Леон вернулся в опустошенный, такой же, как и он сам, дом, который встретил его холодом, несмотря на большое количество дерева в нем. Деревянные полы и стены должны были придавать дому тепла, но сейчас от них исходило лишь темное безразличие.
Он вернулся на то же место, сел на пол у камина и посмотрел в окно. Танец кружившихся недавно снежинок под фонарем уже напоминал центрифугу, где на самой большой мощности маленьких и беззащитных снежинок кидало из стороны в сторону.
Началась метель. Где она? Где она сейчас в такую погоду?
Ядовитая безысходность терзала изнутри, увеличивая частоту пульса. Леон больше не справлялся. Сжатый между ребрами крик, полный злобы и отчаяния, вырвался изо рта.
Леон выскочил на улицу.
– Лера! Лера! Выходи! – Его крики старались перебить завывания метели. – Выходи, твою мать!
Он продолжал меряться с метелью силой голоса, а когда она победила, он вошел обратно в дом и разжег камин. Тепло огня отдавалось румянцем на щеках и приглашало расслабиться наедине с ним.
Леон держал в руках меленькую красную рукавичку, а ветер завывал страшную колыбельную для одинокого отца и шептал на ухо: «Ты плохой, ты плохой…»
Огонь разгорался, а языки его пламени больше не говорили о красоте, уюте и романтике, они кричали о том, что все уничтожено и больше ничего не будет.
Красная рукавичка его дочери догорала в камине, превращаясь в черный густой дым…