На другой день рано утром Гюи Бертран вошел в свою рабочую, вынул портрет, поставил его на станок и, заложив руки назад, стал ходить из угла в угол.
— Какое очаровательное существо! — сказал он, смотря на портрет. — Так же хороша была и дочь моя! Где ты теперь, неблагодарная Вероника!
У него хлынули из глаз слезы. Он закрыл лицо руками и отошел от портрета, сел подле окна в безмолвии…
Когда в нем утихло горькое воспоминание, он подошел снова к портрету.
— Чувствую, что не на добро заказано это!.. — повторял он, говоря сам с собою и посматривая на портрет. — Бедная девушка! Может быть, и тебя преследует соблазн или мщенье? Если я буду средством к твоему истязанию? Этот человек в оборванном плаще так похож на чернокнижника!.. Нет сил приниматься за работу…
Долго ходил Гюн Бертран по рабочей, то посматривал на портрет, то на распятие, которое стояло на столе в углу комнаты.
— Нужда, нужда! — вскричал он, наконец, и, запоров двери, принялся за работу.
Через неделю, поздно вечером, незнакомец явился; восковая фигура была уже готова и уложена в ящик.
— Вы ручаетесь за сходство?
— Ручаюсь.
— Вот еще тридцать луидоров: помогите вынести. Гюи Бертран с трепетом помогал выносить ящик на улицу, где стояла уже готовая фура.
— Прощайте, — сказал неизвестный; и фура и он исчезли в темноте.