов ищут?

— Если ищут таким вот способом, глупее не придумаешь.

— Целиком и полностью согласен с тобой. Вот почему думаю — здесь другое. Нечто совсем новое, неожиданное, и поэтому мне самому интересно.

— Мне тоже. Скорей бы уж начиналось.

Обменявшись мнениями, они отцепились наконец от неинтересной витрины и разошлись в разные стороны.

Редактор в четвертый раз за последние четыре минуты взглянул на часы и озабоченно произнес:

— Опаздывают. Езус-Мария, что там случилось? Уже должны быть здесь.

— Ты в каком состоянии их оставил? — поинтересовался фоторепортер.

— Не беспокойся, уже одетыми. И оружие у каждого на изготовку, так что оставалось только загрузиться в вертолет. Я не стал дожидаться, пока погрузятся.

— Ну тогда я не знаю… А с другой стороны, хорошо, что их еще нет.

— Почему?

— Потому что мы плохо рассчитали время, — признался фоторепортер, — и камера включилась с опозданием. Еще как минимум четверть часа никакой силой телевизионщиков и киношников из сараюшки не выгонишь.

— В таком случае ты прав, — согласился редактор с коллегой. Согласился на словах, в глубине души он отдал бы все, чтобы наконец началось действо, которого он ждал всю жизнь. А на киношников и телевизионщиков ему, если честно, глубоко наплевать.

Совсем по-другому относился к упомянутым выше институциям замдиректора Центра по изучению общественного мнения. При одной мысли, что их может не оказаться на месте в нужный момент, он чуть было сознания не лишился, ведь тогда все мероприятие теряло для него всякий смысл. И теперь, встревоженный до крайней степени, он уже и сам не знал, что предпочел бы увидеть первым: приземляющийся космический корабль или самые что ни на есть привычные машины кинохроники и телевидения. Он попытался что-то сказать коллегам, но от волнения так заикался, что те его не поняли.

Полное спокойствие сохраняла лишь секретарша, в которой личная радость от одержанной победы всецело затмевала все служебные эмоции. Девушка взяла на себя миссию успокоить взволнованных мужчин.

— Не стоит так волноваться, — сказала она. — Известно ведь, что всегда в последний момент что-то обязательно случится. Но у них же там полно всяких механизмов, а при них механики, справятся… Сейчас прилетят, вот увидите. Это во— первых. Во-вторых, телевидение и кино и в самом деле немного запоздают, вот и хорошо, что те еще не прилетели. Ну и в— третьих, я никуда не пойду, останусь здесь и попридержу столик. Ведь должна же у нас быть какая-то база…

Вроде бы ничего особенного не сказала, но каким-то таинственным образом эти простые слова успокоили ее товарищей по столику. Фоторепортер опять позвал официантку.

И тут вдруг в голубом безоблачном небе появилась маленькая блестящая точка. Она напоминала неподвижную искорку, повисшую в безбрежном пространстве. Но вот искорка стала постепенно расти и снижаться.

Первой увидел ее замдиректора Центра по изучению общественного мнения и от неожиданности опрокинул только что поданную ему официанткой чашку с кофе.

— Вот они! — крикнул он, срываясь с места. Редактор успел схватить его за руку.

— Спокойно! — прошипел он. — Без паники. Всем сидеть на местах, мы можем только смотреть. Не привлекать к себе внимания!

Замдиректора послушно шлепнулся на свой стул, не сводя глаз с искорки, блистающей на безмятежном небосклоне. Фоторепортер принялся незаметно доставать из-под стола свои аппараты, по очереди обвешиваясь футлярами. Делал он это не торопясь, чтобы не привлекать внимания посетителей кафе.

— А что будет, если их не заметят? — нервничал замдиректора.

— Не беспокойтесь, это исключено, — ответил редактор. — А Весь там зачем?

Серебряная точка медленно спускалась…

Тщательно спрятанный в листве растущих поблизости деревьев и нацеленный на заменяющую экран простыню, крытый проектор вышел из строя за несколько секунд до окончания фильма. Сбившаяся в кучку посередине сарая окаменевшая толпа зрителей испустила единый общий вздох и пошевелилась. Оператор Веслав, на которого возложили ответственность за успех акции, первым вышел из сарая, ощущая в себе нечто вроде претензии и бормоча сквозь зубы:

— Могли бы, такие-сякие, хотя бы рассказать, чем все закончится…

Убедившись, что скрытый проектор остался скрытым и его нельзя обнаружить, он поднял глаза к небу и замер. На небе сияла медленно увеличивающаяся искорка.

Веслав был человеком серьезным, ответственным и к своим обязанностям относился добросовестно. Конечно, скрытая камера могла в любой момент заработать и показать конец захватывающего фильма — как оператор, он знал, что такое бывает, но понял — больше медлить нельзя. Вот почему, когда остальные зрители, нехотя, оглядываясь и медля, стали покидать сарай, половина оборудования уже была перенесена Веславом в машины. Правда, телевизионный штатив оказался в «ниссе» кинохроники, а юпитеры киношников — в телевизионной машине, но этого никто не заметил. Весь грудился как черт!

— А ну быстрее! — страшным голосом подгонял он коллег. — Видите же, там что-то летит. Необычное! Пошевеливайтесь!

Коллеги, огорошенные всеми сенсациями дня — остатками оргии преступников в виде голой бабы среди лесной чащобы, а потом потрясающей оргией на старой простыне, — подгоняемые теперь дикими выкриками Веслава, послушно кинулись по машинам, не способные ни на какие самостоятельные действия, а тем более протесты. Блюдя свое достоинство, руководитель телевизионной группы взглянул на небо и подтвердил:

— Действительно, что-то летит.

— Не столько летит, сколько садится, — поправил его любознательный электрик кинохроники. — И похоже, прямо на крыши городка.

— О, есть надежда — вдруг катастрофа! — обрадовался руководитель телевидения. — Поспешайте, хлопцы, вдруг удастся заснять!

И машины помчались на максимальной скорости в направлении Гарволина. В каждой из машин руководитель соответствующей бригады чувствовал, как в нем нарастает желание свершить нечто необычное, заснять еще никем не заснятые сцены. Не такие, ясное дело, которые они только что видели в сарае, но не менее завлекательные.

Через три минуты, еще не успев опомниться, оба творческих коллектива оказались в самом центре Гарволина.

Меж тем серебряная точка превратилась в странный серебристый предмет и недвижно зависла над центральной площадью Гарволина. В окно кафе было видно, как к автовокзалу подъехал автобус и стоящие в очереди пассажиры приготовились втискиваться в него. Первые были слишком озабочены стремлением поскорей занять место и не обращали внимания ни на что другое, последние же начали задирать головы и один другому указывать на диковинный предмет в небе.

— Он у вас что, действительно летит беззвучно? — изумленно прошептал за столиком кафе замдиректора Центра — Звук специально приглушен, — объяснил тоже шепотом редактор, из последних сил стараясь приглушить в себе эмоции. — Гениальный пилот, глядите, как изумительно снижается! В точности так, как мы уславливались.

Тем временем необычное явление было замечено многими, большинство голов на рыночной площади были задраны вверх. Все молча таращились на непонятный серебристый предмет, немного напоминающий толстое веретено, вверху которого вращался большой светящийся круг. Второй круг, поменьше, поблескивая на солнце, вращался с другой стороны веретена. Веретено висело над центром площади, постепенно снижаясь.

Уже вся автобусная очередь заметила диковинку, и темп посадки существенно замедлился. Не понимая причины этого, водитель глянул на очередь, увидел задранные вверх головы и вышел из кабины.

— Вертолет, что ли? — вслух произнес он не очень уверенно.

— Какой, к черту, вертолет? — отозвался кто-то из пассажиров. — Где пан видел бесшумный вертолет? Уж скорее спутник.

— Для спутника оно слишком маленькое, — с сомнением заметил кто-то.

В числе пассажиров был варшавский архитектор, приехавший в Гарволин в служебную командировку с целью осуществления авторского надзора над строительством серьезного объекта. Он уже занес ногу на ступеньку автобуса, но, услышав слово «спутник», обернулся и так и застыл с задранной ногой.

— Спутник совершает посадку в Гарволине? — с полнейшим недоумением произнес он.

Стоявшая за архитектором в очереди толстая баба с корзиной, полной цыплят, вдруг очнулась, оторвала тупой взгляд от серебряного чуда и, решительно оттолкнув архитектора, влезла в автобус, ворча:

— А мне плевать, спутник это или еще что, мне ехать пора.

Архитектору тоже надо было ехать, но он подумал — служба подождет, такое не каждый день увидишь. Вдруг ему раз в жизни повезло и он стал свидетелем уникального явления? Ведь вот этот невиданный аппарат, плавно скользящий вниз, и в самом деле ни на что не похож.

И он отошел в сторонку, чтобы не мешать остальным пассажирам садиться в автобус.

Желающих садиться, однако, было немного. Те, что еще стояли на остановке, забыли о своем намерении ехать. Те же, которые уже сели, услышав слово «спутник», принялись выглядывать в окна, сгрудившись по одну сторону автобуса, и даже сделали попытку выйти из него.

В автобусе поднялся невообразимый гвалт.

— Кто сказал, что это спутник?

— Смотрите, космический корабль, лопнуть мне на этом месте!

— Американский или русский?

— Что вы на меня навалились, проше пана? Грубиян!

— А на кого мне наваливаться? Ишь какая, своей головой всю видимость закрыла! А ну убери ее из окошка!

— Как же, разбежалась! Может, мне ее вообще отрубить ради вашего удовольствия?

— Глядите, пани Высоцкая, ведь это ни на что не похоже!

— Вы правы, милочка, прямо не от мира сего.

— Свят, свят, с нами крестная сила!

— Ну что за народ! Каждый сам норовит поглядеть, другому не дает!

— Куда же вы выходите? Автобус вот-вот отправится, и останетесь вы, как дурак, с этим спутником!

— Никуда не отправится, глядите, шофер тоже вылез!

Теперь давка в дверях автобуса возникла в обратном направлении, все спешили выйти наружу. Выскочив из автобуса, тут же задирали головы и пялились на диковинку.

Напрямик через поля к городу мчались несколько мальчишек, сбежавших с уроков для того, чтобы половить рыбу. Издали увидели они в голубом небе странную летательную конструкцию и помчались к тому месту, где она снижалась. По дороге они успели перекинуться своими соображениями относительно странной конструкции, даже немного подрались. Разногласий о космическом происхождении летательного аппарата не возникло, расхождения появились по поводу его конкретной принадлежности. Одни утверждали, что он летит с Марса, другие — из Советского Союза.

Сдержанно урча, таинственный космический аппарат совсем снизился, его брюхо коснулось асфальта площади. Светящийся вибрирующий круг наверху еще какое-то время так же крутился, как и в полете, затем его вращение замедлилось, хотя блеск по-прежнему ослеплял, соперничая с солнечным блеском. Затем с ним что-то произошло, вроде бы один световой круг сменился другим, несколько меньшим по размеру, но вращающимся с большей скоростью. Именно этот круг приковывал взоры людей, удерживал их, как магнит, мешая разглядеть остальные детали летательного аппарата.

Теперь он уже неподвижно стоял на рыночной площади, но по-прежнему ничего не происходило.

Не приоткрылась дверца, не дрогнули оконные стекла. Точнее, никаких дверец видно не было, стекла же просматривались отдельными фрагментами в самом верху космического корабля, если это были действительно стекла, а не что-нибудь необычное, их напоминающее. Во всяком случае, сквозь них не удавалось разглядеть, что происходило внутри — очень мешал вращающийся световой круг.

Люди на площади стояли неподвижно, в полном ошеломлении, и молча ждали — что же дальше будет.

У кого-то вырвалось:

— Без экипажа? Дистанционное управление?

Никто не ответил. Все замерли в напряженной тишине. Ее нарушил цокот копыт. Из боковой улочки показались две лошади, запряженные в телегу. Возница глянул на людей на площади, перевел взгляд на космический аппарат и, резко натянув вожжи, остановил свой экипаж. Кони с удовлетворением восприняли неожиданный передых.

Все эти живые картины наблюдали сквозь окно кафе редактор и замдиректора Центра по изучению общественного мнения. После недавно испытанной неимоверной тревоги — не сорвался ли эксперимент? — они вроде как расслабились и позволили себе пассивно наблюдать за происходящим. А возможности наблюдать были, вид из окна открывался на всю площадь.

Пока она еще не полностью была забита народом, толпы собрались лишь на автобусной остановке да перед мясным магазином, где люди в очереди ждали поступления хоть какого— нибудь товара.

Фоторепортер со своими фотоаппаратами уже шнырял по площади, выискивая подходящие объекты для съемки.

Даже если бы самый обыкновенный вертолет ни с того ни с сего вдруг вздумал приземлиться на городской площади, он не мог бы не привлечь внимания. То же, что приземлилось в данном случае, совсем не походило на обычный вертолет. Нет, оно ни в коем случае не могло быть вертолетом! Оно вело себя так, что даже дети не решались приблизиться к нему, хотя стояло неподвижно и вроде бы ничем не угрожало людям. Впрочем, детей на площади было немного, одни младшеклассники. Старшеклассники пока еще сидели на уроках в школе.

Вдруг по правому борту таинственного аппарата медленно закрутились три блестящие металлические пики, на концы которых были насажены блестящие же металлические шары. Покрутились немного и остановились, после чего стали вращаться три точно такие же пики с другой стороны таинственного аппарата. Площадь, издав громкое коллективное «Ох!», опять недвижно замерла.

В этот момент из боковой улочки на площадь вырвались запыхавшиеся подростки, те самые, что сбежали с уроков.

— Да нет же, это действительно марсиане! — воскликнул бывший сторонник Советского Союза.

Его громкий крик как бы пробудил толпу на площади. Люди зашевелились и стали осторожно подтягиваться к космическому кораблю, однако держась от него на порядочном расстоянии. Смелости набрался лишь столичный архитектор. Оторвавшись от толпы, он сделал несколько шагов к машине. При виде такой безумной храбрости общественность сочла нужным отреагировать. Из толпы раздались предостерегающие крики:

— Куда прешь? Поберегись, неизвестно ведь, что это такое!

— Погоди, пан, посмотрим, что из него вылезет!

— Назад, назад!

— А я вам говорю, это летающая тарелка!

— Какая там тарелка, совсем на тарелку не похоже!

— Скорее уж летающая миска!

— Езус-Мария, люди, глядите, какие-то марсыанцы прилетели! Только их не хватало!

— А это не атомное? — забеспокоился кто-то. — Вдруг взорвется?

— Не дай Бог, типун тебе на язык!

— Нет уж, я на всякий случай отойду подальше, — нервно заявила молодая мамаша, которая со своей коляской стояла в первых рядах зевак. И она принялась задом выбираться из постепенно увеличивающейся и напиравшей толпы.

— А вы бы, милочка, вообще отсюда ушли, — посоветовала сердобольная старушка. — Неизвестно ведь, что там. Вдруг на ребеночка повлияет?

Вслушиваясь в эти выкрики, архитектор нерешительно остановился. Постояв немного в одиночестве на нейтральной полосе между толпой и прилетевшим кораблем, подобно витязю, собирающемуся вступить на виду всего войска в решительную схватку с рыцарем противника, он, видимо, раздумал вступать в схватку и вернулся в лоно своего войска, то есть в толпу на площади. Возвращаясь, он наступил на ногу какому-то высокому мужчине, не отрывавшему взгляда от блестящего аппарата и то и дело протиравшему очки кусочком замши, чтобы лучше видеть.

Это был историк, возвращавшийся из служебной командировки в Люблин к себе в Варшаву. Будучи убежден, что пересадка в Гарволине сделала его свидетелем эпохального события, историк старался разглядеть и запомнить все детали космического корабля, чтобы потом поведать потомству.

Вскрикнув от боли, историк подпрыгнул, потом той же замшей протер оставшийся на ботинке пыльный след и таинственно прошептал архитектору:

— На всякий случай. Мало ли что… а вдруг это радиоактивно?

— Не может быть! — энергично запротестовал архитектор. — Ведь там люди!

— Почему вы думаете, что люди?

— А кто же еще? Не марсиане же в самом деле!

— Ну, не знаю, не знаю… Говорят, на Марсе вообще ничего и никого нет…

Не закончив фразы — помешала вдруг попавшая неизвестно откуда в рот какая-то травинка, — историк попытался вытащить травинку изо рта, но она сама выскочила. Оказалось, травинка торчала из букета, запакованного в газетную бумагу, а букет держал какой-то юркий тип, проталкивающийся сквозь толпу. А по толпе волнами понеслось, повторяемое на все лады:

— Марсиане! Это марсиане! Марсиане к нам прилетели!

И вдруг все опять замерло. Замолчав, люди напряженно вглядывались в верхнюю часть марсианского звездолета, где что— то вроде бы пошевелилось. Возможно, этого никто не заметил бы, если бы не посыпавшиеся вдруг из того самого места золотистые искры под все еще вертящимся световым кругом. Движение сопровождалось чуть слышным непонятным звуком, напоминавшим то ли урчание, то ли скворчание. Его и не расслышали бы, не повисни над площадью мертвая тишина. Урчание продолжалось, но ничего не происходило. Это было совсем уж страшно. Толпой постепенно овладевал ужас. Еще немного — и люди бросились бы врассыпную, круша все на своем пути, но напряжение сняло прибытие автобуса. Нормальный рейсовый автобус, ни о чем не подозревая, прибыл в назначенный расписанием срок. Из него стали выходить пассажиры. Уже издали они заметили, что на площади происходит что-то необычное, вот и спешили, подталкивая друг друга, выбраться поскорее.

Увидев подкрепление, люди на площади немного успокоились, да и как броситься врассыпную, когда сзади напирают вновь прибывшие? А те принялись расспрашивать, что тут происходит и что такое вон там светится.

Весть о событии на рыночной площади с быстротой молнии разнеслась по городку. Народу все прибывало.

Заведующий аптекой, занимавшей нижний этаж углового здания на площади, вышел из-за прилавка, привлеченный необычным сборищем. К аптеке вели три ступеньки. Остановившись на верхней, пан Юзеф, не веря своим глазам, смотрел на неземной космический корабль, не зная, что и думать. Не далее как накануне он прочел в толстом журнале подборку статей, посвященную космическим исследованиям, из которой явствовало, что на встречу с развитыми формами жизни во Вселенной нет никаких надежд. Развитые формы обитают лишь на нашей грешной Земле и нигде более. Надо сказать, такое заключение весьма разочаровало и огорчило пана Юзефа. Несмотря на свою профессию, он был романтиком и в глубине души мечтал хоть когда-нибудь встретиться с существами, обитавшими и на других планетах нашей необъятной Вселенной. И вот теперь собственными глазами он видел космический корабль явно неземного происхождения. И хотя никакие пришельцы просто не имели права существовать, тем не менее вот оно, непонятное, стоит на площади и скворчит! Выходит, реальность опрокидывала научные изыскания? Вот и верь после этого науке!

А меж тем в верхней части межпланетного корабля что— то продолжало потрескивать и искриться. Поскольку в памяти аптекаря еще слишком свежи были полученные вчера знания, он не знал, что и думать. С одной стороны, пришельцев просто не может быть. С другой — вот они, приземлились. Того и гляди пожар устроят. А это может быть опасно для людей, так написано в научных статьях. Вот почему аптекарь поспешил обратно в аптеку и схватился за телефонную трубку.

— Да, да, на рыночной плошали! — кричал аптекарь в телефонную трубку, одновременно пытаясь оттолкнуть мешавшего ему невесть откуда взявшегося незнакомца. Незнакомец упорно совал ему под нос какой-то сверток из газеты с торчащими из нее стеблями растений и трав. — Да пошел ты к черту, отцепись! Нет, это я не вам говорю! Да, да, прямо, прямо у автовокзала! Конечно, народ собрался! Много! Отцепись, пан! Нет, пока ничего не горит, но вот-вот загорится! Говорю же вам, искры сыпятся! Да откуда мне знать, что это такое? Как это почему звоню? Потому что того и гляди пожар начнется, вот и звоню вам! А вы хотите, чтобы я подождал, пока как следует не разгорится? Как от чего загорится, от того, что у нас приземлилось на площади! Да откуда мне знать, что это такое, никогда ничего подобного не видел! Нет, уверен, что и другие не знают, не могу я позвать кого потолковее, как пан себе желает! Да пошел ты, холера тебя побери! Нет, это не вам! Говорят, марсиане прилетели. Какие шуточки, проще пана, мне не до шуток. И не пьяный я. Как кто? Заведующий аптекой, ну да, Юзеф Завадский. Правильно, солидный человек. Да заберите же эту зелень, что вы мне ее в рот суете? Сам понимаю, мое сообщение звучит фантастически, но эта штука еще фантастичнее. Приезжайте скорее, сами увидите! И ничего я не выдумываю, собственными глазами ее видел. Стоит посреди площади и огонь извергает! Искры сверху сыпятся, так и летят во все стороны!

На пороге опустевшего кафе стояли редактор с замдиректора Центра по изучению общественного мнения. Им пришлось покинуть свой наблюдательный пункт за столиком кафе, потому что сквозь окно они видели теперь лишь спины зевак, запрудивших рыночную площадь. Отсюда, с высокого крылечка кафе, видна была и космическая машина, и столпившаяся общественность. Фоторепортер шнырял по площади, без устали щелкая затворами своих фотоаппаратов, а секретарша, как и обещала, осталась за столиком, присматривая за оставленным имуществом любимого и сторожа столик.

— Почему же они не выходят? — тревожным шепотом допытывался у редактора замдиректора. — Чего они ждут?

— Ничего не ждут, накачивают пилота, — объяснил редактор. — Все идет по плану…

Замдиректора засылал редактора вопросами:

— А что у них наверху происходит? Почему искры летят? И как они их делают? Чем пускают? Ведь о них вы мне ни словечка не сказали!

— Сказал! Это бенгальские огни.

— Что еще за огни такие?

— Не слышали разве? На Новый год их пускают, на елку. Знаете, такие, на палочке, горят и искрятся. Как ветряная мельница вертятся.

Телевидение и кинохроника примчались к моменту приземления космического корабля. Машины остановились на улице перед самой площадью. Веславу уже не пришлось подгонять коллег. Увидев, что происходит, они сами так и посыпались из машин. Никто из жителей Гарволина не обратил внимания на столичных представителей средств массовой информации, не до них было. Сам же Веслав с камерой в руках обратился задом к неземному явлению, а передом к народным массам и лихорадочно запечатлевал реакцию этих масс на неземное явление.

Внезапно загадочный межпланетный корабль перестал испускать искры. Часть его крыши отъехала в сторону, и в образовавшемся отверстии показалась какая-то фигура. Толпа с воплем отпрянула.

— Езус-Мария! — не удержавшись, вскричал замдиректора. — Это еще кто?

— Ваш сотрудник! — с огромным удовлетворением информировал редактор. — Поскольку он должен был сидеть с краю, по всей вероятности, это ваш статистик-социолог.

Толпа беспокойно колыхалась. Несколько человек с криком сбежало из передних рядов в задние, кое-кто попрятался за рыночными тумбами и углами домов, боязливо выглядывая оттуда. Однако большинство проявило мужество и осталось на посту. Мужик на телеге посмотрел на своих лошадок. По опыту он знал, что животные в своем поведении руководствуются здоровым инстинктом, а поскольку в данном случае они не проявляли никакого беспокойства, а лишь с явным удовольствием воспользовались возможностью передохнуть, то и он спокойно остался сидеть на месте, с высоты телеги наблюдая за происходящим. Он первый заметил милиционера, который вдруг появился и толпе. Энергичным шагом выйдя из боковой улицы, милиционер, оказавшись на площади, вдруг словно споткнулся и остановился как вкопанный.

— Граждане, паааапрашу разойтись, — произнес он привычную фразу, которую начал еще за углом. Закончил, правда, без обычного металла в голосе, ибо успел заметить диковинный аппарат. Из собравшихся на площади никто, разумеется, не отреагировал на приказ представителя власти.

До того ли было! Именно и эти секунды из машины вылезло нечто потрясающее — какая-то странная блистающая металлом фигура на огромных лапах, с хоботом, и непонятным образом опустилась на землю. Следом за ней сразу же появилась вторая, такая же самая, и тоже спустилась. Толпа заколыхалась, послышались взволнованные комментарии:

— Вылезают! Люди, глядите, они вылезают! Люди, они же не люди!

Надо признать, это был момент торжества творческой фантазии художника.

— Езус-Мария, и в самом деле марсиане!

— Смотрите, смотрите, уже третий лезет!

— Разрази меня гром, уже пятый показался!

— Пока они не нападают, — задыхаясь от волнения, прошептал историк архитектору.

— Да и не станут нападать! — весь дрожа от эмоций, отвечал архитектор. — Ведь ясно же — это представители высокоразвитой цивилизации, а они не могут быть агрессивными. Они прилетели установить с нами контакт.

— Так давайте же поможем им этот контакт установить! Только вот не представляю, каким образом…

— Разумеется, с помощью математики, — с оттенком превосходства в голосе ответил архитектор. — Математику знают во всей Вселенной.

Несколько обиженный тоном превосходства, историк иронически поинтересовался:

— Вы думаете, они Пифагора по фамилии знают?

— Наверняка! То есть фамилии, может, и не знают, но суть учения…

Издали послышалось завывание сирены пожарной команды. Стоявший рядом с архитектором и историком какой-то мужчина с интересом выслушал обмен мнениями ученых мужей, с некоторым сомнением еще раз посмотрел на странных пришельцев и со всех ног пустился бежать в направлении ближайшей школы.

Пятеро марсиан неподвижно стояли вокруг своего космического корабля. У их ног виднелись какие-то чрезвычайно странные не то машины, не то приборы. От тесно сгрудившейся толпы их отделяла широкая полоса пустого пространства. Похоже, обе стороны не знали, с чего начать. В толпе перешептывались, спорили, ужасались, но ничего не предпринимали. Толстенькие блестящие пришельцы тоже не делали шагов к сближению. Казалось, так и пребудут все в неподвижности, пока не прозвучат трубы Страшного суда.

Неподвижность нарушила пожарная команда, сирена которой в какой-то степени заменила собой трубы Страшного суда. Красная машина с визгом покрышек затормозила на краю площади. Увидев толпу, пожарники сразу же приступили к привычным действиям. Спрыгнув на землю, они в мгновение ока размотали свои шланги и кинулись в толпу, опять же привычно расталкивая людей в стороны.

При виде их четких действий пришельцы тоже отреагировали четко и наверняка тоже привычно. Двое отступили на шаг назад, оборотясь к сбившейся толпе, а трое повернулись к приближающимся пожарникам. До сих пор неподвижно стоявшая у ног одного из них зловещая машина вдруг жутко взвыла — угрюмо и протяжно, непонятным образом взбивая вокруг себя мощный клуб пыли, мусора и лошадиного навоза. Второй непонятный предмет со страшным грохотом вдруг изверг облачко серебристой пыльцы, наверняка радиоактивной. На неприятеля направили еще один страшный космический огнемет — длинную светящуюся жердь с вращающимся на конце диском, испускающим зловещие отблески. Он угрожающе нацелился на ту часть толпы, из которой должны были вырваться пожарники со своим гидрантом. Наверняка убивает своим излучением, как же иначе? Вон какой кошмарный смрад распространился вокруг, от одной вони помереть недолго.

Того, что началось на центральной площади Гарволина, не описать! В безумной панике толпа отпрянула и бросилась врассыпную. В первых рядах бежала пожарная команда, что неудивительно: она состояла из молодых, сильных, прекрасно натренированных ребят. Мгновенно узкие улочки, выходящие на площадь, оказались закупоренными убегающими. Стоящие до этого в первых рядах и потому испуганные более других зеваки оказались теперь в ужасном положении — бежать им было некуда, спрятаться на площади тоже надумаешься, ибо бегущая толпа унесла с собой остатки снесенных ларьков и киосков. Испуганные лошади понесли, свернули в проулок между домами и дышлом своротили деревянную будочку во дворе. Сразу же распространилась могучая вонь, не уступающая по интенсивности космической, что еще больше усилило панику. Здание автовокзала и стоявшие перед ним автобусы не разнесли только потому, что толпа разбегалась в разные стороны, в том числе и по автостраде Варшава — Люблин.

И все это время из мощного громкоговорителя, установленного на площади, продолжала литься задушевная народная песенка «Эй, летела птичка». Некому было выключить передачу, поскольку коллектив радиоузла в полном составе покинул студию минут десять назад и, естественно, не вернулся на свое рабочее место.

— А вы говорили — не будут нападать! — упрекал историк архитектора, осторожно высовываясь из-за колеса автобуса. В его голосе одновременно звучали и торжество, и сожаление.

Сидящий рядом с ним на корточках архитектор только плечами пожал.

— А кто начал? — выступил он на защиту пришельцев. — Мы начали! Как всегда! Ох, темнота наша… И кто додумался вызвать пожарников? При чем здесь пожарники? С чего вдруг они кинулись на спокойных гостей? Да еще так агрессивно, с гидрантами. И машина у них красная, самый раздражающий цвет. Ну те и не выдержали, они ведь не знали, что это пожарные.

— Как вы думаете, есть жертвы? — интересовался кто-то сзади. — Вам видно, посмотрите.

— Да вроде бы никто на асфальте не лежит, — ответил историк, выглянув еще раз. — Может, с другой стороны?

Наблюдатель с другой стороны сообщил, что там тоже погибших не видно.

— Не иначе как они стреляли не в полную силу, — решил кто-то. — Просто для острастки пустили в ход оружие.

В набитом до последнего предела возможностей зале ожидания автовокзала царили тревога и нерешительность. Никто из спрятавшихся там не знал, на что решиться. Понятно, зал ожидания — не очень надежное убежище, но выйти на площадь еще страшнее. Баба в углу громко стала читать отходную молитву. Другая истерически кричала:

— Молитесь, христиане! Пробил наш последний час!

Ей вторил пропитый бас:

— Точно, все снесут! Камня на камне не оставят!

— Только этого нам не хватало! — раздраженно кричал третий. — Пан, куда ты мне в морду суешь свой букет?

— Это дурни пожарные их разозлили! Сразу же набросились со своими кишками! Надо было сначала по— хорошему попробовать.

— Армию, армию вызвать!

— Люди, надо бежать отсюда! Ведь мы здесь что в мышеловке, придут и всех передушат!

— Никто же не идет, что пани так дергается? Все ноги отдавила.

— Всех, всех подушат!

— Если пани еще раз мне на мозоль наступит, я за себя не ручаюсь!

— А сейчас они что делают? Кто-нибудь выгляните в дверь!

— Ничего не делают, — доложили от двери. — Стоят, как стояли.

— А из-под рук у них ничего такого не сыпется?

— Холера их знает, где у них руки. Но ниоткуда ничего не сыпется.

Редактора и замдиректора Центра по изучению общественного мнения втолкнули в двери кафе одними из первых. Судорожно уцепившись за столик, который изо всех сил отстаивала секретарша, оба старались удержать позиции у окна.

— А Янушек где? — чуть не плача допытывалась секретарша. — Надо же, бросили его одного на произвол судьбы! И теперь или пришельцы его застрелят, или люди затопчут! Как стадо диких животных, поглядите! Что напало на наших, с чего они вдруг стрелять надумали? О, Боже, где же Янушек?

— Успокойтесь, Марыся, вижу я Януша! — крикнул ей редактор. — Вон со своей камерой за людьми гоняется! Молодец, какие кадры будут! Марыся, прекратите истерику, жив Янушек, ничего с ним не сделается.

— А это… это тоже предусмотрено вашими планами? — настырно допытывался замдиректора, поджимая ноги, чтобы не отдавили, и придерживая столик. — О, черт, стул увели…

— Сидеть надо было, а не вскакивать! — огрызнулся редактор. — Как вам сказать… Реакцию мы предвидели, но не такую. Она… как бы поточнее выразиться… немного излишне спонтанная, что ли…

В кафе все лезли новые беглецы в поисках убежища, один из них больно заехал локтем в ухо замдиректора. Редактор попытался смягчить свое высказывание.

— Ну, в общем, вы ведь предвидели возможность необычной реакции на нештатную ситуацию, так ведь? В конце концов, общественность имеет право на панику. Смотри-ка, оказывается, нетипичное вооружение впечатляет…

— А вонь какая! — заметила секретарша, которая сразу же успокоилась, увидев, что фоторепортер жив и невредим. — И не нравится мне, что Янушек так себя ведет. По сравнению со всеми этими, что без памяти удирают, он производит впечатление не то героя, не то идиота. Выделяется, одним словом.

— А ты, оказывается, очень умная, Марысенька, — удивился редактор и принялся стучать чайной ложечкой по окну, пытаясь привлечь внимание фоторепортера. Выйти из кафе, чтобы оттащить фоторепортера, он при всем желании не мог.

А фоторепортер был в своей стихии, и никакая сила не оторвала бы его от любимого занятия. В рекордно короткий срок, будто у него было четыре руки, он, меняя фотоаппараты, успел запечатлеть сцены бегства с общественной площади. Красочные получились кадры, люди мчались, не помня себя от страха и ничего не видя перед собой. Наверняка, подумал он, удачной получится фотография тех двух типов, что безуспешно пытались прикрыться чьим-то велосипедом. Или вот этого запыхавшегося парня с веткой в руке — единственного человека на площади, который не поддался панике, не бежал от страшных пришельцев, а, напротив, пялился на них разинув рот.

Это был тот самый парень, что пас коров в лесочке под Гарволином и стал свидетелем незабываемых событий. Для него потрясающие сенсации начались гораздо раньше, чем для всех остальных жителей Гарволина. Сначала он стал свидетелем оргии, представленной секретаршей в костюме бикини, потом смотрел кино в сарайчике, а потом, узрел пришельцев. На гарволинскую рыночную площадь он примчался минуту назад, пешком преодолев расстояние, которое машины творческих бригад покорили значительно быстрее. И вот сейчас наслаждался необычным зрелищем, справедливо полагая, что вряд ли когда еще увидит нечто подобное. Поэтому и глазел, не отрываясь и не думая бежать. Еще чего! Пусть эти дурни разбегаются, он останется на месте, и нет такой силы, которая сдвинула бы его с этого места.

При виде двух отчаянных смельчаков — фоторепортера и пастуха, не сбежавших с площади, гарволинцы вроде бы немного осмелели, во всяком случае паника утихла, тем более что мужику удалось задом вывести свою телегу из узкой щели между домами, с трудом выпростав дышло из досок разоренного сортира. Какое— то время повисшую над площадью мертвую тишину нарушал лишь цокот подкованных копыт по неровным булыжникам мостовой, поскрипывание телеги и покрикивание возницы на лошадей. Выбравшись на свободное пространство и развернувшись, мужик обнаружил, что площадь пуста, и оробел. Растерявшись, он остановил лошадей, не зная, что делать дальше, куда деваться. Послушные лошади не стали создавать дополнительных трудностей, сразу же остановились и не делали никаких поползновений сбежать. Глядя на них, немного успокоился и сам возница.

Пятеро марсиан неторопливо заняли исходные позиции рядом со своим кораблем, не проявляя болеет никаких враждебных намерений. Они стояли кучкой, не двигаясь с места, лишь время от времени наклоняя друг к дружке круглые головы и, похоже, переговариваясь. Вид у них был какой-то растерянный, кажется, они не знали, что теперь делать.

А пришельцев действительно охватила растерянность, переходящая в панику.

— Если они и в самом деле вызовут военных, что станем делать? — шепотом спросил пилот консультанта по вопросам науки и техники.

— Можете не шептать, ведь снаружи ничего не слышно, — ответил консультант, твердо добавив: — С военными шутки плохи, если появятся — смываемся немедленно.

Из астронавтов, пожалуй, только социолог был очень доволен происшедшим.

— Великолепно! — повторял он на разные лады в полном восторге. — Чудесно! Самая что ни на есть правильная реакция! Как мы и предполагали! Теперь остается еще установить, поверили ли они в нас. Панове, нам во что бы то ни стало надо пообщаться с общественностью!

— Пока общаться не с кем, — трезво заметил художник, который не впал в эйфорию, хотя тоже был весьма доволен реакцией землян на появление небесных пришельцев. — Да и чего проверять, ведь ясно же — поверили! Значит, выглядим мы как надо, — со сдержанной гордостью добавил он.

Сатирик, как всегда, нагнетал пессимизм.

— Погодите, вот явятся военные — придется поневоле пообщаться.

— Так давайте сматываться, пока не поздно! — вскричал консультант.

— Да погодите же, ведь пока армия на нас еще не двинулась, — успокаивал остальных пришельцев пилот.

— Потом поздно будет, как двинется! — упорствовал сатирик. — Армия, она, знаете ли, шутить не любит.

— Так ведь нет же пока никакой армии, — убеждал коллег пилот, живо заинтересованный развитием ситуации. — Давайте продемонстрируем свои дружеские намерения.

— Правильно, правильно! — горячо поддержал его социолог. — Ближе к народу! Покажем, что мы прибыли в мирных целях, хотим контакт установить!

— В таком случае оставьте свой пылесос в покое, а то опять разбегутся, — посоветовал художник; — Кто из вас знает, как демонстрировать дружеские намерения? Враждебные — пожалуйста, всем понятно: кулаком погрозить, оружие наставить, а вот дружеские…

— Поцелуи рассылать, знаете, как артисты со сцены…

— У нас в этих костюмчиках не получится.

— Ах, Господи! — вскричал вдруг социолог.

— Что случилось? — забеспокоились коллеги.

— Да ведь самое важное — детали: продолжительность, время реакции, вид реакции… А у меня никакой возможности записывать, как я раньше не подумал об этом?

Оказалось, не подумали не только об этом. Не говоря уже о возможности записывать и засекать время — часов тоже ни у кого не было, — не подумали и о том, как продемонстрировать боязливо выглядывающим из укрытий аборигенам свое дружеское расположение, свои мирные цели. Консультант готов был рвать на себе волосы в отчаянии, хорошо хоть и это было невозможно. Но как же он, безмозглый осел, не подумал об общении с сообщниками, находящимися сейчас на площади? Ведь дураку же ясно: в случае возникновения непредвиденных трудностей астронавты оказываются бессильными, им необходима помощь извне. Сейчас они в своих шлемах слышали лишь друг друга, слышали шум на площади ну, еще были связаны с автоматическим подъемником. У того, правда, была возможность связаться по рации со специальным человеком, приставленным для этого, но тогда, во-первых, возникала опасность, что его сообщение перехватит любой коротковолновик, настроенный на те же волны, а специального шифра не сообразили разработать, а во-вторых, не было уверенности, что тяжелоатлет не снял наушников, ведь они вместе со шлемом-тыквой весьма осложняли его работу. Интересно, сейчас тыква на голове у него или нет? И не поглядишь, Езус-Мария…

— Ну что пан ноет, ведь пан сам вызвался пойти в пришельцы! — упрекнул социолога художник.

— Так-то оно так, но ведь совсем забыл о куче мелочей…

— А ваш директор так и вовсе о них не подумал, головой ручаюсь, — добавил сатирик.

— Но он же не директор, а только замдиректора, — попытался оправдать начальство социолог.

— Ну, если зам…

Социолог, будучи оптимистом по натуре, недолго огорчался. Врожденный оптимизм, подкрепленный успехом высадки, взял верх, и он решил: буду считать про себя. До ста, трехсот, пусть даже и до тысячи! Таким образом можно установить продолжительность реакции.

И социолог принялся тут же считать, но уже на сорока сбился. Но даже это его не огорчило.

— Зато какая реакция! — то и дело выкрикивал он, оглушая своими выкриками в шлемофоне прочих пришельцев.

А население городка, вмиг прознавшее об эпохальном событии, и в самом деле реагировало самым что ни на есть правильным образом. То и дело боязливо оглядываясь на пришельцев, директор ювелирного магазина поспешно опускал жалюзи на окнах и навешивал амбарный замок на двери, торопясь сбежать куда подальше. Ведь неизвестно, насколько марсиане разбираются в драгоценностях и запорах, вдруг им ничего не стоит силой воли распахнуть двери, поэтому ему, директору, имеет смысл быть в этот момент как можно дальше от вверенного ему объекта.

— Пани Зося! — кричал он продавщице. — Быстренько запирайте заднюю дверь! И засовы, засовы не забудьте задвинуть! Сейчас я вам помогу. Чтобы потом не говорили, что заперто было не в соответствии с инструкцией. В случае чего подтвердите.

Послушная продавщица сделала, как ей велел начальник, и только поинтересовалась:

— А какую табличку на двери повесить? Чтобы в соответствии с инструкцией? «Переучет» или «Прием товара»?

— «Переучет»! Чтобы и в голову никому не пришло, что тут может быть хоть какой-нибудь товар. А вдруг эти марсиане умеют читать по-нашему? Эх, никого нет поблизости. Поглядите с той стороны, не спрятался ли кто за магазин? Не мешало бы иметь свидетеля, что мы уходим с пустыми руками. Нет, постойте, вон за мусорным баком притаился директор Санэпида, он партийный. Попросите его на, минутку. Нет, нет, вы пойдите, он неравнодушен к хорошеньким женщинам.

Ради продавщицы директор Санэпида и в самом деле на минутку согласился покинуть свое безопасное укрытие, предупредив, что в случае чего опять туда сбежит. Но требуемый факт подтвердил.

В горсовете секретарша председателя полулежала в кресле со стаканом воды в руках и, пытаясь успокоиться, попивала из стакана мелкими глоточками. Зубы девушки нежно позванивали о стекло. Ее начальник взволнованно метался по комнате. Взволновал его не столько прилет в подопечный город неземных существ, сколько отсутствие в этот исторический момент секретаря горкома.

— И как раз сейчас его нет! А они прилетели! Что делать?! Надо же, в такой момент — и я один! А его нет! И неизвестно, какой у них государственный строй…

Прекратив на минуту метаться, он потряс секретаршу за плечо. Ее зубы сильнее застучали о стакан. Отобрав его у девушки, начальник спросил с надеждой в голосе:

— А что они вообще говорили?

— Да ничего они не говорили, — плача, отвечала насмерть перепуганная девушка. — Вылезли из своей тарелки, встали и стояли молча. Пять штук. И ни словечка не сказали! И я туда не пойду больше, хоть убейте!

— Может, это какая американская пропаганда? — вслух размышлял начальник. — Тогда это по линии отдела культуры. Где Ящук?

— А он уже к ним с самого начала помчался. И вообще все туда подались, мы с вами, наверное, только и остались в горсовете.

Поднявшись, девушка налила себе еще воды, выпила и глубоко перевела дыхание.

— А вы правы, хорошо бы здесь оказался секретарь. Мне кажется, по такому случаю его даже из больницы выпустят, операцию ему ведь все еще не сделали.

Председатель внезапно оживился.

— Не сделали, говорите? Ну конечно же, ведь он от нее руками и ногами… Пани Хелена, пошли туда немедленно!

— Ни за что! — завизжала секретарша. — Я боюсь этих марсиан! Вон, до сих пор в себя не приду!

— При чем здесь марсиане? Пошли к нему в больницу!

Оба кинулись к двери и столкнулись с вбегавшим заведующим отделом культуры.

— Атакуют! — кричал тот не помня себя. — На пожарников набросились! У них такие огнеметы, знаете, сплошной кошмар! Стреляют огнем, и при этом еще отравляющий газ выделяется!

Секретарша с криком ужаса бросилась в угол, пытаясь залезть в щель за шкафом. Председатель со стоном повалился в кресло, схватившись за голову и привычно затянув:

— И за все отвечать мне одному! Первый как чувствовал, в больницу сбежал! Езус-Мария, конец света! Как знать, может, они сейчас по всей земле высаживаются! А народу много погибло?

Заведующий замялся:

— Н-не знаю… Не думаю, все бросились бежать, и я тоже. И пожарники.

И он попытался протиснуться в щель за шкафом с другой стороны. Ему помешал председатель. Сорвавшись с места, он подбежал к подчиненному и принялся трясти его за плечо, приговаривая:

— И секретаря как назло нет, а я отвечай! Да куда вы лезете, черт вас подери?

— Там, за шкафом, давно валялся кусок трубы, от ремонта остался, — попытался объяснить заведующий.

— А труба вам зачем?

— Ну как же! Надо ведь какое-то оружие иметь при себе! Для защиты!

— Оставьте в покое трубу, холера! Тоже мне оружие! А ну давайте со мной мигом в больницу, быстрее, пока дороги не отрезали! Этим секретарь должен заняться, я не желаю брать на себя ответственность. Да отцепитесь же от шкафа! Пошли, пошли!

С силой дернув, председатель, мужчина крупный и могучий, оторвал-таки от шкафа хлипкого культурника и за руку вытащил его из кабинета, заставив бежать за собой. В кабинете осталась за шкафом трясущаяся секретарша, одна-одинешенька во всем здании органов местной власти.

Первый секретарь гарволинского горкома и в самом деле помещен был в местную больницу с диагнозом — камни в почке. Царь и Бог в своем городе, он все вопросы решал единолично, осуществляя в нем верховную власть. За его спиной председатель горсовета жил как за каменной стеной, во всем советуясь с секретарем и в жизни не приняв ни одного самостоятельного решения. А вот теперь обстоятельства складывались так, что по иерархии он оказывался самым главным, ему принимать решения, ему и отвечать в случае чего. Очень неприятное положение!

Главный хирург гарволинской больницы мыл руки. Мыл уже пятнадцать минут и не собирался кончать. Так ему лучше думалось, а думать было о чем. Консилиум компетентных специалистов пришел к единодушному мнению: операция первому секретарю необходима. Камни в почке были у него из тех, которые сами по себе не рассасываются и не выходят, удалить их можно было только хирургическим путем, секретарь же ни за что не соглашался на операцию. Напрасно врачи пытались объяснить секретарю необходимость операционного вмешательства, напрасно рисовали в ярких красках жуткие последствия промедления с операцией, напрасно приводили поучительные примеры удачных операций, словом, напрасно ссылались на прецеденты. Секретарь был непреклонен и, длительное время занимая койку в больнице, успешно дезорганизовывал работу как больницы, так и горсовета. Уговоры врачей и родных не производили на него впечатления, у него же самого не хватало решимости принять столь ответственное постановление.

Вот хирург и ломал голову, какой бы аргумент придумать, автоматически в сотый раз намыливая руки. Слышал он о каком-то знаменитом знахаре в одной из деревушек под Гарволином, может, напустить его на секретаря? Хирург так глубоко задумался, что не обращал внимания не только на то, что делает, но и на то, что вокруг него делается. А меж тем в больнице постепенно нарастал какой-то нетипичный шум и вскоре принял такие размеры, что хирург наконец-то очнулся от дум и спросил:

— Что там происходит? Кто поднял в больнице такой шум?

Пробегавшая мимо медсестра остановилась и запинаясь ответила:

— Я сама не видела, пан доктор, но говорят, у нас на автовокзале приземлился космический корабль. Я ничего не понимаю…

Доктор живо заинтересовался.

— Советский или американский? — быстро спросил он и принялся вытирать руки.

— В том-то и дело, что совсем неземной, откуда-то из космоса. С другой планеты вообще.

— И сел у нас в Гарволине? — изумился хирург. — Что за чушь вы несете? Ведь такого не бывает. Наверное, снимают какой-нибудь научно-фантастический фильм, а люди и принялись молоть невесть что.

— Да нет же! — слабо возражала медсестра. — Никакого кина нет, а корабль приземлился. Я сама не видела, но люди говорят — прилетели совсем ни на кого не похожие пришельцы, из корабля вылезли и набросились на наших пожарников. Такой кошмар!

Врач с недоверием смотрел на обычно рассудительную и спокойную сестру, которая сейчас от волнения была сама на себя не похожа. И больница гудит, как растревоженный улей.

— Да нет, такое невозможно! — сказал хирург. — Нонсенс! С другой планеты, говорите? Нет жизни на других планетах! Хотя… Черт их знает. Нет, это невозможно, если бы к нам летели, на Земле уже знали бы об этом.

И, перехватив иронический взгляд медсестры, поправился:

— Да, вы правы… Могли скрыть, а я в последнее время никаких «голосов» не слушал, ни Лондона, ни «Свободной Европы».

— Страшно глушат, все равно ничего не разберешь, — согласилась медсестра.

— Вы думаете, пришельцы и заглушали? — подхватил сообразительный доктор. — А что, очень возможно, фактор внезапности… Может, оно и к лучшему, что мы еще не успели прооперировать первого?

Тем временем до первого тоже дошли потрясающие вести. Когда врач с медсестрой вошли к нему в палату, он, вскочив с койки, в ужасе бросился к ним.

— Это правда? Говорят, какие-то из космоса прилетели?

— Правда! — подтвердила сестра и для убедительности крепко ударила себя в грудь. — Чтоб мне не дожить до Светлого дня! Чтоб помереть без святого причастия! Прилетело что-то страшное — блестящее, сверкающее, серебряное, а из него вышли тоже не пойми кто — блестящие и сверкающие, ну вылитые жабы. Нет, не люди, не человеки. Огнем принялись стрелять. А по— человечески не говорят, сразу стрелять начали, на пожарников набросились.

— А откуда пожарники взялись на площади? — подозрительно поинтересовался первый. — Они что там делали?

— Так ведь их люди вызвали! Эти космиты как начали огнем палить — только искры на площадь полетели, могли и пожар устроить.

— И загорелось что-нибудь?

— Да нет, вроде не загорелось, но ведь могло! А тут вдруг вылезли эти… как их и назвать, не знаю, ноги как у жаб, а на мордах хоботы или, скорее, свиные рыла, аж до колен висят, а сами сверкают. Начали огнем людей поливать.

Хирург только собрался предложить первому секретарю, как главе городской власти, лично отправиться на площадь и лично удостовериться, что же там происходит, чтобы принять мудрое решение, но ему помешал пациент. Издав мощный рев, он опять повалился на койку.

— Что с паном? — в испуге бросилась к нему сестра.

— Скорее! — орал могучим голосом пациент. — Сестра, скорее же!

— Что скорее? — не поняла перепуганная сестра.

— Немедленно начинайте операцию! А пока дайте мне наркоз! Да побольше!

Привлеченные дикими криками, в дверях одноместной палаты столпился персонал больницы. Совершенно сбитые с толку, хирург с сестрой сразу же забыли обо всех пришельцах, ибо высокопоставленный пациент, до сих пор решительно отвергавший операцию, вдруг с невиданным пылом и жаром принялся требовать немедленной операции, причем неизвестно почему гневался и разъярялся. В принципе в больнице уже давно все было готово к операции и ничто не мешало приступить к ней немедленно, тем не менее больничный персонал заинтересовала такая внезапная смена настроения.

— Ведь вы же ни за что не соглашались на операцию! — напомнила хирургическая медсестра, лично потратившая много дней на уговоры.

— А теперь соглашаюсь! — капризно кричал пациент. — Немедленно подавайте наркоз!

— Куда вам его подавать? — не поняла сестра. — Наркоз больному дается на операционном столе.

— Никаких столов! — совсем разбушевался больной. — Сюда и немедленно! Подумаешь, немного больше посплю!

— Хорошо, хорошо, — успокаивал больного хирург. — Через полчаса приступим к операции…

— Какие полчаса?! — совсем вышел из себя первый. — Я требую прооперировать меня немедленно! Через полчаса будет поздно!

— Да что с вами? — рассердился врач. — Сделаем как положено, иначе вы потом будете… — Он запнулся, подыскивая слово покультурнее, но решил для пущего эффекта воспользоваться некультурным, зато сильным. — Иначе вы потом блевать будете!

— И буду! Я люблю блевать! — орал не помня себя пациент. — А вы, вместо того чтобы болтать, скорей приступайте к делу! Ведь за мной наверняка уже кинулись! И опять брать на себя всю ответственность… А вам приходилось отвечать за пришельцев? То-то! Неизвестно, что за люди, никаких указаний на сей счет из центра не поступало, долго ли до беды? Ни разу не имел дела с космитами и иметь не желаю! Плевать мне на них! Я тяжко болен, я в больнице, имею право спокойно подвергнуться операции! Я требую наркоза! Сестра, вы слышите, что я вам говорю?

Хирург только пожал плечами, и сестра помчалась за анестезиологом. Пришлось тому приступить к своим обязанностям в непривычной обстановке, но другого способа заставить первого замолчать не было. Вот так и получилось, что, когда председатель горсовета с заведующим отделом культуры бодрой рысцой вбежали в вестибюль больницы, интересующий их больной уже спал на операционном столе с блаженным выражением лица…

Директор школы, он же учитель математики, как раз вел урок в шестом классе, когда услышал крики в школьном коридоре. Прервав на полуслове объяснение теоремы, директор раздраженно взглянул на дверь — опять какие-то хулиганы нарушают тишину. Дверь в класс распахнулась, и вместо несовершеннолетних хулиганов в нее ворвался совершенно взрослый мужчина, жутко взволнованный.

— Я вас ищу, пан профессор! — крикнул он директору. — Бежим скорее! На рыночной площади, у автовокзала, приземлились марсиане! А они человеческого языка не понимают. Люди сказали — только с помощью математики с ними и можно пообщаться! А лучше вас никто не сумеет, вот эти самые, как на доске, всякие треугольники и прочее! Так что бежим скорее!

— Минутку, проще пана! — строго сказал директор, одним грозным взглядом усмиряя зашумевший было класс. — Взрослый человек, а такие шуточки у вас…

— Какие шуточки, разве я бы осмелился шутить с вами, пан директор! Святая правда, помереть мне на этом месте! А меня за вами люди прислали, говорят, у нас в Гарволине нет человека ученее пана!

Тут за спиной незнакомого нарушителя спокойствия показался очень хорошо знакомый директору ученик его школы, второгодник из восьмого класса, вечно прогуливающий уроки. Он поддержал первого посланца:

— Пан директор, там какие-то на рынок прилетели! Совсем не человеки, не пойми кто! И говорить по-нашему не умеют, люди сказали — с ними только математически и можно договориться! Пан директор, поспешите, ведь по-математически больше никто не умеет!

Директор все еще недоверчиво смотрел на нежданных посетителей и не знал, верить им или не верить.

— Ну, если это глупые шуточки… — грозно начал он, но подросток не стал ждать.

— Как же, тут не до шуток! — фыркнул он и, повернувшись, умчался, не дожидаясь директора.

Взрослый посланец продолжал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу в дверях класса. Видя, как ученики уже вскочили и приготовились мчаться на площадь, и понимая, что никакая сила их не удержит, директор, все еще сомневаясь, сам бросился к выходу. Спохватившись, вернулся к доске, схватил несколько кусочков мела и выскочил из класса. За ним с шумом и гамом повалили ученики. Сбившись в дверях, они образовали пробку. Самые нетерпеливые полезли в окна.

В один из домов на окраине Гарволина, в двери своей квартиры ворвалась запыхавшаяся девочка.

— Мама! — с порога крикнула она. — К нам марсиане прилетели! На автовокзале стоят.

— Так они на автобусе приехали? — с интересом спросила мать девочки, оторвавшись от чистки картошки.

— Да нет же! Они прилетели, на чем-то таком блестящем! И на рынке сели! Бежим быстрее, сама увидишь! Быстрее!

— Глупости какие говоришь! — рассердилась мама. — И вообще, что это ты домой прибежала? А как же уроки в школе?

— Какие уроки? Всю школу распустили, сам директор помчался к марсианам, будет им геометрию рисовать, они по— человечески не понимают!

Услышав про директора, мать сразу поверила и встревожилась. Бросив недочищенную картошку, она сорвалась с места и забегала по кухне, в панике восклицая:

— Езус-Мария, вот и марсиане прилетели! Это за грехи наши Господь посылает нам испытание! Стой, ты куда? Вот сетка, поможешь мне. Куда же другая запропастилась? Ах ты, Господи…

— Зачем сетка? — не поняла дочь.

— Бери, не спрашивай, делай как говорят! Не помнишь, куда я кошелек сунула? Сахару надо купить и муки. Тут марсиане прилетели, а у нас никаких запасов!

Как сумасшедшая бегая по квартире, женщина схватила деньги и сумку и, выскочив на лестницу, затарабанила в дверь соседки.

— Пани Капарова, пани Капарова! Настал наш последний день! Марсиане прилетели! Я в магазин, на вас тоже займу очередь!

Комендант городского управления милиции, нервно застегивая на себе пояс с пистолетом, отдавал распоряжения сержанту:

— Немедленно свяжись с Главным управлением в Варшаве. Марсиане — это по их части! Пусть срочно принимают меры! И обзвоните все соседние отделения, чтобы прислали в Гарволин подкрепление, нам не хватит людей. Неизвестно, во что это выльется. А потом позвоните в Люблин. Мое мнение — надо подтянуть войска, но пусть сами решают.

— А если что — стрелять без предупреждения? — на всякий случай поинтересовался сержант с телефонной трубкой в руке и совершенно идиотским выражением на лице.

— Вы что, спятили? — остановился на бегу начальник. — Ни в коем случае не стрелять, сохрани Бог! Поняли? Ни в коем, даже в самом крайнем! А то скажут — мы виноваты, если начнется третья мировая. И пожарников вызовите! Хотя нет, похоже, они не любят пожарных. Тогда позвоните в войсковую часть! Но сами не вызывайте, ваше дело — только известить! А они уж пусть сами решают — вмешиваться или нет. На их ответственность!

Из костела вышел ксендз, сопровождаемый табунком жутко взволнованных баб, и очень неохотно направился к центральной площади. Идти туда ему явно не хотелось, бабы чуть ли не силой тащили его туда.

— Не хватало еще на старости лет сделать из себя посмешище! — ворчал ксендз по дороге. — Ведь это все равно что изгонять злого духа из трамвая! Какой все-таки темный у нас народ!

— Так ведь нет на них другого способа! — убеждали ксендза бабы.

— А как они есть порождение адских сил, исчадие дьявола, при виде святого креста всю свою сатанинскую силу потеряют! — шипела ксендзу в спину старуха в черном, подталкивая упиравшегося священнослужителя.

— А если даже весь народ поубивают, по крайней мере, примем смерть по-христиански, — вторила ей запыхавшаяся баба, набожно возводя очи горе.

— Мученическую смерть примем как истинные католички, — радостно шамкала ковыляющая за ними бабулька, таща за рукав костельного служку с его причиндалами.

— Темный народ, темный народ, — недовольно продолжал бормотать ксендз, однако, зная, что с этим народом ничего не поделаешь, выхватил из рук служки кропило и принялся кропить все подряд, что ему попадалось по пути, не замедляя шага. В том числе окропил и попавшегося под руку оператора кинохроники.

Довольные бабы истово осеняли себя крестом. К их кучке присоединялись по дороге осмелевшие верующие.

— Темный народ! — твердил свое ксендз, не переставая, однако, кропить все подряд направо и налево. — Не понимают того, что, если эти существа и в самом деле явились к нам с другой планеты, могут усмотреть в моих действиях покушение на их свободу совести. Или вообще воспримут как акт агрессии…

Тут шествие выбралось на площадь. Узрев блистающий космический аппарат, над которым продолжал таинственно кружиться, рассыпая искры, светящийся круг, ксендз застыл как вкопанный. К этому времени на площадь вернулись многие из тех, кто в панике драпанул, приняв за нападение защитную реакцию инопланетян. Теперь-то гарволинцы поняли — гостям просто не понравилось, что пожарники собираются поливать их из своих шлангов, сами же гости явились явно с мирными целями. Вон как спокойно стоят, никому ничего плохого не делают.

И постепенно вокруг космического корабля опять собрались зеваки, стоя, однако, на почтительном расстоянии от него почти правильным полукругом. К ним постепенно присоединялись и другие беглецы, выглядывавшие из своих укрытий и убедившиеся, что первым смельчакам космиты ничего плохого не сделали.

Космические пришельцы тем временем поделили между собой обязанности. Двое из них взяли на себя охрану своего корабля, трое остальных приступили к установлению контактов с землянами.

Директор школы, он же учитель математики, мелом чертил на булыжниках мостовой формулу теоремы Пифагора. Бедный математик уже пятый раз изображал формулу, пытаясь заставить непонятливое космическое существо перейти с неровного, выщербленного участка мостовой на более ровный тротуар, где теорема Пифагора предстанет если не во всей красе, то по крайней мере в приемлемой форме. Издали математик очень напоминал хозяйку, заманивающую в курятник упрямую курицу, подбрасывая ей зерно. Космический пришелец послушно топал за математиком, позволяя себя завлечь, за ним последовали и остальные, смешно ступая своими гусиными лапами.

Добравшись до ровных квадратов тротуара, математик начал наконец проводить полноценный эксперимент. В пятый раз изобразив треугольник, он дорисовал квадраты к двум его сторонам, вопросительно взглянул на космическое существо и протянул ему мел, всем видом приглашая продолжить общение. Три космических чудовища, с трудом согнувшись над чертежом, похоже, изучали его внимательно, затем выпрямились, сдвинув свои круглые головы.

— Как вы думаете, чего он от нас хочет? — взволнованно поинтересовался социолог, на всякий случай шепотом.

— Он изобразил теорему Пифагора, — так же взволнованно ответил консультант. — Насколько я ее помню, мы должны дорисовать третий квадрат на оставшейся стороне треугольника. Это я еще со школы помню. А вот если он перейдет к высшей математике…

— Ну так дорисуйте ему этот квадрат!

— Я? — возмутился консультант. — Да мне ни в жизнь не согнуться!

Тем временем закаленный в общении с дубиноголовыми учениками преподаватель ласково и терпеливо уговаривал пришельца:

— Ну возьми же мелок! Не бойся! Что надо тут изобразить? Подумай хорошенько…

Толпа на площади, затаив дыхание, с напряжением следила за исторической сценой установления контактов землян с пришельцами из глубин Вселенной. Ни один из зевак не остался равнодушным, каждый на свой лад переживал торжественные мгновения, стараясь не помешать. Если и обменивались замечаниями, то только шепотом.

— Гляди, совсем ходить не умеют, как паралитики какие…

— Может, они у себя и вовсе не ходят.

— А что, летают?

— Кто их там знает. Или летают, или ездят на чем…

— Да, не скажешь, что они спортивного склада, — недовольно заметил местный футболист.

— Спортсмены не спортсмены, а видишь, откуда прилетели! — возражали ему.

— По-русски никто не пробовал с ними заговорить? — интересовались в толпе.

Ему отвечало сразу несколько голосов:

— Да по-всякому пробовали. И по-русски, и по-английски, дворник Шварц вспомнил свои военные годы и по-немецки попробовал, а парикмахер, тот даже по-французски спросил, парле ву Франсе?

— И что?

— А ничего! Не знают иностранных языков, молчат как пни.

— Аптекарь по-латыни к ним обратился!

— Интересно, что он им по-латыни сказал?

— Названия лекарств, больше он ничего не знает, да они все одно не поняли.

— Жаль, по-китайски никто у нас не умеет…

— Пан, ты в своем уме? Храни нас Господь от китайцев…

— Люди, а что там в середке у них такое желтенькое чернеется?

— Я бы уж скорее с ними по-японски попробовал.

— Так попробуй. Люди, дайте человеку с японским пройти!

— Да нет, я-то сам не говорю, думал, может, кто умеет.

— О, председатель местной кооперации два года во Вьетнаме сидел! Надо за ним сбегать!

— Какой смысл? Они вообще не говорят по— человечески!

— Глядите, глядите, наконец до них дошло! Одно из космических чудовищ неуклюже взяло мел в лапу и, шагнув через тротуар, с трудом накорябало на стене дома косую линию, долженствующую соответствовать третьей стороне треугольника. Площадь замерла, даже ничего не смыслящие в геометрии гарволинцы поняли, что настал исторический момент. И когда пришелец вкривь и вкось изобразил на черте нечто отдаленно напоминающее квадрат, зеваки разразились рукоплесканиями, криками и одобрительным свистом.

Безумно взволнованный историк шептал на ухо директору школы:

— Видите, они оперируют мысленными аббревиатурами. Высшая степень цивилизации! Надо бы им нарисовать нашу солнечную систему, а еще лучше — всю нашу галактику, может, покажут, откуда прилетели. Потрясающе! Колоссально! Наверняка их космический корабль двигался с помощью умственной энергии! Рисуйте же!

— Солнечную систему я еще изображу, — сконфузился математик, — а вот галактики наизусть не помню. И вообще мне проще общаться с ними математически.

И, вынув из кармана запасной кусок мела, директор школы принялся что-то писать на стене дома.

Оставшиеся караулить вертолет сатирик с пилотом были очень недовольны поведением своих коллег.

— Ведут себя как бараны безмозглые! — выходил из себя сатирик. — Люди им аплодируют, поздравляют, а им хоть бы хны! Кретины!

— А что бы вы делали на их месте? — поинтересовался пилот. — Раскланивались бы?

— Да хоть как-то прореагировать же надо! Представьте, что вы приземлились на какой-нибудь Альфе Центавра. Приземлились, значит, приступили к установлению дружеских контактов, а тут вдруг центавряне принимаются испускать какие— то непонятные звуки. Для вас совсем непонятные, на земные не похожие, то ли хрюкают, то ли стенают. Ведь это наверняка заставит вас как минимум встревожиться!

— Точно! — согласился пилот. — Я бы обернулся и посмотрел, чего это они. Какое у них, к примеру, выражение на лицах…

— Да нет, — засомневался вдруг сатирик, — по выражению правильной реакции не определишь, вы ведь не у себя на Земле. Вдруг тамошние жители в приливе дружелюбия начинают скалить зубы или плеваться? Нет, нам правильно их реакцию никак не оценить.

Сообразительный пилот сразу усек суть проблемы и задумался.

— Холера! Вы правы. Тогда, может, дать им понять, что мы не первый раз на Земле, что случалось незаметным образом навещать гарволинцев и раньше, так что мы знакомы с их обычаями и чрезвычайно признательны?

Сатирик полез было в затылок, чтобы почесать его, да вовремя одумался. Пилот тоже непроизвольно привел в движение свое оружие — автомобильное шасси, которое тут же оглушительно загрохотало. Грохот заставил ближайших зевак отскочить, а сатирика с пилотом привел в чувство.

— Неплохо было бы приблизиться к людям и дружески дать им понять… Только как?

Пилот помнил о дисциплине.

— Мы не можем покинуть свой пост, — сурово сказал он. — Нам с места двигаться нельзя.

За разговором и раздумьями пилот с сатириком не заметили, как к космическому кораблю приблизился ксендз — бабы немного отстали — и, вытащив кропило, замахнулся им на корабль. В этот момент одно из стерегущих машину страшилищ направило на него какую-то странную штуку, оглушительно загремевшую. Ксендз было попятился, но, услышав, как за спиной заголосили правоверные католички, с отчаянной решимостью ступил шаг вперед и окропил машину, страшилищ— марсиан и передний ряд зевак. Многие из последних преклонили колени и принялись истово молиться.

Редактор с микрофоном в руке и блаженным выражением на лице растроганно наблюдал с близкого расстояния церемонию окропления. Внезапно его схватил за локоть какой-то мужчина.

— Вы журналист? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Впрочем, это не имеет значения, главное, у вас есть магнитофон, так что запишите это!

— Что именно? — не понял редактор.

— Грохот их странной машинки! Может, это вовсе не оружие, а их речь! Может, они с помощью машинки выражают свои мысли! Пусть потом наши ученые исследуют! Ну, скорей же!

Прекрасно зная, что представляет собой машинка, редактор попытался отделаться от любознательного земляка.

— Да нет же, не может быть! Просто грохочет, когда ее по булыжникам возят, слышите? На неровностях подпрыгивает и грохочет. Это никак не может быть их речью. Зачем морочить голову нашим ученым?

Однако любознательный гарволинец мертвой хваткой вцепился в редактора и поволок его к марсианину, громко возмущаясь:

— Вот у нас всегда так! Отсталый народ, двигай с такими вперед науку! Поймите же, в данном случае от вас может зависеть новый виток в развитии межпланетарных взаимоотношений! Да что вы упираетесь? Ну вот, теперь доставайте свой микрофон, пониже установите… Он сейчас опять пустит в ход свою машинку. Ну!

Межпланетное чудище и в самом деле в этот момент с грохотом двинуло свою машинку. Обалдевший от натиска любознательного гарволинца редактор послушно поднес свой микрофон к дьявольской машинке. Люди на площади замерли, а чудище любезно принялось шуровать машинкой по булыжникам мостовой, словно понимая, что именно это от него требуется. Прижатый мощной дланью любознательного к земле, редактор старательно записывал грохот игрушечного грузовика…

Тем временем учитель математики кончил выводить на стене дома какое-то математическое уравнение и выжидательно обратился к марсианину. Консультант по вопросам науки и техники, понимающе наклонив огромную круглую голову, приподняв руку с зажатым мелом, шагнул к стене и чуть не свалился с ног от мощного удара шлемом. Удар нанес стоящий рядом художник, излишне резко приблизивший свой шлемофон к шлемофону консультанта.

— Ты что, спятил? — цыкнул консультант. — Я и без того плохо соображаю.

— А что ты собираешься написать? — грозно поинтересовался художник.

— Да любое другое уравнение, кое-что еще помню.

— Соображай! Мы же не знаем ни их языка, ни их алфавита.

— А я помню, как пишется альфа и омега, вот и напишу, — стал было хвастаться консультант, но художник закричал на него страшным голосом:

— Осел! Никаких букв, даже греческих!

— Так что же мне делать? — растерялся консультант.

— Нарисуй ему что-нибудь!

— Не умею я рисовать! И из геометрии ничего, кроме Пифагора, не помню.

— Ну так изобрази ему строение атома.

Поднапрягшись, консультант вспомнил, как на занятиях в Политехническом рисовали на доске строение атома, кивнул своей огромной головой и сделал шаг к стене, наступив при этом одной ластой на другую. Однако на ногах устоял и, неуклюже приподняв руку, принялся на уровне желудка чертить на стене какие-то безобразные эллипсы. Математик с волнением наблюдал за его творчеством.

Социолог решил отметить и реакцию детей на прилет космонавтов. Для наблюдений он выбрал маленькую девочку, с увлечением евшую яблоко и во все глаза уставившуюся на него. Он, в свою очередь, уставился на нее. В толпе это заметили. Девочка на всякий случай спряталась за спинами взрослых.

Один из зевак вслух предположил:

— А может, оно голодное?

— Э, какое голодное, — не согласился второй. — Наверное, просто хочет понять, что это такое.

Второй вытолкнул девочку вперед, ласково приговаривая:

— Не бойся, малышка, не бойся! Покажи ему, как у нас едят.

— Оставьте ребенка в покое! — истерично вскричала какая— то женщина. — Еще что ей сделает… Глядите, какой он огромный и страшный! И неуклюжий.

— Слон тоже огромный и неуклюжий, — возразил ей кто— то, — но ребенка никогда не обидит.

— Да ведь это не слон! А ты если такой умный, сам и покажи.

И немедленно из тесных рядов зевак выдвинулся вперед какой-то молодой человек с яблоком в руке, прочно встал перед марсианским чудищем и бесстрашно обратился к нему:

— Ты, гляди внимательно. У нас вот так это делается, видишь? — И он принялся демонстративно пожирать яблоко, нарочно выразительно двигая челюстями и причмокивая. — Это у нас еда такая, дошло?

И он протянул неземному существу второе яблоко.

— Вот, возьми, попробуй. Да не бойся ты!

Немного поколебавшись, марсианское чудовище приняло подарок. А перед ним уже, став рядком, пятеро добровольцев показательно пожирали яблоки, чтобы небесный гость имел возможность в деталях изучить процесс поглощения пищи на Земле. Растолкав их, к марсианину протиснулся какой— то оборванец с колбасой и протянул ее пришельцу.

— Что вы все яблоками его угощаете? Может ему пожрать охота.

У социолога от умиления слезы показались на глазах, что, к счастью, не было заметно со стороны. Сердце социолога переполняли поистине неземные восторг и эйфория. И безграничная любовь к этой чудесной общественности, которая столь благожелательно отнеслась к страшному созданию с далекой планеты, нежданно-негаданно прилетевшему в их тихий городок. Вот только что делать с полученными яблоком и колбасой? Съесть их он не мог, понятное дело, спрятать тоже некуда, бросить на землю — невежливо по отношению к дарителям, опять же можно испортить столь хорошее начало завязавшихся контактов. Вот и стоял он, держа в серебряных лапах земные дары, и потел от эмоций и от жары в своей металлической сбруе. И тут ему в голову пришла спасительная мысль. Неуклюже развернувшись, он зашлепал к оставшимся у космолета коллегам и протянул дары пилоту, которого опознал по оружию.

— И что мне с этим делать? — спросил пилот, переняв дары землян.

— Осматривайте, как нечто никогда вами не виданное, — посоветовал социолог. — Ах, что за реакция! Что за общественность! Славянское гостеприимство! Нельзя их разочаровать. Просто некрасиво будет с нашей стороны.

— Хорошо. Если что еще путное дадут, берите…

На почте и телеграфе клубились толпы людей. Все требовали немедленно соединить их с разными городами Польши или желали отправить телеграммы-молнии. Телефонистки и телеграфистки сбились с ног. Из толпы с трудом выбрался мужчина, который раньше других сообразил кинуться на телеграф, чтобы заказать разговор с Гданьском. Десять минут назад он, не помня себя, орал в трубку:

— Помереть мне на этом месте! Клянусь, святая правда! Нет, ни капли во рту не было! Да, своими глазами видел! Так что садись на что угодно — машину, самолет — и двигай сюда! Важно первому это осветить! Видел я тут машину телевидения и кинохроники, но они здесь оказались случайно, так что никто заранее не знал! По-моему, представителей столичной прессы еще нет! Уверен, не розыгрыш. Не слышу, что? А, в данный момент рисуют друг дружке геометрические теоремы! Да не люди же, уверен! Пока неизвестно откуда, говорят, прямо из космоса…

В редакции центральной гданьской газеты редактор положил трубку и с совершенно обалделым выражением лица посмотрел на окруживших его сотрудников.

— Космический корабль приземлился в Гарволине, — потрясенно сообщил он. — Звонил брат.

— А какой корабль? — деловито поинтересовался спортивный обозреватель. — Наверняка американский?

— Да нет, вроде бы вообще не наш. Не с Земли, значит. Неизвестно откуда.

Теперь потрясенно молчали сотрудники, не зная, как отнестись к такому необычному сообщению.

— А твой брат… эээ… как бы сказать помягче… здоров? — наконец выговорил театральный критик.

— Нормальный мужик. И не пьяница. Я уверен — звонил трезвым…

Сотрудников прорвало, все заговорили одновременно.

— Пришельцы в Гарволине? Почему именно в Гарволине?

— А почему бы и нет? Если они из космоса, им все равно, где сесть.

— Быть такого не может! Позвонил, чтобы тебя разыграть!

— Нет, клялся-божился, что говорит правду. И собственными глазами видел их!

— Да бросьте вы! Если бы к нам что-то такое из космоса летело, их бы уже давно засекли. И все бы знали!

— Так бы тебе и сообщили, держи карман…

— А я разве говорю, что мне? У них, за бугром, растрезвонили бы сразу.

— Слушайте, а может, он запутался среди спутников, вот его и проглядели…

— И за бугром могли не афишировать…

— Братцы, вы никак спятили! Ну как же можно всерьез такую ерунду принимать? Ведь всем известно — в космосе нет жизни. Все новейшие исследования…

— Поцелуй меня знаешь куда со своими новейшими исследованиями!

— Дорогие мои! — размечтался вдруг обычно суровый литературный критик. — Представьте, вдруг они и в самом деле прилетели! То, о чем мечтало человечество — свершилось! Помните загадочные рисунки ацтеков, майя и прочих инков? Совсем другая жизнь…

— Уже и коммунизм построен! — ядовито добавил другой критик, театральный.

— Но ведь и в самом деле что-то там прилетело и село на рыночной площади!

— А где гарантия, что прилетело действительно из космоса? Бред какой-то! Кто в такое может поверить? Просто один из спутников по ошибке сел не там, где надо, вот и весь секрет!

— Заткнитесь! — прикрикнул на сотрудников редактор. — Брат черным по белому сказал — приземлился межпланетный корабль и инопланетяне из него вышли! И все их видели!

— Подумаешь! Из спутников тоже могут выйти…

— Так ведь он сказал: они не люди!!!

В комнате воцарилась тишина, даже у скептиков не нашлось возражений. Все вздрогнули от неожиданности, когда заведующая колонкой по науке и технике вдруг с криком сорвалась с места.

— Мой муж! — вскричала она, задыхаясь от волнения.

— При чем тут твой муж? — не поняли коллеги.

— Он тоже видел! Сегодня рано утром он мне сказал, да я не поняла! Видел ночью на шоссе, как оно летело в сторону Гарволина!

Нелегко было добиться от потрясенной жены врача связного рассказа о ночном путешествии мужа. Очень мешал то и дело всплывающий заяц. Тем не менее это косвенное подтверждение заставило газетчиков поверить в сообщение брата редактора.

— Ну и дура баба, только сейчас вспомнила! — ворчал спортивный обозреватель.

— Так ведь до нее и сейчас не дошло, в чем дело! Услышала, как мы обсуждаем необычное явление, и в ее мозгу возникли подсознательные ассоциации, — привычно подвел теоретическую базу критик. — A самостоятельно соображать женщины просто по своей природе не могут.

— Тоже мне умник нашелся! — отбивалась жена врача. — Просто не до вас мне, вон из статьи надо три абзаца выкинуть, голову ломаю.

Редактор решился.

— Что бы там ни село — едем! На всякий случай, а вдруг… Быстрее, может, еще успеем!

Тем временем на центральной площади Гарволина межзвездные контакты постепенно расширялись и крепли. За ними с неослабевающим вниманием наблюдали редактор и фоторепортер, которым удалось найти друг друга в толпе. Теперь они подобрались возможно ближе к кораблю с пришельцами старались зафиксировать наиболее интересные моменты.

Вот к пришельцам осторожно приближаются два пожарника, на сей раз с пустыми руками, без шлангов, но зато в асбестовых костюмах. Видимо, самые отчаянные. Они подходят все ближе…

Один из оставшихся у корабля космитов бдительно обернулся к пожарникам и легонько двинул вперед свое страшное оружие. Пожарники остановились, пришелец тоже замер. Стражники шагнули вперед, и пришелец пустил в ход оружие. Оглушительно загрохотав, его адская машина выстрелила тучей серебристой пыли. Пожарники пустились наутек.

— А я ведь говорил — им не нравится, когда подходят к кораблю слишком близко! — удовлетворенно заметил один из зрителей, тесно сгрудившихся за спиной фоторепортера.

Опустив фотоаппарат, чтобы немного отдохнули онемевшие от тяжести руки, фоторепортер шепотом поделился с редактором своими впечатлениями.

— Надо же, а ведь всего-навсего фен для сушки волос! Я сам поверил бы в пришельцев, если бы не знал.

— Пришлось записать проклятый фен, — тоже шепотом отозвался редактор, — общественность заставила. Записал, чтобы подозрений не вызвать.

И редактор опять незаметно включил магнитофон, чтобы записать обмен мнениями между зеваками.

— Вот интересно, это живые существа или автоматы? — спрашивал кто-то у ветеринара, видимо слывшего большим специалистом по живым существам.

Поддерживая свою репутацию, ветеринар постарался ответить как можно солиднее:

— Автоматы в таких комбинезонах? Полагаю, это все-таки люди. Вернее, не люди, но живые организмы. Скорее всего, организмы белковые.

— Так чего же эти организмы напялили скафандры?

— Видимо, наша атмосфера для них гибельна.

— Еще бы! — подхватил женский голос. — Не только для них. Столько вони от этих автобусов, свободно задохнуться можно!

— Вам не кажется странным, что тут космиты, а до сих пор нет ни газетчиков, ни телевизионщиков. Такого не передать на всю страну!

— Окстись, пан! И телевидение, и радио давно примчались, вон, за углом стоят, высунуться боятся.

— И все равно, в кои-то веки марсиане прилетели…

— Да не марсиане это! На Марсе нет жизни!

— А тебе не все равно, откуда они? С Марса или нет, главное — к нам прилетели. Только бы с ними удалось договориться.

— Надо срочно специалистов вызвать, ученых людей. Уж они бы с ними сумели поговорить.

— Не беспокойтесь, я видел — тут у одного коротковолновый передатчик, так он всю дорогу куда попало сообщает. Всем растрезвонил на всю Европу…

— Вся Европа польского не понимает.

— Так ведь слова «космос», «марсиане», «НЛО» — не польские, всем понятные. Ну, а Гарволин наш прославится на весь мир, факт!

Услышав последний разговор, фоторепортер переглянулся с редактором, и они незаметно выбрались из толпы.

— Холера, рановато крик на весь мир подняли, — озабоченно сказал редактор.

— Того и гляди прилетит что-нибудь серьезное…

— Не волнуйся, — успокоил его фоторепортер, — так сразу не прилетит. Сначала ведь никто не поверит, им надо будет согласовать с руководством свои действия, а на это потребуется время. Так что у нас еще в запасе час-другой…

Оптимизм коллеги придал силы редактору, тот оживился.

— В таком случае не станем терять драгоценные минуты, за дело.

— Послушай, Адам! — вскричал вдруг фоторепортер, которому в голову внезапно пришла блестящая идея. — А что, если нам задержать их тут дня на два? Сколько можно нафотографировать, позаписывать. Нет, ты представляешь, какие это деньги? На всю жизнь хватит! И неважно, верит общественность или нет, пусть сомневается, этого вполне достаточно!

У энтузиаста-редактора загорелись глаза, но тут же потухли. Подумав, он покачал головой и вздохнул.

— Нет, номер не пройдет. Наверняка в кодексе найдется какая-нибудь статья об «использовании в целях наживы»… Не успеешь моргнуть, как окажешься за решеткой.

Фоторепортер тоже вздохнул.

— А жаль, ведь уникальные возможности… Ну ладно, что будем делать? Кончаем представление или подождем, может, еще кто подъедет? Рискнем?

— Я бы рискнул, только надо предупредить Ольшевского, чтобы взял ответственность на себя. И пусть действует в зависимости от обстоятельств, может, и скажет правду, и так ведь без опровержения не обойдется. Ты прав в одном: уникальную возможность следует использовать на всю железку!

Фоторепортер огляделся по сторонам.

— Ольшевский вон там сшивается, — мотнул он подбородком в сторону аптеки, где замдиректора Центра по изучению общественного мнения с блаженным выражением лица направо и налево задавал вопросы общественности, первый раз без труда получая на них добровольные и искренние ответы. Он уже отказался от намерения записывать ответы, поняв, что все равно всех записать не сумеет, просто не успеет. А люди охотно отвечали на его вопросы, полагая, что это только обмен мнениями в небанальной ситуации. Ведь ответов не записывают, фамилий не спрашивают, вот люди и не пугались, откровенно высказывая свое мнение.

Протолкавшись к замдиректора, редактор с фоторепортером высказали ему свои соображения относительно использования на всю железку уникальной возможности изучить общественное мнение. Да, да, протянуть эксперимент как можно дольше!

Диспетчер автовокзала охрип от напрасных криков, пытаясь отправить в рейс очередной автобус.

— Ты хоть соображаешь, что уже на два часа опаздываешь? — орал он на шофера. — Да плевать я хотел на космос с его пришельцами, у меня график! Немедленно отправляйся, потом не расхлебаешь неприятностей! Не только мне шею намылят, и ты поплатишься!

— Все опаздывают! — философски огрызался шофер, не отрывая жадного взгляда от серебристой марсианской машины и ее толстеньких пассажиров. — Всем шею намылят! И ты думаешь, хоть один пассажир у меня будет?

— А это не имеет значения! — хрипел диспетчер остатками голоса. — А это не твоя забота! Хоть пустой автобус, да должен отправиться! Варшава оборвала телефоны, там ждут автобусы! Сейчас на телефонах повисли гарволинцы, так Варшава на телеграммы перешла. Ты хочешь меня под монастырь подвести, такая твоя растакая… плазма галактическая!

— Ладно, ладно, сейчас отправлюсь, — услышав про галактическую плазму, сдался водитель.

И совершенно пустой автобус, где сидела только одна баба с огромной корзиной, в которой беспокойно попискивали цыплята, нехотя вырулил со стоянки и двинулся в направлении Варшавы.

На одной из крутых узеньких улочек, спускавшихся к центральной площади, совершенно пустынной, директор ювелирного магазина лихорадочно шептался со своим шурином.

— Да нет, конечно же, на сто процентов я не уверен, но, если у них есть минералы, среди них могут быть и драгоценные. Не обязательно бриллианты, но драгоценные. И золото тоже может быть. А ты ведь знаешь, Леонтий, в этом деле главное — успеть первым. Кто успел, тот и съел. Ведь эти космические балбесы небось и не знают цены своим камушкам, ведь им, не исключено, понравится, к примеру, такой вот булыжник. Или те камни, валуны, что на полях валяются. Вот бы набрать и поменяться!

— Ты прав, Кондратий, — соглашался шурин, привыкший во всем доверять проходимцу-родственнику. — Ты у нас голова! Вот только как ты с ними сговоришься? Ведь ни бельмеса же по— нашему… Ага, придумал! Просто взять и им под нос подсунуть!

— Как подсунешь? Втихомолку не удастся, народ толпится, будто невидаль какая…

— Ay тебя с собой есть камень? Можно ведь одного и в сторонку отозвать, и из-под полы показать… Будто впервой! Ох, Кондратий, ведь это какие денежки можно зашибить!

Оглянувшись украдкой, директор ювелирного магазина подобрал валявшийся неподалеку обломок булыжника и сунул его в руку шурина.

— Вот, возьми для начала.

— Я? — испугался шурин. — А почему ты сам не…

— Соображай! Если я сам подойду к космиту, народ сразу скумекает — туг дело нечисто. И уж спокойно с ним не пообщаешься. Ну да ладно, пошли вместе. Вот у меня на всякий случай прихвачен и бриллиантик. Русский, небольшой, но все же… Если на булыжник не клюнут.

И оба быстрым шагом направились в сторону рыночной площади. Сунув камень в карман, шурин зажал во вспотевшем кулаке русский бриллиантик…

В продовольственном магазине царила невообразимая паника. Толпа озверевших баб штурмовала; прилавки. Вскоре полки, уставленные продуктами, опустели и продавщице пришлось отпускать товар непосредственно со склада в подсобке.

— Не развязывайте, проще пани, не килограмм возьму, а весь мешок! — перекрикивая шум, попросила продавщицу покупательница. Негромко постаралась попросить, но ее, к сожалению, услышали.

Тут же посыпались реплики:

— Еще чего, целый мешок сахару одной!

— Ишь какая выискалась, весь сахар разберет!

— Пани Кристина, больше пяти кило в одни руки не отпускайте! А то нам не хватит!

— А ты куда лезешь? Пани тут не стояла!

— Женщины, опомнитесь! С чего такая паника? Они же ничего не жрут, видели же, даже яблока это свиное рыло не захотело!

— А тогда зачем сама в очереди стоишь?

— Теперь моя очередь! Дорогуша, мне пять кило сахару, пять кило муки, пять кило соли…

— Что вы сказали, даже яблок они не едят? Вот интересно, чем же питаются?

— Человечиной!

— Ну и шуточки у вас, проше пани!

— Что вы сказали, дорогуша? Каперсы? Давайте и каперсы. Да, все десять банок. А вон в тех банках что?

— Хватит, хватит, сколько можно одному человеку отпускать?

— Не давать ей все каперсы! Другим не хватит! По банке в руки!

Чем меньше продуктов оставалось в магазине, тем больше разгорались страсти. Набив доверху свои сумки случайным набором продуктов, взъерошенные и распаренные бабы выкатывались из магазина, даже не глянув в сторону рыночной площади и не обратив никакого внимания на трущегося около них мужчину с очень помятым букетом в газетной бумаге. Самого его не очень помяли, ибо продуктов он не закупал и за место в очереди не дрался…

Сатирик, охраняющий вместе с пилотом космический корабль, внимательно наблюдал за поведением толпы на площади. Он и заметил необычное явление: в одном месте толпа вроде бы стала еще гуще, все сгрудились около какого-то человека, показывающего пальцем на их космический корабль. Следуя за пальцем, люди поднимали головы и тоже напряженно вглядывались в какой-то заинтересовавший их фрагмент корабля. Данное обстоятельство весьма встревожило сатирика, и он зашлепал по булыжникам мостовой к пилоту, охранявшему космический корабль с другой стороны.

По привычке попытавшись наклониться к уху пилота и позабыв о шлемофоне, сатирик довольно сильно стукнулся о шлемофон пилота. Выругавшись, он вполголоса сообщил:

— Слушай, что-то они там увидели в нашем вертолете. Пальцами друг другу показывают и пялятся. Понятия не имею, что там такое. Пошли посмотрим.

Пилота тоже встревожил внезапный интерес общественности к их кораблю, и он пошлепал вслед за сатириком на ту сторону. И в самом деле, теперь уже многие в большом волнении всматривались в звездолет, точнее, в его верхнюю часть. Пилот встревожился еще больше.