Исчадие ветров

1. Пути судьбы

Они шли краем леса на своих двоих, позади переваливались на своих четырех исполинские медведи, навьюченные настолько, что всаднику уже негде было уместиться. Лишь трое зверей шли без всякого груза, но едва ли на них можно было ехать. Путешественники имели невообразимо странный вид — среди них были бронзовокожие индейцы со Старого Запада Земли, мощные приземистые эскимосы родом из вечных северных льдов Материнского мира, огромные медведи, раза в полтора больше своих арктических собратьев, и высокий белый человек в кожаной одежде, распахнутая куртка с короткими рукавами открывала широкую грудь и руки, свидетельствующие об огромной силе.

Каждый из этой странной многоязычной компании, возглавляемой Хэнком Силберхаттом, считал своего вождя весьма и весьма загадочным человеком. Это был очень странный человек: объект поклонения всего Плато, повелевающий всеми его силами, жрицы Армандры и отец ее сына, разгромивший армии Итаквы и, пусть и ненадолго, самого Итакву. И при этом он запросто обращался со своими слугами и вел их так же уверенно, как водил их в битву. Да, действительно загадочный человек, и Итаква определенно должен сожалеть о том дне, когда он перенес этого человека в Борею.

Уроженец Техаса Силберхатт стал вождем — полководцем Плато — три года назад, победив Нортана в яростном поединке за Армандру. И заполучил ее, а вместе с ней и командование всей армией Плато. Подданные Армандры так и назвали его — Вождь. Это случилось до Войны Ветров, когда силы Плато отразили неистовый натиск подвластных Итакве племен и сам Итаква получил тяжелое ранение от руки пришельца из Материнского Мира.

Могучий борец, способный вырубить любого силача ударом мощного кулака, мастер клинка, быстро превзошедший своих учителей, телепат (пусть даже рядовые жители плато толком и не знали, что это такое), который мог наносить силой мысли — и наносил — удары Итакве, Шагающему с Ветрами, и при этом остался цел — все это был Силберхатт. Насколько это ему позволяли его сила и рост, он старался быть джентльменом; он инстинктивно понимал чаяния своих людей, и когда объятые трепетом вассалы приходили к нему, он говорил с ними как с друзьями, как с равными себе. Он уважал их, поступал согласно их советам, а справедливость его вошла в легенды, наравне с его огромной силой.

Когда у Хэнка Силберхатта были законный повод и возможность убить Нортана — своего предшественника на посту вождя, жестокого и ненавистного диктатора, смерти которого желали девять человек из каждого десятка, — он оставил ему жизнь. Потом же, когда Нортан стал предателем, стакнувшись с Итаквой и его ледяными жрецами, и начал помогать им в войне против Плато, эту жизнь забрал Кота’на, Хранитель Медведей. Он также лишил Нортана головы и, даже теряя сознание от полученных в бою ран, не отдал страшную добычу никому, кроме своего повелителя — Лорда Силберхатта.

Именно Кота’на шел сейчас сквозь высокую траву размашистой легкой походкой к тому месту, где стоял Силберхатт, голова индейца была высоко поднята, глаза смотрели настороженно, как у зверя. Он разведывал территорию впереди них, а двое других храбрецов — позади. Отряд ушел далеко от земель племен Шагающего с Ветрами, но люди все еще опасались нападений из засады. Именно поэтому три медведя шли без груза — это были бойцы, белые чудовища, чья преданность хозяевам равнялась лишь их ярости в бою. Медведи нервничали — Хэнк Силберхатт заметил, что они беспокойно сопят и взрыкивают.

Также, когда Кота’на приблизился, Силберхатт заметил, что этот статный воин чем-то обеспокоен. Индеец неотрывно всматривался в темно-зеленые лесные тени, его прищуренные глаза пытались проникнуть под сень мрака. На Борее не было как таковой ночи, только постоянный полумрак, отчего тени неизменно казались еще более мрачными.

— Что тебя тревожит, брат-медведь? — спросил Хэнк, заглядывая ему в лицо.

— То же самое, что тревожит медведей, Лорд Зиль-бер-хут-те, — ответил индеец. — Либо просто приближается время Итаквы и скоро он вернется в Борею, — он пожал плечами, — либо еще что. Воздух застыл, лес молчит.

— Ха! — пробормотал техасец вроде бы в знак согласия. — Ладно, опасно это или не опасно, мы встанем лагерем тут. Шесть часов сон, прием пищи — и как можно быстрее ломанем отсюда. Пятьдесят миль по лесу — и мы возвращаемся в снега, забираем наши нарты там, где оставили, и сразу станем двигаться быстрее. Еще пятьдесят миль через горы, и мы увидим луны Бореи, как они болтаются над краем, а потом…

— А потом, Лорд, мы окажемся почти в пределах видимости Плато!

— Где красотка скво по имени Унтава ждет домой своего храбреца, да? — засмеялся белый гигант.

— Да, Лорд, — серьезно ответил Кота’на, — и где Женщина Ветров несомненно разожжет великие светильники, чтобы поприветствовать отца ее ребенка. Были бы мы в бою — другое дело, но это унылое путешествие… — Он замолчал, лицо его помрачнело. — Лорд, я хотел бы задать вопрос. Почему мы ушли с плато и бродим по лесам? Явно не в поисках необычных пряностей, шкур и костей. Шкур полно, и пищи достаточно и на плато.

— Минутку, друг, и мы продолжим, — ответил ему Силберхатт. Он быстро отдал необходимые команды находящимся рядом людям. Когда был составлен список дежурств и возведены палатки, он отвел Кота’на в сторону.

— Твоя правда, брат-медведь. Я ушел из-под небес Бореи не за белым диким медом и не за мамонтовой костью. Сейчас все расскажу. В Материнском мире я был свободным человеком, шел куда хотел и когда хотел. Есть у нас большие дороги, огромные города, есть созданные человеческими руками плато, в сравнении с которыми Борея — небольшой камешек. А теперь слушай: ты видел, как Армандра летает, ну, ходит по воздуху? Истинная дочь своего отца. Так вот, в Материнском мире люди могут летать, они поднимаются в небо на больших металлических птицах. Эти птицы — машины, типа той, что лежит, разбитая, в снежных землях между плато и святилищем тотема Итаквы. Итаква вытащил эту машину из Материнского мира и забросил сюда. В машине были мы.

— Думаю, что да, Лорд, — серьезно ответил индеец. — Скорее всего, в Материнском мире жить хорошо, но Борея — не Материнский мир.

— Да, друг мой, это так, хотя когда-нибудь Борея, может, и станет такой же, как Материнский мир. Я готов поспорить, что за сотни миль к югу есть теплые моря и прекрасные острова, а может быть, даже и солнце, которого мы здесь, на севере, никогда не видим.

Ну а зачем я сюда пришел — чтобы исследовать леса и земли к югу. С собой у меня есть выделанные кожи, и ты, скорее всего, видел, как я на них рисую. Так вот, брат-медведь, это карты, карты всех тех мест, где мы были. И все, что мы видели, там нарисовано — леса, горы, озера. И когда-нибудь я смогу выйти за границы Бореи, как я это делал на Земле.

Он впечатал кулак в ладонь, придавая своим словам пущую выразительность, усмехнулся и хлопнул собеседника по плечу:

— Вот. Ну а сейчас — мы шли более десяти часов, и лично я устал. Пошли, поспим и снова в путь. — Он посмотрел в серое небо на севере и помрачнел. — Мне совершенно не хочется, чтобы он застал нас на открытом месте. Тем более что у него счеты со всем народом Плато и со мной лично!

Не особо спеша найти Элизию (а Титус Кроу предупреждал его, что путь будет нелегким и прямой дороги к обители Старших Богов не существует), Анри де Мариньи позволил Часам Времени блуждать в огромных межзвездных пространствах как им заблагорассудится, хотя применительно к Часам Времени слово «блуждать» вовсе не означало медленно и бесцельно болтаться с места на место. Невероятный аппарат де Мариньи имел привязку ко всем местам и временам, и скорость, с которой он преодолевал световые годы — если словом «скорость» можно адекватно описать движение Часов, — бросала вызов всем известным законам земной науки.

И сейчас де Мариньи столкнулся с опасностью, с которой может столкнуться только владелец Часов Времени: с древнейшим злом — Гончими Тиндалоса!

Дважды он перемещался во времени при помощи Часов: сперва чтобы научиться нормально ими пользоваться, потом из чистого любопытства. Второе путешествие было совсем другим.

Найдя в космосе безжизненную обгорелую глыбу, вращающуюся вокруг умирающего оранжевого солнца, де Мариньи захотел проследить ее историю и отправился в прошлое выжженной дотла планеты. Он увидел, как она развивалась от юного мира со свежей атмосферой и блестящими под солнцем океанами до зрелой планеты с цивилизацией похожих на людей существ, которые строили величественные, хоть и нечеловеческие города. Увидел де Мариньи и закат этой цивилизации. И наука этих существ во многом походила на земную.

У них был транспорт для перемещения по земле, по воде и по воздуху, у них было оружие, такое же мощное, как и земное.

И они его применили!

Шокированный тем, что еще одна человекоподобная раса изобрела способ самоуничтожения и тут же воспользовалась им, превратив свой мир в кусок бесполезного шлака, де Мариньи хотел было вернуться в свое время, чтобы снова отправиться в удивительное путешествие как-нибудь потом, но тут столкнулся с первой реальной опасностью с тех пор, как оставил мир земных сновидений и из-за этого заблудился, покинув известную ему вселенную.

Это было странно и парадоксально: хотя Титус Кроу и предупреждал его о Гончих Тиндалоса, он также установил, что встреча с ними в коридорах времени, пожалуй, маловероятна. Кроу верил, что Гончие тянулись к путешествующим в четвертом измерении, как мотыльки к огню (вот только огонь сжигал мотыльков!), и что человеческий разум неведомым образом привлекает их самим своим существованием. Они чуют человеческое подсознание, как чуют кровь акулы, и так же распаляются от запаха!

Итак, направив свой аппарат вперед по течению времени, де Мариньи лихорадочно вспоминал, что рассказывал ему Кроу о Гончих — что они обитают во времени и скрываются в его «темных углах» и что, вероятнее всего, они его учуяли. Он поймал себя на том, что бессознательно повторяет строки из записок Кроу, которые видел давным-давно; акростих, написанный эксцентричным другом Кроу, которому «приснилось», что все странные вещи имеют связь с Богами Круга Ктулху, или БКК, и прочими баснословными созданиями из других времен и мест. Стишок был примерно таким:

И пусть де Мариньи осознал свою ошибку и рывком отвлекся от пустых дум, как только внезапно и резко зазвенели Часы Времени на грани сознания: на сканерах которых он увидел именно их — Гончих Тиндалоса!

Он увидел их и вспомнил, что говорил сам Кроу об этих чудовищных созданиях — все до последнего слова:

«Анри, они походили на тени с рваными краями, на какие-то тряпки, которые сперва почти бесцельно болтались в пустоте времени. Так мне казалось издали, но чем ближе они подплывали, тем больше осмысленности было в их движениях! Я увидел, что у них есть форма, размер и даже что-то вроде согласованности действий друг с дружкой, но все равно не мог понять, кто они есть, ни единой аналогии с известными нам существами. Это оказалась сама Смерть — и тот, кто хоть раз их видел, больше ни с чем их не спутает!»

Еще он вспомнил совет Кроу: не пытаться от них бежать, будучи учуянным, и не использовать против них вооружение Часов. «Все это будет лишь тратой времени. Они смогут уклониться от луча, даже обогнать его — так же легко, как они обгоняют сами Часы. Четвертое измерение — их родная стихия, и они непревзойденные путешественники во времени. Вперед во времени или же назад — без разницы, скорость и маневренность машины времени тоже не имеют значения, какими бы они ни были. Если Гончие достали тебя, спастись от них можно только одним способом — немедленно вернуться в обычные три измерения…»

Де Мариньи знал, как это делается, и догадывался, что это не так уж трудно, но Гончие вились вокруг его стремительно несущегося аппарата, подобно обладающим разумом рваным воздушным змеям. Они злобно вопили, их голоса походили на крики летучих мышей, безымянное вещество, из которого они состояли, начало просачиваться сквозь внешнюю оболочку Часов — к сжавшемуся и дрожавшему беззащитному подсознанию де Мариньи…

И тут он совершил вторую ошибку, чисто человеческую ошибку в расчетах, которая выкинула его из собственного потока времени. От потрясения у него закружилась голова и стало трудно дышать — он вернулся не в привычный трехмерный мир, управляемый законами физики, а попал в лежащую неподалеку параллельную вселенную, полную чудес и тайн. Гончие Тиндалоса роились вокруг Часов Времени, и вдруг… вдруг они исчезли, и на их месте изумленному взору де Мариньи открылось невиданное! Пустота межзвездного пространства — ничего подобного. Оказалось, что он летит сквозь тонкий, едва светящийся серо-зеленый туман, в котором, словно далекие волны, там и тут колыхались снопы жемчужного и золотого света, напоминающие северное сияние. Серебром мерцали незнакомые звезды, и мягко светились планеты — большие и маленькие.

И так как его чувства были частично связаны с чувствами Часов, он уловил некий эфирный ветер, благодаря которому Часы понеслись еще быстрее по извилистой траектории меж чужих сфер. Этот ветер проник в мысли де Мариньи, принеся с собой образы льда, снега и огромных холодных белых равнин, лежащих под лунами, вспухшими над отдаленным горизонтом. Луны Бореи…

2. Перекресток путей

— Лорд Зиль-бер-хут-те! Хэнк! Проснись, Лорд! — Хэнк спал в центральном шатре; Кота’на вряд ли решился бы проявить такую бесцеремонность, да еще и назвать Вождя просто по имени, без особой нужды, так что Силберхатт сразу вскочил на ноги. В следующий миг он, стряхнув сон, вышел наружу и уставился в небо, куда показывал пальцем Кота’на. Взоры всех обитателей лагеря были прикованы к небесам, где двигался какой-то странный объект, судя по всему, собиравшийся упасть где-то за скрытым верхушками деревьев горизонтом.

Вождь чуть было не пропустил это зрелище; он наблюдал полет всего две-три секунды, но за это время его сердце чуть не остановилось от напряженной тревоги, затем забилось снова, и вставшие дыбом волосы на затылке снова улеглись. Просто Борея была не тем миром, в котором можно спокойно пребывать на открытом пространстве, когда по небу несется что-то большое и темное.

Однако же нет, небесный феномен вовсе не был Итаквой, Шагающим с Ветрами, в противном случае отряд Силберхатта был бы обречен. Да, это был странный и чужеродный предмет, причем такой, которому ни в каком из миров летать вовсе не положено. Но это не был Владыка Снегов.

— Это часы, — Силберхатт даже поперхнулся, — большие дедовские часы! Такие же… — Он внезапно замолчал, вспоминая обрывки беседы, которая проходила (интересно, сколько лет назад?) в Англии, в доме его лондонского коллеги, во время битвы Фонда Уилмарта с БКК, Богами Круга Ктулху. Тогда Силберхатт был еще новичком в Фонде, но благодаря своей уникальной даже для телепата способности уже давно догадывался о присутствии чего-то в этом роде.

Основной движущей силой этого тайного противостояния в Англии был Титус Кроу, и как раз в доме этого ученого, знатока оккультизма, Силберхатту показали часы, выглядевшие так же, как те, что только что скрылись за деревьями — покрытые непонятными иероглифами, странно тикающие, уродливые, с четырьмя стрелками, двигающимися в странной последовательности, не имеющей никакого отношения к принятой на Земле системе измерения времени. Но наибольшей странностью в этих часах был их внешний вид — они походили на гроб на целый фут выше высокого человека, — а также то, что, судя по всему, к находящемуся внутри корпуса механизму нельзя было никоим образом добраться. Титус Кроу сказал тогда Силберхатту:

— Я решил испытать ваше доверие, мой друг. Допускаю, что вы сочтете меня безумцем, но как бы то ни было, я расскажу вам, что такое эти часы на самом деле. Они — ключ ко времени и пространству, своеобразный корабль, способный проникать в самые отдаленные места вселенной и даже за ее пределы! Я уверен в этом. Когда-нибудь я наберусь знаний, и тогда… — Кроу пожал плечами, улыбнулся и добавил: — Но это все в будущем, а сейчас я подобен обезьяне, пытающейся разобраться в расщеплении атома.

Да, Кроу назвал тогда часы ключом ко времени и пространству, мостом между мирами и между вселенными!

Нервы Силберхатта натянулись, как тетива лука. Он посмотрел сквозь ветви в ту сторону, где исчезли часы, на миг им овладела невероятная надежда. Что, если эта мелькнувшая в небе штуковина, похожая на гроб, как он мельком заметил, что, если это…

— Лорд, что это? — полушепотом спросил Кота’на. Хранитель Медведей был встревожен, он никогда не видел Вождя таким взволнованным. Глаза Силберхатта горели, он прижимал к груди крепко стиснутые кулаки и готов был броситься в лес, как рвущаяся с поводка собака.

Кота’на спросил снова:

— Это какая-то из ужасных игрушек Шагающего с Ветрами, Лорд?

— Нет, не думаю. — Большой белый вождь расслабился, сделал глубокий вдох и взял Кота’ну за плечи. — Брат-медведь, я хочу, чтобы со мной пошел ты, еще двое и медведь. Быстро выбери двоих, пойдем прямо сейчас. Остальные пусть сворачивают лагерь и как можно скорее оправляются домой.

— Но куда мы идем, Лорд?

— В лес, — ответил Силберхатт, — куда еще? Если эта летающая штука — то, что я думаю, то, брат-медведь… Боже, если это так!.. — Он раскинул руки и издал оглушительный клич.

— А что потом, Лорд? — спросил Кота’на.

— Потом? — Глаза Силберхатта были глубоки, как межзвездное пространство. — А потом, Кота’на, Материнский мир может оказаться ближе, чем я думал.

Де Мариньи приземлил Часы на поляну возле пруда. Почему-то вокруг этого пруда отсутствовала растительность, и если бы де Мариньи был более наблюдательным, то, пока Часы медленно заходили на посадку, смог бы заметить необычные синие отблески, говорящие о присутствии чего-то или кого-то в воде. Прежде чем выйти из безопасных Часов наружу, он осмотрел лес вокруг — ни малейшего движения, даже птицы не поют. Это тоже могло бы послужить ему предостережением — хотя бы чуть-чуть, — но чего здесь можно бояться? Он ведь выйдет только на минуточку и не будет отходить от Часов дальше, чем на шаг или два.

Он приземлился здесь, подальше от лагеря первобытных людей, замеченного им с высоты, по трем причинам. Во-первых, он хотел, чтобы гуманоидные обитатели этого мира успели обдумать то, что увидели, успели убедиться, что Часы не принесли им никакого вреда, и уже после этого он сможет взглянуть на них поближе, а то и попытаться войти в контакт. Во-вторых, предприняв, казалось бы, тысячи попыток покинуть чужой мир, в который попал по ошибке, он устал. Все его усилия убраться отсюда ни к чему не привели, лишь подчеркнули, что он еще новичок в управлении Часами, и теперь он хотел отдохнуть и телом и душой, чтобы набраться сил и попробовать снова. Ну и, в-третьих, этот пруд так и манил освежиться, поляна выглядела мирной и уютной, и сам лес, казалось, обещал надежно укрыть за своими зелеными стенами, как леса на Земле.

И только выйдя из открывшейся передней панели Часов, де Мариньи с тревогой заметил, что почва на поляне какая-то странная, на ощупь она была сухой и безжизненной. Пройдя около двенадцати шагов, он оказался у кромки воды и опустился на колено, не обратив внимания на то, что, как только он это сделал, вся поляна словно бы замерла еще больше. На поверхности пруда не было ни малейшей ряби, однако она не отражала склонившегося над водой человека. Он замер, его рука остановилась в нескольких дюймах от странной воды с синими отблесками, и тишина ощутимо усилилась. Только теперь он почувствовал напряжение в воздухе — напряжение взведенной ловушки, готовой захлопнуться!

В неистовой попытке оказаться как можно дальше от пруда, внезапно сделавшегося ужасающе живым, он отскочил от воды, но споткнулся на крошащейся земле. Водная поверхность пенилась, аморфные и неуклюжие куски синевы отделялись от нее, ползли по ботинкам де Мариньи и цеплялись к его ногам сквозь тонкую ткань брюк. Этих созданий с синей кровью были тысячи — не то ящерицы, не то пиявки, восьми дюймов длиной, похожие на плоских червей или на разжиревших головастиков.

Вода, казалось, вскипела от обилия этих существ, чей лютый голод высосал жизнь из этой поляны. Де Мариньи отдирал их от израненных ног, яростно лягаясь, изо всех сил пробиваясь к Часам, стоящим позади него. Чем дальше он отходил от пруда, тем с меньшей уверенностью ползли за ним ужасные создания, однако их лишенные век красные глаза злобно наблюдали за ним, а челюсти с бритвенно-острыми зубами жадно распахивались. Наконец де Мариньи оторвал от ног последних существ, поднялся на ноги, повернулся было к Часам, но тут же опять споткнулся и упал прямо в руки порождения самых кошмарных снов!

Ужасная фигура с головой волка обхватила его руками, бешеные волчьи глаза уставились прямо в его искаженное страхом лицо. Де Мариньи разглядел, что это человек, одетый в шкуру животного, и что он не один — остальные, одетые так же, стояли вокруг Часов, спокойно глядя на него. Они были похожи на краснокожих индейцев Земли, и в их глазах, смотревших из волчьих голов, можно было прочесть что угодно, только не дружелюбие.

Собрав все силы, де Мариньи вывернулся из бронзовых рук, что держали его будто тиски, и бросился к светящейся зеленым открытой панели Часов, но на полпути его встретил обух томагавка и отправил в черную яму забвения…

Он возвращался в сознание медленно и мучительно. Глаза под закрытыми опухшими веками будто бы затянуло матовым стеклом. Попытавшись их открыть, он еле сдержал крик боли и оставил это занятие, попробовав сконцентрироваться на восстановлении ориентации. Это оказалось совсем нелегким делом из-за пульсирующего рева в ушах, вместе с которым накатывали красные острые волны боли и мучительная тошнота. По мере того как его разум прояснялся, он пытался вспомнить, где он и что с ним случилось, но даже от столь незначительных усилий казалось, будто внутри черепа разливается кислота.

Красное пламя перед глазами постепенно спадало, уступая место болезненному холоду в костях и сведенных мышцах. Он сдержал рвотный позыв и попытался облизать запекшиеся губы, но язык наткнулся на что-то сухое и лишенное вкуса, рот был чем-то забит. Медленно и осторожно он повернул голову, отчего та начала кружиться, освободив рот, и выплюнул кровь, песок и что-то похожее на зуб, затем попытался вдохнуть. В одну ноздрю забился песок, а вторая была вся липкая и теплая от крови.

Де Мариньи охватил гнев на оцепеневшее вялое тело, которое не повиновалось его командам, и на глупую голову, в которой не было ответов на его вопросы. Где он, черт побери, находится? Что произошло? Кажется, он лежит лицом вниз не то на крупном песке, не то на рыхлой земле.

К нему стала возвращаться память, перед глазами промелькнула вереница ярких картинок: поляна в лесу, пруд с пиявкоподобными тварями, варвары с волчьими головами, стоящие вокруг Часов Времени.

Часы Времени!

Если с ними что-то случилось…

Он поднял голову, чтобы вытряхнуть из зубов песок, затем попробовал прикусить губу и убедился, что это принесло очередную волну боли. Он поморгал и, несмотря на боль, обрадовался слезам — они промыли глаза, и он чуть не ослеп от дневного света. Пусть в этом мире он был и неярким, но де Мариньи казалось, что вокруг сверкают тысячи ярких молний.

Немедленно вернулась тошнота, заставив его закрыть глаза. Только что увиденный им пейзаж — зеленые тени над песчаной поверхностью — сменился тупыми пульсирующими красными волнами, стон боли и отчаяния сорвался с его разбитых губ. Очень похоже, что после того, как он потерял сознание, его жестоко избивали.

Он подумал, что с руками и ногами что-то не так — он не чувствовал там сильной боли, однако не мог пошевелить ими. Неужели дикари что-то ему отшибли? Он снова попробовал шевельнуться и понял наконец, в чем дело — руки были связаны за спиной, а ноги — в районе щиколоток. Его шея тоже была стянута какой-то петлей, он почувствовал это, помотав головой. Он мрачно обдумал свое положение — устав развлекаться с потерявшей сознание жертвой, мучители связали его — но для чего?

Де Мариньи вспомнил об ужасных обитателях пруда, о том, что их внутренние жидкости придали воде ненатуральный синий цвет, и вдруг поймал себя на мысли — а что, если его…

Он снова заставил себя открыть глаза, на этот раз медленно, чтобы привыкнуть к свету, и постепенно окружающий мир принял четкие очертания. Он лежал в неглубокой впадине, уткнувшись подбородком в крупный песок — почву тихой лесной поляны. В отдалении были еще какие-то зеленые пятна — стена леса на том берегу пруда. Де Мариньи задрожал, и не только потому, что болезненный холод постепенно проникал до костей.

Аккуратно повернув голову налево, он увидел натянутый кожаный ремень, который тянулся от его шеи к колышку, вбитому глубоко в землю. Точно таким же он был привязан и с правой стороны. Он понял, что ноги тоже привязаны, когда у него не получилось согнуть их в коленях. Все попытки вырваться были тщетны, и он их быстро прекратил и принялся медленно и методично ругать себя за глупость. Как можно было быть настолько беспечным, проявить такую преступную тупость и попасть в подобную переделку? Немыслимо!

Преисполненный отвращения к себе и к своему печальному положению, он все же попытался проанализировать свою ошибку. Он верил, что знает, почему так произошло.

Приключения в мире земных сновидений, ужасные опасности и угрозы, с которыми он там столкнулся и победил, и почувствовал себя оттого почти непобедимым, усыпили его бдительность, и он уверился в ложной безопасности. Как же ему удалось, пройдя сквозь столь многое, в конце концов пасть жертвой каких-то дикарей на безымянной планете на окраине реальности?

Что больше всего рассердило пришельца с Земли, так это то, что на нем был антигравитационный плащ, который Титус Кроу принес с Элизии. В нем человек мог взлететь ввысь как птица, без малейших усилий. Он был уверен, что в мире сновидений сможет инстинктивно среагировать на опасность — нажать кнопку на ремне и вознестись в небо, но здесь, в этом непонятном новом мире… такое ощущение, что все происходило быстрее, чем он успевал на это реагировать.

Вот если бы высвободить одну руку и достать до кнопки…

То, что он увидел, отвлекло его от дальнейших мыслей о спасении и мгновенно вытеснило их из его головы — над краем ямки, в которой он лежал, внезапно показалась пиявкообразная тварь с синей кровью. Маленькие красные глазки твари тут же уставились на него; пульсируя всем медузообразным туловищем, тварь поползла вниз по откосу — прямо ему в лицо.

Застыв от ужаса, де Мариньи смог только подумать: «Мое лицо! Глаза!» Пульсирующая пиявка уже скалила зубы в нескольких дюймах от него, еще около дюжины ужасных тварей почти одновременно возникли над краем ямы, а он все не мог отвести взгляд. Словно загипнотизированный этой немыслимой ситуацией, злым роком, нависшим над ним, де Мариньи не мог пошевелиться и ждал, когда произойдет неизбежное…

Земля позади него содрогнулась, и нога в кожаном ботинке наступила на страшную тварь как раз в тот момент, когда она уже нацелилась в его лицо. Тварь впечаталась в сухую землю, и синяя жидкость обрызгала де Мариньи.

В следующий миг дважды блеснуло лезвие чего-то вроде копья, и ремни, стягивавшие шею де Мариньи, были перерезаны. Он почувствовал холодное прикосновение металла в районе кистей, и его руки стали свободны, затем ноги. В следующую секунду началось и вовсе удивительное зрелище — перед глазами де Мариньи возникла рычащая и ворчащая куча белого меха — медведь почти одиннадцати фунтов ростом неуклюже, но быстро топтал отступавших к пруду пиявкообразных тварей, и земля дрожала под его весом.

Прежде чем изумленный землянин смог собрать мысли и обдумать все эти чудеса, его аккуратно поставили на ноги. Останься он так стоять, окровавленный и слабый, он непременно упал бы, но твердые руки надежно держали его, а острый проницательный взгляд смотрел на него, сперва вопросительно, затем приветливо.

Он, в свою очередь, взглянул на того, кто его поднял, поперхнулся, затряс головой, не веря своим глазам, и в конце концов с трудом пробормотал:

— Хэнк? Хэнк Силберхатт? Я не…

— Я тоже, Анри, — перебил его техасец, — но как бы там ни было, я рад тебя видеть.

— Взаимно, Хэнк, — от всего сердца согласился де Мариньи, — так рад, что и слов нет!

Он посмотрел на мускулистых спутников Силберхатта — двух бронзовокожих индейцев и оливкового эскимоса и на чудовищного медведя, что топал и ревел уже на берегу пруда:

— Но где мы находимся, в каких таких пересечениях пространства и времени?

Понимая, что прибывший в Борею испытал страшное потрясение, Силберхатт осторожно отпустил его и удовлетворенно кивнул, когда де Мариньи, пошатнувшись, смог все же устоять на ногах.

— Мы в Борее, Анри, в одном из миров чужой вселенной. Я живу здесь уже какое-то время с тех пор, как Итаква притащил меня сюда. Что до тебя — я видел, как ты прилетел. Значит, получается, что Кроу говорил правду о своих старых часах, да?

Слова Силберхатта произвели на его собеседника немедленный эффект.

— Часы? — Челюсть де Мариньи отвисла, цвет сошел с его лица. — Часы Времени!

С неистовой дрожью он начал вертеться по сторонам в безумной попытке отыскать на поляне свою фантастическую машину.

Он увидел глубокий след в песке на том месте, где стояли Часы, от него шел глубоко вдавленный в почву двойной след, заканчивавшийся под неровной тенью леса, дальнейшее направление терялось в подлеске, но его можно было проследить по обломанным веткам и примятой траве. Де Мариньи повернулся к Силберхатту и его разноязычным товарищам.

— Нет, нет! — вскричал он, яростно мотая головой. — Я должен вернуть Часы. Я…

Но в конце концов его и так уже перенапряженные тело и разум дошли до предела. Будто яркий свет сверкнул в его голове, и, все еще шепча что-то, он зашатался и упал. Уже теряя сознание, он подумал, что Силберхатт наверняка поймает его могучими руками и вынесет с поляны подальше от пруда с пиявкообразными тварями.

3. Погоня

Де Мариньи снились ледяные звезды и планеты, вмороженные в галактические ледники, что неспешно текут из глубочайшей бесконечности потерянных измерений. Гончие Тиндалоса преследовали его в ледяных коридорах меж бритвенно-острых синеватых скал, вздымавшихся высоко над головой. Внезапно на него свалилась лавина из огромных зазубренных осколков льда, расколов Часы, как скорлупу ореха, и выбросив его наружу на лед. Тут же его настигли Гончие, черные ошметки смерти, неземное эфирное чутье которых не позволяло им сбиваться со следа. Он отчаянно пытался убежать, но…

Он раскинул руки и с криком ужаса проснулся и увидел, что его поддерживают огромные и странно холодные руки Силберхатта. Техасец держал его до тех пор, пока он не успокоился, и затем позволил ему упасть обратно в теплый густой мех. Де Мариньи почувствовал, что этот мех под ним движется, и увидел, что его голова лежит на большой, как настоящая подушка, передней лапе. Гревшее его тепло было теплом тела огромного медведя Силберхатта! Он инстинктивно отпрянул от зверя, лежавшего рядом с ним на лесной земле.

— Ты мерз, — объяснил Силберхатт, опустившись на колени рядом с ним, — и согреть тебя мог только Морда. Кота’на обмазал тебя жиром, которым пользуется сам, и Морда тебя не тронет — он думает, что ты младший брат Хранителя Медведей!

Тут же с лица техасца сошла усмешка, и он спросил:

— Анри, как ты себя чувствуешь? Волчьи воины тебя здорово отделали.

— Волчьи воины? Ну да, отделали, — медленно ответил де Мариньи, — но сейчас мне получше.

Он облизал губы и нахмурился от незнакомого, но не лишенного приятности вкуса.

— Кота’на покормил тебя супом и дал своего чаю, — сказал Силберхатт. — А чай хорош, от него и штопор распрямится, не то что мозги!

— Голова еще немного кружится, — ответил де Мариньи, — а так… думаю, что выживу.

Он сам, без посторонней помощи, поднялся, и большая медвежья лапа по-хозяйски обняла его. Когда подошел Кота’на и велел медведю встать на ноги, он аккуратно высвободился.

— Обычно Морда не так вежлив с людьми, — заметил Силберхатт, — его натаскивали для боя. Похоже, Анри, что у тебя появился верный друг.

— Не хотел бы я быть его врагом! — ответил де Мариньи, глядя, как Кота’на уводит огромного зверя прочь, и добавил, схватив техасца за руку:

— Хэнк, мне нужно найти Часы. Без них я ни за что не смогу вырваться отсюда. Все объяснения, все, что я хотел бы узнать, все вопросы, которых у тебя, скорее всего, масса, — это все потом. Часы Времени…

— Важнее всего, да, Анри? — докончил за него Силберхатт. — Я знаю. И для меня они тоже важнее всего. Я такой же пленник Бореи, как ты, и я пробыл здесь куда дольше.

— Ну, тогда я пошел.

— Прямо сейчас? В одиночку? — Силберхатт беззлобно рассмеялся. — Кажется, ты не понял, Анри. Одному тебе Часов не вернуть, да и даже если б ты мог, они уже за много миль отсюда.

— Хэнк, ты уверен? Они же их тащили, а Часы весят около тонны! Они что, сверхчеловеки?

— А ты волков там не заметил?

— Я видел волчьи маски, но под масками были обычные люди.

— Да, Анри, волчьи воины — люди. Это Дети Ветров, народ Итаквы. Что касается их волков, то они размером с пони, на них ездят верхом, возят грузы и используют в бою. Мы нашли следы этого отряда — с ними были волки, огромные зверюги. Они легко сдвинут с места твои Часы. И да, есть еще причины, по которым мы не можем пуститься в погоню прямо сейчас: Итаква может вернуться в Борею в любой момент, а когда он вернется, мы должны уже быть на плато — там мы в безопасности.

— Хэнк, — ответил де Мариньи, — я с тобой полностью согласен, хоть и не понял половины из того, что ты сказал, но… — Он запнулся. — Слушай, у меня нет времени объяснять, поэтому я тебе просто покажу. Титус Кроу при помощи Часов побывал в Элизии и кое-что оттуда принес. А именно — это. — И он широко распахнул плащ.

— Твой плащ? Но что в нем такого?

— А теперь смотри. — Де Мариньи дотронулся до больших декоративных шипов на кожаном поясе плаща, неспешно поднялся над землей и ракетой ушел ввысь сквозь листву деревьев.

Теперь уже Хэнк Силберхатт вылупил глаза от изумления. Он был уверен, что ходить по небу может только Итаква и его дочь Армандра. Но это был Анри-Лоран де Мариньи, человек с Земли-матушки, и он вознесся на крыльях ветра, будто какой-нибудь сокол!

— Ладно, Анри, — крикнул он парящему над деревьями человеку, — ты меня убедил. Спускайся!

Приземлившись, де Мариньи обнаружил внизу одного лишь Силберхатта. Трое его спутников держались подальше и подошли, только убедившись, что человек в плаще больше не собирается взмывать в небо, и смотрели на него не без трепета. Позади них стоял на задних лапах Морда, переминаясь с лапы на лапу от волнения. Медведь тоже видел полет де Мариньи.

— Ты меня убедил, — повторил Силберхатт, — убедил, что у тебя есть призрачный шанс.

Он дотронулся до обманчиво жесткой ткани плаща:

— Какой вес эта штука вытянет?

— Вес двух человек, — тотчас же ответил де Мариньи. — Скорость, конечно, упадет от такой нагрузки, но даже в этом случае…

Он замолчал, жестко взглянул на Силберхатта и продолжил:

— Что бы ты ни задумал, забудь об этом, Хэнк. Ты и так уже мне очень помог.

— Да ничего я еще не сделал, дружище. Но послушай: мне Часы нужны так же, как и тебе. И вот еще что — я кое-что знаю о Борее и куда больше знаю о Детях Ветров. Если с тобой буду я, то шанс у тебя будет не такой уж и призрачный. К тому же в пути мы сможем поговорить, а нам обоим есть что рассказать.

С минуту де Мариньи молчал, обдумывая предложение Силберхатта. Он заглянул в честные яркие глаза белого гиганта, высокого, как сам Титус Кроу, но более массивного. Без сомнения, Силберхатт был очень силен. Да и спутники его относились к нему с очевидным почтением, хотя и сами были здорово подкованы в боевых искусствах.

Наконец он сказал:

— Хорошо, Хэнк, я даже рад, что ты со мной. Но сперва надо сделать для тебя какое-нибудь сиденье или стропы. Дело в том, что ты слегка тяжеловат, и я не унесу тебя далеко, как ребенка, на руках.

Через час, съев копченого мяса с хлебом и запив его чаем с большим количеством пряностей, они были готовы к вылету. Пока они ели, эскимос по имени Умчак соорудил из кожи примитивное сиденье, которое крепилось к поясу плаща и во время полета должно было висеть чуть ниже, чем сам де Мариньи, летящий как на крыльях на распахнутом плаще.

Сперва они проверили подъемную силу плаща. Поднимался он медленно, а снижался настолько быстро, что нужно было бы придумать тормоз. Скорость горизонтального полета не снизилась, как этого опасался де Мариньи, однако маневренность упала почти до нуля. Под весом двух человек выполнять фигуры высшего пилотажа было слишком сложно, можно было делать лишь простейшие движения.

В конечном итоге де Мариньи остался доволен — он мог нормально управляться с плащом даже при такой нагрузке, и они приземлились, чтобы попрощаться с тремя своими спутниками, которые не дыша стояли внизу. Пока Силберхатт раздавал своим подчиненным последние указания, де Мариньи завернулся в теплый мех, который дал ему Кота’на. Затем де Мариньи поднялся над землей на пять футов, Силберхатт снова забрался на свое самодельное сиденье, и они взлетели.

Когда они поднимались, Кота’на крикнул:

— Лорд, а если мы вернемся на плато раньше вас, сказать Женщине Ветров, куда вы отправились?

— Да, расскажешь госпоже все, что знаешь, — прокричал вниз Силберхатт.

— Но ей может не понравиться, что я вернулся без вас.

— Тогда скажешь ей, что отвечаешь только за медведей, Кота’на, и что Лорд Силберхатт подчиняется только себе самому. А теперь ступай прочь, брат-медведь, и поживее.

С этими словами они поднялись над верхушками деревьев и, сделав пару оборотов в воздухе, полетели по следу волчьих воинов.

Сперва они летели над самыми верхушками деревьев, часто снижаясь, чтобы удостовериться, что следуют вдоль широкой тропы, указывающей, куда увезли Часы, однако скоро смогли подняться выше — ветви деревьев под ногами поредели, и след стал более заметным. Заметным стало и то, что они сворачивают к востоку, обратно к землям людей Итаквы, граничившим с огромными белыми равнинами, лежащими к югу от неприступного Плато.

Они промахивали милю за милей, и с высоты полета им открывались прекрасные и таинственные виды. На севере из-за серых облаков торчали белые вершины низких гор и верхние краешки лун Бореи. К югу до самого горизонта тянулись зеленые леса и вставала стена тумана, сливаясь в отдалении с серым небом. Пролетая над реками и озерами, Силберхатт и де Мариньи рассказывали друг другу о том, что с ними было с тех пор, как они последний раз виделись.

Де Мариньи поведал фантастическую историю о том, как он стал помощником Титуса Кроу и Тиании, девушки-богини из мира земных сновидений, Силберхатт, в свою очередь, рассказал, что произошло с ним с тех пор, как Итаква утащил его с заснеженных северных гор Земли на Борею. Эти истории помогли им лучше познакомиться — на Земле они были просто коллегами, да еще работали в разных местах и пересекались чисто случайно два или три раза. Это было тогда, когда неотвратимо надвигающаяся древняя опасность — БКК — свела вместе много хороших людей, но у них почти не хватало времени на знакомства и дружбу.

Пока они летели и болтали — вернее, перекрикивались сквозь шум ветра в ушах, ландшафт под ними изменился. Леса сошли на нет, лишь кое-где из жесткой травы и сорняков торчали одинокие сосны, затем и они остались позади и скрылись из виду.

Они продолжали полет, преимущественно в северном направлении, следя за тропой на земле, но вдруг де Мариньи заметил, что в голосе Силберхатта прорезалось волнение и сам он напрягся на своем сиденье, что находилось прямо под плащом и его «пилотом».

Когда здоровенный техасец перестал болтать и начал напряженно вглядываться в землю, что была в десяти-двенадцати футах под ними, де Мариньи спросил:

— Что-то не так, Хэнк?

— Ага, — ответил техасец, — похоже, что к ним в пути присоединился другой отряд. Волков стало больше, да и людей прибавилось — сейчас там человек девять. И это усложняет нам задачу. Допустим, что мы летим раза в четыре или пять быстрее, чем они движутся, или около того, да еще и по лесам они шли медленно, так что сейчас они не так уж далеко. Видишь впереди, где начинаются горы, полоску кустиков? Готов поспорить, что…

На долю секунды он молча застыл в своем ременном сиденье, потом заорал:

— Анри, давай вверх, летим отсюда!

4. Засада

Увы, де Мариньи слишком поздно увидел то, что заметил Силберхатт: из зарослей травы выскочили двое волчьих воинов. Между ними, разбросав маскировавшие его траву и ветки, резко, как пружина, встал огромный волк. Подобного чудища де Мариньи не видал даже в самых кошмарных снах!

Волк был самым настоящим — блестящие желтые глаза, вываленный язык, приземистое телосложение, — вот только ростом с пони и башка у него была размером с лошадиную голову!

Де Мариньи понял, что, оставаясь на прежнем курсе, они неминуемо пролетят прямо над головами врагов, и начал подъем, но перегруженный плащ набирал высоту слишком медленно и постоянно заваливаясь набок. Он услышал, как что-то неразборчиво крикнул Силберхатт — то ли приказывая, то ли предупреждая, — и тут же заметил прерывистый блеск томагавков, летевших, вращаясь, прямо в них. Также он увидел, как огромный худой зверь на земле напряг покрытые косматой шерстью мускулы, приготовившись к прыжку.

Острый как бритва томагавк просвистел мимо, едва не задев лодыжку де Мариньи. Второй прошел на несколько дюймов ниже, что-то с треском лопнуло, на мгновение провисло и оборвалось. Де Мариньи едва успел понять, что оба томагавка предназначались ему, а вовсе не Силберхатту, как плащ потерял равновесие и пошел, раскачиваясь, по широкой дуге. В тот же миг чудовищный косматый волчище оттолкнулся от земли на мощных, как пружины, ногах и прыгнул, целясь в Силберхатта, висящего на полуоборванном сиденье, а плащ со своими пассажирами рухнул на землю.

Дальнейшие события замелькали, как в калейдоскопе. Де Мариньи выпал случай наблюдать потрясающую быстроту и ярость Силберхатта. Сейчас он убедился в том, что первое впечатление оказалось верным: техасец действительно был неимоверно силен. А вот то, что у человека подобной комплекции может быть настолько молниеносная реакция, оказалось для него открытием.

Когда Силберхатт коснулся земли, на его плечах уже лежали громадные волчьи лапы, однако он успел всадить лезвие-клюв своего страшного топора в плечо зверя, и тот отскочил назад, визжа от боли. Один из двух индейцев бросился к ним, целясь копьем в де Мариньи, но огромный техасец поймал в кулак древко оружия, вывернул его из рук нападавшего, воткнул лезвие в голый живот, и индеец согнулся пополам в агонии. Удар такой силы, смявший внутренности бронзовокожего варвара, должен был искалечить или вообще убить его, но чтобы совсем удостовериться в этом, Силберхатт впечатал обтянутое кожей колено в лицо громко заоравшего противника, когда тот наклонился вперед. Лицевые кости, шея и позвоночник сломались практически одновременно, и только что бывший человеком кусок мяса бессильно опрокинулся на спину.

Де Мариньи очень хотел бы помочь техасцу, но ему нужно было вести свое собственное сражение. Пытаясь вновь восстановить контроль над плащом, он фактически мешал своему товарищу, так как кожаный ремень до сих пор привязывал Силберхатта к плащу. Под конец де Мариньи смог управиться с плащом и начал было с трудом взлетать, но был сразу же сбит ударом искалеченной лапы охромевшего волка. Тут же зверь подмял его под себя, с его челюстей капала слюна, и зловонная морда с ужасными клыками нависла над лицом де Мариньи.

Силберхатт разрезал мешающий ему ремень, его оружие мелькнуло в воздухе, словно расплывчатое пятно. Он запрыгнул на спину волку, вогнал пальцы свободной руки в ноздри зверя и размахнулся чудовищным топором. Острие оружия пробило волчий череп, вошло в мозг, и огромный зверь упал на де Мариньи в последней смертельной судороге.

— Анри, взлетай, — проревел Силберхатт, спрыгивая с безжизненного тела. — Это наш единственный шанс. Ты можешь попробовать помочь мне позже, но только не рискуй жизнью. А за меня не бойся — они меня не убьют. Они хотят отдать меня Итакве живым — у Итаквы на меня чертовски огромный зуб! А сейчас давай, мужик, взлетай!

Высвободившись из-под мертвого волка, де Мариньи увидел, как техасец машет окровавленным топором, от которого отшатнулся второй индеец, увидел, как Силберхатт поворачивается в сторону низких кустов у подножия гор. Оттуда рысью бежали два волка с наездниками на спине, третий держался позади, до них было не более двух дюжин шагов.

Де Мариньи понял, что Силберхатт прав. Если волчьи воины до сих пор не попытались убить Вождя всего плато, значит, Шагающий с Ветрами хочет проделать это лично и насладиться гибелью врага. Предав Силберхатта смерти сейчас, Дети Ветров лишь вызвали бы гнев своего хозяина. А вот де Мариньи дикари пытались убить всерьез, а в его планы смерть совсем не входила!

Не теряя времени, он дотронулся до управляющих плащом шипов и взлетел в небо. Посмотрев вниз, он увидел, что волки сбили Силберхатта с ног, а свирепые наездники навалились на него, не давая подняться, так что получилась куча-мала…

В этом странном мире ночь, похоже, не наступала никогда и было лишь немного светлее, чем ранним туманным утром, так что де Мариньи мог только гадать, сколько прошло времени. По его прикидкам, он летел за волчьими воинами около восемнадцати часов. Он держался позади них, достаточно высоко, в недосягаемости для копий и томагавков. В отличие от индейцев Материнского мира, у этих не было луков. Силберхатт рассказывал ему, что стоит Итакве подойти близко, как луки ломаются — присутствие Итаквы создает резкий температурный скачок, от которого дерево становится хрупким, как мел. К тому же в мире, где Армандра и ее ужасный отец — ну и ледяные жрецы, конечно, — чудесным образом подчинили себе ветер, легкие и тонкие метательные снаряды типа стрел можно в момент обратить против тех, кто осмелился их выпустить!

Преследуемый им отряд состоял из семерых индейцев и четырех волков, двое из них тащили волокушу, сделанную из крепких жердей и нескольких слоев шкур. К волокуше были надежно привязаны Часы. Силберхатта волчьи воины закинули лицом вниз на косматую спину еще одного волка и тоже привязали. Они ударили огромного техасца обухом томагавка по голове, чуть не проломив ему череп, поэтому Силберхатт был почти все это время без сознания, и де Мариньи начал даже бояться, а жив ли он. Когда же техасец наконец пошевелился, радость его летающего напарника не поддавалась описанию, особенно когда пленник волчьих воинов повернул голову, чтобы посмотреть вверх, и, увидев плащ, летящий высоко в небе, как огромный воздушный змей, удовлетворенно кивнул.

Де Мариньи дивился выносливости волчьих воинов — как они могут столько времени двигаться без отдыха? Четверо ехали на волках, остальные торопились рядом, вцепившись в свалявшуюся шерсть на боках животных. Время от времени они менялись местами и, хотя явно радовались таким случайным передышкам, де Мариньи казалось, что они не ведают усталости вообще. А вот он, в отличие от выносливых индейцев, начал уставать, к тому же еще замерз и проголодался. Мысленно он не уставал благодарить Кота’ну за подаренную им меховую одежду.

Два раза де Мариньи пропускал Детей Ветров подальше вперед, а сам приземлялся и делал короткую разминку, поначалу не чувствуя онемевших от холода рук и ног и пытаясь вытряхнуть усталость из головы. К слову, голова у него все еще раскалывалась от боли. Оба раза он потом без особого труда становился на след волчьих воинов, но все равно так устал, что уже начал отчаиваться — должны же эти индейцы хоть когда-то отдыхать? А тогда и он сможет выкроить себе кусочек сна.

Но похитители встали лагерем, только пройдя еще несколько миль. Силберхатта сдернули с волчьей спины и покормили — от одного вида пищи рот де Мариньи наполнился слюной, — потом Вождю снова связали руки и оставили трех человек его охранять. Остальные четверо индейцев вместе с волками тут же повалились прямо на землю и заснули.

Де Мариньи поражался стойкости этих людей к холоду (а даже здесь, в умеренном поясе, было достаточно холодно), пока не вспомнил, что рассказывал ему Силберхатт об эффекте, производимом близким присутствием Итаквы — выносливость индейцев являлась результатом постоянных перепадов температуры. Вот отчего руки Силберхатта все время казались ледяными, а он сам при этом вовсе не мерз даже в жестокие морозы! Что же касается де Мариньи, то он задубел в какие-то несколько минут, и единственное, что его грело, так это мысль о том, что Силберхатту приходится гораздо хуже.

Убедившись, что волчьи воины будут спать как минимум несколько часов, де Мариньи свернул в сторону в поисках места, где можно спрятаться и отоспаться. Через несколько миль он обнаружил пещерку, вход в которую был надежно скрыт кустами, и там устроился спать, завернувшись в подаренный Кота’ной мех.

Проснувшись, де Мариньи решил, что спал слишком долго, — он замерз еще сильнее, чем раньше, руки и ноги вконец закоченели. Хлопая себя по бокам и груди руками, чтобы согреться, он вышел из пещеры и, завернувшись в меха, поднялся в воздух.

Небо на севере было как будто затянуто сплошными грозовыми тучами. Когда де Мариньи только появился на Борее, он пролетел высоко над плато, и с высоты ему тогда показалось, что это серый каменный выступ, мрачно нависший над бескрайней снежной равниной, словно знак беды. Он знал, что пройдет не так уж много времени, и ему придется туда лететь, а выжить в тамошнем холоде будет трудно. Кроме того, Силберхатт говорил ему, что именно там живут Дети Ветров, именно там они поклоняются Итакве в его тотемном святилище. Если похитившие техасца дикари утащат его туда, то никакой надежды спасти его уже не будет.

Де Мариньи вернулся к месту ночевки дикарей, где никого уже не было, и не останавливаясь полетел дальше на север, ориентируясь по следу волокуши и внимательно смотря вперед. Он летел на предельной скорости, и минут через двадцать равнины под ним сменились холмами. Прямо по курсу де Мариньи увидел неровные гребни гор и отметил, что теперь волчьим воинам придется сбавить ход.

Меж тем горы становились все выше и круче, на испещренных промоинами и ущельями сланцевых склонах тут и там из растрескавшейся глины торчали огромные валуны. Края ущелий были выщерблены, их дно, усыпанное битым камнем, скрывалось в глубокой тени. Горы выглядели необитаемо и угрожающе.

И тут он увидел волчьих воинов. Они были прямо перед ним, чуть выше по склону, и пытались затащить Часы Времени на последний гребень. Этот процесс настолько занимал их внимание, что никто не заметил де Мариньи. Он приземлился и, спрятавшись за камнем, продолжил наблюдение.

В нормальных условиях у Детей Ветров не возникло бы особых трудностей с восхождением, тем более что это был последний этап и дальше бы им пришлось только спускаться, что гораздо легче, но в этот раз они не учли веса Часов де Мариньи, а они были адски тяжелыми! Как-то раз, когда Титус Кроу изучал странные иероглифы на их циферблате с четырьмя стрелками, четверо сильных мужчин помогали ему сдвинуть Часы с места.

Трое волков на вершине гребня присели от тяжести — они были запряжены в волокушу и пытались втащить ее наверх. Часы, привязанные к волокуше нарезанными из шкур ремнями, вовсе не желали двигаться вверх по камням. Чуть ниже по склону пятеро индейцев толкали упрямые Часы сзади, отчаянно крича и ругаясь в попытках сохранить равновесие на крутом склоне. Наверху шестой погонял волков, изо всех сил колотя их кулаками в мохнатые бока. Седьмой и последний индеец, командир отряда, восседал на спине четвертого волка, а перед ним сидел Хэнк Силберхатт. Командир был на одном уровне с волокушей, но под ногами его волка была более плоская поверхность, чем у всех остальных. Как и положено всем командирам, он раздавал указания и просто орал на подчиненных. Силберхатт, явно уставший от всего этого, сидел прямо и спокойно, его руки были связаны за спиной.

Де Мариньи понял, что у него есть шанс, можно сказать, ниспосланный небесами — спикировать за спину вожака, выбить его из седла, подхватить Силберхатта и с ним перелететь через гору подальше от врагов. И все прошло бы именно так, если бы Силберхатт знал, что де Мариньи рядом и что у него есть план. Однако де Мариньи не учел, что у Вождя могли быть свои мысли на этот счет.

А Силберхатт думал о том, что похитителей надо любой ценой задержать до появления де Мариньи. В самом крайнем случае он мог мысленно вызвать Армандру, жрицу Плато, свою женщину, но это только когда уже не останется ничего другого: Армандра была отнюдь не бессмертной, и копья и томагавки могли убить ее, как и любого обычного человека. К тому же помимо имеющихся опасностей был еще и Итаква, который в любой момент мог вернуться на Борею. Поэтому техасец запер свой разум на замок, постаравшись стать телепатически невидимым, и думал об одном — только бы Кота’на и его отряд не успели вернуться на плато раньше, чем ему удастся спастись. В противном случае, если бы Армандра решила, что он в опасности, ничто на Борее не смогло бы ее удержать.

Де Мариньи уже приготовился к взлету, когда здоровенный техасец, полуобернувшись, резко впечатал локоть в живот командира, отчего тот упал на землю. Тут же Силберхатт вскочил на ноги прямо на волчьей спине. Он чуть не свалился, однако сохранил равновесие и тут же прыгнул на пятерых индейцев, толкавших волокушу.

Секундой позже на вершине творилась полная неразбериха: пятеро индейцев попадали кто куда, двое волков на вершине неожиданно приняли на себя полный вес Часов и теперь отчаянно скребли лапами по камням, пытаясь удержаться, командир лежал где упал, не переставая орать, а сам Силберхатт все-таки упал и катился вниз по склону, прочь от устроенного им хаоса. Он не мог ни встать, ни замедлить падение, так как его руки все еще были связаны.

В довершение всего ремни, удерживавшие Часы, с громким треском лопнули, шкуры порвались, и Часы внезапно обрели свободу. Перевернувшись, они на миг встали вверх ногами, затем пустились в обратный путь, кувыркаясь и ударяясь о камни. Испугавшись, что Часы стронут камень, за которым он прячется, и камень придавит его, де Мариньи взмыл в воздух, и разъяренные волчьи воины его тут же заметили.

Увидев его, они завопили от ярости. У де Мариньи сложилось впечатление, что они видят в нем причину, по крайней мере, половины своих бед.

Де Мариньи поднялся выше и посмотрел вниз. Часы наконец-то остановились, врезавшись днищем в огромный валун, и теперь лежали циферблатом вверх, и трое индейцев уже бегом спускались к ним. Двое других направлялись к широкому ущелью. Но где же Силберхатт?

Сердце де Мариньи чуть не выскочило из груди, когда он увидел своего друга. Техасец растянулся во весь рост на крутом склоне. Он неподвижно лежал лицом вниз, его голова и плечи нависли над краем трещины на вид глубиной более ста футов. Носками сапог техасец пытался зарыться в ненадежную глину, которая грозила в любой момент прийти в движение и отправить его вниз головой в пропасть. Любое движение только ускорило бы его смерть.

Де Мариньи еще раз с сожалением взглянул на Часы Времени и на спускавшихся к ним индейцев и снова перевел взгляд на Силберхатта. И очень вовремя — тот начал сползать вниз…

Внезапно Силберхатт почувствовал, что горный склон под ним пошевелился. Он задержал дыхание, глядя в бездну и стараясь не делать ни малейшего движения, и молча воззвал к тем счастливым звездам, что направляли и защищали его. Оползень на время прекратился, но техасец высунулся еще на дюйм над пропастью.

Он слышал, как сзади осторожно подходят к нему волчьи воины, но боялся повернуть голову. Если они снова возьмут его в плен, то, вероятнее всего, он расстанется с жизнью в когтях Итаквы, а это будет гораздо хуже, чем свалиться в пропасть… Однако в сердце Хэнка Силберхатта ярко горел огонь жизни, и не так-то просто было его потушить.

Он уже чувствовал, как чьи-то пальцы ощупывают его ноги, услышал хриплое дыхание язычников, сгрудившихся позади него и осторожно ступающих по глине, как вдруг — чудо, которого не может быть, — совсем рядом послышался голос:

— Хэнк, держись! Еще секунду!

Де Мариньи? Де Мариньи!

Надежда снова воссияла в душе Силберхатта, но в тот же миг глина снова заскользила вниз, и на этот раз без остановок. Проклиная связанные руки, техасец начал сползать вперед, он слышал бешеные вопли краснокожих, оказавшихся в том же положении, и в конце концов вместе с кусками глины оказался в воздухе.

В последнюю секунду Вождь закрыл глаза — кому же понравится видеть стремительно приближающуюся смерть, — но тут же открыл их, погрузившись лицом в мех и воткнувшись подбородком в чью-то грудь.

Худые мускулистые ноги зажали его талию как в тисках, и тот же голос радостно заорал почти в самое ухо:

— Хэнк, я тебя поймал!

Де Мариньи действительно его поймал, и техасец чудом избежал гибели! Плащ натянулся и заскользил по воздуху подальше от отвесной скалы. И как раз вовремя.

Извивающиеся и вопящие краснокожие промелькнули мимо, как сплошная мешанина рук и ног, а плащ медленно, но верно понес людей с Земли все выше и выше в темное небо, где холодный до горечи воздух, казалось, уже пах озоном в предвестии грозы. Когда они перевалили вершину, мимо них, вращаясь, пролетел томагавк, не причинив никому вреда.

Под ними лежала долина, за которой громоздились низкие горы. Ноги де Мариньи уже начали уставать под весом Силберхатта, поэтому он устремился в долину, чтобы быстро сделать для своего пассажира какое-нибудь сиденье или ремни и снова пуститься в полет.

Де Мариньи откуда-то знал, что сейчас жизненно важно поскорее найти укрытие и все попытки вернуть Часы придется отложить; ему казалось, что в низком небе Бореи разлита ужасная опасность и скрыться от нее они смогут только на плато. Он обхватил одной рукой шею Силберхатта, а другой манипулировал с шипами, пытаясь заставить одеяние Старших Богов приземлиться в долине как можно быстрее.

5. Пришествие Итаквы

Армандра, жрица Плато, стояла высоко над белой равниной и обеспокоенно смотрела вниз на плато. Вдалеке она видела кажущийся отсюда крошечным пирамидальный трон Итаквы и стоящие вокруг него тотемы. Ее зеленые глаза смотрели на самое зловещее и унылое место на плато, где совсем недавно отгремела Война Ветров, но мыслями она пребывала вдали отсюда.

В таком настроении она не нуждалась в компании и поэтому отослала свою прислужницу Унтаву прочь. Никто не мог ее успокоить, ни Трейси, сестра Вождя, уверенная, что с братом не случится ничего плохого, ни ее мужчина Джеймс Грейвинг Франклин, современный индеец, явившийся из Материнского мира с отрядом Хэнка Силберхатта. Женщину Ветров переполняли дурные предчувствия, и золотой медальон на шее с каждым мигом все больше холодил ее молочно-белую кожу, что было странным для Армандры — даже самый страшный холод никогда не причинял ей ни малейшего беспокойства.

Тревожилась она из-за того, что Итаква, ее отец, не принадлежавший к миру людей, мог в ближайшем времени вернуться в свои ледяные владения, а Хэнк Силберхатт находился за пределами плато. Ну и еще оттого, что, даже зная, что Итаква вот-вот появится, Вождь скрыл от нее свой разум! В груди Армандры разгорелся гнев, в глазах появился легкий красный проблеск, и легкие ветерки, прилетевшие на такую высоту, чтобы поиграть с бахромой ее меховой куртки, сразу затихли и затаились.

Но что толку злиться на Вождя, человека из Материнского мира, который повелевает не только всем плато, но и ее сердцем? И что толку любить его, если в отсутствие Итаквы все его помыслы лишь о том, чтобы отправиться исследовать леса и земли за горами? Хороший отец для ребенка, его властная натура уже проявляется в сыне.

Она немного успокоилась. В конце концов, у мальчика будет сила Хэнка и кое-какие способности матери. Не так уж много — Армандра втайне надеялась на большее, — ведь эти способности в конце концов станут причиной конфликта между мальчиком и его чудовищем-дедом, жутким Древним, который сейчас на крыльях ветра возвращается в Борею из немыслимых странствий.

Она стояла на скале, выступавшей балконом из склона плато, позади нее был высеченный в скале гладкий коридор, опоясывающий по периметру все плато. В одну сторону он вел во внутренние помещения плато — похожий на пчелиные соты многоэтажный лабиринт тоннелей, пещер и жилых помещений, в другой стороне располагались роскошные палаты, в которых жили они с Вождем. От пропасти, при одном взгляде в которую у обычного человека закружилась бы голова, Армандру отделяли только толстые, широко расставленные железные прутья, между которыми мог свободно гулять ветер, — ветер любил Армандру и подчинялся ей.

Армандра вскинула палец, жестом приказав ветру прекратить стенания, и наклонила голову, прислушиваясь.

Ничего.

Она снова успокоила разыгравшийся ветер и, стиснув в кулаке медальон, попыталась нащупать в наделенном особыми свойствами сплаве зловещую вибрацию, которая всегда предвещала приближение Итаквы. Опять ничего. Но в глубине души Армандра знала, что он должен вернуться очень скоро и что Силберхатт должен оказаться в ее объятиях раньше, чем это случится.

Но где же Вождь? Он не открывал свой разум с тех пор, как нашел пришельца из Материнского мира, привязанного возле пруда с пиявками в лесу. Армандра подумала об этом «заезжем» и о странном устройстве, на котором он прилетел в Борею, и нахмурилась, когда Вождь последний раз телепатически разговаривал с ней, она уловила скрытый в его мыслях интерес к этому предмету — Часам Времени.

Армандра не была дурочкой, она прекрасно понимала, что раз один человек прилетел в Борею на этих странных Часах, то другой может с их помощью легко покинуть Мир Ветров, если захочет. «Врата между всеми мирами пространства и времени, — так ее мужчина охарактеризовал ей аппарат де Мариньи, — корабль Старших Богов».

Она снова нахмурилась.

Ей было интересно, кем был этот Анри-Лоран де Мариньи, которого Вождь знал еще по Материнскому миру. Неужели на Земле у всех людей такие странные длинные имена? Подозрения и паника захлестнули душу Армандры словно прилив. Вдруг этот де Мариньи пришел в Борею, чтобы увезти Хэнка на своей летающей машине? А вдруг они уже улетели куда-то в эфирные течения между мирами?

Она вздрогнула. Нет, она не верила в это, так не могло быть. Но все-таки, где он есть? Она снова попыталась дотянуться мыслями через белую холодную равнину до Силберхатта. Мыслями, которых она никогда бы не высказала вслух.

— Вождь, ты отец моего ребенка. Неужели ты не знаешь, как я страдаю? Или ты настолько бессердечен, что вся моя забота о тебе, все мои переживания для тебя пустой звук? Объяснись, муж, иначе, клянусь, я велю ветру сдуть тебя с Бореи навечно!

— А? Чего? — немедленно ответили ей, и будто радостный смех раздался в ее мозгу. — Ты будешь приветствовать меня молниями, Армандра?

— Дурачок, я буду приветствовать тебя самой собой! О, Хэнк, где же ты был? Что ты делал так долго и почему твой разум был закрыт? И, кстати, где ты сейчас и когда тебя ждать обратно?

Армандра обрушила на Силберхатта целую кучу мысленных вопросов, стремясь узнать все и сразу, и тут же, не дав ему даже сосредоточиться, добавила еще несколько:

— А где Часы Времени заезжего? Все еще у волчьих воинов? Надеюсь, что да, ибо только один человек на Борее может шагать с ветрами, и этот человек — я, и мне не нужны здесь другие летуны.

— Да ну? — Мысли Вождя наконец-то пробились сквозь встречный огонь вопросов. — Жена, ты уверена? А что ты скажешь про людей твоего отца, что летают на воздушных змеях? А про самого Итакву?

— Воздушные змеи не полетят без дыхания моего отца, — отвечала она, — что же до него самого, так я имела в виду людей. Или ты хочешь сказать, что Итаква — человек?

— Нет, — согласился Силберхатт, — и никогда так не скажу. Итаква ни в коей мере не человек. Но, Армандра, ты ошибаешься. Ты же видишь, что Анри тоже шагает с ветрами, и его летающий плащ — вовсе не дурацкий воздушный змей!

И он открыл свой разум, чтобы жрица Плато смогла увидеть его глазами, как он летит высоко над белой равниной, сидя в переплетении кожаных ремней, наспех привязанных к поясу де Мариньи, который летел в своем плаще над ним.

— Видишь, Армандра? Не только ты можешь летать. Де Мариньи тоже летает, ну и я вместе с ним. — И в мозгу Армандры раздался беззлобный, исполненный любви смех Силберхатта.

Какое-то время она была ошарашена тем, что увидела глазами мужа. Это были не Часы Времени, а совсем другой предмет — летающий плащ. Сперва летучий гроб, теперь летучий плащ! Сколько еще сюрпризов в загашнике у пришельца из Материнского мира, у этого де Мариньи? Армандра стояла на высокой стене плато, ежеминутно смотря на горизонт, где, как она уже знала, в небе скоро должен появиться странный предмет — это гость в летающем плаще везет ее мужа к ней.

— А сейчас, — продолжал Вождь, — я попробую ответить на другие твои вопросы. — Мы с Анри отправились выслеживать волчьих воинов и выручать Часы. Мы полетели на плаще, но все пошло не так, и они меня схватили. Анри меня спас. А почему я закрыл свой разум — да потому, что не хочу попусту тревожить тебя, если мне грозит хоть какая-то опасность. Ведь ты бы полетела меня спасать, а сейчас, когда возвращение Итаквы неизбежно…

— Итаква! — резко перебила она его, и ее полные тревоги мысли понеслись к Силберхатту. — О нет, НЕТ!

Стоя на высоком каменном балконе, она стиснула в руке висящий у нее в ямке между ключицами медальон, который начал вибрировать, приветствуя появление Шагающего с Ветрами.

— Армандра, что там? — обеспокоенно спросил Вождь, уже почти догадываясь, каким будет ответ, хоть она еще и не осмелилась послать ему мысленный образ. — Это он?

— Да, Хэнк! — закричала она, ее мысли утопали в волнах страха, страха за ее мужчину, который сейчас, в такой опасный момент, летел где-то там над белой равниной, над территорией Итаквы. — Он возвращается! Поспеши, Хэнк! Мой отец возвращается на Борею на крыльях ветра. Он возвращается!

Она уже видела летунов — двойную точку в небесах над святилищем Итаквы, которая с каждой секундой увеличивалась. Силберхатт снова закрыл от нее свой разум, может быть для того, чтобы попросить человека в плаще лететь быстрее, но, вероятнее всего, чтобы скрыться от разума Армандры, если ее ужасный отец появится на сцене слишком быстро. И эти мысли Вождя, возможно, будут последним, что она от него воспримет… Жрице Плато оставалось лишь смотреть в туманную даль и искать там огромный темный силуэт.

Она заметила какое-то движение на равнине к юго-западу от плато — это был снежный корабль, ранее посланный патрулировать западный край снежной пустыни и высматривать, не возвращается ли отряд Силберхатта. Армандра поняла, что на борту снежного корабля находится Кота’на и все его люди — команда корабля не вернулась бы с пустыми руками.

Она поежилась. Получается, что у Итаквы было теперь две мишени: снежный корабль и летучий плащ. Не тратя больше времени на напрасное беспокойство и не обращая внимания на ставшую настойчивой пульсацию и гудение медальона на шее, Армандра закрыла глаза и вытянула обнаженные руки перед собой, целясь указательными пальцами в белую равнину.

Медленно и зловеще ее длинные рыжие волосы поднялись над головой, невесомо и лениво дрейфуя вокруг нее. Ее лицо залили монотонно мерцающие оттенки красного пламени, пробивающегося сквозь закрытые веки, сквозь плоть, словно на рентгеновском снимке проступили кости черепа, а на месте больших красивых глаз запылали две алые звезды. Она медленно поднялась в воздух над каменным полом — длинноногая, с прямой спиной, величественная, как шедевр какой-нибудь мрачной фантастической скульптуры, ее голова и волосы пылали внутренним светом.

Вышедший секундой позже из коридора эскимос-стражник, несший вахту на вершине плато, замер, пораженный жутким зрелищем повелевающей ветром госпожи. Решив, что Армандра уже в курсе последних событий, и не осмелившись ее беспокоить, он попятился и повернул обратно.

У него пробежали мурашки по коже — он почувствовал скопление невидимых сил времени и пространства вокруг Армандры, сил, которые она сдерживала и контролировала и которые готовы были по малейшему ее зову сорваться с места…

— Анри, у нас большие проблемы! — крикнул Силберхатт, задрав голову вверх.

Де Мариньи успел услышать его слова, прежде чем их заглушило воем ветра, который, казалось, дул теперь со всех сторон. Изо всех сил стараясь удержать плащ на курсе, де Мариньи посмотрел вниз и увидел, что техасец вертится в своей сбруе, разглядывая небо, и трясет головой, чтобы волосы не мешали видеть.

— Итаква? — крикнул ему де Мариньи.

— Ага, сейчас появится. Глянь на восток, что с небом творится!

Де Мариньи глянул, и увиденное поразило его до глубины души — небо двигалось, будто кто-то его размешивал, как чай в чашке.

Облака — белые, серые и бело-серые, тяжелые нимбостратусы и легкие, как дымка, «чего-то-там-кумулюсы» — стягивались к одной точке. Де Мариньи показалось, что он смотрит на гигантский небесный водоворот или в полный облаков кипящий котел. Усилившийся ветер завыл еще громче и потянул плащ вместе с пассажирами в сторону этого зловещего атмосферного явления.

За какую-то секунду небо стало еще темнее и страшнее, над Бореей сгустился тревожный полумрак. Над головами летунов, сталкиваясь, неслись черно-синие тучи в ярком кружеве молний, а на востоке, в центре всего этого хаоса, будто что-то взорвалось высоко в небе. Облака летели теперь прочь из этой точки, как воды океана отступают прочь от показавшегося на поверхности вулканического конуса, и в самом центре небесного ужаса образовалась прогалина чистого синего неба.

Чистый кусок стремительно увеличивался, тучи стремительно летели прочь, корчась, как от боли, и подгоняя друг друга яркими молниями, несмолкающий гром, казалось, выражал их страх перед тем, что вот-вот должно произойти. Наконец де Мариньи и его пассажир увидели, что именно послужило причиной такой паники в небесах…

Он пришел, вернулся из космических пустот, словно спустившись по незримой лестнице, ступил на белую равнину гигантской перепончатой лапой. Из ярко-красных глаз на ужасной темной голове глядело само пламя ада.

Итаква, Шагающий с Ветрами, вернулся на Борею!

6. Ветер-отступник

— Анри, можешь вытащить нас отсюда? — Силберхатт приподнялся, стараясь сквозь вой ветра докричаться до человека в плаще.

— Могу прижаться к земле, — крикнул ему де Мариньи, — и найти какое-нибудь укрытие. А вот дальше нам не попасть. Будем надеяться, что он нас не заметит.

— Вряд ли. Этот урод все замечает. Хотя, стоп! Гляди — снежный корабль, вон там. Это, должно быть, Кота’на и все наши. — Вождь подождал, пока шум ветра не притих, и продолжил: — И теперь у Итаквы появилась небольшая проблема. Он сейчас будет думать, на кого ему первым напасть! — Случайно техасец озвучил мысли Армандры.

Святилище Древнего осталось позади, и плащ снизился вплотную к снежной равнине, откуда поднялась обжигающе-колючая поземка, словно приветствуя их. Холод стал невыносимым, и де Мариньи подумал, что, скорее всего, уже обморозился — он едва ощущал свои пальцы, застывшие на шипах управления, а его борода, брови и волосы покрылись инеем.

До плато оставалось всего три-четыре мили, но казалось, что нависшие скалы отстоят на тысячу световых лет. Де Мариньи настолько устал, что его глаза закрывались сами собой, к тому же ветер нес острые крупинки льда прямо ему в лицо. Иногда он мог разглядеть сквозь пургу клиновидный силуэт снежного корабля, что скользил по льду на трех мощных лыжах в полумиле слева от него, но де Мариньи было сейчас не до снежных кораблей — леденящая пурга била и швыряла плащ, и он полностью сосредоточился на управлении.

На них упала гигантская тень, де Мариньи на секунду взглянул вверх и весь сжался, ибо смотрел в огромное лицо живой жути, известной как Шагающий с Ветрами. Что там было сказано в древних легендах земных эскимосов? Заглянувший в глаза Итаквы будет навеки проклят? Ну, значит, де Мариньи проклят, и он даже знает, когда и как это проклятие сбудется.

Древний, ужасный человекоподобный монстр завис в полностью очистившемся от облаков небе на высоте полумили. Он стоял пугающе неподвижно, словно на воздушном пьедестале, всматриваясь вниз щелками ярко-красных горящих глаз.

«Господи! — подумал де Мариньи. — Он нас видит!»

Но они летели низко, поземка скрывала их, и Шагающий с Ветрами их не замечал. Пока что не замечал. Зато он заметил снежный корабль и понял, что это люди с Плато. Его пылающие, подобные бездонным ямам глаза широко раскрылись, черная клякса чудовищной головы откинулась назад в припадке безумного хохота, тело содрогнулось в злорадном веселье, но в следующий миг Итаква снова казался спокойным и бесстрастным.

Огромная размытая фигура медленно протянула когтистую лапу к небу, в котором тут же начали сгущаться облака. Рука Шагающего с Ветрами вошла внутрь облака и вынырнула с огромным куском льда. Итаква спустился ниже, будто сошел по незримой лестнице из морозного воздуха, еще ярче заполыхало адское пламя в его глазах, руку он медленно, будто с ленцой, отвел назад, приготовившись метнуть ледышку.

— Анри, лети вверх! — заорал Силберхатт. — Чтобы он нас заметил!

Но де Мариньи уже предугадал план товарища и быстро набирал высоту. Плащ с пассажирами взвился над снежными вихрями, и Итаква, неподвижно застывший в воздухе, словно гигантская статуя из темного льда, наполненная, однако, жуткой, нечеловеческой жизнью, наконец-то заметил их. Опасный, безрассудный маневр сработал — по крайней мере на данный момент.

До плато оставалось не больше мили. Снежный корабль и летающий плащ со всей доступной им скоростью пробивались вперед сквозь пургу и ревущий ветер, преследуемые взглядом Шагающего с Ветрами, а сам он застыл, будто в оцепенении, и красные диски его глаз смотрели то на плащ, то на корабль.

Он опустился еще ниже к белой равнине, в огромных красных глазах замелькали золотые искры. Снежный корабль он проводил взглядом и забыл о нем — плащ, вот что ему было нужно!

Итаква едва мог поверить своей удаче. Если только он не ошибся, летающий предмет перед его горящими глазами нес двух его злейших врагов, врагов всех Великих Древних. Двое людей с Земли: одного из них он притащил сюда сам, что стало его страшной ошибкой, и второй — очень интересно, кто он такой. А может быть, где двое, там и третий — самый ненавистный? Может быть, он тоже на Борее? Иначе как же еще этот смертный червяк с летающим плащом мог попасть на Борею, кроме как с помощью Часов Титуса Кроу, заклятого врага БКК?

Что ж, если Титус Кроу рядом, возникает опасность, причем страшная даже для Итаквы из Вечных Снегов — оружие, которое Древний Бог Ктханид встроил в Часы Времени, его лучи жалили плоть БКК, словно шпага. И сейчас Кроу, должно быть, спешит на помощь этим двум летунам… От мыслей о Кроу глаза Итаквы снова сделались красными щелками, он сжал глыбу льда в огромном кулаке, и она взорвалась, как бомба, только осколки полетели в разные стороны.

Кулак Итаквы разжался, и рука потянулась вниз, ужасные когти нависли над двумя летунами словно орел, готовый упасть на добычу. Силберхатт и де Мариньи, у которых не было ни малейшего шанса куда-то скрыться, смотрели, как рука демона опускается все ниже и ниже, готовая выхватить их из холодного воздуха, раздавить и превратить в кровавое месиво. Уже зная, что это конец, техасец открыл разум и послал в направлении Итаквы телепатический пучок концентрированной ненависти:

— Ну давай, гадина, сверни нам шею! Я б тебе сам свернул бы, кабы мог!

Огромная черная тень заслонила небо — ладонь Итаквы падала на них сверху, сгибая пальцы. Еще чуть-чуть и…

Но тут из ниоткуда налетел снежный вихрь, подхватил плащ и яростно швырнул его в сторону нависшей стены плато. Когти Шагающего с Ветрами схватили воздух, взбешенный Древний воздел руки к небу и разразился беззвучными проклятиями в адрес элементалей — своих помощников, один из которых по ошибке только что утащил добычу у него прямо из-под носа. Он снова яростно протянул руку, чтобы схватить людей, но ветер опять унес их еще дальше к плато — ветер-отступник!

Первый раз мог быть идиотской ошибкой — первый раз, но не второй. Дважды так не ошибаются, тем более после его угроз. Нет, это вмешался кто-то посторонний… Армандра!

Армандра, Женщина Ветров, своенравная дочь Итаквы, не пожелавшая сопутствовать отцу в его вынужденных межзвездных странствиях, Армандра, жрица Плато, скользнула меж прутьев решетки своего высокого балкона и отдала ветрам приказ, совершенно не совпадавший с волей ее чудовища-отца. И сейчас она мысленно обращалась к Итакве, используя телепатию, которой на Борее владели только она и Хэнк Силберхатт. Как всегда, она бросила ему дерзкий вызов. Вытянув руки над снежной равниной, она замерла в воздухе у скальной стены плато, словно прекрасная белая статуя:

— Видишь, отвратительный папаша, даже малые ветерки против тебя! Ты хочешь, чтобы я была с тобой на путях великого ветра, что ревет между мирами? Нет, я останусь здесь, на Борее, и буду командовать ветрами и молниями, пока тебя нет, тем более элементали воздуха, пространства и грозы тебя всего-навсего боятся, а меня они любят, и я их тоже люблю. Но я ненавижу их хозяина, так же как его ненавидят они! И это так же верно, как то, что я его дочь!

Снежный корабль и двое летевших на плаще были тут же забыты — Итаква уставился на Армандру. Она же смотрела прямо ему в лицо, ее глаза сияли словно звезды, такие же красные, как у него. Она была в пределах досягаемости, к тому же отдалилась на добрую сотню футов от плато. Быстрый рывок жадной раздувшейся руки — и он ее схватит!

Плоть от его плоти, кровь от его крови! Если бы он только смог схватить ее и унести прочь с Бореи — он показал бы ей чудеса дальних миров, огромные ледяные планеты у пределов систем еле тлеющих умирающих звезд. И она бы познала его славу и мощь и, может быть, захотела бы разделить их с ним. Ах да, у нее же есть еще ребенок, мальчик. Внук Итаквы, который в свое время тоже будет шагать на крыльях ветра и приближать освобождение Великого Ктулху.

Пока все эти мысли проносились в голове Великого Древнего, снежный корабль и летающий плащ скользнули в одни из крепостных ворот плато. С корабля бросили ледовые якоря, его ход стал замедляться, и огромная махина замерла на месте. Люди и медведи в спешке выгрузились, помощники стремительно тащили их в знакомые лабиринты тоннелей и пещер плато. Прилетевшие на плаще также сошли на землю и укрылись в главном тоннеле. Оттуда, из тоннеля, Силберхатт и выглянул, чтобы посмотреть на небесную битву.

Он выглянул — и закричал от ужаса, когда Итаква резко выбросил руку вперед и его пальцы начали сжиматься вокруг Армандры, потом снова закричал, но уже от радости, когда рука Шагающего с Ветрами зачерпнула пустоту. Древний закрыл глаза руками и вздрогнул, как от боли. Словно ошпаренный кипятком пес, Живущий в Снегах отшатнулся от плато, и Силберхатт телепатически почувствовал страх и отвращение, растекающиеся от него, как кислота.

Все это быстро промелькнуло в мозгу Вождя, но он успел разглядеть и кое-что еще. Перед его мысленным взором ярко блеснул символ, столь же болезненный для него, как и для Итаквы и всех БКК — пятиконечная звезда, пылающая обжигающим пламенем!

— Трейси! — радостно крикнул техасец, глядя, как Армандра спускается с небес обратно на высокий балкон. — Трейси, ты чудо!

Он понял, что сейчас его сестра высунулась из какого-то окна плато, выходящего на белую равнину, и держит в руках один из звездных камней древнего Мнара, чтобы отвадить Итакву, и сейчас Итаква не сможет никому причинить вреда.

— Анри, это сделала Трейси, — крикнул он, повернувшись к де Мариньи, — Трейси и один из ее благословенных или проклятых звездных камней. Спасибо Трейси и Армандре, что наконец-то все кончилось!

Де Мариньи вяло кивнул, изобразив понимание, но сил улыбнуться у него уже не нашлось. Его глаза напоминали стеклянные щелки, он был весь покрыт снегом и промерз от пяток до макушки. Он почти не чувствовал ног, они отказывались его держать, и он сполз по стене тоннеля. Видя состояние товарища, Силберхатт сгреб его в охапку и побежал по тоннелю на отдаленный свет факелов, на бегу он звал лекаря, самого лучшего лекаря, какой есть на плато.

А где-то далеко, где сила звездного камня не могла его достать, безмолвно гневался и бушевал Итаква, раздувшись от злости до немыслимых размеров. Он призывал зловещих элементалей Великой Бури, злобу межзвездных духов, гнев и ярость грома и молнии на бой против плато.

Но плато, неприступное испокон веку, не обратило на это ни малейшего внимания.

7. В безвыходном положении

Де Мариньи медленно, но верно приходил в себя после затянувшихся суровых испытаний. В Материнском мире он бы, скорее всего, умер, но здесь, на Борее, где температура за пределами плато скакала как ненормальная, особенно в присутствии Итаквы или его ледяных жрецов, очень хорошо умели лечить обморожения, переохлаждения и тому подобные вещи. Большинство членов общины Плато могли противостоять всему, кроме сверхнизких температур, так как они были людьми. На морозе человеческая кожа потрескается, ледяной воздух порвет нежные альвеолы агонизирующих легких, да и сама кровь застынет в ледышку. Здесь, на плато, как и везде, Необходимость стала матерью Прогресса — в частности, прогресса медицины обморожений.

Так что через двенадцать земных суток де Мариньи окреп, снова встал на ноги и принялся исследовать внутренности плато — многоэтажный лабиринт пещер и тоннелей. Он обнаружил там гимнастические залы, арены, огромные залы собраний, подземные озера в пещерах нижних уровней, где эскимосы ловили сетями рыбу при свете факелов. Видел он стойла, склады, лавки, со временем выбрался и на самый верх — на плато, откуда часовые бдительно следили за перемещениями слуг и приспешников Итаквы в тотемном святилище.

Что же касается Итаквы, то де Мариньи рассказали о нем вот что: когда волчьи воины с Часами Времени наконец достигли святилища Шагающего с Ветрами и сложили добычу к подножию пирамидального ледяного трона, Итаква не проявил к транспортному средству де Мариньи почти никакого интереса. Он все так же проводил большую часть времени, задумчиво глядя на плато из-под полуопущенных век, его ярко-красные глаза подернулись дымкой, будто кипящая лава в кратере огромного и опасного, но пока что спящего вулкана.

Однако какие-то неведомые побуждения толкали Итакву вновь покинуть Борею и отправиться в бесконечное странствие между мирами, и по мере приближения дня отбытия Часы все более занимали Древнего. Сидя, скрючившись, на вершине кучи разнообразных предметов из Материнского мира, вмороженных в твердую, как сталь, ледяную пирамиду, и кидая оттуда гневные взгляды на плато, он все чаще отвлекался, брал Часы в руки и смотрел на них тускло мерцающими глазами.

Порой он уменьшался до человеческого размера, вызывал своих ледяных жрецов и вел с ними беседы (как именно он с ними общался, никто не знал толком), ибо жрецы, в любом случае, понимали людей лучше, чем он. Итаква определенно задумывал какую-то пакость людям с плато, и прежде всего Силберхатту и новоприбывшему из Материнского мира. Также он часто, зажав в ледяной руке какую-нибудь женщину из подвластных ему племен, удалялся с ней по воздуху куда-то на восток, в неизвестные земли. Ни одна из них не пошла бы с ним по своей воле — это были обычные женщины, которых Итаква совершенно не намеревался беречь, и потому всегда возвращался один. Армандра прокомментировала это так: «Мой отец ненасытен, как Пространство, и стар, почти как само Время, невероятно похотлив, очень жесток и всегда был и будет таким!»

Когда де Мариньи почти поправился, Армандра позвала его в свои роскошные апартаменты для аудиенции. Она расспросила его во всех подробностях об их с Титусом Кроу приключениях. Хоть она уже знала об этом из рассказов Силберхатта, но ей показалось, что у де Мариньи повествование выходит более захватывающим и увлекательным. Женщина Ветров поняла, что таких людей, как де Мариньи, она раньше не встречала. Даже в Материнском мире он казался неким анахронизмом: еще бы — настоящий джентльмен в мире, где не только мораль, но и простая вежливость день изо дня обесценивается даже в высших слоях общества. На Борее же таких людей раньше просто не бывало.

Де Мариньи общался с ней, как и пристало говорить с повелительницей Плато, держался в ее присутствии в высшей степени благородно и учтиво. Она изменила свое мнение о нем к лучшему — ведь он спас жизнь Вождя, ее любимого мужчины, к тому же она поняла, что де Мариньи вел бы себя точно так же с любой женщиной. Де Мариньи не потребовалось многих усилий, чтобы убедить ее, что он оказался на Борее чисто случайно, а вовсе не пустился в невероятную межпланетную экспедицию, чтобы вернуть Силберхатта на родину. Он направлялся в Элизию, страну Древних Богов, и только волны времени выбросили его на холодные берега Бореи.

Де Мариньи относился к ней очень уважительно, чуть ли не с трепетом, и ему не было нужды подделывать это чувство — ведь он родился и вырос на юге Франции, а Армандра была одной из самых прекрасных женщин, что он когда-либо видел. Армандра была столь же привлекательна, как Тиания, подруга Титуса Кроу, и так как она правила Плато, за ее физической молодостью стоял вполне зрелый разум. К тому же она повелевала могущественными силами, но де Мариньи привлекало в ней не это, а красота.

Почти сразу же после аудиенции у жрицы Плато де Мариньи угодил в другие руки, уже не такие нежные — в руки оружейников: Вождь посчитал, что это будет хорошей терапией для выздоравливающего. И он оказался прав — со временем гость Бореи настолько увлекся ремеслом, что освоил все элементарные технологии мастеров Плато, у него проявилось природное чутье на материал и свой особенный стиль. Для человека, который раньше никогда не занимался ничем подобным, это было большим достижением.

Терапией стали и ежедневные тренировки на аренах и в гимнастических залах, они просто творили чудеса с попавшим в беду землянином. Де Мариньи целиком посвятил себя занятиям, но делал он это не потому, что хотел стать более сильным и ловким, не потому, что хотел научиться делать жестокие орудия войны, а чтобы отвлечься от самого главного — от факта, что он торчит здесь, на Борее, в безвыходном положении, что он застрял в чужом мире, в странном параллельном измерении. Элизия казалась все дальше и дальше, уплывала из рук, и чудеса, о которых писал Титус Кроу, с каждым днем тускнели перед его мысленным взором.

Для жилья де Мариньи отвели обширные комнаты во внешней стене плато, роскошные и теплые, с глубоко прорубленными в горной породе квадратными окошками, выходящими на белую равнину. Комнаты отапливались такими же нефтяными печками, какие обогревали все плато, не давая его отвесным стенам покрыться льдом — если бы это случилось, никто не смог бы ни войти, ни выйти, и весь огромный человеческий улей лишился бы воды и воздуха. Нефть брали из большого черного озера глубоко в кишках плато, а озеро испокон веку наполнялось вновь из каких-то совсем уж глубоких подземных источников. Эта нефть, а также озера с пресной водой, кишевшие слепыми пещерными рыбами, и загоны для скота в нижних уровнях обеспечивали Плато полную независимость.

В общем, де Мариньи устроился удобно, и даже очень удобно, и не так уж тоскливо и тяжко было бы ему жить на Борее, если бы не то, что он мог разглядеть в одолженный у Вождя бинокль — Часы Времени, стоящие у подножия пирамидального алтаря Итаквы и сплошь покрытые блестящей ледяной коркой.

Часы Времени — его ворота к звездам, его волшебный ковер-самолет, летящий между мирами, — они так близко и при этом вне досягаемости!

Конечно же, у него есть летающий плащ, он даже демонстрировал его летные качества потрясенным вождям и старейшинам в холодном воздухе высоко над плато, но всякий раз, как он пытался вылететь за пределы плато, его подхватывал враждебный ветер — сперва осторожно, затем все сильнее, и тут же Итаква начинал шевелиться на вершине своей ледяной пирамиды и потом снова застывал в обманчиво-расслабленной позе, словно кот, караулящий у мышиной норы.

Армандра предупреждала де Мариньи об этом, более того — когда он последний раз попытался вылететь с плато, ей лично пришлось посылать ветер, чтобы освободить де Мариньи из буйной хватки элементалей воздуха, служащих Итакве. После этого она неохотно, но твердо приказала ему не пользоваться больше плащом. Хоть плащ выручал де Мариньи во многих приключениях, но в этот раз его пришлось снять, сложить и сунуть на полку в комнате.

После этого случая, видя, как де Мариньи постепенно все более и более замыкается в себе, Вождь Плато стал очень опасаться за своего нового товарища. Он злился на себя из-за того, что не мог ему помочь. Раньше он только намекал Армандре, что по возможности надо будет спасти Часы Времени, но теперь, дав ей небольшую передышку, вновь принялся решительно поднимать вопрос о Часах при любом удобном случае. Под конец Армандра устала уже слушать об этих Часах. Идея настолько овладела Силберхаттом, что Армандра поймала себя на том, что хоть она теперь полностью доверяет де Мариньи, но не слишком-то верит в намерения своего мужа.

Неужели за стремлением Вождя помочь де Мариньи достичь Элизии кроется лишь желание бросить ее и покинуть Борею навсегда? Есть только один путь все это выяснить — помочь им захватить Часы и посмотреть, чем все это кончится. Но что, если Вождь действительно ее бросит? Что ж, раз он этого хочет — пускай идет, но от одной лишь мысли, что такое может случиться, Армандре не хотелось жить.

Разве он не был отцом ее ребенка и разве она не знала все его мысли, все его радости и горести? С сожалением она призналась себе, что порой и не знала — он скрывал от нее свой разум. Конечно, Вождь мог делать это для ее же блага, может, просто не хотел делить с ней огорчения, но, с другой стороны, не означало ли это, что он втайне задумал улететь навсегда с Бореи и от нее?

Размышления и подозрения Армандры постоянно приходили к одному и тому же: любит ли ее Вождь? В итоге она сдалась и решила пойти по единственно возможному пути — если когда-нибудь у нее появится возможность помочь де Мариньи захватить Часы Времени, она ему поможет. Тем самым она предоставит Хэнку Силберхатту, человеку, которого зовет своим мужем, самый подходящий повод от нее сбежать.

Приняв решение и взвесив его возможные последствия, Армандра задумалась о своих собственных кошмарах — о межзвездной пустоте и об еще более ужасной пустоте межизмерений. От этих мыслей она поежилась. Бесчисленное множество раз отец пытался уговорить ее пойти с ним, пойти на крыльях ветра, что бесконечно дует между мирами… Она же — дочь Итаквы, и если бы Хэнк Силберхатт не появился на Борее, может быть, она и пошла бы с отцом.

Стоило ей подумать о Силберхатте и о сыне, как она успокоилась и страх прошел. Ничего этого никогда не будет — Вождь любит ее, и она ему верит, верит настолько, что при первой же возможности подвергнет его первой и последней проверке, а там уж будь что будет. Только таким образом она сможет получить подтверждение своей любви и веры.

8. Злая судьба

Де Мариньи спал и видел чудесные сны: ему снилась Элизия, мир земных сновидений, все странные и чудесные планеты на самом краю вселенной, и он чуть не закричал от ярости, когда Силберхатт бесцеремонно растолкал его, не дав досмотреть сон.

— Анри, вставай, ты должен это видеть. Похоже, у нас появился шанс вернуть Часы!

При словах Вождя последние остатки сна мгновенно улетучились из мыслей де Мариньи. Он подскочил на ноги и вместе с Силберхаттом уставился в квадратное окошко, выходящее на белую равнину. Даже без бинокля он увидел, что возле алтаря Живущего в Снегах царит непривычное оживление. Люди Итаквы столпились там тысячами, со стороны все это напоминало темное овальное пятно на белом снегу.

Де Мариньи схватил бинокль и, настраивая фокус, спросил:

— Чего это он их всех собрал? Собирается штурмовать Плато?

Вождь отрицательно покачал головой:

— Нет, вовсе нет. При последней попытке нападения на Плато он потерял три четверти армии и хорошо усвоил наш жестокий урок. Они собрались, чтобы проводить хозяина в очередной вояж: сейчас он раздает всем последние указания и в очередной раз напоминает об ужасных карах за измену и вообще за все, что противоречит его законам. Недавно, когда его не было на месте, к нам попытались переметнуться трое волчьих воинов. Шагающий с Ветрами взял с собой нескольких местных девушек, изнасиловал их и убил, эти трое, вероятно, были родственниками замученных. К нам уже не первый раз таким образом присоединяются новые полезные члены общества, даже при мне таких случаев было несколько. Однако сейчас они…

Он замолчал и пожал плечами.

— Этих троих при побеге взяли живьем, и, прежде чем уйти, Итаква с ними разберется.

— Он их убьет? — спросил де Мариньи.

Вождь кивнул.

— Не самое приятное зрелище, но я тебя будил не из-за этого. Смотри, все очень просто — как только Итаква покинет Борею, мы сможем забрать Часы Времени, и чем скорее мы соберемся в путь, тем лучше. Армандра сказала, что поможет нам, похоже, что она сменила гнев на милость. Раньше она и слышать не хотела о Часах, а сейчас говорит, что сделает все возможное, чтобы помочь нам их вернуть.

— Так это ж чудесно… — начал было де Мариньи, но Вождь перебил его:

— Глянь туда. Что там сейчас творится?

Де Мариньи снова навел бинокль на тотемное святилище и ответил:

— Ледяные жрецы тащат троих пленников вперед сквозь толпу, окружающую кольцо тотемов. Пленники сопротивляются как сумасшедшие, но у них связаны руки. Остальные, похоже, испуганы: стоят не шелохнутся, опустив головы. В кругу тотемов все в полной прострации, движутся только жрецы — они скачут и вертятся, словно дервиши. Так, первого из троих толкают к подножию ледяной пирамиды…

— Анри, ты вовсе не обязан смотреть на это, — предупредил Силберхатт.

— Хэнк, я уже немало узнал про Итакву, но чтобы разобраться как следует, надо постараться увидеть все, что возможно, в том числе и самое худшее. Чему там должно быть, тому не миновать, а уж от того, смотрю я или нет, ничего не изменится.

Де Мариньи замолчал: далеко на снежной равнине Итаква протянул руку вниз и поднял первого из пленников. Мужчина, по виду и одежде индеец, перестал брыкаться и застыл как по стойке «смирно», когда огромный кулак без всяких усилий поднял его в воздух. Без всяких преамбул Шагающий с Ветрами поднял человека вверх над своей чудовищной башкой и бросил на него короткий горящий взгляд. Глаза его широко открылись, засияв ощутимо жарким ярким пламенем, когтистый кулак внезапно разжался, и индеец упал. Потоки воздуха швыряли его как куклу, а потом он упал в сполохе красных искр прямо в чудовищный глаз Итаквы!

Гротескная фигура на вершине ледяного трона медленно вернулась в привычное положение, затем рука снова протянулась вниз. Второй волчий воин оказался не таким смелым, как его предшественник. Он отчаянно лягался, но это не помогло. Итаква поднял его вверх, будто тоже хотел бросить, но вместо этого большим и указательным пальцами свободной руки оторвал одну из конвульсивно дергающихся ног!

Де Мариньи замутило, и он отвернулся было, но собрался с духом и продолжал наблюдения. Итаква швырнул в толпу стоящих в тотемном кругу людей обезглавленное и лишенное конечностей тело. Настала очередь третьего и последнего нарушителя.

Когда чудовищная рука схватила его, волчий воин упал в обморок, его тело бессильно свисало из кулака Шагающего с Ветрами. Почти безо всякого интереса Итаква швырнул его вверх по крутой дуге. Де Мариньи ожидал, что тело упадет на землю, но ему не скоро суждено было упасть. Верные Итакве элементали воздуха подхватили несчастного индейца, закинули еще выше, раскрутили волчком, так что его конечности образовали крест, и принялись на головокружительной скорости швырять тело во все стороны — на север, на запад, на юг, на восток высоко в небе над белой равниной. Под конец индеец свечкой взмыл в небо, дергаясь, словно марионетка на невидимых ниточках, чтобы рухнуть с немыслимой высоты в разбегающуюся толпу.

Да, толпа именно разбегалась, ибо кто может в такой момент довериться настроению Шагающего с Ветрами? Он хорошо позабавился, но сейчас игра закончилась.

Или не закончилась?

Он осмотрелся, повертел огромной головой по сторонам, и его взгляд остановился на Часах Времени, что лежали у подножия ледяной пирамиды. Де Мариньи затаил дыхание, когда Итаква схватил Часы, и поперхнулся, когда похожая на кляксу черная голова затряслась в конвульсиях безумного смеха. От монстра исходил глухой, неслышный звук. В следующий миг он повернулся и посмотрел прямо на плато, и де Мариньи показалось, что Итаква смотрит именно в то окно, где стоят они с Силберхаттом, и ярко-красные глаза чудовища вспыхнули поистине адским пламенем.

А потом, надежно зажав Часы Времени в кулаке, он подпрыгнул в небо и зашагал вверх, словно поднимаясь по незримой лестнице, его темная тень накрыла чуть ли не акр белой равнины. Почти на самом верху он замер в немыслимой позе и быстро взглянул вниз. Он держал Часы в руке как игрушку — нет, как трофей, и все его тело содрогалось в пароксизме удовольствия! В следующий миг он скрылся из виду, ушел в небо над верхом плато, все выше и выше в морозный воздух.

Да-да, скрылся из виду, а вместе с ним скрылись и Часы Времени, единственная надежда де Мариньи вырваться с Бореи и попасть в Элизию. И вот тут-то человек с Материнского мира впервые оказался в действительно безвыходном положении, и казалось, что ровно ничегошеньки с этим нельзя поделать.

Через неполных четыре часа Хэнк Силберхатт обнаружил де Мариньи на верху плато. Высунувшись между зубцов стены, он мрачно смотрел на снежную равнину. Глядя на друга со стороны, Вождь порадовался тому, что он хорошо держится, невзирая на то, что дела у него повернулись так, что хуже некуда. Остался он доволен и тем, что де Мариньи за долгие часы, проведенные в гимнастических залах и на аренах, вошел в хорошую спортивную форму, а также и тем, что он надевал на себя уже не так много одежды — начал привыкать к низкой температуре за пределами теплых жилых помещений.

— Анри, ты выглядишь ужасно.

Обернувшись, де Мариньи кивнул. Это было и приветствие, и согласие.

— Угу. И чувствую себя так же, — уныло согласился он. — А с чего мне радоваться?

— Думаю, что довольно скоро ты порадуешься.

У Вождя был такой вид, что никто бы и не догадался, что он замыслил некий приятный сюрприз. В сердце де Мариньи вспыхнула внезапная надежда, и он спросил:

— Хэнк, в чем дело? Что-нибудь случилось?

Вождь пожал плечами:

— Да ничего особенного. Но шанс имеется.

— Что именно ты имеешь в виду? Шанс на что?

— Как ты знаешь, Итаква ушел, но Часы он с собой все-таки не забрал!

Де Мариньи сжал обе руки Вождя:

— Так они здесь, на Борее?

Силберхатт помотал головой:

— Нет, не на Борее, а на одной из ее лун. Перед тем как отправиться в странствия, Итаква побывал на обеих лунах, и Часы стоят там, где он их оставил. Взгляни!

Он указал на отдаленный горизонт, где над горами постоянно висели две огромные, тускло светящиеся луны, словно нарисованные некими космическими художниками:

— Вот там твои Часы Времени, Анри, на лунах Бореи. Где именно — на Нуминосе или на Дромосе, я не знаю. Либо там, либо там — время покажет.

Де Мариньи мрачно кивнул, пытаясь понять:

— Но если Часы находятся на одной из лун Бореи, то нас отделяет от них как минимум двенадцать тысяч миль межпланетного пространства! Шанс, ты говоришь, но разве это шанс? Ну а самое главное — с чего ты взял, что они там?

Вождь поднял ладонь перед собой:

— Спокойствие, дружище, сейчас я все объясню. Армандра с самого начала следила за своим отцом при помощи телепатии и знает, что, когда Итаква закончил свои дела на лунах, Часов у него с собою не было. Само собой, она считает, что он специально дал ей понять, что Часы остались на какой-то из двух лун. Вероятно, Итаква хочет таким способом выманить ее с Бореи, но я не позволю этому случиться.

— То есть ты хочешь сказать, что Армандра может ходить меж звездами, как ее папаша?

— Может, но не хочет. Ее папаша спит и видит, как бы заманить Армандру гулять вместе с ним по ветрам, что дуют между мирами. И если он только сможет вытащить ее туда, — вскинув голову, он показал на усыпанное чужими звездами небо над ними, — то уже никогда не отпустит, скорее убьет.

— Да, но как же мы вернем Часы? — продолжал стоять на своем де Мариньи. — Лично я не понимаю, как…

— Анри, — перебил его собеседник, — а что бы ты сказал, если бы я предложил тебе величайшее приключение в жизни? И, кстати, с немалыми шансами за то, что ты сможешь получить обратно свои Часы Времени? Да, скорее всего, там будет опасно, возможно даже, все время мы будем в опасности, но ведь это удивительное приключение — отправиться на луны Бореи!

— Полететь на луны, — челюсть де Мариньи отвисла. — Хэнк, у тебя с головой точно все в порядке? Во имя всех чудес — как я полечу на луны Бореи, даже если б мог? В космос? В безвоздушное пространство? Я не знаю…

— Анри, это Борея, — напомнил Силберхатт, снова перебив его, — это не Материнский мир, не Земля. Здесь все так же отличается от Земли, как в мире земных сновидений, по крайней мере, как ты мне о нем рассказывал. Мы вообще в другом измерении, дружище, и здесь возможно такое, о чем на Земле и подумать страшно. Хочешь знать, как тебе попасть на луны Бореи? Я тебе уже говорил — ты полетишь. Полетишь на своем плаще!

— Мой летучий плащ? Но…

— Анри, никаких «но». Слушай, как это будет. Армандра призовет самый сильный ураган, ты даже представить не можешь, насколько сильный, фантастический ураган, огромную воздушную воронку длиной двенадцать тысяч миль — и мы полетим с тобой в центре урагана, как пуля из ружья!

— Ураган? — Мысли де Мариньи закружились, подобно чудесному атмосферному явлению, о котором говорил Силберхатт. — Лететь в центре гигантского урагана? И, кажется, ты произнес «мы»?

— «Мы», само собой! Ты что, всерьез думаешь, что я тебя пущу на луны Бореи одного? — Вождь расхохотался и похлопал себя по бедрам. — А теперь, знаешь ли, нам надо позаботиться еще кое о чем.

1. Око урагана

Двое закутанных по самые глаза людей неподвижно стояли в самом центре замерзшего плато. Кроме них не было ни одной живой души — ни часовых за низким парапетом стен, ни зевак, глазеющих на белую равнину. Ничто не двигалось — лишь случайные порывы ветра вздымали снег и мелкие кристаллики льда. Минуту назад ушли все провожающие — Трейси Силберхатт и Джимми Франклин, старейшина Чарли Такомах, наперсница Армандры Унтава, ее муж Кота’на, Хранитель Медведей, и многие другие, — все они уже были внизу, в безопасности жилых помещений плато, где Великий ураган их не достанет.

Печи, обогревающие периметр плато, погасили несколько часов назад, и стены плато покрылись тонкой коркой льда, специально для этого их загодя полили водой. Это были необходимые меры предосторожности против сильнейшего всасывающего эффекта, который вызовет ураган Армандры. Все жители Плато, как местные, так и пришлые, укрылись в пещерах, комнатах и стойлах, снежные корабли закатили в самые глубокие пещеры, поставили на якоря и дополнительно привязали. Двое мужчин на плато тоже были крепко привязаны друг к другу новой двойной упряжью, которую в спешке соорудили шорники Плато. Все было готово — они ждали Армандру.

Она тоже была среди провожающих — попрощалась, стиснула в объятиях де Мариньи, нежно поцеловала своего Вождя и спустилась к себе помедитировать несколько минут в одиночестве. И теперь двое путешественников ждали ее, глядя на южный край плато, — она должна была появиться оттуда, плавно шагая по воздуху. Затем Армандра поднимется высоко в небо над плато и уже там призовет могучий смерч, который швырнет их через бездну космоса на луны Бореи.

И вот она пришла — Армандра, Женщина Ветров во всем своем пугающем великолепии. Она была одета во все белое, и сквозь одежды проступало ярко-алое сияние, окружавшее ее совершенное тело, словно видимая аура. Ее волосы поднялись над головой и лениво и зловеще покачивались туда-сюда, руки расслабленно висели, свободные меховые одежды медленно развевались, как будто Армандра двигалась сквозь плотную жидкость. Повернувшись лицом к ним, она отплыла назад над белой равниной, подняла длинные белые руки перед собой и проделала серию ритуальных жестов. Издали ее фигура напоминала ярко-алый огненный крест на фоне внезапно потемневшего неба — крест, повелевавший ужасными силами.

Она повелевала всеми элементалями воздуха и самими ветрами, и в отсутствие ее отца ни один, даже самый своенравный ветер не мог противиться ей!

Где-то на снежной равнине, далеко от тотемного святилища Итаквы взбудораженно закружились снежные смерчики. Путешественники пока что не видели их за краем плато. Вскоре из таких смерчиков образовался круг диаметром пятнадцать миль с центром на плато, смерчики потянулись к плато, набирая силу по мере того, как круг сужался. Вот уже целая метельная стена высотой с пирамиду Итаквы цепляется за тотемы вокруг этой самой пирамиды. Несколько тотемных столбов вырваны из земли, как спички, и отброшены, и снежная стена свободно движется дальше.

Под конец темные, как море, грозовые тучи разом пришли в движение, и казалось, что само небо начало вращаться, как огромное колесо со спицами из кипящих облаков. Скорость этого фантастического атмосферного явления все возрастала, путешественники посмотрели вверх и пошатнулись от головокружения — им показалось, что это кружится уже плато под их обутыми в меховые унты ногами. Белая стена стремительно приближалась, они отчетливо слышали рев ветра, снежные вихри поднялись выше верха плато.

До этого момента стена состояла из множества снежных вихрей — будущих ураганов, но сейчас все они начали двигаться слаженно вместе с движением небес и, утратив индивидуальность, сформировали одну колоссальную воронку, которая с каждой секундой становилась все выше, завивалась в крутящуюся и качающуюся спираль, которая уже закрывала собой все небо.

Послышался рев, подобный шуму прибоя, и внезапно гигантская воронка скакнула вверх, заслонив собой все и оставив только рассеянный тусклый серый свет. Ураган вскарабкался на стены плато и теперь сужался вокруг путешественников. Многочисленным зевакам, не испугавшимся ветра, который все еще ревел и выл возле тотемного святилища Итаквы, показалось, что на плато выросло невиданное белокипящее дерево, которое вертелось, извивалось и на глазах росло и росло — и вот его вершина уже пробила небесный свод, и ее не разглядеть простым глазом, ибо она уже в пустоте и стремится к лунам Бореи.

Внутри огромного, почти в тысячу квадратных миль, круга, центром которого стало плато, бушевали ветра, с воем стремились они к огромной воздушной колонне, поднимая ее все выше и выше, направляя ее закрученную вершину сквозь космическую пустоту. Путешественники чувствовали первые удары трепещущего воздуха, но в центре воющего круга было тихо, лишь невидимые пальцы ветра аккуратно ощупывали их да вздулся колоколом на плечах де Мариньи летающий плащ. Де Мариньи чувствовал, как его затягивает вверх, сила была настолько велика, что он мог бы обойтись и без помощи плаща.

— Анри, это личные помощники Армандры, — крикнул Силберхатт, перекрывая бешеный рев ветра, — верные ей ветра, которые будут защищать нас в космосе. Все, мы можем взлетать, вруби максимальную тягу или что оно там у тебя — и вперед!

— Когда я расскажу Титусу Кроу, — сказал де Мариньи, аккуратно поднимая плащ в высоту, пока Силберхатт не повис под ним снизу в двойной упряжи, — если, конечно, смогу, он мне ни за что… Ого!

Этот внезапный крик сорвался с губ де Мариньи, когда воздушный поток резко потащил плащ с пассажирами вверх — как выпущенный из катапульты камень или, как недавно сказал Силберхатт, как пуля из ружья.

Они поднимались все быстрее и быстрее, крутящаяся белая стена подступила к ним совсем близко — на пятьдесят футов. Однако при этом они не чувствовали ни давления, ни трения, ни ударов ветра, так как ветры — помощники Армандры — заключили их в защитный пузырь. Они видели позади себя мерцающую крутящуюся стену, словно трубу некоей космической печи, слышали оглушительный рев бешеного ветра, но чувствовали лишь перегрузку, которая все росла по мере того, как они неслись вверх в центре урагана.

— Он… мне… ни за что… не поверит! — закончил де Мариньи шепотом, который тут же утонул в гуле ветра. Стиснув зубы и борясь с нарастающей перегрузкой, путешественники отчаянно вцепились в упряжь, а труба из бешено крутящегося ветра превратилась в размытое пятно, уже не белое, а темно-серое и становящееся все темнее.

Ведь Борея уже осталась позади, и даже мягко светящееся полярное сияние межпланетного пространства этого странного мира скрылось за неистово вертящейся плотной воронкой морозного воздуха. Затем ускорение прекратилось, и путешественники оказались в невесомости. Шум ветра смолк, но ураган Армандры, достойный звания «могучий прародитель всех ураганов», продолжал с той же яростью нести путешественников навстречу неизведанным приключениям.

Через какое-то время все страхи де Мариньи начали рассеиваться. Воздух в пузыре был ужасно холодным, но терпимым, и это был вовсе не смертельный мороз межпланетного пространства, как он опасался. Стена урагана вокруг них вертелась и изгибалась, как и раньше, снаружи было ничего не видно и не слышно, так что в центре урагана было довольно спокойно, не ощущалась даже скорость. Тем не менее путешественники знали, что несутся сквозь космос с огромной скоростью и их защищают только помощники Армандры, образовавшие вокруг них мягкий и стремительный воздушный кокон.

Никому из них не приходило в голову заговорить, пока де Мариньи не чихнул, однако, как только стихло отрывистое эхо, они поняли, что можно и поболтать, тем более что беседа поможет им снять напряжение и вполне обоснованную нервозность.

— Анри, хочешь, расскажу про Нуминос? — Голос Силберхатта гулко отразился от стенок пузыря. — Я только что сообразил, что ты решительно ничего не знаешь о том, куда мы летим.

— Конечно, хочу, рассказывай, — отозвался де Мариньи. — Как говорят дома, предупрежден — значит вооружен.

— Угу, — согласился Вождь, — но с оружием у нас плоховато: по топору на брата, летающий плащ и… — Он сделал паузу…

— И что?

— Ветра Армандры. Ее личные помощники, которые с самого рождения приглядывали за ней — дочерью человеческой женщины и этой нежити, чудовища с черным сердцем. Меня очень беспокоит, что она осталась сейчас без них, однако если они покинут нас, то мы помрем быстрее, чем я об этом рассказываю! Мы будем командовать ими — до тех пор, пока не найдем Часы или…

В полной темноте де Мариньи не видел, как Вождь пожал плечами в знак покорности судьбе, но почувствовал это движение и представил своего друга, парящего в невесомости на упряжи. Тут до него дошла вся странность их положения, и он удивился про себя:

«Во имя всего земного — или неземного, — что я тут делаю? Несусь с огромной скоростью в безумное путешествие между двумя чужими мирами в пузыре из разумного воздуха, чтобы вернуть украденную машину пространства и времени, а когда я это сделаю, я полечу на этой машине искать Элизию. Если, конечно, эта Элизия где-нибудь есть. И еще вот что интересно — может, я просто пациент в какой-нибудь психбольнице? Может, я настолько безнадежен, что доктора ничего не могут сделать и постоянно держат меня на таблетках? И может быть, все это лишь вызванные опиатами безумные грезы?»

— Нуминос, — продолжил Силберхатт, — хоть и является ближайшим спутником Бореи, но это полноценный мир, такой же, как многие другие. Там есть атмосфера, океаны, и там живут люди. На одном из самых больших островов обитает местная господствующая раса. Это воины и моряки, и они поклоняются Итакве. Армандра рассказывала мне о них, и, насколько я понял, поклоняться Шагающему с Ветрами для них — в порядке вещей, потому что их предки в Материнском мире поклонялись Тору и Одину. Да, это северяне, викинги — тут что в лоб, что по лбу. Они заселили все Нуминосские острова и правят ими, кроме только Гористого острова.

А на Гористом острове живет мирное племя, которое Итакве не поклоняется, и они каким-то образом от этих морских варваров защищены. Их не так уж много — несколько родов всего, но Итаква всегда питал к ним сильнейший интерес, а сейчас этот интерес возрос еще больше, и я не понимаю, почему…

Де Мариньи вклинился в паузу между словами Вождя:

— Но откуда Армандра об этом знает? Разве она была на лунах Бореи?

Невидимый в темноте Силберхатт ответил:

— Нет, но когда она была ребенком, то все время, пока старейшины готовили ее к посту правительницы плато, Итаква часто пытался сманить ее с собой и увести от учителей. Он показывал ей телепатические картинки неизвестных мест, в которых побывал — странные далекие миры, где ему поклонялись, боялись его и ненавидели. Все надеялся заполучить в ее лице компаньона, чтобы вместе весело шагать по ветрам, что дуют в просторах между мирами. Напоминаю тебе, Анри, что Итаква очень одинок и срок его одиночества измеряется геологическими эпохами.

Очень редко, но все же случалось, что картинки, которыми Итаква пытался заинтересовать дочь, оказывались яркими и четкими. Так было и в тот раз, когда он показывал ей ближайшие окрестности, то есть Нуминос и Дромос. Он хотел побывать там, когда вернется на Борею из своих неимоверно долгих и дальних странствий.

Однако, несмотря на все заманчивые обещания и красивые телепатические картинки Итаквы, старейшины воспитали девочку в ненависти к нему. При любой возможности они показывали ей его жестокость, и к тому времени, когда Армандра стала подростком, а потом и женщиной, вся притягательность отца стала для нее пустым звуком. К тому же ментальная атака требует больших усилий, даже если тебя зовут Шагающий с Ветрами. Главной целью этой длительной пропаганды было отвратить разум Армандры от плато и его жителей. Видишь ли, плато со своим подземным складом звездных камней всегда было для него сущим проклятием. А постоянные попытки напрягать свой ум, пытаясь достучаться до нее сквозь барьеры, поставленные Старшими Богами, привели бы его к самым настоящим физическим страданиям. Но так как Армандра его презирает, все эти попытки в высшей степени бесполезны.

Последним разочарованием для Итаквы стало то, что мы, став мужем и женой, объединили свои силы. Она, хоть и его наследница, боролась с ним изо всех сил, и если бы могла, так вообще бы уничтожила. Он наконец-то понял, что Армандра — отрезанный ломоть и что никогда они не будут вместе. Думаю, что Итаква при первой же возможности ее убьет. Меня тоже убьет, само собой, и, судя по тому, что ты мне рассказал, — и тебя, причем без всяких колебаний.

Пока Силберхатт рассказывал, его товарищ заметил, что стало постепенно светлеть — полную темноту прорезали мерцающие серые полосы и все вокруг приняло матовый молочный оттенок.

— Хэнк, — крикнул де Мариньи, — снаружи что-то творится, или мне кажется?

Вождь на секунду задумался и ответил:

— Нет, Анри, тебе не кажется. Это значит, что мы достигли конца… — Внезапно он снова смолк и крикнул: — Гляди!

Как раз в этот момент окружавший их молочный туман сменился бешено вращающейся воздушной стеной. Превращение заняло одну лишь секунду. Когда вокруг путешественников разгорелся тусклый свет, они увидели, что смерч растянулся до крайней степени и до его вращающихся стен можно достать рукой.

В следующий миг вернулась сила тяжести, а вместе с ней и ощущение, что они падают вниз по узкой трубе, на которую сейчас стало походить око урагана. Появился и звук: яростный высокочастотный вой, заставивший путешественников заткнуть уши и сжать зубы, ибо с каждой секундой частота все нарастала.

А потом…

Как по мановению волшебной палочки вертящиеся стены исчезли — это Армандра на далекой Борее отпустила на свободу выполнивших задачу элементалей, и они разлетелись во все стороны. Великий ураган иссяк, закончился, его остатки превратились в облака из кристалликов льда и растворились в верхних слоях атмосферы Нуминоса, чтобы потом выпасть снегом. Путешественники, пролетевшие на этом урагане меж двух миров, рухнули сквозь эти облака с высоты примерно двух миль, в их ушах все еще звенел предсмертный вой ветра.

Во время падения их швыряло с ног на голову, и все перепуталось друг с другом — кожаные ремни, меха, замерзшие руки и ноги. Плащ обмотался вокруг двоих путешественников, словно спутанный парашют. Но с самого начала их жизнь была вне опасности — путешественники скоро поняли, что те же преданные Армандре полуразумные ветра, защищавшие их до этого в космосе, продолжают мягко поддерживать их.

Скорость падения все увеличивалась, однако они смогли развернуться вниз ногами, быстро распутали упряжь, и де Мариньи аккуратно принял на себя управление плащом. Когда одеяние Старших Богов приняло их вес, они почувствовали, как натянулась упряжь, и падение перешло в управляемый полет.

Плащ распластался над его плечами, как крыло исполинской летучей мыши, и путешественники начали планировать к лежащей далеко внизу поверхности Нуминоса.

2. Викинги

Полет над поверхностью Нуминоса стал для де Мариньи своего рода открытием — он заметил, что плащ, несмотря на двойную нагрузку, ведет себя в воздухе гораздо лучше, чем на Борее. Де Мариньи связал это с тем, что гравитация на Нуминосе составляла примерно треть от борейской. А еще его поразила красота этого странного мира, удаленную от Бореи сторону которого раньше никто не видел, как темную сторону земной Луны. Следовало бы ожидать, что на темной стороне Нуминоса должны царить холод и тьма, однако эти дурные предчувствия не оправдались — разве что на горизонте высились, словно горная цепь, огромные синие ледяные глыбы да бороздили океан плывущие из холодных мест могучие айсберги.

Что же до Вождя, то он с радостью узнал, что у Бореи и ее лун есть солнце, пусть и не такое большое, как земное. В небе над ними висел Мир Ветров — огромный, серо-зеленый, зловеще скрытый облаками, а далеко позади него находилось светило, наличие которого Силберхатт всегда подозревал. Желто-розовый диск был скрыт менее чем наполовину, вокруг него виднелась корона — сполохи, выплескивающиеся в пустоту, затихающие там и быстро втягивающиеся обратно в пылающее сердце звезды.

— Солнце! — закричал Силберхатт. — А это значит, что другая сторона Бореи, вероятно, сущий рай. Армандра никогда не знала, что у нас тут есть солнце, она его вообще не видела, тут, похоже, приложил руку ее отец — он ей даже телепатически не показывал, что есть такая вещь, как солнце. Я готов поспорить, что Итаква не может покинуть холодные области Бореи — ведь связан же он полярным кругом на Земле? И если это так… Улавливаешь, к чему я клоню? В один прекрасный день этот мерзавец вернется из очередного путешествия и увидит покинутое плато, а также он увидит, что подвластные ему племена сбежали от него в тропики, где он никого не достанет.

— Посмотри вниз! — крикнул ему на это де Мариньи. — Похоже, что многие из этих островов вулканического происхождения. Это ведь здоровенный гейзер, верно?

Они пролетали прямо над скоплением небольших островов, направляясь к более крупному острову, отстоявшему на несколько миль. Возле одного островка периодически вставал огромный столб воды, выпуская облака пара и кипящего желтого газа. Хоть путешественники летели достаточно высоко, до них донесся запах серы, казавшийся в чистом воздухе Нуминоса особенно резким.

— Ага, вулканического, — согласился Силберхатт, — в Материнском мире, то есть на Земле, я такое и видел, и нюхал. А посмотри направо: если эта штука на горизонте не вулкан, то, значит, я их вообще не видел…

Но тут спокойно блестящая гладь холодного моря в полумиле под ними взбурлила фонтанами, и путешественники хором закричали:

— Киты!

— Взгляни на них, Хэнк! — заорал де Мариньи. — Это ведь большие синие?

— Анри, я в китах не разбираюсь, но кто бы они ни были, я насчитал чуть ли не пятьдесят. Значит, в море для них достаточно пищи.

— Но как они здесь очутились? Это же Нуминос — луна чужого мира, да еще и в параллельном измерении!

— Шагающий с Ветрами мог притащить сюда пару молодых китов — где-нибудь двадцать тысяч лет назад.

— Но зачем? — спросил в недоумении де Мариньи. — Бога ради, для чего он это сделал?

— Почему бы и нет? Если ты заселяешь планеты людьми, то тебе придется позаботиться, чтобы им было чем питаться, не так ли? А для этого нужна целая экосистема. Возможно также, что эти киты — плод местной эволюции и были здесь с самого начала. А может быть, наоборот, земные киты появились именно отсюда. Насколько мне известно, эскимосы первыми из людей начали поклоняться Итакве, а они с незапамятных времен охотились на китов ради пропитания!

— Но это же прямо фантастика! — ответил де Мариньи. — Я-то думал, что Итаква — злодей с черной душой, как и положено быть существам из БКК, а тут он прямо как…

— Прямо как бог? Дружище, так ведь он и есть бог — по крайней мере в глазах тех, кто справляет его культ. Тем более что он могуч, как бог, а как он использует это могущество — уже другой вопрос. Насколько нам известно, именно он мог быть прообразом наших Тора или Одина.

— Но тащить сюда китов…

— А почему бы и нет? — снова перебил его Вождь. — Не забывай — это ему по силам. У нас недалеко от плато на равнине вообще старинный ледокол стоит — большой такой железный пароход. А как он мог появиться на Борее? Только при участии Итаквы. И еще: именно Итаква утащил меня сюда с Земли — вместе со всей командой, ну и с нашим самолетом заодно. Так что не стоит недооценивать Шагающего с Ветрами, Анри.

— Я и не недооцениваю, Хэнк. Я достаточно много знаю о БКК, в том числе и об Итакве, я знаю, на что все они способны, но после твоих слов я начал смотреть на Итакву по-новому. То есть ты считаешь, что именно он был древним богом грома у викингов, так?

— Точно не уверен, но все может быть.

— И Вальхалла тогда…

Вождь нахмурился и посмотрел на товарища снизу вверх, так как они летели над нуминосским океаном в сторону суши, и он болтался внизу на упряжи. Наконец он ответил:

— Конечно, это только гипотеза, но некоторое фонетическое сходство есть.

— Действительно, — согласился де Мариньи. — Если постараться, то можно произнести «Р’льех» так, что будет похоже на «Вальхалла».

— Меня больше занимает второй слог, — возразил ему Вождь, — думаю, что он происходит от пустыни Хали. Итаква, в конце концов, дух воздуха и космоса, а не воды. Так что, может быть, «долина Хали»? «Валь-Халла»? Конечно, если бы с нами тут был кто-нибудь, кто более-менее разбирается в северном язычестве, он разнес бы мои доводы в щепки. Но, знаешь, даже эксперты только повторяют заученное, пусть это даже и неправда, и сами же себе верят. В далеком прошлом всегда найдется факт, на основе которого был построен миф или легенда, и если бы твой друг Титус Кроу был бы…

— Хэнк, посмотри! — крикнул де Мариньи, не дав ему договорить. — Ведь это же деревня викингов!

В полумиле от них, приближаясь с каждой секундой, на скалистых берегах фьорда стояли дома, многие из которых были до странности похожи на хижины шотландских арендаторов-горцев. Судя по их количеству, в деревне жило много народу. От дыма, что лениво поднимался из дюжины — а то и более — очагов, воздух над деревней был синеватым.

От этих сравнительно примитивных жилищ спускались к морю утоптанные дорожки. Там стояли три деревянных стапеля, срубленных, похоже, недавно — желтизна свежего дерева ярким пятном выделялась на фоне серого песка и гальки. Фоном всей картине служили высокие норвежские сосны, густо растущие повсюду на берегу.

Позади пляжа стояло большое здание, окруженное высоким частоколом, — зал собраний. Внутри ограды, прислоненные к частоколу, стояли два вытащенных на берег корабля — классические драккары, судя по их размерам и форме. Третье судно стояло на якоре в фьорде, деревянная голова дракона на носу покачивалась в такт волнам. На берегу и по скалам ходили люди, издали казавшиеся не больше муравья.

Они все приближались. Де Мариньи убавил скорость и спросил Вождя:

— Что будем делать, Хэнк? Или просто прилетим и поглядим, что они будут делать?

— Думаю, — ответил Силберхатт, — что они уже что-то делают. Прислушайся.

До них долетел хриплый рев — это в деревне кто-то затрубил в раковину в знак тревоги. С этого расстояния путешественники уже отчетливо видели, как люди повернулись к океану, можно было рассмотреть, что они указывают руками в их сторону — ведь не всякий раз на берег спускается с небес громадная летучая мышь. Секундой позже появились и остальные — большая часть жителей. Они выбегали из домов и хижин, из-за ограды зала собраний; работающие возле вытащенных на берег судов побросали работу и тоже побежали на берег — все спешили первыми увидеть странных гостей с неба.

Де Мариньи провел плащ между скал в горловине фьорда и где-то в семидесяти пяти ярдах от берега неподвижно завис над водой.

— Хэнк, у них много оружия, — предупредил он. — Мечи и топоры.

— Ага, я вижу, плюс целых два копья. Я мало разбираюсь в викингах, но знаю, что они всегда таскают с собой оружие, даже спят с любимым мечом в обнимку. Но что бы там ни было, в драку мы не полезем, об этом не может быть и речи! Их больше как минимум в двенадцать раз, и мы прилетели сюда не проливать кровь, а собирать информацию. Однако глянь — что это они делают?

Четыре или пять дюжин викингов, если считать вместе с детьми и женщинами, собрались возле огромного угловатого камня, стоявшего у входа в зал собраний. С вершины камня что-то оживленно говорила растрепанная длинноволосая женщина в лохмотьях. Люди угодливо внимали ей, а потом, повернувшись спиной к камню, с явной неохотой упали на колени, глядя на море и на прилетевших на плаще путешественников.

— Что за лажа? — удивился Вождь. — Они же викинги.

— Эта старуха — ведунья, — объяснил ему де Мариньи. — Ведунья у викингов — это кто-то типа знахаря и оракула в одном лице. Они и прорицают, и рунами занимаются, и, возможно, действительно обладают колдовской силой.

— Что ж, хорошо, — сказал Силберхатт, — похоже, что она на нашей стороне. Думаю, пора высадиться на берег.

Старуха все еще продолжала что-то горячо втолковывать толпе, а де Мариньи подлетел к берегу и завис над ним. Силберхатт встал на ноги и отвязался от упряжи, а де Мариньи закрепил ее болтающиеся концы у себя за спиной. Затем он, в свою очередь, приземлился на ноги рядом с могучим техасцем, позволив чудесному плащу свободно упасть поверх меховой одежды, и теперь путешественники стояли плечом к плечу, скрестив руки на груди.

Старуха на камне все еще говорила, но уже севшим голосом и заметно испугавшись. Остальные викинги не мигая уставились на пришельцев с неба, однако в их глазах не было и следа каких-либо подозрений.

— Чем больше я слышу язык, на котором она говорит, — медленно произнес Силберхатт, явно думая вслух, — тем больше понимаю. Отдельные слова — норвежские, достаточно много староанглийских, а остальные… — Он нахмурился, пытаясь вспомнить этот странно знакомый диалект.

— Это гэльский, — наконец определил де Мариньи, — и мечи на песке тоже гэльские. Работа викингов, безусловно, но они больше похожи на клейморы, чем на что-то еще!

— Я тоже заметил, — ответил ему Вождь. — Но сейчас меня больше интересует старая леди. Ты слышишь — она же распекает их на чем свет стоит!

Тем временем старая карга закончила обращение к народу, ее последнее слово, выкрикнутое жестким командным тоном, перешло в визг. Она запрокинула голову назад, широко распахнула руки и вдруг поскользнулась на неровной поверхности камня. При этом почти все без исключения жители склонили головы, лишь двое мужчин, стоявшие ближе всех к камню, вскочили на ноги и кинулись ей на помощь.

Ее глаза закатились, она качнулась лицом вперед, как тряпичная кукла, и неизбежно разбилась бы, если бы эти двое не успели ее подхватить и поставить на ноги. Тут же придя в себя, она оттолкнула их, шатаясь прошла сквозь ряды застывших на коленях людей и встала перед путешественниками. Помогавшие ей двое мужчин — видимо, сыновья — на почтительном расстоянии следовали за ней. Черными, налитыми кровью глазами она уставилась сперва на де Мариньи, а потом на Силберхатта, мелко кивая головой с длинными запутанными желтыми волосами. Когда же она наконец заговорила, путешественники не поняли некоторых слов, но общий смысл был им ясен.

— Итак, вы пришли, как я и говорила: два незнакомца прилетят со стороны моря на крыльях летучей мыши. И судьбы их навеки связаны с судьбами клана Тонйольфа Рыжего, не знаю, правда, к добру или к худу. И вот ветер принес вас двоих — посланников Итаквы!

— Да, мы пришли, — перехватил инициативу Вождь, — и рады видеть, как ты приветствуешь нас.

— Ты выражаешься странно, — ответила старуха, — но ты сказал именно так, как я предвидела.

— А кто ты, ведунья? — спросил де Мариньи.

— Я — Аннахильд, мать Эрика и Рори. — Она положила костлявые руки на плечи двоих мужчин, подошедших к ней ближе. — Аннахильд, вдова Хэмиша Могучего.

Она повернулась к Силберхатту:

— Ты сильно похож на молодого Хэмиша. Шесть лет прошло, как его тоже… как его призвал Итаква.

При этих словах на ее лице проступило горе и глаза наполнились ужасом. Она стряхнула со лба спутанные волосы и огляделась вокруг, словно очнувшись от кошмарного сна.

Коленопреклоненные викинги начали ерзать, они уже явно устали стоять, как поставила их Аннахильд. Никто уже не смотрел в землю, а двое или трое почти в открытую ворчали. Это не могло ускользнуть от глаз путешественников, и Силберхатт, вживаясь в роль представителя Итаквы, решил поправить ситуацию.

— Если это люди Тонйольфа, — сказал он, — то где же вождь, где сам Тонйольф? Мы будем говорить с ним. И вот еще что: подними людей на ноги. Мы, конечно, посланники Итаквы, но раньше-то мы были обычными скромными людьми.

— Ой нет! — Старуха замотала головой и усмехнулась, показав покрытые пятнами, но на удивление ровные зубы. — Не были вы никогда обычными людьми, и скромными людьми никогда вы не были. Что же до этих, — она махнула рукой в сторону замерших людей, — встаньте, псы моря, встаньте на ноги. Посланники Итаквы даровали вам милость: вы можете теперь стоять в их присутствии!

Викинги начали с угрюмым видом подниматься с колен, а карга продолжала:

— Ты спросил о Тонйольфе? Тонйольфе Рыжем, которого еще зовут Тонйольф Тихий? Он в Норенштадте, а вызвал его туда Лейф Дуглассон, повелитель всех кланов. Ходят слухи, что скоро кланы пойдут в набег. Тонйольф участвует в большом тинге, но он скоро вернется. Здесь только его придурочный сынок Харальд, он валяется пьяный в зале собраний. — Она мотнула головой в сторону ограды.

— Ты говорила про набег, — поинтересовался де Мариньи. — Что за набег?

Старуха с усмешкой кивнула:

— Да, набег. Очень скоро все мужчины облачатся в металл и на длинных кораблях выступят против Гористого острова. Итаква повелел сделать это, он направил руку Лейфа Дуглассона и всех викингов против людей Гористого.

Она взяла паузу, громко рассмеялась и схватила путешественников за предплечья:

— И вашим рукам тоже найдется работа, о да! Да, на острове летучих мышей! Разве не было этого в моем пророчестве? Крылья летучей мыши хлопают в тумане; кровь, и страх, и дует великий ветер — и все это во имя него… Великого Итаквы!

Путешественникам показалось, что она выплюнула имя Шагающего с Ветрами на песок.

Викинги уже встали на ноги, и двое путешественников смогли теперь более подробно рассмотреть обитателей Нуминоса. Рассмотревши, они ощутили некоторую признательность ведунье за пусть и ошибочный, но теплый прием — ибо клан Тонйольфа Рыжего, хоть в нем было всего около пятидесяти человек, был воистину кланом великанов! Даже подростки лет четырнадцати-пятнадцати вымахали чуть ли не на семь футов, а отдельные взрослые мужики — так и хорошо за семь. Силберхатт на Земле был здоровяком, но по сравнению со здешними жителями он выглядел карликом!

— Последствия низкой гравитации, да? — шепнул Вождь уголком рта.

— Именно. И поэтому же их физическая сила, скорее всего, не соответствует росту. Может, они даже слабее, чем кажутся. Я на это надеюсь!

Викинги обступили их, каждый страстно желал рассмотреть гостей поближе, они все еще верили Аннахильд, сказавшей, что эти двое прилетели с неба. Прилетели, значит? Ну так мухи тоже летают! А что эти чужие еще умеют делать? Это же ясно, что Итаква выбрал бы кого другого — ростом побольше. Где доказательства, что они именно те, кого предсказала ведунья? Толпа подступила еще ближе, и тут…

— Эй, там! Прочь с дороги, шевелись давай! Что за посланники? Я слышал, как старуха вещала про посланников Итаквы, — загремел позади толпы грубый испитой бас.

Все моментально обернулись на голос и расступились, открывая путь его обладателю. Аннахильд шепнула:

— Харальд, сын вождя. Буян и пьяница. Осторожнее с ним!

3. Посланники Итаквы

Харальд был под стать своему голосу — чудовищный мужик семи футов ростом, с бочкообразной грудью и толстой красной мордой, которая отлично сочеталась с рыжими свалявшимися волосами и налитыми кровью маленькими свинячьими глазками. Он мельком взглянул на путешественников, сделал мощный глоток из кувшина, который держал в руке, и, запрокинув голову, разразился злобным хохотом. Веселье, однако, было недолгим, и он снова уставился на путешественников, уже молча. В этот раз Харальд смотрел куда более внимательно и злобно, и пусть он был не настолько пьян, как того хотелось землянам, слова Аннахильд о том, что он хам, вполне подтверждались.

Закончив глазеть, он гневно повернулся к толпе викингов и заорал:

— Дешевка! Всех вас обманули, ясно вам? Эти двое хмырей и старая чума. — Харальд махнул ручищей в сторону Аннахильд. — Посланники Итаквы, как же! Да только посмотрите на них, слепые вы черти, это же обычные люди!

— Но мы все видели, что они прилетели со стороны моря, — возразил какой-то молодой парень.

Харальд шагнул к нему и влепил тыльной стороной ладони такую пощечину, что парень зашатался.

— Чурбан, пустая башка! Это все Аннахильд. Она засыпала вам глаза своим порошком, вот вы и видите только то, что она скажет. Какие еще, в задницу, посланцы Итаквы? По мне, так эти двое больше похожи на людей с Гористого острова, и мы все знаем, что у нашей ведьмы к Гористому свой интерес.

При этих словах сыновья Аннахильд — тяжелые здоровяки неполных тридцати лет — шагнули вперед и грозно встали перед Харальдом. Тут же двое мужиков свирепого вида — дружки Харальда и явно такие же жлобы, встали по бокам главного задиры. Харальд тут же выхватил у одного из них копье, древко которого было толщиной с мужское запястье.

— Прочь, сукины дети, я с вами ругаться не хочу — рано еще! Ну-ка отошли, а мы посмотрим, из чего эти хмыри сделаны.

В отсутствие предводителя викингов Харальд, несомненно, имел в клане достаточный вес. К тому же с неясными обвинениями против Аннахильд и путешественников он выступал не один, а как минимум с двумя товарищами, так что всерьез идти против общества было бы для сыновей ведьмы фатальной глупостью. Поэтому Эрик и Рори неохотно отошли в сторону, а де Мариньи и Силберхатт отшагнули друг от друга и прижались спиной к борту вытащенного на берег судна.

Не дав путешественникам и секунды на раздумье, Харальд отвел руку назад и замахнулся копьем, однако не метнул его, а лишь перехватил поудобнее. Прирожденный боец и опытный ветеран Силберхатт лишь застыл на месте и, сузив глаза, приготовился отшагнуть с траектории копья, а вот у де Мариньи, несмотря на все тренировки на аренах плато, такой практики было очень мало. Он сделал ложный уход, чуть не споткнулся при этом, но в ту же секунду восстановил равновесие. Харальд, глядя на него, злобно хохотнул и швырнул копье.

Без сомнения, оно пригвоздило бы де Мариньи к доскам обшивки драккара, но тут вмешались ветра Армандры. Когда копье было уже в трех футах от де Мариньи, невидимая сила повернула его и воткнула в песок между ним и Силберхаттом. Последний резко, так что в воздух взлетел песок, выдернул копье и сломал его о колено, слово прутик.

Разъяренный Харальд замотал головой, не в силах поверить глазам. Он знал, что копье должно было поразить чужака, но его будто перехватил в полете какой-то невидимка! И в довершение всего более крупный из пришельцев, чья сила, видать, была поистине чудовищной для такого карлика, подходил прямо к нему, и в его глазах вовсе не было страха — только ярость.

Де Мариньи сразу понял, кто его спас, и когда Силберхатт еще делал первый шаг к здоровенному рыжему викингу, он шепнул в воздух слова благодарности: «Вы уж следите за нами, друзья, чувствую, вам скоро будет много работы».

Двое верзил, что подпирали Харальда слева и справа, надулись от злости и сильнее сжали оружие — сейчас они им покажут! У одного был топор, второй, чье сломанное копье валялось на песке, полез за мечом. Харальд ошалело уставился на одного из своих звероподобных помощников, потом на другого и, усмехнувшись, спросил Вождя:

— Так что ты мне хотел сказать, козявка?

— Сейчас мы с тобой выясним, кто из нас козявка, — прорычал техасец сквозь сжатые зубы, — врукопашную один на один! Понял, щенок?!

— Ты как меня назвал?! — От злости Харальд чуть не задохнулся и покраснел, как свекла. — И ты еще меня вызываешь, малявка? Дыхание Ита…

Он замахнулся, чтобы отвесить техасцу такую же пощечину, как тому парнишке, но Силберхатт успел пригнуться и изо всех сил ударил Харальда мозолистым кулаком в солнечное сплетение.

Громила тут же согнулся пополам, с присвистом выдохнув, и его подбородок угодил как раз на идущие вверх кулаки Вождя. Последовала быстрая серия ударов, от которых человек меньших размеров сразу был бы убит, ну а Харальд просто подлетел над землей и рухнул на песок, как срубленное дерево.

Де Мариньи догадывался, чем может закончиться поединок между его другом и наглым викингом, и предвидел последствия. Поэтому, когда Харальдовы дружки приготовились к атаке — один поднял топор, а второй вытащил меч, де Мариньи взревел:

— Стоять, не то прикажу ветру поднять вас высоко-высоко и утопить в море!

При этом он сделал рукой быстрое движение, будто бросив песок в лицо нападавшим. Они грозно уставились на него и уже начали замахиваться, как, откуда ни возьмись, на пляже выросли два крутящихся столба из песка и мелких камушков, наскочили на двоих викингов, приподняли их, закружили на месте и бросили вниз. Тихий морской бриз внезапно перешел в шквал, который яростно взвыл и засыпал людей песком. Секундой позже все стихло.

Для двоих викингов этого было более чем достаточно. Медленно и осторожно они поднялись на подкашивающихся ногах, развернулись и побежали, продираясь сквозь толпу застывших с открытыми ртами зрителей. А ведь гости с неба даже ни разу не потянулись к оружию!

Ведьма, похоже, сама поразилась не меньше других, но быстро оценила ситуацию и скомандовала:

— Вздымайте клинки в воздух и славьте этих людей — они действительно посланники Итаквы, Хозяина Ветров!

— Да, — крикнули хором Рори и Эрик, — они воистину посланники Великого Итаквы, и наши клинки с ними!

Собравшиеся на берегу подхватили клич. Они потрясали оружием над головой и радостно вопили, пока Аннахильд не призвала всех к тишине.

— Этот день богат на новости, — провозгласила она, стараясь перекричать общий гвалт. — Тонйольф возвращается!

Она указала рукой в сторону моря, где из-за высоких скал в устье фьорда показался увенчанный головой дракона нос богато украшенного корабля. Почти на самой шее дракона стоял высокий мужчина, на голову выше всех членов клана, даже с берега было видно, что это великан среди великанов. Бриз развевал его рыжие волосы, словно лошадиную гриву.

— Тонйольф Рыжий, — снова крикнула Аннахильд. — И у нас есть для него хорошие новости, не так ли, ребята? Он никогда не встречал таких важных гостей — людей с неба, которых послал сам Шагающий с Ветрами, гонцов великого Итаквы!

Уже позднее, в доме у Аннахильд, где они якобы остановились, Хэнк Силберхатт и Анри-Лоран де Мариньи вели тихую беседу. Дом старой ведьмы представлял собой крытое соломой одноэтажное здание, в котором были две крошечные спальни, кухня почти под открытым небом и что-то вроде гостиной, где путешественники расположились на отдых — вернее, попытались отдохнуть — на низких деревянных скамьях, покрытых вонючими шкурами. Снаружи, у дверей этого примитивного, но относительно чистого жилища, молча, как два сторожевых пса в человеческом обличье, сидели на корточках братья Рори и Эрик.

Гости с Бореи не могли точно сказать, взяли ли их сыновья Аннахильд под негласную защиту или же, напротив, под негласное наблюдение, но, как бы там ни было, в конце концов, можно было урвать пару часов сна в относительной безопасности. Несмотря на то что путешественники не подавали вида, стремительный полет сквозь пустоту вымотал их физически и психически. Сейчас же, когда в желудке каждого из них плескалась пинта липкого сладкого эля и туда же было отправлено по тарелке полупрожаренного копченого мяса неведомого происхождения, они смогли наконец начать решать проблемы по мере их поступления.

Возвращение Тонйольфа к своему клану их несколько разочаровало, зато они поняли, отчего здешнего предводителя зовут еще и Молчаливым.

Тонйольф со свитой человек двенадцать сошел с корабля, бегло оглядел путешественников, что-то мрачно буркнул при виде храпящего на песке сына и терпеливо выслушал визгливый отчет Аннахильд о недавних событиях. Ее растрепанный вид и безумный взгляд, видимо, убедили предводителя, что к путешественникам стоит относиться с уважением.

Затем последовал показательный полет де Мариньи на плаще, и Тонйольф вместе с ведьмой и несколькими мужчинами из клана удалились в зал собраний. Если даже предводителя и удивила победа де Мариньи над гравитацией, то он и виду не подал, разве что слегка поднял рыжие косматые брови.

Реакцию на их появление — вернее отсутствие реакции — и обсуждали вполголоса между собой де Мариньи и Силберхатт в доме Аннахильд.

— Не понимаю, — начал де Мариньи, — я всегда представлял, что викинги — народ горячий и непостоянный. Такие бы извлекли множество толкований из чего угодно, тем более из нашего появления. И что мы видим? Вот они мы, пара карликов, прилетели чуть ли не на штуковине из «Тысячи и одной ночи». Их реакция — «посланники Итаквы», и все! Я уж не говорю о том, что ты отправил в нокаут сына их предводителя. Сдается мне, что после такого либо они нас где-нибудь подвесят за большие пальцы, либо мы захватим трон Тонйольфа, если он у него, конечно, есть!

Силберхатт кивнул:

— Да, мне это тоже очень странно, но чем больше я об этом думаю…

— Тем что?

— Ну, для начала, Анри, я думаю, что гости с неба не такая уж и редкость на Нуминосе. Итаква приходит и уходит довольно часто.

— Надеюсь, что не слишком часто, — с жаром вставил де Мариньи.

— Что у нас дальше? Аннахильд и ее галлюциногенный порошок, — продолжал Вождь, — вспомни, что Харальд тогда говорил. Если в каждом клане есть такие ведьмы и если они знают, где взять растения, или из чего они там эти порошки делают, то я не удивлюсь, что рядовой нуминосский викинг спишет подобные явления на действие порошка. А теперь представь, что нас действительно прислал сюда Итаква — что бы ты сделал, будь ты викингом?

— Я бы насторожился, стал бы думать, что да как.

Силберхатт кивнул:

— Ты бы — да, и, как видишь, они поступили более-менее так же. Кроме Харальда, но это просто тупой болван. Сдается мне, что он таким образом пытался самоутверждаться в отсутствие отца. Что же до самого предводителя — когда Тонйольф на меня смотрел, я понял по глазам, что его ограниченный ум занят другими вещами, а именно «большим тингом», на котором он побывал, и готовящимся рейдом на Гористый остров. И тут вдобавок ко всему Итаква посылает нас именно в его клан, и он теперь будет, готовясь к рейду, пахать как проклятый, несмотря даже на то, что мы ему вряд ли понравились, да еще и испугается, что придется держать ответ за неразумные действия своего сыночка.

— Думаю, что ты прав, — сказал на это де Мариньи, — но мы до сих пор не продвинулись в поисках Часов.

— Да, пока что нет, но стоп! Сюда идет Аннахильд, судя по всему, одна — слух еще никогда не подводил меня. А это — идеальный повод аккуратно выяснить положение дел и заодно попытаться разузнать насчет Часов. Посмотрим, что она нам скажет.

Бормотание ведьмы за стеной стало громче — она подошла к дому и расспрашивала сыновей, хорошо ли устроены гости. Те ответили ей вежливо, но уклончиво, и она разрешила им пойти в зал собраний, который, судя по всему, был у викингов не только тронным залом, но и своего рода распивочной. Затем Аннахильд вошла в дверь, аккуратно закрыв ее за собой. Склонив голову к плечу, она какое-то время прислушивалась, чтобы убедиться, что Эрик и Рори действительно ушли, как она им велела.

Убедившись, она повернулась к путешественникам и сказала:

— А теперь, гости дорогие, давайте по-честному.

— Ты о чем? — спросил де Мариньи, изо всех сил стараясь не измениться в лице.

— Игры кончились! — предупредила Аннахильд. — Я прекрасно знаю, что никакой Итаква вас не присылал. Я поняла это еще тогда, когда дотронулась до вас. — Она схватила их за руки. — Да! Да! Вот ты, — она уставилась на Силберхатта, — тебе ведомо прикосновение Итаквы, его красные глаза, его ледяное дыхание прямо в лицо, да! Но ты не из его людей. Он остудил твою кровь, что есть, то есть, но ты — свой собственный.

Ведьма повернулась к де Мариньи:

— Ну а ты тоже встречал Шагающего с Ветрами, но он не прикасался к тебе. Твоя кровь все еще теплая. Нет, вы не Дети Ветров… Но кто же вы тогда? Я даже не уверена, что вы с Нуминоса. Но если не с Нуминоса, то откуда?

Путешественники молча глянули друг на друга, и наконец Силберхатт проговорил:

— Что ж, Аннахильд, похоже, мы вынуждены тебе довериться. Мы вовсе не посланники Итаквы, и мы не с Нуминоса. Я Хэнк Силберхатт с Бореи, военный вождь Плато. Мои люди — заклятые враги Итаквы. А этого человека, — он положил руку на плечо де Мариньи, — зовут Анри-Лоран де Мариньи, и он с Материнского мира. Я тоже родился на Земле, но теперь считаю своим домом Борею.

Если при слове «Борея» глаза Аннахильд удивленно распахнулись, то, когда Силберхатт упомянул о Материнском мире, они чуть не вылезли из орбит.

— Люди с Земли здесь, на Нуминосе, — выдохнула она, — и не по воле Итаквы! Но как? Зачем?

— Как мы сюда попали — это потом, — сказал де Мариньи. — А здесь мы вот зачем — мы ищем… э-э-э… сундук.

— Сундук?

— Да, большой сундук, в который помещается человек. Вот такой формы, — носком ботинка он нарисовал на грязном полу что-то вроде пятиугольного контура гроба. — Это мой сундук, Итаква украл его у меня. Я хочу его вернуть.

Она горячо кивнула:

— Да, я кое-что знаю про твой сундук, только скажи мне, что же в нем такое лежит и что ты будешь с ним делать? Для чего нужен этот сундук?

— Это машина для путешествий между мирами, и еще на нем можно прыгать туда и сюда во времени, — ответил Силберхатт. — Мой друг летел на нем в Элизию, но как только он попал на Борею, Итаква утащил сундук.

— Элизия! — поразилась старуха.

— Элизия, это… — начал было де Мариньи.

Но Аннахильд тут же перебила его:

— Это дом Великих Старших Богов, я знаю, знаю! — Ее худые пальцы стиснули запястья путешественников, как стальные наручники. — Когда я только увидела, как вы летите со стороны моря, я решила, что кто-то засыпал мне глаза моим же порошком. А сейчас я вижу, — она изумленно покачала головой, — вы двое — истинное чудо!

— Аннахильд, — де Мариньи нетерпеливо взял ее за руки, — где Часы Времени — в смысле мой сундук? Я должен его найти.

Глаза колдуньи сузились, она пристально оглядела путешественников и ответила:

— Не бойся, ты все узнаешь про свой сундук… как только время придет. Но сперва вы двое должны кое-что для меня сделать.

4. История ведьмы

— Викинги живут здесь несколько тысяч лет, — начала Аннахильд. — Я знаю это из старых книг, я умею их читать. Все записано в Двух Книгах: Книге Земли — Материнского мира, и в Книге Нуминоса. Предания сперва передавались от отца к сыну, но потом Итаква принес сюда тех, кто умел писать, и они стали писать эти предания в Две Книги.

Она закрыла глаза и, откинув голову назад, стала читать по памяти:

— Первых людей на Борею и Нуминос принес Итаква, и многие из них были Людьми Севера. Тогда еще не знали железных мечей, но потом Итаква принес из Материнского мира на Нуминос людей, у которых были железные мечи. И Шагающий с Ветрами сказал племенам, что он их бог и они должны ему поклоняться. В Норенштадте ему был построен алтарь в виде пирамиды, и он стоит там до сих пор.

И викинги на Нуминосе плодились и размножались, и племен было много, так как Великий Бог Итаква (упоминая Шагающего с Ветрами, она всегда вкладывала столько презрения, сколько могла) населил море рыбами большими и малыми, посадил на островах травы и расселил там зверей для пропитания и пользы викингов. Однако Итаква был холодным и жестоким богом, и время от времени он забирал самых красивых дочерей племен и улетал с ними за Великую Ледяную Стену. Иногда он возвращал их обратно — обмороженными и с помутившимся рассудком, — и редко когда они жили долго.

Некоторые из этих выживших женщин были на сносях, но в последний раз такое случалось очень давно. Сменялись целые поколения викингов, и Шагающий с Ветрами вновь и вновь пытался сделать какой-нибудь женщине ребенка. Отродья Итаквы появлялись на свет уродами или чудовищами, все они умерли, кроме одного случая, описанного в Книгах. Этот ребенок был сущим воплощением зла — черным вампиром, что сосал из материнской груди кровь вместо молока, и вождь племени отнял его у матери и сжег.

И когда Итаква снова вернулся и жрецы рассказали ему, что произошло, он убил всех людей того племени, его гнев был страшен, по всему Нуминосу бушевали ужасные шторма!

И вот племена поняли, что Бог Штормов сам убьет своего ребенка, где увидит, ведь он мечтал о красивом ребенке, похожем на человека… зачем же еще ему похищать лучших девушек из племен? Злодеяниям Итаквы не было конца, его появления боялись все, а когда он уходил, большая часть людей радовалась — по секрету, конечно, чтобы не прослышали его жрецы, и в итоге все племена встали против своего бога и бросили ему вызов.

Родители начали прятать своих дочерей, тем более красивых, лишь только узнавали, что на Нуминос вот-вот нагрянет Итаква, шагая с ветрами, и даже его жрецы с холодными сердцами, даже они оставили ревностное служение своему хозяину и стали порой в его отсутствие устраивать необычные катастрофы и смертельные неудачи. Но под конец Бог Штормов узнал, что народ поднялся против него, и страшно разгневался!

Он стал натравливать племена друг на друга, пока весь Нуминос не заполыхал от края и до края, и огонь горящих деревень был жарче лавы, что кипит на Огненных островах. И когда племена Нуминоса уменьшились в десять раз, Шагающий с Ветрами стоял в небесах и хохотал. А отсмеявшись, он метнул пучок молний и послал свои ветры дуть над изуродованной землей, и ветры дули так, что сам океан вышел из берегов, чтобы смыть с островов все, что на них есть!

Вот так весь Нуминос склонился перед ним, и выжившие принесли ему клятву на верность, чтобы он не уничтожил всех викингов навсегда…

Аннахильд остановилась и перевела дыхание.

— Все это, — продолжала она, — записано в Книгах. Дальше там написано, что Итаква посмотрел на Нуминос и увидел, что племена сделались ему покорны. И тогда он принес других людей — не викингов, но похожих. Крепких мужчин и женщин с Материнского мира, у них было другое оружие, и язык, и культура. Похоже на то, что Шагающий с Ветрами хотел влить в свои племена свежую кровь, чтобы получить женщину, которая ему нужна, — красивую, сильную, способную зачать от него долгожданного ребенка и выносить его.

Путешественники ждали, пока она снова заговорит, но, похоже, эта история закончилась. Наконец Силберхатт спросил:

— Ну, и добился ли он своего? Зная Армандру, которая ни за что не подчинится отцовской воле, думаю, что нет.

— Нет, не добился, — с довольным видом покачала головой колдунья, — хоть и пытался. Он придумал закон, чтобы самые красивые и сильные юноши из кланов — к тому времени племена стали называть кланами — брали себе в жены только самых красивых девушек, чтобы их потомство тоже было сильным и красивым, чтобы девушки радовали взор Итаквы. И через одиннадцать поколений на одном острове — самом зеленом и цветущем — возник клан избранных людей. Итаква смотрел с неба на юных дев этого удивительного клана, и мучительная похоть одолевала его, однако он решил потерпеть еще одиннадцать поколений. К тому времени на острове было две пары, чья красота и совершенство были просто удивительными даже на фоне всего остального клана, где и последняя дурнушка была красавицей. И каждая женщина в этой паре была беременна. Величайшие провидцы того времени осмотрели их и сказали, что родятся дочки.

И вот Итаква снова пришел на Нуминос и сразу отправился на прекрасный остров. Там он отобрал нескольких старейшин и велел им прислуживать матерям его будущих невест, чтобы они не знали ни в чем нужды. А когда он это сделал, он уничтожил весь остальной клан — и мужей, и жен, и малых детей!

Убил он их без всякой причины, но вся его затея оказалась пшиком. Люди с того острова часто женились на двоюродных сестрах, в течение двух и двенадцати поколений, и сперва от этого лишь время от времени рождались прекрасные идиоты. Но тут бояться было нечего — этих детишек люди клана тайно уничтожали, но в этот раз…

Дети этих двух несчастных женщин, обе девочки, да, как и было предсказано, оказались не только безумными, но еще и уродливыми! Вот так вот одним ударом были разрушены все планы Итаквы, и я уверена, что удар этот направили чистые боги нашей старой Земли. И он увидел, чем обернулась его мечта, и ушел с Нуминоса, и очень долго не возвращался. Пока его не было, люди подумали, что он ушел навеки, и те, кто помнил старинные предания, начали поклоняться нашим старым богам, каким мы приносили жертвы в Материнском мире. Но тут Шагающий с Ветрами вернулся, и вновь установилось его жуткое иго.

Он прекратил служение богам Земли, перебил их жрецов и снова принялся похищать и насиловать самых прекрасных девушек — вновь и вновь пытался он сделать человеческого ребенка. И так длилось столетиями, но вот шестьдесят три года назад… — Она снова остановилась перевести дыхание.

— Шестьдесят три года тому назад, — подсказал ей де Мариньи. — Что же тогда произошло?

— Да, кое-что произошло: он притащил на Нуминос маленький кораблик из Материнского мира, и на этом кораблике были муж, жена, их двое сильных сыновей и дочка лет двенадцати. Это были первые люди с Земли на Нуминосе за пятьсот с лишним лет. Женщина была красивой, несмотря на то, что ее юность осталась позади, муж ее тоже был красивым, сыновья росли умными и крепкими, а дочка была просто очаровательной.

Их поместили сюда, тогда кланом правил дед Тонйольфа, и через несколько лет их дочь вышла замуж за хорошего парнишку из клана. У них родились две маленькие девочки, одной из которых была я.

— Ты? — Заинтригованный историей Силберхатт уставился на нее.

— А, я знаю, о чем ты подумал, — воскликнула колдунья. — Тебе интересно, как у таких замечательных родителей родилась такая уродина. Так позволь сказать тебе, что я была хорошенькой девушкой, и даже сейчас у меня осталась былая красота под коркой страданий, грязи и прожитых лет. Но люди зовут меня старой чумой — так меня знают в нашем клане, так я и живу с тех пор, как… — Внезапно она замолчала.

— Продолжай, Аннахильд, — снова поторопил де Мариньи.

— Да что-то я слегка запуталась, стала про себя рассказывать, — ответила она. — Давай уж буду рассказывать по порядку.

Я вошла в возраст, и меня взял за себя Хэмиш Могучий. Он дал мне двоих замечательных послушных сыновей, лишь они моя опора с тех пор, как Хэмиш погиб шесть лет назад. А мою сестру звали Мойра, она была само совершенство — и прекрасна, и добра. Ни у кого не было такого доброго сердца, и если бы Итаква видел ее в пору, когда она вошла в возраст, он бы ее обязательно утащил. Но он тогда приходил редко и в основном в Норенштадт, где сидел на своей тронной пирамиде, и оттого он, к счастью, не заметил Мойру.

И вот она тоже вышла замуж за доброго и благородного человека из клана, он умел читать и писать, его научили мои дед с бабкой, которых Итаква принес на Нуминос вместе с их судном, да. Но до сорока лет Мойра не беременела, а потом у них родилась Морин, очаровательная малышка, она вся сияла, как жемчужинка. Да-да, малышка Морин, Морин Улыбчивая, ее ручки и ножки были как у людей Земли — маленькие, не то что длиннющие грабли нуминосцев. И вот, когда ей исполнилось пять лет, Итаква увидел ее.

Девочка всего пяти лет, а уже красивая, как цветок. Свежая, как весенняя трава в полях, вылитая мать, она была отрадой для родителей, радостью всего клана, розой в саду сердца Тонйольфа-старшего. Да, отец нынешнего вождя настолько полюбил ребенка, что велел построить для ее семьи дом рядом со своим, чтобы смотреть на ее детские игры и смеяться, когда она смеется, а тогда она смеялась часто.

И вот пришел Итаква, увидел, как она играет, и поднял ее в небеса. Утащил малютку в облака своей здоровенной лапищей и любопытно разглядывал ее своими красными горящими глазами. Другие дети давно бы уж стали кричать, вырываться, сучить ножонками, а эта — воистину дитя радости — лишь смеялась, тыкала ручкой на черную кляксу, что у него вместо головы, и щекотала его когти! И Шагающий с Ветрами — безжалостная гадина с черной душой, — похоже, не столько держал Морин в кулаке, сколько сам попался в ее крохотный кулачок.

Наконец он опустил ее на землю возле дома и сам долго стоял в небе над деревней. Стоял и смотрел, как Морин играет возле дома и машет ему ручонкой, и в его горящих глазах засветилась какая-то странная очарованность.

Родители девочки, не в силах вынести эту пытку, выбежали во двор, схватили Морин и унесли в дом, а Итаква над домом пошевельнулся, будто проснувшись, и ушел по небу в Норенштадт. А когда шел, все время оглядывался…

Прошло не так уж много времени с тех пор, и из Норенштадта притащились верхом на яках двое жрецов, а с ними дружина викингов под командованием самого Лейфа Дуглассона. Они пошли в дом моей сестры Мойры и сказали, что хотят видеть девочку, и сперва показалось, что они намерены украсть малютку Морин. Однако же нет — Итаква велел им просто посмотреть на ребенка. Потом они говорили с сестрой и с ее мужем, и с Тонйольфом тоже, да — предлагали выделить людей охранять девочку и всю ее семью, если будет нужно.

Потом жрецы сказали Тонйольфу, что его клан теперь выделен особой милостью среди всех кланов викингов, ибо Великий Бог Итаква считает, что люди Тонйольфа чисты сердцем и радуют его, а особенно маленькая Морин, которая в свое время станет шагать вместе с ним по ветрам, что дуют между мирами!

Услышав это, родители Морин и старый Тонйольф многозначительно посмотрели друг на друга и не стали возражать против этого плана, ибо ничего не могли сделать, по крайней мере тогда, а ночью был праздник, много было выпито и много было произнесено молитв, чтобы умилостивить и успокоить Итакву. На следующий день Лейф Дуглассон велел Тонйольфу хорошо заботиться о маленькой Морин: все уже поняли, что Шагающий с Ветрами будет снова и снова возвращаться в клан Тонйольфа и смотреть, как Морин растет, и если что-то случится, то плохо придется всем.

Жрецы поговорили с сестрой и ее мужем и объяснили, что будет очень хорошо, если девочка вырастет невинной, а еще они предупредили всех людей клана, чтобы их сыновья и смотреть не смели на Морин, когда она войдет в возраст. Ну и напоследок, перед тем как высоким гостям убраться к себе в Норенштадт, жрецы сказали, что, будь их воля, они бы забрали Морин с собой, но Итаква лично сказал им, что из-за ее природных наклонностей он разрешает ей расти среди семьи и клана.

И когда сестра поняла, что придет время им с дочерью расставаться, как же она плакала! Она рыдала, и ее муж просто обезумел от горя, от гнева и оттого, что ничего нельзя поделать. Даже старый вождь лил слезы, когда думал о неизбежной доле малышки Морин. Весь клан, кроме разве что горстки молодых дурней да ревнивых баб, надолго опечалился, будто бы умер великий король или будто каждая семья в одночасье потеряла ребенка. Только сама Морин, чистая душа, смеялась, как прежде, — ведь ей и шести лет не было и она пока еще ничего не понимала.

Ну а со мной было вот что: я так сильно переживала, что порой думала, что малость свихнулась. Когда на меня находили припадки безумия, я видела странные вещи и изрекала невнятные предупреждения и пророчества. Время шло, а я чувствовала приближение ужасной беды, хотя что за беда, никак не могла понять — это постоянно ускользало от меня, и я специально начала вести себя перед кланом как ясновидящая, и даже мой бедный муж и сыновья не могли понять, что я лишь притворяюсь. Хотя на самом деле я притворялась, да не совсем — надвигающийся ужас был для меня вполне реален, и я искала путей избежать его. И я нашла, что надо делать — создать себе образ колдуньи и провидицы и снискать поддержку в народе.

И я стала учить чары и заклинания, стала варить усиливающие ясновидение зелья, собирать вызывающую безумие пыльцу диковинных ядовитых трав. Родители мои были из Материнского мира, и они не только научили меня всему, но и передали мне свою огромную мудрость и еще большую любознательность. Я отправилась в Норенштадт и научилась читать старые книги. Так я узнала легенды о появлении викингов на Нуминосе. Вот таким образом Аннахильд сделалась ведьмой.

Пока я готовилась к предстоящей беде — а я уже знала, что беда вот-вот случится и что связана она с Итаквой и его желанием унести Морин из клана, когда она созреет, — прошло семь лет, я и не заметила как. За эти семь лет Итаква приходил только один раз, когда Морин шел девятый год. И за эти годы она стала еще добрее. Еще бы — ведь ее любил весь клан, и даже дикие звери в полях и птицы в небесах любили ее. Она никогда не делала зла никому и ничему и в ответ не видела зла, она даже не знала, что такое страх… Ну, и это было к лучшему.

Ведь вы только представьте себе этот ужас, сходящий с неба на Нуминос! Разум Итаквы наполнен нечеловеческими мыслями, но одну его мысль без труда поймет любой мужик. Да, если слово «похоть» знакомо любому мужику, то что ж говорить об Итакве? Похоть сжирает его с начала времен, и когда его горящие глаза туманятся, то именно похоть разгорается в его черном сердце! Но маленькая Морин этого не знала, она видела лишь огромное существо, о котором ее родители и другие люди из клана говорили дрожащим шепотом, человекообразную фигуру в небесах, которая порой опускала руку — тихонько, как лист падает на землю, чтобы поднять Морин в небеса, откуда она, невинная душа, смотрела сверху на Нуминос, будто какая-нибудь королева облаков. Да она потом и станет королевой облаков, если все будет по-Итаквиному. А кто скажет ему «нет»?

Похоже, он увлекся Морин еще больше и летал с ней по всему Нуминосу, показывал ей все места, даже ледяные земли за темным горизонтом. Да, и он не причинял ей вреда — когда он возвращал ее домой, она была теплая, а он улыбался, если только про такого злодея можно так сказать! Улыбался клану старого Тонйольфа, и на островах от этого после его ухода была хорошая погода, земля приносила обильные плоды, и хорошей была охота.

Но через три года он, конечно же, вернулся…

Был тогда в клане один парень по имени Гарвен Красивый. Он заглядывался на Морин, в таком возрасте парни часто заглядываются на девушек. Все шло к тому — Гарвен был хорошим, почтительным сыном, а роза Морин еще не распустилась. Однако это была полудетская влюбленность, и когда у них выдавалось время, они встречались где-то в полях в своем секретном месте. Гарвен хоть и был почтительным сыном, но в этот раз ослушался родителей, и Морин тоже. При иных обстоятельствах они бы скоро стали мужем и женой, но, увы, обстоятельства были совсем другими.

Когда Итаква снова пришел, Морин в деревне не было. Возвращения Шагающего с Ветрами никто не ожидал, как и злых ветров и темных грозовых туч, что он с собой принес. Он пришел, полный подозрений, и, не найдя Морин, расстроился. Трусливые люди клана бегали туда-сюда в поисках девушки, которая одна была способна успокоить Итакву, но так ее и не нашли. Ну и того парнишку, Гарвена, конечно, тоже.

А когда гнев Итаквы перешел в бешенство, появилась и невинная парочка рука об руку. Они шли по горной тропинке, возвращались после прогулки в полях. И тут Итаква их увидел…

Хоть они были всего лишь дети, чистые, как только выпавший снег, Итаква отреагировал, как потерявший голову от бешенства обманутый муж. В безумной ревности он захрустел молниями, что играли над его головой, и не было бы ничего удивительного, если бы его глазищи вспыхнули ярко-зеленым вместо обычного кроваво-красного пламени. Он схватил детей, поднял к своему лицу и на мгновение уставился на них. В этот миг все замерло, даже облака застыли на небе и ветер стих, а потом…

Прямо на глазах Морин он смял в кулаке молодого Гарвена — медленно, не торопясь, выдавил ему кишки и превратил мальчишку в кровавую кашу, и скинул то, что осталось от парня, с огромной высоты на песчаный берег возле деревни! Морин кричала не переставая, а он сорвал с нее одежду и придирчиво осмотрел, однако не нашел ничего, порочащего ее, ничто не указывало, что она уже не ребенок, ничто не сорвало его злобные планы. Высоко в небе он удовлетворенно покачал своей огромной черной башкой, но этого ему было мало — он хотел убедиться, что люди Тонйольфа понимают его веления и что они будут впредь повиноваться ему еще сильнее. А с кого лучше начать, как не с самого Тонйольфа, который, в конце концов, отвечает за весь клан?

Но что толку перечислять все Итаквины злодеяния? Список их длинный, как его жизнь, начало его скрыто в густом тумане времени, а конца, похоже, и вовсе нет. Обойдемся тем, что он убил всю семью старого Тонйольфа (кроме третьего вождя в роду, нынешнего Тонйольфа Рыжего, который со своим старшим сыном Харальдом был тогда на охоте) и еще убил отца маленькой Морин… Ох, да всех он убил, до кого дотянулся своими погаными черными ручищами! И моего мужа тоже. Ох, дураком был Хэмиш.

Однако каким храбрым дураком! Почему храбрым? Да потому, что, когда он увидел эту массовую казнь, он побежал к Итакве, размахивая мечом и вызывая его на бой, а тот стоял в небе с окровавленными руками и ярился! Я-то думаю, что у мужа помутился рассудок или он перепил — не помню уже. Но что б там ни было, он показал себя храбрецом. Само собой, Итаква убил его.

Немного помолчав, Аннахильд продолжала:

— Итаква собрал снег из туч, скатал в огромные комья и заморозил в ладонях, а потом стал швырять их на деревню. Треть жителей была убита, треть домов разрушена, и все это видела малютка Морин. Она перестала кричать, лишь глядела вниз со своего ненадежного насеста на выгнутом плече Итаквы, и ее раньше невинные глаза расширились от ужаса и отвращения.

Наконец он отпустил девочку — уже не так бережно, как раньше, а просто швырнул ее, совсем голую, в гальку на берегу и ушел в низком небе куда-то в сторону Норенштадта. Потом… это не рассказать словами — всю боль и отчаяние, что оставил после себя Итаква. А в скором времени, как раз в самый скорбный и горестный час, вновь пожаловали из Норенштадта те же жрецы, что и семь лет назад.

В этот раз Лейфа Дуглассона с ними не было — он был тяжело болен. Удивительно, как он выжил, ведь Итаква наказал за происшедшее и его — чуть не оторвал ему левую руку! Жрецы были злы — они жестоко подгоняли своих яков и уже не говорили никаких лживых хвалебных речей клану Тонйольфа и нашему новому вождю.

Однако с тех пор, как Итаква ушел, я не сидела без дела. Шагающий с Ветрами разрушил дом Морин и ее матери, и разум моей бедной сестры он тоже разрушил, поэтому я взяла их обеих к себе: хоть я и потеряла мужа, но я знала, что такое может случиться, и оттого достаточно быстро пришла в себя. Еще я знала, что жрецы Итаквы вот-вот появятся и утащат Морин к себе в Норенштадт. И я, Аннахильд, приняла твердое решение: черный Бог Ужаса отнял у клана уже слишком много, и больше он не получит ничего! Я долго учила девочку, как вести себя, пока она не затвердила мой урок полностью.

И вот, когда жрецы пришли и потащили ее, она тут же вырвалась от них, указала на того, кто хватал ее, и закричала: «Когда мой повелитель вернется, я скажу ему, что ты пытался заполучить меня против моей воли, а еще я попрошу у него твою голову, чтобы с ней играть!»

«А про тебя, — повернулась она к другому жрецу, — я скажу, что ты злоумышлял против повелителя, хотел ослепить его и отправить покалеченного навеки бродить меж звезд!»

Жрецы упали перед ней на колени, вскричав: «Не надо, госпожа, молим тебя! Это же не так, ты же знаешь».

«А когда я ему скажу — все будет именно так, — отвечала она. — И если вы заберете меня из клана, я непременно все расскажу. А теперь — вон отсюда!» И она топнула ногой.

Теперь жрецы и носа не покажут из Норенштадта, даже по велению Итаквы, потому что тогда они сами решили, что девочке будет лучше под замком и под их присмотром, то есть пошли против собственного бога, и лучше не гневить его дальнейшим неповиновением, тем более весь их хитрый план сорвался. Поэтому они поспешили со всех ног обратно, и больше с тех пор клан не беспокоили…

Может, после победы над так называемыми жрецами Итаквы я возгордилась, а может, и нет, но я стала думать о будущем Морин и об ее безопасности. Она — моя кровиночка, и она не будет вынашивать для Итаквы ребенка, с которым тот будет шагать по небу, рассеивая семя по вселенной. Нет, нет и еще раз нет!

Я решила тайно переправить Морин на Гористый остров: это единственное на весь Нуминос место, где она могла бы быть в безопасности и где Итаква не сможет ее достать. Так что она сейчас там, и именно там вы выполните свою часть моего плана.

— Ого… И как местоположение Морин касается нас? — спросил Силберхатт.

— Без нее вы никогда не найдете, чего ищете, — отвечала она. — Вы встретитесь с ней на Гористом острове, и ты, — она взяла де Мариньи за руку, — скорее всего, влюбишься в нее, по-другому быть не может. Сперва я думала, что вы останетесь здесь и будете защищать ее, ведь Итаква не оставит попыток ее достать, но теперь я знаю про ваш сундук, который летает между мирами.

— А дальше? — спросил де Мариньи.

Ведьма покачала головой, явно призадумавшись, как быть.

— Ладно, — наконец сказала она, — сделаем так: я дам вам с собой письмо. Прочесть его вы не сможете, зато Морин сумеет. В письме сказано…

— Где нам найти Часы Времени, — закончил за нее де Мариньи.

— Именно! — ответила она. И звонко, от всей души рассмеялась, без малейшего следа своей показной эксцентричности. Наконец-то путешественники увидели, что она не просто колдунья и пророчица, но еще и обычная человеческая женщина, причем умная, и они восхитились ее умом.

5. Отплытие в Темночас

— Аннахильд, то, что ты нам рассказала, это очень интересно, — сказал Силберхатт, — но все равно остались неясности, а от них может зависеть очень многое.

— Так спрашивай, — ответила она.

— Во-первых, ты говорила, что Морин была теплой после того, как Итаква брал ее в руки. Что ты имела в виду?

— То, что сказала. Она оставалась теплой и по сей день осталась, как будто Итаква никогда не прикасался к ней. Понятно? Вот, смотри, — она взяла Вождя за руку, — тебе явно знакомо прикосновение Итаквы, потому что ты холодный. А вот он, — она взяла руку де Мариньи, — он теплый, а это значит, что его знакомство с Шагающим с Ветрами было очень кратким или он был чем-то защищен.

— Все правильно, — согласился де Мариньи, — есть распространенное мнение, что физический контакт с Итаквой или продолжительное нахождение рядом с ним приведет к перманентному понижению температуры тела, а также к необъяснимой стойкости к морозам. Но при этом ты говоришь, что Морин…

— Да-да, Морин теплая. Итаква не остудил ее кровь, она осталась какой была. Может быть, это из-за его планов и он хотел, чтобы она вошла в возраст, будучи полностью нормальной, но я не знаю.

— Не понимаю, — покачал головой де Мариньи. — Я думал, что у всех людей на Нуминосе измененный метаболизм, как и у жителей Бореи.

— Не у всех, Анри, — возразил Вождь. — Мутации, вызванные Шагающим с Ветрами, время от времени гаснут. Среди жителей плато на Борее тоже есть несколько «теплых».

— Да, и у нас на Нуминосе тоже, — согласилась Аннахильд. — И больше всего их на Гористом острове.

— А вот и второй вопрос, — сказал Силберхатт. — Где этот самый Гористый остров и как так получилось, что он не подчиняется Итакве?

Аннахильд ответила тихим-тихим шепотом:

— Ответ кроется в самой форме острова. Видишь ли, существует один символ, которого Итаква на дух не переносит. На Нуминосе этот символ повсюду запрещен, его даже нельзя именовать, и со временем название забылось. Но мне-то этот символ знаком и древнее запретное слово тоже. Говорю его я, правда, только про себя, однако…

Внезапно глаза ее расширились, она чуть не задохнулась от ужаса, отпрянув от де Мариньи, потому что он нарисовал на грязном полу носком ботинка новую фигуру. Пятиконечную звезду!

— Ты имеешь в виду, что остров Гористый имеет форму звезды? — спросил он.

— Он нарисовал знак, — прошептала Аннахильд, указав на звезду, — и назвал его!

Силберхатт тоже отпрянул от запретного знака, но тут же подался вперед и с гримасой затер рисунок подошвой унта.

— Мой друг прав, Аннахильд? — спросил он.

— Само собой, — кивнула она. — На Нуминосе сотни островов, но лишь Гористый защищен от гнева Итаквы — из-за своей формы. Он попросту не переносит этот знак.

— Это мы как раз быстро поняли, — отвечал Силберхатт. — Но объясни мне вот что: если большинство здешних жителей изменились от присутствия Итаквы и так же, как он, страшатся этого символа, почему же Гористый остров для них не смертелен? Как можно прятаться в таком опасном месте?

— Все зависит от того, насколько часто ты общаешься с Итаквой, — объяснила ведьма. — Его жрецы, скажем, не могут на этот остров даже ногу поставить, а уж тем более там жить. Но теплые, как Анри и как Морин, и те, кто сбежал туда давным-давно и не встречался с Шагающим с Ветрами, — тем на острове нормально.

Вождь нахмурился, однако смолчал.

— Мой друг тревожится о том, что может произойти на Гористом острове с ним, — объяснил де Мариньи. — Ему приходилось много раз так или иначе пересекаться с Итаквой.

Аннахильд задумчиво посмотрела на Силберхатта и пожала плечами:

— Не могу сказать. Не знаю. Поживем — увидим…

Тут Вождь поднял голову, и печаль покинула его лицо. С грустной усмешкой он сказал:

— Ладно, есть у меня свой способ решения проблемы, и покончим с этим. В свое время мы на Борее превратили весь верх плато в огромную звезду. Так что беспокоиться особо нечего, и я согласен с Аннахильд: поживем — увидим. — Он взглянул на ведьму. — Но как же мы будем искать Гористый остров? Ты подскажешь нам?

— Нет, — помотала головой она, — сами вы туда не пойдете. Вы поплывете на длинных кораблях Тонйольфа.

— На длинных кораблях? — мрачно переспросил де Мариньи. — Но ты вроде же говорила, что у всего клана кровь холодная?

— Нет, нет, — повторила она. — Был в свое время подобный план, но от него отказались.

— Но почему?

— Потому, что когда три года назад Итаква пришел на Нуминос и увидел, что Морин сбежала, он сказал жрецам в Норенштадте, что намерен в скором времени послать всех викингов на Гористый остров, чтобы убили всех, кроме девочки, а значит — бежать туда сейчас равносильно самоубийству. На большом тинге, с которого Тонйольф только что вернулся, планы Итаквы только подтвердились — викинги выступят. Однако… — Не договорив, она замолчала.

— Продолжай, Аннахильд, — поторопил Силберхатт.

— Вы окажетесь там раньше, чем полчища викингов. Я убедила Тонйольфа, что вы пришли для того, чтобы под вашим предводительством клан первым штурмовал остров, так что вам не придется ждать основной атаки Лейфа Дуглассона, ни тем более участвовать в ней. К тому же, что немаловажно для Тонйольфа, клан, который первым вытащит Морин с Гористого острова, заслужит милость Итаквы. Так что я убила двух зайцев — и объяснила, зачем вы здесь, и точно убедилась, что вы попадете на остров до прибытия основной части викингов.

Рослый техасец снова нахмурился.

— Слушай, а разве мы своим ходом не прилетим быстрее? — спросил он.

— Скорее всего да, — ответила она, — если бы знали, куда лететь. Но вот этого я вам сказать не могу. Где находится Гористый остров, знают только капитаны кораблей, но — кроме горстки беженцев от Итаквы — они боятся туда ездить.

— Когда отплывают длинные корабли? — спросил де Мариньи.

— Люди уже готовятся, — ответила колдунья, — а корабли поставят паруса в следующий Темночас.

— Темночас? — переспросил Силберхатт.

— Так называется время, когда Борея закрывает больше половины солнца. Солнце всегда висит чуть позади Бореи, а когда они заходят друга за друга и двух третей солнечного диска не видно, это называется Темночас. И есть еще Светлочас — когда диск Бореи почти не закрывает солнца. Сутки на Нуминосе длятся от Светлочаса до Светлочаса, а в старых книгах написано, что сотня с чем-то таких дней равна году в Материнском мире.

Слово взял де Мариньи:

— Я немного знаю астрономию, физику и еще кое-какие естественные науки. Так вот — по всем земным физическим законам существование такой планетной системы невозможно. — Увидев, что Силберхатт открыл было рот, чтобы выразить свой обычный протест, он добавил: — Ну да, я знаю, что мы вовсе не на Земле, и даже не в той вселенной, где родились, но это все равно уму непостижимо, такого не может быть!

— Как видишь, может, — задумчиво ответил Силберхатт. — И то, что нам рассказала Аннахильд, кое-что объясняет. Борея и ее луны, если это действительно луны, а не парочка малых планет, занимают фиксированную позицию на слегка изогнутой линии, на внутреннем конце которой находится здешнее солнце. Именно поэтому, если смотреть с Бореи, луны всегда в состоянии частичного затмения. А наше плато, скорее всего, лежит достаточно далеко от борейского экватора, солнца не видать за окружностью планеты, оттого на плато все время полусвет. Когда луны заходят в тень Бореи, то на самой Борее мы наблюдаем фальшивый рассвет: планета становится ближе к солнцу, и такое впечатление, будто оно вот-вот взойдет. Ну а когда солнечный свет падает на луны, он отражается от них на Борею, и мы имеем все тот же полусвет. Если бы я лучше знал астрономию, уже давно бы догадался, что обязательно должно быть солнце. Ведь луны регулярно уходят в тень Бореи!

— Но ведь ты же все время догадывался о чем-то подобном, — сказал де Мариньи.

— Да, догадывался. И я думал, что если смогу со своей экспедицией выйти из сумрачной зоны, то увижу свой первый рассвет на Борее! — Он на секунду замолчал, лицо его стало серьезным. — Однако сейчас нас куда более интересует наступающий Темночас, нежели все рассветы будущего.

— Именно, — согласился де Мариньи. Повернувшись к Аннахильд, он спросил: — Итак, в Темночас мы поплывем к Гористому острову, а там мы найдем Морин. И она прочтет нам твое письмо, в котором сказано, где найти Часы Времени. А что потом?

Она пожала плечами:

— Это мне неизвестно. Однако Морин не должно быть причинено никакого вреда и она не должна сюда вернуться, ибо здесь Итаква ее поймает. А она уже вошла в возраст, и он не будет колебаться…

— Кстати, про Морин, — вставил де Мариньи. — Мне до сих пор не понятны два момента: один про нее и один про Итакву.

— Говори, — кивнула ведьма, — только быстрее, мне еще надо отчитаться перед Тонйольфом. Потом будет гулянка с пьянкой, потом все лягут спать и вы тоже — вам понадобятся силы, а как наступит Темночас, вас разбудят.

— Два вопроса, и все. Ты говорила, что все в клане любили Морин, так как же получилось, что теперь клан против нее? И почему Итаква не устроил вам страшную месть, когда узнал, что девушка убежала от него? За такое он перебил бы весь клан, сдается мне.

— Это было три или четыре года тому назад, — ответила она, — и когда Итаква тогда приходил на Нуминос, у него были заботы поважнее. Я как раз была в Норенштадте, читала книги, и я его видела. Я уверена, что он был ранен!

— Ранен?

— Да, потому как сидел на своей пирамиде, раскачивался туда-сюда, словно от боли, и зажимал лапой глаз. А из глаза стекал алый огонь, будто капли его дурной крови!

При каждом ее слове Вождь кивал, а потом сказал без всякой гордости и без ложной скромности:

— Это сделал я. Когда люди Итаквы на воздушных змеях напали на плато сверху, я ударил его в глаз копьем с наконечником из звездного камня.

— Твоя работа? — изумилась Аннахильд. — Ты достал его? Простой человек против Шагающего с Ветрами?

На миг она онемела, а потом восхищенно рассмеялась:

— Ну разве я не говорила, что ты похож на моего Хэмиша?

Техасец снова кивнул:

— Да, говорила, но мое оружие было несравненно сильнее, чем любой меч, Аннахильд. Твой Хэмиш был героем, а я просто перепугался. Ну ладно, ты нам собиралась рассказать, почему весь клан отвернулся от Морин. Так как же это случилось?

Ведьма с безразличным видом повела плечами и вздохнула:

— Завистники найдутся всегда и везде. После того как Итаква увидел Морин и Гарвена вместе, он разрушил деревню и чуть не уничтожил весь клан, а теперь, когда Морин сбежала, все знают, что рано или поздно Итаква опять устроит показательную казнь, но уже куда более страшную. — Она снова пожала плечами. — Да, почти все в клане любили Морин, но в каждой семье есть и свои дети, и родители за них беспокоятся. С тех пор как я отослала девчонку на Гористый, прошло четыре года — людям клана этого времени оказалось больше чем достаточно, чтобы переложить всю вину с больной головы на здоровую. Они забыли, что если и стоит кого винить во всех бедах, так это того, кто шагает по небесам. Но кто я такая, чтобы их судить? А сейчас, когда появились вы, они изо всех сил уцепятся за возможность оправдаться в глазах Итаквы. Нет, я наших вовсе не виню — мне их просто жаль.

Она помолчала, о чем-то задумавшись, а потом сказала куда более теплым тоном:

— Ладно, мне сейчас разговаривать с Тонйольфом, и мы с вами вряд ли увидимся до Темночаса, поэтому я вам сейчас кое-что дам.

Ведьма достала из потайных карманов в глубине своих лохмотьев два маленьких кожаных мешочка.

— Этот — тебе. — Она протянула мешочек де Мариньи. — Порошок из трав и солей. Если взять их по отдельности, толку не будет, но я смешала из них мощное средство. Принимай аккуратно и по чуть-чуть.

— Что он делает? — спросил де Мариньи, взвешивая мешочек в ладони. — И почему ты дала его только мне, а как же Вождь?

— Ему такое незачем, — ответила она. — Твой друг чувствует только совсем уж неимоверный холод. Ну а ты у нас теплый — и этот порошок сохранит твое тепло, и холод не убьет тебя.

Силберхатт посмотрел на второй мешочек.

— А там что? — спросил он.

Колдунья ласково улыбнулась:

— А там — чуточка магии в дополнение к той, что у вас уже есть. Никто на Нуминосе не сделает порошок грез лучше, чем ведьма Аннахильд. С таким порошком не надо спать, чтобы увидеть сон, — просто сыпаните его в лицо тому, кого захотите одурачить или испугать. Вот, смотрите!

Она открыла мешочек, высыпала на ладонь щепотку синего порошка и сдула его им в лицо так быстро, что они не успели отвернуться. Порошок попал на губы, глаза и ноздри путешественников.

И тут…

Силберхатт пошатнулся, будто его ударили кувалдой, и бросился к стене, уклоняясь от бесчисленных топоров, летевших в него со всех сторон. Он извивался, делал обманные выпады и размахивал руками так, что они слились в размытое пятно. Ну а под ногами де Мариньи в это время разверзлась черная пропасть, на дне ее блестели острия шипов, которые неминуемо вонзились бы в него при падении. Он в испуге отскочил назад, но зацепился ногой за лавку и… резко сел на грязный пол хижины.

Для обоих путешественников все происходящее было настолько реальным, что когда в следующую секунду вызванные порошком видения кончились и вместо неведомого мира ужасов они оказались в хижине и увидели смеющуюся хозяйку, то их изумлению не было предела.

Аннахильд, не дав им ничего сказать, крепко взяла их за руки в знак того, что реальность вернулась, и взглянула яркими глазами в их испуганные лица. Удовлетворившись увиденным, она кивнула.

— Хорошо работает, да?

Не став ждать ответа, она продолжала:

— Свобода деревни в ваших руках. Только больше никаких вопросов, особенно местным — раз уж вас приняли за колдунов и ясновидящих, то чем дольше люди будут так думать, тем лучше.

И с этими словами она открыла дверь и вышла наружу.

— Жалко, — выдавил из себя де Мариньи, когда дверь закрылась.

— Чего жалко? — повернулся к нему Вождь, он уже полностью пришел в себя после порошка.

— Я хотел спросить про летучих мышей. Помнишь, когда она только встретила нас на берегу, она что-то про них говорила? Про них и про Гористый остров? Она тогда назвала его «остров летучих мышей» и еще потом сказала «в тумане хлопают крылья летучих мышей, кровь, ужас, дует великий ветер», что-то вроде того.

— Да, помню, — глубокомысленно кивнул Вождь. — Ну, может, еще получится с ней поговорить. Заодно и за «чуточку магии» спасибо скажем.

Темночас…

В Темночас с моря пришел холодный серый туман, и угрюмые лица людей, садящихся в длинные корабли, сделались в нем похожи на морды неведомых чудовищ. Кожаные и металлические шлемы влажно блестели от сырости, отсыревшие меха липли к мускулистым рукам и спинам. Туман как будто осел на всем противной лоснящейся пленкой, и деревянные настилы кораблей сделались от этого скользкими.

Воздух делался все холоднее и холоднее, пока температура не остановилась чуть выше точки замерзания воды, даже океан, как правило, чуть теплый из-за подводной вулканической активности, стал более холодным, чем обычно. Все очертания стали мягкими и расплывчатыми, а звуки — глухими.

Вождь, попавший вместе с де Мариньи на корабль Харальда, сидел рядом с товарищем ближе к корме. С самой погрузки он не вымолвил ни слова, лишь непроизвольно втянул голову в плечи. Ему вовсе не было холодно, однако на сердце лежали дурные предчувствия, вызванные, вероятно, угрюмым глухим плеском воды и свинцово-серым туманом.

Де Мариньи было куда веселее. Все его существо наполняли тепло и радость бытия — и это все от положенной под язык небольшой щепотки согревающего порошка Аннахильд! Кровь текла по венам, словно красное вино, и его живой характер, замерзший и застывший с того момента, как он впервые ступил на землю Бореи, вырвался наружу. Он глянул на притихшего товарища.

— Хэнк, этот порошок Аннахильд — просто чудо! Мне никогда не было так тепло и хорошо. Я будто родился заново и готов ко всему, что бы мне ни приготовила Борея и ее луны. Даже на плато холод был просто дикий, но теперь я холода не боюсь.

Когда де Мариньи заговорил, техасец, словно очнувшись от грез, тревожно поглядел на него, потом кивнул, соглашаясь.

— Это хорошо, — пробормотал он, — мне бы так…

Де Мариньи вгляделся в полускрытое туманом лицо Вождя:

— Что-то не так?

— Да, кое-что. Во-первых, мне не нравится, что мы на корабле Харальда. Он нас терпеть не может и не скрывает этого. Видел, как он на нас глядел на том празднике в нашу честь? Если бы он мог, то при первой же возможности отправил бы нас к праотцам. Но дело не в нем, и даже не в тумане, хоть он и слишком густой. Я чувствую приближение беды. И еще…

— Что?

— Дурные вести от Армандры.

— Она выходила с тобой на связь?

Вождь кивнул:

— Мы условились, что будем «разговаривать», только если возникнет опасность или будет действительно важный повод. Смотри, она тоже полна дурных предчувствий. Она думает, что Итаква уже совсем рядом — парит на крыльях ветра, как большая хищная птица, и высматривает добычу, то есть нас.

— Неужели все настолько плохо?

— Именно настолько все и плохо. Конечно, Армандра сможет вытащить нас на Борею раньше, чем сюда придет ее папаша, но это если у нее все получится. А с другой стороны… — Он пожал плечами.

— С другой, у нее может и не получиться?

Силберхатт снова кивнул:

— Может быть. И еще — ты заметил, что ребята Аннахильд в набег не отправились? Она изо всех сил старалась запихнуть их в арьергард, помнишь? Что же она такое знает, чего не знаем мы, а?

Де Мариньи, однако, не смирился.

— Этого я не знаю, — сказал он. — А насчет Итаквы лично я думаю, что он снова отправился в свои странствия. Это я к тому, что если бы мы ему были действительно так нужны и если бы он знал, где мы, то он бы нас уже схватил, я тебя уверяю! Что скажешь?

Вождь поежился:

— Хотел бы я выследить его с помощью телепатии, — сказал он, — но знаешь — страшновато. Если он все-таки где-то рядом, он тут же меня засечет и, следя за моими мыслями, вычислит наше местонахождение. Я думаю, что Армандра права и он действительно близко, а еще я думаю, что он в курсе событий. Но он пока затаился, хоть у него и полны руки козырей. Дело в том, что он очень жадный.

— Жадный?

— Конечно. Если он начнет действовать сейчас, то все испортит. Нет, лучше он подождет и захватит Морин, ну и нас с тобой в довесок. А если он еще и выманит саму Армандру с плато и вообще с Бореи, представляешь, как ему повезет!

— Думаешь, у него такие большие планы?

— Очень похоже на то.

Внезапно поскучнев, де Мариньи сказал:

— Это все из-за меня. Если бы я не свалял такого дурака, ты не попал бы в беду.

Вождь посмотрел на него и криво усмехнулся:

— Анри, не льсти себе. Я сам решил тебе помочь, ведь мы же друзья. К тому же не забывай, что ты — единственный, кто может помочь мне. Ты и твои Часы Времени. Твоя машина — это не только возможность улететь с Бореи и вообще из этого странного измерения, в котором мы с тобой застряли как жертвы кораблекрушения, это еще и мощное оружие. Лучшее оружие против Шагающего с Ветрами.

— Похоже на правду, — ответил де Мариньи. — Если уж что-нибудь может убить Итакву — то это Часы Времени. А ты хочешь его убить или все-таки улететь с Бореи на старую добрую Землю?

Силберхатт снова пожал плечами:

— Вот как достанем Часы Времени, тогда все и расскажу. Если достанем, конечно. Но пока вроде все к тому идет…

Из шестнадцати глоток, как из одной, вырвался крик, и ему ответило в тумане жуткое вибрирующее эхо — это гребцы подняли весла вертикально, и на миг показалось, что над палубой выросли параллельные ряды мачт. Затем гребцы поместили весла в гребные люки и опустили в бурлящую темную воду. Скрытый туманом барабанщик на носу взял в руки палки из твердого дерева и задал ритм. Судно медленно отошло от берега, два таких же корабля с драконьими головами на носу шли справа и слева.

Оставшаяся за кормой деревня среди скал быстро растаяла в тумане, и вскоре три корабля вышли из горловины фьорда в открытое море. Там, несмотря на зловещий густой туман, поставили паруса, которые тут же принялся трепать мокрый ветер.

В открытом море туман немного рассеялся. Харальд, стоящий на носу судна, проорал команду, и, словно эхо, ее подхватили на двух других кораблях. Барабанщик прекратил отбивать ритм, весла подняли и убрали, паруса поймали свежий бриз, и корабли рванулись вперед — в туман Темночаса.

Поскрипывая, суда шли под полными парусами по плещущим волнам к скрытому в тумане горизонту. В небе над головой из-за огромной темной Бореи показался тусклый красно-золотой солнечный серп.

6. Крылья в тумане

Время шло к следующему Темночасу с момента отплытия, три корабля шли шеренгой, держа все тот же курс. Небо над ними заливало полярное сияние. По левому борту шло судно под командованием самого Тонйольфа, справа резал волны увенчанный драконом нос корабля Ханарла, его кузена. Почетное место в середине занимал корабль Харальда, так как посланники Итаквы ехали именно на нем.

Только один раз, когда стих ветер, викинги взялись за весла, и то ненадолго. Нетерпение среди экипажа росло, и Вождь Плато Бореи (в глазах большинства викингов — истинный великий жрец Шагающего с Ветрами, хотя Харальд и его компания думали совсем иначе) увидел в нем хороший повод, чтобы попросить ветра Армандры надуть обвисшие паруса, чтобы суда поплыли снова. Харальд и компания снова убедились в том, что пришелец — явный колдун, а так как они были совершенно трезвые, это привело их в раздражение, а остальные викинги пришли в изумление. Однако со временем весь экипаж стал испытывать к чужакам нечто вроде презрения, и все из-за физического сходства.

Действительно, пусть малорослые пришельцы командовали самими духами воздуха, пусть они несли волю Бога Штормов, они были всего лишь людьми. Здоровенным бородачам вскоре надоело пялиться на сидящих на корме пришельцев, и время от времени какой-нибудь викинг даже осмеливался грубым голосом что-нибудь у них спросить. На эти вопросы путешественники всякий раз отвечали аккуратно и без лишних слов, чтобы не поколебать свой мнимый авторитет.

Харальд собственной персоной расхаживал туда-сюда по широкому центральному проходу между скамьями, разминая свои тумбообразные ножищи. Всякий раз, проходя мимо путешественников — а делал он так довольно часто и явно нарочно, — он останавливался, расставив ноги и скрестив руки на груди, и сверлил их гневным взором. Путешественники отвечали бесстрастными взглядами, но де Мариньи буквально ощущал желание Силберхатта вцепиться Харальду в глотку. Опыт жизни на Борее не прошел для Вождя даром, и он знал, как лучше всего поступать с коварными врагами, но драться с Харальдом сейчас — это значит драться со всеми людьми на судне, не говоря уж о воинах с других кораблей, и это никак не помогло бы путешественникам достичь цели. Поэтому Силберхатт тянул время, но де Мариньи готов был поклясться, что всякий раз слышит скрежет его зубов.

При всем неуважении к Харальду, путешественники последовали его примеру и тоже начали время от времени разминаться. Де Мариньи выходил в проход и делал гимнастику, как его научили на плато. Поначалу викинги разражались грубым гоготом и улюлюканьем, но скоро этот «тонкий юмор» им наскучил и они оставили де Мариньи в покое.

Упражнения Силберхатта были гораздо более зрелищными. Он жонглировал похожим на копье борейским оружием — своим и де Мариньи, или же яростно рубился с невидимым противником. Он вовсе не думал о производимом эффекте, всего лишь разминал бездействующие мышцы, но воины наблюдали за ним с трепетом и восхищением, а капитан готов был лопнуть от досады и зависти.

В нечастые периоды, когда Вождь дремал, прислонившись спиной к борту и опустив голову на грудь, де Мариньи бодрствовал, готовый ко всему, и наоборот. Путешественники отлично понимали опасность своего положения — красноречивого выражения свиных глазок Харальда было более чем достаточно, чтобы все время быть начеку.

Наступил и закончился Светлочас, солнце постепенно спряталось обратно за темный диск Бореи, медленно и неотвратимо поднялся туман, заглушивший плеск волн и затянувший корабли волнами молочной мглы, приближался Темночас. Землянам удалось подслушать, что, судя по времени, они уже в запретных водах — в тех самых, где из моря встает огромной звездой скалистый бастион Гористого острова. Слышали путешественники и другие разговоры шепотом — об ужасных созданиях, что падают с неба, убивают моряков, дерзнувших появиться у запретного острова, и уводят прочь их корабли, однако никаких подробностей узнать так и не удалось.

После порошка Аннахильд температура воздуха казалась де Мариньи чуть ли не приятной, и он очень этому радовался, однако, не желая впадать в зависимость от наркотика, употреблял его по чуть-чуть, как ему было указано. За период до и после Светлочаса, что примерно соответствовало земному дню, он не принял ни крупицы порошка, однако с приближением Темночаса аккуратно принял дозу, не оставив пришедшему с колышущимся туманом холоду никаких шансов.

Перед тем как туман сгустился полностью, путешественникам удалось разглядеть в отдалении зазубренную вершину горы, и при виде этой вершины разговоры на судне стихли. Высоко в небе над горой висело облако из неразличимых черных точек, и вроде бы эти точки описывали круги, но движения были не птичьими. В следующий миг влажное дыхание океана заволокло корабли серой колышущейся простыней.

Именно в это время, когда до Гористого острова было рукой подать, а видимость упала настолько, что дальше пяти футов ничего нельзя было разглядеть, Харальд принял решение разделаться с так называемыми посланцами Итаквы. Это надо было сделать именно сейчас, под покровом тумана, — тогда Тонйольф, старый пес с дурацким понятием чести, никогда не узнает правды, а уж потом Харальд выдумает для него приемлемую байку. За своих бойцов он не беспокоился, ибо отлично знал, как запугать их чуть ли не до полной немоты. А еще давным-давно Харальд решил, что уж если кто и заслужит милость Итаквы, выкрав Морин с Гористого острова, то это именно он, а не какие-то сомнительные чужаки.

Силберхатт спал на корме, а де Мариньи сидел рядом, охраняя его. Сон Вождя был беспокойным, он метался и стонал, и де Мариньи уже хотел его будить, но подумал, что не стоит этого делать, и пусть лучше Силберхатт нормально выспится, какие бы там кошмары его ни мучили.

Но в следующую секунду он передумал — в воздухе внезапно повисло зловещее, чуть ли не физически давящее напряжение. Полускрытые клубящимися облаками тумана фигуры сидящих рядом викингов за круглыми щитами, обрамлявшими борта корабля, на миг показались безжалостными рогатыми призраками, а их угрюмое молчание лишь усилило в душе де Мариньи чувство близящейся беды.

Он не успел протянуть руку и тронуть Силберхатта за плечо, как ясно и четко услыхал какой-то звук. Звук, который не спутаешь с чем-то другим; он шел из странно спокойного моря, и не с других судов, что покачивались на волнах справа и слева, а откуда-то сверху, из нависшего тумана над головой. В тумане хлопали огромные крылья — зловеще и неустанно.

Де Мариньи вздрогнул, его сердце колотилось где-то в районе горла, и тут Силберхатт схватил его за руку:

— Анри… я… я спал? Что это было?

— Тебе снился кошмар, — ответил де Мариньи напряженным шепотом. — А вот это уже не сон, чем бы это ни было. Слышишь?

Однако Вождю не надо было ничего объяснять — он уже уставился вверх.

— Хлопают крылья летучих мышей, как наша милая старушка и говорила, — припоминал он вслух, — но я не уверен, что она сказала нам все, а мы забыли спросить!

Крылья в тумане услышал и Харальд. Он как раз шел в сторону чужаков и на тот момент был уже в середине прохода — рука на мече, двое приспешников по бокам, третий сзади. Он резко остановился, его налитое кровью лицо побледнело, а свиные глазки расширились.

— Явились, — сказал он каркающим шепотом, — ладно, что ж. Но пока крылатые твари нас не схватили, разберемся с самозванцами. — Он повысил голос: — Вперед!

Пригнувшись, он ринулся в туман, чтобы вероломно напасть на путешественников, и его дружки последовали за ним.

Харальд и его подельники вынырнули из шевелящегося тумана и атаковали, напугав не только путешественников, но и своих же викингов, ибо являли собой устрашающее зрелище. Харальд был без шлема, и его отсыревшие волосы облепили голову, словно водоросли. Рот его был искривлен злобным ревом, огромный рост, мощная комплекция и поднятый вверх тускло сверкающий пятифутовый меч заставили всех замереть от ужаса.

Вот тут-то Харальду бы и осуществить свои кровавые намерения, но вмешались непредвиденные обстоятельства. Во-первых, Харальд ошибся, позволив своим дружкам идти по бокам от него, — в узком проходе втроем было не развернуться, тем более здоровенным викингам. Они рванулись к путешественникам, но тут Харальдов спутник справа поскользнулся на мокрых досках, потерял равновесие и упал, прихватив с собою того, который шел сзади, и весь эффект внезапности был потерян — де Мариньи и Силберхатт вскочили на ноги, обнажили оружие и рефлекторно приняли защитную стойку.

Во-вторых, неожиданно вмешалась третья сторона. Из тумана над головой посыпались порождения кошмара — с кожистыми крыльями, острыми ушами и дьявольски острыми клыками, с которых капала слюна. Это были летучие мыши — мех на животе, желтые глаза, морщинистая кожа на мордах, — но при этом они были ростом почти с человека!

Влетев между нападающими и обороняющимися, одна из летучих мышей чиркнула когтем задней лапы по лицу Харальда, оставив на его щеке кровавую полосу. Он выругался и замахнулся на тварь своим длинным мечом, но летучая мышь была такой же проворной, как и ее мелкие земные родственницы, и без труда уклонилась от меча викинга.

Харальд снова и снова пытался достать мечом летучую мышь, но вдруг она сама, только что увернувшись от удара, спикировала вниз, схватилась когтями за лезвие меча возле гарды и вырвала оружие из руки викинга. Харальд разразился проклятиями, а летучая мышь, пронзительно взвизгнув от радости, выкинула меч в море.

Харальдов приятель слева, ранее отступивший на шаг и давший тем самым командиру место размахнуться, снова пошел в атаку. Он высоко подпрыгнул, стараясь достать летучую мышь, однако промахнулся и, приземлившись на согнутых ногах, переключился на путешественников. Выпрямившись, он замахнулся мечом на де Мариньи, однако тренировки на плато не прошли для землянина даром. Он пригнулся под смертоносной стальной дугой и, сделав выпад в сторону противника, полоснул концом лезвия по его горлу. Тугой струей хлынула алая кровь, огромный викинг издал булькающий крик и опрокинулся головой за борт.

Из нависшего тумана пикировали новые и новые летучие мыши. Они кружились над головами викингов, терзая своими жуткими острыми когтями тех, кто пытался встать со скамей, и люди падали на пол. Все смешалось в клубящемся тумане, воздух звенел от визга летучих мышей и громких криков боли и гнева — это рукокрылые твари использовали свой фактор внезапности, чтобы рвать и терзать.

Меж тем первая из летучих мышей до сих пор кружила вокруг оставшегося без оружия Харальда, и когда она снова устремилась к нему, де Мариньи шагнул вперед и попытался вмешаться. Он был вовсе не заинтересован в спасении шкуры Харальда, но ясно понимал, что, если летучих мышей не отогнать, на корабле погибнут все.

Но ударить он не успел — Вождь, до этого момента неизвестно почему бездействовавший, поймал его руку и удержал.

— Анри, не надо! — крикнул он. — Оставь ее. Если мы не будем их трогать, они к нам не полезут. Им нужны викинги!

Однако Харальд не нуждался ни в какой помощи, пусть даже и идущей от чистого сердца. Потеря меча не сломила его дух, и когда летучая мышь нацелилась когтями в его грудь, он встретил ее мощным ударом сцепленных кулаков в лицо. Контуженое создание рухнуло на палубу, а сын вождя заорал:

— Парни! Видите, что эти самозваные посланцы Итаквы делают? Это они обрушили чудовищ на наши головы! Они заодно с ними, ясно вам? Вставайте и деритесь, псы моря, а когда покончим с чудовищами, возьмемся за предателей!

Пока он кричал, сбитая летучая мышь начала приходить в сознание. Растопырив крылья, она неуклюже бросилась на викинга, пытаясь сбить его с ног. Харальд, увидев это, дико зарычал, увернулся от крыльев и схватил летучую мышь за незащищенную глотку. Повернув голову твари с ужасными клыками набок, он сжал толстые пальцы на ее шее изо всех сил.

Оставшиеся двое его дружков, занятые другими летучими мышами, поспешили к нему на помощь. Они вдвоем набросились на поверженную тварь, их мечи проткнули ее перепончатые крылья и вонзились в мягкое туловище. Из ран и широко раскрытого рта животного густым фонтаном хлынула кровь, обрызгав Харальда с головы до ног. Харальд же перекинул тело летучей мыши через борт и выпрямился, весь красный от крови, его лицо искривилось в злобной гримасе — ярость берсерка завладела им.

Туман немного рассеялся, и вместе с ним отступили летучие мыши. После них осталось около дюжины убитых и раненых викингов. Но и команда судна не теряла время зря — палуба была усыпана раскромсанными телами рукокрылых тварей, и тех из них, кто еще не умер, викинги добивали.

— Пора убираться отсюда, Анри, — сказал Силберхатт, видя, как разгорается ярость в поросячьих глазках Харальда. — Большой дядя распробовал мясо, и мы — следующее блюдо в меню. Сможешь нас вытащить? Летучие мыши ждут нас.

— Ждут нас? — переспросил де Мариньи. — Тогда, может, лучше останемся здесь?

— Нет, ты не понял. Они ждут, чтобы провести нас на Гористый остров, в большую пещеру, где живут люди, — к Морин.

— Но как ты это…

— Анри, все потом. Сюда идет Харальд, берегись!

Кипя гневом, Харальд рванулся было вперед, но тут понял, что остался без оружия, и выхватил меч у одного из викингов. В это же время де Мариньи сбросил меховую жилетку, и сложенный до поры летающий плащ лег ему на плечи.

Лишь только пальцы землянина легли на декоративные шипы, управляющие полетом, как Силберхатт крикнул:

— Пошел, Анри, быстрее! Я схвачу тебя за ноги!

— Они сматываются! — С ревом Харальд бросился вперед, крутя мечом. Де Мариньи был уже в воздухе, когда Силберхатт и сын вождя сошлись между собой, однако поединок закончился, не успев начаться — с лязганьем и искрами столкнулись меч и топор, и так велика была сила обоих бойцов, что их оружие раскололось на куски!

Отступив назад, Харальд вновь ринулся на врага, целя тяжелым зазубренным черенком меча ему в лицо, однако Силберхатт уклонился от смертельного выпада, шагнул к викингу и ударил его обломком топора по шее, словно дубиной. Дюжий викинг рухнул на колени, а техасец, подпрыгнув, схватился за лодыжки де Мариньи, одновременно ухитрившись впечатать колено в лицо Харальда. Такая мощная комбинация ударов отправила бы любого к праотцам, но когда Силберхатт, уже вися высоко в небе и крепко держась за ноги товарища, посмотрел вниз, он увидел, как сбитый им человек пытается встать на ноги.

— Да из железа он, что ли, сделан! — пробормотал Силберхатт и покачал головой, не в силах поверить увиденному.

Плащ уверенно нес путешественников все выше и выше сквозь тающий туман. Оставшиеся внизу викинги впали в ступор, увидев, что их предводитель уже второй раз повержен малорослым чужаком. Когда же они преодолели изумление, было уже поздно — путешественники успели набрать приличную высоту, и до них долетело только одно из пущенных вверх копий, да и то прошло мимо, упав в море, а яростные вопли викингов не возымели вообще никакого эффекта. Скоро корабль пропал из виду под слоем тумана.

Путешественники пролетели туман насквозь, и над их головами было теперь чистое небо, где кружились летучие мыши. То одна, то другая из них отделялась от стаи и уходила в ту сторону, где путешественники видели остров до того, как сгустился туман. Форму острова отсюда было не разобрать, но у путешественников не оставалось сомнений, что это именно тот остров.

— Хэнк, не устал висеть? — крикнул своему пассажиру де Мариньи.

— Нормально, — ответил тот, — за меня не беспокойся, лети за мышами.

— Не вопрос, но почему ты думаешь, что они нас не растерзают?

— Да потому что они мне сами так сказали, — рассмеялся Вождь.

— Они… что сделали? — удивился де Мариньи. — Это… это как?

— Анри, эти создания — телепаты. Многие животные так могут, кто больше, кто меньше. Собаки, например, дельфины. Замечал, как собаки реагируют, когда ты их боишься? Вот и они так же, только сильнее. Они очень умные, по-моему, даже умнее дельфинов. Когда я спал на корабле, они сканировали мой разум, и сейчас сканируют. Вот потому ты и решил, что мне кошмары снились. Так что следи за мыслями, может, они и тебя сейчас проверяют!

— А они знают, зачем мы здесь? Знают, что мы ищем Морин?

— Да, и они знают, что мы с добрыми намерениями. Иначе все уже было бы совсем по-другому.

Они замолчали, и какое-то время тишину нарушал только жалобный свист ветра в складках плаща. Когда туман окончательно рассеялся, открыв тускло-бронзовую поверхность моря в морщинках волн, де Мариньи крикнул:

— Эй, Хэнк, смотри! Они напали не только на корабль Харальда.

Далеко внизу показались корабли, но среди суетящихся крошечных фигурок невозможно было разглядеть, кто есть кто. А вот на одном корабле, похоже, не осталось никого — его парус был изорван в клочья, и он бесцельно дрейфовал по волнам. Двое других судов шли к нему на помощь, люди пытались забросить туда канаты и взять искалеченный корабль на буксир.

— Драккар Ханарла, — пробурчал Вождь. — Его, видать, застали врасплох. Ладно, тут мы ничем не поможем, к тому же, знаешь, что они с нами теперь сделают после всего этого? Так что давай надеяться, что они нас не поймают.

— Думаешь, будут ловить? — спросил де Мариньи, прибавляя скорости, чтобы не отстать от летучих мышей.

— Уверен, — заявил Силберхатт. — Для Тонйольфа это последний шанс сохранить лицо, да и для Харальда тоже. И не забывай, Анри, что, может быть, прямо сейчас сюда идет тысяча длинных кораблей, и нам надо найти Морин и куда-нибудь скрыться вместе с нею, пока эти корабли сюда не дошли.

7. Люди пещеры

Когда плащ лег на курс, де Мариньи смог отвлечься от управления. Он как-то ухитрился дотянуться рукой до Силберхатта и принять у него кожаный ремень от упряжи. Не без труда ему удалось надежно пристегнуть пассажира, но когда здоровенный техасец отпустил уже словно свинцом налившиеся ноги, де Мариньи принялся махать ими во все стороны, чтобы восстановить кровообращение.

Три корабля остались позади, отсюда они казались не больше спички, а впереди, как некий созданный природой бастион, вырастал остров. Путешественники поднялись выше и наконец убедились, что он действительно имеет форму правильной пятиконечной звезды. Когда-то очень давно это были просто пять высоких гор, скорее всего, активных вулканов. С течением времени стихии поработали над островом, и пять пиков слились в одну большую звезду, а посередине осталось озеро неправильной формы. Из центра озера с хлюпаньем вырывался пар и дым, что подтверждало вулканическое происхождение острова и говорило о том, что подземный огонь все еще не угас. Летучие мыши вошли в головокружительное пике, то же самое сделал и де Мариньи, и озеро скрылось из виду за вершинами ограждающих его гор.

Летучие мыши снижались по крутой спирали, и навстречу им вырастали пики внутренних гор в белых облачных перьях, которых становилось все больше по мере того, как Борея выкатывалась вперед, заслоняя животворящим солнечным лучам путь на Нуминос. Приближался Темночас, и ветер стал таким холодным, что де Мариньи принял еще чуть-чуть согревающего порошка Аннахильд.

Путешественники пролетели над этими горами и опустились еще ниже. Окружающий вид сменился, ветер тут же стих. Вслед за летучими мышами они спускались к бухте между двумя лучами звезды и скоро услышали грохот волн о камень. Побережье было унылым и негостеприимным, мрачные черные скалы торчали из моря практически перпендикулярно, и высадиться здесь с корабля представлялось крайне затруднительным, почти невозможным делом.

Суровые и голые скалы выглядели необитаемыми, но путешественники уже знали, что здесь живут люди — в глубокой пещере. Силберхатт телепатически подсмотрел эти сведения в мозгу летучих мышей, которые уверенно неслись к скрытому в тени входу в пещеру — зловещего вида черной дыре в скале на высоте около сорока футов над неспокойным морем.

Едва последняя летучая мышь скрылась в зеве пещеры, как туда влетели путешественники, оказавшись в просторном зале с высоким потолком. Пещера простиралась футов на пятьдесят, потолок подпирали мощные сосновые бревна, от времени они уже почернели, многие из них опасно провисли и были тронуты гниением. Откуда-то сверху капала чуть солоноватая вода, капли гулко шлепали на скользкий каменный пол. Сквозь переплетение балок над головой путешественники увидели, что вулканический камень потолка совсем раскрошен и насквозь пропитан влагой от соленого морского воздуха.

Де Мариньи был вынужден сбавить скорость, и они теперь летели чуть быстрее, чем если бы шли пешком. Летучие мыши не стали их ждать и скрылись за поворотом тоннеля, до ушей путешественников донесся лишь усиленный эхом звук хлопающих крыльев и резкий зловещий визг. Свет снаружи уже не проникал сюда, и путешественникам пришлось приземлиться на влажный каменный пол и подождать, пока глаза не привыкнут к полумраку.

— Здесь живут люди? — спросил де Мариньи, когда его глаза начали различать обстановку. — Прямо здесь?

— Нет, это только вход, — сухо объяснил Вождь, — до жилой зоны нам еще порядочно идти. Тоннель ведет прямо туда и, может, потом продолжается еще куда-нибудь дальше, ведь это древняя лавовая трубка, и начинается она где-то внутри гор над центральным озером. Кстати, в большой пещере есть водоем чуть меньше размером, чем это озеро, и жители ловят в нем рыбу.

Де Мариньи удивленно посмотрел на друга:

— Ты узнал все это мысленно от рукокрылых?

Вождь кивнул:

— Да, и сейчас я как раз в контакте с ними. — Он замолчал и уставился в сумрачную глубину тоннеля. — В принципе, я должен чувствовать себя здесь почти как дома, я привык на Борее к подземельям, однако нет.

— Почему?

— Аннахильд была права. Мне очень хочется все бросить и убежать отсюда, ведь остров-то в форме звезды.

Де Мариньи кивнул:

— Совсем забыл об этом. Я лично ничего такого не чувствую.

— Да ты и не должен. А вот мне придется научиться с этим жить. У меня уже было такое, даже хуже — на Борее, в пещерах под плато. Я зашел в запретный тоннель, ведущий к складу уникальных звездных камней. Это под самой серединой плато. Если сравнить с тогдашними ощущениями, то можно сказать, что сейчас мне почти не страшно — так, самую капельку.

Было трудно представить, что Вождь хоть чего-нибудь боится. Де Мариньи посмотрел на своего товарища и различил в темноте его контуры:

— Похоже, глаза уже привыкли. Пойдем?

— Угу, разомнем ноги, — кивнул техасец. — Анри, ты не против, если я возьму твой топор? Хоть ты и учился, но у меня боевого опыта всяко больше, а кто знает, что ждет нас впереди, так что я…

— Бери, конечно, — перебил де Мариньи, передавая ему оружие, — в моих руках это просто копье, или топор, или как оно на самом деле называется, но в твоих руках эта штука заменит целый арсенал!

Через пару минут путешественники были готовы идти дальше: де Мариньи свернул летающий плащ, а Силберхатт аккуратно закрепил свисающие концы упряжи на спине в районе шеи. Он взвесил топор в руке и промолвил:

— Ладно, готовы, не готовы — пошли. Заодно попробую телепатически связаться с рукокрылыми.

Де Мариньи скорее почувствовал, нежели увидел усмешку Вождя, когда тот продолжал:

— Когда они поняли, что я могу читать их мысли так же легко, как они читают мои, они были шокированы. Они никогда не видели телепатов-людей. Что же до меня, то это первые настоящие телепаты, с которыми я установил контакт, если не считать Армандру, еще одну знакомую девчонку и грязные мозги БКК, но БКК вообще существа иного порядка. А про рукокрылых я понял самое главное — они хорошие ребята и не испытывают к людям неприязни.

— Да ладно! А кто нападал на корабли? — спросил де Мариньи.

— Рукокрылые дружат с пещерными жителями, в особенности с Морин, — ответил Вождь. — Они знали, зачем пожаловали викинги, и вовсе их не одобряли, потому и напали. Я еще не видел Морин и ничего про нее не знаю, но думаю, что мыши нежно ее любят. — Он помолчал и добавил: — Анри, тебе бы стоит об этом подумать.

— О чем подумать, Хэнк? Я не понял.

— Ну, помнишь, Аннахильд говорила, что ты влюбишься в Морин? Похоже на то, что у девушки уже есть кого любить!

— Может, и похоже, — мрачно кивнул де Мариньи. — Знаешь, какая бы там ни была эта Морин, нам сейчас меньше всего нужны любовные треугольники — ни с летучими мышами, ни, прости господи, с Итаквой! Посмотри, что вообще вокруг творится. Можешь представить, чтобы я в таких обстоятельствах крутил любовь с абсолютно незнакомой девицей — здесь, на Нуминосе, в нечеловеческих условиях? Будто у нас других проблем нет.

— Анри, да я пошутил, — сказал Вождь, ускорив шаг. — Но согласись, пока что все пророчества Аннахильд сбываются от и до.

Не услышав ответа, Силберхатт добавил:

— Проехали.

Де Мариньи услышал во тьме тихий смех техасца и порадовался этому: раз смеется — значит забыл о своем страхе, что шел из темных глубин подсознания, а раз забыл — то и хорошо!

Они спускались все ниже и ниже внутрь горы по пыльному, пахнущему птичьим пометом тоннелю. Тишину нарушало лишь эхо, повторявшее приглушенный звук их шагов.

После первых двух поворотов дневной свет остался позади и погас, однако тьма была не полной — плесень в трещинах стен слабо фосфоресцировала, но путешественники были и тому рады — теперь они могли идти немного быстрее. Тут и там встречались участки без светящейся плесени, погруженные в абсолютную тьму, но они постепенно приспособились ощупывать путь руками и ногами и не прекращали движения.

В одном из таких темных мест, где путешественники скорее не видели, а угадывали очертания друг друга на фоне еле-еле светящихся стен, Силберхатт внезапно остановился и схватил де Мариньи за руку:

— Анри, стой! Я только что кое-что узнал от летучих мышей. Впереди опасность… Подожди…

— Что там?

— Ловушка, — пробурчал Вождь. — Но поставлена она не для нас. Просто пойдем аккуратнее, вот и все.

Дальше они пошли еще медленнее, и скоро им в лицо подул свежий бриз, потом откуда-то сверху, из трещины, что выходила наружу, просочился тусклый свет Темночаса. В этом неверном свете они увидели, что тоннель значительно расширился, а справа, прямо у их ног, зияет провал. Оттуда было слышно бульканье воды, текущей куда-то в совсем неведомые глубины.

Когда трещина осталась позади, ветер пропал и вокруг путешественников снова сгустился мрак, широкий уступ, по которому они шли, и пропасть справа будто растворились во тьме. Путешественники слышали только свое учащенное дыхание и где-то вдалеке капала вода: кап-кап-кап. Вдруг впереди они заметили оранжевое пламя — сперва как искорку, но по мере приближения свет делался все ярче, и скоро они смогли идти быстрее.

Это оказался факел, сделанный из водорослей, пропитанных какой-то медленно горящей клейкой смолой. Он был укреплен на подставке из почерневшего твердого дерева, приделанной к стене тоннеля. В его неверном свете путешественники разглядели уступ, пропасть, а также кое-что еще. Поперек уступа в нескольких дюймах от пола была установлена растяжка. Она соединялась с бревном, торчавшим из левой стены на высоте примерно тридцати футов. Трещина была в форме буквы «У».

В трещине были сложены огромные булыжники, и самого незначительного давления на растяжку было достаточно для того, чтобы бревно соскочило со своего места и камни обрушились на неосторожных, сметя их в пропасть.

— Я бы не сказал, что это называется «теплый прием», — иронически заметил Вождь, — но нас хотя бы предупредили.

Де Мариньи кивнул:

— Прием не был бы таким теплым, если бы они не оставили факел гореть! Иди аккуратнее, Хэнк.

Они осторожно перешагнули растяжку, каждый из них хорошо осознавал, какая опасность таится в нависающих над головой камнях, и инстинктивно втягивал голову в плечи. Преодолев опасный участок, они снова ускорили шаг и прошли вниз по тоннелю еще примерно четыреста ярдов. Широкий поворот — и путешественники снова погрузились во тьму, однако скоро увидели невдалеке дрожащее пламя следующего факела. Теперь они шли быстрым шагом вдоль цепочки чадящих факелов, аккуратно обходя ловушки, возле которых эти факелы были установлены. Под конец тоннель сузился, пропасть справа исчезла, и путешественники вошли в невероятно огромную пещеру, где их уже ждала компания местных жителей.

Сперва путешественники не заметили этих людей — настолько тихо они стояли. Пол пещеры находился футов на пятнадцать ниже выхода в тоннель, и там повсюду горели факелы вдоль стен, образовывая неровный круг диаметром около пятидесяти ярдов. Высоко на стенах пещеры также были установлены факелы, освещающие проходы в другие пещеры, поменьше. Треть пещеры занимало озеро, по нему плавали плоты, на которых ярко горели медные жаровни. По всей пещере светились сотни огоньков в совсем небольших пещерках, судя по всему, использовавшихся для жилья. Все это напоминало какую-то пещеру троглодитов или же алмазные копи легендарного царя Соломона. Дым от многочисленных факелов уходил вверх, и ветерок уносил его в дыру в центре потолка, так что воздух пещеры был на удивление чистым.

Путешественники молча разглядывали пещеру — рыбаков, ставящих сети в ярком свете факелов, людей, собравшихся вокруг огня на какой-то непонятный обряд и поющих какой-то тихий гимн — и появление встречающих застало их врасплох. Они вышли из тени, окружив путешественников, и зажгли новые факелы при помощи огнива.

Люди пещеры были не такими высокими, как викинги, и весили меньше. Их кожа была мертвенно-бледной, глаза — практически бесцветными. Они носили одежду из шкур, мехов и шерстяной ткани, шерсть, судя во всему, была взята от тех самых летучих мышей. Большинству встречающих на вид было за тридцать, молодежи среди них не было, у всех были сутулые плечи, особенно у тех, кто постарше.

Некоторое время в воздухе висело неловкое молчание, потом де Мариньи выдавил:

— Мы пришли с миров.

— Да, мы знаем. — Седобородый мужчина с факелом в руке вышел вперед. — Если бы не с миром, летучие мыши растерзали бы вас.

Седой повернулся к Силберхатту, посмотрел сперва на топор в его руке, затем ему в лицо:

— Раз вы явились с миром, то это тебе не понадобится.

— Что? — не понял Вождь, но потом догадался, о чем говорит седой. Он быстро убрал оружие.

— Прошу прощения, — сказал он, — мы не знали, чего нам ждать.

Вперед вышел мужчина помоложе, и свет факела озарил его лицо — строгое, но не злое.

— Прежде чем оказать вам подобающий прием, — сказал он, — небольшая формальность, ритуал, так сказать. Мы вам расскажем, что можем вам предложить, а вы скажете, чем будете платить за гостеприимство.

Двое пещерных жителей шагнули назад, и вперед вышел третий:

— Мы предлагаем вам убежище в пещере, тепло, дружбу с летучими мышами, мясо зверей с внутренних гор и их меха, грибы пещеры, воду из озера, чтобы пить, и рыбу из озера, чтобы есть. Вот что мы вам предлагаем. Что у вас есть взамен?

Путешественники переглянулись, и де Мариньи заговорил:

— Как я должен отвечать? — спросил он.

Седой мужчина снова вышел вперед и взял его за руку.

— Отвечай как умеешь, — посоветовал он.

— Ладно… — де Мариньи немного подумал и сказал: — Мы благодарим вас за ваше предложение. Хоть мы к вам ненадолго, мы с радостью его примем. Взамен вам будет наша дружба, уважение ваших законов и… и…

— И информация, — вступил в разговор Вождь, решив помочь де Мариньи, — информация, от которой зависит ваша жизнь или смерть!

— Информация? Жизнь или смерть? Продолжай, — велел седой.

Силберхатт продолжил:

— Сюда идут викинги — все сразу. По приказу Итаквы к Гористому острову плывет тысяча длинных кораблей. Они найдут вашу пещеру — с моря или перевалив через горы на внутренние склоны, без разницы, и они дали клятву убивать всех, кого найдут. Всех, кроме женщины по имени Морин, которую Итаква, Шагающий с Ветрами, объявил своей собственностью. Вот такая у нас информация.

— Ох, мы знали, что рано или поздно это произойдет, — медленно кивнул седой, а затем более деловым тоном спросил: — Сколько у нас осталось времени?

Силберхатт пожал плечами:

— Не очень много. Мы уверены, что викинги подплывают к острову прямо сейчас. По меньшей мере три судна из клана Тонйольфа уже в ваших водах.

— Остался один вопрос, точнее даже два, — пробормотал седой. Внезапно он замолчал, будто чего-то засмущался, однако в итоге нашел нужные слова и продолжал: — Мы следим за морем, на вершинах гор всегда стоят часовые, в проходах к морю тоже. Прямо перед тем, как вы явились, прибежал часовой от входа в тоннель, молодой парень. Он, конечно, молодой и легко возбуждается, но он сказал, что вы пришли вслед за летучими мышами и что вы, как и они…

— Да-да, мы, как и они, прилетели, — ответил де Мариньи, угадав, к чему клонит седой предводитель. — Плащ, который на мне, может летать, он несет нас по воздуху с огромной скоростью. Я принес его с собой из Материнского мира. Вождь, кстати, тоже чужеземец — он с Бореи, Мира Ветров. Мы пришли сюда, чтобы найти женщину по имени Морин, потому что мы считаем, что она сможет нам помочь… — Де Мариньи замолчал, потому что слова вызвали немедленную реакцию жителей пещеры и его голос тут же потонул в общем шуме.

Своими откровениями путешественникам удалось преодолеть недоверие жителей пещеры — реальное или надуманное, и теперь в воздухе носились слова «Материнский мир!», «Борея!», «тысяча кораблей», «женщина по имени Морин!», «плащ, который летает!».

В конце концов седой мужчина — похоже, что местный вождь, — вышел из себя, поднял руки и закричал:

— Тихо! Новостей много, а времени, чтобы их обсуждать, мало. Мы немедленно соберем совет, но сперва… — Он повернулся к путешественникам. — Ты, — обратился он к Силберхатту, — похож на великого воина, хоть и ростом мал, и твой друг называет тебя вождем. А ты, — седой повернулся к де Мариньи, — у тебя есть плащ, на котором ты летаешь по небу, как птица. Я должен посмотреть на это чудо. Вдобавок ко всему, хоть вы двое и не похожи на колдунов, но говорите, будто бы пришли из других миров. Что ж, — кивнул он, — поверим, что вам подчиняются могучие силы, осталось увидеть, как вы с ними управляетесь. Перед тем как созвать совет, я хочу узнать кое-что еще. Когда придут викинги, будете вы…

— Само собой, будем! — прервал Силберхатт. — Если мы все еще будем здесь, когда придут викинги, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы вам помочь. — Он посмотрел на товарища. — Так, Анри?

— Так, — подтвердил тот. И откуда-то с высоченного потолка, куда не достигал свет, летучие мыши поддержали его своим зловещим визгом.

8. Морин

После заседания совета в честь гостей с Бореи был устроен праздник, они пили, ели и перезнакомились с доброй половиной пещерных жителей. Неоднократно путешественники заводили разговор о том, как бы им увидеть Морин, но всякий раз им отвечали, что сейчас это невозможно, ибо Темночас еще не кончился, а в потемках никто не осмелится проводить их к ней.

Дело было в том, что Морин жила не в пещере — тяжесть горы над головой давила на нее. Ей больше по душе были покрытые лесом внутренние склоны гор, там была ее собственная пещера — высоко на склоне одного из пиков за центральным озером. Там ее можно найти — ее и свиту из верных ей летучих мышей, но только после Темночаса, а пока лучше отдохнуть с дороги и воздать должное кушаньям и питью. Путешественникам сказали, что они среди друзей и поэтому могут спокойно выспаться, а как станет светло, их разбудят и проводят к Морин.

Предложение пещерных жителей звучало здраво, однако де Мариньи долго не мог заснуть — так крепко засели в его голове мысли об этой загадочной Морин и о том, что она сможет расшифровать каракули Аннахильд на клочке мягкой кожи. Де Мариньи был уверен, что еще чуть-чуть — и он отыщет Часы Времени, и предвкушение этого момента вышибло из головы весь сон.

Однако в конце концов он уснул — сказывались усталость и стресс после путешествия по темным тоннелям, а также выпитый на празднике эль, но сон нельзя было назвать спокойным.

Два раза он судорожно вскакивал от приснившегося кошмара, нервно оглядывался вокруг и видел в ярком свете, падавшем из входного отверстия, свою меховую постель, спящего на соседней койке Силберхатта и огни часовых на уступах большой пещеры. В третий раз он заметил гигантскую летучую мышь, что висела вниз головой на каменном потолке почти рядом с ним, словно дикая пародия на сторожевого пса.

Глаза рукокрылого создания блеснули, летучая мышь посмотрела на него, а затем на спящего Вождя. Силберхатт пошевелился во сне, все его тело напряглось, но в следующий миг он расслабленно растянулся на мехах и глубоко вздохнул, продолжая спать. Летучая мышь снова повернулась к де Мариньи, и ему показалось, что она почуяла, что он не может заснуть.

Тут же он ощутил, как тревога и отчаяние покидают его, а взамен неведомо откуда пришло чувство покоя. Без какой-либо обиды он понял, что таким образом ему поет колыбельную летучая мышь — гигантское создание, мелкие земные родственницы которого на Земле ассоциируются с ночью и с пугающей бездной кошмара. Висящее на потолке существо прогнало прочь его страхи и успокоило встревоженный разум, и столь убедительным было это гипнотическое воздействие, что де Мариньи отдался ему полностью и быстро заснул спокойным сном без сновидений.

Разбудило его хлопанье кожистых крыльев той же самой летучей мыши и короткая команда Силберхатта, ворвавшаяся в подсознание. Приподнявшись на локте, де Мариньи увидел, что Вождь сидит на кровати и смотрит летучей мыши в глаза, а та висит перед ним в воздухе, хлопая могучими крыльями. Рукокрылое создание принесло очень важную информацию, об этом де Мариньи догадался по его движениям, но понять, что именно существо сейчас телепатически передавало техасцу, он не мог. Пусть Титус Кроу в свое время и говорил де Мариньи, что у него есть зачатки телепатии, но никакой практики у него толком не было.

Тем не менее он попробовал догадаться, а догадавшись, ужаснулся. Он знал, что если Вождь что-то обещает, то никогда не нарушает слова.

— Викинги? — спросил он.

Вместо ответа Силберхатт лишь кивнул. Он не отрываясь смотрел в глаза летучей мыши. Ее могучие крылья раскидали золу в очаге и при каждом взмахе раздували уголья до ярко-красного пламени.

— Они здесь? — снова спросил де Мариньи. — Уже здесь?

— В нескольких часах отсюда, Анри, а нам еще многое нужно успеть.

— Я знаю, — ответил де Мариньи с некоторой горечью. — Раз мы обещали — поможем.

— Нет, — сказал Вождь, повернувшись к нему. — Я обещал.

Летучая мышь убедилась, что ее поняли правильно, и улетела во мрак большой пещеры. Силберхатт положил де Мариньи руку на плечо.

— Я обещал, Анри, — повторил он. — Мне и выполнять.

— Но я…

— Дружище, никаких «но». Я именно об этом говорил после праздника со старым Скальдсоном — здешним вождем. Ты отправишься к Морин, а я посмотрю, как обстоят дела с обороной тоннеля. Горы защищать довольно легко — дюжина мужчин, спуская оползни по внешним склонам, может надолго задержать армию викингов, но вот тоннель — совсем другое дело. Ловушки, которые они там понастроили, штуки эффективные, но одноразовые. Как только упадут все камни, уцелевшие викинги пойдут дальше, еще более злые, чем были, и покончат со всем здешним народом.

— Думаешь, они заберутся настолько далеко? — спросил де Мариньи.

Силберхатт кивнул:

— Даже не сомневаюсь. Их слишком много — на кораблях их несколько тысяч, и в бой их поведет известный нам Харальд. Я узнал все это из мыслей летучей мыши. Рукокрылые до сих пор следят за длинными кораблями и убивают викингов при первой же оказии — ну и расплачиваются за героизм своей жизнью.

— Но я не могу все бросить и пойти разыскивать эту девушку, когда ты будешь…

Вождь перебил его снова:

— Анри, это приказ. Нам нужно расшифровать записку, чтобы найти Часы Времени. Мы оба знаем, что они должны быть где-то рядом, а с Часами…

— Мы разгромим всю их армию!

— Именно! — Вождь хлопнул его по плечу. — Ладно, пока ты ходишь, я свяжусь с Армандрой. С Часами или без Часов, но долго задерживаться нам здесь ни к чему. Плюс к тому для меня есть работа в тоннеле. Там куча мест, где можно поставить дополнительные ловушки, и если я возьму помощников из местных и мы начнем со входа, то сможем их так задерживать по всей длине тоннеля. Ну а ты бери свой плащ и лети знакомиться с Морин и возвращайся, пожалуйста целым и невредимым.

— Ну а вдруг я вернусь слишком поздно? — мрачно протестовал де Мариньи. — Викинги-то уже совсем недалеко.

— Это да, но тебе все равно пора идти. Проход во внутреннюю долину долгий, темный, запутанный, и мало ли, что там может быть. Но… — Вождь задумался. — Стой, есть идея!

— Идея? Какая?

— Когда мы искали проводника к Морин, мы думали, что это будет проводник-человек. Однако… — Он снова замолчал, нахмурился и прикрыл глаза. Де Мариньи хотел было спросить, что с ним, но Вождь поднял ладонь, призывая к молчанию.

Скоро раздалось хлопанье крыльев, и в их пещеру влетела громадная летучая мышь. Вождь широко раскрыл глаза и посмотрел на нее. Де Мариньи понял, что между ними идет молчаливый телепатический разговор. Когда мышь улетела, Силберхатт посмотрел на друга и усмехнулся.

Но прежде чем он открыл рот, де Мариньи уже все понял:

— Летучая мышь? Моим проводником будет летучая мышь?

— Точно. Одна из рукокрылых только что прилетела от Морин. Надевай плащ и лети за ней по тоннелю на внутренние склоны. А как вылетишь из горы, перемахнешь озеро и будешь на месте.

— Но как я в тоннеле видеть буду? Там темно.

— Возьми с собой факел, — посоветовал Вождь, — сможешь?

— Это слишком опасно, — ответил де Мариньи, — а вдруг плащ загорится? Я даже не знаю…

— Ну тогда обвяжитесь с проводником веревкой, что ли, какой-нибудь, чтобы не потеряться, — отрезал Силберхатт. — Придумай что-нибудь, Анри! Встреча с Морин — на тебе, у меня сейчас будет полно работы. Жители пещеры телепатией не владеют и поэтому еще не знают, что викинги совсем рядом. Я очень надеюсь, что они уже оклемались после вчерашней пьянки, потому что нам всем придется выкладываться по полной!

Де Мариньи летел в кромешной тьме пещеры вслед за огромной летучей мышью, словно некий слепой, но разумный воздушный шарик — он привязал себя к рукокрылому созданию веревкой и благодаря этому не беспокоился о препятствиях — нужно было только постоянно синхронизировать с «проводником» направление и скорость полета. Летучая мышь издавала резкий зловещий визг, а де Мариньи вспоминал предшествующие события. Они с Силберхаттом отправились предупредить жителей пещеры о возникшей опасности, а потом, пока техасец отбирал себе бойцов, он, де Мариньи, долго и настойчиво расспрашивал местного вождя, старого Арнрика Скальдсона, о Морин.

Старик рассказал ему многое. Появившись на острове, Морин могла легко выбрать себе любого из неженатых парней пещеры, а их было несколько, но предпочла одинокое житье на внутренних склонах с верными ей рукокрылыми. Все оттого, что ее тетка — старая колдунья — обещала ей, что однажды к ней придет мужчина с такой же доброй душой и она его полюбит. К тому же Морин с самого начала старалась не ходить в пещеру — она чувствовала себя там чуть ли не погребенной заживо. В ее жилах текла теплая кровь, ей нравились открытое небо и свежий ветерок, а под землей всего этого, конечно же, не было.

Ну а жители пещеры по большей части не могли оставаться долго на открытом пространстве. Они бежали на этот остров от гнева Итаквы и до сих пор настолько его боялись, что небо ассоциировалось у них в первую очередь с Шагающим с Ветрами. Однако агорафобия не мешала часовым нести вахту на вершинах гор, а упорным молодым парням — при удобных обстоятельствах ходить в гости к Морин и пытаться завоевать ее сердце.

Но Морин оставалась безучастной к их стараниям — пойти замуж за жителя пещеры значило для нее на всю жизнь погрузиться в подземный мрак, а она так любила вольный воздух. Да и зачем ей муж, если рукокрылые и так приносят ей все, что нужно? Пять летучих мышей, связавшие себя с Морин узами верности и постоянно жившие вместе с ней, давали ей мясо лесных птиц со внутренних склонов, рыбу из глубокого озера, и даже одежда Морин была сделана из их нежной шерсти.

Они же были и защитниками Морин, поведал де Мариньи старый Скальдсон. Пару раз было, что мужчины пытались принудить ее силой (в конце концов, это были викинги в первом или втором поколении, и они привыкли обходиться с женщинами, почти не полагаясь на дипломатию), и оба вернулись исцарапанные до крови и покрытые синяками после стычки с рукокрылыми.

Она могла бы приказать своим крылатым телохранителям вообще убить этих двоих, но ей не хотелось лишней жестокости и крови. Морин была доброй и мягкосердечной девушкой, хоть и независимой. Она не нуждалась ни в безопасности, которую давала жизнь в пещере, ни в ощущении многотонной каменной массы над головой, ни в ласках обитателей пещеры. Но несмотря на все это, по словам Скальдсона, Морин обязательно постарается ответить на все вопросы де Мариньи честно и правдиво, если, конечно, сможет, и, скорее всего, обрадуется гостю, так как живет вдали от людей.

Все это, а также много других не столь полезных сведений, которые де Мариньи узнал от старого Скальдсона, калейдоскопом мелькало в его голове, пока он управлял полетом, повинуясь натяжению невидимой во тьме веревки. Отвлекшись от Морин, он подумал о Силберхатте и об его плане задерживать викингов по всей длине идущего от моря тоннеля. Де Мариньи до сих пор чувствовал себя несколько виноватым, оттого что не мог помочь другу, хотя, если обсудить все с Морин как можно быстрее, то потом…

Вождь сказал тогда, что свяжется с Армандрой и попросит ее сотворить еще один гигантский ураган — прямо здесь, на Нуминосе, и он уже доставит их в конечную точку путешествия, где бы она ни оказалась. Де Мариньи слабо представлял, как Женщина Ветров это сделает, но Силберхатт был вполне уверен в ее силах. По его словам, переживать стоило не за техническую сторону плана, а за то, чтобы оказаться в центре урагана вовремя.

Де Мариньи успел обдумать все это уже несколько раз, прежде чем заметил далеко впереди свет. Действительно — за кошмарными очертаниями летучей мыши, что металась перед ним по неровной синусоиде, где-то далеко, в конце древней вулканической трубки, проглядывало пятно тусклого дневного света Нуминоса, словно мокрая светящаяся тряпка. Скоро вокруг сделалось настолько светло, что он разглядел очертания стен, вдоль которых они медленно летели, тоннель расширился, и летучая мышь прибавила скорости.

Де Мариньи чуть ли не физически ощутил, с какой радостью устремилась вперед летучая мышь. Она уже настолько устала, что забыла о своем поручении. Да и немудрено — с такой нагрузкой не справилась бы ни одна птица, разве что сокол с его способностью парить, да и он бы сразу же разбился в кромешной тьме.

Огромные крылья подняли такой вихрь, что де Мариньи едва справлялся с управлением. Он поспешно разрезал веревку, и летучая мышь, освободившись от «якоря», так быстро рванула вперед, что де Мариньи пришлось прибавить скорость до предела.

Друг за другом они вылетели на открытый воздух и промчались над внутренним озером, вокруг которого возвышались пять гор. Рукокрылое создание летело прямо, как пущенная стрела, и вслед за ним летел де Мариньи. Где-то там, за озером, в своей личной пещере живет женщина по имени Морин, и уже скоро де Мариньи узнает ответ на самый важный для него вопрос.

Морин… «Женщина по имени Морин» была на самом деле совсем молодой, почти девушкой, неполных двадцати лет. Всю свою жизнь она провела на Нуминосе — чужой луне в чужой вселенной.

Морин, чьи золотые волосы до плеч будто светились собственным светом, Морин, обладательница больших и ярких голубых глаз. Присущая ей естественная теплота укрывала ее от мирских бед, как одеяло, и только однажды это одеяло стянул с нее Итаква, древний бог с черным сердцем, шагающий по ветрам, что постоянно дуют между мирами.

Морин, миниатюрная по стандартам Нуминоса — шестьдесят четыре дюйма естественной грации, очарования, молодой гибкости и почти что невинности. «Почти что» — оттого, что она видела гнев Шагающего с Ветрами, а после этого никто не может оставаться абсолютно невинным. Видеть это, даже если тебя и насильно заставляют смотреть, значит навсегда потерять наивность и простодушие.

Морин, хрупкое смертное существо, как и все люди, несла, однако, в себе недюжинную силу, что позволило ей пережить прошлое, стереть из памяти весь ужас, и все те, кого она когда-то любила, — и отец, и сошедшая с ума бедная мать, и Гарвен, конечно же, стали лишь яркими воспоминаниями, которые заканчивались там, где в жизнь Морин вторгся Шагающий с Ветрами, чтобы выхватить этих людей навсегда из ее мира.

Морин, живущая на горе, смеющаяся Морин. Морин, которая любила все живое за одним лишь исключением — Итакву она ненавидела всем сердцем.

Морин…

Во время Темночаса она, по своему обыкновению, лежала на мягкой постели из папоротника, укрывшись мягкими шкурами, красное пламя очага давало ей тепло и свет. Позади нее в глубине пещеры на покрытом сталактитами потолке вниз головой висели рукокрылые, словно гроздь странных плодов, и Морин рассеянно слушала шуршание их огромных крыльев. Она смотрела на спокойную гладь озера далеко внизу, в котором лишь случайная волна колыхала отражение северного сияния и неярких звезд, видимых только в Темночас.

На возвышающихся над озером горах яркими точками горели костры — это несли вахту часовые из пещерных жителей. Морин вспомнила пещеру и поежилась — она всегда напоминала ей гроб, несмотря на гигантские размеры.

Вспомнила она и молодых ребят из пещеры, что время от времени ходили к ней в гости — сидели с важным видом, хвастались, пытались завоевать ее расположение, но все без толку. Хотя Морин все более и более тяготилась одиночеством, но ни за что не спустилась бы в пещеру с ее спертым воздухом, закопченными сводами и обитателями, что прятались от гнева Итаквы, как бледные тараканы в щель.

Но несмотря ни на что, дозорные огни успокаивали Морин, и она чувствовала себя не так одиноко. Порой, очень редко, она вспоминала некоторых своих поклонников, которые были весьма красивыми, несмотря на бледность, но вслед за этим думала о словах Аннахильд, что однажды к ней придет настоящий мужчина — именно мужчина, а не сутулый крот в человеческом обличье.

Но лучше бы тетушкино пророчество исполнилось поскорее, ведь от запасов согревающего порошка у Морин осталась только пятая часть. Без порошка девушка уже давно бы умерла или спустилась бы в поисках тепла в пещеру, а для нее это было еще хуже смерти. Морин все это отлично знала и постоянно носила на шее драгоценный мешочек, периодически используя его содержимое. Больше на ней из одежды почти ничего не было, так как ей было некого стесняться (кто бы ее полуголой тут увидел?), а согревающий порошок делал приятным прикосновение даже самого холодного ветра. Но порошок скоро закончится, она даже постареть не успеет, и что же тогда?

Было бы хорошо, чтобы настоящий мужчина из пророчества побыстрее ее нашел.

Вот о чем думала Морин, глядя на далекие огоньки и на отражение северного сияния в озере. Она сама не заметила, как заснула, а проснулась, когда сделалось светло и из-за серого бока Бореи показался переливающийся пузырь солнца.

Она сразу заметила, что летучие мыши чем-то взволнованы и ведут себя непривычно оживленно. Они носились туда-сюда, и Морин обеспокоило их поведение. Если бы она могла читать их мысли так же, как они читают ее! Вдруг без всяких видимых причин одна из рукокрылых снялась с места и на огромной скорости полетела на тот берег озера. Явно там что-то случилось, и Морин оставалось только гадать, связано ли это с ней.

Обычно в это время она ходила мыться на озеро по крутой тропинке, где ей был знаком каждый камень, но в этот раз просто сполоснула лицо и груди холодной водой из ручейка, падавшего с высокой скалы. Морин не пошла на озеро, потому что отсюда, сверху, она могла наблюдать и за озером, и за горами, хоть и не знала толком, что именно ей предстоит увидеть.

Какое-то время она действительно наблюдала за местностью, но потом ей это надоело и она решила уже спуститься к деревьям. Склон там был не таким крутым, и деревья росли высоко и густо, и там Морин играла с мелкими зверюшками и яркими птичками — стоило ей только позвать, и они приходили к ней, как бежали к хозяевам собаки в деревне викингов, что она помнила по детству.

Она как раз надевала штаны длиной до колен, сделанные из шкуры песца, и такую же блузку, когда заметила, что беспокойство среди летучих мышей в пещере еще больше возросло. Внезапно они все сорвались с места и, почти не взмахивая крыльями, вылетели из пещеры, проскользнули в бледном свете нуминосского дня над ее головой и устремились к озеру. Морин, нахмурившись, проводила их глазами, но потом заметила пятую летучую мышь, возвращавшуюся из-за озера.

Значит, они всего-навсего полетели встречать собрата: пятеро рукокрылых собрались над серым озером вместе и теперь летели обратно к ней. Да, все пять ее верных друзей, что повсюду следовали за ней, как сторожевые псы, пять огромных летучих мышей, что любили ее, как и она их…

Пять?

Нет — шесть!

Но почему шесть? Сузив глаза и еще больше нахмурившись, Морин следила за ними. Они приближались, и Морин, засмотревшись, забыла застегнуть костяную пуговицу на блузке. Рукокрылые пронеслись над головой примерно на высоте скалистой седловины меж двух ближайших гор и начали снижаться.

Теперь Морин смогла подробно рассмотреть всех шестерых. Приглядевшись, она задрожала от страха, стоя у входа в пещеру, не в силах двинуться. Ее рот приоткрылся, а кровь, казалось, на миг застыла в жилах.

Шестой был… человеком?

Человеком ли? Морин зажала рот рукой, чтобы не закричать. Она слишком хорошо знала, кто похож на человека, но при этом ходит по воздуху, чего обычный человек не может. На такое был способен только Итаква. Но это вряд ли мог быть Шагающий с Ветрами или какое-нибудь его воплощение, ведь его привела сюда летучая мышь — одна из ее летучих мышей, — и остальные не боялись нежданного гостя, а чуть ли не радовались.

Значит, это все-таки человек, мужчина в плаще, похожем на крылья летучей мыши. Весьма симпатичный, скорее молодой, чем старый, он улыбается ей и приземляется с потрясающей точностью в полудюжине шагов от нее.

Летучие мыши нервно метались над головой туда-сюда, разрезая воздух могучими крыльями. Не в силах пошевелиться от изумления, Морин смотрела на странного человека. Она видела, что его губы произнесли ее имя, и услышала, что оно прозвучало как вопрос:

— Морин?

Ей удалось справиться с собой:

— Да, я Морин.

Порыв ветра задрал ее блузку, и она рефлекторно прижала ее локтем, пока ее совсем не сдуло. Это застигло де Мариньи врасплох, поэтому он еще секунду смотрел на девушку, но тут же покраснел и опустил глаза.

Морин заметила его смущение и поняв, чем оно вызвано, рассмеялась и застегнула наконец блузку.

— Ты знаешь мое имя, но ты не здешний, — сказала она.

— Да, — кивнул де Мариньи, подходя к ней, — я не отсюда, но я друг.

— Ты не из викингов, — уверенно начала Морин, — но и не из пещеры: твоя спина слишком прямая и кожа не такая бледная, как у них. У тебя есть имя? Кто ты?

— Меня зовут Анри, — ответил он, — и я не с Нуминоса. Вся история слишком длинная, а у нас очень мало времени. В общем, я из Материнского мира. Сюда меня прислала Аннахильд, чтобы…

— Аннахильд? — Замешательство на лице Морин сменилось удивлением, а потом неподдельной радостью. — Тебя послала Аннахильд? — выдохнула она.

В следующий миг она бросилась ему на шею, чуть не сбив с ног:

— Значит, это про тебя!

— Что про меня? — спросил де Мариньи, не зная, куда девать руки. Затем в памяти всплыли слова старой колдуньи, которые он уже успел забыть: «Скорее всего, влюбишься в нее, по-другому быть не может».

— Но ведь это же ты, правда? — спросила девушка, тревожно вглядываясь в его лицо широко раскрытыми глазами.

— Ну… я… — Он замолчал, пытаясь отыскать в голове подходящие слова, но вместо этого просто крепко обнял ее.

— Правда? — снова спросила она; ее нежное дыхание щекотало ему шею, ее запах будил в памяти мысли обо всем хорошем, что только есть на свете.

И де Мариньи понял, что тогда имела в виду Аннахильд. Ясновидящая или нет, но она была абсолютно права.

— Да, это я, все правильно, — наконец ответил он, — по-другому быть не может.

9. Штурм

Хэнк Силберхатт узнал плохие новости задолго до того, как он и десять человек местных жителей дошли до ведущего к морю выхода из тоннеля — викинги гораздо ближе, чем он думал, а значит, строить оборонительные сооружения уже нет времени.

Все это сначала рассказал ему дозорный, который спешил с этой новостью в пещеру со своего поста возле входа, а потом подтвердили двое раненых рукокрылых, возвращавшихся домой из боя в небе над кораблями. Из шести огромных полуразумных летучих мышей остались лишь эти двое, но они смогли поведать Силберхатту многое.

Вражеский флот, по информации рукокрылых, стремительно подходил к острову, окружая его со всех сторон. Хуже того — на кораблях были люди, которые знали о существовании тоннеля, а значит, без сомнения, викинги постараются высадиться там. Учли захватчики и то, что тоннель может и не уместить всех — тысячи викингов намеревались подняться на перевалы между пятью горными пиками, догадываясь, что они должны слабо охраняться, и таким образом проникнуть внутрь острова. И хоть прямо сейчас посты на перевалах были усилены и новые защитники поднимались из пещеры наверх по лавовым трубкам, этого было слишком мало.

По самым примитивным подсчетам выходило, что викингов в тридцать раз больше, чем жителей острова! Поэтому получалось так, что, пусть даже защитники и смогут продержаться достаточно долго в основном тоннеле, решающая битва должна произойти наверху — на горных склонах и в вулканических каналах. При таких перспективах возиться с ловушками в главном тоннеле уже не было особого смысла, гораздо лучше было бы запечатать тоннель полностью, и Вождь даже знал как.

Давным-давно жители пещеры укрепили крошащийся камень потолка у самого входа в тоннель, чтобы он не обвалился. Вождь вспомнил, как они с де Мариньи видели эти конструкции, когда только прилетели на остров: массивные бревна и подпорки, что поддерживали скользкий, изъеденный кислотой потолок. Теперь все это следовало вынуть, и сотни тонн камня под действием собственного веса запечатают тоннель навсегда. Когда же с этим будет покончено, он со своей командой вернется в пещеру, чтобы по другим вулканическим трубкам выйти на внутренние склоны и помочь защищать перевалы.

Однако, когда до входа оставалось меньше ста ярдов и был уже слышен шум волн, они поняли, что прежде чем обвалить потолок, нужно очистить тоннель от захватчиков — горстка викингов была уже внутри, остальные лезли по скале, высадившись с кораблей. Силберхатт и его люди замерли во тьме, викинги не могли их разглядеть, а они четко видели темные рогатые силуэты на фоне входа. Какое-то время они молча прислушивались к громкому хвастливому разговору захватчиков и к испуганным голосам тех немногих из них, кто до ужаса боялся Гористого острова, а потом быстро, шепотом, обсудили план операции.

Силберхатт отмерил и отрезал длинный кусок толстой веревки, завязал узел на одном из концов и встал с этой веревкой у стены тоннеля. Самый сильный из его бойцов сделал то же самое с другим концом веревки и встал возле противоположной стены. Веревка туго натянулась между ними, оставшиеся члены команды встали позади, и с кровожадными воплями и боевыми кличами они ринулись на замерших от неожиданности викингов.

Полдюжины захватчиков были на месте заколоты копьями, остальным подсекла ноги веревка в руках бегущих, и под ее напором они споткнулись и вывалились из тоннеля вниз, в море. Тут же с палубы длинного корабля, что качался на волнах под входом в тоннель, полетели топоры и копья, и воздух наполнился проклятиями и воплями.

Тем временем люди Вождя, уклоняясь от летящего оружия, что чиркало по камню там и тут, побросали в море тела убитых викингов. Затем Силберхатт подсчитал потери. Двое из его маленького отряда были убиты и один тяжело ранен. Вождь тут же распорядился, чтобы пострадавшему помогли дойти до пещеры, и, таким образом, запечатывать тоннель предстояло теперь кроме Силберхатта лишь пятерым бойцам.

Пока Вождь и двое других собирали щиты и копья убитых викингов, чтобы защищать узкий выступ перед входом, остальные образовали саперную команду и начали забрасывать веревки на самые слабые с виду бревна, подпиравшие потолок. Большинство железных кошек на концах веревок летело мимо, однако некоторые достигли цели. Затем Силберхатту и его людям пришлось отцеплять кошки от веревок и при этом следить, чтобы ни один викинг не вошел внутрь. Это было вовсе не легкой задачей — на каждую кошку, что, поблескивая, пролетала через входное отверстие тоннеля, приходилось до полудюжины копий, а порой еще и случайный топор.

Они только-только закончили, как случилось несчастье — человека, стоявшего слева от Силберхатта, зацепило летящей кошкой, один из крюков воткнулся ему в бедро. Прежде чем кто-нибудь успел что-нибудь сделать, несчастный дернулся и с воплем свалился вниз, выпустив щит и копье. Он пролетел сорок футов и сломал спину, упав на корабль викингов — полтела за бортом, полтела на палубе. Умер он мгновенно.

Викинги удвоили усилия, двое из них чуть не пробились к краю уступа, но Силберхатт отправил их вниз. Вождь действовал полностью бесстрастно, эффективно и безжалостно, как научился в свои ранние дни на Борее, но по первому зову своих людей оставил схватку и поспешил им на помощь.

Уходя с уступа в тоннель, Вождь успел только выругаться, когда мимо просвистело копье, насквозь проткнув грудь его оставшегося спутника, что шел справа. Он погиб сразу же, и Вождь не тратя времени присоединился к троим своим оставшимся бойцам, что натягивали канаты. Пока он обвязывал веревку вокруг пояса и присоединял свой вес к общим усилиям, на выступ карабкались викинги. Однако они старались зря — залезть успели только пять или шесть. Осторожно, почти на ощупь, они шагнули в темный тоннель, и тут с громким треском дерева и гулом крошащегося камня обрушилась первая секция потолка, похоронив захватчиков под неисчислимыми тоннами глыб и щебня.

А торжествующая четверка защитников была уже глубоко в тоннеле. Окруженные моментально свалившейся полной тьмой и облаками пыли люди быстро двигались в глубь горы, а за их спиной с провисшего потолка сыпались все новые и новые обломки. Когда обрушилась вторая секции тоннеля, Силберхатт и его маленький отряд зажгли факел и поспешили в пещеру.

Пора было искать де Мариньи — в котле под названием Нуминос слишком быстро росло давление, особенно на Гористом острове. Чем скорее будет раскрыт секрет Аннахильд и чем скорее они найдут Часы Времени — тем лучше…

Силберхатт появился в пещере минутой позже, чем де Мариньи. Последний, пролетев над горами после прощания с Морин (она так и не согласилась спуститься в пещеру), тоже видел викингов. Сотни кораблей стояли на якоре возле острова, их экипажи с мрачными лицами готовились к штурму непроходимых гор. Де Мариньи предупредил жителей пещеры о том, что опасность действительно огромная, и выслал арьергард защитников пещеры — каких-то жалких полторы сотни человек — на помощь тем тремстам, что уже вышли на оборону горных склонов.

Гора, на которой жила Морин, самая высокая из пяти, была дальше всех от пещеры, и когда он видел эту гору в последний раз, она не охранялась. И хотя люди пещеры шли сейчас через перевалы как раз туда, де Мариньи безумно переживал за девушку. Он обещал вернуться за ней, он не хотел ее оставлять, но должен был рассказать Силберхатту расшифровку записки Аннахильд.

Она успокоила его, что с ней ничего не будет и что, если в его отсутствие явятся викинги, летучие мыши защитят ее, и он неохотно полетел обратно в пещеру. Как и раньше, его проводником был самый сильных из рукокрылых товарищей Морин. Обратно по вулканической трубке они пролетели еще быстрее, чем туда, так как на пути повсюду горели факелы. При их свете женщины возводили оборонительные сооружения, и де Мариньи небезосновательно решил, что финальные бои будут именно здесь.

Все это де Мариньи рассказал Силберхатту, когда сперва выслушал его новости. Но когда он закончил, осталось еще кое-что важное, что Вождь не замедлил выяснить:

— Ну а Часы Времени? Ты разобрался, где они?

— На Дромосе, — удивленно ответил де Мариньи. — Я разве тебе не говорил об этом? — В волнении он не сводил глаз с темной дыры ближнего тоннеля. — Они у ледяных жрецов Дромоса, но…

— Ну что, дружище? Я почти догадывался, что Итаква не оставит Часы на Нуминосе. Но о чем я не догадывался, так это о том, что пророчество Аннахильд так хорошо сбудется. Она все рассчитала.

— Все рассчитала? — переспросил де Мариньи, глядя, как Вождь разматывает упряжь и пристегивается к летающему плащу.

— Она очень-очень надеялась, что ты влюбишься в эту девушку, — объяснил Силберхатт. — Насколько я вижу, ты так и сделал. И это ты, который не хотел «крутить любовь в таких обстоятельствах»?

— Послушай, — де Мариньи пропустил шпильку друга мимо ушей, — я уже все подсчитал. Здесь, на Нуминосе, мы с тобой должны весить меньше, чем обычно, так?

— Ага, где-то три четверти от нормы.

— Вот, и тогда получается…

— Что, вероятно, твой плащ сможет поднять троих? Вероятно, сможет, по крайней мере, на Нуминосе. Я пошел с тобой, Анри, и, похоже, мне придется идти с тобой и дальше, надеюсь только, что присутствие твоей подруги не будет слишком сильно задерживать нас. Дромос изрядно отличается от Нуминоса, но я тебе о нем потом расскажу, в пути, а сейчас нам надо выйти на открытую местность, чтобы я смог начать готовиться к взлету.

Де Мариньи поднял плащ над полом пещеры, проверил, крепко ли пристегнута упряжь, и медленно полетел вместе с Вождем в главный тоннель.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он. — Каков твой план?

— План, говоришь? Каков бы он у меня ни был, он уже изменился до неузнаваемости. План был такой: если мы находим Часы на Нуминосе, мы их забираем, и все. Но я догадывался, что Итаква мог занести их на Дромос. Я спросил Армандру, и она научила меня, как нам туда попасть, если будет надо. Теперь нам как раз туда и надо, и это будет для меня адский труд, я тебе гарантирую. А если с нами будет еще и девушка, то легче этот труд не станет.

— Морин… — начал было де Мариньи.

— Не продолжай, — перебил его Вождь, — у тебя и так все на лице написано. Но если она хоть наполовину такая, как про нее говорила Аннахильд, то только дурак не взял бы ее с собой.

— Сам увидишь, — ответил де Мариньи, — и сам поймешь. А сейчас мне надо сосредоточиться на том, что я делаю, и вытащить нас из этого чертова лабиринта как можно быстрее.

— Понял, не отвлекаю, — пробурчал в ответ Вождь, — поболтаю пока с моей второй половиной, расскажу ей, как у нас дела.

Дальше они летели молча. Плащ быстро несся по образованному горящими факелами коридору из света и тени, оставляя позади лихорадочно возводящих укрепления женщин. Повсюду работницы торопили их криками и жестами, напоминая, что на счету каждая минута, но вот они оставались позади, и путешественники мчались дальше по зловеще извивающейся вулканической трубке.

От волнения де Мариньи спешил, как только мог, на неосвещенных прямых участках он лишь прибавлял скорости, но благодаря какому-то вдохновению ловко обходил все препятствия. Даже несмотря на то что страшный с виду рукокрылый провожатый уже давно покинул его и поспешил к Морин, де Мариньи летел гораздо быстрее, чем в прошлые разы, но все равно они вылетели из-под земли на свет только через несколько часов.

Наверху уже шел бой. Блеск металла на перевалах между тремя меньшими пиками был виден даже в неярком свете нуминосского дня, а в зловеще застывшем воздухе до путешественников доносилось эхо далеких боевых кличей и яростных воплей.

Путешественники поднялись выше, чтобы получше рассмотреть происходящее, и с облегчением убедились, что у людей пещеры положение лучше, чем у противника. До перевалов пока что добирались только маленькие группки викингов, да и то, чтобы это сделать, им приходилось уклоняться от каменных глыб, которые сбрасывали сверху защитники. Уставшие от долгого подъема и все в ушибах от камней, эти викинги представляли собой легкую мишень, и защитники перевала тут же расправлялись с ними, но огромные толпы атакующих перли снизу, и оставалось не так уж много времени, когда они сомнут защитников массой.

Путешественники пролетели над озером, попав в поток теплого воздуха и пара, что поднимался из центра древнего вулкана, и перед ними встала гора, на которой жила Морин, а там…

А там почти на самой вершине клубилась пыль, блестел металл и бешено хлопали кожистые крылья летучих мышей!

Десять, нет, двенадцать викингов бились с рукокрылыми друзьями Морин чуть выше ее пещеры, а еще двое, вооруженные до зубов, бежали со всех ног вниз по склону над самым выступом, нависшим над входом в пещеру. Затем де Мариньи увидел и саму Морин — напуганная до полусмерти, она резкими скачками спускалась по крутому склону к росшим внизу зеленым густым деревьям, и ее золотые волосы струились за ней.

Именно за ней и гнались двое викингов, в пылу погони совсем забыв о своей основной цели, и не надо было долго думать, что они сделают с девушкой, если поймают…

10. Повелители ветров

Гнавшиеся за Морин не видели путешественников, и те спикировали на них сзади, стремясь застать врасплох. Де Мариньи почувствовал, как плащ слегка качнулся в воздухе, и увидел, что это Вождь отцепил упряжь и висит теперь на руках. Они подлетели еще ближе к викингам, ничего не видящим в пылу погони, и плащ снова просел, но тут же устремился ввысь — это Вождь спрыгнул на землю.

Силберхатт бросился между ничего не подозревающими викингами, которые видели только убегающую Морин, и сгреб их мощными руками. Эффект сказался незамедлительно — Вождю удалось затормозить, а вот викинги, наоборот, настолько ускорились, что полетели с уступчика вниз головой и рухнули перед опустевшей пещеркой Морин. Мягко, как кот, Вождь спрыгнул между ними, сразу заметив, что один из викингов лежит не шевелясь и его шея свернута под странным углом. Второму викингу тоже лежать бы и не привлекать к себе внимания, но он, на свою беду, попытался встать на трясущихся ногах, и его голова в шлеме стала отличной мишенью для оружия землянина.

Тем временем де Мариньи увидел сверху летящие во все стороны искры от металла, кровь и мозги, услышал одинокий захлебывающийся крик и поспешил на помощь спотыкающейся испуганной девушке.

— Морин, стой, не беги! Это я!

Услышав его голос, она споткнулась, проехала несколько футов на «мягком месте», цепляясь за пучки жесткой травы, остановилась и оглянулась. Де Мариньи спустился к девушке и приземлился как раз вовремя, чтобы распахнуть объятия ей навстречу.

— Держись крепче! — сказал он и снова взмыл в воздух, устремившись вверх по склону, где ждал Силберхатт.

— Спусти ее пока на землю, Анри, — крикнул Вождь, пока де Мариньи не приземлился. — Нам сейчас нужно занять вершину, мы стартуем с нее. Рукокрылые справились хорошо, но не совсем, мы должны им помочь!

— Иди наверх за нами, — сказал Морин де Мариньи, — только осторожнее. — И отвечая на еще невысказанный вопрос, горячо добавил: — Доверься нам, Морин.

Путешественники улетели к вершине, а Морин какой-то момент стояла и смотрела им вслед, одинокая и несчастная…

На гребне горы продолжалась кровавая битва, но летучие мыши действительно хорошо справились. Из дюжины викингов на ногах стояли только трое, а из упавших все, кроме одного, были мертвы. Но и рукокрылые заплатили за самоотверженную преданность Морин дорогую цену — в воздухе осталось только двое. Хлопая крыльями, они кружились над врагами, ударяя и царапая их когтями, а залитые кровью викинги остервенело замахивались на них свистящими в воздухе мечами.

Встав на землю, Вождь тут же рванулся на помощь рукокрылым защитникам вершины, а де Мариньи быстро сбросил летающий плащ, подобрал меч убитого викинга и тоже ринулся в драку.

Первая кровь досталась Силберхатту — он пробежал мимо упавшего, но все еще живого викинга, лежащего с размозженными ногами. С диким криком раненый взмахнул мечом, пытаясь перерубить Вождю ноги. Однако житель Земли высоко подпрыгнул, пропустив смертельный клинок под собой, и обеими ногами приземлился на протянутую руку викинга, сломав ее возле локтя. Раненый вскрикнул в агонии, но тут же затих, когда оружие Силберхатта вскрыло его горло.

Одновременно с криком умирающего викинга послышался вопль агонии и с другой стороны — это погибла одна из двух летучих мышей, в глазницу которой вошел вражеский меч. Рукокрылое создание упало на землю, а меч так и остался торчать. Держащему оружие викингу пришлось подойти к поверженной твари, чтобы его вытащить. Когда ему, наконец, это удалось, он повернулся было к подбежавшему де Мариньи, но тут на плечи викинга с гневным пронзительным визгом спикировала вторая летучая мышь и буквально оторвала ему голову, от чего тело упало на землю.

Двое уцелевших викингов тут же набросились на летучую мышь сзади и убили ее, затем повернулись в сторону землян. Однако Силберхатт и де Мариньи, не дав врагам и секунды на передышку, прыгнули на них с яростными боевыми кличами, размахивая оружием.

Вождь мощным ударом отбил вражеский щит и меч и тут же расколол викингу череп, де Мариньи потребовалось чуть больше времени, чтобы расправиться со «своим» викингом. Битва закончилась, заляпанные кровью, задыхающиеся и возбужденные победители стояли спина к спине, глядя на затихшее поле боя. Повсюду лежали искалеченные тела и окровавленное оружие, рукокрылые валялись, словно мятые кучи темной шерсти, вперемешку со светлокожими викингами. Пик, самая вершина горы Морин, был полностью очищен от захватчиков.

Что же до самой Морин, то она легкой поступью взбиралась вверх по крутому склону туда, где стояли перемазанные кровью ее друзья, — немного запыхавшаяся, растрепанная, зато целая и невредимая. Она не успела дойти до них, как Силберхатт отодвинулся от де Мариньи и закрыл глаза, перенесшись мысленно далеко-далеко — он разговаривал со своей женой.

Какое-то время он так стоял, затем открыл глаза и повернулся к де Мариньи:

— С местом угадали, Анри. Осталось надеяться, что хватит времени. — Он кивнул, показав глазами на дальний склон. Там быстро поднималась большая группа викингов, среди которых один выделялся, как дерево среди травы.

— Харальд, — мрачно подметил де Мариньи, — я так и знал. Те двое, — он указал на трупы со свежими ранами от когтей рукокрылых, — были с его корабля. Ты их узнал?

Вождь утвердительно кивнул:

— Если Харальд поднимется сюда прежде, чем мы взлетим, то разбираться с ним придется тебе. Я буду очень занят и помочь не смогу. Так что лучше надень плащ и пристегни меня к упряжи, пока я буду работать. — Он сделал паузу и добавил: — Анри, меня нельзя отвлекать. Я это делаю в первый раз, и все либо сработает сразу, либо не сработает вообще!

У де Мариньи, конечно, было множество вопросов, но он доверился Вождю и промолчал. Пока Морин взбиралась вверх по склону навстречу своей невероятной судьбе, он быстро сбегал туда, где оставил плащ, а затем полетел к девушке и вместе с ней вернулся к Силберхатту.

Уже подлетая, уже видя своего друга, стоящего в одиночестве на вершине, де Мариньи все понял. Он не задумывался о том, как именно Армандра пришлет за ними ураган, потому что хорошо знал, что она это может. Что его интересовало, так это то, как огромный смерч поднимет их вверх и доставит на Дромос, а еще он боялся, что они могут просто его не дождаться — на склонах и гребнях гор все еще бушевал яростный бой. Но теперь де Мариньи понял, что ураган не прилетит с Бореи и что их путешествие на Дромос начнется прямо отсюда, с Нуминоса!

Армандра управляла ветрами телепатически, а теперь здоровенный техасец полностью открыл ей свой разум, и получается, что Армандра управляла ветрами Нуминоса через Силберхатта!

Вождь стоял, расставив ноги и вытянув руки вперед и вверх, глаза его были закрыты, а лицо напоминало посмертную маску — белое, как свечной воск, и холодное, как лед. Небо над его головой прямо на глазах темнело — это Армандра через его разум работала с элементалями воздуха.

Далеко над морем в свинцово-темном небе с золотыми узорами полярного сияния ударила яркая молния, осветив на мгновение бурные волны. Потом еще одна, и еще, и друг за другом четвертая, пятая и шестая — молнии шли стремительным потоком, озаряя все вокруг, они словно шагали по Гористому острову на разветвленных огненных ногах, а потом ударили все одновременно и пропали, оставив только сильный запах озона.

Армандра осталась довольна — проба сил увенчалась успехом.

Морин прижалась к де Мариньи и в благоговейном ужасе смотрела на Вождя. Невидимые силы подняли его длинные волосы над головой, и они качались, будто на слабых волнах. Де Мариньи почувствовал, как знакомые невидимые пальцы дотрагиваются до ткани его легендарного плаща — это личные помощники Армандры спешили присоединить свои усилия к созданию гигантского урагана.

— Давайте, — шепнул им де Мариньи, — сделайте все, что можете.

Морин не услышала его, а они услышали — пыльный смерчик взвился у него из-под ног и унесся куда-то во тьму, что нависла повсюду, как перед Судным днем.

Молнии перестали бить, пропало золотое мерцание в облаках, что возвещало о них. Небо продолжало темнеть, однако над вершиной не было ни ветерка. Между тем викинги, остановившиеся все, как один, при первых ударах молний, пришли в себя и вновь продолжили движение к вершинам и перевалам, подходя все ближе и ближе с каждой минутой. Но тут…

Приближалось время отлета, и далеко в море опять начали происходить странные вещи. А именно, вокруг острова поднялась стена тумана — сперва далеко, но круг с каждой секундой смыкался. Стена эта непрерывно вращалась и становилась все плотнее. Скоро стало видно, что вращался сам океан, как огромное колесо, осью которого стал остров, а надвигающаяся туманная стена была ободом этого колеса.

Фактически это был даже не туман, а водяная взвесь, поднятая с поверхности моря ветрами Нуминоса под управлением Армандры-Силберхатта, теми же самыми ветрами, что привели море в движение и заставили вращаться вокруг острова. Движущаяся стена уже достигла выдающихся далеко в океан скалистых берегов острова, сила вращения приподняла горкой водную поверхность, стала подбрасывать стоящие на якоре корабли захватчиков, угрожая разбить их о скалы. Секундами позже, когда волны выросли настолько, что стали перехлестывать через вершины скал, эти корабли превратились в дрова. Некоторые суда, правда, сорвались с якорей, тут же зачерпнули воды бортом и в конечном итоге тоже разлетелись на куски, разбившись о скалы.

Поднимающиеся викинги, увидев гибель своих кораблей, на какое-то время замерли в ужасе, и защитники острова тут же воспользовались этим, убивая тех, кто успел выбраться на перевалы. Но жители пещеры быстро поняли, что гнев незримых сил вот-вот падет и на них, и побежали к спасительным тоннелям. Там можно снова дать викингам бой и удерживать их на всем протяжении подземных ходов вплоть до большой пещеры. Вероятно, защитники острова именно так и думали, но они не знали, что этот бой будет последним.

Вращающаяся стена тумана была уже вполовину ниже гор, она приближалась к острову, затягивая в себя все больше и больше воды с яростно кипящего моря. Зрелище было ужасным, оно лишало присутствия духа и выбивало почву из-под ног. Викинги испугались, они готовы были развернуться и бежать, но куда бежать? Жуткая туманная стена лизала им ноги, угрожая затянуть и сдуть прочь, корабли погибли в гигантской водяной воронке, и захватчикам оставалось только идти вперед, от вершин и перевалов их отделяло несколько футов каменистого склона.

И они пошли вперед. Ярость берсеркеров охватила викингов, и они рычали и выли, но шум ветра заглушал их, на их губах от ярости и страха выступила пена. Вершина впереди стояла практически пустой — там было лишь три человека.

Де Мариньи аккуратно застегнул на Силберхатте упряжь и встал рядом с ним. Он прижал к себе Морин, нежно обнял ее и велел ей держаться за него крепко-крепко, как она никогда еще не держалась.

Вождь стоял как каменный, а гигантская воздушная воронка крутилась все быстрее и росла прямо на глазах. Белая стена тумана перевалила через внешнюю горную цепь в долину и двигалась теперь через центральное озеро, превратив его в яростно кипящую белую пену.

Уже абсолютно было ясно, что вершина, на которой стояли трое, являлась центром гигантского урагана, но при этом на самой вершине было невероятно тихо. Ни шевеления в воздухе — при том, что стена урагана все больше и больше закрывала небо, она надвигалась быстро и неотвратимо, ее поверхность поблескивала, как зеркало. Все вокруг кружилось, ревело и выло, а над вершиной было тихо.

Знакомые невидимые пальцы снова затеребили край плаща де Мариньи. Он высвободил одну руку, чтобы дотянуться до шипов управления, и тут Морин выдохнула ему в ухо и указала рукой на огромного рыжеволосого викинга, который бежал в их сторону по гребню горы, он был в каких-то ста ярдах от путешественников. Харальд наконец-то вышел на сцену — один, без товарищей, ведомый яростью берсерка и ослепляющей ненавистью к чужакам, которые разрушили его планы вместе со всем его миром. А сцена меж тем стремительно шла к развязке.

Он, казалось, не замечал стены из воды и тумана, что неслась за ним по пятам, вырывала деревья, сметала огромные валуны и зашвыривала их в небеса. Он видел только землян и девушку, и, вероятно, перед его глазами до сих пор стояла гибель кораблей и ужасная судьба тысяч и тысяч его товарищей и родичей.

— Посланники Итаквы! — взревел он, и путешественники каким-то чудом расслышали его голос среди воя растревоженных элементалей воздуха. — Похоже, что да, раз ветер помогает вам. Так пусть даже вы и служите Итакве, а я ему больше не служу! Будь он проклят — он и его багровые зенки! И ветер вас уже не спасет! — Харальд рванулся вперед с красными от ярости глазами и с пеной у рта.

Ему оставалось шагов пятьдесят до людей на вершине, когда ураган настиг его. Харальд осознал это в последний момент, почувствовав сильный удар влажного воздуха. Он тут же развернулся, растопырив руки, чтобы поймать невидимого противника, и громко завопил. Это был вопль страха, ярости и досады на то, что элементали встали между ним и его жертвой.

В следующую секунду Харальд исчез. Взору ошеломленных путешественников на мгновение предстала мускулистая рука, торчащая из зеркально блестящей стены урагана, но ее тут же засосало внутрь вместе с тускло блеснувшим огромным топором, все еще зажатым в кулаке. Затихающее эхо последнего вопля Харальда вскоре утонуло в какофонии бушующего ветра.

Плащ рывком оторвался от земли и пошел ввысь, как ракета, перепад давления был таким сильным, что грозил разорвать путешественникам барабанные перепонки и выдавить глаза из орбит. Ноги Морин сомкнулись на талии де Мариньи, как ножницы, и вся троица понеслась в глазу урагана за пределы Нуминоса.

Если бы где-нибудь в нуминосском океане на безопасном расстоянии сидел наблюдатель, он бы увидел, что огромная воздушная воронка стала вдруг невероятно тонкой, пронзила небо и высоко-высоко, в самых верхних слоях атмосферы, хищно изгибает шею, словно змея перед броском, целясь в огромный, тускло светящийся шар, низко висящий над горизонтом.

Дромос.

1. Ледяная планета

Путешественники с огромной скоростью неслись сквозь фантастический водяной смерч, их окружал надежный воздушный кокон, который сделали элементали воздуха, что дружили с Армандрой. На этот раз путь был короче — от Нуминоса до Дромоса было ближе, чем от Бореи до Нуминоса. Их окружала кромешная тьма, только синевато поблескивала бешено кружащаяся стена урагана за защитным коконом. Де Мариньи пришел в себя после кошмарных перегрузок, от которых замирало сердце и тяжело было дышать. Он обнял Морин, чтобы ей было поудобнее, и постарался, как мог, рассказать, куда они направляются.

Оба они приняли по крупице согревающего порошка Аннахильд, под его воздействием страх перед неизвестностью ненадолго отступил, и Морин принялась расспрашивать де Мариньи, пытаясь осмыслить и поверить в те чудесные вещи, что он рассказывал. Удивленный тем, как девушка быстро оправилась от пережитого, де Мариньи спросил, не страшно ли ей.

— Страшно? — прозвенел во тьме ее голосок. — Вокруг столько непонятного, а Аннахильд всегда говорила, что страх идет от незнания. Если так — то страшно. А лететь на Дромос мне не страшно, и того, с чем мы там столкнемся, я тоже не боюсь. Чего мне бояться, ведь ты же со мной, ты же пришел за мной с Материнского мира и вытащил меня с Гористого острова.

— Морин, — начал де Мариньи, — ты должна понять, что впереди нас ждут многие опасности, и поэтому…

— Опасности мы будем встречать вместе. — Она приложила палец к его губам. — Ты, я и Вождь, а потом мы найдем этот сундук, который тебе так сильно нужен. О каких опасностях ты вообще говоришь? Создания из плоти и крови не могут причинить вред мне и тебе, пока ты рядом со мной, кроме, конечно, злых людей, что служат великому Итакве…

Она замолчала, и де Мариньи, несмотря на невесомость, почувствовал, как она вздрогнула в его объятиях.

— Я ведь и с ним летала, — снова заговорила она, — в небе над Нуминосом. Но он не похож на тебя. Он вообще ни на кого и ни на что не похож.

Она нашла во тьме губы де Мариньи и поцеловала его.

Какое-то время они молчали. Порошок Аннахильд дал обоим ощущение тепла и беззаботности, и скоро де Мариньи понял, что вообще-то к нему прижимается теплое и мягкое тело юной девушки, прижимается крепко-крепко, и он чуть не задрожал от возбуждения под толстой меховой одеждой.

Морин, пусть и была невинна, почувствовала огонь, что разгорелся в крови землянина. Она поняла, что перед нею действительно человек, и ее пульс тоже ускорился, но тут…

В темноте совсем рядом с ними возникло какое-то слабое движение и задыхающийся стон!

— Хэнк! — прошептал де Мариньи, жутко испугавшийся того, что будет, если Вождь нечаянно выйдет из телепатического транса и потеряет управление немыслимым смерчем, что несет их через пустоту. — Господи, что с тобой?!

— Без паники, Анри, — пробурчал Вождь, будто только что проснувшись, — за рулем сейчас Армандра. Я был нужен только для взлета — чтобы как можно точнее определить место и задать первичный импульс, а сейчас управляет она. Она доставит нас на Дромос и обеспечит нам мягкую посадку, ну а дальше нам придется самим — Дромос настолько далеко, что Армандра на пределе сил. Так что если мы на ней не найдем Часы Времени, то там и останемся.

Де Мариньи понял, что, по крайней мере, сейчас все нормально, облегченно вздохнул и сказал:

— А Итаква в это время торчит где-нибудь неподалеку и внимательно за нами следит, я прав?

— В принципе да. Если бы он хотел, то мог бы прямо сейчас нас всех поймать — меня, тебя, Морин, и прихватить еще и Часы Времени.

— Но почему же он этого не сделает?

— Ему этого мало, ему нужно еще.

— Ты про Армандру?

— Да. Но этого никогда не случится.

— Армандра? — прозвучал во тьме голос Морин. — Это твоя женщина, Вождь?

— Зови меня Хэнк, — ответил он. — Да, это моя жена, но она еще и дочь Итаквы. И для него она гораздо большая ценность, чем мы все трое. Но он ее никогда не поймает, по крайней мере, пока я жив.

Силберхатт замолчал и, успокоившись, заговорил снова:

— Анри, я сейчас расскажу о том месте, куда мы летим, для этого как раз есть время, и думаю, что больше такой возможности у нас не будет. Морин, ты тоже послушай и запомни…

Армандра сказала мне, что Дромос весь покрыт льдом и его обитатели живут глубоко под поверхностью, в огромных ледяных пещерах, в недрах гигантского, почти совсем потухшего вулкана. Вот, кстати, одна из причин, почему она не сможет забрать нас оттуда — мы будем находиться очень глубоко под землей — ну, или подо льдом. Те, кто живут на Дромосе, когда-то были людьми.

— Были людьми? — переспросил де Мариньи. — А сейчас они кто?

— Люди — они и есть люди, — добавила Морин. — Кем еще они могут быть?

— Если честно, и сам не знаю, — ответил Вождь. — Я знаю только то, что мне рассказала Армандра, и попытаюсь довести это до вас. Ледяных жрецов поселил на Дромосе Итаква во времена своей молодости, то есть миллионы лет назад. Как и все люди, они происходили с Земли, с Материнского мира, но они древней, чем динозавры. Если представить, что Атлантида — вчерашний день, то мир ледяных жрецов существовал много лет назад! Они жили на первичном земном континенте на самой заре истории, то есть в такой немыслимой древности, что вы не смогли бы убедить земных ученых в том, что они когда-то вообще жили.

Все это Армандра почерпнула от своего ужасного папочки, когда была еще ребенком, — он тогда посылал ей интересные телепатические репортажи о своих делах и путешествиях по всяким невероятным мирам. Она даже запомнила название континента и города, которыми правили ледяные жрецы, правили, кстати, жестокостью и террором, а еще они умели вызывать у своих подданных чудовищные галлюцинации, спутывающие их разум и заставлявшие подчиняться.

Страна называлась Тхим’хдра, а город ледяных жрецов назывался Хрисса, он стоял на массивных базальтовых плитах среди ледяных полей на севере Тхим’хдры. Оттуда ледяные жрецы напускали сводящие с ума иллюзии, и там поклонялись темным богам, среди которых был и наш знакомец Итаква. Само собой, все это было настолько давно, что даже Шагающий с Ветрами уже мало что об этом помнит. Пусть он даже практически бессмертен и не имеет возраста, но даже по его меркам это было давно.

Что мы знаем о ледяных жрецах? Это была высокорослая, худая, безволосая раса. Бледные как смерть и холодные и жестокие, словно лед. Они объявили сами себя спасителями Тхим’хдры и утверждали, что только их нечестивые молитвы не позволяют льду приближаться — каждую зиму с севера туда наползала сплошная стена льдов, а весной и летом нехотя таяла и отступала прочь. Но что бы там ни были за молитвы, они были ужасны, потому что ледяные жрецы приносили в жертвы своим отвратительным богам сотни женщин.

Вот видишь, Морин, а ты спрашивала, кем еще, кроме людей, могут быть люди? Лично у меня язык не поворачивается назвать этих существ людьми.

Де Мариньи спросил:

— Ты говорил, что Итаква приволок этих ледяных жрецов на Дромос. Сколько их там было и зачем он это сделал?

Они с Морин чуть ли не почувствовали, как невидимый в темноте Вождь пожал плечами:

— Зачем — не знаю, но, будь уверен, для чего-то это Итакве было нужно. Армандра говорила, что тогда началась большая война: с одной стороны варварские народности Тхим’хдры, с другой стороны — люди Хриссы. Осада города длилась несколько лет, варварам спешить было некуда. Может быть, Итаква вытащил жрецов из обреченного города в уплату за их ревностное поклонение, а может, еще почему, кто же знает?

И напоследок вот еще что стоит рассказать. Как я уже сказал, Дромос покрыт льдом и весь проморожен насквозь, но так было не всегда. Армандра говорит, что перед тем, как поселить там ледяных жрецов, Итаква полностью изменил на этой луне климат. До этого там был мощный пояс вулканов вокруг всего Дромоса, а Итаква такого не любит, для него все источники тепла одинаково противны.

Однако со временем вулканы стали тухнуть, пока не остался только один — самый высокий, он до сих пор иногда грозно грохочет, и его кратер тянется глубоко в недра луны. Когда Итаква принес из обреченной Хриссы ледяных жрецов, он велел им в уплату за милосердие погасить вулкан и таким образом сделал Дромос ледяной планетой, которой он сейчас и является. Как ему, или жрецам, это удалось, я сказать не могу, но все мы прекрасно знаем, что Итаква плевать хотел на все законы физики…

Силберхатт закончил свой рассказ, и после недолгого молчания де Мариньи сказал:

— Насколько я понял из твоих слов, этот Дромос — крайне негостеприимное место. Да и жрецы эти ледяные мне не очень нравятся!

— И мне, и их жрицы тоже! — добавила Морин.

— Жрицы? — удивленно повторил де Мариньи.

— Это правда жизни, Анри, — невесело усмехнулся Вождь. — Твоя девушка имеет голову на плечах. Быть может, эти ледяные жрецы не так сильно отличаются от людей, как я вам тут расписывал?

— Может, да, — ответил де Мариньи скучным голосом, — а может, нет…

Чуть позже их путешествие подошло к неожиданному концу. На этот раз де Мариньи уже был к этому готов и взял управление плащом на себя, когда окружающая их вращающаяся воздушная труба внезапно растаяла.

Они стали спускаться вниз к ледяной поверхности Дромоса сквозь остатки урагана, которые конденсировались в плавающие тут и там мерцающие облака ледяных кристаллов и выпадали великолепным пушистым снегом. Воздух вокруг был разреженным и жутко холодным, но, к счастью, ветра не было, лежащую в миле под ними поверхность чужого мира можно было рассмотреть до мельчайшей детали. Если бы все там было не настолько белым и безжизненным, пейзаж можно было назвать красивым, да он и был красивым, но не для тех, кто любит жизнь. Просто на Дромосе, по крайней мере на его поверхности, не было вообще ничего живого.

Тусклый свет местного солнца пробивался сквозь небо Дромоса, расцвечивал его призрачными красками и отражался от ледяной поверхности планеты миллионом крошечных зайчиков. Снег лежал, словно бело-голубые дюны с ослепительно сверкающими склонами, гребни их тянулись миля за милей до самого горизонта и были единственной топографической особенностью местности… почти единственной.

Когда они спустились пониже, то увидели встающие на горизонте на фоне сверкающего занавеса полярного сияния силуэты холмов. Огромные, конической формы, это были целые горы, и явно не снежные заструги (которые были практически одинаковыми по высоте и по форме), а полноценные горы, вероятнее всего — цепь потухших вулканов, которые и искали путешественники.

Они пролетели в тишине еще чуть больше часа, сопровождаемые только незримыми помощниками Армандры — по снегу внизу за путешественниками бежала причудливая тень от плаща, — и скоро достигли покрытых льдом предгорий, которые переходили в неимоверной величины конусы потухших вулканов. Кратеры шести вулканов оказались до краев заполненными снегом, но затем путешественники увидели гору, почти в два раза превышавшую все остальные. Определенно, именно это и был тот величайший из всех вулканов Дромоса, куда несчетное количество лет назад Итаква перенес из погибающей Хриссы ледяных жрецов, и, если верить Армандре, эти жрецы по сию пору там живут.

Чтобы преодолеть выщербленную стену кратера, де Мариньи пришлось подняться на несколько тысяч футов, и тут взору путешественников открылось невероятное зрелище!

Кратер этого вулкана, в отличие от других, не был забит снегом, более того, по его внутренней окружности вилась прорезанная во льду винтовая лестница — все вниз и вниз, в огромную дыру — и далеко внизу терялась в темно-синем сумраке. Почти не веря своим глазам, команда летающего плаща стала медленно спускаться вниз. Мимо ошеломленных путешественников проплыли первые ступени ледяной лестницы — оказалось, что каждая из них высотой больше человеческого роста.

И тут в полной тишине раздался звук голоса!

Или не совсем звук? Нет, совсем не звук! Силберхатту уже были знакомы подобные фокусы, а де Мариньи и Морин поняли, в чем дело, чуть позже. Голос, который они услышали, — глубокий, гулкий, холодный, как скальпель, но тем не менее вежливый, голос, шедший будто из недр вулкана у них под ногами, на самом деле звучал только у них в голове!

И этот голос — телепатический голос — сказал:

— Добро пожаловать, чужестранцы, добро пожаловать на Дромос. Ледяные жрецы ожидают вас, как ждали всегда с начала времен!

2. В недрах вулкана

Услышав этот голос, идущий из неведомых глубин откуда-то снизу, путешественники начали спускаться в пролет колоссальной лестницы, что шла по всему внутреннему периметру кратера и спускалась в вулканическую трубку шириной в милю. Голос больше не звучал, но в головах путешественников все еще гудело зловещее ментальное эхо.

Сказать, что они были обеспокоены, значило бы не сказать ничего — это слово лишь в самой малейшей степени передало бы опасения путешественников, особенно Силберхатта. Он имел достаточно опыта в телепатическом общении, чтобы уловить в приветственной речи глубинные зловещие нотки. «Ледяные жрецы ожидают вас», сказал голос, а это значило, что они знали о скором появлении путешественников. Но кто, кто мог догадаться об их возможном появлении на Дромосе и предупредить жрецов, если даже сами путешественники до последнего момента не знали, что им придется туда лететь?

Итаква собственной персоной, кто же еще! Именно он оставил здесь в качестве приманки Часы Времени, зная, что рано или поздно Силберхатт и компания явятся за ними. Теперь понятно, отчего Шагающего с Ветрами распирало от дурного веселья, когда они видели его в последний раз — в небе над плато, с Часами в лапах!

«Ледяные жрецы ожидают вас, как ждали всегда с начала времен». С начала времен? Тупо ждали, когда трое смертных в своем немыслимом поиске дойдут аж до Дромоса? Но опять же, если это даже и так, то выходит, что им просто нужны смертные люди. Любые. Для каких-то своих целей, какими бы они у ледяных жрецов ни были. Все эти мысли вихрем пронеслись в мозгу Вождя, пока он висел в своей упряжи под летающим плащом, несущим де Мариньи и Морин, и от этих мыслей Вождь еще сильнее стиснул в кулаке тяжелый топор, подхваченный после битвы на вершине горы, что совсем недавно служила Морин домом.

Что же до де Мариньи, то он сохранил свое оружие — нечто среднее между тесаком и пикой — еще с Бореи. Клинок висел у него на ремне, и его тяжесть придавала де Мариньи уверенности, хотя до конца не успокаивала. Хоть он и на секунду поверил голосу, оттого что не имел способностей и проницательности Силберхатта в вопросах телепатического общения, он хорошо помнил, что его друг недавно рассказывал о жестокости ледяных жрецов. На его шее лежала рука Морин, вокруг талии обвились стройные ноги девушки. Он сильнее обнял ее, словно стараясь защитить от того, что ждет их впереди.

Морин тоже ни на грош не верила голосу, но решила, что пойдет за людьми с Материнского мира всюду и доверится их разумению. Если они собрались исследовать кишки огромного мертвого вулкана, в которых живут непонятные существа — возможно, «люди», — значит, так тому и быть. К тому же, успокаивала себя Морин, Дромос оказался странным миром, очень холодным и полным загадок, но и Нуминос никогда не был райским уголком. Видала она трудности и раньше, знала, что придется с ними еще столкнуться и сейчас и потом, пока они не попадут в Элизию, про которую рассказывал ее суженый и которую он так жадно искал. А ведь, напомнила она себе, непонятно, найдут они эту Элизию или нет — ведь де Мариньи говорил, что на пути будут разные опасности, и пытался намекнуть, что эти опасности могут быть непреодолимы. Она тогда считала себя храброй и лишь отмахнулась, а ведь вот она — опасность.

Их мрачные думы прервал Силберхатт.

— Анри, — сказал он, — если ледяные жрецы разговаривают с нами телепатически, то, значит, мы, я, по крайней мере, можем общаться с ними точно так же, так что сбавь пока скорость. Я понимаю, что нам не стоит долго торчать на поверхности, да и вообще на Дромосе, и что надо как можно быстрее найти Часы Времени, но я хотел бы узнать больше о том, куда мы летим и во что мы ввязались. Так что дай мне время что-нибудь разузнать или хотя бы задать этим жрецам пару вопросов.

И он снова замолчал.

Де Мариньи понял, что его друг сейчас пытается телепатически засечь местоположение загадочных ледяных жрецов, и снизил скорость настолько, что плащ с пассажирами спускался теперь едва заметно. Затаив дыхание, он ждал, когда Вождь заговорит. Тем временем Силберхатт почти сразу же уловил шестым чувством нечто в синем сумраке жерла мертвого вулкана. Сперва перед его мысленным взором что-то мелькнуло, потом он уловил присутствие наблюдателя, нет — наблюдателей! Нечестивый совет мрачных разумов, смердящих злобой, как помойная яма!

На какую-то долю секунды он сумел застать ледяных жрецов — кем или чем бы они ни были — врасплох, и этого времени ему хватило, чтобы понять их план. Как Вождь и опасался, они хотели поймать путешественников и запереть их в своем подземном логове! Но не только это успел прочесть Вождь в их разумах — он узнал еще и как именно они собрались это сделать.

Все это Силберхатт понял из одного лишь краткого мысленного контакта, но узнал он и еще кое-что: если даже когда-то давным-давно в легендарной Тхим’хдре ледяные жрецы и были людьми, то сейчас они ими уже не были! Ни в одном человеке ни одной расы никогда не было столько ядовитой злобы, сравнимой разве что с древней злобой самих БКК.

И это было все, что ему позволили узнать — ледяные жрецы тоже почуяли его присутствие и сразу затаились, закрыв от него свои мысли и заблокировав всю его телепатическую мощь, как будто ее и вовсе не было. В следующую секунду Вождь молча выругал себя за беспечность, покрепче вцепился в упряжь и поднял голову к де Мариньи и Морин, что висели под плащом, как под балдахином.

— Летим отсюда, Анри! — закричал он. — Быстрее вверх, пока не поздно!

Но очень скоро он понял, что уже поздно. Де Мариньи лихорадочно перебирал шипы, управляющие полетом его чудесного одеяния, но все это было бесполезно — далеко внизу как будто лопасти гигантского вентилятора пришли в движение и начали быстро и жадно сосать воздух внутрь сужающегося жерла потухшего вулкана. Летающий плащ, и без того перегруженный, не мог справиться с таким ветром.

Какое-то время де Мариньи пытался бороться со все ускоряющимся потоком воздуха, но когда плащ стало болтать настолько сильно, что появилась реальная опасность быть размазанными о высокие ледяные ступени, ему пришлось найти центр воздушной воронки, где было чуть поспокойнее. Вскоре пришлось забыть о всяких попытках вырваться, и де Мариньи полностью сосредоточился на том, чтобы хоть как-то выровнять полет плаща вниз — навстречу неведомой судьбе.

Они летели все ниже и ниже по нисходящей спирали, беспомощные, как муравьи на листочке, пойманные ураганом, и даже невидимые помощники Армандры ничего не могли тут сделать…

С каждой минутой ветер набирал силу, ноги Морин уже два раза соскальзывали с талии де Мариньи. Всякий раз он бросал управление и прижимал девушку к себе, скрипя зубами от бессильного гнева, но скрежета его зубов не было слышно за воем ветра, тащившего их все быстрее и быстрее в кошмарные лабиринты льда и камня.

Силберхатт в это время тоже не сидел без дела — он успел отстегнуть часть упряжи и теперь изо всех сил держался за оставшиеся ремни, чтобы не сдуло. Он задумал в ближайшем времени отцепиться совсем — но только тогда, когда сам сочтет нужным, не раньше. Вождь хотел явиться к ледяным жрецам сам, своим ходом, а не чтоб его притащили, как рыбу на крючке.

Жерло вулкана сузилось, и теперь до мерцающих синевой ледяных ступеней, что сбегали по его стенам, оставалось не более пятидесяти футов, плащ с пассажирами угодил в бешеную турбулентность, прекратил движение вниз и пошел по кругу, почти вплотную к гладким каменным стенам. Затем, когда уже казалось, что путешественники вот-вот разобьются о нижние ступени на самом дне, обезумевший ветер с неодолимой силой потащил их в один из горизонтальных тоннелей, что под прямым углом отходили от жерла вулкана.

Ветер втащил их в залитые зловещим синим светом пещеры, с потолка, как кинжалы, свисали фосфоресцирующие ледяные сталактиты. В этом смертельном лабиринте ветер немного ослаб, будто бы обладал разумом и хотел доставить путешественников живыми, и в этот момент Силберхатт решил, что настало время ненадолго оставить компанию.

Вождь окончательно отстегнул кожаные ремни и спрыгнул, невзирая на бешеную скорость. Широко раскинув руки, он тут же схватился за две сосульки. Каждая в руку толщиной, они бы выдержали его вес, но не инерцию, они тут же сломались и рухнули вниз вместе с человеком. Эхо удара было настолько сильным, что сверху дождем сорвались тысячи ледяных кристаллов. Завывающий ветер между тем быстро унес плащ в неведомую даль, и в тоннеле снова воцарилось холодное равнодушное молчание.

Де Мариньи и Морин висели, вцепившись друг в друга, под раздувшимся от ветра плащом, и им было невдомек, что Силберхатт спрыгнул. Они ощущали только ужасную тошноту от резких ударов воздуха, перед их глазами мелькали таинственные пещеры из камня и льда — то освещенные зловещим синим светом, то темные, как стигийские гробницы. Ветер нес их вперед с неодолимой силой, и где-то в самых глубинах их разума слышалось чье-то похабное хихиканье — несомненно, это были ледяные жрецы из древней-предревней Хриссы.

Вождь так и не понял, сколько он провалялся без сознания. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на куче больших и маленьких ледяных обломков. Все его тело было в ушибах и ссадинах, но вроде бы он ничего не сломал. Голова раскалывалась от боли. Вождь поднял руку, и ощупал разбитый лоб. Медленно и осторожно он поднялся на ноги и прислушался к своим ощущениям, стараясь избавиться от боли в суставах и конечностях.

Потом он попытался найти след товарищей по ледяным обломкам на полу, сорванным неистовым ветром и полами плаща, и одновременно попробовал вспомнить все, что с ним только что было. Главным воспоминанием был ветер, уносящий плащ в промороженные недра бездействующего вулкана; не было никаких сомнений, что этот ветер был делом рук ледяных жрецов. Вероятно, Итаква дал своим подельникам частицу могущества, как это было и на Борее.

Но эти жрецы на Дромосе были совсем не похожи на борейских, которых Итаква вербовал из рядовых своих поклонников, — эти были самыми настоящими жрецами темного культа, и тогда, в Тхим’хдре, и сейчас. К тому же они владели телепатией, поэтому Силберхатт стал следить за тем, чтобы его разум был закрыт. Он шел вперед по тоннелю, который оказался не совсем тоннелем, а чередой высоких пещер и галерей естественного происхождения, что тянулись неведомо куда.

Значит, ледяные жрецы владеют телепатией, прислуживают Итакве и в большей или меньшей степени явно умеют подчинять себе элементалей воздуха, плюс к тому они природные злодеи, как и предупреждала Армандра. А если вспомнить еще и то, что Вождь успел почерпнуть из их разумов, то они, грубо говоря, враждебно смотрели на поиски Часов Времени, и поэтому де Мариньи и эта девочка, Морин, вполне могли в этот самый момент быть в жуткой опасности.

Эта мысль билась в мозгу Силберхатта, и он невольно ускорил шаг, проходя синие ледяные пещеры одну за другой и придерживаясь следа из мелких обломков на полу. В ледяном воздухе не было ни малейшего движения, температура стояла глубоко ниже нулевой отметки. Глыбы льда свисали с потолка, лед причудливыми гирляндами вился по стенам и по полу, а вот текучей воды не было совсем. Несмотря на все это, Силберхатту не было холодно, его метаболизм давным-давно полностью изменился, и в этом насквозь промороженном месте Вождь чувствовал себя как дома, однако очень переживал за де Мариньи и Морин. Он знал, что у них есть согревающий порошок Аннахильд, вот только могут ли они им сейчас воспользоваться? Скорее всего, они сейчас в лапах ледяных жрецов.

Вождь почти полностью восстановил силы, боль прошла, он еще более ускорил шаг, уверенно ступая по скользкому полу. Раз или два он чувствовал ментальные прикосновения, как будто осторожные пальцы пытались нащупать его сознание, но он держал свой разум полностью закрытым от тех, кто пытался его найти в этом жутком подземелье. Сам факт, что его ищут, дал ему понять, что худшие опасения насчет его друзей подтвердились — они угодили в ловушку ледяных жрецов и те обнаружили его отсутствие. А значит, ему следует теперь быть очень и очень осторожным. Но как сделать это, не сбавляя шагу? Никак — скорость сейчас важнее, а осторожность пускай займет второе место в списке приоритетов.

В конце концов, здесь Вождю было вполне нормально, он уже привык к подземному и полуподземному образу жизни. Конечно, эти пещеры сильно отличались от пещер под плато на Борее и от вулканических трубок Гористого острова на Нуминосе, но в любом случае это были пещеры. Поэтому, когда ему пришлось пройти одну за другой несколько темных пещер, где света почти не было, только стены слабо мерцали синевой, он не испугался, а лишь был раздосадован тем, что пришлось идти медленнее и аккуратнее. На плато ему встречались места и потемнее этих.

Скоро он вошел в огромную галерею и там вдруг остановился в нерешительности. Потолок галереи уходил в морозные высоты, огромные ледяные колонны, достигавшие порой толщины трех-четырех Силберхаттов, свисали с него, сливаясь с такими же огромными ледяными сталагмитами. Весь пол был в странных каменных морщинах, но вовсе не причудливый вид пещеры заставил техасца замереть на месте, кое-что другое встревожило его.

Отыскать по рассыпанному по полу ледяному крошеву след пролетевшего плаща было трудно и раньше, но в этой гигантской пещере он пропал совсем. Это значило, что поиски техасца подошли к концу, но в то же время это был тупик — в этом месте переплетались несколько тоннелей, расходившихся в разных направлениях. В один такой тоннель ветер и уволок плащ, и именно в ту сторону и надо было идти Вождю, чтобы найти пропавших друзей.

Вот только в какую сторону?

3. Логово ледяных жрецов

Силберхатт пошел вокруг огромной пещеры, вглядываясь в каждый боковой тоннель в попытках отыскать на полу ледяные обломки, показывающие, в какую сторону улетел плащ. Он не обнаружил ровно ничего, ни единой зацепки, что могла бы привести его к друзьям, но на входе в последний тоннель было кое-что другое. На секунду в ноздри Вождя ударил странный запах, резкий в стерильном морозном воздухе — вроде бы аромат фимиама, но с ощутимой примесью серы.

Не тратя времени, техасец двинулся в этот тоннель, стараясь ступать между мерцающих синевой ледяных стен как можно тише. Каждый шаг приближал его к неизвестному источнику этого странного запаха. Через минуту Вождь осторожно зашел за поворот и замер на месте, оскалив зубы от ярости и удивления.

Медленно, подняв большой топор, он попятился назад от этой фантастической сцены. За поворотом он позволил себе расслабиться, встал прямо — до этого он крался на полусогнутых ногах — и снова пошел вперед, пытаясь поверить своим глазам. Тоннель заканчивался в потаенном убежище ледяных жрецов. Само собой, там были и ледяные жрецы, и это было последнее, что Силберхатт ожидал увидеть.

Армандра говорила, что они высокие, худые, безволосые и холодные. Да, таковыми они и были, но описание Армандры характеризовало их далеко не полностью! Восьми футов росту, худые, как человек в крайней степени истощения, — скелеты, обтянутые кожей в глубоких морщинах, а цвет этой кожи…

Да, кожа была белой, но не как нетронутый снег, не как вкусное молоко, не как что-нибудь нормальное! Белизна ледяных жрецов имела трупный оттенок, они были бледные, как ангелы смерти или как бледные поганки! Да и не только мерзостным цветом они напоминали поганки, их головы наводили на мысль о ядовитых представителях царства грибов — лбы нависали над лицами, а черепа были приплюснутыми и плоскими.

Они походили на гротескные чудовищные мумии, да и законсервированы были, как мумии, хоть и не были обмотаны бинтами и не лежали в каменных саркофагах. Вовсе нет — они были вморожены в ледяные колонны! Как и положено мумиям, они были жутко старыми, и Силберхатт понял, что они гораздо старше всех земных мумий — настоящие ледяные жрецы из легендарной страны Тхим’хдры, неимоверно усохшие от времени.

Девять ледяных жрецов застыли прямые, как палки — ужасные головы свешивались на костлявую впалую грудь, длинные веретенообразные ноги вместе, руки-палочки висят вдоль туловища, — и были полностью вморожены в лед, только куполообразные черепа-волдыри и опущенные вниз лица были свободны. Вождь сперва подумал, что они мертвы, но, подойдя поближе, сообразил, что просто их жизненные циклы приостановлены и они пребывают в криогенном заточении. Внимательно поглядев на ужасный череп одного из существ, техасец увидел, как сосуды под кожей раздуваются и темнеют — кровеносная система жреца работала. Никаких сомнений — они были живы, но их метаболизм был замедлен почти до полной неподвижности.

Они стояли (вернее, были вморожены каждый в свою глыбу льда) лицами наружу вокруг ямы в центре пещеры. Яма и была источником того странного запаха, что привел Вождя сюда, — здесь пахло заметно сильнее. Силберхатт поймал себя на мысли, что воспринимает это место действительно как звериное логово, будто ледяные жрецы были скорее животными, нежели людьми. Он еще раз внимательно оглядел их, и его мнение о них совсем не изменилось к лучшему.

Изначально они вполне могли быть людьми, но их ветвь откололась от родословного древа человеческой расы раньше, чем появилась кистеперая рыба латимерия, и они такими с тех пор и остались — непоправимо чуждыми! Да, они были людьми — как неандертальцы, как пигмеи или еще какие-нибудь дикари, но эволюция успела увести их очень и очень далеко от человеческой расы.

Почти не дыша, Вождь очень аккуратно прошел между двух замороженных фигур и заглянул в центральную яму. Запах здесь был настолько сильным, что пришлось задержать дыхание. На глубине пятидесяти футов медленно пузырилось вещество, похожее на лаву, с виду клейкое и вязкое. Вождь увидел, что стены ямы внизу слабо светятся красным, и решил, что, должно быть, это все еще активный вулканический канал и что идущие оттуда запахи, скорее всего, как-то связаны с медленным кипением.

Он выпрямился и молча обошел вокруг пещеры, остановившись только в том месте, где круг ледяных фигур был разорван. Инстинкты подсказали Вождю, что ледяных колонн от пола до потолка должно быть больше, но на этом месте он увидел только основания трех огромных ледяных глыб, торчащие из пола, словно обрубки. Глубоко в них были впечатаны следы широких клиновидных ступней… такие следы оставались бы от ног ледяных жрецов. Вождь понял, что на самом деле ледяных жрецов двенадцать — целая дюжина — и что трое из них в данный момент бодрствуют и бродят где-то по ледяным пещерам!

Силберхатт настолько увлекся, что на какой-то момент нечаянно открыл свое сознание, забыв о ментальной защите. Он понял это, лишь ощутив, как чужие разумы бросились в атаку. Вождь тут же поставил ментальный щит, но за эти короткие мгновения он успел прочесть во вражеских мыслях недоверие, ярость и страх на грани паники — страх, что он смог проникнуть в их убежище. Эти спутанные и испуганные, но в то же время какие-то заторможенные мысли Вождь ощутил в непосредственной близости от себя, они исходили от замороженных существ, стоящих кружком над вулканическим каналом. Однако были и другие источники ментальной активности, очень встревожившие техасца, — тоже где-то рядом, он так и не понял, где именно, но гораздо более активные и целеустремленные.

Силберхатт снова посмотрел на то место, где из пола пещеры вырастали выщербленные обрубки ледяных постаментов, и в это время засек едва заметное движение среди стоящих, как каменные, ледяных жрецов. Вождь застыл на месте, глядя словно зачарованный на то, как медленно, рывками, жуткие куполообразные головы ледяных жрецов поднимаются, как медленно открываются полностью красные, лишенные зрачков глаза и поворачиваются в глазницах в его сторону!

И тут же будто невидимые цепи сковали могучие плечи Вождя, а ноги приросли к покрытому льдом полу. Ему никогда раньше не приходилось сталкиваться с гипнозом в любой форме, но он знал, как эти техники работают, понимал, что его чувства сейчас продиктованы не физическими ощущениями, но превосходством разума над физической природой — объединенного разума ледяных жрецов над его собственной физической природой! Это была даже не телепатия, с которой он был хорошо знаком и отлично умел работать, но параллели присутствовали. Сознание Вождя было ясным, оно работало изо всех сил, пытаясь сбросить сковывающий гипноз ледяных жрецов, но чем больше Силберхатт старался, тем сильнее затягивались незримые путы, мешая ему использовать всю мощь своих сухожилий, костей и мускулов. Все, что он смог сделать, это отойти прочь от ямы — едва держа равновесие, спотыкаясь, угрюмо опираясь на большой боевой топор. Ледяные жрецы не сводили с него красных горящих глаз.

Наконец Вождю удалось полностью сконцентрироваться и порвать ментальные кандалы. Для этого, правда, ему пришлось снять защиту, и в его сознание тут же ворвались мысли двенадцати злобных объединенных разумов, чудовищные хаотичные грезы кошмарного Братства Льда.

Но и мощь ледяных жрецов имела свои пределы. Сосредоточившись на разуме Вождя, они ослабили контроль над его телом. Техасец понял, что может двигаться, может убежать, он резко повернулся и…

И оказался лицом к лицу с тремя кошмарными созданиями, теми самыми, чьи следы остались на трех ледяных возвышениях на краю ямы. Трио стояло возле него, и хоть Силберхатту и подумалось, что он может легко с ними разделаться (кожа и кости — совсем не бойцы), то насчет тварей, которых они привели с собой, он бы так не сказал!

Словно рвущиеся с поводка большие собаки, у ног ледяных жрецов припали к земле три фантастические твари. Вождь никогда не видел подобных созданий — шестиногие, смахивающие на громадных насекомых, покрытые черным хитиновым панцирем, сквозь который пробивалась короткая красная щетина, хвосты у тварей были длинные и гибкие, как плети, и оканчивались раздвоенными шипами. С шипов на пол падали капли, и там, где они касались льда, вставало облако ядовитых испарений. Эти создания как будто явились из бреда сумасшедших!

Ледяные жрецы подступали все ближе — их тащили вперед ужасные создания — и злорадно улыбались, если только этим словом можно правильно обозначить гримасы на их лицах. Силберхатт посмотрел по сторонам и понял, что бежать некуда — пещера заканчивалась тупиком, где вокруг ямы стояли замороженные ледяные жрецы. Единственный выход загораживали ужасные твари со своими хозяевами, и Вождю пришлось отступить к яме.

Одна тварь, быстрая и свирепая, как Вождь и предполагал, сорвалась с поводка и прыгнула, целясь ему в горло. Вождь закричал, но не от страха, хоть и был очень напуган, и не от гнева, хотя и рассердился на себя за то, что угодил, словно крыса, в ловушку и что теперь его судьба зависит от существ, гораздо более свирепых, жестоких и беспощадных, чем крысы. Нет, это был боевой клич! От гулкого эха по всему логову ледяных жрецов звонко задрожали кристаллы льда, Вождь поднял тяжелый топор, сбил истекающую слюной тараканообразную тварь на середине прыжка и бешено ринулся в бой…

Морин и де Мариньи пришли в сознание одновременно. Их полет под землей закончился тем, что ветер просто закружил их до беспамятства. То, что центробежная сила не вырвала Морин из рук землянина и не отбросила на сверкающие синие стены их ледяной тюрьмы, было просто чудом. Хоть они и пришли в себя, но голова у обоих все еще кружилась, и единственное, что они могли сделать, так еще крепче прижаться друг к другу.

Когда де Мариньи начал осознавать окружающую действительность, он сразу понял, что они в крайне затруднительном положении. Для начала, с ними больше не было Силберхатта — то ли сам, то ли по чьей-то злой воле, но Вождь куда-то подевался. Еще де Мариньи совсем не понравилось то, что пропал летающий плащ. Но самое худшее было впереди.

Девушка зарылась лицом в меха на его груди и не знала ничего об их плачевном положении, не знала, что они лежат на покрытом льдом твердом холодном полу в крошечной пещерке. Однако это знал де Мариньи, к тому же он уже понял, что единственный выход охраняется…

И как охраняется!

Охранников было двое — две огромные приземистые насекомоподобные твари; судя по всему, их использовали здесь как сторожевых псов. У них были беззубые пасти, как у огромных ядовитых змей, они угрожающе шипели. Де Мариньи в ужасе смотрел на тварей, но ему заметно полегчало, когда он увидел цепи, тянущиеся от ошейников к железным скобам, вбитым в ледяные стены. Кошмарные псы (или кто они там?) натянули цепи на всю длину и находились в пугающей близости от ног де Мариньи.

Затаив дыхание, он одним движением подтянул под себя ноги и еще крепче прижал к себе девушку. Полусонная от усталости и головокружения Морин открыла глаза и тут же встретилась взглядом с ужасными созданиями, что щелкали челюстями и пускали слюну всего лишь в футе от нее. Придя в ярость от резкого движения де Мариньи, они громко шипели и угрожающе рвались на цепях, царапая пол своими костлявыми волосатыми лапами.

И тут, к крайнему изумлению де Мариньи, прежде чем он смог ее остановить, Морин выскользнула из его объятий и протянула руки к сидящим на цепи тварям, будто это были какие-нибудь домашние псы в деревне викингов на Нуминосе.

— Морин, не смей! — закричал он все себя от ужаса.

Она отдернула руку от яростно щелкающей пасти и с удивленным видом повернулась к нему:

— Но почему? Они мне ничего не сделают.

— Не сделают? — крикнул он, схватив ее в охапку и оттащив от цепных чудовищ. — Девочка, они же тебя убьют! Думаешь, зачем их здесь посадили нас охранять? Это хищники.

— Ты не понял, — терпеливо объяснила Морин, — ни одно животное ничего со мной не сделает. Они чуют во мне что-то, чего я и сама не понимаю, и даже самые дикие звери ведут себя смирно, когда я с ними разговариваю. На Нуминосе большие орлы сидели у меня плечах, а дикие горные собаки ели мясо из моих рук.

Она снова повернулась к шипящим монстрам и пожала плечами:

— Эти существа, конечно, совсем другие, но ведь они живые, в конце концов. А раз живые, то они меня не тронут.

Ее логика озадачила де Мариньи.

— Да посмотри же ты на них! — крикнул он. — Они опасны!

— Анри, — ответила она, поцеловав его в лоб, — я доверила тебе всю свою жизнь, теперь и ты доверься мне. Да, с этими зверьми что-то не так — они продолжают злиться, хоть уже поняли, кто я такая. Но я тебе говорю: они все равно ничего со мной не сделают.

Нахмурившись, она отвернулась и на четвереньках подползла к чудовищам. Когда она решительно протянула к ним руку, твари попятились на цепи, с их челюстей капала слюна, а шипастые хвосты бешено молотили воздух.

— Боже мой! — прошептал де Мариньи, борясь с желанием схватить девушку и оттащить прочь. Не обращая не него никакого внимания, Морин подошла еще ближе к отвратительным созданиям. При ее приближении они выгнули шеи и отвели назад свои плоские змеиные головы — точь-в-точь как кобры перед броском.

И они бросились! Атаковали быстрым, едва доступным глазу движением. Морин не успела убрать руку, острые, как бритва, клыки располосовали ее плоть и впрыснули желтую жидкость — яд. Не в силах поверить этому, Морин широко распахнула глаза, ее рот открылся в беззвучном крике, как у де Мариньи за секунду до этого, и она упала ему на руки. Ни одно живое существо никогда не сделает ей ничего плохого, говорила она…

— Морок! — выдохнула она, пока де Мариньи, открыв рот от безмерного удивления, рассматривал ее руку. Потом они оба с изумлением уставились на ее абсолютно целую руку. — Они не настоящие!

Не сговариваясь, они посмотрели на чудовищ и поняли, что Морин права — они пропали, растворились в разреженном воздухе, вместе с ними исчезли и цепи, приковывавшие к ледяным стенам адских тварей. Все это действительно было ненастоящим и существовало только в их сознании, это были иллюзии, созданные злым искусством ледяных жрецов.

И тут де Мариньи все понял — он вспомнил рассказы Силберхатта о Тхим’хдре, о том, что ледяные жрецы преуспели в создании иллюзий и в массовом гипнозе. Что ж, они с Морин хорошо усвоили урок, и полученные знания, без сомнения, пригодятся им в ближайшем будущем.

Кстати, о ближайшем будущем: у них было много дел, и начинать надо было прямо сейчас!

— Пойдем, Морин. — Он помог девушке подняться на ноги. — Сперва найдем Силберхатта, а потом все вместе отыщем Часы Времени.

И пока они скорым шагом шли вниз по неизвестному ледяному тоннелю навстречу неведомым бедам и победам, перед внутренним взором де Мариньи стояли перевернутые песочные часы, песок в которых быстро, очень быстро утекал в нижнюю колбу…

Скоро они вышли из тоннеля, который служил их тюрьмой, и попали в ту самую обширную ледяную галерею, где некоторое время назад Вождь потерял их след. Но они уже знали, в какую сторону им надо, — неподалеку слышались звуки битвы, и они были надежнее любых указателей. Лязг железа, грохот раскалывающегося льда и перекрывающие все, усиленные эхом крики ярости и досады — голос Силберхатта! Де Мариньи и Морин обошли галерею по периметру и сразу нашли отверстие тоннеля, откуда шел звук.

Позабыв о всякой осторожности и о том, что вместе с летающим плащом у него отобрали и оружие, де Мариньи ринулся по обширному естественному тоннелю со светящимися синим ледяными стенами к логову ледяных жрецов, по пятам за ним бежала Морин. Он миновал последний поворот, и его глазам предстала странная и жуткая картина. Он быстро взглянул на застывших вокруг ямы ледяных жрецов, затем на происходящее перед ним нелепое зрелище. Морин стояла рядом, и по ее тяжелому дыханию де Мариньи понял, что она тоже потрясена увиденным.

Ледяной жрец — высокий, обнаженный, худой, похожий на палочника, — стоял к ним спиной, протянув руки в сторону Силберхатта. Его кожа была белая, как воск, голова напоминала ядовитый гриб, руки, пальцы плели сложные гипнотические узоры. Но вовсе не ужасный ледяной жрец заставил де Мариньи и Морин застыть от удивления — совсем нет. Эта сомнительная честь выпала Силберхатту. Потому что Вождь, судя по всему, сошел с ума!

Он припал к земле, между одиноким ледяным жрецом и ямой в центре пещеры, вокруг которой стояли замороженные фигуры, с круглыми от ужаса, бегающими туда-сюда глазами, с поднятым в боевой стойке огромным топором. Каждые несколько секунд он остервенело крушил этим топором стену, рыча от ярости. Но ошеломленным зрителям слышалась в этих криках не столько ярость, сколько страх…

4. Где Часы Времени?

Силберхатт яростно метался, уклонялся, парировал, делал ложные замахи, финты, подкаты, глаз не успевал за движением его топора в воздухе, так быстро он им размахивал, словно сражаясь с полудюжиной быстрых и свирепых противников, которых видел только он сам. Одиноко стоящий ледяной жрец все это время не выпускал техасца из поля зрения, его руки с длинными пальцами шевелились, делая в воздухе колдовские пассы. Всему этому могло быть только одно объяснение, и де Мариньи знал, что оно верное — он уже хорошо понял, насколько ледяные жрецы сильны в области иллюзий. Вождь стал жертвой этого черного искусства, как и они сами незадолго до того. Он не видел, как его друзья вошли в пещеру, он вообще ничего не видел, кроме иллюзий, насланных на него этим жрецом и усиленных телепатической мощью его закованных в лед братьев. Вождь угодил в серьезную беду.

…После того как на Силберхатта бросилось первое чудовище, остальные жрецы спустили на него своих «псов» и тут же вызвали подкрепление, с которым сейчас и сражался Вождь. Он зарубил и покрошил бесчисленное количество этих тварей, но на их месте вновь и вновь откуда-то появлялись другие, казалось, что за спинами блокировавших выход троих жрецов находится неисчерпаемый источник чудовищ.

Ясно было одно: он проиграл эту битву и рано или поздно падет под натиском яростной своры. Он постоянно спотыкался о тела убитых тварей и несколько раз лишь чудом спасся от их челюстей. Раз двенадцать или больше он чуть не угодил под удары ядовитых шипов на их хвостах, он уже ощущал не только ментальную, но и физическую усталость, этот бой стал самым суровым испытанием его сил.

И тут произошло то, чего Вождь так опасался: тварь атаковала спереди, он шагнул назад, запнулся ногой за разрубленную тушу и упал на спину прямо между двумя замороженными жрецами. Его голова и плечи нависли над краем ямы, на дне которой медленно пульсировала светящаяся лава. Твари налетели со всех сторон и…

— Хэнк, они ненастоящие! — гулко раскатился в его ушах крик де Мариньи, странно отдающийся эхом. — Того, что ты видишь, нету… нету… нету! Это иллюзии… иллюзии… иллюзии! Они тебе не сделают ничего… ничего… ничего… ничего!

И в этот самый миг нависшие над Вождем змеиные морды, злобно шипящие и истекающие слюной, начали таять и растворяться в тумане, потому что техасец понял, что хотел ему сказать де Мариньи.

«Иллюзии!» — кричал ему друг. Ментальная ловушка ледяных жрецов. Видения, насланные, чтобы истощить его силы, довести до беспомощности и в конце концов убить. Де Мариньи предупредил его как раз вовремя — еще чуть-чуть, и, отбиваясь от несуществующих монстров, Вождь упал бы вниз головой в лаву на дне ямы! Он вскочил на ноги, телепатическим усилием разогнал остатки иллюзии — тающие в тумане покрытые хитином кошмарные тела и истекающие слюной неосязаемые челюсти — и пристально уставился в отвратительные красные глаза ледяного жреца, который и напустил на него эти мерзкие видения.

Какой-то момент Вождь стоял не двигаясь, затем крякнул от напряжения — ледяной жрец возобновил свои колдовские пассы, — грозно сузил глаза, поднял тяжелый топор и развалил его острой кромкой впалую грудь истощенного гиганта. Издав тонкий короткий свистящий вскрик мучительной боли и неверия, ледяной жрец умер, рухнув как подкошенный. Вождь перешагнул через упавшее тело, высвободил топор и механически вытер его рукавом.

Кровавый туман, застилавший глаза Вождя во время битвы с воображаемыми тварями, наконец рассеялся. Впервые с тех пор, как отцепился от летающего плаща, Вождь увидел своих друзей. С перекошенными от беспокойства лицами они подбежали к нему, и он заключил их в объятия, стиснув чуть ли не до хруста в костях, вдохнул полную грудь холодного воздуха пещеры, выдохнул и только тогда отпустил их.

— Анри, Морин, спасибо вам, — сказал он. — Когда я вас покинул, то рассчитывал отыскать, куда вас унес ветер, и примчаться к вам на помощь, словно кавалерийский эскадрон. Но вы отыскали меня первыми, и слава богу!

Он повернулся к стоящим вокруг ямы ледяным жрецам, и помрачнел лицом:

— А сейчас эти ребята нам кое-что расскажут. Мы уже знаем, что они телепаты, а значит…

«Мы недооценили тебя, Вождь, — раздался в головах людей холодный гулкий голос, перебив Силберхатта, — и поэтому мы вознаградим тебя. Подобных вам троим не было даже в Тхим’хдре. С твоей силой и с твоими способностями в Старом Мире ты сделался бы могущественным. Мудрецом, чьи слова — закон, и чей закон…»

— Жестокость и вероломство! — громко произнес Силберхатт. — Теперь слушайте меня, ледяные жрецы. У нас мало времени, и я буду краток. Мы прибыли на Дромос, чтобы отыскать сундук, точнее машину, которую украл у нас Итаква. Один из ваших уже мертв — я его убил и очень этому рад. И мне без разницы, сколько вас я еще убью, пока не найду машину. Нам всем троим, — он показал на Морин и де Мариньи, — без разницы.

Он поднял топор и подошел к жрецам, его друзья шли по бокам от него.

Четверо вмороженных в лед жрецов торчали спиной к путешественникам, и они не видели их ужасных трупно-бледных лиц, зато остальные пятеро сверлили их горящими адским пламенем красными глазами. Вздутые вены на сводах их грибообразных черепов теперь уже заметно пульсировали, и в одно мгновение воздух сделался будто наэлектризованным и в нем повисло почти осязаемое напряжение.

Морин ахнула и попятилась за спину Вождя, схватив де Мариньи за руку. Он обнял ее и сказал:

— Хэнк, они что-то задумали! Сердцем чую!

— Без фокусов, — жестко предупредил Силберхатт ледяных жрецов. Держа тяжелый топор, как пушинку, он подошел еще ближе к замороженным фигурам.

«Фокусов? Вы посмели сравнить магию ледяных жрецов древней Хриссы с какими-то фокусами? Дураки, вы ничего о нас не знаете — ничего!» Пятеро жрецов все пристальнее всматривались в лица путешественников, их красные глазные яблоки чуть не выпрыгивали из орбит — жрецы концентрировались, концентрировались…

— Мысленный контроль… над материей! — выдохнул Вождь, почувствовав знакомые незримые путы. — Телекинез… или что-то… вроде…

Он попытался замахнуться топором, но застыл, успев поднять оружие лишь наполовину. Могучие мускулы Вождя вздулись от напряжения, но битва с порождениями иллюзий почти совсем обессилила его и сделала легкой добычей для телепатической магии ледяных жрецов.

Морин они тоже поймали сразу. Хоть она была молода и сильна, но сила ее была только физической, ее разум не был натренирован, чтобы вступить в схватку со вторгшимся извне внушением. Только де Мариньи, который за все это время в обледенелых подземных тоннелях еще ни с кем не дрался, обнаружил в себе силы чуточку пошевелиться.

Иллюзии, магия, мысленный контроль над материей, гипноз — как бы ни звались силы, которыми владели ледяные жрецы, они их использовали против путешественников. Что ж, у каждой игры должны быть правила. На всякое действие есть противодействие, реакция. Де Мариньи понимал, что он должен что-то сделать, но как? Он не мог даже защищаться. И тут он вспомнил о вызывающем грезы порошке Аннахильд, и искорка надежды замерцала во мраке ночи. Почти тут же эта искорка разгорелась в пламя — де Мариньи вспомнил, что этот порошок вместе с согревающим был спрятан у него в одежде и ледяные жрецы его не нашли.

«Лечи подобное подобным!» — сказал он себе.

Медленно, из последних сил, он заставил свою руку залезть в карман, где лежал порошок, вытащить мешочек и поднять его к своему лицу. Все это время он не мог отвести взгляда от ярко-красных глаз ледяных жрецов, и каждое его движение было медленнее предыдущего. Оставалось лишь придумать, как насыпать этот порошок в лица жрецов, но де Мариньи не успел этого сделать — невидимая сила вытащила мешочек из его пальцев и бросила на пол. Телекинез, или магия, — ментальная мощь ледяных жрецов!

Отчаяние охватило де Мариньи — отчаяние, над которым раздавался гулкий телепатический хохот ледяных жрецов, победный и издевательский. В себя землянин пришел от того, что кто-то настойчиво трепал его волосы и дергал за бахрому на жилетке. Воздушные элементали — друзья и помощники Армандры!

Словно молния сверкнула в его мозгу — он понял, как им всем спастись — и ему, и Вождю, и Морин.

— Мешок… — с трудом ухитрился он прошептать, — порошок…

В тот же миг по всей пещере зазвенели ледышки — ветра подняли мешочек с пола и стали трясти его перед глазами де Мариньи, пока содержимое не рассеялось по воздуху небольшим облачком.

— Теперь… дуйте… — скомандовал он. — Порошок… им… в лицо!

Кружащееся облако порошка немедленно унеслось в сторону ледяных жрецов, и разумные ветра направили его в их лица. Жрецы, холодные, лишенные душ ублюдки, дышали воздухом — и теперь они вдохнули галлюциногенный порошок Аннахильд…

Эффект сказался незамедлительно.

На какую-то долю секунды скованные незримой цепью путешественники ощутили мимолетный отзвук ужаса, охватившего ледяных жрецов, — этот невольный импульс пришел к ним из разумов вмороженных в лед древних существ. Доля секунды — но ее оказалось вполне достаточно, чтобы путешественники оценили силу действия порошка Аннахильд. Силберхатт при желании мог бы легко оставаться с ледяными жрецами в телепатическом контакте, мог бы прочесть, что творится в их парализованных страхами и терзаемых кошмарами умах, мог бы даже посмотреть на чудовищные иллюзии, что их сейчас мучают, но не стал этого делать — это означало бы испытать на себе весь ужас охвативших их бесчисленных кошмарных видений. Доли секунды было более чем достаточно, и Вождь, содрогнувшись от омерзения, разорвал контакт.

Да, ледяные жрецы были повелителями иллюзий, но наведенные ими иллюзии были лишь порождениями их сознания, результатом деятельности переразвитых областей мозга, отвечавших за экстрасенсорную деятельность. Порошок Аннахильд же вызывал галлюцинации полностью искусственные, наведенные извне, и разница между этими двумя типами видений была как между кошмарным сном и наркотическим бредом.

Порошок старой колдуньи работал с теми областями мозга, что отвечали за страх — за способность противостоять ему, которая определялась способностью носителя разума внушать страх. В былые времена власть ледяных жрецов держалась на немыслимом ужасе, и теперь они платили по счетам. Чего могли бояться эти упыри, убивавшие зараз толпы пароду, эти бездушные чудовища, палачи, одержимые манией убийства? Чего бы там ледяные жрецы древней Тхим’хдры ни боялись, но сейчас они боялись, и чтобы описать их страх, не было слов ни в одном человеческом языке.

Реакция путешественников на освобождение от ментальной хватки ледяных жрецов была разной. Де Мариньи в полном смысле этого слова облегченно вздохнул и обрадовался, что его уловка сработала. Морин была озадачена и испугана и, как только оцепенение внезапно оставило ее, схватила де Мариньи за руку. Ну а Силберхатт знал только одно: ненависть, которую он испытывал к этим подлейшим из прислужников Итаквы, его гнев и досада возросли как минимум втрое. Он не сомневался, что, будь у ледяных жрецов второй шанс, они обязательно убьют его друзей и его самого или, что еще хуже, будут где-нибудь держать, пока сюда не явится Итаква собственной персоной. Само собой, он не собирался предоставить им такую возможность.

При тех или иных обстоятельствах Вождь мог действовать с беспощадной эффективностью боевой машины. Так он поступил и сейчас. Пока действие чудесного порошка Аннахильд не закончилось, он отодвинул де Мариньи и Морин от неполного круга терзаемых видениями фигур, размахнулся тяжелым топором и всадил его в верхнюю часть ближайшей колонны. Из-под лезвия полетели осколки. Мгновение Силберхатт медлил, проверяя направление удара, затем подрубил колонну снизу, навалился на нее всем весом, и она рухнула в яму. Секундой позже оттуда раздался напоминающий отрыжку звук, и в потолок пещеры ударила зловонная струя пара. Немного позже она выпала на пол белым пушистым снегом. Иссохший, мучимый ужасными галлюцинациями пленник ледяной глыбы так ничего и не узнал о своем последнем, роковом падении. Можно сказать, что это было милосердием.

Но оставшиеся восемь жрецов быстро пришли в себя, их красные глаза мигали, а головы вертелись туда-сюда, мрачно нащупывая сознание путешественников… и они нашли разум Вождя распахнутым — он их ждал. Вождь обратился к ним телепатически, громко проговаривая вслух все, что думал, чтобы друзья тоже слышали:

— Слово «милосердие» вам неведомо, ледяные жрецы. Вам не понять, что это такое, и уж тем более вам его не проявить. Что ж, хорошо. Ваша погибель близко, и вы это теперь знаете. То, что вы хотели сделать с нами, теперь сделаем с вами мы. Так что решайте, скольким из вас еще надо умереть — все зависит только от вас. Я буду задавать вопросы, хотите жить — ответите. Но прежде, чем мы начнем, у меня есть еще кое-что — просто, чтобы точно знать, что мы друг друга поняли.

Он снова размахнулся топором и обрушил мощный удар на следующую колонну. Топор не смог разбить колонну на куски, зато перерубил шею закованного в лед сморщенного создания. Этому ледяному жрецу не так повезло, как предыдущему, — на краткий миг он понял, что с ним сейчас будет, и издал телепатический вопль ужаса, тут же прерванный острым топором Вождя. Еще один страшный удар, за которым последовал звон ломающегося льда, еще одна ледяная колонна опрокинута вниз головой, еще одно облачко ядовитого пара выпало хоть и белым, но нечестивым снегом — и все было кончено.

На ближайшем краю ямы стояло теперь только двое жрецов, остальные пятеро крутили шеями на том краю ямы, глядя на путешественников. Многие и многие века яма — канал древнего вулкана — поддерживала полные злобы жизни ледяных жрецов и теперь равнодушно эти жизни забрала. Эти пятеро были не в силах поверить случившемуся, в их красных глазах явно читалась ярость, ненависть и страх перед этими чужаками, что прилетели через световые года, чтобы взыскать месть за бесчисленные злодеяния былых времен.

«Тем, что ты сейчас сделал, — раздался в головах путешественников гулкий голос, ослабевший, но все еще полный ядовитой ненависти, — ты подписал себе неотвратимый смертный приговор!»

— Зря стараетесь, — рыкнул Силберхатт, снова поднимая топор, — не та у вас позиция, чтобы угрожать, разве неясно? Вам крышка!

И в следующий миг еще один ледяной жрец полетел вниз головой в кипящую яму забвения.

Шестеро остальных жрецов снова выпучили глаза, вены на их ужасных головах начали злобно пульсировать, и в воздухе снова повисло напряжение, что предшествовало дальнейшему проявлению их мощи.

Де Мариньи подхватил с пола мешочек, вытряс остатки подаренного Аннахильд порошка грез на ладонь и поднял руку так, чтобы жрецы смогли видеть порошок. Затем он сжал драгоценный порошок в кулаке и крикнул:

— Хватит фокусов, или я отправлю вас обратно в ад! Не только вы умеете управляться с иллюзиями — я тоже, и мои будут пострашнее, чем вы себе можете представить.

Тут же висевшее в воздухе чуть ли не физически ощутимое напряжение исчезло, и де Мариньи поверил, что смог застращать ледяных жрецов, однако в следующий миг…

Из ямы в центре пещеры с треском и ревом, лизнув потолок, взметнулся столб пламени, охвативший и ледяных жрецов и путешественников, и понесшийся сверкающим потоком по тоннелю. Де Мариньи чувствовал, как от жара трещит и лопается его кожа, слышал крик Морин, видел, как ее волосы блестят в языках пламени, но все равно догадался разжать кулак и прохрипеть невидимым друзьям Армандры последнюю команду — если, конечно, разумные ветерки сами не сгорели во всепожирающем пламени.

— Давайте, — хрипло прошептал он в реве пламени. — Опять — порошок — им в лицо!

Яростный нетерпеливый порыв ветра сдул драгоценные крупинки с его ладони, и де Мариньи понял, что есть небольшая вероятность, что это не извержение, вызванное тем, что Силберхатт пошвырял трупы в ямы, а еще одна уловка ледяных жрецов. Вероятно, благодаря этому знанию он первым избавился от иллюзии, но все равно был потрясен ужасающей мощью ледяных жрецов — даже в таком прореженном составе они с легкостью сыграли на естественном страхе перед огнем, что сопровождал человека на протяжении всей истории.

Но ведь он действительно чувствовал невыносимый жар пламени, чувствовал, что его глазные яблоки вот-вот лопнут, а кожа трескается и отстает. Он видел, как горят ледяные жрецы, и «слышал» их телепатические предсмертные вопли. И все это было иллюзией, реалистичным кошмаром, насланным единственными уцелевшими обитателями древней Тхим’хдры!

Де Мариньи пришел в себя первым и увидел живую, несгоревшую Морин, скорчившуюся на холодном полу там, где упала, когда сознание милосердно покинуло ее, избавив от шока и ужаса, увидел Вождя, который хлопал себя по одежде в последней попытке сбить «пламя», что не давало ему дышать и пожирало его плоть, увидел ледяных жрецов, дружно открывших рты в безмолвном вопле, когда лютый ужас, вызванный порошком Аннахильд, снова охватил их, а также увидел ледяную пещеру без признаков малейших изменений — такую же холодную и полную синего света, как всегда!

И когда Вождь вырвался из персонального ада, бледный как смерть, и, дрожа, свалился на обледенелый пол, именно де Мариньи выхватил у него здоровенный топор и срубил одного за другим троих ледяных жрецов, перевалив их вмороженные в лед тела через край ямы, в порыве ненависти действуя с еще большей жестокостью, чем сам Силберхатт незадолго до этого. Только взметнувшийся из кипящей ямы зловонный пар заставил де Мариньи остановиться — пар и отвратительный «снег», в который он тут же превращался, — но он тотчас же шагнул вперед, чтобы разделаться с четвертым и пятым ледяными жрецами. Он бы зарубил и последнего, шестого, если бы Силберхатт не пришел в себя. Шатаясь, Вождь подошел к нему, поймал его руку и отобрал топор.

Де Мариньи, задыхаясь, прислонился к искрящейся стене, до него начало доходить, что он только что сделал, и его чуть не стошнило: он, который всегда считал себя по-настоящему «цивилизованным» человеком, впал в неконтролируемую ярость берсеркера. Не так давно он удивлялся «негуманности» Вождя, но теперь он знал, что больше никогда не станет осуждать инстинкты своего друга, тем более что ледяные жрецы больше чем заслуживали каждый удар, который он нанес.

— Анри, последнего не трогай. — Голос Силберхатта звучал уверенно, хотя техасец до сих пор тяжело дышал, трясся и имел растерянный вид, будто никак не мог поверить, что только что не сгорал заживо. — Он остался один, и я богом клянусь, дружище, что он ответит на все наши вопросы! Займись пока девушкой, а я присмотрю за ним.

С этими словами Вождь поднял свой тяжелый топор, держа его так, что лезвие остановилось в дюймах от изрезанной синеватыми пульсирующими венами куполообразной головы ледяного жреца. Вождь подвел топор еще ближе, и теперь забрызганное липкой слизью острое лезвие почти касалось ужасного черепа. Когда Вождь заговорил, глаза ледяного жреца широко распахнулись от ужаса и он со свистом втянул воздух.

— Смотри, ледяной жрец: топор довольно тяжелый. Если я его опущу, он развалит твою башку надвое, а если еще и немного силы приложу — то и грудную клетку разрубит! Сейчас мне очень хочется как раз это и сделать, и я тебе скажу по секрету, что именно так и поступлю. Не веришь — проверь, и это будет последнее, что ты успеешь сделать. Ну что, мы поняли друг друга?

Ужасная голова медленно кивнула, сузившиеся красные глаза на мгновение уставились на заляпанное подсыхающей розоватой смесью крови и мозгов тускло блестящее лезвие топора.

— Вот и хорошо, — сказал Вождь; выражение его лица было холодным, как лед на стенах этой потаенной обители зла. — Ну а теперь, пока у меня руки не устали, — где Часы Времени? Где, ледяной жрец? И если хочешь жить — не лги мне!

5. Разомкнутый разум

«Держи свой топор крепко, Вождь, и верь мне, я могу рассказать тебе очень многое, — ответил ледяной жрец. Он смотрел вниз с высоты своего роста, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на нависшее над ним лезвие, однако гулкая мощь исчезла из его телепатического «голоса» и он звучал теперь в головах путешественников как торопливый испуганный шепот. — Если ваша главная цель — Часы Времени, то это не такой уж большой секрет. Они недалеко, совсем рядом, вы можете забрать их в любую минуту».

— Где именно? — спросил Силберхатт, сделав грозное ударение на последнем слове.

«Не подгоняй меня, Вождь, я скажу всю правду. Еще раз прошу тебя — держи топор крепче. Если он упадет, то твои вопросы останутся без ответов, а я… я просто уйду!» — Ледяной жрец более-менее восстановил самоконтроль, оценил, насколько важна для врага его информация, и теперь пользовался этим.

— Он виляет! — сказал де Мариньи. — Не дает прямых ответов и тянет время.

— Думаешь, что двое твоих братьев вернутся и тебя спасут? — угрожающе тихим голосом обратился Вождь к ледяному жрецу. — Если они придут раньше, чем мы получим ответы, тогда ты точно умрешь.

«И чего мне тут бояться? — Взгляд ярко-алых глаз ледяного жреца поднялся от лица Вождя к лезвию топора. — Вождь, я и так уже мертв! Если не ты убьешь меня, то Итаква, как только вернется».

— Зачем ему это делать?

«Он обязательно убьет всех, кого вы оставите в живых, потому что мы подвели его, а он не терпит подобного. Однако если он вернется и застанет вас здесь, то, быть может, он позволит нам жить дальше».

— Вашим заданием было заманить нас в ловушку и передать Итакве?

«Какой смысл это отрицать?»

— Когда он вернется?

Закованное в лед существо мысленно пожало плечами: «Ты бы еще спросил, когда подует ветер. Итаква приходит и уходит, когда ему вздумается».

Де Мариньи слушал этот разговор, и его природное любопытство разгоралось все сильнее. Непосредственной опасности не было, поэтому он немного расслабился, и тут же холод пробрал его до костей. Он быстро принял немного согревающего порошка Аннахильд и предложил дозу Морин, которая тоже быстро оправилась от слабости, встала на ноги, и теперь ее трясло.

Силберхатт тоже решил, что опасности нет, и опустил топор на промерзший пол. В конце концов, что им может сделать этот один ледяной жрец, если они только что отправили на тот свет девять таких же чудовищ?

Де Мариньи не смог сдержать любопытства и задал свой вопрос:

— Что вы делаете на Дромосе? — спросил он.

«В незапамятные времена Итаква спас нас из Хриссы, когда местные жители выступили против нас. На их стороне был огромный численный перевес, и мы обратились к Итакве, которому верно служили. Он перенес нас сюда. Да, я знаю, что так и было, как я тебе сказал, но лично я почти ничего об этом не помню. Моя память вмещает только лед в пещерах, великие снега верхнего мира, яму с лавой и ее сернистые испарения».

— Откуда же ты знаешь, что все было именно так? — спросил де Мариньи.

«Итаква напоминал нам о нашем долге».

— О долге? Он притащил вас на этот снежный ком, заковал в лед на миллионы лет, и вы все еще считаете, что чего-то ему должны?

«Без него мы обратились бы в пыль эоны назад, — отвечал ледяной жрец. Он немного промолчал и добавил: — Порой он устраивал нам развлечения».

— Развлечения? — переспросил де Мариньи. — Тут, на Дромосе?

«Конечно. Время от времени он приводил нам женщин с Бореи и Нуминоса, но это так — слегка позабавиться. Опять же, он обещал нам, что если мы поможем ему поймать вас троих, то он даст нам во владение целый мир с мягким климатом. Вероятнее всего, речь шла о Нуминосе, хотя это могла быть и Борея, а то и сам Материнский мир».

— Что ж, — сказал Вождь, — мы поставили крест на этой безумной идее.

«Трое из нас еще живы, — возразил ледяной жрец. — Для не очень большого мира наших сил будет вполне достаточно».

— Трое… — задумчиво нахмурился Вождь. — Почему же только трое из вас свободно гуляют по Дромосу, а остальные были вморожены в ледяные глыбы?

Ледяной жрец опять мысленно пожал плечами и невесело хохотнул:

«Так велел Итаква, Вождь. Скорее всего, он боялся оставлять на свободе больше трех наших зараз. О, если бы мы не пребывали в полусонном состоянии, скованные льдом, то кто знает, насколько бы простиралась наша мощь! В отличной физической форме, работая слаженно, как один, мы были бы сильны и готовы противостоять любой ментальной угрозе, и наши иллюзии могли бы сбить с толку даже самого Шагающего с Ветрами!»

Морин к этому времени практически полностью пришла в себя, согревающий порошок нес тепло по ее жилам. До этого она не особо прислушивалась к разговору, ее наивная натура была ошеломлена таким головокружительным поворотом событий. Но теперь она пришла в себя и поняла, что что-то пошло совсем не так.

Вождь — этот здоровенный и порой жестокий мужчина — стоял, опершись на свой огромный топор, и пораженно смотрел на ледяного жреца снизу вверх, как будто бы увлеченно болтал со старинным другом. Де Мариньи, обнимавший ее за талию одной рукой, казался таким же беспечным. Все происходящее выглядело абсолютно ненатуральным, и гипнотически мерцающие алые глаза ледяного жреца, выпученные так, будто вот-вот выскочат из орбит, лишь усиливали это впечатление!

Морин почувствовала гипнотический эффект этих ужасных глаз и тут же отвела взгляд. Что там ледяной жрец говорил? Что иллюзии могут одурачить даже самого Итакву?

— Он вас обманывает! — закричала она, со всей силы дернув за руку де Мариньи и пнув Вождя в голень. — Не смотрите ему в глаза!

Выведенные из транса мужчины какой-то момент удивленно моргали, затем посмотрели друг на друга, непроизвольно открыв рты от удивления. Ответ был так близко, а они позволили себя полностью одурачить. Они нахмурились и тоже отвели глаза от пристального гипнотического взгляда ледяного жреца.

От ярости и досады ледяной жрец бешено затряс своей безобразной головой — это было одно из немногих движений, на которые он был способен. Победа была так близко, но эта девчонка все испортила! Медленно и незаметно ледяной жрец усиливал гипнотические чары, вовлекая землян в паутину кажущейся безопасности, но теперь эта паутина была грубо разорвана и сам зловещий паук оказался полностью беззащитным под гневным взглядом путешественников!

Силберхатт быстро зашел за последнюю ледяную колонну, чтобы оказаться недосягаемым для злобного взгляда ее узника. Он протянул руку вперед и поймал ледяного жреца за худощавый подбородок, лишив его возможности вертеть головой. Другой рукой он крепче сжал свой топор и прижал его лезвие к длинному и тонкому трепещущему горлу гиганта.

— Анри, Морин, отвернитесь, — скомандовал Вождь, — я сам с ним разберусь.

«Так, — послал он ледяному жрецу испепеляющий телепатический импульс гнева и ненависти, — мне нужна вся правда без утайки. Открой свой разум, ледяной жрец, и я посмотрю, что ты прячешь в черной кошмарной яме, что заменяет тебе сознание. Сделай это прямо сейчас, тварь, пока я по дурости позволяю тебе жить!»

Команда Вождя была настолько мощной, что сопротивляться ей было невозможно. Какой-то момент техасец пытался телепатически прощупать потаенные уголки мыслей ледяного жреца, тщательно защищенные глубины его мозга, и тут же прорвался к глубоко запрятанным тайнам. Он взглянул на них — и увидел!

Он увидел потаенное зло безымянных эонов, гноящуюся досаду бесчисленных веков, темный ужас миллионов сроков человеческой жизни, проведенных в отвлеченных — но не всегда — грезах об отвратительных пытках, и бесконечные сумасшедшие планы завоевания миров. Он увидел, что окончательно судьбой древней Тхим’хдры было бы оказаться полностью под всесокрушающей пятой ледяных жрецов, если бы они полностью восстановили свою власть над этим праконтинентом. Да и не только Тхим’хдру — все чистые и здоровые миры в пространстве и времени постигла бы такая участь; если бы эти существа могли, они распространились бы по вселенной, как гной. Вождь увидел все это и многое другое, он знал теперь, почему сам Итаква счел нужным ограничить активность ледяных жрецов — их порочность, их жажда всего дурного и гадкого, их удовольствие от жестокости и исключительная возможность установить повсюду власть ужаса не поддавались никакому измерению.

Он увидел многочисленные варианты уготованной ледяными жрецами ему и его друзьям судьбы, невыносимые пытки и унижения, заготовленные для них. И если при виде того, что хотели сделать с ним и с де Мариньи, Вождь лишь пожал плечами, то от невыразимой мерзостной черной магии, что ждала Морин, он содрогнулся всем телом. Потому что Итаква обещал отдать девушку ледяным жрецам для утех, когда закончит с ней сам, и их желания, связанные с Морин, были куда более сложными, подробными и порочными, чем желания Итаквы. Представить себе девушку жестоко изнасилованной Шагающим с Ветрами было само по себе страшно, но то, что потом ее бросят ледяным жрецам со всеми их психическими аномалиями и отклонениями, среди которых особое место занимала совместная антропофагия — и при этом Морин будет еще жива, — это было, словно заглянуть в ад, шевелящийся в помойной яме рассудка этого нечистого и отвратительного создания как разумная мерзкая слизь.

При этом ледяной жрец все еще сопротивлялся, не пропуская Силберхатта к последней строго охраняемой частице знаний, где лежали ответы на почти все первостепенные вопросы Вождя. Навалившись на холодную ледяную колонну, закрыв глаза и стиснув зубы в предельной концентрации, огромный техасец сжимал и сжимал узловатый ментальный кулак вокруг разума ледяного жреца. Он давил и давил и наконец прорвался в секретную сокровищницу.

Прежде всего он искал Часы Времени и в конце концов узнал, где они. Помимо этого он получил сведения обо всех потайных уголках подземного лабиринта, обо всех ледяных пещерах и тоннелях, он знал теперь это обледеневшее подземелье не хуже, чем линии у себя на ладони. Он увидел внутренним взором, где стоят Часы Времени — действительно, совсем рядом; там же, у их подножия, лежал небрежно брошенный летающий плащ де Мариньи.

Но если местонахождение Часов Времени было хорошей новостью, то об остальных секретах, которые Вождь вытянул из опустошенного сознания ледяного жреца, так сказать было нельзя. Как только Вождь получил к ним доступ, эти знания затмили собой все прочие его мысли, напугав его до полусмерти.

Вождь испугался не за себя, а за Армандру, Женщину Ветров, непокорную дочь Итаквы — прямо сейчас, в этот самый момент, она была на пути к Дромосу, и за ней гнался по пятам ее чудовищный папаша!

Это было то, чего Вождь боялся пуще всего — что Итаква специально оставил на Дромосе Часы Времени с единственной целью заманить в ловушку Армандру, — и его страхи полностью подтвердились. Он увидел, что ледяные жрецы блокировали все попытки Армандры телепатически связаться с мужем, увидел, как они медленно и аккуратно наполняли ее сознание предчувствием беды и как в итоге она не находила себе места, тревожась за него, Силберхатта. Под конец, когда тревога полностью завладела Армандрой, они послали ей отчаянный ментальный зов о помощи, крик, который тут же оборвался, прежде чем она смогла бы догадаться, что это не Вождь зовет ее.

И конечно же, Женщина Ветров без всяких колебаний собралась в путь, ушла по этим зловещим ветрам, что постоянно веют между мирами. Итакве в свое время не удалось сподвигнуть ее на это — хоть он и пытался бесчисленное множество раз и соблазнял ее яркими ментальными картинками, а теперь она сделала шаг в пустоту между мирами, ни секунды не раздумывая. Потому что была уверена, что идет на помощь своему мужу, попавшему в неизвестную беду.

Силберхатт увидел, как хорошо был задуман и исполнен этот план, и услышал злорадное телепатическое хихиканье ледяного жреца, чье сознание он заставил раскрыть все свои секреты. Он слышал этот мерзкий смех и слышал, как хихиканье сменилось телепатическим воплем ужаса, который все длился и длился, угрожая вырвать душу, растерзать ее в клочья и уволочь в глубины ада…

…Де Мариньи тянул его прочь от ямы, подальше от вмороженного в лед безголового тела. Руки Вождя и широкое лезвие топора были красными от жидкой крови ужасного существа.

— Хэнк! — крикнул де Мариньи. — Что там?

— Анри, нет времени, — ответил Вождь неверным шепотом. Его глаза резко запали, а лицо стало белым как мел, — нет времени объяснять. Сюда идет Армандра и Итаква тоже, и нам надо найти Часы прежде, чем они сюда придут. Я знаю, где они — это рядом. Но помни — еще двое этих мерзавцев живы и бродят неподалеку. Если мы на них наткнемся… мы должны их убить любым способом. Повторяю, Анри, — он неистово схватил друга за руку, — они все должны быть убиты, нельзя оставлять ни одного! Во вселенной не будет ни безопасности, ни ясного рассудка, пока эти ледяные жрецы ходят среди живых…

6. Последний ледяной жрец

Трое путешественников поспешили прочь из разоренного логова ледяных жрецов по заполненному синим светом тоннелю и вышли в большую галерею. На ходу Вождь рассказывал, что он увидел в тайных глубинах сознания ледяного жреца. Де Мариньи сразу понял большую часть того, о чем говорил его друг, Морин же понять слова Вождя было куда труднее.

Девушка не была знакома с Армандрой, женой Вождя, и поэтому не могла себе представить, как обычная женщина может шагать по ветрам, что дуют между мирами. Но, судя по всему, эта женщина была на такое способна. Морин все еще находилась под впечатлением их удивительного перелета на Дромос, а разве это была не работа этой самой Армандры, дочери Итаквы? Но над этим, сказала себе Морин, она подумает в другой раз — сейчас куда важнее было не сбиваться с шага, чтобы успеть за мужчинами, которые, казалось, решили обогнать само время.

Пробежав треть периметра галереи и не обратив никакого внимания на несколько боковых ходов, в том числе и на тот, где призрачные полунасекомые-полусобаки караулили Морин и де Мариньи, Вождь уверенно ринулся в тоннель, чей украшенный ледяными фестонами сводчатый вход был несколько шире и выше остальных. Де Мариньи и девушка бежали за ним по извилистому ледяному коридору, пока тоннель не пошел под уклон настолько, что проще было скользить, чем бежать. Через какое-то время спуск кончился, оставался один плавный поворот, они уже начали поворачивать и…

Сперва они увидели красноватое сияние, которое освещало ледяные стены, окрашивая их в бронзовые тона, затем ощутили волну жара, от которого дрожал воздух и медленно таяли, истекая капелью, сосульки на высоком потолке. Когда же поворот остался позади, путешественники увидели Часы Времени!

Стоящие на другом берегу неспешного вязкого потока раскаленной лавы!

Де Мариньи был поражен в самое сердце. Он резко затормозил за спиной Вождя, который остановился на мокром и скользком ледяном полу в каких-то десяти шагах от сочащегося потока каменного расплава. Лава вытекала из-под низкой сводчатой арки в правой стене тоннеля, пересекала его под прямым углом и уходила в такую же арку слева. Ширина потока была около сорока футов, поверхность лавы была покрыта рыхлой дрожащей коркой пемзы, по которой постоянно шли трещины. Из трещин с шипением вырывался пар, а то и жадно облизывался язык красного пламени.

На другом краю лавового потока, небрежно прислоненные к груде обломков и щебня, стояли Часы Времени, возле их основания валялся скомканный летающий плащ де Мариньи. От раскаленной лавы волнами поднимался жар, и очертания Часов дрожали в нагретом воздухе. Де Мариньи с тоской смотрел на них, понимая, однако, что ему никак их не достать. Он шагнул вперед, словно не замечая обжигающего ноги жара.

— Как думаешь, насколько эта корка твердая, — оглянувшись через плечо, спросил он Вождя. — Выдержит ли она меня?

— Даже не думай, — ответил Силберхатт, поймав его за плечо. — Смотри!

Он выпростался из плотной меховой жилетки, раскрутил ее над головой и зашвырнул в поток лавы. Жилетка упала в середину, ярко вспыхнула бахрома по краям, и рыхлая окаменевшая пена тут же провалилась под весом одежды.

Полет жилетки Силберхатта навел де Мариньи на новую мысль. Он облизал пересохшие губы и снова повернулся к Вождю, воскликнув:

— Помощники Армандры! Если они смогут поднять мой плащ и перетащить сюда…

Теперь заинтересовался и Вождь, отблеск надежды сверкнул в его глазах, и он хлопнул де Мариньи по плечу.

— Точно! — воскликнул он и начал оглядываться по сторонам, задрав голову. Но тщетно он всматривался в насыщенный сернистыми парами воздух — вокруг не было никаких признаков присутствия маленьких ветерков.

— Их нет? — разочарованно спросил де Мариньи, не в силах поверить глазам. — Тогда где же они?

При его словах Вождь дернулся, будто очнувшись от шока. Когда он посмотрел на друзей, те снова увидели в его глазах тревогу.

— С тех пор как мы прилетели на Дромос, я не связывался с Армандрой, — сказал он. — Я не хотел, чтобы она побежала нас спасать, если мы попадем в беду, и будет лучше, думал я, если она останется в неведении. Но сейчас она все равно идет сюда — ее вызвали эти чертовы лживые ледяные жрецы. И вероятнее всего, она уже совсем рядом. Иначе почему ее друзья-ветерки оставили бы нас?

— То есть ты думаешь, что они ушли встречать Армандру? — спросил де Мариньи.

Вождь кивнул:

— Похоже на то. Хотя, стоп… — Он закрыл глаза, и нахмурившись, послал телепатический импульс.

Де Мариньи не стал мешать Вождю — он знал, что тот сейчас пытается мысленно связаться с Армандрой и что исход этих переговоров может быть вопросом жизни и смерти, поэтому сделал Морин знак помолчать и замолчал сам.

За несколько секунд гримаса напряжения на лице Силберхатта сменилась замешательством, а затем яростью. Вождь тихо произнес:

— Помехи… проклятые жрецы… но я до нее докричался…

В следующую секунду с его губ сорвались слова:

— Итаква! Будь проклято его черное сердце!

Увиденное глазами Армандры зрелище привело Вождя в крайнее возбуждение, и он побежал обратно в ледяной тоннель.

Но при этом не оставил друзей в полном неведении — прежде чем исчезнуть из вида за изгибом покрытой льдом стены, он хрипло покричал:

— Анри, будь там, сделай все, что сможешь. Армандра почти здесь, но Итаква у нее на хвосте! Попытаюсь что-нибудь придумать.

С этими словами он свернул за поворот, но до двоих, стоящих на краю лавового потока, донеслись его последние слова:

— Удачи!

— Удачи, Хэнк! — крикнул в ответ де Мариньи. Ему самому было горько до тошноты — он ровно ничего не мог тут поделать. В отчаянии он опять уставился на медленно текущую лаву, отделявшую его от Часов Времени.

Ведь в этой чудесной машине, которую построил Старший Бог Ктханид, было оружие, настолько мощное, что им можно было остановить даже безумно могущественных Великих Древних — БКК, одним из которых и был Итаква. Перебраться бы как-нибудь через тягучий поток расплавленного камня — и все сразу же станет очень и очень просто… Но у де Мариньи не было такой возможности… или была?

Да, возможность была, но одна только мысль о ней наполняла душу и тело де Мариньи страхом. Он понял, что если будет слишком долго обдумывать, то вообще не сможет этого сделать. А сделать это было нужно — слишком многое было поставлено на карту!

Он отвернулся от лавы, решительно отмерил двенадцать шагов по ледяному коридору, остановился и развернулся. Морин поняла, что он задумал, с криком бросилась к нему:

— Стой! Стой! Ее не перепрыгнуть — слишком далеко.

— В три приема можно, — ответил он, стиснув зубы, — прыг, прыг и прыг. Я уже такое делал, может, и сейчас получится.

Дрожа от ужаса, Морин отошла:

— Но ты сожжешь все ноги — лава сварит их до костей! А если вообще не допрыгнешь?

— Не надо, Морин. — Де Мариньи почти рычал. Он еще раз посмотрел на лаву, пригнулся и…

«Стой! — Телепатическая команда гулко и резко раздалась в мозгу де Мариньи. — Стой, землянин, ты умрешь не здесь и не сейчас. Итаква не хотел бы этого. У него есть свои планы на тебя и на твою девушку!»

Де Мариньи моментально принял оборонительную стойку, и его расширенные глаза встретились с красным взглядом ледяного жреца. Костлявый гигант вышел из темной тени, что отбрасывал пучок ледяных сталагмитов, пальцы его вычерчивали в воздухе причудливые узоры. Де Мариньи хотел было броситься на врага, но жуткий холод пронзил его тело и по конечностям разлилось оцепенение. Все было кончено в момент — не в силах пошевелить ни единой мышцей, де Мариньи не удержал равновесие и рухнул на пол, как каменная статуя.

Морин оказалась между ледяным жрецом и раскаленным потоком, и высохший гигант повернулся к ней. Но прежде чем он смог пригвоздить ее к месту ужасным взглядом или зачаровать колдовскими пассами, девушка развернулась на месте и бросилась к огненной реке. Широкими шагами ледяной жрец поспешил за ней, в его глазах разгоралось порочное желание, он остановился, лишь когда Морин скользнула к брошенному Вождем топору. Испуганно взглянув на своего преследователя, она наклонилась и обеими руками схватила оружие.

С мерзким телепатическим хихиканьем ледяной жрец подошел ближе. Это была всего лишь девчонка, которая еле удерживает топор и которой определенно не хватит сил, чтобы пустить его в дело. Возможно, так обстояло дело с девушками легендарной Тхим’хдры, но именно поэтому ледяной жрец снизошел до физических методов, вместо того чтобы с легкостью поймать ее в паутину ментального оцепенения.

Но он не учел всего отчаяния и решительности Морин.

Жрец подходил все ближе, и девушка выпрямилась и повернулась к нему, волоча топор. Оружие было настолько тяжелым, что Морин пришлось отклониться назад, чтобы замахнуться, но сила инерции тут же закружила девушку, едва не вырвав топор из рук. Лезвие просвистело перед грудью ледяного жреца и пронеслось дальше по кругу, развернув Морин спиной к нему. Ледяной жрец шагнул еще ближе, рассчитывая схватить девушку и покончить с этим фарсом. Он заметил опасность только в самый последний момент.

Морин изо всех сил помогала вращению, и вот уже сверкающее лезвие пошло на новый круг, ускоряясь все сильнее и неумолимо приближаясь к финальной точке. Ледяной жрец не поверил глазам, злорадная улыбка победителя на его отвратительном лице потухла, и в ту же секунду потухла и сама его жизнь. Несмотря на все что с ним делали, топор до сих пор оставался острым, летящее лезвие вонзилось в бок ледяному жрецу, ранив его и сбив с ног. Он скорчился от боли, и прежде чем смог сделать что-нибудь еще, Морин вытащила топор из его тела, из последних сил подняла его и обрушила на грибообразную голову противника, расколов ее, как перезрелую дыню.

Де Мариньи тут же поднялся на ноги и подбежал к ней, все его лицо было в порезах и ссадинах. Он взял ее за плечи, а затем заглянул ей за спину, уже в силах поверить чему бы то ни было — как только погиб ледяной жрец, тут же исчезла огненная река.

В нескольких шагах от них на покрытом льдом полу тоннеля лежала целая и невредимая жилетка Вождя. Часы Времени, казалось, молча ждали хозяина, их четыре стрелки, как и раньше, двигались по большому циферблату по непонятным траекториям. Часам пришлось долго ждать, но они дождались.

…Силберхатт вбежал в высокую ледяную галерею. Он спешил изо всех сил, со свистом дыша, его руки и ноги двигались, словно поршни. На бегу он все время пытался мысленно связаться с Армандрой, но где-то совсем рядом находился неведомый источник помех, напрочь забивавший связь. Внезапно, когда Силберхатт как раз находился возле входа в тоннель, ведущий в жерло потухшего вулкана, к лестнице на поверхность, помехи исчезли и сознание его жены слилось в единое целое с его сознанием. Заскользив по льду, Вождь остановился перед входом в тоннель, и тут из-за поворота появилась сама Армандра.

Армандра, Женщина Ветров! Она плыла по воздуху в нескольких дюймах над полом тоннеля, ее волосы, словно золотой нимб, вились вокруг головы, на ее лице застыла жуткая маска — кости черепа испускали алое сияние, просвечивая сквозь кожу, ее белые меховые одежды жутко трепетали, как живые. Увидев мужа, она вздрогнула и встала ногами на пол, ярко-алое свечение в ее глазах погасло.

Тут же они оказались в объятиях друг друга — и физически и ментально. В их телепатическом разговоре были и страсть, и страх, и любовь, и отвращение — быстрее молнии они рассказывали друг другу все, что с ними было, пока не добрались до текущих событий, а именно — до самого важного: ужасный отец Армандры вот-вот нагонит ее.

— Насколько он близко? — громко спросил Силберхатт, пока они, взявшись за руки, изо всех сил бежали по тоннелю обратно — через ледяную галерею с высоким потолком и в следующий тоннель, что вел к друзьям, которых Вождь оставил, как он сам думал, возле лавового потока.

— Его разум совсем рядом с моим, — выдохнула в ответ Армандра, уставшая за время межпланетного перелета, — я не знаю, насколько именно, но он близко, Хэнк, очень близко! Я чувствую, что он мог бы поймать меня прямо сейчас, но отчего-то медлит…

Она резко замолчала, широко открыв глаза, по всему ее телу прошла дрожь ужаса. Они остановились у входа в тоннель, ведущий к Часам Времени, и испуганно посмотрела назад. В тоннель ворвался ветер, настолько ледяной, что даже им сделалось холодно. Ветер нес снег и ледяное крошево, бесчисленные сосульки на потолке жутко звенели на разные голоса. Стало еще холоднее, температура падала на глазах, слой инея на всех поверхностях нарастал и нарастал, синее свечение сменилось безумным алмазным сверканием.

— Он здесь! — взвизгнула Армандра, и при ее словах на пол галереи легла ужасная тень, она растекалась, как чернила, выходя из того тоннеля, где так недавно вновь обрели друг друга Вождь и его жена.

— Закрой от него свой разум! — велел Вождь. Он подхватил Армандру и бросился в тоннель, направляясь к огромной куче льда на полу, надеясь хоть на время спрятаться в ее тени. Из этого сомнительного убежища он выглянул в галерею и увидел, как в нее вошел сам Итаква — хоть и уменьшившийся, но все равно в три раза больше человека.

Итаква! Антропоморфный, темный и холодный, словно породившая его межзвездная пустота, его безобразная голова, похожая на чернильную кляксу, крутилась туда-сюда, алые глаза на секунду заглянули в тоннель, где прятались Армандра и Силберхатт, — но только на секунду. Ужас прошел мимо их убежища, но…

«Хозяин, они там! Там!» — прозвучал в их головах подлый телепатический голос. Итаква, само собой, его услышал тоже. Тут же появился и обладатель голоса.

Казалось, ледяной жрец материализовался прямо из разреженного воздуха или вышел из стены. Единственный уцелевший житель Хриссы в этот раз не пользовался иллюзиями и стоял перед Итаквой — высокий, костлявый, съежившись, как наказанный пес перед злобным хозяином. Одной рукой он раболепно махал Итакве, прося его поспешить, а другой рукой указывал туда, где прятались Вождь с женой.

Итаква вошел. Его перепончатые лапы ступали по ледяному полу, алые глаза подозрительно сверкали, мощные руки, что болтались вдоль туловища, сжались в кулаки. Он вошел, и вместе с ним вошел холод космической пустоты, покрыв пол и стены тоннеля слоем инея толщиной в дюйм за считаные секунды. Умоляюще протягивая трясущиеся руки, ледяной жрец выбежал ему навстречу и тут же был вознагражден за верную службу. Молниеносным ударом руки жуткий монстр размазал своего верного слугу, как муху.

Ледяных жрецов больше не осталось.

7. Извержение

Будто и не было на свете никогда последнего ледяного жреца — будто он не был рожден во зле, не жил во зле, а выросши, не прислуживал злу, будто не спасал его от народного гнева сам Итаква — жизнь его оборвалась от рук того же самого Отродья Ветров. Шагающий с Ветрами не обратил никакого внимания на искореженное тело и вошел в тоннель.

Свет его алых глаз, казалось, проникал сквозь покрытый льдом вулканический камень стен — тоннель осветился тусклым красноватым сиянием, словно врата ада. Хоть потолок и был высоким, Итакве пришлось нагнуться, чтобы пройти в украшенный ледяными фестонами тоннель, при каждом шаге его огромная, напоминающая кляксу голова раскачивалась. Он приближался к массивной глыбе льда, за которой прятались его жертвы.

И похоже, что смысла прятаться больше не было…

Может быть, он засек какие-то отзвуки их мыслей, которые они не могли скрыть, может, чуял их страх или просто благодаря каким-то инстинктам догадался, где они есть. Как бы то ни было, дюжину других льдин он оставил без всякого внимания и шел прямо к убежищу Вождя и Армандры. Он был почти рядом, он больше не вертел головой, он уже протягивал к ним свои ужасные руки, чтобы схватить…

— Бежим! — скомандовал Силберхатт, его голос прозвучал в застывшем воздухе, как пистолетный выстрел.

Он схватил Армандру за руку, и они побежали вниз по извивающемуся обледеневшему тоннелю к огненной реке, до которой оставалось где-то полмили. Итаква, увидев их, послал им вслед злорадный телепатический импульс, а потом пошел и сам. Его широкие шаги без труда сокращали расстояние между охотником и двумя жертвами, а те мчались изо всех сил, но это было все равно что попытка перепуганных мышей спастись от уверенного в себе некоего демонического кота.

Когда на них упала тень Итаквы, Силберхатт на бегу оглянулся и увидел, что монстр остановился, поднял руку и отломил с потолка огромную сосульку толщиной с бочку. Вождь тут же понял, что задумал Шагающий с Ветрами; не сбиваясь с бега, схватил Армандру и высоко подпрыгнул как раз в тот самый миг, когда глыба льда весом в тонну ударила в стену позади них, так что затрясся весь тоннель. И тут же они упали прямо в хаос ледяных обломков. Силберхатт закрыл Армандру своим телом.

Вождь чуть не оглох от грохота ледяных обломков — усиленный эхом звук был подобен реву снежной лавины, — но защищал свою жену, как мог. Они уже не могли двигаться, не могли даже разобрать в этом безумном дожде ледяных обломков, где чьи руки или ноги, а Итаква все приближался, и вот он уже возвышается над ними, как темная башня, его горящие глаза, казалось, обжигают их души. И тут, полностью инстинктивно, подчиняясь какой-то странной браваде, не обращая внимания на чудовищный безумный телепатический хохот и полностью осознав, что это будет его последним ударом, Силберхатт впечатал ментальный кулак в лицо Шагающего с Ветрами и изо всех сил послал ему свой последний телепатический импульс:

«Исчадье ада! Отродье звезд, плод нечестивого соития…»

Но Итаква не стал его слушать, его красные глаза горели безумной яростью. Он нагнулся и смахнул рукой полубесчувственную Армандру подальше, куда-то в кучу осколков льда. Затем его огромная перепончатая ступня с пугающей неотвратимостью зависла над головой самого опасного из его смертных врагов, но прежде чем она опустилась…

Тоннель осветил луч чистого белого света. Острый, как игла, он уперся в плечо Живущего в Снегах, и ужасный Итаква отпрянул от намеченной жертвы, шатаясь и спотыкаясь. Всего-то на долю секунды коснулся его яркий луч, но он вызвал в Итакве удивительные изменения. Беззвучно рычащий смертоносный чудовищный бог превратился в съежившуюся нечеткую антропоморфную тень, что колыхалась, как дым, телепатически скулила и удалялась прочь, закрывая лицо руками. Алые горящие глаза сузились в щелочки и были теперь полны… Страха?

Да, страха! Итаква — сам Итаква — испугался, потому что в этом луче была сила, сопротивляться которой он не мог, сила добрых Старших Богов — это был луч оружия Часов Времени!

Итаква повернулся и скачками побежал прочь по ледяному тоннелю, все сильнее и сильнее уменьшаясь на ходу, не желая быть удобной мишенью. Он метался от стены к стене, пытаясь избежать яркой иглы чистого света, что раз за разом облизывала ему пятки, пока он не скрылся за поворотом тоннеля и не сбежал окончательно. Когда де Мариньи приземлил Часы на обледенелый пол, Вождь уже помог Армандре подняться и теперь прижимал ее к себе, утешая, как любой мужчина утешал бы любую женщину.

Вышедшему из Часов де Мариньи хватило нескольких секунд, чтобы убедиться, что Силберхатту и Армандре белый луч не причинил никакого вреда. Часы Времени были мирным изделием Старших Богов, а вовсе не военным (за исключением единственного оружия — белого луча), и не могли причинить людям физическую боль, как, например, звездные камни из древнего Мнара. Де Мариньи затолкал друзей в открытую переднюю панель Часов, где их ждала Морин — в удивительное место, размеры которого были безграничны, чего нельзя было сказать по внешнему виду Часов.

С помощью ментального раппорта де Мариньи быстро наладил взаимосвязь пассажиров с сенсорной системой Часов, и они, преодолев первоначальное изумление, смогли в полной мере этой системой пользоваться. Де Мариньи меж тем провел удивительную машину Старших Богов к выходу из обледеневшего подземелья, поднялся по жерлу потухшего вулкана и вылетел на поверхность Дромоса. Там он приказал Часам повиснуть в воздухе над кратером и направил белый луч отвесно вниз, кратко объяснив друзьям, для чего он это делает.

Во-первых, если внизу все еще прячется Итаква, белый луч может навечно запереть его там, и, во-вторых, это ужасное подземелье столько времени было обителью зла, что ради мира и спокойствия во вселенной его опять же надо запечатать, а лучше вовсе завалить. На этом де Мариньи замолчал и стал жать курок, посылая все ярче разгорающийся белый луч в глубину кратера.

Несколько минут он играл лучом, все увеличивая его мощь, в какой-то момент пассажиры не выдержали и отключились от сенсоров Часов — хоть они видели все, что происходит снаружи, мысленно, но луч был слишком ярким даже для мысленного взгляда! Де Мариньи использовал белый луч и раньше, но даже он — пилот Часов Времени — не знал всей его мощи, поэтому, когда из кратера внезапно вырвался сноп огня, де Мариньи очень удивился.

Он поднял Часы высоко в небо над Дромосом и смотрел оттуда, как древний вулкан наполняется яркой огненной жизнью, изрыгая кроваво-красный расплав на мили в высоту. Вниз по склону с шипением потекла огненная река, и все заволокло клубами пара от тающего снега. В следующую секунду началось фантастическое пиротехническое шоу — с вулканическими бомбами и разбегающимися во все стороны сияющими огненными лентами, и над всем этим вдруг воздвиглась снова ставшая огромной фигура Итаквы, как восставший из пламени ужасный феникс. Итаква бежал со всех ног от огня, стараясь достичь могучих межмировых эфирных потоков, по которым бродил лишь только он.

Но над горизонтом Дромоса Шагающий с Ветрами увидел Часы Времени, которые словно ждали его, зависнув на границе пустоты. В ужасе он закрыл руками лицо, отчетливо понимая, что он сейчас полностью беззащитен и что смертельный белый луч де Мариньи достанет его в любую секунду. Но луча не было, и Итаква медленно отнял руки от лица и в безграничном изумлении уставился на Часы, что замерли в воздухе на расстоянии меньше двухсот ярдов от него.

При его теперешних гигантских размерах Часы рядом с ним казались игрушечными, как тогда, на Борее, когда он зажал их в кулаке. Однако в руках де Мариньи, сущего муравья в сравнении с Итаквой, Часы Времени были могучим оружием. Но выстрела снова не было.

Какое-то время они так и стояли в небесах над Дромосом друг против друга — Шагающий с Ветрами, как огромная темная тень, и похожая на гроб удивительная машина, путешествующая по времени и пространству и обладающая почти безграничной мощью. Потом, словно по безмолвному сигналу, хотя никакого сигнала не было, они разошлись каждый своей дорогой: напрочь ошеломленный Итаква ушел огромными шагами куда-то в неизвестные звездные дали, а Часы Времени с еще большей скоростью полетели прочь с Дромоса, мимо Нуминоса — на Борею.

Уже потом, по прошествии времени, Силберхатт спросил де Мариньи:

— Ведь ты мог насовсем прикончить этого мерзавца, почему ты этого не сделал?

В ответ де Мариньи покачал головой:

— Я почему-то решил, что, сделав это, не попаду в Элизию. К тому же что-то подобное мне говорил еще Титус Кроу. И я не был уверен, что смогу его полностью убить. Я подумал: чем пытаться его убить и в итоге не убить… Лучше уж пусть сам умрет.

Но терпение уже покинуло Вождя.

— Все равно не понимаю! — сердито сказал он. — Он наделал нам столько бед, а ты…

— Я рада, — вмешалась Армандра, — что ты, Анри, отпустил его. Мой отец жил всегда, живет и теперь и должен жить вечно. Он — из рода того первоначального зла, которое должно присутствовать постоянно, чтобы напоминать нам, что наши грехи, пусть и ничтожные в сравнении с его злодеяниями, могут в конечном счете сделать и нас такими.

— Да и я рада, что он остался жив, — вступила в разговор Морин. — Когда-то он катал меня по небу вокруг Дромоса и обращался со мной вежливо. Может быть, мы когда-нибудь сможем сделать его добрым…

— Может быть, — проворчал Вождь, припертый к стенке их напором, но тут же, не скрывая цинизма, добавил: — А может быть, и нет.