Интервенция любви (СИ)

Глава 27

Старуху звали Соломией. И вышивала она так давно, что некрасиво было ее об этом спрашивать. Инге она очень нравилась, и чем больше они общались, тем сильнее становилась эта симпатия. А она наведывалась в гости к Соломии часто, раза три в неделю точно. Практически всегда, когда они ходили за продуктами. Впрочем, Нестор моментально понял, что для Инги закупки стали лишь предлогом и оправданием желания понаблюдать за тем, как рождается вышивка. Однако, и зная это, он не возражал против визитов Инги. Как и сама Соломия. Наоборот, она всегда радовалась, завидев их в веранде, охотно приглашала заходить внутрь, ведь на улице окончательно похолодало и вот-вот «грозился» выпасть снег. Так что хозяйка давно переместилась поближе к печи. Инга ее понимала, и сама охотно садилась к теплу. А вот Нестор, который, само-собой, и не думал позволять Инге гулять в одиночестве, всегда оставался в веранде. Поначалу Инга поражалась, как это он позволяет ей находиться вне пределов его внимания, да еще и с кем-то чужим, хоть и с пожилой женщиной?

Но Нестор ограничился на ее интерес достаточно скупым ответом:

– Не причинит зла.

Инга не сразу поняла, что он имел в виду, вроде и так ясно, что не будет старушка на нее кидаться, а любимый не особо торопился пояснять свои слова. Однако, поскольку не препятствовал ее визитам и этому общению, особо на ответах она не настаивала, решив «не будить лихо».

Так что она продолжала ходить в гости к Соломии. Завороженно наблюдала за тем, как ловко эти старые и даже какие-то сухонькие пальцы управляются с иглой, нитями и тканью. Слушала ее рассказы, еще во многом малопонятные из-за говора, стремительные и перекатистые, словно горные родники, которые ей показывал Нестор. И искренне наслаждалась этим временем. Иногда, когда они бывали у Соломии в гостях, к ней заглядывали и другие жители села. Правда, присутствие Нестора заставляло их вести себя настороженно. И они боязливо, пряча осторожное любопытство при виде Инги, проскальзывали бочком в двери веранды, чтобы забрать вещи. Те, которые Соломия и вышивала: рушники, сорочки, платки, и многое другое. Как-то раз Инга даже с удивлением увидела вышитую тонкую ленту, то ли на руку, то ли на волосы, и пеленку. Настоящую детскую пеленку, вышитую таким замысловатым и, в тоже время, настолько простым узором, что сложно было отвести глаза от стежков. Казалось, они завораживали взор. И сколько бы раз она не приходила сюда, какое количество часов бы не наблюдала за появлением вышивки – не утрачивала того же внутреннего трепета, который испытала, увидев Соломию за работой впервые.

А Соломия не скупилась на разговоры. И о своих соседях рассказывала немало, снабжая каждого приходящего к ней емкой и очень красочной характеристикой. И не обидной, не насмешливой, чтобы там она об этих людях не знала. А просто описывающей. Но, вроде как, даже с пониманием ко всем людским слабостям, которые этих самых людей обуревали. Так что и в сплетнях ее невозможно было бы, да и не хотелось обвинить. И спустя несколько недель Инга ощущала себя знакомой едва ли не со всем селом, правда заочно.

Однажды, спустя месяца два после их первого знакомства, Соломия ее удивила: зайдя в дом при очередном посещении, она заметила, что на столе лежит небольшой отрезок полотна, несколько мотков ниток, и подушечка с иглами. Зачем это все там находилось, казалось совершенно непонятным, поскольку сама Соломия сидела в другом углу у печи. И у ее ног стояла неизменная корзинка с похожим набором. А склонностью к беспорядку хозяйка не отличалась, насколько Инга успела заметить.

Впрочем, недоумение ее длилось недолго.

– Давай, присоединяйся. Хватить глазеть. Уже насмотрелась за это время, – едва завидев ее на пороге, сурово распорядилась Соломия. И вернулась к своему шитью.

Инга растерянно оглянулась на Нестора, который стоял на пороге комнаты. Ей нравилось наблюдать, однако даже в голове не укладывалось, что и сама может попробовать. Или что у нее может выйти нечто, хоть отдаленно подобное творениям Соломии.

Нестор молчал. И хмуро сверлил взглядом хозяйку дома. Соломия, будто почувствовав этот его взгляд, вновь вскинула голову. Посмотрела прямо в глаза Нестора. Поджала губы. Хмыкнула.

– Нечего глядеть. Не станет с ней ничего плохого. Игла и нить ее не отяготят. И не твое дело в это мешаться. Сам знаешь: не нам выбирать.

Нестор нахмурился еще больше. Но так и продолжал молчать. Инга же даже нервничать стала отчего-то, не совсем понимая: о чем именно они говорят. Против он или не против? И хочет ли она сама заниматься чем-то подобным?

– Не стой, дите, – уже ее одернула Соломия. – Бери иголку и иди сюда. Глупое это занятие, просто смотреть. Пора уже приложить свою руку.

И Инга послушалась. У нее так и не появилась какого-то логичного обоснования для того, чтобы последовать указу хозяйки. Ну, разве что из вежливости, в благодарность за то, что ее в этом доме столько терпели. Однако и логичных же доводов для отрицания так же не имелось. А уходить не хотелось. Что-то внутри противилось такому выбору. Да и Нестор не возражал, вроде бы. Вслух, во всяком случае.

Так что она подошла ко всему этому «снаряжению» и, слабо представляя, что и как делать, взяла все в охапку. А потом подсела к Соломии.

Но, несмотря на понукание и некоторое насмешливое подтрунивание со стороны хозяйки, Инга не принялась тут же вышивать. Да она в принципе не знала, как именно это делать! Не просто заправить нить в иглу и проколоть ткань, а конкретно создавать такие узоры, как это делала Соломия, причем, не сверяясь и не рисуя никаких схем. Все эти недели, наблюдая, она даже не пыталась запомнить и понять, как Соломия это делает. Инга просто наслаждалась наблюдением за процессом.

Так что сейчас она только попыталась хоть что-то перенести на полотно. Правда, результат оказался ожидаем: первая попытка, как и несколько последующих, не увенчались успехом, хоть Инга и прилагала усилия, чтобы повторить все, что сейчас делала хозяйка. Не более удачными оказались и вторая, и третья попытки.

Однако это не отбило у нее желания приходить к Соломии в гости. Да и сама хозяйка, на самом деле, не особо рьяно настаивала. И пусть вышивать Инга теперь старалась регулярно, Соломия только посмеивалась над простыми и довольно косыми стежками. Узорами это назвать даже Нестор не решался, хоть и было видно, что он очень опасался, чтобы ее не обидеть, если Инга интересовалась его мнением о своей вышивке.

Разумеется, они жили не только этими походами к Соломии. А то, что она именно живет, Инга ощущала очень ярко и сильно, остро переживая каждую минуту дней и ночей, наслаждаясь холодным и кристальным воздухом, гуляя по их двору, касаясь коры мощных деревьев, ловя снежинки первого снега.

Они с Несторам побывали в гостях у родителей Инги. Этот визит был достаточно коротким. Учитывая все нюансы, Инга решила, что не стоит рисковать и растягивать пребывание, ограничились одним днем. Но и так, она перед этим трижды звонила родителям тайком от любимого и старалась их «подготовить» к тому, что человек, с которым ей так хорошо, не особо общителен, а также не очень быстро сходится с людьми. И не совсем разговорчив. В общем, составила довольно подробный план: что им делать и как себя вести. Родители, к счастью, не спорили и пообещали, что с уважением отнесутся к тому, кто определенно сделал их дочь гораздо более спокойной и счастливой. Нестор, кажется, был в курсе ее подготовки, несмотря на все попытки это скрыть, но акцента не делал и ничего не спрашивал.

В целом знакомство прошло неплохо, как ей показалось. Нет, конечно, ее родители и Нестор не стали моментально лучшими друзьями. Они были взаимно вежливы, и Инге этого пока хватило. А еще, именно во время этой поездки с ней впервые случилось то, чего, похоже, и опасался Нестор, недовольно хмурившись недавно на желание Соломии обучать ее вышивке. Инге захотелось вышивать.

Нет. Не так.

Ее буквально обуяла невыносимая потребность схватить в руки иголку с ниткой. Красной, толстой, ворсистой, шерстяной. Подобной той, которая и сейчас оплетала запястье Инги узелками. Это желание овладело ею с такой невыносимой силой, что даже в глазах на мгновение потемнело, заставив Ингу прервать разговор с матерью. И не пробивались в сознание обеспокоенные вопросы, не улавливался их смысл.

Она видела перед глазами узор. До мельчайшего стежка. Знала его. Чувствовала. Понимала, что он необходим ее родителям, что принесет в их жизнь облегчение, покой, убережет. И она должна была немедленно начать, чтобы дать выход этому ощущению потребности, распирающему ее изнутри.

У Инги даже руки задрожали от этой необходимости. И никаких сомнений в том, получится ли, не возникло. Вот только с реализацией предвиделась проблема – Инга ничего из необходимого не брала с собой. Ей даже в голову не приходило, что может случиться нечто подобное.

Зато, похоже, об этом подумал и догадывался Нестор. Это стало очевидно, когда Инга увидела, как он (до этого просто сидевший рядом, следя за ее общением с родителями), после недолгого и внимательного взгляда на нее, поднялся и ушел в коридор, где стояла их сумка. А буквально через несколько мгновений вернулся с пакетом, который аккуратно вложил в ее подрагивающие руки. Там имелись и нити, и иголки, и ткань.

От нахлынувшего облегчения, вздох Инги вышел излишне громким, почти похожим на всхлип. Что обеспокоило родителей, не вполне понимающих, что с ней происходит.

– Инга, что такое? Все нормально? Может устала, приляжешь?

Мама немного наклонилась и коснулась ее плеча. Было видно, что она растерянна.

– Нет, мам, все хорошо, – благодарно улыбнувшись любимому, Инга с удовольствием, которое впервые испытала от ощущения нити в руках, начала разматывать моток. – Хочу вам подарок сделать. – Стежок лег на удивление гладко и ровно.

– Я даже не представляла, что ты вышивкой увлеклась, – заметила мать с настоящим удивлением.

Поскольку Инга не знала, что ответить, просто улыбнулась. А Нестор почему-то сел рядом с ней, прямо на пол, так, что касался своим плечом ее колена. Словно давал ей поддержку. И это не было лишним.

Инга не испытывала растерянности от случившегося. Точнее, эта эмоция как-то затерялась, затерлась необходимостью укладывать нить по полотну. Затушевалось неожиданным пониманием какой-то глубинной сущности страха и слабости своих родителей, о котором она даже не думала ранее, осознанием, насколько они истощенны всем, случившемся с их единственной дочерью. Она вышивала стежок за стежком, создавая оберег, и вместе с этим, как-то веху за вехой принимала происходящее: этот нежданный порыв, понимание ранее бессмысленных намеков Соломии, которые Нестор раскусил сразу, похоже, ее неожиданную одержимость вышивкой.

«Не в нашей воле выбирать». Теперь Инга знала, что имела в виду старая Соломия. Это знание пришло сразу и полным, охватило, пропитало ее. И не нужны были схемы и рисунки вышивок. Она теперь знала, что не бывает двух одинаковых узоров, как нет двух одинаковых людей. И настолько, насколько различны их беды и горести, с которыми они будут встречаться Инге на пути, настолько же будут разниться узоры, которые она сделает для них. Иногда без всякой просьбы. Просто потому, что это отныне часть ее самой. Не то сила, неведомая ранее, не то просто глубже, нежели у других, знание.

А еще пришло более полное понимание любимого. Всего того, что стояло за его давним скупым объяснением: «я мольфар». Да уж, такого не объяснить человеческим языком. Не разложить по полочкам для того, кто никогда даже отдаленно не представит, что значит обладание подобной силой. В какой-то степени Инге даже стало страшно. Но теплое плечо Нестора, и правда, поддерживало и ободряло. Он знал. Все. Очень точно. И это придавало уверенности. Словно еще больше связывая их.

Она вышила небольшую салфетку за пару часов и подарила ее родителям. Странное состояние, больше похожее на помешательство или одержимость, покинуло Ингу с последним стежком, оставив после себя опустошенность и невероятную усталость, что послужило неплохим оправданием для скорого отъезда. Инге хотелось, как можно скорее попасть домой, в их спальню, где стены были оббиты деревом и так сильно грела печь, сооруженная Нестором собственноручно. Несмотря на всю любовь, которую испытывала к родным, она нуждалась сейчас в уединении, в тени гор за окном и полной тишине объятий Нестора. Будто вся ее энергия и все силы остались в небольшом кусочке полотна с красными шерстяными стежками.

– Со временем легче, – тихо заметил Нестор, помогая ей сесть в машину.

Видимо, для него не осталось тайной ее состояние. Хотя, он ведь всегда все в ней замечал. Инга слабо усмехнулась и на мгновение прижалась к его ладони щекой, впитывая тепло.

С этого момента такое случалось с ней достаточно часто. И люди забирали вещи теперь не только у Соломии, но и у Инги, что стало происходить само собой. Словно все вдруг оказались в курсе того, о чем сама Инга догадывалась лишь интуитивно.

Поняла все и сама Соломия. Они с Ингой даже как-то не вдавались в детали или обсуждение, однако стало очевидным изменение – теперь старуха относилась к ней практически как к равной, только более молодой и еще набирающейся опыта.

Однажды Инга провела у Соломии целый день. Одна, без Нестора. Любимый остался дома, следя за тем, как им в дом рабочие проводили газ, и даже как-то сам настоял на том, что Инге там не стоит находиться, может простудиться. Она не спорила. Все еще не до конца понимая происходящее с ней, когда не была охвачена потребностью вышивать для кого-то, Инга с радостью пользовалась любой возможностью набраться опыта и чуть больше себя понять. Хотя, Соломия не всегда вдавалась в пояснения, иногда только больше путая Ингу. Не в этот раз, однако.

– Не простого человека ты себе выбрала, дитино, – задумчиво глянув в окно на уходившего Нестора, вздохнула Соломия.

Отошла к печи, протянул руки, словно стараясь впитать больше тепла. Инга внезапно будто впервые увидела ее: как-то резко бросилась в глаза сутулость, которой будто бы раньше не было, зябкие поеживания, тяжелые, нездоровые вздохи. Но она не успела поинтересоваться здоровьем Соломии, которая раньше казалась ей вполне бодрой и моложавой.

– Непростого и тяжелого, – явно продолжая первую реплику, повторила хозяйка, не поворачиваясь к ней.

Инга промолчала. Нестор был для нее незыблемым. Константой ее сущности и она не видела смысла убиваться по поводу того, что он не блистал общительностью.

– Знаю я, знаю, – Соломия косо и весело глянула на нее через плечо, словно бы услышала. – Может это и правильно. И он заслужил облегчение. Какое-то счастье. Ты принесла ему покой. Он долго к нему шел. Они все шли… – Старуха вновь замолчала.

А Инга не решилась перебивать. Не так уж много у нее было шансов узнать что-то большее о Несторе или его семье, не хотелось сбить Соломию, которая, точно, помнила Нестора с детства.

– Тяжелый человек. Все они непростые были, – после недолгого молчания продолжила хозяйка, словно чувствуя желание Инги узнать больше. – И каждый только отягощал ношу, которую передавал дальше. Твоему Нестору неподъемный тягар достался. Да и он постарался, ничего не скажешь, – Соломия повернулась к Инге и с осуждением покачала головой. – Хотя, чего же требовать от мальчишки, которого бросили в пекло. – На этот раз в голосе старухи прозвучала печаль. Она глянула прямо на Ингу. – Но ты его успокоила. Это хорошо, – вновь повторила Соломия.

Отошла от печи и как-то неспешно, тяжело взялась за свое рукоделие. С кряхтением уселась на лавку. В комнате горел свет, но казалось, что зимняя пасмурность все равно проникает внутрь через застекленное окно, щели. И окутывает, клубится, свивается вокруг хозяйки хаты. Но не мрачно или угрожающе, а как-то по-зимнему тихо, спокойно. В своей череде. Потому что так все шло. И внутри Инги, то, что было частью ее теперь, понимало это без страха или ужаса, со смирением. Дни идут. И у всего они сочтены.

Понимала это и сама Соломия, Инга увидела это в ее взгляде, когда старуха вновь подняла голову.

– Не будет у вас деток. Не кара это. Просто пора прекратиться этому мучению. Хватит всего, что их семья накопила. Он искупит. Ты уже часть его ноши искупила. И теперь вам вместе быть. Продолжения рода не будет. Но вам и вдвоем хорошо, да? – Соломия хитро улыбнулась, по-доброму.

Инга моргнула. Она вообще еще не думала о том, хочет ли иметь детей. Скорее нет. Ни разу за собой не замечала тяги угнаться за биологическим «будильником», о котором так беспокоились ее знакомые. И да, ей было с Нестором хорошо. И всего достаточно. Потому слова Соломии ее не обеспокоили. Скорее она приняла их. И осмыслила, даже не подумав сомневаться.

– Да, хорошо, – сама себе и ответила хозяйка, пока Инга взвешивала ее слова. – Ты ведь тоже непроста, дитино. Всех успокаиваешь. И мне покой принесла. Долго я тебя ждала. Теперь и передохнуть можно.

Соломия снова улыбнулась, похоже, не беспокоясь, что Инга так ни слова и не сказала, склонилась над своей вышивкой. Занялась делом и Инга. Может она еще не все знала умом, а вот сердцем понимала, что ничего говорить и не нужно. И во всем права хозяйка.

Соломия умерла через неделю. Как раз перед сильной метелью, когда облака почернели и набухли, закрывая горы едва не до подножий. Лес застыл, словно ожидая, и даже воздух, пусть и холодный, казался стоячим.

Инга просто поняла, что пора, ехать надо. Поднялась с кровати, куда еще утром устроилась с книгой, и пошла к Нестору, который занимался в сарае деревом, выстругивая табурет.

– Отвези меня, – просто попросила она, замерев в дверях ничего не поясняя.

Любимый поднял голову, посмотрел мгновение, и кивнул, отложив инструменты. Он тоже понял, пусть некогда доминирующая, рациональная часть Инги сейчас забилась в укромный уголок сознания, и просто билась в истерике. Но теперь в ее жизни существовали иные правила. И Инга более доверяла интуиции, нежели разуму.

Добрались быстро, подмерзшая земля, укрытая уже утоптанным снегом, словно сама помогала. Соломия же будто бы только ее и ждала, оставаясь при сознании и разуме. Двадцать минут Инга просидела в хате. Одна. Нестор и сейчас не зашел. Да Инга и ощущала, что ему там сейчас не место.

Не обсуждали они это время ни когда Инга вышла, после того, как хоть как-то приняла то, что далось ей со слабым пожатием сухой и уже прохладной руки, да и никогда потом. Нестор пошел по дворам соседей, собирать их для омовения и прощания. А Инга запрокинула голову, жадно вдыхая горящим горлом кристальный морозный воздух. Поймала губами первые снежинки. Зажмурилась. Слез не было, хоть и хотелось плакать. Но не с болью, а скорее с грустью от прощания. Однако эти слезы еще не пришли. А глаза пекло. Зато тихо и медленно кружился снег, а Инга следила за ним.

И с глубоким вздохом словно встряхнулась вся, ощутив, как любимый вновь подошел впритык. Повернулась к нему. Мимо, опасливо косясь на них, просеменила пожилая женщина. Но тут же остановилась и медленно кивнула, уважительно здороваясь, когда Инга обернулась в ее сторону. Инга ответила таким же кивком соседке Соломии, зная, что ее приняли и признали. И теперь не только к Нестору начнут приходить нежданные гости, оббивая их порог.

Горячая ладонь любимого легла на ее затылок, пробралась до кожи под шарфом и шапкой, и тепло, казалось, проникло до самых костей, прогоняя это все.

– Как думаешь, наша собака тут бы прижилась? – тихо спросила она у Нестора, прижавшись щекой к его запястью.

Он не отрываясь смотрел на нее.

– Можем попробовать, – пожав плечами, тихо ответил Нестор, второй рукой обняв ее.

Чуть отодвинул Ингу с дорожки, по которой к дому подходило все больше народу. Все с ними здоровались.

– Давай попробуем, чего ей одной там быть? – Инга прижалась головой к его плечу. Рядом с ним ей было легче. И хорошо, права оказалась Соломия. – Послезавтра съездим?

Нестор кивнул. И она зачем-то кивнула, ощущая, что по щеке все-таки покатились слезы. Горячие и грустные. Но тихие и спокойные.