Ирод Великий. Двуликий правитель Иудеи

Глава 17 ОТЗВУКИ ПРОШЛОГО

Иродово царство, как он и распорядился в своем последнем завещании, разделили на три части. Возникли известные трудности, потому что Антипа ставил под сомнение последнюю волю отца, отодвигавшего его на второе место после Архелая, да и бывшие министры Ирода тоже резко возражали, пока император не утвердил новый документ. Для Архелая, хотя и поддержанного главным министром Ирода Птолемеем и Николаем, начало царствия было крайне беспокойным. К тому же Август, даже если он целиком или отчасти имел отношение к назначению его правителем Иудеи, не счел нужным подтвердить его царское звание. Вместо этого, допуская возможность повышения в будущем, он лишь позволил молодому человеку величать себя чем-то вроде старшего князя (этнархом).

Все было против Архелая: один из родителей идумей, другая самаритянка; оба племени одинаково не пользовались популярностью в Иудее. Урезывание царства привело к значительному сокращению доходов. Свертывание начатых отцом общественных работ вызвало безработицу. Для молодого человека, получившего образование в Риме и стремившегося продолжать начатую отцом программу эллинизации, было трудно проводить ее в жизнь в государстве, население которого в значительной мере свелось к иудейскому элементу. Архелаю удалось продержаться десять лет, но потом иудеи и самаритяне совместно выступили против него перед Августом. Такое небывалое единство с иудеями жителей родной земли его матери свидетельствует о действительно неудачном его правлении. Во всяком случае, так решил император. Архелая сослали во Вьену на юге Франции, а его принципат присоединили к Риму.

Антипу, который получил Галилею и Перею, Иосиф представлял любителем мирной жизни. Но именно он удовлетворил просьбу своей падчерицы Саломеи III, подстрекаемой матерью Иродиадой, в качестве награды за имевший успех танец получить на блюде голову Иоанна Крестителя. Когда взяли под стражу Иисуса Христа — за пределами Галилеи, — Антипа (лиса — как называл его Иосиф) всячески избегал попыток Понтия Пилата (римского префекта Иудеи) вовлечь его в это дело. Однако в действительности он был самым способным из сыновей Ирода и хорошо справлялся с труднейшей задачей держать в узде галилеян. Антипа сумел завоевать дружбу преемника Августа, которым (ввиду смерти внуков) стал его весьма способный, но отличавшийся жестокостью пасынок Тиберий (14 — 37 н.э.). Но ему не удалось сохранить добрые отношения со следующим императором, Калигулой (Гаем). Тот в 39 году н.э. сослал его в Лугдунскую Галлию (С. Бертран де Комменж).

Третье княжество, созданное после смерти Ирода, отошло к Филиппу, сыну его жены-иудейки Клеопатры. Владения Филиппа составляли северо-восточные территории, присоединенные с 23-го по 20 годы до н.э. включая трудные гористые местности, ныне лежащие на сирийской границе. Его столица Паниада была расширена и переименована в честь его в Кесарею Филиппи; на своих монетах он изображал расположенную по соседству Панию — святилище Пана. Филипп предпочитал спокойную жизнь — «был бы идеальным британским колониальным чиновником, — замечает Стюарт Пероун. — Вместо того чтобы кататься, как многие его родственники, в Рим или Бейрут, он тихо жил в своем маленьком княжестве».

Внук Ирода Агриппа I — сын сына Мариамны I, казненного Иродом, — был многогранной, колоритной личностью. За свою авантюрную карьеру он получил из рук Калигулы объединенные тетрархии Филиппа и Антипы. Потом Клавдий восстановил в его пользу Иудейское царство (41 г. н.э.). Но в 44 году Агриппа I умер, и его царство вновь присоединили к Риму. Эти три года он, единственный из преемников Ирода, владел всем его наследством.

Агриппа I обладал дедовским даром ладить с великими римлянами (за исключением Тиберия, сажавшего его в тюрьму за государственную измену). А из бед Ирода он усвоил, что благоразумнее ладить с иудеями: фарисеи задним числом считали царствие Агриппы новым золотым веком. Менее удачно у него получалось с греками, и порой он слишком зарывался в политике. Кроме того, в отличие от Ирода, он плохо управлялся с финансами.

Брат Агриппы I, которого тоже звали Иродом, правил княжеством Халкида, что ниже Ливанских гор (Герра), и получил от римлян право назначать первосвященника в Иерусалиме. Этот Ирод III умер в 48 году, и два года спустя его царство вместе с этим правом передали сыну Агриппы I Агриппе II. Впоследствии Агриппа II обменял эту территорию на другой кусок той же южно-сирийской территории вместе с северной и восточной частями старого царства Ирода Великого. Это тот Агриппа, сказавший о Павле: «Можно было бы освободить этого человека, если бы он не потребовал суда у кесаря» (Деян. 26-32). Когда иудеи в 66 году н.э. восстали против римлян — более подробно об этом ниже, — он встал на сторону римлян и в Год четырех императоров проявил чудеса ловкости, поддержав поочередно каждого из них. Агриппа II имеет значение для нашего повествования, потому что до самой своей смерти в конце столетия Иосиф писал с оглядкой, дабы не задеть этого весьма могущественного иудея или его сестру Беренику, долгое время считавшуюся любовницей Тита, римского покорителя Иерусалима (см, главу 19).

А теперь вернемся к центральной области, которая стала княжеством сына Ирода Великого Архелая. После его отстранения Иудея превратилась в малозначительную римскую провинцию, управляемую префектами из Кесарии. Эти чиновники не были из числа важных сенаторов, как управлявшие Сирией экс-консулы, и принадлежали к менее высоким слоям общественной иерархии, к всадникам. За исключением короткого периода царства Агриппы I (41 — 44 н.э.) Иудея впредь оставалась римской провинцией.

Рассматривая империю I века нашей эры в целом, можно сказать много хорошего о высоком уровне римской системы управления (пусть даже несколько инертного и лишенного воображения). Во всяком случае, оно было лучше, чем все, что когда-либо обеспечивала республика; вряд ли нашлась бы хоть одна находившаяся под управлением Рима территория, о которой говорили, что кто-нибудь управлял ею хотя бы вполовину того, как управляли римляне. Иудея была печальным исключением. Здесь из-за полного непонимания и озлобленности с обеих сторон дела с самого начала пошли не так, как надо.

Такие достойные сожаления обстоятельства привели к возникновению подпольных иудейских движений сопротивления. Движение зелотов (от греческого «зелос», означающего зависть, вражду и бунт) — одно из самых ранних и, возможно, важнейших. Зелотов возглавлял Иуда Галилейский, сын Иезекии, с бандой которого Ирод жестоко разделался в начале своей карьеры. Существовала также отдельная, но не всегда отличимая террористическая организация сикариев, «кинжальщиков», политических убийц. Но узнать что-либо о подлинных делах этих групп сопротивления чрезвычайно трудно, поскольку наш главный источник, Иосиф, нас подводит. Из-за своей крайней нелюбви к такого рода делам он ограничивался неудовлетворительными поверхностными замечаниями о темных личностях — бандитах и разбойниках.

Что касается иудеев, не склонных следовать таким авантюристическим путям, они, в значительном количестве оказавшись перед лицом вопиюще негативных последствий римского правления, скоро стали забывать о своем сдержанном отношении к Ироду при его жизни и начали вспоминать времена «доброго царя Ирода». Несмотря на все жестокости последних лет царствия Ирода, его память, должно быть, действительно заметно почиталась, потому что оба его главных наследника, Архелай и Антипа, очень скоро и со значением приняли имя царя: на отчеканенных ими монетах они фигурируют как этнарх Ирод и тетрарх Ирод..

Одна ветвь саддукеев постоянно поддерживала их отца, и, как мы видели, вокруг этой группы он постепенно формировал служебную аристократию. Когда римляне аннексировали Иудею, представители этого течения стали с гордостью называть себя иродианцами. Их центры находились в городах Галилеи, а сплачивались они вокруг Антипы, ибо видели, что творят римляне через границу, в Иудее. С другой стороны, к Иисусу Христу они отнеслись враждебно. А он, в свою очередь, был склонен ставить их в один ряд с презираемыми им умеренными, или правыми, слоями фарисеев, поскольку и те и другие явно не питали симпатий к мессианским, апокалиптическим идеям, которые, по их представлениям, таили в себе угрозу общественному порядку и частной собственности.

Тем временем в новой римской провинции Иудее дела шли все хуже и хуже. Во время правления Понтия Пилата (26 — 36 н.э.) и после него с обеих сторон почти непрерывно наблюдались кровопролитные выступления, приостановленные только (в основном) во время кратковременного восстановления Иудейского царства-клиента при Агриппе I (41 — 44 н.э.).

Он и его сын Агриппа II, поддержанные церковной знатью, делали все возможное, чтобы предотвратить катастрофу. Но в конечном счете в 66 году н.э. вспыхнуло Первое иудейское восстание, или, как называют его евреи, Первая римская война. Героическая борьба стоила ужасных страданий и кровопролития. В Масаде отчаянное сопротивление продолжалось до 73 года. Но Иерусалим в 70 году пал перед боровшимися с восставшими войсками сына Веспасиана Тита, ставшего позднее императором (69 — 79 н.э.). Иосиф тоже был там, но, чего не простили ему евреи во все времена, находился на другой стороне — из-за убеждения в обреченности восстания перешел на сторону римлян. Он был с римлянами, когда те окончательно вошли в Иерусалим, и обрисовал страшную картину страданий и кровавой резни, устроенной ими. Тит, считающийся одним из лучших представителей рода человеческого, в обращении с пленными проявил себя не с самой привлекательной стороны. Ибо вскоре в Кесарии «Тит блестящим образом отпраздновал день рождения своего брата Домициана, в честь которого многих пленных иудеев предали смерти. Число погибших в боях с дикими зверями и между самими пленниками, а также заживо сожженных, превышало 2500 человек. Но все это и другие бесчисленные виды мученической смерти, которым подвергались иудеи, казались римлянам чересчур легким наказанием. Из Кесарии Тит отправился в Берит (Бейрут).., где он оставался более продолжительное время и ко дню рождения своего отца Веспасиана устроил блестящие игры и всевозможные празднества еще с большими затратами. И здесь опять множество пленников погибло точно таким же путем, как и раньше» (Иосиф Флавий. Иудейская война).

Прибрежная равнина пострадала не слишком сильно, но горная часть Иудеи одно время почти полностью обезлюдела. Города разрушили, состоятельные слои разорялись и истреблялись, за счет и крупных, и мелких состояний чудовищно увеличивались имперские владения. Впоследствии, когда провинция стала переходить в руки губернаторов более высокого ранга, получивших возможность разделываться с подрывными элементами военными средствами, в Эммаусе (Кулонье), поблизости от Иерусалима, основали колонию отслуживших римских воинов, а в самом Иерусалиме разместился римский легион. Что касается иудейской религии, храм после сдачи Иерусалима Титу сровняли с землей, а его культ предали забвению. Деньги, присылавшиеся со всего мира на содержание храма, перевели в храм Юпитера на римском Капитолии. Должности первосвященника больше не существовало. В известном смысле Иерусалим перестал быть национальным центром через десять лет после смерти Ирода, когда его сына Архелая лишили престола, а страна стала римской провинцией. Но при этом Иерусалим продолжал оставаться иудейским религиозным центром. Теперь же, после катастрофических событий 70 года, он утратил и это положение и более 18 веков был не в состоянии хотя бы отчасти вернуть былое величие.

Побочным результатом этого практического уничтожения Палестины в 70 году было дальнейшее распространение диаспоры. Между прочим, оно способствовало распространению христианства, которое успешно укоренялось среди широко рассеянных иудеев. А то, что иудаизм вообще выжил после всех потрясений, так это главным образом благодаря синагогам и контролировавшим их умеренным фарисеям. Самый видный из них — Иоханан бен Заккаи, покинувший Иерусалим, когда город все еще находился в осаде, и, как его единоверец Иосиф незадолго до него, перешедший на сторону римлян. Он убедил Тита и Веспасиана разрешить ему основать в Иамнии (Явне) новый центр древнееврейских учений.

Верный традиции своих предшественников Гиллеля и Шаммая, примирившихся с Иродом и его делами, Иоханан бен Заккаи пытался утешить ученика, не отрывавшего глаз от развалин храма. «Сын мой, — говорил он, — не отчаивайся так! У нас есть другое искупление — благие деяния».

Но трудолюбивый народ — иудеи, оставшиеся в стране, в начале II века нашей эры возродили экономику и дальнейшее ее процветание. Удивительно, что следующий жестокий удар нанес не кто иной, как Адриан (117 — 138 н.э.), наиболее далекий от национальных предрассудков и самый свободомыслящий из всех императоров, настолько либеральный и понявший тех, кто придерживался иных взглядов. А в царствие его предшественника Траяна происходили серьезные волнения, вплоть до восстаний, среди иудейской диаспоры. Первая вспышка наблюдалась в Кирене, за ней последовали Кипр, Египет и Вавилония. Утверждалось, что эти широко распространившиеся беспорядки стоили миллиона жизней сначала иноверцев, а затем иудеев. Если даже это число и преувеличено, потери были действительно чудовищны, и Адриан не мог не подозревать, что источником беспорядков являлась Иудея. Посему он приказал восстановить Иерусалим в качестве колонии поселенных там римских граждан элии Капитолины, и навсегда искоренить иудейский дух. Иудеям запрещалось ступать на эту землю, за исключением одного дня в году, на месте храма соорудили святилище, посвященное Юпитеру и императору.

Мятеж вспыхнул снова в 132 году н.э. — Второе иудейское восстание, или Вторая римская война. Хотя фарисеи и на этот раз разделились в своих приверженностях, девяностолетний старейшина фарисеев рабби Акиба, приветствуя национального вождя иудеев Симона, назвал его (по крайней мере однажды) Бар Кохбой — «божественным спасителем». Восстание продолжалось три с половиной года, для его подавления потребовалось шесть легионов. Было захвачено, как утверждали римляне, 50 горных крепостей и 985 больших деревень, при этом убито 580 000 человек. Эти цифры представляются достаточно точными — к тому же бесчисленное множество людей погибли от голода, эпидемий и пожаров. Отныне здесь размещался гарнизон из двух, вместо одного, легионов во главе с наместником самого высокого ранга. Множество иудеев продали в рабство за пределами страны, и Иудея лишилась еврейского населения. С этого времени любой иудей, ступивший на землю Иерусалима, подлежал смертной казни.

Глава 18 ЗАСЛУГИ ИРОДА

Эти иудейские восстания с их ужасными человеческими потерями никогда бы не произошли, если бы возобладала политика Ирода. Чтобы понять ее сущность, нужно закрыть глаза на многие негативные вещи: отталкивающие семейные склоки последних десяти лет его жизни и на протяжении части этого времени лишение доверия Августа. Политика станет понятнее, если мы посмотрим на его царствование в целом и на главные достижения в зените царствия.

Прежде всего, политика Ирода была проримской. Он считал, что полная независимость Иудеи невозможна, и рассматривал сотрудничество с Римом как цену, которую приходится платить за выживание и процветание. Эта позиция, прямо противоположная импульсивному национализму его хасмонейских противников, основывалась на точных оценках и прогнозах. Не правильно видеть в Ироде квислинга, сотрудничавшего с врагом страны, вместо того чтобы с ним бороться. Такое суждение игнорирует тот факт, что римляне не только полностью контролировали все Средиземноморье, но и вполне определенно сохраняли его на все предвидимое будущее. И не было никакой «другой стороны», которая могла бы этому помешать. И конечно же не иудеи. Восстания не имели на успех ни одного шанса на миллион: когда они произошли, то не принесли иудеям ничего, кроме огромных человеческих жертв и стирания с лица земли их родины, возрожденной лишь в самое последнее время. Ирод, так же как Иоханан бен Заккаи и даже отступник Иосиф, был прав, проповедуя мир с Римом как единственное спасение. Ошибочно осуждать Ирода на том основании, что он ставил благоразумие и осторожность выше чести и свободы. Эти альтернативы не реальны. В действительности второй альтернативой были никак не честь и свобода, а собственная гибель и потеря дома, семьи, страны.

Ту альтернативу иудеи дважды выбирали после смерти Ирода. Сам же Ирод сделал другой выбор. И его решение не следует осуждать на том основании, что оно могло привести к поглощению иудейства чуждым ему миром. Как говорит Абрахам Шалит: «Его духовные уступки — ничто по сравнению с огромным выигрышем — обладанием землей предков».

Все это никоим образом не служит оправданием римлян, постоянно допускавших достойные сожаления ошибки и жестокости при решении иудейских проблем. Эти чудовищные промахи, естественно, ожесточали иудеев. Отсюда напрашивается второе критическое замечание в адрес Ирода, пожалуй, более серьезное, чем первое: не добивался ли он невозможного? Те, кто убежден, что дело обстояло именно так, утверждают, что никто, даже какой-нибудь более приемлемый иудей, способный завоевать искреннюю преданность главных иудейских группировок, не мог бы остановить нарастающую волну национализма и фанатизма — неизбежную реакцию Востока на чужеземный эллинизм. Но такое умозаключение более чем сомнительно. Например, внуку Ирода Агриппе I, которому римляне вернули царство, в целом удалось найти понимание и иудеев, и римлян. Хотя и он не избежал немногочисленных отрицательных суждений, большинство иудеев даже не ставили ему в упрек его идумейское происхождение. Правда, к тому времени люди свыклись с идумейским правлением, которое более ощутимо затрагивало иудейскую чувствительность в первые годы правления Ирода и его отца. Во всяком случае, задача, какую поставил себе Агриппа I, была вполне выполнима; да и политика его деда Ирода, хотя и более жесткая, тоже отличалась реализмом.

Но тут можно услышать третье критическое замечание в адрес Ирода, а на него ответить труднее, чем на предыдущие. В своих эллинистических порывах он слишком отчетливо давал понять, что не чувствует себя полнокровным иудеем, и тем самым создавал себе препятствия при ведении дел. Но это не означает, что его политика была ошибочной.

Ироду также можно поставить в вину репрессии, к которым он прибегал, проталкивая свою политику. Нам, не правящим Иудеей I столетия до н.э. они представляются непростительно жестокими. Ему же казалось совершенно обязательным уничтожать тех, кто пытался саботировать политику, от которой зависело будущее страны. Испытавшие на себе его тяжелую руку, действовавшую во имя дела, считавшегося им крайне важным, гарантировали его будущее бесчестие. Так он стал Иродом-злодеем, персонажем многих легенд, включая «избиение младенцев»: история вымышленная, хотя в одном отношении и основанная на том, что может оказаться историческим фактом, поскольку Иисус Христос, вероятно, родился в один из последних годов царствия Ирода. Предполагаемый день избиения, 28 декабря, вошел в христианский календарь; что касается иудеев, они стали отмечать день смерти Ирода как большой праздник.

Однако иудеи в других странах поступили иначе, они устраивали праздники, отдавая должное его памяти. И даже в самой Иудее, как мы видели, его политические приверженцы с гордостью называли себя иродианцами. Еще при его жизни среди саддукеев и фарисеев многие видные деятели были готовы оказывать ему по крайней мере пассивную поддержку, потому что иудаизм, относившийся римлянами к дозволенной и приемлемой вере, мало что выигрывал и терял все в случае революции.

Такие же одобрительные суждения можно было услышать и от более скромных иудейских кругов. Кроме небольших групп разорившихся аристократов да мессианствующих экстремистов, иудеи никогда не жили так хорошо. Простые крестьяне, торговцы и горожане преуспевали и чувствовали это, а масштабные общественные работы обеспечили полную занятость и положили конец общественным волнениям. Когда после смерти Ирода всплыли недовольные, его друг Николай Дамасский не замедлил отметить, что при его жизни их не было слышно (см, главу 11). Правда, это отчасти свидетельствовало о хорошей работе службы осведомителей, но в то же время благодаря тому, что можно было спокойно работать и поводов для жалоб не имелось.

Что Ирод дал царству, так это мир. Такое положение, весьма необычное для Иудеи, продолжалось, лишь с незначительными заминками на окраинах, целых 33 года его царствования. Более того, это был мир без вмешательства римских чиновников. Ирод мог справедливо утверждать, что на всем протяжении его долгого правления Август ни разу не потребовал от него принять римских поселенцев из числа бывших воинов и что он не пустил в страну римских чиновников и мытарей — преимущество, которое его народ смог оценить через десять лет после его смерти, когда эти функционеры хлынули в страну.

С другой стороны, в его проримской программе существовал один аспект, который означал больше чем стремление просто избежать прямого правления римлян: Ирод искренне стремился интегрировать иудаизм и иудеев в окружающий мир. Один из побудительных мотивов такого желания лежал в области психологии и был не особенно похвальным. Если даже все старания Николая придали ему, говоря словами У. У. Тарна, всего лишь «умеренный глянец», он жаждал восхищения этого другого купающегося в роскоши изысканного мира. Он хотел быть своим в обоих мирах, греко-римском и иудейском, и ни в одном из них по-настоящему не чувствовал себя достаточно свободно. Иудей по религии, идумей и араб по происхождению, грек по культурным наклонностям, римлянин по политическим пристрастиям — все эти разнообразные природные задатки и приобретенные склонности неуютно уживались в его сознании и душе. Однако говорить, что он не имел корней и постоянно стремился менять одну традицию на другую, было бы несправедливым по отношению к подлинным движущим силам его космополитизма. Ибо он был непоколебимо убежден, что страна может выжить, лишь объединившись, в меру своих сил, с большим внешним миром, тем более что эта цель становилась все более осуществимой, благодаря тому что подвластная ему выросшая территория включала множество неиудейских земель.

Сегодня израильтяне активно обсуждают вопрос, имеет ли Ирод право на титул «царя Израиля». Одни согласны, другие возражают, утверждая, что он слишком выхолостил само понятие «Израиль». И еще вопрос — заслуживает ли он называться Великим? При жизни его так не называли.

Позднее его внук и правнук, Агриппа I и Агриппа II, называли себя «Великими царями». Титул этот к тому времени выглядел не таким уж славным символом крошечных царств. Но сам Ирод не называл себя Великим. Когда Иосиф употребляет этот термин применительно к нему, то у него он означает «старший», чтобы отличить его от других Иродов.

Однако пока его рассудок оставался незатронутым болезнью, он поднялся до высот величия, недостижимых ни для одного из его современников, не являвшихся римлянами. Он посвятил все свои исключительные способности одной цели — превратить Иудею в мирную, влиятельную, процветающую страну в той мере, насколько это было возможно в мире, где господствовала могущественная держава. Его никогда не прельщала восточная держава Парфия с ее низким уровнем организации и культуры. Во многом он напоминал царя Давида. Но перед Иродом стояла более трудная задача, потому что он должен был добиваться своих целей под тенью другой, всемогущей державы.

Ирод походил на Давида и своей трагической семейной жизнью. Ее во многих подробностях описал Иосиф, поскольку главный осведомитель историка Николай Дамасский находился в центре этих трагических событий. Чудовищный рассказ. Однако стоит познакомиться с тем, как представляет себе Конор Круз О'Брайен воображаемое оправдание Ирода перед современными критиками. Когда его выставляют в неблагоприятном свете, сравнивая с целым рядом обоготворяемых правителей и государственных деятелей XX века, он напоминает аудитории, что за этими нынешними героями числится куда больше загубленных жизней. Правда, эти убийства совершались не в домашних стенах. Но если исходить из строгих этических требований, намного ли пристойнее истреблять тысячи людей в не имеющих нравственного оправдания сомнительных войнах?

Ужасы Иродова двора по-прежнему потрясают воображение. Но пока в последние годы его жизни они не стали отражаться на мировых событиях и касаться лично Августа, это не очень влияло на нашу оценку его благо— или злодеяний. Тем более, из того, что мы знаем о других восточно-средиземноморских дворах тех столетий, ужасы иерусалимского двора были далеко не единственными в своем роде. Они просто лучше известны благодаря тому, что случайно сохранились повествования Иосифа. Мы практически ничего не знаем об образе жизни множества других дворов поздних эллинистических монархов, за исключением немногих страшных деталей, которые наводят на мысль, сколько же мерзостей скрыло от нас время. Нельзя с полным правом принимать за истину и высокомерное азиатское мнение, что во всех этих семейных расправах есть нечто восточное; достаточно взглянуть на страницы Тацита и Светония, чтобы припомнить, что и в имперском Риме кипели кровавые семейные конфликты. В самом деле, даже великий Август, кажется, приказал убить внука. Но это было ничто в сравнении с деяниями его преемников, изо всех сил старавшихся, говоря словами Гамлета, «переиродить Ирода».

Эти внутрисемейные кровопролития, разумеется, не ограничивались Древним миром. Беглое знакомство с итальянским Возрождением позволяет быстро исправить любое такое впечатление. Еще одним особо подходящим примером служит Оттоманский императорский дом, — и надо признать, что этот пример придает дополнительный вес удобному мнению об азиатском характере таких злодеяний — ибо Ирод навлек на себя все эти беды, так как ничто не удерживало его от многоженства. В результате — неизбежная вражда между собой жен и сыновей. И именно в этой области импульсивный Ирод был неспособен выпутаться из интриг, которые сам на себя навлекал. Хотя привязанность к членам своей семьи — одна из сильных его сторон (такое утверждение может показаться странным в свете того, что многие пали от его руки, но оно справедливо), вместе с тем он страдал болезненной предрасположенностью подозревать худшее.

Эта черта, а также отношение Ирода к Хасмонеям — благодарная область для психолога. В расхожем мнении о превосходстве этой бывшей царской семьи был немалый элемент снобизма, в том смысле, что те, кто обладал частицей хасмонейской крови, не уставали выставлять это обстоятельство напоказ. Ирод, имевший низкое происхождение, полностью разделял это мнение и в то же время неоднократно легко давал себя убедить — признаемся, зачастую вполне оправданно, — что худшими врагами его и его идумейских родственников, которых он так упорно поддерживал, были отпрыски хасмонейского дома. Здесь раскрывается причина его самой большой личной трагедии: брака с прекрасной хасмонейкой Мариамной I, которую он потом приговорил к смерти.

И все же Ирод еще много лет сохранял здравый смысл политика. Только в последние десять лет семейные неурядицы отрицательно повлияли на его способность править. К тому времени импульсивность и вспыльчивость возобладали над его необыкновенными мыслительными способностями, позволявшими ему управлять чувствами. До этого он был проницательным, упорным, неутомимым монархом; достойным восхищения руководителем, солдатом, финансистом и дипломатом; был способен очаровать даже самых несговорчивых, самых неприступных римских вельмож.

Ирод представлял, какая катастрофа ожидает иудеев, если те перестанут играть по римским правилам. Когда впоследствии по вине обеих сторон, иудеев и римлян, дело дошло до драки, несчастья, обрушившиеся на иудеев, были поистине ужасными и непоправимыми. Ирод предвидел, что это может произойти, и делал все возможное, чтобы предотвратить; и потому все кровопускания в его гареме не могут изменить окончательного вывода, что в той мере, насколько позволяли необычные, жестко ограниченные условия, он был поистине Иродом Великим.

Глава 19 ИСТОЧНИКИ

Весьма значительная доля того, что известно об Ироде, дошла до нас благодаря перу иудейского автора Иосифа Флавия — и усилиям современных исследователей раскрыть содержание его исторических хроник. Иосиф оставил четыре труда, написанные на греческом языке, и благодаря исключительным случайностям все они сохранились. Это «Иудейская война», «Иудейские древности», «Против Апиона» и автобиографическое «Жизнеописание».

Из-за его значимости для христианства, большой, но явно преувеличенной, Иосифа широко изучали в Англии в XVIII веке по монументальному, но не очень надежному переводу преподобного Уильяма Уистона (1737). Правда, позже его читали значительно меньше, по причинам, изложенным во введении. Тем не менее он весьма замечательный историк, дающий нам множество сведений, порой искаженных, но чаще подлинных, о некоторых самых захватывающих и пикантных исторических событиях. Выходец из аристократической семьи, священник с хасмонейскими связями, в молодости он перепробовал различные виды служения иудейской вере, став впоследствии фарисеем. После восстания он обосновался в Риме, где написал «Иудейскую войну», греческий вариант (подготовленный совместно с сотрудниками) первого издания, написанного на арамейском языке (или иврите?) для иудеев Вавилонии, Ассирии и Аравии (75 — 79 н.э.), в попытке убедить их в бесцельности таких восстаний. Труд состоит из солидного введения, включающего довольно обширное описание жизни Ирода Великого. Затем Иосиф 18 лет посвятил написанию «Иудейских древностей» (93 — 94 н.э.), истории иудеев с сотворения мира до 66 года н.э. предназначенной возвысить иудейский народ в глазах греко-римского мира. И этот труд включает жизнеописание Ирода. Взятые вместе, оба повествования дают нам возможность знать о самом Ироде и о его царстве больше, чем о любом другом царе-клиенте и государстве — клиенте Рима.

Однако из-за того что эти два повествования Иосифа далеко не схожи, возникают невиданные трудности. Прежде всего, ранняя версия более драматична, заимствует построение и довольно много мелких приемов у авторов греческих трагедий, которые, видно, читал один из помощников Иосифа. Второе описание, хотя и менее удобочитаемое, в два раза больше по объему. Кроме того, в нем значительно больше мест с осуждением Ирода. Вероятно, дошедшее до нас повествование представляет собой второе издание с изменениями, внесенными после смерти влиятельного правнука Ирода, царя Агриппы II. Ибо при жизни Агриппы Иосифу в известной мере приходилось считаться с его чувствами, потому что тот был патроном Иосифа (а он мог быть особенно щепетильным, поскольку во время восстания, до перехода на другую сторону, историк, по существу, воевал с царскими войсками Агриппы). Приходилось считаться и с сестрой Агриппы II Береникой II. Последняя покровительствовала иудейскому историку Юсту из галилейской Тивериады, с которым Иосиф был в плохих отношениях.

Во всяком случае, в «Иудейских древностях» он высказывается против Ирода более откровенно, чем в «Иудейской войне». Такая необычная откровенность пришлась Иосифу по вкусу; он хвастался своими подобными откровениями и по другим поводам, вызывавшим раздражение некоторых из потомков царя. Историк также замечает, что, будучи связанный семейными узами с хасмонеями, которых оттеснил Ирод, он считает себя обязанным говорить все как есть. Однако это, возможно, было не совсем уж не по вкусу Агриппе II и Беренике II, происходившим от союза Ирода с хасмонейкой Мариамной I.

Правда, местами разница между «Иудейской войной» и «Иудейскими древностями» не выражалась степенью резкости выпадов в адрес Ирода; иногда даже просматривалось обратное. И все же разночтения между этими двумя повествованиями ставят в тупик. В равной мере озадачивает одновременное использование Иосифом чрезвычайно благоприятных для Ирода и чрезвычайно неприятных для него источников. И не всегда он использует их в критическом духе или пытается устранить противоречия — очень часто они, создавая противоречивое впечатление, стоят бок о бок.

Хотя древние историки не считали себя обязанными каждый раз ссылаться на источники, в данном случае главный источник, благоприятный для Ирода, легко определить по собственным ссылкам историка. Это личный друг, секретарь и советчик Ирода в делах культуры Николай Дамасский (см, главу 7). В числе произведений Николая история собственной жизни и биография молодого Августа, из которых до нас дошло соответственно шесть отрывков и два больших раздела. Но главным его трудом была «Всеобщая история» в 144 книгах, охватывающая период от самых ранних времен до смерти Ирода. Эта «История», к большому сожалению, практически утеряна. Однако нет никакого сомнения, что Иосиф широко ею пользовался. Этим объясняется, почему он больше говорит об Ироде, чем о непосредственно предшествующих периодах: ведь и написанная Николаем история отличалась тем же пристрастием, поскольку сам он играл не последнюю роль в событиях периода царствования Ирода. Теми же причинами объясняется и то, почему у Иосифа несоразмерно много места занимают семейные интриги в последние годы жизни Ирода. Ибо именно в эти годы Николай играл важнейшую роль — и соответственно подробнее всего он написал об этих годах.

Иосиф ссылается на Николая и упоминает его не менее чем в 33 случаях, а заимствований у него куда больше. Например, «Иудейская война», как мы видели, написана в драматической, театральной манере, и эта особенность, возможно, тоже обязана Николаю, который сам являлся автором по крайней мере одной греческой трагедии. Кроме того, в изложении событий Иосиф чаще всего следует версии Николая. Однако при случае он его же открыто порицает. К примеру, дает понять, что Николай, в угоду Ироду, утверждал, будто отец царя был родом из видной семьи вавилонских иудеев. И в другом месте Иосиф снова распространяется о явной пристрастности Николая.

«Живя в его царстве и находясь с царем в личных сношениях, он писал лишь в угоду ему и чтобы ему льстить, останавливаясь при этом исключительно на таких фактах, которые могли возвеличить Ирода, оправдывая многие из явных его несправедливостей и даже особенно тщательно скрывая их. Так, например, он старается превознести царя даже в таких его поступках, как казнь Мариамны и умерщвление сыновей ее, и для этого клевещет, обвиняя царицу в отсутствии целомудрия, а юношей в интригах (против царя). Вообще во всей своей истории этот автор чрезмерно превозносит все справедливые поступки царя и в такой же мере старается извинить все совершенные им беззакония». (Иосиф Флавий. Иудейские древности. Ч. II. С. 154-155).

Но Иосиф прощает такое поведение на том основании, что труд Николая не был объективным историческим трудом, а отчасти предназначался скорее для просвещения самого Ирода.

Другим источником, к которому Иосифу по той же причине приходилось относиться с недоверием, были мемуары самого Ирода. Он, например, обвиняет царя в ложном объяснении причин казни Гиркана II (см, главу 6). Нельзя определенно утверждать, видел ли Иосиф мемуары самого Ирода или же знал о них только благодаря Николаю, но и нет причин, по которым он не мог их видеть.

Одним из более объективных авторитетных авторов, которого Иосиф относит к второстепенным источникам, был Страбон из Амазии на севере Малой Азии (Понт). Страбон, умерший где-то после 21 года н.э. больше всего известный как географ, в 25 году до н.э. участвовал в римском походе в Южную Аравию, в котором принимали участие и войска Ирода. До того как приняться за свою семнадцатитомную «Географию», он написал 47 книг «Исторических комментариев». Этот труд был доведен приблизительно до 30-го или 27 года до н.э. и следовал проримскому курсу. Но, как и почти всем греческим авторам, Страбону трудно давалась иудейская история, и он не знал древнееврейскую литературу.

Еще одним второстепенным источником был для Иосифа некий биограф по имени Птолемей, не брат главного министра Ирода Николая, а, вероятно, носивший это имя один грамматист из Аскалона. Очевидно, он не особо восхищался Иродом, потому что не считал идумеев иудеями. Что касается соперничавшего с Иосифом и ненавидимого им историка Юста из Тивериады, который написал хронику иудейских царей от Моисея до Агриппы II (и которого Иосиф отчитал за то, что тот придержал свой труд до смерти монарха), то нам неизвестно его отношение к Ироду, поскольку он и его семья выступали за римлян против иудейских повстанцев, а, как отмечалось выше, сестра Агриппы Береника II материально поддерживала его труд.

Так что самой большой проблемой для нас остается установить, откуда Иосиф брал большое количество враждебных Ироду материалов, которые он использовал, не очень умно, для дополнения или изменения проиродовых источников. На это существуют две основные точки зрения. Согласно одной, Иосиф заимствовал их у одного крайне озлобленного на Ирода биографа, имя которого ныне не удается установить: поэтому его приходится просто называть Анонимом или Иудейским Анонимом. Такую условность можно было бы употребить во множественном числе, потому что, несомненно, существовал целый ряд греческих и иудейских авторов, настроенных против Ирода, чьи труды ныне утеряны, но многие из них были известны Иосифу.

С другой стороны, судя по некоторым его повествованиям, ясно, что он много почерпнул из устных историй. Устные предания, хотя и не очень надежные спустя пару поколений, широко бытовали среди иудеев, и вполне очевидно, что значительная их часть была крайне враждебна Ироду. Почти сразу после его смерти эта традиционная враждебность нашла выражение в труде «Вознесение Моисея», бичующем Ирода, при добавлении, однако, что народ вполне заслужил такое жестокое с ним обращение.

Подобные иудейские предания об Ироде, дошедшие до нас в более поздних богословских или правоведческих трудах, по большей части не содержат абсолютно ничего нового, хотя по-своему дополняют наши сведения о его царствии, например (если удается понять написанное) относительно перестройки храма. Наш древнееврейский источник по этому вопросу — это одно из толкований Мишны, первой части Талмуда, нацеленной учить неписаному Закону вне зависимости от основ Священного Писания. Эти толкования в их письменном виде относятся лишь ко II веку н.э. когда Мишне стали отдавать предпочтение перед Мидраш (более раннему методу устной передачи Торы в форме толкования библейских текстов). Но и толкования Мишны содержат материал, который восходит к временам Ирода и даже раньше.