Институт экстремальных проблем

Часть 4. Бездна

Беспамятство никак не хотело отпускать Медведева. Расплывчатые даже еще не мысли и образы, а едва уловимые ощущения появлялись и снова исчезали, погружая его в небытие. Он не помнил, кто он такой, что с ним произошло, и жил неясным восприятием текущей секунды, когда к нему ненадолго возвращалось сознание. Спустя продолжительное время он почувствовал, что наконец приходит в себя, просыпаясь от тяжелого сна.

«Где я? Что со мной?» – мелькнула неясная мысль и мгновенно пропала, потому что ее продолжение потребовало бы неимоверных усилий. Смутно вспомнилось чувство леденящего холода, ослепительных световых вспышек, раздирающей тело боли. Сейчас боли не было, вернее, она была, но где-то далеко, на нее можно было не обращать внимания. Гораздо сильнее боли досаждало страшное неудобство: что-то мешало во рту, давило на пересохшие язык и губы, тугая повязка стягивала грудь, мешая дышать, врезалась подмышками, тяжелая голова, казалось, не держалась на шее, а все время норовила куда-то запрокинуться. В довершение всего, в ушах стоял непрерывный гул, нарушаемый чередованием грохочущих и булькающих звуков.

Через какое-то время Вадим попробовал открыть глаза. Сначала он увидел только белесую муть, но очень скоро в ней появились размытые цветные пятна. Грохочущие звуки стали громче, пятна стали двигаться быстрее. Это вызвало головокружение и тошноту, и Вадим с досадой закрыл глаза. Отдельные звуки стихли, остался только гул. Медведев попробовал вслушаться и понять его происхождение, но эта попытка оказалась для него слишком сложной, и он снова потерял сознание.

Так повторялось несколько раз. Почти все время Вадим находился в глубоком сне с редкими незапоминавшимися сновидениями. Просыпаясь, он неподвижно лежал с закрытыми глазами и прислушивался; иногда открывал глаза, пытался пошевелиться. Все попытки заканчивались одинаково – сумраком полусна-полуобморока. Но раз от разу звуки становились все отчетливее, пока не превратились в человеческую речь. Что именно говорят, он не вникал; любое усилие, даже мысленное, снова откидывало его в топкое болото беспамятства. Разноцветные пятна со временем превратились в людей. Это были врачи, одетые кто в зеленые, кто в синие костюмы. «Я в больнице», — появился ответ на первый вопрос. Врачи подходили к Вадиму, похоже, о чем-то спрашивали, светили в глаза маленьким фонариком, еще что-то делали с ним, доставляя беспокойство и иной раз причиняя боль, которая, правда, быстро проходила. Иногда глаза в просвете между маской и шапочкой казались смутно знакомыми, но не настолько, чтобы без напряжения узнать их. Порой сквозь полузабытье ему казалось, что рядом с ним появлялась Светлана, что он слышал ее голос, но, как это обычно бывает во сне, ощущение, на котором Вадим пытался сосредоточиться, пропадало совсем, и он еще глубже проваливался в небытие.

Неотчетливое чувство огромного пространства, наполненного шумами и большим количеством людей, доставляло Медведеву неприятные, даже мучительные ощущения, ему хотелось тишины и покоя. Но однажды, пробуждаясь от очередного долгого сна, Вадим каким-то образом понял, что находится совсем в другом месте – он почувствовал небольшие размеры помещения, где оказался, рядом никого не было, и ни одного звука не доносилось до него. Он не стал задумываться над тем, что произошло, просто ему вдруг стало хорошо. Исчезли все источники раздражения, и мысли, переставшие отвлекаться на них, начали проясняться. Раздался тихий свистящий шелест. Медведев осторожно поднял веки и увидел над собой светло-серые глаза в обрамлении белесых ресниц, в том, кому они принадлежат, никаких сомнений не было.

— Олег, — с трудом произнес он; так мешавшая ему трубка во рту исчезла.

— Наконец-то, — облегченно выдохнул Худяков. — Давно бы так! А то откроет глаза и лежит, и никакой реакции ни на что. Думали уже, что этот тип в вегетативном состоянии находится, а он, оказывается, притворялся. Симулянт!

— Тяжело… — Вадим хотел сказать, что ему сложно понять, что говорит Олег, и еще сложнее разговаривать самому, но он сознавал непосильность этой задачи и ограничился одним словом.

Худяков, казалось, был рад даже этому. Похоже, он понял Медведева и порывисто выпрямился; Вадим проследил глазами за резким движением и едва не потерял сознание от этого усилия, чудом не соскользнув в обычное свое состояние полубеспамятства.

— Света?.. — Вадим постарался собрать все силы.

— Ну вот, уже и Света понадобилась, — сказал Олег с нескрываемым удовольствием. — Будет тебе Света, но она придет после работы, в шесть часов, не раньше. Подождать придется.

Вадим выжидательно смотрел на него.

Олег протянул руку и что-то сделал, мотнув вбок головой.

— Вот тебе часы, видишь?

Вадим осторожно скосил в том же направлении глаза и обнаружил на стене под самым потолком электронное табло. Вид часов почему-то несказанно обрадовал его.

— Еще только три часа, если устал – отдохни, — Олег был доволен, увидев осознанные реакции, появившиеся у Медведева. — Ты здорово навернулся с высоты, — объяснил врач, заметив вопросительный взгляд друга, — и много чего себе переломал. Мы тебя, конечно, подлатали, но лечиться придется долго.

Вадим закрыл на секунду глаза в знак того, что понял сказанное, и снова посмотрел на Худякова, но тот больше ни о чем не стал говорить и вышел. Медведев опять остался один и решил во что бы то ни стало не заснуть, дождаться Светланы, увидеть ее. Часы дали ему зацепку за реальность, сознание прояснилось окончательно, и Вадим попробовал сориентироваться в окружающем мире. Он понял, что находится в небольшом помещении, в котором в поле его зрения, кроме небольшого стола, больше ничего не было видно. Кровать была сильно приподнята со стороны изголовья, и он не столько лежал, сколько висел, подцепленный какими-то лямками, подушка под головой, похоже, отсутствовала. Медведеву стало понятно, что причиняло ему такое неудобство, но он пока не стал раздумывать над этим дальше, потому что хотел сберечь силы до прихода Светланы.

Вадим услышал звук шагов, открыл глаза и увидел наклонившегося к нему врача в костюме традиционного белого цвета. Сквозь толстые стекла очков на него внимательно смотрели карие глаза, окруженные сеткой глубоких морщин.

— Вадим Дмитриевич, вы меня слышите? — спросил врач и добавил: — Если вам трудно говорить, просто закройте глаза один раз. Два раза у нас будет «нет». Вы поняли, что я сказал?

Медведев закрыл глаза, подождал немного и снова открыл их.

— Очень хорошо! Теперь посмотрите, пожалуйста, налево, теперь направо.

Вадим медленно поводил глазами в разные стороны и вопросительно глянул на врача.

Тот продолжил свои расспросы:

— Вы чувствуете где-нибудь боль?

Вадим подумал и дважды опустил веки. Потом недовольно посмотрел на врача, пытаясь взглядом объяснить, что ему пока не хочется ни с кем общаться, даже таким образом. Он закрыл глаза и перестал реагировать на что-либо.

— Ну что же, на сегодня хватит, — через некоторое время пришедший к нему врач прекратил свои попытки добиться от Вадима ответа. — Олег Михайлович, — обратился он к Худякову, выйдя из бокса, — поскольку наблюдается устойчивая положительная реакция именно на вас, я попрошу вас заняться Медведевым. Вы давно знаете друг друга, и, я думаю, вам легче, чем Федотову и другим врачам, будет поддерживать с ним контакт. Ваш график дежурств с оперативными группами и работы в отделении мы скорректируем, равно как и оплату. Сегодня в ночь Светлана дежурит? Побудьте с ней на всякий случай.

— Хорошо, Евгений Петрович. Я Розу предупрежу и останусь на ночь.

— Делайте все, что считаете нужным.

Завотделением оставил Олега в блоке интенсивной терапии и вернулся в свой кабинет. Хотел было набрать номер Черепанова – тот просил сообщать ему о состоянии Медведева, но потом решил не торопиться и подождать до следующего дня. «Как бы не сглазить», — постучал он по столешнице.

Худяков повернулся к Игорю, сидевшему перед мониторами, на которых ползли разноцветные кривые:

— Не думай только, что я у тебя хлеб отбираю. Неделю-другую побуду здесь, а потом Медведев останется в полном твоем распоряжении. Ты, наверное, уже понял, какой у него характер, так что – держись, коллега.

— Да я не мог и предположить, что он, оказывается, все видит, все слышит, все понимает, — Игорь пожал плечами.

— Не говорит только ничего, совсем как собака, — усмехнулся Олег, но тут же в его взгляде появилась озабоченность: — Светлану ему подавай… Как начнутся сейчас эмоции, неизвестно еще, к чему это приведет.

Вадим лежал в полудреме, временами поглядывая на часы. Пару раз подходил Олег, что-то говорил ему, но Медведев весь сосредоточился на ожидании и не прореагировал на его слова. Худяков устроился рядом с Игорем перед монитором и тоже стал ждать прихода Светланы.

В начале седьмого она вошла в общий зал блока интенсивной терапии.

— Света, Вадим пришел в сознание, у него появились адекватные реакции на происходящее. — Олег перехватил ее у самого входа.

— Я же говорила, что у него с неврологией все в порядке. Заторможенность может возникнуть сама по себе после такого вмешательства, плюс еще обезболивающие препараты – вот и результат.

— Он про тебя спрашивал. Если сейчас снова придет в себя, ты уж с ним поосторожней. — Олег удивился, не заметив на лице Светланы радости от услышанного. — Как бы чего не вышло…

Светлана уловила его недоумение и грустно сказала:

— Олег, не нужно ничего говорить, я сама все понимаю. Ты представляешь, что еще впереди предстоит? Что будет, когда Вадим узнает, что с ним? Как он это перенесет? Он привык быть сильным, независимым ни от кого и ни от чего, а теперь? Я очень боюсь за него…

— Света, но ты же можешь сделать что-нибудь!

— Я не могу его загипнотизировать, чтобы он не думал ни о чем, удовлетворился лишь тем, что остался жив! Такое грубое вмешательство в психику не даст положительных результатов! Я могу только подтолкнуть немного в нужном направлении, но это направление должно быть задано изначально, а здесь… — Светлана с горечью посмотрела на Олега и подошедшего к ним Игоря. — Вы преувеличенного мнения о моих способностях, я очень мало что в состоянии сделать.

— Зря скромничаешь – если бы не ты, мы просто не довезли бы Вадима до клиники. А потом, во время операции, ты же вытащила его с того света, когда сердце остановилось! — Олег взял ее за плечи. — Не мне тебя учить, но с таким настроением ты сейчас к нему не ходи. Что с тобой сегодня?

— Я сейчас соберусь, и все будет нормально. Мне просто пришло в голову: на восьмерых я потратила полгода, а что толку? В «Атланте» погибли десятки, сколько из них умерло не во время взрыва, а позднее, от травм? Сколько людей я смогла спасти? Одного. Грустная арифметика получается…

— Нет, Светлана, ты неправильно считаешь! — Игорь перебил ее. — Петровича забыла? А если бы Илья не научился у тебя ничему, он бы не спас ни того парня, которого придавило в аквапарке, ни девчонок из магазина, и сам неизвестно, смог ли дождаться, пока его откопают. Сашка ваш практически залечил сам себе порванное сухожилие, а уж как он кровь умеет останавливать – просто невероятно. А Сергей? Он с ребятами стоял около стены и не мог видеть, что «Атлант» начал рушиться на них. То, как быстро он сумел среагировать, наводит на мысль, что и здесь без твоих занятий не обошлось. Вот так, навскидку, десять человек, благодаря тебе, живы и здоровы остались, а ты раскисла. Других нужно этому учить, у кого способности есть!

— Конечно, Игорь прав, — поддержал Федотова Олег. — Даю тебе полчаса на приведение себя в порядок. Забудь, что плохого было между вами, прости его. Пойми, Вадим ждет тебя, очень ждет.

— Я знаю, — Светлана кивнула. — Все будет в порядке.

Она вошла в бокс. Медведев лежал с закрытыми глазами, но легкие шаги заставили сердце забиться чаще. Он поднял веки и увидел медсестру в голубом костюме, которая что-то раскладывала на столе, стоя к нему спиной. Почувствовав его взгляд, она повернулась и подошла к кровати.

— Вадим, — голубые глаза в просвете между маской и шапочкой смотрели внимательно и ласково, — тебе лучше сегодня? Ты уже можешь говорить?

Вадим, не отрываясь, смотрел на Свету. Наконец-то он видел ее наяву; любимая не собиралась исчезнуть, раствориться среди туманных образов, так долго окружавших его. Он собрал все силы.

— Света, прости меня, — язык слушался плохо, слова прозвучали тихо, но достаточно ясно, чтобы быть понятыми.

— Димка! — Светлана улыбнулась, глаза ее радостно вспыхнули.

Тонкие пальцы прикоснулись к его лбу, легко погладили щеку. Слова были лишними. Вадим затаил дыхание, так ему хотелось продлить это ощущение счастья. Он забыл обо всем, сейчас все его существо сосредоточилось на прикосновении к лицу нежной руки. Радость переполнила его до такой степени, что он не смог этого вынести и потерял сознание.

Встревоженные Олег с Игорем открыли дверь бокса.

— Светлана, что случилось? Все показатели потеряли стабильность!

— Сейчас все придет в норму, — успокоила их Света.

Девушка положила руку на грудь Медведеву, и через пару минут он пришел в себя.

— Вадим, успокойся, — строго сказала ему Светлана. — Если ты будешь так на меня реагировать, я больше не приду к тебе.

— Не буду, — еле слышно донеслось до нее. — Я без тебя умру.

— Только попробуй, — весело пригрозила Света. — Я тогда тебе такое устрою, что прогулки с пигалицами в парке покажутся райским наслаждением.

Она подошла к кровати с другой стороны, присела на вытащенную откуда-то табуретку и обеими руками обхватила его лицо. Светлана прижала ладони к его вискам, слегка сдавив их, тонкие пальцы стали гладить короткие волосы. Голубые глаза встретились с синими и не хотели расставаться.

— Дим, не говори ничего, не нужно, не трать силы, — просили голубые глаза.

— Почему? Я столько должен тебе сказать, — возражали синие.

— Завтра скажешь, послезавтра, я никуда не денусь, снова приду и буду рядом с тобой, — уговаривали голубые.

— Я не хочу ждать до завтра, я столько это откладывал, больше не хочу, — синие глаза настаивали на своем. — Я люблю тебя, я не могу жить без тебя.

— Я тоже тебя люблю, — голубые улыбались в ответ. — И тоже не могу без тебя.

Это безмолвный диалог мог бы продолжаться бесконечно, потому что Светлана с Вадимом смотрели друг другу в глаза и видели в них многократное отражение друг друга, как в череде зеркал, поставленных напротив, видели любовь, но не ослепляющую, а, наоборот, обостряющую зрение и все остальные чувства. Где-то далеко раздался телефонный звонок и разрушил хрупкий барьер, отгородивший их от всего мира.

— Как хорошо… — слабым, но радостным вздохом долетело до Светланы.

Она очнулась. «До «хорошо» еще очень далеко», — Света выпрямилась и подавила горький вздох.

— Хорошо, милый, — она ласково погладила Медведева по плечу, — но я ведь не просто так к тебе пришла. Сейчас мы кое-какие процедуры проделаем, а потом я посижу с тобой.

Вадим удивленно наблюдал, как профессионально Светлана ставит ему капельницу, делает еще какие-то уколы. В какой-то момент, когда она отвернулась, он даже начал сомневаться, не началось ли у него помрачение рассудка, не принимает ли он за Светлану пришедшую вместо нее другую медсестру. Медведев столь пристально рассматривал ее, что она даже слегка испуганно спросила: «Дим, ты что на меня так смотришь?» – но он продолжал все так же недоверчиво глядеть на нее до тех пор, пока Света в растерянности не присела рядом с ним и не взяла его за руку.

— Светка, — удовлетворенно прошептал Вадим и с облегчением закрыл глаза.

Светлана чувствовала, что он не спит, и решила передать Вадиму немного жизненной силы, очень осторожно, совсем чуть-чуть, как начинают давать пищу истощенному голоданием человеку. По каплям она переливала ему энергию, внимательно следя, чтобы в сложном узоре, каким ей представлялся его организм, не возникло дисбаланса.

— Дим, лежи спокойно, — она заметила, что Медведев открыл глаза и собрался что-то сказать ей. — Лучше всего будет, если ты сейчас заснешь. Утром тебе будет легче.

Когда на следующий день Вадим проснулся, у него появились сомнения: видел ли он Светлану наяву или ему опять все только приснилось. Полежал немного с закрытыми глазами, поприслушивался к своим ощущениям – ничего нового ни в лучшую сторону, ни в худшую, все та же далекая тупая боль, к которой он уже привык и почти не замечал ее. Хотелось пить и повернуться на бок, но о последнем лучше было и не думать – он не мог даже двинуть головой. Было темно и тихо, ни единого звука не доносилось до него. Медведев вспомнил, что видел вчера Олега. «Тоже приснилось?» – засомневался он, но вдруг вспомнил про часы, посмотрел вокруг себя и увидел их на том же месте, что и вчера. «Не сон, значит, Света приходила тоже не во сне, — от предчувствия чего-то хорошего сильнее заколотилось сердце. — Почти семь… Когда она снова придет? Неужели только вечером? Как долго ждать…»

Зашуршала открываемая дверь, в освещенном проеме показалась высокая стройная фигура, и через секунду Вадим увидел рядом с собой Светлану. Пошевелиться он не мог, но всем своим существом радостно рванулся к ней.

— Проснулся? Рано еще, — Света включила в изголовье неяркий светильник, улыбнулась, рука ее легла на лоб Медведева. — Пить хочешь? — Девушка будто прочитала его мысли.

Вадим почувствовал ее руку под затылком; Светлана бережно приподняла ему голову и поднесла к губам стакан с водой. В позвоночнике появилась тянущая боль, но Вадим не стал обращать на нее внимания. Он сделал один небольшой глоток, другой; ему показалось, что большего наслаждения он никогда в жизни не испытывал. Снова отпил воды, на этот раз побольше, и зря – горло сдавил спазм, дыхание перехватило, и Вадим закашлялся. Это вызвало в спине и груди сильнейшую боль, которая стала усиливаться с каждым мгновением и разрослась до такой степени, что через несколько секунд он уже не мог понять, как можно существовать с такой болью, как она не взорвет его изнутри, как не остановит сердце, подобно тому как остановила дыхание, из-за чего он не мог издать ни звука. Слух, зрение – все отказало, только мозг не был парализован этой мукой, сознание не покинуло его, мысли были на удивление ясными.

Внезапно кошмар закончился. Боль стала быстро уходить, как уходит вода из раковины, когда вытаскивают пробку, в легкие проник воздух, а мутная пелена перед глазами рассеялась. Вадим увидел Олега, который вытаскивал из его руки опустошенный шприц, и Светлану, склонившуюся над ним. Он все так же чувствовал одну ее руку под шеей, другую – на груди, широко распахнутые глаза встревоженно смотрели на него. «Димка, ну что ж ты так, потихоньку нужно. Тебе очень больно? Потерпи минутку, сейчас все пройдет», — прошептала она. Вадим хотел успокоить ее, сказать, что уже все в порядке, но, кроме короткого хриплого звука, у него ничего не получилось, только сердце зачастило. Воздуха опять стало не хватать, но вздохнуть глубже он не решался, потому что боялся возвращения боли, а сердце пульсировало уже где-то в голове, удушье начинало туманить сознание. Что-то стиснуло его огромной ледяной лапой, потом обдало жаром… и неожиданно все прекратилось: сердце стало биться медленно и ровно, дыхание тоже восстановилось. Светлана сосредоточенно смотрела на него, глаза ее потемнели от напряжения, на лбу выступила испарина. Только когда она увидела прояснившийся взгляд Медведева, ее лицо расслабилось.

— Сейчас лекарство подействует, боли больше не будет…

— Если, конечно, не станешь дергаться, — ворчливо добавил Олег. — Все, уже не терпится, уже готов вскочить. Нет уж, не рыпайся, полежать пока придется.

— Ладно, не ворчи, я понял, — беззвучно, одними губами ответил ему Вадим.

— Понял? Ну и слава богу! — Худяков безошибочно догадался, что хотел сказать ему Медведев. — Приятно иметь дело с умными людьми, только редко они мне почему-то встречаются.

Олег распрямился и вышел из бокса, а Светлана осталась рядом. Вадим перевел глаза на нее и вдруг обратил внимание на часы. Пять минут восьмого! Только пять минут, а ему показалось, что прошло несколько часов. «Лекарство, что бы там Олег ни поставил, еще не могло подействовать. Света! Она что-то сделала, чтобы боль прошла», — эта мысль поразила его и заставила учащенно забиться сердце.

— Дим, ты опять разволновался? Все, успокойся и засни, — она пристально посмотрела ему в глаза и положила руку на грудь. — Я никуда не уйду, буду с тобой.

Вадим только хотел возразить ей, что совсем не хочет спать, как мгновенно провалился в сон.

По его ощущениям прошло всего несколько минут, но когда Медведев проснулся, часы показывали два часа дня. Света была рядом с ним и сразу заметила, что Вадим открыл глаза.

— Ничего себе, как я дрыхну, — тихо, но неожиданно легко сказал он.

— Для тебя сейчас самое лучшее спать и набираться сил, — Света улыбнулась. — Вот уже и голос появился. Хочешь пить?

— Да, — на самом деле жажды Вадим не чувствовал, но ему хотелось снова ощутить прикосновение Светиных рук.

На этот раз Света осторожно, чтобы он снова не закашлялся, поила его с ложечки. Медведев и не подозревал, что этот процесс может доставить такое удовольствие. Все прошло благополучно, но на полстакана воды ушло минут двадцать. Потом Светлана достала из упаковки несколько влажных салфеток и осторожно обтерла Вадиму лицо, грудь и руки; во время этой процедуры он просто блаженствовал. Света, глядя на него, очень обрадовалась тому, что Вадим начал оживать.

— Давай попробуем съесть что-нибудь, — предложила она и через непродолжительное время принесла тарелку с жидкой овсянкой.

Она положила на грудь Вадиму полотенце, села рядом с кроватью и поднесла к губам ложку. Медведев долго держал кашу во рту, потом все-таки проглотил ее.

— Не хочется, — виновато улыбнулся он.

— Я понимаю, что не хочется, но нужно, — Света зачерпнула еще ложку. — Потихоньку, по ложечке, как маленького, кормить буду, чтобы снова стал здоровым и сильным.

После нескольких ложек Света решила сделать перерыв.

— Едок из меня никакой, — Вадим устал и опять говорил чуть слышно.

— Отдохни. Можешь поспать, пока я тебе капельницу поставлю, — Светлана убрала полотенце.

Так продолжалось весь день: лечебные и гигиенические процедуры, сон, немного еды, сон и снова процедуры. Светлана очень осторожно подпитывала его энергией и с радостью отмечала, как менялся Вадим. Все более ясным становился его взгляд, отчетливее звучал голос. Шевелиться Вадим не рисковал, боли поэтому не было, и ничто не мешало ему чувствовать себя почти счастливым – Света рядом с ним, Света простила его, она его любит. Ни о чем другом он сейчас думать не мог. Несколько раз приходил Олег, осматривал его, довольно кивая головой. Потом вместе с ним пришел пожилой врач, которого Медведев видел накануне. Он тоже долго осматривал Вадима, расспрашивал его о всякой ерунде, но затем, заметив, что тот устал, оставил его в покое.

Через день Медведев смог уже, правда, с усилиями и не совсем свободно, повернуть голову и двигать руками. Первой начала подчиняться правая рука, а к вечеру и на левой он смог сжать пальцы в кулак. Сперва это обрадовало его; он потихоньку расширял свои возможности, пытаясь как-то ранним утром ощупать себя и понять, что же с ним произошло. Потом он сделал открытие, которое потрясло его. Сначала Вадим понял, что не чувствует ног. «Отрезали?!» – промелькнула паническая мысль. В боксе еще было темно, он не видел ничего, кроме светящихся цифр на часах, но напряг память и вспомнил, что вроде бы видел торчавшие под простыней колени. Вадим попробовал правой рукой дотянуться до ноги – сквозь ткань прощупывалось бедро, до колена он не доставал, но если рука что-то чувствовала, то тело руку не ощущало. Для чистоты эксперимента он кое-как стянул с себя простыню, которой был укрыт по грудь, и ощупал голое тело. Тот же самый результат – чувствительности не было. Тогда Вадим не без труда поднял руку, согнув ее в локте и дотронулся до груди. Под пальцами оказалось что-то вроде пластыря, но ощущения были обоюдными – рукой он чувствовал свое тело, а тело чувствовало руку. Сдвинул руку вниз: опять пластырь, какая-то трубка, идущая из-под пластыря, но кожа ощущала прикосновение пальцев. Вадим двинулся дальше. В нижней части живота практически не было участка, ничем не залепленного и не заклеенного, но даже сквозь слой марли было понятно, что чувствительность пропала. Путаясь плохо слушавшимися пальцами в клубке из трубок разной толщины, Медведев уже не мог понять, где его тело, а где что-то другое. Нащупав, наконец, свободное от повязок место, он только утвердился в своих подозрениях. Левая рука действовала хуже, но немного приподнять ее все-таки получилось, и Вадим потрогал левую ногу – марля, пластырь, что-то твердое, но вроде бы не похожее на гипс, а чувствительности не было даже на найденном участке голой кожи.

Мысли путались, выстроить их в логическую цепочку никак не получалось. Потом Медведев вспомнил, как когда-то ему делали новокаиновую блокаду, тогда чувствительность тоже отсутствовала. Он решил дождаться Светы или Олега и спросить их об этом, но вместо Светланы утром появилась полная невысокая медсестра.

— Светлана на работу сегодня должна зайти, а сюда к двенадцати придет, — ответила она на вопрос Медведева.

— Олег здесь? — Вадим был разочарован.

— Олег Михайлович к восьми придет, сегодня ночью Игорь Николаевич дежурил. Позвать его?

Это имя ничего не сказало Медведеву, не понявшему, что речь идет о Федотове, и он отказался. На часах было начало восьмого.

Медсестра обтерла его чем-то влажным и резко пахнувшим, совсем не таким, как Светлана, потом взяла несколько пробирок крови на анализ. Она делала все быстро, аккуратно и осторожно, не причинив ему ни боли, ни каких-либо неприятных ощущений, но Вадим еле вытерпел ее манипуляции и наотрез отказался есть, не желая, чтобы эта медсестра его еще и кормила. Когда же она собралась ставить ему капельницу, Медведев не дал сделать и этого.

— Не нужно, — постаравшись, чтобы голос звучал твердо, заявил он.

— Что не нужно?

— Ничего, — Вадим демонстративно спрятал под простыню левую руку, к которой, держа наготове иглу от системы, примеривалась медсестра.

— В другую руку поставить? — женщина удивленно глянула на строптивого пациента.

— Никуда не надо ничего ставить, — в слабом еще голосе Вадима появилось раздражение.

Правой рукой он натянул простыню почти до самой шеи и оставил руку под ней. Медсестра недовольно посмотрела на него, но не стала настаивать.

— Ладно, Олег Михайлович придет, пусть решает, что делать. Я тут человек маленький, мне что скажут, то и выполняю, — она пожала плечами и вышла из бокса.

Вадим почувствовал, что страшно устал, и лишь только закрыл глаза, как провалился в омут сна. Худяков, выслушав медсестру, заглянул к Медведеву, но, увидев, что тот спит, не стал будить. «Начинается… Светлана как в воду глядела, — подумал со вздохом, — нужно будет позвонить и предупредить ее».

Завалы «Атланта» разбирали ровно две недели. В пятницу вечером Сергей позвонил Ирине:

— Иришенька, все, мы закончили. Сейчас отправляемся на базу, а потом я приеду к тебе.

— Сережа, мне кажется, лучше будет, если ты поедешь домой. Мы с тобой встречались не раз за эти дни, а мама с Алешкой не видели тебя уже сколько времени, побудь сегодня с ними, — Ирине самой очень хотелось увидеть его, но она решила потерпеть.

— Тогда завтра? — Сергей был по-хорошему поражен Ириными словами. — Я за тобой заеду в час.

— Конечно!

В субботу у Ирины был коллоквиум. Студенты на этот раз отделались легко, их не терзали дополнительными вопросами, не давали решать запутанные задачи. «Ирина Владиславовна сегодня какая-то не такая», — сложилось всеобщее мнение, а она, и в самом деле, слушала рассеянно, и было видно, что думает она о чем-то другом.

Уже в двенадцать часов Ирина закончила занятия.

— Так, на сегодня хватит, всем ставлю зачет, но в следующий раз на поблажки не рассчитывайте.

Студенты радостно разбежались, а она, оставшись одна в лаборатории, около часа мучилась от нетерпеливого ожидания, проклиная себя за вчерашний альтруизм. Сергей в это время тоже проклинал и пробки на дорогах, и городской транспорт, в целом, и водителя автобуса, в частности, из-за которых он мог опоздать к назначенному им же самим времени.

Не опоздал, влетел, чуть не сбив по пути кого-то с ног, на третий этаж и ворвался в лабораторию без десяти час.

— Сережка… — Ирина делает один шаг ему навстречу и замирает, ей кажется, что она сейчас упадет.

Сергей кидается к ней и крепко прижимает к себе.

— Что с тобой, милая?

— Все в порядке, — Ирина зажмуривается и мотает головой. — Пойдем скорей отсюда.

Ей хочется спрятать свое счастье ото всех. Сергей понимает ее состояние, выхватывает из шкафа дубленку и накидывает на плечи Ирине. На выходе из лаборатории они сталкиваются с ее дипломниками.

— Ребята, я все оставляю на вас. Не подведите.

Шестаков с Суворовым, видя рядом с ней Томского, не спрашивают ни о чем, только молча понимающе улыбаются. Ни Ирина, ни Сергей этого не замечают.

В машине, которая слегка отгородила их от внешнего мира, они немного пришли в себя.

— Сейчас же поехали ко мне, — Ирина уступила место за рулем. — Сережа, садись ты, я сейчас не справлюсь с машиной, обязательно в кого-нибудь въеду.

— Ты думаешь, мне будет проще? — Сергей рассмеялся.

Через десять минут они уже были дома.

— Сереженька, расскажи мне обо всем, — попросила Ирина.

Они сидели сначала на кухне, ели фирменную Ирину пиццу и что-то еще, потом перешли в комнату, и Сергей подробно рассказывал о том, что происходило в позапрошлую субботу. Как сначала все казалось простым пожаром, на котором их присутствие излишне, как потом происшествие начало разрастаться, словно снежный ком, катящийся с горы и увлекающий за собой лавину. Он рассказывал о том, как они разбирали обломки «Атланта», как останавливали все работы и слушали, не раздадутся ли звуки, которые укажут на присутствие людей, как пускали собак, которые проникали в самые узкие щели и искали выживших, как радовались, когда успевали достать живых, и что чувствовали, когда не успевали… После этого Сергей рассказал, как они откопали Илью, девушек из магазина и охранника из аквапарка, и что медики хотели отправить Илью как пострадавшего в клинику, а он всеми силами сопротивлялся до тех пор, пока Кронидыч не наорал на него. Из клиники Илья сбежал на следующий день, объявился на месте работ и, стащив в клинике медицинскую спецодежду, сутки маскировался под врача, чтобы Черепанов не узнал его и снова не прогнал на больничную койку.

Ирина слушала его, затаив дыхание, и переживала так, что слезы наворачивались на глаза.

— Сереженька, а ты не поранился? С тобой все в порядке?

— Ерунда – пара синяков и ссадин, даже неудобно перед другими, — Сергей обнял ее, — я ведь говорил тебе сколько раз, что я заговоренный.

— А другие ваши ребята как?

— Саньке все-таки ногой серьезно заниматься нужно, у него разрыв сухожилия. Сказали, что нужно его как следует сшить, а то парень всю жизнь будет прихрамывать. У остальных все в порядке: ушибы, порезы, ничего страшного.

Ирина не могла насмотреться на него, но еще один вопрос не давал ей покоя.

— Сережа, а как Вадим? Что о нем знаешь?

— Он начал приходить в себя, несколько раз открывал глаза, но говорить пока не может, хотя аппарат искусственного дыхания уже отключили, — рассказывая, Сергей гладил Ирины волосы. — Из реанимации его перевели в интенсивную терапию, а Светлану туда взяли медсестрой. Не переживай, все обойдется, он поправится.

Ирина прижалась к Сергею, и несколько минут они сидели молча.

— Покажи свои синяки. Я их помажу чем-нибудь, чтобы они не болели и быстрее проходили.

— Брось, Ириша, мне уже неловко, что я тебе пожаловался.

— Ты опять что-то хочешь от меня скрыть, — Ирина пристально посмотрела на него.

— Нет, я ведь обещал, что ничего от тебя не утаивать не буду.

— Тогда показывай!

Сергей стянул через голову джемпер, снял футболку и повернулся к Ирине спиной. На левом плече был здоровенный синяк, а ближе к шее кожа была слегка ободрана.

— Уже почти все прошло, ничего не болит.

Ира, почти не слушая, легко прикоснулась к ссадине, а затем тронула светлый бесформенный рубец, оставшийся от ожога кислотой. Сергей вздрогнул.

— Больно? — Ирина испуганно отдернула руку.

— Нет, что ты, совсем не больно. Наоборот, очень приятно.

Ирина снова прикоснулась к ссадине, но на этот раз не рукой, а губами. Сергею показалось, что через него пропустили хороший разряд тока, он резко повернулся на диване и поймал нежные губы своими губами. Поцелуй длился долго, и не успели они отдышаться, как Ирино тело выгнулось длинной судорогой страсти, которая бросила ее в объятия Сергея. Все прежние преграды разрушились, сковывавший ее лед испарился, Сергей понял это и почувствовал, что все его самые безумные мечты близки к тому, чтобы сбыться. Одежда летела в разные стороны, отрывались пуговицы, что-то сыпалось из карманов и катилось по полу через всю комнату, но кто же обращал на это внимание.

Сергей осторожно, смертельно боясь причинить боль или неудобство, ласкал Иру. Горячие сухие губы касались волос, полуприкрытых глаз, щек, легко притрагивались к губам и тут же исчезали. Ласковые пальцы рисовали замысловатые узоры на лице, на шее, на груди. Он чувствовал себя скульптором, который бережно полирует уже готовое произведение, чтобы довести его до совершенства, но под руками был не холодный мрамор, а бархатистая теплая кожа. И не было больше испуга, не было напряженного ожидания прикосновения равнодушных рук, не было никаких барьеров, что помешали бы им. Томский совсем перестал дышать, чтобы ничем, даже колебанием воздуха, не нарушить этот волшебный миг.

— Да, Сереженька, да…

В синие глазах плескался океан любви, в который Сергей, забыв обо всем, погрузился целиком.

Тишина… Темнота… Полузабытье, сквозь которое проступали воспоминания о невыразимо сладостных мгновениях, сердце стучало все медленнее, дыхание успокаивалось. Сергей открыл глаза, повернулся на бок и встретился в полумраке взглядом с Ирой.

— Иришенька?!

Он привстал и наклонился над ней. В ответ – улыбка. Радостно-удивленная, немного растерянная, от которой сердце Сергея чуть не разорвалось – такое счастье, такой восторг переполнили его. Ирина приподнялась навстречу. Легкое соприкосновение губ сменилось новым неодолимым порывом обоюдной страсти. Стало непонятно – ночь вокруг или день, где они, да это было и неважно; мир вокруг них исчез, а может, они пропали из этого мира, чтобы снова возникнуть в другом, в котором всегда будут вместе.

Они лежали рядом, держась за руки и тяжело дыша, будто их выбросило на берег океанским прибоем, который они долго не могли преодолеть. Потом Сергей осторожно прижал Ирину к себе. Она положила голову ему на грудь и слушала мощное биение его сердца как самую лучшую музыку в мире. Сергей был счастлив, потому что за всю свою жизнь никогда не испытывал ничего подобного; это было блаженство на грани нестерпимой муки, оно бесследно стерло весь его прежний опыт, и он, как зеленый юнец, не знал, что ему сейчас нужно сказать или сделать. Ира тоже чувствовала себя той двадцатилетней девочкой, которой вся будущая жизнь представлялась безоблачным счастьем, потому что рядом с ней был любимый человек, она забыла о тех годах, когда надежды сменились разочарованием, болью и в конце концов мертвящим безразличием.

Всю ночь они будто заново познавали мир, друг друга и самих себя – кто они и зачем появились на свет и только утром, дойдя до полного изнеможения, смогли ненадолго заснуть. Потом они, как дети, вместе плескались в тесной ванне и, как дети, с любопытством изучали друг друга при ярком солнечном свете, лившемся в окна. Сергей восхищался миниатюрным хрупким телом, узкими плечами, тонкой талией, от которой бедра казались шире, небольшой высокой грудью, длинными стройными ногами. Ирина выглядела совсем юной девушкой. А она не могла отвести глаз от его широких плеч, мускулистой груди, негусто поросшей чуть рыжеватыми волосами, узких крепких бедер, сильных ног; Сергей казался ей эталоном мужской красоты.

Они никак не могли насладиться друг другом, желание вспыхивало, как порох от малейшей искры, от прикосновения, от взгляда и разгоралось неугасимым пламенем. Не осталось никакого смущения, никаких запретов, фантазия была безгранична в стремлении доставить друг другу радость. Они не одевались, даже когда вспомнили о том, что нужно перекусить, и так и сидели обнаженными за кухонным столом, чувствуя себя первыми людьми в раю. Однако с небес на землю пришлось спускаться и вспоминать, что воскресенье заканчивается, завтра понедельник, что нужно утром идти на работу. Но ночь еще была в их распоряжении.

— Как хорошо, — Ира обнимала худощавое тело Сергея, — я и представить не могла, что так может быть.

— Правда, Иришенька? — он нежно поцеловал свою любимую.

Счастливый кивок в ответ.

— А я страшно боялся, — немного смущенно признался Сергей и пошутил: — Я уже забыл, как все это делается, разучился за полтора года. Знаешь, у меня никого… — он не смог продолжить, потому что ему помешали Ирины губы.

— Я счастлива просто до неприличия, — Ира улыбнулась так радостно, что он отбросил все сомнения.

— Я тоже. Я теперь ни о чем не могу думать, только о тебе. — Казалось, глаза Сергея светились в полутьме. — Я хочу все время быть с тобой, хочу, чтобы мы поженились. Пусть у нас будут общий дом, общая жизнь, общие планы на будущее. Если в чем-то сомневаешься, установи мне испытательный срок, скажи, каким ты хочешь меня видеть, и я стану таким.

— Сережка, я уже давно люблю тебя именно такого, какой ты есть. Я, наверное, влюбилась в тебя еще в Рябиновке, твои чудесные глаза потом снились мне очень долго. Как ты на меня тогда смотрел! Я долго сопротивлялась, пыталась прогнать это чувство, но не смогла. Я люблю твои глаза, твою улыбку, временами по-мальчишески озорную, временами застенчивую, твою спокойную рассудительность, которую кто-то может принять за холодное равнодушие, твою доброту и не могу понять, почему до сих пор мало кто осознал, какой ты замечательный.

Сердце Томского чуть не выпрыгнуло из груди от Ириных слов.

— Теперь я знаю, что такое счастье, — тихо сказал он. — Мне больше ничего не нужно.

Боль Вадим начал чувствовать еще сквозь сон. Сначала она воспринималась как небольшое неудобство, но затем стала усиливаться до такой степени, что вынудила проснуться. Это не был резкий приступ, возникший от кашля, сейчас боль медленными волнами накатывала на него со всех сторон, раздирала тело, выкручивала позвоночник, пульсировала в голове, когда он пробовал приподнять ее. В первый момент он почти обрадовался этим ощущениям, с облегчением увидев, что ноги у него на месте, но потом страшное разочарование постигло его – нижняя половина тела была мертва, слабая надежда на побочные эффекты от произведенного обезболивания пропала.

«Десять часов, — Медведев посмотрел на часы, — а Олег так и не пришел. И Света еще не скоро будет». Боль не утихала, но и не становилась сильнее, если он не пытался пошевелиться или поглубже вдохнуть. Вадим лежал неподвижно и старался вспомнить, что с ним случилось. Пожар в торгово-развлекательном центре, Мишка Зубов со своими учениками… Раздувающаяся мыльным пузырем стена, по которой он взбирался на четвертый этаж… Нет, когда он карабкался по стене, та еще была нормальной, что-то произошло позже. Но что? Он не мог ничего вспомнить.

Раздался звук открываемой двери, и в бокс вошла Светлана. Олег попросил ее прийти, по-возможности, пораньше. Вадим, как всегда, улыбнулся ей, но только одними губами, взгляд был совсем не радостным, а напряженно-сосредоточенным.

— Дим, что с тобой? — Светлана даже на расстоянии почувствовала боль, охватывавшую Медведева. — Давай обезболивающее поставлю.

— Не нужно, я решил обойтись без него, — отказался Вадим.

— Почему? — поразилась Светлана. — Тебе ставят ненаркотические анальгетики, не бойся, от них зависимость не разовьется.

— Не в этом дело. Я хочу понять, что со мной, а с этими уколами я как в тумане все время нахожусь, — Вадим пристально смотрел на девушку; голос был слабым, но твердым. — Расскажи мне честно о моем положении, я должен это знать. Не пытайся меня обмануть, пожалуйста.

— Я не собираюсь тебя обманывать, ты уже сам, наверное, обо всем догадался, — Света вздохнула.

— У меня перелом позвоночника? Вытяжка для этого?

— Да.

— Я не чувствую нижнюю половину тела и ноги. Спинной мозг поврежден? — Вадим говорил с трудом, но настойчиво, глаза тоже требовали ответа.

Светлана молча кивнула; она ждала этих вопросов и боялась их, еще больше боялась реакции Вадима на свои ответы.

— Что еще? Говори все, как есть, не скрывай ничего, — Медведев сделал паузу и, собравшись с силами, продолжил: — Света, неизвестность хуже всего, я могу навоображать то, чего нет на самом деле.

— Перелом левого бедра, переломы костей тазового пояса, разрывы и порезы кишечника, мочевого пузыря, промежности, — перечисляла Света, не вдаваясь в детали. — Печень, поджелудочная, селезенка и почки целы, так что все не так уж плохо.

— Не так уж плохо… — с сомнением повторил Вадим. — Что за кишки из меня торчат? — он дотянулся рукой до одной из дренажных трубок.

— Это дренажи оставлены, не трогай их, пожалуйста, — Светлана убрала его руку.

— «Травмы, несовместимые с жизнью» – это про меня говорили?

— Я ничего подобного не слышала, — честно ответила Светлана. — Мало ли про кого так могли сказать, вся клиника забита под завязку – ожоговое, черепно-мозговая, сочетанная травма, да практически все отделения переполнены пострадавшими в «Атланте».

— Что там произошло? Я здесь почему? Ничего не помню.

— Произошел второй взрыв ровно в два часа. «Атлант» рухнул, тебя воздушной волной отбросило в сторону, поэтому под обломки ты не попал, но тебя придавило рекламным щитом, который раздробил бедро, да еще крючья твои альпинистские весь живот разодрали. Ты потерял много крови, потом была многочасовая операция, по кусочкам тебя пришлось собирать, — Света ободряюще посмотрела на него. — Все заживет, все срастется, не быстро, конечно, но все будет хорошо, поверь мне.

— Какое сегодня число? — после продолжительного молчания задал вопрос Вадим.

— Второе марта.

Медведев закрыл глаза. «Две недели… Две недели…» – синхронно с болью стучало в голове.

— Ребята все целы?

— Твоя группа в порядке, только мелкие травмы.

— А другие?

— Володя Устинов погиб, Миша Мухин тяжелую черепно-мозговую травму получил, здесь, в клинике, умер уже во время операции, а Кирилл Задонцев сильно обгорел, в ожоговом лежит. С разными травмами еще шесть человек из отряда лечатся, но у них полегче состояние.

Вадим скрипнул зубами, еле удержавшись от того, чтобы не выругаться, и с такой болью глянул на Свету, что у нее заныло сердце.

— Еще много пострадало?

— Около пятидесяти человек посетителей погибло, у пожарных пятеро и из милиции, по-моему, человек девять, из тех, что в оцеплении стояли и попали под обломки.

— Из-за чего все так получилось? Почему нормальные люди страдают из-за всяких психопатов? Почему гибнут наши ребята?

— Гена как-то мне сказал, что работа у вас такая.

— Работа… — Медведев в отчаянии резко дернул головой и тут же задохнулся от боли.

— Вадим, зачем мучиться? Если не хочешь укол, давай я тебя обезболю, — в голосе самой Светланы чувствовалось страдание.

— Давай, но спать я не хочу, — еле слышно прохрипел Вадим, силы у него были на исходе.

— Хорошо, только боль сниму. Постарайся слушать меня, идти за мной, — Света всегда так говорила на тренировках ребятам, но Вадим слышал от нее эту фразу один только раз, потому что избегал ее занятий.

Она положила руки ему на грудь, от них начало разливаться по всему телу легкое тепло. Медведев сосредоточился на этом ощущении и почувствовал, что боль стала уходить.

— Дим, ты бы поспал все-таки. Тебе нужно сейчас отдохнуть, — Света не убирала рук с его груди.

— Заснуть бы и не проснуться, — прошептал Медведев и, с усилием согнув руку, положил ее на Светину ладонь. — Спасибо тебе, Светлаша.

— За что?!

— За все, за правду, в первую очередь, — Вадим горько улыбнулся. — Сейчас мне все понятно. Как жить, что делать теперь?

— Теперь тебе нужно поправляться, а для этого – не отбрыкиваться ни от каких назначений. Тебе ведь не только анальгетики и успокаивающее ставят, тут в списке и антибиотики, и витамины, и еще много чего, — Света посмотрела на него с ласковой укоризной. — Потерпи, милый, все будет в порядке, я буду с тобой, меня сюда на работу взяли.

— Куда? На какую работу?

— В отделение сочетанной травмы, медсестрой. Олег уговорил заведующего, тот согласился и, в свою очередь, Олега к тебе прикомандировал, — Света улыбнулась. — Он тебе целый лист назначений расписал, только успевай поворачиваться. Антибиотики нужно по часам колоть, а утром ты не дал капельницу поставить; вот сейчас я тебя накормлю, если ты спать отказываешься, и займусь тобой по полной программе.

— Я не хочу есть, — устало вздохнул Вадим.

— Понимаю, что не хочешь. Надо! По чуть-чуть, как вчера, как позавчера. Когда окрепнешь, еще несколько операций нужно будет сделать – на ноге, у тебя там раздробило кость, разодрало мышцы и связки, пока ею толком не занимались, только восстановили кровообращение. Если оставить так, как есть, нога служить не будет.

— Зачем это делать при сломанном позвоночнике? Я ведь все равно не смогу ходить…

— Сможешь, — отрицательно мотнув головой, как бы не желая ничего слушать, перебила его Света. — Я говорю тебе, что ты поправишься, почему ты мне не веришь?

— Светочка, я, конечно, не врач, но кое-что соображаю. Не встают после таких травм.

— А ты встанешь, — раздался голос Олега. — Если бы ты знал, какие у Светы способности, что она сделала, то не сомневался бы.

— Давай не будем говорить о том, что я сделала, — Светлана подняла на Худякова умоляющие глаза. — Что могла, то сделала, очень жалею, что не смогла больше. Я сейчас пытаюсь уговорить Вадима поесть, а он отказывается.

— Золотое было время, когда ты лежал без сознания: все тихо, спокойно, никаких капризов, никакой ругани, — хмыкнул Олег. — Вот погрузим тебя в искусственную кому, кормить будем через зонд, станешь толстый, как рождественский гусь. Красота!

— Да пошел ты… — покосился на него Вадим. — Не мог мне толком сказать, что со мной?

— Евгений Петрович – заведующий отделением – сам хотел тебе обо всем рассказать, но раз уж ты из Светы все вытянул, то не знаю, есть ли в этом смысл.

— Есть, — твердо и неожиданно громко сказал Медведев. — Со всеми подробностями. Света мне только общую картину обрисовала, без деталей, а я хочу знать все. Пока не расскажете, ничего не дам с собой делать. Никому, даже тебе, — он с трудом повернул голову и взглянул на Светлану.

— Каков, а? Бунт на корабле… — проворчал Олег с видом человека, худшие предположения которого полностью подтвердились. — Ладно, попрошу Кленова, как только он освободится, подойти сюда.

Евгений Петрович пришел примерно через час и остался с Медведевым наедине, попросив выйти из бокса не только Светлану, но и Олега. Почти час продолжался их разговор, на протяжении которого Светлана, не отрываясь, смотрела на монитор Вадима, на котором медленно ползли кривые пульса, температуры и давления. Их положение почти не менялось, изредка пульс чуть учащался, но довольно быстро возвращался на прежний уровень. Олег молча сидел рядом.

Когда Кленов вышел из бокса, Светлана вскочила и хотела что-то спросить, но Евгений Петрович опередил ее:

— Терпение, вот что сейчас от вас потребуется. Море, океан терпения, — завотделением погладил ее по плечу. — Все, что могла на данный момент сделать медицина, сделано. Теперь Вадима Дмитриевича нужно выхаживать в самом обычном смысле этого слова. И действительно, Олег Михайлович прав – только вы сможете справиться с этой задачей. Вадим Дмитриевич сильный человек, но сейчас ему очень тяжело, и вам будет непросто.

— Я все это понимаю, — Света, соглашаясь, кивнула головой. — Я справлюсь. Я должна справиться.

Вадим сосредоточенно разглядывал потолок.

— Светонька, скажи, как жить дальше? И стоит ли вообще жить?

— Вадим, слушай меня внимательно, — Света обхватила его лицо ладонями. — Я многое могу сделать, больше, чем традиционная медицина, но мне необходима твоя помощь, ты не должен быть пассивным объектом воздействия. Сейчас это для тебя тяжело, нужно немало сил, а у тебя их нет. Давай пока полечимся по стандартным методикам, а потом, когда тебе станет лучше, займемся йогой и всем остальным. Все будет хорошо, понял?

— Понял, Света, я все понял, — сложно было догадаться, какой смысл Медведев вложил в свои слова, в едва слышном голосе, кроме усталости, ничего не ощущалось.

Без сопротивления он вытерпел все процедуры, даже поел немного, потом заснул. Светлану сильно беспокоило его спокойствие, она ожидала другой реакции на то, что ему сегодня стало известно. Олег попробовал успокоить ее, когда она поделилась с ним своими сомнениями:

— Он же сказал тебе, что сам обо всем догадался, да и тебя расспрашивал. Видимо, поэтому то, что Кленов рассказал Вадиму, уже не могло потрясти его. Света, в конце концов, он сильный мужик, ты ведь слышала, что Евгений Петрович про него сказал.

— Да я и так знаю. Но не нравится мне все это…

Вадим казался спокойным, даже улыбался Светлане, когда она подходила к нему, и ей стало казаться, что Олег прав, что ее тревоги надуманы. Она почти совсем успокоилась, когда на следующий день Медведев поинтересовался:

— Светлаша, ты на работе, я хочу сказать, в отряде часто бываешь?

— Не каждый день, но пару раз в неделю по полдня работаю. Ребята о тебе все время спрашивают, желают тебе побыстрей поправиться.

— Как только, так сразу, — криво усмехнулся Медведев. — Мобильник у меня живой? Можешь узнать? Рабочий, скорей всего, накрылся, а мой, может, кто нашел в машине.

— Обязательно спрошу у ребят и, если отыщется, принесу тебе.

— Спасибо, милая.

— Пока не за что. Вот когда принесу, тогда и скажешь.

— А я авансом, разве нельзя? — Вадим улыбнулся.

Когда Светлана ушла, от улыбки не осталось и следа. Хотя сил у Медведева пока что было очень мало, чувствовал он себя намного лучше. Но это совсем не радовало – он не верил никаким словам о своем выздоровлении, и в голову неотступно лезли самые мрачные мысли о будущем. Еще одна проблема не давала ему покоя: как долго удастся скрывать произошедшее с ним от родителей. Год назад он категорически заявил, чтобы им ничего не сообщали, если вдруг с ним что случится, и даже уничтожил данные о них из всех компьютерных баз. Не сам, конечно, у него не было ни должных знаний в этой области, ни допуска к соответствующим файлам, но две бутылки коньяка помогли договориться с одним из программистов, а в отделе кадров он банальнейшим образом, воспользовавшись отсутствием Порошина, выдрал из личного дела листы с данными о родственниках. Вадим усмехнулся, когда вспомнил эту историю в стиле примитивного шпионско-детективного романа: Генка стоял «на шухере», а он, надев, как дурак, перчатки, лихорадочно перерывал папки с личными делами сотрудников в поисках своей. Пропажи, похоже, так никто и не заметил.

Вспоминать об этом, конечно, было смешно, но мысли о родителях угнетали Медведева очень сильно. Какое-то время можно отделываться обычными телефонными звонками раз в месяц, но рано или поздно все станет известно. «За что же им такое наказание под старость? Ленкин развод, тяжелейший ревматоидный артрит, развившийся у нее на почве стресса, инвалидность по этому заболеванию; внук Вовка, трехлетний малыш, тоже с инвалидностью – заячья губа, волчья пасть, задержка развития… У Катюшки какой-то идиот определил аутизм – слава богу, близко ничего подобного на самом деле нет. Теперь еще я…» – думать об этом не хотелось, но и не думать было нельзя, и Вадим временами почти мечтал о тех страшных приступах, которые не оставляли ничего, кроме желания избавиться от боли.

Вместо Светланы во второй половине дня пришла высокая полная медсестра, которая показалась Вадиму чем-то знакомой: большие черные глаза, певучая речь пробуждали какие-то туманные воспоминания, однако задумываться над этим не хотелось, совсем другие мысли занимали его. А она все никак не хотела оставить его в покое, постоянно спрашивая, не болит ли что, удобно ли ему, не холодно ли. Глаза очень по-доброму смотрели на него, притягивали к себе и волей-неволей заставили припомнить далекое прошлое: занятия на курсах при художественном училище, красивую темноглазую натурщицу с великолепной косой, ставшую его первой женщиной.

— Оксана? — спросил Медведев, все еще сомневаясь.

Черные глаза над маской улыбнулись.

— Узнал-таки. Я тебя тоже узнала, хоть и изменился ты – был мальчишечка, а теперь вон какой мужчина роскошный, обзавидоваться можно. Могу себе представить, каким ты стал! — Оксана ласкающе провела рукой по телу Вадима. Он вздрогнул от этого прикосновения. — Такой был славный хлопчик, добрый, застенчивый… Сколько же лет прошло? — Оксана задумалась. — Пятнадцать, нет, даже больше…

Она что-то делала с ним, временами отрывая от катушки куски пластыря, и продолжала говорить:

— Да ты успокойся, вот ведь как напрягся, не собираюсь я прошлое ворошить, я уже дважды бабка. Светочка у тебя красавица, умница, руки у нее золотые, а характер, именно, что светлый. Вы с ней такая на редкость красивая пара, глаз не оторвать, как в сказке! И детишки у вас будут – загляденье.

Вадим – на то, чтобы разозлиться, у него не хватило сил – безнадежно сказал:

— О чем ты? Какие детишки? Я все знаю, что со мной, поэтому не надо ничего говорить, уговаривать меня, что жизнь не закончилась. Я столько наслушался этих заклинаний, что они уже звучат, как издевательство.

— Ты забыл, как с меня Солоху рисовал? — Оксана картинно подбоченилась. — Я точно, как она, ведьма, только ведьма добрая, не сомневайся, зла сроду никому не делала. Я на тебя, как здесь увидела, на картах гадала, на тебя и на Светочку. Карты сложно легли, никогда никому такой расклад не выпадал, но я тебе точно говорю – все хорошо закончится.

— Ерунда все это, не верю я ни во что, — пробормотал Вадим, устало закрыв глаза, и притворился, что спит.

«Пятнадцать лет», — сказала Оксана. Какое там пятнадцать, почти восемнадцать… Его тогда допекли прогулки в парке с сестрой и «ядовитой пигалицей», как он называл тогда Светлану. Даже желание навестить бабушку не всегда считалось мамой уважительной причиной для отказа. Единственное, что принималось во внимание, — тренировки в спортивной секции и подготовка к поступлению в институт. Вадим уже занимался самбо и волейболом, записался еще в секцию скалолазания и объявил родителям, что хочет ходить на подготовительные курсы при художественном училище, потому что иначе на экзаменах в архитектурный институт рисунок он никогда не сдаст. В итоге, у него остался только один свободный вечер в неделю, а его он проводил у бабушки. Желаемый результат был достигнут, прогулки прекратились.

На подготовительные курсы принимали десятиклассников, и Вадиму пришлось соврать, что он заканчивает школу уже в этом году. Его приняли, особо не разбираясь, так как выглядел он наравне с ребятами, которые были старше его на год, а то и на два. Занимались они по воскресеньям с утра и до середины дня, каждый раз получалось по-разному. Рисовал Вадим, в принципе, неплохо, но на занятиях очень скоро понял, что не знает элементарных вещей, в школе их обучили только самым азам, и без этих курсов в институт, действительно, нечего было даже соваться. Вместе с ним ходили на курсы две девчонки, которые в этом году пытались поступить в архитектурный, но не прошли именно из-за рисунка. Обе с интересом поглядывали на рослого симпатичного парня; Вадиму они тоже нравились, к тому же ему льстило внимание девушек старше его, но он никак не мог решить, какой отдать предпочтение, а встречаться сразу с обеими казалось неприличным. Пока он находился в положении Буриданова осла, подруги нашли себе кавалеров побойчее и перестали обращать на него внимание. Уязвленное самолюбие немного потрепыхалось, но скоро он забыл об этих переживаниях.

Преподаватель Аркадий Иванович разбил их на две подруппы: бСльшая часть продолжала рисовать гипсовые слепки и прочие муляжи, а нескольким ребятам, для которых он посчитал этот этап успешно пройденным, художник предложил попробовать силы на живой натуре. Так Вадим первый раз увидел Оксану. В полутемной небольшой комнате, куда преподаватель запустил их, на невысоком подиуме стояло старое ободранное кресло с наброшенной на него тканью сочного вишневого цвета. Пятеро ребят и две девушки сидели в ожидании начала занятий и болтали обо всем на свете. Как вошел преподаватель, они не услышали, потому что громко хохотали, вспоминая эпизоды из свежей французской комедии с Пьером Ришаром. Смех моментально стих, когда включился яркий свет, и они увидели рядом с преподавателем статную черноволосую женщину в длинном халате.

— Это Оксана, наша натурщица, — представил художник женщину. — Попробуем сегодня ее нарисовать.

— Добрый вечер, — поздоровалась Оксана и улыбнулась. От ее низкого мелодичного голоса сразу повеяло сладким ароматом теплой украинской ночи

— Здравствуйте, — в разнобой прозвучало в ответ.

— Ксаночка, устраивайся поудобнее, и мы начнем, — преподаватель, поддерживая под локоть, возвел ее на подиум, как на пьедестал, и поправил ткань на кресле.

Натурщица скинула обувь и халат. Под халатом ничего не было… Ничуть не смущаясь под взглядами семи пар глаз, она повесила его на спинку кресла и уселась, подогнув под себя одну ногу. Левую руку она свободно положила на подлокотник, а правую закинула за голову.

— Голову к правому плечу немного разверни и чуть наклони, можешь на руку ее положить, — подкорректировал ее позу художник. — Как устанешь или замерзнешь, сразу прервемся.

— Скажу, Аркадий Иванович, — с коротким смешком сказала Оксана.

— Ну, голуби, приступайте, я через полчаса подойду, — преподаватель оставил их одних.

Вадим не мог оторвать глаз от Оксаны. Впервые в жизни в каких-то трех метрах от себя он видел обнаженное женское тело, не статую, картину или фотографию, не промелькнувший на экране кадр, а живую женщину, до которой можно было дотронуться рукой, и которая так спокойно сидела перед ними, как если бы была совсем одна у себя дома. Вадим видел золотистую кожу, широкие бедра зрелой женщины, пышную крепкую грудь с большими коричневыми сосками, легкий пушок над верхней губой, тень погуще подмышкой закинутой за голову руки и совсем темный треугольник внизу живота. Ему казалось, что он чувствует тепло и запах ее тела. Во рту пересохло, сердце колотилось где-то в голове, а низ живота наливался пульсирующей жаркой тяжестью. Дрожащие пальцы не смогли удержать карандаш, он выпал и покатился по полу прямо к подиуму. Вадим встал и пошел подбирать его. Когда он оказался совсем рядом с Оксаной, их глаза встретились, и ему стало понятно, что она догадалась о его состоянии. Вадим резко наклонился, схватил карандаш и вернулся на свое место, мимоходом отметив, что все остальные, кроме девушек, испытывают нечто подобное, и так же, как он, всеми силами пытаются это скрыть.

Натурщице произведенное ею впечатление было не в диковинку, она, еле сдерживая зевок, обвела всех скучающим взглядом, но когда ее глаза снова встретились с глазами Вадима, улыбнулась ему. Он зажмурился и потом, стараясь как можно меньше смотреть на Оксану, попытался нарисовать хоть что-то. Очень тщательно он прорисовывал складки ткани, видневшуюся из-под материи резную ножку старинного кресла, достаточно неплохо у него получилась босая женская нога. Дальше дело застопорилось. Подошел преподаватель, заглянул через плечо, одобрительно промычал что-то и объявил перерыв. Оксана, поднявшись с кресла, потянулась всем телом, как кошка, и накинула на плечи халат. Чувствуя, как горит лицо, Вадим вышел из душной комнаты в коридор и, оглянувшись по сторонам, двинулся в туалет. Вода из крана текла настолько холодная, что от нее заломило зубы, однако в чувство его привела довольно быстро.

После десятиминутного перерыва занятия продолжились. Сейчас было немного легче, потому что преподаватель никуда не ушел, а ходил между ними, что-то советовал, иногда подправлял рисунок своей рукой, но чаще недовольно пофыркивал. Потом снова был небольшой перерыв, а когда время стало подходить к трем часам дня, Аркадий Иванович решил закончить.

— Можно глянуть, что получилось? — полюбопытствовала Оксана.

— Если наши голуби не против, смотри, только сама не обижайся и их не обижай.

«Голуби» не возражали, и Оксана, надев халат, пошла смотреть на получившиеся рисунки. Вадиму было неловко; он немного освоился с присутствием в комнате обнаженной натурщицы, но сейчас в голове снова застучало – рядом с ним находилась женщина, под халатом у которой ничего не было, а она чувствовала себя так свободно, совсем не то что он. К Вадиму она почему-то подошла в последнюю очередь, когда все остальные уже разошлись.

— Неплохо для первого опыта, — похвалил Вадима Аркадий Иванович.

— Мне очень нравится, — сказала Оксана, посмотрев на рисунок. — Подари мне его, пожалуйста.

Вадим оглянулся на преподавателя, тот кивнул. Вадим отковырял кнопки и протянул лист с рисунком Оксане.

— Подписать забыл? — с доброй улыбкой спросил Аркадий Иванович.

— А что подписывать? — растерялся Вадим.

— Тебя как зовут? — опередила преподавателя Оксана.

— Вадим.

— Какое красивое имя! Напиши: «Оксане от Вадима». И дату поставь, — Оксана наблюдала за ним через плечо. Она стояла совсем рядом и, когда немного наклонилась, Вадим почувствовал плечом ее теплое тело. — И распишись. Спасибо тебе, — она поцеловала его в щеку.

Вадим повернулся к ней, его обдало жаром с головы до ног, глаза их снова встретились.

— И сам красивый, — Оксана снова поцеловала его, на этот раз в губы.

Он испуганно отпрянул и оглянулся. В комнате никого не было, Аркадий Иванович уже ушел.

— Отлично для первого опыта, — повторила Оксана слова преподавателя и вдруг, взяв Вадима за руку, произнесла почти шепотом: — Давай еще один опыт проведем. У тебя он как, тоже первый будет, я не ошибаюсь?

— Какой? — Вадим тоже перешел на шепот. Он уже все понял, но от неожиданности просто не знал, что сказать.

Физически он был готов к этому: организм уже давно развился, частенько снились путаные сны на соответствующие темы с естественной реакцией на них. Но сны снами, а вот так, наяву, когда нужно только протянуть руку, чтобы коснуться обнаженного женского тела…

Оксана прижала его к себе и распахнула халат; держа его руку в своей руке, провела по нагому телу, прикоснулась губами к его губам. Опасения, что кто-то может войти, страх, что кто-то их увидит, исчезли. Вадим сначала робко, а затем все смелее ответил на поцелуй, руки его скользнули по гладкой коже… Он находился в каком-то полуобморочном состоянии, толком не соображая, где он находится, когда и как он разделся, что с ним делает Оксана, что он делает сам, пока эта паутина не разорвалась от взрыва никогда ранее не испытанных ощущений. Вадим лежал, задыхаясь, как будто вынырнул с большой глубины, сердце колотилось, он был весь мокрый от пота. Рядом с ним на своем халате лежала на боку Оксана, ласково смотрела на него и гладила рукой по телу.

— Какой ты хороший, — тихо сказала она и, наклонившись над ним, стала целовать.

— Оксана, ты что? Зачем? — он съежился в панике, чувствуя, как ее язык щекочет его кожу в самых интимных местах.

— Успокойся, сюда никто не войдет, я дверь заперла, — ее руки и губы скользили по груди, животу, бедрам.

— Нет, не надо! — Вадим хотел высвободиться из ее объятий, но тело уже снова подчинялось не ему, а древнейшим инстинктам, разбуженным этими будоражащими прикосновениями.

Домой он почти бежал, подгоняемый навязчивым желанием смыть с себя вместе с потом саму память об Оксане, о том, чем они занимались. То, что с ним произошло, казалось ему просто омерзительным. Его ужасало то, что он не мог сопротивляться прикосновениям этой женщины, она делала с ним, что хотела, хорошо зная, как вызвать возбуждение. Дома Вадим кинулся в ванну и надолго заперся там. Стоя под душем, он яростно тер себя намыленной мочалкой до тех пор, пока не начало саднить кожу, но ему все мерещилось, что он покрыт слоем нечистот, и, продолжая поливать себя водой, думал, не протереть ли себя с головы до ног чем-нибудь дезинфицирующим. Теплые упругие струи постепенно успокаивали Вадима, чувство отвращения уступало место воспоминаниям о тех, в буквальном смысле потрясающих ощущениях, которые он сегодня испытал. Вадим понял, что, как бы он сейчас не ругал Оксану, если она еще раз только дотронется до него рукой, все его благие намерения даже не прикоснуться к ней будут забыты, он опять потеряет контроль над собой. А потом он подумал едва ли не с гордостью, что, пожалуй, никто из его друзей-одноклассников не был близок с женщиной: разговоров всяких было много, иной раз похабных до крайности, но никто ни разу не похвастался ничем подобным. Вадим постоял еще немного под душем, потом закрыл воду и начал вытираться, одновременно внимательно разглядывая себя в зеркало. Нет, чисто внешне с ним никаких изменений не произошло, но ему почему-то казалось, что родители сразу заметят, что с ним что-то случилось, и поймут, что именно.

Он так стремился поскорей вымыться, что не взял чистую одежду; грязную одевать было противно, поэтому ему пришлось завернуться в полотенце. Выйдя из ванной, Вадим понял, что дико хочет есть, и завернул на кухню. Там он оторвал кусок батона, налил в кружку молока и, жуя на ходу, отправился одеваться в свою комнату, но в коридоре натолкнулся на Ленку.

— Где все? — спросил у сестры, удивленный необычной тишиной в доме – молчало даже вечно бормочущее на кухне радио.

— Мама к бабушке поехала, а папа со Светкой в шахматы играет, — сообщила ему сестра и, хихикнув, добавила: — Он ей уже две партии проиграл!

Вадим подавился куском батона, услышав такое.

— Он, наверное, в поддавки играет, — не поверил он сестре.

— Иди сам посмотри, какие там поддавки, — Ленка надулась, — только тихо, а то всякий шум папе мешает.

Вадим заглянул в комнату, которая была по совместительству и родительской спальней, и рабочим кабинетом. Отец со Светкой сидели за шахматной доской, и по выражению отцовского лица Вадим понял, что и третья партия ему не задалась. Он глянул на доску – белые ушли в глухую оборону, которая трещала под напором черных, которыми играла Света.

— Всем привет! — негромко поздоровался Вадим.

Отец машинально кивнул головой, судя по всему, не обратив внимания, кто пришел. Светка же – «Да она совсем не растет!» мимоходом удивился Вадим – искоса взглянула на него вечно насмешливыми глазами, но обошлась без обычных колкостей, а весьма церемонно ответила: «Добрый день!»

— Шах! — она сделала ход конем, взяв белую ладью.

Дмитрий Алексеевич сосредоточенно смотрел на доску, больше ничего сейчас его не интересовало. Вадим затаил дыхание, глядя на фигуры, он даже забыл проглотить откушенный кусок. Света сидела, подперев маленькими кулачками подбородок, и тоже внимательно смотрела на сложившуюся позицию, но через несколько минут ей это надоело, и она принялась разглядывать Вадима. Тот вдруг спохватился, что на нем нет ничего, кроме полотенца, и почувствовал себя ужасно неловко под взглядом огромных голубых глаз. Ему стало не по себе, появилась странная уверенность в том, что эта маленькая девочка догадалась обо всем, что с ним сегодня произошло, взгляд ее внезапно стал совсем не детским, очень серьезным, даже немного печальным, как будто она что-то потеряла или ее кто-то обманул. Вадим пошел в свою комнату одеться, затылком чувствуя, что Света все так же продолжает смотреть на него. Именно от выражения этих глаз он с мучительной ясностью осознал, что перешел сегодня границу между детством и взрослой жизнью. Вадим вспомнил темные ласковые и тоже немного печальные глаза Оксаны, и его, как гром среди ясного неба, поразила мысль: «А вдруг у нее после сегодняшнего будет ребенок?! Что тогда?!»

Когда он вернулся в комнату, Света уже потеряла всякий интерес к игре, поставила Дмитрию Алексеевичу вечный шах и предложила ничью, на которую тот с явным облегчением согласился. Потом за Светой пришла ее тетя Лиза и увела домой, сразу после этого приехала мама, и все пошло по накатанной колее, никто ничего не заметил, только мама, найдя в ванной кучу брошенной там одежды, беззлобно обозвала его поросенком.

Вадим еле дожил до воскресенья, раздираемый противоречивыми чувствами. Занятия прошли гладко, он легко справился с предложенной преподавателем задачей. После занятий все повторилось, как неделю назад, и Вадим задал мучивший его все это время вопрос:

— А вдруг будет ребенок?

Оксана чуть насмешливо улыбнулась:

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать в сентябре исполнилось, — Вадим не стал ее обманывать.

— Надо же, а я думала, тебе лет восемнадцать, не меньше. Господи, да ты совсем еще мальчик! — Оксана, казалось, начала жалеть о случившемся. — Такой неиспорченный, чистый, ничего не знаешь… Как-то нехорошо у нас получилось…

— Нет, Оксана, хорошо, — Вадим обнял ее. — Я люблю тебя!

— Ох, какой глупый! Не нужно говорить так, это не любовь. Я тебе почти что в мамки гожусь, у меня муж и двое детей, какая тут может быть любовь?! — Оксана увидела округлившиеся глаза Вадима. — Не осуждай меня, Вадим, станешь старше, поймешь, как иной раз в жизни бывает.

— Как? — требовательно спросил Вадим.

Оксана посмотрела в его синие настойчивые глаза, вздохнула, притянула к себе и начала говорить. Они лежали в обнимку на каком-то одеяле, накрывшись Оксаниным халатом, а она рассказывала ему о своей жизни. Вадим слушал ее и поражался, осознавая, в насколько «тепличных» условиях он вырос.

Оксана работала медсестрой в поликлинике, у нее было двое детей – дочка десяти лет и сын на два года младше. Муж был прорабом на стройке. С ним Оксана познакомилась, когда он служил в армии под Полтавой, и уехала с ним на его родину. Родителям Анатолия она сразу полюбилась своим веселым и ласковым характером, что очень ощущалось, пока они два года теснились в тесной трехкомнатной «хрущевке». Потом муж получил квартиру, пусть небольшую, но отдельную. Обустраивали ее, обживали, воспитывали детей. Обычная семья, каких десятки тысяч, со своими радостями и огорчениями, но без каких-либо особых проблем, ссор и несчастий. Беды начались, когда погиб свекор: накануне Восьмого марта на работе поздравляли женщин и после небольшого застолья он пошел проводить двух коллег, которые жили недалеко, до дому. Уже около самого подъезда кто-то позарился на новую шапку из хорошего кролика, в темноте приняв ее за норковую. Толчок, падение, удар головой об обледеневшую ступеньку крыльца, и через день отец мужа скончался в больнице. В милиции от этого дела отмахнулись, списав произошедшее на несчастный случай: подвыпивший немолодой мужчина не удержался на ногах, а шапку, свалившуюся с головы, утащили бродячие собаки. Через неделю после похорон разбился насмерть на машине младший брат Анатолия, полгода назад пришедший из армии. Свекровь слегла с обширным инфарктом, а у Оксаниного мужа на стройке произошло ЧП – при падении с высоты погибло два человека. То ли, действительно, сам Анатолий что-то недосмотрел на работе из-за всех бедствий, обрушившихся на семью, то ли его просто сделали «козлом отпущения», но суд дал ему пять лет.

— Ты сам подумай, — с горькой усмешкой говорила Оксана Вадиму, — мне двоих детей кормить-одевать нужно, свекрови помогать, мужу посылки отправлять, а много ли медсестра в районной поликлинике получает, даже если на две ставки работать? Бегать по домам к лежачим больным, ставить уколы, банки, делать массаж? Пробовала! Без рук, без ног к ночи до дому доползешь, белый свет не мил, а больше полтинника никак не заработаешь. Здесь те же деньги, но я от этого не уматываюсь до потери сознания, домой нормальным человеком прихожу. И в мастерских художникам позирую – еще копеечка-другая детишкам на пряники. Не осуждай меня, Вадим, не от хорошей жизни я перед чужими людьми заголяться стала!

— Я не осуждаю тебя! — Вадим порывисто сел. — Какое я имею на это право! — добавил он с мукой в голосе. — И никто другой не имеет!

— Какой ты хороший, добрый мальчик! — Оксана тоже села и грустно покачала головой. — Ты так думаешь, потому что жизни не знаешь. Даже родителям своим я никогда в этом не признаюсь, хотя они, скорее всего, меня бы поняли. Свекровь? Осудит! В этом я не сомневаюсь. Дети? Они еще маленькие, но тоже не одобрили бы. Про мужа не говорю… Ему осталось три года сидеть, если амнистии не будет.

Вадим задохнулся от отчаяния.

— Оксана, чем тебе помочь? Что для тебя сделать?

— Не смотри на меня с отвращением и не считай распутной женщиной из-за того, что у нас с тобой произошло. — Черные глаза вдруг заблестели от навернувшихся слез. — Я, честное слово, думала, что ты старше… Со временем ты поймешь, что женщина не всегда может с собой справиться, что иногда так хочется, если не любви, то хотя бы доброго отношения и немного ласки.

— И часто тебе этого хочется? — вырвался сам собой ревнивый вопрос. — Часто ты уступаешь своим желаниям и чужим?

Оксана в ответ только печально посмотрела на Вадима, легла и накрылась своим халатом.

— Извини меня, Оксана, я сам не знаю, что говорю! Я только представил… подумал… кто-то может быть груб с тобой! Может обидеть тебя… Как я сам сейчас сделал! Тебе и так несладко, а я… Прости меня, пожалуйста! Я больше никогда… — он путался в своих чувствах, мыслях и словах, никак не мог найти нужные.

— Никогда не говори «никогда», — Оксана притянула его к себе и поцеловала.

— Я никогда больше ни о чем таком тебя спрашивать не буду, — Вадим упрямо вернулся к тому, о чем говорил, — никогда тебя не обижу, потому что ты очень хорошая, добрая и честная. Я люблю тебя.

Он наклонился над Оксаной и долгим поцелуем помешал ей что-либо ответить. Потом губы его скользнули ниже. Первый раз он не пассивно отдавался Оксаниной ласке, а сам старался доставить ей удовольствие. Она почувствовала это искреннее стремление и замерла под его еще неумелыми, робкими, но такими нежными прикосновениями. А Вадим понял, что дарить наслаждение едва ли не слаще, чем получать его.

Больше двух лет они встречались тайком в училище, потом в поликлинике, где Оксана стала работать в процедурном кабинете, но никогда ни у нее, ни у него дома. Вадим не мог прожить без нее больше двух-трех дней, иногда ему казалось, что он просто сошел с ума – так его тянуло к Оксане. Одноклассницы, а затем и однокурсницы вовсю соперничали из-за Вадима, но не привлекали его совершенно. У него была настоящая женщина, опытная, взрослая, может, поэтому сам он взрослел и развивался очень быстро и к моменту поступления в институт выглядел по крайней мере двадцатилетним.

Вадим успешно сдал первую сессию в институте и появился в поликлинике под самый конец рабочего дня с шампанским и коробкой конфет. Такого вечера у них еще не было. Вадим так и сказал об этом Оксане.

— И не будет, — приглушенным голосом ответила она.

Вадим сразу обо всем догадался.

— Мужа освободили?

— Через неделю Толя должен быть дома, так что сегодня наша последняя встреча. — Оксана закрыла ладонью рот Вадиму. — Молчи, не говори ничего. Нам было хорошо вместе, давай и расстанемся по-хорошему.

Восемнадцать лет прошло… С тех пор они ни разу не виделись. Сейчас Медведев удивлялся, где он тогда нашел силы, чтобы ни разу даже не попытаться увидеть Оксану около ее работы. Тем большим шоком было для него ее появление, он почему-то со страхом подумал, что Светлана обо всем догадается, если хотя бы раз услышит, как Оксана с ним разговаривает. Весь вечер Вадим притворялся, что спит. Не зная, о чем говорить с Оксаной, он не хотел общаться с ней и почти боялся ее. Ночью Медведев практически не спал – стоило только задремать, начинали сниться сны о прошлой жизни, прежде всего Оксана и все, что было с ней связано. Он просыпался в тоске и тревоге, учащенный пульс фиксировали датчики; видя это, Оксана подходила к нему, спрашивала, что с ним.

— Ничего, уйди, — гнал ее Вадим.

От присутствия Оксаны становилось еще хуже, столько всего разбередила она в душе и в памяти, сама того не желая.

— Что ты не спишь? — Оксана ласково гладила его по плечу. — Болит что-нибудь? Давай укол поставлю, сразу пройдет.

— Нет, не нужно, — почти стонал в ответ Вадим, думая про себя: «Душа болит! Какое лекарство от этого поможет?»

— Попить, может, принести? Или, хочешь, просто посижу с тобой, пока все спокойно.

— Не нужно ничего, оставь меня в покое! — Вадим недоумевал, почему Оксана не понимает, что он не хочет ее присутствия.

— Если что понадобится, вызови, я приду, — Оксана, вздохнув, вышла из бокса и больше в эту ночь Медведев ее не видел.

Утром пришла Света.

— Ты медсестру, которая вечером и ночью дежурила, видела? Говорила о чем-нибудь с ней?

Вопрос Вадима показался девушке немного странным.

— Конечно, как же без этого? Она мне дежурство передала, рассказала, что за это время произошло. В соседний бокс девочку после автокатастрофы привезли – у нее травмы аналогичные твоим, тоже все переломано, порвано, сутки ее оперировали, неделю лежала в реанимации без сознания, — Света вздохнула. — Ты-то как сегодня, Дим?

— Все так же. — Медведев недовольно дернул щекой. — Все, что со мной, — он подчеркнул последнее слово, — могло произойти, уже произошло, больше я ничего не жду.

Светлана поняла, что настроение у Вадима угнетенное, и, не говоря ни слова, стала умывать его. Он тоже молчал и сосредоточенно думал о чем-то, похоже, не очень приятном.

«Сейчас будет морока с едой», — Света решила запастись терпением и пошла за завтраком. К ее возвращению настроение Медведева переменилось, и он задал ей неожиданный вопрос:

— Светлаша, ты где так хорошо в шахматы научилась играть?

Света на мгновение просто потеряла дар речи.

— Димка, с чего вдруг ты решил об этом спросить? И откуда ты вообще знаешь, что я умею?

— Вспомнилось, как ты с папой в шахматы играла, и он тебе две партии подряд проиграл.

Света изумилась:

— Поразительно! Я об этом давным-давно забыла и не вспомнила бы никогда, если бы ты не сказал.

— И все-таки, где? — Вадим сам не знал, почему это его так интересует.

— Если не поешь, не скажу!

— Ты – как моя мама! В детстве она кормила меня кашей только под угрозой не пустить во двор, а теперь ты пользуешься этими же приемами. Не стыдно так обращаться с полуживым, а точнее, с полумертвым человеком?

— Ни капельки, когда этот якобы полумертвый субъект так себя ведет! — Светлана сердито сверкнула глазами, но тут же ласково улыбнулась. — Димка, пожалуйста, хоть немного поешь. Не будешь есть, где найдешь силы со мной ругаться?

— Я больше никогда в жизни не буду с тобой ругаться, — Вадим виновато посмотрел на нее.

— Ой ли? Ну, так и быть, поверю! — Света точно таким же жестом, как Оксана, погладила его по плечу.

Медведев блаженно прикрыл глаза, таким нежным было прикосновение легкой Светиной руки. Но идиллия тут же закончилась – в губы ткнулась ложка с жидкой овсянкой. Вадим покорно открыл рот и с преувеличенной мукой на лице кое-как проглотил кашу.

— Рассказывай, — начал он торговаться. — Каждая ложка в обмен на сказку!

В синих глазах появился отсвет хитрой усмешки. Светлана молча поднесла к губам Медведева еще одну ложку. Он поморщился, но съел эту порцию, ничего не сказав.

— Сначала мне папа показал, какие фигуры как ходят, а потом меня отдали в шахматный кружок во Дворце пионеров, — Света вздохнула: — Больше меня никуда не хотели брать.

— Почему, Светлаша? — Вадим удивился печали, прозвучавшей в ее голосе.

— Как почему? Куда меня еще могли взять? В балетную студию? В спортивную секцию? — Света усмехнулась. — Ты разве не помнишь, какая я была? Маленькая, круглая, неуклюжая. Кому охота возиться с таким неперспективным ребенком? — Она мимоходом скормила Медведеву сразу две ложки. — Не скажу, что я горела желанием чем-то таким заниматься, но мне хотелось общаться с другими детьми. В садик я не ходила, что мне оставалось? Только игры во дворе с другими несадичными детьми, но таких было всего двое и не моего возраста, а намного младше. Общение с родителями? Это все-таки немножко не то. Мне иногда было очень одиноко, пока я не пошла в школу и не подружилась с твоей сестрой.

— Бедная моя девочка, как же тебе было обидно! И я, как придурок, тебя дразнил… Прости меня! — Вадим представил себя в подобной ситуации; он, наверное, огрызался бы еще и не так.

— Да я давно об этом и думать перестала! Мало ли что когда было?

— А музыке тебя родители учить не захотели?

— Хотели. Но ни в музыкальную школу, ни даже в хор меня тоже не взяли – сочли, что у меня ни слуха нет, ни голоса.

— Не верю. — Вадим отказался от очередной ложки: — Давай прервемся, я устал.

— Не веришь, что у меня музыкальных способностей нет? — Света улыбнулась. — Напрасно, если я вдруг запою, то, в лучшем случае, ты просто не узнаешь ни одну мелодию.

— А в худшем?

— По-моему, не стоит проводить такие эксперименты. Последствия могут быть непредсказуемы! — Света тихо рассмеялась. — Уж если нет способностей, то нет. — Она пожала плечами. — Буду других слушать, тебя, например.

— Меня?! — У Вадима челюсть просто отвисла от изумления. Светлана воспользовалась моментом и сунула ему в рот ложку каши. — Откуда ты об этом знаешь? Кто проболтался? — спросил Медведев, проглотив овсянку.

— Вот уж не думала, что это такая тайна!

— Да не тайна, а просто ничего особенного. У Ильи голос гораздо лучше, я ему в подметки не гожусь.

— Ладно, не скромничай. Про твои таланты в институте легенды ходят. — Вадим вздрогнул, представив, что о нем могли наговорить Свете, и попытался по ее глазам понять, что именно, но она тут же добавила: — Да я и сама слышала, как ты поешь.

— Когда это было? — Вадим был ошарашен настолько, что машинально съел несколько ложек подряд.

— Давно, Дим, ты еще в институте учился. Дома у вас какие-то посиделки были, меня ты тогда просто не заметил, пока не натолкнулся в коридоре, когда собрался уходить куда-то с ребятами. Гитара за спиной, джинсы в обтяжку, волосы – роскошная такая шевелюра – глаз не отвести! А сейчас что? Зачем так коротко стрижешься? Ведь на тифозного пса похож!

— Издеваешься? — слабо простонал Вадим.

— Конечно! — Светины глаза над маской заискрились от смеха. — И еще зубы тебе заговариваю. Ты с приправой из моих басен с целой тарелкой овсянки справился. Давай-ка еще и кисель осилим.

— Потом, Светочка, больше не могу – нет сил, да и ночью плохо спал. — Вадим и вправду еле ворочал языком, такая усталость вдруг навалилась на него.

— Поспи сейчас, я тебе уколы поставлю и не буду больше тормошить.

Медведев, хоть и впал в полузабытье, отчетливо вспомнил ту встречу, о которой говорила Светлана. Ему было девятнадцать и, разумеется, на двенадцатилетнюю пигалицу он не обратил никакого внимания, тем более, что та выглядела лет на десять, самое большее. Ленка была выше почти на целую голову и казалась намного старше своей подружки; она уже превращалась в девушку, а Светка была еще настоящим ребенком. И именно перед этим ребенком из кармана куртки, когда Вадим искал ключи, вывалились пачка сигарет и несколько презервативов. Отец, который был свидетелем этого происшествия, щелкнул его по затылку: «Спрячь подальше свое барахло!» Ленка ехидно захихикала, а Света с простодушным, как показалось тогда Вадиму, любопытством разглядывала плоские квадратики из фольги, упавшие на половик. Однако он почему-то страшно смутился от этого по-детски наивного взгляда и лихорадочно начал собирать их и запихивать обратно в карман.

Дремота перешла в сон. Вадим, но не студент-второкурсник, а командир группы спасателей, снова стоит в прихожей старой родительской квартиры, и снова у него из карманов, как в тот раз, сыпется что попало. Он пытается собрать упавшее, но блестящие упаковки как будто размножаются, их становится все больше, они уже не умещаются в многочисленных карманах рабочего комбинезона, руки тоже заняты. Маленькая девочка начинает помогать ему, одновременно с интересом изучая то, что вывалилось на пол. Она протягивает Вадиму несколько подобранных квадратиков, руки их соприкасаются, и Медведеву кажется, что его ударило током. «Вот, Света, посмотри – у него что в карманах, то и в голове!» – раздается знакомый голос. Вадим оборачивается. Рядом стоит, нет, не сестра Ленка, а Ольга Родина, совсем голая и с большим животом, которая насмешливо смотрит на него и говорит: «Он только об этом в состоянии думать! Кобель похотливый! Поверь мне, уж я-то знаю! Можешь еще кое у кого спросить, далеко ходить не нужно!» – за ее плечом Медведев видит обнаженные силуэты Оксаны, Ларисы из планового отдела, Вики – его бывшей жены, еще какие-то туманные женские фигуры. Он в ужасе отворачивается он них и хочет крикнуть: «Света! Не слушай ее! Это неправда!» – но не может издать ни звука, потому что дыхание перехватило от метаморфозы, случившейся с маленькой девочкой. Вместо нее рядом с ним стоит высокая стройная девушка в чем-то голубом, она улыбается и смотрит на него – он не может в это поверить – любящими глазами.

Вадим, почему-то раздетый донага, вся его одежда куда-то вмиг исчезла, опускается перед ней на колени и покаянно произносит:

— Да, Светочка, я, и в самом деле, такой… Все, что про меня говорят, — правда. Сейчас ты видишь меня без прикрас – и тело, и душу.

— Нет, не такой. Мне не нужно никого слушать, я сама про тебя все знаю. Ты добрый и хороший! — Света наклоняется над ним и кладет руку на плечо.

— Я гадкий! — Вадим отрицательно мотает головой и стонет от отчаяния: — Я сам себе отвратителен! Ты не сможешь никогда простить меня!

— Димка, что ты выдумываешь? Что с тобой? — Света сильнее сжимает его плечо. — Вадим!

Медведев открыл глаза, сон перешел в явь.

— Вадим, что с тобой?! Тебе плохо? Что болит? — Света была встревожена.

— Нет, ничего, — Медведев еле отдышался.

— Ты так стонал, — в голубых глазах все еще не прошел испуг.

— Сон плохой приснился, — Вадим постарался успокаивающе улыбнуться. — Не волнуйся, ничего страшного, мне часто кошмары снятся. Я не только стонать, но и орать в полный голос могу.

— Я тебя всего на десять минут оставила, хотела мобильник твой принести. — Света покачала головой. — Давай побуду здесь, поспи, пока Евгений Петрович с обходом не пришел. — Она положила руку на лоб, покрытый испариной, и вытерла его.

— Да, посиди немного со мной, если можно. И расскажи что-нибудь.

— А спать когда будешь?

— Когда другие сестры будут дежурить, мне с ними не о чем разговаривать. Только и остается, что спать или вспоминать что-нибудь.

— Шахматный матч, например, — Света улыбнулась и вдруг предложила: — Дим, давай поменяемся телефонами.

Медведев удивленно уставился на Светлану.

— Зачем?

— В моем радио и плеер есть, будешь слушать музыку, все-таки повеселее станет. И еще к нему есть беспроводная гарнитура, зацепишь ее за ухо – телефон держать в руке не нужно.

— А как же ты без него обойдешься?

— Ерунда, я этими функциями почти не пользуюсь, а тебе пригодится.

— Будешь с моей рухлядью ходить? — Медведеву стало стыдно, что у него такой старый мобильник.

— Нормальный у тебя телефон, тяжеловат немного, но это дело привычки. Сейчас я оба принесу, поменяем sim-ки и настроим их.

— Спасибо, милая, за заботу, — Вадим благодарно улыбнулся. — Как хорошо, что ты у меня есть.

Показать все функции своего телефона Света не успела – в блок интенсивной терапии привезли сразу двух человек, и она ушла заниматься новыми пациентами. Ненадолго появился Олег, посмотрел Медведева, немного поговорил с ним, затем на пару минут зашел Кленов, тоже осматривал Вадима, расспрашивал его о каких-то совсем посторонних вещах, потом он ушел, а Светланы все не было. Вадим покрутил немного ее телефон, пока не надоело, а в голову не полезли разные мрачные мысли, навеянные недавним кошмаром. Свете, конечно же, наговорили про него всяких гадостей, он был уверен в этом, как и том, что, в первую очередь, постаралась Ольга; одна надежда, что Света не стала ее слушать. А вдруг Оксана тоже решит рассказать о былых отношениях с ним? Из ревности или от обиды, что Вадим так на нее прореагировал? Или не со зла, а просто по-бабьи решит посплетничать? Какие у них со Светой могут быть взаимоотношения? Как Светлана ко всему этому отнесется? Может, лучше самому признаться? Или молчать и упросить Оксану, чтобы она не проговорилась?

Такие мысли мучили Медведева до самого обеда, пока наконец-то не вернулась Света. У нее был усталый и расстроенный вид.

— Что случилось, Светлаша?

— Двух мальчишек восемнадцатилетних привезли, на машине разбились. Очень тяжелые – кроме переломов, обширные ожоги. В клинике специальное ожоговое отделение есть, но Евгений Петрович с такими травмами их к себе после реанимации забрал, здесь в каждом боксе можно создать условия для лечения любых травм, в том числе и таких. Ничего, ребята молодые, выкарабкаются.

Света не стала говорить Вадиму, что один из них практически обречен, хотя и находится в сознании, что Кленов украдкой закидывал под язык то валидол, то нитроглицерин, а она попыталась немного помочь их состоянию, но ничего из этого не вышло – они были «глухими», как Антон. Из памяти выплыло чье-то высказывание: «В глубине каждого сознания есть двери, готовые открыться навстречу свету, нужно только подобрать ключи». Она не смогла этого сделать для Антона за полгода, и верхом самонадеянности была сегодняшняя попытка. Как всегда, Света во всем винила себя, но сейчас для нее главной задачей было, чтобы Вадим не почувствовал ее подавленного настроения.

— Ты поспал, пока меня не было? — Светлана присела на краешек кровати.

— Нет, просто лежал и ждал, когда ты придешь. Неужели ты одна со всеми занимаешься, никого из сестер больше нет?

— Нет, Дим, здесь как везде – врачей достаточно, а сестер не хватает. Был бы штат укомплектован, разве меня взяли бы сюда на работу?

— Ты из-за меня…

Светлана не дала ему закончить:

— Я должна быть рядом с тобой, — просто сказала она, а в мыслях у нее было только одно: «Я не хочу тебя потерять. Я тебя люблю».

— Зачем я тебе нужен такой? — слова девушки обожгли Медведева, он одновременно ощутил и радость, и невыносимую горечь. — Я ведь останусь инвалидом на всю жизнь.

— Нет, — твердо возразила Светлана, — ты поправишься. Но даже если что-то восстановится не до конца, меня это не страшит, вместе мы с этим справимся.

— Светка…

Вадим, собрав все силы, приподнял правую руку и попытался дотянуться до Светиного плеча. Она перехватила его руку и прижала к себе.

— Вот видишь, я даже руки поднять не могу. — Медведев с тоской смотрел на любимую. — Что же говорить обо всем остальном?

— А тебе еще рано руками размахивать! — Света ласково сжала похудевшие пальцы. — Левой вообще пока что особенно не шевели и в локте не сгибай – там внутривенный катетер стоит.

— Что стоит? — Вадим не понял и переспросил.

— Катетер. Чтобы постоянно вену не ковырять, в нее ставят тонкую пластиковую трубку, и все лекарства вводят туда.

— Как бассейн в школьной задачке, — Вадим горько улыбнулся, — по одной трубке втекает, по другим вытекает. Каким должно быть правильное решение? Может, плюнуть, убрать все и перестать со мной возиться?

— Замолчи немедленно! — Света была категорична. — Готовься к обеду, сейчас принесу его и буду тебя кормить.

— Светка! Я ведь уже ел сегодня! Сколько можно меня терзать? — Медведев возмутился, но тут же сник под строгим взглядом голубых глаз.

— Еще скажи, что вчера ты тоже ел! Жалуешься, что руки поднять не можешь, а где силы для этого возьмутся, если организм питание получать не будет? — Света улыбнулась и пообещала: — Я тебе еще что-нибудь расскажу, пока будешь есть.

На это Вадим был согласен. С отвращением глядя на полужидкую массу, которую Светлана назвала протертым овощным супом, он, тем не менее, покорно открывал рот, когда перед ним появлялась полная ложка.

— Откуда ты знаешь японский? — спросил он в промежутке. — В университете учила?

— Нет, у нас на факультете преподавали латынь и старославянский, кроме обычных английского или немецкого с французским. Японским я занималась на курсах и немного самостоятельно. Да и нельзя сказать, что я его знаю – уровень бытового общения, не больше.

— Так я тебе и поверил, опять скромничаешь! — Вадим косился на тарелку, пытаясь определить, много ли там осталось. — Сам слышал, как ты с этими самураями щебетала!

— Дим, все вопросы были решены задолго до их приезда, а документы подготовлены с участием профессиональных переводчиков. Я практически ничего не делала.

— Ну да, — проворчал Медведев, — то-то они тебя потом подарками задарили за это «практически ничего». Я слышал, что ты и с Рябовым их свела.

— Вадим, я только познакомила Александра Николаевича с представителем фирмы, которая занимается, помимо всего прочего, торговлей деревом. Дальше они общались сами, без моего участия.

Чувствовалось, что Светлане неприятен не столько разговор на эту тему, сколько ревнивый интерес Медведева к Рябову.

— Ты его любишь? — задал неожиданный вопрос Вадим.

— Кого? — оторопела Света.

— Рябова, — хмуро буркнул Медведев.

В голубых глазах удивление сменилось растерянностью.

— С чего ты так решил? Конечно, нет! Мы просто знакомы, какое-то время я в его фирме работала. — Света улыбнулась. — Я тебя люблю.

— Правда?

— Правда!

Наконец-то Медведев тоже улыбнулся, а мысли его переключились на другой предмет.

— Прежде чем дальше меня кормить, объясни, а то я что-то не понял – зачем психологов учат латыни и старославянскому?

— Психологов не учат, учат историков. Дим, я же историк по первому образованию.

— Историк?!

— Именно так, более того, я – историк-искусствовед. У меня был диплом на тему «Новогодние обычаи и обряды средневековой Японии», для этого мне японский и понадобился.

— Но ты же работаешь психологом! У меня уже голова кругом пошла… — Медведев зажмурился на мгновение.

— Все правильно. Я потом еще и диплом психолога получила. — Света кивнула. — Давай обедать дальше, а я тебе об этом расскажу.

За супом последовало опять же протертое отварное мясо, смешанное с размазней из гречки.

— Выглядит ужасно, но на вкус терпимо, — после первой ложки Медведев прокомментировал новое блюдо, — только посолить забыли. Жду обещанной приправы, без нее есть не буду.

Светлана улыбнулась. Вадим выглядел гораздо лучше, говорил еще тихо, но без уже особых усилий, хотя и уставал довольно быстро. Больше всего ее порадовало появление эмоций и даже пробуждение чувства юмора.

— Уже на четвертом курсе стало понятно, что искусствоведы никому не нужны. Помнишь, наверное, что за времена были. Я, честно скажу, над этим не очень задумывалась, это папа как-то поинтересовался, кем и где я собираюсь работать. Мне, конечно, предлагали пойти в аспирантуру, остаться при кафедре, но это означало получать гроши.

Светлана вспомнила тот разговор с отцом.

— Девочка моя, я понимаю, что ты занимаешься и дальше хотела бы заниматься любимым делом, но нужно подумать о реальной жизни. Вернись из средневековья в наш день. Если бы ты вышла замуж за человека, который мог обеспечивать семью, может, лучшей деятельности для тебя и придумать невозможно. Но, с другой стороны, нужно иметь специальность, которая даст возможность заработать на кусок хлеба, а не надеяться на кого-то. Я не вечен, два инфаркта – не шутка, и не хочу, честно сказать, чтобы ты от кого-то полностью зависела. Ты ведь еще выскочишь замуж за какого-нибудь оболтуса, который ни на что не способен, родителей слушать не будешь.

— Не знаю, папа, замуж я пока не собираюсь, мне и так хорошо. — Светлана пожала плечами. — У меня еще свидетельство переводчика есть, разве, ты считаешь, этого недостаточно?

— Ты уверена, что сможешь выдержать конкуренцию с профессиональными переводчиками? Вижу, что нет. — Александр Григорьевич обнял дочку. — Я тут недавно разговаривал с одним своим знакомым, он у вас в университете работает на факультете психологии. Ты можешь получить второй диплом на заочном отделении, часть предметов тебе зачтут.

— Не слишком ли большая нагрузка? — Этот вопрос задала мама. Она слышала их разговор из соседней комнаты и решила к нему присоединиться.

— Ничего, справится. — Александр Григорьевич хотел убедить и жену, и дочь. — Пока Свете ни о чем не нужно думать, пока она живет с нами, пускай учится всему, все может пригодиться.

— Папа прав, психологу намного проще устроиться на работу, чем искусствоведу или даже учителю истории. — Инна Александровна была согласна с мужем. — Но я все-таки боюсь за твое здоровье.

— Мама, у меня все в порядке, разве по мне не видно? — Светлана кокетливо покрутилась перед родителями. — Все болячки остались в школе, я болела от одного ее вида! Психолог, так психолог, я не против, главное, чтобы не было математики!

Все это Света рассказала Медведеву и резюмировала:

— Вот так и получился из меня еще и психолог, хороший или плохой – судить тебе и твоим ребятам. Я за год так и не поняла, удалось ли мне сделать то, о чем говорил Николай Кронидович – стать для вас своим человеком.

— Удалось, Светочка, даже не сомневайся, ты – очень хороший психолог, это тебе плохой материал в виде меня попался, и то ты с ним справилась.

— Правда? — спросила Светлана с точно такими же интонациями, как полчаса назад спрашивал ее Вадим.

— Правда! — Медведев смотрел на нее влюбленными глазами.

Он почти не заметил, как съел целую тарелку и выпил компот, но вскоре его неудержимо начало клонить в сон. Пока он спал, Света часто подходила к нему. Никакие кошмары не снились Вадиму, похудевшее лицо было спокойно и даже казалось помолодевшим, хотя и здорово заросло за две с лишним недели темной жесткой щетиной.

«Неужели все обойдется?» – Светлана не решалась в это поверить, что-то препятствовало. Не очень-то много общались они за прошедший год, но девушка не только как штатный психолог часто внимательно наблюдала за командиром группы со стороны, подмечая разные черты его характера, которые, словно многоцветная мозаика, сложились в непростой узор. Свету тревожило спокойствие Вадима – не в его натуре было так спокойно принять то, что с ним случилось. Однажды выяснив все о своем состоянии сначала у нее, потом у Олега и наконец у Кленова, он больше ни разу не говорил об этом, ни о чем не спрашивал, не интересовался, как и чем его лечат. Это казалось Светлане неестественным, как бы Олег ее не успокаивал. Она подозревала, что это хладнокровие – результат психологического шока, что грядет взрыв эмоций, которые пока притуплены.

Светлана была очень близка к истине, но кое в чем ошибалась. Эмоции Вадим пригасил сам невероятным усилием воли, на какое-то время заставив себя не думать о том, что произошло. Светина любовь придавала ему силы, но и повергала в отчаяние – в выздоровление он не верил и считал, что у него нет будущего. Как архитектор он не состоялся, а ничего другого, кроме того, чем он занимался последние годы, Медведев не знал и не умел. Перспектива стать для любимой обузой на всю жизнь вызывала тоскливый ужас.

Вадим спал долго, все было спокойно. Света успевала следить и за ним, и за остальными пациентами, которым ее постоянного присутствия не требовалось. Игорь Федотов посматривал на установленные в общем зале мониторы и скучал, его вмешательство пока тоже не было нужно. С Медведевым они были знакомы с лета, но общались мало, во всяком случае, их отношения не были настолько приятельскими, чтобы просто так, без особой надобности, подойти и о чем-то поговорить. К тому же молодой врач испытывал нечто вроде робости перед командиром группы, которого в будущем прочили на место начальника отряда. Кроме того, Игорь чувствовал легкую зависть – Светлана казалась ему верхом совершенства, он с самого первого дня знакомства всеми способами старался понравиться ей, а оказалось, что она любит Медведева.

— Ладно, посиди с ним, — невесело глядя на девушку, Игорь соглашался последить за остальными пациентами. — Если что понадобится, я позову тебя.

Светлана возвращалась в бокс, проверяла состояние Вадима, ощущая без всякой аппаратуры любые изменения, и делала что-нибудь, что не могло нарушить его сон: массировала ноги, чтобы улучшить кровообращение, меняла положение подложенных валиков, чтобы не развились пролежни, следила за состоянием повязок и дренажей. Вид неподвижного и не чувствующего ничего изрезанного тела уже не вызывал в Светиной душе той резкой боли, от которой сжималось сердце, он наполнял ее желанием сделать все возможное и невозможное, чтобы поставить Вадима на ноги.

Она вспоминала, как ухаживала за полупарализованным после инсульта отцом, какими беспомощно-неумелыми были тогда ее действия. Курс медицины, поездки в больницы на практические занятия кое-что дали, но столкнувшись с болезнью отца, Света поняла, что она почти ничего не знала и не умела, к этому их не готовили. Друзья отца и, в первую очередь – Новоселовы, помогали чем могли, но помощи в ежедневном и ежечасном кропотливом уходе ждать было неоткуда, нанимать профессиональную сиделку не было денег, все скромные сбережения ушли на безуспешное лечение, а потом на похороны мамы и затем бабушки, да Светлана и не хотела, чтобы рядом с отцом вдруг оказался чужой человек, пусть даже обладающий необходимыми знаниями и опытом. Александр Григорьевич был медиком по первой специальности, паралич у него был левосторонним, поэтому речь сохранилась, и он поначалу давал дочке много полезных советов, что и как делать. Сперва Свете было невероятно тяжело, но именно необходимость ухода за отцом не дала психике разрушиться от шока, вызванного маминой болезнью и последовавшей смертью ее и бабушки.

— Ты оказалась сильнее меня, — то и дело говорил ей отец, — женщины всегда сильнее мужчин. Ты справилась со своим горем, справишься и тогда, когда меня не станет.

— Папа, не говори так! — Света закрывала глаза и затыкала уши. — Ты обязательно поправишься!

— Нет, дочка, я не встану. Извини меня, но получается так, что твою маму я люблю больше, чем тебя, потому что стремлюсь уйти вслед за ней. Прости меня, Светланка. Мне очень горько оставлять тебя одну на этом свете, такую наивную и неприспособленную к жизни. Очень хотелось выдать тебя замуж за хорошего парня, внуков понянчить, да уж не придется.

— Нет, неправда! — Света еле сдерживалась, чтобы не расплакаться от отчаяния и бессилия. — Все наладится – ты и книжку свою допишешь, и на ноги встанешь, и с внуками возиться будешь!

Александр Григорьевич пытался ее утешить:

— Может, ты и права. Как врач я давно мало что из себя представляю, могу ошибаться, как с мамой ошибся.

Профессор кафедры криминалистики и судебной медицинской экспертизы Медведев давно задумал написать книгу, которая не уступала бы знаменитому чехословацкому изданию «Медицинской криминалистики» Эдварда Кноблоха и содержала бы современные методы и приемы, применяемые экспертами при расследовании уголовных преступлений. Это стало главным, что поддерживало в нем угасавшие силы. Света понимала отца и не обижалась на него, когда он часами увлеченно говорил о своей рукописи. Она была рада, что это отвлекало его от скорбных дум о недавних утратах.

Ни Светин отец, ни бабушка не могли простить себе, что проглядели начало болезни ее мамы. «Лечится на ранней стадии рак желудка, успешно лечится, главное – вовремя захватить! — Александр Григорьевич был безутешен. — А мы ничего не заметили! Инночка никогда ни на что не жаловалась, только на тошноту и отсутствие аппетита в последнее время! Все собиралась сходить к врачу, да откладывала. И вот результат!» Инны Александровны не стало через два месяца после постановки диагноза, не спасла ее даже отправка на лечение в прославленную клинику в Израиль, где она и умерла. Она выиграла в суде свое последнее, получившее скандальную известность дело по защите сына известного в городе бизнесмена, передала коллегам остальные дела своих подзащитных и только тогда занялась собой. «Она всегда думала о других, о себе – в последнюю очередь!» – в разных вариантах эти слова повторялись на похоронах разными людьми: коллегами-адвокатами, судьями, прокурорами и бывшими подзащитными, которые просто боготворили ее, — Инна Александровна часто выигрывала безнадежные дела.

Через девять месяцев книга была закончена и подготовлена к изданию. Александр Григорьевич не справился бы с этой задачей, если бы не его аспирант, который почти все свободное время проводил в доме Медведевых. Олег Мальцев не только занимался редактированием рукописи и проверкой фактического материала, он пытался помочь и Светлане в уходе за ее отцом. Света благодарила, но старалась обойтись без его помощи, особенно поначалу. Александр Григорьевич временами отвлекался от бумаг и наблюдал за дочерью. Он не хотел принуждать ее ни к чему, но не раз советовал присмотреться повнимательнее к перспективному юристу, успевавшему сочетать учебу в аспирантуре с работой следователем. Олег не сводил глаз с девушки, но, замечая это, Света в ответ лишь пожимала плечами, ничем не выделяя Мальцева из общей массы знакомых ей молодых людей.

Александр Григорьевич скончался ровно через год после смерти жены. Он чувствовал приближение конца, но в последние месяцы говорил дочке, что чувствует себя намного лучше. Света верила его словам и с энтузиазмом отнеслась к предложению Рябова, вернувшегося после полугодового отсутствия из-за границы, поместить отца на обследование в специализированное неврологическое отделение, открывшееся в областной больнице. Александр Григорьевич, видя горевшие надеждой глаза Светы, согласился, точно зная, что домой он уже не вернется.

«Если бы тогда я могла сделать то, что могу сейчас, то папа остался бы жив!» – с горечью подумала Светлана, вспомнив то время, когда разрушился весь ее привычный мир, словно от взрыва бед обвалились стены родного дома, и она осталась одна посреди пустыни, не зная, куда идти и что делать. Если бы не дядя Саша с тетей Зоей, Александр Николаевич, Олег Худяков и еще один Олег, который почти насильно увез ее на месяц из опустевшего дома в любимую Карелию, то…

Света постаралась прогнать печальные воспоминания, она боялась, что ее мысли каким-то образом могут повлиять на состояние Вадима и ухудшить его. Она задумчиво уже не массировала, а просто гладила правое бедро, на котором не было никаких повязок, как вдруг услышала удивленный голос.

— Светлаша, что ты делаешь?

— Массаж, — Света повернулась так, чтобы видеть лицо Медведева, и виновато улыбнулась: — Ты спал, а я разбудила тебя?

— Если бы! Я не чувствую твоих прикосновений, ты что-то делаешь со мной, а я ничего не ощущаю. Лучше испытывать боль, чем вот так лежать полутрупом.

— Сейчас я твоей спиной займусь, посмотрю, что ты скажешь. Ощущения будут не из приятных. Обычный массаж тебе сейчас не сделать, придется стимулировать сокращения мышц, воздействуя на нервные окончания.

— Как-нибудь выдержу, — пообещал Вадим и приготовился терпеть.

— Расслабься. Это не больно, но не очень приятно.

Светлана подсунула обе руки ему под шею. В первый момент Вадиму даже понравилось, что по занемевшим мышцам спины прошла волна трепета, но затем это ощущение стало еле переносимым. Он стиснул зубы, чтобы не застонать. Лицо Светы было очень напряженным, она прошептала:

— Расслабь мышцы, будет легче.

— Не могу больше, перестань, — хрипло выдохнул Медведев.

Света убрала руки и выпрямилась. Мучительный внутренний зуд прекратился.

— Вадим, ты хочешь, чтобы у тебя пролежни пошли? Ты лежишь неподвижно, поворачивать тебя нельзя, трофика тканей нарушена – все условия для того, чтобы они появились. Считается, что на такой кровати пролежни развиваться не должны, но я в этом не уверена, зато слишком хорошо знаю, как они тяжело лечатся! — Светины глаза над маской были очень печальны, она опять вспомнила отца. — Давай попробуем по-другому, может, это легче будет перенести.

Светлана скрутила в толстый жгут салфетку и поднесла ее к лицу Медведева.

— Зажми зубами покрепче.

— Светка, что ты еще за истязание для меня придумала? Для чего это? Чтобы не орал?

— Чтобы ты язык себе не прикусил и зубы не сломал, — Света отнюдь не шутила, как в первый момент подумал Вадим.

Он, не сопротивляясь, закусил марлевый ком и стал ждать продолжения пытки – одно только слово «пролежни» отбило у него малейшую охоту сопротивляться этой процедуре. Вадим почувствовал у основания шеи Светины руки, и вдруг все мышцы свело сильной судорогой. Он понял, для чего во рту у него марлевый кляп – зубы были стиснуты так, что запросто могли сломаться. Через несколько секунд все закончилось. Светлана вытащила марлю.

— Что тебе легче выдержать? — Другой салфеткой она вытерла покрытый крупными каплями пота лоб.

— Одно другого стоит. — Вадим едва отдышался. — Что больший эффект дает?

— Первый способ. Там мышцы сокращаются с меньшей силой, но чаще, это лучше действует на кровообращение.

— Тогда давай так, буду терпеть.

— Хорошо, Дим, понемножку, с перерывами, чтобы ты мог отдохнуть.

Теперь Вадим уже знал, чего ему ждать, и постарался, как советовала Света, максимально расслабить мышцы. Все равно, вынести это было тяжело, но зато какое облегчение наступило потом. Он почти залпом выпил стакан воды и лежал, часто и глубоко дыша, не испытывая при этом никакой боли.

— Чем вы тут занимаетесь? — Игорь заметил на мониторе участившийся пульс и забеспокоился.

— Небольшой массаж, все в порядке. Я пока никому не нужна?

— Да нет, все спокойно, — Федотов подошел к Медведеву, внимательно посмотрел на него и, чувствуя себя лишним, все же спросил:

— Как вы себя чувствуете, Вадим Дмитриевич?

— Никак, — буркнул в ответ Медведев и закрыл глаза; ему совсем не хотелось общаться с Игорем, даже Олега он сейчас переносил с трудом и, кроме Светы, никого не хотел видеть.

Игорь вышел, а Светлана продолжила процедуры. Пахучей смесью эфирных масел, в которой преобладала камфара, она начала растирать грудь Медведева.

— Светка, сколько ты еще будешь меня мучить? Зачем все это? Никакого от тебя покоя!

— Это чтобы застойной пневмонии не было! — Света не прервалась ни на секунду.

— То пролежни, то еще что-то придумала, одно другого страшнее, — проворчал Вадим.

— Я не запугиваю тебя, Дим, — ласково сказала Светлана. — Когда пациент знает, что с ним, он меньше жалуется на методы лечения. Ну вот, на сегодня все. Ужин, уколы и спать.

— И сказку на ночь, как маленькому, — Медведев слабо улыбнулся.

Усыпив Вадима, Светлана пошла навестить Петровича. У него сменился сосед – вместо майора милиции, которого выписали утром, на соседней койке оказался Меньшиков.

— Завтра меня резать будут! — с преувеличенным ужасом в глазах сообщил Сашка и, покосившись на Новоселова, попросил: — Света, побудь со мной во время операции и проследи, чтобы мне чего-нибудь важного случайно не отхватили.

— Если тебе язык ненароком отхватят, все вокруг только рады будут, — со вздохом бросил Петрович. — Я Худякова попрошу об этом, может, по старой дружбе не откажет, сам за эту работу возьмется. Светланка, ты не представляешь, как они меня сегодня утомили!

— Они?

— Мое семейство сегодня заявилось в полном составе, и пока мать устраивала мне очередной разнос, этот молодчик Наташку с Аленкой развлекал так, что обе девчонки визжали от восторга. Им сначала медсестра замечание сделала – ноль эмоций, потом дежурный врач. Тоже не очень помогло. Ушли в холл, их через десять минут из-за шума оттуда выгнали.

— И пригрозили выписать за нарушение больничного режима, — с радостной улыбкой добавил Сашка.

— Конечно, для его успокоения даже охранников со смирительной рубашкой и наручниками бесполезно вызывать. Там у него моментально все в друзьях оказались – целый день дверь в палату почти не закрывалась.

— Саня, ты что так разошелся? — Света легонько дернула парня за ухо.

— Это у меня на нервной почве, — ухмыльнулся Меньшиков и вдруг стал серьезным. — Я боюсь, — признался он.

— Нет, Светланка, ты слышишь? — Новоселов повернулся на бок. — Наш герой, оказывается, боится! Для того, чтобы чего-то бояться, в голове мозги должны быть, а там, по-моему, один сквозняк. Я как послушал, что он на «Атланте» вытворял, просто плохо стало. Вадима на тебя нет! Вот черт! — Петрович приподнялся, опершись на локоть. — Мы все о какой-то ерунде говорим, а командир-то наш как?

— Чуть получше, поел сегодня неплохо, но еще очень слаб, говорит с трудом, быстро устает. Настроение меняется очень резко, а с ним и самочувствие. Пока рано уверенно о чем-то говорить.

— Света, он поправится? — Сашка весь напрягся в ожидании ответа.

— Да, Саня, но очень не скоро. Ему здорово досталось.

— Это я виноват. — Меньшиков комкал край простыни. — Я не хотел там его одного оставлять, а Димыч наорал на меня и пообещал из окна выкинуть. Надо было ничего не слушать, вцепиться в него и вместе падать – все меньше бы побились.

— Я ошибся, даже сквозняка нет, — фыркнул Петрович. — Светочка, сделай с ним что-нибудь, чтобы он успокоился и замолк, а то уже я его из окна выкину!

— Ничего, Саня, все нормально будет. — Света ласково погладила Меньшикова по голове. — Тебе поставят укол в позвоночник, ты ничего не почувствуешь, хотя и будешь в полном сознании. Можно, конечно, если хочешь, поставить обычное снотворное, чтобы ты просто проспал всю операцию.

— Тошнить не будет? — опасливо поинтересовался Сашка. — Меня как-то после наркоза наизнанку выворачивало.

— Нет, Санечка, так не будет, — успокоила его Светлана. — И потом, ты ведь можешь сам себя обезболить. Забыл уже, как я учила ставить нейроблок?

— Я помню, Света, но все равно почему-то боюсь. — Меньшиков завернулся в одеяло, оставив снаружи только ногу, и начал внимательно разглядывать ее. — А без операции обойтись нельзя?

Светлана отрицательно покачала головой:

— Ты хочешь хромать всю жизнь? Не думаешь, что спасатель должен быть в отличной физической форме?

— Правильно, — поддержал Светлану Петрович. — Тебя же к работе не допустят, ты ни одну медкомиссию не пройдешь. Посадят в отдел статистики и учета, будешь там бумажками шелестеть.

Меньшиков, придя в ужас от такой перспективы, отчаянно замотал головой.

— Все будет хорошо, — повторила Светлана. — Потом мы с тобой поработаем, и, я думаю, через месяц ты забудешь о своей травме. Настройся на хорошее, ничего не бойся, операция ведь совсем не сложная.

Сашка прикусил губу и бросил быстрый взгляд на Петровича. Тот, казалось, с головой ушел в изучение газет. По выражению Сашкиного лица Света поняла, что он что-то хочет сказать ей наедине, и поманила его в коридор.

Там Меньшикова прорвало:

— Света, я не операции боюсь, а наркоза, вернее, его последствий! Я сам слышал, когда лежал в больнице, что люди могут говорить, когда приходят в себя!

— Саня, ты боишься при Петровиче что-нибудь сказать не то? Успокойся, пожалуйста. Во-первых, тебе обычный наркоз давать не будут, ты будешь в сознании, я тебе об этом уже говорила. Во-вторых, даже если Петрович что-то и услышит от тебя, то никому ничего не скажет.

— Да я не хочу, чтобы именно он что-нибудь от меня услышал!

Светлана обо всем догадалась.

— Тебе Наташа нравится?

Меньшиков побагровел и кивнул головой.

— Извини, Света, я не думал, что когда-нибудь это со мной произойдет. Я вообще никогда не верил в любовь с первого взгляда, а тут…

— Санечка, милый, за что же ты извиняться вздумал? — Светлана улыбнулась и взяла его за руку. — Я так рада за тебя! Наташка – славная девчонка.

— Ты думаешь, она сможет меня полюбить? — с надеждой поинтересовался Сашка.

— Даже не сомневаюсь, ты ведь отличный парень! — Света крепко поцеловала его. — У тебя все будет хорошо. Я завтра обязательно приду к тебе после операции, проконтролирую обстановку. Сейчас уже поздно, давай-ка ложись спать, я помогу тебе заснуть.

Через десять минут Меньшиков крепко спал, а Светлана еще долго сидела и разговаривала с Петровичем, который подробно расспрашивал ее о Медведеве и старался утешить.

— Ничего, выкарабкается наш командир. Уж если ты за это дело взялась, то Димыч поправится. Я, старый дед, и то от твоего лечения невиданными темпами выздоравливаю, уже на обеих ногах стоять пробую, ко мне толпы медиков на экскурсии ходят. — Новоселов сел и обнял девушку за плечи. — Не переживай так, я смотрю – совсем похудела, одни глаза остались.

— Не могу, дядя Саша. Это я во всем виновата. Вадим мне такие письма писал, SMS-ками закидывал, звонил сколько раз, а я не только не ответила, но даже не посмотрела на него при встрече. — Света вспомнила, как потухли глаза Медведева, когда она демонстративно отвернулась от него. — Как глупая пятнадцатилетняя девчонка хотела помучить его! Он, я знаю, потом думал об этом и не смог вовремя среагировать, когда произошел второй взрыв, хотя времени на это у него было достаточно!

— Перестань себя терзать, Светланка, ты тут не при чем. Сколько ты от него натерпелась, сколько гадостей выслушала, а теперь винишь себя за вполне естественное поведение. Это же нужно быть святой, чтобы простить подобное хамство! Я от него такого не ожидал, хотя и знал, что он не ангел. — Петрович покачал головой. — Честно признаюсь – когда устраивал тебя на эту работу, то надеялся, что тебе Денис по сердцу придется. Добрый такой парень, заботливый, неглупый, «с руками», что называется, симпатичный, чем он тебе не понравился? И родители у него славные, — добавил он.

— Понравился, дядя Саша, так же как и все остальные ребята. Они разные, но у них есть общая черта – они отличные парни, взять и выбрать кого-то невозможно. Я счастлива, что у меня появились такие друзья, — Света улыбнулась. — Они мне очень дороги, я их всех люблю, но как братьев.

— А Вадима ты любишь по-другому? — поинтересовался Новоселов. — Может, напридумывала себе невесть что?

— Нет, дядя Саша. Я давно поняла, что он меня любит, только боится это показать. А про себя я все поняла, когда он умирал, истекая кровью, по дороге в клинику. Только тогда мне стало ясно, что я его тоже люблю! — Света всхлипнула, вспомнив ту страшную поездку через весь город.

— Ну все, расплакалась… Не стоит, Светланка, перестань. — Петрович ласково погладил девушку по голове. — Вот выздоровеет наш командир, я тебя за него замуж отдам. Вместо твоего папы займусь этим делом. Давай, вытри глазки и улыбнись, а то я всю ночь плохо спать буду.

Света слабо улыбнулась.

— Сейчас усыплю, как Саньку, будешь спать крепко до самого утра.

— Спасибо, милая, я уж как-нибудь сам засну, да мне еще и домой нужно позвонить. Герой-то наш спит? — Новоселов внимательно оглядел Меньшикова, тот спал, почти с головой укрывшись одеялом. — Вот еще одна головная боль добавилась – Наташка на него сегодня во все глаза смотрела. Один оболтус у меня в зятьях уже побывал, теперь, похоже, второй на подходе.

— Не привлекает тебя, дядя Саша, такая перспектива?

— Да как-то не очень. Наталье, на мой взгляд, кто-нибудь посерьезнее нужен, она еще сущий ребенок, несмотря на то, что у нее у самой уже дите есть.

— Санька вовсе не такой пустой болтун, каким иногда кажется. Это все маска. Он очень хороший парень, который вообразил, что должен выглядеть развязным, нахальным, прошедшим огонь и воду, иначе его не будут воспринимать всерьез. Это пройдет, по-моему, уже почти прошло. Он очень добрый, готовый все отдать другим, даже пожертвовать собой; он будет терпеть боль и скрывать свои неприятности, только бы не причинить кому-то неудобство. Эгоизма в нем нет ни капли. Я поражаюсь тому, как он заботится о сестре и матери, отдает все деньги в семью, себе оставляет сущие гроши. Практически никогда не обедает, пробавляется бутербродами и растворимой лапшой, рискуя испортить желудок, ходит в форме не потому, что ему так нравится, а чтобы поменьше тратить на одежду. — Щеки у Светланы даже порозовели, с таким жаром она говорила о Сашке. — Он как-то сказал: «Я и в казенном перехожу, я мужчина, а маме со Светкой нужно хорошо одеваться», хотя понятно, что такому молодому парню и куртку хочется модную, и джинсы с кроссовками современные, и мобильник с наворотами. Единственное, что он себе купил на премию за летние пожары – это компьютер.

— Ты прямо как сваха его расхваливаешь, — удивился Петрович. — Сама-то не влюблена в него?

— Он мне как младший брат, — улыбнулась Светлана. — Саня иногда со мной делится такими проблемами, о каких никогда не скажет своей маме, потому что боится, что та будет слишком сильно переживать. У него, к сожалению, нет близких друзей, которым можно довериться без оглядки, он слишком домашний мальчик, очень ранимый, хотя на первый взгляд этого не скажешь.

— А недостатки-то у него есть? Я теперь буду заниматься только тем, что выискивать у него тайные пороки.

— Кто же без недостатков? — усмехнулась Света. — Он очень обидчивый, но легко прощает обиды и не помнит зла, упрямый, но не до такой степени, чтобы уж совсем никого не слушать. Может сутки просидеть за компьютерной игрой, потому что в виртуальном мире он себя чувствует лучше, чем в реальном, тот мир он может подстроить под себя, туда он уходит от одиночества. Это тоже пройдет, когда он полюбит, а главное, когда его полюбят.

Новоселов все еще с сомнением покачал головой. Его мнение о Меньшикове стало меняться еще летом, когда в Каменском полевом лагере он, пожалуй, впервые увидел не приблатненного пацана, нередко вызывавшего раздражение своей пустой болтовней, а толкового парня, к мнению которого прислушивались даже специалисты. То, что сейчас рассказала ему Светлана, снова заставило его по-другому взглянуть на Сашку, но все-таки он никак не мог представить его в роли потенциального зятя. Когда она ушла, Новоселов долго разглядывал спящего, думал о Светиных словах, о ней самой, о Медведеве и поражался тому, как усердно люди создают порой о себе нелестное мнение, стараясь выглядеть хуже, чем они есть на самом деле.

Больше всего Петрович размышлял о той метаморфозе, которая произошла с Вадимом с момента появления в институте Светланы. Он знал его много лет и всегда ценил за легкий характер, доброту, умение общаться с людьми, находить с ними общий язык. Когда встал вопрос о новом командире группы, ни у ребят, ни у начальства не было сомнений, что им должен стать только Медведев, альтернативы не видел никто, хотя кадровик довольно резко высказался по поводу отношений Вадима с женским полом. Новоселов не мог понять, почему их командир так переменился, стал злым, раздражительным и говорил Светлане такие грубости, каких от него никто никогда не слышал. Петрович переживал за Свету, заступался за нее, одергивал Вадима и временами жалел, что именно по его настоянию девушку взяли психологом в группу Медведева, у Марата, Артема или Артура таких проблем не возникло бы.

Уже после пожаров Светлана рассказала об их детских перепалках, и Новоселов изумился еще больше – он никогда бы не заподозрил Вадима в злопамятности. Петрович начал пристально приглядываться к командиру и заметил тоскливое выражение его глаз, когда тот смотрел на девушку. «Да он же влюбился! И ведет себя как первоклассник! Дергает понравившуюся девочку за косички, чтобы та обратила на него внимание! — Новоселов поразился тогда своему открытию и решил не вмешиваться. — Пусть сами друг с другом разбираются!»

«Разобрались, да поздновато, чуть не опоздали, — мрачно подумал Петрович, вспомнив об этом. — Оба старше моей Натальи, но не умнее. Вадим чуть на тот свет не отправился, Светланка все бросила, от него не отходит, а чем это кончится – неизвестно».

Светлана вернулась в блок интенсивной терапии и до самого утра, почти не отлучаясь, просидела с Вадимом. Похоже, он чувствовал ее присутствие даже сквозь сон, потому что временами на секунду открывал глаза, чуть улыбался, увидев в полумраке силуэт девушки, и спокойно засыпал вновь. В ее присутствии он чувствовал себя намного лучше.

Когда Светланы рядом не было, настроение у Медведева становилось хуже некуда. Он не хотел ни с кем разговаривать, соглашался поесть только после долгих уговоров и отказывался от еды после нескольких ложек. Даже Олег Худяков не мог вывести его из этого мрачно-раздраженного состояния и начал думать, что Светлана была права, испытывая опасения насчет психологического настроя Вадима.

Оксана все утро не оставляла Медведева в покое. Анализы, умывание и прочие процедуры, завтрак – все это вымотало его не столько физически, сколько морально. Римма была неприятна Вадиму, но она все делала молча, как робот, ограничиваясь за весь день десятком необходимых по работе слов. Оксана же просто не умолкала, каждое свое действие она сопровождала подробнейшими комментариями, иногда весьма интимного характера.

— Я в свое время думала, что ты более волосатым будешь, — сообщила она однажды Медведеву, обтирая того влажным полотенцем, — а у тебя кожа осталась гладкая, чистая, почти как у мальчика. Мне почему-то кажется, что Светочке такой хлопчик должен нравиться больше, чем косматый мужик.

— Тебе делать больше нечего, кроме того, как меня разглядывать? — рассердился Вадим и с подозрением и затаенным страхом спросил: — Обсуждаешь со Светланой, каким я был и каким стал?

— Да неужели ты думаешь, что я буду что-нибудь о нас с тобой Светочке рассказывать? — рассмеялась Оксана. — Зачем ей это знать? Я только с тобой могу маленько поболтать, хочется иногда вспомнить что-нибудь хорошее, ты уж не сердись.

— Отвяжись, я уже устал от тебя. Иди к другим больным, — кое-как Медведев прогнал ее.

— Давай-ка я тебя побрею. — Не прошло и получаса, как Оксана пришла с новым предложением. — Женский праздник на носу, а такой видный мужчина зарос до безобразия.

— Не приставай ко мне, — огрызнулся на нее Вадим. — Я бороду решил отпустить, от мужчины только это во мне и осталось.

— А Света что по поводу бороды думает? С ней советовался?

— Какое тебе дело?! — Медведев еле удержался от того, чтобы не обругать ее. — Пристрой мне за ухо гарнитуру, дай телефон и оставь в покое.

В новостях, как всегда, не было ничего хорошего: упал очередной вертолет – есть жертвы, произошел пожар – опять жертвы, взорвался газопровод – жертвы, две банды делили сферы влияния, устроили стрельбу на рынке – жертвы, в Китае произошло сильное землетрясение – тысячи жертв. Казалось, весь мир катится в пропасть, настают последние времена, но после таких трагических известий диктор бодро переходил к спорту и погоде, а затем начиналась бесконечная реклама, обещавшая исцеление от всех болезней чудодейственными приборами и препаратами, отдых в райских уголках земного шара, услуги магов и колдуний, банков, страховых компаний и всего прочего. Слушать такую смесь было невыносимо, и Вадим удивлялся, как раньше не обращал на это внимания.

Перебрав с десяток радиостанций, он нашел в списке одну, передававшую классическую музыку и литературные чтения, новости на ней были только о культурных событиях. Но даже это не могло успокоить Медведева, потому что через короткое время он начал корить себя за страусиное поведение: «Спрятал голову в песок. Ничего не вижу, не слышу, не знаю. Но все в мире существует независимо от моих желаний знать или не знать что-либо. Моцарт, конечно, прекрасен, но нельзя его музыкой отгораживаться от реальности, хотя очень хочется именно этого. А что я могу сделать?» Сознание собственной беспомощности терзало Вадима. Ему пришла в голову мысль, что теперь он проживает жизнь, отпущенную вовсе не ему, а кому-то другому, кто погиб, потому что он не оказался поблизости и не спас того человека. По нечаянным обмолвкам врачей Медведев уже догадался, что, если бы Света не очутилась вовремя рядом с ним, его не было бы в живых. «Стоило ли спасать именно меня? У Мишки двое детей осталось, как их без отца растить? Сколько еще детей осиротело? Сколько погибло? А я жив, я, который никому не нужен, а как инвалид – тем более. Светлана очень быстро во мне разочаруется, и вся любовь пройдет. Да и есть ли она? Может, это только слова, чтобы меня утешить…» – Вадиму хотелось верить, что это не так, он вспоминал лучившийся добротой и любовью взгляд, от которого становилось одновременно и сладко, и горько.

«Что я могу дать тебе, Светочка? И прежде-то особо нечего было предложить, а уж теперь и подавно. Радость моя, боль моя!» – и как эхо таким мыслям в сознание прорвался отрывок из какой-то оперы. Герой пел: «Ты мой восторг, мое мученье!»

«Кто это – Онегин? Ленский? Все равно, кто бы ни был, точнее не скажешь. Светочка, сладкая мука моя! Почему все так нелепо получилось?» – Вадим терзался этими вопросами, сердце колотилось часто и неровно. Оксана замечала это на мониторе и то и дело подходила к нему.

— Что тебя беспокоит? Болит что? — тревожилась она. — Я сейчас Олега Михайловича позову.

— Не надо. Поставь что-нибудь успокоительное, я хочу поспать, а заснуть не могу.

— Без его назначения не по расписанию нельзя. Да и не время спать, сейчас я тебя обедом кормить буду, перед ним валерьянки могу накапать, после еды, может, сам уснешь. А вечером пусть Светочка тебя убаюкивает.

Светлану Медведев никак не мог дождаться, он не мог ни есть, ни спать, ни слушать радио, все вокруг раздражало его. Болтовня Оксаны, ее замечания по поводу его внешнего вида вызвали у Вадима мрачные мысли, которые не давали покоя. Только когда пришла Света, тоска отпустила его.

— Ты так рано? Еще только три часа. — Медведев удивился и обрадовался одновременно.

— Сегодня же предпраздничный день, женщин поздравили и в качестве подарка решили отпустить не на час раньше, а на два. Я сбежала самой первой.

— Разве сегодня седьмое число? — засомневался Вадим. По его подсчетам до праздника оставалось больше дней.

— Шестое, завтра обычный выходной, — улыбнулась Света и пообещала: — Я все эти дни буду с тобой.

— Когда тебя нет, мне совсем плохо.

— Димка?! — перепугалась Света. — Что болит? Почему не говоришь?

— Если не двигаться, то ничего не болит. А набор движений у меня совсем куцый – голову повернуть, да руку приподнять. — Вадим поморщился. — Даже гарнитуру за ухо сам пристроить не могу, нужно просить кого-то.

— Дим, не все сразу. Ты уже очень хорошо разговариваешь, остальное тоже со временем получится.

— У меня, точно, нормальный голос? Мама не догадается ни о чем, если я ей позвоню?

— Голос еще слабоват, но говоришь ты, по-моему, намного свободнее.

— Светонька, я вытерплю и массаж, и растирания всякими вонючками, и любые другие процедуры, но сделай так, чтобы мама ничего не поняла. — Медведев умоляюще посмотрел на девушку.

— Ты еще пожалеешь, что так сказал, — Света шутя нахмурилась и тут же улыбнулась. Ее лицо почти полностью было закрыто маской, но по выражению глаз Вадим безошибочно угадывал эмоции любимой. — Конечно, я тобой займусь, только объясни мне, почему ты запретил сообщать что-либо о себе родителям. Они же с ума сойдут от беспокойства!

— Если ничего не будут знать, то и беспокоиться не станут. Мы уже давно общаемся раз в месяц по телефону, а так как я был у них совсем недавно, то сейчас разговаривать особо не о чем. Позвоню, поздравлю мать с Ленкой, да и все.

— А потом? — грустно спросила Светлана. — Ты ведь пробудешь в клинике не месяц и не два. Понимаешь? Как ты собираешься выкручиваться?

— Ладно, Света, об этом потом думать буду, — сказал Вадим сердито, а в его глазах появилось упрямое выражение. — Не воспитывай меня, и так тошно.

Девушка ласково притронулась к его щеке, и раздражение куда-то исчезло. Оксана больше не заходила к Медведеву, предоставив Светлане самой управляться с капризным пациентом. Оставшуюся часть дня и весь следующий Света интенсивно занималась с Вадимом. Он без единого слова неудовольствия терпел все, даже самые малоприятные процедуры, только по выступавшей на лице испарине и по глазам временами было заметно, что силы у него на исходе.

— Вадим, почему ты не говоришь, что тебе больно или тяжело? Я не всегда могу это понять и вовремя уменьшить воздействие.

— Сам напросился, — слабо усмехнулся Медведев. — Теперь должен терпеть, был бы только результат. Давай, Светочка, дальше делай все, что у тебя для меня запланировано.

— Если ты переутомишься, то результат может оказаться прямо противоположным желаемому. Отдохни, можешь поспать немного до ужина, а я пока других пациентов проверю.

Только Света ушла, появился Олег. Он быстро, но внимательно осмотрел Вадима и не смог скрыть явного удовлетворения.

— Очень даже неплохо, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Три недели после такой травмы, а по всем параметрам будто не меньше полутора месяцев прошло. Светлана просто волшебница, — не удержался от похвалы врач. — Везде успевает, со всеми занимается. Здесь пять боксов заняты, она еще в ожоговое к Кириллу ходит, Петровичу какие-то хитрые упражнения придумала, Шурика вчера после операции в чувство приводила – пацан перестарался, чуть в кому сам себя не загнал.

— А мне она ничего не сказала, — недовольно бросил Медведев и нахмурился, ревность шевельнулась в нем.

Олег понял, что говорить об этом не стоило.

— Ты, наверное, не спрашиваешь ее, а она боится расстроить тебя плохими вестями, — примирительно улыбнулся Худяков.

— А что там у них? — встревоженно поинтересовался Вадим. Ему стало неловко, потому что Олег был прав – он был настолько поглощен собой, что почти забыл о других.

— Кириллу пришлось отнять правую кисть, она практически сгорела, восстановить ничего было нельзя. Ожоги по площади не очень обширные, но третья и даже четвертая степень, самое скверное – ожог роговицы, от зрения осталось процентов десять и только на левом глазу. Света его понемножку вытягивает, говорит, что организм у Кирилла крепкий, должен выдержать, но ей самой очень нелегко работать с неподготовленным человеком. Танюшка Макова по Светиному примеру устроилась в отделение санитаркой, чтобы за Задонским ухаживать, похудела от переживаний, на половину усохла. Кирилл, когда в себя пришел, даже не узнал ее сначала, а потом велел налегать на мучное и сладкое, чтобы форму восстановить. «Я, — сказал, — человек восточный, мне худая женщина не по вкусу». Танюшка потом два часа от радости ревела.

— Петрович с Сашкой как?

— Петрович уже на обе ноги начал вставать, но ходить Света пока не разрешила. Шурику пришлось порванное сухожилие сшивать, он из-за пустяковой операции переволновался почти до обморока, когда меня увидел. Петрович – они в одной палате лежат – ему меня как хирурга нахваливает, а пацан просто зеленый лежит и трясется. Потом вроде успокоился, когда узнал, что я под местным обезболиванием его штопать буду, решил проспать всю операцию, но от снотворного отказался, сам себя усыпил. Все прошло стандартно, а разбудить мы его не можем, пульс, дыхание – все в норме, но не просыпается ни от чего. Уже к тебе в соседи хотели его определить, да Светлана вовремя подошла. За минуту привела его в чувство и устроила пацану великолепнейшую головомойку за то, что он меры не знает.

— Вечно она со своими штучками! Шурик из-за них один раз уже чуть не погиб, когда на нас елка свалилась, а теперь опять! — разозлился Медведев. — Сейчас вернется, я ей задам!

— Помолчи лучше! Если бы не ее штучки, как ты изволил выразиться, лежал бы ты сейчас на глубине полутора метров. Она же тебя с того света вытащила! Всего неделю назад в себя пришел, а уже со всеми поругаться успел, откуда только силы взялись! Подозреваю, что опять ее штучки в ход пошли, — рассердился Олег. — Только попробуй Свете что-нибудь сказать, я тебе еще в одном месте хребет поломаю! В искусственную кому отправлю, чтобы не скандалил!

— Ничего я не буду ей говорить, — буркнул Вадим. — Только не думай, что я твоих угроз испугался. Да и не скандалил я ни с кем, может, Оксане слишком резко ответил, так она меня уже достала своей бесконечной болтовней. Как хорошо, что Света на нее не похожа!

— С кем это ты меня сравниваешь? — в шутку возмутилась Светлана, показавшись из-за широченной спины Худякова.

— Ни с кем конкретно. — Олег повернулся к ней. — У нас идут дискуссии на общефилософские темы, и Димыч мне изо всех сил доказывает, что ты лучше всех.

— Заканчивайте свой диспут, философы, пора ужинать.

— Слушаюсь, командир! — Олег в шутку отдал Светлане честь, а Вадим поморщился в ожидании очередной безвкусной размазни. Худяков безошибочно истолковал эту гримасу. — У тебя, дорогуша, здоровенная язва, — врач развел руки сантиметров на тридцать, потом подумал и добавил еще сантиметров десять. — Вот такая! Еще немного – и до прободения могло бы дойти. Это ж надо с таким безобразием из санатория приехать! Печень тоже далеко не в лучшем состоянии. Раз уж ты здесь оказался, хотя и по другому поводу, будем тебя лечить и, помимо всего прочего, держать на строгой диете.

— Может, жить оставим? — Света вспомнила старый анекдот.

— Ну, если ты об этом просишь, так и быть – пусть живет. Отдаю его в твои руки, — хмыкнул Олег.

— Забери меня в свои ручки, Светонька, защити от этого садиста! — попросил с улыбкой Вадим. — Я стану послушным и не буду капризничать.

— Договорились, я пошла за ужином! — Светлана выпорхнула из бокса.

Вадим проводил ее тоскливым взглядом.

— У нее есть жизнь, о которой я не знаю, а у меня вообще никакой, — он перевел глаза на Худякова. — Олег, скажи мне честно, в первую очередь, как друг, а уже потом как врач со своей профессиональной этикой – какие у меня шансы? Я когда-нибудь встану? Почувствую себя полноценным человеком, в том числе и как мужчина? Только не ври, я все равно пойму это.

— Ну, старик, ты меня за глотку берешь! — Олег хотел отшутиться, но требовательный взгляд Медведева заставил его взять серьезный тон. — Если бы Светланы не было, я бы сказал, что у тебя примерно десять из ста, а с ней – обратное соотношение.

— Значит, десять процентов все-таки остается… И зачем тогда все?

— Думай о девяноста, все-таки счет в твою пользу получается. — Худяков осторожно сжал похудевшее плечо. — Верь Светлане, она чудеса делает.

— Верю, что мне еще остается, — с тяжелым вздохом сказал Вадим и закрыл глаза.

Он вспомнил поселковую церковь в Большой Каменке, исполненный милосердием лик святой и слова Сергея Томского о том, что Феврония князя вылечила. «Красивая сказка, — с горечью думал Медведев, — в жизни так не бывает. Светочка, Светонька, разве сможешь ты что-нибудь сделать? Улыбнешься, ласково посмотришь, сил добавишь, но разорванный спинной мозг восстановить даже тебе не под силу. Сбываются только плохие сны – сколько раз в кошмарах я пытался приблизиться к тебе, а ноги меня не слушались. Вот так все и получилось, теперь не то что подойти, даже пошевелиться не могу, остается только лежать и ждать, когда ты ко мне придешь. Это что, жизнь?! Нет, надо кончать с этим…»

— Дим, ты спишь? — тихий голос вывел его из полузабытья. Когда ушел Олег, Вадим не заметил.

— Нет, солнышко, просто так лежу, устал, — Медведев заставил себя улыбнуться.

— Тогда хватит на сегодня занятий. Сейчас давай поедим – и будешь отдыхать, у нас с тобой только уколы на вечер остались.

— А ты побудешь потом со мной? Или тебя еще кто-то ждет? Олег сказал, что у тебя много подопечных.

Света кивнула:

— И Петрович, и Кирилл, и здесь, кроме тебя, еще четверо.

— А про Меньшикова забыла? — немного ревниво спросил Вадим.

— Он и без моей помощи может справиться, если только не перестарается опять. Ему сухожилие Олег решил сшивать под местной анестезией, и Сашка задумал проспать всю операцию. Нет, чтобы спросить, сколько времени на его конечность уйдет! Постеснялся и усыпил себя, не определив время, когда нужно проснуться. Такая паника поднялась, когда его в чувство не смогли привести!

— Олег сказал, что Шурика чуть сюда не привезли, да все обошлось. Ты вовремя пришла и разбудила его.

— Пришлось потормошить его немножко, — рассмеялась Света, — а потом отругать, чтобы осторожнее был в следующий раз.

— Светочка, — в промежутках между ложками Медведев решил задать Светлане вопрос, время от времени не дававший ему покоя, — к тебе летом, еще до пожаров, Шурик подходил по поводу своих, как бы это сказать помягче, склонностей? Что, он, и в самом деле, такой?

Светлана почувствовала себя неловко – говорить неправду Вадиму она не хотела, но и выдать Сашкину тайну тоже не могла.

— Он попробовал однополой любви из любопытства, как пробуют мальчишки курить табак, а когда становятся постарше, то и водку или дурь какую-нибудь. Нет, не думай, это не в училище с ним произошло, никто его не насиловал, — Света предупредила вопрос Медведева. — Ему попался партнер старше его, видимо, опытный, умелый; Санька отторжения не почувствовал, но потом запаниковал. Сначала опасался, что мог заразиться какой-нибудь гадостью, вплоть до ВИЧ, вслед за тем зачислил себя в законченные извращенцы и стал бояться, что это кто-то заметит.

— Так он, как петух за курами в курятнике, за всеми бабами в нашей конторе гонялся для того, чтобы его в этих делах не заподозрили?

— Не только, — Светлана покачала головой. — На него посмотришь – он же мальчик еще, больше восемнадцати ему никак не дашь, смотришь на него и думаешь, бреется он уже или еще нет. Кто бы только знал, как он переживал из-за этого, боялся, что его никто в отряде не будет воспринимать всерьез, и всеми силами старался выглядеть постарше. Отсюда и его дурацкие анекдоты, и развязные манеры, и наскоки на баб, как ты выражаешься, — довольно ехидно добавила она.

— Светочка, извини, пожалуйста, я больше никогда не буду так говорить! — Медведев умоляюще посмотрел на девушку.

— Ладно, я не сержусь, — улыбнулась Света. — Женщин Сашка вообще побаивается. Знаешь, я как-то спросила его, что он делал бы, если бы кто-то благосклонно отнесся к его приставаниям, и пожалела об этом – такой панический ужас увидела у него на лице. Потом он успокоился и признался, что нарочно вел себя так нагло, чтобы ни у кого даже мысли не возникло о возможности каких-либо отношений с ним.

— Зря он так думал, — хмыкнул Вадим, — мог бы нарваться на любительницу молоденьких мальчиков, которой такие манеры «по барабану», — и тут же всполошился: — А к тебе он не пытался приставать?

— Нет, что ты. Меня, как оказалось, он боялся больше всех и старался держаться подальше. Я почувствовала это еще до того, как он перестал приходить на занятия, и просто поразилась, когда он подошел ко мне и сам все выложил. Я ничего подобного даже предположить не могла!

— Это я его к тебе отправил, — признался Медведев. — Представляешь, Шурик пришел как-то ко мне и выдал, что у него нетрадиционная ориентация! Я чуть мимо стула не сел! — усмехнулся он.

— Нам сейчас смешно, а Саше каково тогда пришлось? — Светлана вздохнула, вспомнив отчаяние на бледном лице Меньшикова. — Но зато сейчас, я думаю, у него все в порядке – он в Наташу Новоселову влюбился и, кажется, не без взаимности.

— Петрович, полагаю, в восторге… — пробормотал Вадим, немало удивленный услышанным. — Когда же они успели?!

— Да буквально на днях. Как говорят, любовь с первого взгляда.

— Светлаша, я думаю, что тоже с первого взгляда влюбился в тебя, только, дурак, не мог понять этого очень долго, много-много лет. — Медведев довольно легко поднял руку и дотянулся до Светиного плеча.

— Димка, ты смотри, как здорово у тебя получилось! — Светлана обрадовалась.

— Я даже и не заметил, — Вадим так ошеломленно посмотрел на свою руку, будто видел в первый раз. Он поднял ее еще выше и повертел кистью. — Надо же!

— Все остальное тоже заработает! — Светины глаза сияли любовью и надеждой. — Не сразу, постепенно, много времени пройдет, но ты встанешь!

Силы у Медведева закончились, Света почувствовала это и перехватила его руку, чтобы та не упала. Девушка нежно сжала слабые пока что пальцы.

— Хватит на сегодня, тебе нужно отдохнуть. Давай будем готовиться ко сну, а завтра продолжим наши занятия.

Вадим после Светиного ухода долго думал, как поздравить ее, какие слова произнести, чтобы лишний раз сказать о своей любви. Все, что приходило в голову, казалось затертым до дыр, банально-примитивным. Медведев даже попытался вспомнить какие-нибудь стихи, но в памяти обнаружились только обрывочные строки, с которыми он позориться не хотел. Что-то сочинить самому, как это с легкостью делал Илья, ему было не под силу. «Твои глаза сверкнули мне, как солнечный зайчик на темной стене», — больше ничего Вадим придумать не смог, да и насчет этой строчки сильно сомневался – сам ли сочинил ее или припомнил чью-то. Во всяком случае, такой ерундой Светлану поздравлять не хотелось.

— Ты почему до сих пор не спишь? Болит что-нибудь? — Света и в полумраке без всякой аппаратуры поняла, что Медведев все еще не заснул, хотя она почти два часа занималась другими пациентами. Девушка тронула его за руку. — Не замерз? Мне кажется, руки у тебя холодные, сейчас я тебе одеяло принесу.

— Светонька, не волнуйся, пусть лучше прохладно будет, чем жарко. — Вадим был укрыт только тонкой простыней. — Все в порядке. Я просто так лежу, думаю о разном.

— Беспокоишься, как завтра сможешь разговаривать с мамой? Тем более, нужно отдохнуть, выспаться как следует, чтобы сил хватило. Хочешь, я помогу тебе заснуть?

— Просто посиди со мной немного, если есть время.

— Только никаких разговоров, а то внеочередной укол поставлю, — поставила условие Светлана.

— Согласен. Буду молчать, как рыба в пироге.

Медведеву было вполне достаточно, что Света устроилась на стуле рядом с кроватью и взяла его за руку. Ласковое прикосновение успокаивало его, прогоняло тревогу и тоску. Через какое-то время он почувствовал, что Светлана набросила на него легкое одеяло и подтянула его до самой шеи. «А так, действительно, уютнее», — уже засыпая, с благодарностью подумал Вадим; невесомую простыню он почти не чувствовал, и временами ему казалось, что он лежит совершенно голый.

— Светлашенька, солнышко, светлая, любимая моя девочка, с праздником тебя! — Такими словами встретил Вадим Светлану, чуть только она переступила порог бокса. Он проснулся ранним утром и с нетерпением ждал ее прихода, почти не отрывая взгляда от часов. — Мне не хочется повторять обычные поздравления и пожелания, которые женщины слышат раз в год, когда мужики дарят цветы и обещают свернуть горы, починить кран, а некоторые даже дают клятву выносить мусор без дополнительного напоминания. То, что всегда желают, у тебя есть: молодость, здоровье, красота, любовь. Могу добавить только одно – пусть всего этого будет еще больше! Я хотел бы преподнести тебе весь мир, но считаю, что этого мало, ты достойна лучшего подарка! Как я хочу сделать что-нибудь для тебя, Светонька, но пока ничего не могу, даже не в состоянии подарить какой-нибудь жалкий цветочек!

— Спасибо, Дим! — Светины глаза сверкали от улыбки, когда она наклонилась над Медведевым. — Спасибо, милый! Поправляйся побыстрей – это будет для меня лучшим подарком!

Вадим поднял правую руку и обнял за плечи девушку.

— Прости меня, любимая, прости за все, что я когда-либо сделал или сказал не так, прости за то, что был груб, глуп и невнимателен. Прости за то, что я так долго ставил свое, откровенно сказать, идиотское самолюбие выше любви к тебе, боялся насмешек.

— Чьих, Димка?! — поразилась Света.

— И твоих, и ребят, — Медведев горько усмехнулся. — Я только сейчас понял, что остался, по сути, придурочным пятнадцатилетним пацаном, но смею свысока судить того же Шурика или Антошку. Они, может, в чем-то поумнее меня будут.

— Нет, Дим, такого просто не может быть! Не наговаривай на себя, — улыбнулась Света. — Мальчишки тебе просто в рот смотрят.

— Теперь им придется подыскать себе другой объект для поклонения, — Вадим вздохнул, но тут же постарался улыбнуться. — Я не хочу сегодня говорить ни о работе, ни о каких-либо делах. И от тебя ни о чем таком не хочу слышать, лучше расскажи что-нибудь о себе.

— Это все потом, а пока нужно умываться, завтракать и выполнять все предписания Олега и Евгения Петровича. Маме ты когда звонить будешь?

— Часов в десять, не раньше. Как у меня голос-то?

— Слабоват немного, но это можно списать на некачественную связь.

После звонка своей маме Вадим занервничал:

— Нужно было не звонить, а попросить тебя дать телеграмму. По-моему, мама что-то заподозрила.

— Почему ты так решил?

— Она начала расспрашивать, все ли у меня в порядке, не болею ли, что сейчас делаю. Пришлось соврать, что у меня сегодня дежурство и поступил вызов, поэтому больше говорить не могу.

— Димка!.. — Света не знала, что и сказать. — Неужели мама никогда не задавала тебе таких вопросов?

— Не помню… — Медведев задумался.

— Я думаю, что твоя мама всегда о таких вещах спрашивает. Это настолько для тебя привычно, что ты никогда не обращал на ее расспросы особого внимания, и поэтому в памяти они не отложились.

— Ты думаешь? — Вадим с сомнением посмотрел на Светлану.

— Конечно! Не может мама не интересоваться родным сыном; она беспокоится о тебе и любит тебя так же, как в детстве, ничуть не меньше.

— И так же продолжает называть Вадиком. — Медведев наморщил нос, но тут же улыбнулся. — Мне нравится, как ты говоришь: «Дим», так коротко и звучно у тебя получается, просто класс! «Димка», да еще с разной интонацией – то ласково, то укоризненно – тоже неплохо, но вот когда ты зовешь меня полным именем, я прижимаю уши, потому что жду выговор за какие-нибудь грехи.

— А когда ребята тебя Вадимом называют, тогда тоже чего-нибудь ждешь?

— Так они меня почти не зовут, я у них – «Димыч» да «командир». Вот чего не люблю, так это когда по имени-отчеству обращаются – тут точно жди неприятностей, в особенности от начальства. Вообще, имя у меня какое-то дурное, мне никогда оно не нравилось, а уж в сочетании с отчеством – просто кошмар. Вадим Дмитриевич! О чем мои родители думали?

— А по-моему, совсем неплохо, — не согласилась Света. — Вот раньше, когда имя давали при крещении, выбора иногда не было совсем. Смотрели по святцам, а там такое могло оказаться! Когда я была совсем маленькая, у нас дома делали капитальный ремонт. Полы перестилал старый такой дед, мне он запомнился тем, что нюхал табак, и еще своим именем.

— И как же его звали? — поинтересовался Вадим. — Какой-нибудь Акакий или Варфоломей?

— Если бы! Иуда! Не больше, не меньше! — Света рассмеялась. — Он то и дело повторял, что это имя ему всю жизнь испортило, а сменить его считал за грех, вот так и маялся.

— Надо же, как бывает, — Медведев усмехнулся. — Мне ничего оригинальнее отчества Черепанова не попадалось,[8] у остальных все тривиально. Но все-таки, — он вернулся к началу разговора, — как ты думаешь, мама мне поверила? Может быть, мне через пару дней еще позвонить, сказать, что все в порядке?

— Ты ведь обычно звонишь родителям раз в месяц, я правильно поняла?

Вадим молча кивнул, насколько возможно кивнуть лежа.

— Какой-то неожиданный, внеплановый звонок может или укрепить возникшие у твоей мамы подозрения, или даже вызвать, если их до этого не было.

— Да, ты, пожалуй, права. Звонить не стоит.

— Позвонишь через месяц, как всегда. Голос у тебя к тому времени уж точно будет нормальный.

— Возможно, — с этим Вадим не стал спорить, но про себя подумал: «Голос нормальный, а все остальное? Света права – не смогу выкручиваться столько времени, чтобы встать на ноги. Да и встану ли вообще? Сомнительно, что бы ни говорили Света, Олег и все остальные. Сколько в их словах уверенности в благополучном исходе и сколько желания утешить меня? То же соотношение – десять к девяноста?»

В праздничный день Вадим не хотел ничем испортить Светлане настроение. Чтобы справиться с мрачными мыслями, одолевшими его, ему нужно было на какое-то время остаться одному.

— Светонька, я уже несколько раз слышал, как у тебя в кармане хрюкал мой мобильник. Наверное, поздравления кучами валятся.

Света вытащила из кармана телефон.

— Точно. От всех ребят SMS-ки пришли, да еще и не по одной.

— Эта рухлядь длинную SMS-ку принять не может, делит на части. Кто такой многословный? Илья?

— Нет, это Санька, они с Петровичем просят к ним зайти.

— Сходи, Светлаша, а я пока вздремну – устал что-то.

В коридоре Светлану караулил Меньшиков. Он уже давно ждал ее около дверей блока интенсивной терапии, хотя присесть там было не на что, а на одной ноге, опираясь на костыли, стоять было тяжело.

— Светлана, с праздником тебя! — Увидев девушку, Сашка двинулся к ней. — Пойдем к нам, хотя бы на десять минут! Можешь отлучиться? У тебя на посту все спокойно? Как командир?

— Спасибо, Санечка за поздравление, твою SMS-ку телефон только с пятого захода принял! — Света легко прикоснулась губами к Сашкиной щеке, тот вспыхнул от радости и смущения. — Командир наш чуть получше, но сил у него еще очень мало. Две минуты по телефону поговорил, маму свою и сестру поздравил и уже устал, сейчас спит.

По дороге в палату Меньшиков чуть отстал и быстро переговорил с кем-то по телефону. Потом они долго ждали лифт, застрявший где-то на верхних этажах, Сашка все это время сохранял таинственный вид. Свете все стало понятно, когда она увидела рядом с Петровичем всю первую группу. Впереди стоял Антон с огромным букетом лилий нежно-розового цвета.

— Светлана, с праздником тебя!

Далее последовали обычные пожелания, ребята говорили одновременно, перебивая друг друга.

— Ша! — остановил всех Илья и начал свое поздравление в стихах, сделанное по мотивам сказок Пушкина. Он сравнил Светлану со всеми героинями, сделал вывод, что она краше, умнее и добрее их всех, вместе взятых, а ребят группы уподобил семи братьям-богатырям. — Так же, как в сказке, ты считаешь нас своими братьями или, скорее, друзьями. Никто из ребят, насколько я знаю, не в обиде на это, наоборот, мы рады, что именно у нас нашелся твой «королевич Елисей». Я хочу пожелать – надеюсь, все присоединятся ко мне, — чтобы ты была счастлива с ним, чтобы он поскорей поправился от твоей любви и заботы, чтобы между вами больше никогда не было недоразумений!

Все зааплодировали, соглашаясь с Ильей.

— Спасибо, ребята, за такие теплые слова! Я вас всех очень люблю! — Светлана перецеловала спасателей и, обратив внимание на рабочие комбинезоны под белыми халатами, удивленно спросила: — У вас по графику сегодня разве не выходной?

— Мы с группой Артема поменялись, потому что знали, что ты будешь здесь, и решили тебя поздравить все вместе, чтобы и Петрович, и Шурик в этом участвовали. Очень жаль, что Вадим не с нами, — Денис смущенно улыбнулся.

— Ребята, чья это идея? — Света была тронута почти до слез.

— Плод коллективного разума, — отшутился Сергей, и снова она поразилась переменам, произошедшим с Томским за последние месяцы – раньше улыбка на его лице почти не появлялась.

— Какие роскошные цветы! — Светлана спрятала лицо среди душистых лепестков. — Вот только здесь мне некуда их пристроить. Я дам ключ, оставьте букет у меня в комнате, там и банку под столом у Виктора Елисеевича подходящую найдете.

— Конечно, Света, все сделаем, как говоришь, — заверил ее Середкин, а Денис спросил: — Ты на работе когда появишься? Здесь сколько еще будешь?

— До завтрашнего вечера, а послезавтра приду с утра.

Илья еще раз поздравил Светлану, поцеловал ее и исчез.

— К девушке своей пошел, — вслед ему улыбнулся Денис. Заметив недоуменный взгляд Светы, он объяснил: — Илька девушку спас в «Атланте» и сейчас опекает ее, пока она лежит с воспалением легких в клинике. Наиля – так ее зовут – из-под Навои, здесь у нее никого нет, да и на родине, как я понял, никто ее не ждет. — Денис рассказал все, что знал о спасенной девушке. — Мы постарались ей кое-что из одежды собрать; у Шурика сестра примерно таких же пропорций, и еще Ирина много чего из своих вещей отдала.

— Ее после праздника уже выписать должны, и Илька все думает о том, что она будет делать дальше – ни знакомых, ни жилья, ни документов, никого и ничего у нее нет. Петрович предложил, чтобы она пожила пока у него дома, но Наиля отказалась, не захотела их стеснять. — Меньшиков пожал плечами. — К нам пойти тоже не захотела, хотя у нас места достаточно, мама выделила бы ей отдельную комнату.

— Может, Наиля не хочет жить в одном доме с чужим мужчиной – она, наверное, мусульманка, ей вера не позволяет. Пусть эта девушка у меня какое-то время поживет, — предложила свою помощь Светлана. — У нас дом тихий, спокойный, соседи, в основном, пожилые, я думаю, там она будет чувствовать себя в безопасности.

— Я скажу Илье о твоем предложении, — кивнул Сергей и усмехнулся: — Но подозреваю, что он ее к себе забрать хочет, а Наиля на такой вариант согласится. Я заметил, как они друг на друга смотрят.

Света улыбнулась, подумав: «Вот и Илья нашел свое счастье», в этом она почему-то не сомневалась.

Пока Светы не было, Вадим думал о ней, пытался заглянуть в будущее и сожалел о нелепых выходках, оставшихся в прошлом. Вспышка отчаяния прошла, Медведев успокоился и ждал прихода девушки. Он даже задремал, но проснулся сразу же, как только услышал ее шаги.

— Как ты? — К щеке прикоснулась рука.

— Хорошо, — улыбнулся Вадим. — Я люблю тебя. Когда ты рядом, мне всегда хорошо.

Весь день Медведев старательно гнал прочь тяжелые мысли, расспрашивал Светлану о ее жизни, о том, как она училась в школе, в университете, но задавать вопросы о родителях ему было неловко – Вадим боялся сказать что-то не то, из-за чего Света могла вдруг обидеться или расстроиться. Она тоже почти не говорила о них, не желая предаваться печальным воспоминаниям, которые почти всегда вызывали у нее слезы. Они, в основном, вспоминали прогулки в парке, забыв о перепалках и взаимных насмешках, и решили обязательно пройтись по тем же дорожкам и посмотреть, что изменилось там за двадцать лет.

«Пройтись!» – резануло Вадима. Он задавил вспыхнувшее снова отчаяние, но с каждым разом ему все сложнее было делать это, сохранять если не веселый, то, по крайней мере, спокойный настрой.

Потом Медведев рассказывал, как они жили в том районе, где сейчас выстроили корпуса института, как прямо рядом с домом собирали грибы и ягоды, как ходили летом купаться на карьеры, наполненные чистейшей холодной водой, как эрдель Тимка страшно боялся лосей, но зато отважно облаивал белок. Света смеялась, слушая наполненные юмором рассказы Вадима, а он радовался тому, как искрятся ее глаза, и совсем не чувствовал ни усталости, ни боли.

Восьмое марта и два выходных дня до и после него Светлана провела, не выходя из клиники. После всплеска активности в праздник Вадима охватила апатия; он не спал, но большую часть времени лежал с закрытыми глазами. Света встревоженно спрашивала:

— Дим, что с тобой?

— Ничего, милая, просто устал. Не волнуйся, все в порядке, — так отвечал ей Медведев, а сам не мог избавиться от тоскливых мыслей о будущем, которые заполонили его сознание.

«Что дальше? Костыли, в самом лучшем случае? Пенсия по инвалидности? Из жалости оставят в институте, найдут работу бумажки перебирать. Я же больше ни на что теперь не гожусь… Будут сочувственно вздыхать, предлагать помощь, бросать украдкой участливые взгляды», — постоянно вертелось в голове. Он пытался представить себе, как можно жить, будучи в состоянии передвигаться только на коляске. Узкие дверные проемы, тесный лифт и, тем более, лестницы казались непреодолимыми препятствиями. Медведев вспомнил, с каким трудом то старшая Зинина дочка, то сама Зина вывозили в коляске на прогулку внуков, сколько раз он им помогал, прочувствовав, какая это была маята заталкивать детскую коляску в лифт и тащить ее по ступенькам. «Жизнь в четырех стенах, выбраться из квартиры – проблема, так что о работе в институте, даже бумажной, можно и не думать. Чем вообще может заниматься инвалид? Что я такое знаю, что умею делать руками, чтобы заработать этим, сидя дома, хотя бы копейку? Меняться на первый этаж? Это мало что даст, даже один лестничный пролет не преодолеть без посторонней помощи. А магазины и вообще вся бытовая сторона жизни? Как справляться самому?» – Вадим понимал, что образ жизни теперь изменится кардинально, кроме того, придется считать каждую копейку, отказаться практически от всего, что не является жизненно необходимым. Среди этих разрозненных мыслей на заднем плане все время билась еще одна: «Света… Светочка… Как жить-то?»

«Родители когда узнают, что будет? Мама и так уже из-за Ленки, из-за внуков вся извелась, чуть до инфаркта не дошло, а теперь еще я добавлю проблем. Отец виду не показывает, но тоже переживает не меньше, если не больше, а ему седьмой десяток пошел, — об этом Медведев тоже не мог не думать. — Заберут к себе, когда все узнают? Наверняка. Но что я там буду делать? Камнем на шее у них висеть?» И опять эхом в мозгу: «А Света… Как без нее? Как с ней?»

Света, если не сидела рядом с ним, то постоянно подходила, что-то спрашивала. Занятый своими думами, он часто отвечал ей невпопад, из-за чего она начинала беспокоиться еще больше. Вадим смотрел на стройную фигуру в костюме голубого цвета, от которого ее глаза казались еще ярче, на тонкую шею с завитками светлых волос, на изящные руки, обтянутые полупрозрачными перчатками.

«Зачем Свете нужен инвалид? Только глазом моргнет – любой из парней посчитает за счастье лечь ковриком у ее ног. Около нее должен быть не калека, а нормальный мужик, который ее на руках носить будет; мне рядом с ней делать нечего, мой поезд ушел, пока я дожидался непонятно чего. А если Света из чувства долга, но скажет, конечно, что из любви, решит взвалить на себя такую обузу?.. Сколько я проживу? Лет тридцать, вполне возможно, а это едва ли не столько же, сколько вся сознательная жизнь, — Медведев похолодел, представив себе проблемы интимно-гигиенического характера, от которых вряд ли сможет избавиться до конца дней. — Самому маяться и Светлану измучить? Нет, никогда, не хочу так… Лучше в петлю, да об этом даже мечтать не приходится, даже это не смогу сделать. Света… Светочка… Без тебя не могу, а с тобой быть не имею права!»

Такие мысли заевшей пластинкой крутились у него в голове. Пристально глядя на Светлану, Вадим, казалось, хотел до мельчайших подробностей запомнить ее облик и очень жалел, что любимое лицо было скрыто под маской и, кроме глаз, он ничего не видел.

Вечером Света должна была передать дежурство Оксане, но у той заболел внук, и она попросила подменить ее.

— Дим, вместо Оксаны Римма будет дежурить. Помнишь ее? Рыженькая такая, — Света решила предупредить Медведева заранее. — Оксана придет завтра в ночь, а во вторник снова я с тобой буду.

— Да кто же вас разберет в такой амуниции, кто рыженькая, кто светленькая, кто черненькая? — Вадим сделал попытку пошутить и выдавил из себя улыбку. — Если не ты, то мне все равно.

В голове у Медведева созрел план, который он обдумывал не один день, и новый график дежурств как нельзя лучше отвечал его намерениям. Римму Вадим встретил равнодушно, терпеливо перенес все вечерние процедуры и даже молча позволил напоить себя ряженкой.

Он дождался Светиного звонка:

— Я уже дома. Ты как?

— Все в порядке, отдыхай, милая. Я тоже сейчас спать устроюсь. Спокойной ночи, хороших снов.

— И тебе, Дим, того же.

Около девяти вечера Римма выключила по просьбе Медведева верхний свет. Он выждал какое-то время и начал отлеплять пластырь на левой руке, которым был зафиксирован внутривенный катетер. Не без труда Вадим выдрал саму трубку и с удовлетворением заметил темное пятно, появившееся на ткани. «Нужно запихнуть простыню подальше под бок, чтобы никто ничего не заметил раньше времени», — эта мысль побудила его к дальнейшим действиям. Медведев дотянулся до телефона и набрал SMS-ку: «Светочка, прости, пойми, так будет лучше для всех», отложил ее отправку до семи утра, прикинув, что к этому времени все должно закончиться. Смерть его не страшила, он думал о ней спокойно, с чувством, похожим на простое любопытство. В отличие от Гамлета, неизвестность его не пугала, зато вполне определенное будущее приводило в ужас.

От напряжения зачастило сердце; Римма заметила это на мониторе и заглянула в бокс:

— Что случилось? — Свет она пока не включала.

— Только начал засыпать, как гадость какая-то приснилась, — Медведев постарался еще больше подвернуть левую руку и промокшую простыню под себя. — Не бегай ко мне каждые пять минут.

— Поставить укол?

— Не нужно, так засну, только не дергай меня из-за ерунды.

— Ладно, не буду тебя тревожить, спи. Если понадоблюсь – вызывай.

Римма вышла, а Медведев решил довести дело до конца как можно скорее. Он нащупал, откуда идут дренажи внизу живота, отодрал пластырь, потянул сразу за две трубки и неожиданно легко вытащил обе. Под рукой появилась влага, но на кровь это не было похоже. «Мало!» – Вадим зацепил одну трубку повыше, снял пластырь, дернул; она, видимо, была зафиксирована чем-то еще, потому что осталась на месте. Тогда Медведев ухватил ее покрепче и рванул из себя изо всех сил. В этом месте сохранилась чувствительность, и ему показалось, что он выдрал из себя приличный кусок внутренностей; от дикой боли чуть не остановилось сердце.

С тихим шелестом отворилась дверь, на пороге показался приземистый силуэт Риммы.

— Опять что-то приснилось? — тихо спросила она. — Давай кольнемся.

— Не надо, — сквозь зубы процедил Медведев, стараясь, чтобы голос звучал нормально. — Отключи этот чертов датчик, не следи за мной.

— Как хочешь, — Римма закрыла дверь.

Вадим левым боком и спиной чувствовал теплую липкую влагу. Лежать в такой луже было довольно противно, но с каждым мгновением это волновало его все меньше. Боль постепенно проходила, тело становилось все легче и легче. Медведев довольно вздохнул – так вздыхают, переводя дух, в предвкушении отдыха после долгой тяжелой работы – и провалился в беспамятство.

Тьма начала понемногу рассеиваться, но Вадим не увидел, а, скорее, ощутил рядом с собой Нечто. Именно с большой буквы, потому что оно было непостижимо огромным, бесконечным, непроницаемым. Рядом с ним Медведев чувствовал себя настолько ничтожным, что уже одно это вызывало в нем доселе никогда не испытанный ужас. Нечто не было враждебным, скорее равнодушным, от него не исходило никакой угрозы, но ужас, именно ужас, а не банальный страх охватывал Медведева. К этому чувству примешивалось еще и недоумение; он знал, что должен что-то сделать с этой необъятностью, но не понимал, что именно: обойти это Нечто, перебраться через него, разрушить? Ответа не было, он чувствовал себя песчинкой рядом с Эверестом, чувство ужаса все нарастало и нарастало, а он не мог ни пошевелиться, ни крикнуть, чтобы избавиться от этого кошмара – где-то в глубине сознания таилось понимание того, что он жив, что это всего лишь бред, порожденный угасающим разумом.

Пробуждение было не менее ужасным – ослепительный свет, бьющий прямо в глаза, огромное помещение, наполненное людьми, раздирающая боль во всем теле и мысль, отчаянным криком пульсирующая в голове: «Не получилось!» Вадим попытался приподнять голову и опять потерял сознание.

Когда он снова пришел в себя, перед глазами были привычные светло-серые стены, неяркий свет, электронные часы под потолком. Боль прошла. Медведев попробовал пошевелиться и не смог двинуть даже рукой. «Уже и руки отказали!» – им овладела паника, но потом Вадиму удалось чуть повернуть голову, и он увидел, что запястья были привязаны к боковинам кровати чем-то вроде широкого эластичного бинта. К невыносимой горечи от неудачи добавился стыд: «Зафиксировали, как психа…»

Раздался слабый шорох, и Вадим увидел Свету.

— Димка, ну как ты мог?! — Голубые глаза наполнились слезами. — Как тебе такое в голову пришло?! Я… я… просто убью тебя за это!!!

Светлана довольно сильно ударила его по щеке и буквально вылетела из бокса, столкнувшись на пороге с Олегом.

— Правильно, Света, так его! — сказал Худяков ей вдогонку и подошел поближе к Медведеву. — Хорош! Нечего сказать! Это ж надо до такого додуматься – дренажи и катетеры из себя выдергивать! Руки тебе повыдергивать нужно, изобретатель хренов! В следующий раз что придумаешь?

— Следующего раза не будет, — тихо ответил Вадим.

— Так я тебе и поверил!

— На вторую попытку у меня духа не хватит, — Медведев закрыл глаза, им овладело безразличие. — Отвяжи меня, это ни к чему.

— Черта с два! Я тебя знаю, ты – безмозглый баран, упертый кретин, ишак бухарский, пока не добьешься своего, что тебе в башку втемяшится, не успокоишься! — Олег обернулся на звук открываемой двери и увидел Кленова. — Сажаем на транквилизаторы, Евгений Петрович? Пусть спит! Иначе толку не будет! Он еще что-нибудь выкинет!

— Подождите, Олег Михайлович, — завотделением мягко отстранил его и присел на стул рядом с Медведевым. — Вы нас всех крайне огорчили, Вадим Дмитриевич. У вас очень неплохая динамика была, вы стали чувствовать себя намного лучше, и я думал через пару недель, самое большее, переводить вас из интенсивной терапии в отделение, а вы нам вдруг такой сюрприз преподносите.

— В том-то и дело, что лучше начал себя чувствовать и стал понимать, что меня ждет в будущем, — Вадим отстраненно смотрел на Кленова. Тому очень не понравился тусклый неподвижный взгляд.

— Как что? — Евгений Петрович снял очки и начал интенсивно их протирать полой халата. — У вас – я смотрел медкарту – прекрасное здоровье, хоть в космос отправляй, вам, несмотря на все полученные травмы, повезло, потому что не был задет ни один из жизненно важных органов. Впереди у вас, голубчик, самое меньшее – сорок лет жизни, а вы решили сейчас поставить на ней точку.

— Какой жизни? На больничной койке? В инвалидном кресле? — Медведев отвернул голову. — Я не представляю, как можно так существовать, жизнью я это никогда назвать не смогу.

— Вы знаете, сколько людей после травм, после болезней живут, будучи не в состоянии самостоятельно передвигаться? И не просто живут – работают, занимаются спортом, создают семьи, рожают детей! Какой вам пример понагляднее привести? Слышали когда-нибудь о Хокинге? Это астрофизик, уже не один десяток лет прикован к инвалидному креслу, у него не только ноги, но и руки не действуют. Он ученый с мировым именем, известный даже неспециалистам благодаря своей деятельности по популяризации науки, пишет книги, читает лекции…

— Я не астрофизик, — у Вадима на миг вспыхнули глаза, когда он перебил Кленова, но это было единственным проявлением эмоций, — я спасатель. У меня в первую очередь должны быть сильные руки, ноги и крепкая спина, когда я кого-то вытаскиваю из-под развалин дома или из сплющенной в лепешку машины. Я все знаю, о чем вы мне рассказываете, но утешиться этим не смогу.

Олег не выдержал:

— В конце концов, наука, медицина не стоят на месте. Четверть века назад ожог более двадцати процентов площади тела вел к летальному исходу, а сейчас даже пятьдесят процентов – не приговор. А про стволовые клетки ты слышал? Какие результаты исследований в этой области – дух захватывает!

— Собираетесь из меня подопытного кролика сделать? — равнодушно спросил Вадим.

— Раз у тебя мозги пылятся без употребления, то ты все равно ни на что другое не годишься, — Олег насмешкой попытался вывести Медведева из состояния мертвящего безразличия, но потерпел фиаско.

— Вадим Дмитриевич, вы о своих родных и близких, о Светлане подумали? — в разговор снова вступил Кленов. — Чудо, а не девушка у вас, сказка, фея самая настоящая, а вы ее решили бросить таким вот диким образом.

— Японцы ее так и называли «Кагуя-химэ», что примерно означает: «Волшебная лунная дева, лучезарная дочь солнца», — добавил несколько некстати Олег.

— Зачем же такой небожительнице нужен полураздавленный червяк? — Вадим смотрел мимо Худякова все тем же неживым взглядом.

— Может быть, мы Светлане самой предоставим решать, кто ей нужен и зачем, — подчеркнуто кротко сказал Олег Медведеву и повернулся к Кленову. — Я – пас, Евгений Петрович. Что будем колоть?

— Подождите, Олег Михайлович, — поморщился Кленов и встал, — что вы сразу: «Колоть, колоть…» Это мы всегда успеем. Я о другом с вами посоветоваться хочу.

Они вышли из бокса. Светлана сидела рядом с Оксаной, которая обнимала ее и что-то тихо говорила. Кленов подошел к ним и ласково погладил Свету по голове.

— Светлана, вы творите чудеса; но не обижайтесь, милая моя, потому что я подожду день-другой и, если Вадим Дмитриевич будет оставаться в таком настроении, приглашу психотерапевта. Не хочу вас пугать, но мне очень не нравится его взгляд.

Света вопросительно посмотрела на него.

— В нем нет желания жить, это очень плохо. Давайте вместе подумаем, как вывести его из такого состояния. Может быть, все-таки вызвать родителей? Как вы считаете? — Кленов, казалось, размышлял вслух. — Почему Вадим Дмитриевич категорически запретил сообщать им что-либо?

— Это отдельная история, не стоит сейчас ее обсуждать, — Олег махнул рукой. — Только как самое последнее средство я могу посоветовать вызвать его мать или отца.

— Я попробую что-нибудь сделать, но не уверена, что у меня получится, — Света печально вздохнула. — Я, к несчастью, вовремя не поняла, что раздражительность Вадима, его несдержанность и, с другой стороны, замкнутость – это чистой воды симптомы эмоционального выгорания, а теперь ко всему этому добавилась тяжелейшая травма. Я предвидела такую ситуацию, старалась предотвратить ее, но, как видите, ничего не вышло.

— Я тоже попробую, — вмешалась Оксана. — У меня свои методы найдутся, не научные, а чисто бабские, но достаточно эффективные.

Медведев лежал, глядя в потолок пустыми глазами, и на вошедшую в бокс Оксану никак не прореагировал.

— Это ты сам такое выдумал?! Или надоумил кто? — Оксана подошла к нему вплотную. — Я была о тебе другого мнения. Оказывается, ты за эти годы изменился не в лучшую сторону, не могла себе представить когда-то, что ты можешь довести девушку до слез. Какой был хороший, добрый мальчик, и в кого превратился?!

— Был, — равнодушно согласился Вадим, — но больше уже никем не буду.

— Что значит не будешь? У тебя вон какая девонька распрекрасная, она уж милого своего на ноги поставит. Ради такой зубами за жизнь должен держаться, а ты что придумываешь?

— Не нужно со мной возиться. Я все знаю, что со мной, я никогда не встану.

— Встанешь, — Оксана уперла руки в бока. — Я в медицине почти тридцать лет, много чего повидала, знаю, что говорю. Ради Светланы, слышишь, ради нее встать обязан. Когда такая девушка говорит, что любит, мертвый и то подняться должен.

— Она не может меня любить, не должна. Говорит так, только чтобы меня утешить, — в тихом голосе Вадима появился оттенок горечи. — Зачем я ей такой нужен? — Голос стал чуть громче. — Почему мне не дали умереть? Все проблемы одним махом решились бы. Не захотели показатели испортить?

— Нет, ты глупеешь прямо на глазах. Света почувствовала, что с тобой что-то неладно, примчалась в клинику в два часа ночи, обнаружила отключенные датчики, тебя в луже крови и подняла всех на ноги. А ты говоришь, что не может она тебя любить! Сегодня уже среда, Светочка ни на минуту отсюда не выходила с того момента, как приехала, себя во всем винит, что не поняла, какой у тебя был настрой! — Оксана покачала головой. — Чего ты, в итоге, добился? И так весь искромсанный, и опять тебя пришлось резать, чтобы снова ставить дренажи. Теперь их пришили так, что уже не выдернешь, как ни старайся. И наблюдение за тобой круглосуточно будет вестись, никого не уговоришь датчики выключить.

— Зря все это. Зачем мне жить? Я не хочу существовать калекой и лучше умру. Света успокоится, в конце концов забудет меня, выйдет замуж, нарожает детей и будет жить нормальной жизнью, которой я ей дать не смогу.

— Да-а, оплеуху Светочка тебе правильно отвесила! Мало еще досталось, я сейчас от себя добавлю, у меня-то рука потяжелее будет, — не шутя, пообещала Оксана, ее черные глаза гневно заблестели. — За каждую Светочкину слезинку тебе десяток пощечин дать нужно.

— Она плакала? — в глазах Медведева появилась боль.

— А ты этого даже и не заметил… Конечно, где уж тебе! Ты такой же эгоист, как все мужики, только о себе и думаешь, упиваешься своим благородством – не хочу портить ей жизнь, уйду, умру, пусть забудет меня. Не знаешь ты ее совсем! Светочка всю жизнь тебя помнить и любить будет, даже если, не дай бог, все пойдет по твоему сценарию, даже если она выйдет потом замуж за кого-нибудь. Счастлива она не будет никогда. Ты ее не любишь и никогда не любил, если так про нее можешь говорить.

— Люблю, — слабым вздохом донеслось до Оксаны.

— Тогда должен все возможное и невозможное сделать, чтобы не плакала твоя любимая, иначе грош цена всем твоим словам!

Оксана еще долго что-то говорила, то отчитывала, то уговаривала его, но Медведев, лежа с закрытыми глазами, уже почти не слушал медсестру. Он отчасти был согласен с ее словами, но будущее пугало его. Жизнь сломалась четко на две равные части – до и после. Страшный вопрос терзал его мозг: «Была бы сейчас возможность выбрать, что предпочел – прежнюю жизнь, но без Светланы, или жизнь рядом с ней, но жизнь калеки?» Нет, он не хотел прежней жизни, по сути, пустой, с «бегом от себя», с попытками заполнить ее риском, алкоголем, сексом, другим подобным допингом, но и не знал, как существовать после того, что с ним случилось. Перспектива полной зависимости от другого человека, пусть даже от любимого и любящего, вызывала ужас. Вадим всегда гордился своей свободой и опасался эмоциональной близости с другими людьми, особенно с женщинами; ему казалось, что он перестанет быть собой, подпустив кого-либо близко к себе, что такого рода слияние двоих в единое целое грозит потерей своего «я» в другом человеке. Это было своеобразной клаустрофобией – по-своему страшно, когда другой человек закрывает весь мир. Медведев подумал о Сергее Томском: тот не испытывал никаких сомнений, ничего не испугался, когда влюбился в Ирину, а с радостью сделал ее центром своего мироздания и был счастлив от этого. Наверное, так и нужно – идти навстречу своей судьбе, ничего не боясь и не раздумывая о том, правильно ли ты поступаешь.

Светлана… Неужели он до сих пор сомневается, боится непонятно чего? Как же поздно пришло понимание того, что Света – его судьба, его вселенная! Сколько лет они были совсем рядом, но ничего не знали друг о друге, ни разу даже не встретились случайно на улице! Сколько времени потеряно! Вадим застонал от отчаяния.

— Что с тобой? Тебе плохо? — на лоб легла легкая прохладная рука.

— Света, прости, — в горле стоял ком.

— Зачем ты так сделал? — очень тихо спросила Светлана. — Ты же поправишься, все будет в порядке. Не веришь мне? Не скоро все заживет, не буду тебя обманывать, не один месяц в клинике провести придется. И боли много еще будет, и разных неприятных процедур, но ты все сможешь вытерпеть, ты же сильный. А я буду с тобой, даже не пытайся меня прогнать, я никуда не уйду.

— Ты так говоришь, чтобы меня успокоить… Не бойся, развяжи меня, больше я ничего с собой не сделаю, — Вадим говорил с большим трудом. — Обещаю тебе… Но не обольщайся насчет меня – я трус, еще на одну попытку я просто не решусь, для этого нужна смелость.

— Смелость нужна для того, чтобы жить, несмотря ни на что. Трусость – уйти, сбежать, хотя бы и таким образом. Я не позволю тебе этого сделать, — голубые глаза туманились слезами, когда Света отвязывала бинт.

— Не плачь, не нужно… — чуть слышно сказал Вадим. Как же хотелось ему обнять Светлану, поцелуями осушить ее слезы, но он не мог даже пошевелить освобожденной рукой – не было сил.

— Я не смогу без тебя, я всегда буду с тобой. В горе и в радости, в болезни и в здравии… — Света тихо шептала эти слова как молитву, — пока смерть не разлучит нас. А я не дам ей этого сделать, я уйду вслед за тобой… — она всхлипнула и, не в силах больше сдерживаться, почти выбежала из бокса.

Медведев непроизвольно рванулся за ней и потерял сознание.

Вадим сдержал слово, он больше не пытался что-либо с собой сделать. На это не было сил, но не было и желания жить. Он лежал, неподвижно глядя в потолок, равнодушно позволял проделывать с собой необходимые процедуры, но отказывался есть и все время молчал. Только Светлана, да и то после многих попыток, могла накормить его и добиться еле слышных односложных ответов: «Нет. Не нужно. Не хочу. Не болит».

Боль на самом деле была. Она зародилась огненной точкой где-то в верхней части живота и с каждым часом становилась все сильнее и распространялась все дальше. Вадим прислушивался к ней с чувством странного удовлетворения, догадываясь, что она несет в себе угрозу для жизни, и почти радовался этому. Теперь для него стало первейшей задачей скрыть изменения в своем состоянии, он не хотел, чтобы кто-то понял, что происходит что-то неладное, чтобы с ним снова начали что-нибудь делать, желая спасти его. Самым главным было, чтобы Светлана, которая находилась около него почти все время, ни о чем не догадалась. Медведев мысленно представил вокруг себя кокон, который изолировал бы его от любого Светиного вмешательства, он терпеливо переносил боль, не выдавая своих мучений ни взглядом, ни вздохом, и ждал того момента, когда перестанет ее чувствовать. Он ждал смерти как одномоментного радикального решения всех проблем.

Единственное, с чем он не мог справиться, так это с нараставшей температурой. Она медленно, но неуклонно повышалась; на все вопросы Вадим, пока мог, отвечал так же коротко, тихо, но твердо: «Ничего не болит. Все в порядке». Были взяты всевозможные анализы, по ним стало ясно только одно – где-то идет сильнейший воспалительный процесс. Олег подумал, что могло произойти обострение язвы, но гастроскопия, принесшая Вадиму дополнительные страдания, не подтвердила подозрений Худякова.

Рассудок уже мутился, но Медведев попытался даже улыбнуться, заметив встревоженные голубые глаза. «Все в порядке, Светочка», — прошептал Вадим, теряя сознание. Больше он не мог себя контролировать, и Светлана почувствовала, как на нее хлынул поток чудовищной боли.

— Олег! — Света еле удержалась на ногах, когда на нее почти физически обрушился этот удар. — Это перитонит!

Она не знала, откуда пришла эта догадка, но Олегу на миг вновь почудились над маской темные жесткие глаза Милицы Павловны.

— Как он мог это терпеть?! — Глаза снова стали голубыми, в них отразилось столько боли, что Худяков содрогнулся. — Где нашел силы не только терпеть, но и поставить такой блок, чтобы я ничего не смогла почувствовать?!

— Идиот!!! Герой чертов!

Олег был вне себя. Он кинулся из бокса, на ходу разговаривая с кем-то по телефону. Светлана услышала обрывок фразы: «…немедленно на стол!» Она положила руки на грудь Медведеву и постаралась забрать себе хотя бы часть той боли, которая терзала его, а ему добавить немного жизненной силы. Вадим начал приходить в себя, но Света почувствовала, что он не хочет принимать от нее энергию, отказывается от помощи. Пересохшие губы шевельнулись:

— Не нужно, Светочка. Отпусти меня…

Она скорее уловила его мысли, чем услышала произнесенные слова, тьма и боль заполняли ее сознание, а Медведев последним невероятным усилием опять установил барьер, не желая делить с девушкой свою муку. Сердце его пропустило удар, другой…

— Нет!!!

Отчаянный мысленный вскрик разорвал ткань мироздания. Разум превратился в острейший клинок, который вспорол завесу, которой Вадим отгораживался от девушки. Два сознания – угасавшее и пылавшее энергией взорвавшейся сингулярности – слились воедино.

— Ты должен жить!!!

— Должен жить? Зачем? — Слабым эхом донеслось до Светланы. И вдруг намного отчетливее, уже не как вопрос, но все еще с сомнением: — Должен жить…

Две души, слившиеся в одну, одни мысли, одни чувства. Не нужно ничего объяснять, все понятно без слов – две половинки нашли друг друга, и больше их не разъединит никакая сила. Сердце забилось вновь.

— Буду жить. — Это прозвучало как обещание.

Больше Светлана ничего не слышала.

Медведева увезли в операционную. Света, отдав Вадиму колоссальное количество энергии, почти без сознания лежала на кушетке и сквозь полузабытье слышала, как Оксана выговаривает ей:

— Нельзя так! Нельзя все свое счастье, всю радость жизни, все свои мысли и надежды сосредоточить на одном человеке. Случись с ним что-нибудь, оборвутся все нити, привязывающие к жизни, и что тогда? Как вдова-индианка живьем пойдешь на погребальный костер? Стоит он этого?

— Стоит!!!

Этот ответ Оксана прочитала в широко раскрывшихся голубых глазах.

— Милая моя, светлая девочка! Знаешь, как тяжело тебе придется? И физически – сколько сил нужно, чтобы ходить за таким крупным мужиком, и морально – не всегда он сможет сдержать раздражение, будет капризничать, как ребенок, будет терять терпение и надежду, обижаться на тебя, на судьбу, на весь белый свет. Месяцы, годы могут уйти на то, чтобы поставить его на ноги. Выдержишь?

— Знаю, все знаю, — Светлана слабо улыбнулась. — Я готова к этому, я смогу помочь ему.

— Вот ведь счастье какое парню досталось! — усмехнулась Оксана. — Миллион по трамвайному билету выиграл, только, по-моему, до сих пор этого не понял.

Ирина Устюгова уже вторую неделю ходила с кашлем, который никак не проходил из-за сырой холодной погоды – в конце марта снег перемежался с дождем, казалось, что на дворе не весна, а глубокая осень. Сергей попытался уговорить ее пойти к врачу, но она, представив себе очередь в поликлинике, отказалась наотрез.

— Вызови завтра врача. — Томский встретил ее у института и отвез домой.

— Сережа, у меня ведь нет температуры, никто вызов не примет, — Ира помотала головой и зябко втянула ее в плечи, напоминая своим видом нахохлившегося воробья.

— А ты скажи, что есть, тридцать восемь и пять, — посоветовал Сергей.

— Врач придет и увидит, что ничего подобного и в помине нет. Представляешь, что мне придется выслушать? Больничный после этого точно не даст.

— Слушай, ну а вдруг у тебя что-нибудь серьезное. Доходишься до воспаления легких, что тогда? — Сергей не отставал от нее. — Давай я в нашей клинике попрошу, послушают тебя и, может, рентген сделают.

— Ладно, посмотрим. Я пока на работе договорилась, что два дня дома посижу, а потом выходные будут; выйду только в понедельник на коллоквиум.

— Правильно, не выходи совсем на улицу в эту мокроту. Что нужно в аптеке или из продуктов, скажи, я схожу куплю. — Сергей открыл холодильник и стал исследовать его содержимое. — Та-ак, колбаса, яйца, майонез, пельмени – классический холостяцкий набор, даже молока нет. Иришик, давай поженимся, тебе тогда придется меня и Лешку кормить, и сама начнешь питаться нормально, а то для кого-то готовишь, а для себя нет.

Затем он обревизовал аптечку.

— Нет, надо за тебя взяться, куда не глянь – одно безобразие. Горчичники, перцовый пластырь, таблетки – больше половины с истекшим сроком действия, пора выбрасывать. Все, я пошел по магазинам, — Томский начал одеваться.

— Сигареты купи, у меня полпачки осталось, — попросила Ирина.

— Вот возьму и не куплю! С таким кашлем еще и курить?!

— Ты что?! — Ирина возмутилась. — От ларингита еще никто не умирал, а без курева я точно сдохну.

Сергей, уже надев куртку, вернулся на кухню и обнял ее.

— Иришик, бросай курить, — попросил он.

— Я попробую, Сережа, но не сейчас. — Ирина жалобно взглянула на Томского, а он неожиданно взял ее, как ребенка, на руки, отнес в комнату и уложил на диван.

— Лежи и не смей вставать. — Сергей достал плед и укрыл Иру по самую шею. — Я приду и начну тебя лечить.

— Сережа, возьми ключи около зеркала, я тебе собрала в комплект и от квартиры, и от тамбура, и от подъезда.

— Ириша… — Сергей не стал продолжать, их глаза без слов все сказали друг другу.

— Долго не ходи, — улыбнулась Ирина и поудобнее устроилась на подушке.

— Я быстро, — пообещал Сергей.

Когда Томский вернулся из магазина и стал открывать дверь, соображая какой ключ от какого замка, из своей квартиры выглянул Ирин сосед.

— Здравствуйте, — вежливо сказал Томский, на миг оторвавшись от своего занятия.

Старик внимательно оглядел пакеты, забитые продуктами, связку ключей в руке Сергея, самого Сергея в мокрой куртке и с влажными волосами.

— Добрый вечер, — поздоровался он, удовлетворив свое любопытство. — Опять дождь на улице?

— Был дождь, сейчас снова снег пошел.

— Как же вы без шапки ходите в такую погоду? Так и заболеть недолго, — сосед решил продолжить разговор. — Ирочка вот, похоже, простудилась. Жена слышала, как она кашляет.

— Не стоит беспокоиться, легкая простуда. Все пройдет, — Сергей наконец-то справился с замком, подхватил пакеты и осторожно закрыл за собой дверь.

«Мой статус повысился, со мной начали здороваться соседи», — усмехнулся про себя Томский. Весь март Сергей два или три раза в неделю бывал у Ирины и подозревал, что соседский дедок примечает, когда он приходит, когда уходит. Что о нем подумают соседи, ему было все равно, но не хотелось, чтобы они перемывали кости Ире.

Вот если бы она согласилась выйти за него замуж! Сергей уже предпринимал попытки поговорить об этом с Ириной, но она каждый раз уходила от разговора под разными предлогами. Томский не мог понять в чем дело, ведь они просто созданы друг для друга во всех отношениях, до того им хорошо вместе. Алешка с Ириной отлично ладят, ни его мама, ни Ирины родители, по его мнению, не должны им препятствовать – ведь не по шестнадцать же им лет.

Сергей вспомнил Ириного отца, его удивительно теплые глаза, вспомнил, как он рассказывал ему и Алешке об экспонатах музея. Ни малейшего высокомерия или брезгливого любопытства, как у родителей первой жены, не чувствовалось в его поведении, только добрый интерес к новым знакомым дочери. Брат Ирины Максим – Томский в очередной раз поразился тому, как тесен мир, — искренне обрадовался ему и повел себя не просто по-дружески, а по-братски.

Сергей снял мокрую куртку и заглянул в комнату. Ирина спала. Журнал, который она взяла почитать, лежал на полу около дивана. Томский на цыпочках прошел на кухню и, стараясь не шуметь, начал разбирать покупки. Потом поставил варить картошку и кинул на сковородку купленные в отделе полуфабрикатов котлеты. Когда все было готово, Сергей пошел будить Иру.

— Просыпайся, малыш, — прошептал он прямо в маленькое ухо, чуть прикрытое каштановыми волосами, и прикоснулся к нему губами.

Во сне ее лицо казалось беззащитно детским, от этого у Сергея появилось неистовое желание уберечь ее от малейшего зла, исходящего от окружающего мира, спрятать в своих объятиях от непогоды, от простуды, от косых взглядов и пересудов соседей, от всего, что могло причинить ей боль. «Воробышек мой милый!» – с нежностью подумал Томский.

— Сережа, — сонно улыбнулась Ира, — я так крепко заснула, что не слышала, как ты пришел.

— А я тихонько, чтобы тебя не разбудить. Пойдем ужинать, я тут немного похозяйничал, ты уж не сердись.

На пороге кухни Ирина изумленно остановилась – на столе стоял приготовленный Сергеем ужин.

— Сережка! Ну кто же на такое будет сердиться?! Ты просто… — она не могла подобрать слов, чтобы выразить свое восхищение.

— Нахальный тип, ты хочешь сказать, — со смущенной улыбкой перебил ее Томский, — который без спросу везде лезет.

— Сереженька, перестань! Ты просто умница, молодец! — Ирина прижалась к нему и поцеловала. — Ты не представляешь, как приятно почувствовать такую заботу!

Из шкафчика под окном – уличного холодильника – Ирина достала две банки с грибами и с ассорти из помидоров и огурцов и протянула их Сергею.

— Открывай, это моя мама вместе с Машей под бабушкиным руководством делают. Я к таким вещам совсем не способна. Меня только к вспомогательным работам допускают: собрать, перебрать, почистить, помыть, порезать.

— Зато ты многое другое умеешь. — Сергей прикоснулся губами к темным волосам. — Только я люблю тебя не за что-то, а просто так. Ты существуешь, я люблю тебя и не могу ничего с собой поделать.

— И не нужно, — улыбнулась Ирина. — Во всяком случае сейчас. Не знаю, как ты, а я просто умираю с голоду от таких запахов!

Ужин на обычной тесной кухне с самой простой едой доставил больше радости, чем романтичное застолье при свечах в изысканном ресторане.

— Я не особый кулинар, — Сергей был рад, что Ира оценила его старания, — но из полуфабрикатов могу кое-что приготовить. Иришик, я тебе всегда помогать буду, ты не думай, что, когда мы поженимся, я только на диване перед телевизором валяться стану. Нельзя сказать, что я мастер на все руки, но всю мужскую работу в доме сделать смогу, кран починить или что еще…

Судя по тому, как удивленно Ирина посмотрела на Томского, она не ожидала разговора на подобную тему или вообще о таких вещах не задумывалась. Тот смутился. «Какой черт дернул меня за язык расхваливать себя!» – с досадой подумал Сергей.

— А я совсем не против, чтобы ты на диване полежал, можно даже прямо сейчас, — рассмеялась Ирина. — Я к тебе под бочок пристроюсь, будем вместе телевизор смотреть или чем-нибудь другим заниматься.

— Это чем же? — хитро прищурился Сергей.

— Тем самым.

— Тем самым, говоришь?! Это я всегда готов! — Сергей оборвал себя: «Опять я хвастаюсь!» – Нет, сегодня мы, в первую очередь, будем заниматься твоим лечением.

Он подхватил Иру на руки, отнес в комнату и уложил на диван.

— Больше вставать сегодня не будешь, — решил он. — Тебе нужно тепло, а в квартире прохладно. Как следует прогреешься, кашель и пройдет. Я сейчас вымою посуду и примусь за тебя!

Томский постарался так же сердито, как это иногда делала Ирина, сдвинуть брови, но тут же не выдержал и рассмеялся – с таким наигранным испугом посмотрела на него Ира.

— Кошмар! Кому я попалась в лапы?! — пискнула она, прячась с головой под плед.

— Мне! — по-медвежьи зарычал Сергей.

Он закутал Ирину в плед и обнял пушистый кокон.

— Держи свой журнал. Почитай, пока я все не сделаю.

Потом он тщательно приклеил горчичники на спину и на грудь, замотал Ирину в большое махровое полотенце, накрыл сверху пледом и прилег рядом, придерживая его рукой.

Больше пяти минут Ира не выдержала.

— Сережа, раскутай меня, я больше не могу. Жжет по-зверски!

— Потерпи немного, я тебе горчичники на салфетку поставил, — Сергей был неумолим. — Алешка и то дольше терпит. Через пять минут сниму.

Пришлось терпеть до конца назначенного срока.

— Ты посмотри, кожа почти не покраснела! Какой прок от полумер? — Томский был готов прилепить горчичники назад. — Тебе нравится болеть?

— Нет. Но мне нравится, что ты мной занимаешься. — Ирина потянулась. — Можешь еще чем-нибудь со мной заняться. Ты догадываешься, о чем я?

Сергей, не раздумывая, мгновенно разделся и забрался под одеяло.

— Не снимай футболку, малыш, — шепнул он, одновременно целуя маленькое ухо, — тебе сейчас нельзя охлаждаться, а мне она не помешает.

— Я, наверное, веду себя неприлично, — задумчиво сказала потом Ирина, обнимая Сергея, — но, как ты говоришь про себя, я тоже ничего не могу поделать. Когда ты рядом, я просто теряю над собой контроль. Пусть это болезнь, я не хочу от нее лечиться.

Сергей радостно улыбнулся:

— У меня такая же болезнь, и сейчас будет новый приступ.

— И у меня! — Ирина прижалась к нему всем телом.

Куда-то исчез кашель, пропали сон и желание закурить, осталась только неистовая страсть, с которой Сергей с Ирой любили друг друга, будто наверстывая упущенное за то время, когда они не знали о взаимном существовании.

— Иринушка, что мне еще для тебя сделать? — Сергей таял от нежности.

— Сереженька, тебе же завтра, то есть уже сегодня, на работу, ты не выспишься!

— Ерунда, у нас завтра дежурства нет, обычный день.

— А вдруг что случится и всех поднимут по тревоге? — Ирина приподняла голову с плеча Сергея и отодвинулась от него. — Ты всегда должен быть в форме, а для этого нужен полноценный отдых.

— Ладно, попробую заснуть, — улыбнулся Томский. — Как командир мой велит, так и буду делать.

Он повернулся на бок, взял Ирину за руку и очень быстро заснул. Разбудил его приглушенный кашель, донесшийся с кухни, хотя Ира, опасаясь потревожить сон Сергея, закрыла за собой все двери. Она сидела на табуретке в одной футболке и пила воду, перед ней лежала целая куча таблеток от кашля.

— Кому было сказано не вылезать из-под одеяла? — Сергей сгреб Ирину в охапку и понес в комнату. — Я тебя весь вечер лечил, а ты с голой попой по квартире шастаешь! — возмутился он и легонько шлепнул ее по этому месту. — Воспаление легких хочешь получить?

— А сам-то? Вообще нагишом ходишь! Тоже простынешь… — не переставая кашлять, еле выговорила Ирина.

— Я, как твоя посуда, термостойкий, меня ни жара, ни холод не возьмут, так что за меня не беспокойся.

— Я тебя боялась разбудить, поэтому не стала в потемках халат разыскивать.

— Чего ты еще боишься, малыш? Какой ерунды? — Сергей уложил ее на кровать и укрыл одеялом.

— Только одного – боюсь потерять тебя. Мне так хорошо, что порой становится страшно – неужели это может продлиться долго? — Ирин голос дрогнул. — Иногда кажется, что это всего лишь чудесный сон, что сейчас я проснусь, а тебя рядом нет, и сладкая греза превратится в кошмар.

— Иришенька, давай поженимся и всегда будем вместе. Не будет никаких кошмаров. — Сергей стал успокаивать Ирину. — Все будет хорошо, я никуда не денусь. Я не могу без тебя, — говорил он в промежутках между поцелуями. — Какие ты видишь препятствия для нашего счастья? Кто нам может помешать? Лешка? Никогда! Моя мама? Она мне не враг. Выбрось из головы все сомнения, доверься мне.

— Да, Сереженька, конечно, — Ирина тихонько всхлипнула в последний раз.

— Ну что, все? Из-за чего плакать-то было? — Сергей погладил ее по голове. — Поворачивайся на бок и спи. И никаких кошмаров. Договорились?

— Договорились.

Сергей тоже повернулся на бок, прижался грудью к Ириной спине и обхватил ее рукой.

— Вот так тебе будет тепло. Спи давай, а утром не вскакивай, я сам разберусь и на кухне, и в ванной. Никуда не выходи, сиди весь день дома и лечись, а вечером я опять тобой займусь.

Ирина заснула, а Сергей только дремал остаток ночи. Он обнимал ее, придерживая одеяло, когда Ира пыталась во сне из-под него выбраться, легко прикасался губами к волосам, слегка повлажневшим от испарины. Иногда она просыпалась и снова начинала кашлять.

— Сейчас я тебе попить принесу. — Сергей, не одеваясь, спешил на кухню, подогревал чайник и возвращался через минуту-другую с кружкой. Ира пробовала и морщилась. — Никакой воды из холодильника! Тебе нужно теплое питье, и я еще немного меду и душицы добавил.

— Сереженька, ты из-за меня всю ночь не спишь, — прохрипела после очередного приступа Ира. — Как ты завтра весь день на работе будешь?

— Не переживай, Иришик, я семижильный, — Сергей забрал у нее пустую кружку. — Мне два часа подремать вполне достаточно. Конечно, если неделю не спать, и я с ног свалюсь, а пару ночей даже не замечу.

— Я в другую комнату уйду, чтобы тебя не будить, — Ирина хотела встать, но Сергей плотно укутал ее одеялом и прижал к себе.

— Не выдумывай, я все равно услышу, если ты снова начнешь кашлять. Когда Алешка еще совсем маленький был, моя мама время от времени забирала его к себе в комнату, чтобы мы могли выспаться, но я все равно даже через стенку слышал, когда он просыпался. Он только пискнет, а я уже к нему бегу, возьму на руки, он сразу и затихнет, даже если мокрый. Смотрит на меня, улыбается, пока я его перепеленываю – памперсов тогда еще не было, — с коротким смешком сказал Сергей. — Не то что Татьяну, маму и то иной раз не успевал разбудить. А мне без тебя плохо будет, страшно, — он снова тихо рассмеялся.

— Какой же ты добрый, Сережка! — прошептала, уже засыпая, Ира. — Я тебя люблю.

— А я тебя.

Сергей поцеловал ее. Маленькая хрупкая фигурка у него под боком, казалось, принадлежала ребенку, но он обнимал восхитительную женщину, которая просто сводила его с ума. В ней сочетались такие противоположные черты, как резкость и мягкость, холодность и страстность; шумная веселость и печальная задумчивость могли сменить друг друга в одно мгновение. «Пускай у нас будет только Лешка, пускай больше никто не родится у нас, — думал с нежностью Томский, — я всегда буду любить тебя вдвойне – и как женщину, и как ребенка. Ты больше никогда в жизни, — дал он слово, — не почувствуешь горечь от того, что у тебя не получилось стать матерью!»

Ирина не могла просто сидеть дома, ничего не делая, и болеть. Если бы не кашель, она посчитала бы себя совершенно здоровой, самочувствие было вполне приличным. Поэтому, когда Сережа Шестаков, изучив результаты анализов из лаборатории, по телефону начал консультироваться насчет некоторых сомнительных цифр, она велела обоим своим дипломникам приехать к ней.

— Куда вы отдавали пробы? — Ирину взяла оторопь от увиденного.

— Мы с местными «санитарами» договорились, у них «плазменник» в лаборатории стоит. — Саша Суворов почувствовал надвигавшуюся грозу. — Они все сделали за два дня и за две коробки конфет.

— Что сделали?! В той лаборатории химики работают или… — Устюгова от возмущения потеряла голос и несколько секунд молча смотрела на разложенные перед ней бланки. — Кто-нибудь сообразил, что в воде с общей минерализацией в двести миллиграммов на литр двадцати миллиграммов лития быть не может?! И вообще, там лития не может быть как такового! Кто-нибудь об этом подумал?!

— Я только сегодня посмотрел на цифры… Баланс не бьет… — еле слышно пробормотал Сережа.

— Твой папа это видел? — осведомилась Ирина.

— Нет.

— Слава богу! Я умоляю тебя не показывать ему этот кошмар, пусть у него останутся хоть какие-то иллюзии в отношении единственного сына, — саркастически заметила Ирина. — Ну куда вы смотрели? Забираете результаты, даже не взглянув на них, а теперь ломаете голову над взятыми с потолка цифрами. Вы понимаете, что такие данные приводить нельзя? Откуда такое количество магния возьмется в воде из скважины, которая пробурена в песчанике? Это же не доломит!

— Я позвоню в Краснохолмск и попрошу, чтобы они переделали анализ, — Саша попробовал спасти ситуацию.

— Ты уверен, что твои «санитары» не вылили остатки проб сразу после вашего ухода? — вздохнула Ирина. — А если не вылили, то где они стоят? В холодильнике? Очень сомневаюсь.

— И что же теперь делать? — убито спросил Саша.

— Теперь, мои дорогие, вы снова поедете на те же скважины, снова отберете пробы и сделаете их сами, старыми добрыми методами, а я вас проконтролирую. Поняли?

Ребята переглянулись и тяжело вздохнули.

— Не вижу энтузиазма, — грозно бросила Ирина.

— Сделаем, — покорно согласился Сережа.

— Это сколько же времени займет! — ужаснулся Саша, вспомнив метод весового анализа.

— Много, — удовлетворенно заметила Устюгова. — В конце концов, от работников лаборатории санэпиднадзора, или как они теперь называются, нельзя ожидать, чтобы они разбирались в гидрохимии, а вы в следующий раз будете на месте внимательно смотреть, что вам отдают, и сразу выяснять все возникающие вопросы.

— Будем… — эхом пообещал сидевший с несчастным видом Сережа, уже представлявший себе длительную процедуру предварительной очистки реактивов.

— Ну и что же с вами делать? — Ирина уже перестала сердиться. — Чаем напоить да пиццей накормить?

Ребята, почувствовав, что небо очистилось от грозовых туч, радостно закивали. Пицца Ирины Владиславовны славилась по всему институту, потому что она не жалела в нее грибов, причем не безвкусных магазинных шампиньонов, а настоящих лесных грибов, запашистых до одури, собранных в окрестностях Белого Лога, где у Устюговых была дача.

За чаем шел мирный разговор об учебе и о планах на будущее. С работой перспективы были довольно туманные. Сокольский, конечно, пообещал взять обоих ребят к себе, однако стабильного заработка предложить им не мог. Можно было поступить в аспирантуру, но аспирантская стипендия была ненамного больше студенческой, да и вопрос дальнейшего трудоустройства оставался нерешенным. Ирина уже думала о том, не позвать ли Сашу с Сережей на работу в Институт экстремальных проблем, но сомневалась, стоит ли заводить разговор об этом сейчас, когда она сама не дала Черепанову окончательного ответа. Ирина задумчиво слушала ребят, когда резкий звонок в дверь заставил ее вздрогнуть от неожиданности.

«Кого там еще могло принести?» – с такой мыслью она пошла открывать.

На пороге, привалившись к косяку, стоял Игорь Егоров, ее бывший муж.

— Привет, — он криво усмехнулся, — не ожидала?

— В общем-то нет, — пожала плечами Ирина.

— Ты хоть иногда вспоминаешь обо мне?

— Очень редко, — сухо ответила Устюгова. От Игоря пахло спиртным и ей совсем не хотелось о чем-то говорить с ним.

— Ну хоть так! — Егоров обрадовался. — А я о тебе думаю очень часто и понимаю, что ты единственная женщина, с которой мне было хорошо.

— Снова развелся? — Ирина уже знала, что может быть причиной для подобных разговоров.

— Катька меня… Короче, я ушел от этой стервы, сам подал на развод и теперь чист и перед законом, и перед своей совестью. Я все оставил ей, даже платка носового с собой не взял! — Игорь то ли вздохнул, то ли всхлипнул, упиваясь собственным благородством. — Ира, я пришел к тебе.

— Зачем?

— Как зачем? — удивился Егоров. — Я хочу вернуться к тебе. Мы прожили вместе десять лет, неужели все это можно так просто забыть?

— Я ничего не забыла, — тихо сказала Ирина.

Игорь понял ее слова по-своему.

— Я тоже! — с энтузиазмом подхватил он и предложил: — Давай вместе вспомним былые деньки! — Егоров обхватил ее за плечи и потянул вглубь квартиры, бормоча при этом одну из своих любимых пошлых шуточек: — Бильярдист срочно ищет лузу, кий и шары наготове…

— Ищи ее в другом месте! — Ирина стряхнула его руку.

— Ира, — заныл Игорь, пытаясь снова обнять ее, — ты нужна мне и как женщина, и как…

— А ты не думаешь, что я могу быть нужна другому человеку? — Ирина изо всех старалась сдержаться, но прикосновения бывшего мужа вызывали в ней судорогу отвращения.

— Что?! — Игорь не поверил собственным ушам. — Ты кому-то нужна? Да какой уважающий себя мужик посмотрит на тебя два раза, воробей ты драный?! — В этот момент он увидел здорового молодого парня, выглянувшего из кухни и поздоровавшегося с ним. — Это кто?!

— Какая тебе разница? — Ирина отвернулась к Шестакову: — Сережа, поставь чайник.

— Это тот самый другой человек? Ты… с этим сопляком?.. — Егоров опешил и вроде бы даже протрезвел.

— Нет, это мой дипломник.

— Так я и поверил! Ты спуталась с молокососом! И не с одним! — Егоров вдруг разглядел на вешалке еще одну мужскую куртку. — Какая же ты тварь!

— Эй, послушайте! — на пороге кухни появились Саша с Сережей.

Ирина не дала им продолжить:

— Мальчики, — она легонько подтолкнула их назад, — посидите, пожалуйста, на кухне, ни во что не вмешиваясь. Все в порядке. Это мой бывший муж.

Ребята переглянулись и нехотя послушались.

— Игорь, — начала примирительно Ирина, — давай поговорим как-нибудь в другой раз. Я себя плохо чувствую, у меня температура, — у нее и в самом деле начался озноб, — уже два дня я не хожу на работу, поэтому ребята пришли на консультацию ко мне домой.

— Знаю я эти консультации! — Игоря пошатывало. — Проститутка!!! Да я тебя сейчас отымею прямо здесь, на глазах у этих младенцев! Проведу вместо консультаций практические занятия!

— Да как вы смеете! — в коридор выскочили возмущенные до предела Саша с Сережей.

— Сидеть! Кому сказано?! — осипшим голосом рявкнула Ирина, втолкнула Шестакова с Суворовым обратно на кухню и захлопнула за ними дверь.

— Тебя, сучка, уже сразу несколько малолеток должны трахать, чтобы ты хоть что-то почувствовала! — зло кривя губы, заявил Игорь. — На мелких пидеров переключилась?!

Ирина, не сдержавшись, дала ему пощечину.

— Вон!!!

— Ах ты шлюха! — заорал Егоров и замахнулся было на нее, но тут же взвыл от боли – кто-то, незаметно вошедший в квартиру, перехватил его руку и заломил за спину.

Из кухни снова вылетели Саша с Сережей и увидели за спиной бывшего Ирининого мужа человека в милицейской форме. Он профессиональной хваткой держал Игоря и почти ласково говорил ему:

— Еще один звук – и ни один хирург твоей рукой заниматься не станет, если только отрезать решит.

— Максим, не марай руки! Выкинь его отсюда, пусть катится! — Ирина открыла настежь дверь в подъезд.

— Именно это я и хочу сделать. — Максим Устюгов, не отпуская руку Егорова, пригнул его и вывел в такой позе на лестничную площадку, где освободил и от души дал пинка.

Игорь слетел на несколько ступенек вниз и, почувствовав себя в относительной безопасности, просто завизжал, давясь от злобы:

— Ты, мент поганый, своим положением пользуешься, формой прикрываешься! Еще пушку свою вытащи! Был бы нормальным мужиком, неизвестно, на чьей стороне был бы перевес!

Максим, уже почти зашедший в квартиру, моментально развернулся к нему, в одно мгновение скинул куртку, расстегнул ремень, на котором висела кобура с пистолетом, и бросил их на пол.

— Я сейчас все с себя сниму и голыми руками тебе покажу, кто из нас нормальный мужик, а кто нет, — пообещал он с нехорошей усмешкой.

Егоров кинулся вниз по лестнице с криками:

— Я на тебя в прокуратуру пожалуюсь!

— Если я еще раз о тебе от сестры услышу или, не дай бог, увижу здесь – яйца оборву и в глотку вобью. Тогда ты вполне будешь своей истинной натуре соответствовать! — рявкнул ему вдогонку Максим.

Дверь соседней квартиры приоткрылась, оттуда выглянул пожилой мужчина, возмущенно глянул на шумное сборище на лестничной площадке, но, увидев милицейскую форму, тут же исчез.

— Классно сказано! — раздался чей-то одобрительный возглас.

Максим разъяренно обернулся на голос. Из открывшегося лифта, опираясь на палку, вышел светловолосый парень, на лице у него была насмешливая улыбка.

— Кто такой? — Устюгов подобрался, как тигр для прыжка.

— Макс, остынь! Это Саня, он вместе с Сергеем работает!

Выражение лица Максима сразу изменилось, он улыбнулся.

— Спасатель?

— Так точно, — Сашка, дурачась, по-польски двумя пальцами отдал честь и протянул руку. — Меньшиков, Александр.

— К пустой голове руку не прикладывают, — насмешливо сказал Максим. — Устюгов, Максим, брат вот этой гражданки, — кивнул в сторону Ирины.

— Что за козел отсюда вылетел? — поинтересовался Сашка после обмена рукопожатиями.

— Мой бывший, — коротко и сухо ответила Ирина.

— Муж?! — изумился Сашка. — Чего ему тут нужно?

— Давай не будем об этом, — с горечью попросила Ирина и добавила: — Сергею, пожалуйста, не говори ничего.

— Вот-вот, пусть этот урод спасибо скажет, что Сергея здесь не было! — Максим чуть не плюнул вслед Егорову. — Его бы тогда отсюда вперед ногами вынесли, причем в разобранном виде. Серега бы мое обещание выполнил и перевыполнил процентов на пятьсот.

— Ну ты и скажешь… — не одобрила брата Ирина.

— Правда, что ли? — Меньшиков явно заинтересовался словами Максима.

Шестаков с Суворовым тоже навострили уши.

— Видел я как-то этого скромника в деле – Рембо может отдыхать, — Устюгов усмехнулся, припомнив первую встречу с Сергеем. — Это он сейчас такой тихий, в мирной жизни.

— Вот оно что выясняется! — Сашка был весь внимание. — Кто бы мог подумать…

— Максим, не сплетничай! — Ирина дернула его за рукав. — Пошли лучше чай пить.

— Думаешь, у меня есть время? — Максим посмотрел на часы. — Я вообще-то на работе, а к тебе по пути заехал картошку оставить.

Только сейчас все обратили внимание на стоявшую около двери большую клетчатую сумку, с какой обычно за товаром ездят «челноки». Устюгов подхватил ее и понес на кухню.

— Потом как-нибудь заберу или сама ее родителям закинь.

— Хотя бы полчаса в день на прием пищи тебе положено? Какая разница – в своем опорнике ты чай пьешь или у сестры на кухне? — Ирина встала в дверях, не пропуская Максима назад.

— Я там просто так чай не пью, а всегда одновременно что-нибудь делаю. Я только что из отдела, у меня с собой пачка рапортов, заявлений и прочей макулатуры десятисантиметровой толщины. На все выходные работы!

— Тем более, посиди спокойно хотя бы десять минут. — Ирина обхватила брата обеими руками и, толкая его всем корпусом, усадила на табуретку. С учетом разницы их габаритов это было довольно забавное зрелище, при виде которого Меньшиков не сдержался и фыркнул.

— Нет, вы мне скажите, — Максим обратился к Ириным студентам и Сашке, — найдется на планете человек, который сможет укротить эту даму?

— Пей чай и не обзывайся!

Перед Максимом оказались большая кружка с горяченным чаем и тарелка с куском пиццы. Одновременно Ирина усадила за стол и двух Саш с Сережей. Меньшиков, принимаясь за пиццу, ухмыльнулся:

— А стоит ли укрощать? Я думаю, что нет. И еще кое-кто, по-моему, так думает…

Он хитро покосился на Устюгову, а она в ответ только махнула в его сторону полотенцем.

Сергею о появлении Игоря Ирина ничего не сказала. Сначала, когда он приехал вечером с работы, разговор пошел о Медведеве, о том, что его едва сумели спасти, о Светлане, которая уже несколько суток от него не отходит, потом рассказал об очередном конфликте Лешки с учителями, из-за чего его вызывают в школу, и Ирине ее скандал с бывшим мужем показался до того ничтожным, что она не стала ничего о нем говорить, в присутствии Сергея просто забыв о своих неприятностях.

— Как твои студенты? — поинтересовался Томский, когда поздно вечером облепил Ирину горчичниками.

— Обормоты, одно слово. Все норовят сделать кое-как, побыстрее, попроще. Диплом для них – что-то несерьезное, игрушки. Апрель на носу, а у них даже фактический материал еще не обработан, роются в куче бумаг и дискет, ничего не могут найти. Чтобы меня еще раз уговорили взять дипломников или курсовиков?! Да ни за какие коврижки! — Ира возмущенно приподнялась, но Сергей мягко придавил ее к подушке.

— Откажешься?

— Откажусь!

— А если обяжут? Поставят перед фактом – вот вам, Ирина Владиславовна, студенты. Куда ты тогда денешься?

— Не поставят! К вам в институт уйду работать!

— Ловлю тебя на слове! — обрадовался Томский. — Сейчас зафиксирую твои показания, а ты под ними распишешься, — пошутил он. — Утешу нашего начальника, а то он из-за Вадима и других ребят весь испереживался, да и ты потом не сможешь отказаться от своих слов.

— А я и не собираюсь, — улыбнулась Ира. — Я решилась.

— Иришик, прими еще одно решение, пожалуйста, — Сергей прилег рядом и прижал ее к себе. — Выходи за меня замуж. Я люблю тебя, я сделаю все, чтобы нам было хорошо.

— Сережа, а как быть…

— Лешка тебя тоже любит, — перебил ее Томский и вдруг запнулся. — Ты его не любишь? — спросил он совсем другим голосом, в котором слышалась горечь. — Тебе не нужен чужой ребенок… — расстроенно вздохнул он, садясь на диване.

— Какой ты глупый, если можешь так думать! — возмутилась Ирина, яростно выпутываясь из-под одеяла и сдирая с себя горчичники. — Он не может быть для меня чужим, он твой сын! Алешка – чудесный мальчишка! Его нельзя не полюбить!

— Не трогай горчичники! — Сергей снова опрокинул Иру на подушки и осторожно придавил ее сверху своим телом. — Все лечение пошло насмарку! Если ты Лешку любишь, в чем тогда проблемы? — недоуменно спросил он.

Ирина вдруг начала смеяться:

— Нет, ты большой оригинал во всем! Начиная со способа знакомиться и заканчивая тем, как ты делаешь предложение! Кому рассказать – не поверят! Облепил девушку горчичниками, спеленал так, что не пошевелиться, не оставил ни малейшей возможности для сопротивления или бегства и заявляет после этого: «Выходи за меня замуж!» – Сергей растерянно слушал ее. — В таком положении согласишься на все только из чувства самосохранения!

— Так ты согласна?! — Томский не поверил собственным ушам.

Ирина, улыбаясь, молча кивнула.

— Нет, правда?!

— Правда.

— Я, действительно, очень глупый, потому что не понял этого сразу!

Сергей вскочил с дивана, затем встал от радости на руки и так прошелся по комнате.

Он задел ногой за притолоку двери, потерял равновесие и с грохотом свалился рядом с диваном. Ирина попыталась вскочить Сергею на помощь, но чуть не упала сама, запутавшись в полотенцах и одеяле, а он уже поднялся с пола и, потирая ушибленное колено, со смехом опустился на диван рядом с ней. Разбуженный нижний сосед начал барабанить по батарее.

— Сережка, дурачок, что ты делаешь? — Ира всхлипнула то ли от смеха, то ли от пережитого испуга. — То из окон прыгаешь, то на голове ходишь!

— Ура! Я – дурачок! — Сергей с хохотом начал собирать свалившиеся с Ирины и разлетевшиеся по дивану горчичники. — Можешь еще отказаться, если жизнь с таким типом кажется тебе слишком беспокойной! Нет!!! Не смей отказываться! Забираю свои слова обратно! Ты уже согласилась, больше я ничего слушать не буду! Со своей стороны, обещаю из окон не прыгать!

— Куда же мне деваться после всего этого?! — простонала от смеха Ирина.

— Никуда не денешься! — пообещал Сергей и вдруг стал серьезным. — В воскресенье я приглашаю тебя в гости, пора тебе с моей мамой познакомиться. Ира, ты что? — Томский заметил нешуточный испуг в глазах Ирины, которая вдруг притихла. — Неужели ты боишься мою маму?

— Она меня не одобрит. — Ирина печально покачала головой. — Я ничего не умею: ни шить, ни вязать, ни готовить, характер у меня строптивый, я не смогу посвятить себя полностью семье, как это сделала твоя мама, я…

— Я все это уже слышал, и, по-моему, ты говоришь ерунду, — остановил ее Сергей. — Я не хочу разбирать тебя на составные части и оценивать: вот здесь добавить не мешало бы, а вот это вообще убрать можно, без этого лучше. Ты для меня, — он запнулся, подыскивая нужное сравнение, — как большой драгоценный кристалл, уникальный, ценный своей неповторимостью и цельностью. Из него можно наделать много маленьких камушков, искусно огранить их, убрать частички с дефектами, а потом собрать из них красивое украшение, которым все будут восхищаться. Но это будет уже совсем не то. Ты понимаешь, — Сергей нежно прикоснулся губами к Ириным глазам, которые изумленно смотрели на него, — человека без недостатков, наверное, вообще любить нельзя. Им можно восхищаться, но он, в какой-то мере, будет пугать своей неестественностью. Я люблю тебя целиком и не хочу задумываться ни над какими деталями. Единственное, о чем я тебя попрошу, — брось курить, Иришенька, пожалуйста. Совсем не потому, что мне неприятен запах табака, я спокойно к этому отношусь, — Томский тяжело вздохнул, — а потому что у меня отец от табака умер.

— Он много курил? — тихо спросила Ира.

— Он вообще не курил и умер не от рака легких, как ты, наверное, подумала, а от цирроза печени. И совсем не пил, — добавил с досадой Сергей. — Он работал технологом, затем начальником цеха на нашей табачной фабрике, иногда чуть не сутками пропадал на работе. Врачи, которые поставили диагноз слишком поздно, потом сказали, что цирроз могла вызвать табачная пыль, много лет попадавшая в организм. Он умер, когда мне исполнилось четырнадцать. Я все понимал, что происходит… — Сергей уткнулся лицом в подушку и долго молчал, а Ира бережно гладила кончиками пальцев его волосы. — Это было страшно видеть, как полный сил цветущий мужчина – я по сравнению с отцом просто задохлик – на глазах превращается в скелет с раздутыми от водянки ногами и животом. Как мама все это выдержала, как не заболела сама, я не понимаю до сих пор, тем более, что я после смерти отца полностью сорвался с тормозов. Меня родители, особенно отец, всегда держали под достаточно жестким контролем, а тут я оказался предоставлен самому себе. Ну и понеслось… — Томский сел и отвернулся от Ирины. Она подумала, что он больше не хочет говорить об этом, но Сергей продолжил: — Не знаю, какой ангел-хранитель уберег меня – из компании, с которой я тогда связался, со временем сели все: кто за драку, кто за угон, кто еще за что. Только случай несколько раз не дал мне влипнуть в какую-нибудь историю – то у мамы поднималось давление, и я вызывал «Скорую» и встречал врачей вместо того, чтобы шататься по улицам, то как-то раз, когда я собрался на закончившуюся резней дискотеку, прорвало батарею, и плясать пришлось дома с тряпками и ведрами, то сам поскользнулся на крыльце и чуть не сломал руку. Из школы меня не выставили после восьмого класса только потому, что, как ни странно, я учился тогда без троек, это уже в десятом классе едва со справкой вместо аттестата из школы не вылетел. Каким чудом поступил в техникум, как сдал экзамены, до сих пор не пойму… Когда я уходил в армию, мама была счастлива, потому что мечтала хоть на какое-то время оторвать меня от тех моих дружков. Надо сказать, в десанте мозги мне вправили, хотя не до конца; единственное, на что хватило ума, — череп в берете не набить! — Томский скосил глаза на плечо с наколкой, на которой из-под купола парашюта яростно скалился то ли снежный барс, то ли леопард, с силой потер его ладонью и опять замолчал надолго, а потом, не оборачиваясь, глухо сказал: — Извини, Ира, мне нужно было рассказать тебе обо всем давным-давно, а не сейчас, когда наши с тобой отношения зашли так далеко.

— Неужели ты думаешь, что я теперь к тебе начну относиться по-другому? Стану меньше любить тебя после того, что я сейчас услышала? Какой дурной!

Ирина села рядом с Сергеем и прижалась к нему.

— Наверное, дурной… Все так, как было раньше? Все по-прежнему? — тихо спросил Томский, обнял ее и, спохватившись, закутал в плед. — Кому было сказано не вылезать из-под одеяла?!

Он усадил Ирину к себе на колени, обхватил ее двумя руками и счастливо вздохнул, когда она ласково потерлась щекой о его плечо.

— Сережа, у вас в армии была… дедовщина? — робко поинтересовалась Ира.

— Можно было получить по шее, если начинал кочевряжиться и не понимал по-хорошему, — усмехнулся Сергей, но, заметив полыхнувший в Ириных глазах ужас, поспешил успокоить ее: — Нет, того, о чем сейчас говорят и пишут, в помине не было! Никаких избиений, никаких издевательств! Нормально было, я даже хотел остаться на сверхсрочную или пойти в военное училище, да маму бросить не мог, она очень ждала моего возвращения. Я раньше часто думал, как сложилась бы жизнь, если бы я все-таки остался в армии. Лучше ли, хуже ли… Кто это может знать? — Томский пожал плечами. — До недавнего времени только рождение Лешки казалось мне оправданием своего собственного существования, но теперь я знаю, что все вело к тому, что я встречу тебя.

— А я тебя, — эхом отозвалась Ирина.

— У нас с тобой получился долгий путь друг к другу, теперь давай будем идти вместе.

Сергей обнимал Иру двумя руками, а ей казалось, что он распахнул свое сердце и обнимает ее всей своей душой, хочет вместить ее в себя всю, и от этого становилось особенно хорошо. Защищенность – вот что чувствовала Ирина, находясь рядом с Сергеем или даже просто думая о нем. Она нежилась в потоках невероятной доброты и заботливости, переполнявших Томского, как бутон, который распускается, ловя солнечные лучи и не боясь ни заморозков, ни резких порывов ветра, ни грубых рук, способных оборвать цветение. Ира думала, что рядом с Сергеем не нужно быть резкой, колючей, готовой ежесекундно дать отпор, можно стать слабой и даже покапризничать немножко, как в детстве.

— Мы будем вместе всегда и везде, — счастливо улыбнулась она. — В это воскресенье я приеду знакомиться с твоей мамой, а в следующее поедем к моим родителям. Кое-кого из нашей семьи ты уже знаешь, так что смокинг можно не надевать.

— Это я в седьмом классе, это после восьмого, а это уже после выпускного, — скороговоркой объяснял Сергей и быстро переворачивал страницы альбома.

Ирина задержала его руку, чтобы лучше рассмотреть снимки. Она поразилась – на фотографиях был сначала подросток, а затем молодой человек, довольно упитанный, с немного сонным взглядом и недовольно-высокомерным выражением лица. Ирина удивленно вскинула глаза на Сергея.

— Угу, это я, — пробурчал Томский. — Вот такой типчик… Сейчас самому противно смотреть на эту рожу. Так и хочется дать по ней хорошенько!

— Сережа! — укоризненно вздохнула Валентина Михайловна.

— Здоровая самокритика, — хихикнул Алешка и, на всякий случай удрав подальше от отца, спросил: — Дембельский альбом достать?

— Леха, не смей! — Сергей подскочил на диване. — Хочешь опозорить меня окончательно?

— Почему? Там такие фотки классные! — Лешка невинными глазами смотрел на взрослых.

— Не хочу я, чтобы этого, как наш командир говорит, павлина в перьях кто-нибудь видел. Стыд и позор, а не фотки! Дурак ведь был абсолютный, а думал, что самый умный и крутой, типа, круче меня только вареные яйца. — Сергей потер плечо, на котором была сделана наколка, будто стараясь стереть ее, и заглянул Ирине в глаза. — Ты говорила, что у тебя на работе печка до тысячи градусов нагревается, я тебе этот альбом принесу, и мы, не глядя, в ней его сожжем.

— Он большой? Альбом этот? Из чего сделан? — деловито поинтересовалась Ирина.

Лешка сразу понял ее мысль, кинулся к шкафу и вытащил толстенный альбом, обтянутый темно-бордовым синтетическим материалом под кожу. Томский выхватил его из рук сына и зажал подмышкой.

— Нет, в печку такой целиком не войдет, — категорически заявила Ирина. — Если только по частям… Нет, — она протянула руку и потрогала обложку, — даже по частям не получится. Не сгорит, а лишь расплавится. Придется показывать.

Лешка взвыл от восторга, ему очень нравились армейские фотографии отца, но слишком редко удавалось их посмотреть. Сергей молча открыл альбом, а Лешка начал подробно комментировать снимки. Он наизусть знал историю каждой фотографии, где и когда она сделана, кто, кроме отца, попал в кадр и как – случайно или же нет. Томский сам уже забыл некоторые детали и теперь иной раз удивленно слушал сына.

Сергей уселся на полу напротив Ирины и смотрел не столько на фотографии, сколько на нее. Валентина Михайловна вздрогнула – ни разу она не видела у сына такого завороженного взгляда, таких счастливых глаз. «На Татьяну ты никогда так не смотрел», — со странным смешанным чувством радости и одновременно ревности поняла она. Мать Сергея не могла не радоваться тому, что сын нашел свою любовь, что Алешка смотрит на будущую жену отца сияющими глазами, но как раз эти взгляды нанесли ей сегодня ужасную рану – вот женщина, которая отнимет у нее сына и внука. Именно ей они начнут доверять свои проблемы, рассказывать вечером о произошедшем за день, а она будет выслушивать их, давать свои советы, еще крепче привязывая этим к себе.

Валентина Михайловна приветливо улыбалась на протяжении всего вечера, но, когда ее никто не видел, кусала губы, чтобы сдержаться. «Разлучница, разлучница…» – шептала она про себя. Татьяна, с которой было столько безобразных скандалов, теперь казалась ей близкой и родной, потому что она не покушалась на душу и сердце Сергея, принадлежавшие матери, ей было вполне достаточно только материальной, физической стороны семейной жизни. Ирине же Сергей отдавался целиком, без остатка, и Валентина Михайловна мгновениями была готова возненавидеть ее.

Когда сын отправился поздно вечером провожать Ирину домой и в очередной раз остался у нее, Валентина Михайловна дала волю слезам. «Что же Сереженька в ней нашел? Ничего женственного, выглядит как подросток, до того маленькая и худая. С первым мужем развелась – значит, характер плохой, — Томская старательно искала, к чему придраться, — десять лет с ним прожила, а если ребенка за эти годы не смогла родить, то, значит, и здоровья нет. Но это, может, и к лучшему, — довольно зло подумала Валентина Михайловна, — Алешенька не будет чувствовать себя обделенным, если у Сережи с Ириной не родится общий ребенок. Пусть она только попробует обидеть мальчика, заберу к себе, не отдам, как сына!»

Она сидела в полумраке на кухне, которая была ее маленьким царством, пила то одни, то другие капли, но все никак не могла успокоиться. «Сама признается, что не умеет готовить, и Сергуша говорит, что она питается как попало. Давно заработала язву себе, а теперь угробит здоровье моим мальчикам. Нужно будет обязать их в выходные приезжать ко мне, буду подкармливать», — строила уже и такие планы Валентина Михайловна, когда на кухне появился Алешка.

— Ба, ты чего тут сидишь в потемках? — зевая, спросил он бабушку. Спросонья он не заметил при неярком свете ее слез. — Чай пьешь? Я тоже хочу!

— Алешенька, почему ты не спишь? — Валентина Михайловна быстро вытерла глаза.

— Да я спал уже, пить после пирогов хочется, дай воды, — без пауз одним предложением высказался Лешка и снова зевнул. — Папа там? — он не стал уточнять, где именно.

— Там, где же еще?! — Валентина Михайловна больше не могла скрывать обиду. — Здесь его больше ничего не держит, ни я, ни ты. Мы ему больше не нужны! Что твой папа в ней нашел? Тебе она тоже нравится. Почему? У тебя ведь есть родная мать, а эта будет тебе мачехой!

Лешка проснулся окончательно.

— Мама, — было заметно, как неохотно он выговорил это слово, — никогда папу не любила, изменяла ему, говорила разные гадости, но он не хотел с ней ссориться из-за меня. Когда я понял, какая она злая, я сам захотел от нее уйти к тебе вместе с папой. А Ирина добрая и умная, они с папой друг друга любят.

— А теперь ты снова хочешь уйти вместе с ним, только уже от меня, — горько прошептала Валентина Михайловна и тут же спохватилась. — Ты почему босиком ходишь? Хочешь ангину заработать? — Она усадила внука к себе на колени и обняла его, закрыв его шалью, которая была наброшена поверх халата. Худые плечи подростка, прильнувшего к бабушке, обострили чувство надвигающейся утраты. — Алешенька, останься со мной, — сквозь навернувшиеся снова слезы попросила она. — Поверь, так всем будет лучше – и тебе, и отцу. — О себе она не стала говорить. — Я боюсь, что там ты почувствуешь себя лишним, папа и так уже меньше внимания тебе уделяет, чем раньше.

— Не-е, ба, это ты зря так считаешь. Он меня после «Атланта» с удвоенной энергией стал воспитывать, у него на все времени и сил хватает – и на меня, и на Ирину. А она, уж точно, в стороне от моего воспитания не останется.

— Вот этого-то я и боюсь…

Лешка понял ее слова по-своему.

— Будет, как в сказке, злая мачеха меня бить-колотить, заставлять учить уроки и мыть посуду, а потом уведет в темный лес и там оставит на съедение волкам, — засмеялся он, — только папа меня вовремя найдет и спасет! — Лешка долго хохотал, а затем высвободился из бабушкиных объятий, напился воды и ушел спать.

Он не придал поначалу значения бабушкиным словам, но когда отец вернулся домой только вечером следующего дня, задал ему вопрос, явно возникший после ночного разговора на кухне:

— Папа, если бы тебе пришлось выбирать между мной и Ириной, с кем бы ты остался?

Томский был поражен не столько словами сына, сколько пронизывающим взглядом его глаз.

— Чего тебе в голову такая муть пришла? Зачем мне выбирать между вами?

— И все-таки? — Лешка решил во что бы то ни стало добиться ответа.

Сергей помрачнел:

— Парень, не дай бог никому встать перед таким выбором!

— И все-таки? — повторил Лешка звенящим от напряжения голосом.

— С бабушкиной стороны ветер дует? — Томский подозрительно посмотрел на сына.

Тот, не говоря больше ни слова и не отрываясь, глядел на отца.

— Можешь не отвечать, — махнул тот рукой, — и так понятно. — Он довольно долго молчал, глядя в пол, а потом поднял глаза на Лешку. — Если бы меня перед таким выбором поставила женщина, я отказался бы от нее, забыл бы о ней, потому что хороший, добрый человек никогда не встанет между отцом и ребенком. Ирина не такая! — Сергей повысил голос. — Она любит тебя и будет любить как родного, потому что ты мой сын… и еще потому, что у нее не может быть своих детей, — очень тихо добавил он.

Алешка до сих пор не задумывался над подобными вещами.

— Разве так бывает? — поразился он.

— Бывает, — кивнул Томский, — только по-разному: кто-то хочет, но не может, а кто-то может, да не хочет.

— Я раньше хотел братика или сестренку, чтобы было с кем играть, — огорченно вздохнул Лешка, — потом перестал, когда понял, что мама этого не хочет.

— Я тоже хотел бы еще такого пацана, как ты, или девочку, — грустно улыбнулся Сергей, — мне вообще-то все равно, но, видно, не судьба. Придется, не распыляясь, все силы бросить на твое воспитание, — пообещал он сыну.

— Вот это я влип! — пробормотал тот в ответ.

Светлана с утра чувствовала себя совершенно здоровой. Она приехала в клинику к семи часам проведать Вадима. После второй операции прошло почти две недели, и в выделявшемся через дренажи содержимом брюшной полости анализы не обнаруживали следов инфекции; с этой стороны все было спокойно, но температура никак не хотела снижаться.

— Еще где-то зараза сидит, — попросту выразилась Оксана, которая почти всю ночь просидела с Вадимом, убаюкивая его, когда он начинал метаться в бреду. — До тридцати восьми температура снизилась, а дальше – никак. Михалыч с Игорьком, — так она за глаза называла Худякова и Федотова, — сегодня какой-то новый антибиотик хотят попробовать.

Медведев лежал в полузабытьи, но когда на горячий лоб легла прохладная ладонь, сразу открыл глаза.

— Светочка, зачем ты пришла? Отдохни хотя бы день, сегодня же Оксана дежурит. Не волнуйся, со мной все в порядке, просто температура опять поднялась. — Вадим постарался успокоить девушку, но из этого ничего не вышло – слишком изнемогшие глаза были у него, и говорил он еле слышно.

«Она особо и не снижалась», — подумала Светлана, а вслух сказала:

— Я уйду на работу к девяти, а пока с тобой побуду. Тормошить тебя не стану, просто посижу рядом, а уж когда приду вечером, займусь тобой серьезно. Смотри, что для тебя Ясуда-сан передал, — девушка показала ему бумажного журавлика. — Это только один из целой сотни, что сделали его жена и Мицуки, они желают тебе скорейшего выздоровления.

— Ладно, постараюсь, — прошептал Медведев, глянув на бумажную фигурку.

Вадим чуть улыбнулся, когда Светлана погладила его по щеке, вздохнув при этом: «Зарос ты, я смотрю, до безобразия, пора привести тебя в порядок», а потом взяла за руку, и очень быстро заснул. Измученный ночными кошмарами, он спал в присутствии Светы спокойно и настолько крепко, что не почувствовал, как девушка тихонько отпустила его руку и вышла из бокса.

Света прибежала в отдел кадров в начале десятого. Виктор Елисеевич уже вскипятил чайник, и почти час расспрашивал о Медведеве.

— Как же так? К празднику дело на поправку шло, Кронидыч наш даже улыбаться начал, и вдруг перитонит какой-то! — сокрушался он. — Два раза, говоришь, резать пришлось? Ох, ну надо же!

— Да, пока Вадима второй раз не разрезали и брюшную полость в растворе какого-то зверского антибиотика не прополоскали, в самом прямом смысле этого слова, все время были гнойные выделения. — Света не стала говорить, что часть кишечника пришлось удалить. — Но температура все еще держится.

— Ничего, Светлана, — попытался утешить ее кадровик. — Он мужик молодой, здоровый, да и ты рядом с ним. Поправится наш командир, громче прежнего орать на всех будет. Только он ведь как? Пошумит, покричит, обругать даже может, а потом ходит, прячется где-нибудь на задворках, переживает, что не сдержался. Да что говорить, ты и сама это поняла.

Света грустно кивнула, соглашаясь, но на глаза вдруг навернулись слезы. От горячего чая ей стало жарко, она открыла пошире форточку и села за компьютер разбирать накопившуюся кучу бумаг. Время близилось к обеду, а глаза продолжали слезиться, лоб оставался влажным от испарины. Виктор Елисеевич несколько раз с беспокойством взглядывал на Светлану и, наконец, выбрался из-за своего стола и подошел к ней.

— Света, да что с тобой, девочка? Успокойся! Нельзя все время думать о плохом! Мне ли тебя учить? Эх ты, сапожник без сапог!

Светлана подняла голову, и Порошин увидел, что она не расстроена, а просто совершенно больна. Он тронул ладонью лоб девушки.

— Да у тебя же температура! Немедленно отправляйся домой, отлежись хотя бы дня три, больничный мы тебе оформим. Если ты с каким-нибудь осложнением надолго сляжешь, хуже будет и для тебя, и для Вадима. Не смей садиться за руль в таком состоянии и, тем более, соваться в клинику, тащить туда инфекцию! Как тебя угораздило простыть? Зачем форточку открывала? — Кадровик налил девушке большую чашку чая. — Здесь у меня смородиновый лист, лесные земляника и малина. Вот тебе целая банка, дома завари, добавь меду и, если хочешь, лимон. Лучше всяких таблеток поможет! А я сейчас найду, кто тебя домой отвезет, нечего служебный автобус ждать. — Виктор Елисеевич набрал один телефонный номер, другой. — Вот незадача – сегодня у твоей группы выходной, никого из ребят нет, то толкутся без необходимости на работе, а как понадобились… — Он в досаде хлопнул по столу ладонью. — Допивай чай и одевайся, я сам тебя домой отвезу.

— Не нужно, сейчас все пройдет. Меня Вадим вечером будет ждать, я обещала, что приду.

— Можно к вам?

После короткого стука отворилась дверь, и на пороге показалась Ирина Устюгова. Она приезжала к Черепанову, который уговаривал ее сменить место работы. Об этом же постоянно заводил разговор Сергей, и Ирина сдалась под двойным натиском и не так давно пообещала Томскому, что перейдет на работу в Институт экстремальных проблем, как только защитятся ее дипломники.

— Неужели пришли оформляться? — вскочил со стула кадровик, которому Ирина тоже очень нравилась.

— Пока нет, — улыбнулась она в ответ. — Я просто так зашла, Светлану навестить, спросить, как Вадим, а то по телефону разговор не тот.

— Света у нас сейчас домой поедет, — Виктор Елисеевич погрозил девушке пальцем, — совсем разболелась девочка, а еще хочет бежать вечером в клинику. Вы на машине? — спросил он Ирину.

Устюгова кивнула, внимательно разглядывая Свету.

— Конечно, я отвезу ее.

— Меня Вадим будет ждать, — повторила Светлана.

— Ты с ума сошла? В таком состоянии ты ему только хуже сделаешь! У него и так инфекция за инфекцией, а ты хочешь еще и грипп добавить?! Быстро собирайся и давай ключи! Где твоя машина? На ней поедем, в моей печка не работает. Промерзнешь, пока будем ехать, еще сильнее разболеешься.

— На стоянке около клиники.

Света потянулась к телефону, но Порошин перехватил ее руку.

— Я в клинику сам позвоню, скажу, что ты заболела, вечером не придешь. Ничего с Вадимом от этого не будет, потерпит пару дней без тебя.

Ирина осторожно вела машину и ворчала:

— Где тебя угораздило так простудиться?

Света сидела рядом, полузакрыв глаза.

— Как Димка будет без меня? Ему плохо, у него температура, — она думала только об этом.

— Света, очнись! Тебя саму впору на койку укладывать! Совсем прозрачная стала! — Ирина возмущенно посмотрела на нее. — Если свалишься, вам обоим хуже будет, но ему – в первую очередь. Поехали лечиться.

Дома у Светланы Ирина не была ни разу, но быстро разобралась, где что находится. Она помогла подруге раздеться и поспешила на кухню. Через десять минут Света лежала под одеялом, а Ира поила ее горячим чаем и расспрашивала о Медведеве, потому что ни о чем другом девушка говорить не могла.

— Это я виновата в том, что произошло! Я простила его, но не хотела помириться просто так! Хотела отомстить, хотела, чтобы он страдал! Я добилась своего! Ты бы только знала, как он изо всех сил старался даже не смотреть в мою сторону, а сам глаз с меня не сводил, пытался внушить самому себе, что ненавидит меня, а я чувствовала, что его тянет ко мне и что ему невыносимо тяжело переносить мое равнодушие, но продолжала мучить его.

— Успокойся, Светик, ты не должна себя ни в чем винить, — Ира обняла ее и почувствовала, что та вся горит.

Она утешала ее, говорила, что Вадим обязательно поправится, что все будет хорошо, они поженятся, у них родятся детишки, жить они будут долго и счастливо. Света задремала, а Ира вышла на кухню позвонить Сергею.

— Сереженька, я сегодня переночую у Светы. У нее простуда с высоченной температурой, да и просто ей очень плохо. Я побуду с ней.

— Я сейчас к вам приеду. — Сергей собирался приехать к Ирине, но ждал ее звонка ближе к вечеру. — Скажи, что нужно привезти? У Светланы какие-нибудь лекарства есть?

— Не знаю, сейчас посмотрю и перезвоню тебе.

После короткого сна Света почувствовала себя чуть лучше. Ирину она застала за изучением содержимого холодильника.

— Ты зачем встала? — Ирина всплеснула руками, когда увидела ее на кухне. — Лежи и не вылазь из-под одеяла! Я разговаривала с Сергеем, он сказал, что приедет, по пути зайдет в аптеку. Я смотрю, что у тебя хозяйство в еще большем расстройстве, чем у меня, — вздохнула Ирина, покачав головой, — конечно, где тебе сейчас им заниматься… Ни времени, ни сил.

— А ради чего? Если Димка не поправится, то и я не смогу жить, — Светлана всхлипнула. — Все ни к чему!

— Что за упадническое настроение?! — Ирина поняла, что так на Свету подействовала болезнь, присоединившаяся к запредельной усталости. — Иди ложись немедленно!

Она обняла расстроенную девушку и повела ее в комнату.

— Меня Сережка взялся перевоспитывать, а я возьмусь за тебя, — пообещала она. — Сейчас сварим курицу, буду отпаивать тебя бульоном.

Примчавшийся к Светлане Сергей хозяйничал на кухне; пока варилась курица, он решил перемыть всю посуду, которая накопилась в мойке. Время от времени появлялась Ирина, наливала очередную чашку чая или искала таблетки.

— Иришик, как ты думаешь, Света не обидится, что я у нее распоряжаюсь, как у себя дома? Я посмотрел – чистой посуды почти нет, вся тут, — он заглянул в наполненную почти до краев горячей водой мойку, — и в холодильнике с остатками.

— Бедной девочке сейчас не до этого, — вздохнула Ира. — Я не понимаю, как она до сих пор не свалилась, по нескольку дней не бывая дома. С Вадимом занимается, а о себе забыла. Нам с тобой нужно взять над ней шефство.

— Да, как-то нехорошо получается, — кивнул Сергей, — то все по очереди клялись ей в любви, а сейчас, по сути, она осталась один на один с этой бедой, мы, вроде бы, ни при чем, в стороне.

— Я останусь со Светой, а ты сходи в магазин, пока там очередей нет, — Ира вновь открыла холодильник, покачала головой и начала на ходу составлять список.

Светлана, как ни плохо ей было, могла думать только о Вадиме. Она несколько раз звонила в клинику и спрашивала о его состоянии.

— Света, угомонись, — терпеливо уговаривал ее Худяков, — лечись сама, Вадима мы без присмотра не оставим. Вместо тебя Римма с Аленой подежурят, я уже договорился. Игорь здесь, да и я послежу за обстановкой.

Вечером позвонил сам Медведев:

— Светочка, выздоравливай поскорей, а за меня не волнуйся, — он еле ворочал языком, но постарался говорить четко и громко, — мне получше.

Вадим сказал неправду – температура к вечеру подползла к тридцати девяти, и он снова впал в полубредовое состояние. Ему мерещилось, что он лежит на скале, которая тверже любого гранита. Под ним был неровный камень, который царапал кожу; когда он провел рукой по простыне, шершавая поверхность наждака оказалась под пальцами. Медведев понимал, что этого не может быть, и только слабо удивлялся такой обостренной чувствительности.

Светлана после звонка Вадима немного успокоилась и даже чуть повеселела.

— Олег говорит, что нужно избавиться от инфекции, дать Димке окрепнуть и потом сделать еще несколько операций.

— Он же и так весь искромсан, насколько я знаю, — удивилась Ирина. — Зачем опять его хотят резать?

— Нужно практически полностью воссоздать мышцы на левой ноге, в брюшной полости Кленов хочет какие-то связки подшить, нервные окончания попробовать восстановить, вслед за тем уже сделать пластику.

— Это ведь не месяц и не два займет! — ужаснулась Ира.

— Полгода, если не больше, — вздохнула Света. — После каждой операции нужно время на восстановление, а то сейчас сделали две с промежутком в несколько дней, а это и наркоз, и кровопотеря, и просто физическая травма, когда тебя пластают вдоль и поперек. Димка до сих пор не может прийти в себя. Когда последний раз давали наркоз, трубкой ободрали горло, он несколько дней вообще не разговаривал, и до сих пор не может есть. Две-три ложки овсянки проглотит, начинается тошнота, а то и рвота, все назад идет, — Света вспомнила мучения Вадима, и слезы опять навернулись на глаза. — Ты понимаешь, он же лежит, и жидкость то и дело попадает в дыхательные пути, хотя я стараюсь повернуть ему голову так, чтобы этого не произошло! Уже начал развиваться бронхит, а если он перейдет в воспаление легких, то это Димку доконает!

— Не будет у него никакой пневмонии, — Ира обняла девушку, — ты ведь не допустишь этого.

— Я ничего не могу сделать, пока сама болею! — всхлипнула Света.

— Тихо, тихо, успокойся, — утешала ее Ирина. — Будешь так расстраиваться, дольше проболеешь, и тем дольше Вадим останется без твоей помощи. Тебе сейчас нужно поправиться как можно быстрее. Сережка сейчас придет из магазина, принесет продукты. Скажи, какие еще тебе лекарства нужно, кроме тех, что он уже купил. Я ему позвоню, пока он не пришел, пусть в аптеку завернет.

— Ира, не нужно! Мне так неловко, что ты возишься со мной, да еще Сергея привлекла. Не дай бог, еще от меня заразитесь!

— Светик, прекрати! — Ирина почти силой уложила ее на подушку. — Сергей сам, без малейшего намека с моей стороны, привлекся. Он не может остаться в стороне, когда кому-то плохо. На прошлой неделе от меня от такой же простуды лечил: горчичники лепил, банки ставил, ингаляции делал, травы какие-то заваривал. Я думаю, — Ира улыбнулась, — помогать людям, быть спасателем – его призвание, о котором он сам до недавнего времени не подозревал. Я просто поразилась, когда поняла, какой он добрый и заботливый, сколько нежности оказалось в таком сумрачном парне, как ему хочется излить ее на кого-то.

— Мне кажется, я понимаю, в чем тут дело, — Света не могла не улыбнуться, увидев любовь в Ириных глазах. — Он рос единственным ребенком, отец умер давным-давно, к жене Сергей особых чувств не испытывал. У него есть только два человека, которым он может отдать свое сердце, — мама и сын, но ему этого мало, потому что сердце у него большое. Я завидую тебе, Ириша, потому что Сергей будет любить тебя всю жизнь, беречь, заботиться; надежность – одно из его главных качеств.

— Вадим тоже такой, — Ирина ласково обняла подругу, — он тебя всю жизнь на руках будет носить, все пылинки сдувать. Я была к нему несправедлива, но сначала он показался мне таким противным! — усмехнулась она, припомнив первую встречу. — Вожак стаи, доминирующий самец, которому все беспрекословно должны подчиняться!

— А из-за чего ты поменяла свое мнение?

— Я увидела его глаза, — задумчиво ответила Ирина. — Тогда, после взрыва в начале января. Это были переполненные беспросветной тоской глаза тяжело раненого, искалеченного почти до смерти пса, который ждет решения хозяина – оставит он его жить или добьет, но любое решение будет принято с благодарностью. Он страшно переживал из-за случившегося, не знал, как извиниться перед тобой, и боялся, что ты никогда не простишь его. Увидев тот взгляд, я поняла, что ошиблась насчет его характера, и мне стало стыдно, я попросила у него прощения. Он просто обалдел от этого, но не стал дуться, и мы помирились.

— А мы не помирились! Я простила его, не сразу, но простила. Если бы я сказала ему об этом, то, может, ничего бы и не случилось! — Света в отчаянии закрыла лицо руками.

— Не взорвался бы «Атлант»? Или Вадим не полез бы на стену, чтобы спасти людей в кафе? Сомневаюсь. — Ирина покачала головой. — Могло получиться и по-другому – он разговорился бы со своим одноклассником, стал рассказывать о тебе, задержался внутри здания и тогда погиб бы или во время взрыва, или под обломками. А так, его отбросило в сторону, и он остался жив, хотя и покалечился.

— Это ужасно, Ира, о чем ты говоришь, но, наверное, ты права, — вздохнула Света.

— Не терзай себя, Светик, — Ирина взяла ее за руку. — В науке всегда проводят «холостой опыт» – воспроизводят все параметры эксперимента, только устраняют тот фактор, влияние которого проверяют. Ни к истории, ни к человеческим отношениям это не применимо. Что произошло, то произошло, тут ничего не изменишь, а вот на будущее повлиять можно. Давай будем как следует кушать, лечиться, короче, приводить себя в порядок, а потом ты со свежими силами возьмешься за Вадима. Он поправится, и у вас все будет хорошо.

Томский, принесший из магазина два огромных пакета с продуктами, просто поразил Светлану. Он очень изменился в последнее время, но, все равно, на работе это был совсем другой человек, сейчас же от всегдашней молчаливой сдержанности не осталось и следа. Сергей был на удивление разговорчив, подробно расспрашивал Свету о Вадиме, внимательно слушал, что она говорила, по-доброму улыбался, озабоченно глядя на нее. Томский обращался с ней как с младшей сестренкой и хлопотал вокруг нее едва ли не больше Ирины, поправлял подушки, укрывал пледом, только что не кормил ее с ложечки. За несколько лет одиночества Света просто отвыкла от того, что о ней кто-то может так заботиться, и сейчас была растрогана до слез, которые пыталась выдать за простуду.

— Света, не плачь, не нужно. — Сергея было не провести. Он вытащил из упаковки салфетку и осторожно вытер ей глаза. — От слез поднимется температура. Лежи под одеялом и никуда не выходи несколько дней. Ира останется с тобой на ночь и побудет завтра днем, а я уж вам мешать не буду. Грубая мужская сила не нужна? — с улыбкой спросил он у появившейся в комнате Ирины.

— Грубая – нет, а без твоей обойтись невозможно, — рассмеялась та.

— Девчонки, говорите, что нужно, — попросил Томский. — Завтра у нас учебный день, поэтому вечером смогу приехать. Давай ключи от машины, — обратился он к Ирине, — пригоню ее прямо сюда или куда скажешь.

— До сих пор удивляюсь, глядя на Сергея, — заметила Ирина уже после его ухода, — вроде никогда не торопится, а все успевает, обо всем помнит, всегда найдет наилучшее решение, но при этом десять раз скажет, что ничего не знает и не умеет.

— Это он подсознательно хочет, чтобы ты лишний раз его похвалила, — улыбнулась Света. — Мы все нуждаемся в одобрении, в поддержке, а мужчины иной раз больше, чем женщины. Не стесняйся лишний раз похвалить Сергея, он этого заслуживает.

— Конечно, в каждом человеке порой просыпается ребенок, которому хочется уткнуться носом в мамину юбку и хотя бы на какое-то время почувствовать себя защищенным от всех проблем и напастей, почувствовать, что кто-то большой, умный и сильный если и не сделает все за тебя, то, по крайней мере, поможет, поддержит, хотя бы просто погладит по голове, — согласилась с ней Ирина и призналась: — По-моему, это мне больше нужно Сережкино одобрение, чем ему мое. Рядом с ним мне так хорошо! Он меня так понимает! Я иногда запутаюсь в словах, сама уже не знаю, что хочу сказать и чего вообще хочу, а он только посмотрит на меня своими зелеными глазами и будто мысли прочитает. Нам даже спорить не о чем, почему-то мы всегда думаем одинаково, причем ни я под него не подстраиваюсь, ни он под меня.

— Ира, ты так любишь его! — радостно вздохнула Света. — Сейчас говоришь о нем и просто светишься.

— Я просто не представляю, как раньше жила без него!

— Ириша, — Света смущенно перешла на шепот, хотя их и так никто не смог бы услышать, — а в плане интима у вас как, тоже все хорошо?

— Мне хорошо с ним во всех отношениях, он просто фантастический мужчина! Сильный, нежный, внимательный! — также шепотом на ухо ответила ей Ирина. — Мне, правда, особо не с кем сравнивать, кроме как с бывшим мужем, который отбил у меня желание не только заниматься сексом, но даже думать об этом. Да я и не хочу Сережку ни с кем сравнивать, благодаря ему я поняла, что значит быть женщиной. Ты знаешь, это счастье – проснуться утром и увидеть рядом с собой любимого человека, прикоснуться к его волосам, очень-очень осторожно, стараясь не разбудить его. Но у меня это почти никогда не получается, — призналась она со смехом, — стоит мне только пошевелиться, как Сережа сразу просыпается, и вид у него при этом такой, будто он не спит давным-давно, глаза совсем не сонные. А иногда он меня будит, но это в том случае, если я сама почти уже проснулась. Сначала губами чуть прикоснется. Я делаю вид, что ничего не слышу и сплю. Тогда он сильнее меня поцелует, может слегка за ухо куснуть, скажет что-нибудь тихонько. После этого я прячусь с головой под одеяло, а Сережка ныряет вслед за мной и начинает целовать, куда дотянется. Поцелуи у него потрясающие – горячие и сухие, а не слюнявые, как у некоторых. — Ира вспомнила бывшего мужа, ее передернуло, но тут же она вернулась мыслями к Томскому и счастливо улыбнулась. — Так хорошо в выходной, когда не нужно вскакивать и мчаться на работу, поваляться в кровати, поговорить о чем-нибудь… А иногда, под утро, толком не проснувшись, можно заняться любовью, в полусне до полуобморока – так это сладко! — и снова отключиться, а потом, окончательно придя в себя, гадать: на самом деле это было или только приснилось. Сережка в таких случаях долго раздумывать не любит и предлагает повторить, чтобы не оставалось никаких сомнений. — Ирина рассмеялась. — Давай-ка спать, подруга, а то мы с тобой заболтались за полночь. Завтра будем интенсивно лечиться, послезавтра приходить в себя, а в понедельник – снова в бой, — спохватилась она, взглянув на блестевшие от любопытства и температуры глаза девушки, — хватит болтать, пора спать. Спи спокойно, ни о чем не думай и просыпайся завтра здоровой.

Ирина закутала Светлану в одеяло точно так же, как ее совсем недавно закутывал Сергей, подоткнула его со всех сторон и ушла в соседнюю комнату. Света заснула не сразу, она сначала думала о том, что рассказала ей Ира, а после представила себя на ее месте, только вместо Сергея был, естественно, Вадим. Ей приснилось, как они вместе шли по берегу моря, о чем-то говорили, смеялись, теплая волна время от времени обнимала их за ноги, а горячее солнце обжигало обнаженные тела. Потом Вадим взял ее на руки и понес в воду, там отпустил, и они поплыли к скале, которая возвышалась над поверхностью.

— Вот это мой дом, — услышала Света голос Вадима, когда они заплыли в просторный грот, — теперь я здесь живу.

— Ты здесь живешь? Зачем? Почему? — Светлана была поражена настолько, что еле могла говорить.

— Разве ты сама не понимаешь? — грустно улыбнулся Вадим. — Я ведь не могу ходить, и лишь в воде не чувствую себя беспомощным. Ноги мне только мешали, вместо них у меня теперь…

Света присмотрелась и увидела сквозь толщу воды хвост, которым оканчивалось тело Вадима, не рыбий, как изображают у русалок, а, скорее, дельфиний, но покрытый мелкой чешуей, как у змеи. Такая же зеленоватая чешуя покрывала почти все тело, за исключением головы и ладоней.

— Димка! Всего полчаса назад ничего этого не было! Что произошло? — закричала в ужасе Света.

— Ты ничего не помнишь? — удивился Вадим. — Прошло три года… У меня уже и жабры прорезались.

— Нет, не может быть! — Слезы отчаяния хлынули из глаз.

— Светик, проснись! Что с тобой? — Ирина еле растолкала девушку. — Что тебе снится?

Светлана, все еще всхлипывая, отрыла глаза. Она была дома, включенный торшер с прикрепленным к нему бумажным журавликом, сделанным Мицуки, осветил знакомую обстановку, Иру, присевшую на край дивана.

— Да ты вся горишь! Тридцать девять, не меньше! — Ирина дала ей термометр.

— Мне сон приснился, — прошептала Света, — про Димку… Ему плохо! Дай телефон!

— Осторожно! Ты сейчас градусник разобьешь! — Ирина протянула ей трубку.

— Спит он, — сказал про Медведева Олег, дежуривший в ночь. — Температура остается высокой, но спит достаточно спокойно. Если что, я позвоню. Ты бы тоже поспала как следует, вместо того, чтобы каждые полчаса за телефон хвататься, — проворчал он. — Наверняка ведь, температура. Мерила?

— Тридцать восемь и семь, — Ирина взяла у Светы термометр и отобрала телефонную трубку. — Я сейчас накормлю нашу девочку таблетками и напою малиной. Если к утру температура не снизится, дам антибиотики. Посоветуй, что лучше из того, что есть в наличии, — Устюгова перечислила несколько названий.

Олег узнал Ирину по голосу и обрадовался, что Света не одна. Он дал ей кое-какие рекомендации, но главным советом остался все тот же – отдохнуть, выспаться. Ира заставила подругу выпить теплого молока, дала ей таблетки и немного посидела рядом, пока девушка на заснула.

Светлана перенеслась во сне на несколько веков в прошлое. Она жила в небольшом рыбацком поселке на берегу моря, раскрашивала глиняную посуду, которую изготовлял ее сосед, и делала украшения из ракушек и кораллов, которые все тот же сосед вместе со своей посудой продавал на рынке. Каждый день, вернее, каждую ночь девушка приходила на берег и ждала Вадима, когда он приплывет к ней. Прошлое, которое осталось в далеком будущем, они не вспоминали, оно казалось им странным сном. Света рассказывала, какие рисунки она придумала, а Вадим приносил ей из глубины диковинные раковины и кораллы. Он все меньше походил на человека – только глаза оставались теми же – и не рисковал днем показываться вблизи берега. За себя Вадим не боялся, он не хотел, чтобы Светлану обвинили в колдовстве и общении с морским дьяволом. А Светлана опасалась, что он может запутаться в рыболовных сетях, когда загоняет туда косяки рыб, его примут за морское чудовище и убьют. Каждый раз, когда по поселку разносился слух, что рыбаки вытащили своими сетями что-то необычное, она в ужасе бежала на пристань, а потом упрашивала Вадима уплыть куда-нибудь на необитаемый остров в теплом море и жить там в безопасности.

— Я не смогу жить без тебя, — отказывался он. — Я не только внешне совсем перестану походить на человека, у меня и разум станет нечеловеческим.

— Я уплыву с тобой, потому что тоже не смогу жить без тебя, — они прижимала к себе мокрую холодную руку, покрытую чешуйчатой кожей.

— Это ведь очень далеко, ты не сможешь доплыть туда даже под парусом.

— Тогда я стану такой же, как ты, — решила Света.

— Только не это! — Вадим с трудом выбрался на камень, на котором сидела девушка, и осторожно прижал ее к себе. — У меня не было выбора, поэтому я и согласился на эксперимент. Никто не предполагал, что я скрытый метаморф, а не настоящий человек…

— Неправда! Ты человек! Настоящий человек!

Светлана проснулась от прикосновения чего-то прохладного и влажного. В первый момент ей показалось, что продолжается сон, и это Вадим дотронулся до ее лица своей нечеловеческой рукой, но рядом с ней сидела Ирина. Она вытерла со Светиных щек слезы, положила на горячий лоб влажную салфетку и неодобрительно покачала головой.

— Опять Вадима во сне видела?

— Он превратился в какого-то крокодила! Весь в чешуе, а вместо ног – хвост! Сказал, что он не человек, а метаморф! — снова разрыдалась Света.

— Ты бы поменьше дурной фантастики читала, вот и не снились бы тебе такие ужасы, — вздохнула Ира. — Постарайся заснуть, а я посижу рядом и растолкаю тебя, если опять начнешь плакать.

Светлана так и металась всю ночь, не в состоянии избавиться от терзавших ее кошмаров. Только под утро, когда температура немного снизилась, она заснула спокойно. Ирина сидела рядом с ней и с горечью думала: «Бедная девочка! Она, оказывается, такая наивная и, несмотря на свою эффектную внешность, невинная, в полном смысле этого слова. Осталась после смерти родных совсем одна и только оправилась от своих потерь, нашла любимого человека, как появилась реальная угроза потерять его. Только бы этого не произошло! Она не переживет, если Вадима не станет! Винит, дурочка, в случившемся себя, и никого рядом с ней нет, кто бы помог… Мы с Сергеем, Олег, ребята, даже Новоселов – это все не то!» У Ирины у самой на глаза навернулись слезы отчаяния и ужаса, когда она вдруг подумала, что нечто подобное могло случиться и с Сергеем. В панике она стала гнать подобные мысли из своего сознания: «Нет, Сережка заговоренный! С ним ничего не произойдет!»

Ирина обняла спавшую Свету и постаралась представить себе, как разгоняет бредовые видения, мучившие девушку. Она задремала сама, и ей приснилось, что Вадим впал в спячку, покрывшись поздней осенью темной очень твердой чешуей, и всю зиму провел в маленьком Светином домике, куда она его еле дотащила, когда окаменевшее тело выбросило ночной бурей на берег. Вадим спал, Света знала, что он именно спал, хотя никаких внешних признаков жизни заметно не было. Настала весна, яркое солнце опалило чешуйчатый панцирь, который начал трескаться и облазить, обнажая нормальную человеческую кожу. С каждым днем жесткий покров отлетал все большими и большими кусками, и вот уже лицо почти полностью освободилось от скрывавшей его маски. Трещины на груди то сходились, то расходились – стало заметно, как Вадим дышит, и Света теперь не отходила от него ни на шаг, мечтая о том миге, когда он придет в себя и откроет глаза, а Ирина все время незримо присутствовала рядом с ними.

Резкий телефонный звонок разрушил странное видение. ««Превращение» Бредбери… Или Азимова? — всплыло откуда-то из глубин памяти. — Самой поменьше фантастики нужно читать!» Ирина схватила трубку и убежала с ней на кухню.

— Нет, Свету не позову, — сердито ответила она Меньшикову, который, узнав от Сергея, что Светлана заболела, кинулся звонить девушке. — Она ночью почти не спала из-за высокой температуры, и сейчас я не буду ее тревожить.

— Конечно, пусть спит! — Сашка не настаивал.

Он расспросил Ирину о том, как чувствует себя Света, а сам рассказал, что у Медведева продолжает держаться температура, и врачи собираются пробовать еще какие-то антибиотики.

— Кто звонил? — еле слышным голосом спросила Светлана у Ирины, когда та вернулась в комнату.

— Санька ваш трезвон поднял, — улыбнулась Ирина. — Нужно было мне телефон отсюда унести, чтобы он тебя не беспокоил.

— Нет, пускай здесь лежит, я сейчас Олегу позвоню. Мне нужно узнать, как Димка.

Худяков сказал Свете то же самое, что Сашка сказал Ирине, и пообещал сообщить ей, если в состоянии Вадима произойдут какие-то изменения.

— Пока все остается на том же уровне, — сказал он и добавил: — Прошу тебя, не дергайся, лечись сама. Чем быстрее поправишься, тем лучше будет для всех.

Температура у Светланы упала до нормальной, и от такого резких скачков – то вверх, то вниз – на нее навалилась страшная слабость. Она спала почти до полудня. Ирина старалась хозяйничать как можно тише, прихромавшего Меньшикова она увела на кухню, приспособила чистить картошку и шикала на парня всякий раз, как только он чуть повышал голос. Света на эти звуки не реагировала, но моментально просыпалась от телефонных звонков и хваталась за трубку. Олег позвонил один раз, сказал, что состояние у Медведева остается таким же, велел Светлане лежать, а Ирине посоветовал отобрать у девушки телефон.

— Не отдает, — вздохнула Ира, кое-как заполучив в свои руки трубку. — Боится, что пропустит звонок от Вадима.

— Провалились бы к черту эти мобильники… — устало вздохнул Худяков, снова услышав голос Светланы, выхватившей трубку у Ирины. — Света, у Вадима я лично забрал телефон, а то он все утро дергался – то собирался тебе звонить, то боялся тебя разбудить. Нагнал себе этими метаниями температуру почти до сорока, пришлось вколоть успокоительное, теперь спит. Сегодня звонков от него не жди, пока дежурю, я ему телефон не дам.

Света немного пообижалась на Олега, потом Сашка отвлек ее своей болтовней. Он все утро рассказывал Ирине о Наташе Новоселовой, но Устюгова слушала его рассеянно, потому что не представляла себе, о ком идет речь, и отделывалась, в основном, междометиями, на что Меньшиков почти не обращал внимания. Света же была совсем другим слушателем, она проявляла горячий интерес и к Сашке, и к Наташе, она знала, какие фильмы, книжки и музыка нравятся ей, а какие игрушки любит Аленка. Светлана совсем не удивилась, когда увидела Меньшикова около себя, только смущенно натянула повыше одеяло, запоздало сообразив, что Сергей вчера тоже видел ее в полупрозрачном белье.

На телефонные звонки отвечала Ирина, клятвенно пообещавшая Светлане отдать ей трубку, если позвонят Вадим или Олег. Она кое-как прогнала домой Меньшикова, который все хотел чем-нибудь помочь, осталась со Светой до воскресенья и уехала домой только днем, когда девушка уже довольно бодро передвигалась по квартире. Светлана чувствовала себя достаточно неплохо, но ее беспокоило то, что она после воскресного утреннего разговора с Олегом больше не могла дозвониться до него.

Олег не выходил из клиники уже больше двух суток, его тревожило все ухудшавшееся состояние Медведева, и врач в такой непростой ситуации не хотел оставлять Игоря одного. В знаниях Федотова как специалиста он не сомневался, но у молодого врача, во-первых, было маловато опыта, а, во-вторых, Худяков пытался на практике использовать полученные от Светланы знания. Он не считал, что традиционная медицина уже ничем не может помочь Вадиму, но все больше и больше склонялся к тому, что необходимо вмешательство иного рода. Пока Света лечилась сама, Олег пытался прикоснуться своим сознанием к сознанию Медведева, передать ему энергию тем же способом, каким он делился с девушкой. Каждая попытка вызывала жутковатое ощущение того, что он заглядывает в глубокий колодец, заполненный чем-то холодным и неподатливым, что отталкивает врача, препятствует его попыткам помочь. И только на самом дне чуть заметно светился слабый огонек, говоривший о том, что Вадим слабо, из последних сил, но все-таки сопротивлялся уходу в небытие.

— Мне кажется, он запустил в своем организме программу самоуничтожения и уже не в состоянии остановить ее, — сказал Олег подошедшему Игорю. — Мы тоже никак не можем повернуть процесс вспять, дело зашло слишком далеко.

— Если бы мы нашли источник инфекции, то можно было бы предметно им заняться, а то ведь остается только одно – наращивать дозировку антибиотиков, гормонов и всего остального в надежде, что наконец что-нибудь поможет. — Федотов, свято веря в традиционные методы, лихорадочно листал толстенный справочник по лекарственным препаратам. — Действуем вслепую!

— Что ты хочешь там найти? Что было возможно раздобыть, мы все испробовали. — Худяков отобрал у него растрепанный том. — Давай сделаем УЗИ, гастроскопию, поищем, в чем дело, кровь почистим, и все остальное, что мы еще можем сделать до понедельника, когда отправим его на томографию.

Обследования не показали ничего нового. Медведев во время всех процедур ни на что не реагировал, со стороны могло показаться, что врачи что-то делают с безжизненным телом. Температура росла, на повышенную дозу антибиотика плохо среагировали почки, начались отеки, и препарат пришлось отменить совсем.

— Не знаю, что и делать, — вздохнул Олег, — давай вызовем Светлану, хотя она сама еще не поправилась. До понедельника ждать нельзя.

— Может, и не стоит ничего делать, — Игорь мрачно посмотрел на него. — Ты видел его глаза? Я иногда думаю, что те, кто говорит об эфтаназии, не так уж не правы. Прекратить его мучить, — он кивнул головой в сторону бокса, где лежал Вадим, — по-моему, это лучшее, что мы сможем сделать. Ты думал, что потом? Он же после таких травм останется инвалидом на всю жизнь… Ты понимаешь, что он нас проклянет когда-нибудь?

— Ты его проклятия боишься?! — рассвирепел Олег. — Или надеешься у Светланы шанс получить, если Вадима не станет?! Эвтаназия!!! — Его кулаки непроизвольно сжались с такой силой, что тонкая перчатка не выдержала и лопнула. Врач сорвал ее с руки и в бешенстве швырнул куда-то в угол. — С такими мыслями тебе ни здесь, в травматологии, ни вообще в медицине не место!

Игорь шарахнулся в сторону от Худякова, а медсестра молча стоявшая в стороне, будто проснувшись, вылетела в коридор.

— Я, по-твоему, законченный подонок? Я боготворю эту девушку и готов ради нее на все, но не на подлость, не на преступление, в конце концов! Уж если Света любит Медведева, то я сделаю все для того, чтобы она его не потеряла, чтобы она была счастлива! Но… ты только представь себя на месте Вадима! — Игорь замолчал. — Я представил…

— Ты – не он, — жестко ответил Олег. — И еще ты забыл про Светлану.

— Что она может сделать?

— Многое, ты сам знаешь. И сейчас, и потом.

Федотов нахмурился:

— Если ты считаешь, что мы уже ничего сделать не можем, тогда звони ей.

Худяков схватился за телефон:

— Светлана, приезжай.

— Сейчас приеду. Совсем плохо? — Света поняла, что просто так Олег не стал бы вызывать ее.

— Нехорошо. Сама-то как? Температура есть?

— Терпимо, не обо мне сейчас речь. Буду через час, раньше не получится.

Из-за вечерних пробок Света добралась до клиники только через два часа. Сидя в машине, застрявшей в очередном заторе, она пыталась успокоить бешено колотившееся сердце. Пульс замедлялся после дыхательной гимнастики, но стоило мыслями перенестись в клинику, сердце сразу же переходило в галоп. Временами ее окатывала испарина – болезнь еще не ушла далеко, а на себя девушка не хотела тратить силы, их нужно было сберечь для Вадима.

В БлИТ – блок интенсивной терапии – Светлана ворвалась на последнем дыхании, но моментально успокоилась, когда вошла в общий зал. Навстречу ей поднялся Игорь и, отвечая на вопросительный Светин взгляд, покачал головой.

— Света, Вадим уходит, — он отвел глаза, — мы не вытянем его. Сепсис, температура все время растет, уже почти сорок два, и ничего не помогает. Мы не можем найти источник инфекции, похоже, что Вадим опять себя блокирует. Олег пытался пробить защиту, но у него ничего не получилось. Может, ты что-то сможешь сделать, попробуй.

Олег был в боксе, он растерянно глянул на вошедшую девушку:

— За три дня развился тяжелейший сепсис, антибиотики, плазмаферез – никакого толку, кажется, что организм сопротивляется любому воздействию, а главное, непонятно, из-за чего произошло такое резкое ухудшение. Мне временами кажется, что только ты одним своим присутствием удерживаешь его в более или менее стабильном состоянии.

Действительно, за те дни, пока Светлана дома лечила свою простуду, произошли разительные перемены в худшую сторону. Вадим лежал страшный, по самые глаза заросший темной щетиной, между не до конца сомкнутыми веками просвечивали белки глаз. Рот был приоткрыт – не осталось сил держать челюсть. Из груди вырывалось тяжелое хриплое дыхание.

Света положила руку на раскаленный лоб.

— Вадим, Димка, — позвала она тихо, но настойчиво, — что с тобой случилось? Дим, ты слышишь меня?

Веки слегка дрогнули, потрескавшиеся губы чуть шевельнулись. Эта едва заметная реакция показала, что Медведев находится в сознании, несмотря на чудовищную лихорадку.

Вадиму давно казалось, что его расплющивает своей тяжестью огромная медуза. Она со всех сторон стискивала тело и пропитывала его ядом, от которого все больше разгорался жар, все сильнее становилась боль. Она волнами разливалась по всему телу, пульсировала со звоном в голове, колыхалась переливчатой пятнистой завесой перед закрытыми глазами. Временами наплывал мрак, свинцово тяжелый и холодный. В этой темноте таилось избавление от боли, от диких красок, острыми иглами пронизывавших глаза и мозг; она манила к себе, притягивала, и Вадим уже почти решил погрузиться в нее окончательно, но мысли о Светлане, о данном ей обещании еще удерживали его.

Иногда Медведеву казалось, что он видит происходящее со стороны: неподвижное обнаженное тело на больничной койке, почти полностью скрытое под повязками и паутиной трубок разной толщины, врачей рядом, которые пытаются с ним что-то сделать. «Сепсис», — донеслось до Вадима. «Это у меня? — слабо удивился он. — Сепсис, сеп-сис, сеп-сис – какое смешное слово…» Тихий шелест голосов вскоре потонул в знакомом звоне и грохоте, боль стала еще сильнее, а Светы, которая избавила бы от нее, рядом не было.

Вдруг что-то произошло. Медуза ослабила свою хватку. Испепеляющий жар расступился, пронзенный серебристым лучом прохладного лунного света, упавшего на лоб. Звенящий грохот в ушах ослаб, и Вадим услышал тихий голос Светланы: «Ты сможешь!» Ему показалось, что он снова превратился в дельфина и, собрав последние силы, стал подниматься из непроглядной глубины наверх. К свету. К Свете…

Да, конечно, к Свете! Это она появилась рядом с ним и заставила медузу отступить. Вадим рванулся, пытаясь избавиться от липких объятий, и приоткрыл глаза. Все правильно – Светлана была рядом, ее легкая рука лежала у него на лбу, свет голубых глаз разгонял мрак, а голос заставлял смолкнуть бешеные колокола.

— Димка, ну что же ты вытворяешь? На пару дней тебя нельзя оставить, чтобы ты чего-нибудь не натворил. Переполошил всех до невозможности! Ну что с тобой делать, поросенок ты этакий?

Неважно, что именно говорила Света. Важно было слышать ее голос, который слабым лучиком пробивался сквозь мрак, наплывавший со всех сторон, вечный мрак, в котором никогда больше не будет света, не будет Светы…

Вадим хотел что-то сказать в ответ, но только шевельнул запекшимися губами. Света прижала к ним палец.

— Тихо, не пытайся разговаривать. Это я так, для порядка, ругаюсь. Сейчас разберемся, что у тебя болит.

Светлана обхватила руками исхудавшую шею, медленно стала опускать их вниз. Подержала какое-то время у ключиц, потом левую руку подсунула под затылок, а правую положила на грудину и замерла, к чему-то прислушиваясь. Олег, стараясь не дышать, на цыпочках вышел из бокса.

Удивительно, но раньше Светлана в состоянии концентрированного сознания воспринимала организм человека как некую геометрическую фигуру, которая вызывала у нее ассоциации с многоцветным ковром, однако понять, какая деталь узора соответствует какому органу, она не могла. Сейчас же она четко видела тусклые оранжевые пятна эрозий пищевода и желудка, яркое оранжево-красное пятно язвы в двенадцатиперстной кишке, желтый абрис печени и правого легкого. Зеленый цвет оставался только у сердца, и то он временами тускнел, терял свою яркость и желтел. Недалеко от сердца пылающим углем рдела нижняя часть левого легкого, с ним почти сливались по цвету левая почка и поджелудочная железа. От этого сгустка огня и боли, казалось, отходили пульсирующие нити, стремившиеся опутать все тело. Светлана постаралась поставить им заслон, отсечь от питавшего их источника. Ей удалось это сделать, нити стали хрупкими и начали рассыпаться в пыль, но на смену им из огненного центра прорастали новые и стремились заставить весь организм пылать красным пламенем.

Игорь сидел перед монитором. Показатели пульса и температуры продолжали гореть алым, но их уровень чуть отошел от критической черты.

Врачи переглянулись.

— Уже не первый раз сталкиваюсь со Светиными способностями и каждый раз становится не по себе. — Олег присел рядом с Игорем. — Она одним прикосновением может вытащить человека с того света. В ее руках поразительная сила, и я часто думаю, какая страшная ответственность порой лежит на ней.

Светлана вышла из бокса. Нет, не Светлана, а Милица Павловна.

— Абсцесс в левом легком, там, где ребро было сломано. Воспаление перекинулось на поджелудочную и левую почку.

— Только этого не доставало! — Игорь буквально схватился за голову. — УЗИ, рентген вот только сделали, ничего не нашли. В легких я тоже ничего не услышал. Ты уверена? — с некоторым колебанием спросил он у Светланы.

— Убедись сам, — коротко ответила она.

Игорь сделал шаг по направлению к двери, остановился, заколебавшись, потом растерянно оглянулся на Худякова, будто спрашивая совета.

— Как можно быстрее нужно убирать гнойник, — Олег тяжело встал. — Я знаю, Света не ошибается. Предлагаю утра не ждать, все сделать сейчас самим.

— Ты с ума сошел? В стерильном боксе заниматься такими вещами!

— Что другое ты можешь предложить? Игорь, пойми, Вадиму от этого хуже не будет, а времени мы можем недопустимо много потерять, если будем ждать до утра или даже сейчас вызывать Кленова. Я всю ответственность возьму на себя и объяснюсь с ним, а бокс потом почистим.

Светлана вернулась к Медведеву, влажным полотенцем обтерла ему лицо и грудь, положила на иссохшие губы марлевую салфетку, смоченную кипяченой водой. «Римма, тупица, полено бесчувственное, — девушка еле сдерживала гневные слезы, — даже таких элементарных вещей от нее не дождешься!»

— Сейчас, милый, сейчас, мой хороший, потерпи немножко, — ласково говорила она Вадиму, — сейчас все сделаем, тебе станет легче, все пройдет.

От Светиного голоса, от прикосновения ее рук медуза съеживалась все больше, пока от нее не осталось одно раскаленное щупальце, присосавшееся к левому боку. Вадим почувствовал, что его освобождают от вытяжки, поворачивают на бок, и ощутил кожей холод металла. Резкий укол – и щупальце стало усыхать, а вместе с ним начала исчезать мучительная боль. Светлана присела рядом и взяла за руку. Вадим начал проваливаться в сон, нормальный сон, а не горячечное полузабытье, которое отнимало последние силы.

— Однако, — только и сказал Олег, глядя в лоток, полный крови и гноя. — Еще бы не развиться сепсису.

Игорь без всяких приборов видел, как на их глазах меняется состояние Медведева – замедляется пульс и успокаивается дыхание, разглаживается лицо, с которого исчезает гримаса непереносимого страдания. Светлана продолжала сидеть в той же позе и как будто не замечала ничего вокруг. Олег тихонько тронул ее за плечо. В ответ она только качнула головой – ничего, мол, оставь меня – и вновь застыла.

К утру температура снизилась до тридцати девяти. Вадим спал, Света все так же сидела рядом с ним. Пришел Олег, привел Кленова, по дороге рассказав ему все события прошедших выходных и минувшей ночи.

Евгений Петрович какое-то время внимательно разглядывал Вадима, потом нащупал пульс и удовлетворенно кивнул.

— Если температура начнет падать резко, немедленно зовите меня. И следите за сердцем.

После этого Кленов обратил внимание на странную неподвижность Светы. Она ни разу не пошевелилась за несколько минут и даже не отреагировала на появление врачей. Евгений Петрович тронул Светлану за руку и удивленно вскинул брови – рука была твердой и неподатливой. Он с беспокойством заглянул девушке в полузакрытые глаза, и в тот же самый миг Света вздрогнула и открыла глаза, будто проснулась. С легким удивлением посмотрела вокруг и, как ни в чем не бывало, поздоровалась с Кленовым и Худяковым.

— Светлана! — завотделением погрозил ей пальцем. — Хоть вы не пугайте нас, бога ради. Как простуда, прошла?

— Все в порядке, Евгений Петрович, за меня не беспокойтесь, — вспыхнули улыбкой голубые глаза.

Кленов с некоторым сомнением покачал головой и вышел из бокса.

— Света, ты всю ночь так просидела и дальше собираешься тут торчать? — Олег озабоченно уставился на девушку. — Хочешь, чтобы и у тебя температура до сорока дошла? Пойди отдохни, а еще лучше – поезжай домой, выспись как следует, завтра утром приедешь. У тебя же у самой болезнь еще до конца не прошла!

— Нет, еще сутки я пробуду здесь. Температура не должна снижаться слишком быстро, — в Свете опять проглянула Милица Павловна, и Олег не рискнул настаивать, а девушка опять впала в свое странное оцепенение.

К следующему утру температура стала нормальной; только тогда Света очнулась и позволила отправить себя отдыхать. Игорь ходил с ошарашенным видом и время от времени грозился выбросить на помойку свой диплом и пойти в дворники.

— Ладно, годик-другой поработаешь, а потом, думаю, тебя все-таки возьмут санитаром в холерный барак, — поддразнил его Олег. — Я к тому времени продвинусь там в старшие санитары и составлю тебе протекцию.

Медведев временами ненадолго приходил в себя, обводил окружающих вполне осмысленным взглядом, но, не видя Светланы, засыпал снова. Сон был глубокий, спокойный, без сновидений. Медуза больше не появлялась. Вадим чувствовал, что Света оставалась с ним до тех пор, пока липкая жаркая тяжесть не исчезла окончательно. Теперь можно было спать и отдыхать от боли, которая так долго терзала его.

Сколько времени так прошло, Вадим не знал. Однажды, еще не открыв глаза, он почувствовал, что Света рядом с ним, поднял веки и был на миг ослеплен голубым сиянием. Хотел сказать ей что-нибудь, но из пересохшего горла вырвался только слабый хрип.

— Молчи, не пытайся пока разговаривать, — сразу отреагировала Светлана и через пару секунд поднесла к его губам ложку с беловатой жидкостью. — Проглоти это, тебе станет легче.

Вадим долго держал густую жидкость во рту, проглотить ее почему-то не получалось. Казалось, что внутри все склеилось и не пропускает даже такую малость. Кое-как он справился с этой задачей; мгновенная режущая боль пронзила его, но тут же ушла. Света внимательно следила за ним и налила еще ложку.

— Еще одну. Теперь больно не будет.

С трудом Вадим проглотил и эту порцию, которая хоть и смягчила засохшее горло, но вызвала сильную тошноту.

— Все, милый, не буду больше тебя донимать, сейчас все пройдет.

«Светка», — хотел сказать Вадим, но первая буква не выговорилась совсем, остальные тоже не очень получились, и в результате вышло что-то, отдаленно похожее на «ветка». Она улыбнулась ему одними глазами, присела рядом и взяла за руку. Пальцы Медведева чуть дрогнули в ответном слабом пожатии. Вадим смотрел на нее и думал: «Светка-ветка… Веточка моя хрупкая, соломинка тоненькая, не отпускай мою руку, не отпускай меня… Сколько раз ты удерживала меня на самом краю, вытаскивала из мрака? Откуда столько сил у тебя берется?» У него самого сил хватало только на то, чтобы молча смотреть на Светлану, ни говорить, ни двигаться он не мог.

Света понимала его состояние и ласково приговаривала, гладя руку: «Ну вот, температура нормальная, значит, дело на поправку пошло. Слабость скоро пройдет, силы вернутся и все будет в порядке». Вадим слушал ее и чувствовал, что снова проваливается в сон. «Спи, набирайся сил. Все будет хорошо», — издалека доносился Светин голос и убаюкивал его.

Силы возвращались слишком медленно, и даже две недели спустя Медведев с трудом мог разговаривать, а при малейшем движении чуть не терял сознание от слабости; в начале марта он и то чувствовал себя лучше. Вадим почти все время дремал, но теперь Светлана то и дело теребила его, разговаривала с ним, пыталась заставить есть.

Однажды утром перед умыванием она критически осмотрела Медведева.

— Побрею тебя завтра, а то уже не столько умываться нужно, сколько причесываться. Настоящая борода отросла.

— Может, так оставим?

— Нет, — отрезала Света, — борода тебе не идет.

— Раз ты так считаешь, давай сбреем, — согласился Вадим.

— Ты чем бреешься? Станком или электробритвой?

— Когда как, но если я здорово зарос, то нужно станком, а еще лучше – опасной бритвой. У меня дома дедушкина где-то лежит, но я ей ни разу не пользовался.

— И я такой не рискну тебя брить, вдруг еще порежу.

Вадим устал от разговора и прикрыл глаза. Света оставила его в покое минут на пятнадцать, потом снова начала тормошить.

— Просыпайся, ты еще не умывался и не ел. Если ночью не заснешь, я тебя усыплять не буду, а укол поставлю.

— Я не сплю, просто лежу. Делай, что нужно, — не открывая глаз, прошептал Вадим.

После продолжительной процедуры утреннего туалета, которая включала в себя не только умывание, Светлана попробовала накормить его.

— Не могу, не лезет, — Вадим после первой же ложки жидкой овсянки отказался есть.

— Дим, так нельзя, нужно есть, хоть понемногу. У тебя желудок скоро атрофируется или сам себя переваривать примется. Ты хочешь, чтобы тебя через зонд кормить стали? — Светлана начала сердиться.

Вадим посмотрел на нее измученными глазами и тихо сказал:

— Я не капризничаю, оно само назад лезет. Мне даже воду сложно проглотить.

Светлана только тяжело вздохнула в ответ:

— Ладно, придумаю что-нибудь. Может, дома какие мысли в голову придут.

Вадим лежал с закрытыми глазами. Света подумала, что он опять задремал и только хотела растормошить его, но тут же услышала:

— Зайди как-нибудь на работе ко мне. В шкафу куртка висит, возьми в кармане ключи от квартиры и карточку. У Зины должны быть мои платежки, забери их, сними с карточки все, что там есть – код на ней записан – и заплати за квартиру, — Вадим открыл глаза и требовательно посмотрел на Светлану. — Не вздумай тратить свои деньги. Пользуйся моей карточкой, поняла?

Странно сочетались строгий взгляд и слабый голос.

— Нашел, о чем сейчас беспокоиться, — удивилась Света. — Хорошо, все сделаю, как говоришь.

— Я проверю, — отозвался Медведев чуть слышно.

— Что-то ты совсем развоевался сегодня, — усмехнулась Светлана.

Вадим слабо улыбнулся. Ему показалось смешным то, что Света сказала про него. Она тоже тихо рассмеялась – сказать «развоевался» про человека, который еле может говорить и не в силах шевельнуть рукой, было немножко неуместно.

— Дома у меня свинарник, ты уж не пугайся, — сказал Медведев извиняющимся тоном после долгой паузы. — Гель для бритья и станок должны быть в ванной, когда сможешь ко мне заехать, тогда и заберешь. Днем раньше, днем позже ты из меня человека сделаешь – без разницы.

Вадим устал и опять надолго замолчал.

Света сидела рядом с ним и радовалась тому, что у него появляются эмоции и даже чувство юмора. Она перебирала его отросшие волосы и отмечала, сколько белых нитей в них появилось. С короткой стрижкой они так не бросались в глаза, но, все равно, полгода назад, когда Черепанов буквально за руку привел Вадима к ней на занятия, седины было намного меньше. Тогда Светлана первый раз смогла как следует рассмотреть Медведева. Они сидели на расстоянии меньше метра друг напротив друга, руки их соприкасались. Света в тот момент подумала, что Вадим, наверное, впервые притронулся к ней; сколько она ни рылась в своей памяти, да так и не смогла вспомнить ни одного случая, чтобы в детстве он хотя бы раз взял ее за руку во время прогулки. Неизвестно, думал ли о таких вещах Вадим, но сердце у него тогда бешено колотилось, он долго не мог успокоиться.

Сейчас он тоже реагировал на прикосновения ее рук: чаще начинало биться сердце, на лице появлялось подобие улыбки. Даже одно появление девушки рядом с собой Вадим чувствовал, выходил из своей обычной полудремы и открывал глаза. Потом он, правда, мог снова заснуть, но тот сон, когда Света была с ним, разительно отличался от болезненного полузабытья, исчезала тоска, переставали мучить кошмары. Сны были легкими, добрыми, чаще всего снилось что-то из далекого детства, когда самой большой проблемой было написать без ошибок диктант, иногда снились еще совсем молодые родители.

Алла Николаевна переживала, что сын изменил своей привычке звонить ей в начале каждого месяца, подробно рассказывать о своих делах и расспрашивать о том, как живут они. Новостей обычно было немного, тем более, что Вадим особо о своих проблемах не распространялся, но все равно даже это немногое надолго занимало ее внимание, а сейчас вдруг образовалась пустота. После отпуска, когда он в начале февраля на неделю приехал к ним в гости, Вадим позвонил только один раз, буквально в двух словах поздравил с весенним женским праздником и, сославшись на занятость, закончил разговор через минуту. Алле Николаевне показался немного странным его голос, будто что-то мешало сыну говорить. «Может, зубы лечил или удалял, — с сомнением подумала она, — а может, выпил по случаю праздника». Больше звонков от него в марте и не ожидалось, но, когда в начале следующего месяца Вадим так и не позвонил, Алла Николаевна выждала неделю, взяла инициативу в свои руки и попробовала дозвониться до него. Домашний телефон не отвечал, мобильный выдавал сообщение, что абонент временно недоступен, а при попытке набрать номер рабочего телефона, что в свое время сын категорически запретил ей делать, она услышала в трубке: «Набранный номер не существует». Алла Николаевна связалась со своей давнишней подругой и Валентина Анатольевна раздобыла новый телефон службы спасения, но сколько раз мать Вадима ни звонила туда, ей отвечали примерно одинаково: «Вадима Дмитриевича сейчас нет. Он в отъезде». Заподозрив, что сын попросил сослуживцев таким образом избавить его от внимания назойливых поклонниц, она однажды представилась в надежде, что трубку передадут ее Вадику. На том конце провода возникло секундное замешательство, но ответ был таким же: «Вадима Дмитриевича, к сожалению, сейчас нет. Что ему передать?» «Передайте, что его мать звонила», — сухо ответила Алла Николаевна и повесила трубку. Прошла еще неделя, но сын так и не позвонил. Она все больше беспокоилась и терялась в догадках, что могло произойти. Дмитрий Алексеевич к середине апреля каждый день только и слышал об этом.

— Успокойся, мать, ему не пятнадцать лет. Может, действительно, куда уехал. В Китае и еще где-то в Азии, я слышал, землетрясения произошли, туда со всего мира спасателей отправляли. Не удивлюсь, если он там.

— Что ты пытаешься успокоить меня такой ерундой? Позвонить он мог? Два слова сказать? — Алла Николаевна теперь обиделась уже на мужа. — Военная тайна какая-то! Все засекречено!

Дмитрий Алексеевич сначала только пожимал плечами, но, в конце концов, не выдержал:

— На следующей неделе, когда буду возвращаться с московской конференции, заеду к нему, на месте узнаю, в чем дело. Если этот паршивец никуда не уезжал, я ему уши надеру! — пообещал он.

Когда Медведев-старший по примеру жены попробовал обзвонить все имевшиеся телефоны сына, он получил тот же результат. На работе мужской голос очень вежливо, но твердо сообщил, что Вадима Дмитриевича сейчас на месте нет, когда будет – неизвестно, и предложил передать ему сообщение. Раздосадованный Дмитрий Алексеевич поехал к сыну домой, мучаясь страшным подозрением, что сын впал в запой, и на работе его «прикрывают» таким образом. Подобные мысли никогда раньше не пришли бы ему в голову, но, будучи на конференции, он услышал от коллеги сходную историю об одном заведующем лабораторией, к тому же Дмитрию Алексеевичу вдруг вспомнился рассказ жены о находках в квартире сына, отнюдь не порадовавших ее.

На звонок в дверь никто не отозвался, Дмитрий Алексеевич нажал на кнопку еще раз и подержал подольше. Из квартиры сына не донеслось ни звука, зато приоткрылась соседняя дверь. Оттуда выглянула девочка лет пяти и сообщила:

— Дяди Димы нет.

— А где он, ты не знаешь? — спросил у ребенка Дмитрий Алексеевич.

— Он болеет, — почему-то шепотом ответила девочка.

В этот момент на пороге показалась фигура молодой женщины с маленьким ребенком на руках.

— Татка, ты что тут делаешь? С кем болтаешь? — Она схватила девочку за руку и потянула в прихожую, собираясь закрыть дверь.

— Подождите минутку! — Дмитрий Алексеевич задержал ее. — Я отец вашего соседа.

В подтверждение своих слов он полез было за документами, но женщина остановила его.

— Бросьте эти формальности, я и так вижу, как вы похожи.

— Мы с матерью в другом городе живем и больше месяца от него никаких вестей не получаем. Вы знаете где он, что с ним?

— Он получил травму в «Атланте», сейчас лечится в институтской клинике, — не углубляясь в детали, ответила Лена – дочка Марата и Зины Кузьминых.

— Я никак не могу до него дозвониться, мобильник отключен постоянно. Вы мне не подскажете телефон этой клиники? Я бы с врачами поговорил, выяснил, что и как, — такого поворота событий Дмитрий Алексеевич не ожидал.

— Заходите и раздевайтесь, — Лена пригласила его внутрь. — Давайте, я вам сейчас чаю налью и пойду искать, где у матери – она там же в поликлинике работает – рабочие телефоны записаны. Жаль, что она на несколько дней уехала, вы бы у нее сами все узнали. У нее и ключи от квартиры Вадима где-то лежат. Ой, да что же я? — Она хлопнула себя по лбу. — Сейчас ей позвоню и все выясню.

Идея была хороша, но мобильник оказался недоступен, и Лене пришлось самой разыскивать и нужные телефоны, и ключи. Минут через пятнадцать все телефоны были найдены, а вот ключи были спрятаны в неизвестном месте.

— Да бог с ними, с этими ключами! — Дмитрий Алексеевич остановил ее поиски. — Не ищите, у меня вечером поезд, а сейчас я поеду к сыну, только попробую еще раз позвонить ему.

Он вытащил мобильник, но Лена переставила с холодильника на стол телефон.

— Звоните с этого, что лишние деньги тратить?

Сначала Дмитрий Алексеевич позвонил в справочную. «Состояние стабильное, температура нормальная», — голосом, неотличимым от синтезированного компьютером, ответила ему женщина и повесила трубку. Медведев-старший, не надеясь особо на удачу, набрал номер сына и после нескольких длинных гудков, уже собираясь дать отбой, вдруг услышал его голос.

— Привет, сынок, ты где сейчас? — изо всех сил стараясь сдержаться, спросил он.

— Папа, это ты? — В голосе Вадима слышалось сильное удивление. — Привет! Что-то дома случилось? Ты откуда звонишь?

— Ничего дома не случилось, не заговаривай мне зубы! Я от твоих соседей звоню, тебя разыскиваю!

— Папа, я в командировке, причем далеко, в ближайшие дни не вернусь. Ты надолго приехал?

— Нет, не надолго, но мне хватит времени выдрать тебя, как сидорову козу! Я все знаю! Хватит врать! — Дмитрий Алексеевич рассвирепел, как, наверное, никогда в жизни. — В командировке он! Мать с ума сходит, а он хоть бы соизволил позвонить, два слова сказать!

— Я не мог, — очень тихо ответил Вадим, но его отец не заметил этого.

— Что значит не мог?! — Медведев-старший взревел. — Я сейчас до тебя доберусь, ты у меня получишь!

Он еще долго распекал сына, как маленького мальчика, обещая надрать ему уши, отказаться от него, запретить приходить на свою могилу и на могилу матери, куда Вадим старательно загоняет своих родителей.

— Я сейчас приеду, жди! — грозно закончил Дмитрий Алексеевич.

— Сюда не пускают никого.

На эти слова сына Медведев-старший сначала не обратил внимания, но потом задумался над ними, пока автобус стоял в пробках на всем пути до клиники. В другое время Дмитрий Алексеевич с интересом оглядывал бы те места, где немало лет проработал, а какое-то время даже жил. Изменилось очень многое, выросли современные здания, вокруг которых вместо полувытоптанного леска даже сквозь весеннюю непогоду угадывался с умом разбитый парк.

«Почему не пускают? Опять карантин, как в госпитале в прошлом году?» – отец Вадима решил сначала подойти к лечащему врачу или, что было бы лучше, к заведующему отделением и пожалел, что не догадался узнать, в каком отделении лежит сын. Пришлось выстоять очередь к окошку. Ни про какой карантин разговоров не было слышно, но в справочной категорично заявили: «Посещения запрещены!»

Почти силой Дмитрий Алексеевич прорвался к завотделением сочетанной травмы, ему повезло, что тот еще был на месте. Он увидел перед собой невысокого пожилого врача в старомодных очках с толстыми линзами в массивной роговой оправе. Гнев и раздражение внезапно стихли, лишь только они обменялись приветствиями и парой фраз.

— Сейчас состояние стабилизировалось, особого повода для беспокойства нет, — Евгений Петрович смотрел прямо в глаза Медведеву-старшему, когда говорил это. — Единственное, что нас тревожит, это время от времени вспыхивающая инфекция, иммунитет да и весь организм ослаблены очень сильно, поэтому мы и держим на данном этапе вашего сына в изолированном боксе. Пока его состояние не позволяет разрешить никакие посещения, придется подождать, Дмитрий Алексеевич.

— Я из другого города приехал всего на несколько часов, там мать неизвестно что вообразила, — Дмитрий Алексеевич опять начал горячиться. — Я не могу так просто уехать, не повидав его и не сказав пару ласковых по поводу его поведения. Пожалуйста, я очень прошу вас, хотя бы пять минут. Мне этого времени хватит, чтобы разобраться по-отцовски с этим паршивцем.

Кленов долго молчал, было заметно, что он колеблется, принимая решение.

— Хорошо, пять минут.

Евгений Петрович поднял трубку телефона.

— Олег Михайлович здесь? А кто сегодня? Хорошо, я сам Игорю Николаевичу позвоню.

Кленов сделал еще несколько звонков. Медведев-старший не слушал, с кем и о чем он говорит, он обдумывал все, что узнал, и никак не мог успокоиться. Он не обратил внимания, как в кабинет вошел высокий молодой врач.

— Игорь Николаевич, к Вадиму Дмитриевичу его отец приехал. Подыщите у Худякова, во что Дмитрию Алексеевичу переодеться, и на пять минут разрешим им увидеться.

Черные цыганские брови пришедшего врача от возмущенного удивления исчезли под копной курчавых волос, выбивавшихся из-под шапочки. Евгений Петрович не дал ему ничего возразить:

— Под мою ответственность.

Федотов молча, в душе явно не соглашаясь с руководством, кивнул головой:

— Пойдемте, я дам вам костюм.

Медведев-старший был вынужден раздеться до белья, но принесенный костюм оказался все равно тесноват. На голову пришлось натянуть шапочку, собранную резинкой в подобие берета, лицо закрыть маской. На руки ему натянули тонкие резиновые перчатки, но несмотря на это велели ни к чему не прикасаться. Это добавило раздражения, и он приготовился все высказать сыну.

— Пять минут, не больше! — Игорь открыл бокс.

Дмитрий Алексеевич шагнул внутрь.

— Где этот пар… — он запнулся на полуслове.

Больше всего Медведева-старшего поразила страшная худоба сына. В глаза бросилась лежавшая поверх простыни рука, которая казалась высохшей рукой мумии – кости, обтянутые сухой темной кожей. Дрогнувшим голосом он тихо спросил:

— Вадька, сынок, что с тобой случилось? — Дмитрий Алексеевич не называл так сына, примерно, с семилетнего возраста, но сейчас это как-то само собой вырвалось.

— Да так, папа, помяло меня немножко. — Вадим смог чуть повернуть голову.

— Ты это называешь «немножко»?

Дмитрий Алексеевич был в шоке, разглядев и черные круги под глазами, и ввалившиеся щеки, и остро торчавшие под простыней колени, и вытяжку, и какие-то трубки, местами высовывавшиеся из под простыни, и катетер в подключичной вене.

— Раз живой – значит «немножко»… — Тень усмешки промелькнула в глазах Вадима.

— Почему же нам никто ни о чем не сообщил? Ни слова!

— Я так просил. У вас, у мамы особенно, забот с Ленкой, с внуками выше головы. А тут еще я… Ты вспомни, как она в прошлом году из-за моего ребра переживала. Что бы сейчас с мамой было… — сказал Вадим чуть слышно.

— Так-то оно так, но все равно это неправильно. Как тебе такое в голову могло придти? Не маме, так хотя бы мне позвонили, сказали, что произошло. Мы бы что-нибудь придумали… Так не должно быть… Родных рядом никого… Как же ты тут один? Кто за тобой ухаживает? — Медведев-старший говорил сбивчиво – он не мог спокойно смотреть на сына.

— Я не один, папа, не волнуйся, у меня есть Света. Она тут со мной нянчится, как с младенцем.

— Какая Света?

— Медведева. Не помнишь ее? Ленкина подружка школьная, — Вадим позвал: — Света, ты здесь?

Подошла медсестра в голубом костюме, которая с самого начала находилась в боксе, но Дмитрий Алексеевич почти не обратил на нее внимания. Медведев-старший недоуменно глянул на девушку.

— Светлаша, сними на минутку свою паранджу, от этого у меня бубонная чума не начнется, — попросил Вадим. — А то в таком наряде папа тебя никогда не узнАет.

Света сняла маску и шапочку, заколка сама собой расстегнулась, и светлые волосы рассыпались по плечам.

— Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич, — улыбнулась она. — Вижу, все равно не узнаете.

— Вот теперь узнаю, хотя с трудом – так изменилась, только глаза те же, что были.

В бокс заглянул Игорь и задохнулся от возмущения:

— Что за стриптиз вы тут устроили?! Потом опять гадать будем, откуда инфекция взялась! Все, хватит, посещение закончено.

— Еще одну минуту, Игорь, не ругайся, — Света просительно посмотрела на врача.

Федотов вздохнул, махнул рукой и вышел из бокса.

— Папа, маме не нужно ничего говорить, придумай что-нибудь.

— Что? Неужели ты думаешь, что мать не догадается ни о чем?

— Сделай так, чтобы не догадалась, — еле слышно сказал Вадим. — У вас-то как дела?

— Все по-прежнему – Вовке очередную операцию сделали, Ленка с бабушкой с ним по очереди в больнице, Катюшка больше со мной, разговорчивая такая стала – не узнать. Все время о тебе вспоминает, каждый день спрашивает: «Когда еще дядя Дима приедет?» С рисунками твоими не расстается, всюду альбом с собой таскает.

— Скажи, что обязательно приеду, только не скоро. — Вадим закрыл глаза, было видно, что он устал. Не открывая глаз, спросил отца: — Ты куда сейчас?

— На вокзал поеду, поезд через два с половиной часа.

— Света, отвези папу. Сможешь? Попроси Игоря, он отпустит тебя.

В глазах Медведева девушка прочитала просьбу: «Успокой папу, пусть так не переживает».

— А тебя можно сейчас одного оставить? — Светлана чувствовала, сколько сил потратил Вадим на разговор с отцом.

— Ничего, я в порядке, — он попытался улыбнуться.

— «В порядке»! — У Дмитрия Алексеевича сердце сбилось с ритма. — Это теперь так называется? Что же тогда, по-вашему, «не в порядке»?

Вошел Игорь.

— Все, время закончилось. Пойдемте, — врач взял Медведева-старшего под локоть, — переоденетесь, Светлана вам валерьянки организует, я думаю, сейчас это лишним не будет.

Дмитрий Алексеевич только молча кивнул головой, а в дверях обернулся, чтобы еще раз взглянуть на сына. Сердце комом сжалось в груди – Вадим пристально смотрел на отца, казалось, что живыми у него только глаза и оставались.

— Пока, папа, — сказал он так тихо, что отец скорее угадал, чем услышал эти слова.

— Пока, сынок, поправляйся побыстрей, пожалуйста.

Стиснув зубы, Дмитрий Алексеевич вышел из бокса, закрыл за собой дверь и без сил опустился на первый попавшийся стул.

Игорь взял его за руку, нащупал пульс, покачал головой.

— Не переживайте так, самое сложное уже позади, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Дмитрий Алексеевич содрал маску и с силой потер лицо ладонями.

— Никогда не прощу себе, что так наорал на него по телефону. Мне соседи Димкины сказали, что сын в госпитале, что получил травму, когда «Атлант» взорвался. Звоню в справочную – температура нормальная, состояние стабильное. Больше никакой информации, ни полслова о том, что на самом деле, даже ваш завотделением ничего толком не сказал. Хоть вы мне скажите, что произошло и чего ждать дальше.

Подошла Светлана, подала отцу Вадима мензурку с валерьянкой и пластиковый стаканчик с водой.

— Ждать выздоровления. Не месяц и не два на это потребуется, но все будет в порядке, — она обратилась к Игорю: — Отпусти меня на пару часов, пожалуйста. Вадим просил, чтобы я Дмитрия Алексеевича на вокзал отвезла. По дороге я расскажу, какие тут у нас дела.

— Ладно, все равно я сегодня дежурю, посмотрю за твоим ненаглядным. Знаешь, что не могу тебе отказать, и пользуешься этим, — вздохнул Федотов. — Только ты давай по-быстрому – одна нога здесь, другая там.

— У нас времени не так уж и много, а если еще в пробке застрянем – то и вовсе в обрез. На обратном пути нигде задерживаться не собираюсь. Уж не вообразил ли ты, что я по магазинам решила прогуляться?

Медведев-старший, казалось, не слышал этой небольшой перепалки, весь погруженный в свои невеселые мысли. Дмитрий Алексеевич подавленно молчал до момента, когда они выехали с территории клиники.

— Света, я умоляю вас, скажите честно – это онкология? — вдруг спросил он.

Светлана резко затормозила и оторопело посмотрела на отца Вадима.

— Почему вам такое в голову пришло? — изумленно спросила его.

— Его дед, мой отец, когда от рака умирал, точно так же выглядел. — Дмитрий Алексеевич пристально смотрел на Свету. — Вы не обманываете меня? Не утаивайте от меня ничего, пожалуйста, расскажите мне все, как есть на самом деле.

— Нет, что вы, ничего такого в помине нет! Вадим получил очень тяжелые травмы: множественные переломы, повреждения внутренних органов, большая потеря крови. Потом пошли осложнения: перитонит, абсцесс в легком, сепсис, эрозии по всему пищеводу и в желудке, язвы в кишечнике, печень и почки из-за колоссальных доз антибиотиков начали давать сбои. Конечно, вид будет не из лучших, если два с лишним месяца существовать на одних внутривенных вливаниях, это же голая химия. Димка до сих пор не в состоянии нормально есть – за один раз не больше двух ложек овсяного отвара может проглотить – не еда, а мучение самое настоящее для всех, для него – в первую очередь, — Света медленно тронула машину с места. — Пожалуйста, Дмитрий Алексеевич, выкиньте из головы такие страшные предположения. Дистрофия, конечно, сильнейшая, потому что организм просто отторгал любую пищу в течение длительного времени, негативная реакция была абсолютно на все, но сейчас это состояние постепенно проходит. Хоть и очень медленно, но Вадим поправляется.

Колеса месили грязную снежную кашу, то и дело начинал идти мокрый снег, переходивший временами то в ледяную крупу, то в дождь. Светлана вдруг подумала, насколько эта апрельская погода отличается от той, что стояла год назад, когда они увиделись с Вадимом после десятилетнего промежутка.

— Два месяца? — пораженно спросил Медведев-старший. — Хотя да, конечно, об этом «Атланте» столько всего было и по телевидению, и в газетах. Когда этот паршивец поправится, я все-таки задам ему трепку. Это же надо до такого додуматься – ничего не сообщать родителям!

— Не сердитесь на него, — Света улыбнулась. — Вадим хотел, как лучше, он очень переживает за вас, боится, что вы будете волноваться. И, пожалуйста, Дмитрий Алексеевич, не говорите мне «вы», я так неловко себя чувствую из-за этого.

— Хорошо, Светланка, буду, как раньше, тебя называть, только ты мне подробно расскажи, что с Димкой. Все, как есть, со всеми подробностями, ничего не скрывая.

— Да что тут скрывать? Вы сами все видели, — Света печально покачала головой. — Перелом позвоночника в поясничном отделе, перелом со смещением, спинной мозг сильно поврежден, поэтому вся нижняя половина тела парализована, функции тазовых органов нарушены. Еще один перелом в грудном отделе, но этот, к счастью, ничем не осложненный. Переломы костей тазового пояса, костными осколками были порваны мочевой пузырь и кишечник, часть тонкого кишечника просто пришлось удалить, когда начался перитонит. Знаете, это может дико прозвучать, но в каком-то смысле хорошо, что Вадим не чувствует боли в этой части тела, иначе его пришлось бы постоянно держать на сильнейших обезболивающих препаратах. В соседнем боксе лежит шестнадцатилетняя девочка с аналогичными травмами, но без перелома позвоночника, она так мучилась, что ее пришлось ввести в состояние искусственной комы, больше ничего не помогало.

— Света, а что же произошло, отчего такие травмы?

— Ребята из отряда рассказали, что во время второго взрыва лопнул страховочный трос и Вадим не удержался на оконном проеме, упал с высоты примерно третьего этажа. Потом сверху на него еще и рекламный щит обрушился, раздробил левое бедро, но зато прикрыл от крупных кусков стекла, которое валилось сверху. Если бы пара таких осколков попала на Димку, то все было кончено.

— Светлана, — почти шепотом спросил Дмитрий Алексеевич, — наружные органы тоже пострадали?

— Да, — Света кивнула головой и бросила взгляд на отца Вадима. Остановила машину на обочине и бросилась искать в аптечке валидол. — Ну зачем я вам в таких деталях все это рассказываю? — протянула таблетки. — Положите под язык. Пока не придете в себя, никуда не поедем.

— Ничего, Светочка, не волнуйся, все в порядке, — Дмитрий Алексеевич взял таблетки и тихонько сжал Светину ладонь.

— Я смотрю, это семейное – Вадим так же всегда, что ни случись, говорит: «Не волнуйся, все в порядке», — Света нащупала пульс Дмитрия Алексеевича и продолжила рассказ. — Его почти двое суток оперировали по очереди три бригады хирургов, все сшили, все осколки собрали, скрепили где титановыми скобками, где специальным клеем. Микрохирурги сколько над ним колдовали – все заживет, все будет функционировать как положено. С инфекцией вроде бы справились, правда, пока решили держать в практически стерильных условиях. Я поражаюсь, как вам удалось к нему прорваться – посещения исключены абсолютно.

— Я неимоверно разозлился и, наверное, любые препятствия мог смести, не то что вашего завотделением, — немного смущенно сказал Медведев-старший. — Видимо, мои доводы показались ему достаточно убедительными.

Светлана представила себе рядом миниатюрного Кленова и отца Вадима, вполне соответствующего своей фамилии, и ей стало смешно. Зато Дмитрий Алексеевич вдруг снова побледнел.

— Света, а может быть, меня пустили к сыну, что называется «попрощаться», потому что уже ничего сделать нельзя?

— Ну как вам такое в голову приходит?! — Светлана резко нажала на тормоза, благо, что сзади никого близко не было. — Сейчас уже мне нужен валидол! Я же говорю вам, что он поправляется, очень медленно, но поправляется. Все будет в порядке. А Евгений Петрович – просто умница, он никогда не подходит однобоко ни к каким вопросам и не боится разрушать догмы. Он же меня на работу взял в обход всех правил! Из нас в университете не один семестр медсестер готовили, и документы соответствующие выдали, а на работу нас взять имеют право только чуть ли не в случае ядерной войны. Евгений Петрович настоял, чтобы меня на полставки медсестрой оформили в отделение под его персональную ответственность. Иначе бы меня в интенсивную терапию к Димке не допустили, а ему постоянный уход требуется.

— А я и не мог ничего понять – ты, сколько помню, в медицинский никогда не собиралась, и вдруг вижу тебя в клинике в форме врача. Правда, честно скажу, что не признал бы, наверное, если бы Димка не сказал. И когда же вы с ним встретились? Он в самом начале февраля к нам на неделю приезжал и ни словом о тебе не обмолвился.

— У нас как раз тогда очень непросто все было. Хорошо, что начальник буквально выгнал его в отпуск, а то мы, очень может статься, просто подрались бы, выясняя отношения.

— Света! Я не верю! — наконец-то улыбнулся Дмитрий Алексеевич. — От своего обормота я всего могу ждать, но ты всегда была такой пай-девочкой!

— В тихом омуте черти водятся, — рассмеялась Света. — Да и не таким уж примерным ребенком я была, как вам сейчас вспоминается, Вадима доводила до белого каления, когда ему приходилось нас с Леной выгуливать. Недаром, когда я год назад в отряд психологом пришла, ему чуть дурно не стало. На первых порах даже по простым рабочим вопросам старался со мной не общаться, но, когда через полгода понял, что я не собираюсь его авторитет подрывать, стал спокойнее относиться к моему существованию.

— Я заметил, как он на тебя смотрит – ничего, кроме тебя не видит. Такой взгляд у человека бывает только, когда он любит. Любит тебя Димка, и подозреваю, что давно. — Отец Вадима внимательно разглядывал девушку. — Сейчас я вспомнил, как он Катюшке всяких зверюшек, белок, зайцев рисовал, а глаза у них у всех твои, спутать невозможно, — Дмитрий Алексеевич вздохнул: — Прости мне, Светланка, родительский эгоизм, но мне очень хочется думать, что Димка наконец-то решил наладить свою жизнь. Но что я все о нем, да о нем. Света, я не ошибусь, если предположу, что и ты к нему неравнодушна? Как ты на него посматривала, я тоже обратил внимание.

— Не ошибетесь, Дмитрий Алексеевич.

— Мать бы как порадовалась… Господи, что же я ей говорить-то должен?! Что выдумать?! Она ведь чувствует что-то неладное, сколько раз говорила. Последний раз ей послышалось, что голос у Димки какой-то странный. Я теперь понимаю, каких усилий потребовал от него этот звонок, — Дмитрий Алексеевич потер рукой затылок. — Это лишь кажется, что Алла просто обижается на то, что сын не звонит, она беспокоится о нем ничуть не меньше, чем о нас, а иной раз и больше, потому что он далеко.

— Не знаю даже, что вам и посоветовать, — Светлана растерянно посмотрела на Дмитрия Алексеевича. — Успокойте Аллу Николаевну, скажите, что все нормально, что Вадим очень сильно занят на работе в связи с созданием института, все время в поездках, что-нибудь в этом роде. Я обещаю, что скоро он сможет позвонить вам и нормально поговорить.

Света остановила машину около вокзала так, чтобы видеть табло с информацией о поездах. Нужного поезда в списке еще не было.

— У вас в камере хранения вещи есть? — поинтересовалась Светлана.

— Нет, я предпочитаю налегке в дорогу отправляться, — Дмитрий Алексеевич взял свой портфель, провел рукой по коже. — Димкин подарок, — он с трудом проглотил подкативший к горлу ком. — Не могу никак успокоиться – все время перед глазами эта ужасная картина стоит.

Света взяла Дмитрия Алексеевича за руку и, ничего не говоря, слегка сжала ее.

— Светлана, запиши все мои телефоны; если считаешь, что с домашнего мне разговаривать не стоит, то на работу или на мобильный звони хотя бы раз в неделю, держи меня в курсе. Свой телефон мне обязательно дай, я тоже буду тебе звонить.

— Мне сложно дозвониться – в клинике мобильник разрешают включать без ограничений только в подсобных помещениях, потому что можно вызвать сбой аппаратуры. Два раза в день по часу телефоном пользоваться можно и то не везде. Вы своим звонком случайно в это окно попали.

Медведев-старший обеспокоено взглянул на Свету.

— Девочка моя, а ты дома вообще бываешь или круглые сутки у Димки в больнице находишься? — по выражению Светиных глаз Дмитрий Алексеевич понял, что угадал. — Так нельзя, ты о себе тоже должна думать. А родители твои куда смотрят? Или ты живешь от них отдельно и ничего, по примеру моего паршивца, им не рассказываешь?

— Их уже нет в живых никого, Дмитрий Алексеевич, — тихо ответила Светлана.

Отец Вадима только охнул:

— Извини меня, детка, я не знал этого. Как же так случилось? Они ведь у тебя совсем молодые, особенно мама, я прекрасно ее помню! — Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, ослабил узел галстука.

— Мама от рака умерла, бабушка от инфаркта – она не могла себе как врачу простить, что не заметила вовремя мамину болезнь… — Света какое-то время сидела молча. — Папа всего этого просто не вынес, у него инсульт произошел, и через год не стало и его.

— Бедная девочка, ты что же, совсем одна осталась? Как ты со всем справляешься? Только не говори мне, пожалуйста, что у тебя есть друзья, есть любимая работа, есть Димка…

— А я лишь это и могу сказать, потому что все именно так. Я не чувствую себя одинокой, физически только иногда тяжело бывает, но с этим справиться легче всего. Мне очень многие помогают – Вадима ведь все в институте любят, переживают за него.

— Ох, дети, дети! Что же с вами делать? Чем помочь тебе, Светонька? — Дмитрий Алексеевич обнял Свету, прижал к себе и поцеловал. — Если что понадобится, дочка, немедленно обращайся ко мне без малейшего стеснения, как обратилась бы к своему папе. Слышишь меня? Договорились?

— Договорились, — Света кивнула головой. — Спасибо вам, — и сама поцеловала Дмитрия Алексеевича.

Объявили посадку на поезд.

— Провожу вас до купе, потом Димке полный отчет представлю. Как приедете, пожалуйста, позвоните или киньте SMS-ку, как доехали. Вас встретят?

— Да, милая моя, не беспокойся, — Дмитрий Алексеевич снова обнял Свету, пошутил: — Я чувствую, кто-нибудь из знакомых обязательно нас сейчас увидит и решит, что я на старости лет решил пуститься во все тяжкие.

— Да уж вам ли говорить о старости?! — Светлана рассмеялась. — Шестьдесят пять, разве это возраст? И никто вам столько не даст.

— Ну вот, хоть немножко повеселела, и мне полегче на душе стало. Теперь все время буду думать, как вы тут, — взял в ладони Светино лицо, посмотрел пристально в глаза. — Если что, немедленно звони, все брошу и приеду.

«Глаза у Димки отцовские, такие же синие. И ресницы щеточкой – короткие и густые. И брови», — вдруг поняла Света. Она улыбнулась.

— Все будет хорошо, я знаю это. Все будет хорошо, — настойчиво повторила она, внимательно глядя в глаза Дмитрию Алексеевичу. — Постарайтесь не волноваться и, самое главное, сохранить в тайне от тети Аллы, — Светлана назвала ее как в детстве, — то, что случилось с Димкой.

Медведев-старший вдруг почувствовал, как тяжесть, давившая его весь вечер, начала отступать – Светина уверенность каким-то образом передалась ему. Он крепко прижал девушку к себе, и они долго так стояли, не говоря больше ничего и не обращая внимания на других людей.

«До отправления поезда осталось пять минут. Просим пассажиров занять свои места, а провожающих покинуть вагон», — раздался голос проводника. Дмитрий Алексеевич выпустил Светлану из объятий, ей показалось, что глаза у него подозрительно блеснули.

— Все будет хорошо, — еще раз повторила она, улыбнулась и, поднявшись на носки, крепко поцеловала отца Вадима, потом слегка подтолкнула его к поезду. — Пора. До свидания! Счастливого пути!

Дмитрий Алексеевич вскочил на подножку вагона, протиснулся мимо проводника, на ходу показывая тому билет и паспорт, и остановился в вагоне у первого же окна, не в силах отвести глаз от тонкой фигурки в голубой куртке. Света стояла на перроне и смотрела на него. Поезд медленно тронулся. Опять сыпанул дождь, смешанный со снегом. Девушка накинула капюшон куртки на голову, помахала рукой, но не двинулась с места, пока состав не скрылся из виду.

— Что, краля, уехал папик? — Светлана услышала нетрезвый голос вокзального завсегдатая, который наблюдал за их прощанием. — Решил вернуться к законной жене и детям?

Света лишь мельком глянула на него, но что-то такое было в ее взгляде, что забулдыга мигом протрезвел, а потом всю ночь тщетно пытался напиться, чтобы не видеть больше этих глаз.

Вернувшись в клинику, Светлана обнаружила Федотова перед мониторами БлИТа. Включены были только те, что и раньше, за вечер пациентов не добавилось.

— Как тут, без происшествий? — поинтересовалась Света у врача.

— Без, — ответил Игорь и с легким неудовольствием кивнул в сторону монитора Медведева, на котором зеленым цветом светились кривые изменения пульса и температуры. — Притворяется, что спит, а сам ждет, когда ты вернешься. Я зашел пару раз – никакой реакции на меня.

— Не обижайся на него, Вадим просто очень устал после разговора с отцом. Если не будет никаких ЧП, я побуду с ним всю ночь.

— Ладно, сиди, сколько хочешь. Сама-то когда отдыхать будешь?

Светлана только передернула плечами в ответ и вошла в бокс.

— Ну как? — спросил Вадим, не открывая глаз.

— Все нормально. Посадила твоего папу на поезд, почти до купе проводила. Он мой мобильник записал, я все его телефоны взяла. Договорились, что, как приедет, сообщит мне. Постаралась успокоить его, сказала, что ты поправишься, что все будет в порядке.

— А ты сама в это веришь?

— Паршивец ты, Димка, если считаешь, что я просто так говорю. Правильно папа тебя называет.

— Это у него любимая характеристика для меня, — Вадим слабо улыбнулся.

Какое-то время он лежал молча, затем открыл глаза и попытался поднять руку. Дотянувшись с трудом до бокового поручня кровати, схватился за него и долго с недоумением разглядывал свою руку как какой-нибудь непонятный предмет, впервые в жизни попавшийся ему на глаза.

Света обеспокоено посмотрела на Вадима.

— Что-то ты сегодня разошелся. Хватит, отдохни.

— Я очень страшно выгляжу? Папа здорово напугался, — Вадим не обратил внимания на Светины слова. — Только честно скажи. А еще лучше – дай зеркало.

— Да где же я тебе зеркало сейчас возьму? Завтра, если не забуду, принесу.

— Это разве походит на человеческую руку? — Вадим вопросительно взглянул на Свету. — Я весь такой… скелет?

Светлана бережно взяла его руку, ласково погладила ее, а потом зажала исхудавшую кисть между своими ладошками.

— Дим, ты же не ешь почти ничего уже сколько времени. Разве будешь после этого хорошо выглядеть? — вздохнула она. — И не заживает у тебя ничего тоже из-за этого. Что внутривенно влить можно? Глюкозу, хлористый кальций, какие-то витамины с аминокислотами, да и они практически транзитом проскакивают, не усваиваются. Нет просто-напросто у тебя в организме строительного материала для новых тканей.

— Говоришь, стройматериала нет, а щетина какая отросла – ты же почти целый день с ней мучилась.

— А ты прикинь, какая борода у тебя могла вырасти за это время при обычных обстоятельствах, — Света иронически улыбнулась. — Пришлось бы опасную бритву твоего дедушки разыскивать, никакой станок не справился бы. Или ножницами для начала пришлось бы ее кромсать.

Медведев устало прикрыл глаза, но губы его тронула слабая улыбка:

— Хорошо, что ты меня побрила, а то папа испугался бы еще больше. Тебе повезло, что я не очень волосатый, — услышала через некоторое время Светлана и испугалась того, что у Вадима подскочила температура и начался бред, но он почти весело поглядел на нее, — представь, какая шерсть была бы сейчас на мне, все свалялось бы в сплошной колтун и пришлось бы тебе брить меня с головы до ног.

— Ничего, я бы тогда Оксану позвала, она бы не отказалась помочь, — рассмеялась Света, — вдвоем мы расчесали бы медвежью шкуру.

— Оксану? — Медведев вздрогнул. — Нет, ее не нужно, — и, чтобы уйти от возможного развития тягостной для него темы, сказал: — Ладно, давай свой кисель, попробую проглотить немного.

«Ну вот, надумал, на ночь глядя», — проворчала про себя Светлана, открывая термос.

Вадим кое-как проглотил три ложки и устало посмотрел на Свету.

— Все, не могу больше, опять тошнит.

— Хорошо, на сегодня хватит. Я посижу с тобой, но постарайся заснуть сам, без моей помощи.

Вадим заснул через какое-то время, но спал беспокойно, просыпаясь почти каждые полчаса. Всякий раз, открывая глаза, он видел сидящую рядом с ним Свету. Она, едва касаясь кожи пальцами, гладила его руку и тихо говорила: «Спи. Ни о чем плохом не думай. Все будет хорошо».

Дмитрий Алексеевич ночью в поезде заснуть не смог. Что говорить дома, он так и не придумал. «Слава богу, когда рассказывали об «Атланте», ничего не говорили о спасателях, пострадавших тогда», — мелькнула мысль уже под утро. «Как Димка в таком состоянии вообще мог месяц назад разговаривать по телефону, поздравлять мать и Ленку с праздником? Как я сегодня днем не понял по его голосу, что он еле живой? Что дальше с ним будет? А если он так и не сможет передвигаться самостоятельно? Может быть, попробовать перевезти Димку в какую-нибудь столичную клинику, какой-нибудь военный госпиталь?» – вопросов была тьма, и ни на один из них не было ответа. Кроме, пожалуй, последнего.

«Нет, трогать его не стоит. И не потому, что состояние не позволит перенести дорогу, а потому, что здесь рядом с ним Света. Какое удивительное тепло исходит от этой девочки! В другой больнице ей вряд ли разрешат все время быть с Димкой. Да и клиника институтская, насколько могу судить, не хуже столичных оборудована», — это соображение немного успокоило Дмитрия Алексеевича, но встречавший его Тимур – шофер служебной «Волги» – заметил что-то неладное.

— Доброе утро, Дмитрий Алексеевич. Как съездили? Может быть, домой отвезти? Вид у вас усталый.

— Ничего, Тимур, все в порядке. Съездил хорошо, только в поезде не спал. Это пустяки, не обращай внимания. Поехали в институт.

В машине Дмитрий Алексеевич достал телефон и стал звонить Свете. Ее телефон был недоступен, надев очки, отец Вадима набрал SMS-ку: «Доехал хорошо. Когда сможешь – позвони».

Вечером за ужином пришлось давать отчет жене.

— Вадика видел? Как он там? С ним все в порядке?

— Видел минут десять, не больше. Выдрал его, в буквальном смысле этого слова, с какого-то совещания, не успел толком ничего сказать ему, ни у него ничего не спросил, как что-то произошло, и он помчался к вертолету, они теперь оснащены не хуже американцев. Вот так на бегу и поговорили.

— Он здоров, не болеет? Последний раз не понравился мне его голос.

— Да что этому буйволу сделается? Ты же видела его два месяца назад – меня скоро по комплекции догонит, если будет мало двигаться.

— А дома к телефону почему не подходит, и мобильник выключен постоянно?

— Этот паршивец с девицами своими никак разобраться не может, — фыркнул Дмитрий Алексеевич, — вот и «ушел в подполье», чтобы они его не доставали. И в кого он такой любвеобильный уродился, не знаю.

— А ты себя в молодости вспомни, — саркастично посоветовала Алла Николаевна.

— Себя? Ну нет, таким я никогда не был, — Дмитрий Алексеевич помотал головой и решил перевести разговор на другую тему, показавшуюся ему менее опасной. — Тебе тут могут донести на меня, что я на вокзале целовался с одной молодой особой. Я сразу сознАюсь – и целовался, и обнимался. Знаешь с кем? Со Светой Медведевой. Оказывается, они с Димкой вместе работают, в одном подразделении, Светлана недавно к ним в кадры психологом устроилась. Тоже кого-то на вокзале провожала, мы с ней совершенно случайно столкнулись, — вдохновенно сочинял академик, удивляясь сам себе. — Если бы она меня не окликнула и не представилась, я бы никогда ее не узнал. Она такая красавица стала, просто супермодель! И тоже времени для разговора толком не было, а то я ее о Димке порасспрашивал бы как следует.

Алла Николаевна только молча всплеснула руками от досады. Дмитрий Алексеевич перебрался на более твердую почву:

— Представляете, у Светланы родители умерли – отец вскоре после мамы. Она совсем одна осталась, бабушка ее тоже умерла.

— Бедная девочка! — ужаснулась Алла Николаевна. — Что с ними случилось?

Дмитрий Алексеевич пересказал жене, что узнал от Светланы. Алла Николаевна расстроилась до слез, напилась валерьянки и не скоро, но успокоилась. Она задала еще несколько вопросов, на которые Дмитрий Алексеевич мог честно отвечать: «Не знаю, не спросил. Не было времени для разговора».

Алла Николаевна немного посердилась на него, а потом в глазах ее загорелся огонек, и она поинтересовалась:

— А замуж Светочка не вышла, ты не спросил?

— Мама! — Ленка засмеялась. — Выбрось из головы свои идеи. Папа, ты знаешь, мы еще классе в пятом учились, а мама как-то, глядя на Светку, заявила, что она прекрасная невеста для нашего Вадика, жалко только, что еще не доросла.

— Что?! — просто подскочил Дмитрий Алексеевич. — Ну, это ты брось! Наш оболтус недостоин быть ковриком под ногами у такой девушки. Если она вдруг снизойдет до него… я… я ее просто не пойму.

Медведев-страший изобразил возмущение, порывисто встал из-за стола и скрылся у себя в кабинете. Там он сидел в одиночестве до позднего вечера, делая вид, что занят работой, а на самом деле – думая о сыне и прокручивая в памяти разговор с женой, и гадал, удалось ему выкрутиться или нет.

Встряска, произведенная появлением отца, произвела на Медведева положительное воздействие, на что и надеялся Кленов, когда разрешил посещение. Светлана была рада, что Вадим начал проявлять больший интерес к жизни, и уже не лежал, часами безучастно глядя в потолок и не разговаривая ни с кем, кроме нее и Олега, на что частенько обижались Игорь с Оксаной.

Примерно через две недели после приезда Дмитрия Алексеевича Светлана, подклеивая свежий пластырь к дренажной трубке в паху, заметила, как вдруг напрягся Вадим.

— Дим, тебе больно? Где? — забеспокоилась она, увидев прикушенную губу.

— Нет, ты же знаешь, что я там ничего не чувствую, — глядя куда-то в сторону, ответил Вадим.

Его тон показался Светлане необычным, она накинула на него простыню и внимательно посмотрела в глаза.

— Что случилось?

— Ничего, — Вадим снова отвел взгляд.

Света осторожно присела на край кровати и взяла за руку.

— Дим, ты чувствуешь себя неловко из-за того, что я… — она вдруг запнулась, — определенные манипуляции произвожу с тобой? Я угадала?

— И ты еще будешь утверждать, что не умеешь читать мысли?

— Значит, угадала? — повторила Светлана.

Вадим не ответил. Он вдруг почему-то застеснялся своей бессильной наготы, хотя сегодня Света не делала ничего такого, чего не было бы на протяжении почти трех месяцев.

— Кто что угадал?

В бокс зашел Олег. Он каким-то образом почувствовал возникшую неловкость и, приглядевшись, увидел смущение в глазах Вадима.

— Света, сходи, пожалуйста, к Алене и спроси…

— Не надо, Олег, не сочиняй ничего. Я просто так выйду, посижу минут десять за дверью. Хватит вам для разговора? — Светлана перебила Худякова и вышла из бокса.

— Обиделась… — Олег задумчиво посмотрел ей вслед, потом подтянул к себе стул и сел рядом с кроватью. Стул жалобно пискнул. — Вадим, ты что придумываешь? Светы начал стесняться? Зря, по-моему. Когда она тобой занимается, воспринимай ее только в качестве медсестры.

— Не могу, как ты не понимаешь?

— А с Оксаной Николаевной нет таких проблем?

— Таких нет, есть другие.

— На тебя не угодишь. Она-то чем не устраивает? — возмутился Олег.

— Это слишком долго объяснять, да и не хочу я об этом рассказывать – дела давнишние и никому не интересные.

— Догадываюсь. Наш пострел везде поспел! — фыркнул Олег и не стал допытываться дальше. — Особого выбора у тебя нет – или Медведева, или Демина. Алену я каждый раз на коленях умоляю, чтобы она подменила кого-то из них. Других сестер с такой квалификацией у нас попросту нет! Николаева уволилась, и не идет больше никто на тяжелую и ответственную работу за такую куцую, даже со всеми надбавками, зарплату. Скажу прямо – лучше Светланы для тебя никого просто быть не может, да и не только для тебя. Кленов поначалу не хотел ее брать, несколько дней его уговаривать пришлось, а сейчас он просто молится на Свету. Ты знаешь, что у нее диплом медсестры есть, что она больше года за парализованным отцом ухаживала? Я в то время на «Скорой» работал, приезжал по вызову пару раз, так с ней и познакомился. Но это так, лирическое отступление. Квалификация у Светы на высочайшем уровне, не хуже, чем у Оксаны с ее опытом, а уж отношение к тебе… Нет, ты просто с жиру бесишься, — Олег подумал, что это выражение сейчас к Вадиму совсем не применимо, и ему стало смешно. — Ну, видит она тебя сейчас без штанов – переживи это как-нибудь, уж если попал на больничную койку.

— Да не в том лишь дело, что я перед Светой нагишом лежу, не хочу я, чтобы она видела меня в таком беспомощном состоянии. Полутруп, который ничего не чувствует, ни на что не реагирует!

— Она тебя еще и не в таком состоянии видела за эти три месяца, а ты только сейчас спохватился. Не знаю, огорчу тебя или утешу, но выглядишь ты пока что совсем не эротично. — Было заметно, что Олег улыбнулся под маской. — А ведь это самое лучшее доказательство того, что ты поправляешься, — такие вещи стали тебя волновать. — Худяков приподнял простыню и внимательно осмотрел Вадима. — Уход идеальный! Светке пора ордена давать за то, что она капризы твои терпит, особенно если вспомнить, как ты на нее кидался.

— Не надо, не напоминай, — Вадим вздрогнул. — Ты думаешь, я смогу когда-нибудь забыть об этом? Как она могла простить меня после всего?

Дверь открылась, и на пороге бокса показалась Света.

— Поговорили? Я смотрю на монитор – пульс под сотню. Что можно обсуждать так бурно?

— Что я говорил? — торжествующе спросил Олег. — Кто еще до такой степени будет о тебе беспокоиться? Так что, дорогуша, давай без фокусов.

Худяков осторожно сжал плечо Вадима и оставил его наедине со Светланой. Тот виновато посмотрел на девушку.

— Светонька, прости, я, кажется, опять веду себя как идиот.

— Дим, тебе было бы легче, если вместо меня совсем чужой человек стал тобой заниматься?

— Нет, наверное… Не знаю… Я боюсь только, что ты станешь ко мне по-другому относиться. Я хотел всегда быть сильным, быть тебе опорой во всех отношениях, а сейчас наоборот выходит – без тебя не способен ни на что, даже руку толком поднять не могу. Ты меня и кормишь, и умываешь, да еще и горшки из-под меня выносишь. Что в этом приятного? По-моему, ничего, кроме отвращения, это вызвать не может, и накакая любовь такого испытания не выдержит.

— Ох, Димка, ну какой ты дурной! — вздохнула Светлана. — Это же временно, ты поправишься и, может, хотя бы тогда поймешь, что все твои опасения просто нелепы.

— Правда? — Вадим с такой отчаянной надеждой глянул на Свету, что у нее чуть слезы не навернулись на глаза.

Она кивнула в ответ и, сняв маску, поцеловала Вадима так быстро, что он не успел отреагировать.

— Светлаша, это же твой первый поцелуй, — глаза Вадима вдруг погрустнели, он горько улыбнулся. — Не так я все себе представлял. Можно повторить? А то я ничего не понял.

— Можно, если осторожно, — Света лукаво поглядела на него, и Вадим снова почувствовал легкое прикосновение нежных губ. — Считай это репетицией. Жизнь, в основном, редко складывается так, как представляется заранее. Не расстраивайся так из-за всего, меньше думай о плохом.

— Ты бы только знала, сколько всего я за это время передумал. Все больше о нас с тобой, — Вадим вздохнул и спросил вдруг неожиданно окрепшим голосом, пристально глядя на Светлану: — Ты простила меня? Не держишь обиды в глубине души? Ты, действительно, любишь меня? Такого идиота, скотину, эгоиста…

— Димка, хватит цитировать словарь ругательств, — Света снова надела маску. — Люблю тебя, не раздумывая о том, какой ты есть.

— Принять мужчину таким, какой он есть, может только военкомат, — усмехнулся Медведев.

— Считай, что медкомиссию ты прошел и признан годным! — рассмеялась Светлана.

— Светка, я самый счастливый человек на планете. Я понимаю, что сейчас это дико звучит, но не смейся.

— Не буду. — Светлана погладила его по щеке. — Опять колючий стал, как кактус, снова брить тебя нужно. Не станешь больше ежиться, когда я тобой заниматься буду?

— Нет. Делай все, что необходимо, — Вадим улыбнулся. — Я расслаблюсь и буду получать удовольствие.

Дни тянулись за днями, неотличимые друг от друга. Одни и те же процедуры, капельницы, дыхательная гимнастика, к ним, правда, добавился точечный массаж, который после длительного обсуждения с Кленовым стала делать Света. Вадим почувствовал, как очень медленно, по капле, силы у него стали прибывать.

Через месяц после приезда Дмитрия Алексеевича он уже мог удержать в руке телефон и сам позвонил отцу. Тот настолько был рад услышать оживший голос сына, что весь день только и думал об этом, пока еще коротком разговоре, а вечером чуть не проговорился дома, когда внучка в очередной раз поинтересовалась, когда приедет дядя Дима. Пришлось сказать, что у него столько работы, что не только приехать не может, но даже позвонить лишний раз некогда.

Алла Николаевна слегка обиделась на сына за то, что тот не перезвонил ей, а ограничился разговором с отцом. Дмитрию Алексеевичу пришлось снова говорить о невероятной занятости Вадима, убеждать жену, что с тем все в порядке, что он здоров, что не начал снова курить. Только последнее было правдой среди всего, что Медведев-старший наговорил домашним.

Алла Николаевна попробовала подойти к проблеме с другой стороны.

— Ленусик, попробуй позвонить Свете Медведевой, вдруг у нее телефон не изменился, — предложила она дочери. — Или, в крайнем случае, найди ее адрес и напиши письмо. Почему бы вам не пообщаться, вы же в школе так дружили.

— И вызнать у нее все про Димку. Ты уж договаривай, мама, до конца. — Идея Аллы Николаевны восторга у Лены не вызвала. — Столько лет прошло, о чем нам со Светой говорить? Вспоминать прошлое? Зачем? Нужно жить настоящим, уж если будущего нет. У Светки своя жизнь, она, если верить папе, теперь красива, здорова, свободна, ни с кем не связана. А я? Инвалид! Уродина бесформенная! И дети у меня…

Лена в слезах вскочила с дивана и убежала на кухню. Мама пошла ее успокаивать.

Катюшка ушла в детскую, явно огорченная тем, что дядю увидит не скоро. Она устроилась в обнимку с подаренным Вадимом медведем и долго сидела так, глядя вдаль и напряженно размышляя о чем-то. В комнату заглянула бабушка – Катя на нее даже не посмотрела. Алла Николаевна расстроенно сказала мужу: «Опять Катерина в свое прежнее состояние впадает, опять будет молчать целыми днями. Совсем другой ребенок стал, когда Вадик приезжал, как подменили. Со мной сыну неинтересно разговаривать, жалобы выслушивать, так малышке бы позвонил, вывел из этой заторможенности».

Дмитрий Алексеевич, не зная, что ответить жене, молча встал и пошел к внучке. Она так и сидела с медведем, но успела вытащить альбом с рисунками Вадима. Дед пристроился рядом, и они стали смотреть картинки вместе.

— Дядя Дима болеет? — вдруг задала вопрос Катюшка.

От неожиданности Дмитрий Алексеевич чуть не уронил альбом.

— Почему ты так решила? — спросил пораженно.

— Я долго думала. Я поняла. Раньше звонил, а теперь перестал, — Катя с недетской проницательностью посмотрела на деда. — Ты все знаешь, но никому не говоришь.

У Дмитрия Алексеевича перехватило дыхание. Он долго смотрел в требующие ответа серьезные глаза.

— Ты все правильно поняла. Он очень сильно болел, но теперь ему лучше.

— Я тоже никому не скажу ничего. Ни маме, ни бабушке, ни Вовке, — Катюшка прижалась к деду. — Дядя Дима поправится и приедет и тетю Свету с собой возьмет.

— Какую тетю Свету? — Дмитрий Алексеевич изумился еще больше, хотя больше было уже некуда.

Катя, не говоря ни слова, слезла с дивана и достала из какого-то своего тайничка фотографию оперативной группы, которой командовал Вадим. Она пальчиком показала на девушку, стоявшую в середине.

— Тебе Димка, то есть дядя Дима, что-то говорил про нее?

Девочка задумчиво поглядела на деда.

— Ты ее тоже знаешь, — утвердительно сказала она, не отвечая на вопрос.

— Конечно. Она с твоей мамой вместе в школе училась, в одном классе.

— Нет, не тогда. Сейчас.

— Да, я видел ее, когда месяц назад решил заехать к дяде Диме. Откуда ты все это знаешь?

— Ты бабушке говорил, когда приехал. Я слышала. Только ты ей не все сказал. А я потом тетю Свету видела во сне. Она красивая, как принцесса, про которую ты мне книжку читал.

— И такая же добрая, — добавил Дмитрий Алексеевич. — Катя, давай пока никому об этом не рассказывать, так дядя Дима просил. Это будет наш с тобой секрет. Договорились?

— Наш секрет, — как эхо повторила Катюшка и рассмеялась. — Договорились, деда!