Интервью газете «Литературная Россия»

ЛИНИЯ НАГОТЫ
Интервью с Олегом Чучковым

ЛитРоссия: Как Вы понимаете, поводом для нашего разговора послужил фильм «Линия наготы».

Андрей Ветер: Это не удивляет. Было бы странно, если бы поводом был фильм «Пересилие».

Л.Р: Андрей, а почему бы нет? Давайте отталкиваться от «Пересилия». «Линия наготы» – это ведь нагота в прямом смысле слова, обнажённые фотомодели…

А.В.: И их внутренний мир, который в определённом смысле противопоставляется тому, что получается в результате фотосъёмки.

Л.Р: В фильме «Пересилие» тоже есть обнажённое тело. И по советским временам, такая обнажёнка была запредельной. Как Вы решились? И как решились ваши актрисы? Долго пришлось уговаривать?

А.В.: Не поверите, но уговаривать не приходилось никого. Все доверяли мне. Не могу объяснить причину такого доверия, но все доверяли. Нужно залезть в болото – ныряли в болото, вымазывались с головы до ног грязью. Нужно раздеться – раздевались. Это касается как фотомоделей, так и актрис. Собственно, кто снимался в моих фильмах? Мне во всём помогали друзья, ни о каких профессиональных актёрах речи не могло быть. Это был такой междусобойчик, который вносил в нашу обыденность яркие краски: любая киносъёмка превращалась в увлекательное событие. Если нужны были лошади, мы отправлялись в Дубну, там находилась конюшня, которой нам разрешалось пользоваться по нашему желанию. Мы там оставались на несколько дней, спали на сеновале, чистили лошадей и т.д. Если в голове возникал замысел какой-то эротической сцены, я звонил тем, кто казался мне пригодным для такой сцены, и они приезжали.

Л.Р: А «Пересилие»? Кто там снимался?

А.В.: Первой, кто разделся для этого фильма, была балерина. Марианна Рыжкина. Теперь она солистка Большого театра, а тогда училась на последнем курсе хореографического училища. Мне трудно объяснить, что побудило её к этому. Мы не настолько уж были близкими друзьями, чтобы она вот так взяла и приняла моё предложение. И это ведь не ради скандальной славы, через которую можно легко «засветиться» и заработать первые очки популярности. Фильм-то не предназначался для показа. Мы снимали подпольные фильмы, настоящий андеграунд, их показывали на фестивалях так называемого альтернативного кино.

Л.Р: А кто ещё принимал участие в Ваших проектах?

А.В.: Друзья, только мои друзья. Если Вы спрашиваете, участвовал ли в моих фильмах кто-нибудь из знаменитостей, то нет, не участвовал. Мне помогал иногда Кирилл Немоляев (ныне известный музыкант), правда, «Пересилие» обошло его стороной. Там были мои товарищи по институту, но они не раздевались, если вы спрашиваете про обнажёнку. Для «Пересилия» разделась и довольно смело показала себя Вера Братусь, моя хорошая приятельница в те годы. Обращаю внимание, что это не подружка для интимных встреч, а обаятельнейшая девушка, с которой мы обсуждали Набокова и Достоевского. То есть в этих киносъёмках отсутствовал всякий сексуальный подтекст, никаких сексуальный поползновений. Но как она позировала с морской раковиной! Это было балансирование на грани неприличия.

Особенность любых съёмок у меня заключалась в том, что никто понятия не имел о сценарии. Никакого сценария в таких фильмах не существовало. И тем ценнее мне доверие моих друзей. Наверное, была во мне в те годы убедительность, которая заставляла их соглашаться на любой эксперимент. Я говорил, что мне это надо, и они соглашались без колебаний. Это ведь ещё и опыт, очень необычный опыт. Думаю, что мало кто представляет на самом деле, что такое раздеться перед кинокамерой, под яркими осветителями. В этот момент возникает на физическом уровне ощущение, будто на тебе сфокусированы взгляды сего мира. Просто перед застрекотавшей кинокамерой тушуются многие, а уж раздевшись догола… Опыт совершенно чужой жизни, в которой можно то, чего нельзя в обычной жизни.

Одна из моих первых моделей сказала, что я раскрепостил её, она избавилась от многих комплексов, начав фотографироваться у меня. А была ведь зажатой. Когда я впервые приоткрыл её грудь, только намекнул на то, что сейчас из-под одежды может появиться грудь, она чуть сознание не потеряла, – настолько велик был её ужас перед раздеванием на глазах у мужчины… А другие легко скидывали одежду. Приходили и на первой же встрече снимали с себя всё. Это у кого как. Второй вариант, конечно, удобнее для работы, но для моего фильма «Линия наготы» интереснее судьба тех, кто обнажался, чтобы преодолеть себя.

Л.Р: Ну и теперь самое время перейти к «Линии наготы». Как пришла в голову снять такой фильм?

А.В.: Сначала просто хотелось порассуждать об эротике. Знаете, у каждого ведь свои представления о том, что такое эротика. Многие путают эротику и порно, эротику и обнажёнку. А ведь эротика – не обязательно нагота. Эротичной может быть одежда, макияж, причёска, взгляд. Женщина в одежде часто выглядит эротичнее и сексуальнее, чем вовсе без одежды. Вот ещё один термин – сексуальность. И это тоже не эротика.

Л.Р: И что же такое эротика, по-вашему?

А.В.: Вряд ли можно сформулировать это одной фразой. Эротика – это танец, заставляющий наше сердце биться быстрее, потому что мы приближаемся к красоте человеческой природы по дороге, которая может привести нас к сексу, но не приводит. Танец – это условность, конечно. Танец – в том смысле, что это не просто движения и позы, а тонко выстроенная пластика тела. Но секс – это не эротика. Сексуальная сцена не имеет никакого отношения к эротике.

Л.Р: А как же классические фильмы этого жанра «Эммануэль», «9 1/2 недель» и прочие? Это же эротика?

А.В.: Нет, это красиво снятые сексуальные сцены, но не эротика. Есть танцующая балерина, а есть женщина в балетной «пачке», разгуливающая туда и обратно по сцене. Одна из девушек сказала мне в фильме «Линия наготы», что нагота – это особый вид краски для художника. Кто и как пользуется ею – это другой вопрос. Если женщина принимает душ или купается нагишом в реке, у нас принято называть это эротической сценой. Почему? В чём тут эротика? А если заснять роды? Тоже эротика, только жёсткая? Или как? Нет, эротика – это игра. Это не заигрывание с сексуальной темой, а игра с обнажённым телом. Когда показан сексуальный акт – это уже не эротика, потому что секс – это не эротика, даже если его очень красиво заснять на плёнку.

Л.Р: Вы же сказали, что эротика не обязательно означает обнажение.

А.В.: Не обязательно обнажение. Но если тело одето, то в нём всё равно должна ощущаться нагота, одежда будет выступать обманом, ложным зеркалом. Тогда это эротика. Понимаете? Одежда должна подчёркивать тело. Это трудно объяснить, потому что отовсюду подкрадывается сексуальность, с помощью которой люди манипулируют друг другом.

Л.Р: Вам не кажется, что секс и эротика - самые сложные материи?

А.В.: Если не самые сложные, то очень сложные, неоднозначные, порой опасные. Секс пробуждает в человеке зверя. Только духовно развитые люди умеют заниматься любовью, остальные просто совокупляются. И ревность – она ведь из чувства сексуальной собственности проистекает. Самое ужасное в человеческих отношениях – ревность. Не будь ревности, исчезла бы добрая половина конфликтов. Разумеется, вся эротика построена на интересе к сексу. Сколько бы ни говорили художники, что они интересуются обнажённым телом только из эстетических соображений, это ложь. Их всегда интересует сексуальность, возбуждающая сторона человека (и прежде всего женщины). Это привлекает и зрителя в картинах, фотографиях, фильмах. Это основа отношений мужчины и женщины, об этом даже говорить скучно.

Л.Р: Но всё-таки Вы взялись за разговор об эротике в искусстве? «Линия наготы» посвящена конкретно этой теме?

А.В.: Не столько всё-таки об эротике, сколько о работе моделей в жанре «Ню». По большому счёту, об этом никто до сих пор не снял ни одного фильма. Мне хотелось и с фотографами обсудить, как они делают и почему делают свои фотографии. И с моделями. Но оказалось, что многие фотографы закомплексованнее, чем их модели. Они боятся открыться. Девушки рассказывают о себе очень интересно, они честны и откровенны, а фотографы прячутся в своей «творческой» скорлупе. А вот девушки открывают самые потаённые уголки души. Они не стесняются говорить, у них есть смелость поделиться и творческой стороной и своими комплексами, которые привели их под объектив. Я бы сказал, что они, модели, – главное в фотографиях, а не фотографы. В большинстве случаев фотографы пусты, у них великолепная аппаратура и ничего больше. Но некоторые фотографы и художники произвели на меня прекрасное впечатление, настолько богат и интересен их внутренний мир. Они по-настоящему помогли. Хочется надеяться, что я тоже в чём-то помог им.

Л.Р: Раз мы ведём разговор об эротике в Вашем творчестве, не могу не спросить о ваших книгах: там много эротики?

А.В.: В моих книгах (в некоторых) присутствует секс. Всё написано литературно, где-то натуралистичнее, где-то поэтичнее, но это не эротика. Мне кажется, что в литературе эротика вообще отсутствует, хотя принято считать, что существует эротическая литература. Есть литература на сексуальные темы, романы о сексуальных похождениях но это не эротика. Только из-за того, что за всей этой темой стоит Эрос, вряд ли следует называть эти романы и рассказы эротической литературой. Эротика – прежде всего изысканность, утончённость, смакование вкуса. На мой взгляд, давно произошла подмена понятий. Если не порнография, то сразу эротика. Но почему если есть сексуальная сцена, то это непременно эротика? Эротика – это определённый культурный пласт, однако этим словом называют сегодня всё, что связано с голым телом и сексом. С таким же успехом поданный стакан чая в купе поезда можно назвать чайной церемонией. А если это японский поезд, то японской чайной церемонией.

Л.Р: А что Набоков, как вам его «Лолита»? Эротика или нет?

А.В.: Пожалуй, да. Эта книга уникальна. Она вся пропитана красками, каждая буква пропитана краской. Она лишена чётких форм. Там всё присутствует, но всё будто сквозь матовое стекло – скорее ощущается присутствие, чем видится что-то конкретное.

Л.Р: Значит, есть всё-таки эротика в литературе?

А.В.: Я же не утверждаю, что её вовсе нет. Просто мало. Крупицы. Литература вообще сложный вид искусства. Она не всем подвластна – как авторам, так и публике. Изобразительное искусство легче, доступнее. Зато в литературе у автора больше независимости.

Л.Р: И удобно, что не нужно искать девушек.

А.В.: Вообще никого не нужно искать, ничего не нужно строить: всё есть, все ждут, когда я приду к ним и подробно опишу их жизнь. Если надо, сниму с них одежды, начну целовать. Если необходимо, организую катастрофу, сражение. И на это не потребуется ни рубля. Нужны только знания, информация и жизнь в том времени.

Л.Р: Проникновение в то время?

А.В.: Тотальное погружение туда. Но это, наверное, тема для другого разговора.

Л.Р: Ещё один вопрос. Вы чувствуете контакт со своими персонажами? Например, когда Вы описываете сексуальную сцену…

А.В.: Я понял, о чём Вы… Я проникаю в каждого из них, живу в каждом из них, вижу и чувствую всё происходящее там. И оно длится гораздо дольше, чем написано в книге. Любое событие. Пересказ, пусть даже самый подробный, – это ничтожно малая крупица того, что я испытываю, когда пишу. Мне повезло невероятно, потому что у меня много жизней. Здесь, как писатель, я только делюсь с читателем некоторыми историями, но живу я по-настоящему, дышу, как говорится, полной грудью только там. А какие там женщины! Какая любовь! И сколько её! Мне кажется, что там всё ярче и сильнее. Если «подключиться» к книге, то она даёт более сильные ощущения, чем реальная жизнь… Недавно один читатель написал мне, что ужасно благодарен мне за то, что его жена, читая «Коридоры событий» (не помню о конкретно какой из книг шла речь) очень сильно возбудилась, добравшись до одной из «эротических» сцен. Он написал, что у него давно не было такого замечательного секса, такой страсти со стороны жены. Ну что я могу ответить на это? Конечно, приятно, что такое воздействие… Остаётся надеяться, что не только сексуальные сцены производят такое сильное впечатление на читателей. Если б я мог управлять не только созданной мной литературной реальностью, но и читателями, то я бы вёл их только по дороге размышлений. Эротика (или сексуальный вопрос, если угодно) – это приманка для читателя.

Л.Р: Но приманку Вы всё-таки предлагаете? В «Коридорах событий» много секса?

А.В.: Не так много, как об этом судачат, и в каждом романе этого цикла секс присутствует в разных пропорциях и играет разные роли. Если «Волки и волчицы» наполнен сексуальным духом в силу того, что человеческое тело в культуре Древнего Рима было такой же красивой и естественной составляющей, как цветы, фрукты и вино, без которых нормальная жизнь казалось немыслимой, ибо ради этого жили и боролись. Жаркий климат, невесомые одежды – человеческая нагота была привычной, хотя и не повсеместной. Собственно, секс – это естественный фон в «Волках». А в «Белом Духе» он относится скорее к области смерти, к проявлению власти в государстве тотального насилия. Там нет любви, но есть подчинение, унижение, желание покорить. Секс там – проявление разнузданности. Никакой речи о любовании обнажённым телом, никакой поэтики, поэтому написано более натуралистично. В «Святом Граале» секса вообще нет. Он где-то за кадром. Вроде бы есть мужчины и женщины, их тянет друг к другу, они испытывают страсть, но всё происходит так, что читатель ничего не видит. У книг разные задачи. Секс – это определённый инструмент для управления настроением: где-то вызвать отвращение, где-то – желание и т.д.

ЛитРоссия: Вам нравится манипулировать читателем?

Андрей Ветер: Мне нравится управлять реальностью, которую я создаю. Одно плохо: там, в моих книгах, я умею делать это, тем всё в моих руках, а здесь мне не подчиняется ничто. И главное, что не подчиняется время, а оно ведь не бесконечно у каждого из нас.

«Литературная Россия» №28. 13 июля 2012