Интеллигенция

Андрей Евгеньевич Подгорный, учитель гимназии, известный писатель, 32 года.

Татьяна Павловна Подгорная, жена его.

Сергей Борисович Прокопенко, молодой поэт-народник.

Николай Борисович Прокопенко, брат его.

Иван Трофимович Резцов, член уездной земской управы.

Лидия Валерьяновна Резцова, жена его.

Доримедонт Доримедонтович Сниткин, писатель.

Яков Иванович Румянцев, Доктор.

Григорий Петрович Лазарев, агроном, богатый молодой человек.

Аркадий Тимофеевич Ершов, начинающий беллетрист, 26 лет.

Любовь Романовна Пружанская, дама лет 40, общественная деятельница.

Вассо Суралидзе, по прозвищу Тaракан, бывший телеграфист, грузин.

Василий Александрович Титов, богатый издатель[1].

Фёдор Фёдорович Мирский, инспектор гимназии, старичок.

Дедушка Исидор, странник.

Метранпаж, рабочие типографии.

Действие первое

Просторная, светлая комната, наполовину гостиная, наполовину кабинет. Три двери: левая ведёт наверх, к Подгорному, правая – в столовую и остальные комнаты, средняя – в прихожую. У левой стены большой письменный стол, заваленный бумагами. С правой стороны круглый стол, диван, несколько кресел. На полках много книг, разбросанных в беспорядке. Окна заставлены цветами и тоже завалены книгами. На стенах несколько портретов русских писателей и фотографии с картин новейших художников. На заднем плане – рояль. В общем, во всём чувствуется безалаберщина. Видно, убранством комнат никто не интересуется, и всякий считает себя хозяином. У окна сидит Вассо и в нос напевает грузинскую песню. Татьяна Павловна читает за круглым столом; в руках у неё карандаш. Сергей Прокопенко большими шагами ходит по комнате. В разговоре тон его голоса обыкновенный, как у всех. Но разговор его часто переходит в «речь» – тогда голос делается нестерпимо громким. При этом он встаёт в позу – всегда одну и ту же.

Сергей Прокопенко (останавливается, немного расставив ноги). Не кажется ли вам, господа, что мы на некоем таинственном корабле носимся по бушующему океану? Плещут и стонут вокруг нас волны, а мы смело и вольно мчимся вперёд, всё вперёд, в какую-то сказочную страну. Свистит ветер, гнутся мачты, а мы, бесстрашные и непобедимые, стремимся к своей заветной цели… И чем нас меньше, господа…

Татьяна Павловна (не переставая читать). Не кричите, Прокопенко, это невозможно.

Сергей Прокопенко (смущённо). Я не кричу, Татьяна Павловна, я только говорю… что часто вот в этих комнатах (постепенно снова возвышает голос), когда мы, кучка интеллигенции, собираемся вместе, а вокруг нас, за этими стенами, – беспредельный простор мещанства и пошлости, мне начинает казаться, что дом наш – корабль и мы одинокие, тем более сильные и смелые, путники среди морской пустыни… но чем более одинокие, тем более сильные и смелые… Разве вам не кажется иногда, что дом наш сдвигается с места и как будто бы подымается по волнам? Разве, господа, вам не кажется…

Вассо (с сильным грузинским акцентом). Мнэ нэ кажется, и нэ оритэ, пожалста… ви хотытэ, чтобы у нас лёпнули пэрэпонки.

Татьяна Павловна. Прокопенко воображает себя на корабле, вероятно.

Вассо (прежним тоном). Он можит воображать сэбя гдэ ему угодно, но рвать наши пэрэпонки нэгуманно.

Сергей Прокопенко. Молчи, Таракан. Тебе недоступна поэзия жизни.

Татьяна Павловна (не переставая читать). Для поэзии – вам придётся подождать Лидию Валерьяновну.

Сергей Прокопенко (ходит по комнате. Обыкновенным тоном). Она скоро придёт?

Татьяна Павловна. Обещала к двум.

Сергей Прокопенко. С мужем?

Татьяна Павловна. Разумеется.

Сергей Прокопенко. Ничего смешного.

Татьяна Павловна. Я и не смеюсь, кажется.

Вассо. Сижу я и бесприривно сам сэбэ спрашиваю: зачем я здэсь?

Сергей Прокопенко. Очень просто: в каждой редакции обязательно должен быть таракан. Вот ты и есть «редакционный таракан».

Вассо (как будто бы не слышит). Вислали мэня с Кавказа в Архангельск; жил там, жил, теперь сюда переехал. На Кавказ – нелзя. Здэсь – дэла нэт…

Сергей Прокопенко. Не ной, Таракан.

Вассо (мрачно). Я хочу камэдью написать…

Сергей Прокопенко (с изумлением). Комедию?

Вассо. Камэдью… Чтоби – вся жизнь, как в зеркале… Нэбольшую. Много – нэ надо. В трёх дэйствиях. В трёх мучителных дэйствиях.

Сергей Прокопенко (хохочет). Во-о-бра-жаю.

Вассо. Из собственной жизни.

Сергей Прокопенко. Что же ты напишешь?

Вассо. Э… Всю жизнь напишу. С самого первого дня. Как бессознатэльный быль, как сознатэльный сталь. Добрий человэк попался – Лёжечкин фамилия. Я бессознатэльный тэлэграфист биль… Лёжечкин восемь месяцев лямал надо мною голёву… Э-эх… скучно, скучно здэсь… На Кавказ хочу… Тц-э… Нэ говорите больше со мной, пожалста, – я нэ в духе… (Отворачивается к окну и начинает напевать грузинскую песню.)

Сергей Прокопенко. Не люблю нытья. Дела нет? Всюду дело есть! (Встаёт в позу и постепенно возвышает голос.) На нас лежит обязанность вести страну к великому будущему счастью. Интеллигенция – надежда России. Не в количестве сила. Пусть русский многомиллионный народ пьян, груб, тёмен, а нас ничтожная кучка, – мы просветим его и смело поведём вперёд под знаменем науки и веры в человеческий разум…

Татьяна Павловна. Прокопенко, вы сегодня невыносимы. Вы не даёте заниматься.

Сергей Прокопенко (смущённо). Я не знал, что вы занимаетесь, Татьяна Павловна, я думал, вы просто читаете.

Татьяна Павловна. Пора знать, что, когда я читаю, – я всегда занимаюсь: делаю выписки, собираю материалы. Если вам хочется ораторствовать – шли бы к Николаю.

Сергей Прокопенко. Он дрыхнет, по обыкновению.

Татьяна Павловна. К Сниткину.

Сергей Прокопенко. Он пишет.

Татьяна Павловна. Ну, в пустую комнату, наконец.

Сергей Прокопенко. Захотели у вас пустой комнаты. Всюду народ торчит. Постоялый двор какой-то.

Татьяна Павловна. Наверх ступайте, к Андрею.

Сергей Прокопенко. Андрей Евгеньевич не любит, когда к нему ходят наверх.

Татьяна Павловна. Вздор. Его дома нет.

Сергей Прокопенко. Всё-таки неловко… Нет. Я здесь мешать не буду, Татьяна Павловна, право, не буду…

Пауза.

Вассо (смотрит в окно). Почему так грустно бивает осенью?.. Эх, эх-э… И дэревья жёльтенькие, и грязь, и дождь шумит…

Сергей Прокопенко (подходит к нему). Выпей, Таракан, катехинского – вся грусть разлетится.

Вассо. Тц-э… катыхынское… Мнэ надо бочку выпить, чтоби весёлим бить.

Сергей Прокопенко. Ну, займись чем-нибудь: газеты почитай.

Вассо (сердито). Когда кушать нечего будет – тогда газеты будем читать.

Сергей Прокопенко (машет рукой и отходит). Совсем в меланхолию Таракан ударился.

Татьяна Павловна. Вы читали – нас опять ругают. (Читает.) «Не пройдёт и двадцати лет, как интеллигенция русская выродится окончательно и превратится в жалкое и бессильное ничтожество, ни для чего не пригодное и никому не нужное…»[2] Смело.

Сергей Прокопенко. Пусть. Чем больше ругают – тем больше у нас подымается сил. (Встаёт в позу.) В то время, когда все от нас отвернулись, и мы остались одиноки, на нас лежит священный долг высоко держать знамя культуры. Мы освободим народ от вековых предрассудков, научим его рациональному взгляду на жизнь, и тогда, господа… (Увидав входящих Лидию Валерьяновну и Ивана Трофимовича, обыкновенным тоном.) Здравствуйте.

Лидия Валерьяновна молча здоровается со всеми.

Иван Трофимович. Здравствуйте, оратор. (К Татьяне Павловне.) Здравствуйте, голубушка. (К Вассо.) Здравствуйте, Таракан. (Садится в кресло и обтирается платком.) Уф. И погода, голубчики вы мои… Как из сита сеет… Осень, Бог с ней, – будь она неладна… Осень, дружочки…

Татьяна Павловна. Во-первых, вот что: обедать будете?

Иван Трофимович. Будем.

Татьяна Павловна. Андрей сегодня зачем-то стерлядей купил.

Иван Трофимович. Великолепно.

Татьяна Павловна. Вам как?

Иван Трофимович (делает рукой жест). Колечком.

Татьяна Павловна (к Лидии Валерьяновне). А вам?

Лидия Валерьяновна. Всё равно… Андрей Евгеньевич вернулся?

Татьяна Павловна. Нет ещё.

Иван Трофимович. Значит, дело в шляпе.

Татьяна Павловна. Почему вы думаете?

Иван Трофимович. Если отказ – разговор тогда короток: честь, мол, имею кланяться. А коли сей туз допустил нашего Демосфена два часа речи говорить – значит, пиши пропало – раскошеливайся.

Татьяна Павловна (смотрит на часы). Да, его нет около двух часов. Я всё утро работала и не заметила, как прошло время. Так вам колечком? А вы, Лидия Валерьяновна, с нами уху будете есть? (Лидия Валерьяновна молча кивает головой.) Я сейчас. (Уходит.)

Сергей Прокопенко. Если Андрей Евгеньевич не достанет денег, это будет свидетельствовать о полнейшем вырождении буржуазного общества. Люди бросают десятки тысяч на француженок, на кутежи – и чтобы не нашлось ни одного, кто бы поддержал дело, в котором может быть спасение родины, – это… это… свинство.

Иван Трофимович. Да, голубчики мои, дело хорошее, дело хорошее.

Сергей Прокопенко (останавливаясь против Ивана Трофимовича). Да если бы вы были настоящий человек, а не толстяк – вы бы денег достали.

Иван Трофимович. Я? Откуда же у меня, голубчик?

Сергей Прокопенко (свирепо). Из земства бы взяли. Кассу растратили бы.

Иван Трофимович (смеётся). Экий вы – выдумаете. И меня бы, голубчика, сослали куда Макар телят не гоняет. И денежки бы у вас отобрали.

Сергей Прокопенко. Лидия Валерьяновна, вы, если захотите, всё можете. Чудо совершить можете. Вы можете всякому приказать, не возвышая голоса, и вас послушают. Свершите чудо.

Лидия Валерьяновна. Постараюсь.

Сергей Прокопенко. Правда?

Лидия Валерьяновна. Правда.

Сергей Прокопенко. Ну, тогда я спокоен. Вы сделаете, я знаю.

Из правой двери выходит Николай Прокопенко.

Николай Прокопенко. Здравствуйте. (Никому не подаёт руки. Потягивается и зевает.) Андрей пришёл?

Сергей Прокопенко. Видишь, что нет.

Николай Прокопенко. Вижу, что нет. Час?

Иван Трофимович. Третий.

Николай Прокопенко. Важно… выспался… Эхе-хе-хе… Хорошо жить на свете. (Ложится на диван.) Таракан, почему песню не гнусишь, а?

Сергей Прокопенко. Оставь его: он в меланхолии.

Вассо (встаёт). Ви гдэ спали?

Николай Прокопенко. В столовой, Таракан, в столовой…

Вассо. Диван свободэн?

Николай Прокопенко. Разумеется… Спать?

Вассо. Надо же дэлать что-нибудь… Ваша филесофия надоела – говорю откровенно, как челёвек просвещённий… (Уходит.)

Николай Прокопенко (ему вслед). Скоро обедать, разбудят, иди лучше наверх, к Андрею…

Входит Татьяна Павловна.

Татьяна Павловна. Николай, это безобразие. Вы опять всё молоко выпили?

Николай Прокопенко (продолжая лежать). Выпил.

Татьяна Павловна. Сколько раз я говорила, что молоко можно доставать только утром. Теперь опять к обеду ничего нет.

Николай Прокопенко. Извиняюсь.

Татьяна Павловна. Вы лежите на моей книге.

Николай Прокопенко. Извиняюсь.

Достаёт раскрытую книгу. Входит Сниткин.

Татьяна Павловна (к Сниткину). Кончили?

Сниткин (здороваясь со всеми). Да как сказать… собственно говоря – кончил, но можно и продолжать, если места хватит… Андрея Евгеньевича нет?

Татьяна Павловна. Нет ещё. Вы были у Разумова?

Сниткин. Был. Да не знаю… так сказать… что из этого выйдет… Прихожу, понимаете ли… вижу, сидит на кровати, собственно говоря, какой-то дикобраз. С правой стороны бутылка пива, с левой – гора окурков… пишет… Я, говорит, иначе не творю… Ну, собственно говоря, попросил ещё десять рублей авансу… И вообще, не стоит с ним связываться… Для народа он ничего, конечно… Только опустился теперь и ничего не напишет для нас…

Сергей Прокопенко (смотрит в окно). Андрей Евгеньевич… и доктор…

Все перестают разговаривать. Молча ждут. Входят Подгорный и Доктор.

Сергей Прокопенко. Ну?

Подгорный. Ничего, конечно.

Доктор (здороваясь). Не верьте, не верьте ему – он всегда пугает.

Татьяна Павловна. Шутки здесь неуместны. В чём дело?

Подгорный. Я не шучу. Самсонов отказался наотрез.

Доктор. Да, но вы нашли гениальный выход.

Иван Трофимович. Ага… У меня нюх… Говорите же, милочка, ну?

Сергей Прокопенко. Какой угодно выход, только без компромиссов.

Николай Прокопенко. Браво. Оказывается, у моего брата есть мозги. Поздравляю и жму руку. Считай за мной двугривенный.

Подгорный. От Самсонова я зашёл к издателю Титову. Он давно уж звал меня. Я и подумал – быть может, он заинтересуется всеми нашими планами.

Иван Трофимович. Великолепно, дружочек, умно.

Сергей Прокопенко (мрачно). Но при условии полной автономии.

Подгорный. Я не застал его и оставил письмо. Вкратце изложил, в чём дело, и просил непременно сегодня же зайти сюда.

Иван Трофимович. Расчудесно, дружочки мои. И сомнений никаких быть не может, что Титов уцепится руками и ногами. Он мильонщик, человек деловой, сразу смекнёт, что люди тут идейные, талантливые и что упускать из рук таких людей ему не резон.

Сергей Прокопенко (делает движение, точно рубит в воздухе). В руки никто не даётся. Никаких компромиссов. Полная самостоятельность.

Доктор. Да вы подождите, Сергей Борисович, вставать в боевую позу. Надо всё обмозговать. Компромиссов пока и не требуется.

Николай Прокопенко. Великая штука – деньги.

Сергей Прокопенко. При чём тут деньги? Я поражаюсь… (Встаёт в позу.) Нам нужны не деньги, а истина. И мы эту истину знаем и не можем не иметь успеха. Нас будут читать нарасхват по всем тёмным углам России. Ибо – только мы одни сохранили ту трезвую правду, которую растеряла большая половина обуржуазившейся интеллигенции. Разве вы не видите, господа, что заря новой жизни…

Николай Прокопенко (зажимает уши). Караул. Оглох… Замолчи ты, ради Бога…

Татьяна Павловна. Вы всем мешаете, Прокопенко.

Сергей Прокопенко (смущённо). Я не мешаю, Татьяна Павловна, я только говорю… что заря новой жизни… непременно загорится. Она не может не загореться… Потому что только у нас сохранились неприкосновенными традиции честной русской интеллигенции.

Татьяна Павловна. Здесь говорят о деле, а вы читаете проповеди.

Доктор. Поэт. Ему неинтересны наши прозаические дела – он смотрит на небо.

Сергей Прокопенко (шагает по комнате). Я предпочитаю смотреть на небо – и видеть, чем на землю в микроскоп и не видеть ничего, кроме бактерий.

Доктор. А без микроскопа, господин поэт, вы очень разведёте ту нечистоту, которую сами так не любите. Честная русская интеллигенция всегда с уважением относилась к микроскопу.

Татьяна Павловна. Плюньте, надо обсудить создавшееся положение.

Подгорный. Я, собственно, не понимаю, чего ещё нам обсуждать? Придёт Титов – поговорим. Если он не согласится – и обсуждать нечего.

Сергей Прокопенко. Лидия Валерьяновна обещала совершить чудо.

Николай Прокопенко. А ты уж в чудеса уверовал!

Сергей Прокопенко. Я верю, что Лидия Валерьяновна, если захочет, может свершить и чудо. Чудеса творятся поэтами.

Татьяна Павловна. Перестаньте, Прокопенко. Здесь нужны не чудеса, а дело.

Сергей Прокопенко. Лидия Валерьяновна не умеет решать деловых вопросов, но она способна вдохнуть силы в человеческую душу.

Николай Прокопенко. Те-те-те. Трубадур.

Сергей Прокопенко. Глупо.

Иван Трофимович (к Сергею). Ну так вы, дружочек, о делах подумали бы.

Сергей Прокопенко. Нам некогда было думать. У нас созрела идея, и мы обязаны были воплотить её в жизнь. Остальное придёт само собой. Мы верим в это. Да, верим. Верим в свои силы, в свою правду, в народ, в победу…

Николай Прокопенко. Заткнись на время, а то оглушишь.

Подгорный. Конечно, у нас неразбериха. Но, во-первых, мне казалось, что всё это постепенно наладится, а во-вторых, я почему-то был уверен, что непременно должен найтись деловой человек, который возьмёт в свои руки всю хозяйственную часть.

Иван Трофимович. Татьяне Павловне бы заняться.

Татьяна Павловна. Мне некогда.

Иван Трофимович. Ну доктору?

Доктор. А больница?

Сергей Прокопенко. Взяли бы да занялись, чем другим-то предлагать.

Иван Трофимович. Где мне, голубчик, я знаю свою земскую управу… Музыку люблю… Да вот ещё рыбу удить. Я, дружочек мой, человек сырой – и в литературе ничего не смыслю. И какой я интеллигент? Просто душа русская. И если, голубчики, с советами своими лезу, так это потому, что все вы мне дороги и дело ваше – тоже. К тому же, со стороны-то видней…

Звонок.

А вот и он, должно быть.

Подгорный (смотрит на часы). Рано.

Татьяна Павловна. Свои знают, что дверь отперта.

Николай Прокопенко приподнимается с дивана.

Сниткин. Может быть, нам лучше уйти?

Сергей Прокопенко. Вздор. В общественном деле не должно быть секретов.

Входит Титов, за ним Татьяна Павловна. Титов останавливается и ищет глазами Подгорного.

Подгорный (быстро подымаясь ему навстречу). Здравствуйте. Вы получили моё письмо?

Титов. Получил-с. Честь имею кланяться. Я следом за вами. Немного и разошлись. Давно имел желание познакомиться с вами. Если припомните, даже писал вам.

Подгорный. Помню. Вы предлагали мне издать второй том моих рассказов. Мне не хотелось уходить от старого издателя.

Титов. Вполне понимаю.

Подгорный. Позвольте вас познакомить. Это мои друзья, сотрудники журнала «Народные думы»[3], о котором я писал вам.

Титов (кланяется). Очень приятно. (Здороваясь с Иваном Трофимовичем.) А вас я в лицо немного знаю: вы Резцов, Иван Трофимович.

Иван Трофимович. Он самый. Да и я вас, голубчик мой, видал не раз.

Титов (смеётся). Весьма возможно-с: гора с горой не сходится.

Подгорный. Садитесь, пожалуйста.

Садятся.

Титов (сразу делаясь серьёзным). Так вот-с, Андрей Евгеньевич, я по письму вашему. Дело мне кажется подходящим. Я и сам даже давно о таком журнале думал. А тут у вас всё уж налажено: на что же лучше.

Подгорный. С литературной стороны журнал вполне обеспечен. И мы, разумеется, предпочли бы продолжать издание сами, но, во-первых, денег нет, а во-вторых…

Титов (перебивает весело). Не деловые, люди, значит, – хе, хе, хе… не коммерческие… (Серьёзно.) Мне бы кое-какие справочки надо… Журнала вашего, как изволили писать, восемь номеров вышло?

Подгорный. Да, восемь.

Титов. Тираж?

Подгорный. Я, собственно, точно не знаю… Кажется, ещё не определилось… Сергей Борисович…

Сергей Прокопенко (мрачно). Приблизительно – восемь тысяч.

Титов. Так-с. В провинцию больше?

Подгорный. Да, и в провинцию.

Титов. А печатали сколько?

Сергей Прокопенко (нетерпеливо). Я же говорю – восемь тысяч.

Подгорный встаёт и прохаживается по комнате.

Титов. И все разошлись?

Сергей Прокопенко. Мы разослали контрагентам, а разошлись они или нет… пока неизвестно…

Титов. Так-с…

Подгорный. Послушайте, Василий Александрович, я вижу, вам наше предприятие представляется неосновательным, то есть в деловом отношении. Может быть, оно так и есть. Но я хотел бы говорить не об этих мелочах, а о самой душе нашего дела. И тогда вам сразу будет ясно – сойдёмся мы или нет. Деловую же часть вы поставить сумеете – никто из нас в этом не сомневается.

Титов. Так-с… Фундамент, значит, мой, а вы о самом здании рассказать желаете?

Сергей Прокопенко. Фундамент – идеи, а деньги – вздор.

Подгорный. Прежде всего, я должен вам сказать, что мы не преследуем никаких политических целей, а потому внешних препятствий опасаться нечего. Мы хотим просветить народ, приобщить его к мировой культуре[4]. Наше дело, как и всякое мировое дело, требует громадных материальных и духовных затрат. То и другое должно найтись. И не о том я хочу говорить, исполнимы или неисполнимы наши планы, а о том, каковы эти планы.

Титов. Самую мечту-то изобразить желаете.

Подгорный. Да, если хотите, мечту.

Титов. Очень хорошо-с.

Подгорный. Народный журнал – это первый шаг на нашем пути. Нам рисуется путь широкий, картина захватывающая… По крайней мере, иногда рисуется… Ну, душевное наше состояние опять-таки вам не важно…

Титов. Само собой-с…

Подгорный. Журнал должен обслуживать широкие массы. Это будет первый мост между интеллигенцией и народом. В понятной, простой форме мы раскроем ему общие начала культуры, покажем, что бояться нас нечего, что просвещение – необходимое условие достойной человеческой жизни. В народе надо пробудить жизнь высшего духовного порядка, ту жизнь, которой живёт образованное общество[5]; для этого необходимо прорыть как бы каналы от хранилища истинного просвещения и довести эти каналы до всех самых тёмных углов России.

Общий план таков.

В столице сооружается своя громадная типография, печатающая тысячи копеечных изданий по всем отраслям знания. Всюду по губернским и уездным городам открываются киоски для распространения просветительной литературы. Для снабжения литературой деревни организуется по губерниям развозка книг и журнала на лошадях, в фурах, из села в село.

Учреждается ряд передвижных се…