Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Предисловие

Монография, в каком-то смысле, обращена к сугубо русской и «вечной теме» – определению роли и значения особой социальной прослойки – русской интеллигенции. Логически текст разбит на две части: в первой рассматривается проблема становления интеллигенции, ее важнейших тем и идей, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, во второй – обсуждается дискуссия с русской интеллигенцией, развернутая Ф.М. Достоевским и Л.Н. Толстым во второй пол. XIX века. Оба писателя, будучи людьми, диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения современной им интеллигенции.

Казалось бы, на данную тему написаны сотни книг, проведено огромное количество гуманитарных исследований. Точкой поворота стали недавние события нашей многострадальной истории, навсегда покинувшей мир советских «грез» и начавшей созидать что-то похожее на капитализм. Перестройка стала новым витком разговора о русской интеллигенции, ее судьбе, будущем, то ли возрождением, то ли повторной смерти (‘dead again’, – как выразилась известная современная российская и американская журналистка Мария Гессен).

Мы рискнули в очередной раз обратиться к нашей истории прежде всего потому, что многократно сформулированные тезисы о сути русской интеллигенции, специфике национальной её идентификации оказались так и не раскрыты в нашей реальной жизни. Точка не поставлена. Мы, как три столетия назад, все еще находимся в поиске ответов на вопросы о своей собственной сущности, пытаемся отстоять свою уникальность в многополярном мире Европы, Востока и Азии, говорить о себе дифференцированно. Обострение интереса обусловлено и нынешней чрезвычайно опасной геополитической обстановкой в мире.

Национальное самосознание – сложный нравственно-мировоззренческий конструкт, который имеет набор базовых черт, характеризующих любой этнос, а также периферийных характеристик, связанных с бытованием различных моральных установок, нарративов о реальных или мифологических ситуациях, героях и антигероях, добре и зле, либеральном и консервативном мировоззрении и т. д. Важную роль, безусловно, играют способы формирования самосознания, включающие рациональные и иррациональные установки. Уникальность подхода, представленного в монографии, заключается в обосновании особого пути становления русского интеллектуализма, двигавшегося от индивидуального познающего разума личности через диалогическое начало к формированию бинарного интеллигентского сознания, одномерного и «партийного» по своей сути.

В ходе фрагментарной историко-философской реконструкции процесса самоидентификации русской интеллигенции мы выявили некоторую повторяющуюся логику – закономерность движения мысли от диалогического к бинарному сознанию, «работающему» по принципу маятника и противоположному индивидуальному целостному (всеохватному) мировосприятию отдельных мыслителей. Бинарное сознание связанно не только с осмыслением, но и с ценностным содержанием интеллигентских идей, время от времени изменяющихся до основания в общей мировоззренческой картине, коллективно созидаемой на протяжении нескольких веков. Сочетание «цельного ума» личности с идеологической одномерностью ее жизненной позиции, перерастающей в фанатизм самопожертвования или саморазрушения – особенность поведенческой модели русского интеллигента в конце XIX – нач. XX веков.

Ментальные предпосылки возникновения такого оппозиционного и инверсионного способа мышления, ценностей мы обнаруживаем еще в петровских реформах, плавно перетекших в идеологию золотого екатерининского века. Проблема национального самосознания, как вполне конкретная задача, формировалась прежде всего в рамках идеологического (правительственного) и интеллигентского (художественно-критического) мировоззрений и была сформулирована в ряде диалогов интеллигенции с властью. Важно, что эти диалоги вначале были построены на общности понимания обеими сторонами субъекта национального самосознания: ее носителем выступила дворянская интеллигенция. Она негласно объявила себя «дипломатом» – представителем всего народа – в поисках интеллектуальных ответов на запросы времени. Этот «статус» зачастую позволяет смешивать интеллигентские идеи и взгляды с народными.

На примере прямых и косвенных диалогов интеллектуалов с властью мы пытаемся понять как специфику возможного диалогического общения разных интеллектуальных и социальных групп в России, так и причины и способы трансформации диалогического сознания в оппозиционное. Одновременно с этими процессами шло выявление и обсуждение важнейшего «объекта» рефлексии и власти, и интеллигенции: речь о русском народе, специфике русского национального самосознания – то есть о сути национальной идентичности.

Истоки бесконечного русского кризиса самоидентичности лежат не в экономической области, не в сфере практики, а в области бесконечных метаморфоз общественного и индивидуального интеллигентского сознания. Одним из главных просчетов интеллигенции стало желание управлять историей, «делать» всемирное будущее, опираясь не на внутреннее саморазвитие, а на внешнюю переделку жизни, руководствуясь не индивидуальной, но коллективной ответственностью, «партийным» долгом. В данных идеологических тисках и стал развиваться дуалистический мир русской культуры, философии и литературы.

Однако бинарность и дуализм не складывались прямолинейно и однозначно оппозиционно. Этот путь был извилист; следует отметить и следы диалогизма, и попытки выстроить подлинно гуманитарное, а значит, целостное мышление, характерное для многих поколений интеллигенции в дальнейшем.

В монографии показано, как изменялись тенденции в обсуждении важнейших тем о природе и сущности русского национального самосознания – от совместных поисков властью и интеллектуалами в XVIII веке до их резкой оппозиции в XIX – нач. XX вв. Немаловажная роль в этом процессе принадлежит так называемому общественному мнению, творцом которого, с нашей точки зрения, был Петр Яковлевич Чаадаев. Он стал зачинателем нового формата дискуссий о русской истории, ее национальном самосознании и перспективах, переведя обсуждение с официального (властного) – литературного (журнального) и научного (университетского) уровней на общественный. В тоже время он оказался одним из создателей этого публичного пространства, вовлекая в него самые широкие слои образованного (читающего) и полуобразованного общества, которому после него суждено было стать особой интеллектуальной силой, с самостоятельными суждениями и поступками в области созидания и укрепления национальной истории и самосознания.

«Загустителем» общественного мнения, давшим толчок для разделения интеллигенции на философскую и радикальную, был Федор Михайлович Достоевский, который в своем творчестве не только обозначил основные бинарные оппозиции времени, но и закрепил их в сознании масс. Созданные писателем мифообразы легли в основание не только общественного мнения, но и многих идеологических установок эпохи, став важными компонентами национального, патриотического и религиозного мировоззрения. Субъективность и идейность, лежащие в основе дискурсивных «обобщений» писателя, стали основой его индивидуального мифотворчества. Его текст обрел статус репрезентанта, а не означающего реальности.

Ему, как автору и пропагандисту «русской идеи», всегда был необходим оппонент – другой, рассмотренный через оппозицию мы – не мы; русское – нерусское. Этот принцип стал основой и литературного, и публицистического дискурса писателя, противопоставившего идею «всемирной отзывчивости» русского (православного) соборного народа идее «локальной отзывчивости» «нерусского» индивидуалистского Запада. «Запад» – понятие метафорическое, связанное с католицизмом, капитализмом, собственностью и расчетом, а также образами «нерусских народов-мироедов», таких, например, как поляки и евреи. В эту же оппозиционную обойму попали и интеллигенты-«отщепенцы». В рамках его бинарного подхода стало возможным уложить многообразие людей и идей, взглядов и подходов, народов и этносов в схему строгого противостояния русского (православного – лучшего – веровательного) и западного (рационального – худшего) способов мышления и жизни.

Необходимо учитывать и то, что авторский миф Достоевского являлся не сознательным искажением или идеологизацией процессов реальной жизни, но лишь специфической формой сохранения и укрепления определенной глобальной идеи, партийной, как и все идеи/идеологии, которым служат люди и ради которых жертвуют другими идеями и людьми. Миф претендовал на «соединение» всего со всем: реальности и идеи, чувств и разума, убеждений и поступков. Его воспроизводство давало лишь обратный эффект – укрепление оппозиционности и идеологизацию. Специфической чертой мифомышления является способность выдавать последствие за причину, историческое событие за естественное (природное), искать архетипические (вечные) мотивы в сиюминутном и случайном. В то время, когда процесс секуляризации вел ко все большей дифференциации общества и церкви, науки и культуры Достоевский создавал свою религиозную мифологию, объединяя (в художественной и публицистической формах) тысячи молодых поклонников.

Несмотря на то, что Достоевский обвинил интеллигенцию в беспочвенности, его позиция по отношению к ней выглядит двойственно: он в какой-то мере был ее «создателем», описав ее типологию и психологический портрет; в какой-то он оказался ее «разрушителем», в самых черных красках описывая бесовщину нигилистической радикальной молодежи. Удивительно точно заметил П.Д. Боборыкин, что даже внешне Достоевский был сам очень похож на «нервного страдающего русского интеллигента», в отличие от Толстого с его «мужицкой» – крестьянской внешностью.

Парадоксальность заключается в том, что, стремясь к утверждению однозначных истин и ценностей, Достоевский создал уникальный «полифонический роман» (М.М. Бахтин). Благодаря диалогической структуре своих произведений, он позволил читателю «корректировать мысли его героев» (М.А. Горький) в соответствии с их собственными предпочтениями и субъективным видением. Вместо целостности, характерной для мировоззрения Достоевского-художника, мы получаем многообразные партийные характеристики Достоевского – консервативного мыслителя и националиста, ксено- и юдофоба, противопоставляющего мыслящий, страдающий, жертвенный (а не только нигилистический) тип русского интеллигента всему русскому народу, православной вере, России.

Противоположной по своей сути представляется нам ход мыслей и религиозная философия Льва Николаевича Толстого, своей жизнью и творчеством опровергавшего не только бинарный подход в мышлении, но и пытавшегося вернуть в основание мыслительного процесса диалог и целостность. Он был зачинателем нового религиозного сознания в России и основоположником религиозной философии жизни. Ее особенность заключается в поиске единства предмета философии – жизни и познания ее смысла и соответствующего предмету метода, названного им «методом круга» или «сцеплением», позволяющим одномоментно и целостно сопрячь все основы человеческого знания о жизни в единое смысложизненное начало, не разлагая его на отдельные составные элементы.

На этом пути Толстой становится антагонистом для всех, кто стремится выстраивать «партийные оппозиции» идей и народов, веры и разума, культуры и цивилизации. Его учение о непротивлении злу насилием означало практическое неучастие личности в «злых делах государства», сознательный отказ от политической активности. Он повернул людей от морального утилитаризма и насильственной практики достижения целей к самим себе, ненасилию прежде всего над собой, поиску «царства божьего» внутри самих себя. Националистическим настроениям Достоевского он противопоставил подлинный гуманизм всечеловеческого братства и равенства при сохранении уникальных особенностей каждого человека, любой культуры и религии. Религиозная философия Толстого практически ориентирована, деятельно-любовна. Будучи защитником самых малых народов, самых униженных и обиженных – безземельных крестьян, голодающих и погорельцев, обитателей страшных ночлежных домов и бездомных, безработных людей, он искал пути к всеобщему Добру-Богу, который и был, с его точки зрения, «Океаном любви», несотворенным и неуничтожимым, слившись с которым человек воссоединится с человечеством, никогда не умрет, будет вечно жить, как капля, растворяясь в океане всеобщей любовной мудрости мира. На этом жизненном пути места интеллигентским социальным практикам не было.

В начале XX века выросло поколение экзистенциальных и религиозных философов, шедших тропами Достоевского и Толстого, пытавшихся создать философию жизни в противовес философии войн и революций, идущих от власти и радикальных кругов интеллигентов. К сожалению, попытки вернуть в историю личность и гуманистические начала провалились. XX век стал веком масс и вождей, «смерти» Бога и человека, дегуманизации всех сторон общественной жизни. Не окончательной, если быть оптимистом или верующим.

Несмотря на столь диаметральную оценку позиций Достоевского и Толстого, история продемонстрировала нам весь ужас реализации оппозиционного и националистического мышления первого и безнадежность романтического утопизма жизни-веры второго. Прежде всего, веры в любящего и деятельного религиозного человека. Для конкретизации этого вывода, мы осуществили ряд сопоставлений учения Толстого с идеями политических философов XX века: М. Вебером и Х. Арендт.

Что из этого вышло, можно узнать, прочтя книгу до конца.

Какой автор не надеется на это.