Институт идеальных жен

Глава 1 Помолвлены по принуждению

Мейбл

Из-за столпотворения в коридорах я опасалась, что опоздаю на лекцию, но повезло: успела буквально за минуту до начала. Заняла привычное место, приготовила чистый лист бумаги для записей. Подставки для перьев и чернильницы были заранее расставлены на партах. Пожилая учительница мисс Маргарет, невысокая и полноватая, с волосами, собранными в пучок на затылке, и идеальной осанкой, степенно прошествовала к своему месту, окидывая класс критическим взглядом. Мы все невольно подобрались, тоже распрямляя спины. И застыли, задаваясь вопросом, что принесет нам ближайший час.

Разумеется, мы знали, что пришли на урок литературы. Но дело в том, что все занятия в нашем пансионе направлены на одну-единственную цель: подготовить нас к семейной жизни. Цель эта оставляла свой отпечаток на занятиях по любым предметам, так что я ничуть не сомневалась, что и сейчас дело не ограничится определениями ямба и хорея. И конечно же, оказалась права.

– Сейчас я зачитаю вам вслух стихотворение, и затем мы его обсудим, – хорошо поставленным преподавательским голосом объявила мисс Маргарет. – Можете делать записи. По окончании декламации вы расскажете мне о достоинствах этих виршей.

Я обмакнула перо в чернильницу и постаралась максимально сконцентрироваться. Одновременно слушать, обдумывать и конспектировать – задача, требующая немалой сосредоточенности.

Наставница прокашлялась и приступила к чтению. Текст оказался таким:

Мы недоуменно переглянулись с Лизеттой, моей лучшей подругой в пансионе и по совместительству соседкой по парте. Другие девушки в классе выглядели столь же растерянно.

– Итак, леди Комстилл, не могли бы вы прокомментировать для нас это стихотворение?

Кайра Комстилл, двадцатилетняя рыжеволосая пансионерка, встала и, неловко переступив с ноги на ногу, неуверенно произнесла:

– Мне кажется, мисс, что это не очень хорошее стихотворение.

Мисс Маргарет неодобрительно качнула головой и жестом велела Кайре садиться. Та опустилась на стул, красная как рак.

– Вы невнимательно слушали задание. Я ведь просила обратить внимание на достоинства виршей, а не их недостатки.

– А какие тут могут быть достоинства? – Амелия де Кресси, одна из самых юных учениц в классе (как раз на прошлой неделе ей исполнилось восемнадцать), встала без спросу и теперь вызывающе смотрела преподавательнице прямо в глаза. – Здесь нет ничего хорошего. Ритм хромает, смысла вообще никакого. Слова «клюка» не существует. И еще: рифма «скука – наука» у кого-то из поэтов уже была.

Я резко выдохнула, сердито косясь на выскочку. Кто, ради всего святого, просил ее высказывать свое ценное мнение? Любому понятно, что стихотворение написал полнейший бездарь. Но правила жизни в пансионе, да и почти любом учебном заведении, просты: делай что говорят и не высовывайся – и будет тебе счастье. Ладно, пусть не счастье, но, по крайней мере, спокойствие. Сказали «найди достоинства» – значит, найди. Буквы в словах использованы правильные? Уже достоинство. А спорить с наставницей – себе дороже. Хорошо, если получит проблемы только на свою голову, а ведь может и всему классу достаться!

– Юная леди, вы полагаете, что это высказывание доставило бы поэту удовольствие? – холодно поинтересовалась учительница.

– А почему я должна доставлять ему удовольствие? – возмутилась Амелия.

Тут уже выдохнула не только я, а несколько девушек и вовсе шикнули на соученицу. Не хватало еще, чтобы мисс Маргарет разозлилась и задала очередное эссе. Но обошлось.

– Садитесь, леди де Кресси, – с укоризной произнесла наставница. – И хорошенько подумайте!

Ученица послушалась, но неохотно, поджав губы, а мисс Маргарет продолжила:

– Девушки, запомните, основная задача пансиона – подготовить вас к достойной семейной жизни. Вы полагаете, каждое слово, которое произнесет ваш супруг, будет умно и оригинально? Возможно, в силу юного возраста вы склонны к романтическим преувеличениям, но я вынуждена разочаровать вас: так не будет. Многие мужья говорят глупости. Притом с чрезвычайно умным видом, полностью убежденные, что глаголят величайшую на свете мудрость. Ваша задача как хорошей жены – ни в коем случае не развеивать их иллюзий. При этом обычного «Да-да, дорогой, ты прав» быстро станет недостаточно. Нет, вы должны прислушиваться к его речам со всем вниманием и постоянно находить повод для похвалы. Это необходимо для поддержания мира в семье и, главное, для вашего собственного благополучия. Если супруг будет доволен, то и вы внакладе не останетесь. Поэтому берите перо и записывайте, и прилежно учитесь, пока есть такая возможность! Итак, – она расправила плечи после несколько эмоционального отступления и вновь приняла официально-требовательный вид, – кто расскажет нам о достоинствах услышанного произведения?

– Оно длинное? – осторожно предположила Данэлла, белокурая девушка, сидевшая за первой партой.

– Этого недостаточно, – покачала головой мисс Маргарет. – За длину вы будете хвалить вашего супруга в опочивальне. Впрочем, об этом мисс Клавдия вам объяснит на специальном занятии.

Девушки захихикали, деликатно прикрывая рты ладошками. Впрочем, не все: Амелия, например, пренебрежительно фыркнула.

– Есть другие идеи? Думайте, леди, думайте! Хорошая жена должна быть находчивой. Леди Уайт?

– Оно концептуальное, – высказалась худосочная пансионерка в очках.

– Вот это хорошо. Вот это правильно! – похвалила наставница. – Если не знаете, что сказать, используйте умные слова. А вы записывайте, дамы, записывайте! – строго посоветовала она, и мы ожесточенно заскрипели перьями. – «Концептуальный», «инновационный», «интригующий», «бескомпромиссный». Все это следует заучить и произносить с правильным ударением и ярко выраженным восхищением. Продолжаем. Леди Фэйтон?

Вопрос не застал меня врасплох: я знала, чего от нас ожидают, и потому уже успела подготовить ответ.

– Многообразие рифм к слову «мука».

Я решила высказаться лаконично и по существу.

– Хорошо, – одобрительно кивнула мисс Маргарет. – Другие предложения?

Лизетта тайком приподняла большой палец, показывая мне, что я молодец. Я опустилась на стул, облегченно выдохнув. Хорошо, что никто до меня не использовал ту же самую идею. Боюсь, придумать для своеобразного стихотворения второе достоинство было бы выше моих сил.

Мимоходом успела заметить, как раздраженно закатила глаза Амелия. Я обиженно поджала губы. Конечно, ей-то зачем стараться? Избалованное создание, в котором родители наверняка души не чают, девица на выданье из богатой и знатной семьи. Ее и в пансион-то отправили недавно и наверняка ненадолго, просто потому, что это престижно для невесты и добавит ей очков в поисках такого же благополучного мужа. Так что она по-своему права: в ее положении можно не слишком прислушиваться к распоряжениям преподавательниц. Только, увы, не ко всем судьба так благосклонна. Меня, к примеру, сюда сослали исключительно ради того, чтобы отделаться. Отношения с мачехой не заладились с самого начала, а после того как два года назад скончался отец, она стала искать способ удалить меня из поместья. В итоге придумала пансион. Так что другого жилья у меня, по сути, и не было. А следовательно, приходилось соблюдать правила нового дома во всей их строгости.

Будущее тоже не представлялось радужным. Хорошего приданого за мной точно не дадут. Недаром мачеха несколько последних дней перед моим отъездом без конца жаловалась, как дорого нынче стоит обучение в пансионах. Якобы просто стремилась поделиться, на самом же деле, конечно, настраивала меня на нужный лад. Вкратце суть ее причитаний сводилась к следующему: я потратила на тебя уйму денег, дальше ты уж как-нибудь сама. Видимо, подразумевалось, что учеба «на невесту» поможет мне выйти замуж. Но я прекрасно понимала: без приданого это смешно. Я и в семнадцать не страдала романтическими иллюзиями, тем паче теперь, в двадцать два, когда меня вот-вот назовут старой девой. После того как это случится, у меня останется всего три пути. Либо в компаньонки к пожилой сварливой даме, либо в гувернантки к молодой избалованной девчонке вроде Амелии, либо в монастырь. Причем, хоть мне и не была свойственна особая набожность, из этих трех вариантов монастырь представлялся отнюдь не самым худшим.

По окончании занятий я не спешила уходить из класса. Возвращаться в свою комнату не хотелось. Увы, даже там я ощущала себя недостаточно комфортно, чтобы полноценно расслабиться. С предыдущей соседкой мы нашли общий язык, можно даже сказать, подружились, но несколько месяцев назад она вышла замуж и уехала. Вместо нее ко мне подселили Амелию, а с ней мы были слишком разными, чтобы понимать друг друга. Лучше бы я делила комнату с Лизеттой, но, увы, пансионерок о таких вещах никто не спрашивал…

Словом, все разошлись, а я осталась сидеть за столом и, дабы как-то себя занять, принялась переписывать начисто хаотичные конспекты, сделанные во время уроков. В чистовик попадали не все материалы, а только то, что могло пригодиться в перспективе. Я имею в виду экзамены. В том, что анализ стихотворения про «клю`ку» и тому подобная информация может оказаться полезной в реальной жизни, я сильно сомневалась.

– Леди Фэйтон! – В приоткрытую дверь класса просунулась голова Джекки, одной из наших горничных. – Мисс Уэлси вызывает вас к себе в кабинет.

– Благодарю, – вежливо кивнула я и, аккуратно сложив свои вещи, чинно направилась к выходу.

Вызов оказался для меня неожиданностью, но не расстроил. Мисс Уэлси, второй человек в нашем пансионе после директрисы, была моей любимой учительницей. Она преподавала математику и астрономию, причем поговаривали, что право вести второй из этих предметов она выбила себе с немалым трудом. Попечительский совет не мог взять в толк, какую пользу принесет будущим женам наука о планетах и звездах. Наставнице пришлось пойти на хитрость и заявить, будто речь, среди прочего, пойдет о способах предсказать судьбу будущего ребенка и, соответственно, избрать наиболее удачное время для зачатия. Дамы, принимавшие решения, плохо разбирались в таких нюансах, как разница между астрономией и астрологией, и дали добро. Правда, всего на один урок раз в две недели, но и этого оказалось достаточно, чтобы я влюбилась в новый предмет.

Занятия математикой также были интересны, а главное, не ограничивались одним лишь планированием семейного бюджета. Находилось место и для более абстрактных расчетов, и для древней философии, и для основ рационального мышления. Как любой преподаватель от Бога, мисс Уэлси давала своим подопечным намного больше знаний, чем можно прочитать в учебнике.

– Вы позволите? – спросила я, робко постучавшись и затем самую капельку приоткрыв дверь.

– Да, Мейбл, проходите.

Я не в первый раз оказалась в кабинете мисс Уэлси, и потому меня нисколько не удивил царивший здесь беспорядок. Да, возможно, это прозвучит странно, но слово «хаос» лучше всего описывало обычное состояние вотчины математички. Письменный стол был буквально завален бумагами, тетрадями, книгами, закладками, старыми перьями и вскрытыми конвертами. Подоконник пребывал в ненамного лучшем виде. Для того чтобы привести все это в порядок, потребовалась бы целая неделя, но, впрочем, хозяйка кабинета явно не собиралась затруднять себя подобными мелочами. В воздухе витал едва уловимый запах сладковатого табака. Присмотревшись, я обнаружила выглядывавший из-под бумаг мундштук. Курение в пансионе, мягко говоря, не поощрялось, но наставница, прослужившая здесь добрых двадцать лет, могла позволить себе некоторые вольности. Исключительно в нерабочее время и на своей территории, разумеется.

– Присаживайтесь.

Я опустилась в неглубокое кресло с высокой спинкой. Мягкое, удобное, но одновременно дисциплинирующее.

– У меня для вас новости, Мейбл. – Учительница метнула на меня острый взгляд поверх маленьких круглых очков. – И боюсь, что не самые приятные.

Я напряглась. А кто бы на моем месте не напрягся при подобном предисловии?

– Пришло письмо от вашей… матушки.

– Мачехи, – поправила я.

В некоторых вопросах я имела привычку проявлять настойчивость.

– Мачехи, – легко согласилась мисс Уэлси.

– Кто-нибудь умер?

Мне так редко писали из дома (можно сказать, вообще не писали: пара переправленных с посыльным документов не в счет), что такое предположение казалось совершенно логичным.

– О нет. Все живы и, насколько я понимаю, здоровы, – успокоила меня наставница, однако что-то в ее взгляде будто говорило: «Но лучше бы кто-нибудь умер».

– Очень рада это слышать.

Я напряженно ждала продолжения, и мисс Уэлси не стала тянуть: это вообще было не в ее характере.

– Виконтесса Фэйтон пишет, – учительница взяла в руки письмо и заглянула в текст, – что, движимая заботой о вашей судьбе и стремясь устроить ваше будущее, нашла для вас достойного жениха. Он выразил согласие вступить в брак, и свадьба планируется в следующем месяце. Со своим женихом вы познакомитесь на балу, который, как вы знаете, состоится в эту субботу в городской ратуше.

Она подняла глаза, вероятно, стремясь увидеть мою реакцию, но я поспешила уставиться в пол. Крепко сцепила руки и тихо поинтересовалась:

– Могу я узнать имя будущего мужа? Или виконтесса Фэйтон не сочла нужным сообщить мне такую незначительную деталь?

– Сообщила, – сочувственно откликнулась наставница, и я сцепила руки еще сильнее. – Его зовут мистер Томас Годфри. Его положение в обществе ниже вашего, но виконтесса пишет, что это вряд ли вас смутит, поскольку вы нечестолюбивы.

Я кивнула, просто в знак того, что услышала. Наверное, в данном случае мачеха права, но мне сейчас было не до того, чтобы копаться в собственной натуре. Слишком ошеломительная на меня свалилась новость.

– Здесь также указано, что мистер Годфри – человек состоятельный, – продолжала наставница. – Среди прочего, ему принадлежат дом в столице и родовое поместье, приносящее постоянный доход. Таким образом, пишет виконтесса Фэйтон, она будет спокойна за ваше благополучие.

Я снова склонила голову. Мачеха будет спокойна: в чем в чем, а в этом я не сомневалась ни секунды.

– Возраст жениха – шестьдесят четыре года, – припечатала мисс Уэлси с жестокостью хирурга, считающего, что лучше одним ударом отрубить подлежащий ампутации орган, чем долго и болезненно отпиливать его из мнимой жалости к пациенту. – Виконтесса убеждена, что и это обстоятельство не составит проблемы, поскольку вы девушка, благоразумная не по летам, и излишняя романтичность вам не свойственна.

Теперь я опустила голову так низко, словно к ней был привязан кирпич. Ссутулила плечи, обхватила себя руками и едва слышно пробормотала:

– Все понятно.

Шестьдесят четыре года. Будущий муж годился мне даже не в отцы – в деды. Сколь ни глупо, но до сих пор меня не покидала надежда, что навязанный жених случайным образом окажется моим принцем на белом коне. Ну, пусть не принцем, пусть не на белом, но – моим. Не знаю, откуда взялись такие иллюзии: то ли, вопреки словам мачехи, я была романтична до идиотизма, то ли человеку просто свойственно надеяться вплоть до самого последнего мига. В любом случае сообщение о возрасте, наподобие хлесткой пощечины, вернуло меня в реальность.

– Благодарю вас за заботу, мисс Уэлси. Больше ничего виконтесса Фэйтон не пишет? Надеюсь, урожай пшеницы в этом году был не хуже, чем в прошлом?

– Господи, Мейбл, да не будьте вы так неестественно спокойны!

Это восклицание со стороны учительницы, которая всегда оставалась хладнокровной, немного циничной, но никак не эмоциональной, явилось для меня полнейшей неожиданностью и заставило поднять глаза.

– Пейте.

Мисс Уэлси переставила поближе ко мне кружку, которая прежде кое-как умещалась между учебником астрономии и стопкой старых документов. Я только теперь сообразила, что напиток был подготовлен заранее и, по всей видимости, именно для меня.

– Спасибо. Что это? Сок?

Стекло не было прозрачным, и я заглянула внутрь. В кружке плескалась жидкость теплого оттенка коричневого.

– Бренди. Сок не принесет вам сейчас ровным счетом никакой пользы.

Такое угощение противоречило всем правилам пансиона. Может быть, именно поэтому я его приняла. Принюхалась (по-моему, у меня имелись шансы опьянеть от одного только запаха) и, прикрыв глаза, сделала большой глоток. Горло мгновенно обожгло, дыхание перехватило, я закашлялась и принялась оглядываться в поисках хоть какой-то закуски или хотя бы простой воды. Хозяйка кабинета пододвинула ко мне блюдце, на котором красовались долька апельсина и несколько кусочков горького шоколада.

– Вы не возражаете, если я закурю? – Мисс Уэлси не переставала меня удивлять. – Я, знаете ли, и сама немного нервничаю.

– Курите, конечно. Мне нравится запах вашего табака, – призналась я. – Я плохо в этом разбираюсь, но, по-моему, мой отец курил нечто подобное.

– Вам и не надо в этом разбираться, – заверила наставница, извлекая с подоконника длинный эбонитовый мундштук. – Крайне неполезное занятие, хотя в некоторых случаях ощутимо способствует мыслительному процессу.

Она закурила, и я с наслаждением вдохнула такой вредный, но такой родной сладковатый фруктовый аромат. Голова чуть-чуть кружилась: содержимое кружки уже давало о себе знать.

– Вы очень хорошая ученица, Мейбл. Не скрою, я была бы рада, если бы вы могли получить полноценное образование, к которому, без сомнения, тяготеете. Судьба распоряжается иначе. Я понимаю ваше расстройство, но хочу сказать: действительность вовсе не так плоха, как кажется вам сейчас. Нет, я не стану кормить вас сказками о добрых намерениях, которые питает ваша мачеха, и о нередко превозносимых достоинствах возрастных женихов. На этот счет у вас есть собственное мнение, и вряд ли я смогу многое к нему добавить. Тем не менее выслушайте меня, Мейбл. Брак, пусть даже не самый счастливый, – это не так уж и плохо. У вас будет свой дом, который вы сможете обустроить, как вам заблагорассудится. Будет круг общения, который вы, опять же, сами выберете. Вещи, от книг и до платьев, которые вам приглянутся. Вполне вероятно, вы даже телескоп себе сможете купить и установить его, к примеру, на балконе. Это намного больше, чем есть у вас сейчас, в пансионе. Да, ко всему этому прилагается муж. Смотрите на данное обстоятельство как на досадную нагрузку. В конце концов, ничто в нашем мире не дается бесплатно. Пройдет немного времени – и вы при желании сможете даже разъехаться.

– Вы имеете в виду развестись? – с сомнением спросила я.

Разводы были делом редким, сложным и в высшем свете не одобрявшимся. А уж для женщины, которая входит в семью так, как я, на птичьих правах, – практически нереализуемым.

– Ну, зачем такие сложности? – возразила мисс Уэлси. – Вы ведь слышали: у мистера Годфри по меньшей мере два дома. Выясните, в котором из них он проводит большую часть времени. Если супруг предпочитает город, пожалуйтесь на слабое здоровье, объявите, что вам необходим свежий воздух и удалитесь в поместье. Если, напротив, он предпочитает деревню… Пожалуйтесь на слабое здоровье и заявите, что вам требуются регулярные консультации городских врачей.

– Жить в одном доме, возможно, не так страшно, – пробормотала я, краснея. – Но муж – это ведь не просто сосед. С ним же еще нужно…

Я замолчала, окончательно смутившись. Впрочем, наставнице продолжения и не требовалось.

– Да, я понимаю, – кивнула она. – Юных девушек обычно пугают такие вещи. Даже те, кто выходит замуж по большой любви, побаиваются брачной ночи. Но, Мейбл, поймите, не так уж это все и страшно.

– Я понимаю, – солгала я, не поднимая глаз. Страшно было до безумия. – Но будь он хотя бы чуть-чуть моложе…

– Как раз молодой мог бы вас измучить, – не согласилась мисс Уэлси. – А ваш жених – это идеальный вариант. Учитывая его годы, не думаю, что его вообще станут интересовать подобные глупости. А если даже и станут, то крайне редко.

Меня передернуло от одной только мысли, и я прикрыла глаза, чувствуя себя крайне неблагодарным существом.

Наставница тяжело вздохнула.

– Если вас настолько беспокоит этот вопрос…

Она встала, подошла к двери, резко ее распахнула и, убедившись, что снаружи никого нет, возвратилась на свое место.

– Я могу дать вам одно зелье… Это магический отвар, который отобьет у супруга желание беспокоить молодую жену, – с некоторой неохотой произнесла она. – Обычно я подобного не предлагаю, не считаю это правильным, но в вашем случае… Однако это должно остаться между нами, – строго добавила она. – И вы пообещаете мне не злоупотреблять подобными средствами.

– Спасибо. – Я судорожно сглотнула. – Я непременно это обдумаю.

– Не за что. Думаю, встреча на балу многое расставит по местам. Постарайтесь не переживать прежде времени. Брак – это не всегда так хорошо для женщины, как принято считать. Но не стоит видеть в нем жизненную трагедию.

– Мисс Уэлси… – Я бы никогда не задала этот вопрос, если бы не выпитое несколькими минутами ранее «успокоительное». – Скажите, а вы… были замужем?

В том, что наставница не замужем сейчас, я не сомневалась. И дело было даже не в обращении «мисс», общепринятом, когда речь шла о преподавательницах. А в том, что леди жила в пансионе, проводила здесь практически круглые сутки. Трудно было представить себе мужа, которого бы устроило такое положение вещей.

К счастью, мисс Уэлси не оскорбилась, даже улыбнулась.

– Все верно, Мейбл. Я действительно никогда не была замужем. Не из-за нехватки предложений. То был мой личный выбор. Основанный в немалой степени на недостатках супружеской жизни. Правильное ли это было решение… На этот вопрос у меня нет ответа. Не уверена, что объективные ответы такого рода вообще существуют. Но в одном я убеждена: прежде чем сделать такой же выбор, молодая современная девушка непременно должна тщательно взвесить все за и против.

– Благодарю вас, мисс Уэлси, – проговорила я, поднимаясь из-за стола. – Вы мне очень помогли. Я никогда не забуду ваших уроков и ваших советов. И постараюсь всегда им следовать.

– О, вот с этим вам стоит быть очень осторожной, мисс Фэйтон. – Наставница тоже вышла из-за стола, чтобы проводить меня до двери. – Какие бы советы вы ни получали и кто бы ни был автором этих советов, старайтесь всегда делать собственные выводы и принимать собственные решения. Это самый главный урок, который я могу вам преподать.

Амелия

– Черт, черт, черт! – Под удивленным взглядом соседки по комнате я скомкала письмо от родителей и запустила им в стену, даже не стремясь скрыть свое раздражение. Еще бы мне не злиться! В этом послании родители извещали меня, что на балу я должна буду познакомиться со своим женихом, которого в глаза не видела.

Вернее, видела. На собственных крестинах, в возрасте сорока дней от роду. Моих, конечно же, самому жениху тогда было лет двенадцать. Единственный сын ближайшего соседа, он был просто обречен обручиться со мной, чтобы объединить земли двух родов. Граф Рейнард Аттисон.

Достигнув возраста тридцати лет, он до сих пор не был женат, что вызывало во мне массу подозрений на его счет.

Мейбл неодобрительно поджала губы, но ничего не сказала. Это разозлило меня еще больше. Терпеть не могла тихонь, а уж соседка по комнате и вовсе напоминала мою гувернантку: такая же молчаливая, чопорная и правильная. Благодаря той даме любая моя проказа становилась известна родителям, и наказание следовало незамедлительно.

Сколько времени я провела за партой, либо переписывая строки из Писания, либо сочиняя очередное эссе на тему «Почему благовоспитанной девице не следует лезть на дерево, спасая котенка, прыгать в пруд за тонущим щенком и таскать за вихры деревенского парнишку, обижающего своего младшего брата».

Впрочем, в последние годы я старалась быть осмотрительной, и мисс Джонсон почти нечего было докладывать папеньке.

Последней моей шалостью было то, что я заперла калитку в сад, оставив нашего викария наедине с этой чопорной леди. Кто бы мог подумать, что на следующий день викарий с радостью сделает моей наставнице предложение, а она с такой же радостью его примет. После этого разразился скандал, мисс Джонсон уехала, а на семейном совете было решено не нанимать более гувернанток, а вместо этого отправить меня в пансион благородных девиц. Хотя вот чем кому-то могла помешать новая гувернантка, я не понимала: викарий-то теперь был женат!

Вздохнув, я подобрала письмо и посмотрела на соседку по комнате. Мейбл ответила мне спокойным взглядом.

– Что-то случилось дома? – вежливо поинтересовалась она.

Я покачала головой, не желая посвящать Мейбл в свои горести. Наверняка она тут же побежит рассказывать надзирательницам, тьфу, воспитательницам. Лицемерка, как и все здесь. Одно ее высказывание про многообразие рифм чего стоит!

– Мне прислали платье для городского бала, – коротко проинформировала я, подходя к кровати, на которой лежала красиво упакованная коробка.

Бесцеремонно разорвав обертку, я сняла крышку и застонала от досады. Ну скажите на милость, почему моя матушка считает, что юным девушкам положено надевать на бал лишь белое?

Меня, унаследовавшую от бабки-южанки золотистую кожу и горячий нрав, этот снежно-белый цвет просто убивал. Точнее, делал настолько смуглой, что даже самой себе я казалась крестьянкой, вернувшейся с полевых работ.

Погруженная в переживания, я и не услышала, как соседка подошла и встала за спиной.

– Какое красивое! – воскликнула она, заставив меня подпрыгнуть. Я недовольно покосилась на Мейбл, но та даже не заметила, с тихой грустью рассматривая нежную ткань, расшитую мелким речным жемчугом так, что на свету платье переливалось.

– Да уж, – проворчала я,

– Повезло тебе, – грустно улыбнулась девушка.

– В чем же? – Я все-таки достала платье из коробки и приложила к себе, взглянула в зеркало, скривилась и небрежно отбросила на кровать.

Мейбл с укором взглянула на меня и нежно расправила смявшуюся ткань.

– Да во всем. У тебя приятная внешность, хорошее приданое, любящие родители, которые тебя балуют, – начала перечислять она, загибая пальцы.

Я задумчиво посмотрела на соседку, гадая, она действительно такая дура или прикидывается в надежде выведать что-то по поручению наставниц. Удивительно, но сейчас Мейбл казалась абсолютно искренней. Я вдруг вспомнила, что сама она почти бесприданница, которую мачеха сослала в пансион. Девочки рассказывали, будто за два года Мейбл ни разу не получила весточки от родных. Что же касается нарядов, то я сама видела, как соседка недавно перешивала старое бальное платье в надежде хоть как-то его обновить. Надевать одно и то же на несколько балов подряд считалось дурным тоном.

Наверное, в глазах Мейбл я действительно выглядела избалованной богатой девчонкой. Я бросила на девушку задумчивый взгляд. А ведь ей это платье было бы к лицу. Фигуры у нас похожие, а вот цвет кожи – совершенно разный.

– Знаешь, если оно тебе нравится – бери! – заявила я.

Соседка, все еще любующаяся платьем, вздрогнула и быстро отошла на свою половину комнаты, потом внимательно взглянула на меня.

– Ты серьезно?

– Конечно.

– Но… Амелия, это очень дорогое платье!

Еще бы! Когда это родители покупали мне дешевые вещи!

– И что? – как можно более беззаботно ответила я. – Я все равно его не надену ни за какие коврижки!

В глазах Мейбл читалась внутренняя борьба. Ей действительно хотелось надеть это платье, но воспитание не позволяло принять мое щедрое предложение.

– А… – сделала она еще одну попытку, – что на это скажут твои родители?

– Они и не узнают, – отмахнулась я. – Ну же, Мейбл, хотя бы примерь его!

Соседка шумно выдохнула, решаясь.

– Хорошо, но только примерю! – строго сказала она, успокаивая, вероятно, саму себя.

Я закивала, с готовностью подавая наряд.

Мейбл действительно была хороша в этом платье. У нее даже глаза засияли, когда она оглядывала свое отражение в зеркале.

– Вот видишь! – продолжала искушать я. – Я никогда не буду выглядеть в нем так же хорошо! Так что – забирай!

– Спасибо, – соседка вдруг порывисто обняла меня, но тут же отпрянула, несколько устыдившись своих чувств.

Я только хмыкнула: а может, не такая уж она и лицемерка. Во всяком случае, сейчас она мне даже нравилась.

– А, ерунда, – отмахнулась я, подходя к огромному сундуку и вытаскивая оттуда несколько платьев. – Знаешь, пожалуй, сама я надену вот это, из золотистого шелка…

Чуть позже, вечером, мы стояли в коридоре, готовые к инспекции мадам Клодиль. Как рассказала Мейбл, директриса пансиона перед балом лично проверяла воспитанниц, и не дай Создатель было не соответствовать ее высоким идеалам о приличиях.

Во всяком случае, тем, кто не соблюдал строгие правила, на балы в этом сезоне можно было не рассчитывать.

– Девушки, запомните, на балу вы должны вести себя скромно, – напутствовала нас наставница. – Ваша задача – показать себя в выгодном свете перед теми лордами, которые ищут себе именно жен!

– А кого еще могут искать себе лорды? – донеслось откуда-то сбоку.

Несколько девушек рассмеялись.

– Они могут искать себе собаку, – предположила я, втайне надеясь, что за дерзость меня оставят в пансионе. Признаться, в свете родительского письма меня бы это очень устроило.

– Леди Амелия! – возмущенно воскликнула мадам Клодиль.

– А что? – я наивно захлопала ресницами. – Она ведь тоже покладистая, верная и, главное, умеет слушать, не перебивая… Я не понимаю, зачем лорду обязательно искать себе жену.

Судя по лицу директрисы, я была близка к тому, чтобы осуществить свой план, но одна из наставниц что-то зашептала. Почтенная дама прислушалась и кивнула.

– Мы не будем сейчас спорить, девочки, – снисходительно произнесла она, – у нас нет времени, ведь кареты уже поданы. А вас, леди Амелия, я попрошу к следующей неделе подготовить эссе на тему различий между женой и собакой.

От досады я закатила глаза, за что мне сразу же сделали еще одно замечание. Я поймала на себе взгляд Мейбл, полный молчаливого неодобрения, и фыркнула.

Наставницы предпочли сделать вид, что не заметили. Конечно: третье замечание автоматически лишило бы меня посещения бала, но, видимо, это не входило в планы директрисы, и мне пришлось чинно вышагивать в веренице остальных пансионерок в колонне, чтобы занять место в карете.

В экипажи мы садились по четверо, стараясь не помять пышные платья. Моими соседками выпало быть Мейбл, ее подруге Лизетте и еще какой-то долговязой девице, имя которой я постоянно забывала. Проведя в пансионе не один год, эта троица дружно щебетала ни о чем, я же предпочитала помалкивать, понимая, что злюсь и на этот бал, и на незнакомого мне жениха, и на щебечущих ни о чем пансионерок. Спутницы то и дело подозрительно косились на меня, и было понятно, что они умышленно щебечут о ерунде, поскольку опасаются, что иначе я могу донести на них наставницам. Даже Мейбл, прекрасно-воздушная в моем новом платье, предпочла переговариваться с Лизеттой.

Это оскорбило меня еще больше, чем неприкрытое презрение, и я сердито отвернулась к окну.