Интимная комедия

Действие второе

Аманда. Хорошо, что мы отправили Луизу домой. По-моему, она слегка простудилась.

Эллиот. По-твоему, слегка? Да она весь день сопела и хрюкала, как стадо бизонов.

Аманда (задумчиво). Стадо бизонов — это как-то не звучит. Наверное, лучше — стая бизонов. Или табун бизонов?

Эллиот. Можешь назвать это косяк бизонов. Или эскадрилья бизонов. Даже академия.

Аманда. А что, звучит. Лондонская Королевская Академия Бизонов. Как ты думаешь, Луизе дома хорошо живется?

Эллиот. Что ты, она глубоко несчастна.

Аманда. С ней что, плохо обращаются?

Эллиот (убежденно). Чудовищно! Бьют смертным боем, таскают за волосы и кормят объедками.

Аманда (смеясь). Бедная Луиза!

Эллиот. Ты же знаешь какие эти французы.

Аманда. Да уж, слава Богу. Еще я знаю какие венгры.

Эллиот. Ну и какие?

Аманда. Ужасно грустные. Наверное, на них чардаш действует. Скажи, а по Сахаре на верблюде ты не путешествовал?

Эллиот. Много раз, когда я был еще маленький. Моя бабушка чудно держалась в верблюжьем седле.

Аманда. Здорово. Вообще путешествовать — это такое счастье.

Эллиот (поднявшись с места, берет с передвижного столика бутылку). Налить тебе коньяку?

Аманда. Немножко.

Эллиот (открывает бутылку, и поглядев на Аманду, наливает ей, затем себе). Хорошо, что мы сегодня вечером никуда не пошли. (Садится, ставит бутылку на стол.)

Аманда. Как и вчера.

Эллиот. И позавчера.

Аманда. А зачем куда-то ходить, нам и тут хорошо.

Эллиот. Вот и я говорю.

Аманда. Тут так уютно, правда?

Эллиот. Неправдоподобно. Даже притупляет чувства. Потому что по идее мы должны были бы терзаться угрызениями совести.

Аманда. Мы периодически терзаемся.

Эллиот. Не слишком сильно.

Аманда. Мы Виктору и Сибилле отправили прекрасную телеграмму из этого, как там его… Что еще мы могли для них сделать?

Эллиот. А ты еще безжалостнее, чем я.

Аманда. Наша жалость была бы похожа на крокодиловы слезы.

Эллиот. Да, это верно. (Пьет.)

Аманда. Лично я благодарю судьбу за чудное избавление. Сейчас я точно знаю, что никогда не была бы счастлива с Виктором. Это было смешно даже предполагать.

Эллиот. Ну, ты-то с ним зашла дальше одних предположений.

Аманда. Уж на твоем-то месте я бы помолчала.

Эллиот. Интересно, они друг с другом встретились, или страдают по отдельности?

Аманда. Слушай, давай сменим тему, она меня угнетает.

Эллиот. Мне все кажется, что он или она, а то и оба могут сюда нагрянуть.

Аманда. Нет уж, лучше не надо! Это будет малоприятно.

Эллиот (дружелюбно). Это будет чудовищно.

Аманда (почти радостно, как ребенок). Но ты хоть сознаешь, что мы с тобой живем во грехе?

Эллиот. А для католиков тут нет греха. Католики не признают развода.

Аманда. Милый, мы же с тобой не католики.

Эллиот. Неважно. Все равно приятно, что папа римский на нашей стороне. Мы заключили брак перед лицом Господа, и этот брак все еще в силе.

Аманда. Перед лицом Господа, мы, может, и в порядке, зато в глазах общества выглядим ужасно.

Эллиот. Ну и кого это волнует?

Аманда. А после того как Виктор и Сибилла дадут нам развод мы с тобой снова поженимся?

Эллиот. Я думаю, да. А ты?

Аманда. Если честно, меня теперь брак пугает.

Эллиот. Да уж, дело темное.

Аманда. Может, именно из-за того, что мы тогда публично потопали под венец, у нас потом все так быстро и развалилось.

Эллиот. Из-за этого, а главное, потому что мы не умели нормально вести себя друг с другом.

Аманда. А ты думаешь, теперь у нас получится?

Эллиот. Во всяком случае эта неделя была успешной. Мы всего пару раз звали на помощь Джорджа Гордона Байрона.

Аманда. Джордж Гордон — это слишком длинно. Давай просто — Байрон.

Эллиот. Договорились.

Аманда. Знаешь, тебе ужасно идет этот халат.

Эллиот. Я в нем очень обольстителен, не правда ли?

Аманда. Ты не будешь возражать, если я подойду и поцелую тебя?

Эллиот. Сделайте одолжение, миледи.

Аманда подходит к Эллиоту, целует его. Она стоит позади его кресла, ее правая рука у него на плече, левая — в его руке.

Аманда. Нет, какие же мы были дураки — обрекли себя на пять лет ненужных страданий.

Эллиот. А может, очень даже нужных. Может, они помогли нам дозреть и стать вполне съедобными фруктами. (Целует ей руку.)

Аманда. А когда мы с тобой были вместе, ты допускал мысль, что я тебе изменяю?

Эллиот. Допускал. И практически ежедневно.

Аманда. Я тоже тебя подозревала. Я постоянно себя мучила, воображая, как ты кувыркаешься на диванах всяких разбитных вдовушек. (Стоит за спинкой своего кресла.)

Эллиот. Почему же непременно вдовушек?

Аманда. Потому что конкретно я подозревала Клару Лэвенхем.

Эллиот. Ах, Клару!..

Аманда (оттолкнув кресло). А что это у нас такой тон? «Ах, Клару!» — как-то уж слишком безразлично!

Эллиот. Она была очень милая.

Аманда. Милая! Ну еще бы! Очень, очень милая!

Эллиот (посылая ей воздушный поцелуй). Ангел мой.

Аманда. У тебя с ней что-то было? Я имею в виду, когда мы расстались?

Эллиот. Ну, зачем тебе это знать?

Аманда. Так, просто любопытно.

Эллиот. Опасная тема.

Аманда. Ну что ты, теперь уже не опасная. Я вовсе не рассчитываю, что эти пять лет ты был большим аскетом, чем я.

Эллиот (подпрыгивая в кресле). Что?!

Аманда. Тем более, Клара, действительно, была очень хороша собой. Правда, мне она казалась какой-то уж больно задорной — но это, вероятно, шло от ее феерической глупости.

Эллиот. Постой, что значит, я не был большим аскетом, чем ты? Ты это о чем?

Аманда. А ты не понимаешь — о чем?

Эллиот (вставая). Боже мой! (Взгляд презрения.)

Аманда. Что такое?

Эллиот. А ты не понимаешь — что такое?

Аманда (мягко). Не делай ложных выводов. Я всего лишь пыталась забыть тебя. И в любом случае, я уверена, число твоих романов неизмеримо больше, чем моих.

Эллиот. Есть некоторая разница. Я мужчина.

Аманда. О да, сэр, разумеется, и наше дело — печь сухарики с тмином и носить кринолин.

Эллиот. Слишком свободная женщина — в этом мало хорошего.

Аманда. Слишком свободная женщина — в этом мало хорошего для мужчин.

Эллиот (саркастически). Ах, как современно! Твои прогрессивные взгляды просто потрясают!

Аманда (пытаясь избежать ссоры). Не злись, дорогой, я вовсе не была такой уж падшей женщиной. Пять лет — большой срок, но если у меня что-то с кем-то и было, то ни разу ничего серьезного.

Эллиот. Ну все, замолчи, ради Бога!

Аманда. Ну, а как насчет тебя?

Эллиот. Хочешь, чтобы я рассказал?

Аманда. Нет, нет, не хочу. Беру свои слова назад. Не хочу.

Эллиот (с яростью). У меня был безумный роман с одной, из Южной Африки.

Аманда. С кольцом в носу?

Эллиот. А тебе это претит!

Аманда. Все, хватит доводить друг друга. Сядь, дорогой, а то я уже нервничаю.

Эллиот (помолчав). Хорошо, я сел. (Медленно садится на левый край дивана.)

Аманда (садясь на правый край дивана). Мы уже сто раз обязаны были закричать «Байрон!»

Эллиот. Ничего, любовь и так победила.

Аманда. И не надо таким склочным тоном. Давай постараемся, чтобы на этот раз все было как можно лучше, а не как можно хуже.

Эллиот (протягивая ей руку). Вот моя рука.

Аманда (подавая свою). Вот моя.

Эллиот (откидываясь назад). Так удобнее.

Аманда (тоже откидываясь). Гораздо удобнее.

Эллиот (после паузы, очень живо). Вы уже ангажированы на этот танец?

Аманда. Была, как это ни смешно, но мой партнер внезапно заболел.

Эллиот (вставая и направляясь к радиоле). Опять эта проклятая эпидемия оспы!

Аманда. Нет, у него что-то с поясницей.

Эллиот. Могу я надеяться, что вы потанцуете со мной? (Ставит пластинку.)

Аманда. С большим удовольствием.

Эллиот (танцуя с ней). Здесь довольно гладкий пол, не правда ли?

Аманда. О, я думаю, борная мастика ему не повредит.

Эллиот. Обожаю борную мастику!

Аманда (глядя в сторону публики). Боже, почему великая княгиня Ольга лежит под роялем?

Эллиот. Переживает. Неделю назад, возвращаясь из Пальборо, скончался ее супруг. Такое горе…

Аманда. Из Пальборо? Что он мог делать в такой дыре?

Эллиот. Толком никто не знает, но, говорят, банальная история.

Аманда. Понимаю.

Эллиот. Чудесные вечера устраивает леди Бандл, не правда ли?

Аманда. Прелестные. Она ужасно милая старушка.

Эллиот. И страшно остроумная. В течение всего ужина она обстреливала гостей креветками через свою слуховую трубку!

Долгий поцелуй, во время которого Эллиот увлекает Аманду к дивану, усаживает ее, затем подходит к радиоле, выключает. Аманда сидит, о чем-то задумавшись.

Эллиот. Ты о чем задумалась?

Аманда. Да так, ни о чем.

Эллиот. И все-таки? Я же тебя знаю.

Аманда. Бедная Сибилла.

Эллиот. Сибилла?

Аманда. Да. Я думаю, она тебя ужасно любит

Эллиот. Ну, не ужасно. Для «ужасно» у нее не хватило времени.

Аманда. Ей сейчас, должно быть, очень тяжело.

Эллиот. Перестань, Аманда, прошу тебя! Мы уже достаточно об этом говорили.

Аманда (поджав ноги садится в угол дивана). Это были попытки оправдать себя.

Эллиот. А какие нам нужны оправдания? (Садится в противоположный угол дивана.) Люди обязаны уметь трезво оценить положение. Как только мы с тобой увидели друг друга, обоим стало ясно: себя не обманешь. Мы это поняли в первую секунду, хотя какое-то время еще боялись себе признаться. И, слава Богу, что мы не стали с этим тянуть, а сходу все решили.

Аманда. Ты думаешь, мы все равно бы это сделали?

Эллиот. Конечно. Только потом было бы в сто раз тяжелее.

Аманда. А вдруг мы бы так и не встретились? Ты был бы счастлив с Сибиллой?

Эллиот. Думаю, что да.

Аманда. Ах, вон что!

Эллиот. Не делай вид, что ты потрясена. У тебя с Виктором было бы то же самое. Жила бы с ним как миленькая, и все было бы очень даже хорошо.

Аманда. Бедный милый Виктор. Он-то любил меня по-настоящему.

Эллиот (быстро глянув на нее). Как трогательно.

Аманда. Когда я его встретила, мне было так одиноко, так тяжело, я себе казалась никому не нужной старой развалиной.

Эллиот. Да, старая развалина — это очень противно.

Аманда (не без умиления). Он смотрел на меня таким преданным собачьим взглядом, что мое сердце таяло, как ледышка под лучами солнца.

Эллиот. Какая умилительная картина.

Аманда. Виктор, и, правда, был очень милый.

Эллиот. Интересно узнать подробности.

Аманда. Он так оберегал меня и заботился — у него была на этой почве настоящая мания.

Эллиот. От этой мании, дорогая, он бы очень скоро вылечился.

Аманда. А зачем же так грубо? Грубить не надо.

Эллиот. Разве я грубил? Я лишь констатировал очевидный факт.

Аманда. Но очень гадким тоном.

Эллиот. Еще у Виктора были выдающиеся ноги, да? А также упоительные уши.

Аманда. Не болтай глупостей.

Эллиот. А по утрам должно быть, из него исходило сияние, он всходил прямо как солнце среди подушек.

Аманда. Я не видела его среди подушек.

Эллиот. Да ну? Ты меня крайне удивляешь.

Аманда (слезая с дивана, резко). Ну, знаешь!

Эллиот. А злиться-то не надо!

Аманда. Что ты хотел этим сказать?

Эллиот (вставая). То, что мне надоело слушать это кудахтанье про твоего чудного Виктора!

Аманда. Ну, вот что, мой дорогой!..

Эллиот. Нет, нет! Ради Бога!.. Байрон! Джордж Гордон! Две минуты Байрона!

Аманда. Но…

Эллиот. Байрон, говорю!

Оба садятся на диван. Эллиот смотрит на свои часы. Взглянув друг на друга, оба отворачиваются. Аманда встает и подходит к роялю. Берет лежащий на нем журнал, листает. Посидев несколько секунд, Эллиот направляется к передвижному столику, берет сигарету из лежащей на нем пачки. Подошедшая Аманда тоже берет сигарету. Эллиот, взяв коробок спичек, через плечо Аманды дает ей прикурить. Она отдает ему зажженную сигарету, он вставляет ей в губы свою, она снова прикуривает. Затем она подходит к окну. Эллиот приближается к ней — и они целуются. Эллиот кладет руку ей на плечо, они возвращаются к дивану, садятся. Эллиот смотрит на часы.

Еще бы чуть-чуть, и…

Аманда. Это я виновата. Прости милый.

Эллиот. Нет, это мой характер. Не сомневаюсь, что Виктор, и правда, славный, и очень правильно, что ты хорошо о нем говоришь.

Аманда. Милый, ты такой благородный. (Целует его.)

Эллиот (откидываясь на спинку дивана). Мне кажется, я тебя никогда так не любил, как сейчас. Залезай.

Аманда забирается на диван с ногами и прижимается к Эллиоту, он кладет голову ей на плечо.

Аманда. Тебе удобно?

Эллиот. Подожди-ка. (Он перегибается через спинку дивана, достает пепельницу со стола, и держа ее в руке, снова удобно устраивается.)

Аманда. Надолго ли это, Господи, надолго ли?

Эллиот. Что значит «надолго ли это, Господи»?

Аманда. Нам слишком хорошо, чтобы это могло долго длиться.

Эллиот. Вся твоя беда в том, что у тебя мало веры.

Аманда. Вообще никакой.

Эллиот. Но разве ты не веришь в… (Поднимает палец вверх.)

Аманда. Нет, а ты, что, веришь?

Эллиот (покачав головой). Нет. Тогда, может, наоборот, может, ты веришь в… (Направляет палец вниз.)

Аманда. Еще чего.

Эллиот. Значит, ты вообще ни во что не веришь?

Аманда. Почему, верю — в то, что люди должны быть добрыми, в то, что нищей старухе нужно подать милостыню, и в то, что на этом свете жить надо как можно веселее.

Эллиот. А как насчет того света?

Аманда. А кто знает, что там нас ждет.

Эллиот. Надеюсь, какое-нибудь чудесное забвение, что-то вроде общего наркоза.

Аманда. Мне под наркозом снятся потрясающие вещи.

Эллиот. А ты бы хотела оставаться вечно молодой? Если б у тебя был выбор?

Аманда. Скорей всего нет. Особенно, если для этого мне надо было бы пересаживать какие-нибудь бычачьи железы. (Гасит сигарету о пепельницу, которую держит в руке Эллиот.)

Эллиот. Нет, дорогая, тебе — коровьи. Бычачьи — это мне.

Аманда. Вообще все эти жуткие эксперименты над бедными животными — просто свинство.

Эллиот (Гасит свою сигарету.) Если эксперимент удачный, то не свинство. Посмотри — на улицах полно старых облезлых крыс, которым удалось привить себе манеры наивных школьниц. (Привстав, ставит пепельницу на стол.)

Аманда (со смехом). Ты прелесть.

Эллиот (утыкаясь лицом в ее плечо). Я, в самом деле, тебя люблю.

Аманда. Не дуй, мне щекотно.

Эллиот (пытаясь поцеловать ее). Поверни скорей голову.

Аманда (повинуясь). Так хорошо?

Эллиот (после длительного поцелуя). Очень хорошо. Огромное спасибо.

Аманда (обвивая руками его шею). Милый, ты ужасно, ужасно милый и чудный, и красивый. (Притягивает его голову к себе, и они снова целуются.)

Эллиот. И как мы могли расстаться хоть на минуту? Это было временное помешательство.

Аманда. Чистый идиотизм.

Эллиот. Я это понял сразу же. А ты?

Аманда. Задолго до официального развода.

Эллиот. Знаешь, это проклятое кругосветное путешествие мне всю душу вынуло. Там было столько прекрасного! Древние храмы в лунном свете, деревни в джунглях с плясками туземцев, розовые фламинго, летящие над синей-синей водой… И ничему этому я не мог радоваться по-настоящему, потому что со мной не было тебя.

Аманда. А теперь ты возьмешь меня с собой, мы поедем вместе, и как можно скорей, и наверстаем упущенное.

Эллиот. Хоть на следующей неделе.

Аманда. Нет, завтра же.

Эллиот. Решено.

Аманда. Я обязана увидеть этих фламинго.

Целуются.

Мы любим друг друга уже целых восемь лет. Три в браке, и пять в разводе.

Эллиот. Ты мой ангел! Ангел! (Страстно целует ее.)

Аманда (слабо сопротивляясь). Не надо, милый, не надо! Перестань.

Эллиот. Почему я должен перестать? Я же знаю, ты обожаешь заниматься любовью…

Аманда (сквозь поцелуи, деловито). Мы же только что пообедали.

Эллиот перестает целовать ее и на мгновенье застывает.

Эллиот (резко отстраняясь от нее). Что за гадости ты говоришь!

Аманда (поправляя волосы). А что тут такого гадкого?

Эллиот (поднимаясь с дивана). Ну, ни капли романтики. Ни капли!

Аманда. Довольно трудно быть романтичной, когда тебе сворачивают шею.

Эллиот. Что же ты не сказала, что тебе больно?

Аманда. Сейчас уже прошло. (Сидит на диване, скрестив ноги среди подушек.)

Эллиот. Как удачно. (Берет из пачки сигарету.)

Аманда. Дай мне тоже.

Эллиот (бросает ей сигарету.) На.

Аманда. А спички?

Эллиот (раздраженно). Ты можешь подождать секунду? (Прикуривает сам.)

Аманда. Галантный кавалер.

Эллиот (бросает ей спички). Держи.

Аманда (холодно). Спасибо.

Некоторое время оба молчат.

Эллиот (подойдя к окну). Уникальная способность доводить человека до белого каления.

Аманда. Не понимаю, чем я тебя так довела. (Кладет спички на стол через спинку дивана.)

Эллиот. Отсутствием чувства такта.

Аманда. Чувство такта? Ну, уж не тебе об этом судить.

Эллиот. Мы, видите ли, только что пообедали.

Аманда. Да, только что пообедали.

Эллиот. В этой реплике — вся твоя мещанская ограниченность.

Аманда. Ах, вот как!

Эллиот. Сказать такое — меня аж передернуло.

Аманда. Сколько шума из-за того, что задели его дурацкое самолюбие.

Эллиот. Самолюбие? Причем здесь самолюбие?

Аманда. Ты не можешь смириться с тем, что бывают случаи, когда мое это… как его там… не срабатывает одновременно с твоим!

Эллиот. «Это как его там»! Постаралась бы выражать свои мысли более четко.

Аманда. Ты прекрасно понял, что я имела в виду, и перестань меня поучать.

Эллиот. Ах, это я тебя поучаю! Ну вот что…

Аманда (вскакивая). Все! Байрон! Ради Бога! Байрон!

Эллиот. А я говорю…

Аманда. Байрон! Тройной Байрон!

Несколько мгновений они молча глядят друг на друга, затем Аманда бросается на диван лицом в подушки. Эллиот смотрит на нее, затем решительно подходит к роялю, гасит сигарету и начинает играть что-то суровое и мощное. Доиграв, посылает воздушный поцелуй Аманде, которая смотрит на него с дивана. Затем начинает играть Этюд (оп. 25). Шопена. Аманда встает, подходит к двери, выключает свет. Горит только настольная лампа. Затем она подходит к окну, гасит сигарету, слушает. Эллиот переходит с Шопена на популярную лирическую мелодию. Аманда тихонько насвистывает ее. Эллиот тоже начинает насвистывать. Аманда садится на скамеечку рядом с Эллиотом и последние несколько нот наигрывает одним пальцем на октаву выше. Эллиот сажает ее к себе на колени.

Эллиот. Ты самая потрясающая и невероятная женщина на свете.

Аманда (в его объятиях). Милый.

Долгий поцелуй. Внезапно раздается телефонный звонок. Аманда вскакивает.

Эллиот (вставая). О Господи!

Аманда. Думаешь, это они?

Эллиот. Не знаю.

Аманда. О том, что мы здесь, известно только Фриде, но она бы не стала звонить.

Эллиот. Тогда это они.

Аманда. Что же мы будем делать?

Эллиот (обняв ее за плечи). Ведь у нас с тобой все будет хорошо, да? Что бы там ни было?

Аманда. Конечно, милый.

Эллиот (целуя ее). Тогда какая разница. (Направляется к телефону, который все еще звонит, зажигает по пути общий свет, снимает трубку.)

Аманда (садясь на диван). Рано или поздно это должно было случиться.

Эллиот (в трубку). Алло? Алло? Что?. Comment?. Madame, qui?. Алло!. Qui c'est ca… Madame Duvallon… Oui, oui, oui… (Прикрывая трубку рукой). Просят позвать к телефону какую-то мадам Дювальон.

Аманда. А кто это?

Эллиот. Понятия не имею. (В трубку.) Je regrette beaocoup, Monsieur, mais Madame Duvallon viens de partir — cette apres midi pour Madagascar… (Кладет трубку.) Уф. На этот раз пронесло.

Аманда. У меня аж мурашки по спине.

Эллиот. А правда, что делать, если они вдруг войдут?

Аманда. Вести себя исключительно вежливо.

Эллиот. Но с достоинством.

Аманда. Конечно. Я, возможно, даже сделаю реверанс.

Эллиот. Видишь, даже большая опасность кажется не такой опасной, когда люди счастливы.

Аманда. Беда в том, что люди не могут быть счастливы вечно.

Эллиот. Милая, не говори так.

Аманда. Но это так. И в сущности, все это очень злая шутка.

Эллиот (шутливо). И ты смеешь говорить так о прекрасном и священном чувстве — о любви?

Аманда (очень серьезно). Именно о нем.

Эллиот (трагически). И как мне это понимать — спрашиваю себя я в стремлении к высшей истине. Боже правый, как это понимать?

Аманда. Ты зря смеешься, я серьезно.

Эллиот (серьезно). А вот этого, дорогая, не надо! Не надо быть серьезной! Все они только этого от нас и хотят.

Аманда. Кто — они?

Эллиот. Да все эти записные моралисты, которые стремятся сделать жизнь невыносимо унылой. А ты смейся над ними. Будь легкомысленной. Смейся над всеми их священными условностями. Легкомыслие — как щепотка перца в их слащавую преснятину.

Аманда. Если над всем смеяться, то надо смеяться и над собой.

Эллиот. Конечно, надо! Мы с тобой дико смешные.

Аманда. Сколько же продлится эта наша смешная, изматывающая любовь?

Эллиот. Кто знает.

Аманда. И у нас вечно будет желание ругаться и ссориться?

Эллиот. Нет, постепенно оно угаснет. Как и наша страсть.

Аманда. Господи, неужели правда?

Эллиот. Все зависит от нас.

Аманда (серьезно). А вдруг один из нас умрет? Что, второй и тогда будет смеяться?

Эллиот (с видом знатока). Еще как — во всю мочь!

Аманда (задумчиво). Смерть — это серьезно.

Эллиот. Нет, совсем нет. Смерть очень смешная штука. Такой изящный трюк с исчезновением. Весь секрет в потайных зеркалах.

Аманда. Дорогой, ты говоришь глупости.

Эллиот. А в конечном счете все говорят глупости. И потому да здравствует легкомыслие, и горе жалким философам. Будем дудеть в трубы и пищалки, будем радоваться, как беззаботные школьники. Будем смаковать вкус каждой секунды. Приди же ко мне, о моя милая, и целуй меня, пока тело твое еще не истлело, и черви не копошатся в твоих глазницах. (Увлекает ее на диван, нежно целует.) И знай: я на все согласен. Разрисуй лицо краской, пляши голой на Площади Согласия, кидайся на всех мужчин подряд — я и слова не скажу, пока уверен, что по-настоящему ты любишь только меня.

Аманда. Спасибо, дорогой. Ты тоже волен делать, что угодно. С одним исключением: если я замечу хоть один взгляд на другую женщину — убью!

Эллиот. А ты помнишь скандал, который у нас был в Венеции?

Аманда. Какой именно?

Эллиот. Когда ты купила на площади крашеную деревянную змею, и подсунула мне ее в постель.

Аманда. А, Чарли! Я назвала эту змейку Чарли. Она так красиво извивалась.

Эллиот. Жуткая гадость. Я видеть ее не мог.

Аманда. Помню, помню! Ты выкинул ее через окно прямо в Гранд-канал. Никогда тебе этого не прощу.

Эллиот. И долго мы из-за нее ссорились?

Аманда. Несколько дней без перерыва.

Эллиот. Нет, самый крупный скандал у нас был в Канне. Когда ты своими щипцами для волос прожгла дыру в моем халате. (Смеется.)

Аманда. Мой гребень тоже сгорел, и все полотенца в ванной.

Эллиот. Да, в тот раз мы завелись по-настоящему.

Аманда. Ты меня тогда впервые ударил.

Эллиот. Ну, не очень сильно.

Аманда. А когда в номер вошел управляющий, мы уже катались по полу и дрались как две дикие кошки… С ума сойти. (Смеется.)

Эллиот. Никогда не забуду выражение его лица.

Оба хохочут не в силах остановиться.

Аманда. Как же это было смешно, Господи, как смешно!

Эллиот. Мы тогда были намного моложе.

Аманда. И намного глупее.

Эллиот. Но настоящей-то причиной скандала был, конечно, Питер Б[cedilla]рдон.

Аманда (медленно садится). Да. Хотя ты прекрасно знал, что у меня с ним ничего не было.

Эллиот. Ничего я прекрасно не знал. Он тебе подарки делал.

Аманда. Подарки! Подарил одну простенькую брошку.

Эллиот (садится). Да, очень простенькую! Она вся была утыкана брильянтами, причем абсолютно безвкусно.

Аманда. Ничего подобного, очень изящная брошка. Я до сих пор ее ношу. И очень часто.

Эллиот. Ты из кожи вон лезла, чтобы я страдал из-за этого Питера Б[cedilla]рдона.

Аманда. Никуда я не лезла. Ты ревновал из-за своего больного воображения.

Эллиот. Ты отлично знала, что он был в тебя влюблен.

Аманда. Ну, может, и был чуть-чуть. Но ничего серьезного.

Эллиот. Ты ему позволила себя поцеловать. Ты сама сказала.

Аманда. Ну и что такого?

Эллиот. Ах, что такого!

Аманда. Человеку это было удовольствие, а мне не повредило.

Эллиот. А как насчет меня?

Аманда. А ты, если б не был таким подозрительным и не шпионил бы за мной, ничего бы не знал.

Эллиот. Да, очень интересная точка зрения.

Аманда. Дорогой, это какой-то скучный разговор.

Эллиот. Смертельно скучный. (Поднимается, подходит к столику.) Выпьешь коньяку?

Аманда. Нет, спасибо.

Эллиот. А я немного выпью.

Аманда. А что это вдруг? Ты уже два раза себе наливал.

Эллиот. Ну, если мне захотелось. Я наливал-то по чуть-чуть.

Аманда. Как хорошо — сперва чуть-чуть, потом еще чуть-чуть, потом еще, еще, еще…

Эллиот (наливая себе полную стопку). Три стопки за целый вечер — это не «еще, еще, еще»!

Аманда. А у тебя это уже стало дурной привычкой.

Эллиот. Только не надо так надменно, если самой не хочется.

Аманда. Не говори глупостей.

Эллиот (раздражаясь). Ну вот что, Аманда!..

Аманда. Что?

Эллиот. Ничего. (Садится на пуфик.)

Аманда достает со стола косметичку, вынимает небольшую щетку, начинает расчесывать волосы.

Ты куда-то собираешься, дорогая?

Аманда. Нет, хочу сделаться неотразимой для тебя.

Эллиот. Твой ответ поразил меня прямо в сердце.

Аманда. Да, ведь у женщины одна работа — завлекать мужчину. Ты, главное, следи за мной. (Припудривает нос.)

Эллиот. Между прочим, это именно так и есть.

Аманда. Вовсе не так.

Эллиот. Нет, так.

Аманда. А вот и нет.

Эллиот. А вот и да.

Аманда (резко). Ну, все, успокойся. (Закрывает косметичку, снова кладет ее на стол.)

Эллиот. Зря ты не выпила еще коньяку. Ты была бы чуть менее злобной.

Аманда. В твоем присутствии — это вряд ли.

Эллиот. Тьфу-тьфу-тьфу-тьфу — ты прямо плюешься ядом, как индийская гадюка.

Аманда. Индийские гадюки не плюются, а кусают.

Эллиот. Чушь. У них за ядовитыми зубами есть мешочки с ядом, и они им плюются.

Аманда. Кусают.

Эллиот. Плюются.

Аманда (с придыханием). Ну и мне плевать, понятно? Даже если они кашляют, чихают и сморкаются в носовой платок!

Эллиот наливает себе еще коньяку.

Эллиот (помолчав). И часто ты виделась с Питером Б[cedilla]рденом после нашего развода?

Аманда. Достаточно часто.

Эллиот. Стало быть, у него была возможность наносить тебе поцелуи в большем количестве.

Аманда. А это не твое дело.

Эллиот. Да уж, видно, ты прожигала жизнь во всю.

Аманда не отвечает.

Никаких устоев… сплошные наслаждения… да у тебя никогда не было устоев…

Аманда. Ты сейчас ужасно гадкий. Видимо, уже напился.

Эллиот (резко повернувшись). Я абсолютно не напился.

Аманда. Ты всегда моментально пьянел.

Эллиот. Я тебе кажется, сказал: я за весь вечер выпил три стопки коньяка. От этого не напился бы даже двухлетний ребенок.

Аманда. Двухлетний ребенок напился бы и от одной стопки.

Эллиот. Глубокая мысль. А четырехлетний ребенок? Или шестилетний? А восьмилетний?

Аманда. Не болтай глупостей.

Эллиот (расслабленно). Можно провести небольшую научную дискуссию: «О пьющих младенцах».

Аманда. Не смешно, дорогой. Может, тебе выпить еще?

Эллиот. Чудная идея. Выпью. (Наливает себе.)

Аманда. Смехоподобный осел.

Эллиот. Не понял?

Аманда. Я сказала, смехоподобный осел.

Эллиот (с огромным достоинством). Ну, спасибо. (Выпивает коньяк, подходит к роялю, разглядывает журнал.)

Аманда подходит к радиоле, ставит пластинку с очень громкой музыкой, возвращается к дивану и садится.

Я полагаю, надо выключить. Уже поздно, это может мешать соседям сверху.

Аманда. Сверху нет никаких соседей. Там студия фотографа.

Эллиот. Значит, соседям снизу.

Аманда. А их нет, они в Тунисе.

Эллиот. В Тунисе в это время года делать нечего. (Подходит к радиоле, выключает. Возвращается к роялю, листает журнал.)

Аманда (ледяным тоном). Будь любезен, включи радиолу.

Эллиот. Ничего я не включу.

Аманда. Ну, если тебе нравится быть упрямым ослом… (Поднимается, подходит к радиоле, включает музыку еще громче, чем прежде, и, пританцовывая, возвращается к дивану.)

Эллиот листает журнал все быстрее и быстрее.

Эллиот (отшвыривая журнал). Выключи! Или я сейчас с ума сойду!

Аманда (кричит). А ты держи себя в руках! Чересчур нервный.

Эллиот (кричит). Выключи!

Аманда. Не выключу!

Эллиот устремляется к радиоле. Аманда тоже. Опередив ее, Эллиот хватает звукосниматель, раздается скрежет, музыка смолкает. Аманда берет в руки пластинку, осматривает.

Ты ее угробил!

Эллиот. И слава Богу!

Аманда. Самая настоящая свинья!

Эллиот (подходя к ней, с внезапным раскаянием). Аманда, милая… Байрон!

Аманда (в ярости). Сам ты Байрон! Шекспир! (Разбивает пластинку о его голову.)

Эллиот. Ах ты, гадючина! (Отвешивает ей пощечину.)

Аманда громко вскрикивает, падает на колени и рыдает, уткнув лицо в пуфик.

(Подходит к ней, и опускается на колени.) Прости, я не хотел… Милая, прости, клянусь, я не хотел…

Аманда. Убирайся! Я тебя ненавижу! Ненавижу!

Эллиот. Аманда, прошу тебя, ну послушай…

Аманда. Я уже наслушалась! Мне до смерти хватит! Животное! Садист! (Отталкивает его руку и поднимается.)

Эллиот (поднявшись, с большим достоинством). Большое спасибо. (В величественном молчании направляется к двери.)

Аманда швыряет ему вслед диванную подушку и промахивается.

(С деланным смехом.) Ах, как достойно!

Аманда (швыряет в него еще две подушки). Прекрати свой идиотский смех!

Эллиот. А если мне смешно!

Аманда (выходя из себя). Прекрати, говорю! (Кидается к нему и швыряет еще одну подушку, которая, пролетев мимо Эллиота, сбивает вазу с цветами, стоявшую на рояле.)

Эллиот отталкивает Аманду и она отлетает к стулу слева от стола. Она бросается на него и толкает так, что он падает на стул справа.

Ненавижу тебя! Ненавижу! Напыщенное и жалкое ничтожество! (Бросается к створчатым дверям.)

Эллиот (преграждая Аманде путь, хватает ее за плечи и кричит). А ты распущенная и злобная змея! Видеть тебя не могу! (Отталкивает ее.)

Аманда отлетает, ударяется о столик с напитками и падает на кушетку. После паузы она поднимается.

Аманда (очень спокойно). Это конец. Тебе ясно? Все кончено бесповоротно и навсегда. (Направляется к створчатым дверям.)

Эллиот (догоняет ее). Нет, ты так не уйдешь!

Аманда. Еще как уйду.

Эллиот. Не уйдешь!

Аманда. Уйду! Пусти, я сказала! (С силой отталкивает его.) Ты чудовище! Я презираю тебя и ненавижу! (Бросается к створчатым дверям и распахивает их.)

За порогом стоят Сибилла и Виктор.

Слава Богу, я еще раз во время поняла что ты за фрукт! Снова за тебя замуж — да никогда! Лучше умереть под пыткой!

Эллиот (бросается к ней, хватает за талию и тащит к дивану). Заткнись, ты! Я не женюсь на тебе, даже ты, если будешь умолять на коленях!

Борясь друг с другом, оба падают на диван.

Злобная пиявка! Чтоб в жизни тебя больше не видеть!

В драке катаются по полу. Аманда, оказавшись сверху, стукает Эллиота головой об пол. Он отбивается.

Аманда (поднимаясь, сквозь слезы). Скотина! Хам! Свинья! Тупица! Животное! Хам! Урод! (Эллиот хватает ее за ногу, она падает. Оба вскакивают, осыпая друг друга оскорблениями.)

Сибилла и Виктор входят и застывают в дверях, с ужасом глядя на происходящее. Внезапно Эллиот и Аманда срываются с места и выбегают — Эллиот в правую дверь, Аманда — в левую. Двери хлопают.