Инструкция на конец света

Глава 12

Когда я слышу, как хрустит гравий под колёсами, у меня сердце подпрыгивает от радости. Я выглядываю из-за банки куриного супа с макаронами, который разогреваю на плите перед окном, но мне отсюда не видно дороги. Я ожидаю увидеть мамину машину, или папину, или… Мне вообще не важно, кто это. Я бросаю деревянную ложку в кастрюлю и кидаюсь к окну, перегибаясь через раковину в надежде увидеть, кто едет.

В этом старом сером минивене мог бы жить какой-нибудь бродяга. Я тут же узнаю машину Паули.

– Ники! – восклицаю я, глупо радуясь.

Я даже не знаю, дома ли она. Меня слишком переполняют эмоции, чтобы сохранять хладнокровие, потому что в этот дом никакое веселье ещё никогда не приезжало.

Я вспоминаю, что надо выключить плиту, я же суперответственная девушка, и мчусь в коридор, снова зовя Николь. Но дом отвечает лишь тишиной. Потом я вспоминаю, что она собиралась в сарай за чем-то.

Когда я подбегаю к входной двери, автобус уже остановился. Словами не описать радость, когда я увидела, как Паули выходит через переднюю пассажирскую дверь. Теперь я вижу, что прибыли все ребята из Садханы. Я чуть не бросилась открывать дверь, как осознала, что я в выцветшей футболке и шортах, в которых утром я как девочка-рабыня прибиралась дома. И от меня должно вонять, потому что дома уже долго нет нормального душа. В итоге, я психанула и побежала умываться к жалкому ручейку, но удовольствия от этого купания было мало, потому что в этой воде писают и какают рыбы и, в любом случае, двухдневную грязь так не смыть.

Николь выходит из сарая и идёт к автобусу своей глупой походкой девочки-охотника и серьёзной миной. Это даёт мне время забежать наверх и попытаться привести себя в порядок, пока я не упустила возможность поговорить с нормальными людьми.

Ладно, согласна, эти ребята не нормальные, но они точно лучше, чем моя сестра с промытыми мозгами. С ними намного приятнее. Может быть, они пригласят нас куда-нибудь, и тогда это было бы самое лучшее событие с того дня, как мы переехали в эту дыру, не считая вечеринки в Садхане.

В ванной я наспех брызгаюсь дезодорантом, гладко зачёсываю волосы в хвост, чищу зубы и мажу губы блеском.

Потом я мчусь в свою комнату, хватаю чистые майку и шорты, бегу вниз по лестнице, на ходу застёгивая молнию и пуговицу на шортах. Шуршания гравия больше не слышно, так что я уверена, что они ещё здесь. Перед дверью я притормаживаю, глубоко вдыхаю и выдыхаю, делая вид, что я совершенно естественно вышла посмотреть, что происходит.

Все уже вышли из автобуса. Лоурель и незнакомый мне парень облокотились на него, и я поражена, как невыразимо круто всегда выглядит Лоурель. Не то, чтобы я хотела носить странные вещи, как она – сегодня на ней что-то вроде белого саронга – я точно не хотела бы постоянно обматывать голову шарфами, но она такая очаровательная и так не похожа ни на одну девушку, которую я когда-либо видела. Кажется, что она с другой планеты.

Раньше я ненавидела свои прямые волосы, грустные карие глаза и узкие мальчишеские бёдра. Но когда начался переходный возраст, всё в моём теле стало принимать округлые черты, и мальчики – даже некоторые мужчины – начали обращать на меня внимание, даже пялиться на меня, куда бы я ни пошла. И мне это нравится.

– Эй! – зовёт Паули, как только видит меня.

Он стоит рядом с Николь, которая поворачивается ко мне и хмурится. По ней даже не заметно, что она рада гостям.

Я улыбаюсь, машу рукой и стараюсь не бежать к ним вприпрыжку.

– Что случилось? – говорю я, пройдя двор.

– Мы приехали спросить, не хотите ли вы, девчонки, поехать с нами на озеро. Мы собираемся поплавать и устроить пикник.

Я уже могу представить список с причинами, по которым мы не можем поехать, составленный Николь, поэтому я удивляюсь, что она не подпрыгивает в ту же минуту и не говорит: «Нет».

Вместо этого она просто переводит взгляд на меня.

– Звучит клёво, – говорю я и смотрю на неё в ответ.

Она пожимает плечами:

– Конечно, мы поедем.

Ушам своим не верю.

Сперва она едет со мной автостопом в город за пиццей, а теперь это? Самые приятные сутки, которые я провожу с ней за всю свою жизнь.

Но потом я вижу, как она мельком смотрит на Вольфа, самого странного из всех этих ребят, такого спокойного и молчаливого. Он напоминает животное, которое пытается слиться с окружающей средой. И я вижу, как неуловимо меняется выражение лица Николь. Я вижу, если я не совсем спятила на такой жаре, что она что-то испытывает к нему.

Я приберегу это открытие, потому что оно точно пригодится. Когда я бросаю взгляд на Лоурель, я вижу, что она тоже наблюдает за Николь. Может быть, она увидела то же, что и я. Она смотрит на Николь странно, как голодный хищник.

– Лучше сразу наденьте купальники, – говорит Паули.

– Буду через минуту, – улыбаюсь я и иду переодеваться.

Я слышу, как Николь идёт за мной, но у меня слишком хорошее настроение, чтобы разговаривать с ней прямо сейчас. Мои мысли занимает купальник. Тот, который нравится папе, сплошной тёмно-синий, я носила его прошлым летом на плавании, и у него вся попа протёрта от того, что я сидела на краю бассейна. Или чёрный. Или тот, о котором папа не знает, который я купила на деньги со своего дня рождения, крошечное жёлтое бикини с белыми бусинами на лямках. Его и надену. Меня только немного беспокоит, что Николь расскажет папе, что я его надела перед мальчиками.

И что с того? Если когда-то и было подходящее время для этого бикини, то это оно.

В отличие от Николь у меня есть грудь. Настоящая, 3 размера, которая привлекает взгляды парней. Я надеваю бикини и короткие рваные шорты и, когда я иду мимо комнаты Никки, вижу, как она выходит в своём нелепом купальнике сборной по плаванию прошлого года. В нём она похожа на десятилетнюю девочку, плоскую, как блин.

– Что? – спрашивает она, когда я корчу ей гримасу.

– У тебя другого ничего нет?

– Нет, а что с этим не так?

Я пожимаю плечами:

– Ничего.

Она возвращается и надевает поверх купальника топик и шорты. Потом я смотрю, как она укладывает волосы перед зеркалом, и вдруг осознаю, что я никогда не видела, чтобы Николь делала укладку. Она либо заплетает косы или собирает в хвост, когда идёт на очередное задание, даже не глядя, хорошо ли получилось. Я абсолютно не понимаю, как она может так пренебрегать внешностью.

А теперь она занимается собой.

Через несколько минут мы втискиваемся в дряхлый старенький автобус. Я сижу на заднем сиденье с Кивой, к которому, если честно, я испытываю какие-то чувства. Мы обменялись поцелуями на вечеринке в Садхане, это было мило, но этим всё закончилось. Я изредка видела его потом и всегда в компании.

Кожа на сиденьях затвердевшая и поцарапанная, а запах напоминает запах старого скунса. Я ищу нормальный ремень безопасности, но в машине всего один старомодный, так что я пристёгиваюсь им и пытаюсь себя вести так, будто всё круто. Когда мы выезжаем из леса на автостраду, Кива закуривает косяк и предлагает мне.

Ну ладно, я никогда не курила раньше. Ни одной сигареты. Кто-то предлагал мне косяк на вечеринке, но я отмахнулась, как это сделала другая девушка, и никто не обратил на это внимание. В этот раз всё по-другому, всё гораздо важнее. Пахнет отталкивающе, но я не хочу создать впечатление зануды ещё до того, как началось веселье. Несомненно, Кива симпатичный, с русыми кудрявыми волосами, ниспадающими на плечи, с тёмным загаром и бледными голубыми глазами. Он сказал мне, что ему шестнадцать, так что он всего на два года старше меня – в пределах досягаемости.

Так что я беру косяк в губы, пытаясь подражать Киве. После этого я долго откашливаюсь, горло горит, глаза слезятся.

Николь смотрит через плечо на меня с тем же самым безразличным выражением, с которым она решает, стрелять ли в животное.

Я перегибаюсь через спинку кресла и забираю косяк у сестры Николь, пока она изо всех сил пытается восстановить дыхание. Я тушу его и втыкаю в боковую дверь, потому сейчас нам не хватало только остановиться на обочине в прокуренном минивене, и вообще я уверен, что наши гости не заядлые курители марихуаны.

– Эй, отдай, – требует Кива.

– Пока мы едем, не отдам, дубина.

– Окей, бабуля, – огрызается он.

Мы с Кивой никогда не были особенно близки, но я знаю его всю жизнь, поэтому для меня он как брат. Он может сгоряча наделать глупостей, но обычно он безобидный, и я не хочу, чтобы он попал в беду.

Я встревоженно оглядываюсь на Николь, на её гладкие загорелые ноги, тонкие руки, которые лежат так близко, что вот-вот прикоснутся к моим. Её руки лежат на коленях, длинные и ловкие, с тонкими проворными пальцами. Натренированные, но изящные руки. Интересно, грубые у неё ладони или мягкие, даже не знаю, каким бы я больше обрадовался. Какие бы ни были, они идеальны.

На сиденьях передо мной Лоурель и Паули спорят о песне, играющей по радио, вроде, выясняют, кто исполнитель. Я смотрю в окно на пробегающий мимо пейзаж и размышляю, как я тут оказался. Я не собирался проводить день с этими ребятами, но, когда Лоурель сказала, что они по пути планируют пригласить Николь с сестрой, я передумал. Она видит меня насквозь, будто бы она знала, что я поеду, как только она упомянет Николь.

Сегодня будет больше сотни градусов по Фаренгейту, так что нам почти нечем больше заняться, кроме купания. Даже строить дом в тени леса было бы утомительно, и я чувствую такое облегчение, какого не испытывал уже давно. Я рад быть здесь со своими друзьями в этот знойный день и лететь навстречу новым возможностям. Я чувствую себя молодым или, может, полным молодости, а не безнадёжно древним, как всегда.

Когда мы подъезжаем к озеру, мы оставляем машину на обочине, чтобы не платить за парковку. Хотя сейчас четверг, вторая половина дня, на знаменитых пляжах не так много людей, так что мы хватаем свои вещи и четверть мили пробираемся по лесу в сторону укромной бухты, о которой мало кто знает. Она частично в тени, краешек пляжа едва выступает из леса, а потом с головой погружается в холодную глубину – то, что надо, в такой день, как сегодня.

Я несу корзину с едой, потому что я её сам собирал. Во главе колонны Паули несёт переносной морозильник, а остальные – полотенца, покрывала и рюкзаки. Николь идёт вплотную ко мне, и я чувствую себя комфортно в её компании. Она молчит. Я рад, что она не пытается завести какой-нибудь пустяковый разговор, хотя остальные впереди нас постоянно болтают.

Я много чего хочу у неё спросить, но сейчас нам обоим так жарко и мы запыхались от маршрута по неровной гористой местности.

Когда мы дошли до пляжа, я с радостью отмечаю, что мы здесь одни. Мы ещё даже не успели положить на землю все вещи, как Кива стянул с себя футболку и с воем бросился в воду. Младшая сестра Николь, которая в жёлтом бикини выглядит не по годам взрослой, прыгает за ним.

Я достаю бутылку комбучи из морозильника, который нёс Паули, и приношу Николь, пока она расстилает полотенце на песке. Секунду она смотрит на бутылку, потом берёт, пьёт, а сделав глоток, морщится.

– Это не чай, – говорит она.

– Это комбуча. Прости, я должен был предупредить. Я всё лето её готовил. В деревне все верят, что она восстанавливает силы.

– Из чего она?

– Из чего-то вроде перебродивших грибов.

Она моргает и хмурится.

– Не волнуйся, тут ничего опасного. Просто такой вид газировки. Там есть вода, если хочешь.

Я делаю большой глоток комбучи и возвращаю бутылку Николь. Она делает ещё один глоток, сначала осторожно.

– Я знаю, что к нему надо привыкнуть.

Тогда она слегка улыбается:

– Это вовсе не ужасно.

Лоурель, переодевшись в бледно-зелёное вязаное крючком бикини, подходит к нам:

– Идёте в воду?

– Через пару минут, – говорю я.

Николь пожимает плечами.

– Думаю, я первым делом осмотрю те скалы, – говорит она, кивая на противоположную сторону бухты, где скалы выступают из воды под невысоким утёсом и неглубокой пещерой.

– Пойдём, – соглашаюсь я. – Я покажу.

Я жадно ухватился за возможность сбежать от Лоурель и её зоркого взгляда. Несмотря на то, что мы никогда не ходили с ней на свидания, никогда не были парой, я чувствую, что она по-прежнему испытывает ко мне что-то. Будто бы я ей не нужен, но никому больше она меня не уступит.

– Как хотите, – говорит она, разворачивается и идёт к воде, притормозив на мгновение, прежде чем прыгнуть.

Пока мы шли к пещере через пляж и скалистый участок, все уже зашли в воду.

– Когда я был маленьким, я приходил сюда и играл в пещерного человека доисторических времён, – говорю я.

– Там глубоко? – спрашивает Николь, когда мы смотрим в провал пещеры.

– Не сильно. Время от времени я здесь ночую. Здесь так спокойно ночью.

В этот момент Паули с криком прыгает бомбочкой в воду, а девушки визжат от брызг.

– Сейчас не так спокойно, – говорит она.

– Когда я узнал, что тебя пригласили, я подумал, что мне надо поехать и защитить тебя от этого хаоса.

– Я похожа на того, кого надо спасать?

– Нет.

– Почему ты решил, что я поеду, даже если тебя не будет с ними?

Я поднимаю взгляд на неё, чтобы посмотреть, серьёзно ли она говорит. Она улыбается, почти смущённо, будто бы никогда не флиртовала.

– Я видел, что твоих родителей нет рядом, – говорю я. – Они узнают, что вас не было, когда вернутся?

Её лицо застыло.

– Они не узнают.

– Уверена?

Я не хочу, чтобы её отец взбесился и совсем запретил ей приходить к нам.

Она вздыхает и садится на край скалы у воды, свесив ноги. Я сажусь рядом.

– Если я расскажу тебе кое-что, ты сохранишь это в тайне?

– Конечно.

Она так долго молчит, что я уже думаю, что она не будет ничего рассказывать. Я смотрю, как она наблюдает за ребятами в воде, и наконец она заговорила.

– Родители уехали, и я не знаю, когда они вернутся. Я не хотела никому говорить, но…

– Но?

– Это так тяжело. То есть, дома нет воды, запасы еды заканчиваются, добраться до магазина не так просто, и меня просто бесит, что мне не с кем об этом поговорить.

– Я думал, что вы позвоните сантехнику насчёт лопнувшей трубы.

Она мотает головой.

– На него нам не хватит денег. Я вроде остановила протечку, примотав изолентой к трубе стеклянную банку с тряпкой. Но повязку надо менять каждый день.

– Я могу помочь. То есть, я, возможно, смогу починить водопровод или же найду того, кто сможет.

– Ни в коем случае, я не могу допустить, чтобы кто-то узнал, что мы остались одни.

– Мы что-нибудь придумаем, чтобы вас прикрыть.

Она снова вздыхает.

– Врать людям я тоже устала.

– Я могу подвозить тебя до магазина. Могу попросить у кого-то машину, по крайней мере. Это хоть как-то поможет?

Она смотрит на меня, между бровей у неё пролегла глубокая складка, но она не выглядит встревоженной.

– Ага, спасибо.

Я хочу, чтобы мы здесь были одни. Я мог бы приблизиться и прикоснуться к ней. Может быть, поцеловать её. Может, что-то большее.

Я определённо хочу больше, чем просто её поцеловать. Я постоянно об этом думаю после того, как мы плавали в реке Юба. Воспоминания, её тело, влажное, сверкающее на солнце, так изящно скользящее в воде, преследуют меня. Просто я не знаю, хотела ли она когда-нибудь, чтобы я поцеловал её или прикоснулся к ней. Но больше всего я не хочу спугнуть её. Я хочу удерживать её поблизости, чтобы узнать получше, и тогда наши отношения плавно стали бы чем-то бóльшим.

– Куда уехали твои родители?

– Не знаю. У мамы сдали нервы и она сбежала, а папа поехал её искать.

– Так что ты не знаешь, когда он вернётся?

Она отрицательно качает головой, я не могу разгадать выражение её лица.

– Он тебе не писал, не звонил?

– Телефоны – это не для него.

– Слишком удобно?

– Вроде того. – Она поднимает камень и взвешивает его на ладони. – Он хочет посмотреть, как мы выживем без его помощи.

– Выживете после чего?

– После чего-нибудь. После всего.

– После Армагеддона что ли?

В ответ она улыбается, но взгляд при этом остаётся мрачным.

– Наверно.

– Твой отец сурвивалист?

– Он предпочитает называть себя подготовленцем.

– Кем?

– Человеком, который готовится к худшему. Мне кажется, что у сурвивализма теперь какой-то слишком негативный оттенок.

– Так вот почему ты охотишься и живёшь на отшибе?

– Ты тоже живёшь на отшибе.

– Я живу в духовном центре, мама была одним из его основателей. Они решили купить эти земли, потому что тут красиво, дёшево и они думали, что само место вдохновляет на духовное созерцание.

Я говорю это, стараясь звучать менее пафосно, но Николь серьёзно кивает, смотря прямо перед собой.

– Цели папиного плана – превратить дом в автономную крепость. Он даже убежище собирается построить.

– На случай ядерной войны?

– На случай любой катастрофы.

– Ты веришь, что это всё пригодится?

Она пожимает плечами.

– Все мы когда-нибудь умрём, верно?

– Большинство из нас к тому времени будут лежать с восковыми лицами в кровати, доживая старость.

– А зомби будут карабкаться в окно.

Я смеюсь и оглядываюсь на неё посмотреть, шутит ли она. Она иронично улыбается.

– Так твой отец научил тебя, как выживать в диких условиях? Это достаточно полезно, так ведь?

– Ну да. То есть так и есть, но это тяжелее, чем я думала. Я чувствую себя безнадёжно тупой, когда дом неумолимо разваливается.

– Дом разваливался и до твоего приезда, так что ты никакого вреда не нанесла.

– Спасибо, утешил.

– Я умею обращаться с гвоздями и молотком, если хочешь, могу помочь с ремонтом.

Она с недоверием смотрит на меня.

– Почему ты хочешь помочь?

– Почему бы нет?

Она молчит.

– Мне тоже нужна ещё одна пара рук, чтобы помочь на стройке дома на дереве. Может, мы могли бы совершить обмен услугами.

– Может быть.

– Ты не против, если я приду завтра и посмотрю, в чём у тебя дело?

Она пожимает плечами.

– Только, если ты хочешь.

Я вижу, как в озере ребята брызгаются, визжат и смеются, устраивая бои мальчиков против девочек. Лоурель будто чувствует, что на неё смотрят, и оборачивается на нас, в выражении её лица что-то меняется. Её губы всё ещё улыбаются, а глаза – уже нет.

Николь, должно быть, тоже заметила это, потому что она спрашивает:

– Вы с Лоурель встречались когда-то?

– Нет. Мы только друзья, – говорю я, соображая, как деликатно описать все наши запутанные отношения.

– Мне кажется, что я ей не нравлюсь.

– Ага, я не в курсе. Но, если от этого станет понятнее, она немного жадная до вещей, которые ей не принадлежат.

– То есть, вы никогда не гуляли под ручку или что-то ещё?

– Боже, нет. Это как ухаживать за собственной сестрой.

От одной мысли мне стало даже немного противно, но вслух я этого не сказал, чтобы она не подумала, что я извращенец.

Лоурель всем нравится. Она похожа на мою маму в миниатюре, только без серьёзных пагубных пристрастий.

– Это почти бессмысленно, – продолжаю я. – Но она ведёт себя так же, когда дело касается моей матери. Будто бы она хочет завладеть всем маминым вниманием и раздражается, когда мама хочет провести время со мной.

– Мда.

– Как я и говорил, всё очень запутанно. Она выросла без семьи. Именно поэтому, наверное, она испытывает ко мне глубочайшую привязанность, как к родному брату, и боится, что кто-то меня украдёт? Её одержимость моей мамой такого же рода.

– Хочешь теперь поплавать? – спрашивает она.

Не хочу. Я хочу поцеловать её, доказать ей, что дурацкая ревность Лоурель никак на меня не влияет, но я знаю, что сейчас неподходящее время, неподходящие условия.

Так что я беру её за руку.

– Пойдём, - говорю я. – В воду!