Инспектор пришел

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Столовая в довольно большом пригородном доме преуспевающего фабриканта, обставленная хорошей, добротной мебелью того времени. Вся обстановка производит впечатление прочного и тяжеловесного комфорта, а не теплого домашнего уюта. (При использовании реалистических декораций следует поворачивать их, отодвигая назад, как это делалось в постановке «Олд Вик» на сцене Нового театра. Тогда обеденный стол в продолжение первого действия будет находиться по центру, недалеко от авансцены; во втором действии стол переместится в сторону и назад и станет виден камин; в третьем действии обеденный стол со стульями окажутся еще дальше, в глубине сцены, а перед камином, ближе к зрителям, может появиться столик с телефоном. Тем режиссерам-постановщикам, которым хотелось бы избежать сложностей, связанных с двумя перестановками декораций и тщательной пригонкой необходимых дополнительных задников, можно с чистым сердцем посоветовать обойтись без традиционной реалистической декорации — хотя бы потому, что обеденный стол может оказаться помехой. Вплоть до появления инспектора сцена освещена розовым светом, создающим интимную обстановку, а затем освещение делается более ярким и «жестким».)

Когда поднимается занавес, четверо Берлингов и Джеральд сидят за столом: Артур Берлинг — на одном конце, Сибил, его жена, — на другом, по сторонам — Эрик и, напротив него, Шейла. Горничная Эдна в момент поднятия занавеса убирает со стола, не покрытого скатертью, десертные тарелки, бокалы для шампанского и т. п., ставя на их место графин с портвейном, коробку с сигарами, папиросы. Рюмки для портвейна уже стоят на столе. Все пятеро одеты по-вечернему в духе того времени: мужчины не в смокингах, а во фраках и при белых галстуках. Артур Берлинг — осанистый, склонный к напыщенности мужчина лет пятидесяти пяти, с довольно непринужденными манерами, но с оттенком провинциализма в речи. Его жене около пятидесяти; это весьма чопорная женщина, по происхождению своему принадлежащая к более высокому общественному кругу, чем ее супруг. Шейла — хорошенькая девушка двадцати с небольшим лет, очень довольная жизнью и немного возбужденная. Джеральду Крофту лет тридцать, он привлекателен, и его можно было бы назвать денди, не обладай он весьма мужественной внешностью; впрочем, это законченный светский молодой человек, непринужденный в обращении и благовоспитанный, Эрику немногим более двадцати; держит он себя не вполне свободно — то слишком скованно, то излишне самоуверенно.

Все только что насладились хорошим обедом, отмечают семейное торжество и довольны собой.

Берлинг. Несете нам портвейн, Эдна? Славно. (Пододвигает графин Эрику.) Вам, Джеральд, портвейн должен понравиться. Как меня заверил Финчли, это тот самый портвейн, который покупает у него ваш отец.

Джеральд. Значит, лучшего не бывает. Отец знает толк в портвейне и страшно гордится этим. А вот я, но правде сказать, плохо в нем разбираюсь.

Шейла (весело). Это и замечательно, Джеральд. Мне было бы прискорбно узнать, что ты разбираешься в портвейне, как какие-нибудь сизолицые старикашки.

Берлинг. Послушай, уж не я ли этот сизолицый старикашка?

Шейла. Нет — пока что. Tы же не стал еще знатоком портвейна, полагаю?

Берлинг (заметив, что у жены не наполнена рюмка). Право, Сибил, сегодня ты должна немножко выпить. Ведь сегодня у нас особый случай, а?

Шейла. Действительно, мамочка. Ты должна выпить за наше здоровье.

Миссис Берлинг (с улыбкой). Ну хорошо. Только чуть-чуть… Спасибо. (Эдне, которая стоит с подносом и собирается выйти.) Идите, Эдна. Когда я позвоню из гостиной, подайте кофе. Примерно через полчасика.

Эдна (уходя). Хорошо, мэм. (Выходит.)

Теперь у всех пятерых рюмки наполнены.

Берлинг (широко всем улыбается и делается заметно менее церемонным). Так-так… Хорош портвейн. Очень хорош. И обед, Сибил, был отменный. Похвали от моего имени повара.

Джеральд (учтиво). Превосходный обед.

Миссис Берлинг (укоризненно). Артур, разве можно говорить такие вещи при…

Берлинг. А, чего там, я считаю Джеральда членом семьи. Уверен, что он не станет возражать.

Шейла (с шутливой угрозой). Ну-ка, Джеральд, попробуй возрази!

Джеральд (улыбаясь). И не подумаю. Больше того, я настаиваю, чтобы теперь меня считали членом семьи. Ведь я столько времени этого добивался, не правда ли? (Не дождавшись от нее ответа, более настойчиво.) Разве не так? Ты же знаешь, Шейла, что это так.

Миссис Берлинг (с улыбкой). Ну конечно, знает.

Шейла (полусерьезно-полушутливо). Да, если не считать всего прошлого лета, когда ты ни разу у нас не появился и я понять не могла, что это с тобой случилось.

Джеральд. Я же объяснял тебе: в то лето я был ужасно занят на заводе.

Шейла (тем же тоном). Ну, это — твое объяснение.

Миссис Берлинг. Шейла, перестань, пожалуйста, поддразнивать Джеральда. Вот поженитесь — поймешь тогда, что мужчинам, занятым важным делом, иногда приходится отдавать работе почти все свое время и энергию. Тебе предстоит привыкнуть к этому, как привыкла я.

Шейла. Нет уж, не собираюсь. (Тем же полушутливым-полусерьезным тоном, Джеральду.) Так что впредь поостерегись.

Джеральд. Ладно, ладно.

Эрик вдруг разражается гоготом. Родители смотрят на него.

Шейла (строго). И что же тут смешного?

Эрик. Сам не знаю. Правда. Смешинка в рот попала.

Шейла. Ты что, окосел?

Эрик. Ничего подобного.

Миссис Берлинг. Что за выражение, Шейла! Каких только слов не понабрались вы, девушки, в наше время!

Эрик. Если ты думаешь, что она неспособна загнуть словечко покрепче…

Шейла. Не будь остолопом, Эрик.

Миссис Берлинг. Ну-ка, прекратите вы оба. Артур, а где же твой знаменитый тост?

Берлинг. Да, сейчас будет. (Откашливается.) Итак, Джеральд, насколько я понимаю, вы согласились, чтобы мы ограничились тихим семейным торжеством в нашем узком кругу. Жаль, что с нами нет сэра Джорджа и… э-э… леди Крофт, но, поскольку они за границей, ничего не поделаешь. Я уже сказал вам, что они прислали мне очень милую телеграмму, как нельзя более теплую. И я ничуть не жалею, что мы празднуем вот так, по-скромному…

Миссис Берлинг. Так — куда приятнее.

Джеральд. Вполне с вами согласен.

Берлинг. Я тоже, только вот произносить спич в этой обстановке куда труднее…

Эрик (не слишком грубо). Ну и не произноси! Выпьем за их здоровье — и дело с концом.

Берлинг. Нет, так не годится. Сегодняшний вечер — один из счастливейших в моей жизни. И когда-нибудь, Эрик, когда у тебя будет собственная дочь, ты, надеюсь, поймешь почему. Джеральд, я хочу прямо, без всяких там обиняков сказать вам, что ваша помолвка с Шейлой очень много для меня значит. Шейла составит ваше счастье, а вы, я уверен, сделаете счастливой ее. О таком зяте, как вы, я всегда мечтал. Мы с вашим отцом в последнее время являемся дружественными конкурентами в делах — хотя фирма «Крофтс лимитед», конечно, старше и крупнее фирмы «Берлинг энд компани», — и вот теперь вы соединяете нас. Так что, может быть, в не столь далеком будущем Крофты и Берлинги перестанут соперничать и начнут сотрудничать во имя снижения себестоимости и повышения цен.

Джеральд. Прекрасно сказано! Думаю, что мой отец тоже согласится с этим.

Миссис Берлинг. Послушайте, Артур: по-моему, в такой вечер, как сегодня, не следует говорить о делах.

Шейла. И по-моему, тоже. Не будем о делах.

Берлинг. Вы абсолютно правы, не буду. Это уж так, к слову пришлось. А веду я речь вот к чему: Шейле здорово повезло, да и вы, Джеральд, по-моему, тоже счастливчик.

Джеральд. Совершенно верно — особенно сейчас.

Берлинг (поднимая рюмку). Итак, желаю вам обоим всего самого лучшего, что может дать жизнь. Джеральд и Шейла, за вас!

Миссис Берлинг (поднимая рюмку, с улыбкой). Да, Джеральд. Да, Шейла, дорогая. Наши поздравления и наилучшие пожелания!

Джеральд. Спасибо.

Миссис Берлинг. Эрик!

Эрик (довольно громогласно). Всего вам лучшего! У нее иногда портится характер, но, в общем-то, она не вредная. За душечку Шейлу!

Шейла. Вот дубина! Как же я буду пить за себя? За кого тогда выпить мне?

Джеральд. Выпей за меня.

Шейла (тихо и серьезно). Хорошо. За тебя, Джеральд.

Некоторое время они смотрят друг на друга.

Джеральд (тихо). Спасибо. А я пью за тебя — и надеюсь дать тебе то счастье, которого ты заслуживаешь.

Шейла (пытаясь взять легкий, непринужденный тон). Поосторожней, Джеральд, не то я сейчас расплачусь.

Джеральд (с улыбкой). Может быть, вот это поможет тебе сдержать слезы. (Достает футляр с обручальным кольцом.)

Шейла (взволнованно). О… Джеральд… это оно?.. Кольцо, которое ты мечтал подарить мне?

Джеральд (отдавая ей футляр). Да, то самое.

Шейла (вынимая кольцо). О, изумительное!.. Мамочка, взгляни — какая прелесть!.. О, дорогой… (Порывисто целует Джеральда.)

Эрик. Вот это да!

Шейла (надев кольцо, восторженно). Какое дивное колечко! Теперь я действительно чувствую, что я обручена!

Миссис Берлинг. Верно, верно, родная. Восхитительное кольцо. Смотри береги его.

Шейла. «Береги»! Да я теперь ни на миг с ним не расстанусь.

Миссис Берлинг (с улыбкой). Ну что ж, оно появилось как раз вовремя. Вы, Джеральд, выбрали самый удачный момент. Послушай, Артур: если ты все сказал, то мы с Шейлой, пожалуй, перейдем в гостиную и оставим вас, мужчин…

Берлинг (несколько наставительно). Я только хочу сказать вот что. (Заметив, что Шейла все еще любуется своим кольцом.) Шейла, ты слушаешь? Тебя это тоже касается. В конце концов, не так уж часто я обращаюсь к тебе с речами…

Шейла. Прости, папочка. Я, правда же, слушала. (Изображает на лице внимание.)

Теперь все готовы внимательно слушать.

Берлинг (прежде чем продолжать, выдерживает паузу). Я чрезвычайно рад вашей помолвке и надеюсь, что вы не станете слишком тянуть со свадьбой. И вот еще что я хочу сказать. О нынешних временах болтают много всякого вздора. Но послушайте меня, расчетливого, делового человека, которому приходится рисковать и трезво оценивать обстановку: можете смело наплевать на всякие дурацкие пессимистические толки. Когда вы поженитесь, вы станете мужем и женой в очень хорошее время. Да-да, в очень хорошее время, и не за горами времена еще получше. В последний месяц из-за какой-то забастовки шахтеров поползли разные нелепые слухи о том, что-де в ближайшем будущем надо ждать волнений среди рабочих. Не тревожьтесь. Худшее позади. Наконец-то мы, предприниматели, начинаем объединяться ради защиты наших интересов и интересов капитала в целом. Мы вступаем в эпоху неуклонно растущего процветания.

Джеральд. Думаю, что вы правы, сэр.

Эрик. А как насчет войны?

Берлинг. Рад, что ты спросил о войне, Эрик. Я как раз подхожу к этому. Только из-за того, что кайзер произнес пару воинственных речей, а какие-то немецкие офицеры, перепившись, начинают бряцать оружием, теперь говорят, будто война неизбежна. А я говорю — чушь! Немцы не хотят войны. Никто не хочет войны, за исключением каких-то полудиких народностей на Балканах. Почему? Потому что слишком многое поставлено сегодня на карту. Война связана с риском потерять все, выигрыша же не сулит никакого.

Эрик. Да, я знаю… и тем не менее…

Берлинг. Дай мне кончить, Эрик. Ты еще многого не знаешь. А я говорю как трезво мыслящий и практичный человек дела. Так вот, я утверждаю: возможность войны исключается. Наш мир развивается с такой быстротой, что одно это сделает войну невозможной. Только посмотрите, какие у нас достижения! Через год-другой появятся аэропланы, способные летать куда угодно. А как прогрессирует автомобиль?! С каждым годом он становится все больше, все быстроходнее. Возьмем теперь корабли. Один мой приятель побывал на днях на этом новом пассажирском пароходе — «Титанике». Кстати, на ту неделю назначен первый рейс. Водоизмещение — сорок шесть тысяч восемьсот тонн. Представляете? Сорок шесть тысяч восемьсот тонн! Плавание до Нью-Йорка — пять дней. К услугам пассажиров — все виды роскоши. И полнейшая безопасность: «Титаник» просто-напросто неспособен затонуть. Вот какие факты, вот какие достижения должны быть в центре вашего внимания, а не вздорные угрозы нескольких немецких вояк и не шумиха, которую поднимают по пустякам наши паникеры. Теперь вы, трое молодых людей, послушайте внимательно, что я вам скажу, и постарайтесь запомнить мои слова. Лет через двадцать или тридцать — ну, скажем, в тысяча девятьсот сороковом году — вы вот так же соберетесь на маленькое семейное торжество — может быть, по случаю помолвки сына или дочери, — и, уж поверьте мне, к тому времени вы будете жить в мире, где давно уже предадут забвению и все эти страхи по поводу столкновения труда и капитала и все эти глупые паникерские домыслы об угрозе войны. Всюду будут царить мир и процветание, всюду будет наблюдаться быстрый прогресс — конечно, за исключением России, которая по естественным причинам всегда будет плестись позади.

Миссис Берлинг. Артур!

Берлинг (видя, что миссис Берлинг готова прервать его). Да-да, дорогая, я знаю, что совсем заговорил вас. А вы, молодые, постарайтесь запомнить, что я сказал. Мы не можем допустить, чтобы разглагольствовали одни только Бернарды Шоу и Герберты Уэллсы. Когда-то должны сказать свое слово и мы, трезвые, практичные, деловые люди. Мы-то не занимаемся догадками. Мы обладаем опытом и знаем, что говорим.

Миссис Берлинг (встает, после чего встают и другие). Вот именно, дорогой. Ну что ж, не слишком задерживай здесь Джеральда. Эрик, выйди на минутку с нами, ты мне будешь нужен.

Миссис Берлинг выходит вместе с Шейлой и Эриком. Берлинг и Джеральд снова садятся.

Берлинг. Хотите сигару?

Джеральд. Нет, спасибо. Не получаю от них настоящего удовольствия.

Берлинг (берет из коробки сигару). О, вы даже представить себе не можете, как много теряете! А я люблю выкурить хорошую сигару. (Указывая на графин.) Угощайтесь.

Джеральд. Спасибо.

Берлинг раскуривает сигару. Джеральд, который закурил тем временем папиросу, наливает себе портвейна и пододвигает графин к Берлингу.

Берлинг. Спасибо. (Доверительным тоном.) Между прочим, пока мы тут одни, я хотел бы кое-что сказать вам — строго конфиденциально. У меня сложилось впечатление, что ваша матушка, леди Крофт, ничего не имея лично против моей дочери, полагает, что вы могли бы выбрать невесту из более родовитой семьи…

Джеральд, заметно смущенный, начинает протестующе что-то бормотать.

(Останавливает его.) Нет-нет, Джеральд, все это в порядке вещей. Не надо ее осуждать. Она происходит из здешнего старинного дворянского рода — помещичья аристократия и все такое прочее, — так что это вполне естественно. Но я другое хотел сказать: очень может статься, что меня включат в список награжденных к дню рождения короля. Конечно, речь идет всего лишь о присвоении дворянского звания.

Джеральд. О, вот это новость, поздравляю!

Берлинг. Спасибо. Но поздравлять еще несколько преждевременно, не будем торопиться с поздравлениями. Мне, правда, сделали пару намеков. Дело в том, что два года назад, когда наш город удостоили визитом члены королевской семьи, я был здесь лорд-мэром. К тому же я всегда пользовался репутацией благонамеренного и полезного члена партии. Так что… насколько я понимаю, у меня хорошие шансы получить дворянство, если только мы будем хорошо себя вести, не попадем в полицейский суд и не учиним скандала! А? (Смеется с самодовольным видом.)

Джеральд (смеется). Вы как будто бы люди порядочные, скромные, благовоспитанные…

Берлинг. Мы тоже так считаем…

Джеральд. Так что если это единственное препятствие, то, по-моему, вы, сэр, вполне можете принять мои поздравления сейчас.

Берлинг. Нет-нет, не могу. И никому пока не рассказывайте.

Джеральд. Даже моей матери? Ведь ей было бы так приятно услышать…

Берлинг. Ну что ж, можете намекнуть вашей матушке, когда она вернется. И пообещайте ей, что мы постараемся не попадать ни в какие истории в ближайшую пару месяцев.

Оба смеются. Входит Эрик.

Эрик. Над чем это вы? Анекдоты рассказываете?

Берлинг. Нет. Хочешь еще рюмочку портвейна?

Эрик (садится). Да, не откажусь. (Берет графин и наливает себе.) Мама просит, чтобы мы не слишком долго задерживались. Но, по-моему, это не следует принимать всерьез. Когда я уходил, они снова обсуждали туалеты. Можно подумать, что до свадьбы у девушек вообще нет никаких туалетов. Женщины просто помешаны на нарядах.

Берлинг. Да, но не забывай, сынок, что для женщин наряды значат совсем не то, что для нас. Для них это больше, чем просто одежда, даже больше, чем средство стать красивее, — а что-то вроде символа престижа, способа утвердить свое женское достоинство.

Джеральд. Верно, верно.

Эрик (оживленно). Да, помню… (Не договаривает.)

Берлинг. Ну и что же ты помнишь?

Эрик (в замешательстве). Нет, ничего.

Берлинг. Ничего?

Джеральд (подшучивая). По-моему, это звучит немного подозрительно.

Берлинг (принимает тот же тон). Да, прямо не знаешь, на какие проделки способны теперь некоторые юнцы. Что ж, у них больше карманных денег и больше досуга, чем было у меня в возрасте Эрика. В те времена нас заставляли много трудиться, а на расходы давали гроши. Впрочем, даже тогда нам иной раз удавалось улизнуть из-под надзора и поразвлечься.

Джеральд. Не сомневаюсь.

Берлинг (серьезным тоном). Но дело вот в чем. Я не собираюсь снова обращаться к вам, молодые люди, с наставлениями. Однако именно теперь, когда вам стало куда легче жить, многие из вас, похоже, не понимают, что человек должен сам пробивать себе дорогу, сам заботиться о себе — ну и, конечно, о своей семье, когда он ею обзаведется, — и, пока он поступает так, ничего особенно дурного с ним случиться не может. А послушать или почитать некоторых нынешних умников — получается так, что каждый обязан заботиться обо всех на свете, словно все мы живем роем, как пчелы в улье, — «сообщество людей» и разный прочий вздор. Но вы, молодые люди, поверьте уж мне на слово, ведь я прошел хорошую, трудную жизненную школу: человек должен заниматься только своими делами, заботиться о себе и близких и не…

Резкий звонок в парадную дверь. Берлинг смолкает и прислушивается.

Эрик. Кто-то звонит с парадного хода.

Берлинг. Эдна откроет. Джеральд, выпейте еще рюмочку портвейна, а потом присоединимся к дамам. Это избавит вас от дальнейших моих добрых советов.

Эрик. Да, отец, сегодня ты на советы не скупишься.

Берлинг. Такой уж сегодня день, особенный. Вот я на радостях и решил в кои-то веки поделиться с вами моим опытом.

Входит Эдна.

Эдна. Простите, сэр, там пришел инспектор.

Берлинг. Инспектор? Какой такой инспектор?

Эдна. Полицейский инспектор. Говорит, его зовут — инспектор Гул.

Берлинг. Не знаю такого. Он что, хочет меня видеть?

Эдна. Да, сэр. Говорит, по важному делу.

Берлинг. Ну что ж, Эдна, проводите его сюда. И включите верхний свет.

Эдна включает свет и выходит.

Я ведь все еще заседаю в суде. Наверное, это по поводу какого-нибудь ордера.

Джеральд (беспечно). Ну конечно. Если только не по поводу Эрика — вдруг он выкинул какой-нибудь номер? (С заговорщическим видом кивает Берлингу.) Что было бы сейчас совсем некстати, правда?

Берлинг (подхватывает шутку). Еще бы!

Эрик (задет за живое, резко). Послушайте, о чем это вы?

Джеральд (беспечно). Да так, продолжаем разговор, которым вели перед вашим возвращением. Это всего лишь шутка.

Эрик (все еще уязвленный). По-моему, не очень смешная.

Берлинг (резко, пристально глядя на Эрика). Что с тобой?

Эрик (с вызовом). Ничего!

Эдна (открывая дверь, объявляет). Инспектор Гул.

Входит инспектор, а Эдна удаляется, закрыв за собой дверь. Инспектор не обязательно должен быть крупным, рослым человеком, но он с первого взгляда производит впечатление цельности, основательности и решительности. Это мужчина пятидесяти с лишним лет, в неброском темном костюме, какие носили в то время. Он говорит точно, веско, тщательно подбирая слова; у него есть обескураживающее обыкновение сверлить взглядом своего собеседника, прежде чем начать говорить.

Инспектор. Мистер Берлинг?

Берлинг. Да. Садитесь, инспектор.

Инспектор (садится). Спасибо, сэр.

Берлинг. Выпейте рюмочку портвейна — или, может быть, немного виски?

Инспектор. Нет, спасибо, мистер Берлинг. Я при исполнении служебных обязанностей.

Берлинг. Вы здесь недавно, правда?

Инспектор. Да, сэр. Только что переведен.

Берлинг. Так я и подумал. Ведь я тут много лет был старшим советником муниципалитета, а два года назад — лорд-мэром, к тому же до сих пор заседаю в суде. Так что все полицейские в Брамли знакомы мне в лицо. А вас я, по-моему, раньше не видел.

Инспектор. Совершенно верно.

Берлинг. Итак, чем могу служить? Какая-нибудь загвоздка с ордером?

Инспектор. Нет, мистер Берлинг.

Берлинг (помолчав, с ноткой нетерпения). Ну а что же тогда вам нужно?

Инспектор. Мне нужны кое-какие сведения, мистер Берлинг, если позволите. Два часа назад в городской больнице умерла молодая женщина. Ее доставили туда сегодня днем уже при смерти: она выпила большое количество какого-то концентрированного дезинфицирующего раствора. Конечно, выжгла себе все внутренности.

Эрик (непроизвольно). О боже!

Инспектор. Да, она ужасно мучилась перед смертью. В больнице сделали все, чтобы спасти ее, но она скончалась. Самоубийство, конечно.

Берлинг (довольно нетерпеливо). Да-да. Ужасная история. Только я не совсем понимаю, инспектор, зачем вам понадобилось являться сюда и…

Инспектор (перебивая, внушительно). Я побывал в комнате, где она жила, и обнаружил там письмо и что-то вроде дневника. Как и многие другие молодые женщины, которым случается попасть в какую-нибудь неприятную передрягу, она была вынуждена менять — притом не раз — свое имя и фамилию. Но первоначальное, и настоящее, ее имя — Ева Смит.

Берлинг (задумчиво). Ева Смит?

Инспектор. Вы помните ее, мистер Берлинг?

Берлинг (медленно). Нет… Кажется, я где-то слыхал это имя… Ева Смит. Однако оно мне ничего не говорит. И я не понимаю, какое отношение это может иметь ко мне?

Инспектор. В свое время она работала на вашей фабрике.

Берлинг. Ах вот оно что! Так имейте в виду, что у нас работают сотни молодых женщин, причем их состав постоянно меняется.

Инспектор. Эта молодая женщина, Ева Смит, была довольно незаурядна. В комнате, где она жила, я нашел ее фотографию. Взгляните, может быть, фото поможет нам вспомнить ее? (Достает из кармана фотографию размером в почтовую открытку и подходит к Берлингу.)

Джеральд и Эрик встают, чтобы тоже взглянуть на фотографию, но инспектор преграждает им путь. Оба неприятно удивлены этим. Берлинг пристально — узнавая — всматривается в фотографию, после чего инспектор снова прячет ее в карман.

Джеральд (не без раздражения). Инспектор, почему вы не показали фотографию девушки мне? У вас есть на то особая причина?

Инспектор (спокойно, пристально глядя на него). Может быть, и есть.

Эрик. Надо полагать, это и ко мне относится?

Инспектор. Да.

Джеральд. Представить себе не могу, что за причина.

Эрик. Я тоже.

Берлинг. Признаться, инспектор, я разделяю их недоумение.

Инспектор. Таков уж мой метод работы — в каждый момент я занимаюсь только одним человеком и одной линией расследования. Не то получится путаница.

Берлинг. Понятно. Пожалуй, в этом есть резон. (Беспокойно прохаживается взад и вперед, затем поворачивается.) Эрик, не подливай себе портвейна, тебе уже достаточно.

Инспектор все время смотрит на Берлинга, и тот наконец замечает это.

Инспектор. По-моему, вы теперь вспомнили Еву Смит, не правда ли, мистер Берлинг?

Берлинг. Да, вспомнил. Она была работницей у меня на фабрике, а потом я ее уволил.

Эрик. И из-за этого она покончила с собой? Когда ты ее уволил, папа?

Берлинг. Помолчи, Эрик, и не горячись. Девушка получила расчет года два назад. Было это, дай бог памяти, где-то в начале осени тысяча девятьсот десятого.

Инспектор. Да, в конце сентября тысяча девятьсот десятого года.

Берлинг. Правильно.

Джеральд. Простите, сэр, может быть, мне лучше удалиться?

Берлинг. Оставайтесь, Джеральд, меня ваше присутствие ничуть не стесняет. Инспектор, вы ведь тоже не возражаете, правда? Впрочем, мне следовало бы сначала разъяснить вам, что это мистер Джеральд Крофт, сын сэра Джорджа Крофта, — вы ведь знаете фирму «Крофтс лимитед»?

Инспектор. Значит, мистер Джеральд Крофт?

Берлинг. Да. Между прочим, сегодня мы скромно празднуем его помолвку с моей дочерью Шейлой.

Инспектор. Ах вот оно что! Мистер Крофт станет мужем мисс Шейлы Берлинг?

Джеральд (с улыбкой). Надеюсь.

Инспектор (серьезно). Тогда я попросил бы вас остаться.

Джеральд (с удивленным видом). О… пожалуйста.

Берлинг (несколько нетерпеливым тоном). Послушайте-ка, в этой истории нет ничего таинственного, ничего скандального — по крайней мере в том, что касается меня. Случай совершенно простой и ясный, а поскольку произошел он больше полутора лет назад — без малого два года назад, — он явно не имеет никакого отношения к самоубийству несчастной девушки. Ведь так, инспектор?

Инспектор. Нет, сэр. Тут я не могу с вами согласиться.

Берлинг. Это почему же?

Инспектор. Потому что случившееся с ней тогда, возможно, предопределило то, что произошло с ней впоследствии, а то, что произошло с ней впоследствии, возможно, привело к самоубийству. Цепь событий.

Берлинг. Ну, ладно… допустим, в ваших словах есть какая-то логика. Но я все равно не могу признать себя ответственным за что бы то ни было. Ведь если бы каждый из нас отвечал за все то, что случается со всеми людьми, с которыми он когда-либо имел дело, это было бы очень затруднительно, не правда ли?

Инспектор. Очень затруднительно.

Берлинг. Все мы очутились бы прямо-таки в немыслимом положении, верно?

Эрик. Еще бы! А поскольку человек — как ты, папа, только что говорил — должен заботиться о самом себе…

Берлинг. Да-да, но не будем в это вдаваться.

Инспектор. Во что?

Берлинг. О, как раз перед вашим приходом я давал этим молодым людям кое-какие добрые советы. Так вот, об этой девушке, Еве Смит. Теперь я ее ясно вспомнил. Бойкая, живая, кровь с молоком — как видно, выросла в деревне. Больше года проработала у нас в одном механическом цехе. И ведь была хорошей работницей. Цеховой мастер даже говорил мне, что готов продвинуть ее в старшие операторы и поставить под ее начало нескольких девушек. Но после августовских дней отдыха в том году они вышли на работу чем-то взбудораженные и ни с того ни с сего решили просить прибавки к жалованью. Получали они ровно столько, сколько обычно платят в нашей отрасли промышленности, — в среднем по двадцать два с половиной шиллинга в неделю. И вот они потребовали повышения ставок, с тем чтобы получать в среднем около двадцати пяти шиллингов. Разумеется, я ответил отказом.

Инспектор. Почему?

Берлинг (изумленно). Вы спрашиваете — почему?

Инспектор. Да. Почему вы ответили отказом?

Берлинг. Позвольте, инспектор, но, по-моему, то, как я сочту нужным управлять моим предприятием, — совсем не ваше дело. Или вам и до этого есть дело?

Инспектор. Как знать, может быть, и есть.

Берлинг. Мне не нравится ваш тон.

Инспектор. Извините, но ведь вы сами задали мне вопрос.

Берлинг. А перед этим вы задали вопрос мне, притом вопрос совершенно неуместный.

Инспектор. Задавать вопросы — моя обязанность.

Берлинг. Ну а моя обязанность — не допускать повышения издержек на рабочую силу, и, если бы я согласился с их требованием повысить ставки, издержки выросли бы у нас процентов на двенадцать. Удовлетворяет вас мое объяснение? Так вот, я ответил им отказом. Сказал, что о надбавке не может быть и речи. Мы платим им по обычным расценкам, и, если наши расценки им не подходят, пусть идут работать куда-нибудь в другое место. У нас, говорю, страна свободная.

Эрик. Не такая уж свободная, если нельзя пойти работать куда-нибудь в другое место.

Инспектор. Вот именно.

Берлинг (Эрику). Послушай, ты-то хоть не вмешивайся. Ты даже не начал работать у нас на фабрике, когда все это случилось. Ну а они — бастовать. Пробастовали, конечно, недолго.

Джеральд. Еще бы, раз дело было после дней отдыха. Насколько я знаю их привычки, все они, должно быть, прожились в пух.

Берлинг. Верно, Джеральд. У большинства из них кончились деньги, и забастовка через неделю-две провалилась. Жалкая затея. Ну так вот, мы приняли их обратно — на прежнюю зарплату, естественно, — всех, кроме четырех-пяти зачинщиц, которые и заварили всю эту кашу. Я сам отправился туда и велел им убираться. Среди них была и та девушка, Ева Смит. Слишком уж она много говорила — так много, что пришлось попросить ее уйти.

Джеральд. Ничего другого вы и не могли сделать.

Эрик. Почему же, мог. Он мог бы оставить ее на фабрике, а не выбрасывать на улицу. По-моему, с ней обошлись слишком круто.

Берлинг. Чушь! Если мы не будем круто обходиться кое с кем из этой публики, они скоро потребуют для себя целый мир.

Джеральд. Что правда, то правда!

Инспектор. Может быть. Но все-таки лучше, когда требуют для себя целый мир, чем когда забирают его без спроса.

Берлинг (пристально глядя, на инспектора). Напомните-ка мне, инспектор, вашу фамилию.

Инспектор. Гул. Гэ… у… эл.

Берлинг. Какие у вас отношения с нашим начальником полиции, полковником Робертсом?

Инспектор. Я не так уж часто вижусь с ним.

Берлинг. Пожалуй, мне следует предупредить вас: это мой старый друг и я вижусь с ним достаточно часто. Мы вместе играем в гольф в Уэст-Брамли.

Инспектор (сухо). Я не играю в гольф.

Берлинг. Я и не думал, что вы играете.

Эрик (взрывается). Ну а по-моему, это чертовски стыдно!

Инспектор. Нисколько. Меня никогда не тянуло играть.

Эрик. Да нет же, я говорю о девушке — Еве Смит. Почему им нельзя стремиться к повышению своей заработной платы? Мы-то вот стремимся установить как можно более высокие цены! И мне непонятно, зачем было выставлять ее только за то, что она оказалась посмелее других. Ты же сам сказал, что она была хорошей работницей. Я бы оставил ее на фабрике.

Берлинг (не без раздражения). Ты никогда не получишь возможности оставлять или выставлять кого бы то ни было, пока у тебя такая каша в голове. Пора бы тебе приобрести кое-какое чувство ответственности. Как видно, жизнь, которую ты вел в частной школе и в университете, не воспитала его в тебе.

Эрик (обиженно). Неужели так уж нужно посвящать во все это инспектора?

Берлинг. Не думаю, чтобы нам нужно было посвящать инспектора во что бы то ни было еще. Да мне просто больше нечего сообщить ему. Я велел девушке убираться, и она ушла. С тех пор я ничего о ней не слыхал. Известно вам, что случилось с ней потом? Она что, попала в беду? Пошла на панель?

Инспектор (довольно медленно). Нет, пожалуй, нельзя сказать, что она пошла на панель.

Входит Шейла.

Шейла (весело). О чем это вы рассуждаете? О панелях? (Замечает инспектора.) О… прошу прощения. Я не знала… Мама послала меня спросить, почему вы не идете в гостиную.

Берлинг. Сейчас придем, буквально через минуту. Мы кончаем.

Инспектор. Боюсь, что нет.

Берлинг (резко). Поймите, мне больше нечего сообщить вам. Я вам только что об этом говорил.

Шейла. А о чем все-таки речь?

Берлинг. Тебя это никак не касается, Шейла. Ступай.

Инспектор. Нет, минуточку погодите, мисс Берлинг.

Берлинг (рассерженно). Послушайте, инспектор, по-моему, это не что иное, как неуместное и навязчивое вмешательство в чужие дела. Наверное, придется на вас пожаловаться. Я сообщил вам все, что мне известно — хотя и не думаю, чтобы мои показания имели сколько-нибудь важное значение, — и теперь у вас нет ни малейшего основания впутывать в эту неприятную историю еще и мою дочь.

Шейла (подходя ближе к ним). В какую историю? И что тут происходит?

Инспектор (веско). Я, мисс Берлинг, полицейский инспектор. Сегодня днем одна молодая женщина выпила раствор какого-то сильного дезинфицирующего средства и, промучившись несколько часов, умерла вечером в городской больнице.

Шейла. О, какой ужас! Это был несчастный случай?

Инспектор. Нет. Она решила покончить счеты с жизнью. Почувствовала, что жить дальше ей невмоготу.

Берлинг. Но только не рассказывайте мне, будто это случилось из-за того, что почти два года назад я уволил ее со своей фабрики.

Эрик. Может быть, это послужило первым толчком.

Шейла. Ты уволил ее, папа?

Берлинг. Да. Девушка сеяла на фабрике смуту. Я имел все основания поступить с ней так.

Джеральд. Безусловно. Убежден, что мы поступили бы в точности так же! Не смотри на меня так, Шейла.

Шейла (огорченно). Прости. Я невольно все думаю об этой девушке… Обречь себя на столь ужасную смерть! А я была так счастлива в этот вечер. О, лучше бы вы мне не говорили. Какая она была из себя? Совсем молодая?

Инспектор. Да. Двадцати четырех лет от роду.

Шейла. Красивая?

Инспектор. Когда я увидел ее сегодня, от ее красоты ничего не осталось, но, вообще-то, она была миловидна, даже очень.

Берлинг. Ну и хватит об этом.

Джеральд. И, по-моему, ваши расспросы ничего не дают вам, инспектор. Ведь для расследования важно то, что приключилось с ней после того, как она перестала работать на фабрике мистера Берлинга.

Берлинг. Ну конечно; я уже говорил об этом несколько минут назад.

Джеральд. Но тут мы ничем не можем вам помочь, потому что нам ничего не известно.

Инспектор (медленно). Вы уверены, что вам ничего не известно? (Смотрит на Джеральда, потом переводит взгляд на Эрика, потом — на Шейлу.)

Берлинг. Вы что же, хотите сказать, что кому-то из них известно что-то еще об этой девушке?

Инспектор. Да.

Берлинг. Выходит, вы явились сюда не только для разговора со мной?

Инспектор. Нет, не только.

Остальные четверо обмениваются недоуменными и тревожными взглядами.

Берлинг (подчеркнуто меняя свой тон). Ну, знай я об этом раньше, я, разумеется, не упрекнул бы вас в назойливости и не пригрозил бы, что буду на вас жаловаться. Надеюсь, вы понимаете меня, инспектор? Мне показалось, что по какой-то одному вам известной причине вы стараетесь придать непомерно большое значение тем скудным сведениям, которые я мог сообщить вам. Прошу прощения. Это меняет все дело. А вы уверены в достоверности фактов, которыми располагаете?

Инспектор. Некоторые из них вполне достоверны.

Берлинг. Не думаю, чтобы они имели сколько-нибудь существенное значение.

Инспектор. Но ведь девушка-то умерла.

Шейла. Что вы хотите сказать? Вы говорите так, словно мы виноваты в…

Берлинг (перебивая). Погоди, Шейла. Послушайте-ка, инспектор: не лучше ли будет, если мы с вами уединимся и спокойно обсудим все с глазу на глаз…

Шейла (перебивая). С какой стати? С тобой он разговор закончил. Теперь, он говорит, очередь за кем-то из нас.

Берлинг. Вот я и постараюсь разумно уладить с ним дело вместо вас.

Джеральд. Что касается меня, то улаживать, собственно, нечего. Никакой Евы Смит я никогда не знал.

Эрик. И я тоже.

Шейла. Так ее звали? Евой Смит?

Джеральд. Да.

Шейла. В первый раз слышу это имя.

Джеральд. Ну так что вы скажете теперь, инспектор?

Инспектор. То же, что и раньше, мистер Крофт. Я ведь говорил вам, что она, подобно многим молодым женщинам в ее положении, не раз меняла имя и фамилию. Она все еще была Евой Смит, когда мистер Берлинг уволил ее — за то, что она хотела получать двадцать пять шиллингов в неделю вместо двадцати двух с половиной. Но с тех пор она перестала называть себя Евой Смит. Должно быть, это имя ей опостылело.

Эрик. Ее можно понять.

Шейла (Берлингу). По-моему, увольнять ее было жестоко. Может быть, это поломало ей жизнь?!

Берлинг. Вздор! (Инспектору.) Известно нам, что произошло с девушкой после того, как она перестала работать у меня на фабрике?

Инспектор. Да. В течение двух месяцев она была безработной. Ее отец с матерью умерли, поэтому у нее не было родительского дома, куда бы она могла вернуться. А сбережений, которые она ухитрялась выкраивать из тех денег, что ей платили в «Берлинг энд компани», хватило ненадолго. Так вот, два месяца спустя, не имея ни работы, ни заработка, ни родного крова над головой, ни близких людей, которые могли бы ей помочь, одинокая, чуть ли не умирающая от голода, она дошла до последней крайности.

Шейла (сочувственно). Еще бы! Ах, как ужасно все получилось!

Инспектор. В каждом городе нашей страны, мисс Берлинг, полным-полно молодых женщин, которые влачат подобную жизнь. Иначе откуда бы вербовали дешевую рабочую силу на фабрики да на склады? Вот спросите у вашего отца.

Шейла. Но ведь эти девушки — не дешевая рабочая сила, а живые люди.

Инспектор (сухо). Мне подобная мысль тоже приходила в голову. Больше того, я полагаю, что всем нам не мешало бы иной раз попытаться поставить себя на место этих молодых женщин, вынужденных ютиться в убогих, темных конурах и пересчитывать остающиеся на жизнь гроши.

Шейла. Да. пожалуй, не мешало бы. Но что все-таки случилось с ней потом?

Инспектор. Ей удивительно повезло — во всяком случае, так ей показалось тогда. Она получила место в ателье мод, притом в хорошем ателье, у Милворда.

Шейла. У Милворда! Мы там часто бываем… По правде сказать, я и сегодня заглянула туда… (Джеральду, с игривым лукавством) ради тебя.

Джеральд (с улыбкой). Польщен!

Шейла. Да, ей посчастливилось, что ее взяли к Милворду.

Инспектор. Она тоже так думала. А получилось это так: в начале декабря того года — тысяча девятьсот десятого — в городе свирепствовала инфлюэнца, и у ателье Милворда неожиданно возникла потребность в рабочих руках. Только благодаря этому она и попала туда. Работа там, как видно, пришлась ей по вкусу. Для нее это было приятной переменой после фабричного труда. Ну и конечно же, ей нравилось находиться среди красивой одежды. И у нее возникло такое чувство, что она начинает жизнь заново. Можете себе представить, как она радовалась.

Шейла. Я думаю!

Берлинг. А потом, надо полагать, ее постигла там какая-то беда?

Инспектор. Через пару месяцев, как раз когда ей стало казаться, что она вполне освоилась с работой, ей объявили, что она уволена.

Берлинг. Не справлялась с порученным ей делом?

Инспектор. Вполне справлялась, они сами это признали.

Берлинг. Но ведь была же какая-то причина, по которой ее уволили.

Инспектор. Единственной причиной было то, что на нее пожаловалась заказчица, — вот из-за этого-то ей и отказали от места.

Шейла (глядя на него, с волнением). Когда это было?

Инспектор (выразительно). В конце января прошлого года.

Шейла. Как… как выглядела та девушка?

Инспектор. Если вы подойдете вот сюда, я покажу вам ее. (Подходит ближе к свету — может быть, к обычной лампе.)

Шейла следует за ним. Инспектор вынимает фотографию. Шейла пристально вглядывается, издает негромкий возглас, узнав девушку, всхлипывает и выбегает вон. Инспектор, пряча фото в карман, задумчиво провожает ее взглядом. Остальные трое несколько мгновений изумленно смотрят друг на друга.

Берлинг. Что с ней?

Эрик. Она узнала ее по фотографии, да?

Инспектор. Да.

Берлинг (сердито). За каким чертом понадобилось вам расстраивать ребенка?

Инспектор. Я ее не расстраивал. Она расстроилась сама.

Берлинг. Ну а почему, почему?

Инспектор. Не знаю — пока. Как раз это я и должен выяснить.

Берлинг (все еще сердито). Вот что… если вы не возражаете, лучше сперва это выясню я.

Джеральд. Может быть, мне пойти к ней?

Берлинг (идет к двери). Нет уж, предоставьте это мне. К тому же я должен переговорить с женой — сказать ей, что тут происходит. (Обернувшись в дверях, сердито взирает на инспектора.) Сегодня мы так славно отмечали маленький семейный праздник. И надо же вам было загубить его!

Инспектор (ровным голосом). Примерно такие же мысли пришли мне в голову сегодня в больнице, когда я смотрел на то, что осталось от Евы Смит. Так славно могла бы быть прожита эта маленькая жизнь, и надо же было кому-то загубить ее.

Берлинг открыл было рот, чтобы ответить, но затем отказывается от своего намерения и выходит, хлопнув дверью. Джеральд и Эрик обмениваются встревоженными взглядами. Инспектор не смотрит в их сторону.

Джеральд. Мне бы хотелось взглянуть теперь на фотографию, инспектор.

Инспектор. Все в свое время.

Джеральд. Я не понимаю, зачем…

Инспектор (перебивает, внушительно). Вы же слышали, мистер Крофт, что я говорил. Разные линии расследования надо рассматривать поочередно. Не то мы начнем говорить все разом и ни до чего не договоримся. Если у вас есть что сообщить мне, вы скоро получите эту возможность.

Джеральд (с неловкостью, принужденно). Только не думаю, чтобы у меня…

Эрик (внезапно вспылив). Послушайте, мне все это надоело!

Инспектор (сухо). Допускаю.

Эрик (неловким, принужденным тоном). Извините… но, понимаете, мы тут праздновали… я многовато выпил, особенно шампанского… и у меня разболелась голова… А поскольку я здесь только мешаю, мне лучше пойти спать.

Инспектор. А по-моему, вам лучше остаться.

Эрик. Зачем?

Инспектор. Чтобы избежать лишнего беспокойства. Если вы ляжете спать, вам, быть может, скоро придется снова вставать.

Джеральд. Показываете когти, инспектор?

Инспектор. Возможно. Но когда со мной разговаривают по-хорошему, я готов говорить по-хорошему.

Джеральд. Знаете ли, мы все-таки уважаемые граждане, а не какие-нибудь преступники.

Инспектор. Иногда разница между теми и другими не так велика, как вам представляется. Сплошь и рядом я не знал бы, где провести границу между ними, если бы это входило в мои обязанности.

Джеральд. По счастью, это, кажется, не входит в ваши обязанности?

Инспектор. Нет, не входит. Но кое-что остается и на мою долю. Например, проведение подобных расследований.

На пороге появляется Шейла, у нее заплаканное лицо.

Ну что, мисс Берлинг?

Шейла (входит и закрывает за собой дверь). Ведь вы все время знали, что это была я, правда?

Инспектор. Я предполагал, что могли быть вы, на основании некоторых записей, оставленных той девушкой.

Шейла. Я рассказала отцу… ему все показалось пустяком, которому не следует придавать значение, но у меня и тогда было скверно на душе из-за случившегося, а теперь — хуже некуда. А увольнение для нее многое меняло?

Инспектор. Боюсь, что да. Ведь это была последняя постоянная работа, которую ей удалось найти. Когда ей отказали от места — без всякой видимой причины, — она решила испробовать жизнь иного рода.

Шейла (с несчастным видом). Значит, я виновата во всем?

Инспектор. Нет, не во всем. С ней потом много всякого случилось. Но отчасти вина лежит на вас. Так же как и на вашем отце.

Эрик. А что все-таки сделала Шейла?

Шейла (упавшим голосом). Я пошла к управляющему ателье Милворда и сказала ему, что, если они не уберут девушку, я и сама к ним больше ни ногой и мать уговорю закрыть у них наш счет.

Инспектор. Почему же вы так поступили?

Шейла. Потому что была вне себя от гнева.

Инспектор. А чем прогневила вас бедняжка?

Шейла. Смотрясь в зеркало, я увидела, как она улыбается портнихе, и пришла в ярость. Впрочем, я уже и до этого начала злиться.

Инспектор. По вине той девушки?

Шейла. В общем-то, нет. Я сама была во всем виновата. (Неожиданно, Джеральду.) Послушай, Джеральд, не смотри, пожалуйста, на меня с таким видом. Во всяком случае, я стараюсь правдиво рассказать все как было. Должно быть, и ты совершал поступки, которых стыдишься.

Джеральд (удивленно). Я ведь не говорил, что не совершал ничего подобного. Только я не понимаю, зачем…

Инспектор (перебивая). Оставим это. Вы можете докончить разговор потом, когда будете одни. (Шейле.) И что же произошло?

Шейла. Я зашла, на примерку платья. Фасон я придумала сама, мама была против моей затеи, портниха тоже, но я настояла на своем. Едва примерив платье, я поняла, что они правы. Оно мне совершенно не шло. Я выглядела в нем нелепо. Так вот, та девушка принесла платье из мастерской, и когда портниха — мисс Фрэнсис — что-то спросила ее о нем, девушка, отвечая, приложила для наглядности платье к себе. И ей оно оказалось к лицу. Она принадлежала как раз к тому типу женщин, которому такие фасоны идут, тогда как моему типу они не подходят. К тому же она была очень хороша собой — с большими черными глазами, — и это только подлило масла в огонь. И вот, когда я примерила платье, увидела себя в нем и поняла, что оно меня уродует, мне бросилось в глаза, что девица улыбается мисс Фрэнсис, как бы говоря: «Ну и вид у нее!» Вот тут-то я и взорвалась. Я наговорила им обеим грубостей, а потом пошла к управляющему и заявила ему, что девушка вела себя со мной очень дерзко… и… (Готова расплакаться, но ей удается сдержать слезы.) Разве могла я предположить, чем все кончится? Если бы она была какой-нибудь жалкой дурнушкой, я, наверное, так не поступила бы. Но она была прехорошенькая и, казалось, вполне могла о себе позаботиться. Мне ее не было жалко.

Инспектор. В сущности, можно сказать, что вы в некотором роде ей позавидовали?

Шейла. Да, выходит, что так.

Инспектор. И тогда вы, будучи дочерью выгодной заказчицы и человека, хорошо известного в городе, употребили все свое влияние, чтобы наказать девушку только за то, что она возбудила в вас зависть?

Шейла. Да. Но тогда я не видела в этом ничего такого уж страшного. Понимаете? И если бы я могла помочь ей теперь, я бы…

Инспектор (сурово). Да, но вы не можете. Слишком поздно. Ее нет в живых.

Эрик. Честное слово, если разобраться, ты хватила через край…

Шейла (горячо). Ах, помолчи, Эрик! Сама знаю. Один-единственный раз в жизни я совершила такой свинский поступок и никогда, никогда больше не буду ни с кем так поступать! У Милворда я потом нередко ловила на себе косые взгляды работающих там девушек — вот даже и сегодня они на меня косо поглядывали, — и мне кажется, что некоторые из них помнят. Наверное, теперь я никогда больше не смогу туда прийти. Ну почему это должно было случиться?

Инспектор (строго). Этот же вопрос я задал себе сегодня, глядя на умершую девушку. И тогда я сказал себе: «Что ж, попробуем установить, почему все должно было случиться». Вот почему я здесь и не уйду отсюда до тех пор, покуда не узнаю всего, что с ней случилось. Ева Смит потеряла работу на фабрике «Берлинг энд компани» из-за того, что забастовка провалилась и хозяева решили отбить у рабочих охоту бастовать. В конце концов она снова поступила на работу, в большое ателье мод, — не знаю уж, под каким именем, — и вынуждена была уйти оттуда из-за того, что вы рассердились на себя и сорвали злость на ней. После этого ей ничего не оставалось, как попробовать пойти по иной дорожке. И начала она с того, что сменила свое имя на Дейзи Рентон…

Джеральд (пораженный). Что?

Инспектор (ровным голосом). Я сказал, что она сменила свое имя на Дейзи Рентон.

Джеральд (взяв себя в руки). Шейла, я пойду налью себе виски, ладно?

Шейла молча кивает, не отрывая от него пристального взгляда, и он подходит к буфету, где на подставке для графинов стоит виски.

Инспектор. Где ваш отец, мисс Берлинг?

Шейла. Он в гостиной, пошел рассказать маме о том, что тут происходит. Эрик, проводи инспектора в гостиную.

Эрик направляется к двери. Инспектор, посмотрев на Шейлу и потом на Джеральда, выходит вслед за Эриком.

Ну, что скажешь, Джеральд?

Джеральд (деланно улыбаясь). Что я должен сказать, Шейла?

Шейла. Откуда ты знал эту девушку — Еву Смит?

Джеральд. Я такой не знал.

Шейла. Ну так Дейзи Рентон, это одно и то же.

Джеральд. А почему я должен был знать ее?

Шейла. О, не валяй дурака. У нас не так много времени. Ты выдал себя, как только он назвал ее другое имя.

Джеральд. Ну, хорошо. Я знал ее. И оставим этот разговор.

Шейла. Мы не можем оставить его.

Джеральд (приближаясь к ней). Но, пожалуйста, дорогая…

Шейла. Нет, не уговаривай меня. Ты ведь не просто знал ее — ты знал ее очень близко. Иначе ты вряд ли бы имел такой виноватый вид. Когда же ты с ней познакомился?

Джеральд не отвечает.

После того как она ушла от Милворда, сменила имя и — как это он сказал? — повела жизнь иного рода? Ты встречался с ней весной и летом прошлого года, когда почти перестал видеться со мной и уверял, что страшно занят? Ведь так это было?

Джеральд не отвечает и только смотрит на нее.

Ну конечно, так.

Джеральд. Прости меня, Шейла. Но с этим давно покончено, еще прошлым летом. В последний раз я видел ее по крайней мере полгода назад. И к истории с самоубийством я совершенно непричастен.

Шейла. Полчаса назад я тоже считала себя непричастной.

Джеральд. Ты действительно непричастна. Ни ты, ни я не имеем к самоубийству никакого отношения. Поэтому, ради всего святого, ничего не говори инспектору.

Шейла. О тебе и той девушке?

Джеральд. Да. Мы можем утаить это от него.

Шейла (разражается несколько истерическим смехом). Вот глупец! Да ведь он знает. Ну конечно же, знает. И мне даже подумать страшно, как много еще ему известно такого, чего мы пока не знаем. Вот увидишь. Вот увидишь. (Бросает на него почти торжествующий взгляд.)

У Джеральда совсем подавленный вид. Дверь медленно открывается, и на пороге появляется инспектор, который смотрит на них пристально и испытующе.

Инспектор. Ну что?

Занавес