Иоанниты

Глава XX Ещё один дирижабль

Я застал Эдмора задумчивым. Цепкие тягости его дум увлекли каледонца в глубокую печаль. От одного только его вида мне стало не по себе. Эдмор вовсе не глуп, но глубокие размышления, скажем начистоту, ему чужды. Когда он до них снисходит, дело действительно серьёзно.

С силой сжимая массивный подбородок, он выглядывает в окно, уставившись в одну ему видную точку. На коленях я различил у него потрёпанный учебник, но по грязно-жёлтой обложке не узнал. Такого я и в руки не брал. Франц часто повторяет, что мне не хватает старания по части теории. Вместе с тем, Эдмора тоже не обвинишь в фанатизме к книгам.

Сложный момент, на самом деле: мне предстоит решить, стоит ли оставить друга в покое или расспросить о его тревогах. Никогда не угадаешь, чего именно он ждёт от тебя в такие моменты. Как правило, я захожу издалека, чтобы в случае чего сразу отступить. Сегодня нет смысла поступать иначе:

– Эдмор, что читаешь?

Здоровяк не посмотрел в мою сторону, а уронил взгляд на жёлтую книжицу. Вспомнив, что за фолиант он взял в руки, Эдмор неопределённо ответил:

– Про историю Ордена.

– Не помню такой.

– Это о необычных случаях в истории, необычных иоаннитах… Франц не хотел мне её давать, сказал, что не стоит этой беллетристикой голову занимать.

– А тебе как, понравилось? – застыв в дверях, привалился я плечом к косяку.

Эдмор после этих слов словно ожил. Встав, он отложил книгу в сторону и снова посмотрел в окно, но уже не с безразличием и задумчивостью, а с цепким вниманием, настороженностью. На лице его не осталось ни единого следа отрешённости.

Высматривая неведомую опасность за окном, но так и не найдя её, он подозвал меня жестом к себе.

– Давай-ка поближе, Август, и дверь прикрой.

Тут я понял, что дело пахнет неприятностями. Кто-то или что-то угрожает товарищу, или, что маловероятно, он сам выдумал себе угрозу. Стоит с этим разобраться.

Выполнив просьбу Эдмора, я взял стул и развалился на нём, с чего-то решив, что моя небрежность расслабит друга.

– Так что ты хотел сказать? – участливо, насколько способен, спросил я.

– Август, ты понимаешь, что нашим детям уже по шестнадцать месяцев?

– Тоже считаешь возраст?

– Считаю, – позволил себе улыбку здоровяк. – Но я сейчас серьёзно: наши дети растут. Понимаешь, что скоро их станет трудно скрывать?

– Скрывать, говоришь… Я не совсем тебя понимаю, никто, кроме нас, о детях не знает, мы предупредили Кристин и Элизу, что рассказывать о том, что мы – иоанниты, нельзя…

– А долго так будет продолжаться? – явно встревоженный, перебил меня Эдмор. – Не то чтобы я думал, будто кто-то проболтается… Просто я боюсь, что мы не сохраним эту тайну.

Понятные мне тревоги. Когда свыше трёх лет ходишь по лезвию бритвы, спокойствия и уверенности в своей удаче это не принесёт. Наоборот, только копится нервное напряжение, страх грызёт тебя всё неистовее – всё необходимое, чтобы однажды не выдержать.

Были дни и у меня, когда я жил, как на иголках.

– Мы же Кодекс нарушили.

– Мог бы и не напоминать, – легонько хлопнув себя по колену, отвернулся я от давящей правды.

– Я в том смысле, что Кодекс – вещь очень толковая, все законы логичные и внятные, детальные… а вот здесь какой-то пробел.

– Ты о чём?

– Перечитал его на днях, – почесал нос здоровяк – Закон гласит чётко: «Иоаннитам запрещено иметь семьи и заводить детей». Всё, вроде бы, понятно, но наказание за нарушение не прописано. То есть, если кто нарушит, то не понятно, что с ним делать, что делать с его семьёй, с детьми. Понимаешь?

– Хочешь сказать, что тебя не столько беспокоит, что раскроется существование наших детей, сколько последствия?

Задумавшись, как бы лучше завернуть свои мысли, усатый каледонец принялся жевать губы и потирать себе колени массивными ладонями. Наконец, ему удалось уловить добротную форму своей мысли:

– Давай начистоту, этот закон расположен в первом разделе, там, где указаны основополагающие законы. За нарушение законов из первого раздела почти наверняка следует наказание в виде смертной казни. Нас, скорее всего, убьют, но с этим я давно смирился.

– Думаешь, избавятся и от наших жён и детей?

– Говорю же, там не прописано наказание. Но… это решение напрашивается, и оно самое простое. А эта книга, – Эдмор указал на жёлтый том, – я рассчитывал, что встречу подобный случай в ней, но не тут-то было. Похоже, мы с тобой единственные иоанниты, у которых появились дети.

– Во всяком случае, никого раньше за этим не поймали…

А вот теперь я по-настоящему понимаю угрюмую задумчивость товарища. Никогда не думал о наших отношениях с Кристин в таком ключе. По наивности не предполагал, что ей и ребёнку грозит такая опасность или не хотел даже мысли подобной допустить.

Воздушные замки, в которых мы предавались беззаботному счастью, начинают трещать и осыпаться. Спасибо Эдмору, что напомнил о необходимости реально смотреть на вещи.

Убить детей… Не представляю, как у Франца рука на такое поднимется.

Мы с товарищем встретились взглядами.

– Паршиво как-то стало, – пробормотал я с явно обозначенным укором. – Зачем ты вообще про это начал.

– А я, думаешь, душу травить тебе и себе собрался? Надо с этим что-то делать, вот что я тебе скажу.

– Делать с этим? Что ты с этим сделаешь?

– Надо обезопасить наших жён и детей, – нахохлившись, как старый филин, отозвался Эдмор. – Я думал, что их можно было бы отправить куда-нибудь, но у них здесь семья, дом, а переезд – это стресс, особенно для малышей. Да и не изменит это ничего.

– Зачем тогда разговор этот затеял? Бестолку мусолить, какие мы с тобой несчастные – не дело! Если у тебя есть нормальные предложения, давай обсудим, а иначе…

– Я надеялся, ты что-нибудь придумаешь.

Придумаю… будто я хоть сколько-нибудь умнее товарища, чтобы постоянно придумывать что-то, когда возникают проблемы. Сам же сказал, что мы даже не знаем, что нам грозит, Кодекс в этом деле не помощник.

Если подумать, третьих лиц не впутывают в дела иоаннитов и его наказания. Продал собственность Ордена (как Рассел недавно) кому-то из людей, покупателя почти не тронут, разве что ударят по лицу, отберут покупку и швырнут деньги в лицо. Продавца же ждёт страшное. С другой стороны, если постороннему разболтают тайну Ордена, ему несдобровать. Не уверен, что мы совершили что-то подобное.

Одну минуту. Решение, кошмарное в своей дерзости и размахе, пришло в голову, как сюжет новой, фантастической игры у ребёнка, не смотрящего на границы. Я почти сразу же испугался своей идеи, постарался забыть и отвергнуть. Но тупая, как необструганное полено, разгадка сложного вопроса упорно колотит в висок.

Я чувствую, что просто не могу отказаться от безумного поступка. Вздымающаяся громада риска меня не смущает.

Человек… посторонний… Рассел…

Три слова вертятся каруселью, в глазах рябит от бесконечности смысла, прячущегося за каждым из них. Надо скорее рассказать всё Эдмору. Объяснить будет просто, а вот убедить… ну, попробуем:

– Ты же знаешь, что иоаннитов, ставших невольными соучастниками преступлений, никогда не наказывают строго? – спросил я товарища, удивляясь, как я с таким волнением не путаю слова и умудряюсь говорить связно.

– Да, и это справедливо, – совершенно не понял меня друг (что и понятно). – Но к чему ты это? Выдадим себя за жертв? Вроде как нас заставили завести детей? Ты как это представляешь?

– Про нас забудь – я придумал, как уберечь малышей.

– Говори, – затаив дыхание, прохрипел Эдмор.

– Надо обратить их в иоаннитов.

Здоровяк с силой моргнул, стараясь этим стереть то, что он посчитал безумным. Да, безумия в этом ровно столько же, сколько и смысла. Какое-то время в комнате звенела тишина.

– Ты серьёзно?

– Ещё бы. Только подумай, так, какое бы наказание не постигло нас, их ни за что не тронут. Орден не станет уничтожать маленьких иоаннитов, на них же нет никакой вины.

– Стой, стой… это всё логично, но невозможно. Подумай, что ты предлагаешь: извини, если сильно тебя недооценивал, но я уверен, что ты не умеешь обращать людей в иоаннитов – я тоже. Придётся идти с поклоном к Францу, а мы, вообще-то, именно этого и хотим избежать. Что он тебе, улыбнётся, выполнит нашу просьбу, а только потом будет разбираться с нашим проступком?

– Не один Франц это умеет, – возразил я, нервно улыбаясь.

– С Расселом ты не договоришься! – начал злиться Эдмор. – Коротышка тебя к дьяволу пошлёт, а если даже и согласится, без разрешения Франца пальцем о палец не ударит.

– Я не говорил, но он мой должник. Пойдём, по крайней мере, он нас выслушает.

С этим я не ошибся, Рассел с готовностью навострил уши, когда мы с Эдмором ввалились к нему в комнату и сказали, что нам нужна помощь. По всей видимости, чувство долга передо мной (ничтожеством в понимании коротышки) так тяготит его, что он рад любой возможности свести счёты.

Повезло застать его одного. Коротышка пригласил в комнату, устроился поудобнее на стуле и приготовился слушать.

Спустя минуты две он уже превратился в статую, безмолвную, неподвижную, лишённую эмоций. Однако по ходу повествования камень, из которого высечена статуя, трескался от клокочущего осуждения. Несколько раз коротышка сглатывал, что довольно трудно расценить как добрый знак.

Когда дело дошло, непосредственно, до просьбы, он просто согнулся и обхватил голову руками. Лишь каким-то чудом он не взвыл. Пожалуй, его стоит пожалеть: у нас с Эдмором все эти невероятные вещи растянулись на три с половиной года, в то время как на Рассела они обрушились в одночасье.

Мы закончили рассказ, а он ещё долго сидел, обхватив голову, без движения, лишь изредка издавая мычание от бессильного гнева.

Чего-то похожего я ждал. Но, почему-то, сегодня я намерен быть упрямым. Сегодня я верю в успех.

Спустя вечность напряжённого ожидания, буквально перепиливающего пополам, карлик оторвал ладони от лица и выдохнул на зависть паровозу. Утерев со лба успевший выступить пот, он переспросил:

– Значит, у вас по ребёнку, которых вы хотите, чтобы я сделал иоаннитами?

– Ты сам сказал…

– Я же не знал, что ты с таким припрёшься! – не стал Рассел дослушивать напоминание.

Не считаю нужным что-либо отвечать. Коротышка сказал, что в долгу передо мной, так что пусть не показывает гонор.

– Детей завели, кретины, – сам себе нашёптывает Рассел, а затем уже нам в разы громче. – Вы хоть знаете, что за это бывает?

– В Кодексе не сказано, – промычал Эдмор.

– Так давайте я скажу: вас убьют! Франц возьмёт вас за макушку и стащит кожу. Вы хоть понимаете, почему в Кодексе не указано наказание? Да потому что величайшие магистры, когда создавали Кодекс, даже и подумать не могли, что найдутся такие идиоты, которые начнут распихивать свой причиндал по девкам!

– Ты бы выбирал выражения.

– То есть, вы ещё снисхождения от меня ждёте? Вы в ударе, наглецы чёртовы.

В этом с ним не поспоришь: во мне расправляет крылья безумная наглость. Ведомый ею, я плюю на услышанное и спрашиваю:

– Так ты поможешь?

– Помогать ещё вам. Какого, собственно, вам вздумалось делать их иоаннитами? Думаете, задобрить так Франца? Не уверен, что он расплывётся в улыбке и предложит плодить семьи и династии иоаннитов. Может, конечно, идея ему понравится, и он тут же устроит оргию…

– Ты меня не слышал, – грубо перебил я коротышку. – Сам сказал, что нас за такой проступок могут наказать вплоть до лишения жизни.

– Это ещё в лучшем случае.

– Но мы не хотим того же нашим детям. Понимаешь, себя и жён мы не убережём, если тайна раскроется, но если дети станут иоаннитами, их не станут убивать. Не знаю, что с ними станется, но их точно не убьют.

Рассел надменно прыснул.

– В том ты прав. Однако подумай-ка хорошенько: Франц каким-то образом узнаёт о них, находит этих двоих… у вас же их по одному?

– Да.

– Слава богу, вы хоть ятлероские семьи не устроили. Так вот, Франц находит двоих карапузов, и что он видит? Кто-то сделал их иоаннитам. Мысли, что это он сам вытворил, пока был невменяемым, у него не возникнет, так что на кого он подумает? Смею заметить, что в Кодексе вполне чётко прописано моё наказание, и оно мне не нравится.

– Скажешь, что тебя заставили, – нашёлся я, однако идею выдал далёкую от гениальности.

– Интересно, как ты себе это представляешь? Двое недоучек пришли и заставили второго по силе иоаннита обратить их детей. Чем вы могли мне угрожать? Чем вы могли меня таким шантажировать? Сходите расскажите это необразованным беспризорникам – и те не поверят. За ваши глупости я своей шкурой платить не стану.

– Но нам нужна твоя помощь.

– Больше не хочу это слушать, убирайтесь!

Дальнейшие уговоры ни к чему не привели. Нам пришлось уйти, оставляя за спиной последний шанс, который теперь стал новой угрозой. Рассказав всё Расселу, мы вынуждены отныне жить со страхом, что он проболтается.

Но коротышка молчал. Мы каждый день виделись со всеми членами Ордена, но никто из них даже не бросал в нас косые взгляды. Рассел же старательно делал вид, что ничего не случилось. Словно разговор был для него дурным сном, который он уже позабыл.

Спустя две недели мы наведались к нему снова. Он орал уже меньше, почти не называл нас кретинами, даже дал пару советов, как можно удержать семьи в тайне.

Спустя ещё месяц он просто не впустил нас к себе.

Спустя ещё неделю Рассел согласился. На следующий день на двух иоаннитов стало больше. Но спокойствия это не принесло.

Троица международных полицейских заставила меня выложить всё, что я узнал за недолгое время пребывания в Фанеке. Я рассказал многое, включая многие догадки и выводы, основанные на интуиции и знании тонкостей Ордена. Глядя на то, как они переглядываются, я понял, что смог зацепить их.

Вот только они ничего мне рассказывать не стали. Побрезговали даже сказать, что они думают по поводу сведений, собранных мной. Не стану сильно превозносить себя, но я не сомневаюсь, что в некоторых случаях мы с бандой Виктории переплюнули интернациональных полицаев. Всё потому что мне было нечего терять, а бандитам не хватало ума не лезть со мной в пекло.

Я рисковал больше их, я потерял больше их. Надеюсь, их светлые головы помогут мне.

Ещё надеюсь, что они будут честны со мной.

– Интересная история, – задумчиво процедил капитан Донет. – Не думал, что в этом замешана ещё и «Нуиси Орлей». Получается, она покрывала деятельность Монарха?

– Насколько было возможно. Иногда он сам отправлял им статьи, которые следует напечатать, но, по большей части, газета самостоятельно придумывала, как отвести подозрения от всего этого вертепа. Насколько я понял, ввязался главный редактор в это по своей воле, а вот дальше его шантажировали.

– И от него вы узнали о дирижабле.

– О дирижабле, об отлёте Монарха, об Альбионе… Всё, что смог выудить из него. Прикинув, что дирижабль можно спрятать только в уединённом месте, мы остановились на яхт-клубе к западу и обсерватории Бладема.

– Т-т-там ничего н-нет, – вяло нащёлкивая себе на ухо, сказал Аксель. – Эти ме-места б-б-были рассм-мотрены в числе п-первых. Яхт-т-тенный к-клуб – это и в-в-вовсе обманный м-м-манёвр.

– Почему? – встряхнувшись, как намокший воробей, спросил я.

– Он п-п-принадлежит Д-джакомо Пито. М-мы не п-п-поверили в со-совпадение, поэт-тому оставили в к-к-клубе н-несколько сотрудников.

Клуб Пито. Действительно, слишком складно, чтобы оказаться случайностью.

– А вам не кажется, что этим вы расстроили планы Монарха? – выдвинул я свою версию. – Дирижабль может быть спрятан дальше от побережья и лишь в нужный момент появиться в яхт-клубе?

– Это более чем вероятно, – устал стоять зеленоглазый и приземлился рядом с Акселем. – Тогда Монарху предстоит срочно придумывать, как ещё он может попасть на дирижабль. Вариантов у него не осталось, кроме как сажать аппарат у всех на виду. Если, конечно, ты не утаил от нас…

– Я всё уже сказал.

Капитан Фрай неопределённо кивнул, выражая скорее согласие мириться с моей ложью. Мне он не нравится, слишком уж он ушлый для полицейского.

– У н-нас под на-на-наблюдением нес-с-сколько объектов, где в-возможно п-приземление д-дирижабля. М-мы можем ж-ждать, но м-мне бо-бо-больше нравится ид-дея найти и схватить М-монарха, – Аксель склонился над столом и потёр глаза. – З-з-знаете, меня в-в-впечатлила проницательн-ность Салли Ф-фер, к-которая уже Ш-шорш. Надо с-срочно п-побеседовать с ней, не ис-с-сключено, что её т-талант будет п-полезен.

– Распорядиться, чтобы её привели? – шагнул в сторону двери капитан Донет.

– Б-брось, т-тут с-с-сплошные шавки М-монарха. С-странно, что они не п-п-попытались убить н-нас. М-мы тут сильно за-задержались – пора уезжать и заняться д-делом.

После этих слов мы поднялись и двинули к выходу.

Предстояло немало повозиться, чтобы уладить дела в отделении жандармерии. Вытащить из-за решётки Салли оказалось просто, с Истерианом проблем вышло немногим больше: на полукровке раны затянулись, как на собаке, он уже мог стоять на ногах, хоть и нетвёрдо. Врачи же успели понять, что имеют дело с необычным человеком, так что Истера отдавали с боями.

Труднее всего вышло именно с Викторией и Адамом, как и пророчили международные полицейские. Белую Бестию не пожелали отпускать, даже услышав, что её собираются конвоировать в столицу, а вовсе не отпускать на все четыре стороны. Смелые жандармы долгие десять минут ослушивались приказов Акселя и компании, пока не вынуждены были уступить.

С Викторией всё оказалось в порядке, врачи подлатали её раны. Адам же, оказался не просто мокрым, как я услышал от дознавателей, он оказался пропитан влагой насквозь, словно губка, брошенная в океан. Сколь давно бы он ни намок, с него до сих пор капает, как из грозовой тучи.

Щедрым решением Аксель приказал выдать ему вместо промокшего тряпья сухую форму жандарма. Это распоряжение чуть не вызвало спор наравне того, что вспыхнул по поводу Виктории, но Адам всё-таки получил обновку стража порядка.

После этого он даже приободрился.

Для меня, кстати, где-то нашлись шляпа и новое пальто.

С оружием всё вышло проще, мы получили всё назад вплоть до револьверов и Дикобраза. Огнестрельное оружие, однако, интернациональные полицейские решили арестовать у нас до поры.

Стоит также упомянуть, что на протяжении всего времени, что мы толкались в отделении, товарищи жались ко мне и шёпотом пытались выведать, с кем же это мы теперь имеем дело. Даже рассказав вкратце правду и заверив, что трём капитанам можно доверять, я не избавился от вопросов.

В итоге мы покинули тесные стены царства закона. Толпа из восьми человек вывалилась на улицу, где солнце успело подняться на небосвод и пронзить лучами похудевшие тучи. Фанек накрыло кипенным слоем снега, блестящим, как миллиарды бриллиантов, рассыпанных кем-то до безумия богатым и щедрым. Одетые в белое улицы стали не такими угрюмыми. Яркое полотно не успели очернить подошвами и копытами, так что оно смотрится прекрасно, по-детски искренне.

Да, я не люблю снег, от него мёрзнут лапы, в холод летать тяжело. Вместе с тем, снег не даёт ни шанса дождю, с которым у меня отвратительные отношения.

Перед зданием жандармерии дожидаются два экипажа. Дожидаются нас, насколько я понял. Простые, незапоминающиеся, но явно в превосходном состоянии, как и должно быть у людей, занимающихся шпионажем.

Аксель брезгливо поковырял тонкий слой снега носком ботинка и первым двинул в сторону транспорта. Возле самой дверцы первого экипажа он остановился и резко развернулся на каблуках. Оглядев собравшихся, словно кто-то мог убежать на отрезке от отделения до карет, он сказал:

– С-с-сейчас мы дви-винем к объек-к-кту-дельта, н-не стану г-г-говорить, что это т-т-такое. П-появление т-там М-монарха в-в-вероятнее всего. Впереди по-поедем я с кап-питаном Фраем, а т-также миссис Шорш и с-сэр Х-хромер. Остальные – в-в-во втором эк-кипаже.

Подумав, я решил не согласиться:

– Лучше я поеду сзади.

– Это ещё п-п-почему?

– Мне надо поговорить с дочерью.

– Это н-не может п-подождать?

– Я всё, что мог, сказал, остальное спрашивайте у Салли.

Аксель сильно призадумался, почувствовав, что этот разговор неспроста. Что бы он там не заподозрил, решил, что ничем страшным это не обернётся. Махнув рукой, он бросил:

– Бог с т-тобой, езжай.

Мы распихались по экипажам. Не медля, тронулись, двигаясь вперёд к неведомым далям, где надеемся схватить склизкого Клаунга за хвост. Я, кстати, оказался настолько собран, что не проболтал настоящее имя преступного гения. Почему-то кажется, что оно даст мне лишнюю гарантию на случай, если полицаи вздумают играть нечестно.

Есть все причины доверять Акселю, но в данной ситуации я не считаю, что решает только он.

Вчера ночью не запомнил, куда нас повезли, так что у меня нет ни малейшего понятия, в какой части Фанека мы находимся. Как назло ни единого клочка знакомой архитектуры за окнами – я полностью дезориентирован.

Но есть и плюс – мне плевать, где мы сейчас.

Кашлянув, Виктория робко спросила:

– Август, ты хотел со мной поговорить?

– А, извини, это я не придумал, что бы такого ляпнуть Акселю. На самом деле мне нужен Адам.

– Да, я тоже хотел сказать тебе…

– Ты почему такой мокрый? – перебил я горемыку.

– Я тебе расскажу, только ты не поверишь. Я добрался до нашей берлоги – там никого не оказалось. Здание несколько порушено, подвал частично завален, но Буревестник уцелел. По крайней мере, мне удалось его немного подремонтировать, и он заработал. Я вставил ту иглу, дёрнул рычаг, и… ты помнишь такую искрящуюся хреновину, которая появилась, когда ты… ну, своим артефактом.

– Это называется Блик.

– Так вот, я дёрнул рычаг, загудело, и тут появилась такая же ерундовина! Маленькая совсем, продержалась секунды три, но из неё ударила такая струя воды! Попади она в меня, разрезала бы, наверное!

– Погоди, эта игла сработала и из Блика хлынула вода? – округлились мои глаза.

– Я тебе и говорю! – задёргался Адам от переполняющих его эмоций. – Ты сказал, что та игла – не артефакт, но сработала так же! Причём воды налило столько… Знаешь, я рискнул и ещё дважды такое проделал – результат всё время тот же.

– Этого быть не может… Ремап сделал копию агатовых игл, работающую на электричестве? Это же невозможно.

– А вспомни, сколько Буревестников производит тот завод, – включилась Виктория. – Игл должно быть несметное количество.

– И, судя по всему, профессор им уже давно не нужен, чтобы штамповать эти суррогаты, – почесал густую щетину на щеке Адам.

– Ведь Буревестников укладывают в большой корпус, заполненный доверху красным углём, – проронил я, вспоминая подсмотренную краем глаза технологию сборки неведомых агрегатов. – Вода, что хлынет через Блик, будет тотчас испаряться. Тогда зачем всё это?

– Но эти штуки пойдут на продажу. Я не понимаю, что это такое и кому это нужно.

Каждый из нас нашёл вымышленную точку в салоне экипажа и уставился на неё невидящим взглядом. Я совершенно растерян. Я был уверен, что красный уголь служит защитой от воды, но, похоже, весь принцип работы той хреновины основан на испарении.

Слишком дорого, сложно и незаконно, чтобы добыть немного пара.

Зависшую, было, тишину разогнал капитан Донет, непринуждённо выдохнувший через губы, сложенные трубочкой. Поправив шляпу, он почти равнодушно произнёс:

– Естественно, я передам всё услышанное коллегам. Сэр Хромер, зачем Вы убегали от капитана Джерманхаузера, когда от меня убедать всё равно не получилось бы.

– Это неважно, мне просто нужны были две минуты без Акселя.

– Не понимаю, – покачал тот головой.

А вот уже показались памятные дома-близнецы, хорошо различимые даже с большого расстояния. Судя по всему, мы двигаемся на восток.

– Насколько я понимаю, – решил уже не оставлять нас в покое сутулый полицейский, – речь у вас шла об изделиях, собираемых на заводе Креже? Мы долго следили за этим местом, разузнали, что, помимо железа, для сборки свозят комплектующие из четырёх точек. Один из комплектующих – это красный уголь, как вы его называете, второй – нечто крупное с часового завода Ниттерло, но вряд ли напольные часы. Как вы сказали, туда также входят некие приборы «Буревестники» и… ммм, иглы?

– Вам Аксель рассказывал о событиях в Гольхе парой неделями ранее?

Как-то этот капитан Донет совершенно не вызывает неприязни, скорее даже располагает к себе. Наверно, это из-за ненавязчивости и учтивости полицейского. С ним не грех и обсудить некоторые детали.

– Да, там было про порталы и артефакты иоаннитов, которые их открывают. Здесь, я понимаю, речь о том же, но научного происхождения? Такое вообще вероятно?

– В принципе, да: экзорцисты на Альбионе активно пользуются запирающими механизмами, чтобы стягивать Блики, однако принцип их до смешного прост. Я никогда не думал, что подобное возможно и с более сложными артефактами.

– Выходит, профессор Андре Ремап – гений. Или это больше заслуга МакАбеля, как думаете?

– Вы и про всех этих учёных знаете?

– Разумеется, – пожал плечами капитан, – их появление стало поворотным моментом в деятельности Монарха. Гений профессоров Гольха использовался для терактов; надо полагать, от Ремапа мы будем ждать того же.

– Вот только мы понятия не имеем, что создал этот безумец.

– Разберёмся.

Сказано так, словно у нас есть время и возможности. Хладнокровие никогда не бывает лишним, но источник нечеловеческого спокойствия Донета мне неясен. Наверное, Бог пытался создать истинного флегматика и перестарался.

Мы продолжаем движение, шныряя по неизвестным узким улочкам. Полицейские предпочли доехать до места окольными путями. В их успех мне не верится: когда они говорят, что отправляются туда, где Монарх просто обязан появиться, значит, он ни за что туда не сунется. Нужна хитрость миллиона лис, чтобы обставить Клаунга.

Я довольно хорошо помню его в Ордене: гордый, спокойный, уравновешенный. Он казался мне гораздо более способным магом и мудрым человек, чем первый гроссмейстер и сам магистр. Что-то мне подсказывает, что быть ему во главе Ордена, если бы его это хоть сколько-то занимало. Но Клаунг был не таков.

Второй гроссмейстер был художником и мечтателем, творцом и мыслителем. Политика и экономика были для него материями слишком грубыми и угловатыми, чтобы прикладывать к ним свой гений. Он любил музицировать, мастерски управлялся с альтом. Возможно, именно он привил мне музыкальный вкус и желание играть. По крайней мере, в моей жизни не встречалось иных музыкантов, так что сослаться больше не на кого.

Но настоящей его страстью были артефакты. Кажется, я упоминал уже, что изготовление артефактов – единственная область, которая развивалась в Ордене. Клаунг стал великолепным мастером, он двигал своё ремесло вперёд, раз за разом замахиваясь на невозможное. Что-то у него получалось, что-то нет. Неудачи не останавливали его, любую свою задумку он планировал довести до конца.

Помню, как он взялся за Бронзовый Гроб – артефакт, напоминающий отлитый недурным скульптором саркофаг, зачем-то исчерченный внутри сотней борозд. Клаунг пытался создать артефакт таким, чтобы опущенное в Гроб мёртвое тело оживало… И он верил, что у него всё получится.

Когда я увидел Клаунга на заводе Креже, я подумал, что тогда ему удалось довершить артефакт, но поверить в это невозможно. Я точно знаю, что второй гроссмейстер был безумно далёк от завершения своего шедевра.

Кто знает, я могу ошибаться.

Всё-таки, что же с ним стало, как он выжил? Я собственными глазами видел, как пушки воротили выстрелами руины Восьмой резиденции. Так как ему это удалось?

И почему он так изменился? Я не узнаю ни единого поступка Клаунга, словно это стал совершенно другой человек. Становится жутко.

Я выглядываю в окно, где замечаю группу людей, бредущих по заснеженной мостовой. В их сложенных руках я замечаю какой-то порыв веры, их лица напряжены. Они идут одной компанией, но никто не пытается говорить друг с другом. Будто они узрели Бога на другом конце города и тянутся к нему в зыбком религиозном трансе.

Вскоре на углу появилась ещё парочка богомольцев. Почему-то я без труда различаю их на фоне равнодушных к господу граждан.

– Сегодня праздник, наверное, какой-то, – тоже обратила внимание на верующих Виктория.

– Выставляют Крест Безымянного Святого в Соборе Святого Бруно, – будничным тоном пояснил капитан Донет. – Его привезли из Намории, выставляли в паре-тройке городов по всей Каледонии. Сегодня он последний день в стране, после этого его повезут на Альбион.

– Не думал, что кресты возят выгуливать, – скептически бросил Адам.

– Это инициатива Андриана Буало, по слухам, потомка рода Пенне[38]. Он и сопровождает Крест.

У меня в голове словно хлопушка взорвалась, перед глазами встала картина щербатого остроносого типа, которому я передаю деньги. Он тщательно пересчитывает их, кладёт в карман и говорит: «Есть новости относительно Андриана, того, что молится, как ненормальный…»

Дальше чужое воспоминание ускользнуло, разорвалось на ошмётки. Что-то среди этих лоскутков задело меня за живое, словно меня вздёрнули и тут же швырнули на землю. Но я совершенно не способен собрать всё воедино.

Капитан продолжает распинаться перед неблагодарными слушателям про то, как этот молодой человек озабочен вопросами религии, как его набожность даёт простым людям веру и доверием высшим слоям общества.

Пришлось перебить:

– Как, ещё раз, его зовут?

– Андриан Буало, – сбившись, не сразу вспомнил Донет.

Знаковое имя позволило вспомнить рассказ щербатого полнее: «…того, что молится, как ненормальный. Он богаче, чем я думал – купил себе дирижабль. Представляете себе человека со своим дирижаблем, месье Молох?»

Я тотчас полез во внутренний карман. Окостеневшие пальцы чуть не разорвали бумагу, как когти хищника, непослушными руками я с трудом расправил газету. Меня начали о чём-то спрашивать, но я не услышал ни единой фразы. Всё моё внимание на страницах клятой прессы.

Однако лишь трое гигантов нашли своих покупателей (по крайней мере, законных). Двое отошли конкурирующей фирме «Ветер странствий», а третий – частному лицу. Последний должен был отойти государственной почтовой службе, однако выяснилось, что он бесследно исчез.

А третий – частному лицу…

Сложив газету пополам, я дёрнул ручку дверцы и буквально вывалился из экипажа. Кувыркнувшись на снегу, я стремглав вскочил на ноги и побежал, забыв о протезе, обгоняя карету.

– Август, что ты делаешь?

– Сэр Хромер, не вздумайте сбежать!

Мне плевать на доносящиеся возгласы, я, что есть силы, перебираю ногами, чудом не спотыкаясь. Экипажи двигаются столь неторопливо, что мне удаётся обогнать свой и пуститься в погоню за транспортным средством Акселя. Мне до смерти важно переговорить с чёртовым заикой!

Вслед мне кричат все, у кого есть рот. Поддав ходу, я настигаю-таки головной экипаж и запрыгиваю на подножку. Чуть не сорвался, но недюжинным упорством удерживаюсь, открываю дверь и затаскиваю себя в салон. Приходится потеснить выпучившего от удивления глаза Фрая, чтобы присесть.

Не дав себе времени отдышаться, выпаливаю Акселю в лицо:

– Монарх полетит на дирижабле Андриана Буало! Где этот Андриан живёт? Надо срочно туда!

– При ч-чём тут эт-тот Андриан? – от шока и непонимания совсем растёкся Аксель.

– Вот газета, – сунул я в руки полицейскому старый номер, – в ней говорится о краже дирижабля у компании «Пегас». Но эта статья – ловушка: Монарх приказал напечатать её, чтобы всех на свете обратили внимание на пропавший летательный аппарат, он знал, что его начнут искать по пропавшему дирижаблю, в то время как он воспользуется тем, что совершенно законно выкупил Андриан Буало! Смотрите, так и написано, что один достался частному лицу!

– К чему такие сложности? – здраво засомневался зеленоглазый. – Куда проще было бы по-тихому приобрести дирижабль, а не раздувать целое расследование.

– Личный дирижабль привлёк бы слишком много внимания. А кому есть до него дело, когда мафия крадёт другой аппарат?

Интернациональные полицаи промолчали, не найдя, что сказать в возражение.

– Но почему именно Буало?

– Эта информация у меня от Молоха. Вы же знаете этого человека? Лучший в Фанеке…

– …т-т-торговец ин-нфромацией, – закончил Аксель. – Да, м-мы о нём на-наслышаны.

– Так вот, от него я узнал, кому достался тот дирижабль, – переврал я истинный способ попадания ко мне этих знаний. – Этот Буало возит с собой какой-то крест, его сейчас выставили в Соборе Святого Бруно. Под собором находится тайник иоаннитов. Я думаю, Монарх намеревается забрать оттуда все артефакты под шумок, после чего погрузит их все на дирижабль вместе с тем крестом.

– Крест выставили вчера, а сегодня к полудню его уже отправят на Альбион, – пробормотал себе под нос капитан Фрай.

– И Монарх покинет страну под напутствия священников и верующих. Где, мать вашу, живёт этот Андриан? Времени у нас до полудня!

– У н-н-него особняк на Б-божьей Иг-гле. Ог-г-громная площадка н-на з-заднем дворе. От с-с-собора десять ми-минут езды. На улицу Портных десять, – внезапно громогласно, без запинки выпалил Аксель.

Насупившись, он сложил пальцы домиком и коснулся ими кончика носа.

– Что ещё за улица Портных? – взревел я и заметался, раскачивая экипаж. – Нам надо на Божью Иглу…

– М-мы з-за подкреп-плением.