Иностранец

Пролог. 10 апреля 2022 года. Где-то в Сербии. День первый

П. А. Кулаковский

Ночь…

В Сербии ночь – разная. В Белграде – беспокойная, с всполохами огней, с музыкой, грохочущей над Дунаем. В остальной Сербии она тихая и чуткая… такая как в деревне. Те, кто знает, какая ночь в деревне – счастливые люди…

В ту ночь – такую же как все до нее – в одной из сербских общин (провинций) по одной из районных дорог – быстро шла машина.

Машина эта была БМВ седьмой серии, но предпоследнего поколения. Такие покупают люди, которые еще не достигли успеха, но определенно на пути к нему – богатые немцы продают такие машины после того, как они снимаются с гарантии немцам победнее, а те, поездив еще пару – тройку лет, продают ее куда-нибудь в Восточную Европу. В том числе и в Сербию – а почему бы и не в Сербию?

Так вот, машина шла быстро, даже опасно быстро – но в Сербии хорошие дороги, даже те что между селами, второстепенные – и потому по ухабам машина не прыгала, ехала ровно. Музыка гремела так, что едва не вылетали стекла – и в целом, машина казалась этаким НЛО на тихой, сербской провинциальной дороге…

Я видел эту машину. Так получилось, что я засиделся допоздна, а вечером – как обычно, вышел подышать свежим воздухом, посмотреть на звезды – перед тем как идти спать. Шум привлек меня, я посмотрел на дорогу – и увидел эту машину. Мне это показалось странным… будь это Подмосковье, я ничуть бы не удивился, там постоянно гоняют такие вот… козлы по ночам. Но здесь так как то не было принято, и это было первый раз за всю мою жизнь в Сербии, когда я столкнулся с таким.

И мне это не понравилось – если и здесь начнется такое, ничего хорошего не будет. Но машина промчалась и скрылась во тьме, а я вздохнул, перекрестился – и пошел спать…

Информация к размышлению. Сербский путь часть 1

Сербия – одна из стран Восточной Европы, чья легитимность зиждется на этничности. Вообще, право нации, этноса создавать свое государство – впервые было частично признано в 1879 году на Берлинском мирном конгрессе, и видимо эта дата, а не 1917 и не 1914 год – может служить датой конца 19 века и начала века двадцатого, века крови и великих бедствий. В Берлине – впервые было признано, что какое-то этническое большинство – может выгородить себе границей территорию и создать свое государство, признанное всеми – до этого критерии легитимности были иными. На том же Конгрессе, историческое значение которого многими недооценено – была установлена и обязанность этнического большинства соблюдать права меньшинств – впрочем, это почти сразу же всеми было забыто. Наступила эпоха войн за национальное самоопределение, перекройки границ, ирреденты, больших и малых геноцидов, этнических чисток и издевательств. Из национального вопроса в Европе проистекают две мировые войны – и первая и вторая. Оргию насилия удалось прекратить только в 1945 году, когда погибло не менее 120 миллионов человек, и значительная часть Европы лежала в руинах.

Одной из стран, которой в описанный период удалось восстановить свою государственность после нескольких веков османского ига – была Сербия. Сербия была носителем одной из четырех основных ветвей центральноевропейского национального возрождения. Другими – были Польша, Чехия и Венгрия. Она же – в двадцатом веке пострадала тяжелее всех перечисленных стран. Причина кстати была озвучена на том же Берлинском конгрессе – Запад был готов на все, чтобы не допустить появления еще одного крупного славянского государства.

Сербский национализм берет свою основу в событиях битвы на Косовом поле. Это событие – мифологизировано до самой крайней степени. Во-первых, Сербия не проиграла битву на Косовом поле – были убиты оба военачальника, турецкое войско отступило. Милош Обилич, сербский воевода, который обманом проник во вражескую ставку и зарезал султана – мог быть даже не сербом, а этническим албанцем, часть из которых сражались под Косово на стороне сербов (сейчас и та и другая стороны предпочитает этого не помнить). Сын погибшего султана – не вошел в Белград, зато дочь погибшего сербского князя пошла в его гарем, а сын погибшего сербского князя – сражался с венграми во главе османских полков. Сербское государство после Косово просуществовало еще несколько десятков лет и пало потому, что сербские феодалы принесли клятву верности османскому султану вполне добровольно. Главным врагом сербов того времени считались не османы, а венгры, и османское правление считалось лучшим выходом, нежели терпеть набеги кочевников, пришедших в центр Европы неизвестно откуда.

Так, Сербия стала историей на несколько сотен лет.

11 апреля 2022 года. Близ города Ниш, Сербия. День второй

А утром – местный фермер по имени Душан Танич – готовился ехать в город, чтобы продавать плоды своего труда. Молоко, свежее и сквашенное и сыр.

Все это было сделано им самим, и его женой Даной из молока трех десятков коров, которые были у него. Несмотря на то, что с тремя десятками коров не так просто – коров они содержали, не нанимая помощников, а корма частично покупали – если не считать сена, которое Душан косил сам на тракторе.

Дети Душана давно уже выросли и покинули родительское гнездо… старший уже в Германии, двое учатся в Белграде. Больше у них с женой детей не было, хотя они и хотели.

Что касается торговли, то шла она ни шатко, ни валко, хотя и получше, чем год и тем более два назад. Вирус, будь он проклят. Никуда не сходить, в церковь не зайти и туристы все пропали. Сейчас хоть и получше стало – но все равно, люди боятся ездить, да и денег у всех стало меньше. Это плохо…

Раньше – тут не было фермеров, раньше тут была задруга. Это местный способ организации сельского хозяйства, как колхоз, но поменьше. Всего несколько семей. Но суть та же – коллективное хозяйство, поля, техника.

Раньше говорят, намного лучше было. Душан этого не застал, но отец застал, вот он и рассказывал, когда был жив. При Тито налогами не душили, можно было кредит льготный взять, удобрения продавали за копейки. Тогда даже местную, не слишком плодородную землю обрабатывали, а урожай продавали, кажется на Ближний Восток, за валюту. Тогда лучше жили, намного.

Потом Тито умер. А потом война началась – и все рухнуло. Весь привычный образ жизни. Народ в города от земли потянулся. Сельские ребята – кто в четы ушел, кто в банды, кто в полицию. А если так, положа руку на сердце – большой и разницы то не было. Каждый как мог тогда выживал…

Но вернуться домой, землей заниматься – уже никто не хотел.

Он тоже в чете воевал, четыре года. Ранили его. Вернулся, в городе помыкался, никому не нужный – пришлось возвращаться. Хорошо, что жену нашел – в лагере беженцев, у нее всю семью мусульмане убили. Хорошо, что отец был жив, хозяйство было не заброшено.

Но сейчас, зерно тут уже никто не садит – невыгодно. Кое-какие овощи – их Германия покупает как органические. Там целая схема – сертификация нужна, денег на нее нет, там сотни тысяч евро она говорят, стоит. Приезжают какие-то скупщики, у них документы эти есть. Скупают, а потом с документами продают в Германию по две цены. Один обман на свете. А зерно теперь не покупают.

Еще коровы остались. Он на грант Евросоюза купил небольшой сырный цех, сыр делает и продает. Все лучше, чем молоком сдавать, там цену не дают хорошую. Монополисты там

И пасека еще есть. Им хватает. А они умрут – наверное, дети забросят все. Или продадут, как у соседей продали.

У соседей – после стариков дом купил какой-то русский. Он землей не занимается, разрешает Душану коров у себя пасти бесплатно, и сыр покупает. Говорит, что писатель. Русский хороший. Впрочем, все русские хорошие, много Сербии помогали.

А он умрет – наверное, дети тут агротуризм устроят. Или тоже – продадут. Вымирает сербская деревня, все уехать хотят. В Ниш, потом в Белград, потом на Запад. Родная земля уже никому не мила.

Надо к русскому заехать, у него сыр, наверное, уже кончился, и молоко ему предложить. И хлеб.

Русский, наверное, купит. Он хоть и русский – но по-сербски говорит уже как серб. Кто-то говорил, что он в полиции служил, а кто-то что в армии. Но он хороший. Проблем от него никаких. Только раз Душан автомат у него видел, но это дело обычное, сейчас у всех есть, только дурак не покупает. Граница то рядом. Это при Тито ни у кого не было, и даже ездили через границу в гости, друг к другу. Детей женили. Это сейчас все как звери друг другу стали, потому и автомат нужен. А раньше – парни с той стороны к сербским красавицам присматривались – за сербку ее семье платить не надо. А мусульманки наоборот были рады жениху-сербу, потому что мусульмане женщин не уважают, у них ад в семье настоящий.

Когда такое было…

С этими невеселыми мыслями, Душан в последний раз оглядел свой трактор, заботливо подоткнул брезент и, перекрестившись, тронулся в путь…

…

Русский жил совсем рядом, несмотря на ранее утро – он был на ногах. Сразу вышел, как только Душан посигналил.

– Добродошли – поприветствовал его Душан

– Доброго дня.

– Вот, сыр есть на продажу, есть овечий, есть коровий, есть с травами. Молоко есть, мед…

Русский кивнул

– Сколько стоит?

…

А через семь часов – Душан возвращался обратно, и мысли у него были совсем не веселые…

В городе, как карантин сняли – а торговля все никак не налаживается. Как тень смерти на мир легла. И хотя их Бог миловал, не сильно зацепило – а все равно, люди еще боятся, не ездят, дома сидят.

А нет туристов – нет и настоящих цен. Потому что у многих в городе родственники в деревне, они бесплатно присылают. Раньше много покупали владельцы отелей, закупщики из самого Белграда приезжали – а теперь какие отели?

Всем бы хоть как то прожить.

Он до того и не думал, насколько они зависят от туризма. От цен, которые он устанавливает.

И плохо так не только у них, плохо везде. Многие обеднели, от того и озлобились. В Белграде митинги, словами громыхают, обещают. Хотя все уже понимают, что обещания эти – забудут ровно в ночь после выборов…

По пути он заехал к сыну Радомила, у него гостиница небольшая на дороге, шиномонтажка. Гостинцы от отца передать, по пути захватил. Овощи, мед, молоко. Данек принял, только с усмешкой. Не надо ему ничего. И гостиница у него только для вида. А так торгует он всяким… потому и денег у него – навалом. Раньше цыгане торговали, так их посадили, а торгует теперь наш, серб. Только отец не хочет верить во все в это и посылает сыну продукты, чтобы на базаре лишних денег не тратил. А Данек давно на Мерседесе разъезжает, и люди вокруг него… плохие.

Нехорошие мысли прервал резкий толчок, от которого Душан чуть с сидения не выпал. Трактор повело, он с трудом остановил его. Спрыгнул с сидения… кабина открытая.

Вот же дьявол!

Ось, кажется. Почти до дома доехал…

Вот как так.

Теперь сначала надо как то это все до дома. А потом обратно ехать в город, за деталями. Чиниться. Трактор старый, тоже титовских еще времен.

Ой, Господи…

Придется теперь идти до дома пешком. Выводить машину, ехать до города. Потом там деталь покупать и сюда ехать….

А с сыром непроданным что делать?

Душан подумал, и решил – до дома он сыр не унесет. Надо его спрятать, а потом идти до дома. Если кто и подойдет – брать тут будет нечего, кроме самого трактора, да и кому он такой нужен, тем более что сломанный? Пусть берут, рухлядь старая. А сыр – будет спрятан.

Да, так и надо.

Душан перешел на другую сторону трактора, чтобы посмотреть, нет ли укромного места в пределах прямой видимости, чтобы сыр там оставить. И чтобы в тени, и чтобы таскать недалеко было. А то уже не мальчик… годы…

Дорога была… как бы на насыпи, справа канава, потом лужок и деревья. Душан посмотрел на деревья, удовлетворенно хмыкнул. Да, вот там он их и оставит. Потом он перевел взгляд ниже, чтобы понять, есть ли тропка, как до тех деревьев добраться. И увидел – прямо перед собой что-то белое…

Он достал очки, которые носил не всегда, а только «для близи». Но сознание уже подсказывало ужасное, чего Душан никак не мог и не хотел допустить. А именно то, что он видит труп.

…

Труп!

Душан снял очки. Потом надел. Потом снова снял.

Женщина. Там лежит женщина. В платье.

– Эй! – позвал ее Душан, робко надеясь на чудо – ты что там лежишь, вставай!

Но она не пошевелилась.

И что делать?

Душан беспомощно посмотрел на трактор. Потом на часы зачем-то. Потом опять на ту женщину.

Если бы трактор был на ходу, он бы просто уехал. Этого еще не хватало ему – труп найти. Пусть кто-то другой разбирается.

Но трактор сломан.

Звонить в полицию? Ага, приедут, скажут – а где это вы были, уважаемый? Ах, в городе? А у кого конкретно в городе вы были? И что он им скажет? Что взял у Радомила продукты и завез Данеку? По пути? А то, что Данек торгует всяким, это вся округа знает. И что будет? Начнут выспрашивать, что да как. Подумают, что это он убил.

Идти до дома, как и планировал?

А если кто будет проезжать, увидит, трактор стоит, остановится. Посмотрит, а там труп. Вызовет полицию, полиция приедет – а там трактор. Чей трактор?

Известно, чей. И придут к нему.

Так что же ему делать?

Ох, лучше бы он ногу сломал…

И тут мелькнула спасительная мысль… Душан вспомнил – кажется… тот русский, он упоминал, что служил в полиции! Да, точно! Так и было!

И Душан, бросив сломанный трактор с остатками непроданного товара – что есть сил, бросился бежать обратно по дороге, в сторону дома, где жил русский…

…

А у меня как раз было вдохновение. Я сидел и писал.

Что я пишу? Ну… что может писать отставной полковник полиции? Понятно, что полицейские детективы. Что еще может писать отставной полицейский, выброшенный на обочину жизни?

Сколько в них правды? Немного если честно. И эта правда никому не нужна. Люди хотят верить в лучшее, хотят верить что если в отношении их будет совершено преступление – то приедут, спасут если успеют, помогут… накажут тех кто это сделал.

А знаете в чем правда? Правда в том, что всем – пофиг. Вот реально – пофиг. На нашем поколении – полиция кончилась как таковая. Вопрос даже не в коррупции, это – частность. Вопрос в том, для чего ты идешь в полицию. Помогать людям – или?

Я как то раз слышал, как преподаватель в школе милиции вполне откровенно сказал перед классом молодых пацанов, в чем суть работы. Суть – в том, чтобы продержаться двадцать лет, потом выйти на пенсию и… жить.

Вот оно! Я не преуменьшаю опасности взяток, но все-таки взяточник сейчас – это паршивая овца, не все отваживаются, особенно внизу, на земле. Сейчас с одной стороны зарплата не такая плохая, а с другой стороны у всех телефоны, микрофоны, камеры. Запишут, сольют в Ютуб – кому это надо? Потому – с коррупцией вроде разобрались, по крайней мере, свели ее до приемлемого уровня – но лучше не стало.

Вопрос в мотивации. Если ты идешь в полицию с четким намерением перекантоваться как то двадцать лет, а потом идти на пенсию и жить с новой работой и пенсией заодно – хорошего ничего не будет. Если тебе пофиг на то, что грабят и убивают, что в твоем городе, на твоей «земле» орудуют преступники – толку от тебя как от полицейского не будет, хоть учи тебя, хоть не учи. Вот тем, кто учил нас – пофиг не было. Про них можно было много чего рассказать – они и насчет урвать были не дураки, и пили по-черному, и били, и издевались. Но они на самом деле были ментами. И свою землю – они воспринимали как свою. Легавыми они были. И забредшим волкам – спуска не давали. И умирали – хорошо, кто доживал до пятидесяти. Потому что это работа на износ. Но только если работать, а не отбывать номер двадцать лет.

И как вот рассказать эту правду читателям детектива? Что это за детектив такой – совершено убийство, а Эркюлю Пуаро, например – пофиг, он свою повышенную пенсию на карточку за службу в бельгийской полиции все равно получит, ну а то, что убивают… дело житейское. Все мы смертны, однако…

А? Никакая Агата Кристи до такого сюжетного поворота не додумается…

Потому-то приходится врать. Изображать сыщиков горящими на работе. Иначе – книгу не продать.

А так – продается нормально. Часть под своим именем, часть – под чужим. Пробую писать еще на английском, но пока – в стол. Для того чтобы писать книги на каком то языке – нужен уровень. Не все могут. Не каждый писатель – Булгаков.

Пять листов до обеда. Нормально – не авторских конечно, у меня своя норма. В книге – примерно от ста двадцати до двухсот моих листов. И если ты за день не написал ни строчки – день прожит зря. Не слушайте тех, кто говорит про то, что нет вдохновения. Дело не в этом. Писательство – скорее все же ремесло. И если не умеешь, или писать не о чем…

Во второй половине дня надо на стрельбище съездить. Оно тут недалеко. Я уже гражданин, так что право на оружие у меня есть, и оружие – я купил. Здесь оно есть у всех, Сербия – страна с наибольшим количеством оружия на душу населения. Завод в Крагуеваце работает, у меня там уже знакомые есть – русских там уважают, как и везде в Сербии. Вот и поеду отстрелять винтовку, которую мне сделали – легендарную М76, новодел, из опытно-экспериментальной партии мне продали. Причем для меня сделали «стиль Драгунов», приклад как на СВД, не как на канонической М76. А вот патрон канонический – 7,92 Маузер…

Потом еще попишу. Уже для себя. У меня есть произведение, которое я пишу для себя, и в нем уже не вру. После моей смерти – опубликуют… я надеюсь…

Компьютер перешел в спящий режим, пока я думал над новым сюжетом и над враньем в старых. Потом – я хотел снова начать писать, но услышал какие-то крик и на улице, а потом кто-то забарабанил в дверь.

Компьютер тут же включился без пароля, показал изображение с камеры наружного наблюдения, скрытой. Я узнал Душана… он был как не в себе. Сбесился что ли, в дверь колотит. Что происходит?

Я немного подумал. Потом достал пистолет – болгарский Макаров – и сунул в карман. Береженого Бог бережет, а небереженого конвой стережет. Пистолет кстати легальный, купленный законно.

Душан продолжал стучать в дверь. Я пошел, приоткрыл, поставив ногу на всякий случай.

– Что случилось?

– Там труп!

Я едва дар речи не потерял.

– Какой труп? Ты о чем? Где труп?

– Там… в канаве… труп… женщина убитая.

Этого не хватало.

– Погоди. Я сейчас оденусь…

…

До места мы добрались минут за пять – его отмечал трактор Душана, скособочившийся на обочине. Прицеп был накрыт какой-то мешковиной…

– Там…

– Стой!

Я осторожно подошел к обочине – не рядом с трактором, дальше. Первое, что бросилось в глаза – синее с белым платьице…

Как сломанная кукла.

Твою мать…

Я до последнего думал, что Душан в чем-то ошибся, что ему почудилось, что там просто перепившая телка лежит. Но сейчас – стоя на обочине и смотря на лежащий в канаве труп, я понял – нет, не привиделось.

– Ты туда спускался? К ней подходил? Прикасался?

– Нет – Душан замотал головой

– Точно нет? Может, пытался понять, живая ли?

– Клянусь Богородицей, не ходил.

– Ладно…

Я огляделся по сторонам. Место глухое, по этой дороге мало кто ездит. Поворота нет, значит, ее выбросили, она не выпала. Внешних повреждений тоже нет, причина смерти не очевидная, там вскрытие уже установит. По виду не изнасилована.

– Звони в полицию. Телефон есть?

– Да. Да… имеем.

– Вот и звони.

Сам я посмотрел на дорогу. Следов нет, и на обочине тоже. Может, экспертиза что-то и установит, но… дождей давно не было, обочина как камень. Нет, ничего не найдут…

Странно все это. Вон там лес. Если хотели скрыть – почему там не выбросили, там бы ее в лучшем случае через несколько дней нашли. Может, не знали местность, боялись заблудиться? Отсюда вижу – труп свежий, максимум суточный. Может, даже этой ночью.

Машина! Та тачка, БМВ! Да неужели…

Поехали кататься, пьяные. Наверное, и обдолбанные. Девчонка на скорости выпала, свернула шею. Остальные испугались и уехали. Могло быть? Запросто. Большинство преступлений так и происходит – по глупости, по пьянке, по недоразумению. Осознанные тяжкие преступления против личности – довольно редки. Когда я работал – у нас четыре из пяти убийств были бытовыми. Их и не раскрывали, а оформляли. Протрезвевший убийца, осознавший что натворил – либо сразу шел сдаваться, либо задерживался за сутки – двое…

– Позвонил?

– Да.

– Чего сказали?

– Приедут…

– Ладно…

Душан поежился, перекрестился

– Страх какой.

– Не узнаешь ее? Местная?

– Нет…

– Да погоди ты, не вздумай туда ходить! Отсюда смотри…

– Нет… платье незнакомое… нет… да и не ходит у нас так никто.

– Вчера слышал что-нибудь? Вечером, ночью?

– Да нет. Мы коров подоили, и спать легли.

Понятно.

– В полиции лишнего не говори. Нашел и все, больше ничего не знаю. Будешь говорить, на того думаю, на этого – сам же потом пожалеешь…

…

Через три часа местная жандармерия повезла нас в «управу» разбираться.

Полицейская управа Ниша – располагалась в большом, полукруглом здании времен развитого титоизма, с тех пор ни разу не ремонтировавшегося. Пропускной режим был хреновый, вахтер сидел, но по факту проходил, кто хотел. Нас не разделили, чтобы мы не смогли договориться, а просто оставили в коридоре и попросили подождать. У меня пистолет на кармане – но никто и не подумал обыскивать.

Жареный петух по-настоящему еще не клевал?

Нет, клевал, Косово рядом совсем. Не поняли?

Мы, русские – очень хорошо умеем жить этаким военизированным лагерем. Каждый в нем моментально находит свое собственное место. А тут – не умеют.

И я не знаю, хорошо это или плохо…

Так мы сидели полчаса, может и больше и уже успели заскучать. Потом появились, наконец полицейские, и развели нас по разным кабинетам…

…

Меня допрашивал совсем молодой парень, худой, чернявый, чем-то похожий то ли на турка, то ли на албанца. Он ходил в неуставной кожаной куртке, за карман дужкой были зацеплены очки. Мне он понравился. Я умею отличать случайных людей в полиции от тех, кто там действительно должен быть, от легавых собак, для которых догнать зверя и вцепиться в него зубами – лучшая награда. Этот был как раз из таких, легавых. Может, опыта и знаний у него и маловато, в оперативной тактике слабоват – но если есть желание, можно многого добиться.

– Панин Александр…. – сказал он, смотря на скрепленную степлером распечатку, в которой явно была информация обо мне

– Никитович – подсказал я

– Гражданин Сербии.

– С прошлого года.

– Вы владеете сербским языком? Желаете переводчика?

– Владею. Переводчик не нужен.

Детектив посмотрел на меня

– И сказал бы, добродошли, да не та ситуация.

– Понимаю – сказал я

Детектив посмотрел на меня, потом снова углубился в планшет с рапортом

– Как вы оказались на дороге?

– Да случайно – сказал я – Душан, то есть гражданин Танич – он фермер, живет дальше по дороге. Он ко мне заезжает, утром, когда на базар едет, я у него покупаю сыр, молоко. Вот и сегодня заехал…

– В котором часу?

– В семь.

– Так рано?

– Он на базар ехал. А я рано встаю, я же русский.

Сербы рано не встают

– Хорошо, дальше?

– Ну, дальше, я за компьютером сидел, книгу писал. А через пять часов, то есть без десяти двенадцать, слышу крики. Душан бежит бегом, сам бледный, говорит – там труп в канаве у дороги. У него трактор сломался…

– Трактор сломался? Он вам так сказал?

– Ну, да.

Я понял ход мыслей.

– Да вы что. У его трактора скорость двадцать километров в час, максимум. На таком если и захочешь, человека насмерть не собьешь.

– Ну, хорошо…

…

– А почему он к вам побежал? Почему сразу полицию не вызвал?

– Не знаю. Испугался, наверное.

…

– Мой дом ближе всего по дороге.

– Что вы сделали потом?

– Оделся и с ним пошел. Дошли, смотрим, там, в самом деле, труп.

– А как вы поняли, что это труп?

– Ну…

А в самом деле – как?

Почему я сразу подумал что это – труп? Я не спускался, пульс не проверял. Но почему то я сразу понял, труп.

– … лежит, неподвижная, в канаве. Если бы пьяная была, пошевелилась бы.

– Вы подходили к трупу?

– Нет, конечно.

– А Танич?

– Нет, по крайней мере, при мне. Я запретил. И он мне говорил, что не подходил.

– А почему? Может, человеку плохо…

– Да не двигалась она! А подойти – значит, натоптать, может, уничтожить какие-то улики, помешать полицейскому расследованию.

– Вы специалист по полицейскому расследованию?

– Я телевизор люблю смотреть. Детективы.

Детектив пытался придумать еще что-то, но не получалось. Решив, что пока достаточно, он забарабанил по клавишам. Потом – зашипел принтер, выбрасывая горячий лист бумаги.

– Прочтите и распишитесь. Если что непонятно – спрашивайте.

С моих слов записано верно, мною прочитано…

– Уезжать никуда не собираетесь?

– Пока нет.

– Если соберетесь, дайте знать.

– Непременно.

14 мая 2022 года. Близ города Ниш, Сербия. День пятый

Я подумал, что это всего лишь еще один странный эпизод в моей жизни, в которой их и так было достаточно. Но как оказалось, неприятности мои – только начинались. И не только мои.

История эта с трупом девушки в канаве – начала обрастать подробностями с самого начала. Про нее писали газеты. Как оказалось, это была Аня Никич, семнадцати лет от роду, несмотря на юность уже довольно известная модель. Постоянно проживала в Белграде, хотя сама была как раз из Ниша. У нее был парень, довольно известный футболист, в этом году вышел за Партизан, успел назабивать… в общем будущая звезда.

Про то, что произошло газеты, писали скупо и в чем-то противоречиво. Если верить им, получалось, что перед смертью она встретилась со своим парнем, а потом отправилась тусить на берег Дуная – там полно барж пришвартовано, на которых дискотеки полуночные происходят. Отправилась одна.

Я умею читать между строк, и сделал вывод, что с парнем она серьезно поссорилась. И отправилась «забыть его». То есть, в разгул.

Проблема в том, что после этого ее местонахождение оставалось неизвестным всю ночь, следующий день и еще ночь. После чего ее и нашли. При этом она успела, как то вернуться в родной Ниш, но как – журналисты не узнали.

Короче говоря, дело было темное, усугублявшееся еще и тем, что у народа денег нет, и народ на грани. А Сербия – она похожа на Россию еще и тем, что простых объяснений случившегося тут не ищут. Везде – жидомасоны, всемирный заговор Запада и все такое. Тут – начали ходить упорные слухи о том, что девушку изнасиловали и убили какие-то, то ли косовары, то ли боснийские отморозки – мусульмане то ли шиптари. Вроде как их видели на дискотеке в Белграде. Официальные газеты этого не печатали – но слухи множились…

…

В свое время – у Югославии было свое производство прицелов. Прицелы были скопированы с наших ПСО, но были и отличия, в частности кратность прицелов – шесть, когда у нас четыре. Назывались такие прицелы – ЗРАК. В остальном все тоже самое, даже специальный экран на военных моделях, чтобы засекать ночью излучение ИК – прожекторов. На то время – это было очень круто.

Но прицелы производились в Боснии, и во время войны завод был разрушен. Да так и не восстановился. Производство оружия в Крагуеваце сохранилось, но теперь сербы ставят на свое оружие белорусские прицелы. Я же на свою винтовку поставил довольно редкую «Минуту» – прицел, который перед самым распадом СССР был принят на вооружение как замена ПСО-1. Их не так много сделали, найти такой в хорошем состоянии – большая редкость. Но я нашел…

Было утро, раннее утро, довольно сырое. Здесь, в Сербии климат не такой как у нас, лето намного теплее, но сегодня погода была почти русской, прохладно и сыро, вода буквально в воздухе висит. Такая погода – меняет траекторию пули, хотя 7,92 довольно устойчивая в этом плане. Вообще отличный патрон, лучше нашего и только проигрыш Германии во Второй мировой и последующее распространение патрона 7,62 НАТО не дали ему закрепиться.

А вот в Югославии он стал основным. Причин много, в том числе и нежелание Тито даже в мелочах под кого-то ложиться. Но главное конечно было то, что Югославия стала одной из тех стран, что после войны скупила немалую часть оставшегося бесхозным оружия Третьего рейха. Они и американское покупали, а потом на наш патрон переходили. В итоге – во время Гражданской войны у них было на вооружении только пулеметных патрона – три: наш, немецкий и НАТО. Это создавало большие проблемы в снабжении – сербские четники той войны, с которыми я не раз разговаривал, рассказывали, что у них было немало пулеметов и винтовок под немецкий патрон, а самих патронов не было. Тито перед смертью все же задумал переход на советский патрон 7,62*54 как пулеметный и винтовочный и НАТОвские 5,56*45 как автоматные – но не успел. Кстати, те же четники говорили, что русских патронов у них как раз хватало, и самых новых годов выпуска. Думаю, вывод Западной группировки войск сопровождался еще большей коррупцией, чем это попало в газеты…

Сейчас все это в прошлом. Остались только люди – четники, которым уже по пятьдесят лет, да винтовки – безмолвные свидетели той страшной, одновременно героической и преступной эпохи. Все это – встречается на стрельбище местной стрелковой дружины в горах, куда захаживаю и я. Местные – в основном участники тех бесславно закончившихся войн и им сочувствующие – чужих не особо любят, но к русским это не относится.

Впрочем, к делу.

Мишенью была канистра с водой, синяя. Раньше там тормозная жидкость была. Она была поставлена на стрельбище в пятистах метрах от меня, с небольшим уклоном. Колебания травы, едва видные в этот прицел – подсказывали мне направление ветра…

Палец – в нужный момент сам дожал спуск, винтовка бухнула. Отдача кстати не такая резкая как на нашем патроне, хотя жесткая. Всем хорош этот патрон, всем…

– Правее на фигуру. Высоту угадал.

Это мой корректировщик, зовут его Стефан. Он бывший снайпер, работал на Сараевских высотах. Это сейчас всех, кто там был, считают военными преступниками, хотя там далеко не гражданские были, и что мусульмане творили – о том предпочитают не помнить. Как и о том, с каким трогательным единодушием выступали на одной стороне ЦРУ США и Корпус стражей исламской революции – одни поставляли в зону конфликта оружие, другие – боевиков. В это сейчас и поверить сложно – но ведь было! Впрочем, это хвост долгой, очень долгой исторической тенденции. Запад, прежде всего христианский Запад и ислам находятся в конфликте еще со времен Крестовых походов, захвата Испании и двух осад Вены. Но вот какая интересная штука получается —весь этот конфликт моментально сходит на нет, если речь начинает идти о противостоянии славянам. Тут же, в момент находится общий язык! И неважно, какая на дворе эпоха. Что британцы лезли на наш Кавказ в веке девятнадцатом, и до последнего спасали Османскую империю от полного разгрома соединенными силами славян. Что Бисмарк провозгласил себя защитником мусульман, а Гитлер эту тенденцию в германской внешней политике продолжил. Что весь Запад, в том числе и Британия и США подкармливали афганских моджахедов, а некоторые – как например министр обороны Польши – ехали воевать за них. Что сейчас объединенные силы Запада выступили против Сербии, что в Боснии, что в Косово.

Это даже не политика. Это традиция. Потому не стоит ни осуждать ни ужасаться. Все эти истории про расстрелянных на сараевских улицах мирных – это все в пользу бедных. И смотреть надо в широком контексте. Про изнасилованных, зарезанных, четвертованных, распятых сербов – почему то не говорят. Как и о нынешнем премьере Косово, который ушел от наказания за личное участие в убийствах, потому что все свидетели против него – кто пропал, кто замолчал. И гаагский трибунал это проглотил – это не сербов сажать.

Отвлекаюсь. Значит, на фигуру…

Военный прицел чем и хорош – он позволяет быстро вносить нужные поправки, если ты владеешь методикой. Я внес поправку на глаз, не крутя барабанчики прицела – и выстрелил снова.

– Центр.

Есть. Еще раз.

– Центр.

Пристрелялся…

…

Местная стрелковая дружина – обычное дело: мужики, которые знают оружие, любят его и время от времени собираются вместе. По сути это готовые четы, парамилитарные формирования. В отличие от России – местные власти относятся к такой деятельности с пониманием. Потому что все понимают – рано или поздно война возобновится, и Сербии опять будет рассчитывать не на кого. Кроме как на русских.

Потому то сербы и говорят – с русами нас триста миллионов, а без русов – два грузовика. Ошибаетесь, братушки. Уже сто семьдесят. Если с белорусами – сто восемьдесят. Предала нас Украина. Не Россию – славян предала.

Сербы кстати про это знают – за новостями тут следят. Не то чтобы они ненавидели Украину – они просто не понимают, как так можно. Как можно самим, своими руками – приглашать на свою землю солдат НАТО, как можно принимать в своих портах американские корабли. Для сербов это примерно так же как выйти из дома без штанов и пойти по делам. Это вызовет не то что осуждение —скорее недоумение.

Понятно, что спрашивают меня, я отвечаю, что среди украинцев много католиков и они как поляки и хорваты. Сербы понимающе кивают – для них это понятно. Поляки кстати тоже разные бывают – иногда к нам заезжает Зденек, дальнобойщик. Он не то чтобы любит Россию – но он сильно уважает Путина, а свои власти называет не иначе как придурками. Эта история с нашествием беженцев из Африки и Ближнего Востока – многим дала по мозгам. В Чехии, например уже сейчас видно четкое разделение: ученики старших классов, если спросить, кто они – говорят что европейцы, а младших – что славяне. В Словении – националисты уже фактически у власти. В Латвии – вдруг местные националисты заговорили о том, что если понадобится, они вместе с русскими быстро наведут порядок – вместе с русскими. Итальянцы выходят на митинги с требованием выселить всех чеченцев после того, как трое чеченцев после дискотеки насмерть затоптали местного парнишку. Что касается поляков – они еще в девяностые приняли двадцать тысяч чеченских беженцев, заселили в город Белосток на границе с Белоруссией – и теперь там в некоторых районах опасно даже днем.

Так что, после надежд девяностых и сытости нулевых – все плавно сползает куда-то в конец девятнадцатого века, и выбор, в сущности, прост. Если ты не хочешь, чтобы в твоем городе произошел гей-парад, а сын пришел из школы и рассказал про урок сексуального просвещения, где разыгрывались сценки из жизни гомосеков. Если ты не хочешь, чтобы к тебе соседями заселили семью афганцев, чтобы твою несовершеннолетнюю дочь изнасиловал мигрант, а суд отпустил его на основании того что «он не мог получить сексуальную разрядку иным образом»1. То тогда вспоминай, что ты славянин и покупай автомат. Славянин сейчас, в Европе двадцатых годов двадцать первого века – это снова звучит гордо.

Блин, а ведь можно стихи написать…

Хреновые стихи?

Или жизнь – хреновая?

В общем, постреляли мы, патронов тридцать я сжег – для тренировки с высокоточкой достаточно. Постоял, посмотрел на облака над горами – уже развиднелось, дождь прошел. И только собрался ехать домой, как ко мне подошел Деян. Он в городе автомеханик и заодно комендант стрельбища. Я подумал, что надо за стрельбище заплатить… так то брали откровенно мало, тут не зарабатывали, но времена сейчас…

– Послушай, Саша.

– Да?

– Тут один человек тебя ждет, поговорить хочет. Он из Белграда.

Я насторожился

– Из полиции?

– Нет, не полиция. Другой человек

Я пожал плечами

– Ну, пусть сюда идет, поговорим.

Но серб не уходил.

– Ты не понял, Саша. Это очень хороший… уважаемый человек.

– И в самом деле, не понял – сказал я

– Та девочка, которую нашли… которую ты нашел. Она ему родственницей была. Горе у него…

Е-мое…

– Сочувствую, но я то чем могу помочь.

– Ты его послушай, он тебе скажет. Ты его пойми, человек он сложный. Но… горе у него, большое горе.

…

– Ты про Аркана слышал?

– Да… но Аркан же мертв.

– Он тогда ему помогал много. И сейчас помогает. А эти шиптары…

И Деян разразился страшными ругательствами. Этого мне только не хватало… мафия.

– Я с ним поговорю. Но обещать ничего не могу.

– Обещать и не надо. Выслушай его.

– Как его зовут?

– Василий его зовут. Василий Никич…

– Хорошо, скажи ему, вечером в городе…

Деян покачал головой

– Он приехал. Тут тебя ждет…

…

Машины стояли на дороге. Примерно в трехстах метрах от стрельбища. Дорога была узкой, горной, утоптанной, две машины разъезжались с трудом.

Я остановил свою, вышел. Бросил пистолет обратно в машину, меня обыскали. Судя по повадкам – неплохие профи, впрочем, сербы на рынке частных охранных услуг котируются, они даже Дональда Трампа охраняли. Кортеж крутой – три машины, Мерседес и два внедорожника. Мафия.

Я сел в машину – и закрывшаяся дверь полностью отсекла от внешнего мира. Чем хороши машины этого класса – внешний мир для тебя перестает в них существовать. Хотя рано или поздно – выйти придется.

Нельзя жить в мире и быть свободным от него.

– Добрый день.

– Добрый.

Сказано было по-русски. Человек на заднем сидении машины, был пожилым, невысоким. Бросились в глаза его руки – покрытые седым волосом, крупные и явно сильные. Не белоручка, пробивался этими самыми руками…

– Говорить по-русски будем? – спросил я

– Можно и по-русски. Я много с Россией работал, знаю русский язык.

– В таком случае разрешите принести вам свои соболезнования.

Человек сделал резкий жест рукой, как будто осу отгонял.

– Пустое! – резко сказал – это вы ее отцу принесите. Пустой человек, только говорить много любит. Был четником, а теперь… болтун.

– Кто она вам была?

– Племянница. Внучатая.

В машине повисло тяжелое молчание. Его прервал хозяин машины.

– Я Василий Никич. Слышал обо мне?

– Нет.

– Все равно. Полиции ты все рассказал?

Я пожал плечами

– Что мне скрывать? И зачем?

– Да, конечно. Зачем…

Снова повисло молчание.

– Месяц прошел – констатировал этот человек – а убийц не нашли. От полиции толку нет никакого.

– Но… – осторожно сказал я – дело как я понял, почти раскрыто. Только этих негодяев найти… мелких.

Никич зло стукнул кулаком по подлокотнику

– Ничего оно не раскрыто! Никто его и не раскрывает, никому не надо! Проще всего сказать – во всем шиптари виноваты!

…

– Аня была хорошей девочкой. Правильной! Она не пошла бы с шиптарями!

Я промолчал.

– Я навел справки о тебе в Москве. Ты в полиции работал. Знаешь, что о тебе сказали?

Я снова промолчал…

– Что ты как бультерьер. Вцепишься – не выпустишь. И что в тебе страха нет.

– Это не так. Страха нет только у дураков.

– Я хочу, чтобы ты нашел убийц Ани. Я тебе заплачу

Я лишился дара речи

– Сколько ты хочешь?

– Нисколько.

– Человек, который говорит нисколько, хочет очень многого. Назови цифру.

– Подождите… вы не поняли. Я не возьмусь за это дело. Потому что не имею права. Я иностранец.

Василий кивнул

– В том то все и дело. Иностранец. То, что нужно. У нас все друг друга знают, покрывают, все родственники. Страна то маленькая. Проше всего сказать – шиптари – и спать идти.

…

– Почему ее выбросили именно здесь? Почему не в Белграде!? Бросили бы тело в Дунай – может, ее совсем бы не нашли. Почему здесь?

В общем, правильный вопрос

– Может, она сама приехала, это ее родной город. Может, ее тут нашли шиптари?

– Что ты глупости говоришь?! Какие тут шиптари?! Их бы тут убили!

И верно.

– Я дам тебе полмиллиона. И еще полмиллиона, если назовешь мне имя убийцы.

– Это невозможно. Делом должна заниматься полиция.

Василий нехорошо улыбнулся

– Правильно, полиция. А если она тебя и попросит о помощи?

– На каком основании? – не понял я

– Никаких оснований не надо. Просто попросит. У нас все по-своему делается, друг. Вот, возьми пока.

Я отверг деньги.

– Никаких денег я не возьму.

– Как знаешь…

Никич постучал тростью по перегородке, отделяющей пассажирский салон от места водителя. Щелкнули внутренние замки – двери открылись…

…

Первым делом, вернувшись домой и даже не почистив винтовку, я залез в компьютер и набрал имя «Василий Никич» в поисковой системе. То, что я увидел, меня не обрадовало.

Никич – еще до войны делал карьеру в СДБ – югославской госбезопасности. Был главой госбезопасности в Пожареваце, что сразу снимало все вопросы о его политических пристрастиях – сербофил, сторонник Милошевича.

История падения Югославии имеет общие черты с распадом СССР – и там и там имелась не афишируемая, но серьезная проблема государствообразующей нации. В партии – был клан интернационалистов и клан националистов, как и в КПСС. У нас расстреляли группу Вознесенского, которые планировали создание в Ленинграде русской компартии. У них – политический крах потерпел Александр Ранкович, не только сторонник просоветского курса, но и сербофил. Но сербофилы остались. В отличие от СССР – у сербов имелась своя компартия, и после смерти Тито – противоречия обострились до предела. Скажу один пример – республики встали стеной, чтобы не допустить строительства в Белграде метро за общий кошт, а сербы вывернулись из ситуации и стали строить… подземную электричку! Этот маршрут, кстати, существует и поныне, и диковато видеть на станции метро электричку. Но уже тогда было понятно, что ничего хорошего в будущем ждать не приходится. Так и получилось – конец восьмидесятых, экономический кризис, дружба народов вспыхнула с удвоенной силой – и страна на сей раз не выдержала.

Никич работал уже в Белграде в госбезопасности до девяносто шестого, потом его попросили. Понятно, почему – Милошевич тогда искал контактов с Западом, а Никич был в числе самых одиозных деятелей режима. Он ушел из СД Б и занялся бизнесом, успешно.

То, что он как то связан с Арканом – в этом ничего удивительного не было. Югославия нашла способ экспорта преступности, уникальный для Европы. У Тито все было просто – ты можешь ехать грабить банки в Германии и зарабатывать для страны твердую валюту. Но ты должен заодно выполнять поручения СДБ и отстегивать долю. И не сметь грабить банки дома. А так – можешь возвращаться, по запросам тебя искать никто не будет.

Если Никич сербофил – он мог и Аркана курировать, и много чего еще. В те времена – полный бардак был и многие рыбку в мутной воде ловили. Например – в восемьдесят девятом из взбесившейся Румынии – именно через Югославию, через эти места ушли тысячи и тысячи оперативников румынской секретной полиции – Секуритаты, боевики спецшкол подготовки бойцов мировой революции, которые курировал Андрута Чаушеску, брат расстрелянного президента. Они уже устроили бойню в Бухаресте – по взрослому, с неизвестными снайперами, бьющими с крыш, с танками – а теперь они уходили. Здесь многие и остались, кто-то влился в ряды СДБ, кто-то оказался среди боснийских мусульман, где быстро нашел себе дело. И к последующей трагедии самой Югославии эти люди имеют куда больше касательства, чем это принято признавать.

Какое-то время он работал в Москве… понятно. Это начало нулевых, тогда комната стоила несколько тысяч долларов. Кстати, люди связанные с Милошевичем, понимая что ничем хорошим то не кончится – в свое время огромные деньги вкладывали в скупку квартир в Москве – и потом ох как хорошо поимели на этом.

Сейчас Никич вернулся в Сербию. Занимается бизнесом, много каким, но ничего конкретного. Спонсирует спорт и политику.

Так значит, Аня Никич была его внучатой племянницей!

Ничего себе. Тогда не завидую тем, кто на нее руку поднял. Сербская мафия и из-под земли достанет.

Но лезть в это я не хочу. Хватит с меня.

Довольно.

Информация к размышлению. Сербский путь часть 2

В девятнадцатый век – век самоопределения – Сербия вошла этаким призраком. В отличие от поляков – у сербов в начале девятнадцатого века не было недавнего опыта государственности, не было интеллигенции, не было собственных феодальных элит. У хорватов, кстати, все это было – они в одиннадцатом веке заключили династическую унию с венграми, и у них был собственный парламент, интеллигенция, элиты и язык. Сербы вынуждены были начинать с нуля, как впрочем, и чехи. Но в отличие от чехов, у которых была своя интеллигенция и она то выступала в авангарде национального пробуждения – у сербов хранителем национального самосознания была православная церковь. Сербство, по сути, и сохранялось только благодаря церкви и песням – плачам, которые исполняли в крестьянских избах. Тем не менее, для возрождения народа этого оказалось достаточно.

В самом начале 19 века – в Османской империи случился кризис, вызванный самоволием янычар. Янычары, некогда отборный корпус турецкого войска, набранный из обращенных в ислам мальчиков с покоренных территорий – постепенно начал превращаться в некое подобие земельных феодалов, произвол которых уже всерьез угрожал султану и его власти. Султан Селим, пришедший к власти, застал страну в разорении и беспорядке – только что была проиграна вторая битва за Вену, бюджет государства был пуст, с севера наседала прошедшая через модернизацию несколько десятков лет назад Российская Империя. Селим решил провести реформы, аналогичные тем, которые провел Петр I в России – и начать с европеизации Империи и замены корпуса янычар (османский аналог стрельцов) на небольшую, профессиональную европейскую армию. Корпус янычар к тому времени был не просто небоеспособен – начались куда более грозные процессы. Янычары стремительно превращались даже не в дворянство – они превращались в многочисленную, хорошо вооруженную и не ставящую ни во что государство и султана шляхту по польскому образцу. Происходило самопроизводство янычар в элитный класс Империи. По Стамбулу шатались готовые на все люди, янычары рекрутировали в свой корпус молодцов за деньги, так как государство обязано было кормить и содержать янычар. Из двенадцати тысяч мужчин состоящих в янычарских списках Стамбула служили только две тысячи. Наконец, в провинциях Империи янычары были близки к тому, чтобы стать классическими европейскими рыцарями – феодалами. В Белграде, например, хозяйничали четверо – Фошич, Джеврлич, Аганлия и Юсуф. У каждого из них в подчинении было примерно по двести – триста всадников, номинально они относились к султанской гвардии, на самом же деле не подчинялись никому кроме этих четверых. Они грабили местных крестьян, и часть добычи отправляли в Стамбул, причем себе они оставляли все больше, а в Стамбул отправляли все меньше. Никакой другой османской власти здесь, кроме как эти четверо и их конники – не было.

Забегая вперед – Селиму просто не повезло. Он и его советники ориентировались на Францию, но именно в тот момент, когда они начали реформы – во Франции полыхала революция. Селим не знал что делать – он не мог просить ни помощи, ни денег, ни присылки советников – там головы летели на мостовую. Если бы французы не начали революцию – то уже через несколько лет, под руководством опытного и мудрого Людовика Шестнадцатого они могли бы сделать Османскую Империю своей колонией, своей житницей и создать империю больше, чем англичане. Но они предпочли свободу, равенство и братство перед ножом гильотины.

В то же самое время – сербское крестьянство переживало что-то вроде возрождения. Белград лежал на самой границе, за пограничной рекой была богатая Австро-Венгрия, скупавшая все, что производилось в Сербии и прежде всего свинину. Сербы специализировались на производстве свинины, потому что любое другое мясо у них бы отняли янычары. С той стороны пограничной реки – были австрийские укрепления Военной границы или Воеводины. Там жили такие же сербы, а их край назывался Воеводиной, потому что Император даровал им автономию, а сам стал Великим воеводой Сербским. Они скупали все, что привозили братья и соплеменники с той стороны реки, а расплачивались все чаще оружием и патронами. Австро-Венгрия щедро снабжала им сербов, потому что не хотела третьей осады Вены.

В Османской империи в этот период продолжалась тайная, но жестокая борьба между султаном – модернизатором и корпорацией янычар. Султан понимал, что только простые люди, помещики, торговцы и крестьяне, в том числе крестьяне – христиане могут служить его опорой в проведении реформ. Когда он издал указ о том, что отныне все крестьяне и все помещики платят лишь фиксированный налог – янычары в открытую убили губернатора Хаджи Мустафу (он был известен как «отец сербов» из-за доброго к ним отношения) и ввели чрезвычайный налог. В ответ – в 1799 году султан издал беспрецедентный указ разрешающий всем, в том числе и христианам – носить оружие.

В 1804 году – из-за неурожая на Балканах – православное крестьянство не выдержало янычарского гнета и подняло восстание против произвола. Началось все с того, что в январе 1804 года некий янычар Мехмет-ага Фошич в сопровождении отряда примерно из двухсот всадников – выехал из Белграда в карательную экспедицию. В деревне Любенино примерно в тридцати километрах от Белграда он схватил местного вождя Александра Ненадовича, обвинил в измене султану и казнил. После чего он и его люди убили еще столько то сербов и поскакали дальше, намереваясь снова убивать – однако, предупрежденные жители сел и городов бежали в лес и брались за оружие. После того, как другой янычар четвертовал популярного сербского священника Хаджи-Рувима – страна взорвалась.

В числе тех, кто спасся во время бойни, ставшей потом известной как «сеча князей» был некий Карагеоргий – бывший гайдук (разбойник) и офицер австрийских добровольческих сил (сербского Фрайкора), ранее уже участвовавший в боевых действиях, а после отставки ставший торговцем скотом. Его предупредили, он перебил посланный за ним отряд турок и скрылся в Австрии. А через короткое время он вернулся с добровольцами, большим количеством оружия и возглавил восстание. Янычары, понимая, что дело плохо – закрылись в Белграде и послали к султану гонцов просить о помощи. Султан выслал помощь, но пришедшие на помощь войска… присоединились к восставшим. Таков бы секретный приказ султана, желавшего расправиться со своевольными янычарами и желательно чужими руками.

В 1805 году янычары – дахи были изгнаны, а сам Карагеоргий был помазан митрополитом на царство. Один из вождей восставших, Петр Ичко был послан в Стамбул, где договорился о выгодных условиях мира – но Карагеоргий отказался от условий мира и предпочел продолжить борьбу за создание Сербии. Будущую Сербию он видел большой славянской страной с опорой на Россию.

Мало кто знает, что в 1805 году Карагеоргий обратился в Вену с предложением принять сербов под подданство Габсбургов. Если бы Габсбурги приняли предложение – вся мировая история пошла бы по другому пути. Но в Европе уже хозяйничал Наполеон, он уже побывал в Вене и вот-вот намеревался побывать еще – и Габсбурги решили не рисковать. Создав в итоге проблему, которая через сто десять лет погубит их империю.

Сербское царство простояло всего шесть лет – в 1812 году Наполеон напал на Россию, Россия заключила поспешный мир с османами, и султан двинул войска против непокорной провинции. Карагеоргий со своими соратниками – бежал в Австро-Венгрию и вступил в союз с другими антиосманскими националистами, борющимися за освобождение Греции и Румынии от османского ига.

В 1813 году султан вернул себе контроль над территорией Сербии, после чего его войска приступили к массовой расправе с сербским населением. Весной 1815 года, что видимо случайно совпало с поражением Франции и вступлением русской армии в Европу – сербы начали новое восстание. Его в отсутствие Карагеоргия возглавил некто Милан Обренович, сам торговец – свиновод. Но в отличие от Кара-Георгия – Милан Обренович не отказался от соглашения с Портой. Осенью 1815 года он заключил соглашение с новым султаном Махмудом (Селим уже умер) о том, что он становится наместником Султана на Балканах и обещает посылать Порте часть собранных налогов – а Порта признает его власть. Когда в 1817 году Кара-Георгий вернулся в Сербию – он был убит людьми Обреновича, а его голову – Милан Обренович приказал положить в сосуд с медом и отправить в Стамбул.

Так началось противостояние Обреновичей и Карагеоргиевичей, определившее судьбу Сербии на сто лет вперед.

14 мая 2022 года. Белград, Сербия. День пятый

Неспокойно было в Нише, неспокойно было в Белграде, неспокойно было везде. Спокойная жизнь как то… улетучилась, незаметно для всех. Если раньше все жили и давали жить другим, то теперь все искали виноватого, крайнего. И никто не желал начинать с себя.

Ну и… плохо было после вируса. Плохо. Вроде как вируса больше не было, никто не болел, не умирал – а жизнь все никак не восстанавливалась. Бизнесы продолжали банкротиться, но главное – не открывались новые. Многие люди как будто бы руки опустили.

А в политике – кипели страсти. Сербия – парламентская республика, и сегодняшний кабинет министров работал всего семь месяцев и уже поговаривали об отставке и досрочных выборах. Все понимали, что голосование будет протестное – но народ можно будет успокоить хоть так. Труба уже прозвучала и политические коверные – готовы были к очередному параду-алле…

…

МВД Сербии – с девяносто девятого года располагалось по адресу бульвар Михаила Пупина, 2, в громадном парламентском комплексе, выстроенном еще при Тито, в бывших помещениях верхней палаты парламента, с развалом Югославии ставших бесхозными. До 1999 года они сидели на улице князя Милоша, но это здание попало под удар авиации НАТО, и не было восстановлено. Здание парламентского комплекса было шикарным, но эти огромные кабинеты, коридоры и интерьеры, долженствующие напоминать о дружбе народов – теперь навевали только тоску. Это было место поражения, исторического поражения югославской идеи. И соседство с парламентом было не из лучших. МВД должно было быть вне политики… да как то не получалось вне политики быть.

Никак не получалось.

Министром внутренних дел Сербии – вот уже три года был Иво Попович. Он был компромиссной кандидатурой, но каким-то образом – уцелел уже при трех премьерах. Он был в молодости полицейским, потом ушел в бизнес, потом вернулся в политику – и вошел в это новое здание уже как политический назначенец. Но в отличие от многих политических назначенцев, ремеслом он в определенной степени владел, а равно владел и навыками выживания в волчьей стае.

Чтобы выжить в ней, надо оказывать услуги. И просить услуги взамен. Но и о деле не стоит забывать. Утром – он как обычно просмотрел сводку за предыдущий день, а так же за месяц в динамике. Сводка показывала тревожный рост преступлений на почве ненависти, а так же безмотивных преступлений. Министр понимал, что в их основе лежит та же ненависть, но безадресная. Но если этим людям дать лозунг, дать цель…

И, кажется, об этом в Белграде не только он об этом думает.

Министр еще минут десять полазал по интернету. Потом обернулся. За его спиной – было панно, на котором изображалась дружба народов – в этот кабинет сам Тито захаживал. А сейчас – все снова готовы передружиться до последнего патрона…

Министр достал телефон, который держал в ящике стола и набрал номер.

– Люба, ты готов? Заходи.

…

– Панин, Александр Никитович, бывший полковник полиции. Федеральное министерство, уголовный розыск. Осужден к двум годам лишения свободы за превышение должностных полномочий. В две тысячи двенадцатом покинул Россию, в две тысячи восемнадцатом получил гражданство Сербии. Согласно налоговым декларациям владеет недвижимостью и на эти доходы живет. Так же – писатель, пишет художественную литературу.

Министр отпихнул от себя досье, которое подчиненный, доверенный человек цитировал по памяти.

– Бред полный.

…

– Как мы его приняли с судимостью, ты выяснял?

– Выяснял. Судимость сняли.

– Каким образом?

– Русские сказали, что судимость снята. В деле есть официальный документ.

– Здорово.

– Все равно миграция судит по официальным документам.

– Что за превышение полномочий?

– В деле этого нет.

– А разузнать не мог?! Плохо работаешь!

– Зато я кое-что другое разузнал.

– И что же?

– В Москве в середине нулевых и начале десятых – появилась такая группа генерала Морозова в министерстве внутренних дел. Генерал Морозов – он генералом стал в тридцать восемь, настоящий фанатик. Они работали в чьих то интересах по верхушке русской госбезопасности.

Министр присвистнул

– Ничего себе. И чем все закончилось?

– Чем и следовало ожидать. Кто-то погиб. Многих посадили. Генерал Морозов получил двенадцать лет. Из той группы – только Панин получил всего два года, да и то судимость потом была снята, и его выпустили из страны. Похоже, что с деньгами.

– И как ты это объясняешь?

– Либо он всех сдал. Либо он с самого начала был шпионом, которого госбезопасность внедрила в группу. Либо он сломался во время отсидки, и опять-таки сдал все что знал, а взамен получил полную награду – свободу.

– И что теперь делать нам?

– Он опасен, Иво. Он опасен даже сам по себе, без этого дела.

Министр оперся кулаками о стол.

Он и сам понимал, что русский – опасен. Но кто сейчас не опасен? Вся ситуация в стране – опасна. Все на грани. С экономикой плохо. Кабинет – коалиционный и проевропейский, но все прекрасно понимают – Сербия идет в Европу, имея в своем составе как минимум тридцать процентов населения, которые Европу люто ненавидят. Про вступление в НАТО уже начали заикаться, только непонятно, как они себе это представляют. Полно людей, готовых стрелять солдатам НАТО в спину, мстя за девяностые.

И как быть? Он сам – правый, сидит в преимущественно левом кабинете, где на него смотрят как на врага? А тут еще это дело, которое из бытового убийства стремительно превратилось в политическое.

Проблема ведь не только в Сербии, проблема в неустойчивости той конструкции, которая сложилась на Балканах после лихих девяностых. Она была создана за счет потерь и уступок Сербии, но сейчас для обеспечения устойчивости нужны новые уступки, на которые никто не пойдет. Недавно так называемый премьер-министр Косово, которого в девяностые называли «Улыбка» за то что он улыбался, когда резал сербам головы – сказал, что никакого регионального соглашения с опорой на Белград не будет, потому что они не хотят новой Югославии, даже тени ее, они хотят в Брюссель, а не в Белград. Вот только сам Брюссель на грани полного развала, они уже не могут ни деньги давать, ни миротворить. Проклятая эпидемия. А если не будет здесь руководящей и направляющей… даже не так – если не будет здесь новой общей мечты, вступить в единую Европу потому что Европы больше единой не будет – все быстро скатится к новым девяностым.

Уже скатывается.

Албанцев – косовских албанцев в том числе – массово вернули домой. До эпидемии они ошивались по всей Европе от Лондона до Милана, но сейчас их оттуда вышвырнули. Все они вернулись на родину, где работы нет даже для тех, кто там постоянно жил. Сейчас даже наркоторговля плохо идет в связи с ограничениями. Вот и живут миллионы людей с африканской рождаемостью – на пятачке земли под названием Косово, где преимущественно горы и зерно бросить некуда. Гуманитарки все меньше – а злобы все больше.

Еще до всего до этого было – во время футбольного матча между Сербией и Албанией – над полем пролетел коптер, к которому был прикреплен албанский флаг. Тут же начались массовые беспорядки, матч был сорван. Как потом выяснилось, провокацию устроил брат премьер-министра Косово – но дело не в этом, а в том, что это все безошибочно угодило в самое больное место. А сейчас еще хуже будет. Если выяснится, что девчонку изнасиловали и убили албанцы – ничем хорошим это не кончится.

Много кто автомат под подушкой держит.

Министр был правым. Но – он был и министром, и суть своих соратников довольно хорошо понимал. Он государственник, а они… если дать им волю, они все Балканы разнесут. И таких в любой здешней стране – пруд пруди!

– Что думаешь?

– Я поеду и поговорю с ним.

– О чем?

– Может ли он подключиться к расследованию уже официально.

– Он не полицейский.

– Он полицейский, бывших не бывает. Ты можешь дать ему лицензию частного детектива.

…

– Ты пойми, в данной ситуации у всех нервы на пределе. Это самая граница. В интернете уже полно постов, что полиция что-то скрывает.

…

– Он русский, Иво. Правые – доверяют русским. По крайней мере, они немного приумерят свой пыл, хотя бы на время.

Министр думал. Потом глухо сказал

– А если это все же албанцы?

– Тогда помоги нам Богородица…

15 мая 2022 года. Ниш, Сербия. День шестой

В тот день, меня снова вызвали в Ниш, в полицейское управление. Что-то уточнить.

Я даже подозревал, что именно. Сербия страна небольшая, все про всех знают. Вряд ли мой контакт с лидером мафии и сторонником ультраправых – остался незамеченным. По крайней мере, предостережение мне должны вынести.

В Сербии – политика и преступность идут рука об руку, это обычное дело на Балканах. В Хорватии кстати еще хуже – там ситуация сильно похожа на нашу, приватизацию провели как попало, и образовались мафии, самая главная из которых – сигаретная. Она настолько сильна, что в связях с ней обвиняют бывшего премьер-министра. Есть и мафия бывших участников войны за независимость, потому что у них есть налоговые и таможенные льготы… дальше надо объяснять? Это как у нас – афганцам дали льготы, и в итоге началась бойня.

Сербская мафия занимается примерно тем же, чем и итальянская, они связаны напрямую. Нет, это не наркотики, хотя и наркотики тоже. Сейчас мафия не связывается с наркотиками, оставляя это отморозкам – появились другие темы. Паленые сигареты при сегодняшних акцизах курит половина Европы, и доходность как у наркоты. Немалая часть органических продуктов, которые втридорога продаются в супермаркетах Франции и Германии – выращивается тут же. Там просто надо уметь документы делать – и цена возрастает сразу в три раза. Фермерам от этого достаются лишь крохи, хотя продукты часто действительно органические, просто у фермеров денег нет на удобрения. В некоторых местах на лошадях начали пахать. Многие держат кур, яйцо свободной курицы стоит в три раза дороже. Просто чтобы это подтвердить, нужна дорогостоящая программа сертификации, на которую у фермеров нет денег. А у мафии есть, они продираются через бюрократию, получают сертификат и начинают под него скупать продукты.

Китайскими товарами контрабандными торгуют. Сербия вообще тесно связана с Китаем, даже предельно тесно, и не просто так у сербов есть безвиз с Китаем – ни у одной европейской страны его нет. До сего времени – товар с Китая поставляли в основном по морю, в итальянские порты, но сейчас итальянская полиция смотрит на это совсем иначе, потому что именно от китайских нелегалов – начала заражаться коронавирусом Италия. Потому итальянская мафия начала выносить свои операции в Сербию и вообще – на Балканы. Под Нишем – собирают с грядок настоящий итальянский чеснок. Оживают ткацкие фабрики, заброшенные еще при Тито – там мигранты отшивают Дольче и Габбана по приемлемой цене. Но главный вопрос сейчас – порты. Сербия осталась без портов, и всем на это плевать – но не Китаю, а вот на интересы Китая плюнуть уже никто не может. Я послеживаю за ситуацией… смех иногда берет. Ключевые порты Югославии остались в руках Хорватии, но они не были загружены даже наполовину. Перед эпидемией – в Хорватии разразился туристический бум, потому что именно на хорватском побережье снимали Игру престолов – но сейчас понятное дело, от бума ничего не осталось, а вот есть что-то надо. Хорватские националисты – топили за Европу, но сейчас… Китаю нужны хорватские порты, но только в связке с сербскими, уже построенными логистическими активами. Но проникновение Китая не нужно ни Европе, ни США, они давят на Хорватию, заставляя отказываться от выгодных контрактов, от продажи портов. Только вот взамен ничего не предлагают – у самих денег особо нет. Предлагают отказаться просто из принципа, из-за дружбы. А Хорватия и готова бы, да только безработица больше десяти процентов и никак не спадает. И вот, хорватский националист, одиозный деятель туджмановского режима, выступает и говорит, что Хорватия должна преследовать исключительно свои интересы и не оглядываться всякий раз на Брюссель. И если для этого потребуется работать вместе с Сербией – значит, так тому и быть, пора зарыть топор войны. Чудеса да и только. Оказывается, любой националист мгновенно становится разумным и видящим свои выгоды человеком, стоит только дать денежку.

Ну и особняком стоит футбольная мафия. Знаете, сколько играло до эпидемии сербов в разных чемпионатах? Более шестисот! В самых разных клубах, в том числе и в элитных. А сейчас, как начались все эти дела – более слабые чемпионаты вообще потеряли спонсорскую поддержку, и теперь на футбольном рынке распродажа за распродажей. Все готовы продавать и продаваться за смешные по меркам того, до 2020 года мира – только чтобы уехать. И понятно, что свой куш имеет футбольная мафия – семьи и друзья то остаются, верно?

Но я – вдалеке от всего от этого. Мне не нужен ни футбол, ни мафия, ни местные разборки. По крайней мере, до тех пор, пока они не подступят к порогу моего дома…

Выгнал машину – я не так часто езжу. На всякий случай – окатил из ведра. Все-таки в город еду…

Тот год… тогда и зимы то не было. Считай, всю зиму – как поздняя осень. А потом – как и положено, в високосном году пришла беда…

И вроде сама эпидемия – ничуть не была похожа на мор от чумы или испанки. Страшнее было то, что миллионы и миллионы людей лишились средств к существованию. Карантин – ударил по самым слабым.

А дальше – пришла пора выкладывать карты на стол. По-крупному. У кого какое государство, общество, кто что смог построить и накопить. И получилось то, что все знали и до того… только старались не думать об этом. Что человек человеку волк, особенно когда начинает всего не хватать. Что во власти – каста обнаглевших клептократов. Что соседи – в тот самый день тебе разом все и припомнят…

Но знаете что? Есть в этом во всем и один хороший момент. Вот эта вот банда гламурных подонков, которая нами рулила и смотрела на нас как на кормовую базу – они внезапно прозрели: там их никто не ждет, и при первой серьезной заварухе – их туда не пустят. Что они могут сыздить деньги на строительство больницы в Нише и купить на них квартирку в Лондоне… но если припрет, лечиться придется у себя дома, в Нише. Оттуда – в момент выхерят, хоть ты замок купи! Все это словоблудие про единую Европу без границ – оно до разу, а как жареный петух клюнул, как приперло – в момент вспомнили, кто есть кто. И кому здесь место – а кого здесь не стояло!

И вот сейчас – эти подонки с удивленным видом стоят посреди угробленной ими страны и спрашивают себя – это че, мы всё сделали? Это мы тут так похозяйствовали? И че теперь делать?

А весна опять теплая. Ранняя.

Ох, ранняя…

…

Внизу в местной ментовке – меня ждал ни кто-нибудь, а комиссар полиции. Смотря на меня, как большевик на Ленина – он чуть ли не с поклонами провел меня в свой кабинет, где меня ждал среднего роста человек со светлыми, почти блондинистыми волосами и неприятным, прилипчивым взглядом. Доставив меня, комиссар попятился и спиной вперед вышел из своего кабинета.

Удивительные дела

Человек продолжал разглядывать меня. Здесь он вел себя как хозяин.

– Если вы хотите предложить мне что-то – то спасибо, нет – сказал я

– Почему же?

– Потому что я ни в чем не нуждаюсь.

Человек еще меня поразглядывал, потом ему надоел этот театра одного актера

– Меня зовут Люба Йованич, я помощник министра внутренних дел Сербии

– Панин. Александр.

Человек иронически поднял брови

– И всё?

– А что еще?

– Да много чего. Полковник криминальной полиции, к примеру

– В отставке.

– Из полиции в отставку не уходят.

Я вздохнул

– Ошибаетесь, уходят

Меня принимали на работу полгода, а уволили в полдня. Помните, откуда это?

– Мы навели про вас справки. Вы работали в отделе по расследованию особо тяжких преступлений. Потом вас перевели в специальный отдел. Который занимался выявлением коррупции.

Если бы – коррупции.

В нашей системе – невиновных нет. Но и в ФСБшной – тоже. Правила довольно просты. Если не хочешь, чтобы посадили тебя или кого-то из твоих – копи компромат на тех, кто может тебя посадить.

Это как теория взаимогарантированного уничтожения.

Началось все видимо с Андропова. Он тогда сильно закусился со Щелоковым – великим, непревзойденным и поселе министром, который по сути создал МВД в том виде, в каком оно есть. Шестнадцать лет на министерском посту! А довели его до самоубийства за то что он какие-то половики из министерства на дачу уволок.

Андропов и его ставленник Федорчук – дуболом и придурок – систему сломали. Сорок тысяч опытных ментов и следаков загремели. И с тех пор – нормальный процесс преемственности в МВД был сломан, и не восстановился и поныне. А на улицах – больше не было ни дня спокойно.

Но из этой ситуации – был извлечен урок. Если не хочешь повторения – имей компромат на таких как Андропов – и потенциальные андроповы.

Игра эта – страшная, на лезвии ножа, потому что с той стороны – люди, которые… слово и дело государево, короче. И если они узнают, что на них компру собирают – не простят. Но и переоценивать их не надо. Народ там пошел…

Скажем так – те, кто приходит, чтобы на гелик заработать.

Они меня два года мариновали в зоне. Я не сломался. Потом они поняли, что и не сломаюсь и начали договариваться. Я сдал часть материала – в обмен на реабилитацию и возможность выехать из страны. Меня выпустили…

А мои… коллеги…

Как думаете, кто среди них был стукачок из-за которого мы влетели?

Не знаете? И я вот – не знаю. Так что…

Никто не забыт, ничто не забыто.

– И какой смысл было наводить обо мне справки?

– Это вы сами скажите.

Я сделал недоуменное лицо, долженствующее означать что-то вроде… простите, не понял?

– Вы как-либо связаны с ультраправыми?

Связал ли я как то с ультраправыми? Тоже хороший вопрос.

Знаете, один мужик из числа мне знакомых – ездил в Африку на подработку. Он до того не был расистом, а как вернулся – стал. А я еще совсем молодым сидел в ночном РОВД в одном из районов Чечни, и думал – нас сегодня вырежут или доживем до утра? Так что правым я, по крайней мере, сочувствую. Но сам не состою.

– Я беспартийный.

– Я не об этом спросил.

– Я не состою ни в одной сербской партии. Русской тоже. Я аполитичен.

– Тогда как вы познакомились с Василием Никичем?

Вот оно.

– Он приехал на стрельбище местной дружины. Попросил выслушать его.

– Вы ходите на стрельбище?

– Да

– Зачем?

– Чтобы стрелять.

Помощник министра полистал папку

– У вас много оружия. Зачем вам столько?

– Это граница.

– Но вы не ультраправый?

– Послушайте – сказал я – я какое-то время работал в Чечне, когда там была война. Так что все разговоры про то зачем кому-то нужно оружие – оставьте для кого-то другого. Оружие нужно для того чтобы прожить ночь. Эту и следующую. Может, оно и не потребуется, но если потребуется, лучше чтобы оно было.

– Вы встречались с Василием Никичем. Верно?

– Да. Это преступление?

– Нет, конечно. О чем вы говорили?

– Он спросил меня, все ли я рассказал полиции про ту убитую девушку.

– А вы все рассказали?

Я выдохнул

– Послушайте, к чему вообще этот разговор? А?

Помощник министра помолчал

– Василий Никич человек с большими связями. В том числе в Скупщине. Он не верит официальному расследованию убийства его родственницы.

…

– Он требует, чтобы мы включили вас в оперативную группу.

Вот как.

– Он мне это предлагал. Чтобы я расследовал.

– И что вы ответили?

– Нет.

Помощник министра задумался. Потом заговорил другим тоном.

– Мы действительно наводили о вас справки. Вы опытный оперативный офицер.

– Ну и что?

– Понимаете… все сложно. Есть решение министра… точнее предложение. Мы… могли бы предложить вам вот что. Работу консультанта.

– В каком смысле?

– Посмотреть уголовное дело. Может, мы что-то упустили.

– То есть, расследование в тупике?

Помощник министра ничего не ответил, но явно был недоволен.

А мне это нафиг было не нужно – возвращаться. Но потом я вспомнил, о чем я думал, когда ко мне постучался в дверь Душан и сказал, что в канаве труп.

И как вот рассказать эту правду читателям детектива? Что это за детектив такой – совершено убийство, а Эркюлю Пуаро, например – пофиг, он свою повышенную пенсию на карточку за службу в бельгийской полиции все равно получит, ну а то, что убивают… дело житейское. Все мы смертны, однако…

А? Никакая Агата Кристи до такого сюжетного поворота не додумается…

Получается что и мне пофиг, да? У меня на пороге убивают, а я не ищу убийцу, мне пофиг? Ну и чем я тогда лучше тех, кто в полицию идет на двадцать лет перекантоваться и потом пенсию получать?

Ничем.

– Обещать я ничего не могу. У меня нет здесь доверенных лиц, я не знаю местный криминальный мир.

– Мы это понимаем.

– Хорошо, что понимаете. Дело я посмотрю. Возможно, и не только. Мне нужен напарник. Из молодых, но чтобы дело знал. Желательно, чтобы… а хотя все равно. Тот парень, который меня первый раз здесь опрашивал, из местных. Он как раз и пойдет.

Помощник министра заинтересовался

– Почему он?

– Ему не пофиг.

– Простите?

– Он к работе относится добросовестно, увлечен ею.

– Как вы это поняли?

– Я полковник полиции. Бывший. Научился разбираться в людях.

Помощник министра задумался

– Это возможно. Но он не местный, он из Белграда как раз

Я удивился

– Что же он тут то делал?

– Командировка.

– Чем он раньше занимался?

– Наркомафия.

Я кивнул

– Пойдет…

15 мая 2022 года. Ниш Сербия. День шестой

Парня, который меня допрашивал – его уговаривать не стали, просто вызвали в кабинет и поставили перед фактом… то есть отдали приказ. Но я уже на гражданке, да и да того не погонами, а головой думал, и от того понимал, что приказ можно выполнять по-разному, и от того как именно выполнять – зависит многое, если не всё. Потому – едва мы вышли из кабинета, я кивнул ему и первым пошел вниз.

…

В Нише – много кафе, точнее – было много, сейчас все позакрывалось, но тут – нет, видимо потому что полицейские забегают сюда выпить кофе, а полицейский это такая профессия, которая будет существовать, пока существует человек. Пока есть правила – будут и люди, которые их нарушают, а значит – будем и мы.

Копы.

Сербское кафе называется кафана, там подают только кофе, к нему холодную воду и закуски. Все это турецкое, например популярная закуска к кофе – это несколько маленьких кубиков пахлавы на деревянной шпажке. Но сербы считают это сербским и сильно обижаются при одном упоминании турок. Турок у них ругательное слово, как у нас в прошлом веке были шутки про незваного гостя – татарина. Только тут все еще болезненнее.

Лука появился, когда я уже успел уговорить одну чашку кофе на террасе под чинарой и заказал следующую. Не спрашиваясь, плюхнулся на стол напротив, уставился на меня

– Что происходит? – спросил он

– Ты мне скажи.

– Вы не говорили, что полицейский

– И не обязан был.

…

– Я русский полицейский. В отставке.

…

– Тебя кстати как зовут?

Серб решил, что на конфликт идти не стоит

– Лука меня зовут.

– Опыт расследования неочевидных убийств есть?

– А почему вы спрашиваете?

– Потому что именно такое и произошло. Придется его расследовать.

– Вы то тут при чем?

– Во-первых, меня попросил дядя убитой. Но это не главное. Главное то, что мне на порог дома свалили труп. Я этого не люблю. Это вызов.

– На порог? Вы же сами говорили – дальше по дороге.

– Успокойся, это оборот речи такой у русских. Близко к моему дому.

– Там не близко

– Раз пешком можно дойти – значит близко. В любом случае, я в это дело не лез. Это решение начальства из Белграда.

– Но вы же русский.

– По паспорту уже серб. Эркюль Пуаро тоже был бельгийцем, верно? И преступники – везде одинаковы.

Принесли кофе – первую чашку для Луки и вторую для меня

– Так как? Есть опыт?

– Ну, убийства приходилось расследовать. Но такое…

– Соображай, Лука. Это резонансное дело. Я назвал тебя, потому что тебе добра хочу. Раскроем – будешь на виду, карьера полетит как на крыльях.

– А если не раскроем?

– Тогда плохо. Но я намерен раскрыть.

– Вы же ничего не знаете.

– Ну, вот ты мне и поможешь. Преступления везде одинаковы. И преступники.

Лука отпил кофе, задумался

– Плохое это дело.

– Чем.

– Да всем. Как будто… дьявол поработал.

– Каждый преступник в какой-то мере дьявол.

Я допил свой второй кофе

– Я так понимаю, расследование зашло в тупик. Так?

Лука не ответил. Может и не знал. Но я понимал, что если бы это было не так – МВД никогда не пошло бы на такой отчаянный шаг как приглашение меня.

– Так что же будет плохого в том, что мы посмотрим на дело свежим взглядом

Я допил кофе

– Помощник министра тут был. Назвал твое имя ему – я. Просто потому, что никого больше не знал. А мне кажется, тебе не наплевать. Как и мне.

Я допил кофе. Посмотрел на часы.

– Завтра в шесть утра на дороге. Прямо на выезде. У меня будет джип Паджеро, черный. Я буду стоять на обочине, и ждать тебя. Решай.

Но я видел, что он уже решил. И что я в нем вряд ли ошибся…

…

В доме у меня был тир. Настоящий, пистолетный на двадцать пять метров.

Вернувшись, я взял пару пистолетов, патроны и пошел пострелять. Не то чтобы я маньяк какой-то по части стрельбы – но голову почему то прочищает. Я это называю – по мозгам подолбить…

В отличие от Луки – я понимал и подводные камни всего этого… по крайней мере, думаю что понимал. Произошедшее убийство – вызов правым. Не знаю, есть вообще тут политика или нет… все действительно… как будто дьявол поработал. Но правые испытывают некий пиетет к русским. Потому – согласились с тем, что я поработаю по делу.

Удобно ли будет на меня все спихнуть? Не факт – само то, что меня, не местного копа и даже не серба по крови привлекли – подставляет и МВД и лично министра. Но вот какой, кстати, интересный факт – если бы пригласили помощников из ФБР, вопросов не было бы. Хотя они в Сербии были бы как слон в посудной лавке.

Постреляв немного, я вернулся в дом, засел за компьютер. Конечно, интернет еще та свалка – но и полезного есть немало.

Почти сразу наткнулся на группу на Фейсбуке, посвященную этому делу. Группа была многолюдной – больше семи тысяч. Самодеятельные детективы, провайдеры ненависти, неравнодушные граждане, любопытные и просто подонки, готовые глумиться над чем угодно.

Посмотрел версии… а их, по сути, и не было, только одна.

Межнациональная.

Я не знаю, предусматривал ли это убийца, но если нет – ему сильно повезло. Дела, отягощенные вопросами межнациональных отношений – одни из самых тяжелых в раскрытии. Каждый шаг – как по минному полю. И от тебя ждут не правды, а подтверждения своей ненависти и ксенофобии.

Но здесь это норма. Чем отличаются сербы от русских – так это обостренным пониманием национального, чего у нас не было и нет. Билл Клинтон называл это «древней ненавистью», а настоятельница православного монастыря в Пече – «бунтом злой крови». Но они говорили об одном и том же. История ненависти друг к другу здесь насчитывает сотни лет. Список претензий – длинный и обстоятельный, как «Война и мир». Каждый живет и понимает, что в любой момент он может оказаться под бомбами, сосед может прийти с топором, в любой момент можно стать беженцем, потерять семью. Возникает защитная агрессия. Думать уже никто особо не думает – все сбиваются в стаи и скалят клыки.

Вспышки вражды происходят в каждом поколении, иногда войну удается предотвратить, но иногда нет. Причина проста – каждое новое поколение с детства выслушивает о попранных правах своего народа, о героизме своих предков – но не об ужасе войны, о голоде, о беженстве, о лишениях. Оно жаждет славы. Хочет повторить.

Вот сейчас и возник идеальный момент, чтобы повторить. С девяностых – прошло двадцать – двадцать пять – тридцать лет, то есть ровно столько, чтобы сменилось активное поколение. В этом, в новом поколении – сербы и хорваты считай на одной стороне, по крайней мере, интересы у них пока общие. Хорваты в Боснии не получили самостоятельной республики. Босния и Герцеговина до сих пор разделена в пропорции 49/51 – сорок девять сербам, пятьдесят один объединенной республике хорватов и мусульман, причем у хорватов тогда никто не спрашивал. Их просто поставили перед фактом – или соглашаетесь или становитесь таким же врагом прогрессивного человечества, каким стали сербы. Хорваты согласились и им дали за это право совершить геноцид сербов в Сербской Краине.

Надо сказать, что мусульманам тогда крупно повезло. После 9/11 у них не прокатило бы. Общественное мнение Запада в их пользу склонил по сути один человек – Кристиан Аманпур, тогда журналист, а сейчас директор CNN. Именно она, своими репортажами из боевых порядков муслимских моджахедов сумела доказать недоказуемое – что идет геноцид мусульман христианами, новый крестовый поход. Ее репортажи тех дней сейчас на журналистских факультетах изучают, как пример «побуждающего репортажа». Хотя до сих пор никто не встал и не сказал простую как камень вещь – что в тех репортажах ложь, и с этого надо начинать. Кстати, мы тогда тоже пострадали – взгляд Запада на войну в Чечне формировался тоже под влиянием этих репортажей. Главное то что чеченцы не утерпели и начали снова – а потом некстати случилось 9/11, и Запад стал относиться к мусульманам без понимания.

А кого тут только не было. Настоящий балаган. К Алие Изитбеговичу, которого на Нобелевскую премию мира выдвигали – приезжал Осама бен Ладен, это уже доказано. Стражи исламской революции из Ирана тут были и воевали. Боевики Дудаева тут были и воевали. Афганские моджахеды тут были и воевали. Это девяностые, сынок. В те годы происходило то, что сейчас и представить себе трудно.

Война в Боснии – а она совсем рядом, несколько десятков километров отсюда – была прекращена американцами фактически под дулом пистолета. Всех лидеров противоборствующих сторон привезли на американскую авиабазу и сказали – не выпустим, пока не договоритесь. Договоренности – были написаны под диктовку одного британского лорда, который вряд ли хотел плохого – он пытался составить государство так, чтобы все стороны были вынуждены сотрудничать друг с другом, так как не могли друг без друга обходиться. Но по факту получилось так, как если бы кошку с собакой заперли в одной клетке.

Тем договоренностям в Дейтоне – скоро будет тридцать лет. Сотрудничества не было ни дня и нет сейчас. До сих пор там стоят миротворцы, и вывести их нельзя. Люди тупо не хотят жить вместе и потому каждая община голосует за самых радикальных политиков, каких только может найти. Община боснийских мусульман век назад поставила памятник Льву Толстому, а сейчас молодежь свободно цитирует радикальных шейхов и обменивается роликами с взрывами и отрезанием голов.

Сербы ищут союзников и пытаются сделать таковыми хорватов, которых обделили республикой и которые теперь члены НАТО. Хорватская молодежь снова вспоминает про Герцег-Босну. В хорватской экономике, политике и криминале – важное место занимают хорваты из Боснии, они там как, к примеру, донецкие на Украине. После того, как сопрезидентом Боснии от сербского народа выбрали самого радикального из сербов – Босния и Герцеговина находится в кризисе и фактически не управляется. Это надоело всем и Западу в том числе – и не хватает только повода.

Может, это повод и есть. Молодую сербку – модель – изнасиловали мусульмане, группой, убили и выкинули недалеко от границы. Для любого сербского патриота это как осколком стекла по нервам. Надо воевать. Надо идти к ним и отомстить. Может, это и есть мотив? Ну не надо быть социологом, чтобы видеть – здесь конкретно сидит группа и конкретно долбит по мозгам в одну точку – это сделали мусульмане, мусульмане, мусульмане. О чем бы разговор не шел – рано или поздно появляется один из них и начинает полоскать мозги.

Интересно, а с какой это стати? Какие ваши доказательства? Может, вам проплатил кто? А? А зачем проплатил, какой его интерес?

Я взял блокнот и выписал ники. Надо будет в Белграде отдать на проверку, может и пустой след, а может, и нет. Еще римляне руководствовались правилом qui prodest – кому выгодно.

Еще немного посидел в интернете, потом завел будильник и спать лег. Завтра утром рано выезжать надо.

16 мая 2022 года. Ниш – Белград, Сербия. День седьмой

Утром, ни свет, ни заря, мы рванули в Белград…

Лука как я и ожидал – решился.

Расстояния в Сербии маленькие, по сути, вся Сербия – как пара наших областей, так что с рассветом – мы были уже на пороге сербской столицы. Великий в прошлом Белград – что стало с тобой сейчас…

Как то я слышал такое мнение – Югославия бы уцелела, если бы сербы проявили государственную мудрость и перенесли столицу федерации в Хорватию, в Загреб. Потому что не только были бы нейтрализованы главные анти-сербы – хорваты – но и Запад смирился бы с существованием крупного славянского государства, если бы оно было не православным, а католическим. А я вот сижу и думаю – а не охренели ли вы, господа хорошие. Это что это за мир такой, в котором Запад решает, жить или нет славянскому государству? А может, нах… такой мир нужен?

Ну, вот. Становлюсь понемногу сербом.

В министерстве еще никого не было – рано, сербы начинают день с кафе, с чашки кофе, только потом идут работать. Мы зашли в министерство, нам спустили пропуск, мы поднялись к Йованичу, и вместе с ним ждали какое-то время. Потом он повел нас к министру.

…

Министр мне понравился. Может, я и ошибаюсь – но на первый взгляд, понравился. Он был скорее политиком, чем профессионалом, но… знаете такую поговорку: вам помочь или не мешать? Так вот, этот – мне кажется, мешать не будет своими ценными указаниями.

– Полковник…

…

– Рад, что вы у нас.

Мы пожали руки

– До вас информацию довели?

– В общих чертах.

– Ну, что ж…

…

– Кое-что о деле вы знаете. Кое-что узнаете сейчас. О деталях – с господином Йованичем, он же ваш начальник.

– Разрешите?

…

– Я должен прочитать дело и сказать свое мнение? Или мне будет позволено работать?

Министр и помощник переглянулись.

– А что значит – работать?

– Разыскивать преступника. Или преступников.

– Как?

– Как потребуется.

Министр и помощник снова переглянулись.

– Как вы это себе представляете? Вы будете разъезжать по Белграду?

– Я не могу точно сказать, пока не прочту дело. Но по опыту могу сказать – если дело в тупике, это не просто так. И мало какое дело можно раскрыть из кабинета.

– Но у вас нет полномочий.

– У него есть – я показал на Луку – он полицейский. Какая разница, консультировать все министерство или его одного.

– Вы не можете ездить по Белграду и нарушать закон.

– Кто сказал про нарушение? Он и проследит, чтобы его не было.

…

– Разве я здесь не для того чтобы раскрыть дело?

…

– Если я смогу вам помочь, только прочитав дело, я вам так и скажу. Но вряд ли. А если только сидеть в кабинете – зачем время, простите, тратить…

…

Мы спустились в кабинет Йованича и сели там – а он пошел к министру уже один. Вернулся с бумагами.

– Имейте в виду, все рискуют, включая министра.

– Я понимаю.

– Если будете бить морды – все просто взбесятся.

– Я так не работаю.

Я посмотрел письмо. Всем оказывать содействие… понятно.

– Что теперь?

– Теперь – дело.

– Оно в отдельном кабинете. Он закрепляется за вами

– Простите… с чем группа тогда работает?

– У них рабочие материалы. Дело мы позаимствовали у следователя на сутки, не более, имейте это в виду.

– Я понимаю.

Ксерокс я не просил – все интересное на телефон снимем.

…

Дело состояло из трех томов – что для одного убийства не просто много, а очень много. Но это могло значить и то, что сербская полиция тупо «гонит вал» допрашивая малозначительных свидетелей и имитируя бурную деятельность.

Я начал читать уголовное дело, периодически обращаясь к Луке за справкой – и понял, что так оно и есть.

…

Чтобы прочесть все уголовное дело, мне потребовалось больше чем полдня. Лука тоже его читал, потому что прочитанный том перебрасывал ему и брал следующий. Информации для работы было откровенно мало – а для трех томов – вообще ничего.

Но кое-что было.

Спрашиваете, как я понял сербское уголовное дело? Да нормально понял. Существует две крупные правовые семьи – романо-германская и англо-саксонская. Россия и Сербия, как и вся континентальная Европа, относятся к романо-германской правовой семье. К семье, источником которой является право Римской Империи (дигесты Юстиниана) и французский гражданский кодекс Наполеона Бонапарта 1802 года. А значит, юрист одной страны в целом способен понять, что и почему делают его коллеги из другой страны – если конечно в достаточной степени владеет языком. Конечно, право отличается – по-разному прописаны некоторые моменты, связанные с задержанием, с правами, со следственными действиями, с взаимодействием следствия и розыска, с моментом допуска адвоката – но в целом уголовное право в рамках одной семьи очень похоже. Потому-то я хорошо понимал, что делали сербское следствие и розыск. Может, не до нюансов, но в целом понимал.

Итак, сербский угрозыск первым делом сделал то же, что сделал бы наш. Они заказали распечатку звонков с мобильного жертвы, а следствие начало вызывать и допрашивать всех кто оказался в списке. Сейчас практически любое уголовное дело об убийстве с этого начинается, а следователь так тянет время. Вызывает по одному – два человека в день и допрашивает. Типа дело идет, документы подшиваются.

Только тут сербский угрозыск ждал крайне неприятный сюрприз. В ночь с девятого на десятое – сигнал мобильного телефона Ани Никич прервался на набережной. И больше уже не возобновлялся. Это было первым серьезным ударом по следствию – получается, она неизвестно где была всю ночь десятого, весь день десятого и похоже еще в ночь с десятого на одиннадцатое.

Дальше они опять поступили, так как бы и я поступил. Они запросили все сотовые компании страны о том, не оформляла ли Аня Никич на себя новую трубку, и начали искать ее старую трубку.

Все сотовые компании страны ответили, что новую сотовую трубку Аня Никич на себя не оформляла.

Тогда они пошли по следам старой трубки. С того места, где прервался сигнал. А это была набережная Дуная. Они вызвали водолазов и прочесали все дно. И что удивительно трубку они нашли – на дне.

Получалось, одно из двух. Или она сама выкинула трубу, или кто-то вырвал у нее телефон и выкинул. Напрашивалось, что первое. Труба дорогая, одиннадцатая модель Айфона. Кто мог ее вырвать и выкинуть и зачем? Да так что владелица не подняла шум?

Получается, выкинула сама.

Проверив распечатку звонков, полиция нашла подтверждение первой версии – выкинула сама. Последний звонок на трубку поступил от ее парня, Лазаря Михалича. Поговорили, судя по всему так, что она в ярости выкинула в реку дорогую трубку.

Так, где же. А… вот.

Примерно в двадцать один ноль ноль по местному времени я почувствовал потребность позвонить Ане и попробовать еще раз поговорить с ней. Я набрал ее номер, но она сказала, что не хочет больше со мной разговаривать и бросила трубку. Я пытался сказать ей, что для ее ревности нет никаких оснований – но она не хотела даже слушать. После того, как связь разъединилась – я пытался набрать ее номер еще несколько раз, но она не отвечала.

Так…

Я пробежался по протоколу допроса и понял, что следователь допустил ошибку при допросе. Аня и Лазарь поссорились перед тем, как Аня пропала, причем поссорились серьезно, до бросания дорогих телефонов в реку. А следователь – не спросил, что послужило причиной ссоры, насколько обоснованы были претензии.

А зря.

Я пробежал дело, нашел еще один протокол допроса Михалича – к томам уже была опись. Но и там – этот вопрос не поднимался.

Плохо.

Значит, после того, как Аня выкинула в реку трубу, проследить ее оказалось невозможно. А вот ее парня – опера отследили: он пошел в бар, там принял на грудь, потом вернулся домой. Десятого – он поехал на тренировочную базу Партизана и пробыл там весь день, на глазах десятков свидетелей.

Могла ли она у него быть дома ночью? Могла. А трубки тогда зачем бросать?

Камеры наблюдения дома, где снимал квартиру Лазарь – ничего не засекли.

Знаете, сколько раз он пытался набрать ее десятого? Одиннадцать раз.

Заметал следы? Бред. Почти наверняка – нет. Да и времени у него не было. Она явно умерла не в ночь на десятое, позже.

Еще полистал.

Протокол допроса тренера. Михалич появился на базе с запахом, получил замечание. Весь день нервничал, с тренировки ушел раньше.

Так…

Дальше пошли допросы. Подруга, с которой она снимала квартиру. Сокурсники.

Ноль.

Розыск так и не смог ответить на вопрос, где Аня провела весь день десятого.

Господи, они проверяли все камеры в районе. И ничего.

У меня были распечатки с ее телефона, я начал просматривать их, пытаясь выяснить закономерность и определить круг лиц, с которыми она общалась постоянно, и с которыми она перезванивалась время от времени. Списки я делал двумя столбиками.

Потом я заметил еще кое-что. Просмотрел… так и есть.

– Лука… иди сюда.

…

– Вот, посмотри.

– Что?

– Восьмое. Промежуток с тринадцати до семнадцати – ни одного звонка.

– Ну и что?

– Пятое. Примерно то же время – ни одного звонка. Точнее – только входящие. И автоматическая переадресация.

– Ну и что?

– Проверь дальше по списку.

Лука пробежался по списку.

– Ничего себе.

– Два раза в неделю она выпадала из жизни на четыре – шесть часов. Что это значит?

…

– Закажи распечатки за весь последний год. Посмотрим, когда это началось.

– Есть – Лука пометил в записной книжке.

– У ее парня тоже закажи. Посмотрим, совпадет или нет.

Лука посмотрел на меня с уважением

– Где протокол вскрытия?

Лука замялся

– Что такое?

– Я тоже посмотрел, его в деле нет.

П…ц

– Дело об убийстве, а протокол вскрытия не подшит в дело?! Нормально. Выясни, где он. Пусть принесут.

…

Когда Лука пошел искать протокол вскрытия, я продолжил читать дело уже в одиночку и думать.

Дело скверное. Сейчас – все полицейские во всех странах потеряли оперативное чутье, потому что все носят мобильные – заказал распечатку с мобильного, и крути от этого. Но если мобильный ничего не дает, как в этом случае – расследование сразу упирается в тупик, потому что ничего больше не умеем и не знаем. Дело отправляется в висяки.

В данном случае, все усугублялось еще и тем, что убитая не имела никакого отношения к криминальной среде, и потому агентура помочь ничем не могла.

Тем не менее, сербы продолжили выжимать все, что можно из баз данных телефонных компаний. Они заказали справку о том, какие сотовые были в одном и том же месте с сотовым Ани Никич, перед тем как она выкинула его в воду. Из полученного списка отобрали тех, кто до тридцати и начали вызывать на допросы. Это было проблемно, потому что до половины – оказались иностранцами. Белград притягивает дешевый, студенческий туризм, а набережная Дуная – известное тусовочное место.

Просматривая протоколы допросов, я понял, откуда взялись слухи. Сразу трое свидетелей показали, что видели Аню Никич в ночь с девятого на десятое на дискотеке «Кнез» в компании какого-то мужчины лет тридцати, причем двое определили его как итальянца, а один – как албанца. Я выписал имена свидетелей, отметив, что как итальянца его определили немцы, а как албанца – сербка. Все правильно – немцы с албанцами мало общаются. Если не считать, конечно, орудующих в Берлине банд. Если считать разбой формой общения – то конечно, общаются, есть…

Попытка определить неизвестного по базе телефонов – успехом не увенчалась. Ни один не подходил. То есть, напрашивался невеселый вывод – телефон был или записан на левого абонента или ворованный.

С помощью свидетелей составили фоторобот неизвестного.

Глядя на фоторобот, я начал понимать, почему Аня с ним пошла. Горячий южный красавец, все при нем. У нас бабы на грузин клевали, тут – вот такое.

Торговец людьми? Могло и такое быть, сейчас такого хватает – пошла с кем-то, очнулась в африканском борделе без документов. Но убивать-то было зачем? Зачем везти в Ниш?

Тем не менее, этого красавца надо устанавливать. Хоть как.

Напоследок – сербский розыск вытащил за ухо владельца Кнеза, гражданина цыганской национальности, но с сербским паспортом, фамилия – Лукач. В протоколе этого не было, но я понимал, на чем они его прижали – не может быть, чтобы на Кнезе не торговали наркотиками. Ну и, наверное, антисанитария. Прикрыть в любую минуту можно. Но Лукач – клялся и божился, что ничего не видел и не знает.

Думаю, не врал. Нафиг ему встревать в резонансное убийство?

И… и всё.

По сути, расследование на этом остановилось. Неизвестного с дискотеки оперативным путем остановить не удалось, и не факт что удастся. Видимого мотива не было. Подозреваемого – не вырисовывалось и близко. Что делала Аня Никич последние двадцать четыре часа своей жизни – оставалось загадкой.

Я от нечего делать, начал перечитывать допросы близких людей. Ничего. С родными она не общалась. Подруги ничего не знали.

Нет мотива.

Самое главное – нет мотива. Когда установится мотив – установится и круг подозреваемых. Но мотива нет.

В таких делах – мотив обычно установить бывает несложно.

Попытались ограбить, но что-то пошло не так. Зачем в Ниш тогда везти? Василий Никич прав – выбросили бы в Дунай, может совсем бы не нашли.

Изнасиловали и убили? А что, девочка красивая, даже очень. Где протокол вскрытия, кстати? И опять вопрос. Изнасилования в девяноста процентах случаев бывают спонтанными. А убийства после изнасилования – в девяноста из этих девяноста. Вряд ли у преступника хватило бы хладнокровия везти жертву в Ниш. Опять – выбросил бы труп в Дунай и всё.

Торговля людьми? Но зачем убивать то? По пути начала выступать? Смех… все равно незачем убивать. Торговцы людьми люди опытные, и как укрощать семнадцатилетних девчонок – они знают. Зачем им убийство на себя вешать? Они не на этом делают бизнес.

Как вариант, но очень маловероятный.

Из-за модельного бизнеса? Ну… как вариант. Но что такого могло произойти в модельном бизнесе, чтобы из-за этого убили? Не дала кому-то? И что – из-за этого убивать?

Вот и вырисовывается – рак на безрыбье. Футбольный бизнес. Если это убийство – предупреждение, либо наказание ее парня. Лазаря Михалича.

Нельзя сказать, что я был знатоком футбола, но на любительском уровне – интересовался. Как и у нас, еще в Югославии футбол был тесно связан с политикой. Доминировали три клуба. Белградский Партизан – его курировали комсомольцы. Црвена Звезда – армия. И Динамо Загреб – вотчина МВД.

В девяностые годы – местные звезды (а югославский футбол в те годы, поднялся до серьезного уровня, конкурировал на европейском уровне и даже выигрывал еврокубки) начали массово уезжать на заработки в другие чемпионаты. Постепенно мафия смекнула, что выращивать футболистов – бизнес выгодный, даже очень. Самая острая ситуация, сложилась как раз в Загребе, где местный бизнесмен, поднявшийся на приватизации девяностых (а тут она была и не менее лихая, чем у нас) по имени Здравко Мамич подгреб под себя местную жемчужину – загребское Динамо. И рулил ей из-за кулис два десятка лет. Судили его пять лет назад, и то за мелочевку.

Есть такой футболист – Лука Модрич, обладатель Золотого мяча, футболист года – 2018 по версии УЕФА, футболист Реал Мадрид и сборной Хорватии. Как думаете, за какую зарплату он играл? За тысячу евро в месяц – все остальное забирали Мамич и его брат, пока их под суд не отдали. Парень на трансфертном рынке минимум пятнадцать миллионов евро стоил после чемпионата мира в России. Вот, это то о чем я говорю.

В Сербии таких публичных скандалов пока не было, но мафия около футбольных школ крутилась и немало.

Я зашел в интернет, стал просматривать материалы на Лазаря Михалича. Парень совсем молодой, ему двадцать, вот – вот двадцать один исполнится. Тренировался в молодежной команде Партизана, оттуда попал и в основной состав. Перед эпидемией не блистал, хотя свою работу в защите тянул. В этом сезоне он каким-то образом попал из защиты в нападение – и вот тут начал рвать. Двенадцать голов за одиннадцать матчей! То есть он в среднем каждый матч забивал. В одном матче он сделал хет-трик, три мяча забил.

Он еще совсем молодой по футбольным меркам. Сможет играть лет десять на высшем уровне. До этого сезона он почти ничего не стоил, сейчас он стоит минимум пять, даже по нынешним несытым временам. А скорее даже – семь. Почти наверняка скауты ведущих европейских клубов уже обратили на его внимание. И кто-то сильно может заработать на его переходе. Или на том, что он не состоится.

Я еще раз посмотрел оба протокола допроса Михалича. Задавали ему вопросы про футбол? Нет. А смысл? Основания?

А стоило бы.

Ради тех денег, которые получает клуб, агенты в качестве комиссий – могут убить кого угодно.

Да, за неимением другой, пока именно эту версию надо держать как рабочую.

Достал сотовый, набрал номер.

– Лука, ты где ходишь? Протокол нашел?

– Нашел, уже иду.

…

Протокол мне не понравится с самого начала. Несколько листов, скрепленных степлером, явная ксерокопия.

– Это что такое?

– Копия, оригинал в сейфе у надзирающего прокурора.

– Что? Он в деле должен быть.

Лука пожал плечами

– Сказали, и это давать не стоит.

Я открыл протокол вскрытия. Сербским я владею уже на достаточно приличном уровне, хотя медицинская терминология для меня нова. Но понять можно, а что не понять – спросить.

Но я понял. Такое, что аж волосы на голове зашевелились

– Я правильно понял? – спросил я, показывая на место в отчете эксперта

Лука тяжело вздохнул

– Правильно – он заговорил по-русски – половые контакты, по меньшей мере, с тремя разными мужчинами за последние двадцать четыре часа перед смертью.

Информация к размышлению. Сербский путь часть 3

Милан Обренович – был очень незаурядным политиком и человеком. Достаточно сказать, что именно он заложил многие из основ, которыми Сербия жива и сегодня.

Милан собирал налоги с крестьян с такой жадностью и жестокостью, с какой не собирали их турки. В Стамбул он отправлял денег все меньше, а себе оставлял все больше – достаточно сказать, что сам султан все чаще просил у него в долг. Милан давал – и в обмен требовал все больше политических прав и уступок. И султан шел на это – а куда ему было деваться? Если у Милана были излишки денег, он проигрывал их в казино в Монако, женой он взял дочь русского полковника и об их постоянных скандалах – знал весь Белград. К середине 19 века – Милан Обренович был одним из богатейших людей Европы и скорее всего самым богатым человеком в Османской Империи. Но он постоянно боялся появления оппозиции себе среди сербов. Чтобы не допустить этого – он запретил любому человеку в Сербии владеть землей площадью более тридцати пяти гектаров – чтобы не могло образоваться дворянство. Этот запрет, в сочетании с распределением изъятой у мусульман земли меж сербами относительно равномерно – предопределили склонность сербов к социализму, а саму нацию сделали необычайно сплоченной внутренне.

В 1840 году – министр иностранных дел Сербии Илья Гарашанин издал труд под названием «Начертание», в котором изложил внешнеполитическую программу нового государства. Гарашанин – предлагал создать на Балканах крупное государство, которое объединит всех кто говорит по-сербски и по своей территории будет как минимум не меньше, чем империя Душана в период ее расцвета. Мало кто знает, что Начертание – Гарашанин написал под сильным влиянием князя Адама Ежи Чарторыжского, бывшего российского реформатора и министра иностранных дел при Александре I, а теперь живущего в Париже политического изгнанника, координирующего действия антироссийских сил и собирающего поддержку для новых мятежей в Польше. По сути – неопытный Гарашанин попал под влияние Чарторыжского и перенял от него типично польское видение того, каким должно быть государство. При этом, Сербия имела еще меньше ресурсов для такого государства, чем Польша. Так – Сербия прошла очередную историческую развилку и вступила на путь бедствий. Создавая Империю – она неизбежно обрекала себя на постоянное перенапряжение, а так же вступала в конфликты со всеми своими соседями. Один из конфликтов – за Боснию и Герцеговину – оказался для всего мира роковым.

16 мая 2022 года. Белград, Сербия. Белградский университет, институт судебной медицины. День седьмой

Дело Ани Никич – изначально расследовалось как резонансное, и я прекрасно понимал тому причины. Первая – племянница высокопоставленного и богатого человека. Второе – невеста известного футболиста и сама медийная персона, несмотря на молодость. Как сейчас в России такие себя называют – селеба. Ну и третье – после всей этой истории с дискотекой и вскрытия стало понятно, что правда об этом деле способна спровоцировать социальный взрыв и массовые беспорядки на межнациональной почве. А то и войну.

Потому – Аню вскрывали не в обычном бюро судмедэкспертизы, а в Белградском университете, в институте судебной медицины.

Судмедэксперта, который делал вскрытие, звали Биляна Скрибич, профессор Биляна Скрибич. Мы поехали к ней в университет, он был в центральных районах города. Ждать там нас не особо ждали…

Когда мы припарковались – я заметил черный Фольксваген Пассат с лишней антенной. Когда мы припарковались – из Пассата вышли двое. Судя по виду – менты.

– Погоди – я остановил Луку – вон те двое. Знаешь их?

Лука присмотрелся

– Одного знаю. Тот, что справа.

– Кто он?

– Из центрального аппарата. Занимался организованной преступностью

Тогда почему его поставили на убийство?

– А второго?

– Второго не знаю.

Я прикинул муде к бороде.

– Сиди пока в машине. Если меня примут, уезжай. Отзвони Йованичу, скажи что произошло.

– Что значит «примут»?

– Арестуют.

Лука удивился

– Зачем вас арестовывать?

– Мало ли. Для знакомства.

С этими словами – я выбрался из Шкоды и сам пошел навстречу этим двоим.

…

Те двое… хоть и ездят на машине без опознавательных знаков, все равно… рыбак рыбака видит издалека. Интересно, кто им успел отзвонить и сказать, что мы из министерства сюда выехали? Похоже, прослушивают уже наш кабинет. И телефон. А это хреново. Надо иметь в виду.

Тот, что старший – среднего роста, крепкий, явно в молодости спортом серьезно занимался, и не шахматами. Черная кожаная куртка. Второй какой-то… куцый. Среднего роста, без особых примет. Взглянешь – не запомнишь.

Я просто подошел и встал перед ними. Они не знали что делать, рассчитывали на что-то другое (что?), потом тот, что старший – решил ситуацию исправлять и для начала представиться.

– Майор Савич. Иосиф Савич. Криминальная полиция.

– Полковник Панин. Александр Панин. В отставке.

Савич сверлил меня взглядом и ничего не говорил. Я кивнул

– Отойдем?

Мы отошли в тень – тут, рядом с забором росло какое-то дерево с раскидистой кроной, через нее – пробивался солнечный свет. В пыли – купались воробьи, и было уже жарко.

– Представлять нас не представляли… официально. Поэтому я так понимаю, вы сами решили… представиться.

…

– Чтобы вы понимали, я не ваши ошибки ищу – продолжил я

– Речь не об этом. Вы работаете на Никича?

…

– Он и ко мне подходил. Я велел ему убираться.

– Я тоже. Но он упрямый.

Савич снова долго молчал, изучал меня взглядом, потом сказал

– Если вы ищете с кем бы расправиться, я вас посажу. Его – не факт что сумею, но вас – посажу. За бандитизм.

– Я не бандит. Я офицер полиции

– Точно?

Я разозлился

– Я никому и ничего доказывать не обязан. Знаете, уже надоказывался. Если я что-то или кого-то найду – сдам полиции.

Савич снова смотрел на меня, пытаясь понять, можно ли мне доверять. Потом – сплюнул в пыль, достал типичную для сербов сигарету

– Будете?

– Не курю.

Савич закурил

– Дело читали?

– Этим утром.

– Что думаете?

– Что там нет протокола вскрытия.

Савич невесело усмехнулся

– Плохо, не правда ли?

– Плохо.

– Читали?

– В копии. Да, читал

– Вы понимаете, что об этом надо молчать?

Понимаю.

Савич растоптал недокуренную сигарету, взял новую. Но передумал, и сунул обратно в помятую пачку

– Из этой шлюхи малолетней – сказал он – газеты уже лепят народную героиню. Символ Сербии, твою же мать. Чистый, незапятнанный. Если все это дерьмо попадет в газеты, люди выйдут на улицы сносить власть.

– Можно лишить людей еды, но нельзя лишить мечты?

Савич невесело посмотрел на меня

– Точно. Уже были массовые беспорядки. Остановили их с трудом. Люди на пределе. Набережная Дуная, эти все плавучие дискотеки – это место, где можно снять кого угодно дешевле всего в Европе. Круглогодичный бордель. Все прекрасно это знают, все прекрасно знают, куда ходят их дочери и зачем они туда ходят – но молчат и делают вид. Но если народ публично ткнуть в это носом, он пойдет крушить основы и подрывать устои. Потому что терять ему уже давно нечего кроме гордости своей.

– Какая ваша рабочая версия?

Савич посмотрел на меня

– А ваша?

– Футбол.

Савич явно этого не ожидал.

– Какой футбол? Почему?

– За неимением лучшей – пока. Если бы это было спонтанное преступление, совершенное каким-нибудь малолеткой – ее нашли бы в Дунае, а не в канаве под Нишем. Никакого другого мотива кроме футбола я не усматриваю. Ее парень, Лазарь Михалич. Он стоит сейчас минимум пять миллионов евро, а еще несколько месяцев назад не стоил ничего. Это может быть ему предупреждением. Или наказанием.

Савич покачал головой и все же решил закурить

– Зря вы в это лезете – осуждающе сказал он

– Почему?

– Основания так думать у вас какие? Никаких.

– Какая-то же версия должна быть. Пять миллионов евро – солидное основание

– Дело не в этом. Этот город делится на болельщиков Звезды и болельщиков Партизана. Полезете в футбол – огребете по полной.

…

– Там всякие люди крутятся. Могут быть и проблемы.

– Хорошо, а ваша рабочая версия?

– Шиптари.

– И какие основания у вас так думать?

Савич пожал плечами

– За неимением лучшей…

Я понял, что Савич дело сливает. Не понял только – почему.

…

Профессор Биляна Скрибич сильно не походила на типичного судмедэксперта, как мы его себе представляем, средних лет дядьку, пропахшего спиртом, смертью и с мрачным, неуместным юмором. Ей было лет шестьдесят, она приняла нас в своем кабинете. Кабинет уютный, шкафы с множеством папок. На стене фотографии. Предложила нам кофе из кофейника. В кабинете кофе и пахло, лекарствами не пахло совсем.

Лука предъявил удостоверение, а я письмо за подписью министра. Профессор явно ждала наших вопросов.

– Аня Никич? Да, помню.

…

Она проследила за моим взглядом, он упирался в фотографию, где профессор была в военной форме в окружении военных.

– В девяностые я была военным хирургом – сказала она – лечила солдат. Раненых.

– Почему же сейчас не лечите?

Профессор не ответила, но я догадался. Только лучше я не буду озвучивать свою догадку

– Вы помните это дело? Протокол вскрытия, который вы составили – засекретили, его в деле нет.

Профессор только молча усмехнулась

– Вы одна проводили вскрытие?

– Да одна.

– Почему?

– Меня попросили.

Понятно…

– Я читал протокол, но уточню на всякий случай основные детали. Причина смерти?

– Скручивающий перелом шеи. Справа налево. Смерть наступила практически мгновенно.

То есть, из машины она не выпала.

– Время смерти?

– Ночь на одиннадцатое апреля. Первая половина ночи.

…

– Есть так же след удара, он мог привести к легкому сотрясению мозга, но смерть вызвать не мог. Других повреждений нет. Повреждений половых органов, характерных для изнасилования – так же нет, то есть можно предполагать, что во все связи – она вступила добровольно.

О-хре-неть. То есть ее даже не насиловали, получается.

– Токсикология? Наверное, у вас же в институте делали?

– Да.

– И что?

– Легкое опьянение. Примерно один – один и два промилле. Согласуется с содержимым желудка.

– Наркотики?

– Никаких.

Я не поверил

– То есть, совсем никаких?

– Совсем никаких. Даже малейших следов нет.

То есть, она была не под наркотиками. Когда трахалась с тремя мужиками за день. Знаете… я веру в будущее человечества начинаю терять, господа.

– Следы борьбы есть? Подногтевое проверили?

– Следов борьбы нет никаких. Подногтевое тоже брали, насколько мне известно, ни крови, ни кожи, ничего там нет. Это вам лучше в министерстве скажут.

– Хоть что-то вам бросилось в глаза? Что-то странное, необычное.

– Ничего.

– Содержимое желудка?

– Шампанское, мясо жареное, остатки лепешки, икра. И сперма.

Твою мать…

Я досчитал до десяти, прежде чем задать следующий вопрос.

– Что вы обо всем об этом думаете, профессор? Только честно?

Профессор, перед тем как ответить, достала сигарету. По-мужски затянулась.

– Малолетняя шлюшка, снял какой-то мусульманин, поимел ее. Потом дружки его налетели. Потом испугались, убили. Бросили труп в канаву и домой.

Я посмотрел краем глаза на выражение лица Луки. Оно не радовало.

– Большое спасибо за помощь следствию, профессор – я встал – если что, мы с вами свяжемся.

Поднялась и профессор

– Была рада помочь. Вы русский, да?

– Да, а что?

– У вас там такое же?

Я вздохнул

– Если не хуже. Спасибо за консультацию.

…

Потом мы вернулись в свой кабинет, в здание МВД. Я чувствовал себя так, как будто искупался в грязной луже и еще отпил из нее.

Закрыв дверь, я достал фляжку

– Будешь?

Лука страшным взглядом посмотрел на меня

– Ты что? Мы на работе.

– Пофиг. По пятьдесят грамм можно. Стаканы есть?

Лука переместился за стол, достал какие-то маленькие стаканчики, я разбулькал коньяк. Не глядя друг на друга, выпили.

– Если…

…

– Если все это станет известным, стране п…ц. Михалич – новая футбольная звезда, за него порвут. Если станет известно, что албанцы группой изнасиловали и убили его невесту… просто начнется война.

– Ее не изнасиловали – тяжело сказал я – ты, как и я читал отчет о вскрытии. Слушал профессора. Во все связи она вступила добровольно.

– Пофиг – Лука посмотрел на меня больными глазами – никто в это не поверит, потому что не захочет поверить. Ты думаешь, я не понимаю, что произошло? Профессор права, на сто процентов. Она поссорилась с парнем, наверное, изменял ей. Решила отомстить. Пошла на набережную, снялась там на этой долбанной дискотеке. Албанцы ее трахнули, все вместе, потом что-то произошло, и они ее убили. Испугались, выбросили труп в канаву и свалили в свою долбанную Шиптарию. Вот что произошло.

– Лука, Лука…

…

– Самая большая ошибка в нашем деле – делать скоропалительные выводы. Ты уже придумал, как все было, а теперь начнешь искать факты под свою теорию, которая у тебя в голове. Это не расследование. Это профанация.

– А какие еще тут могут быть объяснения?

– Любые, Лука, любые. Жизнь – штука сложная.

Так мы и сидели, пока не позвонил телефон. Лука поднял трубку, выслушал, скривился

– Вызывают. Наверх.

…

Помощник министра внутренних дел Люба Йованич принял нас в своем кабинете. Хоть мы и приняли всего по пятьдесят – но, кажется, он учуял. Ничего не сказал, впрочем. И правильно.

Я коротко доложил о своих выводах по делу и соображениях, Йованич отреагировал так же, как до него Савич.

– А без футбола нельзя?

…

– Послушайте, у вас есть целая опергруппа, которая ведет расследование – и пусть ведет. Зачем мне путаться у них под ногами? В сторону футбола никто не копал. Я и копну.

– А не догадываетесь, почему не копали?

– Догадываюсь.

Помощник министра встал, подошел к большому, до пола окну

– В этом городе, каждый второй юнак – член фанатской группировки. Они так же опасны, как необезвреженная бомба времен второй мировой под зданием. Копнул экскаватором – и тут же взрыв…

– Я должен расследованием заниматься, или делать вид?

Йованич еще какое-то время смотрел на улицу. Потом повернулся

– Теперь я понимаю, почему русские вас уволили

…

– Напишите план оперативных мероприятий. Как можно более подробный. Мне на стол. И от плана – ни шагу.

Я кивнул

– Сделаю.

– О своей активности докладывать будете каждые сутки.

– Есть.

– Идите…

Мы оба повернулись через левое плечо.

– Полковник Панин…

…

– А вас я попрошу остаться.

Твою мать. Мюллер блин, недоделанный.

…

Когда Лука ушел, и мы остались вдвоем, помощник министра молчал чуть ли не минуту. Потом спросил.

– С профессором Скрибич говорили?

– Да

– И что она вам сказала?

– Все как есть.

– А сами что думаете?

– Я не хочу делать скоропалительных выводов. Версию о групповом изнасиловании считаю притянутой за уши. А если секс был по согласию – то зачем убивать?

Помощник министра покачал головой

– Все еще хуже.

– Куда хуже.

– Есть куда. Мы неофициально взяли образец крови ее парня, Лазаря Михалича. Сравнили с образцами… спермы. Из тех троих мужчин, с которыми она вступала в половой контакт перед смертью – ни один из них не был Лазарем Михаличем.

Здорово. Просто – здорово.

– Нам будет нужна ваша помощь.

– В чем?

– Если Василий Никич об этом узнает – он способен нанять людей, чтобы те начали убивать первых попавшихся албанцев.

– Я не скажу.

– Речь не об этом. Вы с ним общаетесь… будете общаться. Если вы поймете или заподозрите, что он знает – скажите нам. Как можно быстрее.

Я принял решение.

– Хорошо, скажу.

– Как можно быстрее – подчеркнул помощник министра – пока не случилось нечто страшное. Мы рассчитываем на вас. Теперь – идите…

…

Вернулся в кабинет. Лука сидел и смотрел в стол.

– Что приуныл? – бодрым тоном сказал я – давай, план опермероприятий составлять. Бумага есть?

Информация к размышлению. Сербский путь часть 4

В истории каждой империи – всегда есть область, обладание которой становится для Империи фатальным. Для России – этой фатальной областью стала Галичина. Для Османской империи – Македония. Для Австро-Венгрии – пропуском на эшафот стала Босния и Герцеговина. Именно с ней связывались надежды Империи на обновление, и именно из-за нее началась война, которая Империю погубила…

К 1878 году, когда Босния фактически перешла в австро-венгерское владение – сама Австро-Венгрия не была единой. Это было «два в одном» – две страны, между которыми была даже граница, два парламента и два правительства – но один император (его звали «Император и Король») и три общих министерства. Две части империи – питали друг к другу застарелую ненависть, национальный вопрос был столь важен, что по сути само существование единой страны последние пятьдесят лет – оправдывалось тем что без Вены как арбитра и усмирителя – народы, составляющие Империю просто уничтожат друг друга.

Вот например, что писал о том времени Зигмунд Фрейд, живший в Вене

…

По всей территории Дуалистической монархии прокатилась тогда волна национализма, вызвавшая бесконечные и бесплодные споры относительно школ, рабочих мест и даже табличек с названиями улиц. Во время переписи вопрос о том, какой язык для человека является родным, стал ключевым при определении соотношения сил между отдельными нациями – а потому различные группировки даже стали вывешивать плакаты, подталкивающие к тому или иному «верному» ответу на него. Часто национальный вопрос сочетался с классовыми противоречиями – например, румыны и русины были по преимуществу крестьянами и в этом качестве противостояли венгерским и польским землевладельцам.

Тем не менее, сила националистического движения была такова, что классы, которые в других странах сплотились вокруг социалистических, либеральных или консервативных партий, в Австро-Венгрии раскололись по национальному признаку.

Поскольку картина чересполосицы населения в Австро-Венгрии складывалась веками, то практически в любом месте можно было обнаружить узел национальных противоречий: в Словении словенцы конфликтовали с итальянцами, в Галиции – поляки с русинами, а немцы, казалось, противостояли всем – и тем же итальянцам в Тироле, и чехам в Богемии. В 1895 г. правительство Австрии пало из-за того, что немецкие представители выступили против создания для словенцев параллельных классов в средней школе. Два года спустя между немцами и чехами вспыхнул конфликт из за права использования чешского языка в официальных документах – в итоге начались уличные беспорядки, а еще один премьер министр был вынужден уйти в отставку. Когда в 1904 г. в Университете Инсбрука дали возможность изучать право на итальянском, это вызвало возмущение и манифестации уже со стороны немецкого населения. Новые железнодорожные станции оставались безымянными из-за того, что не удавалось прийти к согласию по поводу языка, на котором их следует назвать.

Подавленный силой конфликт с Венгрией оставался в жизни Империи этакой грозовой тучей, которая однако никогда не развеется, которая всегда с тобой. Венгры – начали свой национальный проект, но их принудили жить в одном большом государстве силой. Но был жив Кошут, певец этого мятежа, к которому вся Венгрия прислушивалась больше, чем к собственному Королю. И были живы те национальные меньшинства, над которыми венгры издевались, и которые прекрасно помнили, как венгры поступали в период мимолетной своей независимости.

Хорватия, на которую венгры успели за время независимости напасть, и которая сильно поучаствовала в ликвидации венгерского мятежа – заключила с хорватами собственное соглашение об автономии – Нагодбу, которая гарантировала собственный парламент, суды и школы с хорватским языком преподавания. Но это не мешало двум народам продолжать ненавидеть – Вена же в этой ненависти видела своего рода противовес – национальные устремления хорватов вступали в неразрешимое противоречие с венгерскими.

И как будто бы для того чтобы еще усугубить ситуацию – император отдал Боснию управление именно венграм…

В Боснии – исторической османской провинции – земли принадлежали мусульманам, в то время как работники на них (кметы) были христиане. Это было современное крепостное право и провинция нуждалась в изменении этого положения дел и как можно скорее. Но именно венгры – не могли ничего менять да и не хотели, ведь у них тоже было крепостное право. Избирательными правами в Венгрии владели примерно 8% населения, голосование в сельской местности (но не в городах) было открытым, что позволяло помещикам потом преследовать крестьян, которые не так проголосовали. Венгры как огня боялись демократии – потому что это означало необходимость предоставить право голоса всем, в том числе национальным меньшинствам, права которых венгры никогда не признавали. В Боснии (и в Трансильвании) ситуация усугублялась еще и тем, что элиты и низы принадлежали к разным религиям. Потенциальная война помимо национально-освободительного приобретала еще и религиозный подтекст…

В жизни второй части Империи, Австрии – главной проблемой была Сербия. Молодое и амбициозное славянское государство на Балканах, стоявшее на пути казалось бы неизбежного – перехода бывших европейских владений османов под управление Габсбургов. Именно через Боснию проходил возможный путь Сербии к морю – для Габсбургов же выход Сербии к морю означал крах любых попыток ее мирного сдерживания.

Причин, почему управление Боснией доверили именно Венгрии (чем заложили фундамент катастрофы уже с самого начала) было несколько. В-первых – чтобы Венгрия хотя бы немного больше тратила на общеимперские нужны: согласно договоренностям, Венгрия вносила на общие нужды чуть больше трети от необходимого: каждые десять лет сумма пересматриваась, что неизменно приводило к множеству конфликтов и интриг. Во-вторых – национализму Венгрии Вена систематически противопоставляла национализм других народов, прежде всего славянских – а ведь Хорватия имела не меньше прав на Боснию. В третьих – аграрной Боснией проще было бы управлять выходцам из аграрной Венгрии. В четвертых – надо быо чем-то занять многочисленную венгерскую элиту. Насильственное обучение других народов своему языку – тоже подходило.

Разделяй и властвуй.

Тем не менее – вряд ли Франц-Иосиф мог представить себе, насколько далеко все это может зайти…

Венгерские элиты – прямо бойкотировали любые планы развития Боснии, если они противоречили иньересам венгерских элит. А они противоречили во всем – венгры и боснийцы были конкурентами на рынках зерна и мяса. 95% населении Боснии были крестьянами. Единственное промышленное предприятие – металлургический завод в Варесе – закрылся. На всю провинцию была одна узкоколейная железная дорога и венгры саботировали строительство новых, так как эт увеличило бы конкурентоспособность местного зерна и облегчило его выход на внешние рынки. Но негативнее всего венгры относились к любым предложениям по земельной реформе – даже просто к предложению разрешить куплю-продажу земли не дворянам. Имея свои огромные поместья, и в большинстве своем не выдерживая конкуренции с русским, немецким, а теперь и американским зерном – в купле-продаже земли они видели свою гибель как правящего класса.

В 1904 году Сербия отказалась продлить выгодное для Австрии торговое соглашение (подписав его с Болгарией) и демонстративно разместила крупный заказ на артиллерийские орудия не на Шкоде, а у французов, на Шнейдер-Крезо. В ответ – Австро-Венгрия заявила, что сербское мясо не соответствует санитарным нормам, и ввело таможенный запрет на его поставки (с тех пор в Сербии начало быстро развиваться консервирование мяса по американскому образцу). Императорское правительство предположило, что через несколько месяцев Сербия встанет на колени. Тем не менее, прошло больше года, но Сербия была занята поиском новых рынков, и вставать на колени не собиралась. Новый министр иностранных дел Эренталь предложил прекратить таможенную войну, так как она потеряла всякий смысл, но наткнулся на жесткое противодействие венгров, чьи фермеры привыкли беспрепятственно повышать цена на свою свинину в условиях «импортозамещения».

В 1908 году Австро-Венгрии удалось обманом получить у России согласие на аннексию Боснии и Герцеговины, пообещав взамен согласие по Проливам, которое ничего не стоило, так как Англия была по-прежнему против. Создалась патовая ситуация – Россия решала вопрос войны и мира. Ситуацию «спасла» Германия, обратившись к России с ультиматумом: или Россия ясно и недвусмысленно подтверждает свое согласие на аннексию Боснии и Герцеговины (не получая взамен ничего), или – война. Столыпин, справедливо полагая, что Россия еще одной войны не выдержит – уговорил Николая II согласиться.

Тем не менее, наиболее дальновидные политики и дипломаты поняли, какую мину они подложили под будущее Балкан и всей Европы. Ни Россия – больше не пошла бы ни на какие уступки, даже разумные. Ни у Австро-Венгрии больше не оставалось никаких рычагов для давления на Сербию, кроме военных.